Констебль с ворчанием ткнул дубинкой Саймона в плечо. Тот, словно защищаясь, поспешно отступил в сторону и поднял руку; другая же рука сжала локоть констебля. Типпетт поморщился – и выпустил дубинку, вдруг оказавшуюся в руке Саймона.

– Полегче, – пробормотал он. – Не хотел ничего плохого, констебль. Просто неловко вышло.

– Черт побери, кто ты? – прошипел Типпетт.

– Саймон Шарп. Новый механик.

– Отдай дубинку и займись своим делом, – пробурчал Типпетт, и в голосе его послышались нотки неуверенности.

Но Саймон не сделал ни того ни другого. Повертев дубинку в руках, он сказал:

– Я держал когда-то зулусское копье, но никогда не видел ничего подобного. – Он взвесил дубинку на ладони и добавил: – Таким оружием можно нанести серьезное увечье даже человеку здоровому и крепкому. – Недоуменно нахмурившись, Саймон оглядел Джо и Джорджа, потом изрек: – А они здоровыми не выглядят.

– Дело не в здоровье человека, а в преступлении, которое он совершил, – заявил Типпетт, выпятив челюсть. – Рудная компания прекрасно управляется с делами. И обращение со всеми справедливое.

– Этот парень ведь договорился с боссами… – добавил Фрайман. – Забой, в котором он работает, очень бедный, так что он получает столько, сколько ему положено.

– А этот… – Типпетт ткнул пальцем в Джорджа. – Он работает в богатом забое и тоже получает по труду. Так что все по-честному.

Глухой шепоток пробежал по толпе, когда Типпетт сказал, «все по-честному».

Элис иронически хмыкнула. Констебли словно издевались над Джо и Джорджем, когда объяснили, почему оттащили обоих в сторону.

– Но эти двое пытались перехитрить хозяев, – продолжал старший констебль. – Спрятались в темном углу шахты и поменялись местами. А потом поделили прибыль.

– Не было этого! – запротестовал Джордж, но тут же из горла его вырвался хрип, когда Оливер еще сильнее сжал ему плечо.

– А управляющие так не считают, – бросил констебль.

– Все это подстроено! – выкрикнула Элис.

Множество глаз тотчас уставились на нее.

– Вы, кажется, уверены в этом? – спросил Саймон.

Она кивнула:

– Да, уверена. – И сделала еще шаг вперед. – Джордж и Джо сказали управляющим, что забои, в которых они работают, небезопасны и их следует закрыть. Но боссы затыкают им рты.

– Мисс Карр снова пытается мутить воду, – проворчал Типпетт. – Но у нас есть свидетель, который все видит.

– Кто же он? – спросила Эллис.

По деревне давно ходили слухи, что некоторым шахтерам платили за доносы, но пока никто не дознался, кто эти шпионы.

– Я ничего не должен доказывать! – злобно прохрипел Типпетт. – А ты… Если не хочешь попасть в кутузку, отдай мою дубинку!

Хотя поза и выражение лица Саймона не изменились, Элис поняла, что он собрался, готовясь к драке. Этот человек был так же мускулист, как и многие рабочие, но, казалось, он мог гораздо больше – не просто размахивать кулаками. То есть мог не только драться, но и убивать, если потребуется.

Но тут механик вдруг улыбнулся и отступил. Старший констебль протянул руку, но за мгновение до того, как его пальцы сомкнулись на дубинке, она упала на землю.

– До чего же я неловкий, – пробормотал Саймон.

Типпетт с ворчанием нагнулся за дубинкой, после чего выпрямился и выпятил грудь.

– Тревин – приличное место. Безопасное. Я сделаю все, чтобы оно таким и оставалось. Так что сделай всем одолжение и постарайся избавиться от своей неловкости. Иначе в следующий раз я могу быть не так снисходителен.

– Да, сэр, – ответил Саймон, хотя, казалось, ничуть не испугался.

Типпетт схватил Джо за ворот и поднял на ноги. Оливер подтолкнул в спину Джорджа, а Фрайман замыкал процессию.

– Все остальные – по домам! – приказал Типпетт толпе. – Знайте, что компания желает добра вам всем. Но попробуйте переступить черту – и вам же будет хуже.

Скрестив руки на груди, Элис смотрела, как констебли уводили двоих шахтеров. Мерзавец Типпетт распространялся насчет того, что якобы защищал рабочих от них самих, но это были всего лишь бессмысленные слова. Главное – два невиновных человека, которых накажут за то, что они осмелились сказать правду.

Никто не пошевелился, пока пять фигур не исчезли за углом. Только потом шахтеры стали оживленно переговариваться и большинство из них отправились по домам. На некоторых лицах застыло выражение страха, на других – гнева, но почти все выглядели обреченными и смирившимися. Увы, такова была их участь, и им оставалось лишь одно – принять ее.

Саймон изящным движением подхватил с земли свои вещи, и Элис взглянула на него с удивлением.

– Но вы очень даже ловкий, хотя и утверждали обратное, – тихо сказала она, подступив к нему поближе, чтобы никто, кроме Саймона, ее не услышал. – И вы вовсе не споткнулись, когда как бы случайно отняли у Типпетта дубинку. Вы все сделали намеренно.

– Нет, я действительно неловкий, – ответил Саймон тоже очень тихо, так как вокруг были люди. – Вы не видели, как я пытаюсь танцевать! Все равно что второе Ватерлоо на танцах!

– Я пока еще верю своим глазам. Была единственной, которая стояла достаточно близко. Вы все делали нарочно! Ведь так?

Не дождавшись ответа, она стала допытываться:

– Почему вы это сделали? Почему защитили людей, которых не знали?

Саймон пожал плечами:

– Мне показалось, что силы не равны. А я люблю… равновесие.

Элис уставилась на собеседника, пытаясь разгадать его слова.

– А если бы Джо и Джордж оказались виновными, вы тогда заступились бы за них?

– А они виновны?

– Господи, конечно, нет! – воскликнула Элис; сама эта мысль возмутила ее. – Но компания использует их, чтобы предостеречь остальных: мол, вот что случится, если начнете болтать.

Саймон усмехнулся:

– Но вы-то до сих пор на свободе…

– Лучше следите за собственной «неловкостью», иначе наживете врага в Типпетте, – пробурчала в ответ девушка.

– Если это случится, буду рыдать, пока не усну.

– Элис! Элис!

Она повернулась на голос брата. Злобно хмурясь, тот протискивался сквозь толпу к ней и Саймону. Очевидно, злился он на сестру.

– Слышал, что была стычка с констеблями из-за Джо и Джорджа. И, конечно, не удивлен, что ты влезла не в свое дело.

Щеки Элис вспыхнули. Генри был всего на три года старше, но после смерти родителей часто обращался с ней как с легкомысленной девчонкой, которая того и гляди свалится в шахтный ствол. И то обстоятельство, что он отчитывал ее в присутствии Саймона, настроения не улучшило.

– Типпетт несправедливо обвинил Джо и Джорджа в том, что они делили добытую руду.

Генри помрачнел еще больше.

– Глупости.

– Именно так я и сказала.

– Но тебе нечего было лезть в чужую ссору.

– А я и не лезла.

Генри поднял глаза к небу.

– Лезла, или протискивалась, или совала нос не в свое дело. Как ни назови, а выходит одно и то же.

– Говорю тебе, – процедила Элис, – я тут ни при чем.

Но брат ее не слушал. Как обычно.

– Сколько тебе твердить, чтобы не лезла в эти стычки? Черт возьми, Элис, ты хочешь превратить меня в попугая?

– Попугаи куда красивее.

Генри раскрыл рот, чтобы отчитать сестру за дерзость, но тут вмешался Саймон:

– Прошу прощения… мистер Карр, не так ли? Так вот, это не ваша сестра бросилась между констеблями и обвиняемыми. Это был я. – Опустив на землю сумку с инструментами, он протянул руку. – Саймон Шарп. Сегодня нанялся на шахту механиком.

Генри кивнул и пожал Саймону руку. Элис же не могла не заметить разницы между мужчинами. Оба были молоды, сильны и тяжко трудились, но Генри уступал на несколько дюймов в росте – большое преимущество, когда приходится целыми днями ползать по темным тоннелям. Кроме того, он был брюнетом, а Саймон – блондином. Впрочем, эти различия казались несущественными.

– Добро пожаловать в Тревин, – буркнул Генри. – Я Генри Карр, брат Элис.

Как ни широки были плечи Генри, они все же успели поникнуть под невидимой тяжестью. Глаза же смотрели настороженно, а подбородок был опущен.

А вот Саймон стоял прямо, высоко держа голову. И казался совершенно спокойным.

– Вы с братом одинаково хмуритесь, – заметил он, и Элис едва сдержала смешок.

А Генри еще больше помрачнел.

– Вы женаты, Саймон?

– Насколько мне известно, нет. – Механик улыбнулся. – Никогда не видел кольца на своем пальце.

Элис тихонько хихикнула, однако Генри было не до веселья.

– В таком случае будете жить в доме для холостяков. Эдгар покажет вам дорогу.

Он дернул за рукав Эдгара Хейна, проходившего мимо.

– Эдгар, будь добр, проводи Саймона в дом для холостяков.

– Конечно, Генри, – кивнул тот и, повернувшись к механику, весело воскликнул: – Пойдемте! Ужин через полчаса. Они не терпят, когда кто-то опаздывает. Надеюсь, у вас есть жетон.

Саймон похлопал себя по карману.

– Готов платить дань Тревину!

Эдгар, усмехнувшись шутке, пошел по главной улице, но тотчас остановился, заметив, что механик не пошел следом. Саймон же кивнул Генри и обратился к Элис:

– Никто не мог лучше вас познакомить меня с этим местом. Благодарю.

– Я ведь вас предупредила. Время еще есть…

Он небрежно пожал плечами:

– Я уже говорил, что у меня нет выхода. Кроме того… – Его взгляд потеплел. – Может, я найду тут то, что скрасит мое пребывание в этих местах.

Щеки Элис запылали, хотя она, не краснея, выслушивала самые грубые ругательства.

– Что за глупости? – проворчал Генри.

Саймон едва заметно наклонил голову.

– Прошу прощения, я никого не хотел обидеть. Шахтеры «Уилл-Просперити» кажутся людьми добрыми, и я этому рад.

– Поспешите! – крикнул Эдгар. – Иначе ляжем спать голодными!

Поклонившись брату и сестре, Саймон пробормотал:

– Уверен, скоро мы увидимся.

– Здесь живут пятьсот человек, из которых четыреста тридцать работают в шахте. Так что шансы на встречу велики, – заявила девушка.

– Совершенно верно, – добавил ее брат.

Саймон с насмешливой улыбкой поспешил за Эдгаром, и Элис тут же отметила, как грациозно он двигался. Словно большая кошка. Не в силах отвести глаз, она следила, как он шел по улице. Странное разочарование поселилось в груди, когда мужчины исчезли в большом доме, предназначенном для холостяков.

Генри пренебрежительно фыркнул, и его сестра пробурчала:

– В чем дело?

– Из всех Карров, когда-либо живших в Тревине и работавших на «Уилл-Просперити», никто не доставлял столько неприятностей, сколько ты.

Когда они зашагали по узкой дороге, ведущей к их дому, Элис сказала:

– И смотри, куда это их завело.

Она оглянулась на церковь, во дворе которой теснились каменные надгробия, отмечавшие начало и конец коротких жизней. На многих была высечена фамилия Карр. Каждое воскресенье Элис выходила из церкви, и в глаза тотчас бросалось напоминание о том, как мало ее предки топтали эту землю.

– А если бы кто-то из них доставлял время от времени неприятности, то все мы, возможно, жили бы по-другому, – пробормотала Элис.

Судя по падавшему из окон свету они были почти дома. Сара, жена Генри, обязательно ставила на подоконник лампу, чтобы их приветствовало домашнее тепло.

– Думай как хочешь, – сказал Генри, – но ничто не изменит нашей дороги. Незакрепленные брусья только зря трещат, пользы же от них никакой.

Он остановился у двери. В доме слышались шаги Сары – не слишком быстрые, потому что она была на последнем месяце беременности. Сара уже ставила ужин на стол и напевала.

Снова помрачнев, Генри проворчал:

– Держись подальше от этого Саймона Шарпа.

– Предупреждаешь? – удивилась Элис. – Но я не ребенок, Генри. И я сама принимаю за себя решения.

– Он уже едва не попал в беду.

– То была случайность, – возразила Элис, хотя знала, что это не так.

– Все равно я ему не доверяю. На шахте и так много взрывчатки. Больше нам не требуется.

– Но я прекрасно знаю, как обращаться с динамитом.

Что-то пробормотав себе под нос, Генри открыл дверь и вошел в дом. Но Элис не последовала за ним: стояла на крыльце, вдыхая прохладный вечерний воздух и глядя на загоравшиеся на небе звезды.

Под какими небесами побывал Саймон? Сколько различных созвездий видел? Мечтал ли о невозможном и недостижимом – как она сейчас?

– Элис! – окликнула ее Сара. – Не выпускай весь теплый воздух, дорогая! До следующего дня выплаты у нас и так угля не хватит!

Элис вошла в дом, стараясь выбросить из головы мысли о голубоглазом чужаке. Но успокоиться она так и не смогла – знала, что вновь и вновь будет думать о нем.

И тут в голове у нее словно кто-то пробормотал: «Было бы неплохо, если бы он сейчас думал о тебе».

С каждым шагом, отдалявшим его от Элис, Саймон все больше злился на себя. Ему не стоило вмешиваться в историю с констеблями. Следовало просто наблюдать, собирать информацию и держаться в стороне – ни в коем случае не привлекать к себе внимание. Ведь главное сейчас – побольше узнать о происходившем на шахте.

Но он поддался порыву. Оба шахтера преждевременно состарились, и их серая кожа покрылась морщинами. В чем бы ни обвинял их закон – не стоило швырять их как мешки с мукой. Жизнь и так их помяла. И все же ему следовало сдержаться. Конечно, он спас шахтеров от возможных побоев, но зато добился того, что его, Саймона, заметили.

Марко всегда удерживал его от таких поступков, но он иногда поддавался благородным порывам защитить слабых. Что ж, Марко-то легко оставаться неприметным… Много лет прослуживший в английской разведке, он мог выскользнуть угрем из любой ситуации. Он-то уж не привлечет к себе внимания.

И Саймон решил, что будет держаться в стороне, дабы ничем не выделяться. Только так он сможет узнать все, что следовало узнать.

И Элис Карр постоянно присутствовала в его мыслях, и это ситуацию не облегчало. Он не мог забыть ее острый язычок, язвительный ум и пылавшие яростью серовато-зеленые глаза. А ведь самая большая ошибка – увлечься женщиной во время выполнения задания. Ему следовало избегать ее. Но дело в том, что Элис – один из основных источников информации. Она могла быть и таинственным автором письма, хотя вряд ли дробильщицам доступна такая роскошь, как пишущая машинка. Да и речь не совсем соответствовала тону письма.

Но стычка с констеблями их сблизила, и она могла стать сильным союзником.

Саймон последовал за Эдгаром в дом, где ему предстояло жить несколько недель. Конечно же, никто не знал, что его пребывание в Корнуолле – временное.

– Вот и наш господский особняк, – пошутил Эдгар, обводя рукой помещение.

– Очень напоминает дворец Малвала, – отметил Саймон.

– Уверен, что так и есть, – хмыкнул Эдгар. – Хотя никогда не слышал об этом месте.

Два ряда деревянных топчанов стояли по всей длине комнаты. Грубые шерстяные одеяла накрывали тюфяки из конского волоса. Между топчанами почти не было свободного места – так велико было стремление хозяев втиснуть сюда как можно больше жильцов.

Половицы же были голые, а белую штукатурку стен покрывали грязь и копоть. Посреди комнаты горела единственная плита, на которой стоял помятый чайник. С открытых потолочных балок свисало нижнее белье, а также рубашки, в полумраке походившие на призраков.

Саймон словно вернулся на пятнадцать лет назад. Сходство с армейскими бараками было удивительным.

Жившие здесь мужчины сидели на топчанах или же стояли, прислонившись к нескольким обшарпанным комодам. Почти все зевали и потягивались, издавая звуки, присущие мужчинам в конце долгого рабочего дня. Причем некоторые смотрели на Саймона с любопытством. Он даже услышал несколько сказанных шепотом фраз:

– Тот парень, что обозлил Типпетта.

– Вроде бы набил ему морду.

– Да нет, это Типпетт едва не подчернил ему глаз.

Саймон едва удержался от улыбки. Сплетни питали маленькую общину как хлеб и мясо.

– Четвертый слева топчан свободен, – сообщил Эдгар. – Можешь его занять. Туалеты во дворе. Водяной насос и купальня – в конце дорожки. Но мы обычно моемся в раздевалках после работы. Нельзя же явиться домой покрытым пылью и грязью, пусть мы все и холостяки.

Помещение постепенно заполнялось, и вид у всех входивших был измученный. Невозможно было сказать, сколько им лет. Саймон видел таких людей в Лондоне и в армии; тяжелая жизнь крала годы – словно сдирала плоть с костей мужчин, женщин и детей, не оставляя ничего, кроме усталости и таявших надежд.

Бормоча приветствия и обмениваясь кивками, Саймон прокладывал дорогу к пустому топчану. Время от времени он останавливался, чтобы назвать себя и рассказать свою историю. Он нисколько не удивился, узнав, что все эти мужчины были родом из деревни. Не удивила его и мрачная атмосфера комнаты. Но так бывало не везде. Даже на заводах Бирмингема и в мрачных закоулках Уайтчепела он не видел такого уныния.

Несколько часов, проведенных на «Уилл-Просперити» и в Тревине, показали, что здесь все не так. Эти люди впали в уныние, так как попали в ловушку обстоятельств, которыми не могли управлять.

Саймон почти физически чувствовал их отчаяние, и твердо решил, что и на сей раз ни за что не отречется от борьбы за справедливость.

Поставив сумки рядом с топчаном и подтолкнув ногой инструменты поглубже, Саймон стал укладывать свои пожитки в комод. У него было много смен одежды для работы на «Немисис». Торговец рыбой… Докер… Банковский клерк… И он очень редко брался за задания вне пределов Лондона.

А сейчас аж руки чесались – ужасно хотелось взяться за оружие. Но оружия при нем не было, так как окружающих немало удивило бы наличие у механика револьвера или винтовки «мартин-генри».

Типпетт заявлял, что заботился о благополучии рабочих. Гнусная ложь! Он лгал, чтобы оправдать необходимость запугиваний и избиений, но эта ложь станет очевидной, когда потребуется держать шахтеров и всех прочих жителей деревни под контролем.

Интересно, люди когда-нибудь пытались бороться с Типпеттом и его боссами? Что случится, если попытаются? Или если попытается он, Саймон? Что ж, если дойдет до дела, то он найдет, чем вооружиться. К тому же он, хотя и джентльмен по рождению, силен и предусмотрителен.

Саймон поставил на комод две фотографии – старика и молодой женщины. Оба были светловолосые – как он. И оба – в чистой, но простой одежде. Его «отец» и «сестра». Он купил снимки в лавке подержанных товаров в Лондоне. Харриетт даже написала ему несколько писем, подписавшись «Твоя сестра Нелл», а Марко подделал почтовые марки. Письма легли рядом с фотографиями.

Но никаких книг – огромная жертва для него. Хотелось надеяться, что в пабе будут газеты. Впрочем, Саймон Шарп, бывший солдат, а ныне механик, не любитель литературы. На читающих книги рабочих смотрели с подозрением, как на возможных агитаторов. Чтение ведет к раздумьям, а раздумья – к опасным идеям насчет равенства и справедливости. И Саймон не сомневался: один из шпионов компании начнет рыться в его вещах при первом удобном случае.

Фотографии ничего о нем не выдадут. Глядя на них, сам он ничего не чувствовал. Просто два безымянных незнакомых человека – подмена тех, кто действительно был ему дорог.

Неожиданно вспомнилась Элис. Девушка словно сияла во мраке этих мест. Она работала так же тяжело, как и все прочие в деревне. Пожимая ей руку, он не только ощутил ее мозоли, но и силу ответного пожатия. Да, что-то в ней пылало. Какое-то внутреннее пламя. Ее земляки сдались, а она выстояла. Чертовски трудно не восхищаться такой стойкостью. Подобная стойкость удивляла его, и он хотел побольше узнать об этой женщине.

Итак, это она послала письмо в «Немисис»? Трудно поверить, что у нее хватило мужества сделать такое. Но прежде чем расспрашивать ее, следовало расспросить людей в деревне и шахте. Осторожно, конечно же, иначе он разоблачит себя как агента из «Немисис». К тому же не исключено, что вовсе не она писала письма. И тогда ему придется объяснить ей, кто он на самом деле и что такое «Немисис анлимитед».

Глядя на фотографию «сестры», он представлял воображаемый разговор с Элис.

– «Немисис» – это месть, которая обещает справедливость.

– Справедливость – для кого?! – закричала бы она.

Саймон улыбнулся. Даже воображаемая Элис оставалась гневной и яростной.

– Для тех, кто не может сам ее добиться. Не может из-за своего положения в социальной иерархии или же из-за других обстоятельств. Да ты сама все видела. Видела этот проклятый, продажный и подлый мир, который давит ногами сотни людей. А вот «Немисис» делает мир немного более справедливым. Когда люди не могут постоять за себя, «Немисис» делает это за них.

Фыркнула бы она в ответ? Посчитала бы его глупцом? Или героем?

Саймон снова улыбнулся. Честно говоря, в нем было немного и от того и от другого. Но он точно знал: жители Тревина попали в беду.

В помещение продолжали входить мужчины. И все они казались старыми – и те, чьи лица напоминали зубчатые гранитные утесы, и даже мальчишки, у которых еще не росла борода.

Саймон потрогал щетину на щеках, служившую прекрасной маскировкой. А гладко выбритый он слишком уж напоминал своих благородных предков.

Забили настенные часы, и все мужчины почти разом встали и направились к двери в дальнем конце комнаты. Саймон пошел за ними. Пройдя узким коридором, он оказался в другой просторной комнате. Здесь потолки были выше, вместо топчанов стояли ряды столов, но в целом комната походила на первую. На раскладном столе возвышались высокие помятые кастрюли, из которых шел пар. Мужчины уже выстроились у стола, ожидая раздачи. Когда Саймон входил в столовую, мужчина с пышными бакенбардами и в фартуке спросил:

– Ты новый, парень?

Саймон кивнул.

– А я Камп, здешний хозяин.

– Тогда это нужно отдать вам. – Саймон протянул ему жетон.

Камп не улыбнулся, но морщины вокруг рта немного разгладились.

– Иди в очередь, пока все не кончилось.

Эдгар помахал ему и крикнул:

– Быстрее сюда!

– Эй, нечего лезть без очереди!

– Не приставай к парню. Ведь это его первый рабочий день.

– Я могу стать в конец очереди, – предложил Саймон.

Но Эдгар решительно заявил:

– Нет-нет! Нужно же как-то поздравить тебя с новой жизнью.

– Но только сегодня, – пробормотал тот, что поначалу возражал.

– Ты настоящий джентльмен, – усмехнулся Эдгар.

К счастью, очередь двигалась быстро. Саймон схватил миску и столовый прибор и пошел вдоль длинного стола. Молодые девушки в передниках накладывали рагу из гигантских кастрюль. Движения девушек были автоматическими. Глаза же смотрели в пустоту.

Получив свою порцию, Саймон увидел, что Эдгар и его приятели уже уселись. Тут Эдгар снова поманил его, и Саймон сел за стол. Мужчины рядом с ним вежливо кивнули ему и улыбнулись.

– Спасибо, я не знал, что меня так хорошо примут.

– Мы всегда рады новым лицам, – ответил Эдгар.

– И все мы кое-что знаем друг про друга, – сказал кто-то из мужчин.

– Не думаю, что кому-то будут интересны мои воспоминания, – заметил Саймон.

– Ну уж хуже, чем было с Фредом, просто не бывает. Он как-то раз напился и упал в выгребную яму. От него воняло две недели.

Все, кроме одного – вероятно, несчастного Фреда, – громко засмеялись.

– Нет, я не падал в яму с дерьмом, – отозвался Саймон. – Но я видел кровавые битвы, а это не те воспоминания, которыми хочется делиться.

– Солдат? – спросил кто-то из мужчин. – Тогда рассказывай свои истории. Все интереснее, чем слушать, как Натаниел разглагольствует о том, как подумал, что съел тухлую баранину, а оказалось, что нет.

– Но у нее был очень странный вкус… – сообщил Натаниел. – А потом меня ужас как пучило.

– Пожалуйста, не нужно подробностей! – взмолился Эдгар.

Саймон невольно улыбнулся и стал рассказывать о военной службе, стараясь опускать те детали, которые могли бы выдать его. Некоторые старые солдаты любили приукрашивать свои истории. Изображать себя героями. Но служба в армии ничем не отличалась от любой другой работы, на которой можно смертельно скучать неделями и месяцами; разница лишь в том, что на армейской службе тебя частенько пытаются убить какие-то совершенно незнакомые люди.

Слишком кровавых подробностей Саймон избегал в своем рассказе, но все же слушатели смотрели на него во все глаза, а нетронутая баранина застывала, становясь совсем уж несъедобной.

– Так ты их видел, этих диких зулусов? – спросил Эдгар.

– Они не большие дикари, чем ты или я. И чертовски храбры. Никогда не видел более организованных и более дисциплинированных воинов. Поверь, парень, их армия ничуть не хуже британской.

Он хоронил убитых в Айлендлване и помнил стервятников, круживших над мертвецами, помнил тысячи жужжащих мух и хищников, бродивших по полю… Смрад гниющей плоти держался в его ноздрях много месяцев. Он и сам сражался с зулусами. Но сейчас хотел только одного – съесть свой ужин, безвкусный и жесткий, и не распространяться о прошлом.

Мужчины же вокруг него по-прежнему молчали, обдумывая весьма странную мысль о том, что какая-то армия, особенно не европейская, могла быть не хуже британской.

– Некоторые наши парни вступили в армию или во флот, – сообщил Эдгар после долгой паузы. – Но большинство из тех, кто родился в Тревине, тут и остались, чтобы работать на шахте. Правда, каждый год мы теряем несколько человек, отправляющихся в Лондон или Америку, но… – Он понизил голос. – С тех пор как они перешли с денег на жетоны, никто не может уехать. Нет средств, чтобы купить себе выход отсюда.

– Никогда не думали о профсоюзах? – спросил Саймон.

Все вытаращили на него глаза. Натаниел же громко зашикал и пробормотал:

– Здесь таких слов не говорят, если не хотят, чтобы избили до полусмерти.

– Значит, зряшные усилия, – заключил Саймон.

Эдгар оглядел столовую. Убедившись, что никто не подслушивает, сказал:

– Примерно через год после перехода на жетоны мы пытались. Потребовали, чтобы они снова платили нам деньгами. Мы даже продолжили… забастовку, – прошептал он, покачивая головой. – Но владельцы напустили на нас громил. Здесь такое творилось! Несколько хороших людей погибли. Многие были покалечены.

– Они сказали, что если мы не начнем работу, то привезут штрейкбрехеров, – добавил Натаниел. – И это было, когда другие медные рудники закрывались, поэтому у нас все остались.

Саймон молча кивнул. Предостережения Элис эхом зазвучали в ушах. Она советовала ему уехать, пока он не увяз слишком глубоко. Или она видела забастовку. Может, даже принимала в ней участие, а потом столкнулась с жестокостью и насилием, когда в деревню ворвались наемники.

В то время ей было четырнадцать или около того. Молодая девушка, запутавшаяся во всем этом безумии. Боже, страшно подумать… И все же она не потеряла присутствия духа.

Но другие жители Тревина до сих пор носили шрамы, оставшиеся от тех дней. Даже сейчас, годы спустя, Эдгар, Натаниел и другие шахтеры заметно бледнели, вспоминая об этом. Плечи их невольно опускались, а глаза бегали из стороны в сторону. Они уже ожидали наказания за разговоры о профсоюзах и забастовках.

Не все забастовки были такими кровавыми. Многие использовались как эффективное средство переговоров и компромиссов. Но владельцы «Уилл-Просперити», очевидно, не были заинтересованы в компромиссе – только в прибылях. Здесь угроза насилия висела над долиной черной петлей. Ведь кровавый прецедент уже имелся. К тому же у местных рабочих ничего не было – ни забастовочного фонда, ни другой работы.

Эдгар откашлялся и, сменив тему, проговорил:

– Вы шли с Элис Карр, верно?

Саймон общался с представителями высшего света в сверкающих бальных залах, был хорошо знаком с самыми утонченными любовными наслаждениями и проводил недели на заданиях в самых страшных и опасных переулках Ист-Энда. Но ничто не могло его шокировать или смутить.

И все же сейчас он почувствовал, что краснеет.

«Это потому, что я Саймон Шарп, – сказал он себе. – Тот покраснел бы при упоминании об Элис».

– Она показала мне дорогу от шахты до деревни, – пробормотал Саймон.

Все шахтеры зафыркали и выразительно переглянулись.

– Это очень крутой холм, и подниматься трудно, парень, – заметил Натаниел. – Конечно, он красивый и с кучей прелестных… бугорков, но все равно крутой и каменистый.

Саймон глотнул пива.

– И никто… ээээ… не захотел на него подняться?

– О, парни пытались, – кивнул Эдгар.

– Кто же их остановил? – спросил Саймон с деланой беспечностью.

– Она. Отвергла всех. И этим сделала всем одолжение, – ответил Натаниел.

– Заметь, – добавил Эдгар, тыча вилкой в Саймона, – женщина не выживет в Тревине, если не обладает стойкостью. Но у Элис Карр нрав уж очень крутой. Всегда ведет себя так, словно имеет такие же права, что и мужчина. Чересчур независима, если хотите знать мое мнение.

– Спасибо за предупреждение. – Саймон насмешливо улыбнулся.

Женщины очень редко могли бросить ему вызов, и весьма немногие из них говорили с ним так откровенно и с такой уверенностью.

Конечно, были исключения, в основном – женщины-агенты из «Немисис», но он никогда не заводил с ними романы (один раз попытался – с Евой, – но она проявила характер и тут же отделалась от него). Саймон был сыном джентльмена, служил в армии ее величества и хорошо усвоил, когда и с кем можно отбросить условности.

Женщин его круга с ранних лет учили быть украшением дома, привлекать поклонников, заполнять свое время визитами, балами, раутами, а иногда – благотворительными мероприятиями. Он не знал, что существовали другие женщины, пока не покинул мир богатства и привилегий. После этого он встречал много умных и сильных дам, но Элис не походила ни на одну из них. Ее вызывающее поведение, внешность и сила воли – все это заставляло постоянно возвращаться к ней мыслями. И при этом в ней была какая-то тайна, с которой она ни с кем не делилась. Словно ее истинное «я» было окружено непроницаемым барьером. И эта тайна очаровывала и манила. Манила все сильнее.

Элис была умна. К тому же смутьянка. Опасное сочетание.

Но она также была наилучшим союзником в борьбе с хозяевами «Уилл-Просперити».

– Э… – начал Натаниел, пожимая плечами, – невелика потеря, парень. Лучше уж сохранить свободу, чем быть прикованным к жене.

– Единственная женщина, которая согласится выйти за тебя замуж, должна быть слепа и глуха, – поддел приятеля Эдгар.

– Да, верно. И еще – совершенно без обоняния, – добавил Фред.

Натаниел набычился, а все остальные рассмеялись.

– Выходит, ты предпочел бы каждую пятницу отдавать свое жалованье женщине и быть в ее распоряжении днем и ночью? – проворчал Натаниел. – Хватит с меня и того, что боссы постоянно указывают мне, что я должен делать. Сейчас, без жены, все свободное время принадлежит мне и никому другому. Если я захочу провести ночь в пабе – клянусь Богом, я сделаю это и не буду ни перед кем отчитываться.

Многие утвердительно закивали, а Саймон заметил:

– Но женщины не просто управляют кладовой. У них есть ключик и к другому важному месту.

– Тут все принадлежит рудной компании, – сказал Эдгар. – Так что есть леди, которые возьмут жетон за время, проведенное в их постелях. Красивые набожные женщины. Для них это просто приработок. И я могу указать тебе на них, если… возникнет необходимость.

Мужчины заухмылялись. Саймон не мог делать вид, будто шокирован подобным предложением в деревушке Тревин. В конце концов, что в Бомбее, что в Бирмингеме – все одно и то же.

– Великодушно с твоей стороны, но вряд ли я могу стать постоянным клиентом, – ответил он. – Не хочу, чтобы вся деревня обо мне сплетничала.

– Значит, ты хочешь здесь осесть, – заметил Натаниел.

– Господи, нет! – вырвалось у Саймона. – Однажды я уже «осел» за баррикадой с моей «мартин-генри» и коробкой патронов. Я также «осел» на месяц в Индии – со швами на ноге и лихорадкой.

– После этого жена покажется отдыхом на побережье, – заметил Эдгар.

– Я не собираюсь переносить невесту через свой порог. – Даже если бы он не работал на «Немисис» – все равно не мог бы представить себя с одной и той же женщиной до конца жизни. Возможно, это осталось еще с юности, когда ему дали понять, что следует жениться выгодно и по расчету.

– Ах… – вздохнул Натаниел, окинув взглядом мужчин, скорчившихся от смеха над своими мисками. – Какая молодая девушка не посчитает это место брачным раем?

Саймон же вспоминал своих родителей, брак которых был устроен их семьями со всей заботой и нежностью военного вторжения. Они не испытывали друг к другу ненависти, его родители. Но после того как его мать произвела на свет требуемое количество наследников, они с отцом жили как добрые знакомые, иногда – даже и под одной крышей.

Он предусмотрительно оставил дом, пока на него еще не стали строить какие-либо определенные планы.

– Осел ты! – бросил Фред Натаниелу. – Женатые мужчины не живут вместе с женами в помещениях для холостяков.

Натаниел закатил глаза.

– Зато ты большой умник.

Саймон, как бы размышляя вслух, проговорил:

– Но если бы я все же женился, то мы могли бы провести медовый месяц у насоса, а потом… – Он умолк, так как раздался громкий смех шахтеров.

Ему нужна свобода, чтобы ездить куда угодно и отвечать только за себя одного. В Лондоне у него было несколько постоянных любовниц – богатых утонченных вдовушек, почти не задававших вопросов и ничего не требовавших. Например, графиня, потерявшая мужа после десяти лет супружеской жизни, но не имевшая ни малейшего желания найти ему замену… Или богатая дама, жившая на то, что осталось после мужа-торговца, умершего на Суматре от лихорадки… И Саймона, и его вдов их отношения вполне устраивали. О чем же еще мог мечтать мужчина?

– Представляю, как женские штучки свисали бы у нас с балок, – хихикнул Эдгар.

– Прямо напротив фланелевых кальсон Натаниела с протертыми на заду дырами, – добавил Фред.

Саймон рассмеялся, хотя почти не прислушивался к дружеской беседе. Что, если бы у него вдруг появилась женщина, принадлежавшая только ему одному? Такая, которой и он принадлежал бы безраздельно…

Саймон не ощутил ужаса при этой мысли. И, черт побери, он знал, что тому было причиной: Джек и Ева.

«Немисис» шантажом заставила Джека помочь им разорить преступного Рокуэлла и дала ему в помощницы Еву, дочь миссионера и бывшую учительницу, ставшую опытной шпионкой.

Джек не был сыном миссионера. Злобный и жестокий, этот парень родился в Бетнал-Грин и зарабатывал на жизнь сначала как боксер, потом – как телохранитель. Следующим его пристанищем стала тюрьма Данмур, но Джек вскоре сбежал оттуда, и вот тут-то люди из «Немисис», вонзив в него свои когти, вынудили его сотрудничать, чтобы уничтожить мерзавца Рокуэлла. В общем, не слишком подходящие условия для романтики. Но все же Ева и Джек безумно влюбились друг в друга. Всего несколько недель назад они поженились без лишнего шума. На свадьбе присутствовали только агенты «Немисис», а Саймон выступал в роли шафера.

Теперь Джек и Ева перебирались в Манчестер, чтобы основать там филиал «Немисис» и открыть школу для обездоленных детей.

Интересно, каково это – иметь то, что было у Евы и Джека? Что, если их брак не потеря свободы, а дружба и совместное стремление к общей цели? Может, именно теперь они стали истинными партнерами – во всех смыслах слова?

Странная боль поселилась в груди – словно порыв ветра проник в едва заметную щель в стене и охватил сердце ледяным холодом.

Саймон покачал головой. Увы, то, чем обладали Джек и Ева, было таким же редким явлением, как водяная лилия в разгар зимы: единственным, неповторимым.

А он, Саймон, вполне доволен своей жизнью и не станет терять время, думая о подобных вещах.

И все же холодная боль продолжала пульсировать между ребрами. Что-то должно согреть его. Но что именно?

– Саймон! – Эдгар помахал рукой перед его лицом. – Последние пять минут мы пытаемся добиться от тебя ответа. Пойдешь с нами в паб?

– Да-да, неплохо бы выпить, – кивнул Саймон.