– Американец?

– Да, – ответил Джексон, не потрудившись взглянуть на обладателя писклявого голоса.

– Тебе что-нибудь надо?

– Нет, спасибо, – сказал он, не отрывая взгляда от гостиничного подъезда.

– Американцам всегда что-нибудь надо. Икру? Меховую шапку? Женщину?

Крис Джексон впервые взглянул на мальчишку. Тот был в не по росту большой дубленке. Мальчик улыбнулся, продемонстрировав дырку от двух недостающих зубов.

– Сколько ты хочешь за свои услуги?

– Какие услуги? – спросил мальчишка недоверчиво.

– Посыльного. Помощника.

– То есть партнера, как в американских фильмах.

– Ладно, умник. Сколько ты хочешь в час?

– Десять долларов.

– Это вымогательство. Предлагаю два.

– Шесть.

– Четыре.

– Пять.

– Договорились, – сказал Джексон. Сделка была заключена.

– Как тебя зовут? – спросил Джексон.

– Сергей, – ответил мальчик. – А тебя?

– Джексон. Сколько тебе лет?

– Четырнадцать.

– Перестань. Тебе никак не больше девяти.

– Одиннадцать.

– О'кей, – сказал Джексон. – Пусть будет одиннадцать.

– А тебе сколько лет? – спросил мальчишка.

– Пятьдесят четыре.

– Пусть будет пятьдесят четыре, – согласился Сергей. Джексон рассмеялся – впервые за много дней.

– Откуда ты так хорошо знаешь английский?

– Моя мать долго жила с американцем. Он в прошлом году уехал в Штаты, а нас с собой не взял.

На этот раз Джексон не усомнился в правдивости его слов.

– Так что за работа, партнер? – спросил Сергей.

– Следить за человеком, остановившимся в этом отеле.

– Друг или враг?

– Друг, – сказал Джексон, и в этот момент в дверях возник Коннор. – Не двигайся.

– Это он? – спросил Сергей.

– Да, он.

– У него доброе лицо. Может, лучше поработаю на него?

В рамках избирательной кампании Виктор Зеримский посетил музей имени Пушкина. По залам его водил сам директор музея. Народу было как на стадионе во время финального матча, но перед Зеримским толпа расступалась, как Красное море перед Моисеем. Коннору нельзя было отвлекаться на музейные шедевры – он во все глаза наблюдал за лидером коммунистов.

Когда Коннор впервые приехал в Россию в далекие 80-е, пожилые лидеры страны встречались с народом только на демонстрациях – люди шли по Красной площади, а они наблюдали за ними с трибуны мавзолея. Теперь же тем, кто хотел занять выборную должность, приходилось более тесно общаться с избирателями и даже выслушивать их мнения.

Осмотрев несколько залов, Зеримский решил переключить внимание на следовавших за ним по пятам журналистов. Остановившись на широкой мраморной лестнице, он устроил импровизированную пресс-конференцию.

– Можете задавать мне любые вопросы, – сказал он, хмуро глядя на них.

– Господин Зеримский, что вы скажете о результатах последних опросов общественного мнения? – спросил московский корреспондент «Таймс».

– Общественное мнение меняется в нужную сторону.

– Вы вышли на второе место и, следовательно, являетесь теперь единственным реальным соперником господина Чернопова? – выкрикнул другой журналист.

– Скоро он будет моим единственным соперником, – ответил Зеримский.

Его свита почтительно засмеялась.

– Господин Зеримский, вы полагаете, что Россия снова должна стать коммунистической страной? – раздался неизбежный вопрос.

Искушенный политик был начеку и не попался на удочку.

– Если называть коммунистической страну, в которой нет безработицы, низкая инфляция и высокий уровень жизни, ответ будет «да». Российский народ проголосует за возвращение того времени, когда мы были самой уважаемой державой в мире.

– Всем внушающей ужас?

– Пусть лучше так, чем нынешнее положение, когда остальной мир ни во что нас не ставит, – уверенно ответил Зеримский.

Теперь журналисты записывали каждое его слово.

– Почему ваш друг интересуется Зеримским? – шепотом спросил Джексона Сергей.

– Ты задаешь слишком много вопросов.

– Зеримский – плохой человек.

– Почему?

– Если его изберут, таких людей, как я, посадят в тюрьму, а он в Кремле будет есть икру и пить водку.

Внезапно Зеримский направился к выходу, свита и директор музея поспешили за ним.

– Твой человек опять куда-то пошел, – сказал Сергей.

Джексон поднял взгляд и увидел, как Коннор выходит через боковую дверь в сопровождении Эшли Митчелла.

Коннор Фицджеральд в одиночестве сидел в греческом ресторане на Пречистенке и размышлял над увиденным сегодня утром. Несмотря на то что Зеримского всегда окружали зыркающие во все стороны телохранители, им было все же далеко до охраны большинства западных лидеров. Возможно, его телохранители были смелыми и находчивыми, но лишь у троих из них имелся хоть какой-то опыт охраны государственных деятелей. И эти трое не могли находиться на работе бессменно.

Коннор припомнил график предвыборных поездок Зеримского. В течение ближайших восьми дней кандидату предстояло по самым разным поводам двадцать семь раз появиться на публике. К тому времени, когда официант поставил перед Коннором кофе, тот уже определил два места, где, если возникнет такая необходимость, можно будет без особого труда ликвидировать Зеримского.

На следующее утро кандидат в президенты поездом ехал в Ярославль открывать новый завод. Потом он возвращался в Москву и присутствовал на балете в Большом театре. После спектакля он ночным поездом выезжал в Санкт-Петербург. Коннор решил последовать за Зеримским в Ярославль. Он уже заказал билеты и на балет, и на петербургский поезд.

Ник Гутенберг уверил его, что «Ремингтон-700» диппочтой прибыл в американское посольство задолго до появления в Москве самого Коннора. Если Лоренс отдаст приказ ликвидировать Зеримского, Коннор сам должен будет выбрать время и место проведения акции.

Потягивая кофе, Коннор чуть не рассмеялся, когда вспомнил об Эшли Митчелле: в Пушкинском музее каждый раз, когда Коннор бросал взгляд в его сторону, он прятался за колонну. Он решил, что позволит Митчеллу следить за собой днем – в какой-то момент тот мог и пригодиться, – но ни в коем случае не даст ему выяснить, где он ночует. Коннор выглянул в окно: атташе по культуре сидел на скамейке и читал «Правду». Фицджеральд улыбнулся. Хороший профессионал следит за своей жертвой так, чтобы самому оставаться незамеченным.

Мэгги выехала со стоянки Джорджтаунского университета в самом начале второго. На обед ей отводился только час. Если не удастся припарковаться рядом с рестораном, время встречи с Джоан сократится. А сегодня была важна каждая минута.

Ей повезло – буквально в нескольких метрах от ресторана как раз освободилось место. Войдя, Мэгги сообщила метрдотелю свое имя.

– Да, вас ждут, миссис Фицджеральд, – сказал он и повел ее к столику, за которым сидела Джоан Беннетт. Мэгги поцеловала ее в щеку и села напротив.

– Как дела у Тары? – спросила секретарша Коннора.

– Болтается без дела, если использовать ее собственное выражение. Очень надеюсь, что она все же допишет диссертацию. Коннор расстроится, если она ее не защитит, – ответила Мэгги.

– Он хорошо отзывается о Стюарте.

В этот момент возле нее возник официант.

– Да, – в голосе Мэгги послышались грустные нотки. – Похоже, придется свыкнуться с мыслью, что мой единственный ребенок будет жить на другом конце света. – Она посмотрела на застывшего в ожидании официанта. – Мне, пожалуйста, каннеллони и салат.

– А мне, будьте добры, спагетти «волосы ангела», – сказала Джоан.

– Да, Коннор и Стюарт хорошо ладят, – сказала Мэгги, когда официант отошел от их столика. – Стюарт приедет к нам на Рождество, так что у тебя будет возможность с ним познакомиться.

– С нетерпением буду ждать этой встречи.

– Я несколько дней пыталась до тебя дозвониться. Думала, как-нибудь пригласить тебя на ужин. Но тебя все время не было дома.

– Теперь, когда Коннор ушел из компании, они закрыли офис на Эм-стрит и перевели меня обратно в штаб-квартиру в Лэнгли.

– Он ведь рассчитывает взять тебя с собой в «Вашингтон провидент», – сказала Мэгги.

– Я бы с удовольствием. Но, пока мы не поймем, что происходит, нет смысла суетиться.

– В каком смысле «что происходит»? – удивленно спросила Мэгги. – Коннор заступает на новую должность в начале января.

Последовала долгая пауза.

– Так он не получил работу в «Вашингтон провидент»? – наконец тихо спросила Мэгги.

Официант принес их заказ.

– Вот почему в четверг Бен Томпсон был так холоден со мной. Он даже не счел нужным предложить мне чего-нибудь выпить.

– Извини. Я думала, ты уже знаешь.

– Ничего страшного. Коннор сообщил бы мне об этом, благополучно пройдя другое собеседование. Он сказал бы, что новое предложение гораздо заманчивее, чем работа в «Вашингтон провидент».

– Как же хорошо ты его изучила.

– Иногда мне кажется, что я его совсем не знаю. В настоящий момент я не имею ни малейшего понятия, где он и чем занимается.

– Я знаю не намного больше твоего, – сказала Джоан. – В первый раз за девятнадцать лет он, уезжая, не оставил мне инструкций.

– Ведь в этот раз все не так, как всегда, правда, Джоан?

– Почему ты так думаешь?

– Он сказал, что едет за границу, но не взял паспорт. Полагаю, что он все еще в Штатах. Но почему…

– То, что он не взял паспорт, еще не означает, что он не за границей.

– Да, но он впервые спрятал его так, чтобы я не нашла, – настаивала на своем Мэгги.

Через несколько минут снова появился официант и убрал грязные тарелки.

– Не желаете ли десерт? – спросил он.

– Я – нет, – ответила Джоан. – Только кофе.

– Мне тоже, – добавила Мэгги. – Черный. – Она посмотрела на часы. У нее оставалось всего шестнадцать минут. Она закусила губу. – Джоан, я никогда раньше не просила тебя нарушать инструкции, но сейчас мне очень нужно кое-что узнать.

Джоан бросила взгляд на симпатичного молодого человека, на протяжении последних сорока минут подпиравшего стену на противоположной стороне улицы. Ей показалось, что она его уже где-то видела.

Когда без семи минут два Мэгги вышла из ресторана, она не обратила внимания на то, что молодой человек достал из кармана мобильный телефон.

– Да, – ответил ему Ник Гутенберг.

– Миссис Фицджеральд только что вышла из ресторана, где она обедала с Джоан Беннетт. Они пробыли вместе сорок семь минут. Я записал весь их разговор.

– Хорошо. Немедленно привезите мне пленку.

Когда Мэгги бежала по ступенькам здания приемной комиссии, часы на стене университета показывали 1.59.

В Москве же было без одной минуты десять. Наслаждаясь финалом «Жизели», Коннор время от времени переводил театральный бинокль с танцевавшей на сцене балерины направо, чтобы убедиться, что Зеримский все еще в своей ложе.

Для Зеримского это был еще один тяжелый день изнурительной избирательной кампании, и Коннора не удивляло, что он то и дело пытается подавить зевоту. Кандидат выехал в Ярославль ранним утром, а вернулся в Москву лишь незадолго до спектакля.

После представления Зеримский сразу же покинул театр. На улице его и свиту ожидала целая вереница автомобилей. Коннор отметил, что мотоциклистов эскорта уже не двое, а четверо. То есть кое-кто начал склоняться к мысли, что Зеримский станет следующим президентом России.

Коннор прибыл на вокзал через несколько минут после Зеримского. В купе он запер дверь, зажег свет и принялся изучать программу пребывания Зеримского в Санкт-Петербурге. В другом вагоне кандидат в президенты вместе с руководителем своего предвыборного штаба тоже изучал график визита.

– Опять: утром пойди туда, вечером сделай то, – ворчал он. А тут еще Титов добавил посещение Эрмитажа. – Зачем мне Эрмитаж?

– Ведь вы же были в Пушкинском музее. Если вы не посетите знаменитейший российский музей, вы нанесете оскорбление жителям Санкт-Петербурга.

Зеримский ехал в северную столицу в первую очередь для того, чтобы встретиться с генералом Бородиным и высшим военным командованием. Если удастся убедить генерала снять свою кандидатуру и поддержать его, тогда военные – а это почти два с половиной миллиона человек – пойдут за ним и ему достанется главный приз. Чтобы все прошло гладко, Зеримский собирался сделать Бородину предложение, от которого тот не сможет отказаться.

Коннор понимал, что завтрашняя встреча с генералом может стать решающей для Зеримского. В начале третьего ночи он погасил свет и сразу же заснул.

Эшли Митчелл выключил у себя свет сразу же, как только поезд отошел от платформы. Но он не спал.

Сергей не скрывал восторга от того, что поедет на петербургском экспрессе. Он шел за Джексоном, как жизнерадостный щенок. Когда Джексон открыл дверь купе, Сергей заявил: «Оно больше моей квартиры», запрыгнул на полку, скинул ботинки и натянул на себя одеяло, даже не сняв одежды.

Джексон начал готовиться ко сну, а Сергей протер локтем запотевшее стекло и принялся наблюдать за происходящим на улице. До отхода поезда он не произнес ни слова.

– А сколько нам ехать до Санкт-Петербурга? – спросил Сергей Джексона, когда поезд наконец тронулся.

– Восемь с половиной часов. У нас впереди трудный день, поэтому постарайся уснуть.

Сергей погасил у себя свет, Джексон не спал. Теперь он понимал, зачем его друга отправили в Россию: Хелен Декстер решила убрать Коннора.

Днем он безуспешно пытался дозвониться до Энди Ллойда по мобильному. Не рискнув звонить главе аппарата Белого дома из гостиницы, он решил еще раз попытать счастья после завтрашнего выступления Зеримского на площади Свободы. Джексон был уверен, что Ллойд предоставит ему полномочия прекратить операцию, пока не стало слишком поздно. Он закрыл глаза.

– Джексон, ты женат? – спросил Сергей.

– Нет. Разведен.

– А дети? У тебя есть дети?

– Нет, – ответил Джексон.

– Может, усыновишь меня? Я поеду с тобой в Америку.

– Спи.

– Джексон, а почему этот человек для тебя так важен?

Джексон помолчал, прежде чем ответить.

– Двадцать девять лет назад во Вьетнаме он спас мне жизнь. Поэтому я его должник. Понятно?

Сергей не ответил – он уже крепко спал.