Париж! Как много в этом звуке… И в воздухе, и в улицах, и в голубом небе с разлетающимися кудрявыми облаками… Много всего, но больше всего — радости! Да-да, в моём сердце снова проснулась радость: я в Париже! Я так давно мечтала, читала, представляла, и вот он — передо мной! С одинаково подстриженными деревьями, с сочно-зелёной травкой на газонах, с церквями и аббатствами, с ровными стрелами-проспектами, застроенными красивыми старинными зданиями с закруглёнными крышами. Серые, с арочными окнами, они были аккуратно надеты на макушки домов, словно любимые беретки французов. С причудливыми фонтанами, дворцами, скульптурами, изображающими по большей части обнажённых женщин. Французы! Этим всё сказано!

Мы ехали на арендованном чёрном Рено с водителем. Я прильнула к окну и забыла обо всём: о деловом этикете, об удаве, о конфликте между нами. Нет, конечно, я не подпрыгивала и не повизгивала радостно, как щенок, хотя очень хотелось… Мне даже сын Ниночки говорит: «Ты — неправильная тётя, тёти не прыгают», но я была абсолютно не против быть неправильной. Особенно, когда радости через край! Сейчас она била в темечко, потому что я держала её в груди, позволяя вырываться наружу лишь расползающейся то и дело улыбкой и восторженными ахами. О, как я соскучилась по радости: глупой, детской, немного экзальтированной, моей! Жить в радости каждый день — вот оно, счастье!

И я была благодарна городу на Сене, что разбудил её во мне. О, Париж, я так долго ждала с тобой встречи! Наверное, я была бы счастлива, даже если бы столица моды оказалась селом с одной колокольней посередине, но это был тот случай, когда ожидания и реальность совпали. Голова слегка кружилась, глаза жадно фотографировали и откладывали в память детали и детальки — ведь их было столько, в мешке не унести: ворота Сен-Дени, похожие на триумфальную арку; патина на тёмных статуях; живописный клошар, словно вышедший из песни Жоржа Брассенса про старика-овернца; кафешечки с красными маркизами и круглыми столиками на улице. Это в ноябре-то! Уютно, красиво, очень французисто!

— Вам нравится Париж, Виктория? — спросил удав, вырывая меня из водоворота впечатлений своим безэмоциональным тоном.

— Да! О да! — воскликнула я и, не удержавшись, ткнула пальцем в чудесный белый купол на холме: — О, Боже, смотрите, это же Базилика Сакре-Кёр! Не верю, что вижу её своими глазами!

Я обернулась на удава и поразилась: он улыбался! Не растягивал сухо губы, как обычно перед партнёрами, не ухмылялся ехидно, не хмыкал саркастически… Он улыбался с таким видом, с каким обычно отец семейства приносит дочке долгожданный велосипед. Или собаку, которую долго не разрешал завести. Немножко снисходительно, сверху-вниз, но тоже счастливо. Ого! Неожиданно… Кажется, «О, Боже» он принял на свой счёт.

— Такой красивый город, — чуть тише плескаясь радостью, сказала я.

— Петербург лучше.

– À chacun ses goûts, как говорят французы, — улыбнулась я и перевела: — Каждому свой вкус. К тому же сравнить я не могу, в Питере я не была.

— Досадное упущение, — заявил Михаил.

И я снова отвернулась к окну — жалко было пропустить хоть что-то! Но Михаил оказался ревнив, как Бог в иудейских притчах, и снова заговорил, привлекая моё внимание:

— Красота Парижа слишком преувеличена. Писатели, режиссёры, газетчики, кто только не приложил руку. Я считаю столицей мира Петербург, и всегда буду считать. Вот где величие. Вот где архитектура и мощь. Историзм, культура, никакой легковесности. Не то, что тут. И метро, кстати, неудобное. Ни в какое сравнение с питерским не идёт.

Вот жеж бука! Я улыбнулась удаву снисходительно:

— Никоим образом не хочу уменьшить красоту и значимость Санкт-Петербурга, но, кажется, вы не видели Парижа.

— Я не впервые тут, — буркнул он. — И это я уже говорил.

— Можно быть и не видеть, — вежливо интерпретировала я простонародно-точное «смотрел в книгу, видел фигу».

— И чего же я не вижу, по-вашему? — подался ко мне Михаил, снова изумляя меня желанием диалога.

Это меня ещё раззадорило, и я заговорила:

— Чувственности. Она тут во всём. Посмотрите на вон то здание, статуи в нишах, лёгкий, воздушный орнамент. А если проехать в ту сторону по бульвару Шапель, мы увидим знаменитый Мулен Руж. Красную, маленькую, но революционно-вызывающую мельницу, волей чьей-то мысли превращённую в кабаре.

— Вы же не были в Париже, — удивился Михаил.

— Зато сколько я про него читала! У нас даже в университете был целый ряд занятий, где мы изучали Париж. Я карту центра могу вам начертить с закрытыми глазами.

— Но зачем это вам?

— Ну как же! Интересно!

— Нет, ну допустим, тут действительно довольно красивая архитектура, но ведь вы могли так и не приехать в Париж, — не собирался успокаиваться удав. — В чём рациональность изучения карты города, в котором вы неизвестно когда окажетесь?

«Вот дундук», — подумала я, а вслух сказала:

— Дело не в рациональности, а в романтике. Здесь даже воздух другой.

Михаил опустил стекло и вдохнул.

— Нет, такой же.

Я рассмеялась: железяка! А он добавил, вдохнув ещё раз:

— Воздух как воздух: азот и кислород, смеси углекислого газа, воды, аргона и водорода.

Вот как объяснить железному лбу, что воздух другой из-за романтики, из-за поэзии камня, истории, из-за песен, столь щедро воспевающих Париж? Наверное, ему просто не дано? А, может, — прокралась в мою голову крамольная мысль, — может, для того нас и столкнула судьба, отправила не куда-то, а во Францию, где всё дышит романтикой и чувственностью, чтобы окаменевший «Кай» почувствовал, где у него сердце?

От этой мысли по моему телу разлилось странное, сладостное волнение, как предвкушение чего-то большего, но я подумала тут же, что слишком много на себя беру. Биг-босс не ждёт от меня прогулок, лекций, l'éducation sentimentale, как у Флобера. Ему нужен практичный профессионал-переводчик, умеющий при этом сделать глазки французам, отчего даже немного фу. И я снова отвернулась. Тем более, что авто притормозило в пробке у вокзала Les Halles, и можно было рассмотреть замок, очень похожий на Нотр-Дам центральной частью фасада.

А потом я увидела мост через остров Ситэ, оплетённый разноцветным ковром дикого винограда, разделяющим на два рукава Сену и вдалеке сам Собор Парижской Богоматери, величественный и спокойный, и угрожающую тюрьму-крепость Консьержери с синими башнями. Однако сколько раз я не скашивала осторожно взгляд на удава, он смотрел на меня. Словно изучал. Словно в планшете в его руках было установлено приложение, которым он замерял мой уровень эмоций, как в своё время Блэз Паскаль — давление в башне Сен-Жак. Волей-неволей почувствуешь себя главной достопримечательностью Парижа… Сердце ёкнуло, мышцы бёдер сжались сами собой.

Мы проехали вдоль набережной, и мне бросился в глаза силуэт Эйфелевой башни. От переизбытка эмоций у меня аж губы стали горячими. Но едва мы миновали грандиозную площадь Трокадеро, водитель припарковал автомобиль возле одного из старинных домов, выходящих торцом к парку.

— Приехали, — сказал Михаил.

— Самый центр! — ахнула я.

— Как иначе? — пожал он плечами.

Я вышла из машины, ища глазами вывеску отеля. Ещё в Ростове Михаил на мой вопрос, какую гостиницу он предпочитает, ответил, что этот вопрос уже решён и бронировать ничего не надо. «Наверное, французы позаботились, как приглашающая сторона», — решила я.

«Улица Грёз», — гласила табличка на углу, рядом высилось ажурное угловое здание, похожее на крошечный замок с магазинчиком внизу, а напротив жилой дом из песчанника с изысканной ковкой ворот, большими окнами и игривыми балкончиками.

— Нам сюда, — указал удав.

Водитель достал чемоданы. И скоро лифт вёз нас на верхний этаж. Что ж, видимо, тут гостиницы, как в России хостелы, занимают лишь один этаж? Но мы вошли не в хостел, а в светлые просторные апартаменты. Жилые, роскошные и вылизанные.

— Располагайтесь, Виктория, — сказал Михаил. — Выбирайте спальню на свой вкус. Здесь их три.

— А где гостиница?.. — опешив, спросила я.

Он посмотрел на меня с видом хозяина вселенной.

— Зачем гостиница, если у моего отца есть собственная квартира? Тратить деньги на ветер — не рационально.

У меня аж в горле запершило.

— А тут ещё кто-нибудь живёт? — пробормотала я, растерянная.

— Нет, будем только мы с вами. Горничная приходит убираться по пятницам.

Кхм… Хм… Ох… То есть предполагается, что я буду жить с удавом вдвоём? Один на один? Неделя в одной квартире с ним?! А… Как… Нет, но… Выходить утром в халате? А что тут с ванной и туалетом — тоже одна на двоих?…

Пальцы заледенели, в голову ударила горячая волна, особенно когда я увидела его взгляд. Ой, а тут спальни на ключ закрываются?!

* * *

Пауза нарастала, неловкость тоже. Я готова была возразить, что приличная девушка не станет…

Словно не замечая бури эмоций на моём лице, Михаил прошёл деловым шагом по коридору и открыл дверь.

— Тут вам понравится. Ничего лишнего, но хороший вид на Эйфелеву башню. Вы, кажется, хотели её увидеть.

Вошёл водитель с чемоданами. Михаил указал ему на пространство за белым дверным полотном и тут же ответил кому-то по телефону.

— Я слушаю. Да! Отчёт по этому проекту мне нужен был ещё вчера! Чего возитесь, чёрт вас дери?! — и он ушёл куда-то в противоположную часть коридора, забрав у шофёра свой чемодан.

Я подалась за ним, пытаясь сказать, что я не согласна. Водитель козырнул и сразу вышел. Я открыла рот, закрыла. Ну и ситуация! Не замечая меня, Михаил закрыл перед моим носом дверь и продолжил кого-то отчитывать. Я моргнула раз-другой, чувствуя себя невероятно глупо и растерянно. Подошла к его двери, потом к входной. Дёрнула. Не открывается, захлопнулась. Ой…

Обвела глазами вокруг себя — интерьер напоминал голливудский фильм. В таких квартирах обычно живут успешные адвокаты, банкиры, брокеры и прочие. И я?!

Привычное рычание удава из дальней комнаты вдруг немного успокоило. Казалось, будто мы в офисе, и нет за окном Парижа. Знакомый паровой каток в действии — значит, речь идёт только о работе… Кого, интересно, раскатывает? А, впрочем, какая разница?

Стоять под дверью и подслушивать было как-то некрасиво, я поёжилась и осторожно, почти крадучись пошла по коридору. Ладони были потными. Странное начало командировки… Вдруг вспомнилось, как рассказывала Даха, у них «Трансклуб», агентство по билетам и организации поездок, забронировало номер с кроватью кингсайз для главного бухгалтера и рядового айтишника. И других номеров в отеле, где проходила конференция, не оказалось. Кому-то пришлось спать на диванчике перед телевизором. Думаю, что не Элле Борисовне.

Потом подумалось, что с точки зрения рациональности проживание сотрудников в имеющейся квартире на самом деле выгодно, а удав чертовски рационален. К тому же, учитывая проблемы с бюджетом в компании, директор должен был экономить. Наверняка. Всё объясняется просто. А я… правда глупая. Это командировка и ничего больше, и мне придётся завтра улыбаться французам, чтобы не начались сокращения в «Инженерных системах». Снова неприятно уколола вина — наверное, у Михаила после моего выступления и с тем инвестором, Бургасовым, тоже проблемы возникли… Эх! Я вздохнула громко и переключилась на то, что было сейчас. Не люблю чувствовать вину. И вообще откуда у меня дурацкие мысли в голове?! Не стоит читать любовных романов на ночь, а то записывается всякая ерунда на подкорку и потом проигрывается, как в плеере, заедая: тыц-тыц, властный-герой-невинная-дева. Тьфу!

* * *

Мне надоело стоять, как сиротка Марыся, посреди широкого коридора с круглыми зеркалами в массивных золочёных рамах. И я пошла разведывать обстановку.

Признаюсь честно, никто не воспитал во мне уважения к статусам и кошелькам, для меня все одинаково люди-человеки. Доводилось переводить и министру, и губернатору, и владельцам крупных сетей с миллионами на карманные расходы, и председателю совета директоров моей экс-корпорации из Швейцарии… Ничего, кстати, дядечка, если не принимать во внимание неприличную фамилию и некрасивые залысины. Я переводила ему презентации, а потом рассказывала страшные байки про Ростов-папу. Чтоб лишний раз из гостиницы не высовывался — «поля» проверять. Шеф был доволен, швейцарец благодарен, я на премию купила флакон французских духов.

Итак, чего же я испугалась? Лао-Цзы говорит: «У хорошего путешественника нет точных планов и намерения попасть куда-то». Поверю ему, как поверила знакомая йогиня моего брата — она путешествует автостопом через всю страну, точнее страны, и ночевала уже как в палатке у дороги, так и во дворце индийского принца. И пока без эксцессов. В крайнем случае тут на каждом пузатом комоде, столе и тумбочке имелось по солидной серебряной вазе — такой огреешь, мало даже удаву не покажется.

Всё, не боюсь! — сказала себе я. — Сегодня жизнь даёт мне шанс посмотреть на то, как живут олигархи. А живут-то хорошо! С белыми диванами и шкафчиками, картинами на стенах, наверное, настоящими; с латунными антикварными лампами, молочно-жёлтым ковром с толстым ворсом у кресел и с широкими окнами, полуприкрытыми прозрачными, собранными в складки шифоновыми занавесями цвета слоновой кости. Всё было выдержано в стиле, ни лишнего тона, ни оттенка. Пахло чистотой и натёртым паркетом.

Я использую потом впечатления в книжечке. Уже приблизительный сюжет в голове вырисовывается, и герой, чем-то похожий на Михаила, правда, повменяемее и поромантичнее. О железных лбах что напишешь? Бу-бу-бу и бу-бу-бу, воздух как воздух, железо как железо… Нет, решительно я брежу, когда подозреваю удава в чём-то! Железяка доволен, железяка бубнит, железяка зол — количество программ ограничено.

С лёгким сердцем я распахнула дверь в предложенную спальню. Ах, как же тут было здорово! Прямо из спальни с широкой, идеально застеленной кроватью с массой атласных подушечек, дверь вела на балкончик. А там — над голубыми и серыми крышами, совсем близко — устремляла свой шпиль в небо Эйфелева башня. Ура! Я оперлась о перила и вдохнула воздух романтики, настолько жадно — аж голова закружилась.

— Вы довольны? — послышалось рядом.

Я вздрогнула от неожиданности. Михаил стоял рядом. Ведь только же распекал кого-то! И вот, пожалуйста, уже щурится, прикрывается рукой от солнца, как настоящий.

— Да, — сказала я, отвлекаясь от созерцания. — Но только давайте сразу обсудим детали проживания, раз уж это не гостиница…

— Какие детали? — удивился он.

— Бытовые. Я как человек, периодически живущий в большой семье знаю, что лучше обсудить, чем потом заставлять ближнего орать на тебя благим матом из-за случайно взятой личной кружки.

— Хм, ладно. А у вас большая семья? Я думал, только брат…

— О, нет! Большая и странная. Поверьте, вы слишком нормальны, чтобы об этом знать, — рассмеялась я.

Его бровь изумлённо изогнулась. Всё-таки он чертовски красив! Даже жаль… Но сейчас не о том.

— Я благодарна вашему гостеприимству и знаю, что со своим уставом в чужой монастырь не лезут, — продолжила я, пока он не очнулся, — но мы с вами приехали в командировку, и потому всё немножко иначе. Учитывая экономную экономику нашей компании, я даже могу не стеснять вас и пожить в течение командировки у подруги. Уверена, она будет рада моему визиту.

Сказанное удаву не понравилось.

— Вы не стесняете, — довольно резко ответил он. — Считайте, что это гостиница. Не более того.

— Тогда, пожалуйста, не заходите без стука в мою комнату.

— Хорошо. Что ещё?

— Командировочные не так уж велики, а цены в Париже, напротив, не держат себя в руках. Можно ли тут готовить?

— Да, в квартире есть кухня и всё необходимое. Холодильник, кажется, включён, — став ещё темнее лицом, пробурчал Михаил. Затем добавил: — Неужели вы думаете, что я не оплачу за вас счёт в ресторане?

— Вы не обязаны.

— Как мужчина, обязан.

— Но как директор, нет.

— Это я сам решу.

Вид у него был такой, словно я его смертельно оскорбила.

— Ну… хорошо, — уступила я. — Ещё мне бы хотелось более точно знать адженду нашего с вами пребывания в Париже. Когда у нас встреча? Где? Как мне нужно выглядеть, ведь в зависимости от того, будет это ресторан или офис, одежду мне придётся подготовить разную. А для этого, видите ли, женщинам требуется время.

— Сегодня встреч нет, — отрезал он. — Завтра… я жду информации от господина Одюльмера. Поставлю вас в известность.

— Спасибо! — улыбнулась я. — Вы говорили, что отвезёте меня к башне, но если устали после перелёта, я вполне могу сама прогуляться.

— Нет! — рявкнул Михаил так, что я моргнула. И тут же спохватился, добавил мягче: — Я обещал. Я всегда держу слово. Если вы готовы гулять, то даю вам на то, чтобы устроиться и переодеться, полчаса.

Мда, не разгуляться…

* * *

Ровно через полчаса я вышла в коридор в брючках, курточке и блузке — ведь на улице была теплынь, не в пример нашему ноябрю. Шифоновый шарфик на шее, красные туфли на невысоком каблучке — давно пора купить другие, чтобы так не зыркал… Михаил уже ждал в коридоре, суровый, как спартанец. В джинсах, кроссовках и рубашке он выглядел совсем не биг-боссом, а обычным парнем, которого я бы обязательно выделила в толпе.

— Идёмте? — спросил он, откладывая планшет.

— Да.

— Я решил, вам будет интересно пройтись пешком, поэтому отпустил водителя.

— Спасибо вам за это, — улыбнулась я.

И мы пошли, почему-то не на лифте. Скованность мешала мне уже на втором пролёте лестницы с коваными перилами и мраморными, с закруглёнными краями ступенями. К третьему пролёту я задумалась, не включить ли режим «мы просто люди»? Нам целую неделю тут бок о бок жить, я замучаюсь в таком напряжении оставаться днём и ночью, но уместно ли директору навязывать свои мысли? К четвёртому пролёту совместного спуска с тёмной тучей в джинсах, я наполнилась решимостью: всё, надо же получать удовольствие от этого приключения, иначе вообще зачем оно?!

— Вы говорите, что Париж обычный город? И не очень вам нравится? — начала я беседу издалека.

— Скорее, я равнодушен и не верю массированной атаке маркетинга, которая пытается вбить в наши головы, что Париж — это нечто особенное. Город как город.

— Да, и воздух как воздух, — весело добавила я. — А вы книги читаете?

— Естественно.

— Есть какая-нибудь любимая о Париже, о Франции? Набоков, к примеру, или Гюго, Анри Труайя, или «Праздник, который всегда с тобой» Хэмингуэя? А, может, даже «Парфюмер» Зюскинда?

— Нет, это не моя ложка мёда. Если уж вы настаиваете, чтобы я вспомнил что-то с Парижем… Положительное, — он потёр подбородок. — То это, наверное, очень банальное. «Д'Артаньян и три мушкетёра». В двенадцать лет зачитывался. Да и потом…

— О, как здорово! Обожаю! — воскликнула я. — Для меня Дюма — это как раз первая любовь к Франции! И фильм!

— Советский лучше всего, — буркнул удав.

— Да, я его и имею в виду. Пересматривала раз двадцать, наверное… А песни какие в нём замечательные!

— Правда? Вам нравятся? — Михаил задержался на ступеньке, вглядываясь в меня.

— Ага. Очень нравятся! «Бургундия, Нормандия, Шампань или Прованс, и в ваших жилах тоже есть огонь…» — пропела я залихватским басом строку из фильма. Старинный подъезд разнёс мой голос эхом. Ой, громко вышло!

Кажется, для удава это было совсем неожиданно, словно мешком по голове, так он вытаращился. Но не сказал ничего про приличия, а внезапно удивившись, начал таять, словно чужак вдалеке от родины, который выяснил, что вы с ним жили на соседних улицах тысячу лет назад и покупали хлеб в одном и том же магазине на углу. И вкус у хлеба был не такой, как сейчас, а гораздо-гораздо лучше…

Я виновато улыбнулась и спросила потише:

— А давайте устроим экскурсию по д'артаньяновским местам? Ведь нам всё равно, где гулять.

— Наверняка всё давно снесли.

— Нет-нет, тем Париж и хорош! Представьте, улица Вожирар до сих пор на месте! Со времён Римской империи! Революции были, короли и правители менялись: Наполеон, король-солнце Людовик Четырнадцатый, генерал де Голль, Мария-Антуанетта, и никто из них не переименовал эту длинную-длинную, старую и страшно приключенческую улицу.

— Неужели? — обрадовался удав, и на мгновение в его лице проявился мальчишка, которому бы палку вместо шпаги и фехтовать ею за гаражами — самое большое счастье.

Этот мальчишка был в тысячу раз красивее, чем строгий, холодный биоробот с идеальными чертами лица и фигурой. Ох, как мне захотелось, чтобы мальчишка остался, и поэтому меня понесло — туда, в историю, к бегемотоподобному дядюшке Дюма и его героям. Надо и мне в романах писать только настоящие города и улицы, кто знает, вдруг потом, через триста лет будут искать улицу Нансена или Большую Садовую?

Я так увлеклась идеей увлечь романтизмом Парижа моего директора, что даже мадам La Tour Eiffel не повезло, мы прошли мимо, лишь слегка задрав головы из уважения. Слово за слово, цитата за цитатой, и оказалось, что Михаил знает советского «Д'Артаньяна» практически наизусть. В лицах. И в них он ожил. Даже по аналогии вспомнился актёр Андрей Данилко, весьма стеснительный и сдержанный, но лишь до того момента, пока не преобразится в Верку-Сердючку. Конечно, Михаил не плясал в спущенных колготках и с накладной грудью, но внезапно смеялся, шутил и был… живым, говоря не о насосах и поставках, а подражая героям фильма.

— «Жизнь пуста, если в ней нет подвигов и приключений!» — говорила я, как юный гасконец.

И Михаил отвечал с видом умудрённого горьким опытом Атоса:

— «Вы правы, мой друг… Но жизнь бессмысленна, даже если в ней есть приключения».

— А помните: Лилон-лила-лилон-лилали-лер? — напевала я голосом Миледи.

— Да-да, — хмыкал неисправимо и неожиданно, с какой-то готовностью быстро изменившийся биг-босс, а затем цитировал речитативом, явно не умея петь: — «Кардинал ел бульон. С госпожой Д'Эгильон. Он поел на экю. Погулял на мильон». Обдираловка вышла.

Боже, он мне таким нравился! И совершенно незаметно вместе с Атосом, Портосом, Арамисом, де Тревилем и Констанцией, мы добрались до узенькой улочки Сервандони возле Люксембургского сада. Стоя на брусчатке проезжей части без единого автомобиля, я размахивала руками, забыв, что рядом босс, точнее удав, и чувствовала себя заправским гидом.

— Эту улицу переименовали всего двести лет назад, а до этого она называлась той самой улицей Могильщиков. Представьте, четыреста лет назад в каком-то из этих зданий, — я показала на старинные постройки с вытянутыми ставнями, — поселился восемнадцатилетний гасконец, чтобы покорить Париж.

— Понаехали всякие, — засмеялся Михаил. — Вот бы отгадать, в том или в этом?

— Давайте таблички читать.

— Я по-французски не умею.

— Я вам расскажу, — словно секрет, прошептала я.

А дальше мы зашли в монастырь Дешо, где дрались мушкетёры с гасконцем, а потом на нашем пути лежала улица Феру, где жил, запивая своё горе вином, Атос. А чуть дальше — улица Старая Голубятня, а ещё помпезный Отель де Вилль, где проходила «первая часть Марлезонского балета». Вечерело, становилось прохладнее, но мне отчего-то было хорошо. В душе что-то танцевало. И шли мы уже вроде бы не в метре друг от друга, а совсем рядом — вытяни чуть-чуть пальцы, и почувствуешь его ладонь. От этой мысли мне становилось горячо, и я чувствовала волнение. На перекрёстке Алого Креста мы посмеялись над жутким кентавром, установленным современниками не Дюма, а нашими. А вот любимого мушкетёрами кабачка «Сосновая шишка», увы, не нашли.

— А есть-то уже очень хочется, — заметила я, глядя на вывеску кафе, заместившего некогда славящийся своей кухней трактир, — пусть и не Бургундского с перепелами, но чего-нибудь существеннее мороженого и не такого банального, как пицца.

— Сейчас найдём. Гуглкарты в помощь!

— О, хорошо, в мою голову приложение ещё не загрузили, — хихикнула я.

— Вы так много знаете! — восхищённо покачал головой Михаил. — И умеете рассказывать… Не ожидал, честное слово!

— Мне было интересно, — улыбнулась я. — Скажите, хоть немножечко изменилось ваше мнение о Париже?

И вдруг он резко притянул меня к себе, одним движением. Моё сердце пропустило удар. Мимо нас, прямо по газону промчался дикий чернокожий мотоциклист. Он понёсся дальше, а Михаил продолжал прижимать меня к себе. Его тепло, и руки, и взволнованное дыхание было так близко, что моё сердце затрепетало, а вместе с ним и тело. Горячая волна прокатилась по животу и бёдрам, но нет… Нельзя. Я осторожно отстранилась, Михаил нехотя выпустил.

— Чуть не сбил, мерзавец, — хрипло проговорил он.

— Спасибо, — пробормотала я.

— Не за что. — Его глаза блестели, а щёки были по-мальчишески румяными.

Мы оба были… смущены. Наверное, во всём был виноват Париж, и воздух, и д'Артаньян…

И хотя всё моё я потянулось обратно, в тепло, к нему, я отшагнула на мостовую и улыбнулась, скрывая залившее меня с головой смятение:

— Давайте всё-таки где-нибудь поедим…