Я провела пальцем по запотевшему стеклу кухни, и сама собой вышла буква «М». Я смутилась и быстро стёрла её ладонью. На моём быстро собранном чемодане Славик клятвенно пообещал заботиться о коте и канарейке. И бугенвиллию поливать.

— Будь умницей, систер, — чмокнул меня брат в макушку и пошёл открывать на звонок.

Это был Михаил.

— Мой брат, Святослав. Михаил, мой руководитель, — представила я их друг другу, совершенно растерянная.

Когда Михаил сказал, что заедет за мной по дороге в аэропорт, я никак не ожидала, что он станет подниматься за моим чемоданом.

Крепкое рукопожатие, изучающие взгляды. Еле уловимое одобрение с одной стороны, улыбка Будды с другой.

— Я отнесу чемодан, — сказал Славик.

— Не стоит. Я сам. — Михаил уверенно забрал у брата мой багаж, критически взглянул на меня: — Это всё?

— Да, — кивнула я, не понимая, означает ли его прищур, что я беру с собой предосудительно мало или чересчур много. Поправила шарф на шее, волосы и схватилась за сумочку обеими руками, глядя, как мой биг-босс легко поднимает чемодан и пропускает меня на площадку. Отчего он вдруг оказался знакомым с этикетом, если раньше из него и «спасибо» было не вытянуть? Его подменили?

— Берегите её, — с улыбкой сказал Славик. — Вика такая, что может запросто потеряться где-нибудь на Монмартре, засмотревшись на художников. Или найти портал в другой мир.

— Не волнуйтесь. Я не позволю ей, — ответил Михаил и прозвучало это будто: «пусть только попробует, закатаю Нарнию в асфальт».

Скоро водитель уже вёз нас на служебной машине в аэропорт. Знакомая с детства улица Нансена, окаймляющая пожелтевшими акациями с двух сторон железнодорожное полотно, выглядела в темноте раннего утра, как элемент видеоклипа. Мелькала в окне штрихами и бликами фонарей. Мы мчались по пустой дороге, поезд ехал вдогонку. Обгонял нас, притормаживал и снова отставал. А я смотрела на вагоны зачарованно, словно меня увозили не в Париж, а в параллельный мир. Действительно, всё было странным. Казалось, я споткнулась и упала из выдумки в реальность вчера, и тут же вжик, крутанулся калейдоскоп, стёклышки сложились в магический рисунок полуголых абрикос и акаций, а я выпала в подпространство. Или где там сны случаются?

Михаил застал меня врасплох — словами, неожиданным решением, блестящими глазами и поездкой на пять дней раньше. Впервые слышу, чтобы французы так резко меняли планы! Они даже на йогу и танцы за год записываются. Я точно знаю. Да что там! Поход к врачу или к парикмахеру запланирован и расписан заранее — не то, что у нас: сбрендило и идёшь в матсиендрасану закручиваться на постороннем йога-коврике или стрижку обновлять под настроение. Ошарашил меня Михаил даже безапелляционным отбором чемодана у Славика, распахнутой передо мной дверцей авто и уверенным видом, словно так он всегда и делал. Если бы!

Ночь я почти не спала: всё думалось, потом поражённая и обезоруженная поведением босса, я как в тумане прошла регистрацию. Рейс мы ожидали каждый носом в своём планшете на втором этаже аэропорта. Правда не как большинство, а в уютном кафе с диванчиками и кофе. И только когда мы оказались в бизнес-классе аэробуса, предплечье к предплечью, и Михаил случайно коснулся моей руки, протягивая ремень безопасности, упавший под его кресло, я проснулась. Потому что меня бросило в жар. Ничего особенно в руке Михаила не было — мужская, горячая, с ровными, умными пальцами, ничуть не изнеженными. Вены немного выступают на кисти, сообщая, что он не только телефон поднимает. Красиво.

Собственная реакция меня удивила, но электричество не спрашивает… Оно просто случается. Что-то в голове перещёлкивает, и в животе вдруг сворачивается жаркая волна. И вдруг всё становится интересным: движение пальцев, плечо в пиджаке, бедро, обтянутое тонкой шерстью дорогих брюк. Я аж губу закусила. Да что со мной?!

— Боитесь летать? — спросил Михаил, заметив моё смущение.

— Нет, — улыбнулась я, пытаясь сбросить морок. — Всё равно мы все умрём.

— Хм… а я думал, вы оптимистка.

— Я оптимистка. И раньше я боялась летать, но однажды подумала, что это глупо. Умрут все однажды. На улице на меня может запросто камень упасть, у маршрутки — отказать тормоза, самолёт — взорваться. И по сути, ничего, кроме этого момента у нас нет. Так есть ли смысл портить его страхом?

— И?…

— И я перестала бояться летать.

— Оригинально. Хотя странно было бы от вас ожидать чего-нибудь стандартного, — усмехнулся он. — Так и думал, что вы не накачиваетесь коньяком до беспамятства, чтобы пережить полёт.

Интересно, он обо мне думал… Сердце радостно подпрыгнуло. Но Михаил отвлёкся на стюардессу, показывающую в проходе, где находятся спасательные маски и прочее. А я воспользовалась моментом, чтобы украдкой рассмотреть его. В полупрофиль. Затылок, тщательно остриженный, щека с лёгкой небритостью. Как он умудряется поддерживать её постоянно одинаковой? По идее, за две недели я должна была его увидеть уже или с бородой, или наоборот, выбритым.

Ухо такое правильное. Пропорциональное. Впрочем, как всё у него. Природа не пожалела на него гармонии. Жаль, что лишь внешней. Хотя… я уже ничего не знаю о нём. И отчего-то всё вызывает любопытство: почему он не женат? Каким спортом занимается? Ведь ясно, что такой разворот плеч, мощная шея и спартанская подтянутость бесплатно не выдаются… Хотелось спросить, но я закусывала язык, напоминая себе: он твой директор, начальник, босс, мы едем на переговоры. Очень-очень серьёзные переговоры. И всё!

Но я чувствовала его предплечье своим, и что-то внутри сжималось. Всё?! Точно?! А как же красные туфли?.. И Париж…

* * *

Самолёт взлетел натужно. Тряхнуло ощутимо. В кресло вдавило, заложило уши. Пустяки! Сглотнул, и всё прошло. Усмехнулся: да, все мы однажды умрём, как она сказала. Но не сейчас. Потому что сейчас она была рядом. И это было правильно. Я так решил.

За выкрутасы стоило устроить Виктории небо с овчинку… Но, чёрт, разве принято злиться на ветер?

Нет, конечно, взбесит, когда в строгий порядок вдруг наносит порывом конфетти кучу фантиков и обрывков модных журналов; а ещё запахов ярмарки, булочек, котлет… Выбивает из ритма, когда в рабочий процесс врывается солнечный ветер, отвлекает песнями, обрывками разговоров; улыбками и дерзким светом. Ветер… Крыша ходит ходуном, шифер поднимается, планы к чёрту, как в Ростове в этом сентябре, когда столкнулись два циклона. Как тут не злиться? Но вдруг я почувствовал себя живым. И понял: мне это нужно. Чёрт побери, вот такая нужна! А не как Ева, новая жена отца. Молодая, скучная моль. Не в смысле внешности, а по характеру.

С Викторией, конечно, предстоит поработать. Не страшно. Как перевоспитать бунтарку? Да так же, как отец меня в своё время, — нахлобучить виной и ответственностью, вырвать из привычной жизни и поставить в условия, где всё переходит под мой контроль. Подальше от дурных соблазнов. Не в спортивный интернат, конечно. Был вариант получше. Я прочитал её страницу в соцсети вдоль и поперёк, выяснил: Виктория мечтает о Франции. Иначе к чему столько круассанов, балкончиков с видом на Эйфелеву башню, сыров с винами, Прованс в лаванде?

Нет, я не сошёл с ума. Для дела это тоже будет полезно. Как говорится в восточной мудрости, «когда дипломатия исчерпана, остаётся женщина». Или наоборот. От перемены мест слагаемых сумма не меняется.

Я снова почувствовал рукой её тепло, скосил глаза на светлую прядь. Притихла, как озябшая птичка. Ещё вчера, как нахлобучил, так и присмирела. Удивительно даже…

Я не чувствовал за собой вины, что наврал про сокращения — на предприятии всё далеко не плохо. И про приглашение французов тоже. Подумаешь, днём раньше или пятью. Правильно приготовленная ложь — основа дипломатии. А я, цитируя Отто Фон Бисмарка, «был рождён, чтобы стать дипломатом», потому что мы оба появились на свет первого апреля.

— Вам сок, минеральную воду, чай, кофе? — подвезла тележку стюардесса.

Я раскрыл перед Викой столик. Она оторопело взглянула на меня и сказала:

— Спасибо… Кофе, пожалуйста.

Я взял воду. Во рту постоянно сохло. За толстым стеклом иллюминатора начало светать.

— Красиво… — себе под нос шепнула Вика, глядя на облака. — Словно взбитые сливки с клубничным сиропом.

Боже, мне бы и в голову такое не пришло! Интересно, как у неё в мозгах всё устроено? Как у Чарли на «Шоколадной фабрике»?

— А вы уже бывали в Париже? — спросила Вика.

— Несколько раз. Но предпочитаю Альпы.

— Почему? — Розовое солнце коснулось её щеки, и та стала какой-то волшебной. Это её особенность — свет снаружи, а кажется, будто изнутри. Аж дотронуться захотелось.

— Люблю горные лыжи.

— Здорово! — сказала Вика. — А я не умею кататься.

— Это легко.

Она вздохнула. Научу. Представилось, как кладу руку на её ручку, сжимающую лыжную палку, показываю, как держать равновесие. Придвигаюсь близко-близко. Так, что носом касаюсь светлой макушки. Хоть сейчас в неё бы нырнул. Так пахнет!

— Вы часто ездите в горы?

Я усмехнулся: наивная, а работать кто будет?

— Зимой вырываюсь. Не в Альпы, так в Розу Хутор.

— Там красиво, — решилась улыбнуться она, но тут же снова отвернулась к окну.

А в ней что-то изменилось. Столько вызова было в её глазах, что куда делось? Или это ненадолго?! Интересно…

— У нас уже сегодня состоится встреча с партнёрами? — спросила Вика, пытаясь выглядеть деловой.

— Нет, сегодня акклиматизация, — ответил я.

— Вы позволите мне немного побродить по Парижу? Очень очень хочется хотя бы Эйфелеву башню увидеть живьём…

— Ваш брат просил вас далеко не отпускать, — напомнил я. — Я дал слово.

— А вы уже видели Эйфелеву башню? — в её глазах блеснула надежда, что я такой лох, который не посетил самую посещаемую достопримечательность мира.

— Груда бесполезного и очень доходного железа. От Ростовской телебашни отличается только пафосом и чистой прибылью под тридцать миллионов долларов в год, — сказал я небрежно. — Но я вас отвезу посмотреть.

— Правда?! — её глаза вспыхнули радостью. — Спасибо!

Ага, я уже не бессердечный самодур? А ещё песни пела: «Ничего не хочу, ничего не надо…» Знаем мы женское «не хочу». На мысленном табло, как над баскетбольным полем, загорелся счёт: «1:0». В мою пользу, конечно.

Она помолчала и вдруг спросила:

— А вы всё измеряете в годовой прибыли? — в её голосе снова прорезался вызов.

Мда, ненадолго хватило.

— Нет. Но всё должно быть рациональным, — ответил я.

Она чуть мотнула головой в иллюминатор:

— Даже облака?

— Да, — со всей серьёзностью сказал я. — Особенно если это облако тэгов или облако для хранения данных.

Она моргнула и вдруг рассмеялась. Нежно так, негромко, но звонко. Толстопузый депутат вздрогнул и проснулся в кресле через проход. А у меня мурашки по спине пробежали. Чертовски приятно, когда над твоими шутками смеются!

Красивая… Любопытно, как она отреагирует на то, что мы будем жить не в гостинице, а в квартире отца в пентхаузе с балконом, выходящим на площадь Трокадеро, с видом на Эйфелеву башню. Оценит? Должна! Ведь всё, как на её картинках, даже лучше.