Корнелиус Баррингтон медлил, прежде чем сделать следующий ход. Он с огромным интересом смотрел на доску. Игра продолжалась больше двух часов, и Корнелиус был уверен, что всего через семь ходов он поставит шах и мат. Он подозревал, что его противник тоже это понимает.

Корнелиус поднял голову и улыбнулся Фрэнку Винсенту — своему старинному другу, к тому же много лет бывшему его семейным адвокатом и мудрым советчиком. У мужчин было много общего: возраст — за шестьдесят; происхождение — оба принадлежали к среднему классу; они учились в одной школе и в одном университете. Но на этом сходство заканчивалось.

Корнелиус, расчётливый предприниматель по своей природе, не боялся рисковать и сколотил состояние на приисках в Южной Африке и Бразилии. Фрэнк, адвокат по призванию, был осторожным, неторопливым в принятии решений и скрупулёзным до мелочей.

Внешне Корнелиус и Фрэнк тоже различались. Корнелиус — высокий и крупный, с густыми серебристыми волосами, которым позавидовали бы многие молодые мужчины. Фрэнк — худощавый человек среднего роста, с лысиной, обрамлённой полукругом седых клочков волос.

Корнелиус овдовел после сорока лет счастливой семейной жизни. Фрэнк был убеждённым холостяком.

Их многое сближало, в том числе и непреходящая любовь к шахматам. Каждый четверг вечером Фрэнк приезжал к Корнелиусу в его поместье «Уиллоус», и они садились играть. Соотношение сил было, как правило, равным, и игра частенько заканчивалась патовой ситуацией.

Вечер они всегда начинали с лёгкого ужина, но позволяли себе только по одному стакану вина — оба серьёзно относились к шахматам, — а после игры возвращались в гостиную и с удовольствием выпивали бренди и выкуривали сигару. Но сегодня вечером Корнелиус собирался изменить этот ритуал.

— Поздравляю, — сказал Фрэнк, отрывая взгляд от доски. — Полагаю, в этот раз ты меня обыграл. Уверен, у меня не осталось ни одного шанса.

Он улыбнулся, положил чёрного короля на доску, встал и пожал руку лучшему другу.

— Пойдём в гостиную, выпьем бренди и выкурим по сигаре, — предложил Корнелиус, как будто это было что-то новенькое.

— Спасибо, — поблагодарил Фрэнк.

Они вышли из кабинета и медленно направились в гостиную. Когда Корнелиус проходил мимо портрета своего сына Дэниела, у него, как всегда, кольнуло сердце — ничто не изменилось за прошедшие двадцать три года. Если бы его единственный ребёнок был жив, он никогда бы не продал компанию.

В просторной гостиной мужчин приветствовал огонь, весело полыхавший в камине. Экономка Корнелиуса Паулина разожгла его через несколько минут после того, как убрала посуду со стола. Паулина тоже придерживалась устоявшегося ритуала, но и её ждали перемены.

— Мне следовало загнать тебя в ловушку на несколько ходов раньше, — сказал Корнелиус, — но ты застал меня врасплох, когда взял моего коня. Я должен был это предвидеть, — добавил он, подходя к буфету.

На серебряном подносе стояли два больших бокала с коньяком и лежали две сигары «Монте-Кристо». Корнелиус взял сигарные ножницы и передал другу, потом зажёг спичку и, наклонившись вперёд, смотрел, как Фрэнк попыхивает сигарой, пока не убедился, что тот её раскурил. Потом то же проделал сам и опустился в любимое кресло у камина.

Фрэнк поднял бокал.

— Хорошая игра, Корнелиус, — заметил он с лёгким поклоном, хотя друг прекрасно понимал, что за многие годы его гость, вероятно, чуть-чуть опережает его по очкам.

Корнелиус решил позволить Фрэнку ещё немного насладиться сигарой, прежде чем разрушить его вечер. Зачем спешить? В конце концов, он несколько недель готовился к этому моменту и не хотел раскрывать другу свою тайну, пока всё не встанет на свои места.

Некоторое время оба молчали, расслабившись в компании друг друга. Наконец Корнелиус поставил свой бокал на журнальный столик и сказал:

— Фрэнк, мы дружим больше пятидесяти лет. К тому же, будучи моим поверенным, ты оказался проницательным адвокатом, и это не менее важно. В сущности, после безвременной кончины Милисент я никому не доверяю так, как тебе.

Фрэнк попыхивал сигарой, не перебивая друга. По выражению его лица он понял, что любезные слова — не более чем дебютный гамбит. Он подозревал, что ему придётся немного подождать, пока Корнелиус сделает следующий ход.

— Когда я основал компанию тридцать лет назад, именно ты составлял учредительные документы; и с того дня я, насколько мне известно, не подписал ни одной бумаги, не побывавшей сначала на твоём столе, — что, бесспорно, стало главной составляющей моего успеха.

— Спасибо за добрые слова, — поблагодарил Фрэнк и сделал ещё один глоток бренди, — но правда состоит в том, что компания процветала исключительно благодаря твоим оригинальным идеям и твоей предприимчивости, — Бог обделил меня такими способностями, не оставив другого выбора, кроме как стать заурядным чиновником.

— Ты всегда недооценивал свой вклад в успех компании, Фрэнк, но я-то точно знаю, какую роль ты играл все эти годы.

— К чему ты всё это ведёшь? — с улыбкой спросил Фрэнк.

— Терпение, мой друг, — ответил Корнелиус. — Мне ещё нужно сделать несколько ходов, прежде чем я открою тебе хитрость, которую задумал. — Он откинулся на спинку кресла и глубоко затянулся сигарой. — Как тебе известно, когда я продал компанию, то решил впервые за все эти годы немного сбавить обороты. Я обещал Милли, что мы поедем в длительный отпуск в Индию и на Дальний Восток… — Он замолчал. — Но мне не суждено было исполнить своё обещание.

Фрэнк понимающе кивнул.

— Её смерть напомнила мне, что я тоже смертен, может, и мне уже осталось не так много.

— Нет-нет, мой друг, — возразил Фрэнк. — У тебя ещё много лет впереди.

— Возможно, ты прав, — согласился Корнелиус, — хотя, как ни забавно, именно ты заставил меня всерьёз задуматься о будущем…

— Я? — озадаченно переспросил Фрэнк.

— Да. Помнишь, несколько недель назад ты сидел в этом же кресле и убеждал меня, что пришло время переписать моё завещание?

— Конечно, помню, — ответил Фрэнк, — но я говорил это только потому, что по нынешнему завещанию ты практически всё оставляешь Милли.

— Да, знаю, — сказал Корнелиус, — но тем не менее твои слова заставили мой мозг работать. Понимаешь, я по-прежнему встаю в шесть утра, но поскольку мне больше не надо идти на работу, у меня появилась масса свободного времени, и я провожу многие часы, размышляя, как распределить своё состояние теперь, когда не стало Милли, моей главной наследницы. — Снова пыхнув сигарой, Корнелиус продолжил: — Последний месяц я наблюдал за окружающими меня людьми — родственниками, друзьями, знакомыми и служащими — и размышлял об их отношении ко мне. И мне стало интересно, кто из них относился бы ко мне с той же любовью, заботой и преданностью, будь я не миллионером, а простым стариком без гроша за душой.

— Я чувствую себя как на экзамене, — рассмеялся Фрэнк.

— Нет-нет, мой дорогой друг, — успокоил его Корнелиус. — Ты вне подозрений. Иначе я не стал бы делиться с тобой своими мыслями.

— А тебе не кажется, что ты, мягко говоря, несправедлив по отношению к своим ближайшим родственникам, не говоря уж…

— Возможно, ты прав, но я не хочу полагаться на волю случая. Поэтому я решил выяснить для себя правду, а не терзать себя догадками. — Корнелиус опять замолчал, попыхивая сигарой, и потом продолжил: — Так что потерпи ещё немного, и я расскажу тебе, что задумал. Признаюсь, без твоей помощи я не смогу осуществить свою маленькую хитрость. Но сначала позволь я снова наполню твой бокал.

Корнелиус встал, взял из рук друга пустой бокал и подошёл к буфету.

— Как я уже говорил, — продолжал Корнелиус, вернув бокал с коньяком Фрэнку, — последнее время я думал о том, как повели бы себя окружающие меня люди, будь я нищим, и пришёл к заключению, что выяснить это можно только одним путём.

Сделав большой глоток, Фрэнк спросил:

— И что у тебя на уме? Разыграешь самоубийство?

— Нет, ничего настолько драматичного я не планирую, — ответил Корнелиус. — Но ты почти угадал… — Он сделал паузу. — …Я хочу объявить себя банкротом.

Он внимательно наблюдал за другом сквозь клубы дыма, надеясь увидеть его первую реакцию. Но, как часто бывало прежде, лицо старого адвоката оставалось непроницаемым, и не в последнюю очередь потому, что он понимал: хотя друг сделал неожиданный ход, до конца игры ещё далеко.

Фрэнк осторожно выдвинул вперёд пешку.

— Как ты собираешься это провернуть? — спросил он.

— Я хочу, чтобы завтра утром, — начал Корнелиус, — ты написал пятерым главным претендентам на моё наследство: моему брату Хью, его жене Элизабет, их сыну Тимоти, моей сестре Маргарет и моей экономке Паулине.

— И что это будут за письма? — поинтересовался Фрэнк, стараясь не показать удивления.

— Ты объяснишь им, что вскоре после смерти жены я неудачно вложил деньги и в результате оказался в долгах. Без их помощи мне грозит банкротство.

— Но… — попытался возразить Фрэнк.

Корнелиус поднял руку.

— Выслушай меня, — попросил он, — потому что тебе предстоит сыграть главную роль в этой игре на доске жизни. Как только ты убедишь их, что от меня им больше ждать нечего, я перейду ко второму этапу моего плана и в результате получу убедительные доказательства, действительно они меня любят или просто стремятся заполучить моё состояние.

— Не терпится узнать, что ты задумал, — сказал Фрэнк.

Корнелиус покачивал в руке стакан с коньяком, собираясь с мыслями.

— Как тебе известно, каждый из этих пятерых в своё время брал у меня взаймы. Я никогда не требовал расписки, так как считал, что должен доверять своим близким. Суммы были самые разные: от ста тысяч фунтов моему брату Хью на аренду магазина, который, насколько я знаю, приносит хорошую прибыль, — до пятисот фунтов, которые я одолжил моей экономке Паулине на покупку подержанной машины. Даже юный Тимоти занимал у меня тысячу фунтов на погашение университетской ссуды, и, поскольку он быстро идёт в гору, то не обеднеет, если ты попросишь его — как и всех остальных — вернуть мне долг.

— А второе испытание? — поинтересовался Фрэнк.

— После смерти Милли каждый из них оказывал мне небольшие услуги, которые, как они всегда настаивали, не были им в тягость и доставляли только радость. Я собираюсь выяснить, готовы ли они делать то же самое для нищего старика.

— Но как ты узнаешь… — начал Фрэнк.

— Думаю, со временем всё станет ясно. В любом случае, есть ещё третье испытание, которое, уверен, расставит все точки над «i».

Фрэнк внимательно посмотрел на друга.

— Есть смысл пытаться отговорить тебя от этой безумной идеи? — спросил он.

— Нет, никакого, — без колебаний ответил Корнелиус. — Я настроен решительно, хотя признаю, без твоей помощи я не смогу сделать даже первый ход и тем более довести игру до конца.

— Если ты действительно этого хочешь, Корнелиус, я выполню твои указания насчёт письма, как делал это всегда. Но в данном случае у меня будет одно условие.

— Какое же? — спросил Корнелиус.

— Я не возьму с тебя ни пенни за это задание. Тогда я смогу с чистой душой сказать любому, кто спросит, что я не получил никакой выгоды от твоих интриг.

— Но…

— Никаких «но», старик. Пакет акций первого выпуска принёс мне кругленькую сумму, когда ты продал компанию. Считай это попыткой сказать тебе «спасибо».

Корнелиус улыбнулся.

— Это мне следует тебя благодарить, что я и делаю. Твоя помощь все эти годы была бесценной. Ты настоящий друг, и клянусь, я бы всё оставил тебе, не будь ты холостяком и не знай я, что это ни на йоту не изменит твою жизнь.

— Нет уж, благодарю, — хмыкнул Фрэнк. — Если бы ты так поступил, мне пришлось бы устроить точно такую же проверку, только с другими персонажами. — Он помолчал. — Итак, каков твой первый ход?

Корнелиус поднялся с кресла.

— Завтра ты разошлёшь письма всем пятерым участникам этого эксперимента о том, что меня признали банкротом, и я прошу вернуть долги как можно скорее.

Фрэнк уже делал пометки в небольшом блокноте, который всегда носил с собой. Через двадцать минут, записав последнее указание Корнелиуса, он спрятал блокнот в карман, осушил бокал и загасил сигару.

Когда Корнелиус провожал его до входной двери, Фрэнк спросил:

— А каким будет третье испытание, которое, как ты уверял, расставит всё по своим местам?

Корнелиус в общих чертах описал ему свою идею, настолько хитроумную, что старый адвокат вышел за дверь с твёрдой уверенностью, что всем жертвам придётся показать своё истинное лицо — им просто не оставят другого выбора.

Первым в субботу утром Корнелиусу позвонил его брат Хью. Судя по всему, он только что прочитал письмо Фрэнка. У Корнелиуса возникло смутное ощущение, будто при разговоре присутствует кто-то ещё.

— Я только что получил письмо от твоего адвоката, — сообщил Хью. — Не могу поверить! Прошу тебя, скажи, что это какая-то чудовищная ошибка.

— Боюсь, никакой ошибки нет, — ответил Корнелиус. — Жаль, что тебе пришлось узнать об этом таким образом.

— Но как могло такое случиться? Ты же всегда был очень проницательным!

— Сделай скидку на возраст, — сказал Корнелиус. — Через несколько недель после смерти Милли меня уговорили вложить крупную сумму в компанию, которая поставляла добывающее оборудование русским. Все мы читали о неисчерпаемых запасах нефти в России, поэтому я был уверен, что эти инвестиции принесут солидный доход. В прошлую пятницу секретарь компании сообщил мне, что они стали неплатёжеспособными и объявили о банкротстве.

— Но ты же не вложил все, что у тебя есть, в одну компанию? — ошеломлённо проговорил Хью.

— Сначала, конечно, нет, — ответил Корнелиус, — но всякий раз, когда им требовалась очередная порция наличных, я увязал всё глубже и глубже. Под конец мне приходилось вкладывать всё больше, потому что казалось, что это единственный шанс вернуть мой первоначальный вклад.

— Но разве у компании нет никаких активов, которые ты мог бы прибрать к рукам? А как же всё это нефтедобывающее оборудование?

— Ржавеет где-нибудь в центральной России. До сих пор мы ещё не видели ни капли нефти.

— Почему же ты не вышел из игры раньше, когда можно было что-то поправить? — спросил Хью.

— Из самолюбия, полагаю. Из нежелания признать, что поставил не на ту лошадь, из уверенности, что мои деньги, в конечном счёте, никуда не денутся.

— Но они должны выплатить хоть какую-то компенсацию, — в отчаянии проговорил Хью.

— Ни гроша, — ответил Корнелиус. — Я не могу даже позволить себе полететь в Россию и провести там несколько дней, чтобы выяснить истинное положение дел.

— Сколько времени тебе дали?

— Извещение мне уже вручили, так что моё существование зависит от того, сколько я смогу собрать за короткое время. — Корнелиус помолчал. — Мне неловко напоминать тебе, Хью, но, думаю, ты не забыл, что некоторое время назад я одолжил тебе сто тысяч фунтов. Поэтому я надеялся…

— Но ты же знаешь, что всё до последнего пенни вложено в магазин, и с этими распродажами по вечно низкой цене вряд ли я сейчас сумею раздобыть больше, чем несколько тысяч.

Корнелиусу послышалось, что в отдалении кто-то прошептал: «И ни пенни больше».

— Да, понимаю, что ты в затруднительном положении, — сказал Корнелиус. — Но я буду благодарен тебе за любую помощь. Когда ты определишься с суммой… — он сделал паузу, — …и, разумеется, тебе нужно обсудить с Элизабет, сколько вы можете выделить, — будь добр, отправь чек прямо в контору Фрэнка Винсента. Он занимается всем этим запутанным делом.

— Похоже, адвокатам всегда удаётся урвать свой кусок, неважно — выиграл ты или проиграл.

— Честно говоря, — возразил Корнелиус, — Фрэнк отказался от своего гонорара. Да, кстати, Хью, люди, которых ты нанял для ремонта кухни, должны приступить в конце этой недели. Очень важно, чтобы они закончили работу как можно скорее. Я собираюсь выставить дом на продажу, и новая кухня повысит его в цене. Уверен, ты понимаешь.

— Посмотрю, что можно сделать, — ответил Хью, — но, возможно, мне придётся перебросить эту бригаду на другой объект. Мы ещё не выполнили несколько заказов.

— О? А я думал, у тебя сейчас туго с деньгами, — сказал Корнелиус, сдерживая смешок.

— Это так, — слишком поспешно ответил Хью. — Я хотел сказать, что нам всем приходится работать сверхурочно, чтобы держаться на плаву.

— Да, понимаю, — сказал Корнелиус. — Тем не менее, я уверен, что ты окажешь мне любую помощь, особенно теперь, зная, в какое положение я попал.

Он положил трубку и улыбнулся.

Следующая жертва не стала утруждать себя телефонным разговором, а явилась прямо домой и не отпускала кнопку звонка, пока дверь не открылась.

— Где Паулина? — первым делом спросила Маргарет, когда брат впустил её в дом. Корнелиус пристально смотрел на сестру, которая этим утром слегка переусердствовала с макияжем.

— К сожалению, ей пришлось уйти, — ответил Корнелиус, целуя сестру в щёку. — Истец в деле о банкротстве, как правило, довольно скептически относится к людям, которые не могут заплатить кредиторам, но при этом умудряются сохранить антураж. Спасибо за заботу, ты так быстро откликнулась в трудную минуту, Маргарет, но если ты рассчитывала на чашку чая, боюсь, тебе придётся приготовить его самой.

— Думаю, ты прекрасно понимаешь, что я не чай пить пришла. Я хочу знать, как ты ухитрился спустить всё своё состояние. — Не успел брат вставить отрепетированные фразы из своего сценария, как она продолжила: — Естественно, тебе придётся продать дом. Я всегда говорила, что после смерти Милли он слишком велик для тебя. Ты можешь купить однокомнатную квартиру в округе.

— Я не волен принимать теперь такие решения, — ответил Корнелиус, стараясь казаться беспомощным.

— О чём ты говоришь? — резко повернулась к нему Маргарет.

— Всего лишь о том, что истцы в деле о банкротстве уже наложили арест на дом со всем его содержимым. Если я хочу избежать банкротства, мы должны надеяться, что дом уйдёт по гораздо более высокой цене, чем предполагают агенты по недвижимости.

— Ты хочешь сказать, что совсем ничего не осталось?

— Даже меньше чем ничего, — вздохнул Корнелиус. — Когда меня выгонят из «Уиллоус», мне некуда будет пойти. — Он постарался придать голосу жалобный тон. — Поэтому я надеялся, что ты разрешишь мне воспользоваться твоим любезным предложением, которое ты сделала на похоронах Милли, и переехать к тебе.

Сестра отвернулась, и Корнелиус не видел выражения её лица.

— В настоящий момент это не очень удобно, — без объяснений отказала она. — В любом случае, в доме Хью и Элизабет гораздо больше свободных комнат, чем у меня.

— Да, конечно, — согласился Корнелиус и откашлялся. — Насчёт той небольшой суммы, Маргарет, которую я одолжил тебе в прошлом году. Извини, что приходится напоминать, но…

— Все мои деньги, причём небольшие, надёжно вложены, и мои брокеры говорят, что сейчас неподходящее время для продажи активов.

— Но последние двадцать лет я выплачивал тебе ежемесячное содержание… разумеется, ты смогла немного отложить на чёрный день?

— К сожалению, нет, — ответила Маргарет. — Ты должен понять, что статус твоей сестры налагает на меня обязательства поддерживать определённый уровень жизни, и теперь, когда я больше не могу рассчитывать на своё ежемесячное пособие, мне придётся ещё осторожнее обращаться со своим скудным доходом.

— Совершенно верно, дорогая, — сказал Корнелиус. — Но если ты сочла бы возможным выделить мне любую, даже самую незначительную сумму…

— Мне пора, — заторопилась Маргарет, посмотрев на часы. — Я и так из-за тебя опоздала к моему парикмахеру.

— Ещё одна маленькая просьба, дорогая, — остановил её Корнелиус. — Раньше ты всегда любезно предлагала подвезти меня в город, когда бы…

— Я всегда говорила, Корнелиус, что тебе давным-давно надо было научиться водить машину. Если бы ты прислушался к моим словам, ты бы не ждал, что все будут в твоём распоряжении в любое время дня и ночи. Подумаю, что смогу сделать, — добавила она, когда он открыл ей дверь.

— Забавно, но я не помню, чтобы ты об этом говорила. Наверное, меня уже и память подводит, — сказал он, выходя за сестрой на крыльцо, и улыбнулся.

— Новая машина, Маргарет? — с невинным видом поинтересовался он.

— Да, — резко ответила она, садясь за руль. Корнелиусу показалось, что на её щеках выступил лёгкий румянец. Он хмыкнул про себя, когда она выехала со двора. Да, много интересного он узнал о своей семье.

Корнелиус вернулся в дом и зашёл в кабинет. Закрыв за собой дверь, он снял трубку телефона и набрал номер конторы Фрэнка.

— Винсент, Эллвуд и Хэлфон, — произнёс чопорный голос.

— Могу я поговорить с мистером Винсентом?

— Как вас представить?

— Корнелиус Баррингтон.

— Сейчас я узнаю, свободен ли он, мистер Баррингтон.

Отлично, подумал Корнелиус. Значит, Фрэнк убедил даже свою секретаршу в правдивости слухов, потому что раньше она неизменно отвечала:

— Немедленно соединяю, сэр.

— Доброе утро, Корнелиус, — приветствовал его Фрэнк. — Только что говорил с твоим братом Хью. Этим утром он звонил уже дважды.

— Что он хотел? — спросил Корнелиус.

— Подробных объяснений, а также узнать свои первоочередные обязательства.

— Хорошо, — сказал Корнелиус. — Значит, я могу рассчитывать, что получу чек на сто тысяч фунтов в ближайшем будущем?

— Сомневаюсь, — ответил Фрэнк. — Судя по его голосу, он не собирается этого делать, но я сразу же дам тебе знать, как только он снова со мной свяжется.

— Буду ждать, Фрэнк.

— Надеюсь, тебе весело, Корнелиус.

— Ещё как, — ответил тот. — Жаль только Милли не может повеселиться вместе со мной.

— Ты ведь знаешь, что бы она сказала, да?

— Нет, но, похоже, ты сейчас мне это расскажешь.

— Она сказала бы, что ты безнравственный старикан.

— И, как всегда, была бы права, — рассмеявшись, признался Корнелиус. — Пока, Фрэнк.

Едва он положил трубку, как в дверь постучали.

— Войдите, — откликнулся Корнелиус, недоумевая, кто бы это мог быть.

Дверь открылась, и в кабинет вошла экономка с подносом в руках, на котором стояли чашка чая и тарелка песочного печенья. Она выглядела как обычно — чистое опрятное платье, причёска волосок к волоску — и не проявляла признаков смущения. Должно быть, она ещё не получила письмо Фрэнка, решил Корнелиус.

— Паулина, — сказал он, когда она поставила поднос на стол, — вы получили утром письмо от моего поверенного?

— Да, получила, сэр, — ответила Паулина. — Разумеется, я немедленно продам машину и верну вам пятьсот фунтов. — Она замолчала и посмотрела ему прямо в глаза. — Но я тут подумала, сэр…

— Да, Паулина?

— Нельзя ли мне отработать свой долг? Понимаете, мне нужна машина, чтобы забирать моих девочек из школы.

Впервые после начала своей авантюры Корнелиус испытал чувство вины. Но он знал, что кто-нибудь обязательно узнает, если он согласится на предложение Паулины, и тогда вся его затея окажется под угрозой.

— Простите, Паулина, но мне не оставили другого выбора.

— То же самое написал в своём письме поверенный, — сказала Паулина, теребя листок бумаги в кармане фартука. — Имейте в виду, я никогда не доверяла адвокатам.

От этого заявления Корнелиусу стало ещё хуже, потому что он не знал более надёжного человека, чем Фрэнк Винсент.

— Я, пожалуй, пойду, но вечером загляну и, если что, приведу всё в порядок. Не могли бы вы, сэр…

— Не мог бы что? — не понял Корнелиус.

— Дать мне рекомендации? Я хочу сказать… понимаете, в моём возрасте не так просто найти работу.

— Я дам вам такую рекомендацию, что вас с радостью возьмут куда угодно, хоть в Букингемский дворец, — ответил Корнелиус.

Он сел за стол и в красках описал верную службу Паулины Крофт на протяжении двух десятилетий. Он перечитал рекомендательное письмо и протянул ей.

— Спасибо, Паулина, — поднялся он, — за всё, что вы сделали для Дэниела, Милли и, больше всего, для меня.

— К вашим услугам, сэр, — ответила Паулина.

Когда дверь за ней закрылась, Корнелиус засомневался, правду ли говорят, что кровь не вода.

Он снова сел за стол и решил кратко описать события этого утра. Закончив, он пошёл на кухню, чтобы приготовить себе обед, и обнаружил, что Паулина оставила для него салат.

После обеда Корнелиус отправился в город на автобусе — это было для него в новинку. Он долго искал автобусную остановку, а потом оказалось, что у кондуктора нет сдачи с двадцати фунтов. Он вышел в центре города и первым делом нанёс визит местному агенту по недвижимости, который не выразил особого удивления при виде Корнелиуса. Корнелиус с удовольствием отметил про себя, как быстро распространились слухи о его финансовом крахе.

— Утром я пришлю кого-нибудь в «Уиллоус», мистер Баррингтон, — сказал молодой человек, поднимаясь из-за стола. — Нам нужно всё обмерить и сделать фотографии. Вы позволите поставить табличку в саду?

— Да, пожалуйста, — без колебаний разрешил Корнелиус и едва сдержался, чтобы не добавить: «чем больше, тем лучше».

Выйдя от агента по недвижимости, Корнелиус прогулялся по улице и зашел в фирму по перевозке мебели. Он объяснил теперь уже другому молодому человеку, что ему нужно вывезти всё из дома.

— Куда вы хотите перевезти ваши вещи, сэр?

— В хранилище аукциона Боггс на Хай-стрит, — сообщил Корнелиус.

— Никаких проблем, сэр, — заверил его клерк и взял блокнот со стола. Когда Корнелиус заполнил все формы в трёх экземплярах, клерк сказал: — Подпишите здесь, сэр, — ткнув пальцем в нижнюю часть бланка. Потом, заметно волнуясь, добавил: — Мы берём задаток в размере ста фунтов.

— Разумеется, — кивнул Корнелиус и достал чековую книжку.

— Простите, сэр, но вам придётся заплатить наличными, — доверительно сообщил молодой человек.

Корнелиус улыбнулся. За тридцать лет ещё никто не отказывался принять у него чек.

— Я зайду завтра, — сказал он.

По дороге на автобусную остановку Корнелиус заглянул в окно скобяной лавки брата и заметил, что персонал не перегружен работой. Вернувшись в «Уиллоус», он прошёл в свой кабинет и сделал ещё несколько записей о том, что произошло днём.

Вечером, поднимаясь по лестнице в спальню, он вдруг подумал, что впервые за многие годы ему никто не позвонил и не поинтересовался, как он себя чувствует. Этой ночью он спал крепко как никогда.

На следующее утро Корнелиус сошёл вниз и, взяв почту с крыльца, отправился на кухню. На завтрак он съел кукурузные хлопья, потом просмотрел письма. Кто-то ему однажды сказал: как только по округе распространится весть о твоём возможном банкротстве, из почтового ящика начнут в огромном количестве сыпаться коричневые конверты — это владельцы магазинов и мелкие предприниматели постараются опередить кредиторов с преимущественными правами.

В утренней почте не было ни одного коричневого конверта, потому что Корнелиус оплатил все счета, прежде чем пуститься в своё увлекательное путешествие.

Помимо рекламных проспектов и предложений он обнаружил всего один белый конверт с лондонской почтовой маркой. Это оказалось письмо от его племянника Тимоти, который писал, что с сожалением узнал о проблемах дяди, и хотя он теперь редко бывает в Чадли, но постарается в выходные приехать в Шропшир и навестить его.

Письмо было кратким, но Корнелиус про себя отметил, что из всех членов семьи один только Тимоти проявил сочувствие к его неприятностям.

Услышав звонок в дверь, он положил письмо на кухонный стол и вышел в холл. За дверью стояла Элизабет, жена брата. Он взглянул на её белое, покрытое морщинами, бескровное лицо и решил, что прошлой ночью она почти не спала.

Не успев перешагнуть через порог, Элизабет обошла все комнаты, как будто проверяла, всё ли на месте, словно не могла до конца поверить словам в письме поверенного.

Все её томительные сомнения, вероятно, были развеяны, когда через несколько минут на пороге возник местный агент по недвижимости с рулеткой в руках и фотографом за спиной.

— Если бы Хью смог вернуть хотя бы часть тех ста тысяч, которые я ему одолжил, мне бы это очень помогло, — заметил Корнелиус, обходя дом вместе с невесткой.

Она ответила не сразу, хотя у неё была целая ночь, чтобы обдумать ответ.

— Это не так просто, — наконец проговорила она. — Видишь ли, ссуду взяла компания, а акции принадлежат нескольким людям.

Корнелиус был знаком со всеми тремя из этих «нескольких» человек.

— Тогда, может быть, пришло время вам с Хью продать часть своих акций?

— И позволить какому-нибудь чужаку управлять компанией, в которую мы вложили столько труда за эти годы? Нет, мы не можем этого допустить. В любом случае Хью спросил мистера Винсента о наших юридических обязательствах, и он подтвердил, что закон не обязывает нас продавать акции.

— А тебе не приходило в голову, что существуют ещё и моральные обязательства? — спросил Корнелиус, повернувшись к невестке.

— Корнелиус, — сказала она, избегая его взгляда, — причиной твоего падения стала только твоя безответственность. Мы здесь совершенно ни при чём. Ты же не хочешь, чтобы твой брат пожертвовал всем, над чем мы трудились многие годы, и тем самым поставил мою семью в такое же трудное положение, как у тебя?

Корнелиус понял, почему Элизабет не спала прошлой ночью. Она не только говорила от имени Хью, но и, судя по всему, решала за него. Корнелиус всегда считал её лидером в семье и не сомневался, что не увидит брата, пока они не придут к соглашению.

— Но если мы ещё как-то можем помочь… — Голос Элизабет смягчился, когда её рука опустилась на стол, украшенный золотыми листьями.

— Ну, раз уж ты об этом заговорила, — ответил Корнелиус, — через пару недель я выставлю дом на продажу и буду искать…

— Так скоро? — перебила его Элизабет. — А что станет с мебелью?

— Вся мебель будет продана, чтобы покрыть долги. Но, как я говорил…

— Хью всегда нравился этот стол.

— Людовик XIV, — небрежно бросил Корнелиус.

— Интересно, сколько он стоит, — задумчиво произнесла Элизабет, старательно делая вид, что для неё это не имеет особого значения.

— Понятия не имею, — пожал плечами Корнелиус. — Точно не помню, но, кажется, я заплатил за него около шестидесяти тысяч фунтов, правда, это было больше десяти лет назад.

— А шахматы? — спросила Элизабет, взяв в руки одну из фигур.

— Дешёвая подделка, — ответил Корнелиус. — Такие шахматы можно купить на любом арабском базаре за пару сотен фунтов.

— Да? А я всегда думала… — Элизабет замялась, поставив фигуру не на своё место. — Ну что ж, мне пора, — заявила она тоном человека, выполнившего свою задачу. — Не надо забывать, что я всё ещё работаю.

Она быстро зашагала по длинному коридору в сторону входной двери и, не глядя, прошла мимо портрета своего племянника Дэниела. Провожавший её Корнелиус мысленно отметил, что раньше она всегда останавливалась и говорила, как ей его не хватает.

— Я тут подумал… — начал Корнелиус, когда они вышли в холл.

— Да? — остановилась Элизабет.

— Ну, поскольку мне придётся через пару недель выехать отсюда, я надеялся, что, возможно, смогу перебраться к вам. На время, конечно, пока не подыщу себе какое-нибудь недорогое жильё.

— Если бы ты спросил неделю назад… — не моргнув глазом ответила Элизабет. — Но, к сожалению, мы буквально на днях решили пригласить к нам мою маму. Остаётся только комната Тимоти, но он приезжает домой почти каждые выходные.

— Правда? — сказал Корнелиус.

— А напольные часы? — никак не могла успокоиться Элизабет, прицениваясь, как в магазине.

— Викторианской эпохи — купил их в поместье графа Бьютского.

— Нет, я имела в виду, сколько они стоят?

— Сколько дадут, — ответил Корнелиус, подходя с ней к двери.

— Не забудь сообщить, Корнелиус, если тебе потребуется моя помощь.

— Ты так добра, Элизабет, — сказал он, открыв дверь и обнаружив за ней агента по недвижимости, который вбивал в землю стойку с табличкой «ПРОДАЁТСЯ». Корнелиус улыбнулся — это был единственный эпизод за всё утро, который выбил Элизабет из колеи.

В четверг вечером приехал Фрэнк Винсент с бутылкой коньяка и двумя пиццами.

— Если бы я знал, что потеря Паулины станет частью плана, я никогда не согласился бы участвовать в твоей затее, — проворчал Фрэнк, откусывая кусочек от разогретой в микроволновке пиццы. — Как ты без неё обходишься?

— Плоховато, — признался Корнелиус, — хотя она по-прежнему заходит каждый вечер на пару часов. Иначе дом превратился бы в свинарник. А ты-то сам, между прочим, как справляешься?

— Если ты холостяк, — ответил Фрэнк, — тебе с ранних лет приходится учиться искусству выживания. Всё, хватит светских разговоров, давай начнём игру.

— Которую? — усмехнулся Корнелиус.

— Шахматы, — ответил Фрэнк. — В другую игру я уже наигрался за эту неделю.

— Тогда пойдём в библиотеку.

Фрэнка удивили первые ходы Корнелиуса — его друг никогда ещё не играл столь дерзко. Больше часа никто не произносил ни слова, и почти всё это время Фрэнк пытался спасти своего ферзя.

— Может статься, что сегодня мы последний раз играем этими шахматами, — с тоской проговорил Корнелиус.

— Нет, об этом не беспокойся, — утешил его Фрэнк. — Тебе обязательно позволят оставить себе несколько личных вещей.

— Нет, если они стоят четверть миллиона фунтов, — покачал головой Корнелиус.

— Я не знал, — изумлённо протянул Фрэнк.

— Потому что ты не из тех людей, кого интересуют дорогие вещи. Это персидский шедевр шестнадцатого века. Он непременно вызовет большой интерес, когда пойдет с молотка.

— Но ты ведь уже выяснил всё, что тебе нужно, — сказал Фрэнк. — Зачем идти дальше, если ты можешь потерять многое из того, что тебе дорого?

— Затем, что я ещё не узнал всей правды.

Фрэнк вздохнул, посмотрел на доску и сделал ход конём.

— Шах и мат, — объявил он. — И поделом тебе, надо было сосредоточиться.

Почти всё утро пятницы Корнелиус провёл в частной беседе с управляющим директором «Боттса и компании», местных аукционистов по продаже предметов искусства и мебели.

Мистер Боттс согласился устроить торги через две недели. Он часто повторял, что ему нужно больше времени на подготовку каталога и рассылку рекламных проспектов для такой чудесной коллекции, но, во всяком случае, проявил некоторое сочувствие к мистеру Баррингтону, который оказался в весьма затруднительном положении. Многие годы лондонский Ллойд, налоги на наследство и угроза банкротства были лучшими друзьями аукционистов.

— Вам нужно как можно скорее перевезти всё в наше хранилище, — сказал мистер Боттс, — тогда мы успеем подготовить каталог, а у клиентов будет три дня до аукциона, чтобы ознакомиться с лотами.

Корнелиус согласно кивнул.

Аукционист также посоветовал разместить в следующую среду в рекламной газете «Чадли Эдвертайзер» подробную информацию о предметах, которые пойдут с молотка, чтобы об аукционе узнали люди, не получившие письменного извещения.

Корнелиус вышел от мистера Боттса за несколько минут до полудня и по дороге к автобусной остановке заглянул в компанию по перевозке. Он отдал им сто фунтов пятёрками и двадцатками, и у них сложилось впечатление, что он собирал эту сумму в течение нескольких дней.

Дожидаясь автобуса, он невольно отметил, что лишь немногие удосужились пожелать ему доброго утра, а большинство просто его не замечали. Разумеется, никто не спешил завязать с ним разговор.

Весь следующий день двадцать рабочих загружали и выгружали вещи, курсируя на трёх грузовиках между «Уиллоус» и хранилищем на Хай-стрит. Только к вечеру из дома вывезли остатки мебели.

Корнелиус прошёлся по опустевшим комнатам и с удивлением обнаружил, что ничуть не сожалеет об утрате своих богатств. Лишь некоторых вещей ему будет не хватать. Он отправился в спальню — единственную комнату в доме, где ещё оставалась мебель — и открыл роман, который ему посоветовала прочесть Элизабет ещё до его падения.

На следующее утро ему позвонил только один человек — его племянник Тимоти, который приехал домой на выходные и интересовался, найдётся ли у дяди Корнелиуса время, чтобы встретиться с ним.

— Время — это единственное, чего у меня по-прежнему в избытке, — ответил Корнелиус.

— Тогда я загляну сегодня днём? — спросил Тимоти. — Часа в четыре, хорошо?

— Извини, не могу предложить тебе чаю, — сказал Корнелиус, — сегодня утром закончилась последняя пачка, и раз я всё равно перееду отсюда на следующей неделе…

— Ерунда, — махнул рукой Тимоти, который не смог скрыть огорчения при виде опустевшего дома.

— Пойдём в спальню. Мебель осталась только там, правда, и её скоро вывезут.

— Я не знал, что они заберут всё. Даже портрет Дэниела, — заметил Тимоти, проходя мимо светлого прямоугольника, выделявшегося на стене.

— И мои шахматы, — вздохнул Корнелиус. — Но я не могу жаловаться. Я прожил хорошую жизнь, — добавил он, поднимаясь по лестнице в спальню.

Корнелиус уселся на единственное кресло в комнате, а Тимоти примостился на краешке кровати. Теперь Корнелиус мог рассмотреть племянника получше. Тот стал приятным молодым человеком. Открытое лицо, ясные карие глаза говорили — тем, кто ещё не знал, — что он — приёмный сын. Ему было лет двадцать семь-двадцать восемь — столько же было бы Дэниелу, будь он сейчас жив. Корнелиус всегда питал слабость к племяннику и полагал, что юноша отвечает ему взаимностью. Теперь он опасался, что его вновь постигнет разочарование.

Тимоти заметно волновался и нервно постукивал ногой, сидя на краю кровати.

— Дядя Корнелиус, — начал он, опустив голову, — как вам известно, я получил письмо от мистера Винсента и подумал, что должен прийти и объяснить вам лично, что у меня просто нет тысячи фунтов, поэтому сейчас я не могу вернуть вам долг.

Корнелиус был разочарован. Он надеялся, что хотя бы один член семьи…

— Однако, — продолжал молодой человек, доставая из внутреннего кармана пиджака длинный тонкий конверт, — когда мне исполнился двадцать один год, отец подарил мне на день рождения один процент акций компании. Наверняка они стоят не меньше тысячи фунтов. И я подумал, может, вы согласитесь принять их в счёт уплаты моего долга — то есть пока я не смогу выкупить их обратно?

Корнелиусу стало стыдно, что он усомнился в своём племяннике. Он хотел извиниться, но понимал, что этого делать нельзя, иначе его карточный домик рассыплется раньше времени. Он взял эту «вдовью лепту» и поблагодарил Тимоти.

— Я понимаю, какая это для тебя жертва, — сказал Корнелиус. — Я помню, сколько раз ты мне говорил, что мечтаешь возглавить компанию, когда твой отец уйдёт на покой, расширить её, открыть новые горизонты, о которых твой отец отказывается даже думать.

— Вряд ли он когда-нибудь уйдёт, — вздохнул Тимоти. — Но я накопил большой опыт, работая в Лондоне, и надеюсь, что он увидит во мне достойную кандидатуру на должность управляющего, когда мистер Леонард уйдёт на пенсию в конце года.

— Боюсь, твои шансы резко упадут, когда отец узнает, что ты отдал один процент акций компании своему обанкротившемуся дяде.

— Мои проблемы не идут ни в какое сравнение с вашими, дядя. Жаль только, что я не могу отдать вам деньги прямо сейчас. Могу я ещё что-нибудь для вас сделать, пока я не ушёл?

— Да, Тимоти, — кивнул Корнелиус, возвращаясь к своему сценарию. — Твоя мать посоветовала прочитать роман, и он мне очень понравился. Но глаза что-то стали быстро уставать. И я подумал, может быть, ты окажешь мне любезность и почитаешь немного вслух. Я отметил, где остановился.

— Я помню, как вы читали мне, когда я был маленьким, — сказал Тимоти. — «Просто Уильям» и «Ласточки и Амазонки», — добавил он и открыл книгу.

Прочитав страниц двадцать, Тимоти внезапно замолчал и поднял голову.

— На странице четыреста пятьдесят лежит автобусный билет. Оставить его здесь, дядя?

— Да, оставь, пожалуйста, — ответил Корнелиус. — Он служит мне напоминанием. — После небольшой паузы он добавил: — Прости меня, но я немного устал.

Тимоти встал.

— Я скоро приду опять и дочитаю последние страницы.

— Не беспокойся, я сам справлюсь.

— Нет, я, пожалуй, приду, дядя, иначе я так и не узнаю, кто из них станет премьер-министром.

Вторая порция писем, которые Фрэнк Винсент разослал в следующую пятницу, вызвала новый шквал звонков.

— Кажется, я не совсем понимаю, что это значит, — заявила Маргарет. Она впервые говорила с братом после встречи у него дома две недели назад.

— Это значит именно то, что там написано, дорогая, — невозмутимо ответил Корнелиус. — Все мои вещи пойдут с молотка, но тем, кого я считаю дорогими и близкими, позволено выбрать один предмет, который они — по сентиментальным или личным причинам — хотели бы иметь у себя. Тогда они смогут предложить за него свою цену на аукционе.

— Но нашу цену могут перебить, и мы останемся ни с чем, — сказала Маргарет.

— Нет, дорогая, — возразил Корнелиус, пытаясь скрыть раздражение. — Публичные торги состоятся днём. А выбранные вами вещи будут продавать утром на отдельном аукционе, куда будут приглашены только члены семьи и близкие друзья. В письме же всё ясно написано.

— А мы можем посмотреть вещи до аукциона?

— Да, Маргарет, — терпеливо объяснял ей брат, как умственно отсталому ребёнку. — Мистер Винсент дал предельно чёткие инструкции: «Аукцион состоится в пятницу в одиннадцать утра. Выставленные на продажу вещи можно посмотреть во вторник, среду и четверг с 10 утра до 4 часов дня».

— Но мы можем выбрать только один предмет?

— Да, — повторил Корнелиус, — большего истец по делу о банкротстве не позволит. Но думаю, ты обрадуешься, когда узнаешь, что портрет Дэниела, которым ты всегда восхищалась, будет среди отобранных для вас лотов.

— Да, я рада, — сказала Маргарет. Она немного помялась. — А Тёрнер тоже будет выставлен на продажу?

— Непременно, — ответил Корнелиус. — Я вынужден продать всё.

— Ты не знаешь, что хотят купить Хью и Элизабет?

— Понятия не имею. Но если это важно, почему бы тебе самой у них не спросить? — злорадно поинтересовался он, зная, что за год они и двумя словами не обменялись.

Не успел он положить трубку после разговора сестрой, как раздался второй звонок.

— Наконец-то, — произнёс высокомерный голос, словно Корнелиус был виноват в том, что ещё кто-то захотел поговорить с ним.

— Доброе утро, Элизабет, — поздоровался Корнелиус, мгновенно узнав голос. — Рад тебя слышать.

— Я по поводу письма, которое получила сегодня утром.

— Да, я так и подумал, — сказал Корнелиус.

— Дело в том… в общем, я хотела уточнить стоимость стола эпохи Людовика XIV и, раз уж я позвонила, тех напольных часов, которые принадлежали графу Бьютскому.

— Сходи в аукционный дом, Элизабет, тебе дадут каталог, и там будет указана примерная верхняя и нижняя цена на каждый предмет, выставленный на продажу.

— Понятно, — сказала Элизабет. Немного помолчав, спросила: — Ты не в курсе, на что претендует Маргарет?

— Не имею представления, — ответил Корнелиус. — Но я как раз с ней разговаривал, когда ты не могла дозвониться, и она задавала мне тот же вопрос, так что, по-моему, тебе лучше узнать у неё самой. — Снова наступила пауза. — Кстати, Элизабет, ты понимаешь, что можешь претендовать только на одну вещь?

— Да, об этом написано в письме, — раздражённо ответила его невестка.

— Я спрашиваю только потому, что мне всегда казалось, что Хью нравятся мои шахматы.

— О нет, не думаю, — сказала Элизабет.

У Корнелиуса не было сомнений в том, кто в пятницу утром будет делать ставки от имени этой семьи.

— Ну что ж, удачи, Элизабет, — сказал Корнелиус. — И не забудь, что ещё нужно будет заплатить пятнадцать процентов комиссионных, — добавил он и положил трубку.

На следующий день пришло письмо от Тимоти, который писал, что собирается принять участие в торгах, так как хочет купить небольшой сувенир в память об «Уиллоус» и о своих дяде и тёте.

Паулина, однако, во время уборки спальни заявила Корнелиусу, что не пойдёт на аукцион.

— Почему? — удивился он.

— Потому что я непременно выставлю себя на посмешище и сделаю ставку на вещь, которую не смогу купить.

— Очень умно, — согласился Корнелиус. — Я сам пару раз попадал в такую ловушку. А вы присмотрели для себя что-то конкретное?

— Да, присмотрела, но моих сбережений на это не хватит.

— О, никогда нельзя знать наверняка. На аукционах случается всякое, — сказал Корнелиус. — Если никто больше не претендует на этот лот, иногда можно сорвать большой куш.

— Ну что ж, я подумаю, тем более теперь у меня есть новая работа.

— Очень за вас рад, — сказал Корнелиус, который в душе был искренне огорчён этим известием.

В четверг вечером ни Фрэнк, ни Корнелиус не могли сосредоточиться на своей еженедельной партии в шахматы и через полчаса бросили игру, договорившись о ничьей.

— Я должен признаться, что жду не дождусь, когда жизнь снова войдёт в нормальную колею, — сказал Фрэнк, когда друг наполнил его бокал кулинарным хересом.

— О, не знаю. В этой ситуации есть свои прелести.

— Какие, например? — поинтересовался Фрэнк, поморщившись после первого глотка.

— Ну, для начала я с нетерпением жду завтрашнего аукциона.

— Но он может пройти совсем не так, как мы планировали, — заметил Фрэнк.

— И что там может быть не так? — спросил Корнелиус.

— Прежде всего, тебе не приходило в голову… — но он не закончил предложение, потому что друг его не слушал.

На следующее утро Корнелиус первым приехал в аукционный дом. В зале были аккуратно выстроены сто двадцать стульев — по двенадцать в ряд — в ожидании дневных торгов, которые, как полагали многие, пройдут при переполненном зале. Но Корнелиус был уверен, что настоящая драма развернётся утром, когда на аукцион придут всего шесть человек.

Следующим — за пятнадцать минут до начала торгов — появился поверенный Корнелиуса Фрэнк Винсент. Заметив, что его клиент увлечённо беседует с мистером Боттсом, который будет вести аукцион, он занял место справа в одном из последних рядов.

Следующей явилась сестра Корнелиуса Маргарет, которая церемониться не стала. Она направилась прямиком к мистеру Боттсу и резко спросила:

— Я могу сесть на любое место?

— Да, мадам, разумеется, — ответил мистер Боттс.

Маргарет тут же уселась в центре первого ряда, прямо под трибуной для аукциониста.

Корнелиус кивнул сестре и, пройдя по залу, занял место в трёх рядах от Фрэнка.

Затем приехали Хью и Элизабет. Они немного постояли, осматривая зал. Потом быстрым шагом прошли между стульями и сели в восьмом ряду. Оттуда им открывался отличный вид на подиум, и в то же время они могли наблюдать за Маргарет. «Первый ход за Элизабет», — подумал Корнелиус, спокойно наслаждаясь ситуацией.

Большая стрелка часов на стене неумолимо приближалась к одиннадцати, и Корнелиус огорчился, что ни Паулина, ни Тимоти так и не появились.

Но когда аукционист стал подниматься на трибуну, дверь приоткрылась, и в щель просунулась голова Паулины. Она так и стояла, пока не заметила Корнелиуса, который ободряюще ей улыбнулся. Тогда она вошла и закрыла дверь, но не села, а встала у стены.

Часы пробили одиннадцать, и аукционист лучезарно улыбнулся избранной публике.

— Дамы и господа, — начал он, — я занимаюсь этим бизнесом больше тридцати лет, но впервые провожу частные торги, так что этот аукцион кажется крайне необычным даже мне. Я расскажу вам основные правила, чтобы ни у кого не осталось сомнений, если потом вдруг возникнут какие-то разногласия.

Все присутствующие связаны особыми отношениями — семейными или дружескими — с мистером Корнелиусом Баррингтоном, чьи личные вещи сегодня пойдут с молотка. Каждому из вас было предложено выбрать один лот из списка, на который вы можете делать свои ставки. Если вы выиграете, вы не сможете поставить на другой лот, но если вам не достанется та вещь, которую вы выбрали изначально, вы можете участвовать в торгах по любому из представленных лотов. Надеюсь, это понятно, — сказал он, и в этот момент дверь распахнулась, и в зал вбежал Тимоти.

— Простите, пожалуйста, — запыхавшись, проговорил он, — мой поезд задержался.

Он быстро прошёл и сел на последний ряд. Корнелиус улыбнулся — все его пешки теперь были на местах.

— Так как только пятеро из вас вправе делать ставки, — как ни в чём не бывало продолжал мистер Боттс, — на продажу выставляются всего пять предметов. Но по закону, если кто-то заранее оставил письменную заявку, она тоже имеет право участвовать в аукционе. Чтобы вам было понятнее, я буду говорить, есть ли у меня заочная заявка. Думаю, мне следует сразу предупредить, — добавил он, — что мне оставили заявки на четыре из пяти ваших лотов. Итак, теперь вы знаете основные правила, и я, с вашего позволения, начну аукцион.

Он бросил взгляд на Корнелиуса, и тот кивнул в знак согласия.

— Я предлагаю первый лот. Это высокие напольные часы 1892 года, купленные мистером Баррингтоном в имении покойного графа Бьютского.

— Начальная цена этого лота — три тысячи фунтов. Кто-нибудь предложит три тысячи пятьсот? — спросил мистер Боттс, подняв брови.

У Элизабет был потрясённый вид, так как три тысячи оказались ниже минимальной цены и той суммы, которую они с Хью обсуждали утром.

— Кого-нибудь интересует этот лот? — спросил мистер Боттс, глядя в упор на Элизабет, но она, казалось, впала в гипнотический транс. — Спрашиваю ещё раз: кто-нибудь желает предложить три тысячи пятьсот фунтов за эти великолепные напольные часы? Предложений нет, я вынужден снять этот лот и выставить на дневном аукционе.

Элизабет всё ещё пребывала в состоянии шока. Она тотчас повернулась к мужу и что-то зашептала ему. Мистер Боттс выглядел слегка разочарованным, но быстро перешёл ко второму лоту.

— Следующий лот — очаровательная акварель с изображением Темзы работы Уильяма Тёрнера из Оксфорда. Могу я начать с двух тысяч фунтов?

Маргарет яростно замахала своим каталогом.

— Благодарю вас, мадам, — просиял аукционист. У меня есть заочное предложение — три тысячи фунтов. Кто-нибудь предложит четыре тысячи?

— Да! — крикнула Маргарет, словно в зале было полно народа и её могли не услышать среди гула голосов.

— У меня на столе предложение пяти тысяч — вы предложите шесть, мадам? — спросил он, сосредоточив всё своё внимание на даме в первом ряду.

— Да, — твёрдо ответила Маргарет.

— Есть другие предложения? — Аукционист обвёл взглядом зал — верный признак того, что заочные заявки иссякли. — В таком случае эта картина продана даме в первом ряду за шесть тысяч фунтов.

— Семь, — произнёс голос сзади. Маргарет обернулась и увидела, что в торговлю вступила её невестка.

— Восемь тысяч! — крикнула Маргарет.

— Девять, — без колебаний подняла цену Элизабет.

— Десять тысяч! — взвизгнула Маргарет.

Внезапно наступила тишина. Корнелиус скосил глаза на Элизабет и увидел, что на её губах играет довольная усмешка — ей удалось оставить золовку со счётом на десять тысяч фунтов.

Корнелиус с трудом удержался от смеха. Аукцион превзошёл все его ожидания. Он и не думал, что будет так весело.

— Других предложений нет, и эта дивная акварель продана мисс Баррингтон за десять тысяч фунтов, — сказал мистер Боттс и громко стукнул молотком. Он улыбнулся Маргарет, словно она сделала удачное капиталовложение.

— Следующий лот, — продолжил он, — портрет, названный просто «Дэниел», кисти неизвестного художника. Это прекрасная работа, и я надеялся начать торг со ста фунтов. Кто-нибудь предложит сто фунтов?

К разочарованию Корнелиуса, никто в зале не проявил интереса к этому лоту.

— Я готов рассмотреть предложение в пятьдесят фунтов, если это поможет сдвинуть дело с мёртвой точки, — заявил мистер Боттс, — больше опускать цену я не могу. Кто-нибудь предложит мне пятьдесят?

Корнелиус осмотрел зал, пытаясь по выражениям лиц понять, кто из них выбрал этот предмет и почему при такой разумной цене они больше не хотят торговаться.

— В таком случае, этот лот мне тоже придётся снять.

— Значит, он мой? — раздался голос откуда-то сзади. Все обернулись.

— Если вы готовы предложить пятьдесят фунтов, мадам, — сказал мистер Боттс, поправляя очки, — то картина ваша.

— Да, пожалуйста, — кивнула Паулина. Мистер Боттс улыбнулся ей и ударил молотком. — Продано даме в дальнем конце зала, — объявил он, — за пятьдесят фунтов.

— Перехожу к лоту номер четыре — набор шахмат неизвестного происхождения. Что сказать об этом предмете? Могу я начать со ста фунтов? Благодарю вас, сэр.

Корнелиус оглянулся и посмотрел, кто сделал предложение.

— У меня на столе заявка на две сотни. Могу я сказать триста?

Тимоти кивнул.

— У меня есть предложение трёхсот пятидесяти. Могу я сказать четыреста?

На этот раз Тимоти сник, и Корнелиус решил, что эта сумма ему не по карману.

— В таком случае, мне придётся снять и этот лот и выставить его на дневном аукционе. — Аукционист пристально посмотрел на Тимоти, но тот даже не моргнул. — Лот снят.

— И наконец, лот номер пять. Великолепный стол эпохи Людовика XIV, примерно 1712 года, в превосходном состоянии. Его происхождение можно проследить до его первого владельца. Последние одиннадцать лет стол принадлежал мистеру Баррингтону. Более подробную информацию вы найдёте в своих каталогах. Я должен вас предупредить, что этот лот вызывает повышенный интерес, и его начальная цена — пятьдесят тысяч фунтов.

Элизабет тут же подняла каталог над головой.

— Благодарю вас, мадам. У меня есть заявка на шестьдесят тысяч. Вы предлагаете семьдесят? — спросил он, не сводя глаз с Элизабет.

Её каталог взметнулся снова.

— Благодарю, мадам. У меня есть предложение восьмидесяти тысяч. Вы предложите девяносто?

На этот раз Элизабет слегка заколебалась, прежде чем медленно поднять каталог.

— У меня на столе лежит предложение ста тысяч. Вы предложите сто десять?

Теперь все взгляды в зале были устремлены на Элизабет, один Хью, опустив голову, смотрел в пол. Он явно не собирался влиять на ход торгов.

— Если других предложений нет, мне придётся снять этот лот и выставить его на дневных торгах. Последнее предупреждение, — объявил мистер Боттс. Он поднял молоток, и в этот момент рука Элизабет с каталогом взмыла вверх.

— Сто десять тысяч. Спасибо, мадам. Ещё предложения есть? В таком случае я продаю этот прелестный стол за сто десять тысяч фунтов. — Он опустил молоток и улыбнулся Элизабет. — Поздравляю, мадам, вы приобрели поистине великолепный образец той эпохи.

Она слабо улыбнулась в ответ, на лице застыло выражение растерянности.

Корнелиус оглянулся и подмигнул Фрэнку, который с невозмутимым видом сидел на своём месте. Потом он встал и подошёл к мистеру Боттсу, чтобы поблагодарить за хорошую работу. Направляясь к выходу, он улыбнулся Маргарет и Элизабет, но обе были так поглощены своими мыслями, что даже не заметили его. Хью, обхватив голову руками, по-прежнему смотрел в пол.

Нигде не было видно Тимоти, и Корнелиус, подумав, что племяннику пришлось вернуться в Лондон, немного расстроился, так как надеялся пообедать вместе с ним в пабе. Ему хотелось отпраздновать столь удачное утро.

Корнелиус уже решил, что не пойдёт на дневной аукцион. У него не было никакого желания смотреть, как его вещи пойдут с молотка, пусть даже для них всё равно не хватило бы места в его новом доме, поменьше. Мистер Боттс обещал позвонить ему после окончания торгов и сообщить, какую сумму собрал аукцион.

В пабе Корнелиус впервые вкусно поел с тех пор, как от него ушла Паулина. После обеда он отправился в обратный путь в «Уиллоус». Он точно знал, во сколько подойдёт его автобус, и пришёл на остановку на пару минут раньше. Он уже привык, что люди избегают его.

В тот момент, когда Корнелиус открыл входную дверь, часы на деревенской церкви пробили три. Скоро Маргарет и Элизабет осознают, сколько они на самом деле должны заплатить, и он с нетерпением ждал дальнейшего развития событий. С широкой улыбкой он направился в кабинет и взглянул на часы, размышляя, когда можно ждать звонка от мистера Боттса. Телефон зазвонил, едва он вошёл в комнату. Корнелиус усмехнулся. Для мистера Боттса слишком рано, значит, это Элизабет или Маргарет, которым нужно срочно увидеться с ним. Он снял трубку и услышал голос Фрэнка на другом конце провода.

— Ты не забыл снять шахматы с дневного аукциона? — спросил Фрэнк, даже не поздоровавшись.

— О чём ты? — не понял Корнелиус.

— О твоих любимых шахматах. Ты забыл, что в случае если их не удастся продать утром, они автоматически переходят на дневные торги? Если ты, конечно, уже не распорядился, чтобы их сняли с аукциона, или предупредил мистера Боттса об их истинной стоимости.

— О Господи! — воскликнул Корнелиус.

Он бросил трубку и выбежал за дверь, поэтому не услышал, как Фрэнк сказал:

— Уверен, тебе лишь нужно позвонить помощнику мистера Боттса.

Бросив взгляд на часы, Корнелиус побежал по дорожке. Десять минут четвёртого — значит, аукцион только начался. Он мчался к автобусной остановке, пытаясь вспомнить, какой номер лота у шахмат. Но он помнил лишь, что всего в аукционе участвуют сто пятьдесят три лота.

Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу на автобусной остановке, он смотрел на дорогу в надежде поймать такси и, к своему облегчению, увидел подъезжающий автобус. Хотя он гипнотизировал взглядом водителя, автобус не стал ехать быстрее. Когда автобус наконец остановился перед ним и раскрыл двери, Корнелиус вскочил в салон и сел на переднее сиденье. Ему хотелось приказать водителю отвезти его прямиком в аукционный дом на Хай-стрит, сколько бы это ни стоило, но он сомневался, что другим пассажирам понравится его план.

Не отрывая глаз от часов — 3:17, — он пытался вспомнить, сколько времени уходило на продажу каждого лота этим утром. Минута-полторы, подсчитал он. На своём коротком пути в город автобус останавливался на каждой остановке, и всю дорогу Корнелиус следил за движением минутной стрелки на своих часах. Наконец в 3:31 водитель добрался до Хай-стрит.

Даже двери, казалось, открываются слишком медленно. Корнелиус спрыгнул на тротуар и, хотя не бегал уже много лет, бросился бежать второй раз за день. Он преодолел двести метров до аукционного дома за рекордное время и совсем выбился из сил. Он вошёл в зал в тот момент, когда мистер Боттс объявил:

— Лот номер тридцать два, высокие напольные часы, купленные в имении…

Корнелиус пробежался глазами по залу и остановил взгляд на секретарше аукциониста, которая стояла в углу с открытым каталогом и записывала цену после каждого удара молотка. Он подошёл к ней, и вдруг мимо него быстро прошла какая-то женщина, которая показалась ему знакомой.

— Шахматы уже выставляли? — задыхаясь, спросил Корнелиус.

— Сейчас посмотрю, сэр, — ответила секретарша, листая каталог. — Да, вот они, лот двадцать семь.

— За сколько они ушли? — поинтересовался Корнелиус.

— За четыреста пятьдесят фунтов, сэр, — сообщила она.

Вечером Корнелиусу позвонил мистер Боггс и сообщил, что на дневных торгах было выручено 902 800 фунтов — гораздо больше, чем он ожидал.

— Вы случайно не знаете, кто купил шахматы? — был единственный вопрос Корнелиуса.

— Нет, — ответил мистер Боттс. — Могу лишь сказать, что покупатель не присутствовал лично и сделку оформлял поверенный. Он заплатил наличными и сразу забрал их.

Поднимаясь в спальню, Корнелиус признался себе, что всё прошло по плану, кроме страшной потери шахмат, и виноват в этом только он один. К тому же он знал, что Фрэнк никогда не заговорит об этом случае, и от этого ему было ещё хуже.

Телефон зазвонил в 7:30 утра, когда Корнелиус был в ванной. Очевидно, кто-то не спал всю ночь, глядя на часы и дожидаясь момента, когда приличия позволят его побеспокоить.

— Это ты, Корнелиус?

— Да, — ответил он, громко зевая. — Кто говорит? — спросил он, хотя сразу узнал голос.

— Элизабет. Извини за ранний звонок, но мне нужно срочно с тобой встретиться.

— Конечно, дорогая, — ответил он. — Приезжай днём на чашку чая.

— О нет, я не могу ждать так долго. Мне нужно увидеться с тобой утром. Могу я подъехать часам к девяти?

— Извини, Элизабет, но у меня уже назначена встреча на девять. — Он немного помолчал. — Пожалуй, я мог бы уделить тебе минут тридцать в десять часов, тогда я не опоздаю на встречу с мистером Боттсом в одиннадцать.

— Я могла бы подбросить тебя до города, если хочешь, — предложила Элизабет.

— Спасибо тебе огромное, дорогая, — сказал Корнелиус, — но я привык ездить на автобусе, и, в любом случае, не хочется тебя обременять. Жду тебя в десять. — Он положил трубку.

Корнелиус принимал ванну, когда телефон зазвонил второй раз. Он нежился в тёплой воде и ждал, когда звонки прекратятся. Он знал, что это Маргарет, и не сомневался, что она перезвонит через несколько минут.

Не успел он вытереться, как снова раздался звонок. Он не спеша вошёл в спальню и снял трубку.

— Доброе утро, Маргарет.

— Доброе утро, Корнелиус, — недоумённо произнесла она, но, быстро справившись с удивлением, добавила: — Мне нужно срочно тебя увидеть.

— Да? Что случилось? — спросил Корнелиус, прекрасно зная, что именно случилось.

— Я не могу обсуждать столь деликатный вопрос по телефону, но я бы могла заехать к тебе часов в десять.

— К сожалению, я уже договорился встретиться в десять с Элизабет. Похоже, ей тоже срочно понадобилось что-то со мной обсудить. Приезжай к одиннадцати?

— Пожалуй, лучше я приеду прямо сейчас, — нервно произнесла она.

— Нет, боюсь, я не смогу встретиться с тобой раньше одиннадцати, дорогая. Так что — или в одиннадцать, или днём. Что тебя больше устраивает?

— В одиннадцать, — без колебаний ответила Маргарет.

— Я так и думал, — сказал Корнелиус. — До встречи, — добавил он и положил трубку.

Корнелиус оделся и спустился завтракать на кухню. На столе его ждали тарелка кукурузных хлопьев, местная газета и конверт без почтового штемпеля, хотя Паулины нигде не было видно.

Он налил себе чашку чая, разорвал конверт и достал чек на пятьсот фунтов, выписанный на его имя. Он вздохнул. Значит, Паулина продала машину.

Он листал субботнее приложение и наткнулся на страницу объявлений о продаже домов. Когда телефон зазвонил в третий раз за утро, он даже не догадывался, кто бы это мог быть.

— Доброе утро, мистер Баррингтон, — произнёс жизнерадостный голос. — Это Брюс из агентства недвижимости. Я решил позвонить вам и сообщить, что нам поступило предложение, превышающее вашу цену на «Уиллоус».

— Отличная работа, — похвалил его Корнелиус.

— Спасибо, сэр, — поблагодарил агент. Он говорил более почтительно, чем все, с кем общался Корнелиус в последнее время. — Но мне кажется, нам не следует сразу соглашаться. Уверен, мне удастся выжать из них немного больше. Если получится, я бы посоветовал вам принять предложение и потребовать десять процентов задатка.

— По-моему, хороший совет, — согласился Корнелиус. — И как только они подпишут договор, я хочу, чтобы вы подыскали мне новый дом.

— Какой дом вас интересует, мистер Баррингтон?

— Мне нужно что-нибудь вполовину меньше «Уиллоус», с парой акров земли. И ещё я хотел бы остаться в этом же районе.

— Думаю, сложностей не возникнет, сэр. У нас сейчас есть пара превосходных домов в каталоге, так что, уверен, мы подберём вам подходящий вариант.

— Спасибо, — поблагодарил Корнелиус. Приятно, что хоть для кого-то этот день начался хорошо.

Он, посмеиваясь, читал статью на первой полосе, когда раздался звонок в дверь. Он посмотрел на часы. До десяти оставалось ещё несколько минут, значит, это не Элизабет.

За дверью стоял мужчина в зелёной униформе с планшетом в одной руке и пакетом — в другой.

— Распишитесь здесь, — только и сказал посыльный, протянув ему шариковую ручку.

Корнелиус поставил подпись внизу страницы. Он хотел спросить, кто прислал пакет, но в этот момент его внимание отвлекла машина, свернувшая на подъездную дорожку.

— Спасибо, — кивнул он и, положив пакет в холле, спустился по лестнице навстречу Элизабет.

Когда машина остановилась у крыльца, Корнелиус с удивлением увидел, что на пассажирском сиденье сидит Хью.

— Спасибо, что согласился принять нас так быстро, — сказала Элизабет, которая, судя по её виду, провела ещё одну бессонную ночь.

— Доброе утро, Хью, — поздоровался Корнелиус, подумав, что брату, видимо, тоже всю ночь не давали уснуть. — Пожалуйста, проходите на кухню — к сожалению, это единственное отапливаемое помещение в доме.

Проходя по длинному коридору, Элизабет остановилась перед портретом Дэниела.

— Я так рада, что он снова на своём законном месте, — заметила она. Хью согласно кивнул.

Корнелиус уставился на портрет, который не видел после аукциона.

— Да, снова на своём законном месте, — повторил он и повёл их на кухню. — Итак, что привело вас в «Уиллоус» в субботнее утро? — поинтересовался он, наливая воду в чайник.

— Стол Людовика XIV, — нерешительно проговорила Элизабет.

— Да, мне будет его не хватать, — вздохнул Корнелиус. — Но с твоей стороны, Хью, это был благородный жест, — добавил он.

— Благородный жест… — повторил Хью.

— Да. Я решил, что таким образом ты вернул мне сто тысяч, — сказал Корнелиус и повернулся к Элизабет. — Я недооценивал тебя, Элизабет. Подозреваю, это с самого начала была твоя идея.

Элизабет и Хью в недоумении уставились друг на друга, потом заговорили одновременно.

— Но мы не… — произнёс Хью.

— Мы, скорее, надеялись… — проговорила Элизабет.

И оба замолчали.

— Скажи ему правду, — решительно потребовал Хью.

— О? — притворно удивился Корнелиус. — Я неправильно понял то, что произошло вчера утром на аукционе?

— Да, к сожалению, неправильно, — резко побледнев, ответила Элизабет. На её лице не осталось ни кровинки. — Видишь ли, дело в том, что всё вышло из-под контроля, и я торговалась дольше, чем могла себе позволить. — Она немного помолчала. — Я никогда раньше не бывала на аукционах, и когда упустила напольные часы, а потом увидела, как Маргарет по дешёвке приобрела Тёрнера… боюсь, я слегка потеряла голову.

— Ну, ты всегда можешь снова выставить его на продажу, — с притворной грустью сказал Корнелиус. — Это прекрасный стол, и я уверен, цена на него не упадёт.

— Мы уже думали об этом, — ответила Элизабет. — Но мистер Боттс говорит, что следующий мебельный аукцион будет не раньше, чем через три месяца. А в каталоге чётко написано: расчёт в течение семи дней.

— Но я не сомневаюсь, что если бы вы оставили стол у него…

— Да, он предложил нам это, — сказал Хью. — Но мы не подумали, что аукционисты прибавляют к цене ещё пятнадцать процентов, так что фактически мы должны заплатить сто двадцать шесть тысяч пятьсот фунтов. Что ещё хуже, если мы снова выставим его на продажу, они опять удержат пятнадцать процентов от цены, и в итоге мы потеряем больше тридцати тысяч.

— Да, вот так аукционисты зарабатывают деньги, — вздохнул Корнелиус.

— Но у нас нет тридцати тысяч, не говоря уж о ста двадцати шести! — воскликнула Элизабет.

Корнелиус неторопливо налил себе ещё одну чашку чая, делая вид, что погружён в раздумья.

— Хм, — наконец проговорил он. — Мне непонятно, как, по-вашему, я могу вам помочь, учитывая мои нынешние финансовые затруднения.

— Мы думали, раз аукцион собрал почти миллион фунтов… — начала Элизабет.

— Гораздо больше, чем ожидалось, — вставил Хью.

— Мы надеялись, ты скажешь мистеру Боттсу, что решил оставить стол себе, а мы, конечно же, подтвердим, что нас это устраивает.

— Ещё бы, — сказал Корнелиус, — но это не решит вашу проблему. Вы всё равно будете должны аукционисту шестнадцать тысяч пятьсот фунтов и можете потерять ещё, если через три месяца не сумеете продать стол за сто десять тысяч фунтов.

Ни Элизабет, ни Хью не произнесли ни слова.

— У вас есть что продать, чтобы собрать нужную сумму? — наконец спросил Корнелиус.

— Только дом, но он уже заложен, — ответила Элизабет.

— А акции вашей компании? Уверен, если вы их продадите, вам хватит денег, чтобы оплатить комиссионные.

— Но кто захочет купить их? — воскликнул Хью. — Мы же только-только начинаем поднимать голову.

— Я, — ответил Корнелиус.

Оба с удивлением смотрели на него.

— И в обмен на ваши акции, — продолжал Корнелиус, — я прощу вам долг и улажу все проблемы с мистером Боттсом.

Элизабет начала было возражать, но Хью перебил её:

— У нас есть альтернатива?

— Не думаю, — ответил Корнелиус.

— Значит, у нас не осталось другого выбора, — подытожил Хью, повернувшись к жене.

— Но как же так? Мы же столько времени и сил вложили в эту компанию! — запричитала Элизабет.

— Последнее время магазин почти не приносит прибыли, Элизабет, и ты это знаешь. Если мы не примем предложение Корнелиуса, то всю оставшуюся жизнь будем выплачивать долги.

Элизабет, как ни странно, промолчала.

— Ну что ж, похоже, мы договорились, — сказал Корнелиус. — Вы можете прямо сейчас заглянуть к моему поверенному и поговорить с ним. Он проследит, чтобы всё было в порядке.

— А ты уладишь вопрос с мистером Боттсом? — спросила Элизабет.

— Как только вы подпишете документ о передаче акций, я сразу же переговорю с мистером Боттсом. Уверен, мы всё уладим к концу недели.

Хью склонил голову.

— И мне кажется, было бы разумно, — продолжал Корнелиус — они оба с испугом посмотрели на него, — если бы Хью остался председателем совета директоров компании. С соответствующим жалованьем, разумеется.

— Спасибо, — поблагодарил Хью, пожимая руку брату. — Весьма великодушное предложение в сложившихся обстоятельствах.

В коридоре Корнелиус снова внимательно посмотрел на портрет сына.

— Ты уже подыскал себе жильё? — поинтересовалась Элизабет.

— Похоже, с этим не будет никаких проблем, спасибо, Элизабет. Мне предложили за «Уиллоус» гораздо больше, чем я рассчитывал. К тому же аукцион принёс неожиданный доход. Теперь я смогу расплатиться с кредиторами, и у меня ещё останется вполне приличная сумма.

— Тогда зачем тебе наши акции? — резко повернулась к нему Элизабет.

— А зачем тебе мой стол Людовика XIV, дорогая? — ответил Корнелиус, выходя с ними за дверь. — До свидания, Хью, — махнул он брату, когда Элизабет села в машину.

Корнелиус собирался вернуться в дом, но заметил Маргарет, подъезжавшую к дому на своей новой машине, и решил подождать её. Когда она остановила «ауди», Корнелиус открыл дверцу, помогая ей выйти.

— Доброе утро, Маргарет. — Они вместе поднялись по ступенькам дома. — Приятно снова видеть тебя в «Уиллоус». Даже не помню, когда ты была здесь в последний раз.

— Я совершила ужасную ошибку, — призналась сестра, даже не дойдя до кухни.

Корнелиус снова наполнил чайник и ждал, когда она расскажет то, что ему и так было известно.

— Буду говорить без обиняков, Корнелиус. Понимаешь, я не знала, что было два Тёрнера.

— О да, — сухо ответил Корнелиус. — Джозеф Маллорд Уильям Тёрнер, вероятно, лучший художник, когда-либо родившийся на этих берегах, а Уильям Тёрнер из Оксфорда — просто однофамилец, который, хотя и писал примерно в то же время, не идёт ни в какое сравнение с мастером.

— Но я этого не знала… — повторила Маргарет. — И в итоге я заплатила слишком много не за того Тёрнера — не без помощи моей снохи, кстати, — добавила она.

— Да, я был приятно удивлён, когда прочитал в утренней газете, что ты попала в Книгу рекордов Гиннеса, заплатив рекордно высокую цену за этого художника.

— Я обошлась бы и без этого рекорда, — заметила Маргарет. — Вообще-то, я надеялась, что ты переговоришь с мистером Боттсом и…

— И что? — с невинным видом спросил Корнелиус, наливая сестре чашку чая.

— Объяснишь ему, что произошла чудовищная ошибка.

— К сожалению, это невозможно, дорогая. Видишь ли, после удара молотка сделка считается совершённой. Таков закон.

— Может, ты поможешь мне выкупить картину? — предположила Маргарет. — В конце концов, газеты пишут, что один только аукцион принёс тебе почти миллион фунтов.

— Но мне нужно решить ещё столько проблем, — вздохнул Корнелиус. — Не забывай, как только поместье будет продано, мне придётся искать себе какое-то жильё.

— Но ты всегда можешь пожить у меня…

— Это второе подобное предложение за утро, — заметил Корнелиус. — Как я уже объяснил Элизабет, вы обе мне отказали, и в результате мне пришлось искать другие варианты.

— Значит, я разорена! — драматически воскликнула Маргарет. — Потому что у меня нет десяти тысяч фунтов, не говоря уж о пятнадцати процентах. Кстати, о них я тоже не знала. Понимаешь, я рассчитывала получить небольшую прибыль, выставив картину на аукционе «Кристи».

Наконец-то я слышу правду, подумал Корнелиус. Или, может, половину правды.

— Корнелиус, ты всегда был самым умным в семье, — взмолилась Маргарет со слезами на глазах. — Наверняка ты можешь придумать, как выйти из этого положения.

Корнелиус мерил шагами кухню, делая вид, что напряжённо думает. Сестра следила за каждым его движением. Наконец он резко остановился прямо перед ней.

— Думаю, я нашёл выход.

— Какой? — закричала Маргарет. — Я согласна на всё!

— На всё?

— На всё, — повторила она.

— Хорошо, тогда я тебе скажу, что я сделаю, — заявил Корнелиус. — Я заплачу за картину в обмен на твою новую машину.

На минуту Маргарет потеряла дар речи.

— Но она обошлась мне в двенадцать тысяч фунтов, — наконец выговорила она.

— Возможно, но теперь она подержанная, и ты не получишь за неё больше восьми тысяч.

— Но на чём же я буду ездить?

— Попробуй на автобусе, — посоветовал Корнелиус. — Очень тебе рекомендую. Когда ты выучишь расписание, это изменит всю твою жизнь. — Он бросил взгляд на часы. — Кстати, можешь начать прямо сейчас — через десять минут подойдёт твой автобус.

— Но… — начала было Маргарет. Корнелиус протянул руку. И она, глубоко вздохнув, открыла сумочку и отдала брату ключи от машины.

— Благодарю, — сказал Корнелиус. — Не буду тебя больше задерживать, иначе ты опоздаешь на автобус, а следующий придёт только через тридцать минут.

Он вышел с сестрой из кухни, проводил её по коридору и с улыбкой открыл входную дверь.

— И не забудь забрать картину у мистера Боттса, дорогая, — напомнил он. — Она будет чудесно смотреться над камином в твоей гостиной и навевать тебе много приятных воспоминаний о наших счастливых днях.

Ничего не ответив, Маргарет повернулась и зашагала по дорожке.

Закрыв дверь, Корнелиус направился в кабинет. Он решил позвонить Фрэнку и рассказать ему о событиях этого утра, но вдруг ему показалось, что из кухни доносится какой-то шум. Он сменил направление и заглянул на кухню. Подошёл к раковине, наклонился и поцеловал Паулину в щёку.

— Доброе утро, Паулина, — сказал он.

— Это ещё что такое? — спросила она, опустив руки в мыльную воду.

— Спасибо, что вернули моего сына домой.

— Всего лишь на время. Если будете себя плохо вести, он сразу же переедет ко мне.

Корнелиус улыбнулся.

— Кстати, я хотел бы принять ваше первоначальное предложение.

— О чём вы говорите, мистер Баррингтон?

— Вы предложили мне отработать свой долг, чтобы не продавать машину. — Он достал из внутреннего кармана её чек. — Я знаю, что последний месяц вы работали здесь слишком много, — сказал он, разрывая чек пополам, — так что теперь мы в расчёте.

— Вы очень добры, мистер Баррингтон, жаль только, вы не сказали об этом раньше, до того как я продала машину.

— Это ерунда, Паулина. Видите ли, я неожиданно стал гордым обладателем новенького автомобиля.

— Но как? — удивилась Паулина, вытирая руки.

— Сестра сделала мне подарок, — не вдаваясь в подробности, ответил он.

— Но вы же не водите машину, мистер Баррингтон.

— Верно. И вот что я сделаю, — заявил Корнелиус. — Я обменяю её на портрет Дэниела.

— Но это нечестный обмен, мистер Баррингтон. Я заплатила за картину всего пятьдесят фунтов, а машина, конечно же, стоит гораздо дороже.

— Тогда вам придётся согласиться иногда подвозить меня в город.

— Это значит, что вы снова берёте меня на работу?

— Да, если вы готовы уйти от новых хозяев.

— Я так и не устроилась на новое место, — вздохнула Паулина. — Я уже должна была приступить к работе, но накануне они нашли экономку помоложе.

Корнелиус заключил её в объятия.

— И вот этого поменьше для начала, мистер Баррингтон.

Корнелиус сделал шаг назад.

— Конечно, вы можете вернуться на своё старое место. К тому же, получите прибавку к жалованью.

— Как вам будет угодно, мистер Баррингтон. В конце концов, хороший слуга дорогого стоит.

Корнелиус чуть не поперхнулся от смеха.

— Значит, вся мебель снова вернётся в «Уиллоус»?

— Нет, Паулина. После смерти Милли этот дом стал слишком велик для меня. Я давно должен был это понять. Я собираюсь съехать отсюда и подыскать себе дом поменьше.

— Если бы вы спросили, я бы сказала вам об этом ещё много лет назад, — поддержала его Паулина. Немного помявшись, она спросила: — А этот милый мистер Винсент так же будет приходить к нам ужинать по четвергам?

— Обязательно. Пока один из нас не умрёт, — засмеялся Корнелиус.

— Ну ладно, я не могу болтать тут целый день, мистер Баррингтон. Домашняя работа никогда не кончается.

— Совершенно верно, — согласился Корнелиус и быстро ретировался с кухни. Он вернулся в холл и, взяв пакет, отправился в кабинет.

Он успел снять только верхний слой обёрточной бумаги, когда зазвонил телефон. Он отложил пакет в сторону и, подняв трубку, услышал голос Тимоти.

— Спасибо, что пришёл на аукцион, Тимоти. Я тебе очень признателен.

— Жаль только, мне не хватило денег, чтобы купить вам шахматы, дядя Корнелиус.

— Если бы твои мать и тётка могли похвастаться подобной сдержанностью…

— Кажется, я не совсем понимаю, дядя.

— Не обращай внимания, — ответил Корнелиус. — Итак, чем могу служить, молодой человек?

— Вы, наверное, забыли, что я обещал приехать и дочитать вам роман… если вы, конечно, его ещё не закончили.

— Нет, я совсем забыл о нём — в последнее время произошло столько драматических событий. Может, заедешь завтра вечером? Мы бы заодно и поужинали. Не вздыхай, у меня для тебя хорошие новости — Паулина вернулась.

— Отлично, дядя. Увидимся завтра в восемь.

— Буду ждать, — ответил Корнелиус.

Он положил трубку и снова взялся за пакет. Ещё до того как он снял последний слой бумаги, он понял, что внутри. Его сердце забилось быстрее. Наконец он поднял крышку массивного деревянного ящика, и перед его глазами предстали тридцать две изящные фигуры из слоновой кости. В ящике лежала записка: «В благодарность за всю твою доброту. Хью».

Внезапно он вспомнил лицо женщины, которая прошмыгнула мимо него в аукционном доме. Конечно, это была секретарша брата. Его суждение снова оказалось ошибочным.

— Какая ирония, — вслух проговорил он. — Если бы Хью выставил шахматы на продажу в «Сотби», он смог бы оплатить стол Людовика XIV, и ещё много денег осталось бы. Однако, как говорит Паулина, спасибо и на этом.

Он писал брату записку с благодарностью, когда телефон зазвонил снова. Это был верный Фрэнк с отчётом о встрече с Хью.

— Твой брат подписал все необходимые документы, и акции теперь принадлежат тебе.

— Быстрая работа, — похвалил Корнелиус.

— Я подготовил бумаги сразу после того, как получил от тебя распоряжения на прошлой неделе. Ты по-прежнему мой самый нетерпеливый клиент. Принести акционерные свидетельства в четверг вечером?

— Не надо, — ответил Корнелиус. — Я сам заеду сегодня и заберу их. Если, конечно, у Паулины найдётся время, чтобы подвезти меня.

— Я что-то пропустил? — с недоумением в голосе поинтересовался Фрэнк.

— Не волнуйся, Фрэнк. Я скоро введу тебя в курс дела.

Тимоти приехал в «Уиллоус» следующим вечером в девятом часу. Паулина тут же нашла ему работу, попросив почистить картошку.

— Как мама с папой? — поинтересовался Корнелиус, пытаясь выяснить, что ему известно.

— Вроде неплохо, спасибо, дядя Корнелиус. Кстати, отец предложил мне должность управляющего. Я приступаю к работе с первого числа следующего месяца.

— Поздравляю, — улыбнулся Корнелиус. — Рад за тебя. Когда он тебе это предложил?

— На прошлой неделе.

— В какой день?

— Это важно? — спросил Тимоти.

— Думаю, да, — ответил Корнелиус, ничего не объяснив.

Юноша задумался и наконец сказал:

— Точно, это было в субботу вечером, когда я вернулся от вас. — Он немного помолчал. — Кажется, мама не очень довольна. Я хотел написать вам, но, зная, что приеду на аукцион, решил сказать вам лично. Однако у меня не было возможности поговорить с вами.

— Значит, он предложил тебе работу ещё до аукциона?

— О да, — ответил Тимоти. — Примерно за неделю.

Юноша снова недоумённо посмотрел на дядю, но так и не услышал никаких объяснений.

Паулина поставила перед ними тарелки с жареным мясом, и Тимоти начал рассказывать, как ему видится будущее компании.

— Между прочим, хоть папа и останется председателем совета директоров, — сказал он, — он обещал не вмешиваться. Я тут подумал, дядя Корнелиус, раз у вас теперь есть один процент акций компании, может, вы согласитесь войти в совет директоров?

Корнелиус сначала удивился, потом обрадовался, а потом засомневался.

— Мне бы пригодился ваш опыт, — добавил Тимоти. — Без вас мне будет сложно претворить в жизнь мои планы по её расширению.

— Вряд ли твоему отцу понравится эта идея, — криво усмехнулся Корнелиус.

— С чего вы взяли? — удивился Тимоти. — В конце концов, он сам это предложил.

Корнелиус замолчал. Он не ожидал, что узнает что-то новое об игроках после официального окончания игры.

— Думаю, нам пора подняться наверх и выяснить наконец, кто станет премьер-министром: Саймон Керслейк или Реймонд Гоулд, — только и сказал он.

Тимоти подождал, пока дядя нальёт себе бренди и закурит сигару — и начал читать.

Он так увлёкся историей, что не поднимал глаз до последней страницы, а когда перевернул её, то увидел конверт, прикреплённый к внутренней стороне обложки. На нём было написано: «Мистеру Тимоти Баррингтону».

— Что это? — спросил он.

Но Корнелиус не ответил, потому что крепко спал.

Как всегда по четвергам, в дверь позвонили ровно в восемь. Когда Паулина открыла, Фрэнк протянул ей огромный букет цветов.

— О, мистеру Баррингтону будет очень приятно, — сказала она. — Я поставлю их в библиотеке.

— Я принёс их не для мистера Баррингтона, — подмигнул ей Фрэнк.

— Не понимаю, что на вас нашло, джентльмены, — пробормотала Паулина, поспешив скрыться на кухне.

Когда Фрэнк принялся за вторую порцию ирландского рагу, Корнелиус сообщил ему, что они, вероятно, последний раз вместе ужинают в «Уиллоус».

— Значит, ты продал дом? — поднял голову Фрэнк.

— Да, мы сегодня обменялись договорами, но при условии, что я немедленно освобожу дом. Против такого щедрого предложения я не могу устоять.

— А как продвигаются поиски нового жилья?

— Думаю, я нашёл идеальный дом, и, как только оценщики дадут добро, я сразу внесу залог. Мне нужно будет, чтобы ты как можно быстрее провернул всю бумажную работу — не хочу слишком долго оставаться бездомным.

— Конечно, я всё сделаю, — заверил его Фрэнк, — а пока ты мог бы пожить у меня. Я прекрасно знаю, какие у тебя альтернативы.

— Местный паб, Элизабет или Маргарет, — широко ухмыльнулся Корнелиус. Он поднял бокал. — Спасибо за предложение. Я его принимаю.

— Но у меня есть одно условие, — заявил Фрэнк.

— И какое же? — поинтересовался Корнелиус.

— Ты возьмёшь с собой Паулину, потому что я не собираюсь всё свободное время убирать за тобой.

— Что вы на это скажете, Паулина? — спросил Корнелиус, когда она стала собирать тарелки.

— Я готова вести хозяйство для вас обоих, джентльмены, но только не больше одного месяца. Иначе вы никогда оттуда не уедете, мистер Баррингтон.

— Я сделаю всё, чтобы не было никаких проволочек, обещаю, — сказал Фрэнк.

Корнелиус наклонился к нему с заговорщическим видом.

— Знаешь, она ненавидит адвокатов, но к тебе явно неравнодушна.

— Может, вы и правы, мистер Баррингтон, но это всё равно не помешает мне уйти от вас через месяц, если вы не переедете в новый дом.

— Думаю, тебе следует поторопиться с залогом, — заметил Фрэнк. — Хорошие дома часто выставляются на продажу, а вот хорошую экономку найти совсем не просто.

— Не пора ли вам, джентльмены, начать игру?

— Хорошо, — согласился Корнелиус. — Но сначала — тост.

— За кого? — спросил Фрэнк.

— За юного Тимоти, — поднял бокал Корнелиус, — который первого числа станет управляющим директором компании «Баррингтон» в Чадли.

— За Тимоти, — повторил Фрэнк, поднимая бокал.

— Знаешь, он предложил мне войти в правление, — сообщил Корнелиус.

— Тебе будет интересно, а он сможет использовать твой опыт. Но я всё равно не понимаю, почему ты отдал ему все акции компании, хотя он не смог выкупить твои шахматы.

— Именно поэтому я и хочу, чтобы он управлял компанией. Тимоти, в отличие от своих родителей, не позволил сердцу взять верх над разумом.

Фрэнк понимающе кивнул. Корнелиус допил вино, которое они позволяли себе до начала игры.

— А теперь, думаю, я должен тебя предупредить, — заявил Корнелиус, поднимаясь с кресла. — Ты выиграл три раза подряд только потому, что у меня голова была занята другим. Сейчас все вопросы решены, и твоё везение подошло к концу.

— Посмотрим, — ответил Фрэнк, и они зашагали по длинному коридору. Подойдя к портрету Дэниела, мужчины остановились.

— Как ты получил его назад? — удивился Фрэнк.

— Мне пришлось заключить нечестную сделку с Паулиной, но в итоге мы оба получили, что хотели.

— Но как?.. — начал Фрэнк.

— Это долгая история, — ответил Корнелиус, — я расскажу тебе подробности за бокалом бренди — после того как тебя обыграю.

Корнелиус открыл дверь в библиотеку и пропустил друга вперёд, чтобы увидеть его реакцию. Когда адвокат увидел расставленные на доске шахматы, он ничего не сказал, а с непроницаемым лицом подошёл к столу и сел на своё обычное место.

— Если не ошибаюсь, первым ходишь ты, — только и сказал он.

— Не ошибаешься, — ответил Корнелиус, стараясь не показать своё разочарование. Он пошёл ферзевой пешкой на D4.

— Решил разыграть традиционный дебютный гамбит. Похоже, сегодня мне придётся как следует сосредоточиться.

Они играли около часа, не произнося ни слова. Наконец Корнелиус не выдержал.

— Неужели тебе ни капельки не интересно, как шахматы снова оказались у меня? — спросил он.

— Нет, — ответил Фрэнк, не отрывая глаз от доски. — Ни капельки.

— Но почему, старый ты болван?

— Потому что и так знаю, — ответил Фрэнк, передвинув слона на другой конец доски.

— Откуда ты можешь знать? — возмутился Корнелиус и сделал ответный ход, закрыв конём своего короля.

Фрэнк улыбнулся.

— Ты забываешь, что Хью тоже мой клиент, — сказал он, передвигая королевскую ладью на две клетки вправо.

— Подумать только, ему не пришлось бы жертвовать своими акциями, если бы он знал истинную стоимость шахмат, — улыбнулся Корнелиус и вернул ферзя на место.

— Он знал, — заявил Фрэнк, обдумывая последний ход противника.

— Как он мог знать, если это было известно только нам с тобой?

— Потому что я ему сказал, — небрежно бросил Фрэнк.

— Но зачем ты это сделал? — Корнелиус впился глазами в лучшего друга.

— Только так я мог выяснить, действует ли Хью заодно с Элизабет.

— Тогда почему он не торговался за шахматы на утреннем аукционе?

— Именно поэтому. Он не хотел, чтобы Элизабет узнала, что́ он задумал. Как только он обнаружил, что Тимоти тоже рассчитывает выкупить шахматы и вернуть тебе, он решил молчать.

— Но он мог продолжить торговлю, когда Тимоти вышел из игры.

— Нет, не мог. Он, если ты помнишь, согласился сделать ставку на стол Людовика XIV, а это был последний лот в списке.

— Но Элизабет не получила напольные часы, значит, она могла предложить свою цену за шахматы.

— Элизабет — не моя клиентка, — покачал головой Фрэнк и сделал ход ферзём. — Поэтому она так и не узнала, сколько на самом деле стоят шахматы. Она поверила твоим словам — что они стоят не больше нескольких сотен фунтов. Вот почему Хью поручил своей секретарше выкупить их на дневном аукционе.

— Иногда не замечаешь очевидных вещей, даже когда они находятся у тебя прямо под носом, — промолвил Корнелиус, передвигая ладью на пять клеток вперёд.

— Полностью согласен с этим замечанием, — сказал Фрэнк и, передвинув ферзя, съел ладью Корнелиуса. Он посмотрел на своего противника и объявил:

— Похоже, это шах и мат.