1

— Р’оук, подъём! — голос учителя не просто резал уши, он врезался в мозг. — Р’оук, много дел!

Было раннее утро, но у Курана был свой взгляд на понятия рано или поздно.

— Р’оук, чтоб тебя альвы утащили! Ну-ка вставай.

А вставать рано именно сегодня никак не улыбалось. Р’оук — половозрелый отпрыск лесных эльфов небольшого роста, мелкокостной конституции предыдущим вечером решила испытать на себе все злополучные места достославного города Колтерна, что у неё если и получилось, то с натяжкой.

— Р’оук, дочь дубовых гнилушек, — маг продолжал разоряться почём зря. — Вставай, пьянь неразумная. Мало того что нализалась, как тролль халявного сусла, так ещё и хочет подниматься как голодный гадить!

«Да, тут либо вставать, либо дальше слушать словословия брюзгливого старикашки — с болезненным импульсом притопала мысль в многострадальную лопоухую голову. — Один хрен, что одно, что другое отдаёт мазохизмом»

Память живых существ, пластична, эластична, избирательна и неблагодарна. Притом, помним мы всё, вспоминаем то, что выгодно; забываем то, что постыдно; принимаем всё хорошее, как само собой разумеющееся; все трудности — как мемориал при жизни; а всё плохое как жертву, сравнимую с восхождением на костер. Ошибки? Какие такие ошибки? Не было их! И не будет. И нету.

Р’оук, спустившись из своей обители, увидела своего наставника не то что бы в плохом настроении, а в немного рассержено-разочарованном состоянии.

— Ну?

— Что?

— Можешь мне внятно и доходчиво объяснить вчерашнее?

— Честно?

— Желательно… — без особой надежды в голосе произнёс маг.

— Так получилось… — в голосе раскаянием и не пахло. Пахло перебродившими за ночь винными парами.

— Ты прекрасно знаешь, что происходит в городе… — маг осекся. Замолчал. Покачал седой головой. Пристально вгляделся в лицо страдалицы. Решил оставить разговор на потом.

Зря.

Воспитательные меры тоже имеют свой срок годности. И он очень не долгий.

В классе сегодня было нешумно, но душно. Да и классом помещение чуть больше курятника назвать было трудно. Скорее кабинет. Или кабинетик, где умещались два стола, верстак с инструментарием и эксклюзивной продукцией местного стеклодува, шкаф с книгами, ещё один шкаф с книгами, два ученика и другая полезная утварь.

Магистр окинул взглядом подрастающую надежду и опору магического сообщества. (В этом случае «надежда» — есть мечта, химера, фантазия,…а опора… и на болотах города возводят).

Ученики, общим количеством две штуки, общим весом с некрупного кабана, общим багажом знаний где-то между дрессированным медведем и другим дрессированным медведем, сидели за одним из столов.

— Зельеварение — одна из важнейших дисциплин, изучаемых всяким начинающим, не побоюсь этого слова, магом — без всякого вступления начал Куран.

Две пары глаз уставились на лектора. В одной паре отражались всё веселье ночи и все мучения утра, которые уже пришлось вынести и те, которые ещё предстоит пройти.

Вторая пара смотрела на мага с благоговением, плавно переходящим в поклонение, и горячим желанием знаний.

Первая пара принадлежала всё той же эльфийке.

Вторая пара находилась на худом лице, покрытом юношеским пушком, которое в свою очередь находилось на передней части головы, прикрепленной длинной тощей шеей к не менее тощему и длинному телу. Вся эта костляво- мосластая конструкция гордо именовалась Хони.

Хони абсолютно уверен в одном — он маг до мозга костей. Куран не разделял его уверенности, но взял его в ученики, сражённый упорностью барана и прилипчивостью пиявки. Молодой как бы маг всегда был причёсан (даже скорее прилизан), умыт, одет в вычищенную, отглаженную балахонистую рясу, которая делала его похожим на вешалку для злосчастной одёжи.

 

2

В классе висела тишина.

Шорох страниц.

Скрип перьев.

Тихое бульканье первых ласточек в изготовлении того, что по теории когда-нибудь кому-нибудь спасёт что-нибудь.

Еле слышный лепет пришепётываний.

— Р’оук, не причитай над припаркой, а читай заклинание…Хони, если не взорвалось, это не надо пробовать на себе… и на Р’оук не надо.…Нет, я тоже не хочу…что? Ну как? Не вкусно… ну иди-иди…тебе надо…

Зелья эльфийке если и удавались, то маг этого не помнил, точнее часть не помнил, часть не надо было помнить. А ещё лучше запретить, рецепт сжечь, пепел съесть. В общем, не получалось ничего путёвого. С заклинаниями дела обстояли ещё плачевнее.

— Ты делаешь всё не так, и я вообще не понимаю, как ты можешь считаться ученицей Магистра! — с непередаваемым самодовольством в голосе Хони заявил Р’оук, когда на заднем дворе ученики собирали то, что на занятиях им предстояло испортить.

— И что ты этим хочешь сказать? Ещё давай мне мозгомойку устрой! Я зубосчиталку устрою! Рожа, лопоухая!

— А ты себя в зеркало видела?

— Я — эльф, мне положено, а ты к тому же носатый и бородёнку-то выщипай, а то морда как плесенью заросшая.

— Да, я…

Хони замахнулся на Р’оук, но та, уйдя из-под руки, отвесила пинка под зад нерасторопному магу. Неожиданно резво Хони развернулся и схватил рубаху эльфийки. Вырваться ей не удалось. Но удалось вцепиться в него зубами. Мирное собирательство листиков было поспешно закончено. Парочка сцепилась, орала и визжала, кусалась и царапалась как пара помойных кошек в брачный период.

Драка закончилась с появлением магистра, причём, воители увидели учителя после того как очухались от Духовного удара, нанесённым самим магом.

Всклокоченные, помятые спорщики приняли более-менее вертикальное положение. Оба побитые, грязные, в траве, земле, в царапинах и ушибах.

— Вам ещё не надоело? А меня вы уже довели, — спокойно не повышая голоса, произнёс Учитель. — Пошли вон отсюда…

— Это всё она — Хони ткнул пальцем в физиономию эльфийки расцвеченную красными пятнами, грозящими в скором будущем зацвести всем фиолетово-зелёным спектром. Лицо Хони напоминало морду дикого тигра — такое же грозное и полосатое. Правда, полоски были алые и вспухшие, — Она мне руку прокусила.

— Надо рот прополоскать, а то пронесёт — огрызнулась противоборствующая сторона.

— Да у тебя сегодня не то, что во рту, в радиусе трех метров всё дохнет и это только от запаха.

— Рот закрой, зубы выбегут — не соберешь.

— Пошли вон отсюда — вкрадчивый тон Мага не произвёл должного впечатления. Парочка поглядывала друг на друга с азартом кулачных бойцов.

— До вас, что туго доходит! Сдулись отсюда оба, покуда не позамораживал вас всех к чёртовой матери. Одним идиотом больше, одним меньше…

Азарт улетучился.

Магов злить нельзя. Можно злить только Хони.

Ученики стояли пред грозным взглядом Магистра как два нагадивших и пойманных с поличным кота. Затем, не сговаривавшись, дружно, почти строевым шагом пошли в сторону дома обдумывать боевые действия и смывать фронтовую пыль (грязь, глину, листья).

Маг остался в одиночестве на лужайке, укатанной по всем правилам укладчиков мостовой.

Он глубоко вздохнул. «Может успокоительное? Или парализующее? Нет, но то. Яд? Если только в воспитательных целях… или для меня…»

Маг вскинул руки вверх, застыл за секунду, впадая в транс. Мысленно нащупал Силу. Силу природы. Резко опустил руки, скороговоркой читая заговор. С кончиков пальцев побежала зеленоватая волна Энергии, яркой у источника и бледнеющей с каждым отрезком.

— Замечательно, пара часов и всё в порядке — себе под нос сказал маг и пошёл по тому же маршруту, что и пара баранов, по недоразумению считающаяся его воспитанниками (или питомцами, что ближе, по сути).

Вдавленные в землю травинки начали поднимать покорёженные листики. Цветочки осторожно, не веря своему счастью, поднимали многострадальные венчики, встряхивали лепестками и быстро, пока привалила такая оказия, залечивали всё, что сломалось и отращивали то, что отломалось. Вскоре полянка приобрела вполне зелёный и жизнерадостный вид.

«Что-то как-то день не задался с самого начала» — размышляла Роук, рассматривая в мутноватое зеркало свою физиономию. Зеркало бесстрастно отразило мордочку с заострёнными ушками, на которой праведным гневом невысказанной агрессии, светились глаза. Точнее, светился правый глаз, а левый застенчиво прятался под припухшим веком, уже засиявшим лёгким синеватым оттенком.

Р’оук посмотрела на умывальник, задумалась.

«Так, надо почувствовать Суть воды»

Дыхание стало поверхностным, мышцы лица расслабились, на весь облик снизошло умиротворение. В фигуре ощущалось единение со всем миром сразу.

Глубокий вздох. Левая рука запястьем к солнечному сплетению, кисть перпендикулярна к предплечью, правая кисть плашмя прижата к груди ладонью наружу. Ритмичное бормотание. На последнем слоге взмах вперёд… Умывальник в труху, зеркало вдребезги. Вода не замёрзла, а даже наоборот. Вытекла…Обидно и местами больно.

Теория есть основа и опора практики. Но одно с другим не всегда совпадает. Поправки, погрешности, отклонения играют свою негативную роль. Даже беря это в расчёт все-таки да, теория и практика едины. Но бывают исключения из правил, которые не подтверждают, и не опровергают. Просто ставят в тупик.

В то время, пока Р’оук упражнялась в убийстве рукомойника, Хони избавлялся от боевых меток в меру способностей и возможностей.

Что удивительно, отметины зажили. Исчезла болезненная припухлость, струпы присохли и начали отшелушиваться, даже шрамы начали бледнеть на глазах. Но как всегда есть маленькое но. Хони стал гордым обладателем ярко оранжевых полосок, что ещё больше сблизило его с представителями семейства кошачьих.

 

3

Город Колтерн возник давно и стихийно. Особой красотой и разнообразием архитектуры город не отличался. Зато отличался обилием трактиров, борделей, бродяг, грязных улиц, сточных ям и других прелестей торговых городов. А ещё этот город очень сильно отличался от всех других — разношёрстностью населения и коренного, и залётного. Даже трудно утверждать, что Колтерн принадлежал какому-нибудь одному народу. Здесь царил дух ну если не единения рас, то, по крайней мере, более-менее мирного сосуществования. В таверне, без особого труда, можно было встретить коренастых гномов, пропивающих навар с продажи своих товаров, по соседству с долговязыми эльфами. Люди не гнушались торгом с амбалоподбными ограми, да в прочем торг в этом городе не прекращался никогда. Продавалось здесь всё: от древесины до золота, от доброй улыбки до податливого тела, за определённое количество золота можно даже было купить себе друзей, или нажить врагов. Купить можно было всё. И продать тоже.

Днём город напоминал муравейник, населённый бешеными муравьями. Суета, крики, гомон, каждый куда-то, зачем-то, с кем-то, от кого-то. Все заняты. Вечер приносит долгожданный покой. Те дела, что делаются после захода солнца, производятся в тишине, или шепотом, не повышая голоса. Прохладный морской бриз приносит долгожданную свежесть, уносит всю вонь, накопившуюся за день, охлаждает головы, даёт отдых телу. А ночь накрывает Колтерн бархатным одеялом звёздного неба, разливая в воздухе именно то, что поэтично называется запахом свободы, а в реальности амбре вседозволенности и безнаказанности.

Власть в городе теоретически назначалась Имперцами, фактически наместником был тот, кто умудрился продержаться на столь почётном посту хоть какое-то время (точнее, тот, кого не прихлопнули в первую неделю правления). Отношения между власть предержащими и населением складывалась по принципу «пока власть не начинает попирать права и свободы честного народа — власть имеет право на существование», такие простые добрососедские отношения.

— Почему пешком? — Р’оук вопросительно взглянула на Магистра.

— Потому.

— А на телеге не судьба? — брови эльфийки удивленно поползли вверх, придавая хитроватой физиономии совсем уж саркастичное выражение.

— За ваши заслуги, скажи спасибо, что не ползком. Прогуляться пару часов свежим утром, что может быть лучше? — с неменьшим сарказмом парировал маг.

— Мирно проспать эту пару часиков — тихо буркнула ученица.

Раннее солнечное утро ознаменовалось очередным ранним подъёмом, быстрой трапезой, «наградой» от Курана — прогулкой в город. Единственное, что порадовало это обиженная, надутая рожа Хони, по-прежнему раскрашенная под огра на тропе войны.

У Р’оук Колтерн особого восторга и почтения не вызывал. На вопрос, зачем её маг взял с собой, она получила прямой ответ. Кому-то надо таскать всю чепуху, которую маг набирает в огромных количествах. Вопрос, а почему она, а не Хони остался невысказанным, поэтому ответ канул в небытие.

Такая роскошь как крепостная стена со рвом полным акул городу не грозила. Но такое ощущение, что она была. Была она невидима, неосязаема, но слышима и обоняема. Гомон утренней торговли окатил путников, едва они вступили рыночную площадь.

Маг, как обученная ищейка, нёсся вперёд, а эльфийка, как послушный ишак трусила следом.

— Магистр мы сюда зачем? — подала голос Роук, когда маг сбросил темп и начал осматриваться.

— Да, так за всем понемножку, — последовал уклончивый ответ.

— Ясно, опять полдня проваландаемся, а потом потащимся своим ходом до дома? — вопрос повис в воздухе, там и растворился.

Маг со своей ученицей прошли, не глядя на ряды с мясом, рыбой, птицей, овощами, немного притормозили в винных рядах. В конных рядах он долго осматривал лошадей, о чём-то спорил с продавцом. Продавец был невысоким коренастым человеком с лицом, внушающим очень сильное уважение и к себе, и к товару, но на корню губящее доверие ко всем продавцам вообще. Пока шла беседа, Р’оук исподтишка прикармливала близстоящую лошадку горбушкой, взятой с собой в дорогу. Лошадка была худая, изящностью и длинными ногами не отличалась, но была довольно добродушна и с удовольствием ела предложенное лакомство.

— Ну не видишь не лошадь, ветер крылатый, ты посмотри, какая стать, какие ноги, какие зубы! — эльфийка услышала пронзительный голос торгаша буквально над ухом. — Не лошадь — пегас, только без крыльев. В горах прыгает как козёл, в степи, что дикая лань, а в лесу что могучий тор.

После этих слов в глазах мага засветился редкостный скептицизм, Р’оук посмотрела на продавца с удивлением и жалостью зрячего перед калекой. В глазах коняжки засветилась неожиданная гордость, приправленная недоверием и лучиком надежды.

Учитель подошёл к скотине. Обошёл её кругом. Заглянул в уши, в рот, погладил по шкуре.

— Согласен, зубы хорошие,…а может что-нибудь поживее? А то по виду отходную по ней играть придется скоро.

Эльфийка исподлобья взглянула на мага.

— Может, возьмём?

— Бери, моя сладкая, бери, за полцены отдам! — обрадовано заверещал продавец.

— Да она сдохнет, не успеем за город выехать!

— Не сдохнет — насупилась эльфийка. Судя по виду, была полная готовность ученицы если не на рожон, то в бутылку залезть.

— Полтина и она твоя! Лошадка красавица! А умная! Как я!

— Главное, чтобы прилипчивая, такая как ты, не была, — недовольно заметил маг, — а мозги для скотины не так уж и важны.

— Седло отдам! Узду отдам! Подковы не сниму!

Маг посмотрел на Р’оук. Вся фигура была олицетворением упрямства и желания получить требуемое, чего бы оно ни стоило. Перевёл взгляд на клячу. Лошадь была заморенная. Её же фигура выражала победу жадности над голодом. Животину стало жалко.

— Ладно! Держи свои медяки. Седло со сбруей не забудь. А ты забирай свою клячу и нянькайся с ней пока она копыта не откинула.

Уже втроём компания двинулась вглубь рынка. Шли довольно долго. Зашли довольно далеко. Зазывалы попадались реже, открытых прилавков практически не было. Всё чаще шныряли маги в длиннополых балахонах; попадались шаманы огров, обвешанные амулетами, с посечёнными ушами, татуированные как …как огры. Были и не столь колоритные прохожие. Но Р’оук инстинктивно напрягалась рядом с такими встречными. Веяло от них опасностью. И не просто веяло, а несло как из выгребной ямы.

Путники остановились у неприметной двери. Маг постучал.

— Мне подождать?

— Нет. Привязывай лошадь и пошли.

 

4

Это была лавка. На её двери можно было повесить табличку «Всё для магов и от магов». Небольшой домишко, казалось, состоял из одних полок. Полки были повсюду. Даже под потолком были приспособлены пучки, веточки, верёвочки, котелки, узелки, в общем, то, что можно повесить, и что при падении не наделает много шума и много грязи. Всё бьющееся, льющееся, жгущееся, растворяющееся, могущее нанести хоть какой-нибудь урон, (даже теоретически) стояло на стеллажах налитое (насыпанное, наложенное, запихнутое) в колбочки, баночки, бутылочки, пузыречки.

— О, Куран, наконец, и ты, вот уж не ожидал! — донёсся голос из глубины зала. А потом появился сам владелец лавки. Это был человек. Довольно крупный и по росту и по телосложению. Черноволосый и черноглазый, с аккуратно выстриженной бородой. Свободная ряса создавала впечатление рыхлости и упитанности, но в движениях угадывалась сноровка и уверенность, несвойственные тучным людям.

— Рад тебя видеть, Батр.

— Ты по делу или так, поболтать?

— Как вижу, дела у тебя идут неплохо. Склянок всё больше, места всё меньше. Пора тебе перебираться туда, где попросторнее.

— Дела-то делами как шли, так и идут, — Батр стрельнул глазами на эльфийку — что, так у себя и держишь? В учениках или как?

— Ну вроде того…

— Вижу метод кнута и пряника в действии. Что натворила? Рясу порвала или подпалила чего лишнего? Помнится, нам в академии обычно по горбушке, да и то несильно. А тут прям светоч, а не лицо. Что, довела?

Эльфийка смутилась. Заострённые кончики ушей полыхнули багрянцем, потихоньку начавшим заливать всю физиономию. Маг пришёл на выручку:

— Они сами справляются. А рясу носить не хочет. Экономлю вовсю.

— Они? Ты что приют открыл?

— Да, нет. Мальчишку взял на обучение. Вот они и выясняют кто главнюк, а кто говнюк. Один постоянно в бутылку лезет, а вторая — Куран кивнул на ученицу, — кроме как кулаками разбираться не умеет. Может, поубивают друг друга, чтобы мне руки марать не пришлось. Ты мне Манускрипт привёз? — резко сменил тему маг. Он пристально посмотрел на бывшего ученика. Батр замялся. Запустил пятерню в волосы.

— Неспокойно сейчас.

— Здесь всегда неспокойно. Спокойно будет после того, как тапки скинешь, и то если разупокаивать не станут. Так что? — Куран начал сверлить подозрительным взглядом продавца.

— Не здесь неспокойно. Здесь как всегда. Пока как всегда, — Батр поднял глаза — Имперцы охоту открыли…

— Они её и не закрывали — отмахнулся маг — не поверю, ты один из немногих, кто сбежал от этих бешенных фанатиков в ТУ НОЧЬ, не смог достать то, о чём я тебя просил?! — он начал терять контроль над собой, и добавлять громкости и так в звучном голосе.

— Тише, тише. Не надо повышенных тонов, — неожиданно твёрдо ответил Батр. — в столице, сейчас не то, что небезопасно находится, там просто нереально существовать. И это не шутка.

— То есть как? — опешил Куран. — Даже для тебя?

— Да, даже для меня. У Имперцев поддержка… — он резко замолчал, повисла звенящая тишина.

— Маги. — Закончил маг за собеседника.

Р’оук попеременно смотрела то на одного то на второго, ничего не понимая в происходящем. Своего наставника она впервые видела в таком состоянии. Радость встречи бывшего ученика сменилась недоверием и гневом. Как прозвучало последнее слово, маг сник на глазах. Из Магистра он превратился в уставшего от жизни старика.

«Опаньки, а дела-то фиговенько у нас идут» — мелькнула мысль в эльфийской голове.

— Продались всё-таки… Кто?

— Не знаю. Пытался узнать, но пока результатов нет.

— Может, подождём, пока они сами вылезут? — подала идею Роук.

— Когда они «вылезут», нам желательно зарыться поглубже — Батр недовольно смерил взглядом эльфийку.

— Мы и так глубже некуда. Глубже только двенадцатиперстная кишка. Бегать тоже не вариант — маг осёкся, — а мне что делать? Ты раньше сообщить не мог?

— Ну не всё так плохо. Манускрипт сейчас недоступен. Даже примерно не могу сказать, где он. Но можно найти копию. Точнее её части. Провести подготовку. А потом…

— Что потом? — Куран перебил бывшего ученика — Мне нужен мой Манускрипт. Без него смысл исчезает полностью.

— То есть как? Мы в полной заднице, — подала голос Р’оук. Она закатила глаза и приняла классическую позу занудливого лектора. — Пока не знаю в какой. Есть рецептик как из неё выбраться, но без книжульки, где записан рецептик, и которая находится в ещё более глубокой заднице, притом не известно в какой, ничего сделать не можем.

Наступила тишина. Тишина с оттенком неприятного удивления и плохо сдерживаемого гнева.

— Надеюсь, не ты её выражаться учил?

Маг вышел из ступора.

— Это не книжулька! — брызгая слюной, набросился Куран на Р’оук, — Это Манускрипт! Это! Мой! Манускрипт! — чеканя каждое слово, проорал маг.

— И незачем так орать, не глухая — спокойно парировала сама невозмутимость.

— Батр, я её сейчас убью, — тихо, в полголоса сказал магистр, — просто возьму и убью.

— Э, не надо, ты на неё уже столько нервов истратил. Пожалеешь. Успокойся, одна часть копии у меня есть могу отдать.

— Спасибо за одолжение — кисло ответил Куран, — ты, что думаешь, у тебя был другой выход.

— Откуда она у тебя? — резонно спросила Р’оук.

— Я дал. На хранение.

— А сколько их вообще?

— Пять. Но без Книги…

— Они бесполезны. Эту песню мы уже слышали.

Батр расстегнул рясу и достал небольшой свёрток. Маг посмотрел на него с тёплой улыбкой.

— При себе?

— А как же? Опасно выкладывать. Сопрут ещё.

В лавке они задержались ещё ровно столько времени, сколько потребовалось магу для выбора травок, зелий, реагентов, и другой магической ерунды.

 

5

К Колтерну помимо огромного рынка и крупнейшего порта прилагались таверны, трактиры, одним словом в этом городе можно было удовлетворить любую потребность, насколько извращенной она не была. Потребности в основном были простые как дубина в руках огра. Пожрать, попьянствовать, удовлетворить потребности в ласке от лиц противоположного пола. Каждый, кто посещал этот город, оставлял в своём сердце дух вседоступности и вседозволенности.

Особое место на лице города занимала таверна с не самой отвязной репутацией, но с говорящим названием «Мохнатый гном». Основной достопримечательностью этого места был хозяин таверны — трактирщик Бруф. Сама таверна представляла собой средней величины (до усадьбы далеко, но от лачуги отрыв солидный), деревянное двухэтажное здание. Первый этаж занимали общий зал, кухня, кладовая, второй этаж предоставлялся в распоряжение нуждающимся в ночлеге клиентам. Обстановка в зале была простой, но добротной. Дубовые столы и лавки, частенько чадящий камин, и обиталище трактирщика, барная стойка на невысоком постаменте.

В таверне «Мохнатый гном» на удивление было тихо. Даже было слышно, как садится пыль на дощатый пол. В воздухе помимо пыли витал аромат дешёвого пива и вчерашней попойки. За стойкой стоял, свежий как утренняя роза (что тоже было как минимум необычно), гном Бруф, он же хозяин заведения, он же буфетчик, уборщик, вышибала и, не редко, собутыльник.

Бруф — почтенный представитель гномьего народа. Ростом невысок, фигурой коренаст, плечами могуч, волосатостью не обижен. Крупные черты широкого лица выражали вселенскую печаль. Взгляд хитрых глаз, укрытых кустистыми бровями, светились грустью

— Приветствую Жителя Гор! — просияла Р’оук, как можно просиять при виде недавнего собутыльника. Гном перевёл взгляд из никуда на вошедших.

— О, Роук, Куран. Рад видеть — немного удивлённо, но с оттенком тоски в утробном голосе произнёс Бруф, — что хотели? Поесть-попить? Выпить-закусить?

— На первом остановимся, — маг невольно усмехнулся — а то практикующий маг, как транспорт, кое-кому не по статусу. По крайней мере, не два раза за неделю.

— Я же тебе говорил, оставь эту пьянь, где лежит — лицо гнома расплылось в ухмылке, — проспится, сама приползёт.

— Ага, приползёт она…

— Ничего, если я здесь тоже нахожусь? И не в таком свинском состоянии я была, как вы здесь расписываете.

— Согласен, — Бруф преувеличено кивнул — до третьей кружки была не в свинском, а после пятой ууууу. Ты сама хоть помнишь?

— Да, помню — набычилась эльфийка.

— Со слов очевидцев? — ядовито поддел маг — А насчёт еды как? — Куран напомнил о цели своего появления.

Обычно шустрый и говорливый гном производил впечатление вмурованной в мостовую мухи.

— С тобой что случилось, уважаемый гном. На пиво пошлину наложили? Или Колтерн всем населением пить бросил?

— Бросят они, жди. Не в том дело, — покачал головой гном. — Брат приехал.

— У тебя брат есть? Вот не подозревала. Такой же, как ты? Тогда понятно, конкурент, которому в пиво не нагадишь.

— Ему я бы не только в пиво нагадил. Если бы мог, — глубоко вздохнув, он достал три глиняных кружки, тарелку с неровно порезанными кусками мяса и хлеб.

— Да, братская любовь так и плещет.

— Понимаешь, — наливая пиво по кружкам, продолжил гном — он берсеркер.

— Понятно, — маг дёрнул плечами — и что? У вас это нормально.

— Кому понятно, кому и нет. Давайте как-нибудь с подробностями. Я всё еще присутствую.

— Ты вообще, что про гномов знаешь?

Куран обратил на Р’оук строгий взгляд.

— Гномы — это гномы. Они бородатые, коренастые и сильные. Вот. И они много пьют. Например, Бруфа никто не перепьёт. Я пыталась.

— И это всё?

— Они в горах живут. И не в горах тоже живут. А что ещё про них скажешь?

— И вот чем она на занятиях занимается? — задал вопрос маг и сам на него и ответил, — спит, бестолочь. В одном ты права — гномы есть гномы. Они выносливы, силой обладают, если не великой, то гораздо превышающей людскую, а с эльфами — маг взглянул на Р’оук — особенно с некоторыми представителями и сравнивать нечего. Они Дети Гор.

— А почему дети гор?

— Есть легенда. Гномов породили Горы. Они даровали своим Детям несокрушимость гранита, подвижность ртути, силу селевого потока, неукротимость огня недр и чувство Души Металла. Гномы, правда, не все, способны изменять свою плоть. Они могут стать твёрже камня, а некоторые приобретают текучесть ртути, но это очень редко, на моей памяти не одного не было.

— И это берсеркеры? Это же прекрасно!

— Не перебивай. Тем более, когда не права. Это мезоморфы. А берсеркеры способны в бою впадать в так называемую «боевую ярость». Она затуманивает разум, тело работает на чистом адреналине, боец становится воплощением, выражаясь фигурально, живого огня. Престают существовать понятия боли, усталости, холодного расчёта, остаётся только ярость, жажда крови, боя.

— А они могут быть одновременно и тем и другим?

— Чем и чем?

— И мезоморфом и берсеркером?

— Нет. Ни в коем случае. При мезопереходе требуется высокая концентрация, а при впадении в состояние берсерка с точностью да наоборот. Это просто гибель бойца в любом случае. Ещё следует отметить, что берсеркеры бывают контролируемые и безконтольные.

— Аж заслушался, — проговорил гном, — тоска по своим что- то одолела.

— Да все-таки ты доходчиво объяснишь, что с твоим братом не то?

— Так вот. В нашей семейке он старшенький. Гордость семьи. Тьфу, на него. Боец. Защитник. Идиот с мозгами набекрень и с секирой наперевес. А я паршивая овца.

— Это почему ещё? — искренне удивилась Р’оук.

— Не понятно, что ли? Не боец я. А родичи, не знаю, до какого колена, бешеные дуболомы. А я торговец. Не по мне вся эта боевая премудрость. Не моё. Что скажешь — позор всего рода.

— И что?

— Вот сейчас братишка, не знаю, почему пришёл. Не верится мне, что он соскучился. И то ли с контролем у него проблемы, то ли ещё что похуже. Что конкретно — не знаю. Одни догадки.

Гном замолчал. Вздохнул. Единым махом осушил кружку.

— Припёрся ещё, как плитой гранитной стукнутый, он, правда и так стукнутый, а тут тихий, спокойный, и, что больше всего пугает, вежливый. Ходит как собака побитая, в глаза заглядывает. Ох, не к добру это. Не к добру.

 

6

Из города троица вышла, когда солнце переползло зенит и тихо покатилось к краю горизонта. Чистое небо заволокло дымкой туч. Буйство грозы прекратилось и переросло в мелкий не по-летнему сеющий дождь. Путники по виду напоминали мокрых мышей вынужденных иммигрировать в соседний погреб.

Р’оук, сдув с носа каплю дождя, тихо про себя порадовалась, что на этот раз не она тащит на себе поклажу. Вот ещё её кто-нибудь потащил.

— Куран, у меня вопросик к тебе образовался. Я на счёт Имперцев. И что-то мне подсказывает, что ничего хорошего ты мне не скажешь.

— Про них вообще мало кто что-нибудь хорошее скажет, если разве что придумает, — Куран стряхнул капли дождя с капюшона, — что тебя интересует?

— Давай по порядку.

— Ты в курсе, что страной управляет Император.

— Ну да, не вчера родилась.

— Позавчера? — не удержался Куран — опорой и поддержкой власти были Маги и Церковники. Эти две группировки даже в черные дни для страны находились по разные стороны баррикад. Для того, чтобы осуществлять контроль над ними, был создан орден рыцарей. Импрецы. Они следили за равновесием сил, пресекали козни и распри, способные сдвинуть равновесие в одну из сторон.

— А почему они открыли Охоту. И что за Охота?

— Ну, точно не за белками — грустно усмехнулся маг, — после той Ночи, когда был вырезан практически весь цвет магического сообщества, они видимо решили добить тех, кто ещё жив. — Маг замолчал.

— А что за Ночь? — осторожно поинтересовалась эльфийка.

Глаза Курана подёрнулись дымкой, на лице отразилось физическое страдание.

— Они ворвались в академию после полуночи. Глубокая ночь. Спали все. Вырезали всех. Как стадо баранов. Мы просто не успели ничего сделать. Не ожидали. И детей, и стариков, все для них были опасны, — маг замолчал. Подставил разгоряченное лицо струйкам воды. Прерывистый вздох. — Спаслись единицы. Кто-то случайно. Кому повезло. Кто-то отбился, и кроме своей шкуры никого не смог спасти.

Шорох дождя заглушал дружное шлёпанье путников. Никто не нарушал тишину. Каждый размышлял о своём, но складывалось впечатление, что все молчат хором.

Шли долго. Медленнее, чем обычно. То ли из-за дождя и плохой дороги, то ли из-за грустных мыслей и печальных открытий. Даже лошадке, всё ещё безымянной, передался печальный настрой. Она тихо шлёпала по лужам, неся на себе поклажу, и, как ни странно, ни о чём не размышляла.

 

7

Начало темнеть. Уже показалась живая изгородь. Свечки пирамидальны тополей как гвардейцы почётного караула встречали путников. Маг напрягся. Р’оук как шилом кольнули. Лошадка встала как вкопанная. Что-то не так. Р’оук переглянулась с магом. Все замерли, казалось, что даже капли дождя замедлили своё падение.

Прижавшись к живой изгороди, маг и эльфийка двинулись вперёд. Было тихо. В воздухе витало напряжение. Р’оук просочилась за ограду. Глазам открылась плачевная картина. Окна разбиты, трава укатана, дверь тоскливо свисала на одной петле, у крыльца следы неудавшегося поджога.

Протяжный рык мага вывел Роук из ступора.

— Никого. Ушли. Торопились. Выродки имперские.

— Учитель, Хони нет.

Маг побледнел, бросился в дом. Р’оук побежала вокруг дома. Куран, с перекошенным злобой лицом, носился по дому усугубляя и без того немалый беспорядок. Первый этаж, лестница, под лестницей — никого.

«Неужели опять. Всё по кругу. Его-то за что? И магом пока трудно назвать».

— Хони! Отзовись!

«Утащить не могли, зачем он им. Я им нужен. А если…нет».

Эльфийка судорожно носилась по двору. Выбежала в сад. Почему-то ей стало страшно. Страшно не за дом, не за мага, а за Хони. Он в сущности безобидный, только туповатый, но за это не убивают. Паника всё глубже и глубже вонзалась в мозг. Окутывала липким одеялом беспомощности всю сущность, разум, душу. Она оббежала сад на два раза, когда услышала Курана.

— Р’оук, сюда, живей! Нашёл!

Она понеслась на зов. С каждым шагом липкий ужас понемногу расслаблял свои объятия.

— Живой? — с надеждой в голосе, спросила эльфийка.

— Не очень, помоги вытащить на воздух.

— Где орясину отыскал?

— В учебном кабинете.

В кабинете был хаос. Обрывки бумаг, стекло, разлитые реагенты, сорванные шторы.

— Искали что-то, — сделала вывод эльфийка, — а герой наш где.

Хони лежал практически у входа. Видимо пытался встретить «гостей», но они в серьёз его не приняли. Просто вырубили и швырнули в сторону.

— Вроде тощий, а тяжёлый как колода, — проговорила Р’оук, когда общими усилиями с определённой долей заботы доставили Хони на крыльцо. Р’оук вопросительно посмотрела на Курана.

— Ты его будешь лечить?

— Ну, да не потащим же мы с собой эту дохлятину, лучше, когда он ножками пойдёт.

Маг похлопал его по щекам. Вылил на голову Хони кувшин воды. С протяжным воем, больной открыл глаза. Сфокусировал взгляд на участливом лице учителя.

— Ты как не тошнит? — маг помахал перед его носом рукой, — пусть пока посидит, а мы с тобой будем собираться.

— Подожди, а колдовать над ним не будешь?

— Нет. А надо?

— Ну, он вроде как ранен.

— Сам оклемается. Ему же не впервой шишки собирать.

— А куда мы собираемся?

— В дорогу.

— А зачем?

Маг резко повернулся к Р’оук, в голосе послышалась почти злоба:

— Ты что, не понимаешь? Кто здесь был вернуться обратно. Сначала идём до Колтерна, а там уже посмотрим.

Эльфийка кивнула и пошла за лошадкой, тихо радуясь прекращению дождя. Собирались быстро. Сборы в дорогу проходили под девизом: «только самое необходимое». И этого необходимого набралась порядочная куча. Хорошо, что, если не всё, то большую часть барахла было на кого сгрузить.

Р’оук насторожилась. Со стороны сарая донёсся подозрительный шорох. Она осторожно подкралась к источнику шума. Шорох не прекращался, но добавились невнятные ругательства. «Маг — подумалось эльфийке, — ищет что-то. Надо сваливать. А то если не найдёт, искать придется мне, а я тоже не найду. Вою будет».

Хони всё так же сидел в позе жертвы террора, но уже с живейшим любопытством поглядывал на суетливые сборы. Маг вывалился из сарая. По локоть в грязи, по колено в соломе, но лицо святилось самодовольством. Нечто, приведшее мага в столь нехарактерное для него расположение духа, представляло собой посох. Но не тот посох, что используют путники на горных перевалах, и не тот, что используют в бою (хотя по виду, подходит и для того и для другого).

Высота посоха (если можно так выразиться) немного превышала рост мага. Древесина черного дуба, выморенная в растворе солей, высушенная в горнилах подгорного царства, обработанная руками Мастера Артефактора, как ни странно была матово-чёрной, как Истинная Тьма. Навершие представляло собой два крыла, обнимающие серый, такой же матовый как весь посох, округлый булыжник. Нижняя, утяжелённая делиром, украшенная затейливой резьбой, часть оканчивалась довольно увесистым заостренным наконечником.

В умелых руках бойца посох был довольно грозным оружием, каким может быть булава в руках мастера.

Но поистине животрепещущий ужас он внушал в руках боевого мага (судя по виду посоха, можно предположить, что боевые маги называются боевыми не только из-за владения разрушающими заклинаниями, но и способности применять посох как дробящее оружие)

Р’оук с уважением посмотрела на посох. Мысленно прикинула, сколько может весить дубина, окованная металлом, с булыжником на конце. Уважение сразу перекинулось на Курана. Это же мало такую махину таскать, так ею ещё и махать приходится. А старикан-то ещё ничего!

Искреннее почтение сменилось искренней обидой, обманутого в лучших чувствах эльфа: как барахло с рынка носить, так мы не можем, мы престарелые, а так — то пожалуйста!

Маг олицетворял удовлетворение вперемешку с нечеловеческой гордостью приправленное почти отеческой нежностью. Р’оук положила тюк на землю. Осторожно, чтобы не спугнуть эйфорию, подошла к Курану. Протянула руку к посоху. Гордость и эйфория сменились жадностью и ревностью.

— Руки, — прошипел маг, отодвигая посох от ручонок эльфийки, — руки убери.

— А что? Жалко.

— Да ты что! — притворно удивился маг, — Нет, конечно. Это же Артефакт! — отступая от Р’оук на недоступное для неё расстояние, преувеличено сказал маг.

— Жадность это, — резюмировала она с обидой в голосе и с немым укором в глазах. Эльфийка развернулась и с гордо поднятой головой пошла прочь от мага заниматься более насущными делами.

 

8

— Ты уже всё? Одежду положила? Еды много не бери, всё равно в городе будем.

— А лошадь вы откуда притащили? — подал голос Хони.

— Роук выклянчила себе новую игрушку. На этот раз хоть более-менее полезная. Только полудохлая она какая-то, видимо под себя подбирала.

Эльфийка промолчала. Скрутила рожу. Передразнила Курана. Хони показала кулак, красноречиво показывающий ученику, что поблажки закончились.

Покинули дом, когда время перетекло за полночь.

Последние облачка, как отара вальяжных барашков ушли за горизонт, открыв бархатную гладь ночного небосвода.

Осторожный месяц посеребрил дорогу, теряющуюся с тени деревьев.

Подавив тяжкий вздох, Р’оук помедлила, посмотрела на дом уже почти ставший родным. Остальные тоже приостановились. Мысль, посетившая Р’оук, казалось, постучалась ко всем.

Маг покрепче ухватил посох, резко взмахнул вверх. Навершие полыхнуло холодным перламутром. От посоха отделился маленький светляк. На пару секунд он завис в воздухе и с нарастающей скоростью понёсся к уже бывшему дому мага. По мере приближения к постройке, светлячок стремительно увеличивался в размерах и его границы размывались с каждым мгновением. В итоге до дома докатилась волна пламени, вмиг охватившая дом, ночь озарилась кроваво-красными всполохами бушующей стихии.

Всё произошло в считанные секунды. Роук даже не успела толком додумать мысль, мучающую неокрепший разум ностальгической тоской.

Благоговение Хони перед магом переросло в неконтролируемый экстаз. Его глаза, напоминающие средней величины яйца, метались от мага, к пожару и обратно.

— Ух…ты… — раздельно произнесла эльфийка.

— А то, — маг немного виновато улыбнулся, заговорщески подмигнул ученикам, — если там что-то и осталось, то понять что и зачем будет затруднительно.

— А можно мне? — хриплый голос Хони прозвучал практически в унисон с треском пламени.

— Нет, — безапелляционно произнёс Куран. Подумал и добавил. — Пока нет.

Буквально на глазах мощь огненной стихии начала стихать, оставляя после себя головёшки и золу.

— Быстро ты его — Р’оук потянула лошадку за узду, — пойдём уже.

Тихо дотлевало бывшее убежище мага. Все, удаляясь от дома, споро двигался небольшая компания. Холодный свет освещал долговязую фигуру Хони, укутанную в очередной балахон, высокую худощавую и чуть ссутуленную фигуру Курана, опиравшегося на посох неотражавший свет. Замыкали шествие Р’оук, тянувшая за узду тощеватую кобылку, недовольным пофыркиванием выражающую своё несогласие со своей долей вьючной скотины.

 

9

Чем короче ночь — тем мельче звёзды. Кажется, что небо трепетно оберегает свои светила, и в летнюю ночь, пронизанную животной чувственностью, тоже предаётся всепоглощающей страсти, убирая светила от жадных и бесстыдных взглядов случайных соглядатаев.

И едва начинает алеть рассвет, небо спешит скрыть звёзды до наступления следующей ночи, чтобы неохотно и ненадолго их выпустить.

Как ни торопились путники, в город они попали, когда на востоке засерели вершины гор, и, ночные светила, щедро рассыпанные по небосводу, начали таять, гася своё холодное сияние в преддверии зари.

Колтерн удивил своей сонной истомой предрассветного часа. Но даже в столь ранний (или поздний, для кого как) час город не был спящим, он скорее своей ночной аурой напоминал сон больного лихорадкой, вроде как бы и сон, но сон неспокойный, с вскриками, холодным потом, перемежающимися краткими периодами глубокого забытья. То тут, то там шныряли отдельные личности, толклись группки, решающие свои ночные дела. Соблюдая хоть какое-то подобие времени отдыха, тихо кто-нибудь кого-нибудь мутузил в уединённом уголке. А тот, кого мутузили, в свою очередь, старался сильно не орать, а так, тихонечко, в полголоса.

Протопав пару кварталов, путники свернули к таверне. Там было шумно. Даже не шумно, а громко. Для этого часа это было настораживающе.

Наскоро привязав лошадку спутники ворвались в таверну, ну если по существу, то не ворвались, шустренько вошли, не вызывая лишнего внимания. Внутри был разгром достойный сравнения с набегом диких огров на мирную деревеньку.

На своём месте остались только входная дверь и барная стойка, и то не вся. Боковая её часть была вломана во внутрь, про целостность посуды, заикаться не стоит. Зато проход от двери к барной стойке увеличился раза в три. Столы поломанной кучей жались к стенам. Там же находились лавки. Трагичности картине добавляли шесть трупов. Половина, из которых, была практически цела и опознаваема.

Но не разгром в таверне и не вид растерзанных тел повергал в шок новоприбывших.

Посреди зала был гном. То, что это был гном можно было понять только по невысокому росту, хриплому рыку, и голосу Бруфа, доносящемуся из-за стойки и вещающему о том, что крутящийся бешеный комок — это его брат и он должен остановиться, успокоиться и т. д.

При более детальном рассмотрении гном размахивал плахой (видимо куском лавки), и активные удары приходились в основном по тяжело экипированному человеку.

— Что-то неладно, — скороговоркой прошептал Куран. — он из него сам не выйдет.

Маг начал впадать в транс. Вот уже пошёл импульс. Маг начал ловить волну разума гнома.

Клич. Яростная волна безумной силы оборвала все проложенные магом мосты. Куран стряхнул отголоски силы.

— Р’оук, будь начеку. Он страшнее бешеного быка.

Куран выбросил вперёд руку с зажатым в ней посохом. Набалдашник практически коснулся обезумевшего месива из гнома и кучи плоти, когда-то бывшие человеком.

Слово Льда.

Импульс Силы, в который маг вложил не только всю свою мощь, но и резерв посоха, отразился от гнома и прошёл болезненным импульсом по нервным окончаниям мага. Он почувствовал, что его вывернули наизнанку. Всего и сразу. Глаза заволокло красной пеленой, в уши ударил мощнейший резонанс, хлынувшая из носа кровь окрасила в алый цвет землисто-серое лицо. Гном остановился. Оскаленный, грудь вздымается как кузнечные меха, окровавленные руки сжимают кусок древесины, бывшей когда-то частью лавки.

Боец перевёл взгляд на оглушенного мага, расширенные зрачки сузились, сфокусировавшись на жертве. Гном взревел. Крик леденил душу своей жаждой жизни. Чужой жизни.

«Всё конец»

Р’оук бросилась к магу и, преодолев вялое сопротивление, выхватила посох из ослабевших рук.

Кратко рыкнув, гном бросился вперёд. Сил Курана хватило только на то, чтобы увернуться и упасть безвольным мешком на пол.

Берсерк, на ходу, с едва заметной заминкой повернулся к магу, этой заминки хватило. Р’оук, размахивая благородным оружием как обыкновенной дубиной, в пару прыжков оказалась позади гнома. Зажмурив глаза, обрушила посох куда придется. Удар. Взмах. Со всей накопившейся дурью удар… замах…

— Р’оук! — хриплый голос мага, минуя уши, врезался в мозг, — дура, глаза открой! Замри!

Эльфийка замерла в позе профессионального косаря вначале сенокоса. Гном лежал вниз лицом. Рядом сидел маг. Он выглядел настороженно. Его опасения были оправданы. В непосредственной близости от него стоял своебразно-зелёный адепт мщения с посохом в трясущихся ручонках и с крепко зажмуренными от ужаса глазами.

— Куран! — из-за покорёженной стойки показался всклокоченный и бледноватый Бруф. — Как я тебе рад, — непослушными губами, но с явным облегчением в голосе пробормотал он.

Посреди зала в позе дохлой морской звезды лежал гном. Затылок гнома украшала кровоточащая рана.

— Братик, — без того бледное лицо Бруфа посерело. На глаза навернулась скупердяйская слеза. Он опустился рядом с братом. Закрыл лицо крупными короткопалыми руками. — Ваган! Брат… — плечи Бруфа начали подёргиваться. — Он… он же умирать пришел.

Гном поднял на мага глаза. Короткие ресницы обвесились каплями слёз. Кривые ручейки начали пробивать себе русла средь широкого лица.

Маг удивлённо посмотрел на Бруфа. Р’оук села рядом с гномом, обняла его за плечи.

— Может, оттащим его куда-нибудь? — выпалил отмерший Хони.

— Куда?

— Принято придавать тела Детей Гор своим прародителям, — без того низкий голос Бруфа звучал совсем глухо.

— Зачем? — Хони вопросительно посмотрел на учителя, — давайте в комнату перенесём.

— У тебя что, весь мозг в кашу превратился? — злобно прошипела Р’оук. — У некоторых понятие совести совсем отсутствует. Не видишь, у Бруфа брат умер… — Р’оук осеклась.

— А зачем его в горы? Ему что там легче станет?

— Хони, тебе не кажется, что ты уже глумишься над чужим горем? — не выдержал Куран.

Хони принял позу оскорблённой невинности.

— Ну, с чужой религией я не спорю, но если у вас принято раненых туда-сюда таскать, то это ваши проблемы.

Маг насторожился. Внимательно посмотрел на распростёртое перед ним тело. Нагнулся, нащупал пульс на короткой, мощной шее гнома. Осторожно, но с видимым усилием перевернул гнома на спину. Гном всхрапнул.

— Спит. — вынес вердикт Куран.

Бруф отнял руки от лица, подозрительно посмотрел на мага, перевёл взор на брата. В прищуренных глазах мелькнула тень раздражения.

— Вот, скотина, дрыхнет. А нам, значит, убирать весь этот могильник.

 

10

Колтерн, как ни удивительно, обладал самым маленьким кладбищем по сравнению с городами с подобной численностью населения. Официальный некрополис занимал площадь едва ли большую, чем кладбище маленькой провинциальной деревушки. И дело было не в низкой смертности населения. И не в малом количестве жителей на единицу площади.

Зато порт города имел полное право называться питомником плотоядных животных. Такое количество прикормленных акул нельзя было встретить на протяжении всего побережья. Едва на город опускалась ночь, хищные рыбы прибрежных вод начинали кружить по акватории, практически вплотную подплывая к пирсам, ожидая очередной кормёжки.

Не редки в городе (в основном близко к окраинам) и стихийно возникшие захоронения. Если бы кому-нибудь пришло в голову перекопать весь Колтерн, то костей хватило бы на то, чтобы вымостить мостовую средней протяжённости.

Наведение порядков в таверне «Мохнатый гном» шло полным ходом. В уборке участвовали почти все. Трактирщик Бруф пытался оценить ущерб, между делом собирая уцелевшую чудом посуду, но к чудесам природа была не расположена. По четким и ясным ругательствам без труда можно было пересчитать поломанные столы и лавки, а так же вычислить метод их утилизации с использованием естественных отверстий Имперцев, и непосредственного виновника разрухи — Орлана. Маг занимался сокрытием останков. Сокрывал он их в камине, с использованием заклинаний огненной стихии. Самая грязная работа по отмыванию от крови всех поверхностей досталась Р’оук, на вопрос: а почему не Хони Маг, молча, ткнул пальцем в бледно-зелёного ученика, мужественно борющегося с рвотными позывами.

— Куран, ты же маг? — натужно сопя, произнесла эльфийка.

— Да, и что. У тебя какие-то проблемы? — маг отвлёкся от обугливания чьего-то тела.

— Нет. А ты можешь устроить ливень?

— Ливень не могу, но вызвать волну — пожалуйста.

— А высушить можешь.

— Во-первых, не высушить, а осушить, это я могу, а во-вторых, ты к чему клонишь?

— Ну, если ты такой могучий, то, какого я здесь корячусь кверху задом?

— Ты мне ещё предложи мошек от вашей светлости Ледяным Хлыстом отгонять, — прозвучал ответ мага пропитанный сарказмом.

Р’оук выпрямилась, с натугой потянулась.

— А я не против, — сарказм мага остался незамеченным.

— Р’оук! — рявкнул Куран, — мой дальше, пока я…

Солнце уже было довольно высоко над горизонтом, но до высшей точки шествия светила ещё было далеко, а таверна «Мохнатый гном» блистала неожиданной чистотой. Внутри витал запах свежевымытой древесины, разносился ненавязчивый аромат жареного мяса, окна сверкали, пропуская солнечный свет. Вечные сумерки разделились на более явные отрезки суток. Стены раздвинулись, потолок стал выше, откуда-то взялось много места и пространства. Но по этому поводу никто особой радости не выражал. Кто по причине усталости и недовольства, кто по причине некрепкого здоровья и слабого вестибулярного аппарата, а кто в связи с освобождением площади от обстановки.

Две сонно-замученные, одна самодовольная, и одна озабоченная физиономии сидели за кое-как восстановленной стойкой и тихо наслаждались (в меру состояния душевного настроя) питьём (пивом) и едой (что нашлось).

— Бруф, теперь давай рассказывай по порядку и поподробнее. В деталях, желательно.

— А что рассказывать, прибить надо и тебя и твою шалупонь, что за тобой таскается. — Бруф раздражённо фыркнул.

— Эээ ты давай со словами полегче, — немного растягивая слова, пролепетала Р’оук. — А то я тебе если уши не откручу, то организм основательно попорчу.

Гном усмехнулся. Посмотрел на всклокоченную эльфийку, держащую кружку, как победный кубок. Посмеялся в полголоса.

Р’оук сделала грозное лицо, неверным жестом скрутила кулак гному. Привстала. Широкая ладонь гнома без особой натуги вернула неровно стоящую фигурку на место.

— После того как вы ушли, часов через пять, заваливает ко мне компашка числом в шесть рыл, вооруженных до зубов, и упакованных как подарок дорогой шлюхи. Ну, думаю, сейчас только на выпивке наколочу так, что неделю убытки считать не буду. А они прямым ходом к стойке. И морды серьёзные, аж мух налету замораживает.

Бруф отхлебнул из кружки.

— Как ты думаешь, что было дальше? — Бруф вперился в мага грозным взглядом.

— Я конечно не оракул, но уверена, что с выручкой ты обломался. И с мебелью, — Р’оук тихо прихрюкнула. — и с посудой. — пьяненько хихикая эльфийка опустила голову на стойку, и залилась тихим истерическим хохотом.

— Пьянь лопоухая. Ну, так что было дальше?

— Прямой наводкой попёрли ко мне. И ни здрасти, ни до свиданья. Сразу вопросы в лоб. А маг с эльфийкой были? Когда были? Куда ушли? О чём говорили? И дальше в том же духе. А я что. Чую дело не фиалками пахнет. В отказную пошёл. Один ко мне подлетел, тощий, по типу Хони твоего, давай руками махать. А дубина, братец мой, рядом сидел, прошлое обмусоливал. Как на грех. Чтоб ему. Ну, помахал бы дохлячок лапками, да и попёрся бы дальше по нужде. Ан нет. Вылетает это красноглазое безумие, хватает, что первое под руку попалось, и давай махать как мельница при шквальном ветре. Тощего просто размазало, даже вякнуть не успел. Остальное вы видели. И что? Этот горе-вояка спит, таверна порушена, и ещё ты со своим выводком.

— Говоришь, маг с ними был. — Куран оторвался от кружки, — описать можешь?

— Что ж не мочь, могу. Мелкий, ростом с Р’оук, тощий, в балахоне, в какие вы, маги наряжаться любите. Мордочка у него мелкая, крысиная, волосики жиденькие, беленькие. Возрастом как Хони, примерно, может постарше. А громилы — одетые в броню имперскую, да с эмблемами во всю тушу.

— Откуда бы здесь взяться магу, да ещё и молодому? Да их же перебили, — икнув, Р’оук вперила взгляд в мага. — значит не всех-то под нож пустили. И в вашем братстве крысюки ведутся.

— Да догадался уже, только кто?

— Может у Батра поинтересуемся. А то уж сильно он много знает. — Р’оук сдула пену.

— Батр? Вряд ли. Но надо пообщаться.

К таверне начали подтягиваться первые полупротрезвевщие ласточки, еле шевелящие ластами. Пришло время заканчивать с разговорами и разбредаться по комнатам.

 

11

Р’оук проснулась, когда солнце клонилось к горизонту, непрозрачно намекая на приближение ночи. Предоставленная Бруфом комната была самая верхняя. В общем, Р’оук спала на чердаке. Над головой — скошенная крыша. Выше только небо.

«Верхолаз, я им что ли? Как наверх — так я. Зато одна и про меня все забыли. Если бы не забыли — уже прислали Хони и препроводили вниз ещё часа три назад».

Эльфийка наскоро оделась, умылась, и справедливо решив, что завтрак в постель ей никто не принесёт, направилась вниз.

Спустившись вниз, Р’оук потопала по коридору, к лестнице, ведущей, к общему залу, откуда доносился, помимо гомона и шума праздной толпы, ещё и запах чего-то съедобного. Но дойти до вожделенной кормёжки ей так и не удалось. Из комнаты, где отдыхал Куран, высунулся как всегда прилизанный Хони, и тихим шипением подозвал эльфийку.

Комната мага была гораздо больше, чем конура, куда командировали Р’оук. Дискриминация налицо. Вполне комфортная кровать, тумбочка у изголовья, пара стульев. Обстановка дополнялась миленькими занавесками, и букетиком цветочков на окне, при более подробном рассмотрении оказавшихся раскрашенным пергаментом.

Вся компания была в сборе. Даже сверх того. Помимо мага и его ученика в комнате был гном, и это был не Бруф, но фамильное сходство схватывалось мгновенно, и различия тоже бросались в глаза.

Р’оук впервые встретила гнома такого размера. Ростом, практически с неё (Бруф, заметно ниже), широкие плечи и могучие руки выдавали в нём профессионального бойца. Развитая мускулатура наталкивала на мысль о кузнецах и наковальнях. Крупная круглая голова была умело перевязана белой тряпицей. Гном восседал на одном из стульев напротив Курана, который сидел на кровати.

— Примите мою горячую благодарность и признание маг Куран, — произнёс гном с той возвышенной интонацией, которой отличались благородные дома по всему Готтеленсу.

— Спасибо, но не за что. — маг склонил голову, — уж скорее мы должны принести Вам свою благодарность.

— Привет! Чего хотели? — Р’оук бесцеремонно прервала беседу мага с бойцом, чем заслужила недовольный взгляд Хони и презрительный взгляд от гнома, который решил не обращать внимания на досадную помеху.

— Уважаемый Магистр, не важно, что вы нанесли мне несущественную рану, но, скажу без ложного стыда, своим ударом вы меня вернули в мир благородства и разума, из мира хаоса и ярости.

— Слышь, гном, представляться не учили?

— Р’оук, не хами. Ваган, вы понимаете, такое дело, — замялся маг. — Это не я вас спас, не прерывайте, пожалуйста, вот ваша спасительница.

Маг встал, обошёл Р’оук, положил руки на плечи и пододвинул её к гному.

Ваган придирчиво осмотрел угловатую субтильную фигуру эльфийки, задержался взглядом на помятой физиономии окрашенной желтизной несошедших синяков.

Невольно усмехнувшись спросил:

— Куран, изволите шутить?

— Нет. За это я ручаюсь, она и меня чуть не покалечила.

Понимание того, что что-то происходит, но как-то всё мимо, у эльфийки оформилась довольно чётко.

— Ну да, я тебя вырубила. И что? Вроде живой и черепуха вроде работает, — Р’оук пожала плечами, плюхнулась на кровать. — Слушай, а почему у меня тюфяк соломенный, а у тебя матрас с периной?

Гном прокашлялся.

— Позвольте представиться, Ваган, старший сын…. Из клана….

— Куран, а я его, что сильно приложила?

— Да нет, не очень, гномы вообще выносливые, а этот особенно экземпляр.

— А чего он загоняет. И…

— Р’оук повежливее, — раздраженный голос Хони прервал тираду эльфийки.

Р’оук развалилась на кровати, закинув руки за голову.

— Да несёт он чушь откровенную. Кстати, я Р’оук, — она бросила в сторону гнома. — Можешь не выкать. Не обижусь. Ну, шандарахнула я его вон той булавой с булыжником сверху, — она махнула рукой в сторону посоха. — С ней маг носится как наседка с яйцом. И что из этого?

— Достопочтимая Р’оук, из рода Детей Леса… — начал было гном.

— Ну ни фига себе, что он выговаривает, — она приподнялась. — слышь, волосатый, ещё круче, чем твоя абракадабра. — не удержалась эльфийка от шпильки в адрес Хони.

— Я не волосатый.

— Ладно, лысый не заводись, ну я так понимаю Ваган? Да Ваган, это, ты которого из клана турнули? Ну, добро пожаловать в весёлый городок Колтерн! — Р’оук гыкнула. — Приём был горячий.

— О, ты права, Дитя Леса, руки мои уже обагрились кровью.

— Огонь им пухом, а дым гробом. — Куран взял слово. — Благодарить должны мы тебя. Это они за нами приходили.

— Всё-таки, я настаиваю, примите мою горячую благодарность, за то, что не обрекли меня на муку более страшную, чем смерть.

— Куран, дай ему уже что-нибудь погрызть из твоих запасов, пусть угомонится. Я знаю, у тебя есть такие забавные травки…

Куран прошёлся по комнате.

— Р’оук, он мог погибнуть. У него бы сердце разорвалось. В тот момент Ваган на девяносто долей состоял из адреналина. Просто предел был очень близко.

— Лады, не продолжай. Понятно. Ваган благодарность принята. Может, пойдём вниз. Там точно есть что-нибудь съедобное.

— Р’оук, тут такое дело, — издалека начал Куран.

— Магистр, позвольте мне. Надеюсь Дитя Леса, вы окажете мне честь и позволите присоединиться к вашей благородной компании, и помочь вам в вашей благородной цели. — румянец смущения слегка окрасил лицо гнома.

— Благородством так и пышем. А я здесь, с какого бока? Хочешь, иди, — подавив зевоту, донеслось со стороны эльфийки. — Мне какая разница. У нас Куран вроде как за главного. У него и спрашивай.

— Р’оук ты его спасла тебе, и решать, — Куран с улыбкой посмотрел на существо, развалившееся на его кровати. — По моему мнению, такой умелый боец в спутниках — это честь.

— Я принимаю ваши слова за согласие. — Ваган поднялся со стула. Стул жалобно скрипнул. — Благодарю тебя Дитя Леса. Моё почтение, Магистр. — И вышел из комнаты.

— А я? — наивные глаза Хони с немым вопросом уставились на закрывшуюся дверь.

— А ты — мебель. — С полным удовлетворением в голосе откликнулась Р’оук. Она резко села. — Кстати, что за «Высокая цель»? никто не подскажет?

— Цель всегда одна и мало кто поспорит с её величием — выжить, это для начала, а потом посмотрим.

 

12

В зале, несмотря на ночное сумасбродство, стояла привычная обстановка: гомон нетрезвых разговоров, резкие выкрики не особо спокойных посетителей, стук кружек. Даже отсутствие доброй части мебели, не повлияло на количество клиентов. Бруф, как всегда, носился по залу, разрываясь между барной стойкой, кухней и страждущими общения с хозяином заведения, по тем или иным причинам. По залу фланировали, как нагруженные ладьи, помощницы Бруфа, с поносами в руках, заставленными кружками и плошками.

За стойкой, обняв кружку, сидел понурый Ваган. Троица, во главе с магом двинулась к знакомцу. Куран и Хони сели по обе стороны от гнома, Р’оук, на правах почётного гостя, по-хозяйски, обошла стойку, пошуровала по полкам в поиске уцелевшей посуды, разлила вино по уцелевшим кружкам, метнулась на кухню, выклянчила кусок мяса, утащила хлеб и с видом лучшего охотника племени кочевых огров вернулась к друзьям.

— Ты чего хмурной, как суслик в период ливней?

— Эй, вы, ворюги кухонные, — донёсся со стороны кухни голос Бруфа, — есть захотелось, раньше, чем проснулись?

Он почти вприпрыжку подошёл к компании, увеличившейся на одного гнома и на сто пятьдесят килограмм живого веса.

— Ну и чего вы там нарешали. У меня к вам маленькая просьба…

— Бруф, Ваган пойдёт с нами, — не дал закончить трактирщику Куран. — У тебя какие-нибудь новости есть?

— Нет, с новостями пока глуховато, — гном покачал головой.

— А насчёт квартирования у нас как дела обстоят?

— Пока Р’оук пускай на чердаке остаётся, ты там, где поселился, там и живи, всё равно этот номер пустует постоянно — дорогой больно. А вот Хони твоего я к братцу подселю, туда как раз диванчик надо перетащить.

— Я себя, с вашими чердаками мышью чувствую. Летучей.

— Это почему ещё?

— Просыпаюсь под потолком.

Воцарилось молчание, фоном для которого служило дружное чавканье, практически в унисон. Когда со съестным было покончено, Хони, подчёркнуто молчавший последнее время, откашлялся, разрушил сытое удовольствие.

— Магистр, я, конечно, не хочу торопить вашу трапезу, мешая вашему пищеварению…

— Хони, ближе к делу.

— Я так думаю, что в ближайшее время нам следует нанести визит вашему бывшему ученику.

— Куран, а Хони, дело говорит, — поддержала ученика эльфийка. — Мы же к нему перед нападением заходили, да и пронырливый он больно.

— По-моему, вы заблуждаетесь, но заглянуть стоит.

— Если вы про этого хитромордого проныру, — встрял Бруф в разговор. — То к нему в первую очередь. И тряханите его хорошенько. Даже если Батр не причём, то много чего интересного узнаете.

— Ваган, ты с нами? — Р’оук посмотрела на задумчивого гнома.

— Конечно, Дитя Леса, я последую за вами.

— Слушай, Бруф, у вас все так замудрёно разговаривают? А проще он выражаться не может?

Бруф присел на стул.

— Понимаешь, в этом мире есть благородные, они умеют красиво говорить, знают толк в еде и одежде, требуют уважения по праву рождения. Это крепкие ветви достойнейших родов, пожинающих плоды славы своих предков. А есть такие как мы. Мы и говорим проще, и едим, то, что сами добудем, и рвёмся к земным благам в меру своих возможностей. Так что, привыкай. Все разные.

— И их что по-человечески выражаться не учат?

— Р’оук, просто прими всё как есть и не заморачивайся.

Бруф замолчал.

— Прошу прощения, что нарушаю вашу беседу, но не все высокорожденные сидят, свесив лапки на заслугах своих предков, — неожиданно резко, даже с оттенком металла в голосе, произнёс Хони. Эльфийка едва не подавилась кружкой, от такой тирады скромного ученика. Куран ухмыльнулся, Ваган поднял глаза на Хони и понимающе кивнул.

— Это как понимать? — вопрос Р’оук озвучил мысли всех присутствующих.

— Никак. — Хони покраснел от произведённого эффекта. — Как хотите.

— Отстань от него, — мягко осадил эльфийку маг.

— Бруф, а почему ты не такой, вы же одного куста яблочки? — любопытство Р’оук нашло другую цель.

— Ягодки, яблочки — это деревьям. Просто сразу было понятно, что толку из меня не выйдет. А вот он, — Бруф кивнул на брата, — опора и надежда. Только что натворил этот оплот надежд клана, не знаю. Может, скажешь?

— Нет. — Ваган вложил в краткое слово всё своё нежелание общаться на эту тему.

Р’оук сползла со стула, сыто потянулась.

— День партизана какой-то. Ну, долго ещё нутро ублажать будите? Пойдём уже.

— Ага, и мне работать не даёте, а ещё и вас оглоедов кормить надо. И кобылку свою навести, чистить её никто не станет

 

13

За порогом таверны город жил жизнью, мало чем отличающейся от того, что происходило внутри. Солнце уже клонилось к закату. Торговцы начинали собирать то, что сегодня не успели продать, для того, чтобы продать это завтра.

— Ничего не меняется. Даже хаос, есть величина постоянная и неизменная. По-крайней мере в этом городе. — Произнёс Куран, наблюдая бесконечную суету города Колтерна.

Со стороны компания выглядела довольно странно. Даже для этого города. Но в этом месте хотя бы не вызывала лишних вопросов.

Пожилой маг, убелённый благородными сединами, с профилем достойным чеканки монет, облачённый в дорогой, когда-то роскошный, но в данный момент изрядно поношенный плащ с глубоким капюшоном, шествовал, впереди опираясь на посох. Рядом с магом шел отрок. Ещё не муж, но уже не ребёнок. Светлые соломенные волосы были тщательно причёсаны, даже скорее прилизаны. Ряса, болтавшаяся на нём как на вешалке, как ни странно, была добротна, не носила на себе следов ветхости и старости. Она была новая. Чуть поодаль шлёпала, особо не разбирая дороги, эльфийка (впрочем, с эльфом спутать, было не трудно). Её гардероб особой примечательностью не отличался. Простая холщовая рубаха, заправленная в короткие штаны, выставляющие напоказ мосластые коленки, украшенные многочисленные синяками и ссадинами. завершал убор надетый на рубаху. Непослушные прямые волосы, вызывали мысли о гнёздах и нисколько не скрывали крупные, торчащие заострённые уши. Замыкал шествие гном. Самородок среди своего народа. С царственной осанкой, в одеянии достойном величайших владык. Богато расшитая рубаха из шерсти тонкорунных овец, штаны из лучшего сукна, сапоги из оленьей кожи тонкой выделки, намекали не просто на состоятельность владельца, а даже на довольно солидное богатство. Диссонировала со столь роскошным нарядом выражение лица гнома. Помимо некоторой мрачности проглядывала некоторая, совсем не гномья, неуверенность и трагичное разочарование.

— Р’оук, ты на мне дыру протрёшь, — не поворачивая головы сказа Хони. — если что-то мучает, ты уж скажи. Не держи в себе, а то лопнешь.

— Не лопну. И вообще я не на тебя смотрю.

— Врёшь.

— Вру. И что?

Хони помедлил, поравнялся с эльфийкой.

— Ты мне объяснишь, а с тобой-то, что не того? — пошла на второй заход Р’оук.

— Со мной? Ты адресом не ошиблась? Со мной всё нормально.

— Ты вообще кто такой? Бывший принц? Или как там у вас, у людей: сына большого дуба?

— Если уж на то пошло, то не дуба, а шишки, но к деревьям ты всё-таки поближе будешь, Дитя Леса.

— Ты мне уши не заворачивай. На склоку не надейся. Так кто ты?

— Я Хони — ученик мага. А что подзабыла?

— Это я знаю. Давай начистоту, — эльфийка нахмурилась.

— В каком смысле «начистоту»?

— В самом прямом. Где ты родился? — Р’оук решила зайти окольными путями.

— В Готтеленсе.

— Готтеленс — это материк, мы все на нём родились. А по точнее.

— В Империи.

— Даа, — протянула эльфийка, — тяжёлый случай. А кто твои родители?

— Люди, — дело запахло откровенным издевательством.

— Понятно. А кто они? — Р’оук решила замучить ученика своим упорством.

— Р’оук, оставь его в покое, — не выдержал Куран, решив, что на сегодня стычек достаточно.

— Не отстану. Давай выкладывай кто ты? По-хорошему прошу.

— Р’оук, отвяжись. Ты уже учителя нервировать начала. Прилипла как смола к подмётке.

Р’оук обиженно вздохнула. Подумала и решила отложить удовлетворение своего любопытства на неопределённое время. На ближайшее неопределённое время.

Часть рынка, где находилась лавка Батра, встретила путников лёгким запахом гари и подкопченными домами.

Лавки на своём привычном месте не было. Зато было большое чёрное пятно, кучи сажи, золы и недогоревших головешек. Стены близстоящих зданий были в разной степени погоревшими, где просто подкопченными, где тщательно обугленными.

— Сгорел, — тихо сказал Хони. — Или сожгли.

— Сгорел он. Ага, жди, — со злобной иронией сказал маг. — Сбежал, сукин сын.

— Сразу видно, кто кого учил, — Р’оук подошла к пепелищу, — давненько уже. Угли почти остыли.

— Да, понятно, что не полчаса назад, — фыркнул маг.

Р’оук прошлась, по тому, что раньше было домом.

— Куран иди сюда.

Осторожно, стараясь не поднять клубы сажи и золы, маг подошёл к эльфийке, сидевшей на корточках возле обуглившегося тела.

— Кажется, не только нам он в суп нагадил.

— Не похоже на Батра. Да и не должен труп остаться.

— Это почему? Он что в огне тает?

К трупу двинулись Ваган и Хони.

— Магический огонь пожирает всё. Остаётся самый минимум. Или ты думаешь, что он здесь с дровами и огнивом корячился?

— А если это не он поджог устроил?

— Тогда бы много чего ещё тлело, — вмешался Хони. — Пол улицы примерно.

— Магистр ваш друг был женщиной? — Ваган носком сапога повернул череп, на обгоревшем ухе красовалась крупная закопченная серьга, богато украшенная ажурным плетением металла.

— А смотрю маловато для Батра, он хоть бы кого покрупнее поймал огра или гнома.

От вида трупа и осознания того, чей это труп всем стало как-то не по себе.

— Беспринципные у тебя ученики, — Р’оук отодвинулась от тела, — не перед чем не останавливаются. Интересно, все у тебя такие?

— Нет. Видимо, не для нас это устроено. — Куран взглянул на эльфийку, — Вообще-то ты у меня тоже в ученицах числишься. Не смущает?

— Я-то ладно. У тебя есть Хони, вот это удивительно, он же мухи не обидит — промахнётся.

— Р’оук не начинай. Не время. Потом как-нибудь свару устроите.

— Учитель, а может нам стоит отсюда уйти побыстрее?

— Зачем? Скорее, те от кого бежал Батр, уже в мире лучшем, и всё благодаря нашему почтенному спутнику. Меня больше интересует, куда делся этот засранец.

— Куран, всё равно, стоять здесь, особого смысла нету, — предложила Р’оук. — Может, обратно двинем.

— Двинем.

Маг ещё побродил по остаткам дома, в поисках чего-нибудь любопытного, но судя по всему, ничего ему так и не попалось. И к тому же сумерки начали сгущаться, затрудняя магу поиски.

Вопреки ожиданиям эльфийки в таверну они не пошли. Компания во главе с магом двинулась дальше, к жилым кварталам. Хоть и время неуклонно двигалось к полуночи, улочки, даже с натяжкой, нельзя было назвать безлюдными. Но и на муравейник тоже было мало похоже. Пропетляв по узким улочкам окраин, они вышли к порту.

 

14

Порт Колтерна был истинной достопримечательностью. Это было единственное место города, вызывающее подлинное восхищение.

Огромная гладь сине-зелёной воды, уходила в необъятную даль, на горизонте сливаясь с пурпуром закатных небес.

Корабли горделиво вздымали ввысь мачты, красуясь собранными парусами, и начищенными палубами. Суда гномов, из стали, оснащённые паровыми двигателями, на фоне парусных человеческих кораблей, напоминали бронированных носорогов. Определённое количество суетливости вечерней пристани добавляли лодки, снующие между кораблей, словно рыбки, мелькающие средь массивов коралловых зарослей.

В порту было не то чтобы тихо, а скорее повисла вечерняя усталость от дневной суеты, в движениях портовых рабочих чувствовалась размеренность, предчувствие вечернего отдыха, обычно плавно перетекающего в буйное ночное веселье.

Она стояла у самого причала. Её профиль горделиво сиял на фоне предзакатного небосвода. Её крутые бока сияли бронзой. Она была чиста. Своей чистотой она могла соперничать с утренней росой, выпадающей перед знойным днём. Она блистала средь других кораблей. Звалась она Орилоной. По сходням сновали туда обратно матросы, стойко выполняющие обязанности портовых грузчиков. Руководил всем процессом гном, он же боцман. Коренастый, крепкий как столетний дуб, просоленный, словно пересушенная вобла, громкоголосый, словно набат при деревенском пожаре.

— Хрена ли вы телитесь, как крысы подгорные! Давай, любя, бочку кати, как последнюю шлюху в этой дыре! Эй, ты, умелец рукоблудного жанра, не обжимай скатку так, а то это не баба.

Компания подошла к руководителю погрузкой.

— Нат, приветствую Тебя отважный мореход! — Вагану пришлось перекричать громкоголосого гнома.

Гном схватился за кривой кинжал, висящий на поясе, резко обернулся. С почтением склонил голову перед спутниками.

— Ваган, здравия тебе великий воин! Какой лавинной тебя принесло с Великих Гор. — По привычке гаркнул Нат. — Как тебя из клана выпустили?

— Да, так, — уклончиво ответил Ваган. — А ты когда последний раз ступал на родную твердыню?

— Давненько уже, месяца три наверно. Мы же как пока не продадим всё что наковали мастера не возвращаемся. А сюда вообще не собирались, но пришлось, — гном посмотрел на спутников Вагана. — а это что с тобой за ватага рыболовов.

— Мы не рыбаки, — вскинув голову проговорил Хони.

— А это мои почтенные спутники. Куран, он Магистр, Хони ученик его, и Р’оук.

— Ну ладно, с людями понятно, мастера они по бойцовской части, а лопоухую чего с собой таскаешь?

Р’оук напряглась, сердито сверкнула глазами, приготовилась высказать всё то, что наболело, но Ваган её опередил:

— Зря ты так. Она достойнейшая из эльфов, спасшая меня от участи худшей, чем смерть.

— А что с тобой? Секиру на ногу уронил? — Нат хрипло засмеялся, — кстати, ты чего в тряпки закутался, ты же без кирасы посрать сходить не можешь?

Ваган немного смутился, Р’оук удивлённо на него посмотрела.

— История нехорошая приключилась. Доберёшься домой — всё поймёшь.

— Темнишь ты чего-то. А в порт приперлись, за каким якорем?

— Уважаемый, Нат, — начал маг.

— Не размусоливай, не на параде. — Оборвал Курана гном. — Чего надо?

— Тебе не встречался Батр, маг, крупный, в рясе…

— Морда наглая, что у ламантина обожратого, — закончил за Курана Нат, — проныра, каких мало.

— Как маслом описал, — встряла Р’оук.

— Маслом не пишут, на нём жарят. Дела я имел с вашим прохвостом. Давненько, правда, не сталкивался. — Гном пожал плечами.

Р’оук переглянулась с магом.

— А в порту сегодня не встречал?

— Целый день этих олухов гоняю, — Нат кивнул на суетящихся матросов, — но Батра не встречал. И в плаванье, вроде бы сегодня никто не уходил.

— А разве гномы не должны бояться воды? — спросила Р’оук, когда компания покинула Ната, точнее, когда он их отправил подальше, под предлогом большого объёма погрузочных работ.

Ваган удивлённо поднял густые брови.

— С чего бы нам бояться воды? Мы же не кошки.

— Но вы же Дети Гор, — вступил Хони, — ваша стихия огонь и камень.

— А твоя стихия, поклонение кому-то там сверху, а над землёй не паришь, вроде как. — Довольно резко осадил Ваган. — Конечно, по чести говоря, нас нельзя назвать прирождёнными мореходами, люди гораздо лучше приспособлены к морским походам, чем гномы.

— Гномы сильны и выносливы, и отличаются жутким упорством во всех областях жизни, — вклинился в разговор Куран. — Именно, эти блестящие черты нрава и заставили покорять чуждую им стихию.

— А так же, нехватка тканей, некоторых продуктов, вина виноградных долин, — продолжил за мага Ваган. — и переизбыток металла, и изделий из него. Наши мастера-артефакторы славятся по всему миру. Ну, ещё, — Ваган немного смутился. — Не надо скидывать со счетов некоторую страсть к наживе.

— Да, с этим я полностью согласна, у одного такого, со страстью, квартируем в данный момент.

— Привыкание к морю, у Детей Гор проходит довольно болезненно, не каждый из нас способен переносить разлуку с Твердыней, а про вечную качку я вообще молчу. По-моему не один гном-мореход ещё не покинул берегов без приступа морской немочи. Народ мы крепкий, благодаря врождённой выносливости, и достижения наших судостроителей тоже не последнюю роль играют, с нами, как мореплавателями не каждый людской экипаж может поспорить.

— Да, с самооценкой вообще проблем не наблюдается, — пробурчал себе под нос Хони.

— С вашими стальными гигантами мало что может поспорить, но и людские корабли очень даже неплохи. Хотя бы потому, что в сильный шторм половина команды не распугивает морских обитателей проклятьями в адрес всего, в чем содержится вода, а вторая половина не поливает содержимым своего желудка все, что находится в пределах досягаемости, — встал на защиту людской расы Куран.

— Что точно, то точно, — согласился с доводами мага Ваган.

Компания двигалась вдоль парапета у самой пристани, неспешно и вальяжно вышагивая, будто совершая вечерний моцион.

— Куран, ну и что? — Р’оук нарушила тихую истому поздней прогулки.

— Что, что? Ты когда-нибудь разнообразишь свою речь необходимыми подробностями? — ответил маг.

— Ну и куда мы сейчас?

— Пока в таверну, а там уже решим. А вообще нам Манускрипт не мешало бы отыскать.

— А как же Батр? Он же не мог далеко уйти? — вмешался в разговор Хони.

— Этого засранца надо бы поискать, но что-то мне подсказывает, что он сам нарисуется. Уж не знаю, как бы нам не пришлось от него бегать. А пока идём к «Мохнатому гному», там есть, где спать и есть что съесть, и новостями, не думаю, что обидят.

К таверне подошли быстро и без приключений. Все дружно, не сговариваясь, пошли под крышу временного крова, а Р’оук зарулила в конюшню, навестить недавнее приобретение. Лошадка стояла в отдельном стойле, вопреки угрозам Бруфа, была накормлена, почищена и не выглядела как первый кандидат на живодёрню.

Р’оук подошла к лошади, протянула руку к морде. Лошадка ткнулась бархатистым носом в протянутую ладошку, заглянула в глаза эльфийки своими карими грустными глазами.

— И как же мне тебя назвать? Ты у меня серенькая в яблоках. Может Снежок? Нет ты же не конь. Была у меня как-то рысь, такая же как ты, только кошка. Ростом правда поменьше, но не такая тощая, я её Баськой звала… — голос эльфийки заметно погрустнел, она прерывисто вздохнула, отгоняя от себя горькие воспоминания. — Глаза у тебя большие и грустные. Сливой тебя назвать? Нет, не то…

— А вот ты где, — монолог Р’оук был прерван появлением Хони, — Тебя Учитель ищет.

— Хони, я тут имя лошадке придумываю. Идею не подкинешь?

— А зачем?

— Надо. Не буду я её звать просто Лошадь?

— Почему бы и нет. Ну, она у тебя серая, — Хони пристально посмотрел на животину. — И тощая. Как весло. И на особую резвость не претендует.

— Эээ, не увлекайся. Себе заведи, а потом критикуй. Она хорошая и добрая. Буду её звать Плюшей.

— Это наверно из-за способа передвигаться. Не идёт, а плюхает. — Хони усмехнулся.

— Ха-ха, как смешно. Хотя доля правды есть, — выразила невольное согласие недовольным бурчанием Р’оук.

 

15

— Зайка, ты кого принесла? — мамино лицо вплотную приблизилось к чумазой мордашке Р’оук. В руках ребёнка был маленький котёнок, довольно апатичного вида. Относительно маленький. По возрасту — около трех недель, глаза открылись совсем недавно, но размеры впечатляли. В холке около полуметра, покрыт младенческим пушком, весом немногим меньше веса самой малолетней благодетельницы.

— Р’оук, ты, где его взяла?

— В лесу, — последовал краткий ответ. Большие глаза эльфёнка светились просьбой и надеждой. — Можно я его оставлю. Он маленький.

Мать покачала головой.

— Солнышко, у него же мама есть. Она будет скучать по нему.

Р’оук прижала к себе котёнка, повисшего на её руках беспомощным кулёчком.

— У него лапка. — На задней лапе красовалась большая рваная рана, местами начавшая зарастать, а местами загнивать. — Мама, он помрёт.

Глаза Р’оук наполнились слезами, вздёрнутый носик начал хлюпать, острый подбородок подозрительно задрожал, намекая на то, что легкая влага в глазах может перерасти в полноценный ливень. У котёнка, при ближайшем рассмотрении действительно вид оказался неважный. Несколько истощённый, он глядел на мир мутноватыми по-детски грязно-голубыми глазами, темно-оранжевая горошина носа совсем не радовала своей сухостью и довольно высокой температурой. Мать забрала котёнка. Расположив на коленках, в меру возможностей, осмотрела раненую лапку. В свою очередь, котёнок недовольно фыркнул, подозрительно принюхался, попытался выпустить когти, но видимо, неважное состояние дало о себе знать и животное тихо капитулировало, отдав себя на милость матери Р’оук.

— Р’оук, скажи, где ты это чудо нашла?

Р’оук, густо покраснев и опустив в пол глаза, ответила:

— В Чаще. Я его три дня кормлю, а он не ест, — отчаянный всхлип прервал сбивчивую речь. — И всё хуже. — всхлипы начали перерастать в сдерживаемые рыдания. — И никого не было.

— Не плачь, лопушок — эльфийка посмотрела в отчаявшиеся глаза ребёнка, — вот куда ты пропадала? — покаянный кивок послужил ответом. — Надо было сразу нести.

Как впоследствии оказалось, принесённый котёнок оказался детёнышем лесной рыси, которых уже довольно долгое время никто не встречал в окрестностях Священной Чащи.

— Р’оук, убери, своё чудовище от входа, — гневный голос Рэпель нарушил сонную негу и окончательно прогнал остатки сна. — Я, конечно, могу принять, то, что она может охранять, но почему твоя кошка шипит на всех без разбора и не даёт мне покинуть пределы Древа?

Р’оук с тяжким вздохом поднялась с уютного лежбища, и направилась вниз, выяснять, что на этот раз удумала её питомица. Подавив непрошенный, но вполне ожидаемый зевок, косвенная виновница ранней побудки предстала пред гневным взором старшей сестры.

— Ну что опять?

— Твоя кошка, не даёт мне выйти! — Рэпель просто святилась праведным гневом, — либо привяжи её, либо бери её к себе и там устраивай ей охоту на что угодно.

Перегородив вход гибким сильным телом, у входа лежала истинная виновница утреннего переполоха. При появлении Р’оук кошка поднялась и молнией метнулась к хозяйке. Немного не рассчитав довольно большую разницу в весе, грациозное создание с восторгом кинулось к вошедшей и как ни тривиально опрокинуло Р’оук на пол, выказывая неявную, но ещё заметную неуклюжесть.

— Бася, слезь с меня, — кошка ткнулась мокрым носом в лицо, радостно примурлыкивая.

— Да, хотя по преданиям это священное животное, но судя по поведению, предания сильно далеки от истины, — спокойно сказал отец. — Забирай свою кошку и иди отсюда.

Найдёныш, которого Р’оук принесла из чащи, вырос, отъелся и неожиданно превратился из довольно замученного котёнка в красивую серую рысь. На круглой голове красовались острые уши, украшенные коричневыми кисточками, жёлтые круглые глаза светились охотничьим азартом, белые, словно седые, усы топорщились в разные стороны, пушистый хвост отстукивал по бокам неровный ритм.

— Ну ладно пошли уже, — обратилась Р’оук к рыси, вставая с пола и потирая ушибленные места. — Чего тебе не спится, всю ночь же носилась.

Бася, как любой представитель кошачьего племени, спала днём, а ночью пропадала по своим охотничьим делам. Нередко в компании с хозяйкой. За что хозяйка не единожды получала нагоняй от родителей.

 

16

— Ну, наконец-то появились, — голос мага вернул Р’оук с небес на землю. — Вы что, собирались всю конюшню отмыть?

В комнате, оккупированной Кураном, находились маг, что неудивительно, Ваган и Бруф, что вызывало легкое недоумение.

— Что за слёт? — эльфийка без приглашения уселась на кровать и потянулась к остаткам ужина.

— А ты как думаешь? — ответил вопросом на вопрос Хони.

— Наверно будем решать, кто за тебя больше заплатит местный бордель или имперские ищейки? — парировала Р’оук, лицо которой осветила широкая улыбка, появившаяся после того как Хони сменил возмущёно зеленоватый цвет лица на гневно пурпурный. — Да ладно, не зеленей. Не будем мы тебя продавать.

Хони, с трудом сдерживая рвущиеся наружу непечатные эпитеты, спросил:

— А что так?

— Не понятно, что ли? Какой из тебя маг? Имперцев смешить и себя позорить. И в бордель тоже не возьмут. Туда бездарей не берут.

— И откуда такая информированность? Из личного опыта.

Р’оук удивлённо посмотрела на обозлённого Хони.

— Ой, Куран посмотри, он ещё и острить научился.

— Оба прекратите, или пошли вон отсюда, на улице разбирайтесь. — маг сурово глянул на замолкнувшую парочку, — давайте поговорим о наших планах на ближайшее будущее.

— Я спать, притом в самое ближайшее будущее.

— Не паясничай. Долго оставаться здесь мы не можем.

— Ага, и себе проблем заработаете, и мне зацепом достанется, — вставил своё слово Бруф.

— Я так понимаю, за Бартом нам смысла бегать нет. Как бы от него бегать не пришлось.

— Куран, нам вроде твой Манифест надо искать.

— Не Манифест, а Манускрипт, неуч. Можно, конечно части сначала поискать, ритуал подготовить.

— Учитель, а что за ритуал? — озвучил Хони вопрос, мучавший всех присутствующих.

— Это длинная история. Но вкратце всё выглядит так: всё, я уверен, слышали о таком направлении магии, как Тёмная, она же Запрещённая Магия. Хони, не смотри на меня так, я никого этому не учил. А основы этого я почерпнул из Манускрипта.

Ваган прокашлялся, привлекая внимание присутствующих.

— Магистр, позвольте поинтересоваться, а как вы могли из собственного Манускрипта что-то почерпнуть. Вы же, как я подозреваю, сами всё туда заносили.

Куран немного смутился.

— По чести говоря, этот фолиант не совсем мой, точнее сейчас он мой, если раньше нас, его никто не обнаружит, а ранее он принадлежал многим.

— То есть как? — Ваган вопросительно посмотрел на мага. Маг замялся.

— Вообще-то он принадлежал Академии, я нашел его в хранилище, еще, когда сам адептом был.

— И ты его спёр, — закончила за мага Р’оук. — Да, ты прямо у нас образец порядочности.

— Я его взял. На время.

— Ага, и забыл вернуть. Зачитался.

— Не важно. Вернёмся к теме разговора. У меня есть одна из пяти частей, что для начала очень даже не плохо. Поиск остальных, думаю, особых проблем не доставит.

— А теперь, растолкуй нам, тёмным, зачем ты его переписал и отдал, да ещё и по частям? Не проще ли было забрать якобы свою книжку. Всю целиком?

— Отчасти ты права. Было бы всё просто. И если бы в тот момент у меня была возможность хоть что-нибудь взять, то непременно Манускрипт был бы со мной. А почему я скопировал именно этот ритуал? Гонения магов не были такой уж неожиданностью. Интриги не плетутся за один вечер. Да и предчувствие у меня тягостное было. Неожиданностью была кровавая ночь, когда вырезали под корень всю Академию. Этого не ожидал никто.

Ваган задумчиво посмотрел на Курана. Переглянулся с Р’оук.

— У меня к вам ещё один вопрос: у нас нет никакого оружия, а вам, как старейшему хорошо известно, что невооруженный отряд в своих поисках далеко не продвинется.

— Я могу вам немного помочь, — вступил Бруф. — А то пока вы здесь найдёте подходящего мастера, пока сделают что-нибудь путёвое…

— Ага, понятно, готов на всё лишь бы побыстрее отсюда свалили.

— Зачем так сразу? Я о вас забочусь.

— Ну-ну, Куран, куда мы двинемся, а главное когда?

— Двинемся мы сначала на восток.

— Магистр, там же горы, уточнил маршрут Ваган.

— Там не только горы. Если сильно не углубляться в страну Детей Гор, почти на самой границе с равниной есть плато. Плато Волка, — глаза мага подёрнулись мечтательной дымкой, — очаровательное местечко. Невысокое взгорье, озеро окруженное лесом…

— И зачем нам туда?

— У меня там… просто знакомая живёт. У неё есть часть ритуала, да ещё и с составляющими может помочь.

— Что-то не верится, что просто знакомая, но если поможет, то пошли.

Время уже было далеко за полночь, и соратники решили отложить сборы в дорогу на светлое время суток, а в данный момент отправились по своим комнатам, дабы предаться крепким объятьям заслуженного сна.

Есть ряд вещей, которые всегда приходят не вовремя. Это то, что точно наступит, но сильно не хочется, чтобы оно наступало. Не вовремя приходит зима, не вовремя уходят родные и близкие, а что самое часто огорчающее — не вовремя наступает утро. Притом каждой заре можно высказать свои претензии по поводу её раннего появления.

Не успела Р’оук как следует устроиться на своей кровати и расслабиться, прогоняя липкую усталость из уставшего тела, как, по её глубокому убеждению, беспардонно и бессердечно её разбудил стук в дверь. Стучал Хони, которому, Р’оук не преминула высказать всё, что она думает о раннем подъёме, о сборах в дорогу, уточнила оригинальное происхождение и не менее удивительный маршрут всех дорог, вместе взятых, и озвучила своё веское мнение по поводу того, кто должен экипировать всю компанию, особо уделив внимание его матушке. Мораль, которую вынес ученик мага из всей речи, состояла в том, что, во-первых — надо расширять свой словарный запас, во-вторых — надо уточнить маршрут передвижения, и, в-третьих, не выспавшегося эльфа, обладающего буйной фантазией и не обременённого излишним воспитанием лучше не будить. Сборы в дорогу, для Р’оук проходили довольно смазано, она освещала всю суету недовольно сонной физиономией, мало чем помогающей всеобщему переполоху.

Когда Бруф представил всю свою коллекцию оружия, восторг на лице появился только у Хони, и то по той причине, что он страшнее кухонного ножа в руках ничего не держал. Лицо мага не выразило ничего, а вот на лицо Вагана являло собой пример истинного разочарования и непонимания.

— Братец, — в голосе гнома явно слышалось раздражение, — намекни хотя бы, какой из этих зубочисток мне ногти стричь?

— Я конечно в курсе, что ты из тех, кто привык махать тем, что нормальный человек поднимает с трудом, но позволь тебе напомнить, что ты не в клане и довольствуйся тем, что есть.

— Хотя бы топор дай.

— У меня только один, и тот для рубки мяса. Возьми меч, а лучше два, хочешь, я тебе к эфесу булыжник потяжелее примотаю.

— Моё благородное мастерство не позволяет брать в руки мясницкий топор…

— А кусок лавки, которым ты мне разнёс пол таверны, значит, позволяет, бери что дают.

После тщательного примеривания и взвешивания Ваган, с тяжёлым вздохом остановился на полуторном мече сырой стали.

— Не гномья работа, сразу видно, кустари.

— Конечно, кто бы оставил хороший меч за пару пива, тут прибьют скорее, чем оплатят стоящим оружием.

Пока Ваган недовольно фыркал, подбирая что-нибудь более-менее подходящее, Хони с энтузиазмом первооткрывателя перерывал все образцы оружия, что Бруф предоставил для обозрения. Энтузиазм простирался не только на то, чтобы осмотреть, но так же и на то чтобы опробовать. Так как проверять было не на чем, и имелось полное отсутствие опыта по обращению с колюще-режущим оружием, то вскоре руки новооткрывателя вскоре начали напоминать мелкое кровоточащее сито. Р’оук осмотрев беспорядочно наваленную кучу железа, практически наугад вытащила небольшой кинжал с простым гладким череном и округлой головкой, и немного присмотревшись, подобрала пару метательных ножей.

Пока компания разбиралась с экипировкой, Бруф стоял рядом с магом, откровенно скучающим и не пытающимся это скрыть.

— Куран, а ты как? Возьми кинжал, пригодится, хоть мясо резать.

— Ага, или в живые цели метиться. Нет, Бруф, из всего этого мне вряд ли что-то понадобится, не прими на свой счёт, но ничего путёвого у тебя здесь нет, но если появится, дай знать.

Ученик мага, вдохновленный обилием бесхозного оружия, отобрал себе пять кинжалов, три комплекта метательных ножей, три кастета и один полуторный меч. Ваган скептически посмотрев на старателя, заметил:

— Магистр, а ваш ученик хорошо разбирается в оружие?

— Нет, и как я подозреваю, сегодня он впервые видит вблизи что-то крупнее столового ножа.

— И, обращаться он, скорее всего, с мечами тоже не умеет?

— Да, не скорее всего, а с точностью до ста долей. Вот, что я думаю, то ли отобрать у него весь металлолом сейчас или заставить его тащить всё на себе?

— Наверно стоит отобрать, — Ваган призадумался. — Но если в качестве тренировки, то пусть несёт. Того гляди и мясом обрастёт, силы поднакопит, а там недалеко и до бойца.

— Из него боец, что из меня танцовщица в портовом борделе. Эй, ты, боец, возьми один кинжал, и не позорься с грудой железа, всё равно далеко не утащишь.

Хони, раскрасневшийся и малость запыхавшийся, трепетно прижимая все свои находки, обратил внимание на то что, все ждут только его.

— Учитель, мне нужно быть готовым ко всему.

— А копьё взял? Вдруг на тебя конники нападут?

Хони озабочено осмотрелся, копья рядом не было.

— Длинномерного оружия нет, но думаю, у местного кузнеца найдётся что-нибудь подходящее.

— Положи всё туда, где взял, оставь себе кинжал, не острый, а то что-нибудь отрежешь и пошли отсюда.

— Но, Куран, — убеждённость Хони начинала вызвать если не уважение, то точно удивление.

— Без но. Положи кучу барахла, а то уронишь — ногу отобьёшь.

Ученик ещё посопротивлялся, но ему пришлось сломаться под напором доводов своих спутников. Выбрал себе небольшой меч, с довольно искусной рукоятью, и компания отправилась в общий зал, для прощальной трапезы, щедро предоставленной Бруфом.

Особо в городе решили не задерживаться, собрав кое-какой провиант и походный скарб, часть, сгрузив на лошадку, а часть на самих себя, двинулись в дорогу.

 

17

— Куран, не подскажите, а сколько нам находится в пути? — задал вопрос Хони, едва компания отошла от крыльца таверны.

— При хорошем раскладе — неделю-полторы максимум.

— А при плохом?

— А при плохом — из города не выйдем.

Первый день пути особо ничем не огорчил путников, солнце святило умерено, легкие облачка дарили тень, не грозя проливными дождями. За пределы города вышли, когда полдень поставил в зенит Солнце. Шли, молча, каждый старался на ходу как-то отвлечься. Куран начитывал ученику основы лечения с использованием заговоров. Особых надежд на то что Хони запомнит всё что он услышит, маг конечно не питал, но как говорится, чем бы не тешиться, лишь бы не вешаться. Ваган что-то напевал себе под нос, довольно приятным густым басом. Р’оук, плелась, как всегда в хвосте отряда, ведя на поводу Плюшу, нагруженную, как и все остальные, в меру подъёмной силы.

По прошествии недели пешего пути, все были одинаково невыспавшиеся, по причине ночных бдений, одинаково грязные, причиной чего было малое количество водоёмов, подходящих для более тщательного соблюдения гигиены. Но, не смотря на все неудобства настроение отряда, было довольно хорошее. Хони совершенствовал своё умение в зельеварении, порываясь приготовить очередной отвар в походных условиях, чем неоднократно навлекал на себя неблагозвучные эпитеты со стороны спутников. Что в итоге привело к тому, что до приготовления пищи его не то, что бы не допускали, просто при этом ему, было, запрещено находится около костра в радиусе десяти метров.

Куран, в основном развлекал себя тем, что обучал Хони, подкидывая ему всё новые идеи, при осуществлении которых, простодушный ученик мага получал тычки от остальных товарищей. Вложить в голову Р’оук хотя бы основы Магии Куран уже не надеялся, махнув на одарённую бестолочь рукой. Да и сама эльфийка особого рвения не проявляла. В одно, как потом оказалось не совсем прекрасное утро, после полуночного бдения, скрашенного попытками обучения контактному бою тяжёлым оружием, порядочно умаявшаяся эльфийка, решила обрадовать спящих утренней трапезой приготовленной собственноручно. Видимо, вдохновлённая усердным прыганием, имеющим мало общего с искусством боя Вагана, Р’оук после ряда бесплодных попыток разжечь потухшее пламя при помощи кремня, гордо отринув помощь Вагана, решила в какой раз испытать свои магические способности по части стихии огня. Сосредоточившись, стараясь нащупать отголосок огня в отсыревшей древесине эльфийка села около кучи топлива, она прочувствовала буквально каждой частью своего существа тёплую твёрдую древесину, пропитанную солнечным пламенем, почему-то в памяти непроизвольно всплыли недавние мучения с розжигом всё той же злосчастной древесины. Р’оук, усилием воли откинула нарастающее раздражение. Сосредоточилась на пламени. Закрыла глаза. Взмах руками в небо. Выкрик истинного Имени… и вместо довольно аккуратной кучи хвороста путешественники стали обладателями большой глыбы льда с вмёрзшими в ней кусками древесины. Примечательно было то, что глыба представляла собой практически правильный октаэдр, поставленный на одну из вершин.

— Твою, ж мать! — восхищённо присвистнул проснувшийся Хони.

Куран, неожиданно резко выскочил из палатки, практически вприпрыжку подбежал к куску льда. Резко остановился. Потрогал рукой глыбу. Обошел её кругом. Пристально посмотрел на Р’оук. Подозрительно покосился на Вагана, удивлённо смотревшего, на эльфийку, задумчиво покачал головой.

— Ну, немного не то, но всё-таки! Только понять не могу: у тебя с дикцией проблемы? Или с концентрацией не всё в порядке?

— Да всё у меня в порядке, — немного смущенно и испугано пролепетала Р’оук.

— В бою, конечно ты любого с толку собьёшь. А хороший псионик так вообще с ума сбрендит. Только по площади не долби. И подальше от своих, желательно вообще в тылу врага.

Ваган поднялся со своего места. Подошёл к Р’оук, положил ей руку на плечо, в результате чего и без того дрожащие коленки эльфа слегка подогнулись.

— Р’оук, ты не только боец, так ещё и маг.

— Я боец? — эльфийка подняла на него глаза, наполненные как два блюдца мольбой и надеждой.

Ваган смущённо кашлянул.

— Ну не совсем боец, — начал, было, гном, но заметив в разочарование и неприкрытое расстройство, поспешно добавил. — Но ты стараешься. Очень стараешься.

— Куран, ты только посмотри! — восхищённо вскрикнул Хони. — Он же как… как… ну как изумруд в кольце Императора!

— Хони не тупи, изумруд зелёный, и такая примитивная огранка только у ювелиров-дилетантов получается. Но форма довольно любопытная. А ты вообще, что сделать собиралась?

Эльфийка склонила повинную голову.

— Я, это, костёр разжечь…

— А я уж подумал, что показалось. И, как, получается?

— Вроде как нет.

— Заметно. Да, ладно тебе, не трясись как руки алкоголика. Присядь, успокойся.

Благодаря нестандартно начавшемуся утру, и некоторой суматохе, общим голосованием было решено дать длительный отдых ногам. На следующий день природа, наверно, решила прекратить щедрую раздачу погодных милостей и огорчила путников мелким моросящим дождем, повесившим в воздухе серую влажную дымку. Такие далёкие горы, как казалось вначале пути, оказались совсем рядом, лес изрядно поредел, превратившись в довольно редкий, неприхотливый кустарник.

— Священные Горы, приветствую Вас, — проговорил Ваган, когда вступили на каменистую почву.

— А чего так торжественно, но почти шепотом? — так же негромко спросил Хони.

— Ну, если хочешь поорать — поори, только уйди подальше. А то знаешь, лавины нам ещё не хватало, — заметил Куран.

— Конечно, мы не на высокогорье и долина совсем рядом, но рисковать не стоит.

Отряд передвигался очень медленно, хотя ноша сильно полегчала, припасы, взятые в поход, практически все закончились, так что пропитание приходилось добывать хрестоматийными способами. Охотой и собирательством. Что скорости передвижения не добавляло. На девятый день пути, глазам товарищей открылось горное озеро, окруженное густой порослью елей.

И тут, впервые за всё время дороги, у путников возникли проблемы, о чём оповестило испуганное ржание лошади. И не просто проблемы, а проблемы с большой буквы и общим счётом в девять крупных матёрых волков. Ваган ловко достал из ножен двуручный меч, Р’оук взяла в руку кинжал, Хони судорожно выхватил из-за пояса небольшой меч, выронил, что-то пробурчал, быстренько поднял, хватанулся за лезвие, рассёк ладонь, неловко перехватил за рукоять другой рукой, и, вцепившись как бедняк, в последнюю горбушку хлеба, выставил перед собой грозное оружие. Куран, поудобнее перехватил посох, и расслабился, ожидая последующих действий. Волки оскалились, угрожающий рык, прозвучавший в унисон, волной прокатился по долине, спугнув малых пичужек с вершин близстоящих елей. Девять прекрасных крупных зверей грациозно, всем видом показывая природную мощь, ровным строем, словно отряд имперских воинов на параде, двинулись вперёд.

Р’оук напряглась. Что-то в этих зверях было не то. Ответ пришёл на ум внезапно — они были все одинаковые, как отражение в зеркале. Она посмотрела на Курана, мало того, что он стоял расслабленный, словно уж на солнцепёке, так ещё и широко и радостно улыбался, словно встретил давнего знакомца. Волки на улыбку мага никак не реагировали, продолжая демонстрировать оскал острых зубов.

Ваган выступил вперёд, закрывая спиной субтильного ученика мага, приготовился к броску.

— Джибет, научись их разными делать и расставляй хотя бы в шахматном порядке, — неожиданное добродушие Курана поставило всех в довольно глупое положение. — А то они у тебя как на яйца из-под одной курицы.

Стая волков побледнела и рассыпалась легким прахом. Кроме среднего волка. Животное подобралось, резко кинулось на Курана, грозя вцепиться в голое ничем не защищённое горло. Маг ловко выставил на пути несущегося волка посох, что спасло Курана от смертоносных зубов, но от падения не защитило. Волк повалил мага, исступлённо грызя твёрдую древесину. Ваган, утробно рыкнув, схватил матёрого волка за загривок и встряхнул его как нашкодившего кутёнка, занеся над шеей зверя свой меч. Грозный рык захлебнулся, перейдя в почти щенячий скулёж. В глазах промелькнула человеческая мольба.

— Ваган, стой, — остановил гнома, поднявшийся с земли, маг. — Это не зверь. А ты, — он обратился к уже покорному волку, — давай перекидывайся, или как ты там это называешь, принимай исходную форму.

Ваган пару раз тряханул волка, видимо для профилактики и прижал к земле во избежание попыток вырваться со стороны зверя. Тело животного вздрогнуло и начало меняться как кусок глины в руках умелого мастера. В широкой ладони гнома оказалась довольно хрупкая женская шея, а перед компанией возникла женщина, в коленно-локтевой позе. Её седые волосы свисали неопрятными серыми прядями, закрывая лицо, она была полностью обнажена, демонстрируя то, чем гордится юность, любуется зрелость, и порицает старость.

Маг стянул с Хони плащ, протянув поверженной со словами:

— На, прикройся, а то далеко не воплощение изящества, всю молодёжь распугаешь. А ты, — Куран обратился к ученику. — Отвернись, и не пялься, они такими только в старости становятся. И вообще, чем я обязан столь горячему приёму?

Женщина поспешно закуталась в предложенный плащ, и предстала перед всей компанией. Она оказалась довольно рослой, солидные годы не отразились на горделивой осанке и стройном стане, её лицо еще хранило остатки былой красоты, но против времени, всё-таки не устояло. Большие, неожиданно яркие карие глаза сияли злобой и стыдом.

— Приятно тебя видеть, — натянутая улыбка и ехидный тон противоречили приветливым словам, — Какими судьбами? Мимо шёл? Или соскучился?

— Ну, для начала здравствуй! Обнимемся? Не хочешь? Ну да ладно. Вот познакомьтесь — эта гневная леди — Джибет магистр, как и я. А это, — Куран махнул в сторону, — мои спутники. Вон тот длинный — это мой ученик Хони, вон та лохматая — это Р’оук, по ней и так всё видно. Особенно хочу заострить твоё внимание на третьем моём спутнике — это почтенный Ваган, искусный боец, просто мастер своего дела.

Джибет стояла, скрестив руки на груди, и терпеливо слушала приветственную тираду Курана.

— А мне посрать! — произнесла она непререкаемым тоном, развернулась и пошла в сторону зарослей.

Куран смотрел на удаляющуюся фигуру с непониманием и тоской. Невысказанные слова замерли, и в воздухе, казалось, повис большой знак вопроса. Все подошли к нему, Р’оук панибратски хлопнула замершего мага, выводя его из ступора.

— Да, по-моему, кто-то облажался. Притом давно и сильно. И на чай с плюшками нас явно не пригласят.

 

18

Компания расположилась близ озера с небольшой сухой пещерке, где с комфортом расположились все, кроме Плюши, которая предпочитала свежий воздух и синь неба над головой, обществу разношёрстной компании. Занятия были просты — отдохнуть от перехода, отмыться от дорожной грязи и отъесться без торопливости скорой дороги.

— Я, конечно, понимаю, — донёсся голос Хони с берега озера, — что у меня вещей для стирки немало, но почему- то куча не уменьшается, а наоборот пополняется вещами, причем женскими?

Р’оук лениво оторвала голову от валика, который подложила под голову для более крепкого сна на свежем воздухе.

— А что? Ты с таким воодушевлением носишься с тюками одежды, даже грешно тебе что-нибудь не подсунуть.

— Я тебе не прачка! — Хони подошел к эльфийке, гневно размахивая мокрой тряпицей.

— Мне? Нет. А вот вещи Курана и Вагана ты вперёд своих выстирал.

— Чего? Я свое стирал.

— Не, запарился просто, у тебя столько шмоток и не было никогда. Но вот вопрос: чем я хуже? Так, что действуй!

Хони открыл рот с явным намёком на резкую отповедь, пару раз закрыл-открыл, как рыбка в засохшей луже, развернулся и пошёл завершать уже начатый труд.

Вечером, когда все плотно поужинали рыбой пойманной Ваганом и решили, с подачи Курана, что дозор здесь выставлять не стоит, все, вопреки желанию насладиться спокойным сном, засиделись допоздна перед костром.

— Хони, вставай, — настойчивый шёпот эльфийки пробился через плотную завесу сновидений, — вставай.

Хони приоткрыл один глаз, сквозь частокол ресниц увидел возбужденное лицо Р’оук и понял, что это не кошмарное продолжение утреннего забытья, а довольно тривиальное, но очень раннее, начало утра.

— Р’оук, тебе, что не спится? — хрипловатый со сна голос однозначно выразил большое желание молодого человека, продолжить, то чем он занимался до этого.

— Да, тихо ты, не перебуди всех, — эльфийка просто светилась возбуждением, — давай, поднимайся. — К настойчивости шёпота прибавилось не менее настойчивое дергание за одежду. Хони, только благодаря силе воли, сел, потянулся, шумно зевнул.

— Тихо ты, чего как недокормленный торн воешь?

Р’оук, крепко вцепившись в руку Хони своей слегка влажной ладошкой, без особых разговоров потянула ученика мага прочь от лагеря. Интимная загадочность момента закончилась, когда после очередного поворота до парочки донеслись характерные крики, указывающие на продолжительный скандал, участниками которого были достопочтенный маг Куран и не менее уважаемая магесса Джибет. Но выражения, которыми они перебрасывались, мало чем напоминали разговор двух взрослых образованных людей.

— Джибет, хватит орать на всю долину!

— Знаешь, что тебя никто не звал, ты сам притащился, да ещё и шоблу свою притянул!

Хони хотел было вмешаться в столь неприглядную ситуацию, но Р’оук грамотной подсечкой предотвратила передвижения ученика, превратив быстрые шаги в плавный полет. После чего, знаками втолковала, что не надо высоваться, а надо тихо подслушивать и внимательно подглядывать.

— Да, на, подавись, козёл старый! — Джета прицельно швырнула в мага сверток. Маг ловко увернулся, но свёрток не поймал. — И вали отсюда, чтобы глаза мои тебя больше не видели!

— Ты, истеричка престарелая, на сколько захочу на столько и задержусь! И как говорится, у вас не спрошу!

— Ну, давай, попробуй!

Два мага стояли напротив друг друга, перекидываясь гневными взглядами. Оба краснолицые, орущие чуть надтреснутыми голосами, но как, ни странно, ни один из них даже не пытался кинуть в противника хотя бы захудалую молнию.

— И что ты мне сделаешь? Своими миражами закидаешь? Или вцепишься как репей в горло?

— Увидишь, — в голосе магессы мелькнула неприкрытая угроза. — А ты, что раньше головой не пользовался, так до сих пор не научился! самоуверенный индюк!

— Я индюк?! — Куран от возмущения затряс головой. — Я величайший из магов своего времени!

— Не забудь добавить — величайший из оставшихся, — Джета сложила руки на груди и широко улыбнулась вскипающему магу, — в худой год и петух — павлин.

— А ты.… А ты.…А тебя даже магом назвать нельзя! — почти проорал Куран. И добавил уже с непередаваемой издёвкой — Знахарка!

После этого терпение Джибет иссякло, и она с воем кинулась на Курана.

— Да, кто-то договорился, — тихо прокомментировала Р’оук вопящий катающийся комок, ранее бывший престарелыми магами. — И ещё он нас воспитывать пытается.

Ученики мага, не сговариваясь, поднялись с земли, отряхнули с одежды растительный мусор, развернулись и, особо не привлекая внимания, пошли к лагерю.

— А ты меня, зачем сюда притащила? — прозвучал немного запоздавший, но вполне резонный вопрос.

— Да, так, открытием поделиться. А чего я одна забавляюсь?

— И что?

— Неужели непонятно — чего-то здесь нечисто.

В лагере было тихо, раннее пробуждения парочки осталось незамеченным, но возвращаться в объятья утренней дрёмы особого смысла не было. Поэтому, отложив препирательства на потом, Хони и Р’оук решили заняться более насущными делами — розжигом костра и выдумыванием завтрака. Куран появился довольно поздно, малость помятый, местами поцарапанный. На невольно вопросительные взгляды нечленораздельно фыркнул, без особых предисловий уселся к костру, накинулся на еду, отметая все праздные разговоры.

Но деликатность и чувство такта некоторым спутникам было незнакомо.

— Куран, что бессонница? — физиономия эльфийки святилась ехидством, а голос источал патоку.

— С чего ты это взяла? — довольно грубо ответил вопросом маг.

— Да, вот просыпаюсь на рассвете, а тебя нету. И думаю, куда же ты делся? То ли на охоту собрался? То ли травки-муравки собираешь?

— Травки, — выдавил из себя маг.

— А долго мы ещё здесь стоять будем? — Р’оук просто святилась невинностью, что адепт-духовник перед Принятием, что и вызвало подозрительный взгляд Курана.

— Долго, — кратко, но ёмко прозвучал ответ, указав всем на очень сильное нежелание мага обсуждать принятое решение.

Несмотря на загадочное начало дня, вся компания вовсю пользовалась неожиданной передышкой. Ваган, забрав у Р’оук её метательные ножи, отправился на охоту, Хони сидел у тихой заводи в надежде, что рыба будет к нему благосклонной, и решится позариться на наживку. Р’оук, свистнув лошадь, пошла совмещать приятное с полезным — и самой освежиться и Плюшу помыть. Куран остался в пещере, занимаясь вновь обретённым свитком, периодически что-то дописывая, исправляя при этом довольно мыча под нос какую-то незамысловатую песенку.

Идиллия продолжалась недолго. Лёгким мановением летнего облачка небо затянуло сизыми тучами. За считанные секунды мягкий зной сменился грозой со всей полагающейся атрибутикой. Молнии, ломаными ветками расцвечивала небосвод в лилово-розовые тона, громыхало так, что казалось небесный купол готов был расколоться на мириады кусочков.

— Ничего себе, помылась, — Р’оук скорее проклацала зубами, чем сказала. С залетевших в пещеру учеников текло воды, не меньше, чем снаружи. Балахон Хони настолько его облепил, что кости можно было не только пересчитать, но и лично познакомиться с каждой. Лошадка вежливо топталась у входа, не решаясь укрыться под сводом пещеры. Р’оук, игнорируя её слабое сопротивление, затянула лошадь внутрь, потом отряхнувшись, как невоспитанный пёс полезла в тюк с сухой одеждой.

— А там же Ваган? — спросил у мага Хони.

— Да, что с ним будет? Он почти как дома. И запомни, он — гном. Ему не то, что какая-то гроза, его не каждой лавиной смоет. Не то, что некоторые.

Яркая летняя гроза сменилась холодным дождём средней интенсивности. Р’оук забралась на свою постель и, закутавшись в одеяло, тихо прикорнула.

Ваган вернулся через пару часов с кабаном наперевес. Кинув добычу у входа, без особых церемоний подошел к Курану.

— Магистр, у меня вопрос: а вам не кажется, что дождя не должно быть?

— Вот и охотник наш вернулся, — маг отвлёкся от глубокомысленных раздумий, — А ты, откуда знаешь?

— Как откуда? Меня с самого раннего возраста учили различать чародейство. Да, и дожей не должно быть ещё пару недель. Это та колдунья?

— Ага, она.

— Может уже стоит уйти отсюда? Я так понимаю, — Ваган кивнул на свиток, — нас здесь больше ничего не задерживает?

Маг внимательно посмотрел на гнома.

— Вино будешь?

То, что две недели маг умудрился прятать трехлитровую бутыль особых вопросов не вызывало, а вот наблюдать столь странное расположение духа наталкивало на размышления. Когда уже костёр был давно разожжён, а кабан освежёван и зажарен, маг и гном сидели у костра у входа в пещеру и тихо беседовали, между делом попивая вино. Снаружи всё так же сеял почти осенний дождь, молодые спутники изображали зимних барсуков.

— Ваган, а ты помнишь ту свою единственную? — нарушил тишину Куран.

— Конечно, помню. Даже почти всех.

— Нет, я не про то. Ту, самую нежную, самую красивую, ту ради которой готов ночи не спать, с которой боишься заговорить, когда она замечает, что глаз с неё не сводишь.

— Вы имеете в виду Джибет?

— Да, Джибет…Бетти…она не изменилась. Правда, повзрослела, но, ни капельки не поменялась.

Ваган удивлённо посмотрел на мага, сиявшего тихой грустью.

— Боюсь вас обидеть, но эта женщина сродни весеннему селю, никогда точно не скажешь, когда начнётся и в какую сторону завернёт.

— Не надо столь жестко. Она просто вспыльчивая. И немного неуравновешенная. По-моему не самая вредная из женщин, — он кивнул на подобравшуюся в комочек эльфийку, — бывает и хуже.

— С этим я полностью согласен. А от колдуньи вы чего добиваетесь?

— Она не колдунья, она — магесса, притом, не самая слабая. А чего я хочу? — Куран звучно отхлебнул из кружки. — Не знаю.

Шумный зевок поставил жирную точку на продолжении разговора. Р’оук поднялась и, не скидывая одеяла, прошлепала к костру. Увидела еду и бессмысленно-сонный вид оживила плотоядная улыбка. Когда же она заметила початую бутыль вина, то появилась некоторая обида и настороженость.

Эльфийка развернулась, подошла к спящему Хони. На этот раз особо утруждать себя лишними движениями она не стала. Немного постояв, о чём-то подумав, легонько попинав Хони, она сказала:

— Эй, ты, длинный, вставай, а то мало того что они всё сожрут, так они ещё и бутыль вина заныкали. Его-то точно не оставят.

Затем села около костра, молча, протянула свою кружку, которую не преминули наполнить.

— Ну и чего за посиделки? Что празднуем? — не утруждая себя манерами, не переставая жевать, спросила Р’оук.

— Чего, дождь всё ещё идет? — вопрос невпопад и сонный голос Хони являлся логичным продолжением внешнего вида.

Проигнорировав вопрос ученика, маг посмотрел на эльфийку, деловито поглощающую мясо.

— Мы не празднуем.

— А по какому поводу банкет, с которым, кстати, нас чуть не кинули.

— Разговор у нас зашёл, довольно деликатный,…а вас не позвали, потому что совета у вас не спросишь, а вот стать предметом насмешек очень великий шанс.

Хони резко выпрямился, и, как подобает прилежному ученику, сложил руки на коленях.

— Учитель, мы не то, что вслух насмехаться, мы даже мыслей глумливых не допускаем.

— Ты говори, говори да не заговаривайся. А не подскажешь, кто сегодня поутру, вместо того, чтобы подушку давить, не поленился встать пораньше и сунуть нос не в свои дела?

— Учитель, я повинен только в постыдном подглядывании…

— Знаю, — маг резко прервал, покрасневшего от стыда, Хони, — у тебя тяму не хватит. А ты чего сидишь, даже ухом не шевелишь? Знамо, чья задумка и исполнение.

Р’оук оторвалась от еды, с кивком спросила у мага:

— Как догадался?

— Что ж, не мудрено. Один топает и сопит как стадо баранов, разве что не блеет, а вторая шипит как гадюка на валенок. Только интересно а как нашла?

— Да так, — она неопределённо пожала плечами, — не спалось. Я сначала одна за тобой пошла, а потом захотелось поделиться с кем-нибудь.

— Ты ещё и в два захода развлекалась? Не заметил. Молодец, — в голосе прорезалось некое подобие гордости. — А зачем ученика с собой потащила?

— Ваган бы не понял, ну Хони тоже не семи пядей во лбу, но в одного не так забавно. Ну чего, свою престарелую прелестницу обсуждал?

— Да, ты права, но она никогда моей и не была…

Куран погрузился, в прошедшую было светлую грусть, приправленную прошлыми мечтами и несбывшимися страданиями, но бесцеремонный и увесистый тычок вывел его из сладкой истомы.

— Ну, давай, рассказывай.

— Не пихайся. Рассказывать особо и нечего. Как вы смели, заметить оба мы уже немолоды. Встретил я ее, когда уже окончил Академию, уже не ученик, но и до Магистра мне было очень далеко. Я был в тот момент очень молод, но я был старше. Джибет — была юная и нежная, что полевой цветок. Она жила на границе Великого Леса, и никуда не собиралась. Уже тогда она была очень сильной магессой. Правда, магессой назвать её было нельзя. По Классификации Отмеченных, она скорее значилась как знахарка.

— А что за классификация? — перебила мага Р’оук.

— Это полный перечень и характеристика всех классов и подклассов магических направлений, как специфических, так и общедоступных, — ответил за мага ученик.

— В смысле?

— В прямом. Ты уже три года считаешься моей ученицей, а даже организационной частью не интересуешься, — фыркнул Куран.

— А нормально ответить нельзя? Без вашей премудрости.

— В книге указаны все кто имеет хоть какое-либо отношение к Силе. Будь то адепты Духа, маги, шаманы, мезоморфы, знахари, колдуны, перевёртыши, псионики, а кстати, — маг кивнул на Вагана, — берсеркеров тоже стороной не обошли.

— Понятно, и ещё вопрос: специфическое направление, это что?

— Значит с общедоступным всё понятно, — усмехнулся Куран.

— Специфика чаще всего зависит от расы, — неожиданно вступил Ваган, — например, мезоморфы — только гномы.

— А почему? — прилетел вопрос от Хони

— Потому что, — продолжил спонтанную лекцию Куран, — изначальное сродство с Камнем одарило Детей Гор этим величайшим Даром, также берсеркером может стать только гном, а ты, Р’оук, можешь, сколько хочешь орать дурниной, пытаясь впасть в безумие, у тебя ничего не выйдет. Ты, конечно, не обижайся, но и тяжёлым бойцом тебе тоже не стать.

Брови эльфийки сдвинулись на переносице, крылья носа заходили ходуном, некрупная челюсть выдвинулась вперёд, что грозности не добавило, но выглядело довольно угрожающе.

— С чего ты это взял, — вопреки внешнему виду, в голосе проскользнули обиженные и почти слезливые нотки.

— Дитя Леса, — начал Ваган, — пойми ты слишком маленькая и худая, но не в этом дело, ты не обладаешь той сосредоточенной силой, что нужно такому бойцу, как я. Ты умудряешься с мечом, что весит немногим меньше тебя, чуть-ли не польку отплясывать. А для бойца нужна направленная сила и расчётливость тяжёлого броска. — Эльфийка насупилась, в глазах засверкала предательская мокрота, — ты же не будешь в лук ядро вкладывать?

— Нет, — в голосе появились уже отчетливые всхлипы.

Куран посмотрел на несчастную ученицу, напоминающую ворону под дождем, и почему-то её стало жалко. Он обнял её за плечи.

— В конце концов, бойцы же не только в латах и доспехах и с топорами наперевес.

Неожиданно притихший Хони напомнил Учителю, что они отклонились от повествования о славной молодости Великого Магистра.

— Ну, так вот, я отправился, в очередной раз, в Великий Лес, но дальше опушки меня не пустили, как обычно. И чего твои сородичи такие скрытные. И вредные. По пальцам можно пересчитать кого они пустили в Малые Чащобы. А ваше Сердце Леса, что сердце стервы. Вроде как и должно быть, но никто его никогда не видел. Молодость подразумевает некую долю безумия и излишнего самомнения. Поэтому даже в долгие прогулки я предпочитал отправляться в одиночестве. Но, как вы понимаете, самоуверенность очень часто до добра не доводит. И я банально заблудился. Наверно не малую роль сыграло то, что эльфы называют «опушка» любой нормальный человек назовёт непролазной чащобой. Проплутал я около двух дней, и случайно вышел на избушку, стоящую в лесу, на порядочном расстоянии от деревни. История довольно обычна, так называемая преемственность поколений. Живет себе старушка-знахарка на отшибе деревни, лечит страждущих, наводит порчу, потом берёт себе на воспитание одарённого ребёнка (желательно сироту), передаёт все знания и мирно покидает этот мир, оставив после себя достойную замену. Но с Джибет было всё немного по-другому. Не её взяли на воспитание, а она сама выбрала себе наставницу. Если можно так выразиться. Престарелая колдунья нашла её на пороге своего дома, что было нехарактерно для маленькой деревни на окраине страны. В маленьких деревушках не то, что незамеченным пройти трудно, в уличный туалет без комментариев не сходишь. Появление ребёнка вообще осталось загадкой. Незадолго до моего появления старушка отошла в мир духов, и ее преемница жила в одиночестве нисколько не тяготясь отсутствия людей в ближайшей досягаемости. Как же она была прекрасна… вы представить не можете.

Маг замолчал, тяжёлый вздох, и большой глоток из кружки хорошо обрисовали терпкие воспоминания.

— Я пробыл там, около недели, и был поражён. Эта девчонка, ни разу не покинувшая пределы деревушки, да и в самой деревушке бывшая считанные разы, по магической силе давала сто очков вперёд мне, лучшему выпускнику Академии. Те заклинания, которые были ей известны, выходили у неё с непередаваемой лёгкостью и изяществом, а те которым я её обучал, она схватывала на лету. Складывалось ощущение, что она не просто всё легко запоминала, а то, что она то ли вспоминала, то ли была просто частью силы, оживающей от малейшего толчка. И я её сманил в Академию. Не мог я такой самородок оставить в глуши полузабытой деревни. В Академии она практически сразу стала всеобщей любимицей, как у Магистров, так и у адептов. Первых она поражала своей одаренностью и трудолюбием, а вторых — добрым нравом, справедливостью и бесхитростностью.

Первое время, где-то около года, мы были неразлучны, в меру возможностей конечно. А потом как-то всё завертелось, я стал Магистром, она же активно занималась изучением дисциплин. И довольно преуспела. Мы отдалились. Я часто о ней думал. Иногда не мог выкинуть её из головы. То, что она исчезла после окончания Академии, я узнал совершенно случайно. Как потом оказалось, перед этим, она приходила ко мне. Мы с ней долго разговаривали в основном о учёбе, как обычно. Тогда я всучил ей этот свинок. И она была очень грустная и потерянная, будто хотела что-то сказать, но не могла. Больше я о ней ничего не слышал. Пытался найти. Но безуспешно. Она объявилась после резни а Академии. Через Батра. А остальное сами видели.

Тишину, повисшую после рассказа Курана, ничего не нарушало, даже дождь, шуршавший продолжительное время, прекратился. Все молчали и тихо допивали то, что оставалось в кружках.

— О, дождик кончился, — немного растягивая слова, проговорил Хони. — А где тучи?

Ясное небо без единого облачка, усеянное яркими крупными звёздами, возвышалось куполом над острыми пиками гор. Насколько бы не был увлекательным рассказ Курана, но вино убыло ударными темпами. Р’оук, окинув компанию полутрезвым взглядом, направилась вглубь пещеры, к тюкам с одеждой. Пошуровав в одежде, вернулась к костру, обнимая полную бутыль, точно наполненную не молоком.

— А ты где её прятала? — поинтересовался Куран.

— Мой пузырёк лошадка тащила. А ты свою где?

— Где-где. В вещах.

— Не тяжело тащить было.

— Нет, ни капельки, — помотал головой маг.

— Чем дальше, тем больше удивляюсь твоей выносливости, прям не престарелый маг, а вол тяжеловозный.

— Да, ты не поняла не в своих вещах, — маг кивнул на ученика, сидевшего в полубессознательной нирване. — В его.

— Умно.

 

19

— Ваган! — излишне громкий голос Р’оук пробудил гнома от хмельной дрёмы. — А где маг?

Ваган окинул взглядом пещеру.

— Спит.

— А Хони?

— А Хони уже давно спит.

— А ты?

— А я не сплю.

— Вот что я думаю. Ты как, нашего старика уважаешь?

— Магистр саммыый уважаемый маг, — с хмельной уверенностью заявил гном. — И человек, тоже уважаемый. Очень.

— Да ладно, не распыляйся, он всё равно не слышит. А давай помирим Курана с этой… со своей бабушкой, то есть с возлюбленной.

— Ну, давай. А как?

— А мы сейчас встанем. И приведём её. И помирим.

Если не вдаваться в крайности, то вино довольно забавная вещь. Расслабляет, развязывая язык и открывая душу. Вымывает из головы все заботы прошедшего дня, позволяет сблизиться с другими, настраивая на одну волну не всегда понятного веселья. Но у каждой медали есть обратная сторона. Даже не вспоминая про ночное забытье и утреннее похмелье, не беря в расчёт стыдливое выяснение деталей прошлого вечера, что вполне ожидаемо при достаточном количестве алкоголя на душу собутыльника, едва ли не каждое застолье преподносит совсем неожиданные сюрпризы. И не всегда у происшествий есть достойный зритель, способный ярко и правдиво живописать всё то, чем отличились пирующие, при превышении нормы спиртного.

Пока Куран и его ученик мирно предавались непробудному сну и алкогольным иллюзиям, бодрствующие Ваган и Р’оук, с точно не бодрым разумом, решились выступить в миротворческий поход с дипломатической миссией к местной магессе. Одна из повсеместно известных поговорок гласит: «мастерство не пропьёшь», подтверждается она многократным потреблением спиртного и непредсказуемостью идей, которые никогда не приходят в здравом уме и твёрдой памяти. Как ни были пьяны «дипломаты» но бойцовская выучка и врожденная ловкость позволяла им передвигаться практически без каких-либо явных признаков неадекватного состояния. Только едва заметная неверность движений, и попытка Вагана спеть погромче, на что Р’оук ответила шипением, чуть ли не громче самого певца. Передвигались тихо, практически на ощупь, но в основном по памяти, стараясь не потревожить ничей сон.

У пещеры магессы оказались быстро и, выяснив, что Джибет спит и что будет лучше, если с магом они пообщаются лично, но мага они с собой не взяли, а возвращаться не хочется, да и маг потяжелее будет, то надо доставить в лагерь её. Припомнив горячий приём, что оказала им магесса при появлении в долине и её настойчивое желание, если никого не убить, то как минимум покалечить, решено было транспортировать женщину в обездвиженном состоянии. Вариант Вагана, состоявший в том, чтобы слегка её пристукнуть и оглушённую унести отсюда, Р’оук отмела из человеколюбия. Вариант эльфийки, состоявший в наложении на Джибет магического Паралича или Пут Разума Ваган, помня плачевный опыт по разведению костра, не одобрил, опасаясь гибели престарелой магессы или чего ещё похуже. После некоторого перебрасывания словами, произносимыми шипящим шепотом, сопровождаемыми бурной жестикуляцией и не менее активной работой мимических мышц, решено было завернуть магессу во что-нибудь подходящее и с максимальным почтением транспортировать её к месту стоянки.

Слажено работая, как похитители со стажем, запеленали, ничего не понимающую со сна женщину, в первое попавшееся полотнище, и пока магесса не разобралась что к чему, Р’оук отработанным жестом скатала подходящий кляп и засунула его в распахнутый от удивления рот. Джибет попыталась оказать хоть какое-нибудь сопротивление, но Ваган, как нянька с большим опытом, обездвижил её словно месячного младенца.

Над долиной раскинулась предрассветная темень. Ночное светило давно покинуло небосвод. Только далёкие звёзды смотрели, казалось, с холодной усмешкой, как два путника, на плече одного из которых был довольно увесистый свёрток, слегка неверно, но весело и с громкой песней, шли к пещере, где мирно спали двое, еще, ни о чём не подозревающих человека.

Восток едва начал алеть, когда импровизированная кровать эльфийки начала беспорядочно трястись.

— Вставай, лопоухое отродье, — шипение мага пробилось сквозь плотную пелену крепкого сна. Тряска прекратилась. Р’оук приоткрыла веки, взгляд припухших глаз упёрся в лицо мага. Она, недолго думая, повернулась на бок с явным желанием поспать дальше. Но это было не, то утро, в которое сбываются желания. Эльфийку довольно грубо перевернули на спину и резко посадили, не переставая при этом активно её трясти. Мало кто может спать при столь активной тряске. Р’оук не могла.

— Ну чего тебе? — её голос дрожал, виной чему были действия мага, трясущего ученицу.

— Просыпайся же, кому говорю, приди в себя, — голос буквально святился неприкрытой злобой.

— Да хватит меня трясти, я не кедр с шишками. — Р’оук попыталась вывернуться из крепкой хватки Курана. Маг, не обращая внимания на сопротивление ученицы, резким рывком поставил её на ноги. Лицо учителя было перекошено. И не только от злобы. Перекос был справа, виной чему была большая опухоль. Так сказать зародыш большого красивого синяка.

— Вы, два дебила! Окончательно мозги пропили?! — Куран орал в лицо эльфийки, брызгая слюной и демонстрируя всю нижнюю челюсть.

— А я что-то… — подала голос Р’оук.

— Вот именно, ты не кто-то, а что-то! Тебя, что в детстве с дерева выкинули? Если да, то понимаю твоих родичей!

Эльфийка резко присела, что дало ей возможность вывернуться из хватки Курана.

— Да что случилось? Нормально объяснить можешь?

— Что случилось?! Ты у меня это спрашиваешь?!

Мозг Р’оук, по большей части находящийся во власти сна, выхватил смазанные картинки предыдущего вечера. Вот они с Ваганом куда-то идут, а потом кого-то несут.

— Аааа, понятно, — протянула эльфийка, — магесса.

Куран всплеснул руками.

— Да неужели, вспомнила. А я то уж подумал, что это она сама сюда приперлась!

— А чего ты на меня всех собак спустил?

— А на кого? — брови мага удивленно поползли вверх, — на Хони что ли? Он посрать без спросу сходить не может. Или на Вагана? Нет. Я уверен инициатор ты. — Длинный палец ткнулся в грудь эльфийки.

Насколько не был ранний час, и насколько не был крепок сон спутников, но крик мага сделала своё дело — все проснулись. Ваган поднялся быстро, ничем не показывая, что ночь была довольно насыщенной, а сон короток. Хони представил на осмотрение опухшую физиономию с ничего не осознающим взглядом.

— Уважаемый, Куран, по какой причине, в столь ранний час, вы так громко общаетесь со своей ученицей?

— Сейчас я и с тобой пообщаюсь. Ты вчера, чем думал, когда попёрся с этой… Р’оук выполнять её безумные затеи?

— А что вообще случилось-то? — сквозь затяжной зевок поинтересовался Хони.

— У этих двух безголовых спроси. Они скажут, если вспомнят.

— Ну не надо так, — начала Р’оук, — я вообще-то всё помню.

— Я тоже пьяной забывчивостью не страдаю, — поддержал эльфийку гном.

— Согласен. Только хорошая память не намекает на присутствие большого ума. А вашем случае, на присутствие всякого. Это надо же было притащить эту ведьму в лагерь. Хоть мозгов хватило на то, чтобы не калечить.

— Уважаемый Магистр, мы посоветовались и решили, что вам и вашей возлюбленной надо пообщаться. И решили сходить за ней.

— Мы же её связали. Правда, не туго. И не верёвкой.

— И ты хочешь мне сказать, что это должно было удержать её?

— Ну конечно.

Маг захохотал.

— Вы что, идиоты?

— А она что освободилась? — проигнорировав странное веселье мага спросила Р’оук. — Вроде крепко связали.

— Да её можно было и в цепи заковать, только всё равно бы не помогло.

— А почему?

— Да потому, что это её долина, ей подвластно здесь всё. Абсолютно всё до последней травинки. Она черпает отсюда силу и подпитывает долину своей мощью.

— А если её увезти из этого места?

— Её власть не будет столь абсолютной, но магическая Сила никуда не денется. Но быстрее тебя порвёт на бесчисленное множество бесполезных ошмётков, чем она покинет это место не по своей воле.

— Учитель, — обратился к Курану Хони, — а не просветите ли вы нас, на счет появления столь заметного дополнения на вашем лице.

— Ничего себе завернул. Если опустить подробности, то я от него проснулся.

— Так это дело рук Джибет?

— Ну как догадался? Не ученик, а эталон логики. Она всегда отличалась оригинальностью мышления. Но врезала она здраво. Я даже не знал, что она так умеет.

— И что она тебе врезала и ушла?

— Нет, она ещё пыталась вас по ветру развеять. Я её отговорил. Наверное, зря. Но не убивать же вас за идиотизм?

 

20

— Как ты, — прозвучал чуть надтреснутый, но такой родной голос. Лицо Джибет было настолько близко, что можно было рассмотреть зеленоватые крапинки в её тёмных и внимательных глазах.

— Нормально, щека опухать вроде как больше не собирается, но в скором будущем грозится расцвести всеми цветами радуги, — маг замолчал, после некоторой паузы добавил, — сегодня уходим.

— Внезапно. А твои об этом знают?

— Знают. Собираются уже. Они у меня понятливые. Доходит не с первого раза, но результат поражает.

— А зачем ты сюда пришёл?

Джибет встала, и, обняв себя, отошла от мага.

— Вот за этим, — маг достал из-за пазухи свернутые листы желтоватой бумаги.

— Я не про это. Я ожидала, что тебе они рано или поздно понадобятся. Зачем сейчас ты пришёл. Мог просто собраться и уйти. Мне всё равно об этом сразу же стало известно.

Джибет остановилась, повернувшись магу спиной. Куран посмотрел на прямую спину, напряжённые плечи, густые седые волосы, затянутые в строгий узел.

— Попрощаться.

— Зачем? — фыркнула магесса, — у тебя вроде как такой привычки раньше не наблюдалось.

— Джибет, прости…

— За что? — магесса резко развернулась, в её глазах стояли слёзы. — За что? За то, что выдернул меня из моего мира и отправил в Академию, которая что-то среднее между зоопарком и тюрьмой? За то, что кинул меня там одну? Или за то, постоянно ожидала от тебя доброго слова как дворняжка подачки? Или за то, что ты пропал, как в воду канул? Что я каждый день ждала, надеялась? — Джибет уже начинали душить слёзы. — За прошедшую впустую жизнь, разбавленную вечным ожиданием и упущенными возможностями?!

Под конец отповеди она сорвалась на полуистеричный крик. Маг сидел как ломом пораженный, лицо его выражало непонимание и недоумение.

— Я не знал… — начал маг, но Джибет его перебила.

— Что ты не знал? Или не замечал? Или не хотел замечать?

— Я думал,…что ты успешна. Ты же лучшая в Академии. Когда я вернулся, я надеялся тебя там встретить, но ты уже ушла…

— А что мне оставалось? Гнить в этом каменном мешке, пред которым ты и подобные тебе благоговеют и чуть ли не падают ниц.

— А в деревню, почему не вернулась?

— Для меня туда пути не было, да и не за чем. Решила обосноваться здесь, и от людей не так уж далеко, но и случайные путники случаются редко.

— И тебя ничуть не беспокоит охота на оставшихся магов?

— Почему же не страшит? Ещё как. Пришлось найти Батра и оставить у него весточку для тебя. Здесь ещё пока безопасно. Но не знаю, сколько продлится неведение Имперцев о моём убежище.

— А ты вообще про них что слышала?

— Практически ничего нового. Меня ужаснуло, то, что теперь они не перед чем не останавливаются. Не гнушаются ни пыток, ни казней. Для них стёрлись понятия равновесия сил, доблести и чести, на чём и был основан Орден. А сейчас это просто банда мясников для истребления всех тех, кто к ним не относится.

— Ещё могу добавить, что и среди наших есть продажные шкуры.

— То есть как?

— Переметнулся к ним кто-то. Даже может и не один.

Джибет побледнела. Не веря, помотала головой.

— Ты с чего это взял?

— Мне стало немного странно почему же, Имперцы не догадывающиеся о моём существовании с того момента как они устроили кровавую резню, нашли меня за считанные часы. Без поддержки хорошего псионика дело не обошлось.

— А может из города кто-нибудь?

— Исключено. В Колтерне, при приближении кого-то в парадных доспехах или с мордой, на которой крупными буквами пропечатано «канцелярская крыса», все становятся слепоглухонемыми калеками, по недоразумению оказавшимися в столь неприглядном месте. И если эти, с позволения «хранители закона», не умеряют своё любопытство, доживают максимум до первого укромного уголка. И к тому же, перед тем как Ваган пошёл с нами, он одного мага, по-моему, порвал. Или пришиб. И ещё около десятка сопровождающих. Но по-моему, среди тех, кого Ваган отправил к праотцам, был не маг, точнее просто адепт, прислужник, мелкая сошка, которую отправили прощупать почву. А главный кукловод пока не собирается открывать свой лик общественности.

Джибет пристально посмотрела на мага. Её глаза светились тем пониманием, которое свойственно старым соратникам, сиамским близнецам и бывшим любовникам.

— Но кто? В мой выпуск особо одарённых псиоников не было.

— Ага, кроме тебя, — сказал Куран, и поспешно добавил, — не заводись, я знаю, что тебе этого не надо.

— Так что ты собираешься делать? — магесса склонила голову к плечу.

— Точно не знаю. Но пока постараюсь найти Манускрипт. А потом по ходу действия.

— Нет. Я тебя не понимаю. Какова твоя цель? Убить? Отомстить?

Маг горько усмехнулся.

— Я так далеко не загадываю. Для начала попытаюсь выжить сам и дать хотя бы пережить юность своим ученикам. И найти Манускрипт. Точнее не дать найти его другим. А ты?

— Что я?

— Что будешь делать?

— То же, что и до твоего прихода.

— И ты думаешь, что до тебя никто не доберётся?

— Не знаю. Как доберутся, так и решу. А ты к чему клонишь?

Маг немного замялся.

— Ну, я хотел, чтобы ты пошла с нами…

Джибет удивлённо посмотрела на Курана, покачала головой.

— Лестное предложение. Очень лестное. Но, — она сделала паузу. — Нет.

— Но почему? Что тебе здесь делать? Ты одна, рядом никого.

— Нет, Куран. Ранее за такое предложение я бы полжизни отдала. Но мы же ещё встретимся?

Маг встал, подошёл к Джибет, положил руки на плечи, нежно придвинул, заглянул в глаза.

— Милая моя, девочка, пошли со мной, умаляю.

Они были совсем рядом, и, казалось, вот-вот воздух начнёт искрить, а камни плавиться, они становились ближе и ближе. Они были готовы слиться в одно целое, когда ближайшие кусты зашуршали, уничтожая бесследно, то прекрасное, что только может возникнуть между двумя.

Джибет напряглась, отстраняясь от Курана, он же в свою очередь, не отпуская её от себя, повернул голову на звук и рявкнул:

— Выходите уже, горе-соглядатаи!

Из-за кустов показался Хони, грубовато, но вполне уверенно подталкиевымый крепкой ручонкой эльфийки, которая пыталась быть менее заметной, скрываясь за тощей спиной Хони.

— Чего пришли?

— Магистр, мы это, уже собрались, — начал Хони — А вас нету.

Магесса всё-таки отстранилась от Курана, подошла к парочке, пристально рассматривая каждого из учеников, словно незнакомых зверушек чуждой фауны.

— Так вот какие они, твои ученики…

— Да, учу их уму-разуму, который год. Жду, когда толк выйдет. А выходить он, судя по всему, не хочет.

Эльфийка покинула ненадёжное укрытие, дающее иллюзию безопасности, и предстала пред взором двух умудрённых магов.

— Да, — Джибет остановилась на Хони, — странно.

— Что странно? — спросил маг.

— Странно, что ты его взял в ученики, — она очень близко подошла к Хони, — ты же не маг. В тебе мало той Сути, что определяет Путь Мага. В тебе иная Сила. И ты сам об этом знаешь. Но упорство. Такое упорство не то что города берёт, а ещё и горы испепеляет. То кто ты есть, ты сам выбрал. А правилен ли этот выбор, решать тоже тебе. Позже.

Она замолчала и подошла к Р’оук. Она встала перед эльфийкой, вгляделась ей в лицо. Провела рукой по густым непослушным волосам.

— Эльфийка. Дитя Леса. Вот какая ты. Источник безумных идей и необдуманных решений. В тебе большая Сила. И она ищет выход…Тебе знакомо Сердце Леса… Ты же из Чащоб. Но туда вернуться невозможно. Так? — Джибет, прищурилась, склонив голову на бок. — И как же ты, лесной Эльф, одна из Верховных, оказалась в столь чуждой для тебя стране?

— Я не отношусь к Верховным, — тихо ответила Р’оук, пряча глаза.

— Худа, — словно не слыша возражений эльфийки, продолжила Джибет рассматривая её — даже для эльфа. Нет той смазливой астеничности и поволоки в раскосых глазах, что так привлекает людской род, — в чёрных лужицах глаз, что рассматривали её, Р’оук могла рассмотреть свою ничтожность на фоне бесконечности истинной черноты. — Сердце чистое. И безрассудное. Многого не хочешь признавать. Но признание это не важно. Действия важны.

— Кто ты? — Р’оук вынырнула из полу гипнотической истомы. — Я не знаю кто ты.

— Это не важно. И важным никогда не было…

Магесса закрыла глаза. На какое-то время повисло молчание.

— Оставайся со мной, — безапелляционно произнесла Джибет. Фраза повисла в воздухе, повергнув в некое подобие шока мага и его ученика.

— Оставайся. Я помогу тебе обрести себя. Свой Путь.

— Зачем? — прозвучал запоздалый вопрос Р’оук.

— Останься. Будет лучше.

— Чем лучше?

— Подобие безопасности лучше, чем полное отсутствие уверенности.

Р’оук посмотрела на магессу. Глянула на мага и рядом стоящего Хони.

— Нет. Я не останусь.

— Я знала. Но попробовать стоило.

На прощание Джибет обняла каждого. Хони с неким одобрением, Р’оук с непонятной грустью, Курана с непередаваемой нежностью последней весны. Когда солнце тихо прокладывало дорогу к крайней западной точке небосвода, друзья были уже далеко от Плата Волка. Ощущения того, что когда-либо вернутся в эту долину, ни у кого не было. Но у каждого из спутников была уверенность в скорой встрече с Владычицей Долины.