Лейтенант Лигачева смотрела в окно военного транспортного самолета на медленно исчезавшие вдали огни Москвы.

Генерал Пономаренко думал, что наказал ее, отослав обратно в Ассиму. Она была уверена в этом, потому что он почти так и сказал. Отправить ее обратно в холод и темноту, на растерзание монстру, который перебил ее людей, — конечно, это наказание, что же еще?

Если генерал так думал, то он просто дурак, по крайней мере в этом отношении.

Никакое это не наказание. Она — солдат, во что Пономаренко, похоже, никак не мог поверить, а у солдата на первом месте — долг. Не подлежит сомнению, что Ассима — это именно то место, куда долг зовет ее. В Ассиме остались люди, с которыми она работала последние два месяца, эти люди в опасности, а опасность исходит от того, что затаилось в окружающих насосную станцию льдах.

Она — солдат, давший присягу своему народу, а эти люди на насосной станции № 12 и есть ее народ. Москва отправила их туда и забыла. Охрана нефтепровода — это просто необходимая обязанность, а вовсе не бесполезная работа, но посланные выполнять ее люди не больше чем мусор для засевшего в столице командования.

Но для Лигачевой — ее люди. Пономаренко не смог бы помешать ей вернуться, даже если бы очень захотел, разве что задержал бы в Москве еще дольше.

Она стала смотреть вперед по курсу самолета. Ничего, кроме дымки и темноты, вдали не было видно. Где-то там Ассима, ее дом, ее застава, место службы; где-то там впереди и тот, кто искромсал ее дозор.

Она вглядывалась в темноту и задавалась вопросом, что Галичев и все остальные делают, зная, что убийца бродит в ночи.

* * *

Как раз в это время Галичев стоял в помещении научной станции комплекса и, склонившись над сжавшимся в кресле Собчаком, наверное, в сотый раз сердито требовал ответов на свои вопросы, которые был не в силах толком выразить словами, но Собчак тем не менее их понимал, хотя при всем своем желании дать ответов не мог.

— Я говорю вам, Галичев, мне не известно, что произошло с дозором, — повторял Собчак. — Вы были здесь, когда оленеводы принесли лейтенанта, и вам известно столько же, сколько и мне, кто и когда забрал ее отсюда.

— Нет, — сказал Галичев. — С Москвой разговаривали по радио вы. Они потребовали именно вас.

— Но мне ничего не сказали! Они лишь задавали вопросы!

— Они вам ничего не сказали?

— Только о том, что лейтенанта отправили прямо в Москву для допроса, и еще пообещали прислать вместе с ней побольше солдат. Это все, что я от них услышал, клянусь!

— Этого далеко недостаточно! — рассвирепел Галичев и ударил кулаком в рукавице по бетонной стене. — Вы, Собчак, послали за лейтенантом Лигачевой! Вы сказали ей о чем-то таком, что заставило ее отправиться с дозором на расследование случившегося, и ни один не вернулся обратно. Сейчас же отвечайте, что она искала! Что там во льдах, Собчак?

— Я не знаю! Я говорил вам о сейсмическом и радиационном выбросах. Я послал ее выяснить причину! Больше мне ничего не известно!

— Вы виновны в гибели не только армейского дозора, Собчак, — настаивал Галичев. — У них был транспорт с достаточным запасом топлива, этот транспорт был оборудован радиопередатчиком, они были хорошо вооружены. Что с ними произошло!

— Я не знаю! — Собчак почти рыдал. — Власти ничего мне не сказали! Мне лишь сообщили, что дозор исчез, а лейтенанта отправили в Москву!

— Исчез? Как исчез? Где исчез? Все они мертвы или были похищены?

Собчак всплеснул руками и отрицательно замотал головой.

— Я не знаю, не знаю, — снова повторил он.

Галичев не спускал с него глаз. Собчак потел, но в помещении было так натоплено, что Галичев не был уверен, нервничал ученый от своего вранья или просто перегрелся.

Если Собчака запугать всерьез, он начнет нести околесицу или замолчит вовсе. Галичев прекрасно понимал, что не должен давать выход бушевавшей в нем злобе. Надо заставить себя успокоиться и вести разговор разумно.

— Послушайте, Собчак, — сказал он, — люди напуганы, и я не могу упрекать их в трусости. Они поговаривают о забастовке, остановке насосов. Подскажите мне что-нибудь такое, что могло бы их успокоить. Заставило бы перестать бояться того, что находится за пределами станции.

— За пределами? — переспросил Собчак. Он нервозно рассмеялся, немного пришел в себя и вытер пот со лба. — Я бы боялся Москвы и того, что они сделают с тем, кого выберут ответственным за события внутри станции, а вовсе не за то, что Лигачева ходила в разведку. Да, за пределами станции что-то произошло — что-то, зарегистрированное приборами как сейсмическая подвижка, что-то, вызвавшее повышение температуры, что-то, поднявшее уровень радиоактивности. Но это «что-то» находится за пределами станции, где-то в снегу, а не здесь. Стены у нас бетонные, двери стальные — чего людям бояться, Галичев, привидений? Они у вас дети?

Галичев крупный мужчина. Он появился здесь, когда станция еще только строилась, в составе бригады строителей, прокладывавших нефтепровод. Собчаку ли учить его? Он схватил ученого за отвороты грязного белого халата и приподнял над креслом словно тряпичную куклу.

— Шли бы вы к дьяволу, Собчак! — взревел Галичев. — Сидя здесь взаперти со своими бумагами, руководствами и аппаратурой, вы не в состоянии почувствовать это, но все остальные чувствуют! — Он тряс ученого, как терьер трясет крысу. — За пределами станции что-то есть, Собчак! Мы все это знаем, мы ощущаем это. Оно наблюдает за нами и ждет. Я не сомневаюсь, что оно разделалось с дозором. Не могу сказать, погибли люди или еще живы, однако знаю, что они исчезли. И стальные у нас двери или нет, но это «что-то» пытается до нас добраться!

— Вы сумасшедший, — с трудом выдавил из себя Собчак.

Галичев швырнул ученого обратно в кресло.

— Сумасшедший? — повторил он. — Может быть. Но если я в здравом уме, то там что-то есть, и оно не удовлетворится исчезнувшими солдатами. Рано или поздно это «что-то» явится за всеми нами!

— Это же смешно! — воскликнул Собчак. — Смешно! Там, за пределами станции, что-то действительно есть, Галичев, или было, но это наверняка не полярное чудовище-привидение, которое явилось, чтобы всех нас сожрать в постелях. Самое большее, что я могу предположить, — американский самолет или спутник.

— Американский? — испуганно переспросил Галичев и напрягся. — Что здесь могло понадобиться американцам?

— Кто знает? — ответил вопросом Собчак. — Но удар рухнувшего самолета, если он достаточно большой, мог бы вызвать сейсмический всплеск. Подъем температуры могло вызвать сгоревшее топливо, и кто не сможет догадаться, откуда взялась радиация? Не правдоподобнее ли такое предположение, чем ваши домыслы о привидениях, которые умеют проходить сквозь стены?

Галичев задумался.

— А исчезновение солдат? — спросил он. Собчак пожал плечами:

— Может быть, попали в устроенную американцами засаду или были застигнуты взрывом... Галичев нахмурился:

— А взрыв был? — Он жестом показал на сейсмограф и соседние приборы.

— Ну... трудно сказать наверняка, — ответил Собчак, и Галичев понял, что никаких подтверждений взрыва не было. — Пурга уничтожила показания. Но взрыв мог быть, хотя я не имею права утверждать это. Правда, наверняка небольшой.

Галичев пристально посмотрел на Собчака.

— Вы сами-то в это верите? — гневно спросил он.

Собчак глубоко вздохнул:

— Я говорил вам, Галичев, мне это не известно. Я — ученый и верю только тому, что вижу, что могу продемонстрировать. Я ничего не беру на веру. Мысль о приземлившихся неподалеку от нас американцах — моя лучшая гипотеза, но у меня нет никакого средства ее проверить, никакого до тех пор, пока не прекратится пурга и не вернется лейтенант Лигачева с более многочисленным отрядом солдат.

— Ладно, — сказал Галичев, поворачиваясь к выходу. — Я принимаю ваши заверения в неведении и предположение, что возле станции могут быть американские шпионы. Продолжайте наблюдать за своими циферблатами и датчиками, Собчак, и немедленно известите меня, как только что-то обнаружите. Если вам снова придется говорить с властями или с кем угодно другим, известите меня и об этом. А теперь я попытаюсь успокоить людей и убедить вернуться к работе.

— Очень хорошо, — важно изрек Собчак, обретая утраченное было чопорное спокойствие. — Благодарю вас, Галичев.

Галичев быстро миновал пустовавший холл научной станции и зашагал по коридору, направляясь в противоположный конец комплекса. После влажного тепла убежища Собчака холодный воздух перехода был подобен бодрящему ливню, разгонявшему туман.

Людям не понравится, что власти не соизволили хотя бы что-то сказать. Их порадует весть о прибытии новых солдат, хотя возвращению вместе с ними самодовольной воительницы — лейтенанта Лигачевой они вряд ли обрадуются. Рабочим она нравилась, вполне сносно относился к ней и сам Галичев, но многие по-прежнему сомневались в ее способностях. Слишком она молода для офицерского звания. Несмотря на все ее усилия доказать самой себе, что она ровня мужчине, лейтенант оставалась женщиной, хотя большинство, вероятно, и признавало определенную исключительность этой женщины. Его люди предпочли бы более опытного, более властного офицера во главе заставы, и осуждать их за это у Галичева не было оснований.

Что касается всего остального, они могут принимать или не принимать для себя догадку Собчака о приземлении в районе станции американцев, ответственных за исчезновение дозора. Пусть это наиболее логичное объяснение, он сам не чувствовал, что предположение ученого верно, и не сомневался, что другие подумают точно так же.

Шагая по коридору, Галичев ощущал пронизывающий холод, которым веяло от бетонных стен. Ему даже показалось, что он слышит вой ветра над головой.

Зачем американцам эта авантюра в белой пустыне, в этом самом морозном углу ада? Американцы — нежные создания. Они живут в теплых, удобных местах вроде Флориды и Калифорнии. Кому охота покидать купающиеся в солнечном свете просторы ради холодной, унылой земли, где по несколько месяцев не кончается ночь?

Люди скорее поверят в существование полярных привидений, чем в подобную американскую авантюру.