комедия в двух частях

 

ПЕРСОНАЖИ

БАЛЯСНИКОВ Федор Кузьмич - мастер кукол. Превосходный человек шестидесяти лет.

КУЗЬМА - его сын, студент. Напоминает отца. Двадцати двух лет.

ХРИСТОФОР Блохин - подручный Балясникова, а также его тихий преданный друг. Очень за шестьдесят.

ВИКТОША - милая приезжая из Ленинграда. В будущем - знаменитость. Двадцати лет.

ЛЕВУШКА - жених Виктоши. Личность. Уже девятнадцати лет.

ТОЛСТЯЧОК - лет неопределенных.

Шестидесятые годы нашего века. Москва. Район переулков старого Арбата.

Комедия разыгрывается в причудливом кабинете Федора Балясникова. В течение всей пьесы на дворе стоит чудесная погода, и только в пятой картине идет дождь.

Пьесу рекомендуется играть стремительно, даже сентиментальности придавая оттенок азарта.

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Итак - позднее утро, ранняя осень. За окном хорошая погода. Из соседней комнаты доносится довольно внятное рычание, а затем в кабинете появляется и сам автор пения, Федька Балясников, совсем не старый человек лет шестидесяти. Вид его не вызывает сомнений, что он только что проснулся. Добродушие и азарт, мощное телосложение и веселая ленца выгодно отличают его от подавляющего большинства его погодков. Пройдясь по комнате в незапахнутом халате, он подходит к письменному столу, где обнаруживается огрызок вчерашнего бутерброда. Эта находка радует Балясникова, и он ее съедает. Стоящая рядом с чернильницей пивная бутылка, к счастью, тоже оказывается непустой, и огрызок бутерброда, таким образом, запивается остатками пива. Эпизод этот удовлетворяет Балясникова, и он, хлопнув себя по животу, вновь на мгновение отдается пению. Сидящие и стоящие на многочисленных полках куклы и игрушечные звери с радостным волнением прислушиваются к его исполнению. Однако, взяв в руки игрушечный пистолет, Федя следует по комнате дальше. Остановившись у какого-то пестрого веселого жирафа, он неодобрительно восклицает: "Нахал!" - и дважды палит в него из пистолета. Наконец он добирается до телефона, плюхается в кресло и набирает нужный номер.

БАЛЯСНИКОВ (в трубку). Ирина Федоровна? Говорит Эразм Роттердамский.

Женский голос: "Это ты, папа?"

Повторяю - на проводе Роттердамский. Поговаривают, что Ровно через двадцать дней вам исполнится ровно двадцать лет. В связи с этим спуститесь к лифтерше - вас ожидает ящик шампанского.

Женский голос: "Ну, папа, не валяй дурака - я же узнала твой голос".

Повторяю, у аппарата Роттердамский, - бегите к лифтерше (вешает трубку и набирает другой номер.) Товарищ Бурков? (Басом.) Говорит Симона Синьоре. Немедленно верните взятую вами сотню у симпатяги Балясникова. Он уезжает на Волгу, так что извольте вернуть должок, не то мой Ив надерет вам уши.

Фройндшафт! (Вешает трубку.)

Из прихожей доносится шум, вслед за которым появляется Христофор Блохин, нагруженный двумя авоськами, из которых выглядывают симпатичные продукты. Блохин крайне непрезентабелен и совсем не так прекрасен, как Балясников.

ХРИСТОФОР. Приобрел много колбасы.

БАЛЯСНИКОВ. Почему?

ХРИСТОФОР. Она хорошая. (Вынимает покупки.)

БАЛЯСНИКОВ. Ирке шампанское отвез?

ХРИСТОФОР. Оставил у лифтерши. А почему ты не прибрал комнаты? Нынче твоя очередь.

БАЛЯСНИКОВ. Видишь ли… Сегодня первый день отпуска, и я решил отметить его абсолютным ничегонеделанием. Посмотрим-ка, что из этого выйдет.

ХРИСТОФОР (с любовью смотрит на него). Ну ладно уж.

БАЛЯСНИКОВ. Достаточно того, что я поставил чайник.

ХРИСТОФОР (радостно). Ты молодец. (Удаляется на кухню.)

А Балясников тем временем приближается к продуктам. Следует длительная пантомима - Балясников приступает к дегустации. Некоторые продтовары вызывают в нем живейшее одобрение, он причмокивает языком и что-то радостно бормочет. Другие же съестные припасы разочаровывают его, он удивленно пожимает плечами, сожалеет, не радуется и издает вздохи, полные огорчения. Дегустация заканчивается в связи с появлением Христофора, несущего очень горячий чайник.

(Укоризненно.) Лучше бы ты не ел руками, немножко погодил и дождался меня, Федя.

БАЛЯСНИКОВ (в размышлении). Блохин!…

ХРИСТОФОР (наливает чай). Ну?

БАЛЯСНИКОВ. Мне как-то тревожно. Я прислушиваюсь к себе и стараюсь понять-хорошо мне или плохо? Нет, что-то не так, Блохин.

Телефонный звонок.

(Взяв трубку.) Говорит Сирано де Бержерак.

Мужской голос: "Будьте добренькие, товарищ Бержерак, позовите приемщицу Катю".

(Несколько опешил.) А куда вы звоните?

Мужской голос: "Это прачечная номер семь?"

Это не прачечная. (Вешает трубку.)

ХРИСТОФОР (назидательно). Видишь, как глупо и не смешно все получилось.

БАЛЯСНИКОВ (с подозрением глядит на телефонный аппарат). Молчал все утро, а когда позвонил наконец… прачечная номер семь. Все это странно, Блохин. Я вдруг почему-то никому не нужен.

ХРИСТОФОР. Успокойся, Федя, и выпей чаю. Съешь колбаски, в конце концов.

Начинается утренняя трапеза. Они едят съестное, не выкладывая его на тарелки, прямо из раскрытых пакетов.

БАЛЯСНИКОВ. Отчего мне никто не звонит по телефону? Это подозрительно, Блохин.

ХРИСТОФОР. На фабрике известно, что ты ушел в отпуск. Пойми, милый, никто не хочет беспокоить тебя. А твой кукольный театр уехал на гастроли.

БАЛЯСНИКОВ. Блохин!… Мне не надо было уходить в отпуск. (С большим волнением начинает есть колбасу.) Я прислушиваюсь к себе и… Этот отпуск меня страшит. Ну что я буду делать?

ХРИСТОФОР. Завтра мы отправимся в Астрахань, а оттуда снова в Москву. У нас чудная каюта.

БАЛЯСНИКОВ. А тебе не кажется, что несколько странно - ехать в Москву из Москвы?

ХРИСТОФОР (терпеливо). Нет, потому что по дороге мы увидим очень красивые пейзажи. Поездка по Волге оставляет неизгладимые впечатления, спроси у кого хочешь.

БАЛЯСНИКОВ. Какие еще впечатления? Мне шестьдесят лет. Я был везде и все видел.

ХРИСТОФОР. Ты не был везде.

БАЛЯСНИКОВ. Ну хорошо, почти везде. Клянусь тебе, Христофор, иногда мне кажется, что перед моим взором прошли столетия. Я видел, как по Невскому в карете ехал Николай Второй. Влезши на дерево Александровского сада, я с восторгом наблюдал взятие Зимнего дворца. Я был актером у Мейерхольда, дружил с молодыми Кукрыниксами, меня чуть не избил Всеволод Вишневский, а Володя Маяковский сломал кий, играя со мной на бильярде… Я побывал на Турксибе, Магнитке, Днепрострое! Я кончил Вхутемас, писал плакаты, лозунги, а мои первые куклы вызвали восторг самого Луначарского!… "Сатирические куклы Балясникова - это фантастично",- писали перед войной парижские газеты… В конце концов, в мае сорок пятого, контуженый и оглохший, я вошел в Берлин и, будучи к тому же больным ангиной, совершенно обессиленный, упал в обморок при виде Бранденбургских ворот!… Далее, я несколько раз был неудачно женат, беседовал в Ватикане с римским папой, неоднократно приходил в отчаяние, и долгие годы не мог забыть рекордсменку по прыжкам в высоту. Так почему же, Христофор, ты решил на три недели упрятать меня в каюту и какие еще впечатления ты можешь мне предложить после всего, что я только что перечислил?

ХРИСТОФОР (наливает ему второй стакан чая, кладет сахар, размешивает). Видишь ли, Федя, тебе необходимо сосредоточиться. Мне сообщили, что волжские берега удивительно этому способствуют.

БАЛЯСНИКОВ (проглатывая наиболее большой кусок ветчины). Я должен работать, Блохин! Художник сосредоточивается работая.

ХРИСТОФОР. Правильно! Но тебе уже шестьдесят, уходи на пенсию…

БАЛЯСНИКОВ (с ожесточением жует сыр). Никогда!

ХРИСТОФОР. Мы будем создавать куклы для нашего любимого театра… Ты по-прежнему станешь выдумывать свои замечательные игрушки… Но отправляться каждое утро на игрушечную фабрику, сидеть в кабинете, изображая какого-то там самого главного… Поверь, это безумное расточительство.

БАЛЯСНИКОВ. Немедленно замолчи, не то я сейчас же перестану завтракать! Гёте говорил, что под старость человек должен делать больше, нежели тогда, когда он был молод. Ты великолепно знаешь, что я не мыслю себя вне коллектива, я должен быть окружен людьми! Мне дороги все эти чудаки и фантасты, кукольники, виртуозы - люди с поистине детской фантазией, но такие беспомощные и наивные, когда им приходится сталкиваться с бюрократами и перестраховщиками… Я должен быть в гуще драки, должен проталкивать, советовать, помогать, я не мыслю своей жизни без этой дьявольской кутерьмы!…

ХРИСТОФОР. Федор Кузьмич, умерь свою прыть и лучше оглянись на прожитые годы.

БАЛЯСНИКОВ (засовывая в рот кусок калача). Никогда! Только будущее подвластно человеку - прошлое уже не в его власти. И хватит спорить, одно черное дело ты уже совершил - заставил меня взять отпуск… А ведь я вот уже пять лет не опускался до такой степени.

ХРИСТОФОР. Ты неразумный, но шумный человек, Федя. (Горестно вздыхая.) Ты даже представить себе не можешь, до какой степени я с тобою устаю.

БАЛЯСНИКОВ (восторженно). Так и надо! Человек рожден, чтобы уставать. Только усталость от безделья позорна! (Воодушевляясь.) Знаешь, что я придумал? Мы уже на пароходе начнем с тобой работать. Нашего маэстро осенила блестящая мысль - поставить в кукольном театре "Прекрасную Елену". Какой простор для фантазии, Блохин!… Парис, Менелай, Агамемнон… Какие характеры, какие маски!… А Прекрасная Елена? Все самое пленительное и волшебное, все, что ждал я от женщин, но так и не дождался, я вложу в эту куклу!

ХРИСТОФОР. Но ведь тебе еще не предложили договора… Наш божественный маэстро молчит на этот счет, Федя.

БАЛЯСНИКОВ. Но кому он может предложить эту работу? Будь рассудительным и не смеши меня, Блохин. (Вытирает рот салфеткой и встает из-за стола.)

ХРИСТОФОР (озабоченно). Надеюсь, что ты сыт, Федя?

БАЛЯСНИКОВ. Более того - несколько раз во время еды я был почти счастлив.

С лестницы доносится звонок.

Звонят…

ХРИСТОФОР (прислушиваясь). Несомненно.

БАЛЯСНИКОВ. Пойди открой… Но впускай только симпатичных.

ХРИСТОФОР. Я попробую. (Уходит.)

БАЛЯСНИКОВ (предаваясь рассуждениям). Сам по себе звонок радует - еще не забыли.

Но вскоре возникает мысль - тот ли человек пришел отнимать у тебя время.

ХРИСТОФОР (возвращается). Кузя явился…

В комнату вбегает Кузьма Балясников, молодой человек вполне современной

наружности, удивительно в то же время напоминающий Балясникова-старшего. Во всяком случае, темпераменты их схожи необычайно.

КУЗЬМА (агрессивно). Здравствуй.

БАЛЯСНИКОВ (осторожно). Привет. (Подождав.) Как себя чувствуешь?

КУЗЬМА (швыряет свой плащ в дальнее кресло). В норме!

БАЛЯСНИКОВ (заискивая). А не хочешь ли чайку?

КУЗЬМА (с интересом взглянув на продукты). Обойдусь. (Молча ходит по комнате.)

ХРИСТОФОР. Сядь в кресло, Кузя… Не ходи так долго и все время по комнате.

КУЗЬМА. Лучше объясни, как можно так долго и все время общаться с этим человеком!…

БАЛЯСНИКОВ. Кузьма, я призываю тебя соблюдать известные границы.

КУЗЬМА (яростно). Никогда! (Невзначай съедает достаточный кусок колбасы.) Лицемер!

БАЛЯСНИКОВ (неожиданно ласково). Попробуй ливерную.

КУЗЬМА. Ни за что! (Ударяет кулаком по столу, но крайне для себя неудачно). Черт возьми!

ХРИСТОФОР. Кузя, милый, чертыхаться теперь старомодно, я уже неоднократно говорил тебе это.

КУЗЬМА (дует на кулак). Но у меня что-то там треснуло.

БАЛЯСНИКОВ (ребячливо). Так тебе и надо.

ХРИСТОФОР. Федя, помолчи… (Кузьме.) И ты утихомирься. По отдельности с каждым из вас еще можно иметь дело, но для одной комнаты вас двоих слишком много.

БАЛЯСНИКОВ (Кузьме). Что, в конце концов, случилось?

КУЗЬМА (агрессивно). Сегодня утром Николаев вызывает меня на "Мультфильм" и предлагает работу в его рисованном фильме. Я, естественно, соглашаюсь, однако меня охватывают сомнения, и я спрашиваю, почему его выбор пал на меня, всего лишь студента четвертого курса?… И тогда этот тип заявляет: рекомендации вашего отца - закон, а он рекомендовал вас весьма настойчиво. Каково! Мало того, что ты рекомендовал меня, но ты еще осмелился рекомендовать меня весьма настойчиво! (Машинально съедает немалый кусок ветчины, очень напомнив этим жестом старшего Балясникова.) А вчера получаю телеграфный перевод… (Вдруг радостно улыбнулся.) Пятьдесят рублей, черт возьми! Я, закономерно, интересуюсь, кто же отправитель, читаю обратный адрес… "Серебряный бор. Робинзон Крузо"! (Христофору.) Ну скажи, кто дал ему право издеваться и разыгрывать благодетеля? Кто он такой, в конце концов?

БАЛЯСНИКОВ. Я твой отец, Кузьма.

КУЗЬМА. Ты? Какое самомнение.

БАЛЯСНИКОВ. Во всяком случае… в какой-то мере.

КУЗЬМА. Превосходно сказано - в какой-то мере! Моя тетка, которую я горячо люблю, была отчаянно права, когда после смерти матери отвергла все твои посягательства и не отдала меня тебе. Всю жизнь ты прожил, насмешничая и потешаясь над людьми, которые тебя окружали. Что значат все твои звонки, выдумки, розыгрыши? Ты и мою сестру не хочешь оставить в покое!… И почему, черт возьми, ты добиваешься общения с людьми, которых ты сам когда-то оставил, бросил…

БАЛЯСНИКОВ. Кузьма, клянусь, ты по-прежнему не в курсе! Все мои жены сами оставляли меня.

КУЗЬМА. Но до этого их доводил ты - своим невниманием, легкомыслием, шутовством… Хорошо, хоть в последнее время несколько поутих и перестал

влюблять в себя этих бедных неразумных созданий. (С возрастающей отчаянностью.)

Тебе никогда никто не был нужен - твои куклы заменили тебе живых людей!… Или ты людей перепутал с куклами и теперь играешь ими.

БАЛЯСНИКОВ (разозлился). Отлично, я никуда не гожусь, а ты сам-то кто такой? Даже на то, чтобы выбрать профессию, фантазии не хватило! Рабски пошел по моим следам… Жалкий подражатель.

КУЗЬМА. А вот и нет! Просто я с детства мечтал об одном - превзойти тебя! Всем доказать!… И знаешь почему? Потому что ты никогда не любил меня…

ХРИСТОФОР. Кузя, сейчас же замолчи. Я этого просто не вынесу.

КУЗЬМА (яростно). Только одним обязан я этому человеку - он убедил маму назвать меня Кузьмой, повергнув этим в изумление всех моих будущих знакомых.

БАЛЯСНИКОВ (негодуя). Стыдись! Я назвал тебя Кузьмой в честь твоего деда Кузьмы Балясникова, величайшего в Подмосковье мастера дудок и свирелей! Неужели ты хотел бы зваться каким-нибудь жалким Валерием или злосчастным Эдиком, которых нынче полно, как собак нерезаных.

КУЗЬМА (не остывая). Всю жизнь ты стремился к одному - повергать всех в изумление. Но вот тебе уже шестьдесят, а по-настоящему ты так никого и не изумил.

БАЛЯСНИКОВ. Это от чьего имени ты заявляешь? Золотушное поколение! Фокусники без гроша за душой. Уйдем мы - и никого не останется!

КУЗЬМА. А что ты о нас знаешь? Так любовался собственным великолепием, что и заметить не успел, как время твое кончилось. Финита! Даже в кукольном театре собираются отказаться от твоих услуг.

БАЛЯСНИКОВ. Что ты врешь? (Тревожно.) О чем ты?

КУЗЬМА. Во всяком случае, делать куклы для "Прекрасной Елены" они приглашают… приглашают Лепешкина.

БАЛЯСНИКОВ. Вранье! (Помолчав.) Кто тебе сказал?

КУЗЬМА. В театре все об этом знают.

БАЛЯСНИКОВ (не сразу). Ну и что же? Вполне естественно. Балясников слишком хорош, чтобы заниматься всякими там канканами. Кто, как не я, в конце концов пестовал этого Лепешкина! Ты думаешь, мне было легко склонить театр пригласить именно его?

КУЗЬМА (долго смотрит на него). Мне жаль тебя папа. (Идет к двери, обернулся.) А пятьдесят рублей Робинзону Крузо вернут по почте.

БАЛЯСНИКОВ (кричит ему вслед.) А ты… Ты всегда был посредственностью. До пяти лет не выговаривал букву эр!

КУЗЬМА (остановился на пороге). Уж не потому ли ты оставил нас? Но я все-таки научился ее выговаривать. Без тебя. Чему стрррашно ррррад. (Уходит.)

БАЛЯСНИКОВ (помыслив). Нда… Пожалуй, проблема отцов и детей именно в том и состоит, что ее объявляют несуществующей.

ХРИСТОФОР. Во всяком случае, он все больше и больше становится похожим на тебя, Федя.

БАЛЯСНИКОВ (слабо). Ты полагаешь? (Размышляя.) Впрочем, он действительно не так уж безнадежен. (Тихонько.) А если уж совсем откровенно… Я хотел бы одного - чтобы он жил здесь… Со мной вместе.

ХРИСТОФОР. Я знаю, милый…

БАЛЯСНИКОВ. Отвратительно, однако, что я так распоясался… Стал ругать молодое поколение… Блохин, я ничтожен!

ХРИСТОФОР (осторожно подходит к нему). Что с тобой, Феденька?

БАЛЯСНИКОВ (в отчаянии). Лепешкин!… Лепешкин!… (Испугался.) Христофор, это старость! Я вышел в тираж… Кончился как художник. Почему бы и нет? Рано или поздно - это удел каждого… Финита!

ХРИСТОФОР. Какая чепуха! Хотя сосредоточиться нам совершенно необходимо. Я просто убежден, что на солнечных волжских просторах мы как-то с тобой оглядимся. Ведь на природе человек замечает самого себя.

БАЛЯСНИКОВ (вскакивая). Несомненно! (Подходит к полке и снимает с нее какое-то несовершенное игрушечное животное.) Погляди-ка, сегодня на заре я придумал, каким макаром ее хвост может раскачиваться в разные стороны… То туда, то сюда… (Демонстрирует.) Ловко, не так ли? К тому же она будет хлопать ушами - то вверх, то вниз… будто бы удивляясь. (Подмигнув.) Каково?

ХРИСТОФОР. Удивительно!… То туда, то сюда… Ты, величайший талант, Федор

Кузьмич. А я пока схожу к себе домой.

БАЛЯСНИКОВ. Зачем? Это просто непонятно, отчего тебя все время тянет домой? Минутки тут посидеть не можешь.

ХРИСТОФОР. Видишь ли, я считаю, что квартиру нужно изредка подметать. Разве ты не заметил, Федя, что, с тех пор как умерла Машенька, я совсем не люблю бывать в той квартире. К тому же Машенькину шубу и два ее демисезонных пальто надо тоже содержать в полном порядке. А для этого их надо постоянно чистить. А также проветривать. Одно из этих пальто мы купили с ней как раз в тот день, когда переехали на ту квартиру… Удивительно веселый день был тогда. Помнится, мы выпили с ней вина, даже захмелели немножко. Очень веселились, представь себе. (Помолчав.) Словом, я, пожалуй, пойду.

БАЛЯСНИКОВ. Блохин, не уходи!

ХРИСТОФОР. Но почему, Федя?

БАЛЯСНИКОВ. Сегодня первый день моего отпуска… Ты же сам придумал эту петрушку! Не оставляй меня, Блохин… Мы пойдем с тобой бродить по Москве, я покажу тебе места, где прошла моя молодость… Это будет восхитительный день! (Оглядел его.) Вот только плохо, что ты выглядишь… ужас как неопределенно. Небрит, и волосы растут как-то в разные стороны… А что это за костюм? Блохин, ты неинтересен!

ХРИСТОФОР. Ты обо мне или о костюме?

БАЛЯСНИКОВ. Ни одна девушка не взглянет на тебя!

ХРИСТОФОР. А какая мне радость, если она на мне будет разглядывать какой-то костюм?

БАЛЯСНИКОВ. Не сопротивляйся… И немедленно надевай мой пиджак. (Надевает на него свой пиджак.) Вот так… Уже лучше.

ХРИСТОФОР (беспомощно озирая себя). Но разве тебе не кажется, Федя, что на мне он какой-то странный?

БАЛЯСНИКОВ. Пустяки! Мы его кое-где подколем французскими булавками…

ХРИСТОФОР. А я не буду тогда чрезвычайно смешной?

БАЛЯСНИКОВ. Боязнь показаться смешным смешна сама по себе! И идем! На Ленинские горы, на Плющиху в Кривоколенный - я покажу тебе места, где я был счастлив когда-то!…

 

КАРТИНА ВТОРАЯ

Поздний вечер того же дня. Окна в кабинете Балясникова открыты настежь. Кое-где над крышами выглядывает звездное небо. Со двора в исполнении различных транзисторов слышатся ласкающие звуки вечерних радиопередач. Кабинет пуст. Но вот из коридора доносится какая-то возня, открывается дверь, и на пороге возникают Федор Балясников и Христофор Блохин. Их сопровождает какой-то задумчивый Толстячок явно не столичного толка. Все эти люди вполне достаточно закусили, а выпили не менее того, однако ведут себя мило и прилично - они то сосредоточенны и суровы, то веселы как дети.

БАЛЯСНИКОВ. Ну вот, кажется, мы куда-то пришли.

ХРИСТОФОР. Пришли. Это несомненно. Но куда?

БАЛЯСНИКОВ. Этот халат мне кого-то напоминает… Христофор, мы, пожалуй, попали домой.

ХРИСТОФОР. Знаешь, мне тоже это кажется.

Толстячок располагается в кресле и тотчас засыпает.

Погляди-ка, по-моему, у нас гости.

БАЛЯСНИКОВ. Не придавай этому особого значения. (С любовью смотрит на него.) Сегодня ты очень красив, Блохин.

ХРИСТОФОР. Я тоже так думаю. Меня замечательно подстригли.

БАЛЯСНИКОВ. Жаль только, не удалось мне показать тебе места, где я был счастлив когда-то. Рощицы, скамеечки, подворотни - все куда-то девалось. Появились магазины изотопов. Увы, Христофор, эти гигантские новостройки отнимают у нас воспоминания, наше прошлое.

ХРИСТОФОР. Ну и бог с ним, Федя… Зато мы прекрасно провели время. Выпили чаю. Я даже немножко приободрился.

БАЛЯСНИКОВ. А мне не повезло. Весь день ждал, что со мной случится что-то необыкновенное. Не случилось…

ХРИСТОФОР. Это бывает.

Толстячок просыпается, снимает с полки веселого жирафа, целует его.

БАЛЯСНИКОВ (указывая на Толстячка). Слушай, а кто это такой?

ХРИСТОФОР (удивленно). Не знаю.

БАЛЯСНИКОВ (поражаясь). И я не знаю. (Подумав.) Может быть, он здесь давно?

ХРИСТОФОР. Я не думаю.

ТОЛСТЯЧОК (опять целует жирафа). Совсем нету в магазинах веселых лиц. Этот всех лучше. Симпатичный.

ХРИСТОФОР. А кто вы такой?

ТОЛСТЯЧОК (сосредоточенно). Надо вспомнить.

ХРИСТОФОР (Балясникову). Он не помнит.

БАЛЯСНИКОВ. Пусть в таком случае поиграет нам на гитаре.

ХРИСТОФОР. Он, наверное, не умеет.

БАЛЯСНИКОВ. А зачем он тогда сюда пришел?

ХРИСТОФОР. Ну пришел он, понимаешь, Федя? Пришел, и все.

БАЛЯСНИКОВ. А теперь сидит.

ХРИСТОФОР. Тем более.

ТОЛСТЯЧОК (обрадованно). Я вспомнил!

ХРИСТОФОР. Вот видишь - он вспомнил.

ТОЛСТЯЧОК. Моя жена родила сына. Телеграмма пришла…

БАЛЯСНИКОВ. Это превосходно!

ТОЛСТЯЧОК. Нет.

ХРИСТОФОР. Почему?

ТОЛСТЯЧОК. Я развелся с ней пять лет назад.

БАЛЯСНИКОВ. Странно. Почему же она родила только сейчас?

ТОЛСТЯЧОК. Она вышла замуж. (Оправдываясь.) Я из города Гдова.

Молчание.

БАЛЯСНИКОВ. Пожалуй, он не будет играть на гитаре.

ХРИСТОФОР. Конечно, не будет.

ТОЛСТЯЧОК. Я страшно рад, что у нее родился сын. Она всегда этого хотела. И он тоже милый человек. Большой общественник. У нас на редкость хорошие отношения.

БАЛЯСНИКОВ. Он романтик. Это несомненно. Но как он сюда попал?

ХРИСТОФОР. Вероятно, он где-то пил с нами чай. Мы сегодня весь вечер пили чай. Он, наверное, к нам присоединился. (Толстячку.) Вы пили чай?

ТОЛСТЯЧОК. Вообще-то я - ни-ни. А сегодня позволил. Необходимо.

БАЛЯСНИКОВ. Он превосходный человек.

ХРИСТОФОР. Он просто прелесть. Я его понимаю. А ты?

БАЛЯСНИКОВ. Я тоже. Хотя он не хочет играть на гитаре.

ХРИСТОФОР (разъясняя положение). Он не может.

ТОЛСТЯЧОК (достает из бумажника фотографию). Видите - какая она. А мы развелись. Взяли и развелись. Она очень хорошая.

БАЛЯСНИКОВ. Мы ее увеличим.

ХРИСТОФОР (лезет по стенке куда-то вверх). А затем повесим вот сюда.

ТОЛСТЯЧОК. Спасибо. (Целует жирафа.) Он тоже хороший.

БАЛЯСНИКОВ. Он нахал!

ТОЛСТЯЧОК. Пусть. Он мне, полюбился. Я целый день ходил по магазинам. Милых лиц нет. Этот самый хороший.

БАЛЯСНИКОВ. Его забраковали.

ТОЛСТЯЧОК (нежно обнял жирафа). Почему?

БАЛЯСНИКОВ. Он не типичный.

ТОЛСТЯЧОК (радостно). И не надо. (Осторожно.) Я его взял? Спасибо. Они будут очень, очень рады. (Грустно.) В Гдове.

ХРИСТОФОР. Вот видишь, он из Гдова.

Толстячок берет лежащую на диване гитару.

БАЛЯСНИКОВ. Непостижимо!… Он будет играть на гитаре.

ХРИСТОФОР. Я совершенно на это не рассчитывал.

ТОЛСТЯЧОК (довольно хорошо поет, подыгрывая себе на гитаре).

Милая, ты услышь меня,

Под окном стою я с гитарою…

БАЛЯСНИКОВ. Невероятно! Он романтик.

ХРИСТОФОР. Он прелесть.

БАЛЯСНИКОВ. Давай его не отдадим. Оставим его себе.

ХРИСТОФОР. Это будет довольно трудно. Он из города Гдова.

ТОЛСТЯЧОК (прекратил романс, огляделся). Где я?

ХРИСТОФОР. Здесь.

ТОЛСТЯЧОК. Неужели? А как я сюда попал?

БАЛЯСНИКОВ. Вы присоединились.

ТОЛСТЯЧОК. Правильно: невесело одному. (Показывает на жирафа.) Заверните. У вас где касса?

БАЛЯСНИКОВ (завертывает жирафа в газету). Вы уже заплатили.

ТОЛСТЯЧОК. Ах да. (Смотрит на остальных кукол.) Я бы купил еще, но деньги кончились. (Прижимает к себе жирафа.) Все равно этот всех лучше.

ХРИСТОФОР. Пожалуйста, передайте привет новорожденному.

ТОЛСТЯЧОК (подумав). А вдруг мне его не покажут? (Улыбнулся застенчиво.) Прощайте. (Дошел до двери, сел на стул, замер.)

БАЛЯСНИКОВ (смотрит на него). Плохо его дело.

ХРИСТОФОР. Совсем никуда.

БАЛЯСНИКОВ. А на гитаре он сыграл хорошо. Я даже протрезвел.

ХРИСТОФОР (грустно). Я протрезвел потом, когда он сказал - а вдруг мне его не покажут.

БАЛЯСНИКОВ. Тут я протрезвел второй раз.

ТОЛСТЯЧОК (вернулся к действительности). Спасибо за внимание. (Поясняя.) Я тут задумался.

БАЛЯСНИКОВ. Посади его в такси. (Толстячку.) Товарищ Блохин будет вас сопровождать.

ТОЛСТЯЧОК. Вы правы. Очень хочется, чтобы тебя сопровождали. Хоть кто-нибудь. (Обернулся в дверях.) Невесело одному. (Сопровождаемый Христофором, покидает комнату.)

Балясников берет гитару, поет романс, только что исполненный предыдущим певцом.

Дверь из коридора тихонько открывается, и на пороге возникает девушка, веселая и прекрасная, достойная всяческого поощрения. Чемоданы, с которыми она вошла в комнату, видимо, нелегки, тихонько опускает их на пол и не то из вежливости, не то из интереса дожидается конца романса, который к финалу приобретает у Балясникова несколько бурный характер.

ВИКТОША. Здравствуйте…

БАЛЯСНИКОВ (долго на нее смотрит). Как интересно. Я просто был убежден, что сегодня со мной случится нечто удивительное… И так расстроился к концу вечера, когда не случилось. Но вы все-таки явились. Благодарю.

ВИКТОША. А я вовсе не явилась. Я…

БАЛЯСНИКОВ. Не отпирайтесь - вы явились. Приходится только пожалеть, что я вас совершенно не знаю. Вы фея?

ВИКТОША. Нет-нет, не думаю… Просто из вашей двери выходили два каких-то сосредоточенных человека. Они были так этим заняты, что не ответили на мои вопросы. (Поясняя.) А я, видите ли, ищу вашу соседку, Наташу Кретову. Может быть, вы знаете, куда она вышла?

БАЛЯСНИКОВ. Куда она вышла сейчас, я не знаю, но зато позавчера из ее квартиры всю ночь доносились какие-то ликующие возгласы вперемежку с редкими одиночными выстрелами. К утру, когда все замолкло и стало ясно, что они перестреляли друг друга, я забылся сладким утренним сном.

ВИКТОША. А вы, я вижу, совсем вроде тех самых человечков, которые помогали друг другу спускаться по лестнице.

БАЛЯСНИКОВ. Умоляю вас не думать о нас дурно. Мы просто пробовали веселиться в связи с тем, что я совершенно напрасно ушел в отпуск.

ВИКТОША. Смешно. Я тоже ушла сегодня в отпуск.

БАЛЯСНИКОВ. Это совпадение в какой-то мере сближает нас. Но вы совершенно убеждены, что вы не фея?

ВИКТОША. Нет-нет. Наверняка.

БАЛЯСНИКОВ. Жаль. В моем возрасте иметь дело с феями спокойнее.

ВИКТОША (улыбнулась). А вы очень старый человек?

БАЛЯСНИКОВ. Я предпочитаю в это не верить. Казаться молодым в мои годы, конечно, глупо, но подчиниться старости глупо вдвойне.

ВИКТОША. Вполне здравая мысль.

БАЛЯСНИКОВ. То, что старость подходит, - пустяки. Молодость ушла - вот что обидно.

Возвращается Христофор.

Однако в комнату вернулся совершенно замечательный человек. Подойди поближе, Христофор… Не пугайся. Сначала я сам думал, что она фея, но, к счастью, все обошлось.

Христофор застенчиво кланяется Виктоше, он сильно сконфузился.

ВИКТОША (оглядела комнату). Вы коллекционируете игрушки?

БАЛЯСНИКОВ. В некотором роде. Мы вообще прекрасные люди. Еще как возьмем да как вам понравимся. Увидите. Только объясните нам скорей, как вас зовут.

ВИКТОША (ей стало очень весело). К вам явилась Виктория Николаевна.

БАЛЯСНИКОВ. И она не промахнулась. Я просто уверен в этом.

ВИКТОША. А Наташа Кретова? Как с ней быть? Не будем все-таки забывать, что я настойчиво ищу ее.

БАЛЯСНИКОВ. Да-да, представь себе, Христофор, мы все настойчиво ищем Наташу Кретову. (Виктоше.) А она на самом деле так уж вам нужна?

ВИКТОША. Еще бы! Я ведь прилетела к ней из Ленинграда. Только что.

БАЛЯСНИКОВ. Ладно. Попробуем ее обнаружить. Христофор! Спустись вниз и найди Шурика Давыдовича, в это время он обычно кого-нибудь обыгрывает в карты. (Виктоше.) Шурик Давыдович - замечательная личность, он является чемпионом профсоюзов в стрельбе по тарелочкам и, кроме того, постоянно женат на одной из актрис театра "Современник" и поэтому всегда очень прогрессивно настроен. Так вот, узнай у Шурика Давыдовича, который знает решительно все, куда вышла Наташа Кретова.

ХРИСТОФОР. Хорошо, я спущусь к Шурику Давыдовичу, но ты, в свою очередь, не стой, пожалуйста, у открытого окна. Становится прохладно. (Грациозно поклонившись Виктоше, удаляется.)

БАЛЯСНИКОВ. Должен сказать, уважаемая Виктория, что Христофор Блохин - человек фантастического трудолюбия и громаднейшего таланта. (Скромно.) К тому же он является моим ближайшим помощником.

ВИКТОША. А в чем он вам помогает?

БАЛЯСНИКОВ. Я мастер кукол. Все, что вы видите здесь, создано мною при помощи Христофора Блохина, с которым я дружу вот уже двадцать пять лет.

ВИКТОША. Как это хорошо с вашей стороны - быть мастером кукол!… В детстве, когда были живы родители, у нас с сестрой было множество кукол, и я им всем шила платья. Какие только не придумывала наряды! Однажды я смастерила для Золушки такое подвенечное платье, что моя младшая сестра плакала целую ночь от восторга и зависти. А потом, когда мы с сестрой остались одни, я стала шить платья для очень маленьких девочек - подрабатывала немножко таким образом. Ведь мне было уже шестнадцать, а сестре только четырнадцать - и о ней следовало заботиться. Сейчас она уже студентка и даже замуж вышла весной… В первый раз, правда. Так что теперь я одна-одинешенька. Потому что и моя лучшая подруга, Неля, тоже вышла замуж. (Улыбнулась.) Беда. Одна Наташа Кретова у меня осталась.

БАЛЯСНИКОВ. А кем же вы намереваетесь стать?

ВИКТОША (с восторгом). Портнихой!

БАЛЯСНИКОВ. Необыкновенно. И давно вы решили это?

ВИКТОША. В трехлетнем возрасте. И знаете, я ни на один день не отступала от своего первого желания - в отличие от моих друзей, знакомых младенцев, которые раз по десять в день меняли свои профессии. Вот какая я постоянная. Уже сейчас я окончила двухгодичные курсы модельерш и стажируюсь в ленинградском Доме моделей… Представляете, какая я буду знаменитая в свои зрелые годы? Чем черт не шутит, может быть, именно мне удастся одеть всю нашу страну разнообразно и красиво. Представляете, как было бы чудесно, если бы все знаменитые модельерши Лондона и Парижа лопнули от зависти. Вот бы прелесть была!

БАЛЯСНИКОВ. Я вижу, у вас далеко идущие планы.

ВИКТОША. Конечно. Я ведь удивительно хитрая.

БАЛЯСНИКОВ. Хвастунья вы - вот что!

ВИКТОША. Надо же хоть как-то поддерживать в себе гаснущие силы… Мне ведь ужасно не везет в личной жизни.

БАЛЯСНИКОВ. Ох, врете вы все время…

ВИКТОША. Отчего же все время… Полемический задор заставляет меня иногда говорить и правду.

Возвращается Xристофор.

ХРИСТОФОР. Федя, я узнал все.

БАЛЯСНИКОВ. Что же тебе поведал Шурик Давыдович? На какой срок и куда вышла Наташа Кретова?

ХРИСТОФОР. Замуж она вышла… а на какой срок, Шурик Давыдович не сказал.

ВИКТОША. Невероятно! У меня такое впечатление, что весь мир вокруг меня выходит замуж, хотя сделать это должна была именно я. (Помолчав.) Нет, погодите!… Но она же две недели назад писала, что окончательно разлюбила своего жениха…

ХРИСТОФОР. Правильно. Это и Шурик Давыдович подтвердил. Но она не за своего жениха замуж вышла, а за его большого друга. Отличная была свадьба - всю ночь пили шампанское, а утром в Теберду отправились.

БАЛЯСНИКОВ. Шампанское? Все ясно!… Вот что означали эти ночные выстрелы.

ВИКТОША. Но как она могла уехать в Теберду, выйти замуж, наконец, зная, что в Москве мне решительно не у кого остановиться.

ХРИСТОФОР (с жаром). Просто удивительно, как это ее не остановило.

ВИКТОША (горестно). Но я и в Ленинград-то не могу теперь вернуться…

БАЛЯСНИКОВ. Отчего?

ВИКТОША. Я… Я убежала оттуда.

БАЛЯСНИКОВ. Убежали? Почему?

ВИКТОША. Потому что завтра… я должна была выйти замуж.

БАЛЯСНИКОВ. Но так ли уж необходимо убегать из города в день своей свадьбы? Христофор, это что-то новое.

ХРИСТОФОР. Федя, не становись ретроградом, пойми - молодость всегда права. А вдруг им захотелось заключить брачный союз в столице нашей родины?

БАЛЯСНИКОВ. Ну что ж, пожалуй, в этом есть своя милая странность. (Виктоше.) А где в таком случае ваш жених?

ВИКТОША. Но именно от него я убежала!

БАЛЯСНИКОВ. Вас хотели насильно за него выдать?

ВИКТОША. Вовсе нет! Просто я опасаюсь, что он не будет со мной счастлив. Я прямо-таки ужасно боюсь этого.

БАЛЯСНИКОВ. Но почему?

ВИКТОША. Вы знаете, он слишком умный. Он всего на год меня моложе, но в его присутствии даже я чувствую себя ужасно малоинформированной… Да-да, Левушка поразительный юноша, и было бы смешно надеяться, что его чувства хватит надолго.

БАЛЯСНИКОВ. Но… вы так красивы…

ВИКТОША. А толк-то какой? Ну зачем умному человеку красивая жена - не дурак же он?

ХРИСТОФОР. И верно, Федя. Зачем?…

БАЛЯСНИКОВ. Блохин, помолчи! (Виктоше.) Сколько вам лет?

ВИКТОША. Двадцать мне уже… (Горестно.) Двадцать.

БАЛЯСНИКОВ. Двадцать? Ха! Мне бы эти годы!

ХРИСТОФОР. Неужели ты опять женился бы, Федя?

БАЛЯСНИКОВ. Видишь ли… (Обернулся к Витоше.) В браке несомненно есть и свои привлекательные свойства - с одной стороны. Чего уж никак не скажешь о другой.

ХРИСТОФОР. А по-моему, все дело в том, что не надо все время разводиться… В этом все дело.

БАЛЯСНИКОВ. Эту мысль ты уже развивал неоднократно, а в данную минуту нам нужны новые идеи! (Торжественно.) Виктория Николаевна, я прошу вашего позволения предложить вам провести эту ночь в соседней комнате. В свою очередь, мы с Христофором переночуем здесь в кабинете. Эти кресла и тахта дают нам величайший простор для всевозможных вариантов и комбинаций.

ВИКТОША. Спасибо… Вы такой милый…

ХРИСТОФОР (энергично). Боже мой, Федя, какие мы с тобой идиоты! И как это сразу не пришло нам в голову. (Радуясь.) Ведь мы же завтра уезжаем на пароходе в Астрахань, для того чтобы окончательно сосредоточиться… И оставляем, таким образом, в Москве две совершенно пустые квартиры!

БАЛЯСНИКОВ. Уезжаем? (С интересом поглядел на него.) Удивительный ты все-таки человек, Блохин.

 

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Промелькнула неделя, но порядок в квартире навести не удалось, хотя присутствие женщины кое в чем все же ощущается. Снова поздний вечер. Погода продолжает оставаться прекрасной. В полутемную комнату входят с улицы Балясников и Виктоша, веселые и уставшие.

БАЛЯСНИКОВ (зажигает свет). Ну, вот вы и дома!

ВИКТОША. Как я устала!… (Опускается в кресло.) Где мне тягаться с вами… Пять часов мы шатались по Москве, а вам хоть бы что…

БАЛЯСНИКОВ (весело). Я и сам устал как собака.

ВИКТОША (огляделась). А где Христофор Иванович?

БАЛЯСНИКОВ. Отбыл домой и спит небось как младенец. Отправлюсь-ка и я по сему случаю… Составлю ему компанию. (Идет к двери.)

ВИКТОША. Посидите немножечко.

БАЛЯСНИКОВ (остановился). Неужели не надоел?

ВИКТОША. Еще нет. Есть в вас нечто пленительное, Федор Кузьмич.

БАЛЯСНИКОВ. Отчасти. (Подошел к окну.) Отличная на улице ночь, не правда ли?

ВИКТОША. И Москва - чудо из чудес. Дожить до двадцати и ни разу сюда не приехать! Я все-таки уникум.

БАЛЯСНИКОВ. Ленивая балда.

ВИКТОША. Не ругайтесь. На моих руках оставалась своенравная и капризная девица. А средства к жизни были невелики… несмотря на все мои портняжные успехи. Конечно, я могла бы спровадить ее в детский дом и путешествовать себе на здоровье, но это было бы не в традициях нашей семьи. А семья у нас была просто великолепная. Мои родители были ужасно старомодные чудаки - они умерли в один и тот же год, наверное, потому, что одному без другого было просто нечего делать.

БАЛЯСНИКОВ. Счастливцы. Завидую.

ВИКТОША. Да, в юности иногда невесело приходилось… Наверно, я бы совсем захирела, когда бы не постоянная моя мечта - одеть всех женщин Советского Союза в привлекательную одежду. И чтоб были все они красивы, изящны и, я бы даже позволила себе прибавить,- обольстительны.

БАЛЯСНИКОВ. А вы знаете, что такое обольстительная женщина?

ВИКТОША. Конечно.

БАЛЯСНИКОВ. Откуда, простите?

ВИКТОША. Во мне это сидит.

БАЛЯСНИКОВ. Нахалка вы.

ВИКТОША. Мама рассказывала, что я еще в трехлетнем возрасте обольстила в Павловске одного пятилетнего типа, с ним просто чуть родимчик не случился, когда мы съезжали с дачи. Словом, в детстве я вела жизнь легкомысленную, как видите. Зато в юности пришлось расплачиваться; не до путешествий мне было в мои молодые годы. (Помолчав.) А знаете, я сейчас даже не жалею, что не видела Москвы раньше, - уж очень мне повезло неделю назад, когда я на вас напала… Вы великий гид - сколько мне тут открыли чудесного… Один музей боярского быта чего стоит!… Я теперь такие платья сочиню, старомосковские, - весь мир оцепенеет. А о Москве как вы рассказываете… неповторимо!

БАЛЯСНИКОВ (усмехнулся). Москва… Она несуразная… Милая. Иногда вдруг сдуру прикинется чем-то совсем на себя непохожим. А иногда покажется такой родной… до слез. Сколько десятков лет прогуливаюсь я по этим улочкам, спешу на работу, задумываюсь, веселюсь, прихожу в ярость… На каждом перекрестке случались тут со мной разные разности. Иногда чудеса. Скажем, на Тверском бульваре с десяток, наверное, чудес произошло. Даже умирал два раза. Один раз, правда, выжил. Другой раз - не удалось.

ВИКТОША. Как это?

БАЛЯСНИКОВ. Так и умер. Лживый, все проигравший, жалкий

БАЛЯСНИКОВ. Не позволил я ему жить. Умертвил подлеца. Понятно?

ВИКТОША. Смутно.

БАЛЯСНИКОВ (беспокойно). Человек, как змея, должен сбрасывать кожу, если он стремится к совершенству. Быть неповторимым - вот счастье, вот смысл. (Восторгаясь новой идеей.) Или стать лучше всех. Вот прекрасно-то.

ВИКТОША (вздохнув). Стать скромным - тоже, наверно, неплохо.

БАЛЯСНИКОВ (ворчливо). "Скромным", "скромным"… Это не уйдет. Когда я умру, знаете, какой я буду лежать скромненький.

ВИКТОША. Однако… вы остряк…

БАЛЯСНИКОВ (его понесло). Быть остроумным - уже значит быть правым. Во всех наших бедах виноваты люди, лишенные юмора. А что до смерти, то чем больше думаешь о ней, тем менее она страшит, и, только когда ты о ней забываешь, она тебя пугает.

ВИКТОША. Федор Кузьмич, вы мне ужасно нравитесь.

БАЛЯСНИКОВ. Снова ложь. Спокойной ночи!

ВИКТОША (вдогонку ему). Вы счастливы?

БАЛЯСНИКОВ (обернулся). Да.

ВИКТОША. Но ведь вы… один.

БАЛЯСНИКОВ. И что же? Поиски счастья всегда любопытнее, чем само счастье.

(Помолчав.) И потом, почему один? А мой верный Христофор? А вот эти, ребята?

(Показал на полку с куклами.) Разве плохая компания?

ВИКТОША (взяв в руки куклу). Вас, наверно, должны любить дети…

БАЛЯСНИКОВ (недоверчиво). Вы думаете? А я их страшно боюсь. Они снятся мне почти каждую ночь. Вооруженные дубинками и дротиками, готовые каждую минуту устроить мне темную.

ВИКТОША. Но за что же?

БАЛЯСНИКОВ. За то, что мне, дураку эдакому, не удалось создать более прекрасных кукол! Дети - величайшие оптимисты, они верят, что в мире может существовать и нечто получше того, что им известно.

ВИКТОША. Значит, те, кто с восторгом довольствуется существующим, - величайшие пессимисты?

БАЛЯСНИКОВ. Ну конечно! Их воображение мертво - они рады тому, что рады. А что тут веселого.

ВИКТОША. Все-таки вы порядочный болтун, хотя и продолжаете мне нравиться. Вот только в комнате у вас ужасающий беспорядок. Вы когда-нибудь прибираете ее?

БАЛЯСНИКОВ. Ежедневно. Но она все равно ведет себя, как хочет. Видите эту лампу? (Таинственно.) Так вот, несколько раз в день ставлю я ее на стол, однако она почему-то всегда оказывается на полу.

ВИКТОША. Довольно интересный феномен. Как вы его объясняете?

БАЛЯСНИКОВ. Терзаюсь в догадках. Видимо, в какой-то мере в этом повинны они. (Указывает на кукол.) Поглядите, как их много. (Почти шепотом.) И каждый себе на уме. Уверяю вас, они способны на все. Например, вот эта обезьяна. Две недели не хотела становиться сама собой… Сопротивлялась как могла. Куклы совсем как люди - не хотят становиться совершенными, и все тут. Правда, в конце концов я ее

смирил, - вон она какая теперь, неплохая. Но даже сейчас мне кажется, что она хитрит со мной… Да-да, клянусь вам! Она могла бы быть лучше.

ВИКТОША (разглядывая обезьяну). Не грустите, она и так хороша.

БАЛЯСНИКОВ. Не знаю… Я всех их ужасно люблю, но иногда мне делается грустно, ведь они могли бы быть прелестнее. (Помолчав.) Я часто думаю, а не исчезает ли душа, когда появляется умение? Беда в том, что с годами все отчетливее постигаешь законы прекрасного. Это губительно.

ВИКТОША. Губительно? Но почему?

БАЛЯСНИКОВ (грустно). Ничто так не мешает иногда в работе, как хороший вкус. (Помолчав, улыбнулся вдруг.) Вам этого еще не понять - вы у нас маленькая.

ВИКТОША. Вы правы, у меня, несомненно, все впереди. И меня это отчаянно радует.

БАЛЯСНИКОВ. Надеюсь все же, что старшие товарищи опекают вас… помогают в работе?

ВИКТОША. К чему? Помогать следует только талантливым людям. А по-настоящему талантливые в помощи не нуждаются! (Весело.) Взглянем-ка лучше на подоконник - на нем почему-то находится недопитая бутылка токая. Освободим посуду.

БАЛЯСНИКОВ. Вы - алкоголик.

ВИКТОША. Никогда! Сладкое виноградное вино - вот мой предел. (Разливает токай в рюмочки.) Не желаете ли произнести тост?

БАЛЯСНИКОВ. Желаю. (Поднимает рюмку.) За моего сына!

ВИКТОША (почему-то удивилась). У вас есть сын?

БАЛЯСНИКОВ. Мы враждуем с ним. Вот уже двадцать один год.

ВИКТОША. Сколько же ему лет?

БАЛЯСНИКОВ. Двадцать два. За его здоровье! (Не сразу.) Я мечтаю об одном - жить с ним вместе.

ВИКТОША. Ладно, вот за это и выпьем! (Пьет.) Хотя сказать правду, я думала, что вы произнесете какой-нибудь панегирик в мою честь… Сорвалось! Нет, видно, надо мне возвращаться в Ленинград.

БАЛЯСНИКОВ. В тот день, когда вы меня покинете, я стану самым разнесчастным из всех. (Берет гитару и шутливо, но с некоторой долькой серьеза поет.) "Не уезжай, ты мой хороший…"

ВИКТОША. А знаете, вы и таким вот образом, с гитарой, могли бы зарабатывать на пропитание.

БАЛЯСНИКОВ. Ну что ж, попробую по дворам походить. Правда, теперь с этим строго - еще тунеядство припишут. (Небрежно.) А в Ленинград-то вас тянет… Решили все-таки за Левушку своего выйти?

ВИКТОША. Раздумала. Но надо будет ему терпеливо втолковать, что он уже давно меня не любит. Он ведь сначала этому, естественно, не поверит и страшно станет сопротивляться… Но - авось! Отваживать влюбленных - мое хобби.

БАЛЯСНИКОВ. Да, опасная вы личность… Бедный ваш Левушка.

ВИКТОША. Заблуждаетесь, не очень-то он бедный. Тип почище меня. И заговорит кого хочешь. Статистика, кибернетика - это его страсть просто. Он битком набит информацией… И среди друзей необычайно популярен. Я сначала дико в него влюбилась, а потом постепенно как-то сникать стала… Уставать, что ли. Впрочем, чтобы понять все это, его надо увидеть. Левушка неповторим.

БАЛЯСНИКОВ (нетерпеливо). Но по-настоящему-то вы кого-нибудь любили?

ВИКТОША. Вероятно, к старости это как-то выяснится… само собой.

БАЛЯСНИКОВ. Не очень рассчитывайте! В мои годы в подобных вопросах тоже порядочная неразбериха. На этом земном шаре уместилось такое множество народу, что найти свою половину крайне затруднительно. Особенно занятому человеку. Но печальнее всего, когда находишь ее слишком поздно… Впрочем, исполнять свои желания - значит терять их. Вот почему спрячем-ка их в самый дальний карман.

ВИКТОША. Вам взгрустнулось… (Наливает еще по рюмочке.) За оптимизм!

БАЛЯСНИКОВ. Вы ошибаетесь, если думаете, что это слишком веселый тост. Ведь оптимисты, как мы выяснили, - это те, кто смело смотрит в лицо правде. А правда бывает весела не слишком часто.

ВИКТОША. Дьявольски туманно. Вы позволите мне произнести тост?

БАЛЯСНИКОВ. Что поделаешь - говорите.

ВИКТОША (встает). Панегирик в честь Балясникова, Федора Кузьмича. (Поднимает рюмочку.) Какое счастье, что Наташа Кретова вышла замуж за большого друга своего жениха. Какая радость, что она уехала с ним в Теберду. Не случись этого… страшно подумать! Дорогой Федор Кузьмич, вы свели меня с ума, выношу вам за это благодарность. Старушкой, сидя у какого-нибудь атомного камелька, я буду со слезами на глазах рассказывать о вас своим внукам. Примите же уверения в моем огромном к вам почтении. (Опустошает рюмочку.)

БАЛЯСНИКОВ. Премного вам благодарен. (Берет гитару, наигрывает цыганочку.)

ВИКТОША (встает, принимает исходное танцевальное положение). Вы разрешите?

БАЛЯСНИКОВ. Валяйте!

Виктоша весело, с превеликим азартом танцует цыганочку. Балясников с восторгом следит за ней и, доиграв, подбрасывает гитару в воздух.

Неслыханно!

ВИКТОША. Вот она я! (Валится в кресло.)

Очень долго они сидят совершенно молча.

Как бы ваш Шурик Давыдович не проснулся.

БАЛЯСНИКОВ (негромко). Без двадцати час… Он не дремлет. В карты кого-нибудь обыгрывает.

ВИКТОША. Люблю я плясать.

БАЛЯСНИКОВ. Вам бы в актрисы уйти.

ВИКТОША. Там и без меня масса всевозможных дам сосредоточилось. А вот кто моих милых женщин прелестно оденет? Гляжу по сторонам и понимаю - только на меня надежда!

БАЛЯСНИКОВ. Вы молодчага. В нашей работе надо верить, что все от тебя зависит…

ВИКТОША. Зазнайством это не попахивает?

БАЛЯСНИКОВ. А что поделаешь? Надо. Назвался груздем, так не делай вид, что ты опенок. Вот я знаю твердо - лучше кукол, чем у Балясникова, нет.

ВИКТОША. И расчудесно!… (Взяла бутылку, весело посмотрела на Балясниковаа.) Допьем?… Что на донышке-то оставлять…

БАЛЯСНИКОВ. Ого!… (Погрозил ей пальцем.) Вы меня спаиваете.

ВИКТОША. Не бойтесь. Ничего с вами не случится. (Встает.) А теперь за моего сына!… Не все же за вашего.

БАЛЯСНИКОВ. Боги… У вас и сын есть?

ВИКТОША. Пока нету. Но ведь будет. (Поднимает рюмочку.) Я желаю ему всяческих удач, моему миленькому… И пусть он хоть немного будет похож на вас. Пусть! Вот за это.

Они пьют молча.

БАЛЯСНИКОВ (не сразу). Вам бы следовало надрать уши.

ВИКТОША (тихо). Какая глупость… Зачем это? Не надо мне надирать уши - мне ведь так хорошо сейчас. (Почти шепотом.) Нет, вы скажите, почему мне так хорошо? А я знаю. Потому что я сижу в этой удивительной комнате и все эти веселые звери, и этот поросенок-оптимист, и эта наглая, бесшабашная собака - они все тут сидят со мной вместе и слушают внимательно, как мы хорошо с вами беседуем… Как мы совершенно замечательно беседуем с вами. Ведь правда? А теперь расскажите мне что-нибудь самое чудесное.

БАЛЯСНИКОВ. Я лучше прочту.

ВИКТОША. Что?

БАЛЯСНИКОВ. Стихи. Тютчева. Это мне заклинание. Нет - молитва. Я твержу его по ночам. (Читает, весело торжествуя.)

Когда дряхлеющие силы

Нам начинают изменять,

И мы должны, как старожилы,

Пришельцам новым место дать, -

Спаси тогда нас, добрый гений,

От малодушных укоризн,

От клеветы, от озлоблений

На изменяющую жизнь;

От чувства затаенной злости

На обновляющийся мир,

Где новые садятся гости

За уготованный им пир;

От желчи горького сознанья,

Что нас поток уж не несет

И что другие есть призванья,

Другие вызваны вперед;

Ото всего, что тем задорней,

Чем глубже крылось с давних пор, -

И старческой любви позорней

Сварливый старческий задор.

ВИКТОША (тихонько). Как прекрасно… Как хорошо… Как весело.

БАЛЯСНИКОВ (подходит к ней, нежно прижимает к себе и целует в лоб). Мне пора. Спокойной ночи. (Быстро выбегает из комнаты.)

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Ранний вечер следующего дня.

Христофор Блохин, надев пестрый клеенчатый передник, хозяйничает в комнате, а в дверях стоит только что вошедший с улицы веселый, озабоченный Федя Балясников.

БАЛЯСНИКОВ. Ну, как дела?

ХРИСТОФОР. Мне кажется, что мы вполне можем рассчитывать на удачу.

БАЛЯСНИКОВ. Смотри не ударь в грязь лицом, Блохин, я сообщил Виктоше, что ты величайший пельменный мастер.

ХРИСТОФОР. Прошу тебя, не рассуждай так громко, Феденька… Она все еще спит.

БАЛЯСНИКОВ. Прекрасно. Ей необходимо восстановить силы. Ты ведь знаешь, какой интенсивный образ жизни она здесь ведет. (Восторгаясь.) С утра до вечера она носится по домам моделей. Посещает показы мод, швейные фабрики, встречается с модельерами, бывает на выставках… Сегодня, например, мы целый день провели в Третьяковке. Величайшие творения мы рассматривали молча, но неучей и эпигонов я не пощадил - охрип, черт побери! К тому же ей досталось от меня и вчера - до поздней ночи мы бродили по Москве, и я показывал ей места, где был счастлив когда-то.

ХРИСТОФОР. Значит, и ей ты демонстрировал магазин изотопов?

БАЛЯСНИКОВ. В конце концов, почему обязательно изотопы… Я был счастлив в разных концах города. (Весело вздохнув.) И имей в виду, я чувствую величайший прилив сил! Мне кажется, что именно сейчас я способен на великое. Меня просто распирает от жажды дела.

ХРИСТОФОР. Это, несомненно, прекрасно, Феденька, но хотелось бы все же узнать, почему тебя распирает?

БАЛЯСНИКОВ. Почему? (Подумав.) Есть вещи, Блохин, вдаваться в которые опасно. (Внутренне ликуя.) Но, так или иначе, мы завтра же засядем за дело… Куклы для "Прекрасной Елены"!

ХРИСТОФОР. А юный Лепешкин? Ведь куклы заказаны ему.

БАЛЯСНИКОВ (ребячливо и хитро). И пусть! Разве не радость работать для самих себя?

ХРИСТОФОР. А вот это твое заявление не найдет никакой поддержки у нашей мыслящей общественности. Уж не хочешь ли ты забраться, избави тебя бог, в башню из слоновой кости? Ох, не сносить тебе головы, Федор.

БАЛЯСНИКОВ. Блохин, замолчи! Я давно не был в таком творческом состоянии, как сию минуту. Прекрасная Елена… Три богини! Передать в кукле всю прелесть женщины, все ее совершенство… До сих пор это удавалось только японцам - теперь пришел наш с тобой черед, Блохин!… (Надевает шляпу и бежит к двери.) Я скоро вернусь… А ты весь отдайся пельменям… (Убегает.)

ХРИСТОФОР. Все-таки ну никак не хочет утихать этот человек. Клокочет - и все тут. С ним рядом находиться все равно что в одной кастрюле с перцем и лучком кипеть. Очень жарко и как-то безвыходно. Хотя в то же время повышаешь свой собственный тонус - тоже кипишь за компанию.

Звонок.

Это еще кому бы?

Уходит и тотчас возвращается с Кузьмой, несколько перепуганный и смущенный.

КУЗЬМА (разглядывая его). Так… Интересная картинка.

ХРИСТОФОР (объясняя свой фартук). Хозяйствую, Кузнечик.

КУЗЬМА. А неделю назад на Волгу собирались…

ХРИСТОФОР. Передумали. Решили здесь сосредоточиться. На берегу.

КУЗЬМА (значительно). Он дома?

ХРИСТОФОР (после раздумья). Спит.

КУЗЬМА. С чего бы это? (Направляется в соседнюю комнату.)

ХРИСТОФОР (хватает его). Кузя, не ходи, умоляю… Утомился он и проснется не скоро… Впоследствии загляни. Или давай завтра встретимся - семь вечера под часами у телеграфа. А сейчас мне на кухню надо.

КУЗЬМА. Зачем?

ХРИСТОФОР (будучи находчивым). Пельмени готовить должен.

КУЗЬМА. Совсем вы тут сдурели. (Делает движение к соседней комнате.)

ХРИСТОФОР. Кузя, остановись!

КУЗЬМА. Э… Постой… (Пронзительно взглянув на Христофора.) А он один там?

ХРИСТОФОР. Он?… Он-то один…

КУЗЬМА. Глядишь ты на меня как-то… подозрительно. Признавайся - почему на Волгу не уехали?

ХРИСТОФОР (с оглядкой). Работать решили. Японцев превзойти должны.

КУЗЬМА. Каких еще японцев?

ХРИСТОФОР. Неужели не понял? Куклы для "Прекрасной Елены" делать будем.

КУЗЬМА. То есть как?

ХРИСТОФОР. Правильно - встал он на нашем пути, проклятый Лепешкин. Ну и пусть. А мы все равно работать станем.

КУЗЬМА (не сразу). Наврал я отцу про Лепешкина… Не его вовсе в театр пригласили.

ХРИСТОФОР. А кого же?

КУЗЬМА. Меня.

ХРИСТОФОР. Ох! (Хватается за сердце.) Вот это бомба! (Глядит на него.) Иди-ка

сюда, милый мой, дай я тебя расцелую. Вот это успех! (Обнимает его и целует.) А теперь ищи всюду нашего великого маэстро и немедленно отказывайся от работы.

КУЗЬМА. Отказываться?

ХРИСТОФОР. Молод ты у нас. Кузнечик, и все у тебя впереди, а у отца… Может, это его последнее слово… Лебединая песня…

КУЗЬМА (помолчав). Я к тебе, Христофор, и пришел за этим. Ты с малолетства меня знаешь - сколько раз с отцом разнимал. Я ведь, как себя помню, все враждую с ним… Помнишь, пять лет мне исполнилось, мы за столом чай пили, а отец всех высмеивал… А я ем вафлю и думаю, что же он, дурак эдакий, над всеми потешается? Подошел и укусил что было силы… Только ты меня тогда и спас, помнишь, как он разъярился?

ХРИСТОФОР. Еще бы не разъяриться - подошел кроха, ангелочек эдакий, и вонзился зубами в мизинец.

КУЗЬМА. Не мог я тогда сдержаться… И сейчас ничего ему простить не могу! Особенно когда с женщинами его встречаю - прямо все вспыхивает во мне…

ХРИСТОФОР (поглядел на дверь соседней комнаты). Кузя, солнышко, а пойдем лучше на кухню.

КУЗЬМА. Зачем это?

ХРИСТОФОР. А поглядишь, как я пельмени делаю.

КУЗЬМА. Нет, ты дослушай… Я должен его победить! Я себе эту задачу поставил еще в ту минуту, когда меня из родильного дома принесли, а он сказал, что я на обезьяну похож… Я должен доказать ему… И докажу. (Обнял Христофора.) Сердишься?

ХРИСТОФОР (ласково). Кузя, ты уже взрослый - не мне учить тебя. Только одно помни - тебе жить, а отцу последние годы солнышко светит… Будь здоров.

КУЗЬМА. Ему не говори, что заходил. Не надо.

ХРИСТОФОР (с облегчением). Уходишь?

КУЗЬМА. Только в институт позвоню. (Подходит к телефону.)

ХРИСТОФОР (радостно). Гляди дверь за собой захлопни хорошенько. (Весело поспешает на кухню.)

Кузьма набирает нужный номер телефона, и в это время в дверях появляется

Виктоша, она в пижаме, в ночных туфлях.

КУЗЬМА (потрясен). Это еще что такое? (Рассматривает ее.) Как вы сюда попали?

ВИКТОША (с интересом). А вы как?

КУЗЬМА. Что вы здесь делаете?

ВИКТОША. Я?… Отдыхала.

КУЗЬМА. Да как вы смеете!…

ВИКТОША. Что… я смею?

КУЗЬМА. Ну скажу я ему сейчас два добрых слова! (Бежит в соседнюю комнату и тотчас возвращается.) Черт побери, никого нет.

ВИКТОША. А кто там должен быть? Какой вы, однако, странный…

КУЗЬМА. Нет, это вы странная, если позволяете себе, в вашем возрасте… ходить по этой комнате.

ВИКТОША. Что вы тут безумствуете? Во-первых, я вас совершенно не знаю…

КУЗЬМА. Зато я вас вполне раскусил. Нечего сказать, хороша штучка! Такая на вид благостная, в какой-то мере даже симпатичная, милая, в конце концов…

ВИКТОША (растерялась). Вот несчастье-то… Да он зареветь готов… Не волнуйтесь, пожалуйста. (Гладит его волосы.) Кто вы такой?

КУЗЬМА (горестно). И не говорите.

ВИКТОША. Ну хорошо. А зовут-то вас как?

КУЗЬМА. В том-то и дело. Кузьма.

ВИКТОША. Кузьма… Какое красивое имя.

КУЗЬМА (изумился). Ей-богу?

ВИКТОША. Только любящая мать могла найти для, сына такое редкое, мужественное имя.

КУЗЬМА. Да не мать это вовсе, а он… ваш Балясников!

ВИКТОША. Погодите… Как же я сразу не догадалась… Ведь вы - почти он!

В дверь стучат, вслед за этим на пороге появляется очень молодой и не менее

серьезный человек с маленьким чемоданчиком в руках. Это Левушка. Он деликатен, демократичен, говорлив. На темечке у него высится милый, непокорный хохолок.

ЛЕВУШКА (вежливо и непринужденно). Виктория, здравствуй… Весьма рад, что мне наконец удалось тебя найти. (Кузьме.) Добрый вечер.

КУЗЬМА (растерянно). Здравствуйте…

ВИКТОША. Левушка… (Никак не может сообразить. следует ли ей радоваться появлению жениха.) Но как ты очутился здесь?

ЛЕВУШКА. Соседи Наташи Крестовой при содействии какого-то Шурика Давыдовича указали мне на эту квартиру. А Шурик Давыдович сообщил, что ты живешь здесь уже целую неделю.

КУЗЬМА (в ярости). Черт побери!… Ловко!…

ЛЕВУШКА (Кузьме). Вы полагаете? Впрочем, вполне возможно. (Виктоше.) Вначале твое исчезновение удивило меня, - что ни говори, ты выбрала для него не самый удачный день. Но затем я понял, что мы имеем здесь дело с чисто стихийным самовыражением собственного "я". В конце концов, тебе было просто необходимо вывернуть наизнанку все, что так глубоко таилось в уголках твоего сознания. Однако, хотя термин этот и несколько потускнел от времени, я все же тебя люблю. Ты видишь, я ни на чем не настаиваю, ничего не требую и, может быть даже, ничего не хочу… Но все же не стоит забывать, что моя мама закупила к нашей свадьбе некоторые продукты, часть из которых уже испортилась, в то время как другая их часть видимо, испортится в течение следующей недели.

КУЗЬМА (Виктоше, шепотом, в испуге). Кто этот сумасшедший?

ВИКТОША. Мой жених…

КУЗЬМА (все еще подавленный речью Левушки). Вот этот?

ЛЕВУШКА (удовлетворенно). Итак, ты уже неделю живешь в этой комнате! Ну что ж, моя любовь способна выдержать и этот эксперимент. Прежде всего, мой друг, мы должны все имеющиеся версии как-то классифицировать. (Кузьме.) Не могли бы вы, например, назвать свою фамилию?

КУЗЬМА. Балясников.

ЛЕВУШКА (сердечно жмет ему руку). Это многое проясняет. (Виктоше.) Значит, именно с ним, мой друг, ты провела эту неделю?

ВИКТОША. Левушка, нет… Уверяю тебя - нет.

ЛЕВУШКА (дружественно, но чуть свысока). Надеюсь, ты не станешь думать, что я ревную тебя, милая. Допустим, что у вас и возникла некоторая близость. Допустим, Балясников, что она возникла даже вполне реально. Вполне ощутимо, если можно так сказать.

КУЗЬМА. Черт вас возьми, сейчас же замолчите!

ЛЕВУШКА. Но уверяю вас, Балясников, я и на вас ни в коей мере не в претензии. Конечно, абсолютного восторга от известия, что вы были близки с моей невестой, я ощущать не могу… Но, с другой стороны, не пора ли вывести наружу те чувства, которые извечно подавлялись репрессивными формами разума и реальности?

ВИКТОША. Ну, Левушка, я прошу тебя, перестань. Этот Кузьма совершенно тут ни при чем. И квартира эта принадлежит его отцу - Балясникову-старшему.

ЛЕВУШКА. Ага, значит, твой партнер к тому же еще и немолод. Ну что ж, статистика поздних браков показывает их относительную недолговечность. К тому же программа пожилых влюбленных довольно ограниченна - они бренчат на гитаре, дарят цветы в корзинах, поют цыганские романсы и в лучшем случае декламируют стихи. Словом, бремя возраста довлеет над ними полностью.

На пороге комнаты возникает Федька Балясников, волокущий огромную корзину с цветами. Впрочем, этой корзины присутствующие до поры до времени не замечают.

ВИКТОША. Но, Левушка, уверяю тебя, что и в этом случае ты удивительно

ошибаешься.

ЛЕВУШКА. Несомненно одно - в своей подавляющей степени претензии стариков бывают безосновательны. Их действия, спонтанно возникающие из чувств, почти всегда обречены на неудачу. Вот почему разумные и прогрессивные акции с их стороны обычно малоэффективны. (Заметил Балясникова с корзиной.) Вы из цветочного магазина? Поставьте цветы в угол и уходите.

Баляcников прямо-таки опешил от этого предложения.

Мне кажется все же, что старость следует уважать. Сколько ни дискутируй, старики немало сделали для нас - могли бы, конечно, и больше, но особого упрека бросать им не станем. Не будем мы чрезмерно обвинять и вашего отца, Балясников.

БАЛЯСНИКОВ (в ярости). А ну-ка вон отсюда, негодяй этакий! (Хватает его за шиворот, приподнимает и несет к выходу.)

ХРИСТОФОР (войдя в комнату, с изумлением взирает на это). Федя, а скажи, пожалуйста, куда ты его несешь?

БАЛЯСНИКОВ (картинно). К выходу.

ХРИСТОФОР. А пожалуйста, объясни в то же время, кто это такой?

БАЛЯСНИКОВ. Молодой человек. (Одной рукой выносит Левушку из комнаты.)

КУЗЬМА. Черт подери… все-таки эффектности у моего отца не отнимешь.

ХРИСТОФОР. Подумать только, какие тут разыгрались страсти! Только стал я бросать в кипяток пельмени, как услышал вдруг отдельные возгласы… А ты, Кузьма, поступил очень некрасиво, обещался, что уходишь, я в тебе уверился, но ты, оказывается, вовсе не ушел и все еще тут находишься.

ВИКТОША (Кузьме). Я вижу, он вам совсем не понравился, мой Левушка?

КУЗЬМА. Будь я на его месте и застигни вас вот таким образом, я бы тотчас пристрелил вас, не сходя с места.

ВИКТОША (с интересом). Ей-богу?

КУЗЬМА. Клянусь.

ВИКТОША. Вы, видимо, просто хулиган, а он серьезный, думающий юноша.

БАЛЯСНИКОВ (возвращается, отряхивает руки). Насколько я понимаю, это был, по-видимому, ваш пресловутый жених?

ВИКТОША (вздохнув). Я вижу, он и вам не понравился.

ХРИСТОФОР. А знаете, что самое замечательное? Я вот здесь стою уже несколько минут и совершенно не понимаю, что тут у вас происходит.

В дверях возникает Левушка. По-прежнему деликатный и невозмутимый, он направляется к Балясникову.

ЛЕВУШКА. Надеюсь, вы догадываетесь, что я не могу оставить у вас чемоданчик, в котором лежит моя чистая сорочка, а также завтрак, приготовленный еще в Ленинграде моей мамой. Виктория, повторяю, что я тебя люблю, хотя эгоизм собственника-одиночки с его животным страхом потерять свою маленькую крепость смешон в наше время не меньше, чем пресловутые комплексы безнадежно устаревшего Фрейда. (Кузьме.) Вы мне понравились. Я буду ждать вас внизу у гастронома, - почему бы нам и не поспорить с вами еще на какую-нибудь тему. (Балясникову.) Не позволяйте волнению провоцировать вас так безоглядно. Помните, человек появился на свете оттого, что обезьяна когда-то сошла с ума. Нам с вами предстоит проделать обратную эволюцию. (Подходит к Христофору и представляется.) Лев Александрович Гартвиг, студент Ленинградского математического института. (Идет к двери и останавливается на пороге.) Мир начинен динамитом; для того чтобы он не взорвался, мы должны соблюдать полное спокойствие. (Достойно удаляется.)

ХРИСТОФОР. Какой милый юноша! Жаль только, что совсем нельзя понять, о чем он тут толковал.

БАЛЯСНИКОВ. Непостижимо! И вы могли согласиться стать женой этого шизика?

ВИКТОША. Конечно, могла! Иногда я бываю готова и не на такие поступки. Вам и во сне не приснится. Но я почти всегда вовремя удираю - это мое второе хобби.

КУЗЬМА. Почти всегда!… Однако звучит крайне многозначительно.

БАЛЯСНИКОВ (очень раздраженно поглядел на Кузьму). А этот тип почему тут оказался? Это ты впустил его в дом, Блохин?

ХРИСТОФОР. Знаешь, Федя, я вот все время размышляю и совершенно не могу понять, отчего я нахожусь тут, когда там кипят пельмени. (Поспешно уходит.)

БАЛЯСНИКОВ (Кузьме). Ну, что раздумываешь - тебя же ждет у гастронома этот тихий припадочный. Вдвоем вы составите весьма впечатляющую компанию.

КУЗЬМА. Сначала объясни, как понять присутствие здесь этой девицы?…

ВИКТОША (вскипая). Во-первых, никакая я не девица…

КУЗЬМА. Ах вот как.

ВИКТОША. То есть я девица, но зовут меня Виктория.

БАЛЯСНИКОВ (ища путей к согласию). Вот видишь.

ВИКТОША (более ласково). Правда, некоторые из моих друзей зовут меня Виктошей.

КУЗЬМА. Будем надеяться, что мне называть вас таким образом не придется.

ВИКТОША. Это почему же? Пожалуйста, разъясните.

КУЗЬМА (он как-то не по-хорошему взволнован). Во-первых, ваше присутствие здесь мне решительно не нравится… В отличие от вашего жениха я несколько старомоден, и слово "любовь" для меня совершенно не потускнело… Тем более что я еще ни разу не был влюблен, несмотря на то что мне уже двадцать два года. И если уж я полюблю, это будет… это будет…

ВИКТОША. Ну, что же это будет? Очень ведь интересно.

КУЗЬМА. А вот увидите!

ВИКТОША. Но каким образом это увижу я?

КУЗЬМА (теряясь в поисках подходящего ответа и приходя посему в ярость). Можно

было бы не задавать дурацких вопросов! (Шумно уходит.)

БАЛЯСНИКОВ. Черт побери… Я почему-то все время боялся, что он меня снова укусит.

ВИКТОША. Да… крайне невоспитанный юноша. Вам не кажется, что в этом доля и вашей вины?

БАЛЯСНИКОВ. Они так быстро растут, что ее даже не успеваешь осознать - свою вину.

Тяжело ступая, обессиленный от беды входит Христофор и печально опускается в кресло.

ХРИСТОФОР. Это ужасно. Боюсь сказать тебе правду, Федя.

БАЛЯСНИКОВ. И тем не менее скажи ее, Блохин. Всегда и везде говори правду, и ты прослывешь остроумным человеком.

ХРИСТОФОР. Я просто в полном отчаянии, Федя. Оказывается, когда я был тут, мне надо было быть там. Рядом с пельменями. Я упустил момент, Федя, и знаешь, за последние минуты они приобрели какой-то удивительный вид. С одной стороны, они очень сейчас похожи на клейстер, а с другой, как ни странно, несколько напоминают кашу-размазню, которую, кстати, я так любил в детстве.

ВИКТОША (весело изумляясь). Подумать только - никогда не был влюблен! Ну и фрукт этот ваш Кузьма.

ХРИСТОФОР. И знаешь, о чем я сейчас подумал Федя? Нам всем необходимо как можно скорее сосредоточиться.

 

КАРТИНА ПЯТАЯ

Еще десять дней минуло. Погода наконец испортилась. На улице льет дождь. Слабо вечереет. В комнату только что вошел Кузьма. Христофор с укоризной следит за тем, как он снимает плащ, отряхивается от капель дождя.

КУЗЬМА. Христофор, я отчаянно промок. Почти два часа я находился под дождем…

ХРИСТОФОР. Догадываюсь, Кузнечик. Ты тут удивительно наследил.

КУЗЬМА. Еще бы… (Жалобно.) Мне холодно, я продрог… И вообще я так несчастен.

ХРИСТОФОР. Опять с тобой что-нибудь стряслось?

КУЗЬМА. И не говори! Мне так грустно - это во-первых. (Оживляясь.) А во-вторых, я сдал эскизы кукол в театр. Корабли сожжены.

ХРИСТОФОР. Беда. (Осторожно.) Они хоть симпатичные?

КУЗЬМА (с мечтательной грустью). Хороши. Они убийственно хороши, Христофор. (Помолчав.) Завтра маэстро возвращается в Москву, и все будет решено. (В волнении прошелся по комнате.) Отец дома?

ХРИСТОФОР. Во-первых, сейчас это не наш дом - тут временно находится Виктоша. Та самая достойная девушка, которую ты уже видел. А во-вторых, именно сию минуту отец вышел с ней погулять по Сивцеву-Вражку. Несомненно, она очень творчески на него повлияла. Давно не помню, чтобы он так работал… С невиданным восторгом, с потрясениями! Микеланджело - и только! Какой-то внутренний огонь пожирает его, Кузя, и я даже за него боюсь.

КУЗЬМА. Однако все это не мешает ему прохаживаться с этой девицей по Сивцеву-Вражку… Да еще в проливной дождь!

ХРИСТОФОР (вразумительно). По Сивцеву-Вражку он прохаживается с ней потому, что утром он завершил главную часть своей работы. Он почти в обморок упал от изнеможения, когда на заре часы внезапно пробили пять. А с Виктошей всю неделю он почти не прогуливался - он ее отдал на мое попечение. Взгляни, какой на мне замечательный костюм. Это мы его купили, чтобы я производил хорошее впечатление всюду, гуляя с Виктошей. Ведь я бываю с ней не только во всяческих музеях, где она срисовывает всевозможные наряды, - она также берет меня на показы мод, где мне приходится общаться с удивительно проворными манекенщицами. Как видишь, я даже переменил прическу, - все говорят, что это как-то меня скрашивает.

КУЗЬМА (волнуясь). Христофор… Послушай, Христофор, я решился! Сегодня я ему скажу все!

ХРИСТОФОР. Что… скажешь?

КУЗЬМА. Все!… О куклах. Ведь будет просто мерзко, если о моей победе он узнает внезапно… и не от меня.

ХРИСТОФОР. Погоди… А ты уверен?

КУЗЬМА (почти с отчаянием). Ну говорю тебе - они убийственно хороши! А каково ему будет об этом узнать? К тому же во всей этой истории есть что-то глубоко несправедливое… Почему "Елену" не поручили делать ему? Неужели мой отец настолько постарел? (Хватает Христофора и трясет его.) Совсем стал бездарен?

ХРИСТОФОР (вырывается). Сейчас же перестань мять мой новый замечательный

костюм… Виктоша никогда не простит тебе этого. (Прислушивается.) Тише!… Они идут. Кузьма, умоляю тебя, соблюдай приличия…

В комнату входят промокшие от дождя Виктоша и Балясников. Им весело.

ВИКТОША (смеется). Вы удивительно искусно скачете по лужам, Федор Кузьмич… Никогда не видела, чтобы это совершали с таким упоением.

БАЛЯСНИКОВ. Скакать через лужи - моя страсть… И вообще дождь одно из самых веселых явлений природы… если на него взглянуть чуть нетрезво. (Заметив Кузьму.) А, и ты здесь. (С некоторой опаской.) Довольно мило с твоей стороны… Зашел навестить Христофора и теперь уходишь?

КУЗЬМА (обозлился). Ты здорово догадлив. (Направляется к двери.)

ВИКТОША (очень ласково). А ну-ка стоп, стоп, стоп. Зачем вам отсюда уходить?… Да еще в такой дождь? По-моему, будет куда лучше, если вы останетесь и мы все вместе будем пить чай.

КУЗЬМА. Но я…Но мы…

ВИКТОША. Вот и прелесть. Видите, с каким бесконечным восторгом он остается, Федор Кузьмич.

БАЛЯСНИКОВ (Кузьме). Знаешь сам, как я радуюсь, когда ты являешься сюда… Правда, обычно это добром не кончается, но почему бы не попробовать еще раз… Тем более что сегодня… такой день!

КУЗЬМА (тревожно). Какой день?

БАЛЯСНИКОВ. Скоро узнаешь. А сейчас отправимся на кухню, Христофор. Я попытаюсь создать неповторимый настой чая. (Уходит.)

ХРИСТОФОР. А вы не скучайте тут, пожалуйста. (Поспешает на кухню за

Балясниковым.)

ВИКТОША (после молчания). Ну, как вы думаете, будем мы тут скучать?

КУЗЬМА (он снова оробел). Я… я не знаю.

ВИКТОША. Однако как вы неподдельно оробели… Я даже отсюда слышу, как у вас зуб на зуб попадает.

КУЗЬМА. Послушайте, вы… Я ведь могу и… и…

ВИКТОША. И - что?

КУЗЬМА (подумав). Уйти я могу - вот что!

ВИКТОША. Я оцепенела. Но вы не уйдете. Вы довольно боязливая личность. В течение недели всюду ходите по моим пятам, понурый, скрываетесь в подворотнях… И даже не пытаетесь со мной заговорить. Поймите, теперь это делается не так.

КУЗЬМА (притаился). А как?

ВИКТОША (ласково). Иначе. Не стану же я вас учить. (Строго.) Это было бы просто неприлично. (С интересом.) Кстати, почему возникаете только вечером? Где ж вы днем?

КУЗЬМА. Днем я учусь.

ВИКТОША. Но ведь вы и работаете, я слышала?

КУЗЬМА. Работаю я по ночам.

ВИКТОША. Чудесно. А когда же вы спите?

КУЗЬМА. В перерывах.

ВИКТОША. Это надо будет взять на вооружение. (С нескрываемым наслаждением.) А теперь объясните, почему вы повсюду ходите за мной?…

КУЗЬМА. Мне просто очень дорог мой отец, и я, естественно…

ВИКТОША. Но последнюю неделю я путешествую одна или с Христофором Ивановичем.

КУЗЬМА. Христофор мне тоже дорог!

ВИКТОША. Так… Окончательно заврались. А дело-то проще простого. (Приветливо.) Вы безумно в меня влюбились.

КУЗЬМА (в страхе, но с некоторой долей нахальства). Ну уж безумно…

ВИКТОША. Уверяю вас. В меня все влюбляются. Хотя я не даю ни малейшего повода.

(Ласково.) Ну не странные ли люди… А?

КУЗЬМА (неожиданно воспрянул). Ну вот что. Хватит! В конце концов, кто вы такая?

ВИКТОША (гордо). Я портниха!

КУЗЬМА. Ну и что? Подумаешь… Безобразие какое.

ВИКТОША. Известный вам Левушка утверждает, что мой характер формировал стронций. (Ласково.) Может быть, в этом все дело?

КУЗЬМА (в изнеможении). Я ухожу… Довольно!…

Появляется воодушевленный Балясников. На подносе у него все, что надобно для чая; за ним шествует Христофор с различными угощениями.

БАЛЯСНИКОВ. А вот тем не менее и мы!

ХРИСТОФОР (принимаясь за сервировку стола). Ну как, не скучали вы без нас, детки?

КУЗЬМА. Я бы не сказал.

ВИКТОША. Кузьма Федорович сегодня в ударе - находчив, остроумен, говорлив…

ХРИСТОФОР. Говорлив? Ну, это у него в крови.

БАЛЯСНИКОВ. Блохин, не дерзи! Я болтаю потому, что слишком много видел. Меня раздирает от впечатлений. (Чуть грустно.) Даже ночами, в одиночестве, я не перестаю спорить - но на этот раз с самим собой… Да-да, я устраиваю собрания, выступаю в прениях и сам себе выношу резолюции… Я, кажется, немного устал, ребятки… Наверное, потому, что в искусстве труднее всего агитировать за разумные идеи, ибо как-то неловко доказывать очевидное. (Помолчав.) Одна беда - к себе ключ подобрать труднее чем к остальным.

Начинается чаепитие.

ХРИСТОФОР. А по-моему, все дело в том, что надо быть добрым. А быть добрым - это значит быть осмотрительным. Всего-навсего, Федя. Человек всю жизнь играет в игрушки, но в детском возрасте ему их покупают в магазине, а потом… страшно подумать.

КУЗЬМА. Он берется за живых людей? Не так ли?

БАЛЯСНИКОВ. Кузьма… Не надо. (Задумчиво.) Может быть, я и сам начинаю кое о чем догадываться. Забавно… с каждым годом душа делается мудрее, - но тело, черт его дери, продолжает валять дурака. Тебе еще не понять этого, Кузьма, ведь в юности тело и душа почти неразрывны… Но с возрастом душа приучается жить особняком - видимо, хочет привыкнуть к неизбежному. По ночам, во время сна, она учится отлетать от тела, и вот, когда она наконец научится… (Печально свистнул, помолчал.) Увы, человеку не следует заботиться только об одном - о смерти.

ВИКТОША. Довольно!… Я молода, эгоистична и надеюсь прожить долгую жизнь!… Как вам не совестно, Кузьма Федорович, мы оставили вас вовсе не затем, чтобы вы отравляли тут нашу атмосферу своим пессимизмом и неверием.

КУЗЬМА (он просто потерял дар речи). Ну, знаете…

БАЛЯСНИКОВ. При чем здесь он? (Весело.) Это мне самому взгрустнулось немножечко… Но чай приободрил меня. Великолепнейший напиток - когда-то он заменял мне завтрак, обед и ужин! О, в юности я зарабатывал так мало денег, что мне их вполне хватало на жизнь.

ВИКТОША. Вот, Христофор Иванович, полюбуйтесь, как весел и жизнерадостен этот человек. А теперь взгляните на сына - унылый, понурый, опустошенный…

БАЛЯСНИКОВ. Зачем преувеличивать - парень как парень. (Поглядел на Кузьму.) Эй, может быть, зубы заболели? У тебя как-то странно подрагивают челюсти.

ВИКТОША (сокрушенно). Он ими все время лязгает, Федор Кузьмич… Может быть, он простудился? Ему ведь очень много теперь приходится бывать на улице… Да еще в дождливую погоду.

БАЛЯСНИКОВ (отрываясь от еды). Кстати о дожде - а что поделывает наш бедняга Лепешкин? Как поживает это юное дарование?

КУЗЬМА. Проявляешь интерес к Лепешкину? С чего бы это?

БАЛЯСНИКОВ. Слышишь, Блохин, он думает, что мы боимся какого-то Лепешкина… Ха-ха!

ХРИСТОФОР. Хо-хо… Лепешкина бояться мы, конечно, не станем, но…

КУЗЬМА. Но завидовать?

БАЛЯСНИКОВ. Завидовать? Почему бы и нет! Только ничтожество не становится завистником в старости! Ничтожество, у которого старость выбила из рук все желания. (Яростно.) Ох, если бы вы знали, как я завидую… Чужой молодости, красоте, уму!…

ВИКТОША. Но есть ведь и… завидный успех?

БАЛЯСНИКОВ. Завидный успех? Нет, не знаю… Чужому успеху завидовать нельзя, он должен либо радовать, либо возмущать.

КУЗЬМА (обрадовался). Ты прав! Совершенно! Моя сила заключается в том, что я - это я, а не кто-нибудь другой. Быть самим собой - вот признак силы.

БАЛЯСНИКОВ. Именно!

ХРИСТОФОР. Наконец-то они хоть в чем-нибудь согласились. Как прелестно.

БАЛЯСНИКОВ (крайне миролюбиво). Должен тебе сознаться, Кузьма, что и я взялся за куклы для "Елены". Да-да, меня всегда привлекал этот сюжет.

КУЗЬМА (настороженно). И далеко ты зашел в своей работе?

БАЛЯСНИКОВ (восторгаясь). Куклы Париса и Елены мы завершили сегодня на заре. Утром Христофор отнес их нашему портняжке. (Посмотрел на часы.) Я жду его с минуты на минуту.

КУЗЬМА. И ты… покажешь свои куклы театру?

БАЛЯСНИКОВ. К чертям! Пусть торжествует Лепешкин.

КУЗЬМА (подозрительно). Ты полагаешь, что твои куклы так хороши, что, увидя их, Лепешкина прогонят из театра?

БАЛЯСНИКОВ (радостно). Конечно! Его прогонят тут же и в три шеи.

КУЗЬМА. Что? (Вспыхнул.) Хватит! Пришло время открыть все!… Знай, что Лепешкин - это вовсе не Лепешкин, а…

Звонок.

БАЛЯСНИКОВ (сорвался с места). Егорыч! Это несомненно он! (Стремительно убегает в переднюю.)

ХРИСТОФОР. Куклы! Принесли Париса и Елену! (Поспешно следует за Балясниковым.)

ВИКТОША. Ну что вы еще затеяли со своим Лепешкиным? Можно предположить, что вы об одном только и думаете - как досадить своему отцу…

КУЗЬМА (горестно). При чем тут Лепешкин!… Это мне предложил театр делать куклы для "Елены".

ВИКТОША. И вы осмелились скрыть это от отца?

КУЗЬМА. Я должен был его победить. Я мечтал об этом с колыбели. (Помолчав.) И все же… Когда я однажды подумал, что отец в соревновании со мной может проиграть я ощутил вдруг такую боль и тоску! Нет, это не была жалость, это была боль за него… За то, что уходит его время.

ВИКТОША. Да знаете ли вы, безумец, почему вам предложили эту работу? Отец рекомендовал вас…

КУЗЬМА (мгновенно приходя в ярость). Что? Опять?

ВИКТОША. Он так сердился, что театр предпочел вам Лепешкина.

КУЗЬМА. Он снова позволил себе рекомендовать меня?

ВИКТОША. Ну и что же?

КУЗЬМА. Нет, никогда я не прощу ему этого унижения… И поймите наконец, что я его безумно люблю.

ВИКТОША. Кого?

КУЗЬМА. Своего отца.

ВИКТОША. Честное слово? Какая вы все-таки прелесть. (Поцеловала его.)

КУЗЬМА (отчаянно). А вот за это вы мне ответите!

ВИКТОША. С удовольствием.

В комнату с двумя большими коробками, подняв хвост трубой, входит Балясников, за ним идет радостный Христофор.

БАЛЯСНИКОВ (торжествуя, поднимает вверх коробки). Их принесли!

ХРИСТОФОР (объясняя). Принесли их.

БАЛЯСНИКОВ (так же громогласно). Вот они - наши куклы!

ХРИСТОФОР (тихонько). Вот они, вот они…

В изнеможении от счастья, поглядев друг на друга, они падают в кресла и надолго замирают. Виктоша дотрагивается до коробки, Балясников тут же вскакивает на ноги.

БАЛЯСНИКОВ (глаза его горят). Вы хотите взглянуть на них, не правда ли? Вы все этого хотите? (Умудренно.) О, как я вас понимаю. (Христофору.) Ну что ж, не утаим, Блохин. (Ликуя.) Вот они! (Снимает крышку у коробки и показывает куклу Кузьме.) Елена! (Открывает крышку другой коробки и показывает куклу Виктоше.) Парис!

ХРИСТОФОР (тихонько). Нет, вы только поглядите - какие они милые.

ВИКТОША (шепотом). Необыкновенно… (Оборачивается к Балясникову и шепчет.) Необыкновенно. (Всматривается в куклу.) Погодите… Но это же Кузьма!

БАЛЯСНИКОВ (тихо улыбнулся). Что вы… Работая, вспоминал свою молодость.

ХРИСТОФОР. Ну, а ты почему молчишь, Кузнечик?

КУЗЬМА (все время, не отрываясь, смотрел на куклу Елены). Я? (Подходит к Балясникову, с изумлением рассматривает его, пожимает плечами и недоуменно говорит.) Вот видишь. (Оборачивается к кукле Елены и снова смотрит на Виктошу.) Как вы прекрасны. (Нежно целует ее и неверными шагами направляется к двери.)

БАЛЯСНИКОВ. Эй, что все это значит?

КУЗЬМА (тихо). Конец…

БАЛЯСНИКОВ. Куда ты идешь?

КУЗЬМА (обернулся в дверях). Пойду и скажу Лепешкину, что он ни черта не стоит. (Уходит.)

ХРИСТОФОР. Кузя! Погоди… Миленький… (Убегает за Кузьмой.)

БАЛЯСНИКОВ (взрываясь). Какого черта… Почему он поцеловал вас?

ВИКТОША (смотрит на куклу Елену). Он вовсе не меня поцеловал.

БАЛЯСНИКОВ. То есть как?… Но кого же?

ВИКТОША. Вашу Елену.

БАЛЯСНИКОВ (жалобно). Ничего не понимаю… (Показывает на Елену.) Но она хоть понравилась вам?

ВИКТОША. Очень. Но вы ошиблись… (Улыбнулась.) Я не так хороша, как она.

БАЛЯСНИКОВ. Стойте! (Смотрит на куклу Елены, затем на Виктошу.) Удивительно.

(Искренне.) Я только сейчас понял это. (Помолчал.) Благодарю вас.

ВИКТОША. За что же?

БАЛЯСНИКОВ (тихо). Вероятно, без вас у меня ничего бы не вышло… Вы принесли мне счастье.

ХРИСТОФОР (возвращается). Он покинул нашу улицу в страшном смятении. (Поглядел на Виктошу и Балясникова.) А вы что тут молчите?

ВИКТОША (подошла к окну). Дождь, кажется, прошел… Я, пожалуй, поброжу немного… Нет, я одна… (Поспешно уходит.)

БАЛЯСНИКОВ (вновь рассматривает куклу). Странно… Я только сейчас понял, как они удивительно схожи.

ХРИСТОФОР. А я сразу заметил это, Федя… В первый день.

БАЛЯСНИКОВ (пылко). Христофор! Что мы станем делать, когда она покинет нас?

ХРИСТОФОР. Просто не представляю, Феденька. Вероятно, я уже никогда не надену этот замечательный костюм, который так идет мне. И стричься я не буду так, и прическу эту не буду делать никогда.

БАЛЯСНИКОВ. Это невозможно, Блохин! Мне все время кажется, что, если уйдет она, - уйдет и жизнь.

ХРИСТОФОР. Не горюй, а вдруг к нам на огонек заглянет еще кто-нибудь.

БАЛЯСНИКОВ. Христофор! Пожалуйста, не изумляйся, но, по-видимому… Я люблю ее, Христофор.

ХРИСТОФОР. Виктошу? Ну и что же… Я тоже люблю ее, Федя.

БАЛЯСНИКОВ. Блохин, ты непонятлив. (Значительно.) Я люблю ее.

ХРИСТОФОР (пугаясь). Что ты говоришь… Нет, Феденька…

БАЛЯСНИКОВ. А я говорю - да! Безумно люблю ее… Вот и все.

ХРИСТОФОР. В твои годы?

БАЛЯСНИКОВ. Черт побери, но именно в мои годы любовь приобретает оттенок безумия! (В отчаянии.) Но подумай… через десять - пятнадцать лет я превращусь в ничто, а она будет так же безнадежно прекрасна!…

ХРИСТОФОР. Феденька, дорогой, ты ужасно заблуждаешься, и вовсе не ее ты любишь… Просто ты понял вдруг, какое это удивительное чудо: женщина!… И в ту же секунду заметил, что ты окончательно и навсегда одинок. Только и всего, Федя.

(Помолчав.) А кто виноват? (Вздохнул.) Всех вокруг себя распугал.

БАЛЯСНИКОВ. Может быть… (Беспокойно.) Мне такое множество лет, Блохин, но любовь… Никогда она еще не была мне так необходима! Может, ты прав, и совсем не в Виктоше тут дело, а просто бьется во мне потребность любить, бушует, жжет сердце… (Восторженно.) Читать вместе веселые книги и печальные стихи, встречать рассвет в незнакомых городах, работать до изнеможения и хвалиться этим друг перед другом, молчать в звездные вечера и умирать от смеха в дождливую погоду, - о черт, как я готов к этому!… Но поздно, поздно… (Поглядел вокруг себя.) А наши куклы? Может, и они не годны ни к черту? И эти добрые детки просто утешали нас, бедных старичков? Утешили и обратились в бегство! Где они… Виктоша, Кузьма? Почему они ушли? (Беспомощно.) Блохин… Блохин, я больше никому не нужен.

 

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Снова вечереет. На дворе опять отличная погода. Возле окна, в кресле, сидит Христофор и что-то вяжет, напевая. С улицы входит Балясников, он бодр и весел, но, пораженный Христофором, останавливается на пороге.

БАЛЯСНИКОВ. Опомнись, Христофор… Что ты делаешь?

ХРИСТОФОР (с тихой радостью). Вяжу, Феденька. Многие умные люди уверяют, что это лучший способ сосредоточиться. А ведь нам это так необходимо. Беда только, что я как-то не могу верно схватить спицы и очень нервничаю поэтому.

БАЛЯСНИКОВ. Черт знает какой чепухой ты занят, когда люди вокруг живут напряженной трудовой жизнью… Печалишь ты меня, Блохин.

ХРИСТОФОР. Ну хорошо, извини, пожалуйста, но и объясни в то же время, отчего это у тебя так улучшилось настроение и где ты, собственно, был?

БАЛЯСНИКОВ (не без удовольствия). Посетил свою фабрику.

ХРИСТОФОР (продолжая вязать). Но сообщи, однако, зачем ты так поступил, если до конца отпуска у тебя еще целая неделя?

БАЛЯСНИКОВ (весело). Взгрустнулось мне, Блохин, взгрустнулось! А когда я туда явился, все страшно обрадовались и стали тянуть меня в разные стороны. Ну и я страшно обрадовался - все-таки прекрасно сознавать, что тебя тянут в разные стороны! Показали несколько новых игрушек. Некоторые - симпатичные. Особенно механическая гиена - сильно меня рассмешила. А также трубочист в цилиндре - очень меня растрогал. Но особенно радостно, что меня где-то недостает, понимаешь? (Прошелся по комнате.) А где Виктоша?

ХРИСТОФОР. Ушла в Дом моделей. У нее там встреча с таким знаменитым модельером, что его даже в Париж зовут.

БАЛЯСНИКОВ. Вот видишь - его зовут в Париж, а наши куклы для "Елены" лежат себе без всякого движения. Жить и не делиться с людьми тем, что создаешь, худшего наказания и не придумаешь. Но этот чертов маэстро предпочел меня какому-то мальчишке… Нет, уж тут ничего не поделаешь.

ХРИСТОФОР. А вот и ошибаешься, Феденька. (Хитро.) Очень даже многое можно тут поделать.

БАЛЯСНИКОВ. Христофор, что ты еще задумал? Отвечай!

ХРИСТОФОР. И ничего я совершенно не задумал, а только взял и отнес час назад твои куклы нашему замечательному маэстро.

БАЛЯСНИКОВ. Как ты посмел?…

ХРИСТОФОР. А мне это посоветовал совершенно один человек.

БАЛЯСНИКОВ. Кто?

ХРИСТОФОР. Не скажу ни за что. И вообще зря ты тут глаза вытаращил и руками махаешь. Пусть лучше наш маэстро придет в необычайный восторг.

БАЛЯСНИКОВ (жадно). И что же? Пришел он в восторг?

ХРИСТОФОР. А вот этого я совершенно не знаю, потому что отдал куклы не ему, а его замечательной жене, в связи с тем что он ушел в ателье укорачивать приобретенные им в поездке брюки. А вот сейчас он уже наверняка вернулся и любуется твоими куклами.

БАЛЯСНИКОВ. А если не любуется? Если, напротив, выражает свое недоумение? Или, нежно обняв жену, может быть, хихикает с ней вместе над нашей работой? Что тогда, Блохин?

ХРИСТОФОР. Тогда, конечно, дело плохо, но только этого не может быть.

БАЛЯСНИКОВ. Почему?

ХРИСТОФОР. Потому что, по-моему, ты - гений.

БАЛЯСНИКОВ. Блохин, не ври.

ХРИСТОФОР. Очень мне надо врать. Ну посуди сам, Федя.

БАЛЯСНИКОВ (размышляя). Вообще-то, конечно.

ХРИСТОФОР. Ну вот видишь.

Звонок телефона.

БАЛЯСНИКОВ (весело хватает трубку). У аппарата капитан Немо.

Мужской голос: "Федор, не валяй дурака… Как тебе не надоест, ей-богу!"

(Христофору.) Он!… Маэстро!

Мужской голос: "Должен сказать, что ведешь ты себя крайне непоследовательно. Сначала рекомендуешь мне молодежь, а затем сам, в секрете начинаешь работать над "Еленой". Впрочем, я привык к извивам твоего характера, и меня ты уже ничем не удивишь!"

Ладно, к чертям!… Но мои куклы? Произвели они на тебя хоть какое-то впечатление?

Мужской голос: "Они превосходны! Как только я их увидел, все другие кандидаты отпали сразу же. Особенно великолепна Елена - я просто влюбился в нее… Ты превзошел сам себя, Федор".

(Христофору.) Он влюбился в Елену!… Мужской голос: "Завтра утром я жду тебя в театре. Еще раз поздравляю. Ты

неисчерпаем". Вешается трубка.

ХРИСТОФОР. Ну?

БАЛЯСНИКОВ (со слезами на глазах). Я неисчерпаем.

ХРИСТОФОР. Видишь! Я тебе это говорил.

Балясников, подумав, подходит к Христофору, и молча целует его.

Ты и представить себе не можешь, какая для меня радость видеть тебя счастливым,

Феденька. Пойдем-ка скорее к холодильнику и разопьем по этому случаю бутылочку чешского пива. Я купил его сегодня ранним, ранним утром.

БАЛЯСНИКОВ. Неисчерпаем… (Пожав плечами.) Все может быть. (Уходит с Христофором на кухню.)

Отворяется дверь - из прихожей появляются Виктоша и Кузьма. Их движения замедленны; не глядя друг на друга, как зачарованные, они бродят по комнате и что-то тихо бормочут. Но вот Виктоша садится на ручку кресла, улыбается сама себе. Кузьма подходит к ней, восторгаясь, оглядывает и наконец целует. За этим следует долгое молчание.

КУЗЬМА. Знаешь, мальчиком я прыгнул с третьего этажа. По собственной инициативе. Все время об этом думаю сейчас.

ВИКТОША. А по-моему, тебя обязательно сшибет встречный транспорт. Когда ты переходишь улицу, ты никогда не смотришь в сторону движения.

Поцелуй.

КУЗЬМА. В школе-то я учился не слишком хорошо. Особенно в девятом. Все время думал о тебе - не успевал делать успехи.

ВИКТОША. Но альпинизмом тебе заниматься не следует. И в драки вмешиваться не надо. Зачем тебе это?

КУЗЬМА. Но я и не вмешивался. Просто на танцах мне было всегда скучно. Я постоянно ждал, что придешь ты, но ты не приходила.

Поцелуй.

ВИКТОША. А ты часто простужаешься?

КУЗЬМА. Нет. Но мне всегда хотелось иметь аквариум.

ВИКТОША. А давай купим тебе лучше теплые носки!

КУЗЬМА. Я до тебя очень любил рыб. Мог часами наблюдать за их жизнью.

ВИКТОША. И довольно. И хватит. И больше не надо.

Поцелуй.

КУЗЬМА. Погоди… А где мы будем с тобой жить?

Ритм сцены меняется - они словно пробудились от сна.

ВИКТОША. А где мы будем жить?

КУЗЬМА (подумав). У меня. (Восторженно.) Скоро из Ташкента вернется моя тетка. У нее очень сложный характер, и я ее горячо люблю.

ВИКТОША. Нет… (Помолчав.) Мы будем жить здесь.

КУЗЬМА (вспыхнул). С ним? Никогда!…

ВИКТОША. Он сказал, что это единственная его мечта - быть с тобой.

КУЗЬМА. Он так сказал?

ВИКТОША. Пойми - он такой одинокий.

КУЗЬМА (сопротивляясь.) Сам виноват!

ВИКТОША. А может быть, виноваты они - эти женщины?… Оказался он для них слишком труден, и так они и не поняли, дурочки, какое он чудо.

КУЗЬМА. Невероятно! Ты просто неравнодушна к нему!…

ВИКТОША. Конечно. И мне бы хотелось никогда с ним не расставаться.

КУЗЬМА. Что?

ВИКТОША. Ни один человек, Кузьма, ты слышишь, ни один человек в мире так не нравился мне, как Федор Кузьмич… Но полюбила я почему-то тебя. (Разглядывает его.) Хотя рядом с ним ты невелика птица. Ни пава ни ворона. Темный лес. Пойди пойми. Горе мое луковое.

Снова поцелуй, на этот раз довольно длительный.

КУЗЬМА (независимо). Знаешь, Виктоша, я вот сейчас подумал немножко - пусть все по-твоему будет.

ВИКТОША. Вот и я так считаю. (Ласково.) Хорошо, когда люди во всем согласны.

КУЗЬМА. Только ты сама с ним поговори… Мне страшновато. (Прислушивается.) Он на кухне с Христофором… А я пока по переулочку погуляю.

ВИКТОША (лукаво). Все уладится, не бойся…

КУЗЬМА (любуясь, смотрит на нее). Знаю. (Дотрагивается до ее волос, быстро уходит.)

ВИКТОША (подходит к двери, ведущей в кухню). Федор Кузьмич!…

БАЛЯСНИКОВ (тотчас возникая). Вернулись? Чудесно…

ВИКТОША. А что вы сияющий какой-то?

БАЛЯСНИКОВ. Решительная виктория, Виктоша! Жив еще Федька Балясников, не вышел в тираж… И куклы для "Елены" будет делать он!

ВИКТОША. А как же… Лепешкин?

БАЛЯСНИКОВ. Изъят из обращения, бедняга… (Улыбнулся.) Вы где пропадали? В преддверии старости умный ищет одиночества, а дурак общества… Я, кажется, дурак, Виктошенька… Соскучился по вас.

ВИКТОША (взволнованно). У меня новость… Не один вы удачливый. Я только что из Дома моделей - беседовала с некой знаменитостью, кое-что показала ему из своего запаса… (Еле сдерживая восторг.) Федор Кузьмич, милый, мне предлагают работу здесь, в Москве… И такие возможности сулят!…

БАЛЯСНИКОВ. Чудо! (Весело.) Значит, не один я молодец - оба мы хороши! (Берет ее руки.) Итак… Москвичка?

ВИКТОША (почти шепотом). Эхма… чем черт не шутит.

БАЛЯСНИКОВ (торжественно). Москвичка Виктория Николаевна… погодите-ка…

(Изумился.) А я даже фамилии вашей не знаю.

ВИКТОША. Милый, и замечательный Федор Кузьмич, боюсь, что здесь в Москве я заведу новую фамилию.

БАЛЯСНИКОВ (у него дрогнул голос). То есть?

ВИКТОША (улыбаясь). Вам она придется по душе… ей-богу. (Тихо.) Балясникова.

БАЛЯСНИКОВ. Что?

ВИКТОША. Виктория Николаевна Балясникова.

БАЛЯСНИКОВ (молчит, потом целует ее руки). Нет… Нет… Никогда, Вика.

Виктория вдруг поняла все и слово проронить боится.

То, что вы сказали, это такое счастье для меня… И если это не шутка и вы действительно решили… Значит, и тут не догнала меня молодежь. (Отчаянно.) И здесь не вышел в тираж Федька Балясников!… Правда?

ВИКТОША (охваченная боязнью, волнением и почему-то даже счастьем). Правда.

БАЛЯСНИКОВ. Но сегодня мы с вами забудем об этом. Навсегда. (Зло и весело.)

Поздно, Виктоша… Вы только представьте, каким я стану лет через пятнадцать… Вот смех-то! А вы по-прежнему будете такая же молодая… и прекрасная. Нет - конец! Сегодня мне не страшно сказать вам это. (Яростно.) Я дважды победил сегодня… Смешно, но сейчас я даже чувствую себя бессмертным. Но на этом опускается занавес. Мы оба обо всем забыли. Да?

ВИКТОША (улыбаясь как-то странно). Да…

БАЛЯСНИКОВ (весело меняя тон). Перебирайтесь в Москву, мы уговорим Христофора переехать ко мне, а вы пока расположитесь в его квартире… (Утешая ее.) И не печальтесь - пройдет время, и вы забудете меня, обязательно забудете… Вас пленит какой-нибудь прелестный юноша. Мне будет нелегко узнать об этом, и я его возненавижу.

ВИКТОША. Возненавидите?

БАЛЯСНИКОВ. Конечно. Но - увы - не подстрелю. И кинжал в его грудь не всажу тоже. Пройдут годы, и наконец я приглашу его к себе выпить чайку с вишневым вареньем. Но будем верить, что до этого еще далеко. (Шутливо.) Хоть эту надежду оставьте мне, ладно?

ВИКТОША (ласково). Оставлю вам все надежды, которые могут еще вас радовать.

БАЛЯСНИКОВ. И не грустите. Все пройдет.

ВИКТОША (усмехнулась). Наверно. (Помолчав.) Маленькое отклонение от нашего серьезного разговора… Вы всегда хотели, чтобы Кузьма жил вместе с вами… Мне кажется, этот день наступил.

БАЛЯСНИКОВ (взволнованно). Вы думаете, он согласится?

ВИКТОША. Почти уверена. Пусть это случится… Это моя последняя просьба.

БАЛЯСНИКОВ. Последняя?

ВИКТОША. Сегодня. (Улыбнулась.) И еще… Вы не должны сердиться на него. Но куклы предложили делать не Лепешкину, а ему… Он боится признаться вам… Простите его, ладно?

БАЛЯСНИКОВ (постигая весь смысл происшедшего). И он работал над куклами?…

ВИКТОША. Он даже сдал их в театр…

БАЛЯСНИКОВ. Сдал в театр… Мой Кузьма!… И они отвергли моего сына? Они посмели? Отлично, милый маэстро, сейчас я поднесу вам дулю!… (Набирает номер телефона.)

Мужской голос: "Алло…"

Ну вот что - это я!

Мужской голос: "Федор?… Что случилось?"

Какого дьявола! Оказывается, мой сын сдал тебе эскизы кукол, а ты не только ничего не сказал мне, но даже отверг его работу. Имей в виду - человек, который хоть в чем-то отказывает моему сыну, не может оставаться моим другом!

Из кухни выходит Христофор. Виктоша некоторое время стоит в двери, а затем исчезает в своей комнате.

Мужской голос: "Ну, Феденька, будь хотя бы минимально благоразумен. Кузьма сделал отличную работу, я уже решил подписать с ним договор, но именно тут появились твои куклы".

Ах, вот как! Стоит первому встречному встрять в дело, и моего сына тут же

гонят!… Мужской голос: "Федор, ты сошел с ума - не могу же я одновременно выбрать его и тебя".

Брось заговаривать зубы… Ты должен немедленно исправить ошибку.

Мужской голос: "Сожалею, но ничем не могу тебе помочь. Сегодня твой сын взял обратно свои эскизы".

Значит, и я немедленно сделаю то же самое. (Вешает трубку. Увидел Христофора.)

Каково, Блохин! Этот негодяй посмел отказать моему сыну… Изволил, видишь ли, предпочесть другого.

ХРИСТОФОР (нетерпеливо). Знаешь, Федя, мне как-то не совсем радостно сообщать тебе эту новость, но, по-моему, ты взял да повредился в рассудке.

БАЛЯСНИКОВ. Блохин, не возражай! (Бежит к. двери.) Он вернет мне мои куклы, будь он неладен, этот злосчастный маэстро. (Убегает.)

ХРИСТОФОР. Ну вот, - опять надо сосредоточиваться. В этой квартире постоянно находишься как на вулкане… Куда же я подевал, однако, свои спицы?…

Из соседней комнаты выходит Виктоша. Она в плаще, с чемоданами. Не замечая Христофора, подходит к столу, пишет что-то, затем идет к двери.

Виктошенька!

ВИКТОША (обернулась). Христофор Иванович…

ХРИСТОФОР. Куда же вы?

ВИКТОША (почти шепотом). Так лучше.

ХРИСТОФОР. Уезжаете?

Виктоша молча кивает головой.

Совсем?

ВИКТОША. Кажется, я сделала все, что могла. (Чуть улыбнулась.) Теперь мне можно уйти. (Задумалась.) Нет - надо.

ХРИСТОФОР. А Кузю не жаль? (Тихо.) Я ведь все знаю, Виктоша.

ВИКТОША (быстро). Вот… Передайте ему записку, тут всего несколько словечек. (Читает.) "Никогда не покидай отца. Помни, что ты обещал мне". (Отдает записку.)

ХРИСТОФОР. Я очень вас полюбил, Виктория Николаевна. Я даже обещаю вам от всей своей души, что никогда вас не забуду.

ВИКТОША. Я тоже.

ХРИСТОФОР. Только вот жалко… жалко мой замечательный костюм. Я уже никогда его больше не надену. (Кланяется.) Будьте всегда здоровы.

ВИКТОША. Спасибо. (Целует Христофора. Прислушалась.) Он идет! (Метнулась по комнате. Спряталась за портьеру.)

Входит Балясников и с криком: "Блохин, я передумал!" - уходит в соседнюю комнату.

(Стремительно.) Прощайте. (Исчезает.)

БАЛЯСНИКОВ (возвращается из соседней комнаты). А где Виктоша?

ХРИСТОФОР (не трогаясь с места). Ушла.

БАЛЯСНИКОВ. Великолепно! Пусть пройдется, на улице чудесная погода. (Посмотрел подозрительно на Христофора.) Что ты тут стоишь как вкопанный? Вид у тебя, прямо скажем, - никуда.

ХРИСТОФОР (горестно). Ты глуп. Помолчи, Федя.

БАЛЯСНИКОВ (добродушно). Блохин, не выходи из берегов! К тому же я вовсе не глуп, - как видишь, я не пошел к маэстро. (Восторгаясь.) Мне пришла в голову исключительная мысль! Клянусь, я удивительно хитроумнейший человек.

В дверях неслышно появляется Кузьма, они не замечают его.

А сегодня я вообще большой молодец, Христофор.

ХРИСТОФОР. Это почему же ты большой молодец сегодня?

БАЛЯСНИКОВ. Не скажу. Хвастаться не желаю, Блохин. Но передо мною нынче предстало вдруг самое большое искушение, какое я знал в жизни. И я его преодолел. Простился с надеждой. И что же? Мне грустно и легко, Блохин, печаль моя удивительно светла… (Помолчав.) А куда ушла Виктоша?

ХРИСТОФОР (не сразу). Она совсем ушла.

БАЛЯСНИКОВ. То есть как… совсем?

ХРИСТОФОР (серьезно). Видишь ли, Федя, я уже давно утверждаю, что нам нужно сосредоточиться. Однако сейчас это необходимо, по-моему, как никогда.

БАЛЯСНИКОВ (догадался). Она… уехала в Ленинград?

Христофор кивает головой.

Навсегда?

ХРИСТОФОР. Наверно. (Помолчав.) Стемнело. Надо зажечь свет.

БАЛЯСНИКОВ. Погоди… (Оглядываясь, идет по комнате.) Как странно… Как странно. А может быть, ее просто не было?

КУЗЬМА (входя в комнату). Была. Вероятно, большая шутница она была, ваша Виктоша.

ХРИСТОФОР. Будет очень славно, мальчик, если ты никогда не скажешь о ней худого слова. Возьми вот… (Передает ему записочку.)

КУЗЬМА (прочел записку. С прорвавшимся отчаянием), Но почему?…

ХРИСТОФОР. Разве их поймешь, Кузнечик… Лучше не задумываться. (Решил переменить тему.) А ты знаешь, Феденька, ведь это Кузьма велел мне показать маэстро твои куклы.

БАЛЯСНИКОВ (легонько ударил Кузьму кулаком в бок). Мне пришла в голову чудесная мысль, Кузнец: давай-ка над "Еленой" работать вместе.

КУЗЬМА (не сразу). Но для этого, пожалуй, мне следовало бы переехать к тебе?

БАЛЯСНИКОВ. Знаешь, Блохин, когда я увидел его двухнедельного и заявил, что он похож на обезьяну, - да-да, именно в ту минуту, - я горделиво подумал, что родился наконец человек, который меня одолеет.

КУЗЬМА. Но, к сожалению, я еще не одолел тебя.

БАЛЯСНИКОВ. Но это как-то носится в воздухе.

Христофор старательно подбирает на гитаре мотив романса, который исполнял здесь недавно провинциальный Толстячок.

КУЗЬМА (оглядывает полки, где притаились погрустневшие куклы). И все-таки - почему? Почему она уехала?

БАЛЯСНИКОВ (в душе его все еще живет его тайна). А я, кажется, догадываюсь… Нет - знаю.

ХРИСТОФОР (тихо). А знаешь - так молчи. (Подобрал наконец мотив и поет негромко.) "Милая, ты услышь меня…"

Балясников улыбается, счастливый.

Занавес.

1970 год.

This file was created

with BookDesigner program

[email protected]

10.01.2010