Не желая привлекать внимание, все проклятия и гадости, на которые была способна, произнесла громко и про себя. Затем позволила себе немного повисеть и осмотреться. Тут, под башенкой, где ранее висела Агюль, было миленько, высоко очень, красиво до ужаса, страшно и невыносимо холодно от завывающего ветра. Попытка вскарабкаться наверх не увенчалась успехом, так же как и вторая, и третья, и четвертая. Я дала себе время передохнуть и запретила плакать. И не с такими гадостями в жизни приходилось сталкиваться.

А Люциус видимо опять тренирует мою выдержку, гад рогатый!

Ничего, это вам не выпускной в школе, когда три девчонки закрыли меня в кабинке мужского туалета. Мужского — потому что в женском была толпа, закрыли — потому что на выпускных экзаменах этим козам не дала списать. Я стойко выдержала тридцать минут молчания, пока в кабинках рядом парни занимались своими исконно мужскими делами. А затем, задрав узкое платье, полезла на белый «Эверест» и через зеленую «Берлинскую стену», чтобы, свесившись со стены вниз уже в соседней кабинке оказаться лицом к лицу с заседающим думовцем.

Думовец покраснел, как мое платье и белье, я же побелела, как мои туфли и сумочка. В то время, как Петр просто сидел и ничем, иным как мыслительным процессом, не занимался, я успела проявить себя со всех сторон. Еще бы — юбка на поясе, лиф платья съехал в процессе акробатических упражнений. От такого моего вида он не только безмолвствовал, но и бездействовал. В общем, молча и недвижимо наслаждался зрелищем, так что пола достигла я сама.

Помнится, тогда диалог у нас состоялся весьма содержательный.

— Привет! — быстро оправляю платье. — Я только что из заточения.

— А я жду ангела хранителя, — отозвался парень из параллельного класса.

— Я тоже ждала, не пришел никто. А ты явно дождался, но не ангела. Что случилось, почему грустим?

Скромняга немного помялся, прежде чем тихо сообщить.

— Лиля от меня ушла…

— Это такая выдра белобрысая в платье синем…?

— Она не… — попытался Петр заступиться за бывшую, но под моим взглядом тут же смолк. — В синем.

— Молодец, что не напился, к девчонкам не полез и с ней не начал отношения выяснять, хвалю. А почему тут сидишь?

— Обещал ее отвезти домой.

— Как?! После всего, она с тебя еще и обещание взяла?

— Ну… да. Я лох, да?

— Нет, не лох. Но очень на него похож. — Открываю кабинку, выхожу. — Пошли отсюда «брат по счастью». Покажем выдре, где ей зимовать. А заодно слонихе, гиппопотамихе и жирафихе.

— В смысле?

— Сейчас увидишь!

В тот памятный вечер я Пете подробно рассказала, а заодно и показала, что шелк от красного вина не отстирывается, супинаторы, даже на дорогих туфельках, не восстанавливаются, если каблуки сломаны, после холодного душа залакированная прическа имеет привычку расползаться.

Плюс ко всему испорченное настроение девиц портит все-все их фото и видео. В то время как мы с ним успели многократно сфотографироваться в обнимку довольные и счастливые назло всем и вся. Хотя, что это я?! Одно шикарное видео нами было все же снято, когда Лиля в порванном мною синем платье пришла на автостоянку, а Петр увозил меня.

Вытянувшееся лицо выдры нужно было видеть!

Итак, воспоминания о днях лихих хороши. Но я-то все еще вишу.

И уже основательно подмерзаю. Оглянулась в сотый раз в поисках выхода из положения. В пяти же метрах от меня костяная лестница с прозрачной шкурой вместо покрытия, и в тех метрах потолок башни со спальнями. Выход только один — вниз, но жизни после выхода он не гарантирует.

Вновь попыталась подтянуться. Не помогло. Вот уж где подумаешь, что не стоило пропускать пары физкультуры в универе и курсы аэробики, предоставленные начальницей. Я звала Рекоцию и девочек. Ноль эмоций, никто спасать не пришел. Сменила тактику, позвала Темнейшего:

— Люциус! Люциус! Черт тебя дери! Если я так нужна, то почему я тут вишу? Люц!? — хоть бы что-то рядом громыхнуло. Занят он, что ли?! — Блин! Нардо бы сейчас сюда с горячими руками, вмиг бы объявился со своими запретами! Злой и рогатый.

— Нардо! Бес! Льелик?! Служащие Рекоции?! — ветер воет, я стенаю. Убраться бы отсюда!

— Питомец Рекоции! Эй, Пего — паучишка… — к паукам отношусь с уважением, они куда быстрее убегали от меня, чем я от них. Так что не научилась их пугаться. Но, видимо и этот житель подземных чертогов к мольбам моим был глух.

Я дала себе еще минут десять, прежде чем окончательно возненавидеть всех и вся. Висеть было уже невмоготу: руки болят, ребра от пояска сдавило. Земля далеко, ветер негостеприимен, я бы с радостью еще орала пару часов, но голос сел и охрип. Я бы с радостью повисела еще пару часов, обнадеживая себя скорым спасением, но поясок предательски скрипнул и начал рваться.

— Вашу мать!

— Чеееееерт!