Май 1986 г.

Хамид Зебари улыбнулся: нано же, в аэропорт его везет жена Шириин. Каких-то пять лет назад, когда они только прибыли в Америку политэмигрантами, ни он, ни она не поверили бы, что такое вообще может быть. Но, пожив в Штатах, Хамид стал привыкать к мысли, что на этом свете все возможно.

— А когда ты вернешься, папа? — спросил Надим, пристегнутый ремнем безопасности на заднем сиденье, по соседству со своей сестренкой Май. Она была еще совсем маленькая и не понимала, почему это папа куда-то уезжает.

— Через пару недель, обещаю! Ни днем больше! — ответил отец. — А когда вернусь, мы все вместе поедем отдыхать.

— А пара недель — это сколько? — уточнил сын.

— Четырнадцать дней, — рассмеялся Хамид.

— И четырнадцать ночей, — добавила его жена, выруливая к тротуару напротив вывески «Турецкие авиалинии». Она нажала кнопку на приборной доске, багажник, щелкнув, открылся. Хамид вышел из машины, достал из багажника вещи и поставил на тротуар, после чего заглянул в машину. Сначала он обнял дочку, затем — сына. Май расплакалась, но не потому, что папа уезжал: она всегда начинала плакать, когда машина вдруг останавливалась. Хамид дал ей погладить свои пышные усы: как правило, это останавливало потоки слез.

— Четырнадцать дней, — задумчиво повторил сын.

Хамид обнял жену, ощутив при этом небольшую выпуклость между ними: их третий ребенок — в животе у Шириин.

— Мы заберем тебя здесь, — сказала она вслед Хамиду, когда он уже погрузил вещи на тележку носильщика.

После того как шесть его пустых чемоданов проверили, Хамид зашел в терминал и направился в сторону стойки «Турецких авиалиний», как он это регулярно делал.

После регистрации и получения посадочного талона у него оставался еще час времени до того, как объявят посадку на рейс. Хамид не торопясь направился к сектору В27. Вот вечно так! Самолет «Турецких авиалиний» подгоняют на посадку чуть ли не от Манхэттена! Проходя мимо В5, где проходила регистрация на рейс «Пан Американ», Хамид отметил, что тот вылетает на час раньше — привилегия для тех, кто готов раскошелиться на лишние 63 доллара.

Когда Хамид дошел до зоны контроля, стюардессы «Турецких авиалиний» меняли надпись на информационном табло: «Рейс 014, Нью-Йорк — Лондон — Стамбул. Время вылета — 10.10».

Места в зале ожидания постепенно заполняла разноязыкая толпа пассажиров. Турки, направлявшиеся домой навестить свои семьи. Те из американцев-отпускников, для кого 63 доллара вовсе не лишние. Служащие, чьи командировочные расходы тщательно просчитаны скупердяями из бухгалтерии.

Хамид зашел в кафе, где заказал себе кофе и глазунью из двух яиц с хаш-брауном. Все эти мелочи служили ему каждодневным напоминанием об обретенной некогда свободе и о том, сколь многим он обязан Америке.

— Пассажиры с маленькими детьми, вылетающие рейсом на Стамбул, пожалуйста, пройдите на посадку, — объявила стюардесса через громкоговоритель.

Хамид доел свой хаш — он никак не мог усвоить привычку американцев капать во все блюда кетчуп — и одним глотком допил слабый, безвкусный кофе. Он не мог дождаться, когда наконец снова отведает густой турецкий кофе, подаваемый в чашечках из тонкостенного фарфора.

— Пассажиры, занимающие с 35 по 41 ряд, пожалуйста, пройдите на посадку!

Хамид сел в кресло у прохода почти в самом конце эконом-класса. Еще с десяток таких полетов — и он сможет позволить себе бизнес-класс на «Пан Американ».

Прошло уже почти пять лет с момента, как Саддам Хусейн отправил его в отставку: до этого Хамид всего два года проработал в должности министра сельского хозяйства. Урожай пшеницы той осенью оказался совсем скудным: после того как армия получила причитающуюся ей долю, а потом поживились посредники, иракцам пришлось урезать рацион. На кого-то надо было свалить вину, больше всех на роль козла отпущения подходил министр сельского хозяйства. Отец Хамида, торговавший коврами, всегда хотел, чтобы сын продолжил семейный бизнес. А незадолго до смерти уговаривал его не принимать эту министерскую должность: три предшественника Хамида на этом посту сначала были уволены, а затем бесследно исчезли — никому в Ираке не надо было объяснять, что значит «исчезли». Но Хамид все же согласился. В первый год его пребывания на министерском посту выдался обильный урожай. И он всячески убеждал себя, что сельское хозяйство — это всего лишь ступенька к более значимым должностям. Тем более что сам Саддам в присутствии всего Реввоенсовета назвал однажды Хамида «своим хорошим и близким другом». В тридцать два года еще как-то верится в то, что ты бессмертен.

Отец оказался прав: и единственный верный друг Хамида — все прочие друзья, стоило только президенту-сумасброду уволить его, тут же испарились, как снег под лучами утреннего солнца, — помог ему бежать.

Служа в министерстве, Хамид каждую неделю предусмотрительно снимал со своего банковского счета чуть больше денег, чем ему требовалось. Излишки он обменивал на американские доллары у уличного менялы, причем каждый раз обращался к другому и менял при этом сумму, которая не вызвала бы подозрений: в Ираке все шпионят друг за другом.

В день, когда Хамида отправили в отставку, он пересчитал накопившуюся под матрасом наличность. Вышло 11 221 доллар США.

В следующий четверг — в этот день недели в Багдаде начинается уик-энд — он и его беременная супруга сели на автобус до Эрбиля. Свой «мерседес» Хамид специально оставил припаркованным на виду возле его большого дома в пригороде столицы. Они не взяли с собой никаких вещей — только два паспорта, скрученные в трубочку доллары, припрятанные в мешковатой одежде жены, да немного иракских динаров, чтобы добраться до границы.

Вряд ли кто-то станет их искать в автобусе, следующем до Эрбиля.

Добравшись туда, Хамид и его жена взяли такси до Сулеймании: большая часть остававшихся у них динаров ушла на то, чтобы расплатиться с водителем. Ночь они провели в небольшой гостинице на окраине города. Хамид и Шириин не спали, терпеливо дожидаясь, когда первые лучи восходящего солнца появятся в незашторенном окне.

Днем другой автобус поднял их на высокие холмы Курдистана, ранним вечером они уже были в Закхо.

Заключительная часть их путешествия оказалась самой продолжительной. Их переправили через холмы на мулах, за что беглецам пришлось отдать 200 долларов: иракские динары молодого контрабандиста-курда не интересовали. Ранним утром он провел бывшего члена кабинета министров и его жену через границу, и дальше, до ближайшей деревни на турецкой территории, Хамид и Шириин добирались своим ходом. К вечеру они добрели до Кирмизи Ренга и провели еще одну бессонную ночь на местной железнодорожной станции в ожидании первого поезда до Стамбула.

Всю неблизкую дорогу до турецкой столицы Хамид и Шириин проспали — и проснулись на следующее утро уже эмигрантами. Первым делом Хамид направился в «Из Банк», открыл счет и положил на него 10 800 долларов. Затем он отправился в американское посольство, предъявил там свой дипломатический паспорт и попросил политического убежища. Отец как-то сказал ему, что всякий недавно уволенный иракский министр — лакомая добыча для американцев.

Люди из посольства сняли для Хамида и его жены номер в первоклассном отеле и тут же проинформировали Вашингтон о своей маленькой удаче. Хамиду они пообещали, что скоро вернутся за ним, но сколько может продлиться ожидание, не уточнили. Он решил не тратить время зря и отправился на ковровый базар в южной части города, где так часто бывал его отец.

Многие торговцы помнили отца Хамида: он честно вел дело, с азартом торговался, литрами поглощал кофе, а еще частенько говорил, что его сын ударился в политику. Торговцы обрадовались знакомству с Хамидом, особенно когда узнали, чем он намерен заняться, поселившись в Штатах.

Через неделю супруги получили американские визы и отправились в Вашингтон: оплаченные правительством расходы включали и багаж в виде двадцати трех турецких ковров.

После пяти дней интенсивного допроса в ЦРУ Хамида поблагодарили за сотрудничество и чрезвычайно полезную информацию. Теперь он мог начать новую жизнь в Америке. Хамид, его жена и двадцать три ковра заняли место в поезде, отправлявшемся в Нью-Йорк.

Шесть недель ушло у Хамида на то, чтобы подыскать на Нижнем Ист-Сайде Манхэттена подходящее здание, где можно было организовать продажу ковров. Он заключил договор об аренде сроком на пять лет, и Шириин тут же предложила написать над входной дверью их фамилию, переделанную на американский манер.

В первые три месяца Хамиду не удалось продать ни одного ковра: за это время от их с Шириин скудных сбережений почти ничего не осталось. Но к концу первого года их пребывания в Америке шестнадцать из двадцати трех ковров нашли своих покупателей, и Хамид понял, что скоро ему надо будет отправляться в Стамбул за новой партией.

Так прошли четыре года… Совсем недавно супруги перебрались в дом побольше: прямо над магазином там располагалась небольшая квартира. Хамид без конца твердил жене, что это только начало, что в Соединенных Штатах все возможно. Он уже считал себя полноценным американским гражданином, и не только благодаря бесценному синему паспорту, официально подтверждавшему его статус. Он понимал, что не сможет вернуться на родину, пока там правит Саддам. Его дом со всем содержимым давно уже реквизировало иракское государство, а его самого заочно приговорили к смертной казни. Хамид сомневался, увидит ли он еще когда-нибудь Багдад…

После промежуточной посадки в Лондоне самолет приземлился в аэропорту имени Ататюрка в Стамбуле. Хамид поселился в той же маленькой гостинице, где он обычно останавливался, и тщательно распланировал свое двухнедельное пребывание. Он был рад вновь окунуться в толчею и суматоху турецкой столицы.

Хамид собирался нанести визит тридцати одному торговцу, поскольку на этот раз надеялся привезти в Нью-Йорк не меньше шестидесяти ковров. А значит, все эти четырнадцать дней он без конца будет пить густой турецкий кофе и торговаться по много часов: но, торгуясь, не принято идти напрямик, и в глубине души Хамиду — как когда-то его отцу — нравился сам процесс торга.

К исходу второй недели Хамид приобрел пятьдесят семь ковров, отдав за них чуть больше двадцати одной тысячи долларов. Он старался выбирать лишь те ковры, которые наверняка придутся по вкусу самым разборчивым ньюйоркцам, рассчитывая получить в Америке за всю партию около ста тысяч долларов. Поездка оказалась столь успешной, что Хамид решил слегка побаловать себя и отправился в Нью-Йорк более ранним рейсом «Пан Американ». В конце концов, за время нынешней поездки он не раз уже отработал эти лишние шестьдесят три доллара.

Самолет еще даже не успел взлететь, а он уже живо представил, как увидит снова жену и детей: от характерного нью-йоркского говора и дружелюбной улыбки американской стюардессы ощущение, что он уже дома, стало еще сильней. После ланча Хамид решил, что, пожалуй, не будет смотреть кино, и задремал. Ему грезилось, чего еще он может со временем достичь в Америке. Возможно, его сын займется политикой. Готовы ли США примерно к 2025 году получить президента-иракца? Он улыбнулся этой мысли и уснул крепко-крепко.

— Дамы и господа, — раздался по внутренней связи голос с южным акцентом, — с вами говорит командир экипажа. Извините, что прервал киносеанс или разбудил тех, кто спал, но у нас возникла небольшая неполадка в двигателе правого крыла. Никакого повода для беспокойства нет, друзья, но согласно правилам Федеральной авиационной администрации мы должны совершить посадку в ближайшем аэропорту и решить возникшую проблему, после чего продолжим наш полет. Это все должно занять не больше часа, затем мы снова отправимся в путь. И можете быть уверены: мы быстро постараемся наверстать потерянное время, друзья.

Сон у Хамида как рукой сняло.

— Поскольку это незапланированная посадка, вы не будете покидать самолет. Но по возвращении домой вы сможете сказать друзьям, что посетили Багдад.

Хамид почувствовал предательскую слабость во всем теле, голову его невольно качнуло вперед. К нему тут же подошла стюардесса.

— Вам нехорошо, сэр? — поинтересовалась она.

Он поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза:

— Я должен немедленно увидеть капитана. Немедленно!

Стюардесса поняла тревожное состояние пассажира и повела его вперед, потом — вверх по винтовой лестнице, в салон первого класса и дальше, в служебный отсек.

Она постучалась в дверь кабины пилотов, открыла ее и сказала:

— Капитан, одному из пассажиров необходимо срочно переговорить с вами!

— Пусть пройдет, — раздался в ответ тот самый «южный» голос.

Капитан повернулся к Хамиду, которого уже била дрожь.

— Чем я могу вам помочь, сэр? — спросил капитан.

— Меня зовут Хамид Зебари. Я американский гражданин, — начал он. — Если вы приземлитесь в Багдаде, меня арестуют, станут пытать, а затем казнят.

Хамид чувствовал, что говорит сбивчиво.

— Я политэмигрант. Поймите: иракские власти убьют меня, не задумываясь.

Капитану достаточно было одного взгляда на Хамида, чтобы понять: он не преувеличивает.

— Порули пока за меня, Джим, — сказал капитан второму пилоту, — а я переговорю с мистером Зебари. Позови меня, когда нам дадут разрешение на посадку.

Капитан отстегнул пояс безопасности и провел Хамида в незанятый угол салона первого класса.

— Теперь давайте обо всем по порядку.

Рассказ занял несколько минут. Хамид объяснил капитану, почему ему пришлось покинуть Багдад и как он попал в Америку. Когда он закончил, капитан покачал головой и улыбнулся.

— Не стоит паниковать, сэр, — заверил он Хамида. — Никто не покинет борт самолета. Ни на минуту! Так что паспорта пассажиров проверять не будут. Как только двигатель приведут в порядок, мы тут же продолжим полет. Останьтесь пока здесь, в салоне первого класса: вы сможете обратиться ко мне в любой момент, если вдруг почувствуете беспокойство.

«Если вдруг почувствуете беспокойство?» — с удивлением переспросил про себя Хамид, когда капитан ненадолго оставил его, чтобы переговорить о чем-то со вторым пилотом. Его опять стала бить дрожь.

— Это снова командир вашего экипажа, друзья, с последними новостями. Багдад разрешает посадку, поэтому мы начинаем снижение и приземлимся приблизительно через двадцать минут. Затем мы вырулим в дальний конец взлетно-посадочной полосы, где будем ожидать прибытия техников. Как только они устранят возникшую у нас небольшую неполадку, мы взлетим и продолжим полет.

В ответ прозвучал общий вздох, а Хамид вцепился в подлокотники и подумал, что не стоило ему есть этот ланч. Следующие минут двадцать его не переставая колотило, а когда колеса коснулись его родной земли, он едва не упал в обморок.

Хамид выглянул в иллюминатор, когда самолет выруливал мимо хорошо знакомого ему терминала. Разглядел вооруженных охранников на крыше здания и у дверей, выходящих на бетонную площадку. Он молился Аллаху, он молился Иисусу — и даже президенту Рейгану.

Следующие пятнадцать минут тишину нарушал лишь шум мотора автофургона: он проехал через всю площадку и остановился под правым крылом их самолета.

Хамид видел, как два техника выволокли из фургона огромные сумки с инструментами, встали на подъемное устройство и поднялись вровень с крылом. Сняли пластины обшивки с одного из двигателей. Сорок минут спустя они поставили пластины на место и опустились на землю. Автофургон тронулся в сторону терминала.

Хамид почувствовал облегчение, если не сказать больше. Он с легким сердцем пристегнул ремень безопасности. Пульс упал со 180 ударов примерно до 110, но Хамид знал, что тот не нормализуется полностью, пока самолет не взлетит… Но в следующие несколько минут почему-то ничего не происходило, и Хамид снова почувствовал легкое беспокойство. Дверь кабины пилотов открылась, и он увидел, что к нему направляется капитан. Вид у него был мрачный.

— Зайдите лучше к нам, в служебный отсек, — обратился он шепотом к Хамиду.

Тот расстегнул пояс, как-то умудрился встать и без лишних слов последовал за капитаном в кабину, при этом ноги у него были совершенно ватные. Дверь за Хамидом тут же закрылась.

Капитан был немногословен:

— Техники не смогли установить причину неполадки. Старший техник освободится не раньше, чем через час. Нам приказано покинуть борт и ожидать в транзитной зоне, пока он не закончит работу.

— Лучше бы я погиб в авиакатастрофе, — пробормотал Хамид.

— Не волнуйтесь, мистер Зебари. Мы тут поразмышляли над вашей проблемой. Мы оденем вас в свободный комплект униформы. Так что все это время вы сможете оставаться с нами, в служебной зоне. Паспорт у вас никто спрашивать не будет.

— Но если вдруг кто-то меня узнает… — начал Хамид.

— Если вы сбреете усы, наденете форму, темные очки и форменный головной убор, вас не узнает даже собственная мать!

С помощью ножниц, а затем пены для бритья и бритвы Хамид сбрил свои пышные усы, которыми так гордился. Кожа над верхней губой у него была бледной, как будто там остался след от ванильного мороженого. Старшая стюардесса нанесла ему немного тонального крема, и предательская белизна исчезла. Какое-то время Хамид еще колебался, но, переодевшись в форму пилота и осмотрев себя в зеркале в туалете, решил, что теперь вряд ли кто-то сможет его узнать.

Первыми самолет покинули пассажиры, автобус отвез их в основной терминал. Потом прибыл небольшой фургончик, чтобы забрать членов экипажа: они все время держались плотной группой так, чтобы Хамид был закрыт со всех сторон. Чем ближе фургон подъезжал к терминалу, тем сильнее он нервничал.

Когда экипаж самолета вошел в здание, охранник не проявил к вошедшим особого интереса. Они сели на деревянные скамьи в зале с белыми стенами. Единственным его украшением служил огромный портрет Саддама Хусейна в полном военном облачении с автоматом Калашникова в руках. Хамид не мог заставить себя взглянуть на своего «хорошего и близкого друга».

В том же зале в ожидании посадки расположился еще один экипаж, но Хамид был слишком напуган, чтобы пытаться с кем-то завести разговор.

— Это французы, — сообщила ему старшая стюардесса. — Сейчас проверим, стоили ли мои вечерние курсы французского языка потраченных на них денег.

Она заняла свободное место рядом с командиром французского экипажа и задала для начала какой-то совсем несложный вопрос.

В тот самый момент, когда капитан-француз объяснял старшей стюардессе, что они летят в Сингапур через Нью-Дели, Хамид увидел, как в зал вошел человек, которого он знал: Саад аль-Такрити, служивший когда-то в личной охране Саддама. Судя по эмблеме на плече, теперь он состоял в службе безопасности аэропорта.

«Только бы он не посмотрел в мою сторону», — взмолился про себя Хамид. Аль-Такрити не спеша прошел через весь зал, оглядывая американский и французский экипажи, при этом взгляд его задержался разве что на обтянутых черными чулками ногах стюардессы.

Капитан дотронулся до его плеча — Хамиду показалось, что у него сейчас сердце выпрыгнет из груди.

— Спокойно, спокойно! Я просто подумал, что вам будет интересно узнать: старший техник уже на пути к нашему самолету, так что, я думаю, ждать осталось совсем недолго.

Хамид посмотрел в сторону самолета компании «Эйр Франс» и увидел, как к стоящему за ним лайнеру «Пан Американ» подкатил автофургон и остановился под правым крылом. Люди в синих комбинезонах выбрались из машины и встали на подъемник.

Хамид привстал, чтобы получше все рассмотреть, и тут в зал снова вошел Саад аль-Такрити. Он замер на месте, двое мужчин мельком взглянули друг на друга, и Хамид быстро сел рядом с капитаном. Аль-Такрити зашел в дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещен».

— Думаю, он меня узнал, — прошептал Хамид. Крем у него над губой стал уже слегка оплывать.

Капитан нагнулся к старшей стюардессе и прервал ее болтовню с командиром французского экипажа. Та внимательно выслушала своего начальника, после чего задала французу куда более существенный вопрос.

Саад аль-Такрити вышел из кабинета и двинулся в их сторону. У Хамида возникло ощущение, что он сейчас грохнется в обморок.

Не удостоив Хамида взглядом, аль-Такрити отрывисто приказал:

— Капитан, я требую, чтобы вы предъявили вашу декларацию, списочный состав экипажа и паспорта.

— Все наши паспорта у второго пилота, — ответил капитан. — Сейчас вы их получите.

— Хорошо, — сказал аль-Такрити. — Когда вы соберете паспорта, принесите их ко мне в кабинет, чтобы я смог все проверить. Да, и попросите ваш экипаж не расходиться. Они ни при каких обстоятельствах не должны покидать здание без моего разрешения.

Капитан поднялся, не спеша подошел ко второму пилоту и попросил у него паспорта. Затем передал приказание, которое его самого застало врасплох. После чего понес паспорта в офис службы безопасности — как раз когда у транзитной зоны притормозил автобус, который должен был доставить французский экипаж на борт их самолета.

Саад аль-Такрити разложил перед собой на столе все четырнадцать паспортов. Затем не спеша, с нескрываемым наслаждением проверил каждый из них. Закончив проверку, он с наигранным удивлением заявил:

— А мне показалось, капитан, что в зале я насчитал пятнадцать человек в форме «Пан Американ».

— Наверное, вы ошиблись, — ответил капитан. — Нас всего четырнадцать.

— Ну что ж, придется мне провести более тщательную проверку, да, капитан? Пожалуйста, верните документы их владельцам. Если окажется, что у кого-то нет паспорта, доложите мне об этом.

— Но это противоречит международным нормам, — возразил капитан. — Я уверен, что вы об этом знаете. Мы сейчас в транзитной зоне и в соответствии с резолюцией ООН № 238 формально находимся не на территории вашей страны.

— Не надо лишних слов, капитан! В Ираке обходятся без резолюций ООН. И, как вы верно заметили, если говорить об этой ситуации, вы действительно даже не на нашей территории.

Капитан понял, что дальше блефовать бесполезно. Он как можно медленней собрал паспорта, и они с аль-Такрити вышли обратно в зал. Едва они появились там, как члены экипажа «Пан Американ», сидевшие до этого на скамейках, поднялись со своих мест и принялись расхаживать туда-сюда, постоянно меняя направление и разговаривая друг с другом во весь голос.

— Скажите, чтобы они сели, — прошипел аль-Такрити, глядя на снующих в разные стороны людей.

— Что вы сказали? — переспросил капитан, прикладывая руку к уху.

— Скажите, чтобы они сели! — рявкнул аль-Такрити.

Капитан нехотя отдал приказ, и через несколько мгновений его коллеги уже сидели. Но разговаривать при этом не прекратили.

— И скажите, чтобы они заткнулись!

Капитан не спеша обошел зал и обратился персонально к каждому из своих людей с просьбой говорить потише.

Цепкий взор аль-Такрити прошелся по всем скамейкам транзитного зала. Капитан же смотрел на бетонную площадку, где в это самое время французский самолет выруливал на взлетную полосу.

Аль-Такрити пересчитал присутствующих и сильно разозлился: в зале было лишь четырнадцать членов экипажа «Пан Американ». Он с нескрываемой злостью оглядел весь зал и пересчитал их еще раз.

— Похоже, все четырнадцать человек на месте, — заявил капитан, когда раздал паспорта экипажу.

— А где человек, который сидел рядом с вами? — приказным тоном спросил аль-Такрити.

— Вы имеете в виду моего старшего помощника?

— Нет. Человека, похожего на араба.

— Но в моем экипаже нет арабов, — возразил капитан.

Аль-Такрити направился к старшей стюардессе.

— Он сидел рядом с вами! У него был макияж над верхней губой, и к тому моменту он уже поплыл.

— Рядом со мной сидел капитан французского экипажа, — ответила старшая стюардесса. И тут же поняла, что допустила ошибку.

Аль-Такрити резко повернулся и увидел в окно, что самолет «Эйр Франс» уже готовится начать разбег по взлетной полосе. Он нажал кнопку на своей рации — сквозь стекла донесся рев запущенных реактивных двигателей — и отдал какие-то приказания на родном языке. Капитан, не знавший арабского, тем не менее прекрасно понял, что тот сказал.

Теперь весь американский экипаж, не отрываясь, следил за французским самолетом, словно пытаясь взглядом подтолкнуть его с места. Голос аль-Такрити с каждым произнесенным им словом становился все визгливей и визгливей.

Но вот «Боинг-747» компании «Эйр Франс» двинулся с места и начал разбег. Саад аль-Такрити завопил, выскочил из здания и запрыгнул в поджидавший его «джип». Он показал в сторону самолета и приказал догнать его. «Джип» рванул с места и, обогнув стоявший поблизости самолет, стал набирать скорость. Достигнув взлетной полосы, «джип» уже, наверное, давал 150 километров в час. Примерно сотню метров он мчался параллельно французскому самолету. Аль-Такрити стоял рядом с водителем и, вцепившись одной рукой в ветровое стекло, грозил летчикам кулаком.

Французский капитан резким движением отдал ему честь, а когда колеса «боинга» оторвались от земли, в транзитном зале началось всеобщее ликование.

Командир американского экипажа повернулся к старшей стюардессе и улыбнулся:

— Я всегда говорил: ради того, чтобы заполучить лишнего пассажира, французы на все пойдут.

Хамид Зебари приземлился в Нью-Дели через шесть часов. И сразу позвонил по телефону жене, чтобы объяснить, что с ним стряслось.

Ранним утром следующего дня рейс «Пан Американ» доставил его в Нью-Йорк — первым классом. Когда Хамид вышел из здания аэропорта, жена выскочила из машины и обняла мужа.

Сидевший в машине Надим опустил боковое стекло и заявил:

— Ты был неправ, папа. Пара недель — это значит пятнадцать дней.

Хамид широко улыбнулся сыну, но тут дочь разразилась слезами. Не потому, что машина вдруг остановилась. Ее испугало другое: мама почему-то обнимает незнакомого дядю.