22

Назначение Флорентины Каин президентом было подтверждено директорами группы «Барон» сразу после её возвращения из Варшавы. Первый совет Ричарда заключался в том, чтобы перенести головной офис сети магазинов «Флорентина» из Сан-Франциско в Нью-Йорк. Спустя несколько дней семья Каинов вылетела в Калифорнию и в последний раз остановилась в небольшом доме на Ноб-Хилл. Следующие четыре недели они провели в Сан-Франциско, готовясь к переезду. Дела на Западном побережье оставались в опытных руках старшего менеджера Нэнси Чинг, которая к тому времени управляла двумя магазинами в Сан-Франциско. Когда пришла пора прощаться с Беллой и Клодом, Флорентина заверила своих лучших друзей в том, что будет регулярно возвращаться на побережье.

— Приехала внезапно и внезапно уезжаешь, — сказала Белла.

В тот день она плакала во второй раз в жизни.

Каины поселились в Нью-Йорке, и Ричард порекомендовал Флорентине включить её магазины в состав группы «Барон», чтобы обе компании были инкорпорированы в одну, — это позволило бы оптимизировать налоги. Флорентина согласилась и сделала Джорджа Новака в его шестьдесят пятый день рождения пожизненным почётным президентом группы, назначив ему жалованье, которое даже Авель посчитал бы щедрым. Флорентина стала президентом группы, а Ричард — главным исполнительным директором.

Ричард подыскал для семьи отличный новый дом на Шестьдесят четвёртой улице. Пока в нём шёл ремонт, они поселились на сорок втором этаже отеля «Барон». Уильяма записали в школу Бакли, куда ходил и его отец, а Аннабель отправили в школу Спенса.

Каждый день Флорентина беседовала с Джорджем о том, как ведутся дела гостиничной сети. В конце первого года её работы все сомнения Новака в том, хватит ли у его крестницы твёрдости, необходимой для управления такой огромной империей, исчезли.

— Она унаследовала талант своего отца, — сказал Джордж Ричарду, — но не его опыт.

— Со временем придёт и это, — предсказал Ричард.

За год президентства Флорентины группа «Барон» принесла прибыль в размере двадцати семи миллионов долларов, — и это при том, что по всему миру она вела большое строительство, а доллар падал из-за войны во Вьетнаме. Ричард высказал своё мнение относительно общей инвестиционной программы на семидесятые годы и предложил создать собственный банк.

— А можно ли купить банк на корню? — спросила Флорентина. — Ведь это несколько проще, чем выполнить все требования правительства для получения лицензии на банковскую деятельность.

— Это верно, но ведь у нас есть восемь процентов акций банка «Лестер», и мы знаем, какие проблемы были из-за этого у моего отца. Настало время обернуть это обстоятельство в нашу пользу. И я предложу совету директоров такую комбинацию…

На следующий день Ричард написал письмо Джейку Томасу с предложением о личной встрече. Тон полученного ответа граничил с враждебным.

* * *

Приветствие председателя совета директоров Джейка Томаса было формальным и коротким, но Ричарда не страшило такое отношение, поскольку он знал, что говорит с позиции силы. Разговор обещал быть трудным.

— Мистер Томас, я владею восемью процентами акций банка «Лестер» и теперь, когда я переехал в Нью-Йорк, требую своего законного места в совете директоров банка.

С самых первых слов Джейка Томаса было ясно, что он догадался о намерениях Ричарда.

— В обычных обстоятельствах я бы не возражал, мистер Каин, но совсем недавно последняя вакансия в совете была занята, поэтому, может быть, вы сочтёте возможным продать ваши акции банку?

Именно такого ответа Ричард и ожидал.

— Ни при каких обстоятельствах я не расстанусь с семейной долей в банке, мистер Томас. Этот банк мой отец сделал самым уважаемым финансовым учреждением в Америке, поэтому я намерен и впредь внимательно следить за его делами.

— Какая жалость, мистер Каин! Ведь мы оба знаем, что ваш отец покинул банк не при самых лучших сопутствующих обстоятельствах, а я полагаю, что мы могли бы предложить за ваши акции хорошую цену.

— Больше, чем мой тесть предложил за ваши? — спросил Ричард.

Щёки Джейка Томаса стали кирпично-красными.

— Я смотрю, вы пришли сюда, чтобы ломать, — сказал Томас.

— Мне в прошлом приходилось оказываться в ситуациях, когда некоторая ломка — просто предшественник строительства, мистер Томас.

— Не думаю, что у вас хватит силы, чтобы сломать этот дом, — возразил председатель.

— Никто лучше вас не знает, что для этого достаточно и двух процентов, — заметил Ричард.

— Не вижу смысла в продолжении этого разговора, мистер Каин.

— Ну что ж, на какое-то время я соглашусь с вами, но будьте уверены, что он продолжится в самом недалёком будущем, — пообещал Ричард.

Он поднялся. Джейк Томас сделал вид, что не заметил протянутую для пожатия руку.

* * *

— Раз он так себя повёл, надо объявить ему войну, — сказала Флорентина.

— Смелые слова, — молвил Ричард, — но перед тем, как мы сделаем следующий ход, мне придётся проконсультироваться со старым юристом отца Тэдом Коэном. О банке «Лестер» он знает всё. Если мы объединим усилия, то наверняка что-нибудь придумаем.

Флорентина согласилась с ним.

— Джордж однажды рассказывал мне о том, что́ отец собирался делать, если бы не смог снять твоего отца с поста председателя совета директоров, даже имея на руках восемь процентов.

Ричард внимательно выслушал план Флорентины.

— Как ты думаешь, в нашем случае это сработает?

— Мы можем добиться успеха, но риска чертовски много.

* * *

Следующие четыре дня Ричард провёл в консультациях с Тэдом Коэном в его кабинете в адвокатской конторе «Коэн, Коэн, Яблонз и Коэн».

— Только у вас одного есть восемь процентов акций «Лестера», — заверил Коэн Ричарда. — Даже у Джейка Томаса — только два. Если бы ваш отец знал, что акции Росновского будут находиться в распоряжении Джейка всего несколько дней, он мог бы с лёгкостью удержать за собой кресло.

— Эта информация делает победу ещё более желанной, — сказал Ричард. — У вас есть список акционеров «Лестера»?

— Я готовил такой список ещё в те времена, когда ваш отец был главой банка, но, боюсь, сегодня он устарел и практически бесполезен. Тем не менее, как вы хорошо знаете, по закону штата у вас есть право ознакомиться со списком акционеров.

— Представляю, сколько времени потребуется Томасу, чтобы представить мне его.

— Ну, до Рождества, — сказал Коэн, позволив себе тонкую усмешку.

— А если я созову внеочередное заседание совета директоров и подробно расскажу, как Джейк Томас продал свои акции, чтобы убрать из совета моего отца?

— Этим вы немногого добьётесь, разве что ошеломите нескольких человек. Джейк Томас сделает так, чтобы заседание было созвано в неудобный день и на нём не было кворума. Он, несомненно, получит доверенности на голосование от пятидесяти процентов членов совета директоров, чтобы провалить любое ваше предложение. Более того, Томас воспользуется случаем, чтобы лишний раз потрясти грязным бельём на людях, а это может сказаться на репутации вашего отца. Нет, мне кажется, у миссис Каин идея получше, я бы даже сказал — лучшая на сегодняшний день, и, если мне будет позволено так выразиться, она проявила в этом деле ту же смелость, что и её отец.

— А если мы провалимся?

— Я не люблю заключать пари, но на Каинов и Росновских против Джейка Томаса я поставлю без колебаний.

— Если я соглашусь, какой день больше всего подойдёт для атаки? — спросил Ричард.

— Первое апреля, — без колебаний ответил Тэдьюс Коэн.

— А почему именно эта дата?

— Потому что как раз к этому времени все подают налоговые декларации, и можно быть уверенными, что кому-то к этому дню очень понадобятся наличные.

Ричард ещё раз проговорил подробности плана с Коэном и в тот же вечер рассказал обо всём Флорентине.

— И сколько мы потеряем, если проиграем? — был её первый вопрос.

— Приблизительно тридцать семь миллионов долларов. Ну, не совсем потеряем, но весь наш оборотный капитал окажется вложенным в акции «Лестера», и нам придётся серьёзно ограничить расходы группы, если мы не получим контроль над банком.

— Каковы, по мнению Коэна, наши шансы на успех?

— Немного лучше, чем пятьдесят на пятьдесят. Мой отец никогда не стал бы рассматривать саму возможность влезать в подобное предприятие.

— А мой отец пошёл бы на это, — сказала Флорентина. — Он всегда считал, что стакан наполовину полон, а не наполовину пуст.

— Тэд Коэн оказался прав.

— Насчёт чего?

— Насчёт тебя. Он предупреждал меня, что, если ты похожа на отца, то следует готовиться к войне.

* * *

В течение следующих трёх месяцев Ричард бо́льшую часть времени тратил на беседы с бухгалтерами, юристами, специалистами по налоговому законодательству, и вся бумажная работа была завершена к 20 марта. В тот день он купил рекламные площади на страницах всех крупных финансовых газет и журналов Америки на 1 апреля, предупредив рекламных агентов, что материал попадёт к ним в руки за двадцать четыре часа до сдачи номера в типографию. Ричард не мог не обратить внимания на дату и подумал, кто же будет одурачен — он или Джейк Томас. Последние две недели Ричард и Тэд Коэн вновь и вновь выверяли все детали плана, чтобы убедиться, что ничего не пропустили и что об операции «У кого кишка тонка» знают только три человека.

Утром 1 апреля Ричард сидел в своём кабинете и читал в «Уолл-стрит Джорнел» полосу, которую целиком занимала его реклама.

Группа «Барон» объявляла о том, что заплатит четырнадцать долларов за каждую акцию банка «Лестер» при нынешней рыночной цене в одиннадцать долларов двадцать пять центов. Предложение оставалось в силе до 15 июля.

В статье на соседней полосе обозреватель Вермонт Ройстер указывал, что смелая попытка захвата банка «Лестер» предпринята при поддержке банка «Чейз Манхэттен», который хранит у себя акции группы «Барон» в качестве гарантии. Журналист также отмечал, что, если попытка захвата окажется успешной, Ричард Каин, несомненно, станет новым председателем совета директоров «Лестера», то есть займёт пост, который принадлежал его отцу в течение двадцати лет. Если же попытка окажется неудачной, группа «Барон» в течение нескольких лет будет страдать от острой нехватки наличности, поскольку ей надо будет отвечать по своим обязательствам перед миноритарными акционерами, не имея реального контроля над банком. Ричард и сам не смог бы рассказать о ситуации точнее.

Флорентина позвонила Ричарду, чтобы поздравить его с началом операции «У кого кишка тонка».

— Вспомни Наполеона: первое правило войны — удивить противника.

— Что ж, будем надеяться, что это Ватерлоо Джейка Томаса, а не моё.

— Какой же ты пессимист, мистер Каин! Просто подумай, что мистер Томас прячется сейчас в сортире и у него нет секретного оружия, которое есть у тебя.

— А у меня есть?

— Да. Это я.

Телефон отключился, но тут же зазвонил снова.

— С вами хочет поговорить мистер Томас из банка «Лестер».

* * *

«Интересно, разве у него в сортире есть телефон?» — подумал Ричард.

— Соедините, — сказал он, впервые на деле поняв, какое острое соперничество было между его отцом и Авелем Росновским.

— Мистер Каин, я подумал, что мы должны ещё раз посмотреть, как можно уладить наши трения, — услышал он голос Джейка Томаса. — Я, кажется, был излишне осторожен, когда не предложил вам место в совете директоров.

— Меня больше не интересует совет директоров, мистер Томас.

— Нет? А мне казалось…

— Меня интересует лишь место председателя.

— Но вы понимаете, что, если вам не удастся скупить пятьдесят один процент акций до пятнадцатого июля, мы изменим соотношение привилегированных и голосующих акций, что уменьшит значение акций, которые у вас уже есть? Должен также сообщить вам, что члены совета директоров уже контролируют сорок процентов акций «Лестера», а я собираюсь сегодня же дать телеграмму каждому акционеру с рекомендацией не поддаваться на ваше предложение. Как только я получу ещё одиннадцать процентов, вы потеряете небольшое состояние.

— Ничего, я пойду на этот риск, — сказал Ричард.

— Что ж, это ваш выбор, мистер Каин, а я назначаю общее собрание акционеров на тридцатое июля, и, если к тому времени вам не удастся собрать пятьдесят один процент акций, я проведу решение, которое не допустит вас к делам банка до тех пор, пока я — председатель совета директоров! — Тон Джейка Томаса из угрожающего превратился в примирительный. — Ну, может быть, теперь вы захотите пересмотреть своё отношение?

— Мистер Томас, я ясно дал понять, чего хочу. И не изменю своих намерений! — И Ричард бросил трубку.

* * *

Каждое утро Ричард получал сообщения от Тэда Коэна и банка «Чейз Манхэттен» о реакции акционеров на его объявление. К концу первой недели он приобрёл тридцать один процент акций, которые в сумме с его восемью процентами образовывали пакет в тридцать девять процентов. Если Джейк Томас и в самом деле начинал с сорока процентов, то в итоге им понадобится фотофиниш.

Через два дня после звонка Джейка Ричард получил его подробный отчёт, направленный акционерам, в котором содержался решительный совет не рассматривать предложение группы «Барон». «Иначе ваши интересы будет защищать компания, которую до последнего времени контролировал человек, осуждённый за взятки и коррупцию», — гласил последний абзац. Ричард был возмущён, а ярость Флорентины не поддавалась описанию.

— Мы должны разгромить его, правда?! — воскликнула она, сжимая кулаки.

— Это будет непросто. Я знаю, что в руках директоров и их союзников сорок процентов акций. На четыре часа сегодняшнего дня у нас сорок один процент, так что бой пойдёт за оставшиеся девятнадцать процентов, которые и решат, кто победит на собрании тридцатого июля.

До конца следующего месяца Ричард ничего не слышал о Джейке Томасе, что заставило его задуматься над тем, не собрал ли уже его противник пятьдесят один процент акций.

До собрания акционеров оставалось восемь недель, когда Ричард прочитал заявление Джейка Томаса, опубликованное в «Уолл-стрит Джорнел». В нём говорилось, что совет директоров «Лестера» предлагает к продаже два миллиона акций банка из дополнительной эмиссии, чтобы внести деньги в недавно созданный пенсионный фонд сотрудников банка.

В своём интервью репортёру «Уолл-стрит Джорнел» Джейк Томас пояснил, что это — новое слово в осуществлении отчислений из прибыли в пользу пенсионеров корпорации, пример для подражания всей стране — как в банковском сообществе, так и за его пределами.

Ричард выругался, что было ему не свойственно, и пошёл к телефону.

— Что ты сказал? — спросила Флорентина.

Ричард передал газету жене. Она читала заметку, а он набирал телефонный номер.

— И что это значит?

— Это значит, что, даже если мы и сможем собрать пятьдесят один процент имеющихся акций, новые два миллиона акций из дополнительной эмиссии будут распределены исключительно между своими, и нам не удастся победить.

— А это законно? — спросила Флорентина.

— Именно это я и собираюсь выяснить, — сказал Ричард.

Тэд Коэн ответил незамедлительно.

— Всё законно, если только вам не удастся убедить судью приостановить дополнительную эмиссию. Я сейчас как раз занимаюсь тем, что готовлю необходимые документы. Но предупреждаю: если мы не сможем получить судебный запрет, вам никогда не стать председателем совета директоров «Лестера».

В течение следующих двадцати четырёх часов Ричард бегал от одного юриста к другому и из одного зала суда в другой. Он подписал три показания под присягой, и судья в частном порядке выслушал его просьбу о запрете дополнительной эмиссии. Затем срочно составленная апелляция была представлена в комиссию из трёх судей, которые двумя голосами против одного высказались за приостановление дополнительной эмиссии до дня чрезвычайного общего собрания акционеров. Ричард выиграл сражение, но не войну. На следующее утро, придя в свой кабинет, он прочитал отчёт, в котором говорилось, что у него только сорок шесть процентов акций.

— Наверное, Томас скупил остальные, — уныло произнесла Флорентина.

— Я так не думаю, — возразил Ричард.

— Почему?

— Потому что, если у него уже есть пятьдесят один процент, ему незачем затевать этот отвлекающий манёвр с акциями для пенсионного фонда.

— Хорошо соображаешь, мистер Каин.

— Всё дело в том, — сказал Ричард, — что это он боится, что у нас уже есть пятьдесят один процент.

Последние несколько дней июня Ричард заставлял себя не звонить каждый час в «Чейз Манхэттен» и не спрашивать, сколько новых акций они купили. К 15 июля у него было сорок девять процентов акций. Ричард понимал, что Томас сможет эмитировать дополнительные голосующие акции, и это лишит его возможности взять «Лестер» под свой контроль. Более того, ограничение потока наличности в группе «Барон» заставит его тут же продать часть акций «Лестера» с большим дисконтом и убытками.

До собрания акционеров оставалась неделя, и Ричард с трудом мог заставить себя сконцентрироваться, как вдруг ему сообщили, что звонит некая Мэри Престон и хочет говорить с ним.

— Я не знаю никакой Мэри Престон, — сказал Ричард секретарю.

— Она говорит, что вы помните её под именем Мэри Бигелоу.

Ричард улыбнулся, задумавшись над тем, что могло заставить её позвонить, — он не виделся с ней с тех пор, как покинул Гарвард, — и снял трубку.

— Мэри, какой сюрприз! Или ты звонишь, чтобы пожаловаться на плохое обслуживание в каком-то из «Баронов»?

— Нет, никаких жалоб, хотя однажды мы провели в «Бароне» ночь, — если ты ещё не забыл.

— Как я могу забыть… — сказал он, хотя и не помнил.

— Я звоню, потому что мне нужен твой совет. Несколько лет назад мой внучатый дядя — Алан Ллойд — оставил мне три процента акций «Лестера». Я получила от Джейка Томаса письмо, в котором он просит меня продать мои акции совету директоров и не связываться с тобой.

У Ричарда перехватило дыхание.

— Ты слушаешь меня, Ричард?

— Да, Мэри, я просто задумался. Видишь ли, дело в том…

— Не начинай долгих речей, Ричард. Почему бы вам с женой не приехать к нам с мужем во Флориду и не посоветовать, что нам делать?

— Флорентина вернётся из Сан-Франциско только в понедельник.

— Тогда приезжай один. Я знаю, Макс будет тебе рад.

— Мне нужно пересмотреть свои планы. Перезвоню через час.

Ричард позвонил Флорентине, и она посоветовала ему бросить всё и ехать одному.

Ричард также сообщил обо всём Тэду Коэну. Тот был обрадован и поддержал совет Флорентины.

Ричард вылетел в субботу днём. В аэропорту его встретил шофёр Мэри и отвёз в огромный дом на холме, вокруг которого располагался участок земли в несколько гектаров. Мэри, одетая в костюм для верховой езды, уже ждала его. Ричард посмотрел на её рассыпанные по плечам светлые волосы и понял, что именно привлекло его в ней более десяти лет назад.

В отведённой ему спальне Ричард нашёл костюм для верховой езды, и перед ужином они с Мэри отправились на верховую прогулку по полям. Макса нигде не было видно, но Мэри сказала, что ждёт его к семи. Когда они вернулись в дом, Ричард принял ванну, переоделся и спустился в гостиную. Дворецкий налил ему хересу. Когда в комнату в вечернем платье с открытыми плечами вплыла Мэри, дворецкий, не спрашивая, налил ей виски.

— Извини, Ричард, только что позвонил Макс. Он сказал, что задерживается в Далласе и вернётся завтра днём. Он очень сожалеет, что не сможет встретиться с тобой. — Ричард не успел и слова сказать, как она продолжила: — А теперь давай ужинать, и ты объяснишь мне, зачем группе «Барон» нужны мои три процента.

Ричард подробно рассказал ей, что случилось после того, как его отец принял дела у её внучатого дяди.

— Другими словами, с моими тремя процентами банк можно будет вернуть в руки Каинов? — спросила Мэри.

— Да, — подтвердил Ричард. — Мы не знаем судьбу ещё пяти процентов, но у нас уже есть сорок девять, так что ты можешь обеспечить нам преимущество.

— Ну, это довольно просто. Я в понедельник позвоню моему брокеру и всё устрою. А теперь пойдём в библиотеку и выпьем коньяку по этому поводу.

— Ты себе не представляешь, какое это облегчение, — сказал Ричард, поднимаясь со стула и следуя за хозяйкой по длинному коридору.

Библиотека оказалась размером с баскетбольную площадку, и кресел в ней было не меньше, чем мест на трибунах. Мэри налила Ричарду кофе, а дворецкий предложил «Реми-Мартен». Хозяйка дома сказала дворецкому, что его услуги в этот вечер больше не понадобятся, и села рядом с Ричардом на диван.

— Как в старые добрые времена, — произнесла она, подвигаясь ближе к нему.

Ричард очнулся от мечтаний о том, как он займёт кресло председателя совета директоров «Лестера», и согласился с ней. Ему понравился коньяк, и он даже не заметил, как Мэри положила голову ему на плечо. Ричард налил себе ещё коньяка и сделал глоток. Внезапно Мэри обняла его и поцеловала в губы. Когда она наконец отпустила его, он сказал:

— Как в старые добрые времена, — встал и налил себе кофе. — А что задерживает Макса в Далласе?

— Он занимается газопроводом, — пояснила Мэри без особого энтузиазма.

Ричард не вернулся к ней на диван, так и оставшись стоять у камина, и в течение следующего часа узнал всё о газопроводах и немного — о Максе. Когда часы пробили двенадцать, он сказал, что пора заканчивать. Мэри молча встала и проводила его по широкой лестнице к спальне.

Ричард не мог заснуть, потому что его мозг был занят размышлениями о трёх процентах Мэри и о том, как просто теперь будет взять в свои руки управление банком, не нарушая его работу. Вдруг он услышал щелчок и увидел, как поворачивается дверная ручка, а дверь тихонько отворяется. На пороге стояла Мэри в прозрачной ночной рубашке.

— Ты не спишь?

Поначалу Ричард лежал неподвижно, пытаясь притворяться спящим, но понял, что она видела, как он ворочается, и поэтому тихо произнёс:

— Нет.

Мэри подплыла к кровати и села.

— Хочешь чего-нибудь?

— Выспаться, — ответил Ричард.

— Могу предложить два способа помочь тебе, — наклоняясь к нему и гладя его по голове, сказала Мэри. — Либо прими таблетку снотворного, либо давай займёмся любовью.

— Хорошая мысль, но я уже принял таблетку.

— Похоже, она не дала результата, поэтому надо попробовать второе средство!

Мэри стащила ночнушку через голову и бросила её на пол. Затем, не говоря ни слова, залезла под одеяло и прижалась к Ричарду.

— Чёрт возьми, мне жаль, что я уже принял снотворное, — солгал Ричард. — И я не могу остаться ещё на одну ночь.

Мэри начала целовать Ричарда в шею, а её рука скользила вниз по его телу, пока не оказалась у него между ног.

«Боже, — подумал Ричард, — я всего-навсего человек». Но тут хлопнула входная дверь. Мэри откинула одеяло, схватила ночную рубашку, подбежала к двери и быстро исчезла в темноте. Ричард натянул на себя одеяло и остаток ночи то засыпал, то просыпался.

Когда на следующее утро он спустился к завтраку, то увидел, что Мэри болтает с немолодым человеком, который, видимо, когда-то был весьма привлекательным.

Мужчина поднялся и обменялся рукопожатием с Ричардом.

— Позвольте представиться. Я Макс Престон, — сказал он. — Я не планировал приезжать на эти выходные, но дела закончились быстрее, чем я предполагал, и мне удалось сесть на последний самолёт из Далласа. Я бы не хотел, чтобы вы покинули мой дом, не испытав настоящее гостеприимство южанина.

За завтраком Макс и Ричард поболтали о проблемах, с которыми они сталкиваются на Уолл-стрит. Они погрузились в глубокую дискуссию о новых налоговых законах Никсона, когда вошёл дворецкий и объявил, что шофёр ждёт мистера Каина, чтобы отвезти в аэропорт.

Престоны проводили Ричарда к поджидавшей его машине. Ричард поцеловал Мэри в щёку и поблагодарил её за всё, а с Максом обменялся рукопожатием.

— Надеюсь, мы увидимся, — сказал Макс.

— Отличная идея. Позвоните мне, когда в следующий раз будете в Нью-Йорке.

Мэри приветливо улыбнулась ему.

«Роллс-Ройс» поехал по длинной аллее, а Мэри и Макс махали ему вслед. Когда самолёт взлетел, Ричард испытал огромное чувство облегчения. Стюардесса подала ему коктейль, и он начал думать о планах на понедельник. К его радости, Флорентина ждала его дома с готовым ужином.

— Акции наши! — взволнованно сообщил Ричард и за ужином рассказал все подробности.

На следующее утро он позвонил Джейку Томасу и проинформировал, что у него теперь — большинство акций.

— Как только сертификаты окажутся в руках моих адвокатов, я приду в банк и дам вам знать, каким образом хочу осуществить передачу управления.

— Конечно, — сказал Томас упавшим голосом. — Но могу я поинтересоваться, у кого вы купили недостающие акции?

— Я купил их у моей старой знакомой миссис Мэри Престон.

На другом конце провода воцарилось молчание.

— Эта не та миссис Престон, что живёт во Флориде? — спросил Джейк Томас.

— Та самая, — торжествующе произнёс Ричард.

— Тогда вам незачем трудиться и приходить в банк, мистер Каин. Миссис Престон продала нам свои три процента акций «Лестера» ещё четыре недели назад, и сертификаты сделки у нас на руках.

Телефон разъединился, а Ричард продолжал стоять с открытым ртом.

— Тебе надо было переспать с этой бабой! Готова поспорить, что Джейк Томас так и сделал, — заявила Флорентина.

— А ты легла бы в постель со своей студенческой любовью Скоттом Робертсом в подобных условиях?

— Боже сохрани, конечно нет!

— Ну, вот ты и ответила.

Ночью Ричард лежал без сна, думая о том, где взять недостающие два процента. Теперь становилось очевидным, что каждая из сторон владеет сорока девятью процентами. Тэд Коэн уже предупредил его, что следует посмотреть в глаза реальности и начать думать о том, как выручить максимальную сумму наличными за акции, которыми он владеет. Возможно, стоит начать массированный сброс акций 29 июля — за день до собрания? Он заворочался и попытался заснуть, но тут Флорентина вздрогнула и проснулась.

— Ты не спишь? — тихо спросила она.

— Нет, всё думаю о двух процентах.

— Я тоже. А помнишь, твоя мать говорила, как кто-то купил два процента акций «Лестера» у Питера Парфита от имени твоего отца, чтобы мой отец не мог до них добраться?

— Да, помню.

— Что ж, может быть, они не слышали о нашем предложении…

— Дорогая моя, оно напечатано во всех американских газетах! — Ричард снял телефонную трубку.

— Кому ты звонишь?

— Матери.

— В четыре часа утра? Ты не можешь звонить матери посреди ночи.

— Могу и должен.

— Я ни за что не сказала бы тебе, если б знала, что ты так поступишь.

— Дорогая моя, у нас только два с половиной дня до момента, когда я потеряю тридцать пять миллионов долларов, а владелец акций, возможно, живёт в Австралии.

— Хорошо соображаешь, мистер Каин!

Ричард набрал номер и стал ждать. Ему ответил сонный голос.

— Мама?

— Да, Ричард, а который час?

— Четыре утра, мама. Извини, что беспокою тебя, но мне больше не к кому обратиться. А теперь послушай меня внимательно. Ты как-то говорила, что друг отца купил у Питера Парфита два процента акций «Лестера», чтобы те не попали в руки отца Флорентины. Ты можешь вспомнить, кто это был?

Наступило молчание.

— Кажется, да. Я сейчас вспомню, дай мне собраться с мыслями. Да, это был старый друг Уильяма из Англии, тоже банкир, который учился с ним в Гарварде. Сейчас я вспомню имя.

Ричард задержал дыхание, а Флорентина села в постели.

— Эмсон, Колин Эмсон, председатель… Боже, я не помню чего.

— Не беспокойся, мама, этого достаточно. Иди спать дальше.

— Какой ты внимательный и чуткий сын, — сказала миссис Каин и повесила трубку.

— Ну что? — спросила Флорентина.

— Приготовь мне завтрак. — И Ричард снова поднял трубку. — Дайте оператора международной связи. Который теперь час в Лондоне?

— Семь минут десятого.

Ричард пролистал записную книжку и назвал номер телефона своего бывшего сослуживца, работающего теперь в лондонском филиале «Бэнк оф Америка».

— Джонатан Коулмен слушает, — раздался голос в трубке.

— Доброе утро, Джонатан. Это Ричард Каин.

— Рад слышать тебя, Ричард. Чем могу помочь?

— Мне нужна срочная информация. Каким банком управляет Колин Эмсон?

— Минутку, я посмотрю в «Банковском ежегоднике». — Ричард мог слышать, как перелистываются страницы. Вскоре он получил ответ: — «Роберт Фрезер и компания». Только он теперь сэр Колин Эмсон.

Ричард узнал номер телефона Эмсона, записал его на уголке конверта, поблагодарил Джонатана и после завершения разговора с ним вновь заказал международную связь.

— «Роберт Фрезер и компания», — послышалось наконец в трубке.

— Могу я поговорить с сэром Колином Эмсоном?

— Кто его спрашивает?

— Ричард Каин из группы «Барон», Нью-Йорк.

— Не вешайте трубку.

— Доброе утро, это Эмсон.

— Доброе утро, сэр Колин. Меня зовут Ричард Каин, по-моему, вы знавали моего отца.

— Конечно. Мы вместе учились в Гарварде. Ваш отец — славный малый. Я с огорчением прочитал в газетах о его смерти. Я тогда написал письмо вашей матери. Откуда вы звоните?

— Из Нью-Йорка.

— Как рано вы, американцы, просыпаетесь. Чем могу вам помочь?

— Вы ещё владеете двумя процентами акций банка «Лестер»? — Ричард боялся дышать.

— Да, владею. Заплатил за них королевский выкуп. Впрочем, жаловаться не приходится. Ваш отец в своё время очень мне помог.

— Не хотите ли рассмотреть возможность их продажи?

— Если мне предложат за них хорошую цену.

— Что вы считаете хорошей ценой?

Долгая тишина.

— Восемьсот тысяч долларов.

— Принимаю ваше предложение! Но я должен получить акции завтра. Я срочно оформлю банковский перевод, но сможете ли вы закончить всю бумажную работу к моему приезду?

— Конечно, мой мальчик, — сказал Эмсон без колебаний. — Я пошлю в аэропорт машину, которая будет ждать вас. Она же поступит в ваше распоряжение, пока вы будете в Лондоне.

— Благодарю вас, сэр Колин.

— Полегче вы с этим «сэром», молодой человек! Я в таком возрасте, когда достаточно просто имени. Дайте мне знать, когда хотите приехать, и всё будет готово.

— Благодарю вас… Колин.

Ричард повесил трубку. К шести часам утра он уже был в аэропорту Кеннеди, где зарезервировал место в самолёте, вылетавшем в Лондон в девять пятнадцать. Он также купил билет на обратный рейс, прибывающий в Нью-Йорк в час тридцать пять следующего дня. Таким образом, до собрания акционеров в среду в два часа дня у него оставалось ровно двадцать четыре часа.

* * *

В семь часов Ричард уже сидел в кабинете и писал приказ о переводе восьмисот тысяч долларов в банк «Роберт Фрезер и компания», Олбермарл-стрит, Лондон, на имя сэра Колина Эмсона. Ричард знал, что деньги будут в банке задолго до его прибытия. В семь тридцать он поехал в аэропорт и прошёл регистрацию, прилетев в Хитроу точно по расписанию. Сэр Колин Эмсон умел держать слово: Ричарда ждал водитель, который доставил его в лондонский «Барон». Когда Ричард отметился в регистрационной книге отеля, ему вручили письмо от сэра Колина, который предлагал встретиться в девять часов утра на следующий день.

Ричард неспешно поужинал в своих апартаментах и перед сном позвонил Флорентине, чтобы рассказать ей последние новости.

На следующее утро в девять часов Ричард вошёл в двери банка «Роберт Фрезер и компания», который располагался в нескольких сотнях метров от отеля «Барон». Секретарь провела его в кабинет сэра Колина Эмсона.

— Ни секунды не сомневался, что вы придёте вовремя, старина. Ваши восемьсот тысяч долларов поступили на мой счёт ещё вчера к концу рабочего дня, поэтому мне остаётся лишь подписать в присутствии свидетеля сертификат о передаче акций.

Эмсон вызвал секретаршу. Она зашла в кабинет и засвидетельствовала подпись сэра Колина на сертификате о передаче акций.

Ричард проверил документы, поставил там, где требовалось, свою подпись, и получил расписку на восемьсот тысяч долларов.

— Ну что ж, будем надеяться, что ваши хлопоты, связанные с поездкой в Лондон, оправдаются, и вы станете председателем совета директоров «Лестера».

Ричард с удивлением уставился на старика с белыми моржовыми усами, лысой головой и военной выправкой.

— У меня и в мыслях не было, что вы понимаете…

— Не хотите ли вы, американцы, сказать, что мы тут спим и ничего не замечаем? А теперь поспешите в Хитроу, и вы успеете на своё собрание…

Шофёр сэра Колина отвёз Ричарда в Хитроу. Ричард рассчитывал прилететь в Нью-Йорк, имея в запасе двадцать четыре часа. Он сидел в зале ожидания, читая «Таймс». За окнами висел густой туман. Посадка уже задерживалась на тридцать минут, когда по радио объявили, что все рейсы откладываются из-за тумана.

Ричард обошёл кассы всех авиакомпаний, выясняя, какой самолёт будет отправлен первым. Оказалось, что это рейс «Эйр Канада» в Монреаль. Ричард заказал себе билет на него, узнав, что его самолёт — авиакомпании «Панамерикен» — в списке ожидания на взлёт стоит двадцать восьмым. Заодно он заказал билет на самолёт из Монреаля в Нью-Йорк. Каждые тридцать минут он названивал в «Панамерикен» и «Эйр Канада», но вежливый и равнодушный голос неизменно отвечал:

— Извините, сэр, но туман ещё не рассеялся.

В два часа дня Ричард позвонил Флорентине и предупредил её о задержке.

Наконец, в семь часов вечера, по радио объявили:

— К сожалению, все вылеты из Хитроу откладываются до утра, кроме рейса 006 «Иранэйр» в Джидду и рейса 009 «Эйр Канада» в Монреаль.

Ричарда спасла его предусмотрительность: он знал, что через несколько минут на этом рейсе не будет ни одного свободного места. Он расположился в первом классе. Вылет ещё немного задержали, и самолёт побежал по взлётной полосе в начале девятого. Полёт прошёл без происшествий, и, приземлившись в аэропорту Монреаля, Ричард сразу же бросился к кассам «Панамерикен», но узнал, что опоздал на последний самолёт до Нью-Йорка всего на несколько минут. Он громко выругался.

— Не волнуйтесь, сэр, завтра утром есть рейс в десять двадцать пять.

— И когда он прибывает в Нью-Йорк?

— В одиннадцать тридцать.

— У меня останется всего два с половиной часа, — пробормотал Ричард. — Я хочу нанять частный самолёт! — произнёс он громко.

— После десяти тридцати вечера все вылеты с нашего аэродрома запрещены, сэр.

— Чёрт возьми! — возмутился Ричард и был вынужден снять номер в «Бароне» рядом с аэропортом, откуда и позвонил Флорентине.

— Ты где сейчас? — спросила она.

— В «Бароне» при аэропорте Монреаля.

И Ричард рассказал ей, что случилось.

— Хорошо, мистер Каин. Наш водитель встретит тебя завтра в аэропорту Нью-Йорка, а мы с мистером Коэном будем держаться за наши сорок девять процентов акций в ожидании твоего появления на собрании акционеров в «Лестере». Так что, если ты привезёшь ещё два, Джейк Томас отправится за пособием по безработице.

— Как ты можешь быть такой хладнокровной?

— Но ты ведь ещё ни разу меня не подвёл. Спи спокойно.

Наутро Ричард прибыл в аэропорт за несколько часов до посадки в самолёт. Вылет вновь немного задерживался, но командир корабля уверил пассажиров, что они всё равно успеют в аэропорт Кеннеди к одиннадцати тридцати. Багажа у Ричарда не было, и он надеялся прибыть за полтора часа до собрания.

При подлёте к Нью-Йорку самолёт начал кружить над городом. Пассажиры услышали голос командира корабля:

— Говорит капитан Джеймс Макензен. Я прошу прощения за задержку, но мы вынуждены ждать из-за большого количества прибывающих самолётов, задержанных в Лондоне.

Ричард от злости ударил себя по колену.

Пять минут, десять минут, пятнадцать минут…

Самолёт начал снижение и коснулся бетона в двенадцать двадцать семь. Ричард бегом пересёк здание аэровокзала. Он даже промчался мимо своего шофёра, который поспешил за ним на парковку. Оставался один час и двадцать минут. Ричард вполне успевал к началу собрания.

— Жми! — велел он шофёру.

— Да, сэр.

Они выехали на шоссе, ведущее к городу. И тут Ричард услышал вой сирены. Их машину обогнал полицейский на мотоцикле и приказал прижаться к обочине. Ричард выскочил из машины и попытался объяснить, что речь идёт о жизни и смерти.

— Все вы так говорите, — сказал полицейский. — Разве что иногда: «Жена рожает».

Ричард оставил шофёра разбираться с полицейским, а сам попытался поймать такси. Но они все были заняты. Через шестнадцать минут полицейский позволил им ехать дальше, но неподалёку от Уолл-стрит машина плотно застряла в пробке. Было без шести минут два, когда у Ричарда лопнуло терпение. Он выскочил из машины, пробежал три квартала, расталкивая прохожих, и услышал, как часы на церкви Святой Троицы пробили два…

Ричард ворвался в зал заседаний банка «Лестер», где около пятисот человек внимательно слушали выступление председателя совета директоров. Его встретили спокойный взгляд и понимающая улыбка стоящего на трибуне Джейка Томаса. Ричард понял, что опоздал. Флорентина сидела в первом ряду с опущенной головой. Ричард пристроился в заднем ряду и услышал завершение речи председателя совета директоров:

— Все мы понимаем, что решения, принятые сегодня, служат интересам банка «Лестер», который продолжит играть роль одного из ведущих финансовых учреждений Америки. В тех обстоятельствах, с которыми столкнулся совет директоров, никого не удивит моя просьба… — Ричарду стало плохо. — А теперь я считаю своим последним долгом на посту председателя совета директоров представить вам нового председателя мистера Ричарда Каина!

Ричард не верил своим ушам. Он пошёл к трибуне, а вся аудитория встала и зааплодировала. Джейк Томас пожал ему руку и уступил место на трибуне.

— Мне нечего сказать по этому случаю, — начал ошеломлённый Ричард. — Разве что заверить вас, что банк «Лестер» будет хранить традиции, которые чтил во время своего председательства мой отец. Вся моя деятельность будет направлена на достижение этой цели. — Он улыбнулся и добавил: — Благодарю вас всех за то, что собрались здесь сегодня. Теперь я буду ждать встречи с вами на ежегодном собрании.

Раздался ещё один взрыв аплодисментов, и акционеры стали расходиться.

Им пришлось спасаться бегством от желающих пообщаться. Флорентина увела Ричарда в кабинет председателя. Он посмотрел на портрет своего отца, висевший над камином, а затем повернулся к жене.

— Как тебе это удалось?

— Когда ты позвонил из Монреаля, я испугалась, что ты не сможешь вовремя прибыть на собрание. Я связалась с Джейком Томасом и попросила его принять меня за двадцать минут до начала собрания акционеров. Если б ты прибыл вовремя, я не пошла бы на конфронтацию с мистером Томасом, но ты не успел. На встрече я проинформировала Джейка Томаса, что мы собрали пятьдесят один процент акций «Лестера». Он не поверил, но, когда я упомянула имя сэра Колина Эмсона, побледнел. Я выложила перед ним на стол пачку сертификатов и, не дав их проверить, сказала, что, если он продаст мне свои собственные два процента акций «Лестера» до двух часов, я заплачу за них полноценные четырнадцать долларов за каждую. И добавила, что он должен подписать документ, в котором будет содержаться прошение об отставке и обязательство не предпринимать никаких попыток вмешиваться в дела банка. Я также порекомендовала ему предложить в качестве председателя твою кандидатуру, хотя в документе этого не было.

— Боже, у тебя нервы десятерых мужиков! И что ответил мистер Томас?

— Сначала он спросил: а что, если я откажусь? Я сказала: если вы откажетесь, я уволю вас со скандалом и не выплачу компенсацию за потерю работы.

— А потом?

— Он подписал всё, что нужно, не консультируясь даже со своими директорами.

— Прекрасная комбинация — и в задумке, и в исполнении!

— Благодарю вас, мистер Каин! Я всё-таки надеюсь, что теперь, когда ты стал председателем совета директоров банка, ты перестанешь мотаться по всему миру, садиться на отложенные рейсы, опаздывать на собрания и ничем не компенсировать причинённый ущерб…

На следующее утро Ричард читал статью в «Уолл-стрит Джорнел»:

«Ричард Каин, похоже, выиграл бескровную войну и стал председателем совета директоров банка „Лестер“. Акционеры голосовали открыто, кандидатура была предложена уходящим в отставку прежним председателем Джейком Томасом и единодушно одобрена.

Многие акционеры отметили на собрании традиции, положенные в основу работы банка покойным Уильямом Лоуэллом Каином, отцом нынешнего председателя совета директоров. Акции „Лестера“ на нью-йоркской фондовой бирже к концу дня поднялись на два пункта».

— Думаю, что мы больше никогда не услышим о Джейке Томасе, — сказала Флорентина.

 

23

— А кто такой майор Абанджо? — спросила Флорентина.

— Молодой армейский офицер, который стоит за сегодняшним переворотом в Намбаве.

— А почему тебя так взволновал переворот в маленькой африканской стране?

— В 1966 году эта маленькая африканская страна заключила с банком «Лестер» соглашение о кредите в триста миллионов долларов, и срок выплаты по нему наступает через три месяца.

— И мы попали на триста миллионов? — удивилась Флорентина.

— Нет. Мы участвовали в этом только на пятнадцать процентов, а оставшиеся двести пятьдесят пять миллионов разделили между тридцатью семью другими финансовыми институтами.

— А мы можем пережить потерю сорока пяти миллионов?

— Да, можем, пока группа «Барон» числится в наших друзьях, — сказал Ричард, улыбаясь жене. — Ведь это наша прибыль за три года, я не говорю уже о тяжёлом ударе по нашей репутации в глазах тридцати семи банков и неизбежном завтрашнем снижении нашей капитализации на фондовом рынке.

На следующий день курс акций «Лестера» на бирже упал даже сильнее, чем предполагал Ричард, и произошло это по двум причинам. Первой стало заявление самозваного президента Намбаве майора Абанджо о том, что он не будет соблюдать соглашения, которые предыдущее правительство заключило с «фашистскими режимами», включая США, Великобританию, Францию, Германию и Японию.

Вторая причина стала ясной после того, как Ричарду позвонил репортёр «Уолл-стрит Джорнел» и спросил, не хочет ли он сделать заявление относительно переворота в Намбаве.

— Но мне вообще-то нечего сказать об этом, — ответил Ричард, пытаясь создать впечатление, что в этом событии не больше проблем, чем в смахивании мухи с рукава рубашки. — Полагаю, что вопрос утрясётся в течение нескольких дней… В конце концов, это не единственный кредит, в котором участвует наш банк.

— Мистер Джейк Томас может не согласиться с такой точкой зрения, — сказал журналист.

— А вы говорили с мистером Томасом? — недоверчиво поинтересовался Ричард.

— Да, мистер Каин, он некоторое время назад позвонил в «Джорнел» и имел неофициальную беседу с издателем. Он сказал, что не удивится, если «Лестер» не выдержит такой потребности в наличности.

— Без комментариев! — И Ричард повесил трубку.

По просьбе Ричарда Флорентина созвала совет директоров группы «Барон», чтобы обеспечить «Лестеру» достаточную финансовую поддержку. К удивлению Ричарда и Флорентины, Джордж Новак очень сомневался в том, что группа «Барон» должна впутывать себя в проблемы банка. Он сказал, что никогда не одобрял использование акций «Барона» в качестве обеспечения захвата банка.

— Тогда я промолчал, но во второй раз этого делать не буду! — заявил Джордж. — Вы подумали, что и банк и мы можем кончить тем, что разоримся?

— Но сумма, о которой идёт речь, не так велика для группы «Барон», — возразил Ричард.

— Авель всегда считал, что любой убыток в десятикратном размере отражается на прибыли, — сказал ему Джордж. — А какие ещё кредиты вы выдали по всему миру государствам, правительства которых могут быть свергнуты, пока мы спим?

— За пределами ЕЭС — ещё только один, это кредит шаху Ирана на двести миллионов долларов. В нём мы тоже играем ключевую роль в сумме тридцать миллионов долларов, но Иран ни разу ни на час не просрочил выплату процентов по нему.

— А когда наступает срок последнего платежа?

Ричард перелистал толстое досье, которое лежало на столе перед ним, и провёл пальцем по колонке цифр. Он был задет таким отношением Джорджа, но рад тому, что хорошо подготовился к любому возможному вопросу.

— Девятнадцатого июня 1978 года.

— Тогда я хочу гарантий, что ваш банк не будет участвовать в возобновлении кредита после этой даты.

— Что? — удивился Ричард. — Но шах Ирана надёжен как Банк Англии.

— Который оказался не столь надёжен в последнее время.

Ричард начинал сердиться и собирался ответить, но в разговор вступила Флорентина.

— Подожди, Ричард. Джордж, а если «Лестер» согласится не возобновлять кредит шаху в 1978 году и не будет предоставлять новые займы странам третьего мира, вы, в свою очередь, готовы дать согласие на выделение группой «Барон» сорока пяти миллионов на покрытие убытков от контракта с Намбаве?..

— Нет, мне нужны более убедительные доказательства.

— Например, какие? — взорвался Ричард.

— Ричард, тебе не следует повышать голос! Я всё ещё почётный президент группы «Барон». Авель тридцать лет создавал эту империю и поднял её на сегодняшний уровень, а я не хочу, чтобы такое достижение было развалено за тридцать минут.

— Извините, — сказал Ричард. — Я последние четыре дня мало спал. Что ещё вы хотели бы знать, Джордж?

— Кроме кредита шаху, у «Лестера» есть ещё обязательства по кредитам и займам размером больше десяти миллионов?

— Нет. Большинство таких кредитов обслуживается главными банками, такими как «Чейз» или «Кемикл», а мы в них участвуем в небольшом проценте от всей суммы. Джейк Томас в своё время почувствовал, что богатая магнием и медью Намбаве стала тёмной лошадкой, на которую надо поставить.

— Мы уже на собственной шкуре поняли, как сильно может ошибаться мистер Томас, — парировал Джордж. — А какие кредиты на сумму свыше пяти миллионов выдал банк?

— Два, — ответил Ричард. — Один — электрической компании Австралии под гарантии правительства, а второй — английской «ICI». Оба — на пять лет с твёрдым графиком возврата, и платежи всегда шли в соответствии с ним.

— Итак, если группа «Барон» подпишется под обязательствами на сумму в сорок пять миллионов долларов, сколько времени понадобится «Лестеру», чтобы покрыть убытки?

— Это будет зависеть от того, какой процент назначит кредитор и каким будет срок возврата.

— Пятнадцать процентов на пять лет.

— Пятнадцать процентов? — повторил шокированный Каин.

— Группа «Барон» не занимается благотворительностью, Ричард, и пока я — президент группы, она не будет заниматься поддержкой ненадёжных банков. Мы по профессии — отельеры и за последние тридцать лет получаем семнадцать процентов дохода на каждый вложенный доллар. Если мы ссудим вас сорока пятью миллионами долларов, вы сможете вернуть их через пять лет при пятнадцати процентах годовых?

Ричард заколебался, начал что-то подсчитывать на бумаге, ещё раз сверился с досье и только потом ответил:

— Да, я уверен, что за пять лет мы вернём всё до цента, даже если окажется, что африканский контракт полностью провалился.

— Я думаю, мы именно так и должны относиться к тому контракту, — сказал Джордж. — По моим данным, бывший глава государства король Эробо сбежал в Лондон, снял апартаменты в «Кларидже» и подыскивает дом в Челси. Похоже, у него в швейцарских банках больше денег, чем у кого бы то ни было, кроме шаха Ирана. Не думаю, что он будет спешить с возвращением в Африку, и я не могу его в этом винить. — Ричард попытался улыбнуться, а Джордж продолжил: — Я согласен покрыть африканский кредит на указанных условиях и желаю вам удачи, Ричард. Раскрою вам маленький секрет: Авелю Джейк Томас нравился не больше, чем вам, это и послужило мне руководством к действию. Надеюсь, вы простите меня, но мне пора. Я обедаю с Конрадом Хилтоном, а за последние тридцать лет он ни разу не опоздал.

Когда дверь за Джорджем закрылась, Ричард повернулся к Флорентине.

— Боже мой! Как ты думаешь, на чьей он стороне?

— На нашей, — ответила Флорентина. — Теперь я понимаю, почему мой отец спокойно доверил ему управление группой, когда ушёл воевать с немцами.

На следующий день в «Уолл-стрит Джорнел» было опубликовано заявление, подтверждающее, что группа «Барон» покрыла убытки «Лестера», и акции банка вновь стали расти.

— А что нам делать с Джейком Томасом? — спросила Флорентина Ричарда.

— Начхать на него, — ответил он. — Время на моей стороне. Ни в один банк Нью-Йорка его не возьмут на работу, узнав, что он склонен бегать к журналистам.

— Но как об этом узнают?

— Дорогая, если знает «Уолл-стрит Джорнел», значит, знают все.

Ричард оказался прав, что подтвердил директор Банковского треста, с которым он вместе обедал всего неделю спустя:

— Мистер Томас нарушил золотое банковское правило. Впредь ему будет трудно завести даже чековую книжку.

* * *

Флорентина решила, что настал момент проинспектировать отели «Барон» в Европе. Её сотрудники разработали подробный маршрут, который включал в себя Рим, Мадрид, Лиссабон, Западный Берлин, Амстердам, Стокгольм, Лондон и даже Варшаву. По дороге в аэропорт она сказала Ричарду, что спокойно оставляет за себя Джорджа.

— Я буду скучать без тебя, дорогая!

— Перестань, не будь таким сентиментальным. Ты же знаешь, что мне надо всю оставшуюся жизнь работать не покладая рук, чтобы ты сохранил за собой пост председателя совета директоров банка.

— Я люблю тебя, — сказал Ричард.

Флорентина поцеловала мужа на прощание.

Шофёр отвёз Ричарда в офис. Сразу по прибытии Ричард позвонил в Лондон «Картье», дал ясные указания о том, чего он хочет, и попросил, чтобы всё было готово через восемнадцать дней.

* * *

Когда Ричарду пришлось готовить ежегодный отчёт банка, коммунистический африканец сводил его с ума. Если б не он, отчётность «Лестера» выглядела бы весьма прибыльной, а он так надеялся превзойти цифры Джейка Томаса на первом же году своего правления. Теперь же акционеры запомнят только одно: что по сравнению с 1970 годом банк понёс огромные убытки.

Ричард следил за графиком перемещений Флорентины и звонил ей в каждую столицу. Ей явно нравилось всё, что она видела, хотя у неё и возникли некоторые соображения по улучшению дел. Флорентина убедилась, что отели в Европе прекрасно управляются местными директорами группы «Барон». Все дополнительные траты производились только по её указанию и были направлены на повышение архитектурных стандартов. Когда она позвонила из Парижа, Ричард сообщил, что Уильям завоевал премию класса по математике, и теперь он убеждён, что их сын будет принят в школу Святого Павла. А Аннабель стала прилежнее заниматься в школе и поднялась с последнего места в классе. Это были замечательные новости.

— Куда ты направишься теперь? — спросил Ричард.

— В Лондон.

— Отлично, мне кажется, я попрошу тебя позвонить кое-кому в Лондоне, — сказал он с улыбкой и положил трубку.

Он услышал голос Флорентины гораздо раньше, чем предполагал. В начале шестого следующего утра зазвонил телефон.

— Я люблю тебя! — послышалось в трубке.

— Дорогая, ты знаешь, который час?

— Начало первого.

— В Нью-Йорке восемь минут шестого.

— Я просто хотела сказать тебе, как мне понравилась брошка с бриллиантами. — Ричард улыбнулся. — Я надену её на обед с сэром Колином и леди Эмсон! Кстати, не знаю, интересно ли это тебе, но в здешних новостях передали сообщение о каком-то майоре Абанджо, которого убили во время контрпереворота в Центральной Африке. А старый король с триумфом возвращается на родину.

— Что?!

— Король только что дал интервью, и я просто повторяю то, что он сказал: «Моё правительство останется верным своим обязательствам перед нашими друзьями на Западе». Теперь, когда ему вернули корону, он выглядит таким счастливым. Спокойной ночи, мистер Каин!

* * *

Когда Флорентина вернулась в Нью-Йорк после трёхнедельной поездки, она сразу же взялась за перемены, которые наметила во время тура по Европе, и к концу 1972 года смогла заметно увеличить прибыли. Благодаря королю Эробо, который оказался верен своему слову, Ричард не отставал от неё.

В октябре 1973 года во сне мирно умер Джордж Новак, и лишь после его смерти Флорентина в полной мере осознала, какой огромный вклад внёс Джордж в развитие группы «Барон». В своём завещании он всё оставил Польскому Красному Кресту и в короткой записке, адресованной Ричарду, просил быть его душеприказчиком.

Ричард до последней мелочи выполнил завещание Джорджа и даже слетал в компании Флорентины в Варшаву на встречу с президентом Польского Красного Креста, во время которой обсудил наилучшие способы выполнения воли Джорджа Новака.

После возвращения из Варшавы Флорентина сказала мужу, что Джордж многому научил её при жизни, но продолжает подсказывать ей и после смерти.

— О чём ты говоришь?

— Джордж отдал всё на благотворительность, обратив наше внимание на то, что мой отец редко делал пожертвования, разве что на политические партии и на польское дело. Да и сама я так же невнимательна, поэтому, если ты сделаешь в ежегодном отчёте группы дополнение в виде уменьшения налогооблагаемой базы за счёт пожертвований на благотворительность, я пойму тебя правильно.

— Что ты имеешь в виду?

— Почему бы нам не создать фонд в память о наших отцах? Давай объединим наши две семьи вместе. То, что они не успели сделать в своей жизни, мы сделаем в нашей. Группа «Барон» может перечислить два миллиона долларов в такой фонд.

Ричард не уставал удивляться смелому, решительному подходу Флорентины к любому начинанию, пусть даже она серьёзно и не задумывалась над тем, кто будет заниматься повседневной рутиной, когда их новое предприятие встанет на ноги.

— Мы могли бы расходовать проценты с капитала на помощь иммигрантам в первом поколении, которым не выпал шанс получить достойное образование, — продолжила Флорентина.

— А ещё мы объявим стипендии для особо одарённых детей, независимо от того, из каких они семей, — поддержал её Ричард.

— Отличная мысль, мистер Каин, и будем надеяться, что время от времени кто-то будет достоин обоих пособий.

— Твой отец был бы как раз таким!

Тэда Коэна попросили составить документы для фонда, в которых были бы отражены все пожелания обоих Каинов. Когда фонд заработал, американская пресса приветствовала такое финансовое начинание.

Репортёр из «Чикаго Сан-Таймс» позвонил Коэну, чтобы спросить, чем обусловлено название фонда. Коэн объяснил, что «Ремаген» — это место, где во время Второй мировой войны подполковник Росновский спас жизнь капитану Каину, хотя и не знал об этом.

— А скажите, мистер Коэн, кто станет директором фонда «Ремаген»?

— Профессор Луиджи Ферпоцци.

И банк «Лестер», и группа «Барон» в следующем году покоряли всё новые вершины. Флорентина посетила отели на Ближнем Востоке и в Африке. Король Эробо дал приём в её честь, когда она прибыла в Намбаве. Флорентина пообещала построить отель в столице, но от неё так и не удалось добиться объяснения, почему банк «Лестер» не участвует в новом международном кредите королю.

Уильям хорошо закончил первый год обучения в школе Святого Павла, проявив такую же склонность к математике, как и его отец. Успехи Аннабель были не столь разительны, хотя её учительница и отметила, что она стала заниматься гораздо лучше.

* * *

На шестой год работы в качестве президента группы Флорентина вдруг обнаружила, что повторяется. Группа «Барон» была теперь такой эффективной, а команда её менеджеров — такой компетентной, что никто даже не обратил внимания, когда однажды утром она не пришла на работу.

В тот вечер Флорентина сказала Ричарду:

— Мне стало скучно. Пришло время заняться чем-нибудь ещё, кроме наращивания империи моего отца.

Ричард улыбнулся, но промолчал.

 

24

— Догадайся с трёх раз, кто это.

— Ну, хотя бы намекни, — сказала Флорентина, раздражённая тем, что голос в телефонной трубке ей знаком, но она не может определить, кому он принадлежит.

— Красивый интеллигентный национальный идол.

— Пол Ньюман?

— Холодно.

— Роберт Редфорд?

— Ещё холоднее. Последний шанс.

— Мне нужна подсказка.

— Отвратительный французский, почти такой же английский, и влюблён в тебя.

— Эдвард, Эдвард Винчестер! Голос из прошлого, только звучит так, будто ты совсем не изменился.

— Не надо выдавать желаемое за действительное. Мне уже сорок, кстати, и тебе будет столько же в будущем году.

— Как же так может быть, если мне в этом году исполнилось двадцать четыре?

— Как, опять?

— Нет, я последние пятнадцать лет пролежала в холодильнике.

— Я бы так не сказал: я ведь слежу за твоими успехами. Ты становишься всё сильнее и сильнее.

— А как дела у тебя?

— Я партнёр в «Уинстон и Строун», юридической фирме в Чикаго.

— Женат?

— Нет, я решил дождаться тебя.

— Ну, тебе понадобилось так много времени, чтобы сделать предложение, — засмеялась Флорентина, — что придётся предупредить тебя, что я уже пятнадцать лет замужем, у меня сын четырнадцати лет и дочь — двенадцати.

— Хорошо, тогда не буду делать предложение, но я хотел бы встретиться с тобой. По личному делу.

— Личное дело? Звучит интригующе.

— Если я прилечу в Нью-Йорк в один из дней на следующей неделе, мы сможем пообедать вместе?

— С удовольствием, — Флорентина перелистала календарь. — Как насчёт следующего вторника?

— Подходит. Давай в «Четырёх временах года» в час дня.

— Я буду там.

Флорентина положила трубку и откинулась в кресле. За шестнадцать лет у неё не было никаких контактов с Эдвардом, если не считать открыток к Рождеству. Она подошла к зеркалу и всмотрелась в своё отражение. Несколько небольших морщинок начали собираться вокруг глаз и рта. Она повернулась боком и внимательно осмотрела себя, чтобы убедиться, что ещё сохранила хорошую фигуру. Она не чувствовала себя старой. Да, у неё красивая дочь, на которую оборачиваются молодые люди на улицах, и сын-тинейджер, за которым надо приглядывать, но она и Ричард не выглядят на свои годы. Хоть у Ричарда и появились седые прядки на висках, и волосы уже не столь густые, но он так же строен и энергичен, как в день, когда они встретились. Звонок Эдварда впервые заставил Флорентину задуматься о своём возрасте. В следующий раз ей придётся задуматься о смерти. В прошлом году умер Тэд Коэн. Из того поколения в живых остались только Кэтрин Каин и её мать…

* * *

Флорентина прибыла в «Четыре времени года» в самом начале второго. «Узнаю ли я Эдварда?» — подумала она. Поднявшись по широкой лестнице, Флорентина увидела, что он дожидается её наверху.

— Эдвард! — воскликнула она. — Ты совсем не изменился.

Он засмеялся.

— Нет-нет, — поддразнила его она. — Я всегда любила седые волосы, а небольшой лишний вес тебе идёт. Так, по-моему, и должен выглядеть выдающийся адвокат из моего родного города.

Он поцеловал её в обе щеки, она взяла его под руку, и они пошли за метрдотелем к своему столику. Их ждала большая бутылка шампанского.

— Шампанское — как мило! А что празднуем?

— Нашу с тобой встречу, дорогая моя. — Эдвард заметил, что Флорентина задумалась. — Что-то не так?

— Нет, я просто вспомнила, как сидела в слезах на полу Латинской школы для девочек, а ты отрывал лапу у Франклина Рузвельта, а затем облил его чернилами.

— Ты сама напросилась, когда повела себя как последняя воображала! Ну что, будем заказывать? Мне надо поговорить с тобой об очень многих вещах.

— Я заинтригована, — сказала Флорентина, после того как они сделали заказ.

— Чем?

— Для чего юрист из Чикаго полетел в Нью-Йорк на встречу с хозяйкой сети гостиниц?

— Я приехал не как адвокат из Чикаго. Я приехал как казначей отделения Демократической партии графства Кук.

— Я пожертвовала сто тысяч долларов демократам Чикаго в прошлом году. И обрати внимание: Ричард пожертвовал сто тысяч долларов республиканцам Нью-Йорка.

— Мне не нужны твои деньги, Флорентина, — я знаю, ты на каждых выборах поддерживаешь девятый округ. Мне нужна ты.

— Что-то новое, — улыбнулась она. — В последнее время мужчины перестали говорить мне такие слова. — И продолжила уже более серьёзным тоном: — Ты знаешь, Эдвард, я столько работала в последние годы, что едва успевала голосовать, не говоря уже о личном участии. Более того, после «Уотергейта» Никсон мне кажется отвратительным, Агню — ещё хуже, и теперь, когда Маски отказался от участия в выборах, остаётся только Джордж Макговерн, но и он не особенно вдохновляет.

— Но ведь…

— Помимо этого, у меня муж, двое детей и компания с капиталом в пятьсот миллионов долларов.

— Ну и что ты будешь делать в течение следующих двадцати лет?

— Доведу капитал компании до миллиарда.

— Иными словами, станешь повторяться. Я согласен с твоими суждениями относительно Макговерна и Никсона: один слишком хорош, другой — слишком плох, — и не вижу на горизонте никого, кто мне бы понравился.

— И поэтому ты хочешь, чтобы я выставила свою кандидатуру на президентских выборах в семьдесят шестом?

— Нет, я хочу, чтобы на выборах в Конгресс ты стала кандидатом от девятого округа Иллинойса.

Флорентина уронила вилку.

— Если я точно помню, это означает восемнадцатичасовой рабочий день, оклад в сорок две тысячи пятьсот долларов в год и отказ от семейной жизни. Но хуже всего то, что мне надо будет поселиться в девятом округе Иллинойса.

— Ну, не всё так плохо. В девятом округе находится отель «Барон», а для тебя это станет просто ступенькой.

— Куда?

— В Сенат. А потом — и к президентскому креслу.

— Эдвард, у меня не две жизни, одну из которых я могу тратить на управление отелями, и ещё одну…

— Я всегда верил, что ты можешь сыграть важную роль в политике страны! Я считаю, что пришло время вернуть то, что ты взяла у других, и убеждён в этом ещё сильнее с того момента, как увидел, что ты не изменилась.

— Но я уже многие годы не занимаюсь политикой даже на самом низком уровне, не говоря уже о национальном.

— Флорентина, ты не хуже меня знаешь, что у большинства депутатов Конгресса нет ни твоего огромного опыта, ни твоего интеллекта. То же самое можно сказать и о многих президентах, — подумай об этом.

— Эдвард, ты мне польстил, но не убедил.

— Хорошо, тогда я просто скажу, что наша группа в Чикаго хочет, чтобы ты вернулась домой и выставила свою кандидатуру от девятого округа.

— Бывшее место Генри Осборна?

— Демократы отвоевали его назад в пятьдесят четвёртом, но у нас до сих пор нет достаточно большого перевеса, чтобы чувствовать себя уверенными перед очередным вызовом со стороны республиканцев.

— Ты спятил, Эдвард. Кому это нужно?

— Подозреваю, что тебе, Флорентина. Подари мне один день своей жизни, приезжай в Чикаго и поговори с людьми, которые выступают за тебя. Скажи своими словами, что́ ты думаешь о будущем этой страны. Ну, хотя бы ради меня…

— Хорошо, я подумаю и перезвоню тебе. Но предупреждаю: Ричард решит, что я сошла с ума.

* * *

Флорентина ошиблась. В тот вечер Ричард приехал домой поздно, — он вернулся из поездки в Бостон, — а за завтраком на следующее утро сообщил ей, что она разговаривала во сне.

— И что я сказала?

Ричард посмотрел на жену.

— А то, о чём я всегда догадывался.

— И что это было?

— «Я хочу выдвигаться».

Флорентина не ответила.

— Почему Эдвард так срочно захотел встретиться с тобой?

— Он предлагает мне вернуться в Чикаго и выдвинуть свою кандидатуру в Конгресс.

— Так вот зачем он приезжал! Что же, я думаю, тебе надо серьёзно отнестись к этому предложению. Ты ведь очень долго критически воспринимала тот факт, что умные женщины не идут в политику. Ты также всегда ясно выражалась о способностях женщин, ушедших в политику. Теперь ты можешь прекратить жаловаться и сделать нечто конкретное, а не просто прийти на избирательный участок.

— А что будет с группой «Барон»?

— Ну, выжили же как-то Рокфеллеры, — нет сомнения в том, что и Каины как-нибудь справятся. В конце концов, в группе сегодня двадцать семь тысяч человек. Подозреваю, что мы сможем найти десятерых, которые займут твоё место.

— Благодарю вас, мистер Каин. Но как мне жить в Иллинойсе, если ты будешь в Нью-Йорке?

— Это решается просто. Я буду прилетать в Чикаго на выходные. А по средам ты можешь прилетать вечером в Нью-Йорк. А когда тебя изберут, по средам в Вашингтон буду прилетать я.

— Ты говоришь так, будто уже какое-то время думал об этом, мистер Каин!

* * *

Флорентина вылетела в Чикаго через неделю, и в аэропорту О’Хара её встречал Эдвард.

Их отвезли в город, и Эдвард вкратце рассказал о людях, с которыми ей предстояло разговаривать.

— Все они — партийные функционеры, верные своему делу, они читали о тебе или видели тебя по телевизору.

— Сколько человек придут на встречу?

— Около шестидесяти. Семьдесят, если нам повезёт.

— И ты хочешь, чтобы я сказала им несколько слов о своём видении проблем страны?

— Да.

— И потом я смогу вернуться домой?

— Если захочешь.

Машина остановилась возле штаба Демократической партии графства Кук на Рэндольф-стрит, там Флорентину встретили и провели в главный зал. Она была ошеломлена, увидев, что зал до отказа забит людьми, причём некоторые стояли в проходе. Заметив её появление, присутствующие начали аплодировать.

— Ты же сказал, что будет совсем мало народу, Эдвард, — прошептала Флорентина.

— Я удивлён не меньше твоего. Я предполагал, что будет максимум семьдесят, а собралось больше трёхсот человек.

Флорентину представили членам комитета по выдвижению кандидатур, а затем провели на сцену. Она села рядом с Эдвардом и увидела перед собой людей, в глазах которых светилась надежда, людей, которые не знали роскоши, сопровождавшей её ежедневно. Как этот зал контрастировал с её собственным залом заседаний совета директоров, где сидели мужчины в костюмах от «Брукс бразерс», заказывающие мартини перед обедом. Впервые в жизни она была смущена своим богатством и надеялась, что оно не бросается в глаза.

Эдвард поднялся с места и вышел на середину сцены.

— Дамы и господа, мне выпала честь представить вам сегодня женщину, которая завоевала уважение и восхищение американского народа. Она создала одну из крупнейших финансовых империй мира, и я полагаю, что и в области политики она добьётся не меньшего успеха. Надеюсь, что сегодня вечером в этом зале начнётся её политическая карьера. Дамы и господа, Флорентина Каин!

Взволнованная Флорентина поднялась со стула. Она уже начинала жалеть, что не уделила подготовке своей речи больше времени.

— Мистер Винчестер, спасибо вам за тёплые слова! Я так рада вернуться в Чикаго, мой родной город, и благодарю всех, кто пришёл встретиться со мной в этот холодный, дождливый вечер! — начала свою речь Флорентина. — Как и вас, меня огорчают сегодняшние политические лидеры. Я верю в сильную Америку и, если мне суждено выйти на политическую арену, буду следовать девизу, высказанному Франклином Рузвельтом тридцать лет назад: «Нет более великого призвания, чем служение обществу». Мой отец приехал в Чикаго как иммигрант из Польши, и только в Америке он смог добиться успеха. Каждый из нас играет свою роль в судьбе нашей любимой страны, и я всегда буду признательна вам за то, что вы поддержали выдвижение моей кандидатуры. У меня нет заранее подготовленной речи, поскольку я предпочитаю отвечать на вопросы, которые вы захотите мне задать.

Флорентина села, и триста человек дружно зааплодировали. Когда аплодисменты стихли, она начала отвечать на вопросы, которые касались американских бомбардировок в Камбодже, легализации абортов, Уотергейта и энергетического кризиса. Впервые в жизни Флорентина присутствовала на собрании, где у неё под рукой не было цифр и фактов, но, к собственному удивлению, она узнала, какую уверенную позицию занимает по многим проблемам. Когда через час она ответила на последний вопрос, аудитория встала и начала скандировать: «Каин — в Конгресс!» Наступил один из редких моментов в жизни Флорентины, когда она не знала, что делать дальше. На выручку подоспел Эдвард.

— Я знал, что ты им понравишься, — произнёс он, явно довольный происходящим.

— Но я ужасно выступала, — сказала Флорентина, пытаясь перекричать шум в зале.

— Тогда я с нетерпением буду ждать выступления, к которому ты хорошо подготовишься.

Когда они направились к выходу, путь Флорентине преградил частокол рук, желавших обменяться с ней рукопожатиями, а у двери её остановила молодая девушка.

— Я тоже окончила Редклиф-колледж и сейчас работаю в Чикаго, — сказала она. — В день, когда вы выдвинете свою кандидатуру, тысячи студентов Чикаго выйдут на улицу, чтобы обеспечить ваше избрание!

Флорентина попыталась узнать имя девушки, но толпа оттолкнула её в сторону. Наконец им удалось протиснуться к выходу, и Эдвард посадил Флорентину в автомобиль, который отвёз их в аэропорт. Всю дорогу она молчала. Когда они приехали в О’Хара, чернокожий водитель открыл Флорентине дверь. Она поблагодарила его.

— Не за что, миссис Каин. Это я хотел бы сказать вам спасибо от лица моего народа на Юге. Мы никогда не забудем, что вы выступили на нашей стороне в борьбе за равную оплату труда, и в каждом вашем отеле введена одинаковая зарплата для работников одного уровня, вне зависимости от цвета кожи. Надеюсь, вы дадите мне шанс проголосовать за вас.

— Ещё раз благодарю вас, — сказала Флорентина, улыбаясь.

Эдвард прошёл с ней в зал и проводил до выхода на посадку.

— Как вовремя ты прилетела! Пожалуйста, дай мне знать о своём решении. — Он помолчал. — Если ты решишь, что не сможешь, я всегда пойму тебя.

Он нежно поцеловал её в щёку и ушёл.

Весь обратный путь Флорентина сидела, размышляя о том, что случилось вечером, и как она оказалась неготовой к такой демонстрации поддержки.

Она вернулась домой вскоре после полуночи.

— Ну что, тебя попросили выдвинуть свою кандидатуру на пост президента Соединённых Штатов? — был первый вопрос Ричарда.

— Нет, но как насчёт депутата Конгресса миссис Каин?

* * *

На следующий день Флорентина позвонила Эдварду.

— Я согласна выдвинуть себя кандидатом от Демократической партии, — сказала она.

— Спасибо.

— Эдвард, могу я узнать, кто стал бы кандидатом, если бы я отказалась?

— Ну, вообще-то пытались выдвинуть меня, но я сказал, что у меня на примете есть человек получше. Уверен, что на этот раз ты будешь слушаться советов, даже если станешь президентом страны.

— Ну, я же так и не стала президентом класса.

— А я стал, но теперь работаю на тебя.

— Когда я должна приступать, господин тренер?

— Праймериз начинаются через три месяца, поэтому не занимай ничем выходные с сегодняшнего дня до осени.

— Я начинаю прямо в этот уикенд. А ты не знаешь, кто та девушка из Редклифа, что остановила меня у дверей?

— Это Джанет Браун. Несмотря на свой молодой возраст, она — один из самых уважаемых работников службы социального обеспечения.

— У тебя есть её телефон?

* * *

В течение недели Флорентина уведомила о своём решении совет директоров. Совет назначил Ричарда сопредседателем и выбрал двух новых директоров.

Флорентина позвонила Джанет Браун и предложила ей работу в качестве своего постоянного помощника по политическим вопросам, и очень обрадовалась тому, что девушка приняла предложение. Флорентина также ввела в свой секретариат двух новых сотрудников — помогать ей на выборах. Наконец, она позвонила в чикагский «Барон» и попросила освободить тридцать восьмой этаж, предупредив, что он весь понадобится ей как минимум на год.

— Всерьёз взялась за дело? — спросил Ричард в тот вечер.

— Да, это так, поскольку мне придётся много работать, чтобы обеспечить тебе место первого джентльмена.

 

25

— Как ты думаешь, оппозиция будет сильная?

— Ничего серьёзного, — успокоил её Эдвард. — Возможно, выплывет пара протестных кандидатов, но комитет целиком на твоей стороне, и решающий бой будет с республиканцами.

— А мы знаем, кого они выдвинули?

— Пока нет. Мои шпионы доложили, что они будут выбирать из двоих. Первый — Рэй Бэк, который пользуется покровительством уходящего конгрессмена, а второй — Стюарт Лайл, который последние восемь лет проработал в городском муниципалитете. Они оба провели хорошие кампании, но не в них наша главная проблема. Осталось очень мало времени, и мы должны сконцентрироваться на праймериз в Демократической партии.

— Сколько человек примут участие в праймериз?

— Не могу сказать точно. Мы знаем только, что у нас примерно сто пятьдесят тысяч зарегистрированных демократов, а участие в голосовании принимают от сорока пяти до пятидесяти процентов. Так что всего проголосуют от семидесяти до восьмидесяти тысяч. Наша главная задача заключается в том, чтобы каждый демократ узнал о тебе благодаря прессе, рекламе, телевидению и встречам с общественностью. Каждый раз, когда они будут открывать газету, включать радио или смотреть телевизор, Флорентина Каин должна быть с ними. Избиратели должны всё время чувствовать тебя и поверить, что они — единственный предмет твоего интереса. В общем, с сегодняшнего дня ни одно заметное мероприятие в Чикаго не будет обходиться без твоего присутствия.

— Годится, — сказала Флорентина. — Я уже разместила свой штаб в отеле «Барон», который мой отец так предусмотрительно построил в самом центре округа. Я буду проводить там выходные, а в течение недели в свободные дни — летать к семье. Итак, с чего мы начнём?

— Я созвал в понедельник пресс-конференцию в штабе Демократической партии. Краткое выступление, затем вопросы и ответы, и под конец — кофе, чтобы ты могла пообщаться с важными людьми лично.

— Какие-то специальные рекомендации?

— Нет, просто будь сама собой.

— Ты ещё пожалеешь об этих словах.

* * *

После короткого заявления Флорентины, открывшего пресс-конференцию, вопросы посыпались как из дырявого мешка. Эдвард шёпотом называл ей имена журналистов, которые вставали, чтобы задать вопрос.

Первым был Майк Ройко из «Чикаго Дейли Ньюз».

— А почему нью-йоркская миллионерша считает возможным выдвигаться от девятого округа Иллинойса?

— В таком контексте, — сказала, вставая, Флорентина, — я не нью-йоркская миллионерша. Я родилась в больнице Святого Луки и выросла на Ригг-стрит. Мой отец прибыл в эту страну с пустыми руками, весь его гардероб был на нём, но свой первый отель «Барон» он построил именно в девятом округе. Я полагаю, мы должны бороться за то, чтобы каждый иммигрант, который прибывает сегодня на наши берега — неважно, из Вьетнама или из Польши, — имел возможность достичь того, чего достиг мой отец.

Эдвард указал на следующего журналиста.

— А вам не кажется, что ваш пол — это недостаток для кандидата на общественную должность?

— Возможно, человеку ограниченному или плохо информированному я ответила бы — да, но умный избиратель ставит дело выше предрассудков. Случись кому-то из вас сегодня попасть в аварию по пути домой, стали бы вы придавать значение тому, что первым врачом на месте оказалась женщина? Я надеюсь, что вопросы пола, равно как и вопросы религии, станут неуместными. Кажется, сто лет отделяют нас от того дня, когда люди спрашивали Джона Кеннеди: не изменятся ли традиции президентства, если в Белый дом попадёт католик? А сегодня я вижу, что не возникает никаких вопросов к Тедди Кеннеди. Женщины уже играют выдающуюся роль в разных странах. Возьмите, для примера, хотя бы Голду Меир в Израиле и Индиру Ганди в Индии. Я считаю печальным тот факт, что в Сенате страны с населением в двести сорок миллионов человек нет ни одной женщины, а в Конгрессе — только шестнадцать женщин из четырёхсот тридцати четырёх конгрессменов.

— А ходите ли вы дома в брюках, и что ваш муж думает по этому поводу? — спросил очередной репортёр. В разных частях зала послышались смешки. Флорентина дождалась полной тишины.

— Он слишком умный и успешный человек, чтобы задумываться над таким пустым вопросом.

— А каково ваше отношение к Уотергейту?

— Печальный эпизод в политической истории Америки, который, как я надеюсь, мы скоро переживём, но никогда не забудем.

— Вам не кажется, что президент Никсон должен уйти?

— Это решение должен принять сам президент.

— Считаете ли вы, что президента Никсона надо подвергнуть импичменту?

— Этот вопрос должен решать Конгресс по рекомендации юридического комитета, который сейчас как раз и занят рассмотрением доказательств, включая и плёнки Белого дома, если Никсон выдаст их. Но американский народ не смог не отметить отставку министра юстиции и генерального прокурора Элиота Ричардсона.

— Каково ваше мнение об абортах?

— Я не стану попадать в ловушку, в которую угодил сенатор Мэйзон всего неделю назад, когда в ответ на такой же вопрос сказал: «Это вопрос ниже пояса».

Флорентина подождала, пока стихнет смех, и произнесла более серьёзным тоном:

— По рождению и воспитанию я — католичка, поэтому я выступаю за сохранение жизней неродившихся детей. Однако я знаю, что существуют ситуации, когда необходим и морально оправдан аборт, проведённый квалифицированным врачом.

— Можете привести пример?

— Изнасилование и случаи, когда здоровье матери ставится под угрозу.

— А разве это не противоречит принципам вашей религии?

— Противоречит, но я всегда считала, что церковь и государство должны быть разделены. Любой, кто выдвигается на государственную службу, должен быть готов занимать принципиальную позицию по вопросам, которые не могут постоянно всех радовать. Мне кажется, слова Эдмунда Берка будут здесь вполне уместны: «Ваш представитель в долгу перед вами, который он должен возвращать не только своим трудом, но и формулируя своё мнение, однако он предаст ваши интересы, если вместо своей точки зрения будет склоняться перед вашей».

Эдвард почувствовал, какое впечатление произвело последнее заявление, и быстро поднялся.

— Итак, дамы и господа, полагаю, что настало время выпить кофе, и тогда вы сможете лично пообщаться с Флорентиной Каин, хотя уверен — вы уже поняли, почему мы считаем её тем самым человеком, который должен представлять в Конгрессе девятый округ.

В течение следующего часа Флорентина подверглась новому обстрелу вопросами на личные и политические темы, часть из которых, будь они заданы в неофициальной домашней обстановке, она нашла бы недостойными. Но Флорентина быстро поняла, что для государственного деятеля ничто не может считаться личным. Когда ушёл последний журналист, она без сил рухнула на стул.

— Вы были прекрасны, — сказала Джанет Браун. — Согласны, мистер Винчестер?

— Всё было хорошо, но не прекрасно, — улыбнулся Эдвард. — Но это я виноват в том, что не предупредил тебя о разнице между президентом частной компании и человеком, избирающимся на государственную должность.

— О чём это ты? — удивилась Флорентина.

— Некоторые из этих журналистов — очень влиятельные люди, они разговаривают со страниц своих газет с сотнями тысяч людей, а ты пару раз говорила с ними свысока. А с человеком из «Трибьюн» ты вообще обошлась грубо.

— Это не тот, что спросил меня про брюки?

— Тот самый.

— А что я должна была сказать?

— Обратить всё в шутку.

— Но в его вопросе не было ничего смешного, это он был груб!

— Возможно, но не он идёт на выборы, а ты. И не забывай, что его колонку каждый день читают в Чикаго более пятисот тысяч человек, включая и твоих избирателей.

— И чего же ты хочешь: чтобы я скомпрометировала себя?

— Нет, я хочу, чтобы тебя избрали. Когда ты попадёшь в Конгресс, ты сможешь всем доказать, что они были правы, голосуя за тебя. Но пока ты — никому не известный товар с массой факторов, работающих против тебя. Ты — женщина, ты — полька, ты — миллионерша. Такая комбинация может вызвать вокруг тебя огромную волну предрассудков и зависти среди простого народа. И чтобы ей противостоять, надо выглядеть весёлой, доброй, заинтересованной в людях, которым не досталось того, что имеешь ты.

— Эдвард, не мне надо выдвигаться, а тебе.

Эдвард покачал головой.

— Я знаю, что ты — более достойна, Флорентина, но тебе понадобится какое-то время, чтобы привыкнуть к новой обстановке. Слава богу, ты всегда быстро училась. Кстати, не могу возразить против чувств, которые ты выразила так многозначительно, но, если ты любишь цитировать политиков ушедших дней, не забывай и слова, которые Джефферсон сказал Адамсу: «Речь, которую ты не произнёс, не отнимет у тебя голосов».

И опять Эдвард оказался прав. В прессе появились разные сообщения о пресс-конференции, а репортёр из «Трибьюн» назвал Флорентину Каин наихудшей выскочкой-оппортунисткой из всех, кого он имел несчастье встречать в политике. Неужели в Чикаго не найдётся своего кандидата? В противном случае ему не останется ничего, кроме как впервые в истории газеты призвать читателей голосовать за республиканцев.

Флорентина пришла в ужас, но быстро свыклась с фактом, что эго журналистов гораздо чувствительнее, чем эго политиков.

Она поселилась в Чикаго, чтобы несколько дней в неделю встречаться с людьми, разговаривать с прессой, появляться на телевидении, собирать пожертвования. Даже Эдвард становился всё более убеждённым, что дело оборачивается в их пользу. И тут они получили чувствительный удар.

— Ральф Брукс? Да кто он такой, этот Ральф Брукс?

— Местный юрист, талантливый и очень амбициозный. Я всегда считал, что он целится на пост прокурора штата, а оттуда — на федеральный уровень судебной власти. Видимо, я ошибся. Интересно, кто подсказал ему эту идею?

— Он серьёзный соперник?

— Ещё какой! Местный парень, учился в Университете Чикаго, потом — в Йельской школе права.

— Возраст?

— Ближе к сорока.

— И, конечно же, он красив.

— Очень, — сказал Эдвард. — Когда он выступает в суде, каждая женщина в составе присяжных желает ему победы. Я всегда старался избегать противостояния с ним.

— А у этого олимпийца есть какие-нибудь недостатки?

— Естественно. Любой человек, занимающийся юридической практикой, не может не иметь врагов.

— И что мне говорить о нём?

— Ничего, — посоветовал Эдвард. — Если спросят, отвечай стандартно: говори, что это — демократия в действии, и пусть самый достойный или самая достойная из кандидатов победит.

— Но до праймериз осталось всего пять недель.

— Вполне разумная тактика: он думает, что у нас кончится пар. Но во всём этом есть один благоприятный момент: мистер Брукс сбил налёт самонадеянности с наших сотрудников. Все теперь знают, что придётся драться, а это станет хорошей подготовкой к нашей схватке с республиканцами.

Эдвард говорил уверенным голосом, и Флорентину это успокоило, хотя позднее она и пожаловалась Джанет Браун, что схватка будет чертовски тяжёлой. В течение следующих нескольких недель Флорентина узнала, что́ это будет за схватка. Куда бы она ни пришла, всё время оказывалось, что Ральф Брукс уже побывал там и уехал только что. Каждый раз, когда она делала заявление для прессы по какому-нибудь вопросу, оказывалось, что он высказался по тому же поводу за день до неё. Но по мере приближения праймериз она научилась воевать с ним его же оружием и наносить ему поражения.

Однако в тот момент, когда опросы общественного мнения показывали, что Флорентина уверенно лидирует, Брукс сделал ход конём, которого она не предвидела. Все подробности Флорентина прочитала в «Чикаго Трибьюн».

«Брукс вызывает Каин на дебаты», — кричал заголовок. Флорентина знала, что Брукс, с его судебным опытом и умением вести перекрёстные допросы, представляет собой мощного противника. Все телефоны в офисе Флорентины раскалились под шквалом звонков журналистов. Примет ли она вызов или уклонится от встречи с Бруксом? Разве у жителей Чикаго нет права посмотреть на двух кандидатов, спорящих о политике? Джанет держала журналистов на расстоянии, а Флорентина провела срочное совещание с Эдвардом, продолжавшееся три минуты, после чего написала сообщение, которое Джанет должна была зачитывать всем звонившим: «Флорентина Каин рада принять участие в дебатах и с нетерпением ждёт встречи с соперником».

В течение недели Эдвард назначил представителя для контактов с руководителем кампании Брукса, чтобы определить место и время встречи.

Четверг перед праймериз подошёл обеим сторонам. Местом встречи был выбран Центр Бернарда Хорвича еврейской общины Западного Чикаго. Освещать дебаты согласилось местное представительство «Си-би-эс», и оба кандидата знали, что результаты выборов будут в огромной степени зависеть от того, чем кончится их спор. Флорентина целыми днями репетировала вступительную речь и отвечала на вопросы, которыми в неё стреляли Эдвард, Джанет и Ричард. Она вспомнила, как мисс Тредголд готовила её к стипендии Вулсона.

Вечером, на который были назначены дебаты, все места в зале были заняты. Прилетевший из Нью-Йорка Ричард прибыл вместе с Флорентиной за полчаса до начала. Ей пришлось пройти испытание в лице телевизионных гримёров, а Ричард нашёл себе место в первом ряду.

Под аплодисменты собравшихся Флорентина вошла в зал и заняла своё место на сцене. Ральфа Брукса, прибывшего через несколько минут после неё, приветствовали столь же энергично. Когда он шёл по залу, на него были устремлены глаза всех женщин, включая Флорентину. Председатель комитета девятого округа по выборам в Конгресс приветствовал кандидатов и, отведя их в сторону, рассказал о регламенте: каждый из них произнесёт вступительную речь, за которой последуют вопросы и ответы, а затем обоим участникам будет предоставлено заключительное слово. Достав из кармана полудолларовую монету с профилем Джона Кеннеди, председатель подбросил её в воздух. Флорентина произнесла: «Решка», — Кеннеди вновь смотрел на неё с монеты.

— Я буду выступать второй, — сказала она.

Не говоря больше ни слова, они прошли на сцену и сели на свои места. Ведущий попросил тишины.

— Мистер Брукс будет выступать первым, а миссис Каин — второй.

— Дамы и господа, коллеги-демократы! — начал Ральф Брукс. — Я выступаю перед вами сегодня как местный уроженец, который сделал свою карьеру здесь, в Чикаго. В этом городе родился мой прадед, и четыре поколения семьи Бруксов занимались здесь юридической практикой в нашей конторе на улице Ла-Саль, отдавая все силы городу и обществу. Я выдвигаю сегодня свою кандидатуру в депутаты Конгресса, исходя из убеждения, что представители народа должны быть выходцами из низов общества. У меня нет такого богатства, как у моего оппонента, но есть преданность моему округу и желание принести ему пользу, и вы увидите, что это — важнее богатства!

Раздался взрыв аплодисментов, но Флорентина заметила, что некоторые из присутствующих не присоединились к ним.

— Вот уже много лет я защищаю в судах Чикаго общественное благо в области борьбы с преступностью, обеспечения жилищных прав, улучшения работы транспорта и здравоохранения. Теперь я прошу предоставить мне возможность защищать ваши интересы в Палате представителей Соединённых Штатов.

Флорентина внимательно вслушивалась в каждое слово продуманной речи Брукса, но не удивилась, когда аплодисменты по её окончании не были ни долгими, ни громкими. Председатель поднялся и представил Флорентину. Она встала, и ей вдруг захотелось выбежать из зала. Но из первого ряда ей улыбнулся Ричард, и она почувствовала себя увереннее.

— Мой отец приехал в Америку более пятидесяти лет назад, убежав из плена сначала немецкого, потом — русского. Он учился в Нью-Йорке, затем переехал в Чикаго, где и основал сеть отелей, президентом которой я имею честь быть, причём создание группы «Барон» началось как раз в девятом округе этого города. Сейчас в группе работают двадцать семь тысяч человек, наши отели есть в каждом штате США. На самом пике своей карьеры отец бросил всё и ушёл воевать с немцами, вернувшись в Америку с Бронзовой звездой. Я родилась в этом городе и ходила в школу, которая расположена в полутора километрах отсюда, и образование, полученное здесь, позволило мне поступить в колледж. И вот теперь я вернулась домой, желая стать представителем людей, сделавших возможным осуществление моей американской мечты!

Зал приветствовал эти слова Флорентины громкими аплодисментами, но она заметила, что несколько человек не хлопали.

— Я надеюсь, богатство не станет мне помехой на пути в Конгресс. Если бы такое ограничение существовало, Джефферсон, Рузвельт или Кеннеди никогда бы не заняли государственных должностей. Я надеюсь, что моему избранию не помешает и то, что мой отец был иммигрантом. Если бы это было так, то величайший мэр этого города Антон Чермак никогда бы не попал в городское собрание. Я также не думаю, что не имею права выдвигаться, потому что я — женщина. Ведь в таком случае вместе со мной надо лишить пассивного избирательного права половину населения Америки.

Это заявление было встречено громкими аплодисментами всего зала. Флорентина глубоко вздохнула.

— Я не прошу прощения за то, что я — дочь иммигранта. Я не прошу прощения за то, что я — богата. Я не прошу прощения за то, что я — женщина. И я никогда не стану извиняться за то, что хочу представлять жителей Чикаго в Конгрессе Соединённых Штатов! — На этот раз аплодисменты были оглушительными. — Если моя судьба обернётся так, что мне не доведётся представлять вас, я поддержу мистера Брукса. Но, с другой стороны, если мне окажут честь стать вашим кандидатом, то можете быть уверены, что я займусь проблемами Чикаго с тем же тщанием и энергией, какие я вложила в мою сеть отелей, которая сейчас одна из самых успешных в мире!

Флорентина села под продолжительные аплодисменты и посмотрела на мужа, а он улыбнулся ей в ответ. Она взглянула на часы: 20:28, — уложилась! Сейчас по одному телевизионному каналу начнётся еженедельная юмористическая передача, а по другому — репортаж с тренировки «Чикаго Блэк Хокс». В течение следующих нескольких минут каналы будут переключать часто. Судя по застывшему выражению лица Ральфа Брукса, он тоже знал программу передач.

После вопросов, которые были вполне ожидаемыми, и заключительных слов Ричард и Флорентина в окружении друзей и сторонников вернулись в свои апартаменты в «Бароне». В нервном состоянии они ждали, пока коридорный не принёс им вечерние газеты. Общий вердикт был в пользу Флорентины. Даже «Трибьюн» признала, что разница между двумя кандидатами невелика.

Оставшиеся до праймериз три дня Флорентина посвятила встречам с жителями Чикаго.

* * *

— Наконец великий день настал, — сказал Ричард. — Всё будет известно сегодня вечером.

Вместе они отправились на избирательный участок. Ричард — зарегистрированный нью-йоркский республиканец — остался снаружи. Флорентина проголосовала за себя, и её охватило странное чувство.

Борьба оказалась более тяжёлой, чем предсказывал Эдвард. 49 132 человека проголосовали за Флорентину и 42 972 — за Ральфа Брукса.

Флорентина Каин выиграла свои первые выборы.

* * *

Республиканцы выставили Стюарта Лайла, который оказался более лёгким оппонентом, чем Ральф Брукс. Это был старомодный республиканец, постоянно очаровательный и вежливый, который избегал конфронтации. Флорентине он понравился с первой же встречи, и, если б выбрали его, он прекрасно представлял бы город, но после отставки Ричарда Никсона у демократов появились шансы нанести сокрушительное поражение республиканцам.

Флорентина обогнала своего соперника в девятом избирательном округе Иллинойса, набрав на 27 000 голосов больше. Ричард первым поздравил её.

— Я горжусь тобой, — сказал он и хитро улыбнулся. — Имей в виду: я уверен, что и Марк Твен тоже мог бы гордиться тобой.

— А при чём тут Марк Твен?

— При том, что именно он сказал: «Представьте, что вы — идиот. Или представьте, что вы — конгрессмен. Впрочем, это одно и то же».

 

26

На Рождество Уильям и Аннабель приехали к отцу и матери в дом на мысе Кейп-Код. Флорентина была очень рада, что дети проведут вместе с нею праздники.

Уильям, которому исполнилось пятнадцать, уже говорил о поступлении в Гарвард и каждый день читал книги по математике, которые не понимал даже Ричард. Аннабель бо́льшую часть каникул провела, обсуждая разных мальчиков в междугородних телефонных разговорах со школьными подругами. Ричарду пришлось объяснить ей, как телефонная компания «Белл» зарабатывает деньги.

Когда рождественские каникулы закончились, Флорентина с Ричардом вернулись в Нью-Йорк. Ей понадобилась неделя, чтобы ознакомиться с отчётами группы «Барон» и выслушать руководителей отделов.

В течение года были построены отели в Брисбене и Йоханнесбурге и начата реконструкция отелей в Нэшвилле и Кливленде. В отсутствие Флорентины Ричард немного снизил темпы развития, но смог увеличить прибыль до рекордных тридцати одного миллиона долларов в год, а в «Лестере» ожидали огромный рост прибыли. Флорентине не на что было жаловаться.

Теперь её тревожил только Ричард. Он выглядел уставшим, на лбу и вокруг глаз у него появились морщины, что свидетельствовало о его постоянном сильном напряжении. Когда Флорентина упрекнула мужа, что он работает слишком много, он отвечал, что такова цена продвижения к месту первого джентльмена.

В январе депутат Палаты представителей Каин вылетела в Вашингтон. Она заранее командировала в столицу Джанет Браун, чтобы та возглавила её аппарат конгрессмена. Когда Флорентина поселилась в вашингтонском «Бароне», вся организационная работа была уже закончена. Благодаря неоценимым услугам Джанет, Флорентина была хорошо подготовлена к открытию первой сессии Конгресса США девяносто четвёртого созыва. Джанет толково использовала 227 270 долларов, ежегодно полагавшихся каждому депутату Палаты на наём персонала. Из множества претендентов она тщательно отобрала несколько кандидатур, руководствуясь исключительно их профессионализмом. Она наняла личного секретаря для Флорентины, помощника по законодательным вопросам, пресс-секретаря и четырёх консультантов, двух секретарей и сотрудника, осуществляющего приём посетителей. В девятом округе Чикаго осталась группа из трёх представителей Флорентины под руководством талантливого поляка.

Флорентине выделили помещение на седьмом этаже здания Лонгворта — самого старого сооружения Капитолийского комплекса. Её офис находился всего в двух сотнях метров от Капитолия, и в тех случаях, когда погода была плохая или хотелось избежать встреч с вездесущими вашингтонскими зеваками, она всегда могла добраться до зала заседаний Палаты на небольшом подземном поезде.

Личный кабинет Флорентины представлял собой комнату скромных размеров, уже обставленную казённой мебелью в виде деревянного письменного стола, большого дивана коричневой кожи, нескольких неудобных стульев и двух шкафов со стеклянными дверцами.

Флорентина заполнила шкафы экземплярами Свода законов США, Правилами процедуры Палаты представителей, Уставом штата Иллинойс с комментариями и трёхтомной биографией Линкольна, написанной Карлом Сэндбергом, поскольку эта книга нравилась ей больше всего, хоть её герой и принадлежал к противоположной партии. Она развесила по стенам акварельные рисунки, поставила на стол семейную фотографию, сделанную на улице перед её первым магазином в Сан-Франциско, а когда узнала, что каждый депутат Палаты имеет право заказывать растения из Ботанического сада, попросила Джанет обеспечить максимум возможного для её кабинета, а также каждый понедельник обновлять в кабинете свежесрезанные цветы.

Депутату Каин не нравился стиль, которому следовали большинство её коллег, украшавших приёмные саморекламой. Флорентина попросила Джанет обустроить приёмную так, чтобы она выглядела достойно и приветливо, и категорически запретила развешивать там свои портреты.

За день до первой сессии Палаты Флорентина Каин устроила приём для своей семьи и тех, кто помогал ей во время избирательной кампании. С Кэтрин и детьми прилетел Ричард, а Эдвард привёз из Чикаго мать Флорентины и отца О’Рейли. Флорентина разослала около сотни приглашений, и, к её удивлению, на приём пришли семьдесят человек.

Во время вечеринки она отвела Эдварда в сторону и пригласила его занять место в совете директоров группы «Барон». Он согласился.

Когда Ричард и Флорентина добрались в тот вечер до постели, он сказал, что гордится её успехом.

— Я не смогла бы добиться его без твоей помощи, мистер Каин.

— А разве я чем-то помог тебе, дорогая? Хотя я с неохотой признаю, что твоя победа доставила мне большое удовольствие. А теперь я должен ознакомиться с последними отчётами европейской группы…

— Я всё-таки настаиваю на том, чтобы ты сбавил обороты, Ричард.

— Не могу, моя дорогая. Ни ты, ни я не можем себе этого позволить. Вот почему мы так хорошо подходим друг другу.

* * *

На следующий день после открытия первой сессии Палаты представителей 94-го созыва в почте Флорентины оказалось сто шестьдесят одно послание, включая письма от коллег-депутатов, с которыми предстояло встретиться, и от лоббистских групп, приглашения на приёмы от производственных ассоциаций, а также предложения выступить на митингах, — причём некоторые проводились не в Вашингтоне и не в Чикаго. Тут было также несколько десятков писем от избирателей, пятнадцать резюме желающих получить работу и письмо от спикера, в котором её информировали о том, что она вошла в состав Комитета по ассигнованиям и проблемам малого бизнеса.

Но если с почтой ещё как-то можно было справиться, то наплыва бесчисленных телефонных звонков, когда звонившие требовали всего — от официальных фотографий Флорентины до просьбы дать интервью, — её помощники не выдерживали. Регулярно звонили вашингтонские корреспонденты чикагских газет, контакта с депутатом Каин искали и столичные репортёры. Все были заинтригованы появлением ещё одной женщины в Палате представителей, тем более такой, которая непохожа на чемпиона по боксу в тяжёлом весе. До конца марта Флорентина появилась на обложке «Стайл», дала интервью «Пост» и стала героиней статьи в «Вашингтон Мэгэзин» под заголовком «Новая звезда на Холме». Она постоянно искала баланс между мельканием на виду, что было бы полезным для решения важных вопросов, и выделением достаточного времени на повседневную работу.

Пожилой коллега-демократ из Чикаго сказал Флорентине, что она поступит мудро, если каждые два месяца будет направлять своим избирателям отчёт о проделанной работе.

— Помните, моя дорогая, — добавил он, — чтобы добиться переизбрания, вам нужны три вещи: откровенность, откровенность и откровенность.

Он также посоветовал Флорентине поручить двум своим сотрудникам собирать любую информацию о каждом её избирателе. И скоро все они стали получать поздравления по случаю свадеб, дней рождения, успехов в работе и даже — побед их любимых баскетбольных команд. Там, где это было уместно, Флорентина всегда добавляла пару собственноручно написанных слов.

С помощью Джанет, которая приходила в офис раньше неё, а уходила позже, Флорентина постепенно разобралась с бумагами и вскоре смогла управлять всем сама.

Когда первоначальный интерес к Флорентине как к новичку на политической арене пошёл на спад, а её почта с тысяч писем в день сократилась до обычных трёхсот, она занялась укреплением своей репутации. В Чикаго, куда Флорентина ездила раз в две недели, избиратели начинали верить в её способность влиять на ход событий. Ведь на местном уровне она могла помочь людям, которым зачастую просто мешали бюрократические препоны. Флорентина решила ввести в штат своей конторы в Чикаго ещё одного человека, чтобы справляться с местными проблемами.

Ричард с радостью наблюдал, с каким энтузиазмом его жена относится к своей работе, и пытался оградить её от остальных проблем, занимаясь повседневным бизнесом группы «Барон». Очень помог Эдвард Винчестер — и в Нью-Йорке, и в Чикаго, — без него заботы о тамошних отелях легли бы на плечи Флорентины. Ричард Каин высоко ценил вклад Эдварда в общее дело группы «Барон» и уже подумывал о том, не пригласить ли его и в совет директоров банка «Лестер».

Отработав первый год в Конгрессе, Флорентина пожаловалась Ричарду, что скоро надо начинать новую избирательную кампанию.

— Что за глупая система — выбирать людей в Палату только на два года! Не успеваешь не только освоиться в кабинете, но даже сдать в макулатуру свои рекламные плакаты. Вот у сенаторов позиция прочнее, они избираются на шесть лет, так что я думаю, конгрессмены должны избираться на четыре года…

* * *

Борьба за выживание в этом мире не была в новинку Флорентине, и второй год работы в Палате представителей она начала уверенней, чем первый, к тому же он оказался богат на события. В феврале Флорентина успешно продвинула законопроект, освобождающий от налогообложения научные издания тиражом менее десяти тысяч экземпляров. В апреле она вела активную борьбу за поправки в президентский проект бюджета, в мае её и Ричарда пригласили в Белый дом на приём в честь английской королевы Елизаветы II. Но самым главным за весь год было ощущение её реального влияния на дела, которые касались её избирателей.

В общем, тот год запомнился Флорентине, но он был омрачён печальным обстоятельством — смертью матери, которая многие месяцы страдала заболеванием лёгких.

* * *

В течение последних недель перед президентскими выборами Флорентина стала проводить всё больше времени в своём офисе в Чикаго, оставив вашингтонский офис на попечение Джанет.

Праймериз в девятом округе стали пустой формальностью, поскольку у Флорентины как кандидата от демократов не было серьёзной оппозиции. Стюарт Лайл, вновь выдвинутый от республиканцев, признавался ей в частной порядке, что у него нет шансов на победу. Наклейки «Переизберём Каин!» были видны повсюду.

Теперь, когда в Белом доме оказался демократ, Флорентина с нетерпением ждала начала новой сессии Палаты представителей. Республиканцы выдвинули Джерри Форда, который победил в жёсткой борьбе с губернатором Рейганом, а демократы выдвинули Джимми Картера, о котором Флорентина почти ничего не слышала до праймериз в Нью-Гемпшире.

 

27

В Палате представителей 95-го созыва Флорентина на два шага продвинулась в своём комитете после того, как один депутат, входивший в его состав, ушёл на пенсию, а ещё один — проиграл. Теперь она лучше разбиралась в том, как работает комитет, но понимала, что потребуется много лет и не одни выборы до того, как ей представится возможность предпринять шаги в том направлении, которое она себе наметила. Ричард предложил ей сконцентрироваться в областях, где можно завоевать внимание общественности, и она долго колебалась между проблемой абортов и налоговой реформой.

В палате шли дебаты по поводу законопроекта о расходах на оборону, и Флорентина слушала, как депутаты непринуждённо апеллировали многомиллиардными суммами. Она не присутствовала на заседаниях подкомитета по обороне, но её глубоко заинтересовала точка зрения депутата-республиканца, главы фракции Роберта Бьюкенена. Бьюкенен напомнил Палате слова министра обороны Брауна, заявившего недавно: «У русских сегодня есть возможность уничтожать американские спутники в космосе», — и выдвинул предложение, чтобы новый президент тратил больше на оборону и меньше — на остальные направления. Флорентина считала Бьюкенена наихудшим образцом консервативного дурака и, рассердившись, решила бросить ему вызов.

— Могу я задать депутату вопрос?

— Конечно.

— Я хотела бы спросить: как он думает, откуда возьмутся дополнительные средства на те грандиозные военные расходы, которые он предлагает?

Бьюкенен медленно поднялся.

— Мои грандиозные предложения одобрены комитетом по обороне, и, если мне не изменяет память, большинство в нём составляет партия, которую представляет уважаемый депутат от Иллинойса.

— И всё-таки я вынуждена повторить свой вопрос уважаемому джентльмену из Теннеси: откуда он намерен взять деньги? Сократить расходы на образование, здравоохранение, социальное обеспечение?

Палата замерла в молчании.

— Я не собираюсь отнимать их у кого бы то ни было, но если мы не выделим достаточных средств на оборону, то деньги на образование, здравоохранение и социальное обеспечение могут вообще не понадобиться.

Бьюкенен взял со стола документ и проинформировал коллег-депутатов о точных цифрах расходных статей бюджета прошлого года по всем направлениям, которые назвала Флорентина. Они свидетельствовали о том, что расходы на оборону были сокращены сильнее, чем остальные.

— Как раз такие депутаты, как наша уважаемая леди, которые приходят в Палату без фактов, опираясь только на общие ощущения, что расходы на оборону слишком велики, дают Кремлю возможность радостно потирать руки, нанося в то же время ущерб репутации Палаты представителей. Именно такие плохо обоснованные мнения связали руки Рузвельту и оставили ему слишком мало времени, чтобы отразить угрозу Гитлера!

Со всех сторон раздались одобрительные крики, и Флорентина пожалела, что пришла на заседание Палаты в тот день. Когда Бьюкенен закончил свой комментарий, она покинула зал и быстро прошла в офис.

— Джанет, мне нужны все отчёты подкомитета по ассигнованиям на оборону за последние десять лет, и попросите консультантов по законодательству зайти ко мне, — велела она, ещё не дойдя до кабинета.

— Да, миссис Каин, — произнесла Джанет с некоторым удивлением: за три года, что они знали друг друга, Флорентина ни разу не упомянула об обороне.

Эксперты прошли в кабинет и уселись на старом диване.

— В течение следующих нескольких месяцев я планирую сконцентрироваться на вопросах обороны, — сообщила Флорентина. — И хочу, чтобы вы просмотрели отчёты подкомитета по ассигнованиям на оборону и отметили соответствующие места. Я пытаюсь получить реалистичную оценку военной мощи Америки на случай возможной атаки Советов. — Четыре сотрудника лихорадочно записывали. — Мне нужны результаты всех исследований по этому вопросу, включая выводы групп «А» и «Б» из ЦРУ. Я хочу, чтобы к вечеру каждой пятницы мне составляли сводку комментариев прессы из «Вашингтон Пост», «Нью-Йорк Таймс», «Ньюсуик» и «Тайм». Никто не должен знать больше меня.

Сотрудники были удивлены не меньше Джанет, поскольку последние два года они все свои усилия направляли на налоговую реформу и малый бизнес. Становилось ясно, что в течение следующих нескольких месяцев у них будет мало свободных уикендов. После их ухода Флорентина попросила секретаря назначить ей встречу с лидером парламентского большинства Марком Чедвиком.

В десять часов утра на следующий день Флорентина вошла в его кабинет.

— Марк, мне нужно попасть в состав подкомитета по ассигнованиям на оборону.

— Если бы это было так просто, Флорентина…

— Знаю. Но это первая просьба, с которой я обращаюсь.

— В подкомитете всего одно свободное место, а столько депутатов выкручивают мне руки, что я удивляюсь, как это мне удаётся остаться живым. Тем не менее, я очень серьёзно отнесусь к вашей просьбе. — Он сделал пометку в блокноте, лежавшем перед ним. — Кстати, Флорентина, Лига женщин-избирательниц проводит собрание в моём округе, и меня пригласили выступить на нём с докладом. Я знаю, как велика ваша популярность в Лиге, и хотел бы, чтобы вы нашли возможность слетать со мной туда и произнести вступительную речь.

— Я очень серьёзно отнесусь к вашей просьбе, — сказала Флорентина, улыбаясь.

Через два дня она получила от спикера Палаты представителей письмо, в котором её уведомляли о назначении членом подкомитета по обороне. А ещё через три недели она слетала в Массачусетс и, выступая на собрании Лиги женщин-избирательниц, сказала, что, пока в Палате представителей заседают люди, подобные Марку Чедвику, им незачем переживать за благополучие Америки. Женщины встретили эти слова громкими овациями.

* * *

Во время летних каникул вся семья отправилась в Калифорнию. Первые десять дней они провели в Сан-Франциско с Беллой и её семьей в их новом доме.

Клод стал партнёром в юридической конторе, а Беллу назначили заместителем директора школы. Ричард отметил, что со времени их последний встречи Клод немного похудел, а Белла — наоборот — стала ещё крупнее.

Каникулы стали бы радостью для всех, если б не частые отлучки Аннабель. Конфронтация стала неизбежной, когда Белла обнаружила, что девочка курит марихуану на чердаке.

Терпение Флорентины лопнуло, но Аннабель заявила матери, что, если бы та больше занималась делами дочери, а не своей драгоценной карьерой, то поняла бы, что её есть за что критиковать.

Узнав об этом, Ричард немедленно увёз Аннабель на Восточное побережье, а Флорентина и Уильям уехали в Лос-Анджелес, где и провели остаток каникул.

Флорентина извелась и звонила домой дважды в день, чтобы узнать, как там Аннабель. В итоге она и Уильям вернулись домой на неделю раньше намеченного срока.

В сентябре Уильям поступил на первый курс Гарварда, а Аннабель вернулась в школу Мадейры, где не добилась больших успехов, несмотря на то, что большинство уикендов проводила под неусыпным оком родителей в Вашингтоне.

* * *

Во время следующей сессии Флорентина значительную часть своего времени посвятила чтению документов по оборонным вопросам и книг, которые ей рекомендовали её сотрудники. Она читала доклады экспертов, разговаривала с заместителями министра обороны и изучала договоры США с союзниками по НАТО, побывала в штабе стратегического командования ВВС, объехала базы США в Европе и на Ближнем Востоке, беседовала с генералитетом и рядовым составом военнослужащих, присутствовала на военных манёврах в Северной Каролине и Калифорнии и даже совершила погружение на атомной подводной лодке, но ни разу не выступила в Палате, лишь задавала вопросы во время слушаний в подкомитете, когда бывала удивлена тем обстоятельством, что самое дорогое оружие оказывалось не самым эффективным. Флорентина начинала понимать, что военной машине надо пройти долгий путь повышения боеготовности, прежде чем она сможет справиться с серьёзным конфликтом. Надо было учитывать и то, что страна не подвергалась испытаниям со времён Карибского кризиса. После года бесед и изучения проблемы Флорентина пришла к заключению, что Роберт Бьюкенен абсолютно прав, а дурой была как раз она. Она с удивлением заметила, как увлекла её новая тема и как её взгляды изменились — настолько резко, что коллеги стали называть её «ястребом», — ведь она считала, что у Америки нет иного выхода, как наращивать расходы на оборону, раз Россия остаётся открыто враждебной.

Флорентина изучила все документы по ракетной системе «MX», которые представил комитет Палаты представителей по вооружённым силам. Когда наступил день обсуждения поправки Саймона, откладывавшей постановку системы на вооружение, она попросила председателя дать ей слово во время дебатов. Она рассказала о своём замысле Ричарду, и тот его одобрил.

Флорентина внимательно слушала выступавших как «за» так и «против» поправки. Роберт Бьюкенен в большой речи высказался против отсрочки. Когда он сел на своё место, спикер внезапно вызвал Флорентину. Депутат Бьюкенен достаточно громко произнёс:

— Что же, послушаем мнение специалиста!

Сидевшие рядом с ним республиканцы засмеялись. Флорентина поднялась на трибуну и положила перед собой листы с речью.

— Господин спикер, я обращаюсь к Палате как убеждённый сторонник ракет «MX». Америка не может позволить себе дальнейшие проволочки в области своей обороны, связанные с тем, что группа депутатов не успела ознакомиться с соответствующими документами. Документы находятся в Палате уже больше года, и эти депутаты могли спокойно ознакомиться с ними, чтобы выполнить своё домашнее задание к сегодняшнему дню. Правда в том, что эта поправка представляет собой не что иное, как попытку противников системы прибегнуть к тактике проволочек. Я осуждаю этих депутатов, пытающихся зарыть голову в песок, пока русские не нанесут упреждающий удар. Разве им не понятно, что и у Америки должна быть возможность нанести первый удар?

Я одобряю базирующуюся на подводных лодках ракету «Поларис», но нельзя все наши ядерные вопросы решать только за счёт средств морского базирования, тем более сейчас, когда наша разведка докладывает, что русские построили подводную лодку, способную развивать до сорока узлов и не возвращаться на базу четыре года. Да, господин спикер, — четыре года!

Не думаю, что вопросы национальной безопасности следует держать в тайне от американского народа. Он избрал нас, чтобы мы принимали долгосрочные решения, а не болтали попусту, не замечая, как страна становится всё слабее. Некоторые депутаты Конгресса, похоже, подражают Нерону, который вместо того, чтобы гасить пожар, устраивает концерт для пожарной команды.

Что же это депутаты так быстро забыли, что в 1935 году у Форда было больше рабочих, чем военнослужащих в американских вооружённых силах, и что в том году наша армия была меньше, чем у Чехословакии, которую по очереди попрали немцы, а затем русские? Наш флот был равен половине флота Франции, униженной немцами, пока мы сидели и смотрели со стороны. А нашу авиацию даже Голливуд не приглашал на съёмки воздушных боёв. Когда появился Гитлер, у нас не было оружия, чтобы им бряцать. Мы не должны допустить повторения такого впредь!

В конце 1950 года русские имели столько же боевых самолётов, сколько и Соединённые Штаты, в четыре раза больше солдат и тридцать танковых дивизий против одной американской. Мы больше не можем позволить такое! Я молюсь за то, чтобы наша великая страна никогда больше не терпела таких катастроф, как вьетнамская, и чтобы никто из нас не стал свидетелем гибели в бою ещё хотя бы одного американца! Но наши враги должны знать, что мы встретим их агрессию в лоб!

Каждому американцу, который считает, что наши расходы на оборону слишком велики, я посоветую заглянуть за «железный занавес», чтобы убедиться, как высока цена демократической свободы, доставшейся нам в этой стране даром. «Железный занавес» закрыл Восточную Германию, Чехословакию, Венгрию и Польшу, Болгарию и Румынию, а Афганистан и Югославия охраняют свои границы, чтобы этот занавес не окружил и их и не потянулся дальше, вплоть до Ближнего Востока. Но и этим Советы не удовлетворятся, им нужен весь земной шар.

Многие страны сыграли свою роль в истории свободного мира и его защиты. Теперь эта ответственность перешла к лидерам данного сообщества. Пусть же у наших внуков не будет оснований сказать, что мы задёшево обменяли эту ответственность на популярность! Пусть каждый американец будет уверен, что его свобода защищена, пусть и ценою жертв, которые придётся принести. Давайте заверим американцев, что мы не станем увиливать от своих обязанностей перед лицом опасности. И пусть в этом зале не будет Неронов, играющих на скрипке. Нельзя допустить ни пожара, ни победы противника!

Депутаты приветствовали её слова громкими криками. Спикер беспомощно пытался навести порядок в зале. Когда ему это удалось, Флорентина продолжила:

— Пусть такой жертвой никогда не станут молодые американские жизни. Не будем впадать в опасную иллюзию, что мир во всём мире может быть сохранён без способности защитить его от агрессии. Адекватно защищённая Америка может без страха влиять на события, управлять, не прибегая к террору, и всё ещё оставаться бастионом свободного мира. Господин спикер, я считаю поправку Саймона неуместной и — что ещё хуже — безответственной!

Флорентина прошла на своё место, и её тут же окружили депутаты обеих партий, высоко оценившие её выступление. В прессе на следующий день оценки были ещё выше, и все агентства цитировали на своих лентах отрывки из речи депутата Каин, называя её специалистом по обороне. Две газеты даже назвали её кандидатом в вице-президенты.

И опять Флорентине стали поступать тысячи писем.

После недельной суматохи, когда её донимали телефонные звонки, Флорентина провела тихий уикенд с Ричардом, рассказавшим ей о планах построить «Барон» в Мадриде и с этой целью послать туда Эдварда, чтобы он подыскал площадку.

— А почему Эдварда?

— Он сам вызвался. Он теперь почти всё время работает на группу, и даже снял апартаменты в Нью-Йорке.

— Что же будет с его адвокатской практикой?

— Эдвард сейчас выступает в роли консультанта в своей конторе и говорит, что, если ты смогла так круто поменять жизнь, то почему бы и ему не попробовать. Должен сказать, что он снял с моих плеч огромный груз. Эдвард — единственный из всех, кто может работать так же упорно, как и ты.

— Каким хорошим другом он оказался!

— Да, я согласен. А знаешь, ведь он влюблён в тебя.

— Что-о?!

— Нет, он не собирается прыгать к тебе в постель, хотя, если б и собирался, я бы его понял. Он просто обожает тебя, и не видит этого только слепой.

— Но я никогда не…

— Ну конечно нет, дорогая. Не думаешь же ты, что я ввёл бы его в состав совета директоров «Лестера», если бы боялся, что потеряю из-за него жену?

— Как жаль, что он не женился.

— Он никогда ни на ком не женится, пока рядом ты. Так что просто радуйся тому, что тебя обожают двое мужчин.

* * *

Когда после уикенда Флорентина вернулась в Вашингтон, её встретила новая кипа приглашений, которые поступали всё чаще. Она спросила совета Эдварда, что ей делать с приглашениями.

— Выбери пять-шесть самых важных, на мероприятия, где ты сможешь донести свои взгляды до как можно более широкого круга людей, а остальным сообщи, что слишком занята на работе и не можешь в данный момент принять приглашение. Только помни, письма с отказом должны быть обязательно написаны от руки. Однажды, когда ты захочешь выйти за рамки девятого округа Чикаго, останутся люди, которых с тобой будет соединять только это письмо, а ведь им придётся решать, проголосовать за тебя или против.

— Какой ты умный, Эдвард!

— Ну, не забывай, я же на год старше тебя.

* * *

Флорентина воспользовалась советом Ричарда и каждый вечер уделяла два часа просмотру писем, авторы которых черпали вдохновение из её речи на тему оборонных задач, и вскоре ответила на каждое. Она приняла приглашение выступить в Принстоне и в Калифорнийском университете в Беркли, а также перед кадетами в Вест-Пойнте, и посетила обед в честь ветеранов Вьетнамской войны. Везде, куда она приходила, её рекомендовали как ведущего специалиста Америки по вопросам обороны. Но сама Флорентина сознавала, как мало она знает в этой области, и старалась заняться вопросом ещё плотнее. Она продолжала активную деятельность в Чикаго, но всё больше обязанностей на этом участке делегировала своим сотрудникам, назначив ещё двоих помощников в чикагский офис и выплачивая им жалованье из собственного кармана.

 

28

— Есть что-то срочное? — спросила Флорентина, увидев перед собой стол, заваленный корреспонденцией, поступившей утром. Срок полномочий конгресса 95-го созыва подходил к концу, и депутатов опять больше беспокоила проблема переизбрания, чем законодательная работа в Вашингтоне. На этом этапе их аппараты в основном тратили время на работу в округах, а не на рассмотрение общенациональных проблем. Флорентине не нравилась эта система, превращающая нормальных людей в ханжей с приближением новых выборов.

— Есть три пункта, на которые я хотела бы обратить ваше внимание, — сообщила ей Джанет. — Во-первых, опросы избирателей нельзя назвать хорошими для нас. Ваш рейтинг упал с восьмидесяти девяти до семидесяти одного процента, и оппоненты не преминут воспользоваться этим, чтобы сказать, что вы потеряли интерес к работе и вас необходимо заменить.

— Но причина потери голосов заключается в том, что я езжу по базам вооружённых сил и занимаюсь делами, которые не ограничены рамками одного штата. Я не могу отказать коллегам, половина которых просит меня выступить в их округе.

— Я-то это понимаю, — сказала Джанет. — Но поймут ли это ваши избиратели в Чикаго? Им не нравится, что вы выступаете в Калифорнии или Принстоне, когда, по их мнению, должны работать в Вашингтоне. Наверное, будет мудро не принимать больше никаких приглашений — будь то от депутатов или просто доброжелателей — до следующей сессии. Если вам удастся отвоевать голоса, мы опять можем вернуться к восьмидесяти процентам.

— Напоминай мне об этом постоянно, Джанет. А что во-вторых?

— Ральф Брукс избран прокурором штата Иллинойс, поэтому какое-то время он не будет стоять у вас на пути.

— Интересно! — Флорентина сделала пометку в своём блокноте, чтобы не забыть написать Бруксу поздравление.

Джанет подала ей экземпляр «Чикаго Трибьюн». С первой полосы на неё смотрели мистер и миссис Брукс. Подпись гласила: «Новый прокурор посетил благотворительный концерт в пользу Симфонического оркестра Чикаго».

— Не пропустит ни одного мероприятия, не так ли? — заметила Флорентина. — Могу поспорить, что его рейтинг всегда будет выше восьмидесяти процентов. А в-третьих?

— У вас встреча с мистером Доном Шортом.

— Дон Шорт?

— Это директор корпорации по аэрокосмическим исследованиям и планированию, — пояснила Джанет. — Вы захотели встретиться с ним, потому что его компания подписала с правительством контракт на строительство радара, способного обнаруживать ракеты противника. Теперь он участвует в конкурсе по установке своего оборудования на корабли американского флота.

— Теперь вспомнила. Мне кто-то показывал очень интересный документ по этому поводу. Откопайте мне его, пожалуйста.

— Вы всё найдёте здесь, — сказала Джанет, протягивая коричневый конверт.

Флорентина быстро просмотрела бумаги.

— Точно, он здесь. У меня есть пара вопросов специально для мистера Шорта.

В течение следующего часа Флорентина диктовала письма и только потом улучила минутку, чтобы прочитать бумаги в конверте. Теперь она смогла набросать несколько вопросов, обращённых к мистеру Шорту. Когда пробило десять, Джанет проводила его в кабинет Флорентины.

— Мадам, какая это честь для меня! — сказал Дон Шорт, протягивая руку. — Мы в нашей корпорации считаем вас одним из последних бастионов надежды свободного мира.

Нечасто Флорентина встречалась с людьми, которые ей не нравились с первого взгляда, но Дон Шорт попадал именно в эту категорию. Он был около полутора метров ростом, имел около десяти килограммов лишнего веса и был практически лыс, если не считать длинных тёмных прядей на висках, которые он зачесал на макушку. На нём был костюм в клетку, а в руке он держал кожаный кейс от Гуччи.

Пока у Флорентины не было имиджа «ястреба», к ней не приходили такие Доны Шорты, поскольку никто не считал необходимым вести с ней лоббистскую работу. Однако теперь, когда Флорентина стала членом подкомитета по обороне, она начала получать всевозможные подарки и бесчисленные приглашения на ужины и в бесплатные путешествия.

Флорентина принимала только те приглашения, которые имели отношение к интересующим её вопросам, и отправляла назад с вежливой запиской каждый присланный ей подарок.

Джанет оставила их вдвоём.

— Какой у вас милый кабинет. А это ваши дети? — начал разговор Дон Шорт, показывая коротким толстым пальцем на фотографию на столе.

— Да, — ответила Флорентина.

— Какие красивые дети! Прямо копия мамы.

— По-моему, вы хотели поговорить со мной относительно проекта «ХР-108», мистер Шорт.

— Всё верно, только зовите меня Доном. Мы считаем, что это такое оборудование, без которого военно-морской флот не может обойтись. Система «ХР-108» может обнаруживать и отслеживать ракеты противника на расстоянии до десяти тысяч миль. Когда «XP-108» будет установлена на каждом американском авианосце, русские не осмелятся напасть на Америку. Более того, оборудование, производимое моей корпорацией, позволяет фотографировать любую ракетную шахту в России и транслировать картинку прямо в «Ситуационную комнату» Белого дома. Русские не смогут в сортир сходить без того, чтобы мы их не сфотографировали. — Шорт рассмеялся.

— Я внимательно ознакомилась с возможностями «ХР-108», мистер Шорт, и мне интересно, почему «Боинг» утверждает, что может производить аналогичное оборудование за три четверти вашей цены?

— Наше оборудование гораздо сложнее, миссис Каин, и у нас уже есть опыт его эксплуатации в американской армии.

— Но ваша компания не закончила монтаж системы слежения к дате, указанной в контракте, а расходы на семнадцать процентов превзошли смету, а это, если быть точной, — двадцать три миллиона долларов.

— Ну, я полагаю, инфляция сказывается на каждом из нас, а аэрокосмическая промышленность страдает от неё больше других. Может быть, вы найдёте время встретиться с членами совета директоров? Они объяснят вам подробнее. Мы даже могли бы поужинать вместе.

— Я редко хожу на званые ужины, мистер Шорт, поскольку считаю, что бизнес на ужинах делают только метрдотели.

Дон Шорт опять рассмеялся.

— Нет-нет, я имел в виду парадный ужин в вашу честь. Мы бы пригласили, скажем, пятьсот человек гостей, по пятьдесят долларов с каждого, а вы могли бы добавить эти деньги в кассу вашей избирательной кампании или истратить по своему усмотрению.

Флорентина готова была вышвырнуть его из кабинета, но, поразмыслив, приняла другое решение.

— И как это делается, мистер Шорт?

— Ну, моя компания всегда готова протянуть руку помощи любому из своих друзей. Мы понимаем, что существуют некоторые счета — и немаленькие, — которые вам надо оплатить, чтобы переизбраться. Поэтому мы устроим ужин, чтобы собрать немного денег, — ведь даже если никто из гостей не придёт, всё равно каждый пришлёт свои пятьдесят долларов. И потом: а кто узнает?

— Как вы сказали, мистер Шорт? Кто узнает?

— Так я займусь этим?

— Почему нет, мистер Шорт!

— Я знал, что мы сможем сработаться.

Флорентина отпустила ему натянутую улыбку, а Дон Шорт протянул ей руку. В кабинет зашла Джанет, чтобы проводить его.

— Я буду на связи, Флорентина.

— Благодарю вас.

Вернувшись с дневного заседания Палаты, Флорентина позвонила ответственному секретарю Палаты Биллу Пирсону и попросила о немедленной встрече.

— Это так горит?

— Горит, Билл.

— Полагаю, будете просить меня о включении вас в комитет по иностранным делам?

— Нет, дело гораздо более серьёзное.

— Тогда заходите прямо сейчас.

Билл Пирсон дымил трубкой, слушая рассказ Флорентины о том, что произошло сегодня утром в её офисе.

— Да, нам часто сообщают о подобных вещах, — произнёс он, — только мы не можем ничего доказать. Ваш мистер Шорт, похоже, даёт нам идеальный шанс разоблачить его аферу с радаром. Продолжайте в том же духе, Флорентина, и держите меня в курсе. В момент, когда они будут передавать вам деньги, мы устроим тёмную их аэрокосмическому проекту. Даже если мы не сможем ничего доказать, наши действия, по крайней мере, послужат уроком для других депутатов, и они не один раз задумаются на тем, стоит ли идти на такие махинации.

В выходные Флорентина рассказала Ричарду о Доне Шорте, но тот не удивился.

— Такое случается очень часто. У некоторых конгрессменов, кроме жалованья, нет других доходов, поэтому искушение заработать немного наличности бывает иногда слишком сильным, особенно когда они борются за место, которое могут потерять, а другим делом они заниматься не умеют.

— Но если дело только в этом, зачем Шорту связываться со мной?

— Это тоже легко объяснить. За год лично ко мне в банке делается не менее полудюжины подходов. Люди этого сорта, такие, кто предлагает взятки, считают, что никто не устоит перед искушением погнаться за длинным долларом, если будет уверен, что дядя Сэм этого не заметит, ведь сами они сделали бы именно так. Ты удивишься, если узнаешь, сколько миллионеров продали бы собственную мать за десять тысяч долларов наличными.

На следующей неделе позвонил Дон Шорт, который подтвердил, что ужин в честь Флорентины будет дан в отеле «Мэйфлауэр»; приглашены пятьсот гостей.

* * *

Из-за большой нагрузки в Конгрессе и поездок в другие штаты Флорентина чуть было не забыла об ужине в свою честь, который устраивал Дон Шорт. Она выступала на заседании Палаты в поддержку одного из депутатов, предложившего поправку в законопроект о малом бизнесе, когда в зал влетела Джанет.

— Вы не забыли об ужине, который дает аэрокосмическая корпорация?

— Нет, но он же состоится на той неделе.

— Если вы сверитесь с календарём, то увидите, что ужин назначен на сегодня и вам надо быть там через двадцать минут, — сказала Джанет. — Не забывайте, что вас ждут пятьсот человек!

Флорентина извинилась перед коллегой и спешно выехала в «Мэйфлауэр». Она опоздала на несколько минут и не успела собраться с мыслями. В холле её встретил Дон Шорт.

— Мы сняли отдельный кабинет, — сообщил он, провожая её к лифту.

— Никогда не знала, что в «Мэйфлауэр» есть кабинет, который может вместить пятьсот человек! — заметила Флорентина.

Дон Шорт рассмеялся.

— Мы нашли подходящий, — сказал он, когда лифт остановился, и провёл гостью в кабинет, в котором с трудом могли бы разместиться человек двадцать. Он представил её присутствующим, что не заняло слишком много времени, так как на ужин собралось четырнадцать человек.

За ужином Флорентина слушала сомнительные рассказы Дона Шорта об успехах корпорации аэрокосмического планирования. Она с трудом сдерживалась и не была уверена, что у неё хватит терпения дождаться конца вечера. Завершая ужин, Дон Шорт встал со своего места, постучал ложкой по пустому бокалу и произнёс многословную речь о своём близком друге Флорентине Каин. Флорентина выступила с краткой благодарственной речью и сумела сбежать незадолго до одиннадцати.

Дон Шорт проводил её на автостоянку. Когда она садилась в автомобиль, он вручил ей конверт.

— Мне жаль, что собралось так мало людей, но отсутствующие прислали свои пятьдесят долларов.

Флорентина вернулась в «Барон» и изучила содержимое конверта: чек на предъявителя на 24 300 долларов наличными.

На следующее утро она рассказала обо всём Биллу Пирсону и передала ему конверт.

— Всё это, — сказал он, — позволит нам вскрыть эту аферу! — И, улыбнувшись, запер 24 300 долларов в ящик стола.

Флорентина уехала на выходные, чувствуя, что хорошо выполнила свою часть задания.

* * *

Вернувшись в Вашингтон, Флорентина была удивлена, не обнаружив записки от Билла Пирсона. Его секретарь сообщила, что он проводит избирательную кампанию в Калифорнии. Это напомнило Флорентине о том, как мало времени осталось до новых выборов, и что ей надо больше внимания уделять Чикаго.

Через несколько дней Билл Пирсон позвонил из Калифорнии и сказал, что беседовал с одним влиятельным республиканцем, председателем подкомитета по обороне, и оба они считают, что скандал перед выборами принесёт большие неприятности и раздувать его не стоит. Пирсон попросил Флорентину не объявлять пока о пожертвовании, поскольку такое заявление повредит его расследованию.

Флорентина решительно не согласилась с ним и даже подумала было о том, чтобы самостоятельно войти в контакт с руководством комитета, но, когда она позвонила Эдварду, тот отсоветовал ей такой ход, мотивируя свои слова тем, что в офисе ответственного секретаря больше неё знают о взятках, а обращение через их голову могут посчитать закулисными интригами. Флорентина согласилась подождать до окончания выборов.

Когда сессия Конгресса закончилась, она вернулась в Чикаго, чтобы готовиться к очередным выборам.

* * *

Флорентина вновь была избрана в Палату представителей от девятого округа Иллинойса, причём её отрыв от соперников в этот раз немного увеличился. Оказавшись в Конгрессе, она заметила, что демократы потеряли пятнадцать мест в нижней палате и три — в Сенате. Среди потерь оказался и Билл Пирсон.

Флорентина несколько раз звонила Биллу домой в Калифорнию, чтобы выразить соболезнования, но его всё время не было. Она каждый раз оставляла послание на автоответчике, но Билл так и не перезвонил. Флорентина обсудила проблему с Ричардом и Эдвардом, и они порекомендовали ей немедленно встретиться с лидером парламентского большинства.

Узнав о происшествии, Марк Чедвик ужаснулся и сказал, что перезвонит в тот же день. Он сдержал своё слово и сообщил Флорентине информацию, от которой та похолодела: Билл Пирсон утверждал, что ничего не знает о 24 300 долларах и никогда не говорил с Флорентиной о взятке. Кроме того, Пирсон напомнил Чедвику, что, если Флорентина получила от кого-то 24 300 долларов, то она должна была сообщить о них как о вкладе в избирательную кампанию, либо как о доходе, а в её избирательных отчётах никакого упоминания об этой сумме нет. По правилам же, принятым Палатой, она не может получать подарки на сумму свыше 750 долларов. Флорентина объяснила Чедвику, что именно Билл Пирсон попросил её не заявлять о деньгах. Марк заверил Флорентину, что не сомневается в её словах, но поинтересовался, как она собирается доказать, что Билл Пирсон лжёт. Он также добавил, что у Пирсона — и это общеизвестно, — большие финансовые проблемы: после второго развода он платит алименты двум бывшим семьям, а когда человек оказывается ещё и без работы, то даже самые честные могут не выдержать удара.

Флорентина согласилась предоставить Марку расследование этого дела, а сама хранила молчание.

На неделе позвонил Дон Шорт, который поздравил её с переизбранием и напомнил, что рассмотрение контракта с военно-морскими силами на противоракетный радар назначено на ближайший четверг. Флорентина прикусила губу, когда он сказал следующее:

— Я рад, что вы обналичили чек. Уверен, что эти деньги пригодились вам во время кампании.

Флорентина немедленно попросила Марка Чедвика отложить голосование по радару до тех пор, пока он не разберётся с делом Билла Пирсона. Чедвик объяснил ей, что если голосование отложить, то средства будут направлены на другие проекты. Министру обороны Брауну безразлично, какая фирма получит контракт, но будет крупный скандал, если тянуть с решением. Чедвик напомнил Флорентине, что она сама не раз выступала против тех, кто затягивает вопросы обороны.

— Вы выяснили что-нибудь, Марк?

— Да, мы знаем, что чек обналичен в «Риггз Нэшнл Бэнк» на Пенсильвания-авеню.

— Мой банк и моё отделение, — сказала не поверившая своим ушам Флорентина.

— Сделала это дама примерно сорока пяти лет, в чёрных очках.

— А хорошие новости есть?

— Да, — ответил Марк. — Кассир посчитал сумму достаточно крупной и переписал номера купюр. Как вам такое?

Флорентина попыталась улыбнуться.

— На мой взгляд, Флорентина, у вас есть два пути. Вы можете заявить о случившемся на заседании в четверг или хранить молчание, пока я во всём не разберусь. Единственное, чего вам делать нельзя, — это заявлять публично о том, что в деле замешан Билл Пирсон.

— И что я должна делать?

— Для партии предпочтительней, чтоб вы хранили молчание, но я знаю, что сделал бы я в подобной ситуации…

— Благодарю вас, Марк.

* * *

Когда председатель подкомитета по обороне Томас Ли открыл заседание, Флорентина сидела на своём месте и делала заметки. Контракт на противоракетный радар был шестым пунктом повестки дня, а по первым пяти она не выступала. Посмотрев в зал, Флорентина не смогла не заметить улыбающееся лицо Дона Шорта.

— Пункт номер шесть, — произнёс наконец председатель с лёгким зевком: по его мнению, обсуждение повестки дня слишком затягивалось. — Мы должны решить сегодня, какой из трёх компаний, участвующих в конкурсе на создание противоракетного комплекса для военно-морских сил, мы должны отдать предпочтение. Окончательное решение будет принимать департамент вооружений и имущества министерства обороны, но они просят нас дать мотивированное заключение. Кто хотел бы открыть дискуссию?

Флорентина подняла руку.

— Конгрессвумен Каин.

— У меня нет каких-то предпочтений перед «Боинг» и «Грумман», но я ни при каких обстоятельствах не смогу поддержать предложение Корпорации аэрокосмического планирования.

Лицо Дона Шорта стало серым, он не верил услышанному.

— Можете ли вы сказать комитету, почему так решительно настроены против Корпорации аэрокосмического планирования?

— Конечно, господин председатель. Мои мотивы заключаются в личном опыте. Несколько недель назад сотрудник корпорации посетил мой кабинет, чтобы привести доводы в пользу заключения контракта с его компанией. Позднее он попытался дать мне взятку в виде чека на двадцать четыре тысячи триста долларов в обмен на мой сегодняшний голос. Этот сотрудник находится сейчас в этом зале и, несомненно, ответит позднее в суде за свои действия.

Когда председатель комитета смог, наконец, навести порядок в зале, Флорентина рассказала о том, как был устроен парадный ужин в её честь, и назвала имя человека, вручившего ей деньги, — Дон Шорт. Она повернулась, чтобы посмотреть на него, но Шорта уже не было. Флорентина продолжила выступление, избегая упоминания Билла Пирсона, поскольку считала это внутренним делом партии. Когда она закончила, то не могла не заметить, что ещё два члена комитета побледнели так же сильно, как недавно Дон Шорт.

— В связи с серьёзностью сделанных моей коллегой заявлений я намерен отложить решение по этому пункту, пока не будет проведено полное расследование, — объявил председатель.

Флорентина поблагодарила его и немедленно отправилась в свой офис. В коридоре её окружили репортёры, но она не стала отвечать на их вопросы.

В тот же вечер Флорентина позвонила Ричарду, и он предупредил её, что следующие несколько дней могут оказаться весьма неприятными.

— Но почему, Ричард? Ведь я же сказала правду.

— Знаю. Но есть группа людей, которые воюют в том комитете не на жизнь, а на смерть, и теперь они видят в тебе врага.

Когда она прочитала утром газеты, то поняла, насколько прав оказался Ричард.

«Конгрессвумен Каин обвиняет Корпорацию аэрокосмического планирования во взяточничестве», — гласил один заголовок. Ему вторил другой: «Лоббисты компании утверждают, что депутат Конгресса взяла деньги в качестве вклада в избирательную кампанию». Прочитав газеты, Флорентина поняла, что во всех написано примерно одно и то же.

Заголовок статьи в «Чикаго Сан-Таймс» был особенно неприятен: «Депутат Каин обвиняет аэрокосмическую корпорацию после того, как чек обналичен». Всё верно и всё — неправда.

Позвонил Ричард и сказал, что к ней едет Эдвард и что до встречи с ним не надо давать никаких интервью прессе. Но Флорентина и не смогла бы, поскольку ФБР направило к ней двух старших офицеров, чтобы взять у неё показания.

В присутствии Эдварда и лидера парламентского большинства Флорентина сделала подробное заявление, после чего сотрудники ФБР, в свою очередь, попросили её не информировать прессу о причастности Билла Пирсона, пока они не закончат собственное расследование. Она в очередной раз с неохотой согласилась.

В течение дня некоторые депутаты подходили к Флорентине с поздравлениями, другие явно сторонились её.

Редакционная статья в «Чикаго Трибьюн» в тот день была посвящена вопросу о том, куда делись 24 300 долларов. Журналисты говорили, что считают своим печальным долгом напомнить общественности о том, что отец депутата Каин в 1962 году в Чикаго был отдан под суд и признан виновным в подкупе государственного чиновника. Флорентина словно слышала в этих словах голос Ральфа Брукса, который из своего прокурорского офиса напоминал ей эти красноречивые подробности. Эдвард помог Флорентине сохранить самообладание, а Ричард каждый день прилетал из Нью-Йорка, чтобы быть рядом с женой. Три дня пресса муссировала эту историю, а Ральф Брукс сделал следующее заявление: «Я всегда восхищался миссис Каин и верю в её невиновность, но в данных обстоятельствах я посчитал бы мудрым решение сложить полномочия конгрессмена на время, пока ФБР проводит расследование». Эти слова заставили Флорентину принять решение остаться на своём месте, особенно после того, как ей позвонил Марк Чедвик и посоветовал не сдаваться, сказав, что виновный предстанет перед правосудием, — это лишь вопрос времени.

Три дня спустя Флорентина возвращалась в Лонгворт после голосования. Мальчишка на углу выкрикивал заголовки вечерних газет. Она не смогла расслышать, о чём он кричал, — что кто-то где-то арестован. Подойдя к мальчишке, Флорентина купила газету.

«Бывший конгрессмен Билл Пирсон,

— прочитала она, —

был арестован сегодня агентами ФБР во Фресно, Калифорния, в связи со скандалом Аэрогейт. Более семнадцати тысяч долларов наличными были обнаружены спрятанными в тайнике в его новом „Форде“. Он был доставлен в ближайший полицейский участок и допрошен. Позднее ему предъявили обвинение в краже в особо крупных размерах. Молодой женщине, обнаруженной в его доме, было предъявлено обвинение в пособничестве».

* * *

— Мои поздравления в связи с приятной новостью, миссис Каин! — Метрдотель ресторана клуба любителей бегов и скачек был первым из тех, кто радовался за неё в тот вечер. Ричард прилетел из Нью-Йорка и пригласил её на праздничный ужин, во время которого к ним стали подходить политики и представители вашингтонской общественности, говоря, что они очень рады тому, что правда, наконец, открылась.

На следующий день «Чикаго Трибьюн» и «Чикаго Сан-Таймс» отметили в своих статьях, какую огромную способность оставаться спокойной в кризисе проявила представитель штата. Никаких комментариев из офиса Ральфа Брукса не последовало, и было ясно, что их и не будет. Эдвард прислал охапку ирисов, а от Уильяма из Гарварда пришла телеграмма: «Если ты не та, что арестована во Фресно, то вечером увидимся». Приехала и Аннабель, которая явно была не в курсе последних проблем матери. Она объявила, что её приняли в Редклиф.

Через несколько дней Дон Шорт и его 24 300 долларов уже казались Флорентине историей.

 

29

Когда Флорентина вернулась в Чикаго, демократы всё чаще стали озвучивать опасения, что пребывание Джимми Картера в Белом доме не увеличивает их шансы на переизбрание.

Республиканцы же, напротив, набирали силу, и на первый план у них вышли Рональд Рейган и Джордж Буш. В кулуарах Капитолия открыто обсуждалась тема выдвижения Эдварда Кеннеди против Картера.

Флорентина продолжила свою работу в Палате, стараясь не позиционировать себя в качестве сторонника той или иной персоны, хотя приглашения на всевозможные мероприятия в Белый дом стали поступать к ней чаще, чем обычно. Она так и не определилась с тем, какой из кандидатов больше подходит на роль руководителя партии в 1980 году.

Другие депутаты всё своё время тратили на избирательную кампанию, а Флорентина пыталась повлиять на президента, с тем чтобы он проявил больше воли в переговорах с главами стран, находящихся по ту сторону «железного занавеса», и настаивала на расширении обязательств перед НАТО, но не добилась успеха.

Окончательное же разочарование в президенте произошло 4 ноября 1979 года, когда так называемые студенты захватили американское посольство в Тегеране, и пятьдесят три американца оказались заложниками. Картер оправдывался тем, что у него «связаны руки», и ничего не предпринимал, а только разглагольствовал о «возрождении нации». Флорентина использовала все доступные ей возможности для того, чтобы побудить президента защитить интересы страны. Когда же он всё-таки решился на операцию по спасению заложников, она провалилась, что самым печальным образом сказалось на репутации Соединённых Штатов в глазах всего остального мира.

Вскоре после этого унизительного инцидента в Палате представителей начались дебаты по обороне, и Флорентина выступила с кратким комментарием:

— Как оказалось, что страна, сумевшая отправить человека на Луну, не смогла посадить три вертолёта в пустыне?

Она не знала, что дебаты теперь идут по телевидению в прямой трансляции, а три информационных агентства поместили эту цитату на своих лентах.

Собравшиеся в Детройте на очередной съезд республиканцы выдвинули Рональда Рейгана и Джорджа Буша своими кандидатами. Несколько недель спустя демократы в Нью-Йорке выдвинули своим кандидатом Джимми Картера, хотя проявили при этом меньше энтузиазма, чем при выдвижении Эдлая Стивенсона.

Выступая на заседаниях Палаты, Флорентина внесла ряд поправок к законопроектам о расходах на оборону и о сокращении бумажного документооборота. Приближались выборы, и она начала бояться за своё место, поскольку борьба обещала быть непростой, после того как республиканцы сменили Стюарта Лайла на энергичного рекламного агента Теда Симмонса.

И снова рейтинг Флорентины у избирателей поднялся до восьмидесяти процентов только благодаря тому, что она не отказывалась ни от каких приглашений выступить с речью — будь то в Вашингтоне или в Чикаго.

Приближался день выборов. Многие сторонники Флорентины говорили ей, что проголосуют за её переизбрание в Конгресс, но не смогут проголосовать за второй срок для Картера. Ричард, в свою очередь, прогнозировал лёгкую победу Рейгана.

Когда был подсчитан последний голос, даже Флорентина удивилась масштабам победы Рейгана, который обеспечил себе большинство в Сенате и едва не завоевал большинство в Палате представителей.

Флорентина была переизбрана в Конгресс, но её преимущество сократилось до 9031 голоса.

* * *

Вернувшись в январе 1981 года в Конгресс, Флорентина была так занята изучением поправок к бюджету Рейгана и его оборонной программе, что Джанет пришлось показать ей заметку в «Чикаго Сан-Таймс», способную повлиять на её судьбу: «Сенатор от Иллинойса Николс объявил этим утром о том, что не будет переизбираться в Сенат в 1982 году».

Флорентина осмысливала эту информацию, когда позвонил редактор «Чикаго Сан-Таймс» и спросил, будет ли она выставлять свою кандидатуру в избирательной кампании в Сенат в 1981 году. Флорентина посчитала, что прессе вполне уместно интересоваться этим вопросом после того, как она три с половиной срока пробыла в Палате представителей.

— А, по-моему, совсем недавно ваша газета предлагала мне уйти в отставку, — отшутилась она.

— Знаете, в Англии был премьер-министр, который говаривал, что неделя в политике — очень большой срок. Итак, Флорентина, какова ваша позиция?

— Я ещё не думала над этим, — сказала она, смеясь.

— Значит, вы не слышали…

— Не слышала о чём?

— Этим утром на пресс-конференции в муниципалитете прокурор штата объявил, что выдвигает свою кандидатуру.

* * *

На первых полосах всех вечерних газет крупным шрифтом был набран заголовок: «Ральф Брукс выдвинул свою кандидатуру в Сенат». Многие журналисты отмечали, что конгрессвумен Каин ещё не приняла решения.

Флорентина понимала, что, если она на этот раз победит Брукса, с ним будет покончено навсегда. У неё не было никаких сомнений в том, что амбиции Брукса простирались гораздо дальше кресла сенатора. По совету Джанет Флорентина принимала теперь приглашения на все значительные мероприятия в штате, отклоняя почти все за его пределами.

У Ральфа Брукса было преимущество: ему не надо было четыре дня в неделю появляться в Конгрессе, а его профессиональная репутация не зависела от рейтинга. Флорентина знала, что победа над Бруксом будет более трудным делом, чем победа на выборах в Сенат, поскольку выборы в середине президентского срока всегда оборачивались поражением партии, контролирующей Белый дом.

* * *

Каждый раз, приезжая в Чикаго, Флорентина уходила от ответов на вопрос о том, будет ли она выставлять свою кандидатуру на выборах в Сенат, хотя именно он привлекал всеобщее внимание. Эдвард заметил, что это, может быть, её последняя возможность баллотироваться в Сенат в ближайшие двадцать лет, поскольку Ральфу Бруксу всего сорок четыре, и если он займёт кресло сенатора, победить его будет практически невозможно.

— Конечно, — ответила Флорентина, — с его-то харизмой! И потом, кому захочется ждать двадцать лет?

— Гарольду Стассену, — ответил Эдвард.

— И все знают, как хорошо у него это получается, — засмеялась Флорентина. — Ладно, я постараюсь как можно быстрее принять то или иное решение.

* * *

Вскоре Флорентина объявила о намерении выставить свою кандидатуру на выборах в Сенат.

Эдвард прилетел из Нью-Йорка, чтобы возглавить её избирательную кампанию, а Джанет ежедневно консультировала её по телефону. Деньги поступали отовсюду: забота Флорентины о своих избирателях начинала давать отдачу. За двенадцать недель до праймериз опросы постоянно показывали её преимущество над Бруксом как 58% против 42%.

Ральф Брукс утверждал, что Флорентина Каин не добилась никаких результатов, работая в Конгрессе. Некоторые из его атак достигали цели, а сам он демонстрировал невероятную энергию. Несмотря на это, значительного успеха он не добился, и опросы показывали 55% против 45% в пользу Флорентины. До неё дошли слухи о том, что в лагере Ральфа Брукса царит уныние, а пожертвования на его избирательную кампанию сокращаются.

Флорентина без устали ездила по всему штату, выступала перед рабочими, встречалась с фермерами, с представителями банков и редакторами газет, и только в гостеприимном «Бароне» могла отдохнуть. Она завтракала на скорую руку и ужинала чем придётся, а вечером — перед тем, как рухнуть в постель, — заносила в записную книжку все цифры и факты, которые узнала за прошедший день, и засыпала, стараясь удержать в памяти бесчисленные имена людей, смертельно оскорбившихся бы, если б она забыла о том, как они помогли ей в избирательной кампании. Живущий между Нью-Йорком и Чикаго Ричард был измотан не меньше Флорентины. Но он не жаловался и не беспокоил жену проблемами, стоявшими перед банком или группой «Барон».

Каждое утро Флорентина просыпалась, исполненная ещё большей решимости завоевать место в Сенате. Она жалела только об одном — что не может больше времени уделять Уильяму и Аннабель. Уильям пытался теперь завоевать звание лучшего студента, а Аннабель каждый раз приезжала домой на каникулы с новым молодым человеком.

Из прошлого опыта Флорентина знала, что во время избирательной кампании можно ожидать чего угодно.

За последний год Чикаго потрясли несколько убийств, совершённых маньяком, которого местная пресса окрестила Чикагским Головорезом. Перерезав жертве горло, он выреза́л сердечко у неё на лбу, давая понять полиции, что это опять — дело его рук. На встречах с общественностью и Флорентине, и Ральфу Бруксу задавались вопросы о том, что они намерены делать в области охраны закона и порядка. По вечерам улицы Чикаго пустели, поскольку все боялись убийцы, которого полиция никак не могла поймать. К облегчению Флорентины, он был схвачен в кампусе Северо-Западного университета, после того как вознамерился напасть на студентку.

На следующий день Флорентина высоко оценила действия чикагской полиции, написав личное послание полицейскому, задержавшему преступника. Она предполагала, что на этом в деле поставлена точка, — до тех пор, пока не прочитала утренние газеты. Ральф Брукс заявил, что лично возьмётся за расследование дела Чикагского Головореза, даже если это будет стоить ему места в Сенате. Это был прекрасный ход. В газетах по всей стране была напечатана фотография красавца прокурора рядом со злобным убийцей.

Процесс начался за пять недель до праймериз, и Ральф Брукс ежедневно появлялся на первых полосах газет и требовал для убийцы номер один смертной казни, чтобы жители Чикаго могли снова спокойно ходить по вечерним улицам. Флорентина делала одно заявление для прессы за другим, говорила об энергетическом кризисе, о снижении шума от самолётов и даже о концентрации советских войск на границе с Польшей после введения там военного положения, но не могла сместить прокурора с первых полос. На встрече с редколлегией «Чикаго Трибьюн» она вежливо указала редактору на это обстоятельство. Он извинился, но отметил, что Ральф Брукс поднимает тираж. Флорентина понимала, что у неё нет эффективных способов противостоять оппоненту.

В надежде на то, что прямое столкновение даст ей шанс изменить ситуацию, Флорентина вызвала Ральфа Брукса на публичные дебаты, но прокурор штата сообщил журналистам, что не может отвлекаться ни на что, пока на его плечах лежит такая большая ответственность перед обществом.

— Если я потеряю из-за этого шанс представлять жителей Иллинойса, значит, так тому и быть, — повторял Брукс снова и снова.

В день, когда Чикагскому Головорезу был вынесен приговор, Флорентина бессильно наблюдала за тем, как её преимущество уменьшилось до 52% против 48%. До выборов оставалось только две недели, и Флорентина решила провести это время в разъездах по штату, как вдруг стряслась беда.

Во вторник позвонил Ричард и сообщил, что пропала Аннабель: по словам её соседки по комнате в Редклифе, она не вернулась в колледж вечером в воскресенье, и о ней ничего не известно. Флорентина немедленно вылетела в Нью-Йорк. Ричард известил полицию и нанял частного детектива для поиска дочери.

Вынужденная вернуться в Чикаго Флорентина, едва соображая, звонила Ричарду каждый час, но у него не было никаких новостей. За неделю до выборов опросы показывали, что её преимущество сократилось ещё больше — до 51% против 49%. Флорентина уже начинала сомневаться в правильности своих намерений, но после очередного ужасного уикенда, когда она поняла, что теряет, а не приобретает голоса, позвонил взволнованный Ричард и сообщил, что Аннабель нашлась, — она всё это время была в Нью-Йорке.

— Слава богу! — выдохнула Флорентина, и из глаз её хлынули слёзы облегчения. — С ней всё в порядке?

— Она чувствует себя хорошо и лежит в госпитале «Маунт Синай».

— А что случилось? — спросила встревоженная Флорентина.

— Она сделала аборт.

Флорентина вылетела в Нью-Йорк, чтобы быть ближе к дочери. Прибыв в госпиталь, она узнала, что Аннабель даже не догадывалась, что её объявили в розыск. Эдвард умолял Флорентину вернуться в Чикаго, поскольку журналисты постоянно интересовались, где она. Ему удалось скрыть от газет личную жизнь Аннабель, но все недоумевали, почему Флорентина в Нью-Йорке, а не в Чикаго.

Ральф Брукс не упустил момент и предложил свою версию: группа «Барон» переживает кризис, а сеть отелей для Флорентины Каин — важнее всего. Флорентина была вынуждена вернуться в Чикаго, где в газетах уже появились сообщения, что разрыв между кандидатами слишком мал, чтобы предсказать итоги голосования.

В день выборов она поднялась в шесть утра, и Эдвард провёз её по всем избирательным участкам, до которых они успели добраться. На каждом участке её сотрудники размахивали плакатами «Каин в Сенат!» и раздавали листовки, разъясняющие её позицию по главным вопросам.

Флорентина молилась, чтобы ей досталась победа, пусть и с таким же небольшим перевесом, с каким Картер победил Форда в 1976 году. Вечером того же дня прилетел Ричард и сообщил, что Аннабель уже в Редклифе и чувствует себя хорошо.

Вернувшись в «Барон», Флорентина включила сразу три телевизора, настроенные на разные каналы, и следила за подведением итогов голосования, которое должно было определить — она или Брукс выступит против кандидата республиканцев в ноябре. К одиннадцати часам вечера у Флорентины был перевес в два процента. В двенадцать Брукс опережал её на один процент. В два часа ночи Флорентина захватила лидерство с одним процентом. В три часа она уснула у Ричарда на руках. Он не стал будить её, когда подсчёт голосов закончился, потому что хотел, чтобы она выспалась.

Чуть позднее Ричард и сам задремал, потом проснулся и увидел, что его жена стоит у окна со сжатыми кулаками. На экранах был виден результат голосования: Ральф Брукс победил с отрывом в 7118 голосов, его преимущество не достигало и одного процента.

* * *

Политическая карьера Флорентины прервалась. Она больше не являлась депутатом Палаты представителей, и нужно было ждать два года, чтобы у неё вновь появилась возможность трудиться на общественном поприще. После проблем с Аннабель Флорентина задумалась: не пора ли заняться группой «Барон» и собственной семьёй? Но Ричард с ней не согласился.

— Мне будет жаль, если ты сдашься после стольких лет труда.

— Возможно, с Аннабель не случилось бы беды, если б я проявила чуть больше интереса к её делам.

— Дорогая, у Аннабель случился роман, и она была неосторожна — вот и всё.

Флорентина бросила все дела и увезла Аннабель на Барбадос. Они долго гуляли по пляжу, и мать наконец-то узнала подробности романа, который был у её дочери со студентом Вассара.

За эти несколько дней они стали друг другу ближе, чем за многие годы. На вторую неделю к ним присоединились Ричард и Уильям, и все они весело провели время, купаясь и загорая.

Когда каникулы кончились, им было жаль вновь расставаться. Флорентина призналась, что не хочет возвращаться в политику, но Аннабель заявила в ответ, что не желает видеть мать домохозяйкой у плиты.

Флорентине казалось странным, что она не будет принимать участие в предстоящей избирательной кампании. Во время её схватки с Бруксом за место в Сенате демократы предложили баллотироваться на её место Хью Абботсу, молодому талантливому адвокату из Чикаго.

Многие избиратели советовали Флорентине выдвинуть себя в качестве независимого кандидата, но она знала, что партия этого не одобрит. Кроме того, через два года у неё появится ещё один шанс попасть в Сенат, поскольку сенатор-демократ Дэвид Роджерс уже неоднократно заявлял, что не будет переизбираться в 1984 году.

Флорентина слетала в Чикаго, чтобы выступить в поддержку Хью Абботса, а сама смирилась с тем, что два года ей придётся провести в политической пустыне. Её кулаки сжались, когда на следующий день после выборов она прочитала в газете:

«БРУКС ЛЕГКО ВЫИГРАЛ МЕСТО В СЕНАТЕ».