Сцена первая

Голос доктора: «Робинсон! Эй, мистер Робинсон! Мистер Смит!»

Входит доктор , за ним – санитар Робинсон , в руках у которого наполненная жидкостью колба. Навстречу из другой двери выходит санитар Смит с записями под мышкой. Сталкиваются.

Доктор. Записи с вами? А колба? Дайте-ка взглянуть… Так-так-так. Видите? Вы видите? Темно-синяя! Посмотрите: у самого дна отливает черным. Все правильно: синий цвет и черный осадок. Меня как озарило! О чем я думал раньше? Поверьте, это то, что нужно. Как удачно, что этот старый идиот тогда подвернулся и все испортил! Он и не подозревает, что благодаря ему его собственные шансы сразу возросли на добрую треть, да что на треть – вполовину, если не на все три четверти! Видите, как помог? Самый факт свертываемости и есть, наверное, недостающий ключ к разгадке. Что ж я тыкался, как слепой. Вот одно из открытий в истории науки, которые… (Листает тетрадь с записями.) Да, да… Ха-ха! Вот оно: шесть целых восемьсот шестьдесят девять тысячных, да семьдесят два, да четыре на три и на два, делим, проводим оси координат, изгибающий момент, изгибающий момент… живо…

Санитар Смит отыскивает величину в таблице и быстро подсчитывает на полях шариковым карандашом.

Молодчина, очень хорошо. Верно, верно… возводим в куб… Ну, вот и все! Так. Через двадцать четыре часа должна произойти еще одна смена цвета. Не сомневаюсь в этом. Тогда мы снова испытаем на нагрев, добавим аккотила и гераклитова раствора – половинные дозы, отметьте, – и если позеленеет, то все! Найден наконец верный путь. И как далеко он уводит!.. Не мне, конечно, говорить, но открываются совершенно новые перспективы развития. А значит… это значит, что я смогу немедленно запустить эликсир в массовое производство – и на мировой рынок! Робинсон, мне нужно, чтобы вы по возможности быстрее подготовили вчерне текст отчета. Надо информировать министерство. Меняется весь наш график. Коренной …о, наконец-то!.. коренной пересмотр отношения ко всему «Проекту Эхинокука»! Ей-богу, эти пятеро будут у меня молодыми к исходу этой недели! Они у меня запрыгают, как резвые козочки! Ну ладно, Робинсон, уносите. Поставьте опять в штатив. Не забудьте проследить за температурой. Еще двадцать четыре часа. Господи, не знаю, как я их переживу! Ступайте, ступайте, мой друг…

Санитар Робинсон выходит с колбой.

Дайте мне телефон… Я должен поговорить с Чарли Сандерсоном. Вы знаете его номер?

Санитар Смит выносит из ниши телефонный, аппарат на длинном шнуре, торопливо набирает номер и передает трубку доктору.

Хэлло!.. Чарли? Это Джек. Как жизнь, старик? Ну да, ха-ха-ха, нечего заливать, так я тебе и поверил, хи-хи-хи, смотри, Чарли, поосторожнее, раз-два, и очутишься у алтаря, не успеешь штаны застегнуть… Теперь о деле, Чарли: понимаешь, мне придется в субботу пропустить игру… Нет, нет, уверяю тебя, вовсе не из-за прошлого раза… что ты, я и не думал обижаться, старик. Я был не в форме, сам знаю, и ты совершенно правильно мне сказал, я бы тебе то же самое наговорил… Брось, старик, чего там, кто старое помянет… Понимаешь, тут у нас в клинике наклевывается важное дело… Да нет, ничего особенного – какая наша жизнь? Горшки, градусники. Но может получиться кое-что серьезное, и я просто не могу рисковать… Ты уж прости… А что, возьми, например, Джимми Рикетса. Разве ты не можешь поставить его во вторую линию, по новой системе, с этим твоим… как его… Гокинсом? А в полузащиту переставь… Не кричи, старик, я сам знаю, что капитан – ты и что времени осталось совсем мало. Я, может, и очень хороший игрок, но, честное слово, вполне заменимый. И потом, ведь это матч с педагогическим институтом, а разве они умеют играть? Вы и не заметите, что меня нет, старина… Ну, и отлично. Вот это по-дружески, чертов сын. Спасибо, старик… Что?.. Хо-хо, нет – правда! Смотри, поосторожней с нею, приятель. Спрячь ключи от спальни в надежное место… Хорошо, Чарли, будет сделано. Отправлю их тебе по почте: простой конверт, пометка – «медикаменты». Службу знаем. Ты у нас еще погуляешь в холостяках… Конечно, из фондов здравоохранения. За что мы платим налоги? Ну, пока, старик, счастливо! Желаю удачи в субботу. Вечером заскочу на кружку пива. Пока! (Кладет трубку.) Благодарю вас, мистер Смит. Можно убрать.

Санитар Смит выносит телефон.

Да, пока не забыл… Я продиктую вам письмо. Сегодня я слышал в коридорах клиники собачий лай. Так, пожалуй, оглянуться не успеешь, как старый сквалыжник Киснет снова примется изводить нас своими жалобами. Хватит, я хочу это пресечь заранее.

Санитар Смит, раскрыв тетрадь, приготовился писать под диктовку.

«Мистеру Горлопэну. Многоуважаемый мистер Горлопэн, до моего сведения дошло, что вы, в нарушение правил внутреннего распорядка, продолжаете держать в больничном помещении ваше домашнее животное. Буду рад, если вы в течение тридцати шести часов удалите собаку из клиники; в противном случае вынужден буду распорядиться, чтобы ее уничтожили. Ваш… и так далее, Дж. Эхинокук, Главврач». Подпись – и немедленно вручить ему… Будет больше порядка в клинике. Ну их, терпеть не могу собак… Собаки… А ведь собака может пригодиться. Стоп. Отставить. Перепишите так: «В течение тридцати шести часов передать собаку мне; в противном случае…» и так далее… И разыщите кого-нибудь, кто понимает в собаках, пусть скажет ей цену. По-моему, это простая дворняга, но я не хочу забирать ее у старика задаром… Все на сегодня. Прошу заняться этим не откладывая. Благодарю.

Выходят в разные стороны.

 

Сцена вторая

Осторожно озираясь, входит миссис Летузель , украдкой пробирается к противоположной двери, заглядывает в щелку, потом быстро отшатывается и прижимается спиной к косяку. Из двери медленно выходит Эльфик . Он ее не видит и не замечает перчатки, которую она снимает с руки и бросает ему под ноги.

Летузель. Кхм!

Эльфик оборачивается, видит ее, вежливо, но холодно кивает и идет дальше.

Ах, мистер Эльфик. Я уронила перчатку.

Эльфик. Прошу извинения, миссис Летузель, я задумался. Простите, ради бога. (Подает ей перчатку и проходит дальше.) Всего наилучшего…

Она издает досадливый возглас и ныряет в ту дверь, из которой он вышел. Он понуро садится. Летузель снова появляется в той двери, через которую входила раньше, выглядывает на сцену и смотрит, что делает Эльфик . Он встает и, не видя, идет прямо на нее. Она прячется за дверь, и когда он подходит, выскакивает и сталкивается с ним нос к носу.

Летузель (взвизгивает). Ой! Мистер Эльфик, смотрите-ка!.. Мир тесен. А я как раз иду… ммм… и никак не ожидала встретить здесь джентльмена, мистер Эльфик.

Эльфик. Ах, боже мой, мадам, от души прошу меня простить! Ради бога! Я сейчас же вернусь к себе.

Летузель (останавливает его). Мистер Эльфик.

Эльфик. Да, мадам?

Летузель. Поверьте, я вам очень сочувствую, мистер Эльфик. Говорю со всей искренностью. Я ведь знаю, зачем вы здесь.

Эльфик. Вот как?

Летузель. Да, да. Чтобы краешком глаза увидеть, чтобы в который раз взмолиться неумолимой и божественной, когда ее влекут по коридору. Только что проку? Она никогда не переменится! Заклинаю вас, мой добрый друг, выбросьте ее из головы.

Эльфик. Нет, о нет… это невозможно… Вы тоже хороши! Как не стыдно! Подсматриваете и злорадничаете. Я знаю, что они думают: бедняга Эльфик повредился в уме, бродит по ночам, вздыхает, пялит глаза, строит из себя сердцееда, а сам годится только… Но, смею вас уверить, когда я был молод, мною самым недвусмысленным образом восхищались. В те дни приличный вид или порядочное поведение не считалось зазорным. О, если бы вернуть молодость, хоть на один день, миссис Летузель, я бы всем показал, чего стоит теперешний век с его грубостью и хамством. Многие молодые женщины были бы потрясены. Я не сочиняю.

Летузель. Ну, а предположим – почему не предположить? – что вы молоды. И она молода. Все равно бы у вас ничего не получилось.

Эльфик. Ну нет. Я бы этого не допустил.

Летузель. Да? Вы бы вырвали ее из сердца, отшвырнули прочь, как гремучую змею, и сокрушали бы тела и сердца других женщин? Ну, распутник! Удержу на вас нет, опасный вы мужчина!

Эльфик. Нет, зачем же так. Я только хотел сказать, что смог бы тогда смело отдавать дань восхищения кому укажет сердце, и ни возраст, ни смешные в старости порывы меня бы уже не сдерживали.

Летузель. Помяните мое слово: она съест вас с потрохами.

Эльфик. Только потому, что я стар.

Летузель. Да нет! Если б вам завтра стало не больше восемнадцати, а ей… Неужели вы не понимаете, глупый человек, что вам больше восемнадцати не отпустят? А ей тогда будет уже за тридцать! Мистер Эльфик, вам нужен настоящий друг – любящий, бдительный, преданный! (К публике.) Я слишком разговорилась. (Эльфику.) Я не должна была вам говорить. (К публике.) Не надо было ему говорить. Бизнес есть бизнес. Бизнес это не страсти. Чувства и страсти для меня должны оставаться бизнесом. Я совсем потеряла голову. Как глупо! Однако поищем выгодные стороны. (Эльфику.) Ладно, ничего не поделаешь: я проговорилась. Придется досказать остальное. Идемте.

Уходят.

 

Сцена третья

Входит Горлопэн , он догоняет медсестер Браун и Джонс , держа в руке листок бумаги. За ним крадется Киснет.

Горлопэн (загнав медсестер в угол). Прошу меня простить, сестрицы, я задержу вас только одну минуту. Напрасно вы так торопитесь убежать. Пусть я старик, но я еще не привидение, и нечего от меня бегать. Уверяю вас: то, что вы сейчас услышите, будет вам только на пользу. Вот, присядьте, сестра Браун.

Сестры неохотно садятся.

Ха-ха-ха! Ну, это всего лишь экспромт, конечно. Не обтесано, не приглажено, сам знаю. А как вам покажется это? Это – вещь выношенная. Сейчас прочту. (Читает.) «Гектору» – это моя собака.

Вот. Ну как? Мысль есть, но правдива ли она? Нет, девушки, не отмалчивайтесь. В стихотворении должна быть правда, иначе оно никуда не годится. Поэтому скажите мне честно…

Голос из репродуктора: «Сестра Джонс, сестра Браун, пожалуйста, немедленно явитесь в стерилизаторскую. Сестра Джонс, сестра Браун».

Сестры уходят.

Горлопэн. Обидно. Очень обидно. Всегда так: только я вздумаю преподать им какой-нибудь урок, как обязательно что-нибудь помешает. Непременно. У них тут ни минуты свободного времени.

Киснет. Они на работе. Ничего удивительного, что их разыскивают.

Горлопэн. Да, но если бы не работа, неужели они стали бы меня слушать хоть пару минут? У них одно на уме: отплясывать до утра с заморышами-врачами это… как его… буги-вуги. Их по-настоящему ни один вид спорта не интересует. Вот – доктор Эхинокук – он по субботам играет в добрый старый регби, а кто за него болеет? Из всей клиники я один. А больше никто.

Входит санитар Смит с письмом.

А, мистер Смит! Письмо? Мне? Мне письмо! А что случилось? Э-э-э, постойте, мистер Смит… погодите, прошу вас!..

Смит уходит.

Как вы думаете, что там?

Киснет. От главврача, я полагаю.

Горлопэн. Вдруг неприятности?

Киснет. Э, обычная бюрократическая канитель… могли бы уже к этому привыкнуть.

Горлопэн. Доктор Эхинокук шлет записки, только когда что-нибудь не так. Может, обнаружено что-то серьезное, как вы думаете? На последнем рентгене. Рак. Туберкулез…

Киснет. В вашем-то возрасте

Горлопэн. А что?

Киснет. В вашем возрасте не стоит об этом волноваться. Мы все ждем своего часа, верно?

Горлопэн. Я всю жизнь гордился своим железным здоровьем. Всегда с удовлетворением думал, что, когда настанет мой черед, я уйду, не сломившись, рухну сразу, не склонив головы. У меня никогда не было ни насморка, ни кашля – не то что у вас, например.

Киснет (сопя носом). Насморк – это ничего…

Горлопэн. Неверно. Это – симптом. Вот чего я всегда боялся: вдруг со мной случится что-нибудь ужасное, скажем, рак, – свалится неожиданно, без симптомов? Всякий раз перед осмотром я молю: «Господи, пронеси сегодня! Пощади!»

Киснет. Что же вы не распечатываете?

Горлопэн. Не распечатываю?.. Думаете, боюсь? Да я плевать хотел на этих коновалов! Ха-ха! (Распечатывает и читает письмо.) Боже мой… О боже… О-о! Киснет, вы человек?

Киснет. Какой еще человек?

Горлопэн. Живой. Который дышит. Чувствует. Вот какой. Человек вы?

Киснет. А в чем дело?

Горлопэн. Читайте. Это написал не человек. Даже если это шутка, если это скверный мальчишеский розыгрыш, все равно писавший это письмо – не человек. Потому что оно бесчеловечно. Скажу вам, Киснет: после этого хочется умереть.

Киснет (прочитав письмо). Ах, ах. Ай-яй-яй. Мистер Горлопэн, мужайтесь, старина, мужайтесь, не падайте духом, сплотимся у старого знамени, ребята. А что, собака еще с вами?

Горлопэн. Как будто. Я держу его в сарайчике, позади кортов. Будто интересуюсь состоянием грунта на теннисных площадках, а сам хожу его кормить. Все знают, что я слежу за спортивными сооружениями при клинике и за всяким инвентарем, и, я полагал, мое появление там оправданно. Некоторые сестры, конечно, посвящены в тайну. Но я просил их: пожалуйста, смотрите сквозь пальцы. Они добрые девушки, отзывчивые… Смотрели сквозь пальцы. Но теперь… Киснет, Киснет, что теперь делать?

Киснет. Отдайте собаку мне.

Горлопэн. Отдать вам?..

Киснет. Надо убрать ее из этого сарая. Отдайте ее мне. И не спрашивайте, куда я ее дену. Когда к вам придут требовать, скажите, что ничего не знаете. Скажите: сбежала. Очень просто.

Горлопэн. А что потом? Гектор жить без меня не может, ведь он…

Киснет. Спокойно, старина! Вы получите своего Гектора. Когда его перестанут искать. Только не прячьте его больше в этот сарай. Надо найти другое место. Придумал: знаете старый парничок за павильоном для крикета? Вы ведь ходите туда смотреть, в каком состоянии дужки и воротца, да? Ну вот. А?

Горлопэн. Раньше я бы никогда в жизни не доверил Гектора постороннему человеку, никогда. И вот еще что: чем вас отблагодарить? Я не умею оставаться в долгу. А тут, понимаете, я не могу поручиться, что вообще переживу сегодняшний день. Не очень, знаете ли, хочется в этом признаваться, но ведь я и в самом деле старик, Киснет, я старше вас. И потрясение от разлуки…

Киснет. На время ведь…

Горлопэн. И все же это разлука, горькая разлука.

Киснет. Конечно, вам не так долго уже осталось…

Горлопэн. Вот именно. Мне уже недолго осталось жить. Это так. Сегодня я это осознал: я слишком стар для всего, ради чего я жил. Для мужества, деятельности, выносливости. Для товарищества. Для Гектора. Какая важность, если Гектора не станет? Я сам уже почти мертв. Я был большой и сильный человек. Да, Киснет, был. Но теперь все кончено. Это письмо…

Киснет. Рано горевать, старина.

Горлопэн. Почему?

Киснет. Я не хотел вам говорить… (К публике.) Я не хотел ему говорить. (Горлопэну.) Но вы так убиваетесь, что я думаю – надо вам сказать. (К публике.) Да пошла она ко всем чертям! Правильно? Ведь из нас двоих я умнее, сами видите. И что бы она ни затевала, все равно хозяином положения в конечном счете окажусь я. (Горлопэну.) Мы спасем Гектора, старина. И вы сейчас узнаете, что это не напрасный труд, что постараться очень даже стоит. Вы говорили – как отблагодарить? О, вы сможете расплатиться сполна. Идемте, я все объясню. А потом разыщем вашу собаку. Ну идемте, старина.

Уходят.

 

Сцена четвертая

В нише звонит телефон. Санитар Смит спешит на звонок, выносит аппарат, снимая на ходу трубку, но не успевает произнести ни звука; входит доктор и берет у него трубку из рук.

Доктор. Да, да, Смит, я слышу, я сам отвечу. Алло, главный врач слушает… Что, что? Не разобрал… Алло!.. Вот черт, совсем разъединили. Тебе звонят, ты отвечаешь, какая-то пташка щебечет, чтобы ты положил на минуточку трубку, она тебя сейчас соединит, а с кем – провались я, если понял. Может, с Букингемским дворцом? Алло, я слушаю, ваше величество, чертовски мило, что вы позвонили! Да, конечно, ваше величество, в пять часов вполне удобно. В придворных костюмах или это будет официальный прием и надо быть во фраках? Что? Алло! Да, да… Да, Эхинокук, кто же еще… Что-о? О господи, это же в самом деле королева, вернее, почти королева. Доброе утро, сэр Фредерик, извините, не сразу узнал… Ах, ну что вы, что вы, сэр Фредерик, в любое время дня и ночи, если только я не… М-м. Воскресенье. Так-так… Разумеется, я не могу сказать «нет». Но если бы вы, со своей стороны, сочли возможным, сэр, отложить на неделю. Дело в том, что мне еще… ну, конечно, сэр Фредерик, если вопрос стоит так, то не о чем и говорить. Да… В воскресенье. Очень хорошо, сэр… Ничего не имеют возразить, нет, нет, сэр Фредерик. Будем счастливы. Большая честь видеть вас у себя. Да, сэр… И вам всего наилучшего, сэр. (Кладет трубку.) И вам всего наилучшего, от сэра слышу, мое почтение, сэр! Да, прости-прощай душевный покой, прощай привольное житье!.. Все, Смит, кончилась беззаботная жизнь. Вон, ласточкой взмыла – и нет ее. А знаете почему? Сэр Фредерик, собственной персоной. Лорд-мэр. Епископ. Мэрша и епископша. Секретарь муниципалитета – с супругой, как водится. Добрая половина министерства с Уайтхолла. Прибудут в воскресенье. С официальным визитом. Флаг, что ли, вывесить. Расстелите алые дорожки в коридорах. Чай, сдобные булочки с кремом… Но выпивки они у меня не получат. Здесь клиника, а не загородный клуб. Ничего спиртного, никаких фильмов, танцев и бильярда… А ведь это мне отчет Робинсона подгадил… толковый малый, что и говорить, даже слишком. Говорил же ему: поменьше мелодрамы! Теперь им желательно увидеть мой эликсир. Вынь да положь. Но я не готов к демонстрации! Кто я такой, по-ихнему? Они бы еще спутник потребовали с меня или батискаф… Ладно. Надо действовать. За дело, мой друг, засучив рукава! Они приедут в воскресенье. Вот что: наберите-ка мне три шестьдесят семь восемьдесят шесть и оставьте одного, у меня частный разговор.

Санитар Смит набирает номер, передает телефон доктору и выходит.

Алло, ты, мама? Это Джек… Да, да, спасибо, у меня все в порядке, мама. Послушай… Минуточку, мама, я как раз хотел сказать… Я позвонил сказать, что не могу быть в воскресенье. Да, я не предупредил тебя раньше, зато сейчас предупреждаю. Пойми, мама, я не могу быть в воскресенье, потому что сюда приедет важная персона из министерства здравоохранения и с ним разные шишки, будут осматривать клинику, я должен быть на месте… Нет, мама, тебе с ними встретиться совершенно невозможно. Это не гости, а официальный визит и… Дорогая, мне самому очень жаль. Я не меньше тебя люблю, когда я дома… О, вот как? Разве я ее приглашал?.. Бога ради, позволь мне самому приглашать девушек к чаю, по собственному выбору… Да, да, знаю, Джойс – очень милая девушка, очень славная и, конечно, будет прекрасной женой какому-нибудь болвану… Ну хорошо, хорошо, мама. Извини, вырвалось. Язык острее меча, нож быстрее слова – как там говорится, не помню. Я не хотел грубить. Извинись за меня, скажи Джойс, что я очень сожалею. Если ты непременно хочешь позвать ее к чаю, то, может быть, на той неделе…

Слышен собачий лай.

(Замечает собаку.) Это что такое? Пошла вон! На место! На место! Смит, эй, Смит!

Входит санитар Смит.

Уберите отсюда собаку! Кто ее впустил? Здесь в комнате собака, я кладу трубку… Да нет же, мама, тут огромный кровожадный пес… Прости, мама… Нет!! Звони на будущей неделе. (Бросает трубку и передает телефон Смиту.)

Где она? Вон, вон! Куда? Держите ее! Не пускайте!

Бегают за собакой по сцене.

Господи ты боже мой, головой нужно думать: гоните ее к двери! Ну, давайте, заходите оттуда, да не бойтесь, ближе, ближе, не укусит…

Укушенный Смит вскрикивает.

За дверь ее!

Собаку выгоняют из комнаты и захлопывают дверь, с облегчением переводя дыхание. Но лай раздается снова, на другом конце сцены. Входит Киснет с собакой.

Киснет. Спокойно, мой мальчик, спокойно. К ноге. Ну, будь умницей. Гектор, Гектор!.. Доктор, простите, честное слово, я тут совершенно ни при чем. Он, видно, удрал, а я хотел его поймать…

Доктор. Робинсон… Где Робинсон?

Появляется санитар Робинсон.

Кто впустил сюда собаку?

Робинсон пожимает плечами.

Одним словом, надо ее отсюда убрать. Приманите ее чем-нибудь. Принесите еды. Быстро! А я откуда знаю, какой еды? Мясо, яйца, рыбу… Живее!

Санитар Робинсон выходит направо.

Киснет. Осторожнее, доктор, смотрите, он начал рычать? По-моему, вы его разозлили.

Доктор. Стойте и не двигайтесь. Смит! Я сказал: не двигайтесь. Робинсон, где вы там?

На сцену выходит санитар Робинсон с тарелкой в руках.

Доктор. Что у вас? Жаркое? Отлично, надо полагать, она ест жаркое. Теперь привлеките ее внимание и уведите ее… Спокойнее, не спугните… Эй, собака, смотри, вон тарелка жаркого, гляди, какое отличное жаркое… Ну же, собака, будь умницей. Лязгните зубами, Робинсон, постарайтесь, черт возьми, приманить животное. Мясо, мясо, мясо!.. Как, вы говорили, ее зовут?

Киснет. Гектор.

Доктор. Гектор, Гектор, на, на, на! Гектор, ну, умница, иди к доктору. Вот, правильно, иди сюда. Дайте мне тарелку… (Берет у Робинсона жаркое.) Вот, гляди: у доктора мясо для Гектора, мясо для Гектора у доктора… У доктора для Гектора, у Гектора для доктора… тьфу! Мясо, мясо, мясо! (Пятится в нишу, ставит тарелку перед собакой на пол и быстро выбегает, плотно задернув за собой занавес.)

Лай раздается глуше.

Уфф! Чтоб ты лопнул от этого мяса! Откуда взялась собака? Это Горлопэна? М-м?

Киснет. Понимаете, доктор, я только…

Доктор. Вы только суете нос в чужие дела, так? Свой красный, толстый, блестящий нос, мистер Киснет. Он у вас слишком налит кровью, мистер Киснет, такому нужен хороший холодный компресс. Я буду иметь это в виду. Уйдите с глаз моих.

Киснет выходит.

Так, насчет собаки. Пойдите туда к ней и осторожно – осторожно! – посадите ее в корзинку. Корзинку крепко перевяжите и возвращайтесь… Только осторожно… и заприте за собой дверь. Не зевайте.

Санитар Робинсон уходит.

Итак, подготовка к воскресенью идет полным ходом, можно ни о чем больше не беспокоиться. Эликсир доходит, как и предусмотрено планом. Сэр Фредерик и его приближенные тоже доходят в соответствии с планом, собака в корзинке – опять по плану… Бог мой! Больные… Совсем забыл о них. Вдруг подкачают?.. Мигом проверить! Всех пятерых. Подготовить к осмотру. Рентген и все прочее. Робинсон!

Из ниши входит санитар Робинсон с пустой тарелкой в руке. Сбоку входит миссис Летузель.

Все в порядке? Тогда ступайте и подготовьте все для срочного осмотра. Все пять рентгеновских снимков и остальную музыку. Смит, вы меня слышите?

Летузель. Доктор Эхинокук, простите, но, по-моему, это совершенно недопустимо. Это просто грубо – вырывают тарелку прямо из рук, я пожалуюсь начальству…

Доктор. Сестра, сестра! Сестра Браун, сестра Джонс, подготовить к срочному осмотру всех пятерых…

Доктор и санитары, расходятся в разные стороны, торопливо пробегают медсестры.

Летузель. Может быть, конечно, мне дали по ошибке блюдо другой диеты, откуда мне знать, мне не говорят, но разве так можно, сначала принесли обед и вдруг, ни слова не говоря, выхватили из рук…

Доктор (на ходу). Истории болезни, температурные листы, давление, живо, живо. Сестра Браун, сестра Джонс, куда вы все пропали?

Летузель. Я не успела даже разглядеть хорошенько, что было в тарелке. Кажется, говядина и почки. Но какая приправа и какой гарнир? Запеканка… на сале или с соусом… или картошка?.. Не знаю… Я, кстати, не люблю запеканку на сале… Но хотелось бы все-таки знать…

Входит медсестра Джонс.

Понимаете, я хотела бы все-таки знать…

(Выходит вместе с сестрой.)

 

Сцена пятая

Голос из репродуктора: «Внимание, просим внимания. Важное сообщение. Срочное объявление. Настоятельно и безотлагательно. Мистер Киснет, мистер Горлопэн, мистер Эльфик, миссис Гнилль, миссис Летузель, просьба всем немедленно явиться в рентгеновский кабинет для срочного осмотра в соответствии с распоряжением главврача. Санитары и сестры должны обеспечить немедленную явку миссис Летузель, миссис Гнилль, мистера Эльфика, мистера Горлопэна, мистера Киснета для срочного медицинского осмотра. Важное объявление. Срочно. Внимание. Внимание. Сестры и санитары, просим внимания, внимания…»

Старики (кроме миссис Гнилль) мечутся на верхней площадке, подгоняемые медсестрами . Затем они спускаются вниз и, пересекая сцену, выходят с другой стороны. Навстречу им торопятся санитары . Четверо стариков с сестрой Браун снова появляются наверху и усаживаются в ряд. Внизу опять входят санитары, с ними доктор .

Доктор. Все в сборе? Один, два, три, четыре…

Сестра Джонс вкатывает на нижнюю сцену кресло-каталку с миссис Гнилль.

…и миссис Гнилль. Прекрасно. Сестра Браун, мне нужно провести всесторонний осмотр каждого больного, и по возможности без задержки. Время, как и терпение, на пределе, помните это. Всех разденьте и держите наготове как вызову – сразу запускайте. Ясно? Мистер Робинсон, мистер Смит, займитесь рентгеном, и чтобы негативы были у меня на столе, как только я подам знак. Сестра Джонс, вы останетесь внизу, будете помогать при осмотре. Все. Ну, поехали. Я начну с миссис Гнилль ровно через минуту.

Санитары уходят. Сестра Джонс подымает с кресла миссис Гнилль и выводит ее через задние двери. Через другие двери выходит доктор.

Киснет (поет).

Этого явления не в силах объяснить маститый наш ученый. И вот он сидит и ломает голову, обдумывая основания и толкования, мнения и суждения и всевозможные разночтения, а также все мыслимые непредвиденные затруднения, разладки и неполадки, естественные и противоестественные, подброшенные таинственной волей или рукой слепого случая… (Чихает, кашляет, сморкается.) Доктор Эхинокук проверяет состояние нашего здоровья. Как ваше здоровье, миссис Летузель?

Летузель. Хорошо.

Киснет. Мистер Эльфик?

Эльфик. Хорошо, только вот боли в области сердца…

Киснет. А мистер Горлопэн? Мистер Горлопэн! Ответьте мне – меня вам нечего бояться. (Шепотом.) Я его спрятал, гав-гав-гав! Спрятал, спрятал, все в порядке.

Горлопэн оживляется.

Ну, так как же здоровье?

Горлопэн. Да господи, я… да я…

Летузель. А как у вас со здоровьем, мистер Киснет?

Киснет. Да вот, знаете ли, слегка простудился. Надеюсь, ничего серьезного, но в такую погоду…

Летузель. Не тревожьтесь. Я вот ничуть не тревожусь. Сижу спокойно и помалкиваю.

Горлопэн. Киснет, неужели…

Эльфик. Мадам, неужели…

Горлопэн и Эльфик (вместе.) …сегодня настал тот самый день?

Летузель. Я говорю, что сижу спокойно и помалкиваю.

Эльфик. Да, да, конечно. Молчание. Тссс! (Прикладывает палец к губам и многозначительно смотрит на Летузель.)

Киснет прикладывает палец к губам и смотрит на Горлопэна, тот прикладывает палец к губам, и смотрит на Киснета. Внизу сестра Джонс вводит миссис Гнилль в чем-то вроде белой ночной сорочки. Из противоположной двери появляется доктор .

Доктор. А-а, миссис Гнилль. Как сегодня ваше самочувствие? Все нормально? Мистер Робинсон, снимок сделан?

Санитар Робинсон выглядывает из ниши и кивает.

Ну-с, миссис Гнилль, только не волнуйтесь, обычный медосмотр, отчеты, знаете ли, морока, ничего особенного, ничегошеньки, дорогая, проверка, так оказать… Скажите – а-а-а!

Гнилль. А-а.

Доктор. Теперь – няня!

Гнилль. Скажите, пожалуйста, доктор, что означает эта тревога?..

Доктор. Няня!

Гнилль. Но мы вовсе не больны чем-нибудь опасным, доктор. Я так чувствую себя просто превосходно. Доктор, зачем вам… няня?

Доктор (склонившись над ее коленями, примеривается молоточком). Раз-два-три: оп-ля! (Кричит за сцену.) Подготовить миссис Летузель!

Гнилль. Прошу вас, доктор, скажите, зачем все это нужно?

Доктор. Раз-два-три: оп-ля! Отлично, отлично. Водослив работает нормально?

Гнилль. Как, простите? Ах, ну да, да, мне кажется…

Доктор. Мне тоже кажется, что да. Благодарю вас. Это все… Ну, а сами-то вы, миссис Гнилль, как вы сами чувствуете: вы сейчас в хорошем состоянии? Я бы сказал, в хорошем. Даже – в наилучшем. Скорее всего, я вами очень доволен. Пожалуй, еще много-много лет… мы можем вам гарантировать еще много долгих лет. Ну, ладно, милая, кончим с вами. Сестра!

Медсестра Джонс уводит миссис Гнилль.

Робинсон, снимок готов?

Санитар Робинсон выходит из ниши и передает доктору снимок.

Отлично, отлично. Тут тоже мелочи, помажем йодом – и все пройдет… Она нам подходит. Пишите: миссис Гнилль, итог положительный.

Санитар Робинсон записывает.

Давайте Следующего. Миссис Летузель! Смит, снимок сделан?

Санитар Смит выглядывает из ниши и отрицательно качает головой.

Так поторопитесь, и сразу ее ко мне, когда сделаете.

Санитар Робинсон скрывается в нише. На верхней площадке снова появляется медсестра Браун.

Киснет (поет).

Я-то был в Пассендейле, страшно вспомнить. Четыре года служил во вспомогательном корпусе, снабжал шерстяными носками солдат, которые губили себе ноги в сырых окопах. Поверьте, это было ужасно, кровавая каша. У меня кровь стыла в жилах. (Кашляет, сопит, чихает.)

Внизу медсестра Джонс вводит к доктору миссис Летузель в белой рубахе.

Летузель. Доктор Эхинокук, это выходит за рамки внутреннего распорядка клиники. Я хочу знать, доктор, и это будет только справедливо в отношении тех, кто уже немолод и пережил две мировые войны…

Доктор. Ну, ну, ну, только не волноваться, миссис Летузель, – обычный медосмотр, для порядка, знаете ли… Скажите – а!

Летузель. А!

Доктор. Няня.

Летузель. Доктор!

Доктор. Няня.

Летузель. Няня.

Доктор. Прекрасно.

Летузель. Вы находите?..

Доктор. О, да… Раз-два-три: оп-ля!

Летузель. Оп-ля!

Доктор. Раз-два-три… Что такое?

Летузель. Что случилось, доктор?

Доктор. Еще разок. Раз-два-три: оп-ля! О-ля-ля! Будем считать, что это местное. К воскресенью пройдет. Только не надо волноваться, дорогуша, нет ни малейших причин волноваться. (Кричит наверх.) Мистер Горлопэн! Подготовить мистера Горлопэна.

Сестра Браун уводит Горлопэна с верхней площадки.

Ну, а вообще-то мы как? Ходим, судачим, читаем газеты? Как водослив?

Летузель. О, безусловно, я ни минуты не сомневаюсь…

Доктор. Не сомневаетесь? Отлично, отлично. А водослив?

Летузель. Уверяю вас, доктор, я совершенно, совершенно уверена…

Санитар Робинсон приносит рентгеновский снимок.

Та-ак… Отлично… Кажется, да. Обычный медосмотр, любезнейшая… А? Ах, да, да. Еще много-много лет. Состояние прекрасное. Прекрасное. Ну, бегите к себе.

Медсестра Джонс уводит ее.

Годится. Положительный итог. Пометьте: не очень большую дозу. По-моему, не ниже тридцати пяти, тридцати лет. Она, я думаю, и не была никогда моложе. А сейчас и вообще не стоит рисковать. Мистера Горлопэна, пожалуйста, как только он будет готов. Он у меня не вызывает беспокойства, и Эльфик тоже. Но вот Киснет. Ладно… посмотрим.

Санитар Робинсон возвращается в нишу.

Киснет. Два зеленых пузырька остались у стены. Два зеленых… Остались у стены.

Эльфик. Не нервничайте.

Киснет. Я не нервничаю.

Эльфик. Вот я никогда не нервничаю. Зачем?

Киснет. Кажется, я простудился. Но разве это важно?

Эльфик. По-моему, нет.

Киснет. По-моему, тоже. У всякого может быть насморк.

Эльфик. Погода такая. Дождь, снег. Слякоть. Сквозняки.

Киснет. Любой может подхватить насморк! (Кашляет.) Или кашель…

Наверху снова появляется медсестра Браун . Внизу медсестра Джонс вводит к доктору Горлопэна в халате.

Доктор. Ага! Мистер Горлопэн. (Кричит наверх.) Приготовить мистера Эльфика!

Медсестра Браун уводит сверху Эльфика.

Снимок вам сделали? Отлично. Не ломайте голову, это наш обычный медосмотр. Отчеты, бумаги, знаете ли, а больше ничего… Скажите – а! Нос не заложен? Раз-два-три: оп-ля! Вторую. Раз-два-три: оп-ля! Водослив? Как водослив? Та-ак… Ходим-бродим, разговоры разговариваем, газеты почитываем? Отлично, отлично!

Горлопэн. Доктор, я насчет Гектора. Вы написали мне письмо…

Доктор. О, нет причин для беспокойства, старина, в этом лучшем из возможных миров.

Горлопэн. Дело в том, что я его обыскался, он куда-то пропал. Понимаете, доктор, потерялся, уж я где только не смотрел…

Доктор. Мы не вправе тормозить прогресс науки, я уверен, вы и сами понимаете: эти маленькие сантименты не имеют значения, если взглянуть разумно, как говорится, максимальное благо для максимального числа людей… водослив действует?

Горлопэн. А? Ах, ну да, да, в порядке…

Доктор. Мистер Эльфик готов?

Медсестра Джонс вводит Эльфика , одетого в халат.

Наверху опять появляется медсестра Браун.

Не обращайте внимания, мистер Эльфик, старина, все это так, знаете ли, обычная дребедень, бумаги, отчеты и больше ничего… Снимок сделали? Поторопитесь там, Робинсон, давайте сразу оба. Скажите – а-а-а. Нос заложен? Раз-два-три: оп-ля! Вторую. Раз-два-три: оп-ля! Отлично, отлично. Водослив? Газеты почитываем? Отлично…

Горлопэн. Доктор, я, наверное…

Доктор. Больше дела, меньше слов, любезный. Терпение и выдержка… Где же снимки?

Санитар Робинсон выносит два снимка.

Давайте поглядим. (Кричит наверх.) Мистера Киснета, пожалуйста!

Медсестра Браун уводит сверху Киснета.

Оба снимка, да? Отлично. Ничего страшного, два-три стежка положим – и порядок. Ну, что ж, итог положительный, у обоих… много лет счастья вам, братцы. Ни о чем не беспокойтесь. Достаточно, сестра, уведите их.

Медсестра Джонс уводит Эльфика и Горлопэна, между тем как медсестра Браун через ту же дверь вводит Киснета в халате.

Медсестра Джонс возвращается.

Снимок вам сделали, мистер Киснет? Обычный медосмотр, не тревожьтесь. Водослив в порядке?

Санитар Робинсон возвращается в нишу.

Киснет. Да, доктор, в полнейшем, как часы. Один зеленый пузырек остался у стены…

Доктор. Что такое! Скажите – а-а-а!.

Киснет. А.

Доктор. Еще раз – а.

Киснет. А.

Доктор. Гм… Ну, еще, еще,

Киснет. А… а… а…

Доктор. Хрипота… Хрипим немного, да? Няня.

Киснет. Няня.

Доктор. Скажите – няня!

Киснет. Я же оказал.

Доктор. Не слышал! Скажите еще раз.

Киснет. Няня.

Доктор. Громче! Вот так – Ня-Ня!

Киснет. Няня.

Доктор. Да что с вами?

Киснет. Ничего! Совсем ничего, доктор, я великолепно себя чувствую, я в прекрасной форме.

Доктор. Катар горла? Бронхит.

Киснет. Да нет…

Доктор. Нет – да! Снимки мистера Киснета готовы? Поторопитесь там, живее! Я обеспокоен вашим состоянием. Оно оставляет желать лучшего.

Киснет. Доктор, не говорите так. Не надо, доктор. Это ничего. Ну, может, чуть-чуть, это хроническое, с семнадцатого года. Мокрые окопы, знаете ли, у солдат начинался ревматизм, и они шли ко мне на склад, меняли мокрые носки на сухие, и такая сырость у меня была – ведь все тут же и сохло… Но последние тридцать лет это совершенно не давало себя знать, уверяю вас, доктор, уверяю, это совершенно…

Санитары выносят его снимки.

Доктор. Ага… отлично… гм-гм. Да-а… Скажите – няня.

Киснет. Доктор, ради бога, если это из-за истории с собакой…

Доктор. Мистер Киснет – няня!

Киснет. Няня.

Доктор. Нет. Никуда не годится. Запишите: итог временно отрицательный, под вопросом… может быть… через полгода… но не теперь, рано. Ваши нагноившиеся миндалины могут такое наделать, что не обрадуетесь.

Киснет. Отрицательный…

Доктор. Ну, ну, старина, только не расстраиваться! Обычный медосмотр, проверка, так сказать, бумажные дела, а больше ничегошеньки-ничего. Ну, ладно. Достаточно. Пошли.

Выходят доктор и санитары. Потом выходит Киснет.

Занавес