— Вам делает честь почитание святых, — сказал Аридо. — Я знал, что выбираю себе в жены не обычную мухарку, а особенную. С высокими моральными принципами!

Я покраснела. Мне стало совсем стыдно, когда принц сказал:

— Возможно, вам будет приятно, если я в знак уважения ваших обычаев также почту святого Мезима?

Аня издала горлом курлыкающий звук и запихнула в рот сосиску-баклажан. Видимо, чтобы не разразиться гомерическим хохотом… Мне было хуже — аборигены смотрели на меня, и, покрываясь пятнами, я выкрутилась:

— Мне очень льстит ваше предложение, джи Аридо. Но святой Мезим — покровитель женщин, особенно тех, кто много ест. Мужчинам же ему поклоняться никак нельзя, для здоровья вредно.

Аня забилась в немой истерике, отвернулась и плеснула себе в лицо воды. Прости, дорогая.

— Какие интересные у вас святые! — воскликнул Аридо. — Что ж, я готов подождать. Я приму вашу традицию, джани Анастасия, в надежде, что вы так же понимающе отнесётесь к традициям нашего мира…

О, как он мил! И как же тяжело чувствовать себя сволочью! У меня на самом деле закололо в боку — там, где печень. Видимо, святой Мезим карал меня за грехи увеличением билирубина в крови и застоем желчи. Ректор отпил голубого вина из бокала и сказал:

— На самом деле, мы даже рады, что всё случилось так, как случилось. Теперь нами раскрыт интерес этого мерзавца, Киату Джикарне, к вам, джани Анастасия. И поверьте, этот интерес может быть только недобрым и корыстным.

— Он был вынужден поставить чёрную привязку, вы же знаете, — ответила я. — Потому что…

Аня перестала смеяться, сделала лицо, как у доктора Зло, и договорила за меня:

— Потому что он злодей. А вы что про него знаете, уважаемый?

Аридо покраснел, а ректор, как ни в чём не бывало, продолжил:

— Мы знаем всё, и вы тоже должны знать. Чтобы не рисковать более своей жизнью, честью и здоровьем.

— Разве Киату опасен? — изумилась я.

— Скажите ей, ваша светлость, — ректор кивнул Аридо, и тот, удивительно послушный для представителя королевской крови, произнёс:

— Да, неприятно об этом вспоминать, но пять лет назад мы учились вместе, на одном курсе. Киату был прислан жрецами с отдалённого острова, которые выискивали самых одарённых. Но учился он с нами наравне, несмотря на свой низкий социальный статус…

— Ну и что. У нас вообще демократия, и разница в состоянии — не преступление, — водя пальцем по перламутровой крышке стола, заметила я.

— Дело не в этом. Дар Киату был столь уникален, что парень загордился, — всё-таки не усидел бессловесной тенью ректор, аж подпрыгнул на подушечках в своём рвении. — Он решил, что в его власти решать — кому жить, кому умирать. И однажды, когда я лично вывел студентов на практический курс в море, на нас напала летучая акула. Взбесившаяся, искусанная морскими ежами самка гигантского катрана. Все бросились врассыпную, поплыли на защищённый магией корабль. В море остались лишь Киату и Хоренджо, сын князя соседнего острова. Аридо был рядом, но не настолько, чтобы помочь, и… — ректор задержал дыхание и посмотрел на нас круглыми серыми глазками. — И только Киату мог с помощью своего дара успокоить акулу, но не стал этого делать. Он просто отплыл в сторону и позволил акуле откусить голову своему однокашнику. Страшный крик стоял над морем, воспоминания до сих пор холодят мне душу. Киату хладнокровно смотрел, как щёлкают челюсти, и по голубой глади моря расплывается кровь невинно убиенного.

Я оторопела: не может быть! Киату не из тех, кто равнодушен. Я же видела! Он ради брата даже в тюрьму отправился, пусть и на немножко… И меня привязал… Хотя, разве это заслуга? В желудке стало до жути неприятно, и кальмар, фаршированный овощами, попросился обратно.

— Вероятно, он не сумел… — проговорила я.

— Разумеется, умел. Раньше он на спор выходил в море один и укрощал не только самок катрана, но даже глубоководных грозелей, страшных, омерзительных тварей, которых, кстати, Джикарне выманивал на поверхность ради шутки и желания покичиться своими умениями, — сказал ректор. — Подтверди, Аридо.

Принц кивнул.

— Киату был горд. Его задевало, что он беден, и он ненавидел всех, кому Око от рождения подарило богатство. К тому же Джикарне оказался столь своеволен, что его даже наказать было трудно! Отправишь чистить бассейны со светящимися медузами, так он с ними договорится, и те щупальцами сами слижут весь налёт. Потом, между прочим, светились некачественно. Некоторые страдали от несварения желудка! Когда все приличные студенты готовились к экзаменам, этот самый Джикарне тайно покидал Храм Знаний, чтобы покутить в кабаках и предаться разврату в домах утешения.

— Да он плохой мальчик, — заметила Аня с сарказмом.

— Так и было. Однажды Джикарне даже соблазнил меня на подобные дела в доме утешения и на бочку эля. На спор, — покаялся принц.

«Вот уж златокудрая овечка.» — подумалось мне, и сразу ещё сильнее захотелось к бесстрашному бунтарю Киату! Он ведь настоящий! А принц… Нет, просто нельзя быть таким пристойным! Натуральная Золушка в мужском обличье. Того и гляди встанет, закружится и запоёт, как диснеевская овечка. И маринованные кальмары с живыми медузами примутся подпевать ему вместо птичек и мышек, м-да… Очень живо это представилось, но не в пользу Аридо. И не до смеха мне было. Даже стихотворение Омара Хайяма вспомнилось:

Будь хотя завсегдатаем всех кабаков,

Вечно пьяным, свободным от всяких оков,

Хоть разбойником будь на проезжей дороге:

Грабь богатых, добром одаряй бедняков!

— Я знал, что этот студент кончит плохо, но не настолько! — пыхтел ректор. — Чем кончилась его гордыня? Убийством!

— Пусть он хулиган и разбойник, но не убийца, — не выдержала я.

Анина мимика снова ожила, да так красочно, что мне представился Сталин и «секир-башка».

— Обидно, что вы не верите, — жалобно сказал принц. — Но Хоренджо действительно погиб, а он был единственным сыном и наследником. Я видел лично, как Джикарне ничего не сделал ради его спасения.

— Это и есть убийство — не оказать помощь, когда можешь. Только из-за эгоистических принципов и внутренней злобы. И между прочим, именно эту акулу-людоеда, — воскликнул ректор, — Джикарне потом превратил в свою ездовую рыбину. У неё окрас крыльев особенный, радужный, а у других перламутровый. Джикарне это сделал всем назло! Чтобы показать, что ему плевать на закон и на погибшего товарища! Потому что никто, кроме него, во всей Дживайе не ездит верхом на акуле.

Да уж, круто… Я загрустила, потому что поняла, что слова ректора были правдой. Почувствовала. В голове закружилось трагическое: неужели мой любимый контрабандист действительно настолько лишён морали?! Неужели он такой? С другой стороны, он ничего не сделал, чтобы доказать обратное. Сладко целоваться — это не добродетель и не показатель искренности и благости души. Как же меня угораздило? Вот говорила же мама: «Тася, с твоим характером ты точно приведёшь домой какого-нибудь бандита с большой дороги или байкера в кожаных штанах.» Мама была права…

Принц удручённо сказал, забивая последний гвоздь в гроб моего настроения:

— А я ещё отстаивал Киату перед судом, чтобы не казнили, а просто ограничились изгнанием, но благодарности не получил. Только ядовитую злобу.

— Вы слишком мягкосердечны, ваша светлость, — покачал головой ректор, — в тот момент и я пошёл у вас на поводу, замолвив слово за этого негодяя. Но он не раскаялся, ничуть. Создал пиратское общество и промышляет разбоем и незаконными перевозками оружия и средств для одурманивания умов.

— Наркодилер типа? — присвистнула Аня. — Ничего себе!

— Главное, джани Анастасия, — вскинул честные глаза принц, — не Джикарне, и не то, что он совершил, а то, что вы теперь в безопасности. Вы — моя невеста! И я счастлив. Я защищу вас!

Меня охватили смешанные чувства: стало грустно, до депрессии и небольшой удовлетворённости — правильно я отказала Киату! Другой защитник был мил, слащав и наивен. Да, невероятно красив, но лучше б он молчал и плавал в своём аквариуме — можно было бы любоваться и ахать от восхищения. А сейчас восторгаться не получалось. Что-то в нём было не то…

— Вы уверены, что нас тут хорошо защищают? — спросила Аня.

— О да, — кивнул ректор, — даже чересчур. Советник велел согнать сюда всю стражу и магов порядка. Сам магистр Джуйенде отвечает бородой за вашу безопасность! А это значит, что и паук не проскользнёт в щели между камнями!

— Фигово, — сказала Аня.

— Что?! — не поняли аборигены.

— Слово «фигово» выражает в молодёжных кругах нашего мира удивление, смешанное с восхищением, — поспешила я пояснить. Всё-таки филолог тут я, пусть недоучка и троечница, но слова люблю.

— Давайте лучше говорить о приятном! — воскликнул принц и начал рассказывать о роскоши праздников и ритуалов, которые ожидали нас; засыпал непонятными терминами, а я слушала вполуха и хотела от отчаяния плакать. Нет, улыбалась, конечно, но выходило так себе. Наконец, ректор понял, что я на грани, и встал.

— Ваша светлость, день бы долгий, а джива — существо возвышенное и нежное. Кажется, джани Анастасии пора отдыхать.

Я была удивлена и тронута такой заботой. И с радостью раскланялась перед псевдоженихом и его наставником.

* * *

— Знаешь, судя по рассказам, тебе крутой мужик достался, — зашептала Аня мне в ухо, когда мы остались в нашей спальне одни, и служанки погасили сталактиты. — Я про Киату, если что.

— Не очень, — вздохнула я. — Он преступник. Это ужасно!

— Да не парься! — жарко шепталась Аня. — Плохиши очень клёвые. А от этого приблажного надо делать ноги… Хотя, с другой стороны, и не ясно, кто тебе больше подходит. Ты же у нас тоже не от мира сего. Тебе точно Аридо никак?

— Никак, — ещё тяжелее вздохнула я.

Аня почесала нос, и вдруг вскочила с кровати. Подкралась к двери, высунула наружу голову и подмигнула мне:

— Никого… Пошли…

— Куда?! — ошалела я от неожиданности. — Тут же стража повсюду и маги порядка.

— Слушай, ну если мы не пошаримся по дворцу и не посмотрим, что и где, пока все спят, мы точно застрянем тут навсегда. Ты хочешь замуж за Аридо?

— Не-ет! — замотала я головой.

— Тогда пошли, только тш-ш, — она приложила палец к шубам, — тише, Тася, тише. Если что, скажем, что искали, где водички попить.

— Так у нас же её полно, — напомнила я.

— Блин, тогда скажем, что искали энергетически подходящее место для поклонения святому Мезиму.

— Не поверят.

— Тогда приплетём святого фестала, эспумизана и клизмой приложим.

— Это неприлично! — шикнула я.

— Гля! — возмутилась мне в ухо Аня. — Сама придумала, а теперь неприлично! Тебе, джива, лицемерить не положено!

И что тут скажешь?!

Мы пошли по тёмному коридору, подсвеченному лишь красноватыми медузами в мини-бассейнах и угасающими голубыми сталактитами на стенах. Дворец уснул, и мы пробирались на цыпочках мимо комнат и ниш, колоннад и окон, не понимая толком, что ищем. Пройдя круглый коридор, мы попали на винтовую лестницу с замысловатыми, как скульптуры Церетели, фигурами вместо балясин. Аня хотела было выругаться по их поводу, как вдруг в темноте в пролёте этажом ниже мелькнула знакомая колобковая личность со сталактитом в стеклянной банке на цепочке.

— Ректор, — одними губами сказала Аня, — не нравится он мне.

— Ага, темнит чего-то и притворяется.

— И пахнет от него сильной магией, но о-очень невкусной. Твоя привязка-жемчужина по сравнению с ним — просто аромат душистых прерий.

— Да?! Может, давай от него держаться подальше? — совсем неслышно выдохнула я ей в ухо.

— Неа, — Аня была настроена решительно. — Моя чуйка никогда не подводила. Я всегда по наитию знаю, сколько соли в картошку и когда мясо в духовке выключать. А тут и подавно чую: надо выяснить!

Мелькая атласными полами халата, ректор невероятно бодро спускался куда-то вниз. Столько пролётов мы миновали, казалось, что уже достигли подземелья. А ректор всё шёл и шёл и, наконец, исчез в темноте. Мне стало холодно и страшно.

— Вернёмся, Ань, не к добру это! — шепнула я.

— Нет. Когда так воняет палёным, как от ректора, любая хозяйка должна посмотреть, в чём дело.

Аня шагнула вперёд в мрачное чрево коридора и, схватив за кисть, потянула меня за собой. Ой, что-то будет!