— А-а-апчхи!!!
Для молоденькой девушки она чихала чересчур громко и звонко; помнится, мама ее, еще когда была жива, в таких случаях всегда говорила: «Детка, ты хоть чуточку сдерживай себя, а то чих уж очень оглушительный получается, как будто ангел в серебряную трубу пукнул». На что она неизменно отвечала: «Мамуля, если я буду сдерживаться, то действительно пукну… да только не в ангельскую серебряную трубу!» После чего они дружно смеялись.
— А-а-апчхи!!!
Она выполаскивала в воде холодной лесной речки свое белье и неосторожно ткнулась лицом в какое-то водяное растение с невероятно пахучей пыльцой. В носу немедленно засвербело, защекотало… она несколько раз судорожно втянула в себя воздух и…
— А-а-апчхи!!! — и чихнула, что называется, от всей души.
Он торопился. Хотелось поскорее оказаться под благословенной сенью леса, услышать дыхание листьев, почувствовать под пальцами шершавую кожу деревьев, омыть слух птичьими трелями… да и важные новости задерживать не стоило. Хоть он и принадлежал к Вольным Лесным Стражам, не подчиняющимся никому из официальных иерархов, сознание долга было в нем очень сильно. Как, впрочем, и в любом из эльфов. Он быстрым шагом пересек редколесье, отметив про себя непонятный шум, доносившийся со стороны луга, примыкавшего к замковому саду, подошел к берегу Быстрицы — речки, протекавшей как раз по опушке пограничного леса. Она сильно разлилась в этом году, будет, пожалуй, не по колено, как всегда, а и по пояс. На тот берег вели несколько камней, выставивших из воды свои блестящие мокрые спины. Он привычным, легким движением шагнул па первый камень, так же легко перепрыгнул на второй, ступил на третий, как вдруг…
— А-а-апчхи!!! — так чихнуть могла разве что серьезно простуженная драконица.
От неожиданности он вздрогнул, подошва его тонкого сапога предательски заскользила по мокрому камню и…
— Плюх!!! — он полетел в воду… некрасиво, неизящно, совсем уж по-дурацки дрыгнув ногами.
Почти сразу он нащупал дно, встал (воды оказалось действительно по пояс), npотер глаза, откинул с лица мокрые волосы. И тут его острых (во всех отношениях) ушей достиг злорадный, звонкий хохот.
— Ха-ха… Ха-ха-ха-ха-ха!!!
Она смеялась, показывая неизвестно кому на него пальцем и почти что всхлипывая. Невысокая, коротко стриженная, с мальчишески легкой фигуркой, одетая в просторную полотняную рубаху и короткие, до колен, узкие штаны. Внезапно она хлопнула в ладоши, подбоченилась и запела на какой-то глумливый мотив видимо только что сочиненный куплет:
Весьма довольная собой, она снова захохотала, прислонясь в изнеможении к стволу старой ивы. Продолжая смеяться, нахальная особа выкрикнула начало второго куплета:
Тут и пение, и смех оборвались, а зубоскалка с изумлением уставилась на эльфийскую стрелу, пронзившую широкий рукав ее рубахи и пришпилившую ее саму к дереву.
Эльф усмехнулся, опустил лук и неторопливо пошел уже вброд посмотреть поближе на ту, что осмелилась сказать что-то о его ушах. Он промок насквозь, с длинных волос ручейками стекала вода, в сапогах хлюпало… но он ничего этого не замечал, поскольку был слишком зол и заинтересован. А девушка тем временем пыталась вытащить стрелу, бормоча невнятные ругательства и посекундно оглядываясь на приближавшегося неприятеля. Вот уже заскрипел песок под его шагами…
— Яншансинг инсыньятинг, у-у-у… порлог истигболи!!! Куш xелепсиз азис дустлар!!! -. От таких слов, достойных вусмерть пьяного наемника-орка, эльф сначала покраснел, а потом хмыкнул. Уж что-что, а ругаться девчонка умела.
— Так-так, и что же это за королеву сквернословия я подстрелил? И что мне с тобой делать, негодница? Отстегать, что ли, лозой, да и отправить обратно в твой хлев?
— Только попробуй прикоснуться ко мне… порлог истигболи укк фургат! От такого эльф даже поперхнулся, но не отступил. Он подошел вплотную к шипящей как камышовая кошка девчонке, легким мановением одной руки выдернул стрелу и, не глядя, точным движением опустил ее за спину, в колчан.
— М-да, стегать тебя, пожалуй, поздновато… а вот целовать — самое время…
Пытаясь вырваться из тонких стальных обручей эльфийского объятия, девушка слишком сильно дернулась, ударилась локтем о дерево и с присвистом втянула воздух сквозь оскаленные зубы — красивые, белые… вот только клычки у нее выдавались чуть больше, чем это положено обычным людям.
— Ого… — протянул эльф, — орчатская порода вылезла? Интересно, кто он был — дед, прадед?
Она уставилась на него глазищами, обычно изысканно-серыми, как нильгайская замша, теперь же от злости бледно-голубыми, и промолчала. Эльф не стал развивать тему происхождения обидчицы, взял ее тонкими, сильными пальцами за подбородок…
— Не смей, ты…
… наклонился… и уже через мгновение забыл обо всем на свете. Ее губы были похожи на лепестки розовых осенних георгин — такие же прохладные, нежно-упругие. Он целовал их, стремительно забывая о том, что это, по правде говоря, не входило в его первоначальные планы — он собирался всего лишь обидно шлепнуть ее пониже спины; а поцелуй затягивал его, искушал, дразнил… Он закрыл глаза, светло-синие и колючие, как мартовское небо, вздохнул, позволил своим губам стать ласковыми и чуть-чуть ослабил объятия. И тут же об этом сильно пожалел.
Ибо извернувшаяся змейкой девчонка весьма чувствительно пнула его коленкой в запрещенное всеми правилами честного боя место, а когда он со вполне понятным стоном согнулся вдвое, толкнула изо всех сил, повалив на траву, подхватила свое бельишко и была такова.
Уже давно стихли ее легкие, торопливые шаги, растревоженные ее чихом и хохотом речные птахи снова расселись по местам и завели свои нескончаемые разговоры, все дальше и дальше несла свои воды Быстрица… А эльф все лежал на пологом песчаном берегу и плечи его слегка вздрагивали.
Хэлдар, лорд Лотломиэль, Вольный Лесной Страж, лежал на земле весь мокрый и смеялся, смеялся так легко и весело, как будто снова стал беззаботным ребенком.