Всё, как обычно, спасла Маруська. Я уже был на пороге, злой и взвинченный, как затрезвонил телефон.

– Катя?! – не глядя, поднёс я к уху трубку.

– Это не Катя, это я, – обиженно прогундосила дочка и куда-то в сторону: – Ба, ты плавильно говолишь: мапа совсем голову потелял. – И уже мне: – Мапа, ты холошо голову искал? У меня вчела пингвин из Киндела под кловать закатился. Я всё на пузе облазила, но нашла. Ты лазил под кловать?

Я закатил глаза к потолку: о, женщины! Но рассмеялся.

– Голова на месте, – заверил я дочь, не признаваясь, что та с ирокезом. В зеркале гостиничного номера тот снова торчал до неприличия высоко.

– Это холошо, – деловито ответила Маруська. – Ба говолит, что ты голову потелял, а у деды её совсем нету.

– Это ещё почему?

– Катя звонила, а дедушка на неё налугался. Сказал не приезжать, потому что у Кати тоже сопли.

– Сопли? – опешил я. – Откуда ты знаешь?

– Слышала. Она так сделала… – и Маруся смачно потянула забитым носом и ещё более смачно хрюкнула.

Сопли… – Я аж в затылке почесал. – Ромашка заболела? А отец… вот уж хорош, старый хрен, он никак не успокоится! Ну, я его проучу! Мне всё это уже порядком надоело! Пока я пашу на него, он мне жизнь портит. Что там теперь Катерина надумала? Она ведь может! Вообще ума не приложу, что происходит в её пушистой голове. Кажется, ситуация не только вышла из-под контроля, но и мчится куда-то под уклон, как поезд, соскочивший с рельс. Чёрт, а я так люблю, когда всё по рельсам…

И тут же спохватился – ну я и отец, реально безголовый:

– Маруся, а у тебя давно сопли?

– Давно. Уже засыхают.

– А головка болит?

– Неть. Ба меня лечит сильно, я аж устала. А ты длакончика пливёз?

– Конечно, – соврал я.

– Ба говолит, что ты за мной в Сочи плиедешь. Ты длакончика не забудь.

– Не забуду.

Купить бы его где-нибудь. Надеюсь, в Тбилиси продаются… И тут Маруська добавила:

– И Катю.

Ответом запершило в горле, я кашлянул.

– Ладно, малыш, мне пора. Бабушку слушайся.

Снова глянул на себя в зеркало. Поправил галстук, часы за запястье. Вернулся в ванную и смочил предательский ирокез. Посмотрел на Ромашкин номер в мобильнике, но не стал набирать, лучше лично поговорю. Спокойно, глядя глаза в глаза. Скажу, что нужна, обниму и перепроверю: что всё правильно поняла. А потом заберу, и мы вместе через Батуми поедем за Маруськой. Морем. И никаких больше женихов, свадеб и сумасшедше-богатых старушенций с замашками Сталина. Да, именно так, дело решено! Даже если у Катерины сопли…

На улице меня уже ждал «самый лучший таксист» Тамаз.

– Ты быстро, дорогой! Цветы за углом продают, какой хочешь, выбирай! Сейчас довезу.

– Цветы? Зачем цветы? – нахмурился я, потёр переносицу и кивнул: – Ах да, цветы… Да, с цветами лучше. Поехали.

* * *

Тыкаясь носом в розы на поворотах, под рассказы Тамаза о каждом сколько-нибудь примечательном камне я добрался до дворца за высоченными воротами с причудливой железной ковкой. Мда, окопалась старушенция – охранная система, как у принца Монако… Я выбрался с букетом на тротуар.

Тамаз помахал мне с улыбкой шире лица:

– Удачи, дорогой! Чтоб невеста был нежный и родня тебя полюбил!

– Угу, спасибо, – буркнул я и, чувствуя себя по-идиотски, нажал на кнопку под камерой видеонаблюдения. Представился полно и по-русски: – Андрей Викторович Гринальди к Катерине Кутейкиной и госпоже Кавсадзе.

Ждать пришлось неприлично долго. От предположений, почему, у меня задёргался глаз. Особенно от мысли, что там ныкают по шкафам женихов. Я стиснул зубы и прикинул, как можно перебраться через забор. Тамаз ещё не уехал, наблюдал за мной, кивал и сиял, как гигантский смайлик в кепке. Подсадит, если что. Но, наконец, седовласый охранник, важный, словно блюдет безопасность президента, провёл меня по парковым дорожкам к особняку.

Маленькая круглая грузинка лет за шестьдесят кинулась ко мне в холле с распростертыми объятиями:

– Вах, дорогой наш гость! Как я рад видеть тебя, Андрей Викторович Гринальди! Сердце тает от счастья – так я рад!

Я даже опешил и выставил букет, как щит.

– Госпожа Кавсадзе? – уточнил я.

Охранник кивнул.

Хм, а я ожидал другой встречи. Отец соврал? Во даёт!

– Это вам. – Я всучил букетище красных роз круглой мадам, лишь бы не обнималась. Не люблю панибратства с незнакомыми.

– Вах, спасибо, дорогой! Какой молодец! Красивый розы! – она полюбовалась цветами пару секунд, причмокнула и отдала букет мужчине где-то моих лет. Чёрный костюм, мрачный взгляд из-под густых бровей. Хм, кинжал небось вместо Айфона в кармане носит?

– Приветствую, госпожа Кавсадзе, – сдержанно начал я. – Я только прилетел в Тбилиси и сразу к вам.

– Какой ты молодец, дорогой! Витя, папа твой, всё обещаниями кормит, что приедет, но молодец: сын прислал!

– Меня никто не присылал, я сам…

– Вах, сам?! Какой радость! – всплеснула руками мадам Кавсадзе. – Тем более молодец! За стол, сейчас же за стол, дорогой! С дороги напоим, накормим, дорогого гостя.

– Благодарю, я не голоден…

– Никакой вопрос! – последовало в ответ, и опасная круглая грузинка подхватила меня под локоть и потянула за собой через мраморный холл, как катер – нефтяной танкер. Сравнение невольно вызвало у меня улыбку.

– Вай, красивый улыбка у тебя дорогой! Пойдём скорее! – засияла она. – Наш вино попробуешь! Лучший вино на свете! Сделанный с любовь, только для дорогих гостей!

У меня на сердце отлегло: кажется, я зря волновался! Если так, пусть ведёт куда угодно. Сейчас наверняка войду в комнату, а там за столом – моя Катя. И будет хорошо. С замирающим сердцем я вошел вслед за хозяйкой в столовую с огромным камином и грубоватым портретами на стенах.

Увы, за накрытым, как на свадьбу, столом, ломящимся от блюд и атакующим слюновыделительным запахами, Катерины не было. Может, на кухне суетится? Хотя тут же наверняка кухарка должна быть при таком домине.

– Я хотел спросить, а Катя…

Проигнорировав вопрос, меня усадили за стол. Совсем непохожая на старуху женщина уселась напротив на стул, отдаленно напоминающий трон. Мрачный джигит избавился от букета и сел по левую руку от хозяйки. По правую сидел какой-то сморщенный дед с круглой шапочкой на голове и сложенными пополам, как крылья бабочки, ушами. Еще двое суровых джигитов пришли и сели по бокам. Мадам Кавсадзе начала заваливать меня вопросами:

– Рассказывай, как долетел? Как добрался? Как твой папа, Витя Геннадьевич? Такой смешной был, когда молоденький! Ты б только видел! Это сейчас он важный, большой человек, а я его совсем мальчишка помню. С моим сыночком Георги так дружил хорошо! Приезжал один раз. А ты, говорят, в Китай летал? А чем занимался? Как там, в Шанхае? Мы в Шанхай вино не продаем, хотя девяносто процентов наш продукция идет на экспорт! Вах, какой жалка, что компания твой папа не вино продаёт, хороший был бы бизнес! Ты тоже менеджер? Хороший?

Я отвечал и отвечал под вопрос-обстрелом и крутил в пальцах врученный мне бокал. Катя не появлялась, зато откуда-то материализовалась краснолицая старуха в платке. Я уже начал раздражаться. Когда эта мадам замолчит?

– Да ты кушай-кушай, дорогой! И вино попробуй! Это лучший вино в Алазанский Долина! Ни Кингзмараули, ни Ркацители, ни Саперави, ничто не сравнится!

Я из вежливости отхлебнул.

– Спасибо.

– Вкусно?

– Да, вкусно. Но я предпочитаю виски.

Она явно не того ожидала, но все равно выдавила умиленную улыбку. Наконец, мадам Кавсадзе сказала:

– Сын Витя Геннадьевича для меня дорогой гость, ты же знаешь, наверное, что он мне внучка вернул?

Я натянуто улыбнулся:

– Знаю, конечно. Но я приехал прежде всего не как сын друга вашего сына, я приехал за Катей. Она моя невеста. Где она, кстати? Я думал, что она будет здесь.

Мадам Кавсадзе сощурилась.

– Жених? Какой жених?

Это меня окончательно взбесило, и я со звоном поставил бокал обратно на стол.

– Уверен, Катерина про меня рассказывала, и вы прекрасно понимаете, кто я! – вспыхнул я. – Я вообще не понимаю, зачем вы устраиваете этот цирк!

Джигиты в чёрном подскочили со стульев, словно собрались пустить меня на шашлык. Мадам Кавсадзе тоже приподнялась, опершись обеими пухлыми ручками о столешницу. Мне бросился в глаза бриллиант на её указательном пальце, огромный настолько, что им вполне можно было орехи бить. Палец с бриллиантом ткнул в меня и железным голосом хозяйка заявила:

– А я вот не понимаю, кто ты! Если ты сын Виктор Геннадьевич Гринальди, то ты для меня дорогой гость, и принимаю тебя как гостя! А если ты – тот самый жених мой бедный Кати, то тебе дорога за дверь!

Я тоже вскочил, чувствуя, что закипаю.

– Так ответите вы, наконец, где Катерина?! Вы что её прячете? Я требую, чтобы вы позвали её сюда! Я её жених, это официально. Мы подали заявление в ЗАГС! Я не для этих постановочных сцен летел сюда чёрт знает откуда.

– А позвонить один раз рука сломался? А эсэмэска набрать? – недобро прищурилась тётка и вдруг стукнула кулаком по столу так, что аж посуда зазвенела. – Обидеть обидел и плачь три дня, невеста, так?! Три месяц есть на размышление, что такой три дня?!

– Ещё вы меня не воспитывали! – прорычал я. – Вы вообще меня не знаете и не имеете права!

Лопоухий старичок вдруг тоже шуганул кулачком по столу и проскрипел:

– Неуважение к старшим!

Мадам Кавсадзе показала на него пальцем и кивнула:

– Да, неуважение. – И села, как бровастая королева, которую у них везде рисуют. – Я мой Кати счастья хочу. И потому будет у неё лучше жених.

– Вы в своём уме? – опешил я.

– В своём. Если ты здесь как сын дорогой Виктор Геннадьевич, угощайся, пей, ешь, отказать тебе от дома не могу, но… – она сдвинула и без того почти сросшиеся брови и заявила: – Как жених мой Кати иди вон! Тебе не рады.

Чёртов кавказский менталитет! Ничего не понимаю! У меня появилось ощущение, что меня снимают скрытой камерой, чтобы потом посмеяться. Я и так был зол, а теперь уже совсем хоть пальцем спичку зажигай. И я рявкнул:

– Я сам её найду. – Выскочил из-за стола и во все лёгкие гаркнул: – Катя!!!

Вот только долго побегать по безвкусному мраморному дворцу не удалось, джигиты преградили мне дорогу, и сзади вырисовались те, что сидели за столом. Один из них приподнял полу пиджака и показал пистолет. Нет, ну это вообще… Я остановился и хмуро рыкнул:

– Ладно. Тогда пойдём через полицию! Я сейчас же напишу заявление о похищении. И в прокуратуру пойду. И в суд.

Круглая мадам Кавсадзе встала за моей спиной и скрестила руки на мощной груди.

– Иди-иди. Но моя внучка – мой главный сокровище, и абы кому в руки я её не отдам. Только достойному. Судя по тому, что вижу, вряд ли ты достоин.

– Не вам судить! – огрызнулся я. – Двадцать первый век на дворе, а не средневековье. Телевизор включите.

Она не отреагировала. Поджав губы, продолжила говорить железным тоном. Ей бы чуть больше усов над губой и трубку в руки – точно Сталин. С грудью.

– Неуважение к старшим – тяжкий грех. Не быть тебе муж мой Кати! Дверь там!

Я и не подумал бы последовать за указующим перстом, но джигиты мне помогли. Очень нелюбезно. Взъерошенный и взбешённый, я вывалился за ворота и увидел греющегося на солнышке Тамаза. Сел в машину, как ужаленный, и приказал:

– В прокуратуру!