Утром меня познакомили с планом операции "Золотая рыбка". Я должен был сообщить Полякову, что около двухсот юношей и девушек Франкфурта из социал-демократического союза хотят попасть на фестиваль, но у них нет на это денег. Их представители, которые якобы уже находятся в Берлине, хотят встретиться с каким-нибудь советским представителем.

— Русские слишком заинтересованы, в расколе молодой социал-демократии. Они наверняка дадут на это деньги, — сказал мистер Берч. — Момент передачи будет снят на кинопленку, а затем в Западном Берлине созовут пресс-конференцию. Таким образом мы разоблачим истинных хозяев фестиваля, которые покупают молодежь на свои советские деньги.

Я должен был снова встретиться с Поляковым… Позвонил ему в полночь. Никто не ответил. Позвонил через час. Снова никого. И только под утро я услышал его голос.

— А-а, Штаммер! — нисколько не удивился он. — Как поживает посланец молодых социал-демократов?

Я сказал, что у меня возникла срочная необходимость встретиться с ним.

— Вы где?

— Я могу быть у вас через десять минут.

— Хорошо, я жду.

Поляков занимал номер на верхнем этаже. Повсюду — на кровати, на столе и даже на полу — валялись картонные коробки с магнитофонными лентами. На столе я увидел маленький репортерский магнитофон в разобранном виде.

— Забастовал, черт бы его побрал, — сказал Поляков. — Не могу понять, в чем дело. Вы в этих штуках не разбираетесь?

— Боже упаси, всякая техника меня пугает, — сказал я.

— А меня кормит, — сказал Поляков и сел к столу. — Я буду работать, а вы говорите…

Но как только я заговорил, Поляков отодвинул магнитофон и повернулся ко мне.

— Любопытно, — сказал он и, выслушав меня, спросил: — Как вы об этом узнали?

— Сюда приехали их представители, а один из них мой давний знакомый, — ответил я.

— Так что всякое жульничество исключается? — спросил Поляков.

— Абсолютно.

— А почему они не обратились непосредственно в штаб фестиваля?

— Тут есть свои тонкости, — охотно и доверительно пояснил я. — Если бы они обратились в штаб, то они как бы официально признали фестиваль, а этого руководство социал-демократического союза им никогда не простило бы. Их в два счета могут лишить работы. Они хотят избежать всякого официального оформления этой помощи.

— Но деньги любят счет, — улыбнулся Поляков.

— О, они дадут вполне ответственную расписку, — сказал я.

— Кому?

— Вам или тому человеку, который будет вместо вас.

— А если это будет представитель штаба фестиваля?

— Нет, нет, иметь дело со штабом они категорически не хотят.

— Ясно, ясно, — сказал Поляков. — А как они мыслят эту операцию практически?

— Завтра в шестнадцать часов они будут ждать в Грюневальде у входа на водную станцию. Расписка будет приготовлена.

— Сколько нужно денег?

— Двадцать три тысячи марок. Их все-таки почти двести человек.

Поляков молчал, а я ждал затаив дыхание.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Я доложу кому нужно, и завтра в шестнадцать ноль-ноль ваши ребята должны быть на месте. Но если ничего не выйдет, чтоб никаких обид. Вы сами там будете?

— А как же! Я же должен познакомить их с вами.

— Ну тогда, значит, до завтра. — Поляков протянул мне руку.

Спустя полчаса я был уже в особняке мистера Берча. Выслушав меня, мистер Берч тут же соединился с Франкфуртом и пригласил к аппарату мистера Дитса. Они обменялись приветствиями, и Берч сказал:

— Операция "Золотая рыбка" проходит успешно. Завтра — финиш.

Потом он минуты две слушал Дитса, весело воскликнул "О'кей!" и положил трубку.

— Могу вас поздравить, мистер Коробцов, — сказал он. — Спасибо.

За час до назначенного срока я в машине Курта проехал мимо водной станции в Грюневальде. Пожалуй, мы ошиблись, выбрав для встречи это место. Здесь проходили международные соревнования по академической гребле, и на станцию валом валила молодежь. В такой толчее произвести киносъемку будет очень трудно.

Второй раз мы проехали мимо станции без десяти четыре, и я увидел Полякова. Он стоял у забора вдвоем с худеньким рыжеволосым пареньком. В руках у Полякова был сверток. Все-таки приятно, когда видишь, что все идет по плану и события как бы подчиняются тебе.

Я проехал еще метров четыреста и остановился возле маленького бара, где меня поджидал мистер Глен с незнакомыми мне людьми.

Кинооператоры тотчас умчались на своей машине, а ко мне в машину сели два молодых немца — Петер и Эдуард, рослые, крепкие ребята. Они тоже волновались, как я.

Курт поставил машину возле тротуара. Мы втроем сразу направились к Полякову. Поляков и рыжеволосый паренек стояли на асфальтовой дорожке между забором и клумбой, и, для того чтобы подойти к ним, нужно было сделать крут. Наши кинооператоры уже занимали удобную позицию.

Я поздоровался с Поляковым, представил ему Петера и Эдуарда.

— Значит, вы представители социал-демократической молодежи Франкфурта? — спросил у них Поляков.

— Да, — подтвердил Петер.

Все дальнейшее произошло так быстро, что я и теперь не могу связно об этом рассказать… Нас внезапно окружила плотная толпа.

— Кто тут из Франкфурта? — кричали вокруг нас. — Мы тоже оттуда!

Тут я увидел, что наши кинооператоры убегают. А мы оказались в западне. За спиной — забор, впереди — клумба, а с боков — быстро растущая толпа. И теперь нас снимали операторы и фоторепортеры — явно не наши.

Дюжий парень с фестивальным платком на шее прижал к забору Эдуарда.

— Ну-ка, говори правду: кто ты и откуда? — кричал он ему в лицо.

— Мы ничего не знаем! — кричал Эдуард.

— Ах, не знаешь? — Парень схватил Эдуарда за руки и обратился к толпе: — Товарищи! Здесь подготовлена провокация!

Петер и Эдуард вырвались и дикими скачками побежали прямо по цветам.

Поляков держал меня за руку.

— Ну что, Штаммер, совершенно очевидно, что вас впутали в грязную провокацию, — сказал он громко, с явным расчетом, чтобы слышали все.

— Очевидно, — сказал я, изо всех сил стараясь быть спокойным. — Я вообще не понимаю, что произошло.

— Прошу сюда корреспондентов! — крикнул Поляков.

Сквозь толпу к нам пробивались репортеры, некоторых я знал по Прессхаузу.

— Я думаю, господин Штаммер, что вы не откажетесь сообщить прессе, кто втянул вас в это грязное дело?

В следующее мгновение Поляков отлетел от меня к забору.

— Бегом! — услышал я у самого уха хриплый голос Курта.

Мы бежали к нашей машине под дикий свист и улюлюканье. Курт распахнул дверцу и ловким движением впихнул меня внутрь. Машина сорвалась с места и помчалась.

Когда мы въехали в Западный Берлин, Курт остановил машину и, вынув из кармана платок, начал вытирать вспотевшее лицо.

— Это было дело настоящее — мы выскочили из горячей печки, — сказал он с довольным видом.

Я ожидал, что после этого провала со мной произойдет что-то страшное. Но ничего плохого не случилось. В тот же день, когда так скандально провалилась операция "Золотая рыбка", меня на автомобиле увезли в Западную Германию. Перед самым отъездом мистер Глен заехал проститься со мной. Он, конечно, был расстроен, но разговаривал спокойно.

— Осечка, какие, к сожалению, бывают, — сказал он. — А с твоей стороны все было сделано хорошо, особенно если учесть, что это первая самостоятельная работа. Не волнуйся. Экзамен ты выдержал. Отдыхай. А после фестиваля нас с тобой ожидает главное наше дело.