Сенатора разбудил ранний телефонный звонок. Это был босс. Он сообщил, что их встреча в полдень, на которой будут окончательно обговорены все детали, состоится в отеле « Шератон». Сенатор выразил свое согласие, положил трубку и в утреннем одеянии кругами стал ходить по комнате.

* * *

 — Кофе на троих, миссис Макгрегор. Они оба здесь? - спросил Директор, проходя мимо нее.

— Да, сэр.

Новые серьги из бирюзы придавали миссис Макгрегор особую изысканность, но Директор не обратил на них внимания. Он направился прямо в свой кабинет.

— Доброе утро, Мэтт. Доброе утро, Марк.

Сначала он дал слово Эндрью:

— Ну-с, послушаем, что вам удалось обнаружить.

— Мой список сократился до пяти имен. Все эти люди против билля о контроле над оружием, который, как мы знаем, сэр, 10 марта должен стать законом. И остановить его принятие может только убийство президента.

— Не думаю,— сказал Мэттью Роджерс,— скорей подобный акт как раз и обеспечит принятие закона.

— Объясните это обоим Кеннеди, Мартину Лютеру Кингу и Джорджу Уоллесу и послушайте, что они вам ответят,— резко откликнулся Директор.— Продолжайте, Марк.

— Сегодня я предполагаю провести день в Сенате, постараюсь найти достаточно приемлемый способ узнать, где все пятеро были во время ленча 24 февраля.

Директор поднялся и отошел к окну.

— Спасибо, Марк. Теперь вы должны проявить мужество. У меня неприятные новости для вас... Мы начинаем убеждаться, что человек, которого мы ищем,— это Декстер.

Марк застыл.

— Почему вы так считаете? — выдавил он из себя.

Помощник Директора наклонился к нему.

— В Джорджтауне мы опросили работников ночных служб и наткнулись на одного портье, который совершенно уверен, что видел сенатора Декстера 24 февраля, шедшего по улице от отеля, примерно в четырнадцать тридцать.

— Почему он уверен, что это был именно сенатор Декстер?

— Этот человек родился и вырос в Уилтоне, штат Коннектикут, и хорошо знает Декстера в лицо. Боюсь, что есть еще кое-что: с ним была молодая женщина, описание которой полностью совпадает с внешностью его дочери.

— Это не доказательство,— сказал Марк.— Это может быть только совпадением.

— Может быть, конечно,— сказал Директор,— но, к сожалению, оно не в пользу сенатора Декстера. Вспоните, что он имеет отношение к торговле оружием и немало потеряет в случае принятия билля. Так что мотив налицо!

— Но, сэр,— возразил Марк, уже не думая об Элизабет,— неужели вы считаете, что сенатор может вступить в заговор с целью убийства президента только для того, чтобы сохранить на плаву одну из своих кампаний? Да у него на выбор масса не столь сильнодействующих средств! Он мог организовать проволочки в комиссии. Или устроить обструкцию...

— Он уже пытался это сделать, Марк. И безуспешно,— прервал его Мэттью Роджерс.

— Но у остальных четырех сенаторов могут быть не менее убедительные мотивы, о которых мы пока просто ничего не знаем. Так что не только Декстер,— продолжал настаивать Марк, чувствуя, как жалко звучит его голос.

— Хорошо, Марк. При иных, не столь экстремальных обстоятельствах я бы с большим вниманием отнесся к вашей точке зрения, но, согласитесь, в данном случае мы должны основываться на объективных данных, пусть даже они не очень убедительны и смахивают на совпадения. Но я не сказал вам главного. В ночь на третье марта, когда были убиты Казефикис и почтальон, имени доктора Декстер не было в списке тех, кто должен был дежурить. Ее работа заканчивалась в пять часов, но по каким-то непонятным причинам она осталась еще на два часа, осмотрев грека, а он, представьте, отнюдь не был ее пациентом! Что-то чертовски много совпадений, Марк! И при всей беспристрастности я должен сказать, что на сенатора Декстера и на его дочь ложится очень большая тень.

Марк ничего не ответил.

— Когда вы сегодня встречаетесь с девушкой? И где?

Марк поднял голову:

— В восемь часов в «Мейфлауэре».

— А почему именно там?

— Не знаю, сэр. Просто она предложила, а я согласился.

— Будьте крайне осторожны, Эндрью.

— Хорошо, сэр.

— Уже без десяти восемь, так что вам лучше отправляться. Кстати, с банкнотами нам по-прежнему не везет. У нас остались последние восемь, но нужных отпечатков обнаружить пока не удалось.

* * *

Марку в данный момент было глубоко наплевать на все двадцатидолларовые банкноты в мире. Он покинул здание в куда большей растерянности, чем входил в него. Оказавшись на улице, он решил пройтись до отеля пешком, в надежде, что голова его несколько посвежеет. Он не видел, как двое мужчин проследовали за ним по Пенсильвания-авеню, мимо Белого дома и вплоть до отеля.

* * *

Пройдя сквозь вращающиеся двери, Марк обвел глазами холл. Стойка бара была пуста. В дальней стороне холла мужчина покупал в киоске газету. Марк не заметил, что он тут же скомкал ее и бросил в урну. Он увидел подходящую Элизабет, а вместе с ней сенатора Декстера. О черт, только этого не хватало!

— Хэлло, Марк.— Она легко поцеловала его в щеку.

Иуда показывает фарисеям, кого ждет смерть? Даже мысль об этом потрясла его.

— Я хотела бы познакомить вас с моим отцом.

— Доброе утро, сэр.

— Доброе утро, Марк, рад встрече. Элизабет мне все уши прожужжала о вас.

Марк замешкался с ответом, погруженный в свои невеселые мысли.

— С вами все в порядке? — спросила Элизабет.

— Да, конечно. Простите, сенатор, рад познакомиться.

Сенатор посмотрел на него с каким-то странным выражением лица.

— Ну что ж, дорогая, мне пора идти. У меня нынче очень напряженный распорядок. Жду тебя завтра на наш обычный ленч.

— До встречи, отец. Спасибо за завтрак и за рассказы.

— Всего хорошего, Марк. Надеюсь скоро увидеть вас.— Сенатор Декстер бесстрастно взглянул на него.

— Я тоже,— тихо ответил Марк.

Они посмотрели ему вслед. То же сделали и трое других посетителей холла. Один из них направился к телефонной будке.

— Марк, что с вами? Почему вы были так нелюбезны с моим отцом? А мне хотелось, чтобы вы встретились.

— Прошу прощения, я просто устал.

— Или вы что-то от меня скрываете? — спросила Элизабет.

— Я мог бы задать вам тот же самый вопрос.

—То есть?!

— Ох, я не знаю, давайте забудем все это,— сказал Марк.— Почему ему потребовалось так спешно увидеться со мной?

— Да потому, что я хотела вас с ним познакомить! Что в этом странного? И какого черта я должна объяснять?!

Она резко встала и пошла по коридору, толкнув вращающуюся дверь в его конце. Трое наблюдали, как она уходит. Один последовал за ней, двое остались. Марк тоже медленно двинулся к выходу. Ему было сейчас не до этих людей.

* * *

 Возвращаясь домой, она попала в автокатастрофу. Марк услышал об этом совершенно случайно, включив свой «уоки-токи» на втором канале. Его внимание привлекло имя — Элизабет Декстер. Кто-то докладывал: «С ней все в порядке. На пару сот долларов поврежден капот ее «фиата», и ни царапины на автобусе, в который она врезалась. Неглупая женщина. Помогли ремни безопасности. Сейчас она едет на службу в попутной машине, или, точнее, она думает, что это попутная машина...»

Марк перевел дыхание, прикидывая, что последует за этим сообщением. Но докладывавший уже отключился.

* * *

  Точно к сроку в «Шаратон-отель» прибыли только Тони и Ксан. Они провели бок о бок много часов, но почти не разговаривали. Тони был удивлен: о чем это джап может так долго думать? Время у Тони было занято до предела — он тщательно изучал путь, по которому ему предстоит ехать в последний день, доводил «бьюик» до высшей степени кондиции, сидел за рулем при поездках босса и Маттсона; они продолжали относиться к нему как к паршивому шоферишке. Ничего, мозги у них точно такие же... Если б не он, эти псы из ФБР давно бы сели им на хвост. Но завтра к вечеру вся эта свистопляска кончится, и он сможет убраться куда хочет и спустить свои честно заработанные денежки. Он еще не прикидывал, случится ли это в Майами или в Лас-Вегасе. Тони привык спускать все деньги еще до того, как он их зарабатывал. Появился босс, сигарета, как всегда, свисала у него изо рта. Босс брезгливо спросил, куда подевался Маттсон. Оба пожали плечами. Маттсон всегда работает один. Он никому не доверяет. Босс был разгневан и не делал попытки скрыть это. Через несколько минут появился и сенатор, который тоже был чем-то расстроен, но он даже не обратил внимания на отсутствие Маттсона.

— Уж очень неудачно вы назначили время для этой встречи,— сказал он,— в сенате последний день дебатов по биллю. Давайте поскорее начнем.

Босс повернулся к нему:

— Куда-то запропастился Маттсон, а его сообщение жизненно важно.

Наступило молчание. Говорить было не о чем: каждый знал, с какой целью он находится здесь.

— Хватит ждать,— сказал наконец босс,— начинайте, Тони.

— Машине потребуется не более трех минут на то, чтобы выйти на И-стрит, и еще три минуты, чтобы достичь Капитолия. Добавьте еще сорок пять секунд на то, чтобы подняться по ступеням, плюс-минус до полминуты, и он окажется вне досягаемости. Я просчитывал в полночь, в час, в два ночи, помня, что для него путь будет очищен.

— А после операции? — спросил босс.

— Две минуты на то, чтобы спуститься с крана и через проход под «Рейберн-билдинг» выйти к станции метро «Южная Столичная». Как только этот...— он остановился.— Как только Ксан доберется до метро, они его уже никогда не найдут; за несколько минут можно оказаться на другом конце Вашингтона.

— А не перехватят его за эти три минуты пятнадцать секунд? — спросил сенатор, которого лично Ксан совершенно не интересовал, но он не был уверен в том, как поведет себя маленький человечек, когда его схватят.

— С уверенностью ничего нельзя утверждать, кто же знает, как сложатся дела в первые пять минут! — ответил босс и снова обратился к Тони: — Машина в полном порядке?

— Конечно. Готова хоть для гонок в Дайтоне.

Был холодный мартовский день, но сенатор промокнул вспотевший лоб.

— Ксан, твое слово,— сказал босс.

Ксан за последние два дня довел свои действия до автоматизма. Обе ночи он спал на верхушке крана, винтовка была там же:

— Двадцатичетырехчасовая забастовка начинается сегодня в шесть вечера.

— Отлично,— сказал босс. Он потушил сигарету и зажег новую.— Я буду на углу Девятой и Пенсильвания-стрит, свяжусь с вами в десять тридцать. Дам сигнал, как только машина пройдет мимо меня. Мой знак будет означать, что у вас в запасе три минуты и сорок пять секунд. Хватит ли вам этого времени?

— Мне достаточно двух с половиной минут,— сказал Ксан.

— В самый обрез, не так ли? — спросил сенатор, все еще обильно потея.

— Может быть... И в таком случае вы должны задержать его на ступенях, потому что мы не хотим подвергать Ксана опасности дольше, чем необходимо,—сказал босс.— Чем дольше Ксан будет на виду, тем больше шансов, что его могут засечь с вертолета Секретной Службы.

Сенатор повернулся к вьетнамцу.

— Сколько времени займет сборка винтовки? — спросил он, пытаясь нащупать слабое место плана — так обычно поступают на заседаниях сенатских комиссий.

— Две минуты, чтобы собрать ружье, и тридцать секунд, чтобы занять позицию для стрельбы. Еще две минуты, чтобы разобрать ружье и вернуть его на место. Это винтовка «вомхуф супер-экспресс» калибра 5,6: пули весом семьдесят семь гран со скоростью на вылете в три тысячи четыреста восемьдесят футов в секунду, что предполагает силу удара в две тысячи футо-фунтов. На языке криминалистов это означает, что в безветренную погоду я с двухсот футов попаду ему в лоб с точностью до полу дюйма.

— Устраивает? — спросил у сенатора босс.

— Думаю, что да,— сказал тот и погрузился в мрачное молчание, вытирая постоянно потеющий лоб.

Затем что-то еще пришло ему в голову, и он собрался было снова задавать вопросы, но тут дверь распахнулась, и в комнату влетел Маттсон.

— Прошу прощения, босс. Но у меня есть новости.

— Приятные, надеюсь?

— Боюсь, что плохие, босс, очень плохие,— сказал Маттсон, переводя дыхание. Все с тревогой ждали.— Его имя Марк Эндрью.

— Кто это? — спросил босс.

— Человек из ФБР — это он был в больнице с Колвертом, а не Стеймс.

— Начните-ка с самого начала,— сказал босс, закуривая новую сигарету.

Маттсон сделал глубокий вдох.

— Я был у жены Стеймса, пришел к ней выразить соболезнование, и она рассказала мне, как Стеймс провел тот вечер, вплоть до муссаки. Она меня и вывела на Марка Эндрью. Я засек его и в последние сорок восемь часов ходил за ним по пятам. У себя на службе он числится в двухнедельном отпуске, но для отпускника он очень странно проводит время. Я видел его в штаб-квартире ФБР и в близлежащем ресторане вместе с докторшей из больницы Вудро Вильсона. И еще он шныряет повсюду в Сенате.

Сенатор вздрогнул.

— Эта милая докторша дежурила накануне той ночи, когда я покончил с греком и с тем черным.

— Значит, они все знают,— быстро сказал босс.— Но тогда почему мы еще здесь?

— Поспешный вывод... Похоже, никто ничего не знает. Ни ФБР, ни Секретная Служба.

— Почему же Эндрью занимается этим делом?

— Я думаю, что он тоже практически ничего не знает,— ответил Маттсон.— Так, бродит в потемках. Возможно, чего-то там он услышал от грека-официанта и стал работать на свой страх и риск, а это не в практике ФБР.

— Не вижу логики,— сказал босс.

— Правила ФБР предписывают действовать в паре или втроем, так что тут должна была бы вертеться дюжина парней,— пояснил Маттсон.— Даже если бы их было всего шесть или семь, я бы обязательно что-нибудь услышал, хотя бы от кого-нибудь из моих знакомых.

— Кто-нибудь упоминал дату в присутствии грека? — нервничая, спросил сенатор.

— Не припоминаю. Но в любом случае есть только одна возможность быть уверенным, что они ничего не узнают,— сказал босс.

— Какая? — спросил Маттсон.

Босс помедлил, закурил еще одну сигарету и сказал:

— Убрать Эндрью... Да, да! Если расследование ведется, они изменят завтрашнее расписание президента. Мы это увидим и сразу же разъедемся далеко и надолго! Им не добраться до нашей теплой компании...

Босс повернулся к неудержимо потевшему сенатору.

— Если нет никакого расследования, на вашу долю остается только встретить его на ступенях Капитолия и задержать, а мы уж позаботимся об остальном,— хрипло сказал он.— Если завтра мы его не ухлопаем, это будет означать, что мы впустую потратили чертову кучу времени и денег. И уверен, что другого такого шанса нам не представится никогда.

Сенатор застонал:

— Я думаю, все вы тут рехнулись, но у меня нет времени убеждать вас. Я должен вернуться в Сенат, пока там не заметили моего отсутствия.

— Успокойтесь, мы тоже не имеем права проигрывать.

— Может быть, вы и не имеете права, но я хочу дожить хотя бы до конца этого дня.

Он вышел, не простившись. Босс молча обождал, пока за ним закроется дверь.

— Наконец это дерьмо убралось, так что давайте приступим к делу. Кто такой этот Марк Эндрью?

Маттсон дал детальное описание действий Марка за последние сорок восемь часов. Босс вникал в каждую мелочь.

— Что ж, скажем последнее «прости» мистеру Эндрью и посмотрим, что предпримет ФБР. А теперь слушайте внимательно, Маттсон. Вот как мы это сделаем: вы немедленно возвращаетесь в Сенат и...

Маттсон слушал с предельным вниманием; время от времени он делал короткие заметки и кивал головой.

— Есть вопросы?

— Нет, босс.

— И если после этого они выпустят президента из Белого дома, значит, они ничего не знают. И последнее перед тем, как разойтись. Если завтра что-то не получится, каждый должен позаботиться о себе сам. Ясно? Компенсацию получите позже, обычным путем. Наконец последнее: что скрывать, мы можем оказаться и в пиковом положении. Тогда нужно решить что-то по поводу нашего представителя в Сенате.— Он кивнул на дверь.— Сделаем следующим образом. Ксан, если все рухнет...

Все слушали его в полном молчании: никто не возразил.

— Все свободны.— Босс поднял трубку.— Будьте любезны, ленч.

Он снова закурил.

* * *

  Марк надеялся еще поймать Генри Лукхема до того, как начнется обсуждение в Сенате. Но распорядителю сегодня было не до него, и Марк отправился к «себе» на галерею. Помещение было заполнено до предела. Сенаторы входили один за другим и занимали свои места. Вице-президент призвал к порядку, и сенатор Декстер с драматической медлительностью обвел зал глазами, дабы увериться во всеобщем внимании. Когда он увидел Марка, на лице его отразилось легкое удивление, но он сразу же взял себя в руки, готовясь к заключительной фазе борьбы против билля.

Смутившись, Марк почувствовал, что ему захотелось бы занять место в задних рядах, подальше от взгляда сенатора. Обсуждение вскоре началось. Все пятеро были в этом зале, и каждый из них попросил предоставить ему слово.

Марк внимательно слушал, но не выяснил ничего нового. Похоже, он окончательно зашел в тупик. Единственное, что еще оставалось,— пойти перечитать предыдущие стенограммы. Их можно читать ночь напролет, но удастся ли что-нибудь выудить?

— Будьте любезны мне стенограммы слушаний по биллю о контроле над оружием. .

— Все? — не веря своим ушам, спросила секретарша.

— Да,—ответил Марк.

— Это стоит десять долларов. Обратитесь лучше к сенатору от вашего штата, и вы получите их бесплатно!

— Я знаю,— сказал Марк.— Но, извините, я спешу.

Он протянул деньги. В дверях, соединяющих помещение для слушаний со служебным фойе, показался очередной сенатор.

— Добрый вечер,— сказала секретарша, поворачиваясь в нему.

— Привет, Дебби. Не можете ли вы раздобыть мне копии относительно слушаний билля по экологии — до утверждения на комитете он еще должен пройти подкомиссию.

— Конечно, сенатор, минутку.— Она исчезла в задней комнате.— В настоящий момент осталась только одна копия. Могу ли я доверять вам, сенатор? — Она засмеялась.— Или взять с вас чек?

Даже сенаторы выписывают чеки, подумал Марк. Сенаторы всюду рассчитываются чеками. И Генри Лукхем всюду выписывал чеки. Но я считал, что они рассчитываются за питание позже. Господи, как я раньше не подумал об этом!

Марк стремглав кинулся из комнаты.

— Сэр, сэр, вы забыли ваши бумаги! — Но было уже поздно.

— Чокнутый какой-то,— сказала секретарша сенатору.

— Каждый, кому приходит в голову читать это, чокнутый от рождения,— сказал сенатор, глядя на кипу бумаг, оставленных Марком.

Марк вернулся к лифту. Спустившись в цокольный этаж, он пробежал по лабиринту тоннелей, соединявших служебные помещения с Капитолийским холмом. За вывеской киоска «Табак» ему бросилась в глаза надпись: «Метрополитен до Капитолия». На этой линии бегали своеобразные открытые трамвайчики с купе, и очередной собирался отходить. Марк вскочил в последнее купе и сел рядом с девочками из сенатских служб, которые оживленно болтали.

Наверху его обступили мраморные арки, за которыми тянулись коридоры, и он несколько растерялся. Где столовая Сената? Марк обратился к одному из полисменов.

— Идите прямо вперед и в первый коридор налево.

Торопливо поблагодарив, Марк устремился в указанный коридор. Он прошел мимо кухни и дверей с надписью: «Только для прессы». Прямо перед собой он увидел большие буквы на дубовой доске: «Только для сенаторов». Открытая дверь справа вела в помещение для ожидания, украшенное канделябрами, розовыми коврами и мебелью зеленой кожи; над всем этим великолепием простиралась цветная лепнина потолка. Через другую дверь Марк увидел белые накрахмаленные скатерти, цветы на столах — мир изысканной пищи. В дверях показалась солидная матрона.

— Чем могу служить? — спросила она, вопросительно поднимая брови.

— Я готовлю работу на звание доктора философии, посвященную жизни и деятельности сенаторов,— сказал Марк. Он открыл бумажник и показал студенческое удостоверение Йеля.

На матрону оно не произвело никакого впечатления.

— Мне бы хотелось взглянуть на это помещение... Чтобы составить себе представление.

— Но в данный момент сенаторов здесь нет, сэр. Так поздно в среду здесь никто не бывает. Обычно по четвергам они все разъезжаются по домам на долгий уик-энд. Единственное, что может их задержать,— это билль об оружии.

Марк постарался переместиться в центр зала. Официантка, убиравшая столы, улыбнулась ему.

— Как сенаторы платят за свои обеды? Чеками или наличными?

— Почти все выписывают чеки и рассчитываются в конце месяца.

— А как вы контролируете расчеты?

— Ежедневно ведем записи.— Она показала на большую книгу, озаглавленную «Счета». Марк знал, что здесь в тот день были за ленчем двадцать три сенатора. Ответ на все его вопросы лежал в метре от него.

— А не мог бы я ознакомиться с типичным днем? Просто для интереса. Сами понимаете, мне хочется создать впечатление, что я доподлинно знаю то, о чем пишу, что я видел собственными глазами...

Он умоляюще взглянул на женщину.

— Это можно,— неохотно сказала она,— но только побыстрее.

— Всего лишь брошу взгляд на один из прошедших дней, например 24 февраля.

Она открыла гроссбух.

— Четверг,— сказала она. Имена бежали одно за другим. Он перечитал их несколько раз. Много имен. Все постепенно обретало реальность. Не было Дункана, не было Декстера. Женщина захлопнула книгу.

— Все, как у людей, не так ли? — сказала она.

— Да,— сказал Марк. Он поблагодарил женщину и быстро распрощался.

На улице он остановил такси. Это же сделал один из троих, следовавших за ним; остальные двое поспешили к своей машине.

* * *

 — Вы должны были сделать это еще три дня назад, понимаете, Марк?! Впрочем, и я тоже,— сказал Директор.— Значит, или Декстер, или Дункан... Вас должен заинтересовать тот факт, что оба они, впрочем, как и большинство сенаторов, завтра остаются в Вашингтоне и оба собираются присутствовать на церемонии в Капитолии... Ладно. Ребята из дактилоскопического отдела обнаружили банкнот с отпечатками пальцев миссис Казефикис. Нам повезло: это оказался двадцать второй банкнот, а доведись обрабатывать еще шесть, мы не успели бы к десяти утра завтрашнего дня. На банкноте есть еще несколько отпечатков, и они будут работать с ними всю ночь. Я предполагаю вернуться домой к полуночи. Если вы докопаетесь до чего-нибудь, звоните. Жду вас завтра здесь в восемь пятнадцать. Сделать что-либо теперь вы уже вряд ли успеете. Но особо не беспокойтесь. Я подпущу президента к опасной зоне, только если мы будем держать всех этих сукиных детей под контролем.

— В восемь пятнадцать я приду к вам с докладом, сэр,— сказал Марк.

Уже садясь в машину, он вспомнил, что забыл взять отчеты о слушаниях в комиссии. Но, очутившись в помещении, он почувствовал, что его неудержимо тянет в сторону таксофона. Он должен позвонить Элизабет, должен выяснить, как она себя чувствует после аварии. Он набрал номер больницы.

— Увы, она ушла домой...

— Благодарю вас,— сказал Марк. Он чувствовал, как колотилось сердце, когда он набирал ее номер в Джорджтауне.

— Элизабет?

— Да, Марк.— Голос у нее был... холодный? Испуганный? Уставший? Сотни вопросов едва не сорвались у него с языка.

— Не мог бы я сейчас приехать к вам?

— Приезжайте.— Телефон звякнул.

Марк вышел из будки, чувствуя, что у него вспотели ладони. Черт возьми, еще одно дело, прежде чем он увидит Элизабет,— взять эти бумаги, которые, может быть, помогут свести концы воедино.

По пути к лифту ему показалось, что он слышит шаги за спиной. Конечно, так оно и должно быть: за ним шли люди. Подойдя к дверям лифта, он нажал кнопку «Вверх» и обернулся на звук шагов. Среди толпившихся вокруг шоферов, конгрессменов, просто зевак двое явно наблюдали за ним или же они прикрывали его? Был тут и третий человек — в темных очках, который внимательно изучал рекламу «Медикара», но, насколько Марк успел быстро оценить его, он куда больше смахивал на агента, чем остальные двое. «Надоели они мне все!» — подумал он. Придется рискнуть. Дверь лифта открылась, он вошел и то поднимался, то опускался, менял лифты и этажи пока не избавился (как ему показалось) от сопровождающих. Удалось!

Пенсильвания-авеню он пересек стремглав под аккомпанемент скрежещущих тормозов и яростных проклятий. Выруливая, он посмотрел в зеркальце заднего обзора. Чисто — никаких «форд-седанов». Удалось! Он сам по себе. Он улыбнулся. От Директора ему крепко достанется. На углу Пенсильвания-авеню и 14-й стрит он успел как раз поймать смену сигналов светофора. Теперь можно расслабиться.

Черный «бьюик» проскочил на красный свет. Ему повезло, что вокруг не было никого из дорожной полиции.

По мере того как Марк приближался к Джорджтауну, растерянность его возвращалась: что сказать ей, как вести себя? Нажимая звонок у входных дверей, он по-прежнему слышал, как резко и сильно бьется его сердце.

Элизабет открыла сразу. Вид у нее был измученный. Он прошел за ней в гостиную.

— Вы уже оправились после аварии?

— Да, спасибо. Откуда вы знаете, что я попала в аварию?

Марк на секунду замешкался.

— Позвонил в больницу. Там мне и сказали...

— Зачем вы лжете, Марк? В больнице никому ничего не известно об этом деле.

Марк опустил глаза. Так он и сидел, уставившись на ковер.

— Я... Я не хотел врать вам, Элизабет. Честное слово, не хотел.

— Почему вы следите за моим отцом? — резко спросила она.— Он сразу узнал вас, когда увидел в «Мейфлауэре». Вы выслеживали его на заседании комитета и на слушаниях в сенате.

Марк молчал.

— О'кэй! Не надо объяснений. Я еще не окончательно ослепла. Я и сама могу кое о чем догадаться. Я — часть операции ФБР. Бедняжка, как поздно вам приходится работать, не так ли, агент Эндрью? Для человека, которого предназначили для работы с дочерью сенатора, вы чертовски глупы. Итак, сколько дочек вы уже соблазнили за эту неделю? Может, переключитесь на жен? Ваше мальчишеское обаяние неотразимо подействует на них. Хотя и я, должна признаться, оказалась в числе одураченных вами!

Голос Элизабет дрогнул. Марк по-прежнему не мог смотреть на нее. В его душе все кипело и стонало. Через минуту она овладела собой:

— Уходите, Марк. Пожалуйста. И сразу же. Надеюсь, что никогда больше не увижу вас. Может быть, я еще смогу вернуть себе самоуважение. Уходите. Ищите чью-нибудь другую дочку, чтобы соблазнять ее вашим враньем относительно любви!

Он сознавал, что она права в своем гневе. Но как он хотел, отчаянно и без надежно, чтобы она его поняла! Между тем и его самого обуревали сомнения: можно ли ей доверять? И он чувствовал, что теряет ее.

— Я люблю вас,— сказал Марк.

— Не надо! Я вам не верю. Моему отцу угрожают неприятности с вашей стороны, и вы хотите, чтобы я поверила в вашу любовь? — Ослабев, она села на стул.— Уходите! Ради всего святого, уходите!

Больше всего на свете Марку хотелось обнять ее, все объяснить, но он знал, что сможет это сделать лишь через двадцать четыре часа. Рассказать ей — что рассказать? — если она вообще не хочет его слушать! Он открыл дверь и тихо вышел. Слава богу, что она не видела его лица. Он потерял все.

Домой он ехал как в тумане. Черный «бьюик» едва поспевал за его «мерседесом». Вернувшись, Марк, как всегда, оставил ключи Симону и поднялся к себе.

Черный «бьюик» остановился ярдах в ста от дома. Двое мужчин видели, как в окнах квартиры Марка зажегся свет. А затем потух. Один из сидящих в «бьюике» достал очередную сигарету, затянулся и взглянул на часы.