Все то время, пока Лиз наслаждалась горячей ванной, которую она обещала сама себе, возвращаясь домой, прошло в размышлениях о том, что способность мгновенно, от одного слова, переходить от радости к грусти, чтобы потом снова развеселиться, является одной из неизбежностей, сопровождающих то состояние, в котором находится влюбленный человек. И у нее самой, до того как Роджер признался, что он тоже жалеет, что это их приключение подошло к концу, настроение было хуже не придумаешь. И Лиз знала, что память об этом признании в течение долгого времени согревало бы ее душу, даже не будь того случайного открытия, сделанного ею после того, как он, увязая в песке, ушел от машины и скрылся за небольшим утесом, что был в сотне ярдов от них.

Сама же Лиз направилась к автомобилю и, увидев, что ветер наносит песок в открытый багажник, решила закрыть его.

Она уже хотела захлопнуть заднюю стенку багажника, но замерла, глядя в одну точку. Дело в том, что у стенки в глубине багажника она увидела нечто столь неожиданное, что не могла поверить своим глазам до тех пор, пока не дотянулась до этого предмета и не вытащила его.

Это был тот кусок камня, который служил в качестве возвышения, на котором она стояла в ночь праздника ахал. На нем можно было видеть круг, которым были обведены контуры ее ног и ног Роджера, а также те символы, имевшие целью связать вместе их имена. И все это находилось в машине Роджера!

Лиз продолжала смотреть на камень, чувствуя, как сильно колотится сердце, как от волнения начинает звенеть в ушах и как ноги становятся ватными. Ей было точно известно, что в то утро после ахала Роджер не брал его с собой. Значит, в один из своих последующих приездов к туарегам он снова приходил на это место, чтобы разыскать камень. Но теперь-то Лиз знала наверняка, что на камне не было начертано ничего такого, что подразумевало бы союз Роджера и Бет. Стало быть, что для него могло быть в этом камне, если только не…

Лиз очень хотелось на какое-то время остаться одной, чтобы в полной мере отдаться рассуждениям на эту тему, чтобы сделать какое-то безумное сложение, присовокупив свою находку к «поцелую Спящей красавицы», полученному ею этим утром. Однако времени на все это у нее не было. Машины, навстречу которым пошел Роджер, гудели все ближе и ближе, и минутой позже они оказались на вершине холма.

Роджер ехал, стоя на подножке переднего джипа, очевидно, он указывал водителю, где нужно будет остановиться, так чтобы не угодить в феч-феч. Эндрю махал рукой с «лендровера», который следовал за джипом. И пока Лиз дожидалась приближения машин, точка, возникшая в глубокой синеве неба, приобрела очертания вертолета. Оказавшись над ними, он убедился, что поиски подошли к концу, и, сделав еще один круг над машинами, улетел в сторону Тасгалы.

Вооружившись привезенным на джипе инструментом, двое мужчин приступили к работе.

В это время Лиз рассказывала отцу о том, что произошло с ней. Она сделала любопытное открытие. Всего несколькими минутами раньше, закрывая багажник, она с нетерпением ждала той минуты, когда сможет остаться с Роджером наедине и заставить его объяснить, почему «их» камень оказался там, где она его нашла. Но спустя короткое время ей стало ясно, что это дело может и подождать. Лиз даже пришла к выводу, что это ожидание доставляет ей удовольствие, что она может вести себя с Йейтом и со всеми другими так, как будто в душе ее нет и намека на надежду, на самом деле клокочущую в ней.

Поэтому Лиз не стала возражать, когда было решено, что она домой поедет на «лендровере» вместе с Эндрю, а Роджер – один, остановится у французского поста и передаст в больницу по радио сведения о подлежащих госпитализации больных в поселении туарегов. Приехав туда первым, он приветствовал проезжавшего Эндрю, а Лиз показал кулак с поднятым большим пальцем и послал ей какую-то странную и хитрую улыбку.

У Лиз впереди был целый день, первый свободный день с начала эпидемии денге, и она вовсе не намеревалась истратить его на то, чтобы компенсировать плохой сон минувшей ночью. День обещал так много удовольствий!

Когда зазвонил телефон, Лиз уже вышла из ванны и начала энергично растирать себя полотенцем. Кто бы это мог быть? Возможно, Крис. А может, Дженайна. Могла позвонить и Бет, правда, Лиз надеялась, что этого не случится. А что, если это Роджер? В развевающемся халате, шлепая тапочками по каменному полу, она поспешила к телефонному аппарату.

Звонила Бет. Но это была другая Бет, ее обычно звонкий голос звучал глуше и говорила она бессвязно, как если бы была близка к слезам или находилась в состоянии сильнейшего возбуждения, об этом Лиз трудно было судить.

– Лиз? – произнесла Бет. – О-о, слава богу, ты дома. Послушай, мне нужно видеть тебя. И не говори, что это невозможно!

Лиз колебалась. Она почувствовала, что снова может быть великодушной по отношению к Бет, но все же медлила.

– Не знаю, – сказала она, – ведь я еще даже не успела позавтракать.

– Ну, а после завтрака? – настаивала Бет. – Ведь по причине событий прошлой ночи ты же не пойдешь сегодня в больницу. Да, да! – выкрикнула она с раздражением, – мне уже известно об этом. Роджер звонил. Да нет, не мне. Маман, кому же еще! Вот об этом-то я и хочу поговорить с тобой, Лиз. Лиз, мне просто необходимо поговорить с кем-нибудь.

– Должна тебе сказать, что, судя по твоему голосу, ты ужасно огорчена. Но почему ты считаешь, что я могу тебе помочь? Если речь идет о чем-то, ну, что относится к тебе и Роджеру, разве миссис Карлайен не поймет тебя гораздо лучше, чем я?

– Маман… да она самый последний человек из тех, кто хоть как-то поймет меня. – Бет иронично хмыкнула. – Послушай, Лиз, ты просто обязана встретиться со мной, иначе я за себя не отвечаю. Они так или иначе пожалеют об этом, но им придется пожалеть еще больше, если…

Лиз прервала эту нелепую угрозу.

– Кто пожалеет? – спросила она.

– Как кто? Они пожалеют. Ну, Роджер, конечно. И маман.

– Да в чем же они провинились перед тобой? – Лиз не могла сдержать изумления. – С твоей стороны это по меньшей мере низко – говорить подобные вещи. И какие бы обвинения ты ни предъявляла Роджеру, вряд ли ты можешь хоть в чем-то винить миссис Карлайен.

– Не могу винить маман? Это ее-то я не могу винить? Вот это действительно сильно сказано. Это действительно смешно!

И Бет засмеялась снова, но на этот раз ее деланный смех звучал на грани истерики, поэтому Лиз решила, что будет лучше уступить.

– Ну хорошо, – сказала она, – ты что, приедешь ко мне или мы встретимся в клубе?

– Нет не в клубе. Маман нет дома, и может быть так, что она пошла туда. Давай встретимся через час в «Мирамаре».

«Мирамар» представлял собой небольшое кафе, расположенное в старой части города. Когда Лиз пришла туда, Бет уже сидела за столиком и пила черный кофе.

Лиз была совершенно потрясена тем, как выглядела Бет. Нет, она не была заплаканной, но пудрилась она очень небрежно, а ее миниатюрное и хорошенькое личико осунулось. Лиз пододвинула стул и достала сигареты.

– Так в чем же дело? – спросила она. – Хотя нет, подожди, наверное, в первую очередь ты должна узнать, что, когда вчера ночью мы сидели в увязшей машине, Роджер сказал мне, что между вами ничего серьезного не было.

Бет скривила губы:

– О, неужели так и сказал? Надо же, какая радость для тебя! И просто очень благородно с его стороны?

– Он сделал это не по своей инициативе, – терпеливо пояснила ей Лиз. – Просто мною было сказано что-то такое, что подразумевало, что вас считают уже практически помолвленными, и он просто сказал, что это совсем не так.

– Ну и, конечно, ты сказала ему, что это я так считаю?

– Нет, этого я не говорила. Я дала ему понять, что это просто распространенный слух. Сам-то он думает, что ты так же далека от подобной мысли, как и он. И судя по тому, что он сказал, он ужасно хорошо относится к тебе, Бет.

– Благодарю покорно! – фыркнула она. – Хорошо относится, как же! Ты хочешь сказать, что он отнесся ко мне, как к некоему удобству, и ему совершенно безразлично, что это я стала ужасно хорошо относиться к нему, поскольку все, что ему нужно, – так это моя маман.

Лиз показалось, что небольшая ярко убранная комната, в которой сидели только они одни, потемнела и закружилась вокруг нее. Чувствуя, как у нее задрожали руки, она положила свою недокуренную сигарету в пепельницу и повторила, словно эхо:

– Маман? Бет, подумай, что ты говоришь!

– Уже подумала. А тебе это тоже не нравится, не так ли? Ты и сама хочешь заполучить Роджера, а выцарапать его у маман будет нисколько не легче, чем у меня. А может, и еще труднее. Потому что она нравится тебе, ведь правда? И ты также не могла и подумать, что она когда-либо сделает такое по отношению к тебе, как не могла подумать об этом и я!

Это был момент триумфа Бет.

– Даже если бы я и поверила тебе, мне-то что до всего до этого? – спросила Лиз. – Ты единственный человек, который знает, что я неравнодушна к Роджеру, и я благодарна тебе за то, что ты не разглашаешь мой секрет. Поскольку я… поскольку мне всегда было известно, что у меня в этом плане нет никаких надежд, да даже если бы я и считала иначе, я бы все равно не стала бы относиться хуже к миссис Карлайен.

– И все равно тебе лучше поверить в то, что я говорю, поскольку у меня есть доказательства. И откуда бы им взяться, если бы не этот подлый способ, с которым они проводили свою линию. Оба они одного и того же возраста, и благодаря моей болезни они имели неограниченные возможности встречаться друг с другом. При этом все время притворяясь, что они только друзья!

– Нет, в это я решительно не поверю. Миссис Карлайен слишком хорошо относится к тебе, чтобы обманывать в течение такого долгого времени. Да даже если бы она и попыталась, не тот она человек, чтобы делать что-то исподтишка, – с убежденностью заявила Лиз.

Но вместе с тем она вспомнила, что прошлой ночью она в своих надеждах могла вложить в сказанное Роджером совершенно иной смысл. «Женщина, которую я возьму в жены». Эта фраза могла означать, что он имел в виду Дженайну…

Однако Лиз продолжала:

– Я просто не верю, что их отношения продолжаются в течение длительного времени. Если это было бы так, какой смысл скрывать их от тебя? Должно быть, это все произошло совершенно внезапно для них обоих.

Бет нахмурилась:

– Какой смысл? Да такой, что они должны были знать о моих чувствах к Роджеру!

– Ну, Роджер, например, не знал, – не слишком любезно ответила на это Лиз. – Как он сказал, ему известно, что ты довольно крепко привязана к нему, вот и все.

– Как я посмотрю, вы с ним достаточно долго перемывали мне косточки, не так ли? Ну хорошо, пусть все произошло внезапно. Но и в этом случае, как я полагаю, они тоже не захотели считаться с моими чувствами, а? А что говорить о том, как они позавчера вместе обедали, ты ведь должна помнить это? А что сказать о таком факте, что, как только вы этим утром возвратились из своей прогулочки, Роджер позвонил маман, и они снова собрались пойти куда-то сегодняшним вечером?

– Они собрались?

– Да, и это еще не все. Ты же помнишь, тот позавчерашний вечер мы провели вместе с тобой. Так вот, я вернулась домой гораздо раньше их и уже легла спать к тому времени, когда приехали они. Я не видела, чтобы они заходили в дом. Но после их прихода автомобиль Роджера надолго остался стоять у дома, и я знаю, что они с маман занимались любовью на веранде.

– Да как же ты это узнала? – опешила Лиз. – Ты что же, подслушивала у дверей?

– Ты что, не можешь понять, что ли? – огрызнулась Бет. – Мне и не нужно этого. Моя комната частично расположена над верандой. Я не могу заглянуть на веранду, и мне не расслышать, что там говорится. Но я слышу звук голосов, доносящийся оттуда, а в ту ночь Роджер и маман говорили почти что шепотом, а потом вместе смеялись, а потом надолго наступала тишина, когда…

– А что, тот мужчина обязательно должен быть Роджером?

– Конечно, это был Роджер! Ты думаешь, я не знаю его машину? Да и маман не стала бы идти на обед с одним мужчиной, а возвращаться с другим. И кроме того, здесь, в Тасгале, просто нет другого мужчины, на которого она хотя бы раз обратила внимание.

– Но все это произошло позавчера вечером, – размышляла Лиз, – разве тебе не хотелось рассказать мне обо всем этом еще вчера? – (Если бы Бет знала, от каких несбыточных надежд это могло бы избавить Лиз, когда бы та услышала обо всем этом еще до минувшей ночи!)

– Конечно, хотелось. Дальше вся ночь была для меня сплошным мучением. Но я думала, что на следующий день маман обязательно объяснит мне все. По правде говоря, я была намерена заставить ее объясниться со мной. Но потом я решила позвонить тебе, но ты уже уехала в пустыню вместе с Роджером.

– Так что, миссис Карлайен так и не поделилась с тобой своим секретом?

– Ни единым словом. Правда, я сама довольно холодно разговариваю с ней. Я просто не могу иначе. Взять хотя бы сегодняшнее утро: бросив мне буквально несколько слов про то, что случилось с тобой и с Роджером, она тут же объявляет мне, что этим вечером она вновь уйдет из дому, и выражает уверенность, что я сама найду, чем мне заняться.

В отчаянной безрассудной надежде Лиз сказала:

– Я не верю этому. Должно же быть какое-то объяснение…

– Какое объяснение? Скажи мне какое? А кроме того, ты ведь не видела, как вчера выглядела маман. Сама она была какой-то очень спокойной, но глаза сверкали как звезды, и словно какое-то сияние исходило от нее. Казалось, маман прислушивается к какой-то чудесной музыке, звучавшей в ее голове, и она совершенно не заметила мое сдержанное отношение к ней. Подумать только, я верила, что к этому дню я сама бу-бу-буду помолвлена с Роджером!

Услышав, как дрогнул голос Бет, Лиз оказалась вынужденной пожалеть ее.

– Ну что же, Бет, в первый раз мы с тобой оказались, так сказать, в одной лодке. Но, пожалуйста, веди себя так, чтобы миссис Карлайен было нетрудно рассказать тебе обо всем. Если дело обстоит так, как ты говоришь, тебе придется смириться с этим, а если не так, то ты только представь себе, от каких мук ревности ты избавишь себя.

– А Роджер все равно будет моим! – возразила ей Бет с новым приступом озлобления. – И если они сегодня опять куда-нибудь пойдут, не давая никаких объяснений, то я уже обещала, что заставлю их пожалеть об этом, и добьюсь своего. Ты увидишь!

– Бет! – Вставая, Лиз поймала запястье девушки. Но та вырвала у нее свою руку и с надменным видом вышла на залитую ярким солнцем улицу, и Лиз не стала преследовать ее.

В течение всего этого дня Лиз, испытывая какое-то странное самоедское наслаждение, рвала на клочки мечты и надежды, что родились у нее прошлой ночью, и с болью в сердце выкладывала из этих клочков совершенно иной рисунок.

Вспоминая о Роджере, Лиз смогла по-иному трактовать его слова и поступки и прийти к выводу, что они относились не к ней и не к какой-то гипотетической любви, что ожидала Роджера где-то в будущем, а к Дженайне. К мужественной и нежной Дженайне, ревновать к которой может только такой эгоистичный и недостойный человек, как Бет… Думая о Дженайне без злости и горечи, Лиз полагала, что та, со своей стороны, тоже на затаит на нее злобу за два ничего не значащих поцелуя. Вот только тот камень с праздника ахал, который, как оказалось, взял себе Роджер, никак не хотел вписываться в этот новый рисунок. Но ведь может быть и так, что туареги предложили Роджеру взять его в качестве сувенира, и, как только этот камень оказался у него в багажнике, он совершенно забыл о нем.

Рассуждения подобного рода весь день преследовали Лиз, и, когда вечером ей позвонил Крис, она очень обрадовалась возможности поговорить с кем-нибудь.

– Что такое? В чем дело, Лиз? – встревоженно спросил ее Крис.

Чтобы успокоиться, Лиз сделала глубокий вдох.

– Да ни в чем, – ответила она, – а почему ты спрашиваешь?

– Просто ты говорила таким голосом, как если бы находилась на пятом этаже охваченного пожаром здания и увидела, что я пришел, чтобы спасти тебя! Каким бы ни было мое отношение к Дженни, все равно, для того чтобы я уважал себя, мне исключительно важно заслужить твое расположение.

Они немного посмеялись вместе, а потом Крис сказал:

– Ну, вот и все, Лиз. Послезавтра я уезжаю в Англию.

– Боже, Крис… Я очень рада. Господи, хотя так ли это? Ведь я буду по тебе ужасно скучать.

– Значит, нас таких будет двое! Я тоже буду скучать по тебе. Но если ты говоришь это серьезно, повода для беспокойства нет. Как мне представляется, я снова вернусь сюда. Я и Дженни.

– Я так на это надеюсь. А что Дженни? Она-то хочет приехать в эти места?

– Если верить письмам, она поедет, как только я буду готов привезти ее, даже дикие верблюды не смогут ее остановить.

– А как на это смотрит мать Дженни?

– Она теперь постоянно пребывает в каком-то бридж-клубе для избранных и вполне довольна жизнью. Дженни утверждает, что она расцвела там. Наконец она великодушно простила Дженни за то, что та бросила ее ради меня, и теперь, когда мамаша отдыхает от своих больших шлемов и прочих игр, они прекрасно ладят друг с другом.

– Стало быть, мы приближаемся к счастливой развязке? – весело спросила Лиз.

– Мы можем надеяться на счастливую развязку, – чуть поправив, повторил Крис. – И все-таки, ты знаешь, может, все дело в телефонной линии, но голос твой все равно звучит как-то не так, он какой-то ломкий и сдавленный, будто ты говоришь через силу.

– Должно быть, все дело в телефоне. – Лиз переменила тему разговора. – Значит, ты говоришь, послезавтра? Это ужасно скоро. Вечеринку в твою честь нам придется назначить на завтра. Ты не обидишься, если она пройдет, так сказать, чуточку экспромтом?

– Нисколько. Вечеринки экспромтом зачастую оказываются самыми лучшими. Но как раз об этом я и хотел с тобой поговорить, Лиз. Ты не будешь против, если вместо тебя хозяином вечеринки буду я?

– Но ты же не вправе этого делать! Такая вечеринка – это как бы наше пожелание тебе «bon voyage!».

– Я знаю, чем она является. Но почему бы мне самому не пожелать себе счастливого пути! Мне страшно необходимо подобное пожелание, потому что, только ты об этом ни одной живой душе не говори, я могу ухитриться и заболеть морской болезнью еще во время регистрации багажа! Но если говорить серьезно, у меня есть особая причина, чтобы стать хозяином вечеринки. Так что ты разрешишь мне?

– Но это должна быть какая-то уж очень особая причина, чтобы я согласилась. Ты мне не можешь назвать ее? – упорствовала Лиз.

Возникла пауза, а потом Крис продолжил:

– Будем считать, что я хочу убить двух зайцев сразу. Эта вечеринка должна служить выражением моей признательности всем вам и выражением уверенности в том, что я смогу видеть снова или хотя бы знать причину своей слепоты. Ты меня понимаешь?

– Да, конечно, – тепло заверила его Лиз, – но, Крис…

– С этим все в порядке. – По простоте душевной он ждал, что она выразит сомнение в его способности организовать все как следует. – Если уж тебе так хочется знать, кое-что уже сделано мною. Я созвал всех, кого нужно, чтобы передать приглашения, а супруги Симон готовы выделить мне пару комнат в гостинице, организовать буфет, бар с напитками, ну и все такое. Меня туда приведет доктор Фремье, я специально просил его об этом, и все, что от тебя требуется, дорогая, – это привести себя в порядок и примерно в половине восьмого прийти вместе с отцом на вечеринку. Ладно?

– Ладно. Это просто великолепно.

И хотя Лиз старалась не думать об этом, тем не менее ей стало ясно, что предложение Криса решает и ее собственную проблему, а именно: как пригласить Дженайну и Бет, когда Роджер так решительно отказался от участия в этом мероприятии. Любопытство заставило ее задать Крису еще один вопрос:

– Я полагаю, ты позовешь на свою вечеринку мать и дочь Карлайен, а также… Роджера Йейта?

– Уже. Всех их. И мне уже удалось повстречаться с Йейтом, и он обещал прийти.

– Обещал?

– Да. Сегодня утром он заглянул ко мне в палату, и у нас с ним был довольно долгий разговор. Силы небесные, Лиз, чуть не забыл! Я же так и не спросил тебя, каково тебе-то пришлось? Йейт говорил, что ты стойко переносила все злоключения, и дал тебе наивысшую оценку. Но…

Лиз засмеялась немного сконфуженно:

– Да что там говорить! Было во всем этот нечто от Робинзона Крузо, и, я полагаю, любой из нас раз в жизни может вынести подобное приключение. Да мы, в сущности, и не терялись вовсе – просто ждали, когда нас выкопают из песка.

И Лиз продолжила рассказ о своем приключении. Она нашла, что, если довести его до обычной прозы жизни, это помогает стереть из памяти те яркие мгновения, которыми она по глупости так дорожила. Но прежде чем повесить трубку, она не смогла устоять и спросила:

– Крис, ты знаешь, что все тут все время считали, что существует роман между Роджером Йейтом и Бет. Ты никогда не интересовался: а может, мы все были не правы, и роман вовсе не с Бет, а с Дженайной Карлайен?

Снова возникла небольшая пауза. Затаив дыхание, Лиз ждала, что он скажет на это. Наконец Крис ответил:

– Суть дела вот в чем: я знаю, что мы все были не правы. Этим утром Йейт самолично рассеял мои иллюзии на этот счет. Сказал, что прошлой ночью ты рассказала ему о слухах, распространяющихся по их поводу, и о том, что он отрицал все и вся.

– Но, говорят, он влюблен в Дженайну?

– Этого он мне не сказал. Его интересовало, насколько широко распространились слухи про него и про Бет. Но вряд ли он стал бы вести со мной доверительный разговор о Дженайне. Настолько хорошо он меня не знает.

– Но ты-то считаешь, что он влюблен в нее? – настаивала Лиз.

– Нет, не считаю.

– Ох! – Крис говорил настолько уверенно, что былая надежда почти вернулась к Лиз. Но неожиданно ее память уцепилась за еще одно обстоятельство. И когда оно приобрело четкие очертания… – Но, Крис, неужели ты не помнишь как ты сам говорил, что Дженайна пропадает во вдовах? Ты тогда еще продолжил: «Иногда мне даже думалось…» Но на этом месте ты остановился и не захотел продолжать свою мысль. Ты тогда думал о Роджере Йейте?

Крис засмеялся:

– Конечно же нет. Если уж тебе так хочется знать, я действительно подбирал подходящую супругу. Знаешь для кого? Угадай! Для твоего отца.

– Для папы?

– Извини, Лиз. Я всего лишь пытался связать оборванные нити у старшего поколения! Я хочу сказать, что Дженайне Карлайен следует снова выйти замуж.

– Но папе это ни к чему, – произнесла Лиз, исходя из своего тайного убеждения, что для Эндрю могла существовать только одна женщина.

– Да. Кроме того, как только я тогда стал говорить ту необдуманную фразу, я понял что желать тебе Бет в качестве сводной сестры равносильно преступлению. Вот потому я и сказал тогда, чтобы ты не обращала внимания. Разве ты не рада, что я не одарил тебя подобной ужасной идеей?

– Думаю, что рада, хотя я бы знала, что ты ошибаешься. Папа не стал бы держать от меня в секрете такие вещи. Но как раз сейчас, когда я вспомнила, как ты говорил об этом, мне стало любопытно, знал ли ты тогда то, что сейчас известно Бет. И ты был прав, когда в тот день говорил, что Бет может быть не знающим жалости противником. Когда этим утром она рассказывала мне про Роджера и Дженайну, она вела себя как загнанный в угол зверь. Это было довольно ужасно.

– И что же она знает или думает, что знает?

– Да нет, она знает. – И Лиз изложила все, что Бет рассказала ей о двух свиданиях и о любовной сцене в ночные часы.

– Бедная Бет! – проронил вдруг Крис.

– Что ты имеешь в виду? – спросила озадаченная Лиз.

– Ничего, – сказал Крис и, коротко хохотнув, повесил трубку.

На следующее утро Лиз снова отправилась в больницу. Вечером, когда она одевалась, чтобы отправиться на вечеринку, у нее было такое ощущение, что сегодняшний вечер отмечает окончание какого-то этапа, после которого все будет совершенно иным.

Конечно, ведь Дженайна и Роджер не смогут в течение долгого времени держать в тайне свои отношения, Лиз даже казалось, что, вероятно, сегодня вечером Дженайна поделится своим секретом с ней. Крис уедет, а когда он вернется, он почти наверняка будет женатым человеком.

Лиз одевалась без всякого интереса. Крис не сможет увидеть, как она выглядит, а больше смотреть было и некому. Однако вскоре Лиз обуздала подобные пораженческие настроения. Ради Криса она просто обязана выглядеть наилучшим образом, не так ли? Если он мог продемонстрировать мужество и веру в будущее, значит, и она сможет!

Лиз не стала ждать, когда будет готов Эндрю, и пришла в гостиницу пораньше. Крис уже оказался там, в небольшом, специально установленном баре он угощал доктора Фремье и его коллегу, доктора Мейера, немецкого врача, направленного сюда для оказания помощи из Алжира; Лиз доводилось видеть его в больнице, но представлены друг другу они не были.

Крис жестом попросил их подойти поближе, после чего доктор Мейер поклонился так, как если бы он щелкнул при этом каблуками, хотя на самом деле ничего этого не было. Это был мужчина в возрасте примерно сорока пяти лет с прямыми серо-стальными волосами и печальной, но приятной улыбкой. На своем очень правильном английском он сказал Лиз, что уже много наслышан о ней. Затем он и доктор Фремье продолжили свой разговор по-французски, а Лиз села на табурет рядом с Крисом.

– Как же очаровательно ты шуршишь! – усмехнулся Крис. – Расскажи мне, что на тебе надето?

Лиз рассмеялась:

– То, что шуршит, – это тонкий нейлон под платьем. А поверх него – серо-голубое полотно, хотя ты вряд ли поверишь, что это полотно.

– Почему же не поверю?

– Потому что от него исходит нечто вроде сияния света в тумане, это происходит потому, что ткань представляет собой массу крошечных складок, пересекающихся друг с другом. Да ты пощупай ее сам.

Подтверждая качество материала, Крис кивнул, и Лиз продолжила свой рассказ:

– Платье имеет очень широкую юбку, спереди оно начинается прямо у моих ключиц и имеет вырез сзади, ах да, и еще огромные накладные карманы-панье.

– Наверное, ты в нем очаровательна?

– Надеюсь, что да.

– И я тоже. Ты уж постарайся, – как-то загадочно сказал он и повернулся на своем табурете. – Это что, прибыл кто-то еще из моих гостей? Пойдем и поприветствуем их.

Немного позже гости заполнили обе комнаты, они собирались в группы, беседовали друг с другом, и все старались подойти поближе к Крису, чтобы пожелать ему удачи. А он ходил между присутствующими, и движения его были на удивление уверенными, а Лиз, наблюдая за Крисом, подумала, что, глядя на него, можно подумать, что темные очки у него на носу были скорее данью какому-то капризу, а вовсе не необходимостью. Она желала только одного: чтобы Дженни Эдрайен была достойна его. Но в том, что у него все будет в порядке, Лиз не сомневалась.

Она повернулась, оглядывая тех, кто пришел. Роджера еще видно не было, но в противоположном конце комнаты стояла, вся в белом, Дженайна. Рядом с ней находились доктор Мейер и доктор Фремье. Дженайна улыбалась и вела разговор с обоими мужчинами, пока доктор Фремье не отошел. А когда Лиз снова посмотрела в ту сторону, исчезли и эти двое. Нигде в комнате Лиз не могла разглядеть пышной короны ее волос. Наверное, Роджер уже пришел, и теперь они вместе.

Придя на вечеринку, Бет избегала оставаться с Лиз наедине. Возможно, ей больше было нечего рассказывать, а если и было, то она решила держать это при себе. Когда они встретились, Лиз вопросительно подняла бровь, но Бет проигнорировала этот жест. Она была одета в зеленое, с глубоким вырезом платье для коктейлей, цветовой тон которого был слишком грубым для ее по-девически хрупкой внешности, и хотя по сравнению со вчерашним утром она была гораздо лучше напудрена и подкрашена, глаза у нее блестели так ярко, а щеки были такими пунцовыми, что, если бы Лиз не знала, что причиной всего этого были расстройство и ревность, она сказала бы, что у Бет запоздалый приступ лихорадки денге.

В углу большей по размером комнаты кто-то затеял игру в покер и кости, которая в описываемый период являлась всеобщим увлечением в клубе. Здесь оказалось большинство молодых людей, они подавали игрокам различные веселые советы, и Лиз уже была готова направиться туда, когда к ней подошел ее отец.

– Мы собрались у буфета во второй комнате, – сказал он. – Нас там немного – Дженайна, Бет, Йейт. На какое-то время нам удалось похитить Криса с целью поднять тост за его здоровье. Ты присоединишься?

– Да, я бы тоже хотела поднять этот тост.

В конце концов, она должна снова встретить Роджера и научиться вести себя как обычно.

Когда Лиз подошла к собравшимся в меньшей комнате, Дженайна, воспользовавшись тем, что Эндрю заказывал вино для тоста, оставила компанию и подошла к ней. Под складками широкого платья Дженайна нашла руку Лиз и сжала ее.

– По окончании этого торжества, Лиз, не подойдешь ли ты вместе с Эндрю к нам в виллу? Крис тоже придет, доктор Фремье заедет за ним попозже. Мне хочется сообщить вам одну восхитительную новость.

На этом месте Дженайна прервала свой рассказ, поскольку Эндрю стал передавать всем бокалы. Шампанское было разлито, и на какой-то момент каждый член небольшой группы замер, как будто позировал для группового портрета.

Эндрю поднял свой бокал. Остальные подняли свои.

– За Криса и за все остальное, – сказал он, – а под всем остальным я подразумеваю все, что Англия, благослови ее Бог, может сделать для Криса. Крис, я полагаю, мы вскоре снова увидим тебя, а?

Крис кивнул:

– Вы и оглянуться не успеете!

Но он замолчал, потому что его речь остановил голос Бет, высокий и сбивчивый.

– А пока вы тут провозглашаете тост за Криса, я произнесу другой тост! За мою дорогую маман и ее дорогого, драгоценного Роджера. За то, что они такие умные и все же недостаточно умные. За то, как они притворялись, будто бы для каждого из них я была объектом любви и заботы, тогда как они все это время просто использовали меня как прикрытие. – Бет сделала паузу, чтобы поднять бокал – жестом, исполненным мелодраматического пафоса. – Так давайте же поднимем бокалы за этот тост! Выпив его, мы, возможно, почувствуем желание потанцевать на их свадьбе. Потому что они наверняка пригласят нас всех на нее – даже меня!