Приблизительно так я думала последние два часа. А прошло уже почти пять. В промежутках между паникой, холодком между лопатками, попытками отшучиваться и улыбаться Дахе и Маню. Сначала я даже немножко покаталась, коряво — стиль «каракатица на выезде». Слегка даже начало получаться.

Вокруг шаталась совершенно разномастная и разноцветная публика: горнолыжный курорт Шамони, и правда, пользовался популярностью. Кого здесь только не было: подгулявшие хиппи, наркоманского вида молодёжь, которой мне было бы страшно давать в руки сноуборды, настоящие спортсмены и полные лыже-чайники. Иногда мимо нас проходили бородатые дядечки, похожие на альпинистов из старых советских журналов, но жирный лайк и вечную память в Инстаграме получили от меня бабульки со снаряжением времён Второй Мировой. Сморщенные лицами дамы были бодры и веселы, некоторые из них оглядывали окрестности с сигаретами в накрашенных губах. Попробовала представить тут нашу тётю Валю Гору, несущую дежурство на скамеечке возле подъезда в платочке, китайском пальто и с матом наперевес, а также её верных подружек, жадно бдящих, кто, с кем, и куда вырядился. Не вышло. Европа всё-таки. Недаром побывавшие в России иностранцы развозят по миру новое заимствованное слово «babúshka», которое, как «борщ», «валенки» и «перестройка» точному переводу не подлежит.

Хотя среди абсолютного смешения языков и рас, русских тут тоже было немало: девушек в малиновых комбинезонах со стразами, разудалых глав семейств с подрастающим поколением и с ухоженными, как иномарки, жёнами.

Я быстро заглотнула глинтвейн из стаканчика и рванула на улицу, пытаясь проследить за точкой-вертолётом в солнечно-голубом разливе неба. И зачем Миша купил себе серо-синий костюм? Ведь ничего не разглядеть. Где бы достать бинокль?

— Расслабься! Ничего с ними не будет! — сказала Даха. — Михаил регулярно бороздит по лыжне на Красной Поляне. Как сезон наступает, я ему вечно на выходные билеты беру в Сочи со ски-пассом. Точнее брала.

И она потащила меня на освоение «лягушатника». Рядом шумели итальянские дети. А мне в голову ударило мыслью, что ведь и у нас с Мишей тоже могут быть дети. Сколько? Один, двое, больше? Ох, женщины об этом как-то раньше думают… До того, как… А я на всё согласна. Будут дети? Пусть будут. Главное, чтобы на Мишеньку были похожи, — подумалось мне, — он такой красивый!

Впрочем, мысль о детях была такой внезапной, но по-хорошему волнующей, что в животе закрутилась спиралью горячая волна. А вдруг уже? Нет, вряд ли…

Маню лихо съехал со второй очереди и принялся нас учить, удивившись отсутствию Миши. Правда, они с Дахой предпочитали падать в сугроб и дурачиться. Солнце и обстановка вокруг к этому располагали. Я тоже немного попыталась.

Но когда через пару часов после того, как наши дуэлянты умчали ввысь, и мы зашли снова в кафе за горячими напитками, по телевизору объявили о внезапном сходе лавины на пике Эгюй дё Миди. Я замерла, не чувствуя ног под собой. Глядя, как по плоскому экрану скатывается белая гуща, похожая на стадо бешеных снежных коней в ледяной дымке, я широко раскрыла глаза и взмолилась. Про себя, но так громко, что слова стенками больших колоколов забили по черепу изнутри: «Миша! Мишенька! Не попади, только не попади туда! Спаси, его Господи, умоляю!!!»

— Вика! — кто-то выдернул меня из оцепенения. — Успокойся! Говорят, никто не пострадал. Съёмки с вертолёта ведут. Они бы увидели.

Это был Маню.

— Ага… — только и вышло у меня сказать.

А Даха показала Маню кулак:

— Только попробуй мне из ревности дуэли устраивать!

— А я… не ревную, — моргнул Маню.

— Как не ревнуешь?! — пыхнула Даха, уткнув руки в боки. — Совсем не ревнуешь?!

— Нет, — замотал косматой головой Маню. — Зачем?

— Всё, я обиделась! — надула губы Даха и отвернулась.

— Почему?! — вытаращился несчастный муж. — Я тебя люблю, моё сокровище!

— Если б любил, ревновал бы! — заявила Даха, со скрежетом отодвинула пустой стул, порываясь встать.

Тут же была поймана и зацелована под заверения о безграничном доверии.

— Лучше не ревнуй, Маню, — мрачно вставила я.

Кататься я больше не стала. Начал срываться снег, который через час превратился в нешуточный снегопад. Я следила за новостями по телевизору, в интернете и тонула в тревожности. Чёрт бы побрал мои попытки быть мудрой и понимающей женщиной! Разве я не знала, как Егор гоняет?! Он же вообще без башни, лётчик-налётчик! И не уверена, что у него есть хоть какие-то принципы… Дура я, дура! Надо было каждому дуэлянту выдать по шелобану в лоб, сломать лыжи, выбросить палки с обрыва и закатить эпичный скандал — такой, чтобы весь Шамони ещё сотню лет вспоминал. Нет, я не люблю конфликты и не очень умею скандалы устраивать, но с каждым движением минутной стрелки на больших чёрных часах по белым делениям «скилл» по раздаванию люлей был всё ближе к освоению. И плакать хотелось. Чашку с очередным кофе разбить. И снова плакать.

Прошло пять часов! Пять!!! Где они?!

Даха и Маню принялись рассказывать очередную бурду про длинные трассы. А я дёрнулась на тысячный звонок колокольчика над дверью. И увидела, что в кафе ввалился Миша. Взмыленный, как Буцефал, краснощёкий. Прямо в лыжах. Остановился, шаря глазами по посетителям. Шаркнул лыжей по деревянному полу, пропуская кого-то сзади. Это был Егор. Такой же мокрый и красный.

Я подскочила и бросилась навстречу.

— Миша! — вырвалось само.

Он засиял. А я повисла на его шее, теряя себя от счастья, что он живой, целый и на своих ногах, пусть и уставший неимоверно.

— Мишенька…

— Я выиграл, — выдохнул он и заключил меня в свои объятия.

Отвлёкся на секунду. Я почувствовала, что они обменялись рукопожатием с Егором. Рядом упали с грохотом лыжи. Всё равно!

Мой Миша! — пело всё внутри. Надо было кричать, возмущаться или плакать — столько всего скопилось за эти пять часов, но я чувствовала его тепло, вдыхала его запах и просто обнимала его, моего победителя, героя, родного! И выпрашивала индульгенцию у самой себя: я ещё чуть-чуть пообнимаю, и ещё чуть-чуть, и ещё… А потом, чуть-чуть позже, когда обнимательная сила кончится, когда перестану обвивать его шею руками, уткнувшись в неё носом, замирая от радости…, голову снесу.

* * *

Честно говоря, было не до песен. От усталости хотелось рухнуть замертво и лежать. Желательно без лыж и лыжных ботинок. Если б ещё лежание по волшебству сопроводилось душем и стейком размером с барную стойку! И чтобы жевалось как-то само. А Вика бы массаж сделала… Ммм, это будет сказкой!

Спуск оказался не только долгим, но и трудным. Повалил снег. Синего, которого, как выяснилось, зовут Василием, пришлось хором выковыривать, когда он залетел в овраг и провалился. Добров кувырком полетел на одном повороте, чудом лыжи не сломал. Едва я позлорадствовал, меня тоже занесло и закрутило. Но мы снова погнали. Остальные ребята остались передохнуть на второй очереди, прокричав дурацкие пожелания нам вдогонку. И мы понеслись. Последние пару километров я ехал на автопилоте. Добров тоже. Но не отставал. Упорный. Реакция у него не хуже моей. Ехали лыжа в лыжу, и вдруг у самого деревянного настила перед кафе, уже зажегшегося огоньками в расчерченных снегопадом сумерках, Добров намеренно притормозил. Я мотнул головой: соревнование так соревнование, всё должно быть по-честному. До последнего. Но тот лишь кивнул и совсем остановился, пропуская меня вперёд. Я аж проникся.

Не снимая лыж, я вломился в тепло и запахи, от которых тоскливо взвыл желудок. Соображал я уже туго, обвёл кафе глазами. И тут Вика, в красном своём, как ясное солнышко, с рассыпавшимися по плечам золотыми волосами, с глазами огромными от волнения и радости, выкрикнула моё имя и бросилась ко мне. Обняла! Носиком тёплым в шею ткнулась. И я понял: вот оно счастье! Оно того стоило.

Благодарно кивнул Доброву и снова прижал её к себе. Девочка моя! Сколько же от неё любви! Прямо сердце растворяется, как снег на ладони. И неожиданно сам для себя я почувствовал… благодарность. За то, что любит. За искренность. За тревогу и радость в глазах. Да меня никто никогда не ждал! Кроме налоговых инспекторов. А вот так — никто! И где-то в глубине себя я понял, что никогда не предам её, что бы ни случилось! Как голодный пёс человека, который его обогрел и накормил.

— Я выиграл, — отчитался я ей, а по ощущению будто меч к ногам преподнёс. И щит. После боя. Принцесса моя! Я тебе весь мир к ногам положу! Даже если ты ещё не знаешь об этом…

Вика обняла крепче. Оценила. Хорошо-то как! И пофиг, что сейчас свалюсь. Поймал несколько завистливых взглядов. Доброва в том числе… Прощаю. Да, у меня такая женщина, которой любой позавидует. Но она только моя! Я поцеловал её в тёплые губы, пахнущие вином, апельсином и гвоздикой.

— Ты в порядке? — спросила она, подняв глаза.

— Всё норм! — улыбнулся я ей и поднял большой палец. — Поесть бы.

— Сейчас, — оторвалась она от меня. — Что ты хочешь?

— Чего угодно, — выдохнул я. — Но мясного и побольше.

Она подозвала официанта, защебетала на французском. Как-то отстегнул лыжи, сел на лавку. Махнул Доброву:

— Егор, давай к нам.

Неандерталец крепко пожал мне руку. Егор охотно подсел, крикнул хрипло:

— Вика, плиз, и мне всего такого же закажи!

— Значит, кровопролития не будет? — ехидно спросила Дарья.

— Нет, — сказал я и добавил, просто для галочки: — Будет только приз победителю.

Вика покосилась на меня, а Дарья ответила с ядовитым сарказмом:

— Жаль, а мы ждали, чей же окровавленный труп привезёт амбуланс. Ставки делали. Всё зря.

Я её придушу когда-нибудь. Кажется, начинаю понимать, почему тёщ не любят. Даже «почти тёщ» надо ограждать от приличных людей.

Добров хихикнул и подтянул к себе чей-то наполненный глинтвейном стакан. Громко выпил и вытер воображаемые усы. Говорить особо мы уже не могли. Но йети спрашивал, и приходилось отвечать. Кажется, он завидовал.

Мы смели в секунду всё, что принёс парниша в переднике. Вика молодец, построила всех на кухне быстро. О, чай! Мой любимый, чёрный, с кучей пакетиков во френч-прессе, и шоколадка! Жизнь реально удалась! Главное, на куски не рассыпаться от радости…

В набитом желудке стало тяжело, а в глазах сонно. Я хлебнул горячего вина и поплыл. Но тут показалось, что чего-то не хватает. Кого-то. Куда Вика делась? Я обернулся, скользнул взглядом по залу. Её нет. В дамскую комнату, наверное, отправилась…

— А где Вика? — спросил я у «тёщи».

Она пожала плечами и что-то курлыкнула Манюэлю на французском. Вика не появилась и через пять минут. И через десять. Я встревожился.

Даха взяла мужа под ручку, потянула его из-за стола и сказала не без злорадства:

— Мы устали вас ждать тут целый день. Отдыхайте, а мы пойдём спускаться в гостиницу.

— А Вика…

Дарья снова пожала плечами. Что-то тут не ладно. Добров тоже спросил:

— А куда твоя делась?

— Сейчас, — ответил я и заставил себя встать.

Подошёл к стойке и, скрипя уставшим мозгом, спросил на английском, не видели ли они блондинку вот такого роста в красной куртке, лыжных штанах со странными цветочками и в белых ботинках, которая заказ оформляла. Курчавый парниша вопросительно ткнул на наш стол, где почти развалился по столу полусонный Добров. Я закивал.

Официант сунул мне счёт в плетёной плошке. Чёрт, не понял меня! Я развернул бумажку и вдруг заметил другую на самом дне. На салфетке что-то было написано. Викиной рукой…

Я поспешно вытянул белый клочок и прочитал:

Что за ерунда такая?! Я аж проснулся.

— Это кто сюда положил? — спросил я официанта.

— Девушка, о которой вы спрашиваете. Попросила отдать вам.

— А сама она где?! — опешил я.

— Ушла. Сказала, что вы оплатите счёт.

— Да, я, конечно, оплачу, — пробормотал я, глядя на непонятные строчки. — А куда она пошла, не подскажете?!

— Кажется, к фуникулёру на спуск к городу. Но не скажу точно.

Что-то я не понял… Опять эти её штучки?!

Сердце рухнуло в пятки. Я скосил глаза на Доброва. Этот сидит здесь. Уже проще, он не с Викой. Но где она?!

* * *

Добров снова спросил, где Вика.

— С друзьями пошла в номер. Голова разболелась, — спокойно ответил я, юзая годами выработанную привычку держать лицо.

— А-а, ну и я тоже пошёл, — ответил он и грузно встал. — Ты?

— Я чуть позже. Чай допью, — буркнул я и для верности плеснул кипятка себе в кружку. Не признаваться же в Викиных странностях.

Добров ушёл, тяжёлый, как медведь. Я снова уставился на салфетку. Что она хотела этим сказать? Странные какие-то слова, вроде бы не стихи, но и на стихи чем-то похоже.

Это намёк? На что? А просто нельзя было сказать? Почувствовал раздражение. Кинулся звонить и вспомнил, что, как идиот, так и не добавил в список контактов её личный номер. Чёрт!

Увидел пароль Wi-Fi на чеке, обрадовался. У меня мозг не включается, может, Гугл в курсе, что происходит в голове блондинок? Закинул всю фразу в поисковик в смартфоне. И получил: «Хайку Мацуо Басё». Угу, самое время играть в «Что? Где? Когда?». Я просто ткнул на выпавшие первыми ответы в mail.ru про расшифровку этого хойку, прочитал много мути, но один ответ аж торкнул:

«Под тяжестью неблагоприятных событий начинаешь по-другому смотреть на мир».

Я снова почувствовал холодок между лопаток — она хотела, чтобы я это понял? Что она стала по-другому смотреть на мир? Почему? Что я сделал?

Первым порывом было объехать всю очередь, но мышцы сообщили, что они против, поэтому я просто набрал Манюэля. Йети, кажется, был на моей стороне.

— Эллёу, — вместо «Хэлло» громким шёпотом ответил он, как обычно смешно игнорируя звук «х», и скрываясь от Дарьи-тирана, — Мишель, Вика сильно перепсиховала, пока тебя ждала. Она в гостинице.

— Спасибо, Маню! Я твой должник, — ответил я.

* * *

Я еле дотащился до номера, злой и недоумевающий. Перед дверью собрался и распрямил спину. Жалко, что Вика больше не моя подчинённая, лишил бы бонуса… Я всё для неё, а она не оценила!

Решительно открыл дверь. Вика сидела в кресле, подтянув к груди колени, настолько несчастная, что куда-то девалось раздражение, а недоумения стало ещё больше.

— Бамбук явился, — съязвил я. — Снег идёт. Мир на месте.

Не ответила. Чёрт, а ссориться не хотелось. Лучше б обняла снова, и всё было бы нормально. Я готов простить.

— Вика, ну, ты чего напридумывала? Победителей не судят, — усмехнулся я и быстро стянул с себя куртку, насквозь мокрую флиску и термомайку.

— Да, верно, — вскинула она гневные голубые глаза и резво подскочила ко мне. — Победителей не судят, их бьют! — И больно так врезала мне кулачком по предплечью раза три: — Ты! Ты! Ты…

Я опешил, поймал её руку.

— Ты чего дерёшься?!

Посмотрела, как на врага народа. Если я удав, то она — явно кобра. Аж не по себе стало.

— Я думала, ты ответственный, а ты… а ты! Как ты мог повестись «на слабо»?! Тебе что, семнадцать лет?! Соревноваться с этим кретином безбашенным, а?!

— Успокойся, — нахмурился я. — Я опытный фрирайдер.

— Ага, опытный! А ты спросил, куда вы едете прежде, чем сесть в вертолёт?! — кипела она, аж щёки раскраснелись. Пришлось и вторую руку поймать, а то совсем распоясалась. — Ты учёл правила по лавинобезопасности? Состав команды?! Погодные условия? Ты вообще на прогноз посмотрел?! Был обещан снегопад, а сход лавин опаснее всего при смене погоды! Сегодня уровень угрозы схода лавин был повышен до 4–5! Выше не бывает! Тем более на чёрных трассах! А у тебя ничего с собой не было: ни аппаратуры — всех этих биперов, лопат, щупов, ни специального лавинного рюкзака! Это безответственно! Во французских Альпах самый большой процент погибших среди фрирайдеров! Вот!

— Не кричи. Откуда ты всё это знаешь? — поразился я, ещё сердитый, но где-то в глубинах сознания понимающий, что она ведь права. Я поступил, как зелёный лох. Но зачем на меня орать?! Я не привык.

Она сдула с лица прядь волос и пыхнула:

— У меня за пять часов было время изучить это всё!!! И на лавины по телевизору насмотреться… — её голос стал вдруг тонким, как стаявший воск. Нижняя губа задрожала, а глаза налились слезами быстрее, чем лавина шарахнула мимо нас с Добровым. При мысли о лавине внутри меня что-то дрогнуло и стало стыдно. Я почувствовал, что к щекам приливает кровь. Кажется, я краснею? Офигеть, лет с двенадцати не краснел… Что делает со мной эта девочка?..

А Вика, будто читая мои мысли, громко всхлипнула:

— Что бы я делала, если бы ты… остался там?! Я не знаю, почему, но я тебя люблю-ю-ю, — хлынул водопад слёз. И от этого моё сердце дрогнуло ещё сильнее, чем от страха при надвигающейся лавине. Но теперь дрогнуло и растаяло, перед этим привычно затвердев от злости.

— Глупенькая, — я прижал её к себе крепко. — Ничего б со мной не случилось.

Она будто не слышала, ревела, как школьница, вздрагивая плечами и заливая горячими струйками мою шею и грудь. А казалось, внутрь проникала, в самое сердце. Подняла на меня глаза.

— Зачем, Миша?

Я чуть пожал плечами.

— Чтобы ты мной гордилась.

— Я горжусь, — всхлипывая, горько сказала она. — Только в следующий раз я просто умру, если так… Я хочу, чтобы мы с тобой… надолго. Вместе. Хотя это и глупо — жизнь запланировать невозможно…

— Можно запланировать. И я в этом силён, ты знаешь. Я тоже хочу. Вместе и надолго, — выдохнул я, глядя в её глаза. — Но при одном условии.

— Каком?

— Ты не будешь меня больше бить. И говорить мне, что делать.

— Тогда ничего не получится, — грустно сказала Вика. Опять совершенно искренне. Страшный этот неизведанный мной зверь — искренность.

Я испугался:

— Как? Почему?!

— Если ты устроишь снова такое, я просто взорвусь и потеряю сознание.

— Хм… Это ведь шантаж!

Она снова всхлипнула, улыбнулась и чуть подалась от меня назад:

— Да… Выбирай.

— Но ведь так не честно! — возмутился я, не собираясь её никуда отпускать.

— Зато справедливо!

— Ты понимаешь, что в твоих словах вообще отсутствует логика?

Она хлопнула ресницами, шморгнула покрасневшим носом и выдала:

— А что взять с натуральной блондинки?

Итить. Железный аргумент. И ведь не оспоришь. Пришлось поцеловать.