Мы с Мишей сидели оба, блаженные и пьяные, глядя друг на друга влюблёнными глазами. Кажется, никого на свете не существовало красивей него…
Судьба подкралась незаметно в виде Дахи со стаканом воды. Бамц донышком о тумбочку рядом. Словно цунами в мир с сердечками.
— Товарищи, я, конечно, всё понимаю, — сказала подруга. — Но полчаса целоваться без остановки — это даже по меркам Маню перебор. А он француз, между прочим. Поцелуи у них придумали. И я уже устала стоять на кухне, Вика, пей воду.
Маню вошёл следом со смущённой улыбкой, словно извиняясь перед нами за свою femme, ибо по его французистому мнению ничего, более святого, чем поцелуи, не существовало. Разве только то, что идёт после поцелуев…
— А теперь переходим дружно на английский, чтобы все понимали друг друга! — скомандовала Даха.
Миша моргнул, словно увидел её впервые.
— Дарья, это точно ты? — спросил он, от разрыва шаблона послушно перейдя на английский.
Удивление на него всегда хорошо действует.
— А то кто же? — подбоченилась подруга. Никакой тебе робости или смущения перед бывшим боссом. Казалось, пока я была в обмороке, инопланетяне изъяли остепенившуюся и привыкшую к роли серой мыши девицу и вернули на её место боевую с дурнинкой подругу где-то с курса третьего.
— Не похожа, — заметил Миша.
— Ну дак реалии изменились, — сверкнула глазами Даха. — Как говорится, не в сказке мы теперь. Ты, Михаил, больше не начальник, а парень моей лучшей подруги, так что тебе ещё придётся мне понравиться. Лучшая подруга — это хуже тёщи, между прочим.
— Даха! — с укоризной одёрнула её я.
— Не перебивай старших, — ответила Даха. — Я на два месяца раньше тебя родилась. Так вот, Михаил. Пока у тебя не так много шансов. Впрочем, поначалу вообще ни одного не было. Но я тут послушала немного, и десяток плюсов в карме у тебя прибавилось.
— Да мне повезло! — усмехнулся Миша.
— Не очень, — честно сказала Даха и ткнула в него пальцем. — Если ты Вику обидишь, будешь дело иметь со мной, — она мотнула головой на Маню, — а у меня всегда с собой тяжёлая артиллерия, к слову.
Маню прыснул.
— Даша, мы уже поговорили с Мишелем. Всё нормально.
— Даха, разве ты не видишь, что это не своевременно, — всё-таки встряла я. — У нас такой разговор…
Она взяла стул за спинку, со скрежетом подвинула его и села, как на лошадь, опираясь на перекладину.
— Зная твою маму, твоего папу и всех твоих, пацифистов, буддо-кришнаитов, а также учитывая, что они далеко, я за них тут главная. И вот, что я скажу, Вика: все акценты нужно ставить в самом начале, — сказала подруга и ткнула на соседний пуфик. — Садись, Маню.
Тот подчинился.
Миша подался вперёд, к боевой «почти тёще». В его глазах вместо ожидаемого раздражения зажёгся весёлый азарт. Я даже не представляла, что у него может быть такое выражение лица.
— Дарья, какого чёрта ты делала в секретарях, а? — спросил он. — По тебе руководящая позиция плачет, а ты маскировалась.
— Ага, можно подумать, кто-то б дал мне новую должность со своим гррр-гррр и на той, что была.
— Может, потому что ты была не на своём месте? — подмигнул Миша.
— Обратно всё равно не пойду, — отрезала Даха и погладила по крупной лапе Маню. — У меня получше теперь должность.
Француз расцвёл.
— Вот блин, — хлопнул себя по бедру Миша. — Я всё-таки остался без ассистента. Штраф бы кое-кому влепить.
Тут уже я фыркнула:
— Хаха, штраф! Твой трудовой договор — это филькина грамота, Мишенька, тебя засудит первый грамотный сотрудник за такой.
— Ага, наконец, заметили! — хмыкнул Миша и довольно обнял меня за талию. — А я всё думал, неужели все тупые?! Бесит, когда вокруг пресмыкаются, и никто головой не думает. Сам с собой поспорил. Ради спортивного интереса.
— И кто выиграл? — улыбнулась я.
— Ты, — ответил такой же улыбкой Миша.
Счастье моё…
— Так вот, — вновь заставила нас оторваться друг от друга Даха, — по поводу кредитов и срочных выплат, вам, тьфу, тебе, Михаил надо перекредитоваться в другом банке.
— Это не так просто, но я попытаюсь, — ответил Миша. — И подслушивать нехорошо.
— Я почти тёща, помнишь? И я у себя дома. Это ты тут ворвался… Фу, — сморщила нос Даха, — так и тянет по привычке на «вы». К переговорам ведь всё готово? Документацию по новым проектам я сделала ещё фиг знает когда, а устав Вика перевела?
— Естественно. Документы у меня, — ответил Миша.
— Ты позволишь помочь тебе с переводом на переговорах? — спросила я. — Я очень хочу!
Миша просиял, словно не ожидал от меня таких слов, и кивнул.
— Значит, есть предложение, народ, — вступил Маню, — до пятницы делать в Париже нечего. Поехали, народ, в Шамони, на лыжах кататься. На прокат возьмёте чего не хватает, а потом с новой энергией — вы на баррикады, а мы подумаем, куда. — И глянул на дверь их спальни.
— Рискованно, — ответил Миша, — мало ли что, погода, пробки…
А я поняла, что нам просто жизненно необходимо переключиться, расслабиться, ведь самые нужные мысли приходят в тишине ума. Горы — лучшее место, где ум замолкает.
— Давай поедем, — тихо попросила я.
И Миша без пауз и возражений просто сказал:
— Давай.
— Вот и я вас, тьфу, тебя, Михаил, не узнаю. Прямо сразу бац и «давай». Офигее-еть! Ну ладно, привыкать, что ли придётся? Тогда срочно закидываем пожитки в наш Рено, — распорядилась, вставая со стула, Даха. — И пошевеливаемся-пошевеливаемся. Если вы нам испортите медовый месяц, ваш, обещаю, не наступит!
— Боги, включите обратно тихую Дарью! — хмыкнул Миша.
— Но-но! — погрозил ему пальцем Маню. — Ma femme fatale est idéale!
* * *
Я видел, что отец онлайн в What's Up, торжествующе показал ему средний палец и забрал из квартиры вещи. Честно говоря, я был рад, чертовски рад! Хоть это всё и было на уши не натянешь. Сам себя не узнаю, и Дарью не узнаю, и Вику. Она вдруг преобразилась, словно изнутри включили подсветку. Так и сияла сказочно всю дорогу. Одна улыбка чего стоит! Взглянёшь на неё, и жить хочется! Орать! Смеяться! Дурачиться! И быть к ней так близко, как только позволяют контуры тела, и ещё ближе… И я понял, что другое решение правильным быть не могло! Дарью б только приструнить, но это фигня вопрос. Отчего-то рядом с Викой и тем, как она смотрела на меня, даже отцовские угрозы не особо пугали. Вообще, казалось, всё счастье мира закупорилось в жестяной банке этого Рено и просачивается сквозь щели приоткрытых окон на французскую трассу, машины, поля, долетает до неба и пробивает в облаках дырки, сквозь которые лучи прыскают солнечным душем на землю. Хорошо!
* * *
Немного беспокоило, что показались горы, а снега всё не было. Не по траве же кататься на лыжах! Трава не скользит, я пробовал. К счастью, сразу после Женевы пейзажи начали белеть. Въезжая в живописную альпийскую деревушку Сен-Жерве, мы нырнули в снежную сказку. Дома с жёлтыми ставнями, окученные сугробами, с шапками на крышах, красный трамвай прямо по белым огородам. А впереди синеватые в сумерках пики. Аж сердце сжалось от радости.
— Давайте тут остановимся, — сказал Манюэль. — В Сен-Жерве дешевле раза в два.
— А поехали лучше прямо в Шамони Мон-Блан, — предложил я. — Там к подъёмникам ближе. Я знаю хороший отель, четыре звезды, в самом центре долины. Думаю в середине недели и в начале сезона там не будет аншлага.
— Это который с бассейном? — обернулся Маню. — Да там цены не сложишь!
— Позвольте мне сделать вам свадебный подарок и оплатить за всех, — сказал я. — Дарья ведь мне тоже не чужой человек, полтора года бок о бок проработали. — Я потёр челюсть на автомате. — И кое-какую компенсацию я задолжал.
Вика взглянула на меня с нежной благодарностью, и я уже был готов выкупить весь отель на нас четверых.
— Нет, не стоит, — пуфанул щеками по привычке французский йети.
Дарья, кажется, с ним была не согласна. И я поднажал с улыбкой:
— Ну, ребята! Мне же надо набирать очки в карму. Не качеством же вылепленного снеговика…
— Мы согласны! — поспешно воскликнула Дарья, прежде чем её неандерталец успел возразить. — Езжай дальше, Маню!
Хваткая девочка, и как я раньше не заметил? Манюэль надулся слегка, но когда мы подъехали к четырёхэтажному СПА-отелю, зашли в холл с крупной чёрно-белой плиткой на полу и зеркалами во всю стену, с витой лестницей, скамеечками для лыжников и креслами для безлошадных, наши молодожёны помирились. Закурлыкали, забыв про правило говорить на английском. А и пусть!
— Расселяемся и идём закупаться, — распорядился я.
Даха с Маню не ответили. Ну конечно, как ответить, когда губы другим заняты? Молодец, неандерталец, не теряется. Слямзил моего секретаря и счастлив.
— Закупаться? Красные туфли оптом? — засмеялась Вика. — Или сегодня зелёные?
— Нет, ботинки для лыж, я же обещал тебя научить. Но красные предпочтительнее, — хмыкнул я и подошёл к стойке. — Добрый вечер.
Девушка с кудрявыми тёмными волосами за стойкой глянула на нашу компанию профессиональным взглядом с налётом дружелюбности и сказала по-английски с жутким французским акцентом:
— Добрый вечер, мсьё, медам. Вам два двухместных номера?
Я обернулся на Вику. И вдруг растерялся, заволновался, словно между нами ещё ничего не было и должно случиться в первый раз. Во рту пересохло, как у мальчишки, и все известные английские слова застряли в горле. Русские тоже.
— Да, — пришла на помощь Вика. — Два одинаковых двухместных номера с двуспальными кроватями. Если можно, рядом.
Чёрт, я же женюсь на ней! Откуда этот мандраж?!
А Вика встала рядом у стойки. Улыбнулась. Её запах, светлые пряди по плечам, касание руки к руке, и у меня просто мозг вынесло. Не помню, как оплатил, как донёс чемоданы до номера со светлыми деревянными резными панелями на стенах, с белыми простынями на широкой кровати и лиловыми подушками. Вика бросила сумочку на кресло в углу. Не успела восхититься видом из окна, а я её развернул, притянул к себе. Доверчивый взгляд голубых глаз. Моя? Теперь моя! Навсегда. Небо за радужками нельзя ни обидеть, ни подвести. Теперь я за неё в ответе. Моя.
— Я люблю тебя! Ты такая красивая! — вырвалось само.
— Мишенька, — шёпот в ответ.
Я потянулся к ней с поцелуем. Её губы с готовностью ответили. Тёплые, упругие и мягкие одновременно. И всё: мурашки по телу, короткое замыкание в голове. Больше соображать было нечем. Ураган в груди. Руки сняли с неё пальто, освободили нежную шею от ярко-красного шарфа. Поцелуи по шейке, уху и ниже. Мягкая ткань под ладонями. Долой платье! Змейка на сапогах, вжик. Кто придумал колготки? А, и с себя надо куртку снять… Зачем нам столько одежды?!
Убил бы того, кто конструировал застёжку на бюстгалтере! Справился, чуть отстранился и мгновенно замер.
Какая же она красивая! Как статуэтка, точёная из слоновой кости, с распушившимися золотыми волосами. Губы пухлые алеют и манят снова. Цветов захотелось — разбросать вокруг неё на постель. Дурак, не додумался раньше. И слова все растерял. В поцелуях.
Вика улыбнулась и тронула пояс на моих джинсах. Я остановил её.
— Я сам.
Опять вихри по телу. Оно вдруг тесным показалось.
А Вика была передо мной совсем обнажённой, на белых простынях. Неужели она моя? Моя! Такая нежная, открытая полностью, до сумасшествия! Тело задрожало от нетерпения, еле заставил себя сдержаться и не наброситься сразу. Она не воспримет мою дрожь как слабость? Нет, сама дрожит. Доверяет мне! Хотя ведь не должна… Я бы себе не поверил.
— Вика! — Я навис над ней.
Сплетение «люблю», пальцами по волосам, и дорожки поцелуями. Её живот, её колени, грудь, бёдра… Губам нет запрета. Ни моим, ни её! Боже… И мы ещё ближе. Плавно, ритмично, безумно. Горячо. На руки поднял — лёгкая! Невообразимая. Дух захватило. Выдох восторга, и всё заново. Ни времени, ни стен вокруг, ничего. Только электричество и нежность, расслабление и вновь эмоции фонтаном.
Она. Моя. Люблю!
* * *
Мы вообще с ним такие разные! Ему постоянно жарко, а мне холодно. Ночью Миша заснул, голый, горячий, как печка, приоткрыв окно и сбросив на пол одеяло, а я завернулась и в своё, и в его, как в норку, с головой. Правда, меня то и дело из этой норки доставали. Нежно так… волшебно. А потом я снова заворачивалась в пуховый кокон.
Если честно, после нашей бурной, упоительной ночи, я думала, что мы и не пойдём никуда, максимум в ресторанчик обедать, и быстро обратно. Но Миша подскочил в шесть утра, бодрый и шумный. Разбудил меня поцелуями, шмякнул неэлегантно на тумбочку с моей стороны металлический поднос с круассанами и кофе. Ммм, запахло вкусно апельсиновым джемом и шоколадом, дымок от кофе полетел в нос точно так же, как в рекламе по телевизору. Коварство какое… Я бы ещё повалялась. Раза три по столько же…
— Пора вставать! Там такой снег! — радостно воскликнул Миша и распахнул шторы, заливая рассветным солнцем номер. — Пойдём! Скорее!
У него, кажется, кто-то моторчик включил. Кто, интересно? Или он всё-таки биоробот, который заряжается от розетки… Ведь мы и пяти часов не спали сегодня!
— Ну, Мишенька, а поспа-а-ать? — заканючила я.
— Нельзя! Горы не ждут! И потом очереди будут на подъёмник! А нам ещё в прокат и в магазин. Хорошо, что всё есть прямо тут, в отеле. На первом этаже. Уже работает, я проверил. Подъём!
— Удав… — пробурчала я себе под нос, но Миша услышал и стянул с меня два одеяла.
— Кто удав? Я удав?! Да я сама нежность! И любовь! — безапелляционно, как умеет, заявил он. Словно печать поставил. А потом защекотал меня невозможно. Получил по лбу подушкой и поцелуем в нос. Но пришлось вставать.
* * *
Снег был везде: на горах, на склонах и дорожках. На крышах альпийских шале и уютных, словно сказочные домики, гостиниц, на деревьях и шапками на камнях у речки. Снег искрил на солнце и заставлял щуриться. В душе и в сердце всё так же искрилось — светом с кристалликами, из чего можно было сделать вывод, что снег — это замороженная радость. Недаром Ниночкин сын его зачёрпывает горстями с веток и ест. Надо тоже попробовать.
— Теперь я похожа на одного из солдат Дарта Вейдера, — хмыкнула я, глядя на белые лыжные ботинки, в которые влезть удалось с большим трудом. Вылезти, наверное, вообще не получится, если только трое не будут держать меня за голову, двое за ногу и тянуть в разные стороны. Зато голеностоп подвернуть не удастся даже при большом желании.
— Сомневаюсь, что в армии Тёмной стороны Силы носили куртки малинового цвета. И штаны с цветочками, — рассмеялся Миша.
Ему хорошо: раз-раз, и облачился в костюм, шлем, очки, снаряжение, будто только так и ходит. Даже в офис, на работу. Вот кто настоящий солдат. Спартанец! А меня притворяться даже на месяц не хватило… Так себе из меня спецагент. Не Штирлиц, однозначно. Раскрыли, взяли в плен, теперь заставляют горы покорять. Вновь помечталось об одеялке.
Но дальше было хуже — Миша прицепил к моим ботинкам лыжи.
Ой, а они скользкие!
Миша поймал меня, собравшуюся приземлиться в позе буквы Зю.
— Не торопимся. Осторожно.
— А, может, я как-нибудь на санках? — пробормотала я. — Вон, смотри! И Даха бредёт раскорякой. Нет, на Маню не смотри. Салют Маню! — Я помахала еще более яркому, чем обычно французу. — Он, наверное, в лыжах родился. Как и ты. А мы с Дахой ни разу не лыжницы! Зато очень качественно умеем на санках кататься. Честно! В универе на каникулах все горки в Мезмае — у меня там мама живёт — были нашими! Вжух, и ура! А тут будет вжух, и ноги из разных сугробов, а?…
Миша засмеялся, но в его взгляде просквозило удивление:
— Вика, неужели ты — и боишься? Я думал, ты абсолютно бесстрашная…
Ну вот и как после такого заявления признаться, что я всю жизнь боюсь ногу сломать на какой-нибудь такой горке?
— Нет, я ни капельки не боюсь, — ответила я и притворилась, что смотрю лихо и задорно.
— Вика, если ты не хочешь упасть, — сказал Миша, мигом обретая привычную серьёзность, — достаточно, чтобы лыжи стояли на канте. Веса твоего тела будет хватать для давления. И при катании потом это главное правило. Пока будешь делать первые шаги, палки можешь отложить. Они вообще не нужны…
Даха пришкондыляла к нам, Маню ей весело что-то рассказывал и кружил на лыжах, как мартовский кот, виляя местом, откуда растут хвосты.
— Стоп, cheri, — скомандовала подруга. — Здрасьте вам! А вы чего-то на ужин не вышли, ну да ладно. В общем, Михаил, мне тоже рассказывайте, как кататься. Потому что лыжных слов на французском я не знаю и скоро убью мужа палкой. Или сама убьюсь.
— Мы уже на «ты», — напомнил Миша и подмигнул: — Очки в карму зачтутся?
— Уже пошёл отсчёт, — кивнула Даха и махнула Маню: мол, катайся, дорогой, пока у нас тут политзанятия.
Маню радостно слинял. А Миша дотошно и скрупулёзно рассказал нам о конструкции лыж, о тайнах и секретах спасения попы от столкновения со склоном, скольжении и прочем. Возил, обнимая за талию, «Титаником», подправлял, корректировал, ловил, когда успевал. Правда, мы всё равно падали, а он слегка раздражался, но сдерживал себя, как мог. За что от меня лично получил жирный плюс — если бы кто-то так в офисе отчаянно тупил, он бы уже давно включил режим сталелитейного пресса. А тут даже шутить пытался, хоть и поглядывал на заснеженные пики в ярко-синем небе с некоторой завистью.
Наконец, я скатилась с горки «лягушатника» в его сопровождении без оплошностей.
— Умница! Идеально! — обрадовался Миша.
Разрумянившаяся Даха слетела рядом и тоже затормозила не попой.
— Ого! И ты молодец! Растёшь в моих глазах, Дарья!
Она выставила большой палец в перчатке:
— Аналогично!
Миша снова взглянул на далёкий склон. Я тронула его за руку и улыбнулась:
— Поезжай. Я вижу, тебе хочется.
— Нет, ты что! — замотал он головой. — Я несу за тебя ответственность. Ты новичок. Я должен быть рядом.
Я обняла его.
— Какой же ты классный! Но, мне и Дахе уже нужен отдых. Так что Миш, сейчас ты можешь нести ответственность за меня только в плане поглощения глинтвейна, тут я клятвенно обещаю тебе не напиться до неприличия и не поперхнуться гвоздикой.
— Ты уже устала? — не поверил он. — Но только часа два пробуем…
— Приплюсуй сюда всё, что было ночью, — хихикнула я. — И если мне не дать отдохнуть, можно легко сдать меня в утиль.
Он смутился.
— Прости, пожалуйста… Прости, Вика, я всё равняю по себе…
— Не надо, ты спартанец, а я…
— Цветочек, — вдруг договорил за меня он и покраснел.
— Да, — заулыбалась я, — поэтому цветочек взгромоздится вон в то кафе. А ты покори тот пик, который на тебя смотрит.
— Нет, ну так нельзя. Я с тобой пойду…
И ведь хочет же! Ну что будешь с ним делать? Переизбыток ответственности — тоже диагноз. Даха подъехала к нам.
— Я просто требую, — сказала я чуть строже, — чтобы ты нам с Дахой показал класс! Езжай, а мы хоть пообщаемся немного, по-женски.
— Правда?
— Абсолютная.
Он заколебался, потом по-директорски посмотрел на бывшего секретаря номер один.
— Дарья, ты ответственная, я знаю. Возлагаю заботу о Вике на тебя, пока я съеду с третьей очереди. Но чтобы всё… — он начал привычно давить.
— Всё будет окей, — хмыкнула Даха, — но за тон сейчас будет минус десять баллов из двадцати наработанных.
Миша незлобно выругался. Поцеловал меня в лоб и помог снять лыжи.
— Я скоро.
* * *
Мы с Дахой посмотрели ему вслед, и потом принялись втыкать носы лыжных ботинок в склон, как Миша учил.
— Мда, не скоро из него удав выветрится, — сказала Даха. — Хотя и успехи делает семимильными шагами.
— Стомильными! Он такой нежный! — рассмеялась я и тут же смутилась, словно выдала наш секрет.
— Ого, — присвистнула Даха и стянула шлем.
Я тоже. Впереди возвышалось деревянное французское кафе и маячило весёлое братство лыжников и безбашенных сноубордистов. Я обернулась ещё раз посмотреть, уехал ли Миша на подъёмнике. И вдруг кто-то подхватил меня под локоть.
— Так вот ты куда от меня сбежала! — услышала я знакомый голос. — Далековато!
Я обернулась и опешила: это был Егор, тот самый, восхитительно лысый, правда, теперь бесконечное количество очков проигрывающий Мише.
— Ну здравствуй, девушка-праздник, — сказал Егор и расцвел на все свои тридцать два голливудских импланта.