2 часа 15 минут

Марк пообедал. Двое других мужчин доели сандвичи и поднялись уходить. Марк сразу вернулся в сенат: он хотел поймать Генри Ликхэма, пока не начались дебаты. Может быть, за ночь у Ликхэма созрели какие-то новые мысли. Кроме того, нужно запастись экземплярами Слушаний Судебной комиссии по законопроекту о владении оружием, чтобы изучить вопросы, заданные Бруксом, Бэрдом, Декстером, Харрисоном и Торнтоном. Быть может, еще один кусок головоломки встанет на место. Но Марк почему-то в этом сомневался. Он все больше укреплялся в убеждении, что политики редко играют в открытую. Он пришел за несколько минут до начала заседания и спросил служителя, нельзя ли найти Ликхэма в вестибюле.

Через несколько секунд показался Ликхэм — он спешил. Ясно, что он не расположен к беседе за десять минут до начала открытия судебного заседания. Значит, вряд ли он расскажет что-нибудь новое. Марку лишь удалось выяснить, где можно получить стенограммы слушаний и дебатов в комиссии.

— Вы можете взять их в справочной в конце коридора.

Поблагодарив Ликхэма, Марк поднялся на галерею, где его новый друг, охранник, занял ему место. Народу было уже полным-полно. Сенаторы входили в зал и занимали места, поэтому он решил взять стенограммы позже.

Вице-президент Билл Брэдли призвал к тишине. Сенатор Декстер с высоты своего роста медленно и деланно поглядел вокруг, прочесывая взглядом зал, чтобы удостовериться, все ли внимательно слушают. Когда его взгляд натолкнулся на Марка, он, казалось, немного удивился, но быстро взял себя в руки и начал выстраивать заключительные аргументы против законопроекта.

Марк чувствовал неловкость. Жаль, что он не занял место подальше, вне досягаемости пронзительного взгляда Декстера. Дебаты затянулись. Брукс, Бэрд, Декстер, Харрисон, Торнтон. Все хотели сказать последнее слово перед завтрашним голосованием. Перед завтрашней смертью.

Марк прослушал их, но ничего нового не узнал. Тупик. Теперь оставалось лишь пойти и взять стенограммы слушаний. Их придется читать всю ночь. Вряд ли, думал он, выслушав двух из пятерых ораторов, это что-нибудь даст. Что же он упустил? Все остальное контролировал директор. Он спустился в холл к лифту, вышел из Капитолия через цокольный этаж и направился к зданию Дирксена.

— Если можно, я хотел бы получить стенограммы слушаний по законопроекту о владении оружием.

— Все? — удивилась секретарь.

— Да, — ответил Марк.

— Но заседания продолжались шесть дней.

О, черт, значит, одной ночью не обойдется. С другой стороны, это будут только вопросы и заявления Брукса, Бэрда, Декстера, Харрисона и Торнтона.

— Будете платить или дадите расписку?

— Желательно расписку, — шутливо ответил он.

— Следовательно, вы — официальное лицо?

Да, подумал Марк. Но признаваться в этом нельзя.

— Нет, — сказал Марк и полез за бумажником.

— Если бы вы сделали запрос через одного из сенаторов вашего штата, то, наверное, смогли бы получить их бесплатно. Но сейчас это будет стоить десять долларов, сэр.

— Я тороплюсь, — сказал Марк. — Так что буду платить.

Он протянул деньги. В проходе, соединяющем зал заседаний со справочной, появился сенатор Стивенсон.

— Добрый день, сенатор, — поздоровалась секретарь, отвернувшись от Марка.

— Привет, Дебби. Нет ли у вас экземпляра законопроекта о чистом воздухе в том виде, в котором он был доложен в подкомиссии, перед тем как комиссия внесла исправления?

— Разумеется, сенатор, одну минуту. — Она исчезла в задней комнате. — Это единственный имеющийся у нас в данный момент экземпляр. Я могу доверить вам его, сенатор? — Она засмеялась. — Или же мне потребовать расписку?

Даже сенаторы дают расписку, подумал Марк. Сенаторы расписываются за все. Генри Ликхэм расписывается за все, даже за обед. Неудивительно, что я плачу такие огромные налоги. Но, видно, за еду им приходится платить после. Еда. Господи, как же он раньше об этом не подумал! Марк бросился бежать.

— Сэр, сэр, вы забыли свои экземпляры, — закричали вслед. Но было слишком поздно.

— Ненормальный какой-то, — сказала секретарь сенатору Стивенсону.

— Начнем с того, что любой, кто хочет прочитать все стенограммы слушаний — сумасшедший, — заметил сенатор Стивенсон, глядя на гору бумаг, которые Марк оставил после себя.

Марк направился прямиком в комнату Г-211, где накануне обедал с Ликхэмом. На двери висела табличка «Обеденный зал для представителей». Здесь были только двое или трое из обслуживающего персонала.

— Извините, может быть, вы мне поможете: здесь обедают сенаторы?

— К сожалению, не знаем. Вам нужно поговорить с распорядительницей. Мы только убираем.

— А где ее найти?

— Ее здесь нет. Уже ушла. Если придете завтра, может быть, она сможет вам помочь.

— Ладно, — вздохнул Марк. — Спасибо. Но, может, вы подскажете, есть ли другой обеденный зал сената?

— Есть — большой зал в Капитолии. С-109, но вам туда не попасть.

Марк бросился к лифту и принялся нетерпеливо ждать. Доехав до нижнего этажа, он выскочил из лифта и через вход прошел к запутанным тоннелям, которые соединяют все официальные здания на Капитолийском холме. Мимо двери с надписью «Табак» он пронесся к большому знаку «Подземный транспорт к Капитолию». Подземный транспорт, представляющий собой просто открытый поезд с сиденьями, вот-вот уходил. Марк шагнул в последний вагон и уселся напротив двух служащих сената, которые без передышки болтали о каком-то законопроекте. Весь их вид говорил о том, что к этим сферам они имеют прямое отношение.

Через несколько мгновений раздался звонок: приехали. Поезд остановился на стороне сената. Работа — не бей лежачего, подумал Марк. Этим ребятам не приходится бродить по дорогам холодного, жестокого мира. Ходят себе челноком между голосованиями и слушаниями. Цокольный этаж на этой стороне в точности повторял тот, откуда он только что прибыл: выкрашенный унылой желтой краской, с торчащими водопроводными трубами и неизменным автоматом с пепси-колой. Представители «Кока-колы», наверное, с ума сходят, что сенат предоставил их сопернику такую концессию. Марк впрыгнул на маленький эскалатор и стал ждать общественного лифта, в то время как двое мужчин довольно важного вида были препровождены в лифт с табличкой «Только для сенаторов».

Марк вышел на нижнем этаже и растерянно огляделся. Вокруг были сплошные мраморные арки и коридоры. У капитолийского полицейского он спросил, где находится обеденный зал сената.

— Идите прямо, потом поверните в первый коридор налево. Он узкий. В общем, первый проход, к которому подойдете.

Бросив через плечо «спасибо», Марк добрался до первого коридора. Прошел кухни и табличку, гласившую «Только для прессы — посторонним вход воспрещен». Прямо перед собой он увидел другую деревянную табличку, на которой большими буквами было написано: «Только для сенаторов». Открытая дверь направо вела в розового цвета прихожую, украшенную канделябром, ковром с рисунком, обставленную мебелью зеленой кожи, а над всем этим на потолке возвышалась цветастая роспись со множеством фигур. Через другую дверь взору Марка открылись белые скатерти, цветы, мир благостной трапезы. В дверях появилась женщина, по виду — распорядительница.

— Чем могу служить? — спросила она, вопросительно подняв брови.

— Я пишу диплом по теме «Деловая жизнь сенатора». — Марк вытащил бумажник и показал свою Йельскую карточку, большим пальцем прикрывая срок действия документа.

На даму это, очевидно, не произвело большого впечатления.

— Мне нужно только взглянуть на комнату. Просто, чтобы проникнуться атмосферой места.

— Видите ли, сэр, никого из сенаторов здесь сейчас нет. Как правило, в среду они никогда не задерживаются до такого времени. По четвергам они отправляются назад в родные штаты на долгий уик-энд. Единственное, что задерживает их здесь на этой неделе, — законопроект о владении оружием.

Марку удалось незаметно продвинуться к середине комнаты. Со стола прибирала официантка. Она улыбнулась ему.

— Сенаторы расписываются за еду? Или платят наличными?

— Почти все расписываются, а потом в конце месяца платят.

— Как вы за этим следите?

— Очень просто. Мы ведем ежедневный отчет. — Она показала на большую книгу с надписью «Счета». Марк знал, что в тот день на обеде присутствовали двадцать три сенатора — так ему сказали их секретари. Что, если так поступил и какой-нибудь другой сенатор, не удосужившийся поставить об этом в известность своего секретаря? Ответ был почти у него в руках.

— Можно взглянуть, как проходит самый обычный день сенатора? Просто интересно, — сказал он, невинно улыбаясь.

— Не знаю, можно ли вам это показывать.

— Ну хоть одним глазком. Когда буду писать диплом, я хочу, чтобы люди думали, что я действительно знаю, о чем пишу, что видел это собственными глазами. До сих пор мне оказывали полное содействие.

Он умоляюще посмотрел на женщину.

— Ладно, — неохотно согласилась она. — Но, пожалуйста, побыстрее.

— Спасибо. Давайте возьмем какое-нибудь прошедшее число, скажем, 24 февраля.

Открыв книгу, она пролистала ее до 24 февраля.

— Четверг, — сказала она. Стивенсон, Нанн, Мойнихан, Хайнц, имена вызванивали одно за другим. Доул, Хатфилд, Бэрд. Значит, в тот день Бэрд обедал в сенате. Он продолжал читать. Темплмен, Брукс — и Брукс тоже. Дальше. Барнз, Рейнольдс, Торнтон. Значит, утром он делал заявление без всякой задней мысли. Распорядительница закрыла книгу. Ни Харрисона, ни Декстера.

— Как видите, ничего особенного, — сказала она.

— Да, — кивнул Марк. Поблагодарив женщину, он быстро вышел.

На улице он остановил такси. Один из преследовавших его мужчин последовал его примеру. Двое других пошли к своей машине.

Через несколько минут, остановившись у здания Бюро, Марк заплатил шоферу, предъявил на входе удостоверение и на лифте поднялся на седьмой этаж. Миссис Макгрегор улыбнулась ему. Должно быть, у директора никого нет, подумал Марк. Он постучал и вошел.

— Итак, Марк?

— Брукса, Бэрда и Торнтона можно исключить, сэр.

— Первые двое меня не удивляют, — сказал директор. — Их участие в этом всегда казалось абсурдом, но вот Торнтон внушал мне серьезные опасения. Кстати, как вам удалось исключить этих троих?

Марк рассказал о блестящей идее проникнуть в обеденный зал сената и подумал, что еще он упустил из виду.

— До этого можно было додуматься три дня назад, не так ли, Марк?

— Да, сэр.

— Да и я хорош, — сказал директор. — Значит, остаются Декстер и Харрисон. Вам, наверное, будет интересно, что оба они, как и почти все сенаторы, намерены завтра быть в Вашингтоне, и оба собираются присутствовать на церемонии у Капитолия. Поразительно, — задумчиво сказал он, — даже люди такого уровня хотят наблюдать, как совершится задуманное ими преступление. Давайте еще раз пройдемся по нашему плану, Эндрюс. Президент покидает южный выход Белого дома в 10.00, если я не остановлю ее, значит, у нас остается в запасе 17 часов и одна последняя надежда. Парни из «Дактилоскопии» отобрали банкноту с отпечатками пальцев миссис Казефикис. Двадцать вторая по счету — можно считать, что нам повезло: с остающимися шестью банкнотами на руках надежды успеть сделать что-то до 10 утра завтра не было бы никакой. На банкноте обнаружены еще несколько отпечатков — они будут работать с ними всю ночь. Я надеюсь быть дома к полуночи. Если до этого что-нибудь обнаружите, звоните. Завтра в 8.15 вы должны быть у меня в кабинете. Сейчас сделать вы практически ничего не можете. Но волноваться не нужно: к операции я подключил еще двадцать агентов, хотя никто из них не знает подробностей дела. И впустить президента в опасную зону я могу лишь в том случае, если мы накроем этих мерзавцев.

— Значит, в 8.15 я у вас с докладом, сэр, — сказал Марк.

— И еще, Марк, настоятельно рекомендую вам не встречаться с доктором Декстер. Я не хочу в последний момент провалить всю операцию из-за вашей личной жизни. Не обижайтесь.

— Не буду, сэр.

Марк вышел, ощущая себя пешкой. К операции привлечены двадцать агентов. Долго ли они работали до того, как директор сообщил ему об этом? Двадцать человек пытаются выяснить, Декстер это или Харрисон, не зная зачем. Но все-таки только он и директор знают все подробности. Марк боялся, что директор знает больше, чем он. Может, будет умнее не встречаться с Элизабет до завтрашнего вечера. Он сел в машину и поехал назад к зданию Дирксена. Потом вспомнил, что оставил в справочной стенограммы слушаний. Приехав, он почувствовал, что его неудержимо тянет к телефонным будкам. Он должен позвонить ей, узнать, как она чувствует себя после аварии. Он набрал помер центра Вудро Вильсона.

— О, она уехала из больницы — не так давно.

— Спасибо, — сказал Марк. С бьющимся сердцем он позвонил ей домой.

— Элизабет?

— Да, Марк. — Ее голос звучал — холодно? испуганно? устало? Сотни вопросов пронеслись в его мозгу.

— Можно мне приехать прямо сейчас?

— Да. — Раздался щелчок.

Марк вышел из будки, чувствуя, что ладони вспотели. Прежде чем ехать к Элизабет, нужно сделать еще одну работу: забрать эти чертовы бумаги со слушаний в сенате по законопроекту о владении оружием.

Марк пошел к лифту. Ему казалось, он слышит за собой шаги. И неудивительно: за ним шло несколько человек. Дойдя до лифта, он нажал кнопку «Вверх» и бросил быстрый взгляд в ту сторону, откуда доносились шаги. Среди толпы служащих сената, конгрессменов и зевак за ним наблюдали двое. А может быть, они охраняли его? Третий, мужчина в темных очках, изучающий плакат «Медикэра», острым глазам Марка казался еще больше похожим на агента, чем двое других.

Директор говорил, что подключил к делу двадцать агентов, трое из которых, по-видимому, получили инструкции наблюдать за Марком. Черт. Значит, очень скоро они вслед за ним окажутся возле дома Элизабет, и директор, конечно, сразу же будет поставлен об этом в известность. Ну уж дудки, решил Марк. Это не их собачье дело! Он оторвется от «хвоста». Нужно уберечь ее от любопытных взглядов и злых языков. Поджидая лифт, который придет первым, он быстро обдумывал ситуацию. Двое агентов теперь направились к нему, но третий у плаката «Мэдикер» по-прежнему не шелохнулся. Может, он и не оперативник вовсе, но все же что-то говорило о том, что это агент, какая-то аура, то, что чувствуют другие агенты с закрытыми глазами.

Марк сосредоточился на лифте. Справа зажглась стрелка, и двери медленно открылись. Марк пулей вскочил в лифт и, став лицом к кнопкам, стал смотреть в коридор. Двое оперативников зашли за ним и встали сзади. Человек, стоявший возле плаката «Мэдикер», тоже направился к лифту. Двери стали закрываться. Марк нажал кнопку «Стоп», и двери снова открылись. Нужно дать ему возможность зайти, чтобы в лифте оказались все трое, подумал Марк, но третий и не думал заходить. Он просто стоял и смотрел, как будто ждал другого лифта. Может быть, он просто хочет спуститься вниз и никакой он не агент. Марк мог поклясться… Двери стали закрываться, и Марк, улучив самый удобный момент, выскочил наружу. Неудачно. О’Малли тоже успел протиснуться вслед за ним, в то время как его коллеге пришлось медленно, но неотвратимо вознестись на восьмой этаж. Теперь осталось два «хвоста». Приехал другой лифт. В него немедленно шагнул третий агент. Очень умный ход или просто действие непрофессионала, подумал Марк, и остался ждать снаружи. За его плечом стоял О’Малли. Куда дальше?

Марк зашел в лифт и нажал кнопку нижнего этажа, но О’Малли с легкостью поспевал за ним. Марк нажал на «Стоп» и не спеша вышел из лифта. За ним с непроницаемым лицом следовал О’Малли. Третий неподвижно стоял в лифте. Видимо, они работают вместе. Марк прыгнул назад и снова нажал на кнопку. Двери закрывались ужасающе медленно, но О’Малли уже сделал два шага и явно не успевал вскочить в лифт. Когда двери захлопнулись, Марк улыбнулся. От двоих он избавился: один беспомощно стоял на нижнем этаже, второй ехал вверх, а Марк опускался в подвальный этаж с третьим.

На пятом этаже О’Малли столкнулся с Пирсом Томпсоном. Оба едва переводили дыхание.

— Где он? — крикнул О’Малли.

— Что значит, где он? Я думал, он с тобой.

— Нет, я потерял его на первом этаже.

— Черт! Теперь ищи ветра, — сказал Томпсон. — Что этот шустрила про нас, собственно, воображает? Кто будет докладывать директору?

— Не я, — ответил О’Малли. — Ты старший офицер, вот и докладывай.

— Исключено, — отрезал Томпсон. — Ты же не хочешь, чтобы все лавры достались этому сукиному сыну Матсону — он-то по-прежнему с ним. Нет, нужно его найти. Займись первыми четырьмя этажами, а мне оставь четыре верхних. Как только обнаружишь его, сразу дай сигнал.

Доехав до подвального этажа, Марк остался стоять в лифте. Третий вышел и в нерешительности остановился. Большой палец Марка снова нажал на кнопку «Закр. дверей». Двери послушно закрылись. Вот он и один. Он попытался не останавливаясь проехать первый этаж, но ничего не вышло: кто-то вызвал лифт. Он молился, чтобы это не был кто-то из тройки. Оставалось ждать. Двери открылись, и он сразу вышел. Никаких агентов, никого у плаката «Мэдикер». Он бросился к вращающимся дверям в конце коридора. Дежурный охранник подозрительно посмотрел на него и положил руку на кобуру. Прорвавшись сквозь круговерть дверей, он выскочил наружу и побежал что было сил. Потом огляделся. Прохожие вокруг шли ровным шагом, никто не бежал. Он был в безопасности.

Проспект Пенсильвании — он ловко пробирался между машинами, под скрежет тормозов и сердитые возгласы. Добравшись до стоянки, прыгнул в свою машину, пытаясь нащупать в карманах мелочь. Почему шьют такие брюки, в которые сидя невозможно засунуть руку? Он быстро расплатился за стоянку и поехал в направлении Джорджтауна — к Элизабет. Взглянул в зеркало заднего обзора. «Форда»-седана видно не было. Ему удалось оторваться. Он улыбнулся. Наконец-то удалось перехитрить директора. На углу Пенсильвании и 14-й улицы на светофоре стал зажигаться красный свет, и он нажал на газ. Теперь можно было расслабиться.

Черный «бьюик» проскочил на красный свет. К счастью, поблизости не было дорожной полиции.

Когда Марк прибыл в Джорджтаун, к нему возвратилась нервозность — уже другая нервозность, связанная не с директором и его миром, а с Элизабет и ее миром. С колотящимся сердцем он нажал кнопку звонка.

Появилась Элизабет. Она выглядела опустошенной и усталой и не сказала ни слова. Он прошел за ней в гостиную.

— Ты оправилась от аварии?

— Да, спасибо. А откуда ты знаешь, что я попала в аварию? — спросила она.

— Позвонил в больницу, — быстро нашелся Марк. — Там и сказали.

— Ты говоришь неправду, Марк. В больнице я ничего никому не говорила и уехала рано, сразу после звонка отца.

Марк не мог смотреть ей в глаза. Он сел и уткнулся глазами в ковер.

— Я… я не хочу лгать тебе, Элизабет. Пожалуйста, не…

— Почему ты преследуешь моего отца? — требовательно спросила она. — Неудивительно, что когда вы встретились в «Мейфлауэр», твое лицо показалось ему знакомым. Ты регулярно посещал его заседания в комиссии и наблюдал дебаты в сенате.

Марк молчал.

— Ладно, можешь не объяснять. Я же не слепая. И вот к каким выводам я пришла. Я — часть операции ФБР. Боже мой, ты ведь трудишься до поздней ночи, верно, агент Эндрюс? Для человека, отобранного работать на таком участке, как дочери сенаторов, ты чертовски неумел. И много дочерей сенаторов тебе удалось соблазнить за эту неделю? Удалось добыть что-нибудь ценное из этой грязи? А почему, собственно, не заняться еще и женами? Твое мальчишеское обаяние, думаю, возымеет на них большое действие. Хотя, должна признаться, я тебе почти поверила, несчастный пройдоха.

Несмотря на то, что во время своей обличительной речи Элизабет изо всех сил пыталась сохранить ледяное спокойствие, она закусила губу. К горлу подкатил комок. Марк по-прежнему не мог посмотреть на нее. В ее голосе слышались гнев и слезы. Но через секунду она справилась с собой. Голос сделался ледяным.

— А теперь, пожалуйста, оставь меня, Марк. Сейчас же. Я все сказала и надеюсь больше никогда тебя не встречать. Может быть, тогда я снова смогу хоть немного уважать себя. Уходи! Ползи назад, в тину.

— Ты все неправильно поняла, Элизабет.

— Знаю, знаю, бедный непонятый агент. Конечно, ты любишь меня ради меня самой. И в твоей жизни нет другой девушки, — с горечью проговорила она. — По крайней мере, пока ты не приступил к новому делу. Что ж, считай, что задание только что для тебя закончилось. Иди поищи еще чью-нибудь дочь и соблазняй ее враньем про любовь.

Ее не в чем было упрекнуть. Не сказав ни слова, Марк вышел.

Он ехал домой в оцепенении. Люди, сидевшие в машине, которая шла за ним, наоборот, были особенно внимательны. Приехав, Марк отдал ключи Саймону и на лифте поднялся к себе.

Черный «бьюик» стоял в ста ярдах от здания. Двое людей видели свет в квартире Марка. Он набрал шесть из семи цифр ее телефона, но потом повесил трубку и погасил свет. Один из людей в «бьюике» снова закурил, вдохнул дым и взглянул на часы.

После долгих месяцев переговоров, запугиваний, уговоров и угроз законопроект о владении оружием наконец должен был быть представлен в палату представителей для окончательного одобрения.

Этому дню суждено стать важнейшей вехой в американской истории. Даже если за время пребывания на посту Флорентине не удастся сделать ничего больше, она сможет гордиться одним этим делом.

Что может помешать этому теперь? В тысячный раз задавала она себе вопрос. И в тысячный раз в ее мозгу проносилась одна и та же ужасная мысль.

Она снова заставила себя не думать об этом.