– Всё хорошо, – нагло соврал я Вике, когда её глаза расширились на пол лица.
Руки у самого дрожали, но паника – последнее, что нам нужно. Вдохнул-выдохнул. Попробовал открыть дверь со своей стороны. Заклинило.
– Да что ж хорошего? – пробормотала она.
– Мы живы. У нас есть воздух. Сухая, тёплая одежда. Уже много. И снаружи стихло, лавина прошла, а нас не снесло в пропасть. И не снесёт. Не бойся, – сказал я уже чуть более нормальным голосом, судорожно вспоминая всё, что читал по правилам лавинобезопасности. Там было сплошь про лыжников, погребённых в снегу, а не про машину целиком. Ничего, будем рассуждать логически. – Вика, отстегнись и попробуй дверцу открыть. Спокойно.
– Не получается, – сказала Вика.
– Ничего. Ты, кажется, мне бипер после того разноса купила, да? Где он?
Она растерянно моргнула. Не оклемалась ещё. Надо успокоить. И воздух! Экономим воздух!
Снежная масса после схода лавины мгновенно превращается в жидкий бетон, а потом и в твёрдый. Это значит, что все выхлопные газы пойдут в салон, и мы попросту задохнёмся. Я провернул ключ, выключил двигатель и фары. Стало темно. Вика ахнула быстрее, чем я включил свет. Он копейки от аккумулятора ест, так что ничего страшного, хоть сутки прогорит. А вот больше суток… Стоп, об этом не будем!
Я взглянул на мобильный – связи нет. Наверное, скала, под которой мы укрылись, блокирует сигнал. Хреново.
– Вика, у тебя есть связь? – спросил я.
– Нет. Ни одного деления, – жалобно сказала она.
Я подался к ней, взял за предплечья, осмотрел всю, взглянул в глаза пристально:
– Ты не ранена?
– Нет. А ты?.. – замогильным голосом в ответ, лицо пятнами покрылось.
Надо привести её в чувство. Паниковать, орать и головой об стенку биться будем потом, когда выберемся. Хоть целый флэшмоб устроим.
– И я в порядке. – Улыбнулся. Надеюсь, получилось ободряюще. Хотя в таком типе мотивации я не силён. – Давай-ка вспомни, как ты про самолёт говорила.
– Что про самолёт?
– Ну же! Про кирпич на голову. Ты говорила: всё, что у нас есть – это настоящий момент. Все мы умрём, но пока живы, прямо сейчас надо жить на полную катушку.
– Немного не так, – слегка живее ответила она. – А мне казалось, ты меня тогда не слушал.
Уже лучше, ещё б у неё нижняя губа так не дрожала.
– Я слышу всё и всегда, – заявил я. – И у меня даже, как у биоробота, всё в ячейки памяти записывается и хранится. Ну, ты в курсе про биоробота, да?
Она чуть улыбнулась. Я добавил:
– Вот, да. Настоящий момент у нас сейчас очень настоящий. И он требует, чтобы мы с тобой действовали слаженно и быстро, как команда. Задок вмяло, так что назад не пробраться, просто меняемся местами. Я попытаюсь открыть дверь с твоей стороны. А ты подтягивай к себе багаж и доставай вещи потеплее мне и себе. И бипер поищи.
– Он в моём чемодане, сзади, – вспомнила Вика.
– Супер. Мобильные переводим на экономный режим, главное, чтоб GPS оставался включённым. И бипер включи, он посылает радиосигналы. Машину завалило на дороге, не на склоне. Так что в любом случае её будут расчищать и нас найдут, – уверенно сказал я, хотя не исключено, что за эту просёлочную, на которую нас зачем-то понёс навигатор, возьмутся не сразу. – Но мы без дела тоже сидеть не будем, Вика.
– Есть, шеф! – кивнула Вика.
Слава Богу! Включилась!
Я перелез на Викино кресло и налёг на дверь. Угу, как бы не так. Словно нас настоящим бетоном привалило. Попробовал опустить стёкла. Их тоже заблокировало. Что за клин такой?! Сзади вообще было беспонтово: кузов ударом покорёжило с соответствующими последствиями. Но я упорный.
– Я включила бипер, – сообщила Вика. – Хорошо, что мы не поскупились и сразу взяли к нему упаковку батареек.
– Здорово. Это очень здорово!
– Переоденешься?
– Чуть позже. Ты на ноги надевай тёплое, они замерзают прежде всего, – сказал я. – Под себя их подожми или свитером лишним укрой.
А сам выстраивал план действий. Нам надо вылезти из машины и проковырять в плотной снежной корке большее пространство для воздуха, а ещё лучше – выбраться на поверхность. Я слышал, некоторым с голыми руками удавалось добраться до поверхности снега. Хотя немногим… Плевать! Будем полагаться на позитивный опыт. Монте-Кристо вообще ложкой подкоп сделал.
– Вика, а тебе нравится история про графа Монте-Кристо? – спросил я.
– Не очень. Я не люблю про месть. – Замялась на секунду, чуть кашлянула, потом продолжила: – Хотя я сама, конечно, не белая и пушистая.
– О, ты кому-то мстила? – удивился я. – Я и не знал, что ты коварная!
– Ну, не совсем мстила, – почему-то смущённо ответила Вика, – планы были, но провалились с треском…
– Пушистость победила? Я так и знал! – хмыкнул я и принялся выковыривать стекло на пассажирской двери. Главное, была бы это моя машина, были бы нормальные инструменты на любой случай, а тут… словно голой пяткой на саблю. Можно было бы дверь разобрать и вынуть стекло. Но чем? Ни гаечного ключа, ни отвёртки. Я открыл бардачок. Кем-то забытый путеводитель хорош был только в топку. Я изо всех сил надавил плечом на стекло и дверь. Ничего. Через какое-то время я потерял терпение и начал бороться со стеклом почти с той же интенсивностью, с какой герой Андрея Миронова в «Бриллиантовой руке» пытался на подиуме «превратить брюки в элегантные шорты». Кажется, в салоне стало душно.
Пот покатился по моему лбу не только от усилий, но ещё и от мысли, что мы тут будем похоронены, как в склепе. Я и Вика. Почувствовал себя виноватым и похолодел, словно чёртов снежок в желудок провалился. И холодом сковало всего.
И вдруг Вика коснулась моего плеча, приобняла. Будто почувствовала. Тёплая, нежная, родная. Я поцеловал её ладошку. Обернулся. Вика смотрела на меня так, словно я Железный человек и Бэтмэн в одном флаконе. И не боялась больше. Теперь в ней было спокойствия хоть ложкой черпай. Мне даже здравая мысль в голову пришла.
– А палки лыжные ты не находила? – спросил я. – Или их в багажнике покорёжило?
– Нет, вот же они.
– Ты умница! – воскликнул я, хватаясь за палку и исследуя её острый конец.
Итак, у меня в руках была сверхздоровенная отвёртка, почти. Я принялся раскручивать винты в нижней части двери, как сумасшедший механик. А что с гайками делать? Я почесал в затылке. Вика подсунула мне маникюрный набор в коричневом футляре.
– Поможет?
– О да, – обрадовался я.
Она протянула ещё какое-то странное орудие пытки.
– Что это?! – опешил я.
– Щипцы для завивки ресниц, – покраснела Вика.
– Страшная штука, – вырвалось у меня. – А можно я пока с прямыми ресницами похожу?
Мы рассмеялись, и на душе стало легче. Вроде бы и не так душно. И спустя полчаса мне удалось опустить стекло на сантиметр. Победа!
* * *
Я трамбую снег. Я-трам-бую-снег. С тусклой подсветкой из пристроенного на шапке телефона. Ужасно холодно, бельё мокрое. Потому что дышать нечем. Оттого потею, и движения у меня вялые. Сама я неуклюжая и медленная, как только что разбуженный медведь. Время тянется – мы тут, наверное, уже сутки. Хотя не знаю точно. Постоянно что-то мерещится. То звуки, то вспышки. Глаза слипаются. Но спать нельзя. Я-трам-бую-снег.
Мише труднее. В сто тысяч раз. Он умудрился всё-таки разобрать боковую дверцу, что-то сделать в механизме и, опустив стекло, начал яростно крошить плотную утрамбованную серую стену, от которой тянуло холодом.
– Я вытащу тебя! Мы выберемся! – так твёрдо сказал он, что я ему поверила.
Все проблемы у нас в голове. Стоит перестать думать и просто делать то, что должен делать, становится проще. Мышца воображения у меня хорошо прокачана, и она единственная не болела и не стыла. Поэтому я представила, что мы шахтёры. А шахтёры каждый день на работу ходят что-то долбить в темноте. А оленеводы Дальнего Севера каждый день в снегах пасут оленей. Там холода покруче, кстати. Вот из нас с Мишей получились эдакие мутанты: шахтоды. Посмеялись над этим с Мишей, пока он отламывал крышку от бардачка, – лыжной палкой много не накопаешь. Правда, от смеха дышать ещё труднее.
У нас всё пошло в ход: второй лыжной палкой удалось разбить воткнувшееся в скалу растрескавшееся стекло (Миша сказал, что в нише должен быть ещё воздух); и светодиодный фонарик, который я купила в подарок Ромке, на лоб Мише очень удобно наделся, и огнетушитель, им я трамбую снег – тот, который отбрасывает вниз Миша, разрыхлив ледяную корку острым концом лыжной палки. Потом он копает дверцей от бардачка. Уже встал в полный рост. Ничего себе нас накрыло… Пригодился и картонный стаканчик из-под кофе; и бутылочка с водой; и шоколад с сыром (прости Даха!).
Едва я начинала себя жалеть, я смотрела на Мишу, работающего без остановки в этой жуткой холодной тьме, и становилось стыдно. Сразу тренер с айкидо вспоминался со своим: «Нельзя дожидаться того, что тебя ждёт. К этому надо идти».
Миша так и делал, хоть и молча. Сконцентрированно до предела. Последние пару часов гораздо медленнее. Иногда казалось – на последнем дыхании. Но не знаю, что могло бы его остановить. Точнее, знаю, но об этом не думаю. Слишком страшно. Потому что как никогда близко…
– Дело есть у нас. В самый жуткий час. Мы волшебную косим трын-траву, – сказал мне вначале Миша.
Теперь он уже молчал. Но шевелился, и ко мне долетал снег. Так что и у меня было дело. Мне нечем дышать – я трамбую снег. Мне холодно – я трамбую снег. Меня клонит в сон – я трамбую снег. Мне страшно – я трамбую снег. Это мой настоящий момент, я рада, что он ещё есть.
Самураи не сдаются. Миша – самурай. Я его половина, та – которая снег трамбует…
И отчаянно молится. Беззвучным громким криком на всю Вселенную.
* * *
Руки уже не поднимались. Даже на автомате. Невозможно тесно. Я – чёртов снежный крот. Но снег стал светлее. Или мне так хотелось. Слышатся голоса. Шум. Спасатели? Не знаю. Это уже не в первый раз. Сил кричать нет. Лицо всё в снежной крошке. Отрываешь рот, ледяное крошево сыплется вовнутрь. Топлю собой снег и глотаю снег. А голоса нет.
– Эй! – попытался я всё же гаркнуть. – Я здесь.
Слабо вышло. В ответ тишина. Чёрт! Опять померещилось. Сознание уже не в первый раз начинало плыть, словно кто-то схватил за горло и душит. Пот на висках ледяной. Но я не один, за мной Вика. Я ей пообещал… Я должен…
«Ещё один раз», – сказал я себе, и не знаю какими силами ткнул по корке над головой. Раздался страшный хруст. В глаза брызнул свет. В нос – воздух. В уши – звуки и разные слова. На голову – снег и чей-то ботинок. Э-э… Мелькнула рыжая лопата. Всё завертелось. Фонари. Кусок сизого неба над головой. Исчез ботинок, появилась чья-то рука, и я увидел знакомое лицо. Красное и напряжённое. Как обычно, без шапки.
– Папа?.. – хрипло выговорил я.
– Мишка… Мишка? Мишка! – заорал не своим голосом отец. И куда-то в сторону ещё громче: – Он здесь!!! Все сюда!
Отец схватил меня за руки и, дёрнув с силой, вытащил наружу. Я повалился на снег, но полез обратно в сторону своей норы:
– Вика… там Вика!
– Сейчас и Вику вытащим! Сейчас, Мишутка!!! – орал, как ненормальный, отец. Или мне так казалось. И по-английски: – Сюда! Там ещё девушка! Она там! Скорее!!! Осторожно!!!
Вокруг засуетились какие-то люди. Кричат, шумят. На французском, что ли? Целая армия. Проплыл в воздухе вертолёт. А откуда тут взялся Егор Добров и его пацаны?! Машут руками. Рожи довольные. Классные у них лопаты… Как мне не хватало лопаты…
Я попытался сесть. С третьей попытки получилось. Отец сжал мои щёки и склонился надо мной:
– Живой! Чёрт, Мишка, живой! Живой!!! Мишутка, скажи, где болит?! Что-то болит?
– Нет, – проворочал я языком, упорно пытаясь встать. – Вика… Дай… лопату.
Отец развернул меня, бодрого, как потрошёная тушка бройлера, и показал:
– Какая лопата?! Вот она, твоя Вика!
Ребята-спасатели бережно, как чудо, вытащили на свет Божий, под свет прожекторов, мою Вику. Я хватанул воздуха открытым ртом, а сердце сжалось. Вика моргала и жмурилась, маленькая и покрытая снегом, замученная, в своей красной курточке с мобильным телефоном, вставленным за отворот шапки.
– Миша, где Миша?! – еле слышно повторяла она, вертя головой. В руках огнетушитель.
Мой верный боевой товарищ. Любимая.
И пусть шевелиться было почти невозможно от усталости, я опёрся о плечо отца и всё-таки встал. Шатнулся. Он поддержал меня под руку. Подставил плечо. Повёл. На каком-то десятом дыхании я сделал два шага до Вики и снова рухнул в снег. Рядом с ней.
– Я тут.
– Миша… – выдохнула она, еле живая, расширив свои ясные голубые глаза, два неба.
– Я тут, – повторил я с сипом, через колючки в дерущем горле, обнял и прижался лбом к её лбу. – С тобой.
А она обняла меня. И мы замолчали друг другом. Жизнь, она больше слов.
Кто-то набросил нам на плечи одеяла. Кто-то тянул стаканчики от термоса. Спасатели и Добров со своими ребятами поздравляли друг друга и жали руки. Отец улыбался и что-то кричал, кажется, вертолёту.
Я туго соображал. Тело окоченело окончательно, отказавшись двигаться: всё, биоробот Михаил Черенцов израсходовал свой ресурс, требовалась подзарядка. Переговоры? Мы уже опоздали… И мысленно я махнул рукой. В моём сердце было так много любви, что в глазах вдруг стало горячо и влажно. От счастья! От радости!
Потому, что она живая. И я живой. Мы вместе.
И я знал, что это навсегда.