Глава первая. Виша из дома Вельда

— Уху, просыпайся. — Виша ласково провела пальцами по круглой гладкой голове птицы, уютно дремавшей в стенной нише. — Притворяться бесполезно. Ругаться тоже. Ну, просыпайся же! — уже потребовала девушка, и, немного помедлив, добавила уже тише: — Мне пора в Лес.

Сова распахнула глазищи, похожие на две живые золотые монеты — еще из тех, давних времен, о которых Виша читала в книгах по истории, и уставилась на девушку с нескрываемым удивлением. И было чему удивляться. Осенью, еще не знавшей первого снега, темнеет рано; сейчас за окнами уже начинало смеркаться. А значит, в Лес Виша попадет самое раннее — к началу вечера, к тому времени, когда свет убывает быстро, как вода в решете, и темнота подползает откуда-то из-за спины, быстро и необратимо. А ведь еще надо будет собрать ягоды и вернуться домой. И как это глупая девчонка рассчитывает все успеть?..

— Глупая девчонка не хуже тебя знает, что готовый сбор никто мне под деревце не поставит. Только ты забываешь, совушка, — Виша оторвалась на минуту от застежек серо-зеленого комбинезона, выглянула из-за створки шкафа и подмигнула птице, — ты забываешь, что никакой девчонки там не будет. А будет сова… круглая голова… желтые глазищи… и вот эдакий умище… Знаю, знаю, куда уж мне. Только там, куда мне сегодня надо, совы днем не летают. Опушка такое еще проглотит, а вот Мхи — вряд ли.

Виша застегнула последнюю пряжку, туго стянув ворот, и потянулась за стоявшим на самой последней полке ящичком, невысоким и довольно тяжелым. Простой металлический ящичек был снабжен кодовым замком; в нем, закрепленные на специальных распорках, лежали длинные, выше локтя, перчатки. Прежде чем одеть их, Виша критически оглядела свои ладони; их украшал сложный рисунок, более всего напоминавший растительный орнамент, который столетия назад создали ювелиры Эригона. На ладонях рисунок был золотисто-желтый, на нижних фалангах пальцев — оранжевый.

— Да, ты была права, Уху. Мне нужен красный. А то куда это годится — братья уже настоящими брохусами стали, вахты держат… а я все еще до середины Леса не дошла. Места я эти знаю, днем не раз хаживала.

Девушка бросила взгляд в зеркало и быстро вынула из ушей все свои серьги, числом ровно семь (полумесяц, две звездочки, снежинку на тонкой цепочке — с правого уха, и гирлянду с тремя темно-зелеными кристаллами из левого… что с того, что кристаллы настоящие, оправа все равно серебряная, а с металлом на себе в Лес только самоубийца пойдет). Она ссыпала серьги на дно ящичка, достала перчатки и старательно их натянула, потерла ладонь о ладонь, подышала на них, снова потерла. Вытянув руки перед собой, Виша выжидающе смотрела на них. Через минуту с небольшим светло-серый материал перчаток зарябил как вода, по которой тормозит разбежавшийся ветер; почти сразу же рябь прекратилась, перчатки разгладились, даже как-то задышали, все швы, морщинки и неровности исчезли. Уж не знаю, сколько братья заплатили за это чудо эльфьей науки, но оно того стоило, подумала девушка. Конечно, кристального напыления на них не было, но оно ей и ни к чему. И без того — гибкость такая же, как и у родной кожи, а защита как у брони — ни порезать, ни прожечь, ни отравить. Хотя, усмехнулась Виша, я стою не дешевле, и вообще-то у меня вся рабочая одежда такой должна быть; оно конечно, у собирателя руки вперед всего лезут, а вишин тотем позволял еще и на обуви экономить, поскольку левитируя много сапог не стопчешь, но… то ветка хлестнет, то листва мокрая весь бок облепит — все ведь до разу. Ну ничего, утешила себя девушка, несколько визитов во Мхи и достанет и на боевой эльфий наряд, придется только серебряные оплечья спороть. Тут она резко оборвала себя — ишь, размечталась, нечего тут… обычаи нарушать и время тратить.

Девушка взяла с пола довольно объемный рюкзак, ловко закинула его за плечи и подошла к окну. Подтверждая довольное урчание кота, спавшего прямо на вишиной подушке, на улице шел дождь — несильный и нескончаемый осенний дождь. Конечно, рабочий костюм водонепроницаем, но все равно не очень-то приятно выходить из дома в сырость и холод.

Никто не знал, что Виша собралась в Лес; даже мама. Так полагалось. Меньше волноваться будут. Виша подошла к стенной нише, в которой сидела наблюдавшая за ней Уху, и осторожно взяла птицу в руки.

— Нам пора. — Девушка направилась к выходу. — Постарайся долететь до дому, не мокнуть же тебе все мое время под дождем. Ну конечно ты можешь переночевать на дереве, я ничуть в тебе не сомневаюсь. Хорошо, как скажешь.

Незаметно выйдя из дома, девушка перешла по разводному мосту через небольшой ров, облицованный керамическими плитками и заполненный дистиллированной водой; прямо над поверхностью воды чернели отверстия труб, оттуда при необходимости подавалась концентрированная смесь, превращавшая воду в ядовитый кипяток, сжигающий любую органику. Узкая тропа вела через обширные огороды, с ровными, аккуратными грядками, куполами теплиц, к фруктовому саду. Когда Виша подошла к последнему ряду садовых деревьев, рослых и безобидных, дождь слегка поутих, словно давая ей возможность сосредоточиться. Девушка остановилась под раскидистой яблоней, посадила сову на низкую ветку и посмотрела прямо в золотые глаза совы; птица со спокойным достоинством приняла взгляд ее карих глаз, похожих на переспелые вишни. Они смотрели друг на друга долго, и совиные глаза постепенно становились все более и более сонными, теряли ясность и выразительность, а потом и вовсе сомкнулись. Виша глубоко вздохнула, медленно отошла от дерева. Несколько минут она стояла, выравнивая дыхание, и когда оно стало легким и неслышным, сорвалась с места и побежала. К Лесу.

Для Виши это было уже почти привычное занятие. Она бывала в Лесу и весной, когда наливались соком березовые почки, настой которых дорого ценили медики, и летом, когда созревала малина на Опушке и осенью, когда Лес готовился к холодам, сбрасывал все лишнее — листья, ягоды, и поэтому можно было позволить себе задержаться подольше и взять побольше. Виша и другие собиратели были самой редкой разновидностью Измененных, появившихся в Обитаемом Мире после великого разделения земель. В те давние дни Безымянный хребет стал границей между землями, где растения стали полновластными хозяевами и стерты были сами воспоминания о людях, — и землями, где дети Леса и потомки некогда царивших в Обитаемом мире рас были вынуждены жить бок о бок. Мирным это сосуществование не назвал бы никто. Одна сторона не теряла надежды вернуть измученное тело земли под воскрешающую сень лиственного покрывала, а вторая раз и навсегда решив, что вымирание — это не для нее, создавала все новые способы и возможности выжить в изменившемся мире.

Собирателей было даже меньше, чем брохусов, хотя их уникальные способности были схожи. Брохусы умели подчинять своей воле все без исключения растения, от информаторов до воинов (пост из двух десятков брохусов мог держать в подчинении детей Леса по всей границе городских земель на глубину чуть более ста метров); они же обрабатывали все фермерские посадки, формируя у саженцев ровный, покладистый нрав и ликвидируя их интеллект. Собиратели тоже могли безнаказанно проникать в Лес — намного дальше контролируемых городом земель. Они уходили в чистые, первозданные области, не оскверненные дефолиантами и пожарными прогалинами, и приносили оттуда ягоды, листья, цветы — ведь с их целебной силой не могло сравниться ни одно искусственное лекарство, особенно если речь шла о восстановлении сил. Химики давным-давно научились синтезировать витамины, но почему-то кружка отвара из ягод лесного шиповника возвращала румянец на щеки больного куда быстрее и эффективнее. В мире, где большая часть пищи была искусственной, где фермерские продукты стоили дорого и не всем их хватало, где растительные элементы исчезли даже из орнаментов — запах июльской земляники кружил голову даже самому богатому горожанину.

У каждого собиратели был свой личный тотем — не символический, а живой; собственно, сроком жизни тотема и определялись начало и продолжительность карьеры собирателя. Тотем — животное или птица — появлялся перед своим избранником всегда неожиданно, и не одна мать застывала на пороге детской, увидев у изголовья спящего сына или дочери лесного зверя. Возраст избранника мог быть и младенческим и вполне сознательным; к Више из дома Вельда сова прилетела в десятую годовщину ее рождения. Между избранным и его тотемом устанавливалась тончайшая ментальная связь; они понимали друг друга с полумысли и общались как духовные близнецы. Позже, при помощи техник, полученных от брохусов, собиратель научался блокировать на время свое сознание, принимая сознание тотема как собственное; человек прятался за личиной зверя, как болотная трясина — за зеленой сочной травой. В этом состоянии ментальной мимикрии собиратель мог спокойно отправляться в Лес — зверей и птиц там терпели не в пример спокойнее, мог брать любые ягоды и даже коренья (если тотемом был крот), не ведерную корзину, разумеется, но довольно вместительную заплечную сумку. Тотем-птица так даже позволял своей второй половине левитировать, недолго, конечно, и не слишком высоко.

На все время заимствования тотем впадал в полусонное-полубессознательное состояние, похожее на зимнюю спячку; но если в это время нарушали его покой, контакт между человеком и зверем прерывался и собиратель оказывался в положении пришедшего на официальный прием в одном нижнем белье. И обычным скандалом он не отделывался. Почти все избранники разбуженных тотемов погибали, не успев дойти до контролируемых территорий. Поэтому и бытовала поговорка — «Собиратель — это не профессия, а участь». Однако при этом никто из избранных не отказывался от своего дара, никто не стремился избавиться от тотема раньше времени. Любого, хоть раз побывавшего в Лесу, тянуло туда снова и снова. Лесные сокровища стоили недешево, и хотя часть своей добычи собиратели отдавали в казну брохусов (отчасти потому, что были благодарны за обучение, отчасти потому, что здоровье брохусов действительно было дорого) но почти две трети оставались в их личном распоряжении. И продавались весьма недешево. Но даже не деньги заставляли собирателя возвращаться в Лес; редко кто признавался в этом, но гибельное лесное очарование приникало в кровь после первого же набега. Самым удачливым удавалось, минуя охранные заросли, проникнуть в Покинутые Поселения. Города, брошенные людьми до наступления равновесия, остались почти нетронутыми и все их сокровища только и ждали того, кто протянет к ним руку. Само собой, таких было очень мало, и еще меньше было тех, кому удавалось вынести эти сокровища за пределы Леса.

К собирателям, как и к брохусам, отношение у людей был разное. Кто-то считал их выродками, сорящими деньгами и прожигающими жизнь, а кто-то молиться на них был готов… большинство же просто привыкло к их существованию и не утруждало себя размышлениями об их сущности.

Виша из дома Вельда была старшей дочерью фермерши из Одайна. У Виши были мать, три отца, два брата и тотем сова. Первый отец, собиратель, подарил ей жизнь и погиб, когда Више не было и года. В память о нем девушка окрашивала длинные волосы на затылке в черный цвет и подстригала их в форме ласточкиного хвостика (отец был откуда-то с юга, с той стороны, откуда прилетают по весне ласточки). Второй отец, брохус, подарил ей двух братьев, и стал ее личным наставником после появления Уху. В год его смерти Више было шестнадцать, и она уже могла похвастать золотистыми ладонями. Третий отец, самый обычный фермер, появился в доме Вельда три года назад; спокойный и трудолюбивый, он легко прижился на ферме, ладил со всеми домочадцами и обожал свою жену. А Мэй Вельда, хозяйка одной из ферм в контадо Одайна, наконец-то наслаждалась покоем и определенностью в его обществе.

Что касается золотистых ладоней, то это был один из старейших обычаев собирателей. Из своих первых походов в Лес они приносили с опушки цветы зверобоя, венчики пижмы, молодые орехи; из этих растений получали очень стойкий краситель золотистого оттенка. В каждом городе у собирателей был свой мастер-татуировщик, он умел делать краску и знал порядок и правила нанесения рисунка на руки избранных. Первые завитки сложного узора делали в центре ладони. Из следующих набегов собиратели приносили молодые ягоды шиповника; из них рисовальщик получал оранжевую краску и продолжал ею узор до нижних фаланг пальцев. Одним словом, чем глубже заходил в Лес собиратель, тем богаче был его узор, тем больше оттенков украшало его ладони. У опытных средние фаланги покрывала прозрачно-красная вязь, сделанная из сока клюквы, растущей на болотах; у самых отчаянных подушечки пальцев были плотного, пульсирующего, красного цвета — они собирали на прогретых солнцем лесных пригорках землянику, ягоду капризную и нежную. Собирать ее было муторно и долго, да и опасно. Одним словом, пожимая руку собирателя, можно было легко определить кто перед вами — новичок или матерый волк.

На вишиных ладонях рисунок был достаточно красив и богат, чтобы утереть нос братьям-брохусам. Золотисто-желтые и оранжевые оттенки перетекали один в другой и покрывали всю ладонь, заходя на нижние фаланги пальцев. А ведь собирательство не было ее единственным занятием. Второй отец прекрасно понимал, что собирательство может быть любимым опасным развлечением для девочки с таким характером, но не должно становиться ее единственным занятием. Он подметил интерес падчерицы к истории и настоял на том, чтобы она продолжила образование после окончания обычной школы.

В пятнадцать лет Виша поступила в Высшую Школу при магистрате — это было единственное учебное заведение Одайна, где давали академическое образование и чей диплом был действителен и в других городах. Она успешно закончила начальный курс и легко поступила на факультет истории; выбрать специализацию ей помог ее наставник, профессор Джесхет Ломар, тоже в прошлом собиратель. Это был очень высокий, худой мужчина лет сорока, с резко вырезанным, неподвижным лицом; он очень редко улыбался, никто не видел его смеющимся, но между тем о его шутках — порой весьма мрачных — ходили легенды. Его волк умер от старости лет пять назад, оставив своему избраннику невообразимой красоты татуировку от кончиков пальцев до сгиба локтя, богатый опыт по части пребывания в Лесу и память о посещении мертвого города. Джесхет, утратив тотем, тосковал по Лесу, поэтому поначалу Виша Вельда заинтересовала его как родственная душа, с которой можно провести время, вспоминая Лес. Понятное дело, он зачастую смотрел сквозь пальцы на вишины прогулы (она нередко жертвовала учебой в пользу очередной вылазки) и вообще был более чем снисходителен. Чем Виша без зазрения совести пользовалась.

Однажды так случилось, что Виша Вельда должна была сдать в срок очень скучную и очень важную работу, а время, отведенное на подготовку к ней, предпочла потратить в «Мертвецкой». Явившись на экзамен не выспавшейся, смутно помня свои вчерашние подвиги, Виша все же попыталась хоть как-то вызвать расположение профессора Ломара — не знаниями, так хоть общностью интересов.

Вместо достойного ответа она принялась рассказывать ему о своей последней вылазке и так увлеклась, что незаметно для себя начала привирать — сначала понемножку, потом все очевиднее. Джесхет Ломар слушал, понимающе кивая головой, а потом остановил ее вопросом.

— Виша, вы сказали, что добрались до самых Мхов, и только страх перед трясиной помешал вам собрать ягоды. И вы успели вернуться засветло?

— Не совсем, солнце уже садилось…

— Виша. — Профессор снял узкие черные очки (от дневного света у него уставали глаза) и что-то начеркал в ее личном листке успеваемости. — У вас замечательный тотем, но у него, как, впрочем, и у остальных, есть слабое место. Уху может появиться днем на опушке и немногим дальше — но уж никак не во Мхах. Совы не летают днем. Профессор такое, может быть, и проглотит, но Мхи — вряд ли.

Он протянул ей листок с совершенно незаслуженной положительной оценкой и добавил:

— И в следующий раз будьте осторожнее. Я тоже иногда захаживаю в «Мертвецкую», тамошний бармен такой шутник… никогда не знаешь, чего он намешает в бокал.

Виша встала и, сгорая от стыда, направилась к выходу. Весь оставшийся день и весь вечер она потратила на сочинение покаянного послания. Этому искусству ее научили братья, Тень и День. Обладая фантазией, вкусом и зная техники брохусов, можно было создать картину, сопровождавшуюся музыкой и словами, и переслать ее, минуя обычные коммуникаторы. Получатель обычно бывал застигнут врасплох и тем сильнее было его впечатление от нежданного видения. Для Джесхета Ломара нерадивая студентка сочинила лесную (как же иначе…) поляну, заросшую ландышами, как могла точно воспроизвела их запах, вместо музыки вспомнила сумеречное дыхание листьев… сопровождать словами это менто она не стала. И так все было понятно. Извинения были приняты, о чем недвусмысленно говорило видение, полученное ею в ответ — лесная тропа, уводящая куда-то в чащу, где было темно, страшно и интересно, с еловых лап падали в траву светляки, и ничто не нарушало шуршащей хвойной тишины.

Безнаказанно обмениваться подобными посланиями было невозможно; и, совершенно случайно столкнувшись вечером следующего дня в музейном хранилище, они довольно долго просидели там над коллекцией недавно переданной магистратской школе по завещанию кого-то из собирателей. В целом школьный музей был небогат, и вся его экспозиция не составляла и одной трети любой частной коллекции, которая, впрочем, на всеобщее обозрение и не выставлялась. Поэтому любому пополнению здесь были рады, особенно Виша, получившая чуть не с первого дня допуск в хранилище. Она проводила там большую часть свободного времени, любовно перебирая осколки прежних времен, сама составляла композиции для тематических выставок… Ходили слухи — впрочем, им мало кто верил — что она даже вытирала там пыль.

— Профессор, вы только гляньте, это же настоящая ручная работа! — и Виша приложила к груди короткое ажурное ожерелье. На фоне слегка загорелой гладкой кожи почерневшие от времени серебряные веточки, усыпанные потускневшими, но все еще блестящими камешками смотрелись неплохо, хотя все остальное — и черная короткая майка, и мешковатый комбинезон, и тяжелые ботинки — особым изяществом не отличалось. Виша вообще не любила, как она говорила, «подарочной упаковки», предпочитая одеваться удобно.

— Мда. Как же ты умудрилась сдать прикладное искусство периода разделения земель?

Джесхет так пристально посмотрел на грудь Виши, что она смутилась и отложила ожерелье.

— Виша, такие цацки на ручную работу тянут примерно так же, как твое прилежание на оценку «отлично». Дешевый сплав. Не лучшие стразы, половина из которых вывалилась еще при жизни первой хозяйки. Да и сам рисунок — ни изящества, ни стиля… — и ученый пренебрежительно фыркнул.

Виша еще успела подумать о том, какой профессор все-таки зануда, когда он взял ее за подбородок.

— Да, Виша, тебе еще очень многому надо учиться. — Сделав такой вывод, он поцеловал ее. Видимо, чтобы закрепить воспитательный эффект.

Спустя неделю после того, как Виша перебралась жить к Джесхету, он предложил своей ученице выбрать редкую и не совсем безопасную специализацию.

— Я давно заметил, что тебя совершенно не интересуют нематериальные аспекты изучения истории. Ты помираешь от скуки, пытаясь запомнить королей какой-нибудь северной династии, а над бусиной из музейного хранилища мурлычешь как сытая кошка. Ты любишь вещи, а они любят тебя. Виша, ты прирожденный реликварий.

— Спасибо на добром слове. Только где же я буду обучаться? Вернее, у кого? Настоящих реликвариев по пальцам пересчитать, и мало кто вообще их знает. К такому человеку можно попасть только по личной рекомендации… и кто мне такую даст?

— Я. — Джесхет довольно засмеялся, увидев, как расширились от удивления вишины глаза. — Считай, что я тебе ее уже дал. Завтра и начнем.

— Не поняла… чего начнем?

— Учиться, глупая девчонка. Учиться тому, что подобает знать будущему реликварию. Как ты думаешь, почему эльфы так со мной носятся? Никогда не обращала внимания, кто написал раздел по прикладному искусству для последнего переиздания учебника их светила Эредиа? Виша… какая же ты невнимательная. К слову сказать, профессор Эредиа довольно легко признал, что в человеческих бирюльках я разбираюсь лучше, поскольку сам всегда больше тяготел к исследованию утраченных технологий и вообще к истории техники.

— А вы?

— А меня всегда больше занимали люди — как они выглядели, что ели, где жили, во что наряжались… К тому же знание прикладного искусства всегда неплохо оплачивалось — кому же захочется покупать поддельные древности? Все эти наши легенды о покинутых городах, стоящих в неприкосновенности среди Леса, хранящих бесценные свидетельства жизни и былого могущества наших предков… Кому не захочется прикоснуться к памяти? Какая женщина откажется надеть ожерелье, которое украшало шею иремской красавицы? Или заколоть шарф фибулой из Краглы? Да, конечно, можно сделать реплику, но — ты не хуже меня знаешь, какова разница между природным и искусственным алмазом. Мы живем на островках, окруженных враждебным морем Леса, и тешим себя, перебирая осколки своей истории. Добытые такими как ты и я…

После того, как Виша получила доступ к личной библиотеке Ломара, к его коллекции и записям, ей большого труда стоило не бросить обучение на факультете ко всем чертям. Она могла чуть не сутками листать старинные книги — не раз профессор, возвращаясь домой, заставал ее спящей прямо на развернутом фолианте. Все записи, касавшиеся его пребывания в мертвом городе, она выучила наизусть; любой из экспонатов его коллекции могла бы узнать на ощупь. Разумеется, профессор Ломар и слышать не желал о том, что Више жаль тратить время на разглагольствования других учителей.

— Я без того слишком тебе потакаю. Пока не выучишь перечень ратманов Эригона Баснословного, а не только пауков Миравалей, даже и не думай протягивать ручонки к моим записям.

— Это нечестно! Ну зачем, скажи на милость, запоминать годы правления этих торгашей? На это есть справочник. И потом, что в них такого выдающегося? Все как обычно — управляли городом в пользу своего линьяжа, все как один разводили семейственность, передавали свой пост по наследству, пока не находилась какая ни на есть паршивая овца или просто род не иссякал. Торговали, богатели, процветали. Скучища.

— А тебе все войны и мор подавай.

— Нет, но… вот династии эригонских ювелиров запомнились сами собой. Могу хоть сейчас всех перечислить.

— Давай.

Виша отодвинулась на противоположный край дивана, села, выпрямив спину и положив руки на колени.

— Итак. Семейство Сайрус, работали исключительно на заказ и с самыми богатыми клиентами. Никаких полудрагоценных камней, никакого серебра, жемчуг не меньше горошины и только розовый или черный. Ну, еще радужный, разумеется. Собственно, только Сайрусы с ним и работали. Самые богатые свадебные уборы, коронационные регалии, орденские цепи для высших иерархов, ратманские печати… то, что потом становилось или фамильной реликвией, хранимой в сейфе у цвергов, или музейным достоянием, защищенным получше иного банка. Клеймо — распустившаяся роза, тонко гравированная. Семейство Крэддок. Работали исключительно с орденским и наградным оружием. Рукоятки, гравировка на лезвиях, ножны. Клеймо — трилистник. Секрет их скани утрачен еще до первых лесных войн. Сейчас в коллекциях вряд ли найдется больше десяти подлинных работ этой мастерской. Продолжать?

— Помилуй, ты же только начала.

— Семейство Рилло. Пожалуй, самые утонченные художники среди ювелиров вышли из их дома. Не браковали никакой исходный материал, лишь бы он давал неповторимый эффект. Самые изысканные формы и самые фантазийные сюжеты. Из дошедших до нас — морская коллекция, сделанная для герцогини Арзахельской XII, использованы кораллы, жемчуг, даже перламутр, но при этом никаких камней, также ожерелье из Маноры, сочетающее золотое кружево, черное золото и алмазную крошку. Стоимость материала средняя, а вот сама вещь… Клеймо — ящерица на задних лапках, держащая свой отрезанный хвост. В твоей коллекции есть подвеска работы Рилло. Я могу рассматривать ее часами.

— Только не забывай потом протереть ее замшей и убрать на место.

— Семейство Эльслер. Короли колец. Без обручального кольца от Эльслера жених мог не показываться на порог невестиного дома. Клеймо — летящая голубка. Семейство Моран. Работали только с жемчугом. В качестве клейма использовали черную жемчужину, оправленную в серебро. Изобрели ожерелья-ошейники из нескольких рядов жемчуга, а еще бархотки — за них папаша Моран выгнал своего младшего сына — мол, нечего единство семейного ассортимента нарушать. Нахал младший посмел не утопиться с горя, а основал собственную мастерскую и процвел. Имя, кстати, сменил. Его мастерская — дом Руфус — была самой демократичной в ценовой политике, никогда не опускаясь до откровенных дешевок. Незамужние девчонки, которым настоящие драгоценности были не по носу, его просто боготворили. Руфусы делали легкие, веселые вещицы, фирменный элемент — круглые серебряные бубенчики. Клеймо — цветок маргаритки. Семейство Фрихольм. Делали парадную посуду. Серебряные лоханки, сплошь покрытые гравировкой, лебеди, плывущие с бочонком икры в спине, верблюды, несущие груз фруктов и пряностей, и прочая буфетная роскошь. Но попадались вполне художественные вещицы, мне вот нравится молочник в виде коровы. Уютный такой.

— Хочешь, подарю тебе реплику?

— Ненавижу молоко.

— Я тоже. Продолжай. На тройку ты уже набрала, но если желаешь оценку выше…

— Желаю. Тройки магистратским сидельцам ставь. Семейство Арриго занималось глиптикой — резали камеи на многослойных агатах, сердоликах, яшме и сардониксе. Клейма не ставили, все равно так как они не мог никто. Особенно как Луиджи Арриго — он резал геммы на морских раковинах. Судя по описанию в учебнике Эредиа, это было что-то сказочное. Единственная сохранившаяся вещь его работы — светильник, на округленном боку раковины вырезан женский портрет, оживающий при подключении светового элемента. Собственность профессора Эредиа, наследство от отца, боевого генерала. Интересно, сколько он за него заплатил?

— Дорого, малыш. Даже эльфийская военная медицина не всесильна. Особенно если эльф прикрывает не свою задницу, а найденные в упавшем на землю пару столетий назад флюге сокровища. Виша, когда твои глаза так загораются, я готов пересказать тебе хоть всю энциклопедию прикладного искусства… Ладно, слушай. Флюг перевозил коллекцию древностей эригонского ратмана — тогда уже было ясно, что Эригон не выстоит, и первая же атака симбиотов прикроет его лавочку. Ратман, Мейно Мираваль — кстати, его дед совершенно заслуженно вернул ратманский титул в семью, очень толковый был политик, — так вот, Мейно первым делом бросился спасать миравальские сокровища. Он сам управлял флюгом. Жену и детей доверил телохранителю. Что случилось с флюгом Мейно, Эредиа так и не понял. Некогда было.

— А сокровища вытащить успел… — ехидно протянула Виша.

— Они были хорошо упакованы. Мейно взял самое дорогое — хроники тысячелетней давности, фамильные драгоценности, портреты первых Миравалей — подлинники, разумеется, так что все это уместилось в два металлопластиковых ящика.

— И что, генерал Эредиа тащил эти ящики на своем эльфийском горбу?

— Именно так. До своего боевого флюга. Пока дотащил… сама понимаешь, помощников у него не было, до него дотянулись, и не один раз.

— А как же законные наследники миравальских сокровищ? Неужели не пытались вернуть спасенное добро?

— В настоящее время род Миравалей официально считается прерванным. Мейно погиб вместе со своим флюгом. Его жена и дети, равно как и сопровождавший их телохранитель, пропали без вести. Эредиа пытался найти их, но безуспешно. Так что он имел все основания оставить недешево добытые реликвии себе. Так что там с эригонскими ювелирами?

— Эээ… семейство Вальдес работало с янтарем из Краглы. Самое знаменитое их творение — малый будуар второй жены Огмы III, бывшей танцовщицы. Для его создания пришлось опустошить всю янтарную кладовую, но и результат превзошел ожидания. Клеймо — морская звезда. Семейство Кадат изготавливало всевозможные флаконы из хрусталя, крупных драгоценных камней, иногда из цветного пузырчатого стекла. Оправы делали выше всяких похвал. Постоянно роднились с семьями парфюмеров, что неудивительно. Изобрели душистые ожерелья, ввели моду на ароматный янтарь, из-за чего у Вальдесов случился семейное светопреставление. Есть сведения, что дом Кадат изготавливал перстни с потайными емкостями для яда или с выдвигающимися шипами, покрытыми контактным ядом. Разумеется, своего клейма — бабочки и стилизованной «К» — на этих изделиях они не ставили. Все.

— Неплохо.

— И только?!

— Ты не назвала клейма Фрихольмов, забыла, что кроме парадного оружия, Крэддоки делали серебряные погремушки для титулованных младенцев, и на них был не трилистник, а четырехлепестковый клевер, что геммы на морских раковинах делали и до Луиджи Арриго, он достиг вершин в этом искусстве, но не изобретал его. Не упомянула кубки из витых раковин, отшлифованных до слоя перламутра, оправленных в белое золото его же работы (а вот это как раз его личное изобретение). Так что неплохо — и только. Марш за уроки.

Они прожили вместе около года. Для Виши это было счастливое время — она занималась тем, что ей было более всего по душе, если что, всегда могла спрятаться за Джесхета, ее любили и баловали. Однажды осенью она вернулась в Одайн после удачной вылазки в Лес. Не заходя домой, почти вприпрыжку бросилась в мастерскую к татуировщику Гроуги — так не терпелось ей похвастать новым рисунком на ладонях; к счастью, краска из ягод готовилась быстро, и уже через три часа Виша, гордо задрав подбородок, подошла к дому профессора Ломара. Переступив порог, она поняла, что что-то не так. Дом был каким-то огорченным, что ли. Притихшим. Виша прошла в гостиную — вся немногочисленная мебель была на месте, вот только исчезло несколько картин, однако в кабинете дела обстояли куда хуже. Книжные полки почти полностью опустели, того, что на них осталось, не хватило бы и на библиотечку запасливого первокурсника. Выдвинутые ящики письменного стола тоже были пусты; стенной сейф, где профессор Ломар держал свою коллекцию реликвий, был открыт и, разумеется, тоже пуст. Виша оглядывалась с недоумением, быстро переходящим в испуг. Атмосфера брошенного, разоренного жилья, всего пару недель назад бывшего ей почти домом, действовала более чем угнетающе. Наконец, ей пришло в голову заглянуть в свою комнату. (Несмотря на общую спальню, Джесхет настоял на том, чтобы занималась Виша отдельно и просто могла уединиться при желании.)

Ее комната осталась не потревоженной; все вещи на своих местах: на широком столе разбросаны кристаллы с записями, в стеклянном запаянном экошаре меланхолично шарится по дну бирюзовая креветка, предоставленная себе самой на веки вечные, на спинке кресла висит домашняя рубашка в сине-белую клетку, отнятая у Джесхета в первый же вечер после вишиного переезда. На небольшом столике, стоящем у дивана, белеет листок бумаги, придавленный небольшой коробочкой. Виша уже не торопясь взяла записку — на письмо эти торопливо начерканные малопонятным почерком профессора Ломара слова не тянули, и медленно, словно переводя с малознакомого языка, прочитала… Он благодарил ее за прожитый вместе год, сообщал, что она может жить в его доме, сколько захочет, что он очень сожалеет, но… разумеется, искать его бесполезно. Они больше не увидятся. Никогда.

Виша села на краешек дивана, смяла в кулаке зашуршавший листок. Потом машинально взяла в руки и открыла коробочку — в гнезде из фиолетового бархата лежала та самая подвеска работы дома Рилло, так полюбившаяся ей. Ажурный, легкий, хранящий дыхание ранней зимы медальон. Схваченные нежданным морозом цветы, застывшие, припорошенные инеем, похожие на карамель. Переведя дыхание, Виша закрыла коробочку и поставила ее на стол. Это было уже слишком. Она знала, сколько стоит эта вещица, и не намерена была таскать на шее целое состояние. Когда она найдет Джесхета, то выскажет ему все, и — не исключено — кинет в него этой коробкой… и тут ей показалось, что кто-то сильно ударил ее под колени. Опустив лицо в ладони, Виша опустилась на пол и заплакала.

Неделю она слонялась по пустому дому, не в силах заставить себя выйти хоть на минуту. Ей казалось, что Джесхет вот-вот вернется и этот дурной сон, в котором она обречена ходить из комнаты в комнату, вздрагивая от несуществующих шорохов, прекратится. Он вернется. Вернется. Но при условии, что она никуда не будет выходить. Нелепость подобного убеждения не казалась ей такой уж очевидной, скорее она видела в ней залог успеха. Еду она заказывала через коммуникатор, все остальные каналы связи, работающие на вход, блокировала, днем спала, ночью просматривала свои старые записи, исчерканные Джесхетом, слушала музыку, плакала, бродила по комнатам, опять плакала, рисовала на стенах, что-то ела, опять плакала… Она даже не обратила внимания на то, что куда-то исчезла Уху, ее тотем; признаться, она о ней и не вспоминала. А потом в дверь постучали, она открыла, и на пороге оказался не парень из службы доставки, а ее младшие братья, и на плече одного из них сидела сова. Тень и День никогда не вмешивались в жизнь своей сводной сестры, считая это неприличным и небезопасным. Увидев Вишу, они, не сговариваясь, охнули, переглянулись и ни о каких правилах больше не вспоминали.

Она сидела в углу, поджав под себя босые ноги, и что-то царапала на стене — неровные, ломаные строчки…

Аккуратно, почти ласково Тень убрал ее убежденность в необходимости домашнего ареста, погасил сопротивление, усыпил самостоятельность. Потом братья быстро помогли ей, мало что соображавшей после манипуляций Тени, собрать вещи, и отвезли сестру к себе. На вахту им было только через три дня, так что они успели как следует поработать с ее разбитым сердцем.

Техники брохусов предполагали ментальный контроль растительных сообществ, однако орден смог добиться некоторых успехов и в диалоге с человеческим сознанием. Эти знания не афишировались и официально не признавались, и даже владеющие методикой работы с людской психикой брохусы старались не практиковать в этой области. Вишины младшие братья не были исключением, просто они очень любили свою сестру. День смог договориться с вишиной памятью, и она убрала с глаз долой сам образ Джесхета Ломара — то, как он выглядел, как звучал его голос, каким было его прикосновение. Тень уравновесил эмоции сестры, сумел направить ее внимание вовне. Это не означало, что Виша все забудет и начнет жить, словно ничего и не было; но мучиться она перестанет. Братья хотели быть спокойными, оставляя ее одну в городе на время своей вахты. Проснувшись через сутки крепкого, спокойного сна Виша поняла, что братья позаботились о ней, как могут только брохусы. Она прислушалась к себе: любовь никуда не делась, чувство потери тоже, но они отступили, смягчились и не напоминали о себе каждую секунду. Можно было жить дальше.

Когда Тень и День отправились в сторожевую башню, оставив Вишу хозяйкой в своей огромной квартире, она собралась с силами и отправила запрос на факультет. В ответ получила холодный приказ явиться к руководству. Виша подозревала, что вряд ли ее встретят с распростертыми объятиями — слишком много хвостов тянулось за ней, да и семестр начался чуть ли не месяц назад, а она не соизволила даже появиться в Школе. Тем не менее, она надела парадную форму (к руководству в рабочем комбинезоне не являются), и пошла. Как выяснилось, не зря. Ректор Высшей Магистратской Школы, на дух не выносивший профессора Джесхета Ломара, зеленеющий от зависти при одной только мысли о его репутации лучшего реликвария в Одайне, не упустил случая отыграться на его ученице. Више припомнили все — и старое, и новое, и за десять лет вперед авансом. И выгнали с треском, как есть в парадной форме.

 

Глава вторая. Тяжелый квест

Виша шла, сунув руки в карманы и глядя перед собой невидящими, лихорадочно блестящими глазами; в ее голове, в такт неровным, быстрым шагам, билось одно только слово: «Ненавижу, ненавижу, не-на-ви-жу!!!..» Полы ее длинного, ярко фиолетового плаща раздувал ветер, одетая так некстати сегодня парадная форменная одежда отсвечивала тусклым серебром, а туго застегнутый высокий воротничок заставлял высоко держать голову, спесиво задрав подбородок. На щеках девушки поблескивали две мокрых дорожки, начинавшиеся где-то в уголках глаз, рот был так крепко сжат, словно вознамерился не выпускать более ни одной улыбки. Она была похожа на мстительного духа, одного из тех, что были изображены в древнем трактате по демонологии… в коллекции ее бывшего учителя были и такие книги.

Когда она свернула в грязный, неосвещенный переулок — конечно, можно было и по чистой и относительно безопасной улице топать, но так было короче, а вишино терпение было на исходе, — от стены отделилась и поползла ей навстречу какая-то тень. Доползти до Виши и тем более сформулировать свои требования тень так и не успела, потому что девушка, прямо скажем, обрадованная преподнесенным ей поводом, окатила ее таким менто, что ей самой даже полегчало на секунду. Безусловно, обучение подобным приемам не входило в программу школы при магистрате, да и собиратели ментальные атаки на людях не практиковали, но вот брохусы имели свои собственные техники и при случае могли ими воспользоваться. И уж чем-чем, а всяческими гадостями младшие вишины братья делились с ней охотно. Тень громко охнула, схватилась за голову и, перемешивая стоны с ругательствами, уползла в темноту подворотни.

Следующим под раздачу попал металлический мусорный контейнер, заполненный под завязку и, как водится, незакрытый. Проходя мимо, Виша со всего маху поддала по нему подкованным носком высокого сапога. Гулкий грохот отрикошетил от кирпичных стен, а потянувшаяся шлейфом густая вонь вызвала в памяти девушки тонкие длинные губы, с видимым удовольствием прожевывающие слова: «Исключить… без права восстановления…» К счастью, контейнеров было два. Второй и подлетел выше, и звучал богаче.

Дойдя до невысокого заборчика, Виша легко перемахнула через него, и очутилась на узкой, но довольно чистой и ярко освещенной улице, вымощенной гладкими черными плитами. Впереди справа шумел небольшой фонтан, изображавший какой-то мудреный механизм; вода в нем, окрашенная в разные цвета, то появлялась, наполняя прозрачные емкости и выливаясь из обрезанных труб в округлую чашу небольшого бассейна, то исчезала в недрах переплетенных металлических кишок. В художественной ценности фонтана Виша всегда сомневалась, но вот в практической — никогда. Ей не раз приходилось окунать чересчур разгоряченные головы приятелей в цветную воду, чтобы вернуть им хоть долю разумения; да и ей самой он не раз служил ту же добрую службу. За фонтаном улица круто сворачивала, и сразу за поворотом светилась хорошо знакомая Више вывеска — радостная сине-зеленая физиономия и название — «Мертвецкая». Девушка кивнула сама себе и зашагала к приоткрытым дверям.

В старом городе, кроме «Мертвецкой», было немало заведений, где можно было со вкусом провести время — маленькие уютные бары, подземные танцполы, рестораны, культивирующие изысканную растительную кухню. Одайн, в отличие от своего южного соседа и соперника Эригона, не пострадал от Леса, все военные действия заканчивались в пределах отдаленных пригородов. Сам Одайн не пришлось приспосабливать к войне, город сохранил в неприкосновенности свои старые кварталы с их булыжной мостовой, узкими улочками, домами с двускатными крышами и окнами-фонарями. Городское правление, как и сотни лет назад, располагалось в ратуше, Высшая Школа занимала огромный купеческий особняк на Торговой площади, вот только все парки и сады, так украшавшие серые камни Одайна, давно стали воспоминанием. На их месте либо строили новые дома, высокие и узкие (была такая мода у архитекторов первых десятилетий после разделения Мира), похожие на шестигранные стержни графита, которыми какой-то великан пытается расчертить небо, либо — если участок земли, освободившийся из-под выжженного садика, был мал, устраивали на нем искусственный водоем. Воду в таких бассейнах окрашивали в яркие цвета, и разводили в них люминесцентных медуз. Когда у этих созданий начинался брачный период (примерно раз в два месяца), они собирались в гирлянды причудливых форм, дрейфовали по ровной глади цветной воды и мерцали. С наступлением холодов медузы опускались на подогреваемое дно бассейна и засыпали, почти погасая. В фонтане рядом с «Мертвецкой» медуз не было, зато жил старый зеркальный карп, глухой и невозмутимый; и когда очередная хмельная голова погружалась в цветную холодную воду, карп встречал ее скучающим взглядом и не спеша отплывал в сторону.

Толкнув дверь, Виша спустилась по трем широким ступенькам и оказалась в мягко освещенном холле, из которого через невысокую арку можно было попасть в зал. За стойкой гардероба дремала пожилая гнома, в углу за круглым столом, размерами похожим на таблетку, сидел хозяин заведения, по совместительству вышибала. Когда он встал, чтобы поприветствовать Вишу и помочь ей снять плащ, то головой почти уперся в потолок.

— Здравствуй, Виша. Ты как всегда вовремя — час назад наши ребятки сдали вахту. И сразу ко мне. Я им говорю — вы бы хоть рожи свои сонные умыли.

— Здравствуй, Гиес. Ты за них не переживай, фонтан рядом… умоются.

Виша расстегнула плащ, терпеливо дождалась, пока Гиес деликатно стянет его, стараясь не подметать пол дорогой фиолетовой тканью.

— Держи, Котта, — и хозяин бара передал плащ гардеробщице; вглядевшись внимательно в лицо своей давней знакомой, он пару раз хмыкнул, но все же решился и спросил — А что, сова твоя здорова ли?

— Здорова.

— А как господин Ломар?

— Не знаю, — чересчур резко для равнодушного ответа буркнула Виша.

— А как дела на ферме?

— Отлично.

— Эээ… так что, конец света уже завтра?

— Вполне может быть.

И Виша, считая разговор законченным, направилась к арке.

— Виша! — позвал ее Гиес, а когда она обернулась, сказал, двусмысленно показывая пальцем на горло:

— Ты хомут-то свой ослабь.

— Непременно, — вежливо кивнула в ответ девушка. — У тебя ведь все здесь застраховано?..

В зале «Мертвецкой» было уже достаточно людно: вся вахта брохусов в полном составе, с десяток студентов магистратской школы, несколько завсегдатаев. На пока еще скупо освещенной сцене артисты настраивали инструменты, пытаясь выжать из них максимум мощности. Столы, расставленные на возвышении, тянущемся по периметру всей залы, блестели хромом и черной эмалью, в светильниках покачивались люминесцентные нити сине-зеленого цвета. Высокий потолок терялся в темноте; на выкрашенных темно-синей краской стенах висело несколько картин, содержание которых весьма способствовало подавлению избытка веселости, если такой у кого-нибудь появлялся. Виша подошла к барной стойке, расположенной по левую руку от сцены. За ней хозяйничал очень худой и очень длинноволосый человек, родившийся явно не в городских стенах, а в каком-то заброшенном контадо, где не скупились на дефолианты, и плоды, которые давала земля сразу после обработки, не уничтожали, как на городских фермах, а употребляли в пищу. Впрочем, он последствиями такой неосторожности не тяготился, и вторая пара рук — заметно меньше и слабее, но вполне работоспособных — ему явно пришлась впору.

— Привет, Бриарей. — Виша уселась на высокий табурет. — Какой будет твой диагноз на сегодня?

Бриарей, подняв одну пару рук в знак приветствия, поставил перед ожидающим своей очереди посетителем широкий толстостенный стакан с напитком темно-красного цвета, достал из-под стойки металлическую капсулу, отвинтил крышку и сыпнул щепотку золотистого порошка, растворившегося с едким шипением. Потом аккуратно долил поверх приготовленного пойла чего-то прозрачного и искрящегося и пододвинул стакан клиенту. Тот одобрительно кивнул, забрал напиток и удалился.

— Привет, Виша. — Бриарей подошел к девушке, поставил перед нею вазу с мелкими цветными конфетами: снаружи глазурь, внутри шоколад, и то, и другое голая синтетика, но, в общем, вкусно.

— Как ты думаешь, он успеет все выпить или свалится под стол на половине?

— На последней четверти, — авторитетно сказала девушка и кинула в рот зеленую конфету. — Так что насчет меня?

— Не спеши. Быстрый диагноз — скорые похороны. Особенно в моем деле. Девочка, ты просто застала его с какой-то другой дурочкой или все действительно так плохо?

— Меня исключили из магистратской школы. Насовсем. — Помолчав, Виша совсем тихо добавила: — А Джесхет уехал, пару недель назад. Видимо, как-то тоже так… насовсем.

— Понятно. — Бриарей потянулся — той рукой, что подлиннее — к полке, достал высокий, довольно объемный бокал, придирчиво осмотрел его на свет и поставил на стойку. Затем очень быстро налил в шейкер жидкость из двух или трех бутылок, Виша и рассмотреть не успела, из каких именно, встряхнул и сунул в охладитель.

— А как Лес? Ты, помнится, обещалась клюкву принести…

Вместо ответа Виша протянула бармену ладони — на них золотился затейливый узор татуировки, начинавшийся в центре ладони и растекающийся к пальцам и запястьям. На средних фалангах пальцев краснела совсем свежая, прозрачно-красная вязь.

— Молодец. Надо отметить. — И бармен наклонился куда-то глубоко под стойку, поднялся, держа тяжелую пузатую бутыль. Он опрокинул ее над вишиным бокалом, и из липкого на вид горлышка потянулась густая, почти черная жидкость. Налив совсем немного, Бриарей заботливо припрятал бутылку, покрутил бокал в руках, распределяя жидкость по стенкам. Потом достал шейкер, встряхнул еще пару раз и вылил содержимое в подготовленный бокал.

— Бриарей, ты моей смерти хочешь? — довольно засмеялась Виша.

— Пока нет. — Бриарей жестом фокусника выжал в напиток половинку настоящего лимона (от плеснувшего в стороны запаха встрепенулись все сидящие в зале) и пододвинул бокал девушке. — Прошу.

Виша взяла свое лекарство и быстро (терпение кончилось уже минуту назад) отпила большой глоток. Опустив бокал на стойку, она на вдохе втянула в себя воздух:

— Небо мое синее… — и протяжно выдохнула: — Золотая луна…

Бриарей довольно засмеялся, отчего глубокие морщины на его сером лице собрались в причудливые узоры.

— Не знаю как другие, а мои уроки ты помнишь. Ну что, полегчало?

Виша ухмыльнулась, резко дернула воротник-стойку, выпуская наружу белое кружево рубашки, и глотнула еще раз, и еще. После третьего глотка лишним показался не только тугой воротник, но и весь тесный камзол, поэтому Виша, особо не раздумывая, стянула его и швырнула куда-то в сторону. Бриарей поставил перед нею стакан с чистой холодной водой, в которой плавали кубики ядовито голубого льда, и отошел к следующему клиенту.

— А я смотрю, кто это тут форменными камзолами швыряется? Я слышал, тебя можно поздравить?

Девушка резко обернулась, почти дернулась к говорящему — невысокому, худощавому, но довольно плечистому парню лет двадцати, одетому в хорошо знакомую ей униформу брохусов — ядовито оранжевый комбинезон с объемным капюшоном, обычно прикрывающим гладко выбритую голову с металлическими дисками вживленных контактов.

— С чем ты собрался меня поздравлять, Тойво?

— Эээ… — Тойво немного отодвинулся, явно опасаясь сказать не то. — С новым рисунком, разумеется. Мы по дороге сюда встретили Мастера Гроуги, он сказал, ты приходила к нему позавчера, принесла клюкву со Мхов. Поздравляю, Виша.

— Благодарствую. — Девушка серьезно кивнула, подняла бокал и отпила изрядную порцию. Потом внимательно посмотрела в глаза Тойво, отчего он покраснел и еще немного отодвинулся, необидно засмеялась и сказала: — Отвали, подгузник.

После таких слов парень заалел как маков цвет и возмущенно залепетал:

— Ты не должна была… и вообще, собиратели не могут…

— Не могут, — подтвердил новый посетитель «Мертвецкой», усаживаясь между ним и девушкой. — Но у тебя, парень, все на лбу написано, так что не надо быть даже начинающим брохусом, чтобы прочитать твои менто. Как говорится, к гадалке не ходи и так все ясно. Вечер, Виша.

— Вечер, альх-Хазред.

Виша поставила бокал, чтобы обнять старого знакомого. Альх-Хазред был флюгером — пилотом, управляющим флюгом, небольшим летательным аппаратом, рассчитанным на двух-трех пассажиров и небольшой груз. Начинал альх-Хазред юнгой на моргенштерне, обслуживающем линию Арзахель — Одайн. Его отец был капитаном моргенштерна, как и его дед, прадед… ну и далее по списку. А в те времена, когда моргенштерны еще не изобрели, предки альх-Хазреда водили корабли; была даже семейная легенда, будто один из пращуров был пиратом. Видимо, его кровь и взыграла в младшем сыне капитана аш-Шаддата. Окончив с отличием летную школу, он мог спокойно выслужиться от юнги до капитана, пройдя все положенные ступени. Однако, честно отработав по нескольку месяцев во всех местах огромного летательного аппарата — от нижней складской до верхней технической палубы — альх-Хазред сумел договориться с каким-то нетипично рисковым цвергом и вскладчину с ним купил флюг. Надо сказать, долг цвергу он отдал уже через год самостоятельных полетов. Мало того, что альх-Хазред работал честно, чисто и аккуратно; то самое пиратское наследие предков сделало его не просто пилотом, а настоящим искателем приключений. Он вылетал в любую погоду, в любое место, не особо заботясь о том, куда и как будет садиться, его не пугали даже полеты на небольшой высоте. Альх был красив — уходящей из Обитаемого Мира шаммахитской красотой, сочетающей угольные глаза, бронзовую кожу и невозможно белозубую улыбку, щедр и красноречив; надо ли говорить, что в «Мертвецкой» он был желанным гостем, подобным жаркому солнцу среди обычных сумрачных завсегдатаев.

— Давно в городе? — поинтересовалась Виша, расстегивая последнюю пуговку пышного кружевного ворота рубашки.

— Третий день пошел. — Альх-Хазред допил воду (крепче нее он ничего в рот не брал) и запустил руку в вазочку с конфетами.

— Могла бы и сама догадаться, — покивала Виша. — Усталость рабочую уже смыл, усталость разгульную еще не нагулял. Свеж и бодр как брохус-новобранец. Мои, кстати, сегодня на вахту заступили, так что присмотреть за мной некому… если только ты согласишься… — она смотрела на флюгера как незадолго до этого на выпивку — нетерпеливо и с любопытством.

В ответ альх-Хазред протянул руку и потрепал девушку по коротко остриженной голове.

— Виша, я не самоубийца. Если будет нужно, я засуну тебя в фонтан, донесу до дому, заплачу за тебя… но присматривать за тобой… Благодарю покорно. Лучше золотое масло голыми руками собирать.

Виша засмеялась. Золотым маслом называли ягоды, росшие на деревцах со страшно колючими ветками; даже прирученные, они все-таки сохраняли дурной характер, и собирать их было сущим наказанием. Однако как почти всегда с растениями, игра стоила свеч: выжимки золотого масла превосходно залечивали раны и редко какой брохус, проходящий процедуру подключения, обходился без этого снадобья. Своим братьям Виша собирала и готовила золотое масло лично.

— Ну и ладно. Но я ловлю тебя на слове — насчет фонтана.

Она встала, потянулась, отчего прозрачная белая блузка вызывающе натянулась на груди, допила бриареево лекарство, поставила стакан на стойку и задумчиво огляделась. Сегодня посетители «Мертвецкой» не торопились сделать вечер запоминающимся; сдавшие вахту брохусы сидели за двумя столами и вовсю резвились с творениями барменского гения, меняясь бокалами. Из других знакомых Виша заметила только нескольких старшекурсников-химиков и компанию техников, обслуживающих информационный центр магистрата. На какое-то время ее внимание привлекли сидевшие в отдалении под самой мрачной картиной эльфы — двое военных, затянутых в лиловые мундиры с серебряными оплечьями. Она даже сделала несколько шагов в их направлении. Но, поскольку о неспособности эльфов радоваться жизни ходили легенды — говорили, что на пике веселья эльф обычно поет походный марш, — Виша не сочла их достойными внимания и, резко развернувшись, направилась прямиком к музыкантам, которые все никак не могли собраться и выдать хоть что-то, похожее на музыку.

Подойдя к солисту, терзавшему допотопного вида струнный инструмент, формой похожий на до неприличия крутобедрую женщину, Виша отстранила микрофон и зашептала музыканту на ухо. Судя по выражению его лица, что-то весьма интересное. Да и сам певец был примечателен: как и полагается гному, невысокий и плечистый, и как совсем не полагается гному, гладко выбритый. Недостаток волос на подбородке компенсировался темно-рыжей шевелюрой, заплетенной в толстые жгуты. На лице гнома выделялись узкая полоска красных зеркальных очков, полностью закрывавших глаза, и невозможно большой рот, в который, как говорили, певец мог запихать оба своих гномьих кулака. Чем и заслужил свое прозвище Маульташ, Рот-Комод. Альх-Хазред, с любопытством наблюдавший вишины передвижения, понимающе покачал головой: устоять перед девушкой было невозможно. Невысокая, ладная, одетая в туго обтягивающие брюки, перехваченные в талии форменным серебряным поясом, и блузку, расстегнутый кружевной воротник которой лежал белой пеной вокруг стройной тонкой шеи, она была похожа на школьницу, удравшую с уроков. Короткие волосы Виши были серебристо-пепельными, и только хвостик, спускавшийся от затылка и ниже лопаток, был глянцево-черным и раздвоенным. Все шалые духи выпитого снадобья выглядывали из вишиных глаз, и иногда казалось, что еще немного — и кончики ее длинных пушистых ресниц вспыхнут.

Маульташ выслушал все, что Виша сочла нужным нашептать ему в ухо, улыбаясь (при этом он перестал петь, играть и совсем смял и без того нестройное выступление) и только последними ее словами он чуть не подавился. Поразмышляв не более двух-трех секунд, он отложил в сторону крутобедрый инструмент, и, махнув рукой, подозвал друзей. Виша отошла в сторону и села за ближайший столик, к знакомым брохусам. Там она приняла эстафету обмена бокалами и перестала обращать на сцену внимание. А музыканты, посовещавшись и обмениваясь отчаянно-веселыми взглядами, вернулись на места. Певец же, поглядев в потолок и не найдя там ни поддержки, ни опровержения, вытащил из кармана губную гармошку и принялся нажаривать на ней так, что любо-дорого, а когда разудалый мотив подхватили и повели музыканты, запел. Причем никто из присутствующих не ожидал услышать такого — только что звучавший хорошо поставленный, но вполне обыкновенный голос стало выворачивать на то разбойничьи, хищные, то глумливые, шутовские интонации… и к тому же язык у певца поворачивался выдавать такой текст, что заинтересовались даже эльфы. За первой песней последовала вторая, потом третья…

Усидеть на месте становилось уже невозможно. Вскоре пространство вокруг сцены оказалось заполнено танцующими; за столами остались только эльфы (впрочем, один из них вполне заметно притоптывал в такт, а второй подпевал) и те, кому бриареевы творения спеленали ноги.

— Что ты с ним сделала? — поинтересовался флюгер, подхватывая Вишу.

— Я попросила его спеть те песни, после которых его выгнали из консерватории Арзахеля. Мне про него братья рассказывали. — Виша вывернулась из рук флюгера и продолжила танцевать, почти вплотную прижавшись к недавно отвергнутому «подгузнику». Совсем ошалевший от такой невиданной милости брохус не знал, куда ему девать руки — туда, куда хотелось, он боялся… а над головой держать утомительно.

— А что ты ему посулила в награду? — не унимался альх-Хазред, наклоняясь к Више.

— Сказала, что… — ответ девушки утонул в грохоте — это, выполняя вишино пророчество, свалился под стол один из почитателей таланта Бриарея, свалился эффектно, прихватив с собой почти всю посуду со стола (хромированные металлические бокалы в сочетании с каменным полом составили неплохую конкуренцию музыке) и запутавшись ногами в стуле.

И в который раз Виша убедилась в том, что, попросив у мающегося от тоски мужчины чего-то артистично-неприличного, хулиганского, она оказалась в выигрыше. Музыканты вошли в раж и завели дремавшую публику «Мертвецкой» так, что мало не казалось даже им самим. Певец уже не перебирал лениво струны, а выдавал песни одна другой чуднее, швыряя в глотку кружки пенящегося грибного чая. От такой порции хмельного многие уже бы и первой строчки детской песенки не связали, но у него, судя по всему, была неплохая закалка. Он только утирал пот, градом катившийся по лбу, и продолжал петь. Его песни, которые Виша впервые услышала, придя в гости к братьям, когда те отмечали завершение своей первой вахты, были сегодня как нельзя кстати. Еще тогда она отметила для себя их особенность — при всей их вызывающей незамысловатости, какой-то подростковой наивной глумливости, они почти мгновенно завладевали вниманием слушателя и любое его настроение превращали в угодное себе, безбашенное и отвязное. Когда Више случалось засидеться сверх меры за скучными уроками, или серьезно с кем-то поссориться и начать терзаться угрызениями совести, она загружала в свой коммуникатор записи тех самых песен, героями которых были похотливые эльфы, пьяницы-гномы, сумасшедшие ученые и веселые шлюхи. И когда этот беспардонный карнавал, который вел за собой Маульташ по прозвищу Рот-Комод, накрывал ее с головой, она забывала обо всех печалях и неудачах. Так что сегодня это было то, что доктор прописал.

Ведь еще никогда Више не было так плохо.

Кроме глумливых песен, она еще очень любила танцы. Не сказать, чтобы очень уж умела танцевать, но в таких местах как «Мертвецкая» это не суть важно, да и не всегда кстати. Одна из вишиных сокурсниц закончила балетную школу в Арзахеле. И что? Осанка у нее, конечно, была что надо, шея не гнулась вообще, но как только дело касалось того, чтобы просто пойти и поплясать без претензий на аплодисменты, все ее мастерство тут же и заканчивалось. А Виша ничему такому специально не училась (если не считать пары месяцев, когда ее соседкой по квартире была стриптизерша — иногда она репетировала свои закидоны прямо в кухне и Виша частенько ей подражала), но вот ее умению радоваться можно было позавидовать. Поэтому сейчас, когда оглушенные алкоголем кошки перестали точить когти об ее душу, тоска взмыла до небес и обернулась развеселым отчаянием, танец оказался именно тем, что надо — возможностью выразить все, ни о чем не думая и ничего не боясь.

Виша танцевала так, что альх-Хазреду пришлось отпихивать от нее чересчур назойливых поклонников, хотя сам он, давший однажды слово не принимать во внимание подруг своих заказчиков (а Джесхет Ломар был одним из первых, поверивших в счастливую звезду пилота), с трудом удерживался от желания нарушить это незыблемое правило. Что касается Тойво, то он двигался уже в каком-то трансе, не отрывая от девушки горящих звериных глаз.

А Виша несомненно нарывалась. Альх-Хазреда она оставила в покое, но вот Тойво ее очарования доставалось даже с избытком. Руки его уже давно были именно там, где ему хотелось, и то крепко обнимали девушку, то гладили ее спину и бедра; Виша стянула с брохуса капюшон и расстегнула форменный комбинезон почти до пояса. И будто этого было мало, она доверчиво-бесстыдно раскрыла свое сознание, так что Тойво без труда мог прочесть ее менто. Как оказалось, они были настолько сильными, что прочел их не он один.

— Эй, малец, подвинься. Такая девочка не про тебя.

Бросив эти слова, один из брохусов резко оттолкнул Тойво и властно положил руку на плечо Виши.

— Ты ведь пойдешь со мной, Виша? — это прозвучало не вопросом. Брохус отдал приказ, как если бы девушка была деревцем, которому надо привить покладистый характер. — Ты пойдешь со мной.

Оглушенному алкоголем, уязвимому сознанию Виши этого хватило. Она потянулась к новому хозяину, прижалась к нему, улыбаясь и жмурясь как неразборчивая кошка. Она знала его — Гэлвин был одним из самых старых брохусов, ему было больше двадцати пяти. Возможно, именно это сделало его еще более неприятным, чем он был от природы; Гэлвин без зазрения совести пользовался своими способностями помимо вахт, не раз бывал уличен в нечестной игре и вымогательстве. Конечно, брохусы не просто высоко ценились в любом городе Обитаемого Мира, прямо сказать, они были бесценны и, как следствие, ни в чем не нуждались, имея все, что душе угодно: неслыханные заработки, прямой доступ в любые общественные заведения и здания, бесплатное и свободное перемещение на моргенштернах, третью долю в принесенном собирателями из Леса… Одним словом все, кроме человеческих чувств. Не то, чтобы существовали какие-то законы, запрещающие брохусам практиковать на людях; просто в самом Ордене это считалось настолько дурным тоном, что редко кому приходило в голову обращаться с себе подобными как с растениями. Так что если не считать нескольких стычек с озверевшими от гарнизонной скуки эльфами (надо сказать, остроухие брохусов ненавидели, как одну из причин, по которой не начиналась последняя битва, ожидаемая ими вот уже сотню лет) брохусы были мирными людьми.

Но в семье, как водится, не без урода; вот и Гэлвин был неприятным исключением. Шельмовал и вытягивал деньги он скорее от злобной тоски и желания напакостить. И хотя он отличался довольно приятной, гладкой наружностью, взгляд его светлых пустых глаз не согревал и не прикосновения не радовали, так что несколько раз он пытался добиться благосклонности девушек посредством менто-приказов. Может, на ком-то и срабатывало, но с Вишей брохусу явно не повезло. Когда он попытался пару месяцев назад заполучить ее здесь же, в «Мертвецкой», она ответила ему самым оскорбительным менто, какому только научили ее предусмотрительные братья, да еще и оплеуху отвесила. Так что сегодня Гэлвин получил заслуженный реванш.

Однако долгого торжества у него не получилось. Неизвестно, насколько серьезными были планы Тойво насчет Виши, но самолюбие его было не в отпуске и к всепрощению он наклонностей не имел.

— Положи на место. — Услышав это, альх-Хазред, несмотря на действительную серьезность случая, прыснул. — Не твое.

— Твое, что ли? — Гэлвин издевательски притянул к себе ничего не соображающую Вишу.

— И не мое. — Тойво стоял напротив Гэлвина, все еще в расстегнутом комбинезоне, тяжело дыша. — Это не вещь.

— Измельчала молодежь. — Гэлвин с издевательским сожалением покачал головой. — Дожились, в кабаке морали читаем. В мое время за такое…

Договорить он не успел, поскольку Тойво сделал именно то, что делали и в его время тоже — со всего размаху врезал Гэлвину в ухо. Уже через несколько секунд вокруг двух брохусов образовалась пустота.

Музыканты, почуяв неладное, стихли. Альх-Хазред, тихо проклиная свое решение зайти именно в «Мертвецкую», вытянул все еще ничего не соображающую Вишу из-под руки уже забывшего про нее Гэлвина и спрятал девушку себе за спину. А заглянувший в зал хозяин, привлеченный неожиданной тишиной, коротко сообщил самому себе:

— Как в воду глядела, — и, зайдя внутрь, поудобнее устроился за барной стойкой. Драка брохусов — такое случается реже, чем конец света.

Гэлвин вытер испарину со лба и оценивающе прищурился. Размышлял он недолго, и руками размахивать не стал — брохусу это было как-то не к лицу, его сила не в мышцах. Если им и случалось подраться, то не с помощью тумаков и оплеух.

Несведущему могло показаться со стороны, что противники просто стоят, глядя друг на друга пустыми глазами. А они прощупывали — причем делая это как можно более болезненно — сознание соперника, выискивая слабые места. Первым атаковал Гэлвин; его удар заставил Тойво пошатнуться и обхватить голову руками. Но уже через несколько секунд он ответил, и тоже неслабо. Публика на всякий случай отошла подальше, ибо словить сорвавшееся у дерущегося брохуса менто не улыбалось никому.

Пришедшая в себя Виша осторожно выглянула из-за спины пилота. Брохусы уже не обменивались ударами по очереди, ментальные атаки шли одна за другой, без перерыва. Поле агрессии окружало их подобно сфере, светящейся нехорошим, неровным светом; воздух в пределах этой сферы заметно вибрировал; а сами брохусы уже ничего вокруг не видели и не слышали. Они левитировали в полуметре от пола, то выгибаясь в жестоких судорогах — если удар противника оказывался особенно точным, то застывая в минутном напряжении, накапливая силы для атаки.

— Не понимаю… — как-то разочарованно протянул стоящий рядом с Вишей молодой брохус. — А! Вот оно!

В этот момент Гэлвину удалось пробить защиту соперника. Тойво упал на пол, словно сметенный ударной волной. Виша охнула и альх-Хазреду пришлось придержать ее на месте, чтобы эта дуреха не бросилась на помощь обиженному.

Тойво поднялся сам; пошатнулся, но устоял на ногах; его обычно беспокойные и веселые глаза, освещавшие некрасивое лицо, были прищурены, как у насмерть обозленного хищника. Гэлвин издевательски вздернул юношу в воздух, как тряпичную куклу, словно намереваясь повторить сладкий миг победы. Однако второго раза не получилось. Тойво, которому, судя по всему, надоело сдерживать себя, соединил ладони за головой, с усилием развел их — в его правой руке дрожал тугой жгут золотого света. Брохус размахнулся и хлестнул.

— Наконец-то, решился — откомментировал вишин сосед. — Не повезло Гэлвину. Тойво самый лучший в отряде карателей.

— Тойво?! — изумилась Виша.

— Ну да, — подтвердил брохус. — Поэтому и осторожничал. Хороший он парень, скромный. Не выпендривается, хотя мог бы. Ну все, Гэлвину можно бронировать больничную палату с мягкими стенами. Тойво ему сейчас внутричерепной салат сделает…

Но Тойво был действительно лучшим; наказывая, он не позволял себе распускаться, упиваясь собственными силами, держал в руках и себя, и свои смертоносные менто. Он не стал добивать упавшего противника, свернул золотой кнут и опустился на пол. Гэлвина оттащили подальше, уложили на обитый черной кожей диван у стены, кто-то сердобольный положил ему на лоб пакет колотого льда — и оставили приходить в себя, с дикой головной болью, поверженным самолюбием, но, по крайней мере, в здравом уме и твердой памяти. Могло быть гораздо хуже, разреши Тойво себе удар-другой действительно посильнее, из тех, что превращают воинов Леса в бессильно лепечущую луговую траву. До брохуса дошло, как же по-дурацки он выглядел… и его самочувствия это не улучшило.

А Тойво огляделся, нашел Вишу, поглядывающую на него с явным интересом, и протянул ей руку. А когда девушка подошла, с неожиданной хулиганской ухмылкой подхватил ее и подбросил. И не дал опуститься. Вообще-то, левитация не была непривычна Више, в Лесу эта способность не раз ее выручала. Так что она не стала визжать и махать руками. Девушка хлопнула в ладоши и кивнула музыкантам. Те только этого и ждали.

— Ну все, понеслось. — Сообщил Гиес Бриарею. — Ты посмотри, вся вахта зависла. А поутру ползком… летуны.

— Хороший вечер, Гиес, — отозвался бармен. — Все, как полагается: и драка, и музыка что надо, и разгул такой, что еще месяц вспоминать будем. Ты смотри, что творят…

А посмотреть было на что. Брохусы, позабыв про усталость трехнедельной вахты, танцевали то на полу, то под самым потолком, поднимаясь и опускаясь как сгустки разогретого воска в волшебном фонаре. Люди не отставали и даже эльфы — кто бы поверил! — присоединились к всеобщему веселью. Музыканты, честь им и хвала, не позволяли накалу страстей ослабеть, и певец, сознавая, что такой звездный час может не повториться никогда, спешил раздать все, что было накоплено, выстрадано, вышучено…

Виша не очень хорошо помнила, как снова оказалась за барной стойкой. Кажется, это альх-Хазред отвел ее сюда, усадил и о чем-то попросил Бриарея. Во всяком случае, перед девушкой вскоре оказался бокал с ледяной водой. Отпив, Виша поперхнулась и почувствовала себя несказанно оскорбленной.

— Эй! Бриарей, ты издеваешься?! Ты бы мне еще молока налил!

— Виша, не вопи. Ты здесь не одна. Вот закончу с господином эльфом, и займусь тобой.

Бриарей сосредоточенно смешивал напиток, стараясь, чтобы цвет его был в точности как мундир эльфа. Добившись, наконец, невозможного сходства, он с вежливым поклоном подал бокал офицеру и повернулся к Више.

— Так, теперь ты. Крепче того, что у тебя уже есть, сегодня не получишь. Я бармен, а не убийца. Во всяком случае, не сейчас. — С этими словами Бриарей отошел на противоположный конец стойки, явно не желая продолжать беседу.

От такого афронта Виша даже дар речи потеряла; потом, пытаясь справиться с жаждой, выпила немного воды, но ее жажда была явно не того порядка, что утолялся этим напитком.

— Что, не помогает? — сочувственно осведомился эльф, откидывая за спину белоснежные, тяжелые, обрезанные на уровне лопаток волосы. В сине-голубом освещении блеснули серебряные, усыпанные алмазной крошкой цепочки, прошнуровавшие ушные раковины от мочек до острых кончиков, закрытых наконечниками.

— Не-а, — и Виша уныло посмотрела в свой бокал. — Не больше чем припарки покойнику.

— Может, мой вариант вам больше подойдет? — и, не глядя в ее сторону, эльф придвинул стакан с лиловым, даже на вид жутковатым питьем. — Не могу смотреть, как человеку мешают достичь предела падения.

— Любите наблюдать последствия? — поинтересовалась девушка, надолго припадая к стакану.

— И не только. Участвовать тоже. Благодарствую, — и эльф одним махом допил великодушно оставленную Вишей половину. — Я Иво.

— Я Виша. А приятеля вашего как зовут?

— Которого? — и эльф, сощурив серебристые глаза, оглянулся на того, что танцевал в глубине зала.

— Того, что рядом с вами, разумеется.

— Эээ… — Иво растерянно посмотрел в сторону. — Похоже, бармен был прав. Нас тут двое, вы и я.

— Ну да, и еще твой приятель, — лучезарно улыбнулась Виша, переходя на ты, что было несколько рискованно в общении с эльфами, все еще соблюдавшими определенные условности. — Он как хочет, а тебя я забираю потанцевать. Пошли? — она встала и протянула руку эльфу. А потом вдруг резко, без предупреждений наклонилась и очень нежно поцеловала его.

— Позор и неделя гауптвахты, — вставая, сам себе сообщил Иво, растягивая в довольной улыбке тонкие губы. — Как же я этого ждал… Идем, Виша.

Как оказалось, Иво был неплохим танцором, но вот левитация ему не давалась. Поэтому вскоре Виша без зазрения совести бросила его, но возвращаться к Тойво не стала, поскольку намерения брохуса становились все серьезнее и серьезнее. А вскоре и певец, оставив своих музыкантов играть одних, подошел к ней, чтобы потребовать обещанного в самом начале вечера. В результате Виша, уже плохо соображавшая, спряталась в единственном месте, куда эти трое не рискнули бы войти.

Здесь было тихо и довольно холодно; с потолка на витых шнурах свисали круглые белые лампы, в огромном, во всю стену, зеркале отражались темно-синие двери кабинок; один из кранов подтекал, и его мерное крап-крап отражалось эхом от хромированной раковины. Виша открыла воду, попыталась наклониться, чтобы охладить пылающий лоб, и потеряла равновесие.

Сидя под раковиной на черном каменном полу, сжимая голову руками, не давая ей расколоться на куски, девушка отчаянно пыталась понять — где она, что она здесь делает, давно ли и с какими последствиями… Хвала богам, она еще помнила, как ее зовут.

— Каким именно?

— Что?!.. — простонала Виша, с трудом поднимая голову на голос.

— Я спросила, каким богам ты воздаешь хвалу? — голос был дружелюбный и сочувственный.

— Какие боги, подруга?.. — Виша пыталась разглядеть спрашивавшую. Сквозь муть жуткого опьянения она смогла увидеть только то, что она невысокая, одета во что-то черное, кажется, светловолосая. — Кто здесь еще верит в богов?!..

— Это не важно. — Голос приблизился и Виша ощутила тонкий, горьковатый аромат весенних цветов. — Главное, что мы в вас еще верим. Давай-ка, поднимайся, а то отморозишь себе… центр тяжести. Давай руку…

Виша ухватилась за протянутую ей руку, со стоном выпрямилась и схватилась за раковину. Это оказалось непросто, потому что раковина отказывалась хвататься и норовила уплыть вдаль, двигаясь по какой-то тошнотворной кривой. Пол тоже вел себя не лучше, раскачиваясь и меняя цвет. На потолок Виша смотреть не решалась.

— Ну ты и надралась… — с уважением и сочувствием констатировала неизвестная. — Не уследил за тобой альх-Хазред. Куда теперь?

— Туда, — Виша махнула рукой в сторону кабинки. — И смой хорошенько, ладно?

— Ну уж нет, — тихо засмеялась светловолосая, — у меня другие планы. Давай так: обманутых тобой я беру на себя, а ты вместе с альх-Хазредом уходишь потихоньку. Фонтан на старом месте, окунись, глядишь и полегчает. Ну как, идет?

— А-а-а…

— Значит, идет. Ну, пошли.

Виша была настолько не в себе, что даже не поинтересовалась, откуда это незнакомка знает, как ее зовут. И — вот чудо! — стоило ей открыть дверь и шагнуть в зал, как мучившие ее тошнота, головокружение, головная боль исчезли, будто и не было у Виши в желудке бриареевых снадобий в совершенно непотребном сочетании. Несказанно обрадованная этим, она встряхнулась, как кошка после дождя, и как-то сразу передумала окунаться в фонтан. Вместо этого девушка направилась вглубь залы, покусывая в предвкушении губы.

— Я так и знала… — прошелестело еле слышно над ее ухом, и тихий смех просыпался девушке за шиворот. — Ну, держись…

Что произошло потом, сама Виша объяснить не смогла. Будто ее встряхнули и расправили как перчаточную куклу, и наполнили силой и легкостью; она осталась собой, Вишей из дома Вельда, с которой кто-то неведомый поделился так щедро, что девушка ощутила чужие способности как свои собственные. И не преминула ими воспользоваться. То, что она вытворяла в ту ночь в «Мертвецкой», вспоминали еще очень долго…

* * *

Как она ни пыталась удержаться на колеблющейся поверхности сна, его слабеющие волны подталкивали ее, настойчиво и мягко, к тверди пробуждения. Со вздохом сожаления Виша вынырнула, открыла глаза, поморгала, фокусируя взгляд, повернулась на другой бок, и замерла — в постели она была не одна. На самом краю, свернувшись калачиком, мерно посапывал брохус. На его висках и у основания черепа матово отсвечивали металлические диски, на худой спине выступали позвонки, как узлы на веревке. Виша попыталась вспомнить…и тут же отказалась от этого занятия, ибо память возмущенно отвергла любые усилия. Девушка тихо встала, опустила ноги на пол — а там, вповалку, спали флюгер и эльф. Виша икнула и поджала ноги под себя.

В этот момент дверь бесшумно открылась. На пороге, пошатываясь, с полузакрытыми глазами и блуждающей сонной улыбкой на лице стоял еще один эльф. Абсолютно голый. Наготу его скрадывали разве что только усы, переходящие в недлинную бородку, заплетенную в две косички, перевитые узкой металлической лентой, да еще поблескивали серебряные наконечники на острых ушах. Виша сжалась в комок и потянула на себя одеяло. Эльф сделал пару шагов и мягко рухнул на пол; через минуту он уже спал, крепко и безмятежно.

Какое-то время Виша едва осмеливалась дышать, вжимаясь в кровать. Но воздух под одеялом закончился, и ей пришлось вылезать. Выставив голову, она осторожно огляделась, прислушалась — вроде как все спали… терпеть же сил уже просто не было. Виша собралась с духом, откинула одеяло, поднялась на ноги, перешагнула через флюгера, по стеночке прошла мимо эльфа, открыла дверь и, облегченно переводя дыхание, вышла из комнаты. И только тут до нее дошло, что это не ее квартира. Особо раздумывать над этим она не стала — некогда было, и поспешила найти туалет.

Плотно закрыв дверь, Виша покидала на пол белье и забралась в душ. Тугие горячие струи воды брызнули со всех сторон, пощипывая приходящее в себя тело. Девушка собралась с духом и резко повернула кран с холодной водой; потом с горячей, потом снова с холодной. Через пять минут подобных упражнений она снова была в состоянии разговаривать, есть, пить, ходить и отвечать за себя. Она совсем уже собралась выйти и отправиться на поиски какой-нибудь еды, как дверца душевой скользнула в сторону, и в облако водяного пара вошел брохус. Словно не замечая оторопевшей девушки, он переключил душ так, что все струи собрались наверху и окутали его теплым дождем. Все так же молча, он протянул руку, обнял Вишу и притянул ее к себе.

— Напугалась? — тихо спросил брохус.

— А что было-то? — Виша сморгнула капли воды и рискнула заглянуть Тойво в глаза. А он их так и не открыл. Так и стоял, зажмурившись, крепко прижимая к себе девушку.

— Ничего особенного. Ты поставила на уши всю «Мертвецкую», — он прикоснулся губами к ее виску, — налеталась до того, что рухнула бы из-под потолка на пол, если бы Иво тебя не поймал, — Тойво перевел дыхание, — и потом…

— Что?!.. — представив себе спящую в комнате компанию и свою теперешнюю репутацию, Виша похолодела.

— Ничего. — Тойво чуть отстранился. — Не пытайся вспоминать, ничего не было. Я только позволил себе снять с тебя сапоги и пояс.

— А чей это дом?

— Мой. Так что не стесняйся… — брохус по-прежнему не открывал глаз, будто спал и не желал просыпаться. Капли воды разбивались о его голый череп, стекали по спокойному, некрасивому лицу, задерживались на вживленных металлических дисках, повисали на темных слипшихся ресницах. Виша смотрела на него и с трудом могла поверить в то, что этот худой, совсем еще молодой брохус — каратель, один из тех, о ком сами брохусы рассказывают легенды…Что-нибудь вроде того, как один парень взглядом выжигает акры Леса. Тойво дышал медленно, размеренно, будто и вправду спал.

И вдруг Више стало так одиноко, так тоскливо, словно не осталось на земле ни одного человека, что любил бы ее и помнил о ней. Она прижалась к брохусу, спасаясь от вновь вернувшегося к ней понимания — не будет больше так, как было раньше. Не будет Высшей Школы с гарантированным дипломом, не будет музея, не будет работы реликвария, не будет Джесхета… все закончилось враз, без предупреждений и снисхождения. Не закончив прежних дел, не получив признания, она была отброшена в начало пути.

Если бы не Тойво, неизвестно, на что бы она решилась. Может, отравила бы воду в бассейне у ректорского особняка, ибо было чем. А может, отправилась бы искать Джесхета — как иголку в стогу сена.

…Тойво целовал вишины закрытые глаза и распутывал ее мысли так осторожно, что поначалу она даже не почувствовала его прикосновений; легко и безболезненно гасил тоску и обиды, словно вытаскивал занозы. Брохус успокаивал хаос ее сознания как плачущего ребенка. Виша не стала сопротивляться — кто же отказывается от обезболивающего? Теплая вода струилась по вишиным волосам, по спине… и точно так же ее распутанные, успокоенные мысли струились сквозь пальцы Тойво, и вся печаль стекала, уходила… Виша целовала губы Тойво — обветренные, искусанные как у подростка, гладила влажную спину, запинаясь пальцами на закрытых разъемах системы жизнеобеспечения, чувствовала его прерывистое, горячее дыхание у себя на шее и это было хорошо. Тойво, сам не веря своему счастью, пытался быть настолько нежным, насколько это было возможно для такого как он; и это было очень хорошо.

Брохус поглотил взрыв ее отчаяния, спрятал от горя за теплыми струями воды. И пока он любил ее, Виша не чувствовала себя, не помнила о себе, и не было в те минуты ни боли, ни печали.

Когда Виша вернулась в реальный мир, то оказалось, что вода в душе уже выключена, а сама она, закутанная в огромное пушистое полотенце, сидит в низком круглом кресле, и больше никого, кроме нее, в ванной комнате нет. Девушка еще немного посидела, потом встала, оделась, расчесала почти сухие волосы, заблестевшие молодым серебром, и отправилась искать кухню. Ей было одновременно легко и как-то не по себе — она не любила новых мужчин уже целый год, с тех самых пор, как стала ученицей Джесхета Ломара и поселилась в его доме, к тому же с брохусами у нее до сегодняшнего дня тоже не получалось. Конечно, можно было принять случившееся как акт милосердия… или как терапию… или вообще решить для себя, что Тойво так и не проснулся и она была его предутренним сном.

В кухне за большим столом сидели все те, кого Виша видела спящими вповалку на полу спальни. На черной стеклянной столешнице тускло светились фарфоровые чашки, судя по рисунку, достойные любой музейной коллекции, голограмма окна демонстрировала чистое синее небо и стайку резвящихся бабочек, которые по прихоти программы иногда превращались в пестрых рыбок. Из недр холодильного шкафа вынырнул Тойво.

— Увы, — он поежился, закрывая шкаф, — пусто. Я же только вчера с вахты.

— Ничего, не стоит беспокойства, — подал голос один из эльфов, не знакомый Више Иво, а другой, любитель спать голышом. — Это утро не так уж и нуждается в еде.

— Скорее в выпивке… — усмехнулся его собрат.

— Не надо… — с чувством попросила Виша, усаживаясь в легкое кресло. — Шиповничка бы…

— Пожалуйста, — брохус достал из шкафа плотно закрытую стеклянную банку, в которой краснели чуть сморщенные сухие ягоды. — Сама заваришь или тебе помочь?

— Помочь. Не ровен час, ошпарю кого-нибудь.

Потом они все молча пили шиповниковый отвар, рассматривая кто чашки, кто птице-рыбок, кто соседей по столу. Первым не выдержал флюгер.

— Я надеюсь, все достаточно пришли в себя, чтобы обсудить наш заказ, как говаривал мой папаша, когда переключал меня с коммуникаторных игрушек на управление флюгером.

— Какой заказ? — переспросила Виша, отрываясь от чашки.

— Наш, общий. Пока вы там развлекались, кто во что горазд, я обсудил все условия и принял задаток.

На флюгера уставились четыре пары удивленных глаз.

— Это ты о чем, Альх? — первой спросила Виша.

— Что, неужели совсем ничего не помните?! — в глазах флюгера промелькнуло что-то, похожее на зависть. — Хотя она предупредила меня, что переговорила со всеми вами, но после такого разгула некоторые провалы в памяти вполне возможны.

— То есть ты хочешь сказать, что вчера мы заключили с кем-то некий договор, а потом напились до перерыва в жизнеописании и теперь совсем ничего не помним? — недоверчиво спросил Иво.

— Ну хоть что-то вы должны помнить, — не менее недоверчиво ответил флюгер. — Договаривалась с нами молодая женщина, я вот только имя ее никак не могу вспомнить… с короткими светлыми волосами, одета в темно-зеленое платье… Она подошла ко мне сразу после того, как ты, Виша, вылила на себя воду, которую тебе предложил Бриарей, вид у тебя, надо сказать, был еще тот, даже у Гиеса глаза повылезали. Пока ты там зажигала в мокрой белой блузке, сквозь которую…

— Хватит! — Виша показала альх-Хазреду кулак. — Я поняла.

— Так вот, она подсела ко мне, представилась… вот черт, не помню и все тут. Сказала, кого берет в команду. Назвала всех вас, поименно… похоже, она много что про нас знает. Мне так показалось, что больше чем мы сами. А потом озвучила заказ.

— Мне ее платье показалось черным… — Виша поставила на стол чашку. — Я ее помню.

Она несколько растерянно оглядела собравшихся. Рассказывать им о том, что произошло в дамской комнате, не стоило. К тому же, это касалось только ее.

— И я помню. — Отозвался второй эльф. — Правда, я был уже настолько… не в себе, что принял как должное, что она обратилась ко мне на «ты» и по имени.

— И что она тебе сказала? — невозмутимо поинтересовался флюгер. — С твоего позволения, будем без церемоний, раз уж согласились работать вместе.

— «Ика, тебе не стоит так расстраиваться по поводу неслучившегося назначения. Или тебе мало тридцати лет патрульной службы, семнадцати лет гарнизона и десяти в командовании?»

— Откуда она могла узнать? — Иво чуть не поперхнулся шиповником. — Наши перемещения по службе, твое назначение?.. Она эльф?

— Не думаю. Клыки у нее чересчур выразительны даже для человека. Да и не в клыках дело, всех офицеров соответствующего ранга, имеющих доступ к служебной информации, я знаю. А ее видел в первый раз. — Ика покачал головой. — Но вот что она мне предложила… и как я согласился… не помню. А ты, брат? Совсем ничего?..

— Как сказать… — заметно смутился Иво. — Не совсем.

— Ну и славно, — с облегчением выдохнул альх-Хазред. — Чем больше вы вспомните, тем меньше мне вам растолковывать.

— Боюсь, то, что помню я, тебе мало поможет. — Иво опустил глаза. — Предлагал ей я, а она мне отказала. Сказала, что одного остроухого ей вполне достаточно.

— Ничего себе… — покосился на собрата Ика. — Что-то Бриарей перестарался с твоим «Лиловым экстазом»…

— А ты, Тойво? — флюгер постарался перевести разговор, поскольку для эльфов обсуждение подобных тем было довольно неприятным.

— А я все помню. — Брохус едва заметно улыбнулся. — Хотя она и постаралась приглушить меня, но сделала это так ласково и легко, что я не стал обижаться. Вот только как ее зовут… что-то похожее на название цветка, амарант… ирис…

— Приглушить тебя?! — Виша поежилась, вспомнив недавнюю драку.

— Почему же нет, она, кажется, даже извинилась потом.

— Так что она тебе предложила?

— То же, что и всем остальным. Отправиться в город-призрак, он же Ирем Многодивный, и найти там поющий кристалл. Тот, что в храме Нимы. Задаток она отдала альх-Хазреду, у него же координаты покупателя.

— Кхм… — прокашлялся Ика. — Ничего себе заказ. А каков задаток?

— Примерно столько, сколько стоит моргенштерн, на котором мой отец служит капитаном. А еще второй флюг для вас, полная зарядка обеих энергетических установок и прочие мелочи. Флюг потом можем оставить себе. — Флюгер выразительно поднял брови.

Сидящие за столом переглянулись. Сумма была весьма впечатляюща. Вот так, из обрывков воспоминаний и уверенных слов складывалась вполне определенная картина. Никому прежде не известная женщина, имени которой почему-то они не могли вспомнить, появилась в «Мертвецкой» именно тогда, когда все они были готовы ко встрече с ней. Их выбрали неслучайно, это было ясно как день. Вишу исключили из магистратской школы, и она была свободна как птица, которую пинком выкинули из гнезда, один из эльфов не получил заслуженного повышения по службе, друг разделял его негодование по поводу этой несправедливости, и оба они совсем

не торопились вернуться в регулярные войска, Тойво только что закончил вахту и теперь располагал тремя месяцами отдыха, а альх-Хазред о таком заказе всю жизнь мечтал. Так что нехваткой времени или занятостью отговориться не мог никто. Что касается их способностей, то они были как раз те, что нужно: собирательница, способная передвигаться по Лесу, к тому же ученица Джесхета Ломара, лучшего реликвария в Одайне, эльфы, знающие и ненавидящие Лес с пеленок, брохус-каратель, флюгер… как на подбор. Они смогут добраться до Ирема (если, конечно, он существует), найти редчайшую реликвию (вот только где и как?) и вернуться обратно за вознаграждением, которое, судя по задатку, обещает быть небывало щедрым.

— А… где нас будет ожидать покупатель? — спокойно поинтересовался Иво.

— В Лис-Арден. — Так же спокойно ответил альх-Хазред, как будто покупатель ждал их в соседней комнате.

Они снова переглянулись и на какое-то время замолчали.

— Скажи, альх-Хазред, а ты сможешь вернуть задаток? — не поднимая взгляда от стеклянной столешницы, спросила Виша.

— Я его и не брал пока что. Код активации флюга у меня, доступ к зарядникам тоже, а все остальное… она сказала, обратитесь в банк цвергов, будто у нас другие есть… В одайнское отделение. Назовите свои имена. И все.

— Перед флюгом не устоял, да? — усмехнулся Тойво.

— Не устоял, — обезоруживающе улыбнулся альх-Хазред.

— Я не пойду. — Виша встала из-за стола, отошла к окну. — Даже за такие деньги я не согласна на преждевременную смерть.

— Пожалуй, — Ика покачал головой. — Я не помню своего соглашения, но слова отказа произношу при свидетелях. Я не пойду.

— Я тоже. — Коротко сказал Иво.

— Знаешь, альх-Хазред, если бы не Ирем, я, возможно, подумал бы, что нашел, чем заняться на каникулах. Но это слишком даже для меня, — развел руками брохус. — Она неплохо все рассчитала, ей не откажешь в умении собрать команду и заинтересовать ее, но идти в Ирем — это чересчур. Такого не делал никто и никогда.

— Ошибаешься, друг мой, — не без удовольствия заметил флюгер, — делали. Мой предок, капитан ар-Раби…

— Альх, — прервала флюгера Виша, — я наслышана про твоего знаменитого предка. Но только когда это было?! Извини, но истории такой давности больше похожи на сказку, где главный герой — не то пират, не то проводник…

— Он был охотником за дарами оазисов. Умел найти нечто очень ценное там, где искать будет только безумец. И выжить при этом ухитрялся.

— И тебе не дают покоя его лавры. — Съязвила Виша. — Нет уж, я отказываюсь от такого приключения.

— Я понял, — склонил голову флюгер, подняв руки ладонями от себя. — Все отказываются. Что ж… нет, значит, нет. Как говорил я моему отцу, отрываясь от игры, это слишком тяжелый квест.

В молчании они допили шиповниковый отвар; первыми, церемонно раскланявшись, ушли эльфы. Потом альх-Хазред заторопился проведать свой драгоценный флюг. Вслед за ним засобиралась и Виша, все больше смущавшаяся оставаться с брохусом вдвоем.

— И куда ты теперь? — спросил Тойво, подавая девушке плащ, на удивление чистый. — От приключения отказалась, из школы ушла, в Лесу была совсем недавно…

— В Лис-Арден, — ответила Виша. — Если наш ректор думает, что его школка единственная во всем мире, то мой долг — указать ему на ошибку.

— У эльфов нет высших школ, во всяком случае, не для людей.

— Зато у них есть учителя. Я училась по книгам профессора Эредиа, и профессор Ломар отзывался о нем весьма уважительно. Деньги у меня есть, а платные уроки еще никто не отменял.

— Ты уверена, что Эредиа согласится? Говорят, он затворник, ни с кем не общается, никого не принимает.

— Меня примет. — Виша старалась быть уверенной.

— Удачи тебе… — Брохус чуть помедлил и спросил: Может, увидимся в Лис-Арден? Я собирался проведать там своих друзей…

— Ну… тогда дай знать, когда приедешь. Буду рада. — Виша привстала на цыпочки, поцеловала брохуса в щеку и сжала пальцами его плечо. — Спасибо, Тойво.

— Всегда пожалуйста, Виша. — И Тойво слегка поклонился и закрыл за ней дверь.

Спустя пару часов Виша сидела в любимом кресле своего брата Дня и с увлечением обсуждала недавние события с Альх-Хазредом.

— А потом я пошла в «Мертвецкую», напилась, устроила там какую-то оргию, если ты не привираешь. Очнулась в постели брохуса-карателя, занималась с ним любовью в душе, потом мы пили шиповник всей странной компанией, и я вернулась домой, к братьям. Вот, сижу в любимом кресле Дня. А что делать дальше, не знаю.

— Альх-Хазред никогда не привирает, красавица. И что тебе делать, ты прекрасно знаешь, ясноликая.

— Если ты будешь говорить, как шаммахит из дурацких анекдотов, вырублю коммуникатор. — Виша стукнула кулаком по столу.

— Не вырубишь. Не маме же про любовь в душе рассказывать будешь.

— Точно. Так ты думал, я действительно в Лис-Арден отправлюсь? На поклон к остроухим?

— А почему бы и нет? Знаний у тебя достаточно, денег тоже, наклоняешься ты вполне изящно…

— Встречу — убью… — но вопреки грозным словам, Виша засмеялась.

— Ничего, как-нибудь переживу, — засмеялся шаммахит в ответ. — Лис-Арден удивительный город, Виша. Моргенштерны летают туда каждый десятый день. Так что если ты не прособираешься, то вполне успеешь на завтрашний. Он называется «Облачный сон» и командует им мой отец. И я буду за тебя совершенно спокоен.

— Спасибо, Альх. — Виша улыбнулась. — Слушаю и повинуюсь.

* * *

— Я ничего не понимаю!!! Я же все продумала, все предусмотрела!..

Вне себя от раздражения, она почти бегала по комнате, от окна к стене и обратно.

— Угомонись. Где твое божественное спокойствие? — он сидел на широком подоконнике, свесив ноги в сад.

— Плевать я на него хотела! — она схватила первое, что попалось под руку (к счастью, это оказалось только яблоко из стоящей на столе корзины) и, что есть сил, запустила его в окно. Сидящий пригнулся и засмеялся.

— Они просто идеальны для нашего замысла! Они… они просто не могли отказаться, не могли!

— Именно, что могли. Ты учла все — их таланты и характеры, личные обстоятельства, даже слабости. Кроме одного — ты забыла, что они совершенно необязательно захотят просоответствовать твоему замыслу. Мы не можем знать, что взбредет им в головы.

— Но я предложила им такую возможность проявить себя… и не задаром, между прочим! — Она подошла и присела рядом с ним на краешек подоконника. Из сада тянуло вечерней прохладой, ветер укладывался на ночь где-то в зарослях начинающего отцветать жасмина.

— Вообще-то ты предложила им пойти туда-не знаю куда с совершенно самоубийственной миссией, — усмехнулся он. — Задаром это было бы как-то неприлично. Неудивительно, что они отказались. Я бы тоже отказался.

— Ты соглашался и на более самоубийственные миссии. — Она несильно дернула его за длинную светлую прядь волос.

— О, у меня были совсем другие мотивы. — Он притянул ее к себе и поцеловал. — Ты умница. Они действительно идеальны для нашего замысла. И то, что ты нашла их — уже большая удача. Теперь нужно, чтобы они сами захотели стать нашим замыслом. И никаких бесплатных флюгов и фантастических вознаграждений! Аттракцион небывалой щедрости закончился. Чем скупее помощь богов, тем больше ее ценят.

— Что, они захотят за здорово живешь лететь в несуществующий для них город? — Недоверчиво покачала она головой. — Через леса нашего потерявшего разумение собрата?

— Захотят. Уж слишком торопливо они разбежались. А значит — очень скоро им снова придется встретиться… Эта девочка так похожа на тебя… уж она-то не даст им спокойной жизни.

 

Глава третья. Безупречный город

Летательные аппараты, похожие на огромные веретена с прикрепленными к ним многопалубными корпусами, были изобретены уроженцем Краглы, инженером Оле Моргенштерном незадолго до падения Ирема. К тому времени, когда земли восточнее Безымянного хребта оказались потерянными для людей, стало очевидным, что именно воздухоплавание — наиболее безопасный способ передвижения. Наземные дороги, равно как и реки слишком часто подвергались нападениям Леса, да и сохранность их оставляла желать лучшего: что толку укладывать дорожное полотно, когда корни растений разрушали его в несколько дней. Поэтому сначала махины моргенштерны, а затем, как только появились компактные энергетические установки, и небольшие флюги стали главным транспортом, сохраняющим связь между городами западных земель.

«Облачный сон» был моргенштерном последнего поколения, его воздушная капсула была сделана из шелкового пластика и защищалась оболочкой из металла с измененной кристаллической решеткой, прочного и гибкого. Между капсулой и оболочкой проходили лестницы и подъемники для обслуживающих техников, крепились запасные топливные баки. По обе стороны капсулы крепились на изогнутых балках кабины пилотов, стены кабин меняли степень прозрачности в зависимости от интенсивности светового потока. Под брюхом наполненного воздухом веретена располагались палубы: верхняя, закрытая для пассажиров (там находилась основная энергетическая установка), прогулочная, палуба первого класса, палуба развлечений, второго класса, третьего, и, наконец, складская.

Полет от Одайна до Лис-Арден на моргенштерне длился чуть более суток. Конечно, при необходимости можно было разогнать летающий отель и побыстрее, но к подобным полетам давно относились как к развлечению, так что спешка не приветствовалась. На моргенштерне было все, необходимое для легкого времяпрепровождения — рестораны, бары, несколько танцевальных залов, бассейн, небольшой театр, открытая палуба для прогулок в небе. И роскошные каюты, разумеется. Для тех, чьи кошельки могли пережить подобное опустошение. Впрочем, каюты попроще тоже отличались комфортом.

Виша убедилась в этом лично. В последний раз она летала на моргенштерне пару лет назад, из Одайна в Арзахель и обратно, на каникулы. Тогда она не думала о необходимости экономить деньги, чтобы хватило на оплату уроков эльфийского светила науки, и заняла каюту в средней части пассажирской палубы первого класса, с витражным иллюминатором во всю стену и ванной размером с небольшой пруд. В этот раз Виша решила быть поскромнее, но каюта на палубе второго класса оказалось вполне уютной.

Девушка дождалась, пока корабль поднимется и ляжет на установленный курс, затем вышла в длинный коридор, нашла винтовую лестницу, ведущую на верхние палубы и поднялась до открытой, прогулочной. Моргенштерн был заполнен не более чем наполовину, поэтому открытая палуба выглядела не как оживленный променад, а скорее как улица в час поздних сумерек, когда прогуливающиеся проплывают мимо тебя как немногочисленные тени. Виша подошла к ограждению, облокотилась о перила. Внизу проплывали земли Одайна. Сам город уже остался позади — Одайн и в прежние времена не был велик, теперь же о расширении своих территорий люди и не мечтали. Ровные зеленые квадраты ферм сменялись бурыми проплешинами, заросшими мусорными растениями. Они вырастали на землях, отравленных войной, и были печальным напоминанием, что ни одна из сторон в итоге не получит от войны ничего хорошего. Для Леса мусорные растения были бесполезны — они были немы и бессмысленны, и голоса их не вливались в единый хор лиственношумящих. Людям от них тоже толку не было — бурые, рыжеватые кустарники и трава цвета старого кирпича не годились ни в пищу, ни в производство, вообще никуда. Даже дышать на мусорных пустошах было тяжело, не в пример опушке Леса или той же ферме. А между тем земли, занятые сорняками, было очень трудно вновь вернуть под другие растения; мусорное разнотравье цепко держалось за жизнь.

Мусорные пустоши сменились зеленым, ровно дышащим покрывалом Леса, уже слегка тронутым желтизной. Виша смотрела на Лес с высоты птичьего полета и вспоминала, какой была ее последняя вылазка. Все прошло удачно, особенно если учесть время — почти ночь, и место — болото. Лучшая клюква росла на болоте, а какой был смысл рисковать жизнью из-за нелучшей?! Виша тогда быстро добралась до Мхов, стараясь как можно легче ступать, по упругим кочкам практически долетела до клюквенных кустиков, устилавших влажную землю, и принялась за работу. Пальцы, затянутые в эльфийские перчатки, уверенно брали ягоду — созревшие темно-красные бусины легко отделялись от веточек, безболезненно и безропотно ложась в легкие пластиковые контейнеры. Даже в густой осенней темноте Виша видела как поблескивают их тугие бока. Она заполняла последний, как вдруг ее слух задел звук, совершенно неуместный для Леса. Это был детский голос.

— Она же кислая?!.. — вопрос прозвучал прямо над ее ухом.

Не спеша, Виша повернула голову и увидела мальчика лет восьми, такого светловолосого, что волосы его светились, будто впитав сияние луны. Крепко усвоенные под суровым руководством брохусов техники не позволили Више даже тени эмоций — этим она бы выдала себя. Вместо этого девушка — здесь и сейчас сова — трезво оценила опасность пришельца — ничтожную, значимость его для себя — невеликую, и отвернулась. Пальцы ее ни на миг не прекращали обирать ягоды.

— Я тебе мешаю? Извини. — И вместо того, чтобы отойти и не мешать, мальчик подошел еще ближе. — Только ведь они такие кислые… — Судя по всему, этот вопрос занимал его не на шутку. — Как ты будешь есть такую гадость?!

Это все газ. Болотный газ. Так решила про себя Виша. Прячась за сознанием Уху, она пыталась понять, откуда возникло это видение, и нашла единственный возможный ответ.

— Видно, ты и впрямь занята.

Виша медленно подняла голову. Мальчик стоял совсем рядом. Перехватив ее взгляд, он приветливо улыбнулся и у девушки перехватило дыхание — в лунном свете блеснули клыки, белоснежные и острые.

— Ты здорово прячешься. — С уважением сказал незваный гость. — Вот только сейчас выглянула. Но здесь тебе лучше так не делать… конечно, я смогу тебя защитить, но придется потом маме объяснять, и вообще… — сейчас он выглядел и говорил как самый обыкновенный мальчишка, удравший гулять не вовремя. — Так что ты уходи отсюда, ладно?

Виша еле заметно кивнула. С таким советом не поспоришь. Она тщательно застегнула заплечную сумку, перебросила ее через плечо, с удовольствием ощущая тяжесть заполненных контейнеров. Медленно, словно потягиваясь, девушка встала.

— Так и быть, я тебя провожу. — Мальчишка решил быть великодушным. — Иди за мной.

Стоило ему сделать шаг в сторону, как под его ногами слабо засветилась тропа, которой до этого не было, Виша могла бы в этом поклясться. Точно, это все болотный газ, надышалась, пока брала ягоду, подумала она, ступая след в след за мальчиком, который шел впереди, ведя за собой нездешний свет. Почему-то у нее не возникло ни малейшего сомнения, та ли это тропа и туда ли она ведет. Ей показалось, что шли они совсем недолго, как Лес закончился, отступило опушечное редколесье.

— Ну вот, пришли. Здесь ты уже в безопасности. — Мальчик остановился, повернулся к Више. — Счастливо оставаться. И все-таки как ты будешь есть эту кислятину?

— Посыплю сахаром, — будто во сне, с трудом разлепив губы, ответила девушка.

— Вот как… Тогда тебе придется вывалить на горстку ягод всю сахарницу целиком, — мальчишка весело засмеялся, демонстрируя клыки. Продолжая хохотать, он поднялся над землей. Виша, решив что болотный газ и не такое может вызвать, спокойно следила за тем, как смеющееся видение растаяло в ночном воздухе.

Виша собиралась рассказать об этом Джесхету, но не пришлось. Так и остался этот забавный эпизод в ее памяти. Она понимала, что дешево отделалась тогда — ведь могла бы и не дойти до опушки, одурманенная болотным газом, или, что еще хуже, потерять контроль над собой. Но она слишком привыкла к опасности, и не считала ее достойной особого внимания.

День на моргенштерне прошел легко и приятно. Виша нагулялась на свежем воздухе, с аппетитом поела, заглянула в театр и честно продремала небольшую пьесу. На танцпол ее не тянуло. Поэтому спать она отправилась рано, надеясь уже утром увидеть безупречный город Лис-Арден.

Когда-то, давным-давно, в незапамятные времена, первый Лис-Арден строили лесные эльфы, подданные четырех Королей. Строили вокруг большого озера, не тревожа деревьев, сплетали легкие мосты, возводили галереи вокруг стволов вековых сосен. Город был соединен с лесом как вышивка с тканью. Когда начались первые войны с детьми Калима, эльфы пытались понять нападавших, несколько десятков их сгинуло в паломничествах в пределы Нильгау. Когда люди потеряли все свои земли восточнее Безымянного хребта, все города поспешили избавиться от растений в своих стенах — но не Лис-Арден. Эльфы доверяли своим возлюбленным друзьям. Ни одно дерево не было срублено в их городе. И, надо сказать, до дня Падения ни одного нападения растений в пределах Лис-Арден не было. Но никто не мог предположить, что корни всех деревьев города соединял паучий вьюн — растение-паразит, постепенно отравлявшее их сознание, подчинявшее его воле Леса.

Первыми на город эльфов напали симбиоты. До этого их существование не было доказанным; немногочисленные рассказы слишком отдавали страшной сказкой, ветеранской байкой, рассчитанной на то, чтобы как следует попугать новобранцев перед первым рейдом в Лес. Говорили, что попавших в плен эльфов растения не убивают, но успешно ассимилируют в своих телах. Эльфы более других населяющих Обитаемый Мир рас были чувствительны к голосам Леса. Тем легче они ему подчинялись.

Первая война эльфов и Леса оказалась недолгой. Против остроухих Лес применил все, что было у него в арсенале: и грубую силу деревьев, и ядовитую пыльцу, от которой перехватывало дыхание, и семена-снаряды. И симбиотов, похожих на те же деревья, но пугающе антропоморфных, с лицами, выглядывающими из складок коры, способных передвигаться быстро и легко. Эльфы оказались тем более уязвимы, чем больше нетронутых растений оставалось в Лис-Арден; все они напали разом, подчиняясь приказам своего бога. Всего за неделю эльфы, попавшие в кольцо осады, вынужденные обороняться во всех направлениях, как раса были практически истреблены, однако сохранить за собой земли им удалось — разумеется, недешево. Его величество Огня, последний из эльфийских королей, оставшийся в живых, в отличие от своих собратьев не слишком доверял технике и не забыл о той магии, что еще оставалась в крови потомков альвов. Он сумел пробудить древнейший артефакт, более тысячи лет хранящийся в святилище Огня — слиток солнца. Силы, накопленной живущим в янтаре светом, оказалось достаточно, чтобы выжечь все живое в пределах Лис-Арден и на несколько миль вокруг. Эльфы, успевшие укрыться в редких каменных строениях, под землей или у воды уцелели; все остальные были обречены. Спустя несколько часов после огненной бури на месте лесного города осталось серое, страшное пепелище: огромный котлован на месте озера, черная пережженная земля, присыпанные пеплом обугленные останки армии Леса… Его величество Огня умер, отдав ритуалу все свои силы; его похоронили вместе с опустошенным, расколовшимся на две части слитком солнца. Ни королей, ни королев у эльфов больше не было; власть взял на себя военный совет.

Вопреки ужасу, который вызывали изувеченные земли, эльфы не оставили их. Утратив почти все, они ожесточились. В их сердцах угасла любовь ко всему живому, и тот свет, что оставался в них как наследие альвов, истаял безвозвратно. После дня Огненной Купели главным делом эльфов стала война.

Свой единственный город, Лис-Арден, эльфы отстроили заново — на той же земле. Прежний Лис-Арден остался в славном прошлом, как сказка, в которую никто уже не верит, но новый — стал воплощением гордого, непреклонного, не знающего сомнений духа вымирающей расы. Безупречный город.

Котлован, оставшийся на месте высохшего озера, углубили и использовали для устройства подземных плантаций — увы, эльфы не могли полностью отказаться от растительной пищи, ибо от нее зависело их долголетие, но и зависеть от поставщиков продовольствия они не хотели. Работа на полях под искусственными солнцами была крайне неуважаемой и трудились там в основном наемники-люди, либо эльфы, на которых было наложено дисциплинарное взыскание. У этой огромной подземной фермы была своя, не самая скучная история. Дети Леса не раз нападали на нее, изыскивая все новые и новые способы, от микроскопической пыльцы, проникающей по воздуховодам, до движущихся корней, вызывающих опасную вибрацию почвы.

На месте бывшего озера располагался мемориальный парк: в центре его располагалось подобие водоема, устроенное в виде неглубокой круглой чаши, заполненной жидким черным стеклом. Края чаши, облицованные темно-красным ониксом, располагались вровень с землей, а величина ее была такова, что стоящие диаметрально противоположно люди казались друг другу не больше лесной белки. В идеально ровной, спокойной поверхности черного стекла никогда и ничего не отражалось.

От водоема расходились радиальные дорожки, вымощенные тем же ониксом. По сторонам от них были установлены молочно-белые плиты из полированного до зеркального блеска подгорного камня — за их изготовление гномы не взяли с эльфов ни единой монеты, хотя потрудиться им пришлось немало. Подгорный камень, способный светиться в темноте и всегда теплый на ощупь, труден в обработке, зато отполированный по всем правилам, он отталкивает от себя любую грязь, воду или пыль, и всегда остается чистым и сияющим. Эти плиты были напоминанием о тех, кто навсегда остался в прошлом, горя и не сгорая в Огненной Купели. На белых светящихся поверхностях гномьими резцами были выведены имена — воинов, их прекрасных дам и целых кланов.

Сам город располагался концентрическими кольцами, расходящимися как круги по воде от центра — черного стеклянного озера. Все здания в кольце были одной высоты, и чем дальше от центра было кольцо, тем выше были составляющие его строения. Концентрические круги были прорезаны широкими прямыми улицами. Целый район Лис-Арден занимали здания военной академии: казармы, тренировочные комплексы, исследовательские институты и лаборатории, склады, информационные центры — некоторые из них были связаны открытыми галереями или подземными переходами, сообщение с отдаленными обеспечивали флюги; это стальное кольцо располагалось в середине города. Жилые кварталы высились ближе к окраине, центр был отдан науке, управлению и памяти.

От всех других выживших городов Лис-Арден отличался еще и отсутствием общего для остальных элемента архитектуры: здесь не было башни брохусов. Башни — сторожевого поста, легко узнаваемой и привычной. Эльфы подобных ухищрений не признавали.

Вокруг города простирались мертвые земли — даже не мусорные пустоши. Земля здесь была слишком ядовита даже для неприхотливых ржавых растений; в этом районе были выстроены ангары для военной техники, боевых флюгов, арсеналы, химические заводы. Далее брало свое мусорное разнотравье; тут располагались испытательные и учебные полигоны.

Этот город поражал воображение. Лис-Арден вырастал на выжженных войной пустошах как остановленный взрыв. Здания, выстроенные из камня, многослойного стекла и стали, стояли ровно и невозмутимо, как солдаты на параде. Ничего лишнего, триумф функциональности и долга. Сердцем города было кладбище — то, что иные города прятали, отодвигали на окраину, Лис-Арден сделал своим смыслом. Город был подобен идеальному чертежу — выверен, отточен, лаконичен… и прекрасен. И если кому-нибудь из эльфов могло прийти в голову такое кощунственное сравнение, то если прежний Лис-Арден был как живой летний лес, то нынешний был лесом зимним, опутывающим пространство черными четкими линиями, страшным в своей безупречности.

Виша Вельда наблюдала панораму эльфийского города второй раз, но дух захватывало как в первый. Близился вечер, и постепенно все ярче становился свет, заливающий улицы, зажглись сигнальные огни на крышах высоких зданий внешнего кольца. К одному из них и пришвартовался моргенштерн. Лифт доставил его пассажиров внутрь здания, в центральный зал воздушного вокзала, откуда можно было попасть в город.

Затерявшись в толпе, Виша позволила ей нести себя, не задумываясь. Она пришла в себя, стоя у огромного окна — в руках дорожная сумка, за плечами рюкзак со всем собирательским добром, на плече проснувшаяся Уху. Сова с достоинством взирала по сторонам, не обращая внимания на любопытные взгляды. Постояв с минуту, Виша решила, что неплохо бы выпить чего-нибудь для храбрости. Интуиция подсказала ей, что вокзал вряд ли может обойтись без бара; вскоре она сидела у стойки, и вежливый эльф-бармен наливал ей блестящий, пахнущий озоном напиток. Пара глотков немного ослабила напряжение и Виша спросила эльфа:

— Простите за беспокойство, вам, наверно, такие вопросы ужасно надоели… но я здесь не на экскурсию. Я приехала учиться. Вы не подскажете, где я могу остановиться — так, чтобы надолго?

— Надеюсь, ты не стал бы рекомендовать ей трущобы за городским кольцом?

Эльф, неслышно севший рядом с девушкой, не дал бармену и рта раскрыть. Виша обернулась.

— О, вот это неожиданность! — и немного неуверенно добавила: — Привет.

— Привет, Виша. Вряд ли я ошибся — не так много девушек с совой на плече и приметной татуировкой собирателя на руках сошло с «Облачного сна». Но для порядка уточню — ты Виша из дома Вельда?

— Я. Как я догадываюсь, нашей встрече я обязана альх-Хазреду?

— Верно. Он просил меня встретить тебя и помочь найти жилье. Лис-Арден большой город, а ты… — эльф не договорил и улыбнулся. Он был непохож на знакомых Више эльфов — коротко стриженный, одетый не в военную форму, а в темно-зеленый комбинезон с черными нашивками на рукавах, и совсем не строгий. Лицо его, подвижное и невозможно обаятельное, вызывало желание немедленно улыбнуться в ответ.

— Ну да, куда уж мне. Потеряюсь и буду под дождем плакать.

— Вполне возможно, тебе придется испытать и это. Повторю еще раз, Лис-Арден — большой город, это тебе не Одайн. Давай допивай и пошли, время позднее, а путь неблизкий.

— Слушай, с чего ты взял, что я вообще с тобой куда-то пойду? Я даже не знаю как тебя зовут!

— Правда? Неужели Альх ничего тебе не рассказывал о своих друзьях в Лис-Арден? Про тебя он рассказывал, и немало… — и эльф выразительно приподнял брови. — Можно?

И, не дожидаясь разрешения, он взял девушку за руку и развернул ее к себе тыльной стороной. Держа ее ладонь в своей, он провел длинными чуткими пальцами по завиткам красно-желтого узора.

— Впечатляет. Альх не врал… даже странно.

Тут он развернул ее руку, осторожно прикоснулся губами к запястью и, склонив голову, наконец-то представился:

— Я — Сорью из дома Клеис. Рад встрече с тобой, Виша.

Девушка немного опешила от такого обращения, церемонного даже для эльфов. Она даже забыла про то, какой была реакция бармена на появление ее собеседника: тот сначала отстранился, чуть ли не шарахнулся, затем взял себя в руки, но в их сторону старался не смотреть. Она отодвинула в сторону недопитый бокал, встала, вскинула на плечо рюкзак.

— Позволишь? — и эльф взял ее сумку. — Идем, мой флюг у западного выхода.

Они вышли из огромного зала, заполненного прилетающими и улетающими пассажирами моргенштернов; выйдя на улицу, Виша со свистом втянула в себя воздух — она и забыла, каким может быть воздух Лис-Арден. Чуть горьковатым, чересчур свежим, всегда холодным — и все из-за добавок, производимых стоящими по периметру города обогатителями. Вокруг Лис-Арден не было лесов, поэтому, чтобы сделать воздух более пригодным для дыхания, было решено не разводить фермерские хозяйства, а вбрасывать в пустой воздух все недостающие вещества, производимые искусственно.

— Что, вспомнила, как оно бывает? — Сорью открыл дверь флюга, забросил сумку на заднее сидение, и жестом пригласил Вишу садиться.

— Как спирт для привыкшего к вину. — Ответила Виша, снимая рюкзак и усаживаясь, устраивая Уху на коленях.

Сорью сел в кресло пилота, закрыл дверцу, натянул управляющие перчатки. Его флюг поднялся в воздух, вывернув ребром гибкие металлические крылья, делающие его похожим на хищную птицу, и полетел. Эльф вел флюг легко, не без изящного хулиганства; в окно Виша успевала разглядеть улицы, похожие на движущиеся ленты в механизме, фасады домов, уловила краем взгляда огромную арену, на которой скрещивались и вспыхивали лазерные лучи, округлые бока других флюгов. Наконец, Сорью посадил свой флюг во внутреннем дворе полукруглого здания, расположенного неподалеку от центра Лис-Арден.

— Эй. — Выходить Виша не спешила. — Я же сказала, что не на экскурсию собралась. Мне бы место подешевле. А ты в самый центряк привез. Что это за дворец такой?

— Дешевле не найдешь. Это, как бы помягче выразиться, гауптвахта. Тюрьма.

— Что?! — Виша вытаращила глаза. — Тюрьма?! Посреди города?! Рядом с мемориалом Огненной Купели?! Да ты меня за последнюю дуру держишь!

— Ну-ну, не шуми. Сову свою испугаешь. Что находится под мемориалом, знаешь?

— Плантации ваши замечательные. Можно сказать, место силы.

— А кто на них работает, помнишь?

— Ааааа… — протянула девушка. — А здесь они живут, так сказать, недалеко от места службы.

— Наказания, Виша. Наказания. Во всяком случае, для эльфов. А люди живут вот там, — и Сорью показал на второе полукруглое же здание, расположенное таким образом, что оба полукружия не соприкасались, а были развернуты одно по часовой стрелке, другое — против. — Я думаю, тебе там будет вполне удобно. Квартиры там небольшие, но удобные, есть балкон для Уху, а мои работники соседи мирные и неопасные.

— Твои… кто? Ты здесь кто, Сорью?

— Я? Цветовод. — И Сорью обезоруживающе улыбнулся. — Я здесь главный цветовод, Виша. Начальник гауптвахты, если говорить официально.

— Ничего себе… — и девушка с уважением оглядела спутника.

«Цветовод» — это была презрительная кличка эльфов, уличенных в снисходительном обращении с растениями, неважно, добровольном или вынужденном, как у тех, кто был наказан работой. Все остроухие, работающие на подземных полях, носили зеленые комбинезоны, не чая от них избавиться, не имели права на металлические украшения для ушей, но в ответ на брошенное в спину «цветовод» могли и ударить. Наемникам-людям было проще — они не заморачивались относительно моральности своего труда, их привлекала его высокая оплата и превосходные условия. Изредка среди них появлялся брохус, чтобы обработать новую партию семян и саженцев, чтобы они дали жизнь бессловесным и безвольным растениям, годным только в пищу.

Работы на подземных полях хватало всем: и техникам, и химикам, и сборщикам. Новых земель эльфы обрабатывать не собирались, поэтому им приходилось выжимать все из этих. Они создавали все новые удобрения и техники выращивания, чтобы каждый эльф каждый день мог получить свою долю растительной клетчатки — нет, это не были овощи в привычном виде, сырые ли, приготовленные ли. Эльфы превращали их в обработанные паром, спрессованные в брикеты порции полезных — да что уж там, жизненно необходимых им веществ. Есть — да, по жестокой необходимости. Но наслаждаться — ни за что.

Виша вышла из флюга, вскинула на спину рюкзак, посадила Уху на плечо и пошла вслед за Сорью. Он привел ее к самому дальнему входу в дом работников-людей. Они поднялись на лифте, как показалось Више, под самую крышу, и вышли.

— Вот твоя квартира, — и Сорью, пройдя по коридору, открыл крайнюю дверь.

Виша вошла и огляделась. Холл, из него арочный вход в комнату, одновременно спальню и гостиную, маленькая кухня в нише, дверь в ванну. Теплый пол, покрытый искусственными циновками, легкая плетеная мебель, подушки и покрывала в коричнево-бежевую клетку.

— Устраивает?

— Спрашиваешь… — Виша поставила на пол рюкзак и повернулась к эльфу. — И как мне тебя благодарить? Ума не приложу. Хотя…

Она наклонилась, открыла рюкзак, пошарила там и вытащила небольшую коробочку из своих, собирательских.

— Что-то мне подсказывает, что для тебя цветовод — это не проклятие. Если это так, то тебе должно понравиться. А если я ошиблась, то прошу прощения. Здесь шиповник. Собирала сама, в августе. Возьмешь?

Сорью протянул руку и взял шиповник. Открыл коробку, высыпал несколько ягод себе на ладонь, покатал, ссыпал обратно.

— Конечно, возьму. Спасибо, Виша. Ну, устраивайся тут. Вот ключи. О квартирной плате поговорим позже, когда ты определишься с работой, и не беспокойся — она здесь невелика, кому такое соседство надо. Номер моего коммуникатора — на столе. Был рад встрече. Пока!

Эльф вышел, притворив дверь. Виша решила разобрать вещи, принять душ и лечь спать, ибо искать на ночь глядя светило эльфийской науки неразумно. Она разулась и прошла в комнату. Огляделась, раздвинула шторы — и застыла. Вид из ее окна впечатлил бы кого угодно. С высоты как ладони были видны полукружие темно-красной ониксовой чаши, ровные дорожки, белые плиты. Квартирка Више досталось что надо — с видом на кладбище. Неплохо для начала, подумала она, нервно сглотнув, и принялась развешивать в стенном шкафу свои вещи.

Утром, выспавшись и приведя себя в порядок, Виша Вельда выбрала самые скромные брюки и рубашку, наскоро выпила заваренный с вечера настой листьев дикой смородины, и спустилась вниз, в общий холл. Первый же встреченный ею охотно сообщил, что информационный центр находится в восточном крыле. Подключив свой коммуникатор к инфокапсуле, девушка вытянула из нее план города, основные транспортные развязки, нашла дом профессора Эредиа — он был расположен на северной окраине квартала военных, в получасе лета от центра города. Решив не затягивать с неопределенностью своего положения, Виша собрала все документы, касающиеся ее познаний в области истории и реликварного дела, и отправилась к эльфийскому профессору-отшельнику.

К дому Эредиа девушка подходила с изрядно увядшей решимостью и почти нескрываемой дрожью в коленках. Серо-черная громада каменного цилиндра, рассеченного зеркальными полосами окон, не то чтобы глядела неприветливо — она вообще Вишу не замечала. Дверь оказалась под стать окнам — черное полированное стекло переливалось волнистой поверхностью, превращая посетителя в колышущееся чудовище. Выдохнув остатки храбрости в холодный воздух, Виша позвонила. Прошло не больше минуты, дверь бесшумно открылась, пропуская ее в холл, больше похожий на приемный покой военного госпиталя, чем на уютное жилое помещение. Вверх вела широкая винтовая лестница без перил. Виша остановилась посреди холла, не зная, что делать.

Шаги, спускающиеся сверху, заставили ее чуть не пискнуть. Чьи-то подкованные сапоги, ступающие медленно и четко, вызванивали по полированному металлу ступеней подобие марша. Виша подняла голову и с трепетом и нетерпением ждала того, кто спускался.

Вскоре она увидела — сначала высокие серые сапоги, затем полы длинного сюртука цвета графита, а затем и лицо хозяина дома — и вот тут-то Виша не удержалась и тихо ахнула. Потому что всегда считала профессора Эредиа мужчиной, все говорили о нем именно так. А к ней спустилась женщина — очень высокая, худая эльфка, с чертами лица, совершенными в своей заостренности, напоминающими ледяные узоры на стекле. Она была похожа на февральский ветер, свистящий над черной водой.

— Чем обязана столь раннему посещению? — эльфка оглядела Вишу спокойными, ничего не выражающими глазами, переливающимися перламутром морской раковины.

— Доброго утра и простите за беспокойство. — Виша поклонилась так низко, как еще никогда еще не кланялась. — Я прошу чести увидеть профессора Эредиа.

— Только увидеть? — Голос у эльфки был низким, говорила она с едва заметным усилием.

— Не только. — Виша перевела дыхание. В ее голове почему-то крутилась дурацкая мысль: какой краситель, синтетический или травяной, вводила Эредиа в корни волос, что они приобрели такой ярко-синий цвет?

— Хорошо. А я уж было подумала, что превратилась в достопримечательность. Чего ты хочешь от меня?

— Профессор… Я Виша из дома Вельда…

— Я знаю, кто ты. — Эредиа прервала ее жестом пальцев, затянутых в серые перчатки. — Подробности твоего обучения в жалкой магистратской школе меня тоже не интересуют. Чего ты хочешь?

Виша поняла, что либо она высказывается решительно, либо повторяет недавний вылет с треском.

— Я хочу, чтобы вы взяли меня в ученики. Я реликварий.

Эредиа запрокинула голову и рассмеялась: так могла бы закаркать старая ворона, наблюдая за дракой воробьев.

— Я училась у Джесхета Ломара. Он рекомендовал бы меня вам… я в этом уверена.

— Вот как? — В глазах эльфки появился интерес. — А почему не написал рекомендации по всей форме? Был чересчур занят… догадываюсь, чем. Джесхет всегда любил начинающих. А ты?

— Что… я? — растерянно спросила Виша.

— Ты его любила?

— Да. — Виша не опустила глаз. — Любила. И если бы не братья…

— Понятно. Брохусы-утешители. Что ты успела взять от Джесхета, кроме его неосторожной любви? Погоди, не отвечай. Пройдем в сад, экзамены я провожу там.

Сначала Виша подумала, что ослышалась. Сад?! В Лис-Арден? В доме Эредиа? Но послушно зашагала вслед за эльфкой, направившейся вглубь дома. Как оказалось, цилиндр здания оказался полым внутри. Круглый внутренний дворик мог бы быть чудесным местом для вечернего отдыха… Дорожка, выложенная плитами черного камня, скручивалась в спираль, сужаясь к центру. Вдоль нее действительно были высажены растения — деревья, цветы в каменных чашах, кустарники. Все они были еле живыми — у одного огонь сглодал и внешнюю, и внутреннюю кору, обнажив заболонь, у другого ствол был расщеплен надвое, третье плавало в растворе дефолианта. И все были залиты совершенно прозрачным стеклопластиком, позволявшим сохранить растению остатки жизни и наблюдать за его нескончаемыми мучениями. Вишу, привыкшую видеть растения живыми и прекрасными, передернуло.

Профессор Эредиа ступала по спиральной дорожке не спеша, то и дело останавливаясь, чтобы приподнять бессильно обвисший лист, будто подбородок потерявшей сознание жертвы, или заботливо поправить корни, погруженные в кислоту. Она остановилась около молодой, наполовину сожженной сосны, исходящей смолой, присела на камень, скрестив длинные ноги, и жестом пригласила Вишу присесть рядом. Виша опустилась на колени, стараясь держать спину прямо и не горбиться.

— Покажи свои ладони.

Виша положила раскрытые ладони на колени.

— Так… девочка с характером. С твоим опытом идти в ночной Лес — весьма похвально. Какое клеймо ставили мастера Фрихольм?

— Кленовый лист, черенком вниз.

— Джесхет говорил, что твое прилежание оставляло желать много лучшего. Перечисли кланы, претендовавшие на императорский престол после мятежа Шой Де.

Виша с трудом перевела дыхание, сглотнула.

— И он, в кои-то веки, был прав. — Эльфка не смотрела на Вишу, глаза ее были полуприкрыты тяжелыми веками. — Какой стиль господствовал в литературе Арзахеля в период расцвета торговых городов?

— Барокко. — Виша выпалила ответ так, словно от этого зависела ее жизнь.

— Основные черты?

— Вычурность и избыточная пышность форм, перегруженность деталями, усложненность композиции, наслоение смыслов…

— Достаточно. Какая династия наследовала королю Огма?

— Морганы-ап-Керриг…

— Драго-ап-Крайт. — Эредиа приоткрыла глаза и бросила на девушку насмешливый взгляд. — Старшие орочьи руны… назови первую, шестую и последнюю.

— Эээ… Феху… Совуло… Дагаз… или Отила. Не помню.

— Виша из дома Вельда. Ты пришла проситься ко мне в ученики, не зная алфавита. — Профессор Эредиа смотрела на девушку не без интереса. — Все-таки люди — удивительная раса.

Она встала, протянула руку, похлопала по обугленному стволу; Више показалось, что сосна вскрикнула, не сдержавшись от боли. По стволу потекли свежие капли смолы.

— Я беру тебя, Виша. Но, поскольку успехи твои более чем скромны даже для магистратской школки, плата за мои уроки будет втрое больше обычного. Триста экв за час.

— Благодарю вас за честь. Я согласна. — И Виша, вскочив, поклонилась эльфке.

Пока она шла вслед за хозяйкой дома к выходу, в голове ее пронесся вихрь панических мыслей. Триста экв… мамочки мои… даже с моим заработком собирателя я смогу проучиться не больше месяца. Что ж делать-то?!

— Неподалеку от места, где ты живешь, есть довольно высокооплачиваемая работа, — отвечая на невысказанный вопрос, бросила через плечо эльфка. — Для тебя она не зазорна. Только когда будешь приходить ко мне на занятия, переодевай их форменный комбинезон… у меня в соседях — военные химики, а они довольно задиристы. Цветоводов изводят при любом удобном случае.

Виша, не рассуждая, кивнула. Совет был хорош, поскольку другой работы в Лис-Арден она вряд ли бы нашла.

— Не вздумай являться раньше, чем через месяц. Тебе необходимо восполнить пробелы в начальном образовании, привыкнуть к постоянной работе и научиться жить в Лис-Арден.

После этих слов дверь за спиной Виши закрылась.

Вернувшись домой, девушка первым делом залезла в душ, смыть липкий холодный пот, потом, завернувшись в полотенце, набрала в коммуникаторе номер, оставленный Сорью.

— Доброго дня. — Виша поздоровалась и откашлялась. — Сорью, не найдется ли у тебя работы для собирателя моего уровня?

— И тебе доброго. Уроки эльфов дорого стоят… убедилась?

— Ага. Так как насчет работы?

— Будет тебе работа. Приходи через час в «Шестеренку», это через два квартала от наших домов, пообедаем вместе и все обсудим. Увидимся.

Виша отложила коммуникатор в сторону (перед этим она отправила короткое сообщение братьям, которое состояло наполовину из проклятий в адрес алчных эльфов), сбросила полотенце и подошла к окну. Черное жидкое стекло, белые могильные плиты, освещенные мягким осенним солнцем, тонкое фарфоровое небо. Виша вздохнула — что ж, по крайней мере глазеть в окно вместо учения уроков ей не грозит.

«Шестеренка» оказалась вполне уютным заведением для этого города, не стремящимся запугать посетителя и напрочь отбить у него аппетит. Сорью ждал Вишу за столиком в стенной нише, потягивая какой-то пузырящийся напиток. Когда она присела, он улыбнулся ей как старой знакомой.

— Как тебе здесь?

— Неплохо. А чем здесь кормят?

— Тем же, чем и везде. Рыбные лепешки, мясо, сырные хлебцы… вот только растительная пища здесь особая, придется тебе привыкать. И никакого алкоголя, увы.

— Теперь понятно, почему эльфы так надираются у нас.

— Ну надо же иногда отдыхать. Что будешь есть?

— Не важно, что порекомендуешь. Сорью, так что там насчет работы?

— Не спеши и не переживай. Сначала поешь. Что-то ты бледная…

Пришлось Више, торопясь и не вникая во вкус, прожевать тарелку каких-то водорослей с рыбными стружками.

— Теперь ты доволен? — она отодвинула тарелку и отхлебнула того же сильно газированного напитка. Обычной воды, как оказалось.

— Теперь да. Виша, через две недели у меня уезжает один из ухаживающих за саженцами. Заработал на свадьбу и был таков. Хочешь занять его место?

— Конечно, хочу. Я все-таки на ферме росла, так что кое-что умею. Тебе не придется за меня краснеть.

— Знаю, потому и предложил тебе эту работу. У меня есть еще пара вакансий техников, туда я тебя и на пушечный выстрел не подпущу. — И эльф засмеялся. — А теперь я тебя прогоню, у меня много дел. Да и у тебя тоже. Если ты не против, могу зайти к тебе вечером, прогуляемся по городу.

— Почту за честь, — Виша встала, улыбнулась и протянула эльфу руку.

Через несколько минут после того, как она вышла, за столик Сорью сел до сих пор стоявший у стойки эльф. Он был статен и высок — даже более чем все эльфы, волосы его были по старинной моде заплетены на висках и сколоты пряжкой на затылке. Даже темно-зеленый комбинезон сидел на нем как парадное одеяние. Сорью смотрел на него с нескрываемым восторгом, грозящим перейти в настоящее обожание.

— Счастлив видеть тебя.

— Взаимно, брат мой. Ты помог ей?

— Твое слово закон для меня. Если ты так заботишься об этой девушке, мое дело сделать для нее все возможное.

— Не столько я, сколько моя супруга. Сорью, как те саженцы, что я тебе дал?

— Невероятно! — Эльф покачал головой. — Они совершенно миролюбивы, общительны, доверчивы…

— Кроме тебя их никто не должен видеть. Пока еще рано.

— Да, они спрятаны, в моих личных апартаментах есть небольшая лаборатория, я постарался устроить их поудобнее… Скажи, откуда они? Или это тайна?

— Нет, никаких тайн. Они из нашего сада. И скажу тебе еще больше — они сами вызвались погостить у вас. Они знают, на что идут. Так что можешь быть с ними совершенно откровенен. А теперь мне пора, мой обеденный перерыв закончился. Пойду, иначе господин Сорью будет недоволен… — эльф засмеялся и встал.

— Не покидай нас. — Сорью смотрел на своего подчиненного с искренней мольбой в глазах.

— До встречи, брат. — Эльф ободряюще улыбнулся и направился к выходу.

Первые две недели Виша, как и полагается прилежному ученику, не отходила от инфокапсулы. Через пару дней к ее постоянному присутствию там привыкли, и никто из пришедших утром не занимал ее стул. Когда оказалось, что некоторые нужные Вишу сведения можно получить только в ифнокапсуле, подключенной к эльфийскому инфоцентру, Сорью устроил ей пропуск в корпус, где проживали его сородичи; там на нее косились первое время, но потом привыкли, и заметив нешуточное усердие девушки (иногда она засыпала у экрана, уронив голову на подлокотник кресла), даже здоровались при встрече. Виша понимала, что теперь ей не будет ни снисхождения, ни поблажек, и поэтому старалась не упустить ничего.

Когда пришла пора выходить на работу, Виша получила полный комплект форменной одежды цветоводов и впервые облачилась в зеленый комбинезон. Сорью решил сам проводить ее к месту работы. Лифтовая кабина перенесла их вместе с другими работниками глубоко под землю, где под светом искусственных солнц, на грядках тщательно обработанной земли и в сосудах с синтетической почвой росли ненавидимые и необходимые эльфам растения. Виша проходила между зарослей карликовых яблонь, отягощенных сотнями неестественно красивых плодов, с интересом разглядывала прозрачные цилиндры, обвитые огуречными плетями; ей, с детства знакомой с фермерским трудом, эта картина была и знакома и странна одновременно.

Сорью привел девушку в один из отдаленных секторов плантации, отведенных под ягоды.

— Ты издеваешься? — Виша рассматривала ровные узкие грядки, засаженные кустиками полевой клубники. — Может, я морковку подергаю?

— Тут нужны как раз такие руки как у тебя. Ягода капризная, эльфы ее просто давят, в итоге в контейнерах каша. А у тебя пальцы чуткие, в меру сильные… так что вперед. Контейнеры на стеллажах, чем больше соберешь, тем больше заплатят.

Виша согласно кивнула. Мама была бы довольна, подумала она, дочка наконец-то занята семейным делом.

И еще две недели прошли не сказать, чтобы легко. С утра и до трех пополудни Виша работала под землей, после обеда ее уже ждали в эльфийском инфоцентре. В квартирку с видом на кладбище она возвращалась затемно, пила травяной чай и ложилась спать. Она совсем не заметила, как закончилась осень и в Лис-Арден пришло предзимье. Впрочем, особо замечать было нечего — только стал немного холоднее воздух, иногда ветер приносил редкий сухой снег, и небо над городом приобрело оттенок сизых голубиных крыльев. Ровно через месяц Виша получила на свой коммуникатор лаконичное сообщение от профессора Эредиа; та просто поставила Вишу перед фактом, что занятия начинаются первого дня первого зимнего месяца.

 

Глава четвертая. Коллекция дома Эредиа

Никогда еще зима не пролетала так быстро для Виши из дома Вельда.

Все ее время было занято — работой или учебой; некогда было печалиться или предаваться сожалениям. Утро она встречала вместе с бледным зимним рассветом, не успев как следует замерзнуть по дороге на работу, отогревалась на подземных полях. Когда ей совсем надоело собирательство, она попросила Сорью о другой работе и он отправил ее ухаживать за рассадой. Поздним днем, немного отдохнув, Виша будила свою сову и отправлялась к ближайшей станции наземки (теперь ей приходилось экономить), садилась в холодный узкий вагон, привозивший ее на северную окраину района военной академии, откуда было недалеко до дома профессора Эредиа; эльфка отнеслась к ее тотему неожиданно тепло и позволяла Уху делать все, что захочется. Уроки оказались совершенно не такими, как ожидала Виша. Эредиа то заставляла ее смотреть старые фильмы, еще беззвучные и нелепые, а потом рассказывала, как менялись мода и нравы в те далекие времена; и в раскрашенных, расфуфыренных актерах девушка начинала видеть отражения целой эпохи.

В другой раз эльфка могла принести какой-нибудь предмет из свой коллекции реликвий и работая только с ним одним успевала дать столько информации, сколько в ином учебнике не найдешь. Виша очень уставала, но каждый раз Эредиа приходилось буквально выгонять девушку домой. Если же Виша ныла и выпрашивала еще порцию знаний, то эльфка обычно начинала втолковывать ей основы, например, литейного производств у гномов времен расцвета Гридда, или приносила альбом старинных чертежей, выполненных на тонкой полупрозрачной бумаге, изображающих неведомые механизмы. Тогда Виша сдавалась. Первое время Эредиа сердилась на такое невежество.

— Ты глупая девчонка! Неужели тебе не надоели эти бесконечные цацки?! Сколько можно любоваться этими нелепыми платьями?! Во-первых, это дурновкусие. А во-вторых, на технических артефактах можно заработать гораздо больше, если это для тебя аргумент. Нет? И тем не менее, Виша, ты должна хоть немного разбираться в истории техники!

Виша согласно кивала, честно пыталась разобраться, как работали паровые двигатели последних мирных дней, или читала биографию Оле Моргенштерна, или пыталась запомнить основные типы наземных машин, вышедших из употребления за сотни лет до ее рождения. А под этими книгами у нее неизменно прятался или альбом с картинами старых мастеров, или подшивка модных журналов…

Через два месяца занятий профессор Эредиа допустила Вишу в свой архив. Сделала она это просто, без церемоний, но Виша очень хорошо поняла, какая ей оказана честь. Теперь она могла свободно листать старые, довоенные, как выражалась эльфка, книги, и даже заходить в хранилище и рассматривать — а то и работать — с коллекцией дома Эредиа. Она превосходила коллекцию Джесхета Ломара на порядок; Джесхет свою собирал сам в одиночку, а эта была наследием не одного поколения эльфов. Виша была очарована; попадая в гулкую анфиладу комнат, уставленных музейными шкафами, она теряла голову, не помнила ни времени, ни усталости и готова была провести там хоть всю свою жизнь. Только изредка, время от времени, ей вдруг ни с того, ни с сего становилось настолько не по себе, что она поминутно оглядывалась, даже если в руках ее была подлинная вещь эпохи мирного сосуществования. Виша никак не могла понять, что в доме Эредиа способно вот так выводить ее из равновесия. Кроме самой хозяйки она никого не встречала в череде прохладных, пустых комнат, казалось, кроме нее никто чужой не бывал здесь вот уже много лет. В доме царили тишина, чистота, покой и строгий порядок. И все-таки что-то периодически дергало Вишу за сердечные струны как марионетку за нитки, заставляя ее волноваться, смущаться… а однажды даже тайком расплакаться, спрятавшись в ванной комнате. Она не решалась поделиться своими переживаниями с Эредиа, поскольку страх ее перед эльфкой был сильнее доверия к ней.

В один из таких невеселых дней к ней заявился Сорью — без предупреждения, на ночь глядя, когда Виша уже собиралась завести долгий разговор с подушкой.

— Привет! Так и думал, что ты еще не спишь. Одевайся и пошли, да поскорее. А меня моя подружка попреками замучает, если я ее выступление пропущу.

— А куда идти-то? — растерянно спросила Виша.

— Сегодня у цветоводов вечеринка, ваши девочки организуют. В смысле, люди. Одевайся быстрее!

Поскольку отдыхать Виша не приходилось вот уже несколько месяцев, она решила не пренебрегать таким приглашением. Флюг Сорью донес их до огромного полузаброшенного здания на окраине города. В одном из более-менее сохранивших вид залов и в прилегающих к нему коридорах и комнатах цветоводы и устроили себе праздник. В избытке было разноцветных мерцающих надписей на стенах, полуобнаженных девушек, пенящегося грибного чая и музыки. Явно не хватало мест, где можно спокойно присесть, качественной крепкой выпивки и толкового бармена. Сорью тут же бросил Вишу и растворился в толпе. Виша крикнула ему вслед пару добрых слов и сцапала первый же попавшийся под руку сосуд с грибным чаем. Он оказался совсем неплох, и ей вскорости полегчало. Она пошла по полутемным коридорам, рассматривая встречных и кивая редким знакомым.

Ноги вынесли ее в большой зал, украшенный гирляндами люминесцентных шаров. Середина зала была пустой, желающие выступить девушки толпились у зеркальной стены, зрители же сидели прямо на полу, на циновках и плоских подушках. Виша отыскала свободное местечко и уселась. Как оказалось, не напрасно. Когда глаза ее привыкли к цветному полумраку, она разглядела самозваных артисток получше и, надо сказать, немало удивилась. Были они разного возраста, разной степени красивости, но одеты были все в одном стиле, который Виша, несмотря на свои знания, никак не могла определить. Длинные прозрачные юбки, короткие лифы, иногда накидки — и обилие фальшивого золота, поддельных драгоценностей, а то и просто цветных стекляшек, превращавшее девушек в разбогатевшие огородные пугала. Не удержавшись, Виша хихикнула.

— Нас бы за такие россыпи лишили воскресного сладкого, которое мы получали раз в месяц… или поставили бы на пару сотен глубоких приседаний, тоже вариант, — кто-то подпихнул Вишу, усаживаясь рядом на тощую подушку.

Виша оглянулась — смутно знакомое лицо, светлые легкие волосы… запах весеннего леса…

— Погоди, они сейчас еще танцевать начнут, — посулила незнакомка. — Вообще живот надорвешь. Что они сделали с шаммахитской школой… уму непостижимо. Позор и падение.

— С какой школой?

— С шаммахитской. Ты вряд ли знаешь о ней, она ушла очень давно, Шаммах был по ту сторону Безымянного хребта, так что увы. А ведь были времена… Я помню, как танцевала моя подруга, Лалик. Я видела ее во дворце властителя Шаммаха, в зале Полночного Часа. Ты не поверишь, как она была хороша! И как танцевала! Из всех нас шаммахитский стиль подчинялся ей одной. — Девушка прикрыла глаза и мечтательно продолжила: — Представь — черный мраморный пол, тонкие колонны, уходящие в небо, сияющее тысячами звезд, невозможные, сладкие розы Шаммаха, льющийся атлас занавесей, шелк и кашемир подушек, и сладости на золотых подносах, такие сладости, что… — она не договорила и закусила губы.

— И посреди всего этого великолепия, в свете звезд и свечей, танцует моя Лалик: десять кос, нежно-смуглая кожа, тонкий рисунок хной на босых ногах, ступающих прямо по сердцам смотрящих. Она не приглашала полюбоваться собой, не хвалилась мастерством, не искала себе покровителя — Лалик каждым своим шагом славила Любовь, как истинная дочь Нимы.

Она замолчала, опустив голову.

— Как тебя зовут? — вопрос вырвался у Виши, как незаслуженная удача из рук проходимца.

— Вот так сразу? Мы ведь уже виделись… ты уже забыла мое имя? Хотя, если вспомнить, сколько ты тогда выпила… Сегодня зови меня Лис, Виша. О, смотри, началось!

И действительно, началось. На середину зала вышла девушка — худощавая, светлокожая, одетая в темно-красные одежды, увешанная гирляндами искусственного радужного жемчуга, и принялась выделывать такие движения, что, будь они исполнены искусно и с наслаждением, зрители (особенно мужчины), несомненно, оценили бы ее танец. Но у тощей блондинки не было ни искусности, ни таланта, да и особой радости на лице ее тоже не было заметно. Виша полминуты терпела, а потом отвернулась и захихикала.

— Без слез не взглянешь, — откомментировала Лис. — Дай выпить, что ли. На такое без анестезии смотреть нельзя.

Она отхлебнула грибного чая из вишиной кружки.

— И почему девушки-цветоводы выбрали именно этот стиль? Ох ты…

Уже другая танцовщица, выйдя из вереницы пестрых претенденток, приседала под музыку, стараясь удержать на голове длинную палку; палка падала вот уже третий раз.

— Зачем меня Сорью сюда приволок? — сама себя вслух спросила Виша, отводя глаза от странных упражнений.

— Его подружка будет танцевать. А она, кстати, очень даже неплоха. Вон, смотри, в белом с золотом, темноволосая такая…

— Небо мое синее, Лис, она же толстая!

— А ты глупая. Шаммахитские танцы тощим малявкам вроде тебя заказаны. Жалкое зрелище. Вот, как раз ее очередь. Смотри и завидуй молча.

И она оказалась права. Подружка Сорью двигалась легко, улыбалась искренне, и танец ее оказался весьма зажигательным; по крайней мере, Сорью, сидевший в первых рядах, глаз от нее не отрывал.

— Слушай, а это… даже красиво. И волнующе… почти как ты рассказывала, — Виша обернулась к соседке. — А ты тоже так умеешь?

— Обижаешь. Я умею намного лучше.

— Так почему не пойдешь и не покажешь, как это должно быть?

Лис почти уныло вздохнула.

— Мне нельзя. Не к лицу.

— А может, ты просто трусишь? Или не умеешь…

— Виша. — Лис заговорила серьезно, и Виша слышала каждое ее слово в оглушительном гаме праздника. — Виша, ты забыла, как я поделилась с тобой, тогда, в «Мертвецкой»? А ведь я дала тебе ничтожную часть своего умения. Если я буду танцевать здесь и сейчас, мало вам не покажется. Теперь мой танец не для людей.

— Кто ты? — Виша, заглянув в светло-серые глаза Лис, вспомнила, какой заказ она им сделала, куда хотела их отправить. — Тойво говорил, тебя зовут как цветок, и ты смогла приглушить его… а это вообще невозможно!

— Надо же, мальчик почти запомнил мое имя, — улыбнулась Лис. — Вот было бы интересно, если… Виша, знание моего происхождения тебе сейчас не нужно. Да и не ради тебя я здесь сегодня.

— А ради кого?

— А вот, полюбуйся, — и она указала на эльфа, сидящего рядом с Сорью. Эльфов в зале было мало, но даже если бы их собралась толпа, этот выглядел бы королем среди подданных. Он что-то сказал Сорью, поднялся и исчез в толпе.

— Ты что, следишь за ним?

— Конечно. Мало ли что.

— Что, боишься, кто-то станцует лучше тебя? — не удержавшись, съязвила Виша.

— Нет, она боится, что я окажусь в страшной опасности, а она не успеет меня спасти. — Эльф словно вырос у них за спинами. Он опустился на пол, обнял вишину собеседницу, прильнувшую к нему как гибкий стебель. — И теперь я понял, откуда такое внимание к тебе, Виша. Вы ведь одного поля ягоды. Собеседник намекает тебе на свое немереное могущество, а ты в ответ дерзишь. Напрашиваешься. Вот если бы ты еще танцевала, вместо того, чтобы заниматься артефактами…

— Вот еще! — Запротестовала Виша. — То есть зачем мне это непотребство… в смысле, есть и более приличные занятия…

Она замолчала, понимая, что несет какую-то оскорбительную чушь. Но эльф и его подруга, вместо того, чтобы обидеться, расхохотались.

— И вот так всегда! — вытирая слезы, сказала Лис. — С тех пор, как Лимпэнг-Танг ушел из этого мира, искусство артиста стало неприличным. Да и радости заметно поубавилось. Ладно, друг мой, нам пора. Еще увидимся, Виша.

— А если вдруг… как вас найти? — девушка спросила, не надеясь услышать ответ. И ей вдруг стало немного страшно.

Уже вставшая Лис остановилась. Улыбнувшись, она наклонилась к девушке.

— Даже здесь, в этом безысходном и безупречном городе, есть вещи, которые помогут тебе найти меня. Будь внимательна, ты же реликварий.

После ухода своих нежданных собеседников Виша еще недолго посидела, приходя в себя, не замечая ни музыки, ни людей. Потом поднялась и пошла искать Сорью. Она нашла его в одном из самых темных закоулков, занятого и не расположенного к общению. И тут совсем некстати в ее памяти всплыли картинки, словно полускрытые струями воды, — закрытые глаза Тойво, слипшиеся мокрые стрелы ресниц, металл висков брохуса под ее пальцами, теплый пар, поднимающийся белыми клубами… Виша усилием воли сосредоточилась, покашляла, постучала носком сапога по стене, и, не услышав ответа, окликнула эльфа.

— Виша, иди куда шла… — Сорью даже не обернулся.

— Пойду, как только ты скажешь, откуда взялся тот эльф, что говорил с тобой. И как его найти в вашем безблагодатном городе.

— Что?! Что ты сказала? — Сорью отодвинул свою подружку, повернулся лицом к Више.

— То, что слышал. Золотая моя луна, кто он? И откуда у него такая пряжка на волосах? Таких ваши мастера не делают уже тысячу лет, две хранятся в частных музеях, еще одна в коллекции герцога Арзахельского. Знаешь, Сорью, такие вещи не носят вот так, запросто, как твой собеседник.

Сорью что-то тихо сказал на ухо своей девушке, она понимающе кивнула, неожиданно тепло улыбнулась Више и убежала.

— А если я скажу тебе все, что знаю о нем, ты поделишься своим знанием о той, с которой он ушел? О его супруге?

Такого ответа Виша не ожидала. Она подошла к эльфу поближе, заглянула ему в лицо.

— Расскажу. Хотя особо нечего рассказывать. Я даже не знаю, как ее зовут.

Сорью жестом пригласил девушку присесть; подоконник у выбитого окна был широким и вполне удобным, ветра не было. Они сели рядом, почти соприкасаясь головами, как заговорщики.

— Впервые я встретила ее еще в Одайне. Она предложила мне и моим друзьям очень странное и очень опасное задание. Мы отказались. И вот сегодня она подсела ко мне, как ни в чем не бывало. Мне показалось, ей не хватает подружки, что ли. Ну, с кем можно поехидничать, поболтать о пустяках, вспомнить веселое прошлое. И она хотела танцевать, но не пошла.

— А ты не расскажешь о тех странностях, без которых вряд ли обошлась ваша первая встреча? — усмехнулся эльф.

— Эээ… она сняла все мое опьянение — а оно было страшным — в один миг. И дала мне дар танцевать так, что весь мир лежал у моих ног в тот вечер. И мне показалось, что она знает обо мне все. И любит меня.

Сорью понимающе кивнул.

— Когда я встретил его, он одним прикосновением вылечил мою экзему. Всего три месяца назад я не снимал перчаток, а если и снимал, то вместе с кожей. Профессиональное заболевание, куда деваться. И он знал, что я цветовод не только по должности. Виша, тебе можно это знать… я люблю растения. Люблю и слышу. Совсем как эльф ушедших времен. Поэтому он дал мне саженцы из своего сада — чистые, доверчивые души, открытые и светлые. — Сорью лучезарно улыбнулся. — Я готов умереть за них.

Виша не нашлась, что сказать. Помолчав, она продолжила.

— Сегодня она рассказывала о своей подруге, которая танцевала во дворце властителя Шаммаха, когда… о боги, когда же это было?! Сотни лет назад! А для нее это будто вчерашний вечер… и она смогла приглушить Тойво, что в принципе невозможно. В этом мире нет никого сильнее карателей.

— Виша, чего она хотела от вас тогда, в Одайне?

— Чтобы мы отправились в Ирем, город-призрак, нашли храм Нимы — а кроме меня, никто и не знает, кто это вообще! А я помню, потому что картинки ее храма часто рассматривала вместе с Джесхетом. Она просила привезти ей поющий кристалл из рук богини.

— А меня он попросил вырастить саженцы. И высадить их на наши поля. Виша, ты все еще не понимаешь, кто они?

— Нет. — Виша была растеряна. — Нет, я ничего не понимаю.

— Значит, еще не время. — Сорью ободряюще потрепал ее по волосам. — Не обижайся. Понимание придет само, когда будет нужно. Постарайся не забыть то, что она сказала тебе. Это важно.

— Ну, я пока на память не жалуюсь. Сорью, ты можешь быть уверен, я сохраню твои слова в тайне.

— Знаю. — Эльф улыбнулся. — Довольно на сегодня, Виша. Мне пора уходить, ты со мной?

— А… как же твоя подружка? Мне не хочется портить тебе вечер.

— В моем флюге вполне поместятся трое. Давай вытряхиваться из этого безобразия. Меня эти ходячие ювелирные прилавки до икоты довели, в жизни так не смеялся.

Спустя несколько недель после этого вечера Виша занималась в доме Эредиа. Эльфка выглядела несколько рассеянной, почти не слушала девушку, думала о чем-то своем. Виша, рассказав о своих изысканиях по поводу эволюции торговых путей в эпоху мирного сосуществования, замолчала. Профессор Эредиа сидела напротив нее, опустив глаза, оперев острый подбородок на крепко сжатый кулак; Виша уже успела привыкнуть и к неестественно синему цвету ее волос, и к неизменному серому сюртуку, застегнутому наглухо, и к отстраненно-язвительной манере общения, и к заостренным, украшенным гравировкой серебряным наконечникам на ушах. Теперь она понимала, почему Джесхет упорно именовал эльфку «он». Девушка уже успела понять, как велико оказалось ее везение — знаний, полученных здесь, ей хватит, чтобы стать лучшим экспертом у себя в Одайне; если, конечно, ей позволят остаться хотя бы на год.

— Вот что. — Эредиа прервала молчание первой. — Я довольна твоим прилежанием, Виша. Все-таки Джесхет не брал в ученики кого попало.

У меня сегодня особый день, и я приглашаю тебя разделить его со мной. Праздника, вроде того, на который тебя таскал бездельник Сорью, не обещаю, но думаю, тебе будет интересно.

Она привела Вишу в последнюю комнату музейной анфилады, обычно скрытую за массивной дверью. Посреди небольшого зала стоял письменный стол — редкий образчик искусства краснодеревщика, заваленный бумагами, свернутыми в трубку пергаментами, мелкими вещицами, словом, всем тем барахлом, что годами пылится в музейных запасниках. Вдоль стен стояли все те же застекленные витрины, сами стены были украшены портретами в массивных позолоченных рамах; и если рамы были искусными репликами, то сами портреты были пугающе подлинными. В углу комнаты стояло удобное легкое кресло, рядом с ним, на подставке, небольшая инфокапсула. Окон не было, с потолка лился ровный, спокойный свет.

— Это то, о чем я подумала? — не веря своим глазам, спросила Виша. — Я видела эти портреты в учебнике…

— Да, я позволила снять с них копии. Так Джесхет рассказывал тебе про главное сокровище семьи Эредиа? Это архив Миравалей, самой знаменитой династии эригонских ратманов. — Эльфка с видимым удовольствием уселась в роскошное кресло, стоящее за письменным столом, и уложила длинные ноги в сапогах прямо на драгоценную столешницу красного дерева.

— Небо мое синее… — выдохнула восхищенная ученица. — Это ж надо… Значит, это…

Она указала на ближайший к ней портрет, с которого, сквозь толщу столетий и сеть трещин, на нее смотрели невеселые угольно-черные глаза остроносого, смуглого мужчины. Он был одет строго, почти сурово, в простой черный камзол, единственным украшением которого был воротник из вишневого бархата, искусно вышитый золотой нитью, и такие же манжеты. Его широкие брови сходились у переносицы, придавая лицу настороженное выражение, которое смягчалось едва заметной улыбкой, а в черных гладких волосах, несмотря на уже не юный возраст, не было даже намека на седину.

— Это Риго Мираваль?

— Да, он самый, Риго-Ворон, один из лучших ратманов Эригона.

— А это кто? — и Виша указала на висящий рядом портрет седовласого, немного грузного мужчины, глядящего спокойно и немного высокомерно.

— А это его отец, Сириан Мираваль.

— Надо же, они совсем не похожи! Зато вот с этим парнем Риго точно был в родстве! — И Виша подошла поближе, чтобы лучше рассмотреть одного из Миравалей.

Действительно, фамильное сходство этих двух портретов было очевидно. У юноши, на которого указала Виша, были те же черные глазищи, брови, сходящиеся у переносицы, острый крупный нос. Но его губы уже не намекали на возможность улыбки — они улыбались, улыбались и глаза; и вообще, этот Мираваль явно был не такой деловитый как все остальные.

— Это сын Риго, Арчеш-младший. Мой любимец, — немного смущенно призналась Эредиа. — Я посвятила не один год этому семейству, знаю о них многое, о некоторых, например, о том же Сириане, почти все. Но Арчеш, это совсем особая история. Вот, посмотри, — эльфка, вытянув длинную тонкую руку, указала на тщательно выписанный художником распахнутый кружевной ворот белоснежной рубахи, — видишь медальон?

Виша подошла поближе и пригляделась. Действительно, на груди Арчеша был изображен круглый медальон.

— Что скажешь?

Виша на минуту задумалась.

— Материал — черное золото. Судя по легкости композиции и тонкости работы, кто-то сумел уговорить эльфа-ювелира сделать это произведение искусства. Сюжет тоже не совсем обычен — обнаженная девушка, похожа на танцовщицу. Мне так кажется… она словно ждет своей музыки, чтобы начать танцевать.

— А ты ничего не слышала о таких медальонах? Не красней, о них почти никто не знает. Считается, что их было всего пять, по числу хозяек — они сами, собственно, и изображены на своих медальонах. Это дочери Нимы, ученицы храмовой школы танцев.

— Храмовые реликвии? Но откуда на шее у эригонского ратмана подвеска храмовой танцовщицы? Самый известный храм Нимы был в Иреме, возможно, при нем и была школа танцев, но вряд ли там обучались мужчины.

— Хороший вопрос, Виша. Арчеш-младший вообще темная лошадка. Судя по семейным летописям, обстоятельства его рождения были не самыми обычными. Мне стоило немалого труда разобрать все эти полунамеки, откровенную ложь и стыдливую полуправду — и выяснить, что Арчеш был незаконнорожденным. Сын своего отца, но от другой женщины. Не Мореллы Мираваль.

— А кого? — Виша смотрела на эльфку, от любопытства приоткрыв рот.

— Полной уверенности у меня нет, но все указывает на то, что матерью Арчеша была как раз одна из танцовщиц Нимы. Отсюда и медальон, очевидно, ее подарок.

— Похоже на старую сказку, — улыбнувшись, сказала Виша. — Из тех, что читают девочкам на ночь. Тайная любовь танцовщицы и ратмана, подмененный наследник и все такое. Интересно, какой была та дочь Нимы? Наверно, роскошной красавицей, из тех, ради которых предают интересы семьи, бросают жен и пускаются на всяческие безумства.

— Я бы так не сказала… — усмехнулась эльфка. — Даже среди людей встречаются куда более красивые и роскошные женщины.

— Откуда вы знаете? Вряд ли ее портрет заказывали для фамильной галереи, не тот случай.

— Верно, но на наше счастье сохранилась одна вещь, светильник, сделанный Луиджи Арриго по рисунку старого судьи Арчеша, или как его называют, Арчеша-Садовника. Он очень хорошо рисовал. Возможно, эта танцовщица какое-то время жила в его доме и он, желая сохранить память о ней, и заказал такой необычный портрет. Луиджи оставил особую запись в своей книге заказов, ведь он нечасто работал по чужим эскизам. Хочешь посмотреть?

Виша только кивнула. Эредиа улыбнулась и, подойдя к одной из витрин, достала морскую раковину. Осторожно вставила светоэлемент, включила его. Бока раковины засветились ровным, розово-золотым светом и стало видно, что на ней вырезана гемма — портрет молодой женщины. Виша вглядывалась в сияющее лицо и чувствовала, как у нее последовательно отнимаются голос, ноги и способность рассуждать здраво. Не сказать, что танцовщица Нимы была такой уж дивной красавицей, но как быть, если видишь среди музейных древностей портрет того, с кем разговаривал с месяц тому назад?

— Виша, что с тобой? — Эредиа почувствовала неладное. — Ты так побледнела, будто твоя сова проснулась не вовремя.

— Я ее знаю. — Хрипло прошептала девушка. И повторила громче: — Я ее знаю.

— Не поняла. — Эредиа даже удивилась.

— Я видела ее. И говорила с ней. У себя, в Одайне, и здесь, в Лис-Арден. Это точно она, я уверена.

— Что ты говоришь, девочка, — впервые в голосе эльфки проскользнули теплые, беспокойные ноты, — ты не в себе. Возможно, ты видела кого-то похожего…

— Нет! — Виша не знала, как ей убедить Эредиа. — Понимаете, не такое уж особенное у нее лицо, да и ростом она не вышла, но спутать ее с кем-то невозможно.

— Виша, присядь. — Профессор усадила девушку в свое кресло, сама присела на край стола. — Успокойся. Ты утверждаешь, что видела и говорила с человеком, жившим — если жившим — тысячу лет назад. Так?

— Так. — Упавшим голосом подтвердила Виша.

— Хорошо. Что ты можешь о ней сказать, кроме того, что ростом она не вышла? Какая она? О чем вы говорили? Чем она тебе запомнилась?

Виша задумалась. Может ли она рассказать профессору Эредиа все без исключения? Она ведь обещала Сорью, что будет осторожна и оставит свое знание при себе, поскольку оно касалось не ее одной. Девушка подняла глаза, поймала взгляд проницательных, острых светлых глаз и поняла, что попалась.

— Ты мне не доверяешь. Или, скорее всего, связана обещанием молчать. И то, и другое понятно. Но ты уже проговорилась, Виша. Я не буду сегодня настаивать на объяснении, но вопросы мои, даже не прозвучавшие, вопросами и останутся. И ответы за тобой. У тебя есть время их обдумать. Урок закончен, Виша. Тебе пора уходить.

Уже в дверях, ожидая, когда они откроются, Виша обернулась и спросила:

— Скажите, чем замечателен сегодняшний день? Вы сказали, он особенный для вас.

— Сегодня годовщина смерти моего отца. Как тебе известно, это он спас архивы Миравалей. Когда он привез их, я была еще ребенком… отец позволял мне часами играть с этими бесценными реликвиями. Возможно, это и определило мое призвание.

В Лис-Арден пришла оттепель — неприглядная, неуютная, неспокойная. Здешняя зима тоже особой красотой не отличалась; не то, что белые пышные зимы Одайна, привычные для Виши. Безупречный город становился в холода еще строже и суше, если такое вообще было возможно. Но оттепель сделала его нездоровым и нервным; небо приобрело оттенок белесого рыбьего брюха, вспучилось бесформенными тучами, воздух пах сырым подвалом, в котором десятилетиями держали химикаты, один за другим прошли три сильных дождя вперемешку с мокрым снегом. Все это сделало атмосферу Лис-Арден болезненно раздраженной, как если бы аскет позволил себе напиться до пьяных слез, а потом возненавидел всех, кто эти слезы видел.

В тот день Виша, прежде чем спускаться под землю, нашла Сорью. Апартаменты начальника гауптвахты и главного цветовода были расположены на промежуточном уровне, выше основных плантаций, и занимали немало места. Сорью, сидящий в легком кресле из металлических трубок и работающий со своей личной инфокапсулой, терялся в огромном кабинете, больше похожем на тренировочный зал.

— С чем пожаловала? — Эльф закрыл экран инфокапсулы и кивнул девушке на второе кресло. — Садись и рассказывай. На тебе лица нет, а значит, скучно мне не будет, и я не зачту тебе прогул.

— Сорью, я ее видела.

— Что, так скоро? — поразился эльф.

— Нет, не ее саму, а ее портрет. Профессор Эредиа оказала мне честь и пустила в свой фамильный музей. Так вот, в коллекции эригонских древностей есть светильник, морская раковина с геммой тысячелетней давности — это ее портрет, Сорью.

— Ты в этом уверена? — недоверчиво приподнял бровь эльф.

— Небо мое синее, вам меня не запугать! — Виша приподнялась и стукнула кулаком по столу. — Терпеть не могу, когда меня переспрашивают о том, в чем я совершенно уверена! Да, да, да! Это она, точно такая, какой я видела ее месяц назад. И, надо сказать, тысячелетие на ней не сказалось.

— Что такое тысяча лет для подобных ей? — эльф улыбнулся. — Рассказывай дальше.

— А что еще рассказывать? — Виша пожала плечами. — Я не удержалась, брякнула, что знаю ее, мол, встречала не один раз. Разумеется, профессор Эредиа заинтересовалась таким знакомством. Пришлось мне уйти в глухую оборону… она дала мне отсрочку, но все свои вопросы она мне задаст, уж будь уверен.

— Ничуть не сомневаюсь. Бедняжка Виша, попала меж двух огней… — Сорью встал и подошел к двери, ведущей в лабораторию, о чем извещала узкая табличка. — Тебе стоит больше доверять своему учителю. Я знаю Вильму Эредиа не первый год, она добрее, чем кажется. А сейчас пойдем со мной, отвлечешься.

Виша послушно встала и они прошли длинным коридором, миновали несколько небольших помещений, занятых оборудованием и закрытыми высокими контейнерами. За одним из них Сорью отодвинул в сторону стенную панель и, набрав цифровой код, открыл тяжелую дверь. За ней оказалась просторное помещение, похожее на лабораторию селекционеров, с высоким потолком, прекрасно поставленным светом, имитирующим интенсивность и качества солнечного, с оросительной системой, протянувшей хромированные трубки вдоль стен, топырящей разбрызгиватели над участками почвы.

— Мой тайный сад, — Сорью пропустил Вишу вперед. — Заходи, познакомлю тебя с моими питомцами.

Виша шагнула вперед, с наслаждением втягивая влажный, вкусный, душистый воздух. Раз, другой… ее легкие трепетали, словно листья, омытые дождем.

— О боги… бывает же такое… — Виша едва не плакала от непонятного счастья, обнимавшего ее тысячами лепестков. Сорью положил ей руку на плечо, успокаивая.

— Я сам первое время только на коленях мог здесь стоять. И даже сейчас сердце замирает.

— Что это такое, Сорью? — Виша повернулась к эльфу, заглядывая ему в лицо мокрыми глазами.

— Это просто сад, Виша. Почти все растения тебе знакомы, кроме редких цветов, но их у меня пока немного. Они особенные — к ним не прикасались ни мысли брохуса, ни воля безумного бога. Это чистые, любящие души. Они не одержимы желанием поглотить весь мир, не питают к нам ни малейшей злобы, готовы делиться собой и питать нас.

Сорью пошел вдоль стены, по которой вился плющ, ласково гладя темно-зеленые побеги.

— Посмотри, какая красота! — эльф показал девушке на небольшой куст лилейника, росший в металлической емкости. — Раскрылся только сегодня, для тебя, наверное.

На упругом стебле, возвышающемся над гибкими узкими листьями, светился карминно-красный цветок, с нежно-белыми прожилками на лепестках, изящно отогнутых вовне.

— Да… красавец, ну просто сердцеед, — Виша осторожно погладила стебель, дрогнувший от удовольствия. — Как он называется?

— Это амариллис.

— Что?.. — Више, и без того оглушенной воздухом живого сада, словно по голове ударили, и, не в силах более держаться на ногах, она присела прямо на пол, рядом с ней опустился эльф.

— Амариллис, цветок из семейства лилейных. А если ты еще где-то слышала это имя от кого-то особенного, — эльф приложил палец к губам, — то не стоит кидаться им попусту. Только если тебе действительно будет что ей сказать.

— Кому, Сорью? Почему вы, эльфы, всегда говорите загадками, как же это меня раздражает! — Виша прикусила нижнюю губу. — Точно такой же цветок на гемме украшает вырез ее платья. Я могла бы и сама догадаться, да? Сама вспомнить ее имя…

— Ты и вспомнила. Теперь не забудь. С их именами всегда такая морока — кажется, вот оно, дрожит на губах, но не выговаривается никак, не дается…

— Так кто же она, Сорью?

Эльф иронически приподнял бровь.

— Неужели тебе так трудно выговорить это слово? Она — богиня.

— Сорью, о чем ты говоришь? Какие боги в нашем мире?! — Виша развела руками. — Хватит нам и того спятившего дерева, возомнившего себя властелином. Мы не верим в богов, Сорью, мы забыли о них, не поклоняемся им вот уже сотни лет, так с чего бы это им вдруг вспомнить о нас? Мы тут заперты в этой бесконечной войне, ходим по кругу, а круг сужается, и нет нам спасения. Какие боги, Сорью? Наш мир распадается на две части, корчась от ужаса и продолжая убивать сам себя. Если и есть в нем боги, то я не желаю их видеть. А уж служить им и подавно.

Виша замолчала. Она не вытирала слезы, не пыталась их остановить.

— Знаешь, когда-то Джесхет рассказывал мне, что боги — это правила, по которым живет все сущее. Что они плоть от плоти мира, принадлежат ему, как вода принадлежит морю. Он называл их — сотворенные творцы.

— Общение с эльфами не прошло для него даром, — Сорью осторожно прикоснулся к мокрой вишиной щеке, стирая злые человеческие слезы. — Это знание наших предков. На первый взгляд, совершенно умозрительные конструкции, игры разума, бесполезные как… как вот этот цветок.

Эльф уселся удобнее, скрестив ноги, уложив ладони на острые колени.

— Подумай сама, Виша, что, если однажды тебе пришлось покинуть свой дом? И вот ты вернулась, и не узнала его. Брошенный сад зарос сорной травой, кто-то разбил окна, везде паутина и грязь. Что ты будешь делать?

— Убираться, — буркнула Виша. — А цветовода пошлю сорняки полоть.

— Так и они. Вернулись в некогда оставленный дом… наверное, пришли поначалу в ужас. А теперь вот наводят порядок.

— Нашими руками, как я понимаю.

Сорью засмеялся.

— Помилуй, Виша, когда это боги действовали сами?! При их могуществе это опасно, да и зачем тогда мы?

— Она сказала мне, что не может здесь танцевать… — начала понимать Виша.

— А ты представь себе — она танцует, а земли бывшего Шаммаха накрывает снегопадом. Или просыпается спящий вулкан. Или птицы падают дождем с неба. Наш мир и без того на пределе. Божественного танца ему не выдержать.

Виша провела ладонями по лицу, крепко потерла глаза.

— Я бы не отказалась сейчас от какого-нибудь из творений Бриарея. Как жаль, что у вас запрещены крепкие зелья. Ох…

— Прости, ничем не могу помочь. Я законы не нарушаю. — И эльф погрозил девушке пальцем.

— Разумеется. Ладно, Сорью, ты растишь сад. А я зачем понадобилась?

— Насколько я помню, ты должна найти поющий кристалл. Место поиска тебе указали, команду помощников подобрали. Осталось дело за малым — принять решение тебе самой. Виша, я не собираюсь сейчас спорить о степени самоубийственности такой миссии, — и эльф поднял вверх руки. — Я свое решение принял. Чего и тебе желаю.

Уже уходя из огромного кабинета начальника гауптавахты Виша остановилась и неуверенно сказала:

— Сорью, мне кажется, что за мной кто-то следит. Понимаю, это звучит смешно, кому я тут нужна в вашем городе. Но иногда мне хочется спрятаться в шкаф или бежать сломя голову. Ты никого не замечал рядом со мной?

— Ну, если не считать того, что некий брохус регулярно шлет мне запросы касательно твоего здоровья и благополучия, тобой никто особо не интересовался.

— Брохус?! — Виша покраснела. — Тойво Маарви?

— А ты ждала кого-то другого? Пожалуй, я дам тебе сегодня отгул. Все равно работать не сможешь. Ступай домой и выспись в кои-то веки.

Дневной сон оказался желанен, но тяжел; Виша проснулась с ощущением незаслуженного похмелья. Даже душ не помог ей совладать с тяжестью в сердце и путаницей в голове. Но все же ей было не настолько плохо, чтобы пренебрегать занятиями с профессором Эредиа. Наскоро поев, Виша машинально натянула на себя форменную одежду цветоводов, накинула поверх комбинезона куртку — за окном вялыми хлопьями падал мокрый снег. Уху дремала на спинке кресла. Виша подумала, и не стала ее будить.

Уже сидя в полутемном вагоне наземки, Виша сообразила, что зря так оделась, но возвращаться по такой погоде было выше ее сил. Она сидела, прислонившись головой к мокрому холодному окну, пытаясь вернуть ясность мыслям.

Когда Виша вышла из вагона, ветер, будто только того и дожидавшийся, с размаху сорвал с нее капюшон, залез за шиворот, залепил глаза и нос липким снегом. Задыхаясь и щурясь, девушка почти бежала по прямым улицам, стараясь держаться в тени и не привлекать к себе внимания. Она уже вышла к повороту, за которым стоял дом Эредиа, как ей неожиданно преградили дорогу.

— Вы только посмотрите, кто к нам пожаловал!

Виша подняла взгляд — перед ней стояла стайка эльфок, одетых в черные с серебряными оплечьями мундиры. Это были военные химики, «Отравы», как они сами себя называли. Не участвующие в военных действиях (если не считать обязательной для любого эльфа гарнизонной службы после окончания академии и регулярных сборов), они тешили свою ненависть, создавая мощные дефолианты, новые горючие смеси для оружия «Углежогов» — орков, сородичей эльфов, предпочитающих огнеметы. Их соратники, «Аспиды», оставались верны искусству фехтования, впрочем, весьма изменившегося. Химики славились тем, что никогда не обслуживали невоенные заказы. Все лекарства готовились в лабораториях медиков, пищевые добавки и витамины синтезировались в ведомстве Сорью. Как правило, отравами становились девушки маленького роста и не слишком сильные, которых не приняли в ряды аспидов.

— Да это же цветовод!

Виша оглянулась — судя по тому, что четыре эльфки заходили ей за спину, удрать по-простому не выходило. Не зная, чего ожидать, она растерянно молчала.

— И даже не потрудилась снять свои омерзительные зеленые тряпки… — немного удивленно протянула одна из отрав, отводя от лица мокрые острые пряди волос. — Удивительная наглость, разве нет?

— Достойная наказания, я бы сказала. — Сказавшая это отрава шагнула к Више.

— Что, приехала заработать на наших бедах? — и она ударила Вишу по лицу, резко, коротко, почти не замахиваясь. Девушка отшатнулась, закрываясь руками. Кто-то толкнул ее, кто-то обхватил сзади за плечи, не давая возможности защищаться.

— Мне придется научить тебя вежливости и уважению к нашим обычаям, человеческое отродье… — эльфка стиснула вишино горло, в руке ее блеснуло узкое лезвие скальпеля. Глаза отравы блестели как мокрые ягоды, дыхание отдавало резким запахом кислоты.

Что произошло потом, описать нелегко. Сначала вскрикнула одна эльфка, потом та, что замахнулась на Вишу скальпелем, упала навзничь — на ее груди, вцепившись ей в горло, сидел зверь. Виша стояла, не в силах даже пошевелиться. Рванув пару раз лежащую жертву, зверь бросил ее и одним прыжком оказался рядом с девушкой. Это был волк, матерый, поджарый, с белыми подпалинами на шее. Он поводил в стороны окровавленной мордой, скалил клыки и тихо, злобно рычал. Виша зажмурилась, когда влажная от эльфийской крови морда ткнулась в ее руку. Отравы, кроме одной, лежащей на камнях мостовой в темной расползающейся луже, разбежались. Виша посмотрела на мертвую эльфку, взгляд ее против воли задержался на разорванном горле, из которого толчками выбивалась уже иссякающая кровь, ей стало совсем дурно и она пошатнулась.

— А ну не смей!

От звуков этого голоса, резкого и пронзительного, девушка чуть не завопила от радости. Профессор Эредиа встряхнула ее, несильно хлопнула по щеке.

— Виша, ты мне нужна!

Девушка открыла глаза, несколько раз резко выдохнула и хриплым, не своим голосом спросила:

— Где волк? Он…

— Он спас твое лицо, а может, и жизнь. А теперь корчится в нестерпимых муках в ближайшей подворотне. Пошли, мы должны найти его и отвести ко мне домой. Только сделай милость, не ори, когда увидишь его. Ты привыкла совсем к другому…

Виша еще не окончательно пришла в себя, поэтому задавать вопросов не стала, а послушно пошла за Вильмой Эредиа. Идти пришлось недалеко. Рядом с домом Эредиа был небольшой сквер — несколько симметрично расставленных имитаций друз горного хрусталя, подсвеченных фиолетовыми светоэлементами, невысокая каменная стена по периметру. Там, на холодном мокром камне, лежал мужчина — длинный, худой, совершенно голый. Он застонал, стон его перешел в вой… и Виша увидела, как расплываются контуры его тела, как человеческий облик тает, уступая место звероформе. И еще она успела увидеть руки мужчины — от кончиков пальцев до сгиба локтя покрытые невообразимо красивой татуировкой.

— Джесхет?! — девушка задохнулась, прижала пальцы к губам.

— Я же просила тебя не орать. — Оборвала ее эльфка. — Слезами ты ему тоже не поможешь.

Эредиа шагнула к зверю.

— Джесхет, приступ только начался. Ты должен вернуться в мой дом, здесь слишком опасно. Пойдем, друг мой…

И она прижала к волчьей морде руку. Волк дернулся, потом обмяк и повалился наземь. Эредиа показала Више ладонь — в ней был медицинская губка, очевидно, пропитанная снотворным. Вдвоем, спотыкаясь и оскальзываясь на мокрых камнях, они дотащили зверя до дома. Там они торопливо отнесли его, оставляя на чистейшем полу грязные следы, до отдаленной комнаты. Когда зверя уложили прямо на кровать, Эредиа закрыла дверь. Виша стояла, трясясь от холода и страха, ничего не соображая. Эльфка стянула с себя насквозь мокрый сюртук, швырнула его в угол и присела на край кровати.

— Смотри, он уже приходит в себе. И это после дозы, рассчитанной на сутки покоя!

Волк дернулся, его прошила крупная дрожь, он оскалил зубы, зарычал… тело его вытягивалось, исчезала серая шерсть, и через несколько минут перед Вишей был Джесхет Ломар. Когда он открыл глаза, в них было столько боли, что даже эльфка вздрогнула. Как оказалось, она успела приготовиться — в голую разноцветную руку Джесхета, чуть ниже сгиба локтя, впился медицинский инъектор.

— Это немного ослабит боль… — Эредиа провела ладонью по лбу Джесхета, стирая пот. — Ты справишься.

И, оглянувшись на стоящую в оцепенении девушку, добавила:

— Это белковая лихорадка. Самое редкое профессиональное заболевание. Как ты помнишь, тотемом Джесхета был волк. Он умер, но часть его все еще жива в сознании нашего друга… и пытается получить свою долю в его теле. Обычно человек в состоянии держать свою звероформу под контролем, но если его вывести из равновесия, то это может спровоцировать приступ. Это неизлечимо, но и незаразно. Так что не стой столбом, а принеси воды и смой кровь с его лица.

Приступ продолжался около часа. Више этот час показался вечностью. Она сидела напротив профессора Эредиа, на придвинутом к кровати стуле и смотрела, как белковая лихорадка ломает тело Джесхета. Когда все закончилось, и обессиленный человек впал в забытье, они вдвоем с эльфкой поменяли постельное белье, окровавленное и порванное, надели на Джесхета майку и легкие брюки, уложили его поудобнее и оставили отдыхать. Эредиа закрыла дверь, посмотрела на девушку и покачала головой:

— Тебе не помешает горячий душ. Пойдем, я провожу тебя в гостевую комнату, сегодня переночуешь у меня.

Позже, вымытая, переодетая в пижаму самой эльфки Виша сидела с ней за столом в небольшой гостиной и пила горячий грог — почти такой же вкусный как у Бриарея.

— Не воду же после такого пить, — так откомментировала появление крепкого напитка у себя в доме Эредиа. — Если у тебя есть вопросы, Виша, самое время их задавать.

— Значит, все это время мне не мерещилось, — Виша отхлебнула горячий, щиплющий язык напиток, — и Джесхет действительно жил в вашем доме? А я-то думала, откуда это чувство… его присутствия. Мне было стыдно спросить вас об этом, я боялась, что вы поднимете меня на смех.

— Джесхет приехал ко мне еще год назад, после первого приступа. Попросил убежища. Я была готова оставить его прямо тогда, но он не в силах был расстаться с тобой. Только когда его накрыло так, что он не успел уйти из дома, а ты по случайности задержалась и пришла часом позднее, он понял, что ваше время закончилось. Приди ты вовремя, кто знает, чем закончилась бы такая встреча.

— Но сегодня он спас меня, — Виша стиснула пальцы так, что побелели косточки на кулаках. — Я не верю, что он может причинить мне зло… даже и в таком состоянии.

— Контроль звероформы очень мучителен и не всегда успешен. А потом, ты уверена, что смогла бы жить с таким Джесхетом? Уверена, что хотя бы не боялась его?

Виша замолчала.

— А вы его не боитесь?

Эредиа усмехнулась.

— Я знаю Джесхета Ломара без малого тридцать лет. Нам привелось быть и врагами, и друзьями. И если он попытается порвать мое горло, я пристрелю его без малейшего сомнения. Именно поэтому он и пришел ко мне…

— Понятно. Получается, что он следил за мной?

— Иногда. Сегодня город совсем больной, эта оттепель всех с ума сводит. В Академии молодняк бесится — углежоги подпалили казарму аспидов, медики вместо пыльцевых прививок обкололи цветоводов какой-то дрянью, от которой у тех мозги вскипели… Давно такого не было. Вот и Джесхет почуял неладное, у него чутье всегда было отменное, а уж сейчас тем более. Вышел встретить тебя, чтобы никто не обидел — и, как оказалось, вовремя.

— Неужели ему ничем нельзя помочь?

— Ничем. Белковая лихорадка неизлечима. Ею не болеют, ею умирают, Виша. Со временем приступы учащаются, их даже провоцировать не нужно, сами приходят, и однажды тело не выдерживает таких перегрузок и… — Эредиа поджала губы. — Собственно, не так долго уже осталось. Это пятый приступ за последний месяц.

Она внимательно посмотрела на девушку. Виша залпом допила горячий грог и налила себе полный стакан.

— Слишком много событий для одного дня… — пробормотала она себе под нос. — А что с той… которой он помешал? Так и лежит там, под дождем, в луже собственной крови?

— Виша, это не твоя забота. У дома Эредиа найдется, кому поручить подобные дела. И пить тебе больше, пожалуй, не стоит. Ступай спать. Завтра Джесхет придет в себя и вы сможете повидаться.

Поскольку у Виши не только слипались глаза, но и голова отказывалась что-либо соображать (только потом девушка вспомнила, что сама эльфка так и не отпила из своего стакана), ей не оставалась ничего, кроме как встать, пошатываясь, добрести, держась за стены, до комнаты и рухнуть в кровать. И почти мгновенно уснуть, провалиться в темную бездонную пропасть, где гаснут все звуки и краски.

Когда утром следующего дня Виша заглянула в комнату, где оставила Джесхета, осторожно, едва дыша приоткрыв дверь, чтобы не потревожить его сон, то оказалось, что тревожить уже некого. Кровать была пуста, на столике лежал использованный инъектор, окровавленные медицинские губки валялись на полу. Виша вошла, присела на кровать, помолчала с минуту… а потом опустилась на подушку, прижимаясь к ней лицом, изо всех сил вдыхая запах — так хорошо знакомый, так когда-то любимый.

— Опоздала? — в дверях стояла Вильма Эредиа. — Может, оно и к лучшему. Он вряд ли бы позволил тебе… да и себе.

— Вы знали? Знали, что он сбежит? — не поднимая головы, спросила девушка.

— Догадывалась. И потом — ты ведь уже перевернула эту страницу, так зачем оборачиваешься? Иди вперед, Виша. Смирись с тем, что ничем не можешь помочь ему и что его любовь покинула тебя. Продолжай учиться жить без него. У тебя это неплохо получалось. И прости ему, что он не хочет видеть страх в твоих глазах.

— Спасибо. — Виша поднялась, повернула бледное лицо к эльфке. — Вы очень жестоки. Сейчас это как раз то, что нужно.

Тут она сморщилась, пытаясь не выпустить слезы из глаз, потерпела в этом сокрушительное поражение… Профессор Эредиа села рядом, обняла девушку, притянула ее к себе и позволила выплакать терпкое сердечное горе, промочившее насквозь серый строгий сюртук.

Оттепель закончилась; на ее место пришли холода, последние перед весной. Размякший, распустившийся город выстудило в одночасье, сухим ветром унесло остатки нездоровой влаги.

Ни Вильма Эредиа, ни Сорью не позволили Више прервать работу или обучение. Оба настояли на немедленном продолжении прерванных занятий, не оставляя девушку ни на минуту в покое. Сорью отправил ее собирать ягоды для золотого масла, и боль от уколов древесных колючек странным образом отвлекала от шипа, засевшего в сердце.

История с нападением, закончившемся для одной из отрав более чем печально, чудесным образом была замята. Теперь у наземки Вишу встречал казавшийся ей немым эльф в форме младшего военного советника (нашивки на рукаве говорили о его работе в военном инфоцентре), который провожал ее до дома Эредиа, а потом отводил до той же наземки. Попытка девушки хотя бы здороваться была пресечена в зародыше и ей ничего не оставалось, как всю дорогу молчать, чувствуя себя конвоируемой преступницей. Профессор Эредиа начала читать Више курс прикладного искусства эльфов — от времен четырех Королей до преображения Лис-Арден, устроив девушке пропуск в Обитель Памяти, лучший музей обитаемого мира. По выражению самой Виши, ей продохнуть было некогда, голова раскалывалась… но она была благодарна за такую заботу. Жизнь опять продолжалась.

 

Глава пятая. Немного истории

Когда Сорью впервые пригласил Вишу помочь ему в тайном саду, девушка сначала ушам своим не поверила, а потом чуть не запрыгала от счастья. Они прошли тем же путем и вновь девушку с головы до ног окатило чувство ни с чем не сравнимого наслаждения — чистым, живым воздухом.

— У меня подросли саженцы душистого горошка, — Сорью стоял, закрыв глаза, с блаженным выражением лица. — Можешь высадить их вдоль стены, потом протянешь для них нити-опоры. Я должен идти, сегодня прибывает брохус, отшибать ум очередной партии семян, так надо его встретить. Говорят, прислали кого-то особенного. Я вернусь за тобой. Наслаждайся.

Поначалу Виша обошла весь сад, улыбаясь и благодаря каждый лепесток, каждый стебель. Она не отказывала себе в удовольствии погладить упругие листы, потрогать теплые почки; впервые в жизни она разговаривала с растениями и, похоже, ее понимали. Потом она нашла контейнеры с торфяными ячейками, из которых тянулись к свету тонкие бледно-зеленые стебельки с мелкими листочками. Виша выбрала для них место, взяла лопатку и принялась за работу: выкапывала ямку, доставала ячейку и осторожно высаживала росток в почву. Она вела себя с саженцами как с детьми, ласково и открыто. Высадив все ростки, девушка полила их, обрызгала водой и уселась на перевернутое ведро, любоваться делом рук своих. Виша чувствовала себя отдохнувшей, полной сил и почти счастливой. Ее не смущало даже то, что сегодняшний урок она приготовила из рук вон плохо: не от лени (новенькая заключенная, эльфка-медик, из тех, что колдовали с прививками для цветоводов, разбудила ее, уснувшую уже заполночь у инфокапсулы, и не без сочувствия выпроводила из инфоцентра), а только лишь потому, что материала по заданной теме — военная история эльфов — в свободном доступе оказалось очень и очень мало. Явно недостаточно, чтобы заслужить разрешение поработать в зале Миравалей, куда Виша напрашивалась вот уже вторую неделю.

Из блаженного оцепенения Вишу вывело появление Сорью. Эльф неслышно прошел по саду, одобрительно кивнул ей.

— Отличная работа. А сейчас пошли, тебе пора. Сегодня тебя ждут в доме Эредиа пораньше, так что можешь отправляться как только переоденешься.

Спорить было не о чем, и Виша послушно вернулась домой, переодеть темно-зеленую форму цветовода. Как только она застегнула куртку, заурчал коммуникатор. Увидев на экране имя запросившего контакт — Тойво Маарви — Виша несколько замешкалась, смутившись. А потом ответила.

— Как ты, Виша? — голос Тойво тоже звучал несколько смущенно, что придало девушке храбрости.

— Да вот, работаю. И учусь. А ты какими судьбами в Лис-Арден?

— Не поверишь — по работе. Не знаю, надолго ли… может, встретимся?

— Конечно. Только я почти все время занята. Тебя совсем поздний вечер устроит?

— Вполне. Где встречаемся?

«У меня» — чуть не брякнула Виша. Ей совсем не стыдно было сознаться себе, что она будет очень рада увидеть Тойво… и не только увидеть.

— Давай в «Шестеренке», — ничего другого Виша предложить не могла, поскольку вела неведомый ей доселе монашеский образ жизни. Ни в одном другом месте Лис-Арден, пригодном для спокойного отдыха, она не была. Если не считать сада Сорью.

— Согласен. Зови, когда освободишься.

Закончив разговор, Виша еще немного поулыбалась и отправилась получать нагоняй от профессора Эредиа.

Выслушав более чем скромный ответ Виши, эльфка не без сарказма спросила:

— Что, в свободном доступе больше ничего не нашла?

— Не нашла, — призналась Виша. — А открывать военные архивы мастер инфоцентра отказался даже за большие деньги.

— И сколько ты ему предлагала?

— Тысячу экв. Братья подкинули мне на бедность, так что…

— Ясно. Что ж, Виша, не будет тебе сегодня зала Миравалей. Вместо него придется посетить музей военной истории. Тот, что при Академии. В Обители Памяти экспозиция бедновата.

Виша вытаращила глаза как только могла.

— Да кто ж меня туда пустит?!

— Деточка, просто возмутительно, насколько низко ты ценишь возможности дома Эредиа. Я, к твоему сведению, глава Совета Памяти и могу распоряжаться любыми музейными фондами и архивами. И мое появление в Академии никого не удивит, у меня там много друзей, некоторые достались в наследство от отца.

— Вы будете там прогуливаться, окруженная славой, а мне в каком-нибудь темном углу голову отрежут, потому что уши на ней не той формы… — тихо пробурчала Виша.

— Виша, не уши делают эльфа. К тому же ночью обычных посетителей в музей не пускают. Времени еще достаточно, так что ступай пока в свою комнату и почитай.

Эльфка протянула девушке здоровенный том в фиолетовом переплете. Раскрыв его, Виша прочла название — «Военная история эльфов», и имя автора — Хадор Эредиа.

— Отец был блестящим историографом, — не без гордости сказала эльфка. — Сейчас это основной учебник военных историков-первокурсников.

И Више ничего другого не оставалось, как отправиться в комнату, где она не так давно ночевала, и приняться за чтение. Одолеть учебник за полдня и вечер — ей случалось и за меньшее время, но те учебники были не такими толстенными. И не такими интересными. Несмотря на то, что история войн совсем не привлекала Вишу, она не могла оторваться от книги, написанной боевым генералом Эредиа.

Рисунок на первом форзаце книги открывал мир тех эльфов, которые давно стали достоянием прошлого. Два короля — его величество Воздуха, за плечами которого подобно крыльям простирался плащ, и его величество Огня, держащий в руке пылающий факел. И две королевы — ее величество Воды, проливающая из фиала тонкий ручеек влаги, и ее величество Земли, украсившая свои косы венком полевых цветов. Под этими фигурками были нарисованы главы эльфийских кланов, числом более четырех десятков, каждый под своим гербом; особняком стояли вольные лесные стражи, вооруженные луками, показавшимися Више скорее изящной деталью их образа, чем оружием. Этот рисунок обрамляла гирлянда из листьев и цветов, когда-то традиционный, а теперь невозможный для эльфов растительный декор.

Последний форзац Виша разглядывала не менее получаса, стараясь запомнить изящно выписанную схему, изображающую новый мир. Шесть облеченных властью лордов и подчиняющиеся им общественные институты и сообщества. Первой была, разумеется, армия: эльфы-аспиды и орки-углежоги, на схеме их изображали две фигурки — легкая, с двумя мечами за спиной, и массивная, с тяжелым ранцем на плечах. Титул лорда-командующего армией не был наследуемым, его получали за исключительные боевые заслуги и талант стратега. По традиции особняком стояло подразделение «Симхан» — боевыми эльфийскими флюгами командовал лорд-воздухоплаватель. Он же занимался всеми делами, связанными с военной техникой.

Четыре лорда держали в подчинении тыл. Военную Академию возглавлял лорд-учитель; развитие науки, занимающейся исключительно военными нуждами, направлял лорд-наблюдатель, ему же подчинялись информационные центры. Лорд-эконом имел в своем ведении весьма обширное ведомство: все городское хозяйство, гауптвахта, запасы продовольствия, арсеналы, склады военной химии. Лорд-целитель отвечал за работу медиков, изыскания фармакологов, также под его попечение было отдано душевное равновесие расы, и ни одно назначение на пост или перевод из гарнизона в боевой отряд, или из патруля в разведку не проходило без контроля его ведомства.

Возглавлял этот военный совет лорд-маршал, помогавший шести лордам находить общий язык, координировать свои действия и держать в состоянии постоянной готовности массивный военный механизм. Он обладал исключительным стратегическим мышлением, невозможной выдержкой, опытом и знаниями. Эта должность, как и остальные, была выборной; и если шестерых выбирали профессиональные сообщества, то лорда-маршала выбирали шестеро уже избранных.

Виша просидела над книгой весь день и весь вечер, с трудом оторвавшись на короткую трапезу. В результате она одолела ее более чем на треть, подолгу задерживаясь, чтобы хорошенько рассмотреть рисунки. Когда за окнами стемнело, за ней зашла профессор Эредиа.

— Что, захватывает? Достаточно на сегодня, нам пора. Вот, возьми это, тебе придется переодеться.

«Это» оказалось формой студента Академии. Виша не стала спорить и быстро надела темно-серые брюки, китель и черную рубашку. Они вышли в предвесеннюю, холодную и сырую ночь, сели в флюг (вел его все тот же молчаливый вишин провожатый) и вскоре очутились на небольшой музейной площади. Эредиа, не тратя слов, прошла мимо постового, охранявшего вход в музей, едва кивнув ему; Виша шла вслед за ней, не поднимая головы. Внутри было пусто, сумрачно и тихо.

— Общий свет я обычно не включаю. Экспозиции освещены точечно и только выигрывают от этого, а если понадобится, можно осветить отдельно зал. Пойдем. Можешь оторвать глаза от пола, на нем ничего интересного не валяется.

Что бы ни происходило потом в ее жизни, Виша никогда не забывала этот ночной визит в музей военной истории эльфов. Полутемные, иногда совсем мрачные залы, шаги, гулким эхом отлетающие от высоких потолков и каменных стен, выхваченные пятнами света голографические фигуры, застывшие в чеканных позах. Ей казалось, что волей странного волшебства она оказалась на страницах учебника Хадора Эредиа и идет сквозь главы, мимо рисунков, вдаль и вглубь.

Первый зал был посвящен самой первой войне, в которой приняли участие эльфы, и благодаря которой они стали самостоятельной расой.

— Начнем с начала. То есть с мифологии. Какой же уважающий себя народ упустит случай породниться с богами?

И Вильма Эредиа жестом пригласила Вишу следовать за ней.

Когда они вошли в зал, он постепенно заполнился голограммами, изображавшими чудесных существ — похожих на эльфов, высоких и очень красивых, за плечами которых плавно ходили огромные крылья. Последними появились еще двое — одетая со сказочной роскошью женщина, судя по выражению лица не на шутку разгневанная, и мужчина, весь в сером, скорее печальный. Они стояли в центре зала, а крылатые создания окружили их, как растревоженная стая птиц.

— Никкар и Эвриала, дети Старших Богов, — оглядываясь по сторонам, уверенно сказала Виша. — И альвы. Те, кем были эльфы и орки до дня Гнева.

— Совершенно верно. И момент выбора — за кем идти и кому служить.

Эредиа прошла к стене, где в неприметной нише прятался пульт управления учебной программой и запустила следующую иллюстрацию мифологической истории мира.

Следующие голограммы проявлялись постепенно, располагаясь по кругу, и изображали грандиозные батальные сцены, которые — будь такая возможность — Виша могла бы рассматривать часами, поскольку очень любила всяких мифологических существ. А их в битве участвовало предостаточно: молодые виверны, грифоны, мантикоры… На одной из последних картин над телом погибшего альва склонялись те же бог и богиня, Никкар и Эвриала, любовники-враги. Они держали его за руки и постепенно альв исчезал. Поддерживаемые богами, с земли вставали две новые сущности — бескрылые, остроухие, разные и похожие одновременно эльф и орк. Они выпрямлялись и вставали, повернувшись спиной друг к другу, отталкивающиеся половины разбитого целого. Орк принимал из рук Эвриалы тяжелый меч, Никкар протягивал эльфу лук и стрелы.

— Мы приняли сторону порядка, они предпочли хаос. Признаться, всегда им завидовала. Идем дальше.

Эльфка отключила учебную программу и прошла в следующий зал.

За залом первой пра-войны следовала целая анфилада комнат, посвященных истории войн древнего мира. Залы чередовались — война с людьми, война с орками, война с людьми… и так далее. Вишу поразила экспозиция, посвященная Году Зимы — она увидела выстуженные, мертвые леса, эльфов, лежащих в снегу, обратив белые лица, на которых не таял снег, к низкому зимнему небу, где вместо солнца сиял прозрачный черный кристалл с вырезанной вертикальной чертой — руной Иса.

— Это единственный случай, когда орки использовали магию в войне. Мы тогда сильно потеснили их, а жить им хотелось не меньше нашего. Так какая это руна, Виша?

— Иса. Руна льда. — Виша покраснела, вспомнив, как осрамилась со старшими рунами.

— Как ты видишь, собственно экспонатов в первых залах почти нет. И то, какие здесь могут быть артефакты? Перо из крыла альва? Меч короля Тенариана, разбившего войско Одайна и закрепившего за эльфами их земли? Орочья руна?

— Можно было бы сделать реплики, — подала голос Виша. Голограммы ей очень нравились, но вещей, которые можно потрогать руками, все же не хватало.

— Мы не держим в этом музее реплик, — несколько надменно ответила профессор Эредиа. — Так что не вздумай в следующих залах цапать экспонаты без разрешения.

Военная история нового времени начиналась для эльфов после падения Лис-Арден. Залы, отведенные этому периоду, отделялись комнатой, ничем не украшенной и совершенно пустой. Как если бы прошлое не перестало что-то означать, но перестало быть значимым. И можно было начинать заново, писать хронику на чистом листе, заполнять экспонатами пустые комнаты. Над входом в следующий зал Виша прочитала надпись: «Войны закончились. Началась Война».

Профессор Эредиа проводила Вишу по залам, посвященным эволюции вооружения и показывала, как менялось оружие эльфов, приспосабливаясь к новым врагам.

— Мы так и не нашли в себе сил отказаться от легких мечей и искусства танца со смертью; конечно, стальные клинки пришлось модифицировать. А с другой стороны, вся эта стрельба, столь любимая людьми, в новой войне оказалась совершенно бесполезной. Стрелять в дерево — что за нелепость… а вот перерубить его — совсем другой разговор. Вот, полюбуйся, с чего начинали первые аспиды.

На открытом стенде размещались повидавшие виды, послужившие на своем веку плазменные мечи — такие вышли из употребления не менее полусотни лет назад. Тогда еще не умели создавать достаточно стабильное магнитное поле, удерживающее плазменный клинок, и поэтому надежностью это оружие не отличалось; теперь его не без снисхождения именовали «горелкой» и использовали разве что в показательных целях.

— Смотрится трогательно, не правда ли? Эти игрушки из последней партии, их разрабатывал тогдашний лорд-наблюдатель в бытность свою обычным оружейником.

И Эредиа взяла со стенда старинный меч аспида — в отключенном состоянии он выглядел как эфес без лезвия, с полой рукоятью и массивной гардой. В полой рукояти, выполнявшей функции воздухозаборника, крепился искусственный кристалл. Эльфка щелкнула защитной задвижкой и кристалл соприкоснулся с воздухом. Виша инстинктивно шагнула в сторону.

— Не бойся, я в молодости была не худшей в отряде.

Воздух уходил в рукоять с тугим свистом; поверхность гарды, защищающая руку, была покрыта слоем металла с измененной структурой, способным генерировать постоянное и мощное магнитное поле, удерживающее вырывающийся плазменный клинок. Вильма Эредиа взяла второй, парный меч, запустила и его. Когда она, двигаясь легко и бесшумно, проделала первые каты аспида, Виша поневоле залюбовалась — настолько хороша была эльфка.

— Было время, когда это представлялось самым лучшим, на что мы способны. — Эредиа отключила мечи и вернула их на место. — Пока не появился тихоня Кейри Гааль, сумевший переубедить нас. Ты когда-нибудь видела аспида в боевых перчатках в действии? Нет? Сейчас исправим.

Эльфка подошла к стоящему особняком стенду, сняла с распорок перчатки — такие же, как у Виши, только с блестящей, словно металлизированной внутренней поверхностью, и надела их. А потом привычным щелчком пальцев скинула с ушей серебряные наконечники и шагнула в расположенную рядом со стендом учебную голограмму.

Виша стояла, раскрыв рот, заворожено наблюдая танец аспида. Со стороны казалось, что эльфка двигается, плавно поводя руками; ладони ее были напряжены, но пусты. И только рассекаемые напополам стволы, летящие во все стороны ошметки веток и брызги листьев указывали путь невидимых клинков. По воле аспида они могли становиться широкими или узкими, длинными как у старинного меча-двуручника или короткими как кинжал. Такое волшебство было возможно благодаря природным способностям эльфов и гению Кейри Гааля. Из учебника Хадора Эредиа Виша узнала, что Кейри Гааль — к слову сказать, в настоящее время возглавляющий ведомство отрав, тех милых девушек, одна из которых недавно чуть не покалечила Вишу, изобрел карпалим — вещество, изготовляемое из живых поющих кристаллов.

В нынешнем Обитаемом мире от кристаллов зависело очень многое. Когда-то, давным-давно, живые поющие кристаллы использовали в своих практиках танцовщицы Нимы; тогда не особо задавались вопросом, каким образом кристаллы рождают мелодию, синхронную настроению и характеру хозяйки, и как еще их можно использовать. Знали только, что кристаллы сами выбирают себе танцовщицу, и у одной будут звучать как хор мартовских котов, а у другой смогут уловить тончайшие оттенки эмоций и передать их чудесной музыкой. Гораздо позднее, уже во времена после разделения земель, люди первыми смогли использовать кристаллы как источники энергии, настраивая их на особую частоту звучания. Живых, природных кристаллов было не так много, поэтому пришлось озаботиться созданием их искусственных аналогов. В этом, как и в добыче живых кристаллов, смогли преуспеть только цверги. В своих подземных лабораториях они выращивали источники энергии, от которых зависел весь мир.

В стеклянные формы, дно которых было покрыто слоем порошка из драгоценных камней, растертых в мельчайшую пыль, помещали живые камни. После долгой, мучительно тонкой настройки они начинали звучать так, что частицы драгоценной пыли спекались в мелкие кристаллы, подобные по своих свойствам породившему их. Разумеется, они были намного слабее и далеко не такими чуткими, но все же их было достаточно — и они были намного дешевле.

Кейри Гааль, бывший обычным военным химиком, непривычно тихим и незадиристым для эльфа, в один прекрасный день продал все, что осталось от фамильных ценностей (его предки до дня Огненной Купели были ювелирами), и купил один живой поющий кристалл в личное пользование. Продавшего его цверга, вероятно, хватил бы удар, если бы он увидел, как Кейри распорядился своим новым приобретением: безжалостно растер его в мельчайшую пыль, на основе которой и начал эксперименты. Он поставил на кон все — и выиграл. Созданный Кейри Гаалем материал, карпалим (на староэльфийском это означало «проворный»), нанесенный на внутреннюю поверхность перчаток, позволял эльфам концентрировать ту часть природных сил, которые они одни способны были улавливать, и преобразовывал ее в силовые поля. Эльфы никогда окончательно не отказывались от практики общения с родными стихиями, и теперь это сослужило им добрую службу. А острые уши помогали им находить невидимые потоки и вихри; чтобы не раздражать их чувствительность лишний раз, эльфы-аспиды носили металлические, обычно серебряные наконечники.

Закончив демонстрацию, Эредиа вышла из голограммы, посмотрела на свою оценку (она оказалась максимально высокой), довольно хмыкнула и, аккуратно сняв, уложила боевые перчатки на место. Потом она закрыла чувствительные уши и, не без удовольствия выслушав вишины восторги, направилась дальше.

Следующий зал был отведен углежогам. Орки были первыми, кто пришел на помощь эльфам после падения Лис-Арден. Они собрали выживших, выходили раненых, обороняли границы выжженной пустоши от остатков армии Леса. Эльфы приняли их помощь — просто и спокойно, как принимает старший брат руку младшего, который, когда пришла беда, был очень далеко, но вернулся, как только смог. С тех самых пор эльфы и орки шли одной дорогой; возможно, по мнению многих она вела в никуда, но иного пути для себя потомки альвов не видели.

В этом зале Виша увидела, как менялись тяжелые доспехи углежогов, защищающие их от попадания дефолиантов и пламени.

— Вот, попробуй, примерь, — и Эредиа опустила на плечи Више подобие рюкзака, вместительные баллоны для напалма или дефолианта. Даже пустые, они легли весьма ощутимо, заставив девушку согнуться.

— Держи, — и в руках Виши оказался распылитель, крепящийся к гибким металлическим шлангам, отходящим от баллонов. — И попробуй выпрямиться.

Виша честно попыталась — но и заплечный груз, и тяжесть в руках тянули ее вперед и вниз. Эльфка засмеялась и помогла девушка снять оружие.

Походив вдоль экспозиции, налюбовавшись доспехами — и опаленными боевыми, и нетронутыми выставочными, Виша спросила профессора Эредиа:

— Скажите, а почему здесь нет посвящения павшим в день Огненной Купели? Это была страшная битва, но разве можно представить военную историю эльфов без нее?

Эльфка ответила не сразу.

— Этот зал открывают один раз в году. Мы справляем свою тризну в одиночестве, не приобщая к ней остальной мир. У меня нет свободного доступа в этот зал, а даже если бы и был… идем дальше, Виша.

Следующий зал был огромен — иначе размещенные в нем экспонаты, боевые флюги, попросту не убрались бы. Это был единственный зал реплик — в мире, где ресурсы были обозримо исчерпаемы и немногочисленны, было бы непозволительной роскошью держать рабочие машины без дела. Виша, с позволения своего профессора, залезла в каждый флюг, чувствуя себя ребенком на параде военной техники.

В свое время, еще до ее встречи в Джесхетом Ломаром, альх-Хазред, желая произвести на нее впечатление, подолгу рассказывал ей об устройстве флюга.

Насколько моргенштерны были велики и медлительны, настолько же флюги были изящны и быстры. К вытянутой округлой капсуле крепились два крыла, способных поворачиваться вокруг своей оси и при этом достаточно гибкие. В крыльях располагались небольшие двигатели, работающие на искусственных кристаллах, настроенных под определенный живой, находящийся в самой капсуле и оживляющий основную силовую установку. Управление флюгом обеспечивали перчатки, подобные боевым. Благодаря карпалиму крылья флюга слышали руки пилота и повторяли все их движения.

Виша, сидя в реплике последней модификации боевого флюга, вспоминала, как альх-Хазред демонстрировал ей свое мастерство.

Чтобы разбудить поющий кристалл, флюгеры использовали камертоны; они носили их на шее и берегли как зеницу ока. Обычно цверги, находя живой кристалл, достаточный для флюга, выращивали под него комплект вспомогательных кристаллов и настраивали камертон; однако бывали случаи, когда флюгеры подстраивали к поющему кристаллу свой собственный голос и определенные образом пропетая терция запускала основную силовую установку. Альх-Хазред предпочитал камертон. Он ударял им по тяжелому золотому браслету, который получил в наследство от деда и никогда не снимал. Затем шаммахит надевал управляющие перчатки, разминал пальцы и кисти, дожидаясь, пока звучание поющего кристалла у него над головой не превратится в несложную мелодию, напоминающую тягучую музыку его утерянной родины. Он укладывал руки на подлокотники кресла, начинал тихо подпевать кристаллу и в какой-то момент его флюг словно просыпался.

Аль-Хазред был отличным флюгером, бесстрашным и доверчивым. Поднимая флюг, он плавно выворачивал ладони ребром к полу и крылья машины повторяли его движения, как если бы были его живым продолжением. Уже в воздухе флюгер задавал положение крыльев, от которого зависели скорость полета и возможные маневры; если флюгер сближал ладони, скорость мгновенно возрастала, разводил — и флюг замедлял движение. От того, насколько были синхронизированы кристаллы самого флюга, карпалим перчаток и интуиция флюгера, насколько гармоничным было их сочетание, зависели все качества полета.

Профессор Эредиа позволила Више оставаться в музее почти до утра. Она не стала напоминать ей, что завтра чуть свет на работу, что нельзя за один раз все углядеть и все потрогать. Похоже, эльфка сама любила ночной музей и не спешила его покинуть. И только когда Виша, присевшая в зале трофеев рядом с симбиотом, залитым в прозрачный стеклопластик, клюнула носом так, что чуть не свалилась на пол, профессор решила, что на сегодня хватит.

Она сама довезла девушку до дома. Засыпая на ходу, Виша добрела до своей квартиры. В длинном коридоре было тихо, все обитатели спали крепким предутренним сном. А у вишиных дверей, сидя на полу, прислонившись спиной к стене, так же крепко спал кто-то в ядовито-оранжевом комбинезоне брохуса.

— Тойво? — даже сквозь сон Виша почувствовала весьма чувствительный и заслуженный укол совести. Она совсем забыла о назначенном свидании; чудеса эльфийского музея затмили все.

— Виша? — брохус мгновенно проснулся, протер глаза каким-то детским жестом и улыбнулся. Похоже, он совсем не сердился. И Више стало еще стыднее.

— Прости меня, — девушка протянула брохусу руку, помогая встать с пола. Продолжая несвязно извиняться, она открыла дверь, пропустила гостя вперед. — Я даже не знаю, что и как сказать…

— Будет тебе, Виша. — Тойво с интересом оглядывался. — Главное, мы все-таки увиделись. Ты уж извини, но я ужасно спать хочу. Я ведь не так давно пришел, в «Шестеренке» оказалось вполне весело… — и он душераздирающе зевнул.

— Ох, и я тоже. Я всю ночь провела в музее, такого нагляделась… нет, на работу я завтра не пойду. Усну под кустом, и какой от меня толк? — и Виша зевнула не менее выразительно.

— Тогда укажи мне место, куда можно упасть, и до завтрашнего утра я тебя не побеспокою.

Виша с минуту смотрела на брохуса, потом покачала головой и улыбнулась.

— Ну уж нет, сегодня моя очередь затащить тебя в свою кровать. Она прямо за тобой. Туда и падай. Места нам хватит, а вот за одеяло не ручаюсь.

Она подошла к постели, из последних сил стащила с себя сапоги, брюки и китель, через голову стянула рубашку и упала на подушки. Тойво, не сказать, чтобы очень уж озадаченный, подошел к противоположному краю кровати, скинул свой форменный комбинезон и обувь, и опустился рядом с Вишей. Когда оба улеглись и одеяло было по справедливости — две трети девушке, жалкий огрызок брохусу — поделено, Тойво успел только взять Вишу за руку… уже через минуту оба спали.

Виша проснулась ранним утром, разбуженная назойливым писком бестактного будильника. Машинально повозив ладонью по полу, она нашарила пискливца и одним точным хлопком заставила замолчать. Потом все-таки встала, добрела до кухни, напилась воды и одним глазом заглянула в коммуникатор. Ее ждали два сообщения: от Сорью и от профессора. Сорью уложился в одно предложение — «Объявляю тебе благодарность за три месяца безупречной службы и поощряю одним выходным днем и премиальными в размере ста экв». Профессор обошлась тремя словами: «Сегодня уроки отменяются». Виша посмотрела на кровать совсем другими глазами, в один момент оказалась под одеялом, прижалась к безмятежно спящему брохусу, наслаждаясь теплом спящего тела, и преспокойно уснула.

Проснулась она просто от того, что выспалась; такого с ней не случалось уже давно. Потягиваясь, Виша перевернулась на другой бок и увидела, что Тойво все еще спит, повернувшись к ней спиной. Она тихо подвинулась ближе, прижалась к нему и провела рукой по прохладному плечу. Више стало немного стыдно, что брохус всю ночь проспал не укрытый, и, возможно, замерз; она накинула на него одеяло и прижалась к его спине еще крепче.

— Так вот как просыпается твоя совесть… — Тойво тихо засмеялся, повернулся к Више, — Она является в облике теплого одеяла…

Виша засмеялась в ответ, уткнулась носом в шею брохуса и несильно дернула его за ухо; Тойво же, воспользовавшись ее доверчивостью, резко дернул край одеяла и поспешил подмять его под себя. Такого вероломства Виша простить не могла и поэтому не без удовольствия стукнула брохуса по голове подушкой. Через минуту кровать была похожа на фабрику постельных принадлежностей после взрыва, в ней кипела замечательная драка, закончившаяся еще более замечательным примирением. И снова Више было хорошо как никогда; ее наполняла уверенность в том, что эта толика счастья — для нее.

Тойво покинул Вишу, когда было уже сильно за полдень, только после того, как его вызвал сам Сорью и мягко, но настоятельно предложил явиться для выполнения своих обязанностей. Брохус нехотя встал, оделся, наскоро выпил в кухне какого-то вишиного травяного чаю, подошел к двери и обернулся, потому что в затылок ему врезалась пущенная меткой рукой маленькая подушечка… Виша лежала на животе, подпирая подбородок кулачками и болтая в воздухе босыми ногами. Она сверкнула вишнево-карими глазами из-под белесой челки и показала Тойво язык. Брохус не устоял и подошел к ней.

— Я не хочу, чтобы ты уходил, — призналась Виша, прижимаясь к оранжевому комбинезону Тойво. — Вот не хочу, и все.

— Ну… если ты позволишь, к вечеру я вернусь. — Тойво взъерошил вишины волосы, отчего она стала похожа на обесцвеченного ежика. — Ты только не пропадай на всю ночь, или оставь мне пару подушек под дверью, а то пол в коридоре довольно-таки жесткий.

— Договорились, — Виша поцеловала брохуса в кончик носа. — Пожалуй, я буду ждать тебя здесь. Так что завидуй мне.

И она плюхнулась в постель и укуталась по самые уши.

В течение следующих двух недель брохус каждый вечер возвращался в общежитие наемных работников. День он проводил под землей, выполняя работу для Сорью, потом наскоро обедал в общей столовой, стараясь не привлекать к себе внимания, потом снова делал что-то, облегчающее жизнь цветоводов. И спешил к Више, которая к тому времени уже возвращалась от профессора Эредиа. Они проводили сумеречные, лиловые вечера ранней весны, сидя на широком низком диване, закутавшись в мохнатые покрывала, обложившись десятком подушек и предусмотрительно заварив целый чайник настоящего липового цвета — Виша сама собирала его и хранила целый год для особых случаев. Примерно для таких, как этот. Они говорили обо всем на свете; брохус с удовольствием слушал вишины рассказы о вылазках в Лес, о жизни на ферме, об учебе у эльфийского профессора. О себе Тойво рассказывал немного, отчасти потому, что о жизни брохусов Виша знала от своих братьев, отчасти же потому, что предпочитал слушать и спрашивать. Оба отдыхали рядом друг с другом, ни одна забота не смела потревожить их, и постепенно воздух Лис-Арден становился для них не таким уж и горьким.

В этот вечер Виша задержалась против обычного — профессор допустила ее до работы в зале Миравалей и оторваться от архивов эригонских ратманов было весьма сложно. Когда она вернулась домой, Тойво ждал ее, меряя шагами комнату из угла в угол.

— Вечер, Тойво, — Виша кинула на вешалку непромокаемую куртку, стащила сапоги и подошла к брохусу. — Сердишься, что я опоздала?

— Вечер, Виша, — брохус улыбнулся, отчего его худое некрасивое лицо посветлело, и растрепал ее волосы. — Хочу пригласить тебя на прогулку.

— Куда?! — поразилась Виша. — На прогулку? Хороша парочка, нечего сказать — брохус и цветовод… да мы и двух кварталов не пройдем, как нас какой-нибудь аспид прирежет. Я, конечно, могу переодеться в штатское и прикинуться запоздавшей туристкой, но вот тебя, как не переодевай, не замаскируешь.

— Собственно, я и не предполагал, что мы отправимся прогуливаться по окрестностям Академии. Я тут нашел одно место… хочу, чтобы ты его тоже увидела.

— Ух ты. — Виша уважительно посмотрела на брохуса. — Куда это тебя занесло? Я, по правде говоря, заметила, что ты немного сам не свой последние пару дней. Засыпаешь из рук вон плохо даже для брохуса, вопросы невпопад задаешь… как будто научился нервничать. Что-то случилось?

— Надо же… — Тойво поцеловал девушку. — Какие мы наблюдательные. Мне тут новую работу предложили. Само по себе удивительно, от нас обычно спешат избавиться, сделал свое дело — и выдавливайся, прыщ. Не порти общей картины. А тут сам лорд-наблюдатель…

— Что ты сказал?! — Виша даже рот открыла от изумления. — Кто-кто?!

— Лорд-наблюдатель. Между прочим, он вполне лоялен в общении, я бы сказал, даже уважителен.

— И как ты к нему попал?

— Получил приглашение на коммуникатор. Сначала подумал, что это чья-то дурацкая шутка, но когда через полчаса за мной прилетел его личный флюг, пришлось поверить. Он и предложил мне — а что, сама увидишь. Одевайся и пошли.

Виша, только что не повизгивавшая от любопытства, мигом переоделась и вскоре они уже сидели в вагоне наземки, следя как проплывают за окном огни Лис-Арден.

Ехать пришлось довольно долго; Више показалось, что они уже пересекли городское кольцо и оказались за пределами города. Когда она высказала свое опасение спутнику, он только улыбнулся:

— Мы уже минут десять как покинули Лис-Арден. Скоро приедем. Дальше района ангаров и химзаводов наземка все равно не идет, так что прогуляемся по разнотравью, — мрачно пошутил брохус. — Пройдемся пешком, там не очень далеко.

— До чего не очень далеко? — спросила Виша.

— До испытательных полигонов.

— Ничего себе. Знаешь, на такие свидания меня еще никто не приглашал — ночью шарахаться за городом, шариться по мусорным пустошам в поисках эльфийских полигонов, про которые такие слухи ходят, что я бы и днем туда носа не сунула.

— Я рад, что заинтересовал тебя. — Ухмыльнулся Тойво. — А то ты совсем заскучала…

Довезя своих пассажиров до последних ангаров с боевыми флюгами, наземка сверкнула боковыми полосами сигнальных огней и повернула обратно. Тойво и Виша наглухо застегнули куртки, натянули капюшоны и, переглянувшись, отправились вглубь темнеющих за ангарами мусорных пустошей. Тойво прихватил пару люминесцентных фонарей, к тому же было довольно ясно и лунный свет немного разбавлял темноту весенней ночи. Они шли быстро, почти не спотыкаясь и не задерживаясь; Више было не привыкать быстро и тихо передвигаться в темноте, а брохус, казалось, не шел, а парил над землей.

— Как здесь тихо, — почти пожаловалась Виша, обходя разросшийся приземистый кустарник. — В Лесу все дышит, все говорит… а тут как на погосте. Хоть бы травка какая прошуршала.

— Это точно. Тишина здесь мертвая. А значит, неприятная. — Заключил брохус. — Уж я-то знаю, что говорю. Хотя… может, это они только при нас так затихли.

— И стоят нам страшные рожи в спину. — Виша взяла брохуса за руку. — Пошли отсюда побыстрее.

— Уже почти пришли. Видишь ту громадину справа? Это личный полигон лорда-наблюдателя. У меня есть пропуск.

— А у меня? — споткнувшись, Виша остановилась. — Мне что, ползком туда пробираться?

— Зачем? У тебя есть я. — И Тойво тихо засмеялся. — Твоего присутствия никто не заметит. Я блокирую их восприятие. Ты только стой рядом и старайся двигаться синхронно со мной. Сможешь?

— Смогу. Надеюсь, ты с места в пляс неожиданно срываться не будешь? — и Виша дернула брохуса за ухо. — Спасибо тебе, Тойво, давно я так не развлекалась. Пожалуй, с тех самых пор, как встретила в Лесу клыкастого любопытного мальчишку.

— Кого? — поразился брохус. — В Лесу — мальчишку?

— Ну да. — Самодовольно ответила Виша, улыбаясь тому, что смогла удивить брохуса. — Потом как-нибудь расскажу. Кажется, мы пришли.

Действительно, они стояли в тени, которую пересекал ровный луч прожектора, освещающий вход в невысокий ангар. У входа стоял часовой, над дверью была расположена автоматическая турель.

— Теперь веди себя тихо, пока я не разрешу. На счет три — идем вместе. Раз… два…три… — и Тойво спокойно шагнул в полосу света. Виша, замирая и кусая губы, шагала след в след, стараясь даже дышать в такт брохусу.

— Личное разрешение лорда-наблюдателя. — Тойво протянул часовому свой пропуск. Тот просмотрел его, невозмутимо оглядел брохуса и кивнул, разрешая пройти внутрь. Виши он в упор не заметил, как если бы она была тенью брохуса, волочащейся за ним по земле.

Как только они вошли, брохус сделал несколько шагов и остановился. Виша ткнулась ему в спину и недоумевающее пискнула.

— Здесь слишком много посторонних глаз, — тихо сказал Тойво, кивая на камеры слежения, расположенные по периметру коридора. — Смотри, что у меня есть.

И он вытащил из кармана небольшую металлическую штуковину, похожую на растолстевшего майского жука. Брохус сжал «жука» пальцами, тот щелкнул, по его спинке пробежала синяя полоска.

— Все, теперь нас не видно. Эта штука затирает все, вместо движущегося изображения остаются только помехи. Пошли.

В самом здании они миновали еще два поста охраны, спустились по пандусу вниз и остановились у массивных дверей. Тойво набрал код («Лорд не очень осмотрительно набирал его у меня на глазах… а я помню числа до пятидесяти символов длиной…» — прошелестело в голове у девушки менто брохуса), дверь бесшумно ушла в стену и они вошли в темное, прохладное помещение. Брохус повернул выключатель и запустил мягкое верхнее освещение, потом предусмотрительно закрыл дверь и, взяв Вишу за руку, сделал приглашающий жест.

— Проходи. Не скажу — будь как дома, тебе это ни к чему, но можешь хорошенько осмотреться. — Он выглядел довольным, прямо как мальчишка, забравшийся в лабораторию класса химии накануне общего практикума.

Виша огляделась. Помещение было довольно большим, по периметру располагались лабораторные столы, несколько инфокапсул, какое-то оборудование, отчасти даже не распакованное и не настроенное. Посреди находилось нечто, никогда воочию Вишей не виденное, но настолько хорошо знакомое по рассказам братьев, что она безошибочно определила его назначение.

— Да это же пост брохусов! — И она изумленно оглянулась на Тойво, ища подтверждения.

— Ага, — брохус кивнул и добавил: — Не совсем обычный… не стандартный.

— Я и обычного-то не видела… — Виша подошла поближе.

Пост брохусов представлял собой два десятка специально оборудованных мест, расположенных по кругу, замкнутых в кольцо. Рабочим местом брохуса было кресло, где он мог провести положенные ему четыре недели транса, подключенный к системе жизнеобеспечения, а также к общей для его соратников ментальной сети.

— Хочешь, покажу как мы работаем?

И Тойво Маарви привычно устроился в ближайшем кресле: уложил голову на выгнутую эластичную мембрану, сделал вид, будто подключает к височным дискам разъемы связи, затем вытянул ноги, скрестил руки на груди, закрыл глаза и захрапел. Вид у него был безмятежный и бессовестный.

— Так вот как зарабатываются самые большие деньги в мире! — Виша захихикала. А потом представила своих братьев — как они полулежат в таких же креслах, от их спин тянутся полые трубки, уходящие куда-то вглубь системы жизнеобеспечения, лица сосредоточены и печальны. А рядом такие же брохусы, и их выбритые головы венчают полукруглые обручи, заходящие с затылка на виски. И все обручи соединены в цепь, закольцованы, чтобы ничто не потревожило, не поколебало волю брохусов, хранящую покой всего города. Виша представило себе это, и ей стало грустно. Она присела на соседнее кресло, на самый краешек.

— Что случилось? — Брохус открыл глаза и смотрел на Вишу. — Откуда вдруг печаль?

— Не знаю. Вспомнила братьев… невесело у вас тут.

— Как сказать. Иногда случаются всякие экстренные случаи… — и брохус сделал большие глаза. — Но обычно… да, особого веселья на вахте нет.

— Послушай, — у Виша расширились глаза — до нее, наконец, дошло. — Небо мое синее, это что ж такое? Пост брохусов — у эльфов? Зачем?! У них же нет таких способностей!

— Нет, — подтвердил Тойво, улыбаясь.

— И они вас терпеть не могут, считают, что вы только мешаете вести их священную войну!

— Именно так, — брохус улыбался еще шире.

— Тогда за каким… они все это затеяли? — и она выразительно обвела взглядом зал. — Это же стоило уйму денег, и вообще…

— Да уж, немало. Особенно если учесть то, чего ты еще не заметила. Как говорится, найдите десять отличий. — И он выразительно повел руками.

Виша огляделась — уже внимательнее, стараясь вспомнить все, о чем рассказывали Тень и День. Она осмотрела соседнее кресло и брови ее поползли вверх.

— Тойво, они же все именные! Смотри, на мембране имя — Клаус Рифен. А здесь, — она изогнулась и заглянула за плечо, — о, а здесь ты — Тойво Маарви. А у тебя кто?

— У меня — Лори Штеллер, мой учитель, между прочим. Он среди нас самый старший. И самый сильный. Это обычные брохусы с годами слабеют, а мы только набираем обороты…

— Погоди-ка… так этот пост рассчитан только на карателей?! — Виша встала с кресла и попятилась.

— Ну да. Там дальше имена моих хороших знакомых, с кем-то учился, с кем-то работал.

— Ты так спокойно говоришь, будто вы в каком-нибудь цверговском банке штаны просиживали. Ничего себе работка у вас…

— Работа как работа. Скажешь, твое собирательство безопаснее? И не отвлекайся, ты пока только одно отличие нашла.

— Ну ладно. Итак. Вместо двадцати мест — десять. Раз. Кресла именные, видимо, рассчитаны на конкретных брохусов, откалиброваны, так сказать. Два. Все брохусы уровня карателей. Три. А это что такое?

Виша подошла поближе к оставленному креслу, залезла в него с ногами, стараясь заглянуть вглубь, за спинку.

— Насколько я знаю, обычный пост предполагает соединение всех брохусов в единую цепь, для этого эти ваши короны жуткие. А тут, смотри, от каждого звена идет что-то вроде кабеля… и все сходится в… Тойво, это что такое?

— Ты сто раз это устройство видела, Виша.

— Ну да. Только оно было раз в десять меньше. Ты хочешь сказать, что это действительно емкость для живого кристалла?

— Именно так. Как мне объяснил лорд-наблюдатель, самый лучший усилитель — мощный, чистый, надежный — это именно кристалл. Я пока не до конца понимаю, чего он пытается добиться, замкнув нас в цепь, да еще выведя наше менто через такой усилитель. И где он такой кристалл возьмет, ума не приложу.

— А я знаю. — Виша перестала разглядывать сплетения проводов и села. — И ты тоже. В храме Нимы, в Иреме. Я не так давно штудировала один труд по сакральной скульптуре, там храму Нимы немало внимания уделили. Я помню, что на вершине храма была площадка, куда допускались только сами танцовщицы, будто там проводился некий ритуал, во время которого они танцевали перед своей богиней. И там была статуя Нимы, по свидетельствам очень красивая, и в руке у нее был поющий кристалл, величиной с ладонь. Храм Нимы до последнего оставался действующим и при этом закрытым. Так что некая вероятность того, что кристалл все еще в руке богини, есть.

— И именно за ним нас и пытались отправить в Ирем. Смотри-ка, а у наших эльфов уже появились конкуренты…

— Ну хорошо. — Виша снова встала и прошлась вокруг поста. — Допустим, что храм сохранился, и статуя цела, и кристалл на месте. И даже больше — мы добрались до него и привезли сюда, и запустили всю эту установку. Зачем? Тойво, какое у всего этого назначение?

— Спроси чего полегче, Виша. — Брохус пожал плечами и собрался было еще что-то добавить, но вдруг замер, настороженно прислушиваясь к тишине ангара. Через несколько секунд он вскочил и, схватив Вишу за руку, потащил ее к стоящему в углу шкафу.

— Эй, ты чего?

— Тихо! — прошипел брохус. — Сюда идут, крапиву им под простыни! Спрячься здесь, — и он втолкнул ее в недра шкафа, предназначенного, по-видимому, для служебной документации, — я постараюсь выпроводить их. Не бойся, я тебя не оставлю. Все, сиди тихо.

Он оглянулся и закрыл дверь шкафа.

С минуту Виша пыталась устроиться поудобнее в углу, стараясь занять минимум места; и только она прекратила копошиться и замерла, как комочек пыли, за пределами шкафа зазвучали голоса. Виша затаила дыхание и прислушалась. Один голос — негромкий, немного встревоженный — это Тойво, другой — удивленный, но вполне дружелюбный, а вот третий… резкий, холодный и такой знакомый. Голос Вильмы Эредиа. Виша зажмурилась.

Тойво поприветствовал эльфов и попытался объяснить свое присутствие любопытством и желанием немного привыкнуть к новой технике. Судя по тому, что обладатель незнакомого Више голоса не стал хвататься за штатное оружие и звать охрану, объяснения были поняты и приняты, и вскоре и брохус, и эльф начали обсуждение какой-то из деталей установки; как оказалось, Тойво обнаружил немалые познания в технике. Но удивляться Више было некогда, поскольку второй визитер, насколько она могла определить по отчетливому постукиванию каблуков, начал обходить залу, останавливаясь перед собранным оборудованием. Прошло не так много времени (Виша даже не успела испугаться как следует), когда шаги остановились перед злополучным шкафом. Девушка мысленно распрощалась со всем сущим.

— Какое ничтожное содержание для такого обширного вместилища. — В проеме распахнутой дверцы Виша, сквозь зажмуренные ресницы, видела знакомый силуэт. — Зачем такой огромный шкаф? Неужели вы предполагаете, что после этого опыта останется настолько много документации?

— Шкаф стандартный, Вильма. — Лорд-наблюдатель даже не обернулся. — Лучше обратите внимание на усилитель менто-сигнала. Не слишком ли велико гнездо для кристалла?

— Хорошо. — Эльфка захлопнула дверцу шкафа и направилась к говорящим. Виша выдохнула и стала похожа на сдувшийся воздушный шарик. Эльфы пробыли в зале брохусов еще около получаса, после чего ушли, оставив Тойво привыкать к своему именному креслу.

— Ты жива? — брохус открыл дверцу и присел рядом. — Жива… Когда она сунулась сюда, я думал, у меня глаза из орбит вывалятся.

— А я думала, что вообще умру. — Виша приоткрыла глаза. — Они ушли?

— Ушли. Может, и мы пойдем? Хватит с тебя приключений на сегодня.

— Вполне. Помоги мне встать, кажется, я от страха забыла, как ходить.

Тойво помог ничтожному содержанию покинуть обширное вместилище и оба они уселись в кресла, бессильно откинувшись на спинки. На вишином запястье запищал коммуникатор.

— Ну кто еще, в такой час?!.. — но, поглядев на мерцающий экран, девушка осеклась. — Тойво, это профессор Эредиа. Ты ведь не дашь ей меня убить, правда?

И она открыла сообщение.

— Странно. Профессор приказывает нам сейчас же идти в ангар боевых флюгов. И все. Никаких объяснений, кроме указания, как туда пройти. Что будем делать?

— Я так думаю, выбора у нас нет. Идем, куда позвали. Похоже, мы угодили в историю.