В квартире на улице Грёз пахло грозой и мужским парфюмом от Булгари.

— Мне всё равно, с кем ты спишь, — продолжил свою тираду отец. — Но мне не может быть безразлично, кого ты приведёшь в семью. И что потом эту семью перемажут грязью.

Во мне всё вскипело: это он о Вике так?!

— Ты сам не слишком церемонился с выбором, оттого и подобные страхи, — отрезал я.

— Ни одна из моих женщин не светилась в прессе! — парировал отец. — Сошлись-разошлись, и всё. Как в воду канули. Личная жизнь моей семьи была, есть и останется за семью замками для всех, кто снаружи. Она — табу! С твоей Викторией Ивановой такого не будет! Она уже тебя прилюдно оскорбила. И ты проглотил. А знаешь почему? Потому что она перед этим очень хитро́ подцепила тебя на крючок!

— Ты бредишь, отец. Не думал пожаловаться на паранойю своему коучу? По-моему, пора. И психотерапевта тоже подключи. Не откладывай.

— Я думал, что ты лучше разбираешься в людях, а ты — мальчишка! Когда повзрослеешь?

— Я достаточно взрослый, чтобы ты не лез в мою жизнь, — ответил я. — Я всё решил. И закончим этот нелепый разговор.

Отец усмехнулся и крутанул привычным жестом перстень на мизинце.

— Тебе наплевать на унижения? С каких пор?

— Если ты про демарш на корпоративе, то это были глупости. Не более того. Из-за Дарьи, моего бывшего секретаря и её близкой подруги. Я слегка перегнул палку. На самом деле.

— Ого, да ты в это веришь! Быстро же она влезла к тебе в голову!

— Причём тут она?! У меня и свои мозги есть. И я не царь всея Руси, чтобы за слова холопов казнить, — усмехнулся я. — Вроде как Рюриковичи в роду не затесались. Одни только отцы коммунистической партии.

Отец прошёлся из угла в угол и сел в кресло, в котором ещё недавно восседал снежный человек Маню. Барокко отцу реально подходило больше, да вот только веселее было с йети, он меня с полуслова понял… Чёрт, будто не утром было, а в прошлом веке.

Отец закинул ногу на ногу и воззрился на меня, как на полудурка:

— Глупости, говоришь? Михаил, ты реально считаешь, что женщина, знающая в совершенстве два языка; участвующая ещё совсем недавно, пусть и в качестве переводчика, в переговорах министерства обороны, при продаже акций Вертолётного завода, на медицинских конференциях, может быть дурой?

— Речь не об…

— Об этом, — перебил он. — Именно! Я навёл справки. Потому что сразу понял: дело тут нечисто. Виктория Алексеевна Иванова только с виду девочка-припевочка, глаза голубые, честные. Именно таким и не стоит доверять, потому что проще знать, с кем имеешь дело, когда сразу видишь рацио во взгляде. А не с хитростью, тщательно замаскированной под невинность. Ею даже спецслужбы интересовались. Уж больно хороша!

Я покачал головой и, опершись бедрами о стол, скрестил руки на груди. На старости лет отца реально подловила паранойя. Но было неприятно, словно его несло в вонючее болото, и меня заодно потоком прихватило. Выпрыгнуть бы, да тянет, словно якорем на дно, родственная связь.

Отец всё и всех, и Вику в том числе, видит через грязные очки. Нет, у него, конечно, интуиция в бизнесе всегда была первоклассной, а локти такие, что не протолкнёшься. Но ведь речь не о бизнесе!

— А знаешь ли ты, Михаил, что, скажем, одну компанию назад, да-да, ты читал в её резюме, Виктория Иванова была личным переводчиком генерального директора, американца, и все бывшие коллеги, кого опросили мои люди, заявили в один голос — она явно была любовницей своего начальника. Хоть ему и было под шестьдесят на тот момент.

— Бред какой! Это совсем не о Вике! — вспыхнул я, а в сердце что-то скребануло.

— А ты книжку её почитай в сети. Не пожалей сто тридцать девять рублей. Псевдоним Мадлен Аржантэ. Тэги «властный герой, служебный роман, начальник и подчинённая», по канону. Талантливо, кстати, написано. Но, — отец сделал паузу и посмотрел на меня так, что вспомнился Викин «удав». Всегда холодею от его взгляда, а оказывается, и сам такой же… Как это правильно назвать: парадокс или ирония судьбы? Или то, что «бревно в глазу»? Интересно, раньше не замечал.

Отец продолжил:

— В её книге полностью, документально описана та самая фирма. Реализм на основе реальных событий. От первого лица. Кто, как и с кем. Всё узнаешь. Горячо, красиво. Так, пару фамилий изменила на всякий случай и возраст главного героя — кто же про дедка читать будет? Но ты почитай, как секретарш соблазнять. Тебе полезно будет.

Кажется, я покраснел, а ладони стали влажными и скользкими какими-то.

— Вот и про тебя, идиота, она напишет, — собрался добить меня отец. — Наверняка тоже талантливо. Кстати, можешь, сам проверить: американский дедок собирался на неё квартиру переписать в Нью-Йорке, но вовремя обнаружил, что Виктория спит с каким-то кришнаитом. Дедок обиделся, говорят. Уехал из России.

— А кришнаит? — вырвалось у меня.

— Кришнаит переселился в Нью-Йорк. Не удивлюсь, если и Виктория туда метит. Судя по её гугл-сёрфингу, летом просматривала квартиры на Манхэттене. Не дешёвые. Но, видимо, не хватило средств, а тут ты подвернулся: сынок олигарха при деньгах. И дебил.

Мне хотелось зажать уши. Жесть какая!

Я зло усмехнулся и громко три раза хлопнул в ладоши:

— Какую однако грандиозную работу ты проделал, браво! Не зря платишь своим ищейкам.

— А ты зря паясничаешь, — поджал губы отец. — Из-за ерунды я бы не стал подрываться и лететь в Париж. Ты — мой сын. И моя главная инвестиция.

Мне вспомнилась Викина песня со смыслом: «идите вы нахрен со своими лимузинами, отелями и прочей лабудой». Сейчас реально хотелось встать с ней рядом на сцену и подпеть. И маракасами побрынчать для эффекта.

А вообще, конечно, было отвратительно до желудочных колик. И про брата её вспомнилось. Неплохой, кстати, парень, мне понравился. Но сразу стало ещё паршивее: у кого-то в семье чайные церемонии для успокоения проводят, а у кого-то разбор полётов с отчётом по прибылям и убыткам. Вот и вопрос, кому больше повезло?

Я выпрямился и сказал:

— Не стоило лететь. Я сказал, что женюсь на ней, значит, женюсь. Решение принято. И тут не заседание совета директоров, а моя личная жизнь.

Отец недобро посмотрел на меня:

— Ты сам потом пожалеешь об этом, когда она оставит тебя без штанов.

— Сам решил, сам и пожалею. Или нет. Что скорее всего. Не ты ли меня учил ответственности за поступки и решения?

Отец встал и одёрнул пиджак.

— Упёртый, как баран.

— Я Овен, — ухмыльнулся я. — Мне по гороскопу положено.

— Баран и есть, — процедил отец. — Эмоции и бизнес несовместимы.

— Ну да, — я снова заговорил Викиными словами, — лучше быть железным биороботом. Тебе это сильно помогло в жизни? Только речь не о бизнесе, и не о деньгах. Или тебе это не понятно?

Отец покраснел и стал похожим на быка, вот-вот наклонит голову и помчится на меня — вспарывать рогами живот. Жутко. Знакомо. С таким же видом он пытался выпихнуть меня в Гарвард, когда я просто хотел в МАИ. Меня и штатовский спортинтернат запарил донельзя. Зато понял эмигрантов и их нытье про ностальгию. Сам чуть не взвыл. В споре с отцом за университет я победил, так что и сейчас я расправил плечи и засунул руки в карманы.

— Моя личная жизнь касается только меня.

— Ну, а деньги — нет, — ответил отец. — Я не шутил про инвестицию. Имей в виду, Михаил, в день, когда ты женишься на Виктории Ивановой, банк «Роспромфинанс-инвест» потребует единовременно и в срочном порядке вернуть займ и вложенные деньги. Надеюсь, ты помнишь, по кредитному договору, если компания не способна вернуть деньги по требованию банка, её активы будут изъяты через суд и переданы кредитору. То есть мне. Выбирай теперь, за что нести ответственность.

Ледяная капля пота скатилась у меня между лопатками, я стиснул челюсти.

— Ты не сделаешь этого!

— Сделаю. Завод твой только на бумажке. Но миром правят деньги, а ты об этом забыл. В твоём заводе мои деньги. И если тебя это не устраивает, можешь искать себе работу. Или роман напиши на пару с Викторией: «Как я просрал бизнес и все перспективы». В тэги добавь «кретин и юмор».

— Так и сделаю, — сказал я, почти физически ощущая, как меня вновь закрывает обычная броня. Вика её сняла легко и почти безболезненно — поцелуями. Но зря. Без неё не выжить. Не в моём мире — тут живьём кожу сдерут, даже родной отец.

Он встал и пошёл к дверям. У порога обернулся:

— Думай, Михаил, думай. Если ещё осталось чем.

* * *

— Шамони Мон-Блан — это шикарно, незабываемо! — причмокивал Маню. — И ехать всего шесть часов. Если мы загрузимся в авто через час, вечером уже будем там: пить белое вино и наслаждаться снегом. Вика, ты видела снег в Шамони?! А горы, о Мон Дьё, какие там горы!

— Поехали, Викуль, развеешься, — улыбнулась Даха, — ты ведь официально уже не работаешь, можно оторваться! Тебе будет с нами хорошо.

Они поцеловались, милые и смешные, как голубки. Точнее счастливый, всклокоченный индокур и воробышек.

— Спасибо, но я не могу сразу согласиться, — сказала я, — вот придёт Миша, тогда и решу.

— Да-да, Миаил, — кивнул Маню.

— О нет! — вытаращилась на нас Даха с натуральным ужасом. — Вы предлагаете мне провести медовый месяц с Михаилом?! За что?!

— А что, чувак как чувак, — примирительно приобнял её Маню. — Мне понравился.

— До того, как ты его пришиб? Или после? — не успокаивалась Даха. — Если б я ему заехала, мне б тоже, возможно, понравилось. Ой, извини, Викуль… Вырвалось… Хотя нет, это же ужас!!! Я не смогу…

И что ей скажешь?

Если бы мне предложили в первую неделю работы с Мишей отдыхать, я бы, наверное, тоже предпочла тихо собирать опавшие листья граблями в мамином саду или дома сидеть, с котом.

Маню обнял Даху покрепче и с хитрым видом увлёк в спальню. Подмигнул мне у двери. Пошёл ставить вопрос ребром? Правильное место!

Что и говорить, Маню, кажется, самый классный на свете француз, пусть и совсем не красавчик — с картофельным, красноватым носом и торчащими во все стороны отросшими соломенными волосами. Лёгкая зависть коснулась моего сердца: жаль, что Миша не такой же раскованный и весёлый. Зато красивый. И мой. Очень надеюсь, что мой! Хотя было немного боязно: всё так быстро и неожиданно развивается! Как бы не проснуться где-нибудь на работе, хлопая глазами на отчёт в мониторе и слушая рёв удава по громкой связи!

Я тут же себя отругала, вспоминая бесподобные Мишины глаза и целый мир, который он открывал передо мной — сложный мир, но реальный. Стыдно стало. Он бы не рассказывал о себе, если бы не хотел, чтобы я узнала его лучше. Не для недельного же отпуска! И о любви сказать, по-моему, такому интроверту, как Миша, было сложно. Но ведь он сказал! А розы?! Такой букетище мне ни один мужчина не дарил! Даже романтичный Володя до того, как ему всё в России надоело, и он решил, что йога в Нью-Йорке быстрее приведёт к просветлению, чем скручивание в асаны в Ростове-на-Дону. Впрочем, у Володи и денег-то никогда не было, только светлый взгляд и мысли о возвышенном, не мешающие ему периодически обносить чужие клумбы ради красивого жеста и осыпания меня розовыми лепестками в постель.

Я подошла к окну и, глядя, как плавно слетает с клёна жёлтый лист, подумала о том, что Мише было бы хорошо в горах, он же любит лыжи. Да и уверена, давно не отдыхал.

Всё в моём сердце пело о нём. Старинные часы с фривольными амурчиками по бокам отсчитывали время, Миши всё не было. Долго. А Даха с Маню, похоже, скоро познакомятся с соседями снизу, так ходила ходуном их кровать. Неловко даже.

Я взяла сумочку, телефон в руку. Увы, от Миши не было ни звонков, ни сообщений. Он может заработаться, я знаю. Ладно, пойду пройдусь по улочке, подышу ещё Парижем.

Я вышла на площадку и столкнулась с Мишей. Он стоял перед дверью, как памятник. И нет, это был не Миша, передо мной высился холодный, закрытый на двести замков удав. С прямой спиной, будто кол проглотил.

— Виктория? Хорошо, что это ты! — сказал он таким стальным голосом, что у меня мурашки по спине пробежали. От ужаса.

— Миша, что-то случилось?! — я тронула его за руку.

— Всё в порядке, — отчеканил биоробот. — Пройдёмся.

Да как же в порядке?! — захотелось крикнуть мне, а сердце провалилось в живот. Он, что ли, попал по дороге в руки маньяка-компьютерщика, который все человеческие настройки снёс? И память стёр? Так-так, это никуда не годится!

Ум подал сигналы SOS. Вдруг я, и правда, плаваю в иллюзиях? Но сердце из живота категорично простучало: нет! Даха была права только в одном: так сразу легко не будет, привычки за день не меняются, его трудная работа тоже никуда не делась, и проблемы. Вдруг на заводе катастрофа какая-то? Видя практически неживое лицо Миши, мой мозг отчаянно работал, ища варианты, что могло произойти и что делать. Как его вернуть в нормальное состояние? Ах да, удава выбивает из брони удивление, сейчас я… Что бы такое?

— Миша, — радостно воскликнула я. — Мы едем в горы!

— Рад за вас, — ответил он ещё холоднее.

— И ты едешь! — улыбнулась я. — Ты же в отпуске. Тут рядом, как от Ростова до Краснодара. Хотя бы два с половиной дня до пятницы можно попутешествовать. Маню говорит, что снег ранний в Шамони, и трассы открыты! А ты обещал меня научить кататься.

— Да, — без эмоций буркнул удав. — Я держу обещания. Идём.

— Куда?

— Не здесь.

В сердце скребануло. Нет, я так не могу.

— Миша, что не здесь? Объясни, пожалуйста, а то я никуда не пойду, — склонила я голову, не зная, как его растормошить и начиная волноваться до холода в пятках.

Он взглянул на меня тяжёлым взглядом, способным раздавить, словно гусеничный танк. У меня пересохло во рту. Я подумала, что он хочет сказать мне: «Прости, я ошибся. Поспешил. Нам нужно расстаться» или ещё хуже, но точнее: «Я понял, что ты — та ещё стерва. Прощай»… Где-то в середине груди зародился комок слёз и били набатом колокола, как в Нотр-Даме, но я ещё улыбалась, ожидая его слов. В конце концов, меня уже столько раз бросали. Почему это так больно каждый раз, словно в первый? Что во мне не так?! Хотелось завопить исступлённо: «Миша, что ты делаешь?!»

И вдруг он произнёс:

— Хорошо. Хочешь здесь, пусть будет здесь, — и упал передо мной на одно колено. Поднял на меня глаза, напряжённые донельзя, и протянул руку: — Виктория, ты станешь моей женой?

Что?!

* * *

Как бы можно было радоваться… Не получилось. Наверное, Дракула, протягивая руку из свежей могилы и предлагая: «Давай поспим вечно», выглядел бы живее. Мишу, что, заставили? Наследство иначе не получит? В голове промелькнули дурацкие сюжеты из фильмов типа «Последнее желание», «Приказано женить»… Или на переговорах нужно быть обязательно женатым?..

У меня пересохло во рту, язык прилип к нёбу, а руки задрожали. Прямо как в хокку Мацуо Басё: «Хочу отыскать слова, но сердце моё сжимается…» И моё сжалось, потому что с любовью хотело ответить: «Нет!» Но тут же в панике закружили мысли.

Он обидится и уйдёт, и больше не вернётся. Ведь я хочу быть с ним! А если «Да», то на нашей свадьбе вместо Мендельсона сыграют траурный марш? Может, он такой и есть, настоящий? А то всё было мимолётной блажью? Нет, нежность не была фальшивой, я видела. Что случилось сейчас? Переволновался?

Я глотнула воздуха, он застрял где-то в середине груди, наткнувшись на ком.

А мне никогда раньше не делали предложение… Боже…

Миша смотрел на меня и ждал, правда с тем же видом, с каким требовал презентацию сделать к утру. А если не сделаю, голову снесёт. Нет, он не любит меня. Холодом веет… Но ведь я люблю! И как же… Почему? Готова ли я к этому? Замуж — это не в кафе сходить, пирожных наесться. Я не хочу быть завсегдатаем в ЗАГСе, как мои родители: «Давненько вы у нас не женились». Я хочу, чтобы навсегда! С единственным! Мишенька, Миша, ну улыбнись же хоть краешком губ, оттай хоть на вздох!

Меня раздирало пополам «Да» и «Нет». По виду Миши было ясно: «Я подумаю» он не примет, будет давить, как каток. Или чёрное, или белое. Сразу. Иначе расплющит инь и янь до состояния гранитной крошки. Мамочки! А я не могу ответить…

Сердце моё сжалось ещё сильнее, так что вздохнуть не получилось. Голова закружилась, ноги вдруг стали ватными. Пол почему-то поплыл и начал быстро приближаться.

Откуда-то глухо, издалека, будто из колодца Миша крикнул:

— Вика!

Ожил? — кольнуло в сердце, и я попыталась вынырнуть из темноты, которая меня затягивала. Не успела. Свет над головой схлопнулся. И всё выключилось.

* * *

Бу-бу-бу… Соседи ругаются? У меня за стенкой тетя Валя и дядя Сеня устраивают скандалы с боем посуды каждое воскресенье, начиная с семи утра. Вместо перфоратора. Старая добрая традиция. Можно даже будильник не ставить, если куда-то вставать. А если надо выспаться в выходной, на тумбочке беруши всегда заготовлены. Стоп, а почему у соседки Дахин голос? Неприятно повизгивающий.

— Я так и знала, что вы её доведёте! Так и знала!

Что-то хлопнуло, словно газетой муху убили. Откуда мухи в ноябре?

— Cherie, mon trésor, calme-toi… — как-то ласково для дяди Сени и почему-то по-французски.

У тёти Вали завёлся любовник-француз?!

От нелепости предположения я проснулась.

— Не буду я кальме, сам успокойся! — ответила Даха. — As-tu le chlorure d'ammonium?

— Non, pourquoi? C'est pas donc le laboratoire chimique…

— Вот дерьмо! Ничего у вас, французов, нет! — снова Даха, и ещё яростнее: — Сколько я вас, нет, тебя терпела!!! За себя я ладно, потерплю и перетеплю! А за Вику! За Вику я тебе! — Снова хлопок по мухе. — Что ты с ней сделал, изверг?! — Опять хлопок. — Признавайся!

И опешившее, мужским голосом:

— Предложение.

— Что?! — уже потише. Мухи, видимо, кончились.

— Замуж.

Миша! — ахнула я про себя, мгновенно вспомнив всё, что произошло, и с усилием воли распахнула веки.

— Вика! Очнулась! — кто-то сжал горячими пальцами мою ладонь. — Вика, ты как?!

Надо мной склонилось живое, взволнованное лицо Миши. Не удава. Радость какая.

— Мишенька, — неловко улыбнулась я. — Извини, что-то мне нехорошо стало.

— Прости меня, — выдохнул он. — Я не ожидал, что ты… так воспримешь…

Его решительно подвинули, и в поле зрения появилась всклокоченная, раскрасневшаяся и весьма боевая Даха с влажным полотенцем в руках. Где-то над ней образовалась косматая голова Маню. Кажется, я лежу на диване в его гостиной. Точно, вот и часы с амурчиками над камином. И бронзовая люстра в стиле ампир. И занавески из Икеи, жёлтенькие. Встретившись со мной взглядом, Даха расцвела заботливой улыбкой:

— Девочка моя, как ты? Ничего не болит? Головка? Сердечко? Водички хочешь?

Я попыталась сесть. Качнулась, по всему телу разлилась слабость. Миша тут же подставил мне руку под спину, вместо подушки. Тёплый, любимый. Его голова оказалась рядом. Так поцеловать захотелось. В висок. Или макушку. Да куда угодно.

— Хочу водички, — сказала я.

Миша подхватился, а я остановила его:

— Не уходи.

Даха удалилась, и Маню за ней хвостиком, с лёгкой укоризной прося ругаться на понятном ему языке.

— Вика, — проговорил Миша, прижимая мою руку к себе, и скользя встревоженным взглядом по моему лицу. — У тебя правда ничего не болит?

— Нет, — я качнула головой.

— Отчего же ты… Может, надо врача? — бормотал он. — Так же просто не бывают обмороки…

— Скажи мне Миша, — посмотрела я ему прямо в глаза. Хотелось искренне, но, кажется, получилось жалостно, потому что сердце снова сжалось. — Только правду, хорошо? Скажи, что случилось? Ты пришёл такой… такой… как на работе, когда хочешь убить кого-то…

— Удав? — догадался он, покраснел.

— Извини. Это, наверное, обидно, — вздохнула я. — Я просто должна знать, я чувствую: что-то изменилось. Серьёзное. Скажи мне всё, пожалуйста. Как есть.

Миша отвёл глаза, помолчал немного, потом вскинул их на меня:

— Твоё решение по поводу… моего вопроса изменится, если ты узнаешь, что, возможно, скоро я не буду богат?

— А при чём тут это? — удивилась я.

Даха вернулась в гостиную со стаканом воды, но догадалась притормозить. Шагнула обратно в кухню. Миша опустил голову. Выдохнул громко, словно решаясь.

— Отец против наших отношений. Он может отобрать компанию, если мы поженимся.

Я подскочила, забыв про слабость. Заглянула ему в глаза.

— Погоди, как отобрать?! А ты? Ты же живёшь компанией! Ты же столько в неё вложил!

Он пожал плечами обречённо.

— Официально его банк может затребовать срочный возврат кредита. И тогда я банкрот.

— Боже… Как же так можно?… Но послушай, я не понимаю тогда. Ты же наоборот, пришел с вопросом о свадьбе?! — одно с другим у меня в голове не склеилось. — Зачем?

Миша обнял меня за плечи.

— Просто если я решил, значит, я решил. И никто мне не указ. Я всегда решаю сам. С компанией выкручусь как-нибудь. Придумаю. Пока она моя. — Его глаза были огромными, как два зелёных моря, живыми, настоящими, и казалось, за его чёрными зрачками продолжалась я сама. — А ты мне нужна. Это я точно знаю.

Моё сердце запело от его слов, и в комнате посветлело, будто среди ноябрьских туч пробилось в комнату солнце. Захотелось наизнанку вывернуться, лишь бы Мише тоже было хорошо, а ещё стало понятно: он был так напряжён, потому что не со мной пришёл воевать, а с собой, с собственными проблемами и жестоким запретом на счастье.

Мой герой! Как хорошо, что я не ответила «нет»!

— Мишенька, но ведь мы можем и не жениться, можем просто быть вместе, — сказала я. — Главное, с тобой! Сердцу не важен штамп в паспорте.

— А мне важен, — упрямо ответил он.

— Мишенька, — только и могла вымолвить я. Воздуха стало много-много, свежего, прозрачного, или это было что-то другое, от чего дышалось широко, а во рту появилась пьянящая сладость. — Я тебя люблю!

И он, наконец, улыбнулся и тоже вдохнул полной грудью.

— Я хочу, очень хочу быть с тобой! — воскликнула я. — Но, правда, давай не торопиться, чтобы наша любовь не стала быстрой, как растворимый кофе. Вдруг я храплю или буду бесить тебя своими экзальтированными штучками, родственниками, яркими нарядами?

— Нет, не будешь, — мотнул он головой. — Я знаю, я решил.

— Из-за отца? — осторожно спросила я.

— Нет. Давно. Будь такой, какая ты есть. В тебе есть всё, чего мне не хватает. Даже согласно законам физики мы должны быть вместе. Если ты хочешь…

Счастье залило меня светлой волной. В каждой клеточке оно засветилось новогодними огоньками, и я сказала:

— Да.

— Что да? — распахнул глаза Миша.

— Я буду твоей женой.

И он меня поцеловал. Нежно, горячо, по-настоящему.

Откуда-то из дверей кухни послышалось задумчиво-ворчливое Дахино:

— А что банк, подумаешь банк. Надо попробовать перекредитоваться… И желательно не в России, да, Маню?

— Qu'est-ce que tu dis, mon trésor?