В квартире на улице Грёз пахло грозой и мужским парфюмом от Булгари.
– Мне всё равно, с кем ты спишь, – продолжил свою тираду отец. – Но мне не может быть безразлично, кого ты приведёшь в семью. И что потом эту семью перемажут грязью.
Во мне всё вскипело: это он о Вике так?!
– Ты сам не слишком церемонился с выбором, оттого и подобные страхи, – отрезал я.
– Ни одна из моих женщин не светилась в прессе! – парировал отец. – Сошлись-разошлись, и всё. Как в воду канули. Личная жизнь моей семьи была, есть и останется за семью замками для всех, кто снаружи. Она – табу! С твоей Викторией Ивановой такого не будет! Она уже тебя прилюдно оскорбила. И ты проглотил. А знаешь почему? Потому что она перед этим очень хитро́ подцепила тебя на крючок!
– Ты бредишь, отец. Не думал пожаловаться на паранойю своему коучу? По-моему, пора. И психотерапевта тоже подключи. Не откладывай.
– Я думал, что ты лучше разбираешься в людях, а ты – мальчишка! Когда повзрослеешь?
– Я достаточно взрослый, чтобы ты не лез в мою жизнь, – ответил я. – Я всё решил. И закончим этот нелепый разговор.
Отец усмехнулся и крутанул привычным жестом перстень на мизинце.
– Тебе наплевать на унижения? С каких пор?
– Если ты про демарш на корпоративе, то это были глупости. Не более того. Из-за Дарьи, моего бывшего секретаря и её близкой подруги. Я слегка перегнул палку. На самом деле.
– Ого, да ты в это веришь! Быстро же она влезла к тебе в голову!
– Причём тут она?! У меня и свои мозги есть. И я не царь всея Руси, чтобы за слова холопов казнить, – усмехнулся я. – Вроде как Рюриковичи в роду не затесались. Одни только отцы коммунистической партии.
Отец прошёлся из угла в угол и сел в кресло, в котором ещё недавно восседал снежный человек Маню. Барокко отцу реально подходило больше, да вот только веселее было с йети, он меня с полуслова понял… Чёрт, будто не утром было, а в прошлом веке.
Отец закинул ногу на ногу и воззрился на меня, как на полудурка:
– Глупости, говоришь? Михаил, ты реально считаешь, что женщина, знающая в совершенстве два языка; участвующая ещё совсем недавно, пусть и в качестве переводчика, в переговорах министерства обороны, при продаже акций Вертолётного завода, на медицинских конференциях, может быть дурой?
– Речь не об…
– Об этом, – перебил он. – Именно! Я навёл справки. Потому что сразу понял: дело тут нечисто. Виктория Алексеевна Иванова только с виду девочка-припевочка, глаза голубые, честные. Именно таким и не стоит доверять, потому что проще знать, с кем имеешь дело, когда сразу видишь рацио во взгляде. А не с хитростью, тщательно замаскированной под невинность. Ею даже спецслужбы интересовались. Уж больно хороша!
Я покачал головой и, опершись бедрами о стол, скрестил руки на груди. На старости лет отца реально подловила паранойя. Но было неприятно, словно его несло в вонючее болото, и меня заодно потоком прихватило. Выпрыгнуть бы, да тянет, словно якорем на дно, родственная связь.
Отец всё и всех, и Вику в том числе, видит через грязные очки. Нет, у него, конечно, интуиция в бизнесе всегда была первоклассной, а локти такие, что не протолкнёшься. Но ведь речь не о бизнесе!
– А знаешь ли ты, Михаил, что, скажем, одну компанию назад, да-да, ты читал в её резюме, Виктория Иванова была личным переводчиком генерального директора, американца, и все бывшие коллеги, кого опросили мои люди, заявили в один голос – она явно была любовницей своего начальника. Хоть ему и было под шестьдесят на тот момент.
– Бред какой! Это совсем не о Вике! – вспыхнул я, а в сердце что-то скребануло.
– А ты книжку её почитай в сети. Не пожалей сто тридцать девять рублей. Псевдоним Мадлен Аржантэ. Тэги «властный герой, служебный роман, начальник и подчинённая», по канону. Талантливо, кстати, написано. Но, – отец сделал паузу и посмотрел на меня так, что вспомнился Викин «удав». Всегда холодею от его взгляда, а оказывается, и сам такой же… Как это правильно назвать: парадокс или ирония судьбы? Или то, что «бревно в глазу»? Интересно, раньше не замечал.
Отец продолжил:
– В её книге полностью, документально описана та самая фирма. Реализм на основе реальных событий. От первого лица. Кто, как и с кем. Всё узнаешь. Горячо, красиво. Так, пару фамилий изменила на всякий случай и возраст главного героя – кто же про дедка читать будет? Но ты почитай, как секретарш соблазнять. Тебе полезно будет.
Кажется, я покраснел, а ладони стали влажными и скользкими какими-то.
– Вот и про тебя, идиота, она напишет, – собрался добить меня отец. – Наверняка тоже талантливо. Кстати, можешь, сам проверить: американский дедок собирался на неё квартиру переписать в Нью-Йорке, но вовремя обнаружил, что Виктория спит с каким-то кришнаитом. Дедок обиделся, говорят. Уехал из России.
– А кришнаит? – вырвалось у меня.
– Кришнаит переселился в Нью-Йорк. Не удивлюсь, если и Виктория туда метит. Судя по её гугл-сёрфингу, летом просматривала квартиры на Манхэттене. Не дешёвые. Но, видимо, не хватило средств, а тут ты подвернулся: сынок олигарха при деньгах. И дебил.
Мне хотелось зажать уши. Жесть какая!
Я зло усмехнулся и громко три раза хлопнул в ладоши:
– Какую однако грандиозную работу ты проделал, браво! Не зря платишь своим ищейкам.
– А ты зря паясничаешь, – поджал губы отец. – Из-за ерунды я бы не стал подрываться и лететь в Париж. Ты – мой сын. И моя главная инвестиция.
Мне вспомнилась Викина песня со смыслом: «идите вы нахрен со своими лимузинами, отелями и прочей лабудой». Сейчас реально хотелось встать с ней рядом на сцену и подпеть. И маракасами побрынчать для эффекта.
А вообще, конечно, было отвратительно до желудочных колик. И про брата её вспомнилось. Неплохой, кстати, парень, мне понравился. Но сразу стало ещё паршивее: у кого-то в семье чайные церемонии для успокоения проводят, а у кого-то разбор полётов с отчётом по прибылям и убыткам. Вот и вопрос, кому больше повезло?
Я выпрямился и сказал:
– Не стоило лететь. Я сказал, что женюсь на ней, значит, женюсь. Решение принято. И тут не заседание совета директоров, а моя личная жизнь.
Отец недобро посмотрел на меня:
– Ты сам потом пожалеешь об этом, когда она оставит тебя без штанов.
– Сам решил, сам и пожалею. Или нет. Что скорее всего. Не ты ли меня учил ответственности за поступки и решения?
Отец встал и одёрнул пиджак.
– Упёртый, как баран.
– Я Овен, – ухмыльнулся я. – Мне по гороскопу положено.
– Баран и есть, – процедил отец. – Эмоции и бизнес несовместимы.
– Ну да, – я снова заговорил Викиными словами, – лучше быть железным биороботом. Тебе это сильно помогло в жизни? Только речь не о бизнесе, и не о деньгах. Или тебе это не понятно?
Отец покраснел и стал похожим на быка, вот-вот наклонит голову и помчится на меня – вспарывать рогами живот. Жутко. Знакомо. С таким же видом он пытался выпихнуть меня в Гарвард, когда я просто хотел в МАИ. Меня и штатовский спортинтернат запарил донельзя. Зато понял эмигрантов и их нытье про ностальгию. Сам чуть не взвыл. В споре с отцом за университет я победил, так что и сейчас я расправил плечи и засунул руки в карманы.
– Моя личная жизнь касается только меня.
– Ну, а деньги – нет, – ответил отец. – Я не шутил про инвестицию. Имей в виду, Михаил, в день, когда ты женишься на Виктории Ивановой, банк «Роспромфинанс-инвест» потребует единовременно и в срочном порядке вернуть займ и вложенные деньги. Надеюсь, ты помнишь, по кредитному договору, если компания не способна вернуть деньги по требованию банка, её активы будут изъяты через суд и переданы кредитору. То есть мне. Выбирай теперь, за что нести ответственность.
Ледяная капля пота скатилась у меня между лопатками, я стиснул челюсти.
– Ты не сделаешь этого!
– Сделаю. Завод твой только на бумажке. Но миром правят деньги, а ты об этом забыл. В твоём заводе мои деньги. И если тебя это не устраивает, можешь искать себе работу. Или роман напиши на пару с Викторией: «Как я просрал бизнес и все перспективы». В тэги добавь «кретин и юмор».
– Так и сделаю, – сказал я, почти физически ощущая, как меня вновь закрывает обычная броня. Вика её сняла легко и почти безболезненно – поцелуями. Но зря. Без неё не выжить. Не в моём мире – тут живьём кожу сдерут, даже родной отец.
Он встал и пошёл к дверям. У порога обернулся:
– Думай, Михаил, думай. Если ещё осталось чем.
* * *
– Шамони Мон-Блан – это шикарно, незабываемо! – причмокивал Маню. – И ехать всего шесть часов. Если мы загрузимся в авто через час, вечером уже будем там: пить белое вино и наслаждаться снегом. Вика, ты видела снег в Шамони?! А горы, о Мон Дьё, какие там горы!
– Поехали, Викуль, развеешься, – улыбнулась Даха, – ты ведь официально уже не работаешь, можно оторваться! Тебе будет с нами хорошо.
Они поцеловались, милые и смешные, как голубки. Точнее счастливый, всклокоченный индокур и воробышек.
– Спасибо, но я не могу сразу согласиться, – сказала я, – вот придёт Миша, тогда и решу.
– Да-да, Миаил, – кивнул Маню.
– О нет! – вытаращилась на нас Даха с натуральным ужасом. – Вы предлагаете мне провести медовый месяц с Михаилом?! За что?!
– А что, чувак как чувак, – примирительно приобнял её Маню. – Мне понравился.
– До того, как ты его пришиб? Или после? – не успокаивалась Даха. – Если б я ему заехала, мне б тоже, возможно, понравилось. Ой, извини, Викуль… Вырвалось…. Хотя нет, это же ужас!!! Я не смогу…
И что ей скажешь?
Если бы мне предложили в первую неделю работы с Мишей отдыхать, я бы, наверное, тоже предпочла тихо собирать опавшие листья граблями в мамином саду или дома сидеть, с котом.
Маню обнял Даху покрепче и с хитрым видом увлёк в спальню. Подмигнул мне у двери. Пошёл ставить вопрос ребром? Правильное место!
Что и говорить, Маню, кажется, самый классный на свете француз, пусть и совсем не красавчик – с картофельным, красноватым носом и торчащими во все стороны отросшими соломенными волосами. Лёгкая зависть коснулась моего сердца: жаль, что Миша не такой же раскованный и весёлый. Зато красивый. И мой. Очень надеюсь, что мой! Хотя было немного боязно: всё так быстро и неожиданно развивается! Как бы не проснуться где-нибудь на работе, хлопая глазами на отчёт в мониторе и слушая рёв удава по громкой связи!
Я тут же себя отругала, вспоминая бесподобные Мишины глаза и целый мир, который он открывал передо мной – сложный мир, но реальный. Стыдно стало. Он бы не рассказывал о себе, если бы не хотел, чтобы я узнала его лучше. Не для недельного же отпуска! И о любви сказать, по-моему, такому интроверту, как Миша, было сложно. Но ведь он сказал! А розы?! Такой букетище мне ни один мужчина не дарил! Даже романтичный Володя до того, как ему всё в России надоело, и он решил, что йога в Нью-Йорке быстрее приведёт к просветлению, чем скручивание в асаны в Ростове-на-Дону. Впрочем, у Володи и денег-то никогда не было, только светлый взгляд и мысли о возвышенном, не мешающие ему периодически обносить чужие клумбы ради красивого жеста и осыпания меня розовыми лепестками в постель.
Я подошла к окну и, глядя, как плавно слетает с клёна жёлтый лист, подумала о том, что Мише было бы хорошо в горах, он же любит лыжи. Да и уверена, давно не отдыхал.
Всё в моём сердце пело о нём. Старинные часы с фривольными амурчиками по бокам отсчитывали время, Миши всё не было. Долго. А Даха с Маню, похоже, скоро познакомятся с соседями снизу, так ходила ходуном их кровать. Неловко даже.
Я взяла сумочку, телефон в руку. Увы, от Миши не было ни звонков, ни сообщений. Он может заработаться, я знаю. Ладно, пойду пройдусь по улочке, подышу ещё Парижем.
Я вышла на площадку и столкнулась с Мишей. Он стоял перед дверью, как памятник. И нет, это был не Миша, передо мной высился холодный, закрытый на двести замков удав. С прямой спиной, будто кол проглотил.
– Виктория? Хорошо, что это ты! – сказал он таким стальным голосом, что у меня мурашки по спине пробежали. От ужаса.
– Миша, что-то случилось?! – я тронула его за руку.
– Всё в порядке, – отчеканил биоробот. – Пройдёмся.
Да как же в порядке?! – захотелось крикнуть мне, а сердце провалилось в живот. Он, что ли, попал по дороге в руки маньяка-компьютерщика, который все человеческие настройки снёс? И память стёр? Так-так, это никуда не годится!
Ум подал сигналы SOS. Вдруг я, и правда, плаваю в иллюзиях? Но сердце из живота категорично простучало: нет! Даха была права только в одном: так сразу легко не будет, привычки за день не меняются, его трудная работа тоже никуда не делась, и проблемы. Вдруг на заводе катастрофа какая-то? Видя практически неживое лицо Миши, мой мозг отчаянно работал, ища варианты, что могло произойти и что делать. Как его вернуть в нормальное состояние? Ах да, удава выбивает из брони удивление, сейчас я… Что бы такое?
– Миша, – радостно воскликнула я. – Мы едем в горы!
– Рад за вас, – ответил он ещё холоднее.
– И ты едешь! – улыбнулась я. – Ты же в отпуске. Тут рядом, как от Ростова до Краснодара. Хотя бы два с половиной дня до пятницы можно попутешествовать. Маню говорит, что снег ранний в Шамони, и трассы открыты! А ты обещал меня научить кататься.
– Да, – без эмоций буркнул удав. – Я держу обещания. Идём.
– Куда?
– Не здесь.
В сердце скребануло. Нет, я так не могу.
– Миша, что не здесь? Объясни, пожалуйста, а то я никуда не пойду, – склонила я голову, не зная, как его растормошить и начиная волноваться до холода в пятках.
Он взглянул на меня тяжёлым взглядом, способным раздавить, словно гусеничный танк. У меня пересохло во рту. Я подумала, что он хочет сказать мне: «Прости, я ошибся. Поспешил. Нам нужно расстаться» или ещё хуже, но точнее: «Я понял, что ты – та ещё стерва. Прощай»… Где-то в середине груди зародился комок слёз и били набатом колокола, как в Нотр-Даме, но я ещё улыбалась, ожидая его слов. В конце концов, меня уже столько раз бросали. Почему это так больно каждый раз, словно в первый? Что во мне не так?! Хотелось завопить исступлённо: «Миша, что ты делаешь?!»
И вдруг он произнёс:
– Хорошо. Хочешь здесь, пусть будет здесь, – и упал передо мной на одно колено. Поднял на меня глаза, напряжённые донельзя, и протянул руку: – Виктория, ты станешь моей женой?
Что?!
* * *
Как бы можно было радоваться… Не получилось. Наверное, Дракула, протягивая руку из свежей могилы и предлагая: «Давай поспим вечно», выглядел бы живее. Мишу, что, заставили? Наследство иначе не получит? В голове промелькнули дурацкие сюжеты из фильмов типа «Последнее желание», «Приказано женить»… Или на переговорах нужно быть обязательно женатым?..
У меня пересохло во рту, язык прилип к нёбу, а руки задрожали. Прямо как в хокку Мацуо Басё: «Хочу отыскать слова, но сердце моё сжимается…» И моё сжалось, потому что с любовью хотело ответить: «Нет!» Но тут же в панике закружили мысли.
Он обидится и уйдёт, и больше не вернётся. Ведь я хочу быть с ним! А если «Да», то на нашей свадьбе вместо Мендельсона сыграют траурный марш? Может, он такой и есть, настоящий? А то всё было мимолётной блажью? Нет, нежность не была фальшивой, я видела. Что случилось сейчас? Переволновался?
Я глотнула воздуха, он застрял где-то в середине груди, наткнувшись на ком.
А мне никогда раньше не делали предложение… Боже…
Миша смотрел на меня и ждал, правда с тем же видом, с каким требовал презентацию сделать к утру. А если не сделаю, голову снесёт. Нет, он не любит меня. Холодом веет… Но ведь я люблю! И как же… Почему?… Готова ли я к этому? Замуж – это не в кафе сходить, пирожных наесться. Я не хочу быть завсегдатаем в ЗАГСе, как мои родители: «Давненько вы у нас не женились». Я хочу, чтобы навсегда! С единственным! Мишенька, Миша, ну улыбнись же хоть краешком губ, оттай хоть на вздох!
Меня раздирало пополам «Да» и «Нет». По виду Миши было ясно: «Я подумаю» он не примет, будет давить, как каток. Или чёрное, или белое. Сразу. Иначе расплющит инь и янь до состояния гранитной крошки. Мамочки! А я не могу ответить…
Сердце моё сжалось ещё сильнее, так что вздохнуть не получилось. Голова закружилась, ноги вдруг стали ватными. Пол почему-то поплыл и начал быстро приближаться.
Откуда-то глухо, издалека, будто из колодца Миша крикнул:
– Вика!
Ожил? – кольнуло в сердце, и я попыталась вынырнуть из темноты, которая меня затягивала. Не успела. Свет над головой схлопнулся. И всё выключилось.
* * *
Бу-бу-бу… Соседи ругаются? У меня за стенкой тетя Валя и дядя Сеня устраивают скандалы с боем посуды каждое воскресенье, начиная с семи утра. Вместо перфоратора. Старая добрая традиция. Можно даже будильник не ставить, если куда-то вставать. А если надо выспаться в выходной, на тумбочке беруши всегда заготовлены. Стоп, а почему у соседки Дахин голос? Неприятно повизгивающий.
– Я так и знала, что вы её доведёте! Так и знала!
Что-то хлопнуло, словно газетой муху убили. Откуда мухи в ноябре?
– Cherie, mon trésor, calme-toi… – как-то ласково для дяди Сени и почему-то по-французски.
У тёти Вали завёлся любовник-француз?!
От нелепости предположения я проснулась.
– Не буду я кальме, сам успокойся! – ответила Даха. – As-tu le chlorure d'ammonium?
– Non, pourquoi? C'est pas donc le laboratoire chimique…
– Вот дерьмо! Ничего у вас, французов, нет! – снова Даха, и ещё яростнее: – Сколько я вас, нет, тебя терпела!!! За себя я ладно, потерплю и перетеплю! А за Вику! За Вику я тебе! – Снова хлопок по мухе. – Что ты с ней сделал, изверг?! – Опять хлопок. – Признавайся!
И опешившее, мужским голосом:
– Предложение.
– Что?! – уже потише. Мухи, видимо, кончились.
– Замуж.
Миша! – ахнула я про себя, мгновенно вспомнив всё, что произошло, и с усилием воли распахнула веки.
– Вика! Очнулась! – кто-то сжал горячими пальцами мою ладонь. – Вика, ты как?!
Надо мной склонилось живое, взволнованное лицо Миши. Не удава. Радость какая.
– Мишенька, – неловко улыбнулась я. – Извини, что-то мне нехорошо стало.
– Прости меня, – выдохнул он. – Я не ожидал, что ты… так воспримешь…
Его решительно подвинули, и в поле зрения появилась всклокоченная, раскрасневшаяся и весьма боевая Даха с влажным полотенцем в руках. Где-то над ней образовалась косматая голова Маню. Кажется, я лежу на диване в его гостиной. Точно, вот и часы с амурчиками над камином. И бронзовая люстра в стиле ампир. И занавески из Икеи, жёлтенькие. Встретившись со мной взглядом, Даха расцвела заботливой улыбкой:
– Девочка моя, как ты? Ничего не болит? Головка? Сердечко? Водички хочешь?
Я попыталась сесть. Качнулась, по всему телу разлилась слабость. Миша тут же подставил мне руку под спину, вместо подушки. Тёплый, любимый. Его голова оказалась рядом. Так поцеловать захотелось. В висок. Или макушку. Да куда угодно.
– Хочу водички, – сказала я.
Миша подхватился, а я остановила его:
– Не уходи.
Даха удалилась, и Маню за ней хвостиком, с лёгкой укоризной прося ругаться на понятном ему языке.
– Вика, – проговорил Миша, прижимая мою руку к себе, и скользя встревоженным взглядом по моему лицу. – У тебя правда ничего не болит?
– Нет, – я качнула головой.
– Отчего же ты… Может, надо врача? – бормотал он. – Так же просто не бывают обмороки…
– Скажи мне Миша, – посмотрела я ему прямо в глаза. Хотелось искренне, но, кажется, получилось жалостно, потому что сердце снова сжалось. – Только правду, хорошо? Скажи, что случилось? Ты пришёл такой… такой… как на работе, когда хочешь убить кого-то…
– Удав? – догадался он, покраснел.
– Извини. Это, наверное, обидно, – вздохнула я. – Я просто должна знать, я чувствую: что-то изменилось. Серьёзное. Скажи мне всё, пожалуйста. Как есть.
Миша отвёл глаза, помолчал немного, потом вскинул их на меня:
– Твоё решение по поводу… моего вопроса изменится, если ты узнаешь, что, возможно, скоро я не буду богат?
– А при чём тут это? – удивилась я.
Даха вернулась в гостиную со стаканом воды, но догадалась притормозить. Шагнула обратно в кухню. Миша опустил голову. Выдохнул громко, словно решаясь.
– Отец против наших отношений. Он может отобрать компанию, если мы поженимся.
Я подскочила, забыв про слабость. Заглянула ему в глаза.
– Погоди, как отобрать?! А ты? Ты же живёшь компанией! Ты же столько в неё вложил!
Он пожал плечами обречённо.
– Официально его банк может затребовать срочный возврат кредита. И тогда я банкрот.
– Боже… Как же так можно?… Но послушай, я не понимаю тогда. Ты же наоборот, пришел с вопросом о свадьбе?! – одно с другим у меня в голове не склеилось. – Зачем?
Миша обнял меня за плечи.
– Просто если я решил, значит, я решил. И никто мне не указ. Я всегда решаю сам. С компанией выкручусь как-нибудь. Придумаю. Пока она моя. – Его глаза были огромными, как два зелёных моря, живыми, настоящими, и казалось, за его чёрными зрачками продолжалась я сама. – А ты мне нужна. Это я точно знаю.
Моё сердце запело от его слов, и в комнате посветлело, будто среди ноябрьских туч пробилось в комнату солнце. Захотелось наизнанку вывернуться, лишь бы Мише тоже было хорошо, а ещё стало понятно: он был так напряжён, потому что не со мной пришёл воевать, а с собой, с собственными проблемами и жестоким запретом на счастье.
Мой герой! Как хорошо, что я не ответила «нет»!
– Мишенька, но ведь мы можем и не жениться, можем просто быть вместе, – сказала я. – Главное, с тобой! Сердцу не важен штамп в паспорте.
– А мне важен, – упрямо ответил он.
– Мишенька, – только и могла вымолвить я. Воздуха стало много-много, свежего, прозрачного, или это было что-то другое, от чего дышалось широко, а во рту появилась пьянящая сладость. – Я тебя люблю!
И он, наконец, улыбнулся и тоже вдохнул полной грудью.
– Я хочу, очень хочу быть с тобой! – воскликнула я. – Но, правда, давай не торопиться, чтобы наша любовь не стала быстрой, как растворимый кофе. Вдруг я храплю или буду бесить тебя своими экзальтированными штучками, родственниками, яркими нарядами?
– Нет, не будешь, – мотнул он головой. – Я знаю, я решил.
– Из-за отца? – осторожно спросила я.
– Нет. Давно. Будь такой, какая ты есть. В тебе есть всё, чего мне не хватает. Даже согласно законам физики мы должны быть вместе. Если ты хочешь…
Счастье залило меня светлой волной. В каждой клеточке оно засветилось новогодними огоньками, и я сказала:
– Да.
– Что да? – распахнул глаза Миша.
– Я буду твоей женой.
И он меня поцеловал. Нежно, горячо, по-настоящему.
Откуда-то из дверей кухни послышалось задумчиво-ворчливое Дахино:
– А что банк, подумаешь банк. Надо попробовать перекредитоваться… И желательно не в России, да, Маню?
– Qu'est-ce que tu dis, mon trésor?