Глава 22

Я не верю, что кто-то может назвать меня снобом. Однако я действительно верю, что максима, гласящая: «Всему есть место и все должно быть на своем месте», одинаково относится и к людям.

Я родилась в Йоркшире во время расцвета викторианской империи и думаю, что могу с уверенностью заявить, что в этот период моя семья сыграла значительную роль в истории нашего острова.

Мой отец, сэр Раймонд Хардкасл, был не только талантливым изобретателем и промышленником, но и основателем одной из наиболее процветающих компаний в стране. В то же время он всегда относился к своим рабочим, как к членам собственной семьи, и именно его пример обращения с менее удачливыми людьми я избрала в качестве образца для подражания в своей жизни.

Из детей в семье была еще только моя старшая сестра Ами. Хотя разница в возрасте между нами составляла всего два года, я не скажу, что мы были особенно близки с ней.

Это частично объяснялось тем, что я была открытым и жизнерадостным ребенком, в то время как она отличалась скрытным и даже застенчивым характером, в особенности когда дело касалось представителей противоположного пола. Отец и я пытались помочь ей найти подходящего спутника жизни, но это оказалась непосильной задачей, и даже у отца опустились руки, когда Ами стукнуло сорок лет. После безвременной кончины нашей матушки она посвятила себя заботам о нашем стареющем отце, что, впрочем, прекрасно устраивало их обоих.

Я же, напротив, не испытывала никаких трудностей при решении проблемы замужества. Если память не изменяет мне, Джеральд был четвертым или даже пятым претендентом на мою руку. Мы встретились с ним впервые, когда я гостила у лорда и леди Фаншо в их загородном доме в Норфолке. Фаншо были старыми друзьями моего отца, и я долгое время встречалась с их младшим сыном Энтони. Но, когда выяснилось, что он не наследовал землю и титул своего отца, я пришла к выводу о бессмысленности продолжения наших отношений. Если мне не изменяет память, мой отец не был в восторге от этого решения и, по-моему, даже поколотил меня за него. Я же пыталась объяснить ему, что, хотя Джеральд и не самый эффектный из моих ухажеров, но у него есть весьма существенное преимущество в виде земель, принадлежащих его семейству в трех графствах, не говоря уже о поместье в Абердине.

Мы обвенчались в церкви Святой Марии Большого Аштона в июле 1895 года, а годом позднее был зачат наш первенец Гай. Всегда необходимо выждать определенное время, прежде чем производить на свет первого ребенка. Таким образом вы не дадите поводов для сплетен.

Мой отец всегда относился к нам с сестрой одинаково, хотя у меня и были основания считать себя его любимицей. Если бы не его врожденное чувство справедливости, он наверняка все бы оставил мне, потому что был просто помешан на Гае. Но тем не менее после его смерти половина всего его огромного наследства досталась Ами. Одному Богу известно, какое применение она могла найти такому богатству, поскольку все ее интересы сводились лишь к огородничеству, вышивке тамбуром и периодическим посещениям ярмарки в Скарборо.

Но, возвращаясь к Гаю, следует заметить, что все, кто сталкивался с ним в его детские годы, неизменно восхищались тем, каким симпатичным он рос, и, хотя я никогда не баловала его, считала своим долгом дать ему все необходимое для подготовки к выполнению отведенной ему значительной роли в этом мире, а такая роль, по моему глубокому убеждению, была ему отведена. Именно по этой причине еще до своего крещения он был записан в подготовительную школу Асгарта, а затем в Харроу, откуда, по моим расчетам, он должен был пойти в королевскую военную академию. Его дед не скупился ни на какие расходы, когда дело касалось образования, и был даже излишне щедр в отношении своего старшего внука.

Через пять лет я родила второго сына, Найджела, который появился на свет несколько преждевременно, что, наверное, объясняет его последующее замедленное развитие по сравнению со старшим братом. Гай тем временем занимался у нескольких частных репетиторов, один или два из которых считали его излишне шаловливым. Но какой ребенок время от времени не подбрасывает вам в ванну жаб или не связывает шнурки на ботинках?

В девять лет Гай пошел, как полагалось, в Асгарт, а оттуда в Харроу. Директором школы в то время был его преподобие пребендарий Энтони Вуд, и я напомнила ему, что Гай — это шестое поколение Трентамов, которые посещают эту школу.

В Харроу Гай преуспевал в военной подготовке, став сержантом-майором на последнем году, а также на боксерском ринге, где он побил всех своих соперников, за исключением нигерийца Радли, которому, как я потом узнала, было далеко за двадцать.

Меня огорчило, что Гаю не удалось закончить школу с отличием. Причиной было то, что Гай занимался большим количеством других дел и это в конечном итоге навредило ему. Хотя я могла надеяться на более высокие результаты на выпускных экзаменах Гая, поскольку всегда считала, что он относится к тем детям, которых можно назвать умными от природы, а не от учебы. Несмотря на довольно предвзятый отзыв старшего воспитателя, предопределивший некоторые оценки на выпускных экзаменах, моему сыну все же удалось попасть в Сандхерст.

В академии Гай был одним из лучших слушателей и при этом находил время для продолжения занятий боксом, став чемпионом академии в среднем весе. Через два года, в июле 1916-го, он закончил академию в числе лучшей половины слушателей и был направлен в полк, где в прошлом служил его отец.

Я должна отметить, что Джеральд уволился из полка фузилеров после смерти своего отца, для того чтобы получить возможность вернуться в Беркшир и заняться семейными поместьями. Ко времени своей вынужденной отставки он имел временное звание полковника и считался наиболее вероятным претендентом на должность командира полка. Но обстоятельства сложились так, что эта должность досталась некоему Данверсу Гамильтону, который даже не служил в первом батальоне. Хотя я никогда не встречала этого джентльмена, некоторые на сослуживцев мужа считали такое назначение пародией на справедливость. Однако я была глубоко уверена, что Гай восстановит честь семьи и в свое время сам станет командиром полка.

Хотя Джеральд и не принимал непосредственного участия в первой мировой войне, он, тем не менее, служил своей стране в те тяжелые годы в качестве парламентария от Западного Беркшира — избирательного округа, который в середине прошлого столетия представлял от либеральной партии еще его дед. Он трижды переизбирался и усердно работал на свою партию, находясь в числе заднескамеечников и ясно дав понять, что не гонится за портфелем.

После зачисления на службу королеве Гай в звании второго лейтенанта был направлен в Олдершот, где продолжал готовиться к отправке в полк, воевавший на Западном фронте. Не прошло и года, как он получил свою вторую звездочку и был переведен в Эдинбург, где за несколько недель до отплытия во Францию получил назначение в пятый батальон.

Найджел тем временем только-только поступил в Харроу и пытался следовать по пути своего брата, но боюсь, однако, что с меньшим успехом. Так, в одни из нескончаемых каникул, которые в наше время устраиваются детям, он пожаловался мне, что его обижают. Я посоветовала ему быть мужчиной и помнить, что идет война. Мне также пришлось указать ему на то, что Гай никогда не поднимал шума в подобных случаях.

Я внимательно наблюдала за своими сыновьями в ту долгую зиму 1917-го и не могу сказать, что Гай, проводивший отпуск дома, был в восторге от общения с Найджелом. В действительности, он едва выносил его общество. Я постоянно твердила Найджелу, чтобы он стремился завоевать такое же уважение, каким пользовался его старший брат, но все заканчивалось тем, что Найджел убегал в сад и часами прятался там.

В то лето я посоветовала Гаю навестить во время отпуска своего деда в Йоркшире и даже отыскала в подарок ему первое издание книги «Песни невинности», которое он давно хотел иметь в своей коллекции. Возвратившись через неделю, Гай подтвердил, что даже Уильям Блейк не смог повлиять на отношение деда к отцу.

Как всякая мать, в тот ответственный период нашей истории я, естественно, беспокоилась о том, чтобы Гай достойно проявил себя перед лицом врага и с Божьей помощью вернулся бы домой целым и невредимым. Как оказалось, никакая мать не могла ждать большего от сына, какой бы требовательной она ни была. Думаю, что могу утверждать это, не боясь погрешить против истины.

Гай был произведен в капитаны в очень молодом возрасте, а после второго Марнского сражения был награжден Военным крестом. Те, кто читал приказ, считали, что Гай вполне мог бы быть представлен к кресту Виктории. Я едва сдерживала себя, чтобы не сказать, что любое такое представление должно подписываться полевым командиром, а поскольку таковым был некий Данверс Гамильтон, то и несправедливость тоже была очевидной.

Вскоре после того, как было подписано перемирие, Гай вернулся домой для прохождения службы в гарнизоне Хьюнслоу. Когда однажды он находился в увольнении, я попросила Спинкса выгравировать на обоих его Военных крестах, парадном и малом, инициалы Г.Ф.Т. К тому времени его брат Найджел с некоторой помощью Джеральда наконец был принят в королевскую военную академию.

После возвращения в Лондон, Гай, безусловно, предавался увлечениям молодости, — а кто в его возрасте не грешил этим? — но при этом он хорошо понимал, что преждевременная женитьба только помешает его продвижению по службе.

Хотя в Ашхерсте и побывало во время уик-эндов несколько молодых девушек, я знала, что ни к одной из них он не относился серьезно. Да и как бы там ни было, я к тому времени уже присмотрела ему пару из соседней деревни. Эту девушку наша семья знала давно, и, хотя у нее не было титула, родословная ее семьи прослеживалась до самого норманского завоевания. И, что самое важное, они могли пройти по своей собственной земле от Ашхерста до Хейстингза.

Посему мне было особенно неприятно, когда в один из уик-эндов Гай появился в сопровождении девицы по имени Ребекка Сэлмон, которая в то время проживала в одной квартире вместе с дочерью Гаркорт-Браунов, во что мне было трудно поверить.

Как я уже совершенно недвусмысленно заявляла, я не сноб, но боюсь, что мисс Сэлмон относится к тому типу девиц, которым всегда удается разбудить во мне самые худшие чувства. Не поймите меня превратно. Я ничего не имею против, если кто-то хочет получить образование. На самом деле, я даже приветствую такое стремление — в разумных пределах, — но в то же самое время это не дает никому основания считать, что он автоматически получает право на место в обществе. Вы понимаете, я просто не могу выносить людей, которые изображают из себя то, чем на самом деле не являются. И еще до встречи с мисс Сэлмон я заподозрила, что она едет с одной-единственной целью в голове.

Всем было ясно, что Гай флиртовал с ней, пока находился в Лондоне — в конце концов, мисс Сэлмон к такой категории девиц и относилась. В следующий уик-энд, когда я ненадолго осталась с Гаем наедине, я предупредила его о том, чтобы он никогда не позволял таким, как мисс Сэлмон, поймать себя на крючок и понимал бы, что он является вожделенной добычей для любой из ее круга.

Гай посмеялся над таким предположением и заверил меня в том, что у него нет никаких видов на дочь булочника. Во всяком случае, он вскоре отправляется с полком в Индию, поэтому о женитьбе не может быть и речи. Но, должно быть, почувствовав, что мои опасения не улеглись, добавил после некоторых раздумий: «Тебе, наверное, будет интересно знать, мама, что мисс Сэлмон в настоящее время встречается с сержантом из полка, с которым у них полное взаимопонимание».

И действительно, через две недели Гай появился в Ашхерсте с мисс Викторией Беркли, которая была гораздо более подходящей парой для него, поскольку с ее матерью мы были знакомы долгие годы. Если бы не четверо сестер и не обедневший архидиакон-отец, эта девушка в свое время вполне могла бы подойти ему в жены.

Честно говоря, после того единственного случая Гай никогда больше не упоминал о Ребекке Сэлмон в моем присутствии, и, когда через несколько месяцев он отправился в Индию, я решила, что никогда больше не услышу об этой мерзкой девице.

Закончив в конце концов Сандхерст, Найджел не пошел по стопам своего брата, ибо за два года пребывания в академии стало совершенно очевидно, что он не приспособлен для того, чтобы быть солдатом. Джеральду, однако, удалось найти ему место на фирме биржевых маклеров в Сити, где один из его кузенов был старшим партнером. Должна признаться, что отзывы, которые время от времени доходили до меня, не были обнадеживающими, но, когда однажды в разговоре с кузеном Джеральда я упомянула о том, что мне в конечном итоге потребуется кто-то, кому можно было бы передать портфель его деда, Найджел начал медленно продвигаться по служебной лестнице в своей фирме.

Месяцев через шесть после этого полковник сэр Данверс Гамильтон прислал Джеральду записку с просьбой о встрече. Я сразу почувствовала недоброе, как только узнала об этом. В свое время я сталкивалась со многими из сослуживцев Джеральда и хорошо знала, как с ними обращаться. Джеральд же, наоборот, всегда оказывался довольно наивным, когда дело имело личный характер, и в случае сомнений неизменно уступал другому. Я немедленно проверила расписание заседаний с участием мужа в палате общин на следующей неделе и рекомендовала сэру Данверсу посетить нас в понедельник в шесть часов вечера, хорошо зная, что из-за своей занятости в это время в парламенте Джеральд наверняка в последний момент отменит встречу.

Вскоре после пяти часов в день встречи Джеральд позвонил, чтобы сказать, что он никак не может освободиться, и посоветовал предложить полковнику подъехать к нему в палату общин. Я сказала, что попытаюсь сделать так, как он предлагает. Через час полковник прибыл на Честер-сквер. Извинившись и объяснив причину отсутствия мужа, я смогла убедить его передать сообщение через меня. Когда полковник сообщил мне о том, что мисс Сэлмон ждет ребенка, я, естественно, спросила его, а с какой стороны это может интересовать Джеральда или меня. После некоторых колебаний он высказал предположение о том, что отцом ребенка является Гай. Я тут же поняла, что, если эта клевета распространится за границу и дойдет до сослуживцев Гая, она может причинить огромный вред продвижению моего сына по службе. Поэтому я напрочь отмела эти подозрения как смехотворные. При этом досталось и полковнику.

Через несколько недель за игрой в бридж в доме у Селии Литтлчайлд хозяйка проговорилась, что она в свое время нанимала частного детектива по фамилии Харрис, для того чтобы шпионить за своим первым мужем, когда у нее появились сомнения в его верности. Услышав об этом, я уже не могла больше сосредоточиться на игре, к большому неудовольствию своей партнерши.

Вернувшись домой, я заглянула в справочник телефонов Лондона и быстро нашла то, что искала: «Макс Харрис, частный детектив — бывший сыщик Скотланд-Ярда, берется решить любую проблему». После минутного раздумья перед телефоном я сняла наконец трубку и попросила оператора соединить меня с номером «Паддингтон 3720». Прошло несколько секунд, прежде чем мне ответили.

— Харрис, — раздался в трубке хриплый голос.

— Это детективное агентство? — спросила я, едва не положив трубку еще до того, как услышала ответ.

— Да, мадам, агентство, — теперь в голосе прибавилось оптимизма.

— Мне, возможно, понадобится ваша помощь — для приятельницы, вы понимаете? — сказала я, чувствуя себя довольно неловко.

— Для приятельницы, — произнесли в трубке. — Да, конечно. Тогда, наверное, мы должны встретиться.

— Но не у вас в конторе, — решительно заявила я.

— Вполне понимаю вас, мадам. Отель «Святая Агнесса» устроит вас? Улица Бьюри, южный Кенсингтон, завтра в четыре часа дня.

— Да, — согласилась я и положила трубку. — И тут я осознала, что ему неизвестно мое имя, а я не знаю, как он выглядит.

Когда на следующий день я приехала к «Святой Агнессе», расположенной в ужасном захолустье рядом с Бромптон-роуд, то прежде обошла несколько раз вокруг здания, пока не почувствовала в себе силы войти в вестибюль. Мужчина лет тридцати, возможно, тридцати пяти стоял, опираясь на стойку клерка. Увидев меня, он тут же выпрямился.

— Вы ищете мистера Харриса? — последовал вопрос.

Я кивнула, и он быстро провел меня в чайную комнату, усадив в дальнем ее углу. Как только он оказался напротив меня, я принялась изучать его более внимательно. Около пяти футов и десяти дюймов ростом, крепкого телосложения, волосы темно-русые и еще более темные усы. Твидовый пиджак в коричневую клетку, кремовая сорочка и узкий желтый галстук. Когда я стала объяснять, почему мне понадобились его услуги, он принялся щелкать суставами, по очереди выкручивая свои пальцы, сначала на одной руке, а затем на другой. Мне захотелось встать и уйти, что я бы, наверное, и сделала, если бы хоть на секунду была уверена, что найти менее отвратительного субъекта для решения своей задачи окажется не так уж трудно.

Мне также пришлось долго убеждать Харриса в том, что развод мне не нужен. На той первой встрече я посвятила его в стоявшую передо мной дилемму насколько считала нужным и была шокирована, когда он потребовал грабительскую оплату в пять шиллингов за час, и то только для начала. Однако, зная, что выбора у меня нет, я согласилась с тем, что он начнет расследование на следующий день и через неделю сообщит мне результаты при встрече.

В первом отчете Харриса сообщалось, что, по мнению тех, кто большую часть рабочего времени проводил в пабе на Челси-террас под названием «Мушкетер», отцом ребенка Ребекки Сэлмон является Чарли Трумпер, который даже не пытается отрицать этого, когда его спрашивают прямо. И как бы в подтверждение этому через несколько дней после рождения ребенка он и мисс Сэлмон тихо вступили в брак — в регистрационном бюро.

Харрис без труда добыл копию свидетельства о рождении ребенка. Оно подтверждало, что ребенок Дэниел Джордж Трумпер, является сыном Ребекки Сэлмон и Чарли Джорджа Трумпера, проживающих на Челси-террас в доме 147. В нем указывалось также, что ребенок назван в честь его прародителей. К своему очередному письму Гаю я приложила копию свидетельства о рождении, а также еще пару добытых Харрисом бумаг, содержавших подробности бракосочетания и сведения о назначении полковника Гамильтона председателем правления компании Трумпера. На этом, признаться, я полагала, что делу будет положен конец.

Однако через две недели я получила письмо от Гая, которое, по моим предположениям, должно было встретиться с моим в пути. Он сообщал, что сэр Данверс списался с его командиром, полковником Форбзом, по настоянию которого Гай был вынужден объяснять свои отношения с мисс Сэлмон перед комиссией из числа своих сослуживцев в связи с якобы возможным судебным процессом по поводу нарушения данного обещания.

Я немедленно села и написала длинное письмо полковнику Форбзу, ибо Гай, очевидно, не смог представить все те свидетельства, которыми я снабдила его. Мне пришлось приложить еще одну копию свидетельства о рождении, чтобы не оставлять никаких сомнений в непричастности моего сына к делу с девицей Сэлмон. Я добавила, что полковник Гамильтон в настоящее время служит в качестве председателя правления у Трумпера, и это, безусловно, не делает его беспристрастным. Должна признаться, что пространные отчеты, еженедельно представляемые мне Харрисом, оказались весьма ценными.

На какое-то непродолжительное время все наладилось. Джеральд был занят своими парламентскими обязанностями, а я за неимением ничего более срочного сосредоточилась на подборе нового привратника для викария и игре в бридж.

Проблема, однако, оказалась гораздо серьезнее, чем я себе представляла, так как вскоре выяснилось, что мы больше не числимся в списке гостей, приглашенных на свадьбу Дафни Гаркорт-Браун и маркиза Уилтширского. Перси, конечно, никогда бы не стал двенадцатым маркизом, если бы его отец и брат не отдали свои жизни на Западном фронте. От присутствовавших на свадьбе я узнала, что полковника Гамильтона, а также Трумперов видели в церкви Святой Маргариты и на последовавшем затем приеме.

Все это время Харрис продолжал снабжать меня сведениями о Трумперах и их бурной деловой активности. У меня, признаюсь, не было никакого интереса к их коммерческим сделкам, ибо это был совершенно чуждый мне мир. Однако я предпочла не останавливать Харриса, когда он посвящал меня в то, что в нем происходит.

Через несколько месяцев мне пришла записка от полковника Форбза, где он сообщал о получении моего письма, и больше ничего, порочащего Гая, до меня не доходило. Я поэтому решила, что все вернулось на круги своя и что измышления полковника Гамильтона ничего, кроме презрения, не встретили у других.

И вдруг, в июне следующего года, Джеральда вызвали в военное министерство — должно быть, на очередной брифинг для парламентариев, как решил он в тот раз.

Когда муж неожиданно вернулся домой во второй половине дня, он усадил меня и заставил выпить большую порцию виски, прежде чем сообщить неприятную новость. Я редко видела его таким мрачным и недоумевала, что могло заставить его вернуться домой в середине дня.

— Гай подал в отставку с военной службы, — коротко бросил он. — И, как только будут оформлены необходимые бумаги, он вернется в Англию.

— Почему? — спросила я в полном замешательстве.

— Причины не объясняются, — ответил Джеральд. — Сегодня утром в военном министерстве Билли Катберт, в прошлом тоже фузилер, намекнул мне в частной беседе, что, если бы Гай не подал в отставку сам, он, несомненно, был бы с позором изгнан из армии.

В ожидании возвращения Гая в Англию я не упускала ни одного кусочка информации, поставляемой Харрисом, о быстро расширяющемся деле Трумперов, какой бы сиюминутной или незначительной она ни казалась мне в то время. Среди многочисленных страниц материалов, присылаемых детективом — несомненно, для того чтобы оправдать свой грабительский гонорар, — я обнаружила нечто, что, как мне показалось, могло быть таким же важным для Трумперов, как репутация моего сына для меня.

Все необходимые справки я навела сама и, обследовав собственность в одно из воскресений, предложила Савиллу в понедельник за нее две тысячи пятьсот фунтов. Позднее на неделе агент позвонил мне и сказал, что кто-то другой — а им был не кто иной, как Трумпер — предложил три тысячи. «В таком случае я предлагаю четыре», — сказала я, прежде чем положить трубку.

Во второй половине дня агент по продаже недвижимости сообщил мне, что я стала владелицей тридцативосьмиквартирного дома на Челси-террас. Представитель Трумперов, как я была уверена, тотчас же был поставлен в известность о том, кто стал их ближайшим соседом.

 

Глава 23

Гай Трентам появился на пороге Честер-сквер 19 прохладным сентябрьским днем 1922 года, когда Гибсон уже успел убрать со стола после дневного чая. Его мать запомнит этот момент на всю жизнь, потому что, когда он вошел в гостиную, его трудно было узнать. Миссис Трентам писала за столом письмо, когда Гибсон объявил:

— Капитан Гай.

Она повернулась и увидела, как ее сын входит в комнату, проходит прямо к камину и замирает спиной к нему, широко расставив ноги. Он смотрит остекленевшими глазами прямо перед собой и молчит.

Миссис Трентам оставалось только благодарить Бога за то, что ее муж вернется после дебатов в палате общин не раньше десяти часов вечера.

Гай, очевидно, не брился несколько дней. Одежная щетка также могла бы сослужить ему прекрасную службу, ибо в том, что на нем было надето, только с трудом можно было узнать костюм, сшитый три года назад у Дживса. Несмотря на полыхавший в камине огонь, его била дрожь, когда он повернулся лицом к матери. И тут миссис Трентам впервые заметила, что сын держал под мышкой что-то, завернутое в коричневую бумагу.

Хотя ей не было холодно, миссис Трентам тоже почувствовала, как по телу пробежала дрожь. Не испытывая желания обнять своего первенца или первой нарушить молчание, она продолжала оставаться за столом.

— Что тебе наговорили, мать? — наконец раздался неуверенный голос Гая.

— Ничего существенного. — Она вопросительно посмотрела на него. — Кроме того, что ты подал в отставку и что если бы ты не сделал этого, то тебя бы выгнали с позором.

— Да, в общем это так, — признал он и наконец положил сверток на стол рядом с собой. — Но только потому, что они учинили заговор против меня.

— Они?

— Да, полковник Гамильтон, Трумпер и девица.

— Полковник Форбз предпочел прислушаться к словам мисс Сэлмон даже после того, как я написала ему? — спросила миссис Трентам ледяным тоном.

— Да, да. Предпочел. У Гамильтона все еще много друзей в полку, и некоторые из них были только рады подхватить его версию, чтобы убрать со своего пути конкурента.

Она смотрела, как он нервно переминается с ноги на ногу.

— А мне казалось, что делу положен конец. В конце концов, свидетельство о рождении…

— Все бы сошло, если бы оно, наряду с девицей, было подписано Трумпером, но в свидетельстве стоит только одна роспись — ее. Более того, полковник Гамильтон посоветовал, чтобы мисс Сэлмон пригрозила подать на меня в суд за нарушение обещания жениться, представив меня в качестве отца ребенка. Сделай она так, доброе имя полка, несмотря на мою полную невиновность, безусловно было бы запятнано. И поэтому я понял, что мне не остается ничего другого, кроме как, проявив благородство, подать в отставку. — В его голосе прибавилось горечи. — И все это из-за того, что Трумпер испугался, что может обнаружиться правда.

— О чем ты говоришь, Гай?

Он уклонился от пристального взгляда матери, двинувшись к шкафу с напитками, где налил себе изрядную порцию виски и, не притронувшись к сифону с содовой, сделал большой глоток. В наступившей тишине мать ждала, когда он продолжит.

— После второго Марнского сражения я проводил по приказу полковника Гамильтона дознание по поводу трусости, проявленной Трумпером на поле боя, — сказал Гай, возвращаясь к камину. — Многие считали, что его следует отдать под трибунал, но единственный свидетель, кроме меня, рядовой Прескотт, был убит шальной пулей всего в нескольких ярдах от своих траншей. Я же имел глупость вывести Прескотта и Трумпера назад к своим позициям, и, когда Прескотт упал, я, обернувшись, увидел злорадную усмешку на лице Трумпера: «Не повезло, капитан, теперь у вас нет свидетеля, не так ли?» — только и сказал он.

— Ты рассказывал об этом кому-нибудь в то время?

Гай вернулся к шкафу, чтобы вновь наполнить стакан.

— Кому я мог рассказать, не имея подтверждения со стороны Прескотта? Все, что я смог сделать, так это добиться, чтобы Прескотт посмертно был удостоен военной медали. Позднее я обнаружил, что Трумпер даже не подтвердил мои слова о том, что произошло на поле боя, и это едва не помешало мне получить Военный крест.

— И теперь, когда он вынудил тебя уйти в отставку, ты тем более не сможешь ничего доказать.

— Это было бы так, если бы Трумпер не сделал одну глупую ошибку, которая может дорого обойтись ему.

— Что ты имеешь в виду?

— Так вот, — продолжал Гай, несколько подобравшись, — когда бой был в разгаре, я бросился на выручку к этим двоим. Они прятались в разбитой снарядами церкви. Я принял решение остаться там и с наступлением темноты вывести их к своим позициям. Когда мы ждали на крыше заката солнца и Трумперу казалось, что я сплю, он юркнул назад в церковь и снял из-за алтаря великолепную картину с изображением Девы Марии. Я видел, как он спрятал ее в свой вещмешок. В тот момент я ничего не сказал, так как решил, что это станет подтверждением его двуличности. В конце концов, картину всегда можно было вернуть в церковь позднее. Как только мы оказались на своих позициях, я немедленно обыскал Трумпера, чтобы арестовать его за воровство. Но картины, к моему удивлению, нигде не было.

— И как это может пригодиться нам в настоящее время?

— А так, что картина впоследствии опять появилась.

— Опять появилась?

— Да, — голос у Гая почему-то стал тонким. — Дафни Гаркорт-Браун сказала мне, что видела картину на стене гостиной в доме Трумперов, и даже смогла подробно мне ее описать. У меня не осталось никаких сомнений в том, что это та самая «Дева Мария с младенцем», которую он украл в церкви.

— Мало что можно поделать, пока картина висит в его доме.

— Она больше не висит. Вот почему я в таком виде.

— Хватит говорить загадками, — сказала мать. — Выражайся яснее, Гай.

— Этим утром я посетил дом Трумперов и сказал привратнице, что служил вместе с ее хозяином на Западном фронте.

— Разумно ли это с твоей стороны?

— Я сказал, что меня зовут Фоулер, капрал Дэнис Фоулер, и что я уже давно разыскиваю Чарли. Мне было известно, что его нет дома, потому что я видел, как всего лишь за несколько минут до того он входил в один из своих магазинов на Челси-террас. Горничная, встретившая меня с подозрением, попросила подождать в холле, а сама пошла наверх сообщить обо мне миссис Трумпер. Времени у меня оказалось достаточно, чтобы проскользнуть в переднюю и снять со стены картину, благо, что Дафни рассказала, где она висит. След мой простыл еще до того, как они, наверное, сообразили, что мне было надо.

— Но они несомненно заявят о краже в полицию, и тебя арестуют.

— Отнюдь, — сказал Гай, взяв со стола коричневый сверток, и начал разворачивать его. — Меньше всего Трумперу хочется, чтобы этим делом занялась полиция. — Он передал картину матери.

Миссис Трентам уставилась на маленький холст.

— С этого момента предоставь Трумпера мне, — заявила она без каких-либо пояснений. — Однако прежде всего мы должны позаботиться о твоем будущем. Я все еще уверена, что могу устроить тебе место в Сити. У меня на сей счет был разговор с…

— Из этого ничего не выйдет, мать, и ты знаешь это. Для меня теперь нет будущего в Англии. И его не будет до тех пор, пока я не восстановлю свое честное имя. В любом случае, я не хочу болтаться в Лондоне, объясняя на каждом шагу твоим партнерам по бриджу, почему я не в Индии со своим полком. Нет, мне придется уехать за границу и переждать, пока пыль немного осядет.

— В таком случае, мне надо немного подумать, — заметила мать Гая. — Ты же тем временем прими ванну, побрейся и переоденься в чистое, а я решу, что необходимо сделать.

Как только Гай вышел из комнаты, миссис Трентам вернулась к письменному столу, положила картину в левый нижний ящик и закрыла его на ключ. Спрятав ключ в свою сумочку, она задумалась над тем, что необходимо предпринять, чтобы защитить имя Трентамов.

Пока она смотрела в окно, в голове у нее начал складываться план, который, хотя и требовал дальнейших расходов, но давал ей возможность выставить Трумпера в качестве вора и лжеца и в то же время оправдать своего сына.

Миссис Трентам прикинула, что в сейфе у нее находилось всего около пятидесяти фунтов наличными, но были еще шестнадцать тысяч из тех двадцати, что отец положил на ее счет в банке в тот день, когда она вышла замуж. «Пусть лежат на случай каких-нибудь непредвиденных обстоятельств», — сказал он ей, как будто предвидя сегодняшнюю ситуацию.

Достав из ящика стола лист писчей бумаги, она принялась делать пометки. Ей было совершенно ясно, что после того, как ее сын покинет Честер-сквер этим вечером, может пройти довольно много времени, прежде чем она вновь его увидит. Через сорок минут она просмотрела свои пометки:

50 фунтов (наличные)

Сидней

Макс Харрис

Шинель

5000 фунтов (чеком)

Бентли

Картина

Местная полиция

Ее мысли были прерваны возвращением Гая, который теперь больше напоминал ей сына, которого она помнила. Блайзер и кавалерийские лосины сменили помятый костюм, и кожа на лице, хотя и оставалась бледной, по крайней мере была чисто выбрита. Миссис Трентам сложила лист, теперь уже окончательно решив, какой вариант действий им следует избрать.

— А теперь садись и слушай внимательно, — сказала она.

Гай Трентам покинул Честер-сквер вскоре после девяти вечера, всего за час до возвращения отца из палаты общин. При нем находилось пятьдесят три фунта наличными и чек на пять тысяч, спрятанный во внутреннем кармане пиджака. Они договорились с матерью, что он напишет отцу, как только доберется до Сиднея, и объяснит ему причину своего отъезда в Австралию. Мать заверила, что за время его отсутствия она постарается восстановить доброе имя сына, чтобы он смог с чистой совестью вернуться в Англию и стать добропорядочным семьянином.

Двум слугам, которые видели капитана Трентама в тот вечер, под страхом лишения работы хозяйка запретила упоминать об этом кому бы то ни было, особенно ее мужу.

Последнее, что оставалось сделать миссис Трентам до возвращения мужа в тот вечер, был звонок в местную полицию. Дела о кражах в ней вел констебль Ригли.

В течение тех недель, когда миссис Трентам ждала письма от сына, она не сидела сложа руки. На следующий день после отъезда Гая в Австралию она с заново перевязанным свертком в руках нанесла очередной визит в отель «Святая Агнесса». Передав свою ношу Харрису, она подробно его проинструктировала.

Через два дня детектив проинформировал ее о том, что картина «Дева Мария с младенцем» помещена в ломбард Бентли, где она может находиться не менее пяти лет, пока не истечет срок закладной. После этого он вручил ей фотографию картины и квитанцию о приеме. Миссис Трентам положила фото в сумочку и даже не поинтересовалась у Харриса теми пятью фунтами, которые были выплачены ему в ломбарде.

— Хорошо. — Она поставила сумочку рядом со своим стулом. — Совсем даже неплохо.

— Не будет ли вам угодно, чтобы я навел соответствующего человека из Скотланд-Ярда на ломбард Бентли? — спросил Харрис.

— Конечно же нет, — встрепенулась миссис Трентам. — Мне необходимо, чтобы вы провели небольшое расследование по поводу картины, пока она не попалась на глаза кому-нибудь еще. И если мои расчеты оправдаются, то в следующий раз публика увидит ее, когда она пойдет с молотка у Сотби.

 

Глава 24

— Доброе утро, мадам. Извините за беспокойство.

— Вы меня не побеспокоили, — заверила миссис Трентам полицейского, которого Гибсон представил как инспектора Ричардза.

— На самом деле, мне нужны не вы, миссис Трентам, объяснил инспектор, — а ваш сын, капитан Гай Трентам.

— Тогда впереди у вас долгий путь, инспектор.

— Я не совсем понимаю вас, мадам.

— Мой сын, — сказала миссис Трентам, — печется о наших семейных интересах в Австралии, где он является компаньоном одной крупной брокерской фирмы, занимающейся продажей скота.

Ричардз не смог скрыть своего удивления.

— И как давно он находится там, мадам?

— Уже довольно значительное время, инспектор.

— Не могли бы вы сказать поточнее?

— Капитан Трентам отбыл с полком из Англии для прохождения службы в Индии в феврале 1920 года. Он награжден Военным крестом за второе Марнское сражение, вы знаете. — Она показала на каминную доску. На лице инспектора появилось подобающее выражение почтительности. — Он, конечно, — продолжала миссис Трентам, — никогда не собирался оставаться в армии, так как мы всегда планировали, что он проведет какое-то время в колониях, а затем вернется, чтобы взять в свои руки наши поместья в Беркшире.

— А разве он не появлялся в Англии, прежде чем отправиться в Австралию?

— Не появлялся, к сожалению, — вздохнула миссис Трентам. — Выйдя в отставку с военной службы, он прямиком отправился в Австралию, чтобы заняться своими новыми обязанностями. Мой муж, являющийся, как вам должно быть известно, членом парламента от Западного Беркшира, сможет назвать вам точные даты.

— Я думаю, что у нас не будет необходимости беспокоить его по этому поводу, мадам.

— А зачем, позвольте спросить, вы хотите видеть моего сына?

— Мы расследуем кражу картины в Челси.

Миссис Трентам никак не отреагировала на это, и инспектор продолжил.

— Там видели человека в армейской шинели, который подходит под описание вашего сына, поэтому мы надеялись, что он сможет помочь в нашем расследовании.

— И когда было совершено это преступление?

— В сентябре этого года, мадам, и, поскольку картина еще не найдена, мы продолжаем следствие. — Миссис Трентам сидела, склонив голову, и внимательно слушала. — Но теперь, когда нам дали понять, что владелец предпочитает не настаивать на обвинении, я думаю, что это дело будет вскоре закрыто. Это ваш сын? — инспектор показал на фотографию Гая в полной парадной форме, стоящую на боковом столике.

— Это действительно он, инспектор.

— Нельзя сказать, что он точно подходит под данное нам описание, — произнес полицейский с озадаченным видом. — Да и в любом случае, как вы говорите, он должен был находиться в Австралии в то время. Железное алиби. — Инспектор заискивающе улыбнулся, однако выражение лица миссис Трентам осталось неизменным.

— Уж не намекаете ли вы, что мой сын был как-то связан с кражей? — спросила она ледяным тоном.

— Конечно же нет, мадам. Все дело в том, что мы нашли шинель, которую портные у Дживса опознали, как сшитую на заказ капитану Трентаму. Мы обнаружили ее на старом солдате, у которого…

— В таком случае вы должны были обнаружить в вора, — надменно произнесла миссис Трентам.

— Едва ли, мадам. Понимаете, у джентльмена, о котором я упомянул, нет одной ноги.

Миссис Трентам по-прежнему оставалась безучастной.

— Тогда я советую вам связаться с полицейским участком в Челси, — сказала она, — и они наверняка смогут просветить вас по этому вопросу.

— Но я сам из этого участка, — ответил инспектор с еще более озадаченным видом.

Миссис Трентам встала с дивана, медленно подошла к столу, выдвинула ящик и, достав из него лист бумаги, передала инспектору. Лицо инспектора покрылось краской, когда он начал вникать в содержание. Закончив читать, он вернул документ.

— Я приношу свои глубокие извинения, мадам. Я не имел представления, что вы заявили о пропаже шинели в тот же день. Мне придется поговорить с молодым констеблем Ригли, как только вернусь в участок. — Миссис Трентам никак не отреагировала на смущение полицейского. — Что ж, я больше не буду отнимать ваше время, — заключил он. — На этом позвольте откланяться.

Миссис Трентам подождала, когда за ним закроется дверь, взяла телефон и попросила соединить с номером «Паддингтон». К детективу у нее была всего одна просьба.

Когда в банке Сиднея фирма «Куттс энд компани» предъявила к оплате ее чек, миссис Трентам поняла, что Гай благополучно добрался до Австралии. А еще через шесть недель пришло письмо, которое он обещал написать отцу. Когда, передавая содержание письма, Джеральд объяснял ей, что Гай устроился в брокерскую фирму по продаже скота, она изобразила подлинное изумление поступком сына, но это, похоже, было необязательно, так как муж все равно не проявил большого интереса к полученным новостям.

В последующие месяцы отчеты Харриса продолжали подтверждать, что вновь образованная компания Трумпера постоянно набирала силу, но миссис Трентам тем не менее с удовольствием вспоминала, как всего лишь с помощью четырех тысяч фунтов ей удалось подставить ножку Чарлзу Трумперу.

Довольная улыбка вновь появилась на ее лице, когда через некоторое время от Савилла пришло письмо, сообщавшее ей о возможности нанести такой же сокрушительный удар, но теперь уже Ребекке Трумпер, даже несмотря на то что на этот раз он может обойтись ей несколько дороже. Проверив свой банковский счет, она осталась довольна тем, что он вполне достаточен для той цели, которую она поставила перед собой.

Уже несколько лет Савилл постоянно информировал миссис Трентам о каждом магазине, который продавался на Челси-террас, но она не мешала Трумперу скупать их, полагая, что, владея квартирами, она и без того в состоянии разрушить любые долгосрочные планы, которые Трумпер мог иметь в отношении всей улицы. Однако, когда стало известно о продаже на Челси-террас магазина под номером 1, она сообразила, что здесь все обстояло по-другому. Этот магазин не только являлся угловым, чей фасад выходил на Фулем-роуд, и самым крупным в квартале, но еще и признанным местом скупки-продажи предметов искусства и проведения аукционов. Именно ради него миссис Трумпер долгие годы училась в Бедфордском колледже и последнее время работала у Сотби.

В письме, приложенном к документам, спрашивалось, пожелает ли миссис Трентам быть представленной на аукционе, который собирается проводить сам мистер Фотерджилл, нынешний владелец.

Она ответила в тот же день, выразив Савиллу признательность и подтвердив желание самой участвовать в аукционе. Она также просила предоставить ей оценку возможной стоимости магазина.

В ответе Савилла содержались одни «если» и «но» на сей счет, так как магазин, по его мнению, был уникальным. Там же указывалось, что он не является специалистом в вопросах оценки стоимости находящегося там запаса предназначенных для продажи предметов искусства. Тем не менее в качестве максимальной цены называлась цифра в четыре тысячи фунтов.

Следующие несколько недель миссис Трентам можно было регулярно видеть сидевшей в задних рядах у Кристи и тихо наблюдавшей за ходом различных аукционов. При этом она никогда не поднимала руки и не подавала никаких других знаков. Ей лишь хотелось быть уверенной в том, что, когда подойдет ее время действовать, она будет достаточно хорошо знакома с порядком проведения подобных мероприятий.

В то утро, когда продавался магазин, она прибыла на аукцион в длинном черном платье, подол которого тащился по земле. За двадцать минут до начала торгов она уже сидела на выбранном ею месте в третьем ряду. Глаза у нее постоянно находились в движении, изучая входивших в зал и рассаживавшихся участников. Мистер Рексал прибыл через несколько минут после нее и занял место в центре первого ряда. Вид он имел мрачный, но решительный. Описание, данное ему Харрисом, оказалось точным: сорок с лишним лет, тучного телосложения, лысый. Про себя она решила, что из-за избыточного веса он выглядит гораздо старше своих лет. Каждый раз, когда он опускал голову, у него появлялось еще несколько подбородков. Понаблюдав за Рексалом, она решила, что в случае провала с покупкой магазина ей будет полезно встретиться с ним.

Ровно в девять пятьдесят по проходу проследовали полковник Гамильтон и двое его коллег, которые сели на свободные места сразу за миссис Трентам. И хотя она бросила на него взгляд, он не соблаговолил заметить ее. Трумперов в девять пятьдесят по-прежнему не было видно.

Сотрудник Савилла предупреждал ее, что Трумпера может представлять агент со стороны, но из всего того, что ей удалось разузнать об этом человеке, она сделала вывод, что он вряд ли позволит кому-то выступать от своего имени на торгах. Она не ошиблась в своих предположениях, ибо за пять минут до начала он вошел в зал. Хотя ему было на несколько лет больше, чем на фотографии, которую она держала в руках, сомнений в том, что это был Чарли Трумпер, у нее не возникло. Одет он был в щегольский, хорошо сшитый костюм, помогавший скрывать небольшую полноту. Улыбка почти не сходила с его лица, но миссис Трентам в конечном итоге намеревалась согнать ее оттуда. Ему, похоже, хотелось, чтобы о его появлении знали все, ибо, прежде чем сесть на заранее отведенное место рядом с проходом через четыре ряда за миссис Трентам, он долго обменивался рукопожатиями и вел разговоры с присутствующими. Миссис Трентам слегка развернула стул, чтобы, не оборачиваясь, видеть одновременно и Трумпера и аукциониста.

Неожиданно Трумпер встал и прошел в конец зала, только для того чтобы взять со столика у входа аукционную рекламу и вернуться на свое место. Миссис Трентам заподозрила, что этот маневр был выполнен не случайно. Обшарив взглядом ряды и не найдя ничего подозрительного, она тем не менее забеспокоилась.

Когда мистер Фотерджилл взошел по ступенькам на трибуну аукциониста, зал был уже полон. Но несмотря на то что почти все места были заняты, миссис Трентам так и не смогла обнаружить Ребекку Трумпер среди многочисленных присутствующих.

С самого начала, когда Фотерджилл только обратился к публике за предложениями, аукцион пошел совсем не так, как миссис Трентам представляла его себе, планируя свои действия. Ничто из того, что она почерпнула за предыдущие недели у Кристи, не могло подготовить ее к финальному исходу, который был провозглашен Фотерджиллом всего через шесть минут после начала: «Продано за двенадцать тысяч фунтов миссис Джеральд Трентам».

Выставив себя на всеобщее посмешище, она была вне себя от ярости, даже несмотря на то, что ей удалось заполучить в свои руки художественный салон и нанести ощутимый удар Ребекке Трумпер. Но все это досталось ей слишком дорогой ценой, и теперь она не была даже уверена, а найдется ли у нее вообще столько денег, чтобы оплатить то, во что она влипла.

После восьмидесяти дней душевных терзаний по поводу обращения за нужной суммой к мужу или даже к отцу она в конечном итоге решила пожертвовать залогом в тысячу двести фунтов и отступиться. В противном случае ей пришлось бы рассказать мужу о том, что произошло в тот день на Челси-террас 1.

Радовало только то, что теперь ей не придется прибегать к услугам Сотби, когда настанет время распорядиться украденной картиной.

Из месяца в месяц миссис Трентам регулярно получала письма от сына, вначале из Сиднея, а затем из Мельбурна, с информацией о его успехах. Но чаще всего в них содержалась просьба прислать еще денег. Чем крупнее становилось их дело, пояснял Гай, тем больше ему требовалось дополнительного капитала, чтобы обеспечить свою долю участия. Всего за четыре года через Тихий океан в банк Сиднея перекочевало около шести тысяч фунтов, но миссис Трентам совсем не сожалела о них, ведь Гай делал такие успехи в своей новой профессии. Она также была уверена в том, что, как только ей удастся уличить Чарлза Трумпера в воровстве и лжи, ее сын сможет вернуться в Англию с восстановленной репутацией, даже в глазах его отца.

И затем неожиданно, как раз тогда, когда миссис Трентам начала считать, что подходит время приводить в действие следующую часть ее плана, из Мельбурна пришла телеграмма. Обратный адрес, стоявший на официальном послании, заставил миссис Трентам без промедления отправиться в этот далекий город.

Когда за ужином в тот вечер она сообщила Джеральду о том, что собирается отправиться к Антиподам при первой возможности, ее слова были встречены с вежливым безразличием. Это было неудивительно, ибо со времени визита в военное министерство, состоявшегося свыше четырех лет назад, муж почти никогда не упоминал имени Гая в разговорах. О существовании их первенца напоминали лишь его фотография в парадной форме, стоявшая на ее столике в спальне, да Военный крест, который Джеральд разрешил оставить на каминной доске.

Что касалось Джеральда, то для него существовал теперь только Найджел.

Джеральду Трентаму было хорошо известно, что жена говорит всем его и своим друзьям, что Гай является компаньоном крупной брокерской фирмы, занимающейся продажей скота по всей Австралии. Однако он давно уже перестал верить в эти рассказы и даже не слушал их. И, когда время от времени в почтовом ящике на Честер-сквер появлялось письмо с хорошо знакомым почерком на конверте, Джеральд Трентам не интересовался успехами своего старшего сына.

Очередным пароходом на Австралию был «Оронтес», отправлявшийся из Саутгемптона в следующий понедельник. Миссис Трентам отправила телеграмму по адресу в Мельбурне и сообщила расчетное время своего прибытия.

Пятинедельное путешествие через два океана показалось миссис Трентам нескончаемым еще и потому, что большую часть времени она предпочитала оставаться в своей каюте, не желая заводить случайных знакомств с теми, кто находился на борту, или, хуже того, встретить кого-нибудь, кто знал ее. По этой причине она отклонила несколько приглашений на ужин в кают-компании.

Когда пароход прибыл в порт Сиднея, миссис Трентам, передохнув в городе всего одну ночь, тут же отправилась в Мельбурн. С вокзала «Спенсер-стрит» она домчалась на такси до больницы «Ройал Виктория», где дежурная сестра сообщила ей, что ее сыну осталось жить всего неделю.

Ей немедленно было разрешено увидеть его, и полицейский проводил ее в специальный изолятор. Стоя у его койки, она с недоверием смотрела в лицо, которое едва могла узнать. Волосы на голове Гая были такими редкими и седыми, а морщины на коже настолько глубокими, что ей показалось, что она стоит у смертного, одра своего мужа.

Врач сказал, что такое состояние является обычным после того, как приговор вынесен и человек осознал, что отсрочки не будет. Простояв у койки почти час, она ушла, так и не вытянув ни слова из сына. За все это время больничный персонал даже не заподозрил, что на самом деле творилось в ее душе.

Этим вечером миссис Трентам сняла комнату в тихом загородном клубе на отшибе Мельбурна и, прежде чем уединиться в ней, задала всего один вопрос молодому хозяину-эмигранту мистеру Синклэру-Смиту.

Следующим утром она посетила старейшую адвокатскую контору Мельбурна «Ашгарт, Дженкинз энд компани».

— В чем ваши проблемы? — спросил молодой человек, показавшийся ей излишне фамильярным.

— Я хочу побеседовать с вашим старшим компаньоном, — ответила миссис Трентам.

— Тогда вам придется подождать в приемной, — было сказано ей.

Какое-то время миссис Трентам сидела в одиночестве и ждала, пока мистер Ашгарт освободится и примет ее.

Старший компаньон — пожилой человек, которого по одежде можно было принять скорее за адвоката из «Линкольнз Инн Филдз», чем с мельбурнской улицы Виктории, выслушал молча ее печальную историю и согласился взяться за решение любой проблемы, которая может возникнуть по делу Гая Трентама. В этой связи он пообещал немедленно обратиться за разрешением на перевозку тела в Англию.

Миссис Трентам навещала сына в больнице всю неделю до самой его смерти. Хотя они говорили совсем мало, она все же узнала об одной проблеме, не решив которую нельзя было возвращаться в Англию.

В среду, во второй половине дня, она вновь посетила адвокатскую контору, чтобы посоветоваться с Ашгартом относительно того, что ей удалось узнать в последнее время. Пожилой адвокат предложил клиентке стул и внимательно выслушал ее откровения, изредка помечая что-то в блокноте. Когда миссис Трентам закончила, он долго молчал, прежде чем дать свой ответ.

— В этом случае необходимо изменить фамилию, — предложил он, — если вы хотите, чтобы никто не узнал, что у вас на уме.

— Необходимо также, чтобы некоторое время нельзя было выяснить, кто является ее отцом, — сказала миссис Трентам.

Старый адвокат нахмурился.

— В этом вам придется в значительной мере полагаться на… — он заглянул в блокнот, — мисс Бенсон.

— Заплатите мисс Бенсон столько, сколько необходимо, чтобы она молчала. Все финансовые вопросы решайте через Куттса в Лондоне.

Старший компаньон кивнул и в течение следующих четырех дней не вставал из-за стола раньше полуночи, чтобы успеть завершить оформление бумаг, необходимых миссис Трентам до ее отъезда в Лондон.

Смерть Гая Трентама была засвидетельствована в присутствии врача в три минуты седьмого 23 апреля 1927 года, и на следующий день миссис Трентам отправилась в свой обратный скорбный путь в Англию в сопровождении гроба. Утешало ее лишь то, что на всем континенте осталось только два человека, которым было известно то же, что и ей. Одним из них был престарелый джентльмен, который вскоре уходил в отставку, а другим — женщина, которая теперь могла провести остаток жизни в такой роскоши, которая несколько дней назад ей и не снилась.

Миссис Трентам сообщила мужу телеграммой только минимум информации, который она сочла необходимым, прежде чем так же тихо и анонимно отправиться назад в Саутгемптон. Ступив на землю Англии, она поехала прямо домой на Честер-сквер, где кратко посвятила мужа в подробности происшедшей трагедии. Выслушав ее, он с неохотой согласился с тем, чтобы поместить в «Таймс» следующее объявление:

«После продолжительной болезни от туберкулеза скончался капитан Гай Трентам, награжденный Военным крестом. Похороны состоятся в церкви Святой Марии Ашхерста (Беркшир), в четверг 8 июня 1927 года».

Местный священник отслужил заупокойную службу по усопшему. Его смерть, заверил он собравшихся, явилась трагедией для всех, кто знал его.

Гай Трентам был похоронен на участке земли, первоначально предназначавшемся для его отца. Майор и миссис Трентам, родственники, друзья семьи, прихожане и слуги уходили от могилы, низко склонив головы.

В последующие дни миссис Трентам получила свыше сотни писем с соболезнованиями, в одном или двух из которых говорилось, что пусть ее утешает хотя бы то, что у нее есть второй сын, который заменит ей Гая.

На следующий день на ее столике в спальне появилась фотография Найджела, заменившая портрет старшего брата.