Глава 1

— Сколько раз я тебе говорила, что ты злоупотребляешь своим рабочим положением? — спросила я лукаво.

— Тысячу, — промурчал он и дорожкой поцелуев спустился от шеи к груди, потом по животу и вниз. Придавил мои плечи одной рукой к белой простыне, другой раздвинул бёдра.

Я зажмурилась и тут же выгнулась от удовольствия — ну, как тут разговаривать?! И я опять сдалась на нежность моего победителя, вскользь подумав, что простыни в России ничем не отличаются от американских. Особенно когда всё вокруг окутано запахом наших тел. Почти всё… Мне вдруг стало не комфортно, и я повернула голову к дверям, лёжа поперёк на кровати.

В дверях стояла женщина. Наверное, модель. Высокая, стройная, идеальная с каштановыми волосами до плеч, в тёмно-синем пальто поверх узкого платья и массой украшений. Она была зла, как чёрт.

— Джек… — я выставила руки, опешив.

Он ничего не понял и повернул голову вслед за моим ошалевшим взглядом. Побледнел и сказал:

— Это не то, что ты думаешь…

* * *

Я сглотнула. А начиналось всё так хорошо!

Ещё вчера я, Саша Лозанина, двадцать три с половиной года, переводчик, ростом полтора метра и худенькая, как балерина, жила на окраине южнороссийского города, а сегодня утром оказалась на Манхэттене, и первое ощущение было словно мне арбуз уронили на голову — бац, и звёздочки! Особенно когда я задрала голову к небу, а там сплошные здания — направо, налево, прямо! Всех оттенков коричневого. И узкие полоски ноябрьского неба, в которые упираются лбами небоскрёбы. Сразу стало понятно, почему их так назвали — кажется, что дома подпирают облака, делят пространство, выпирают стены вперёд, словно грудь колесом, и кричат наперебой, как брокеры на бирже. А ты чувствуешь себя маленькой-маленькой.

Мой любимый мужчина Джек Рэндалл, сияющий и важный, как именинный торт, показывал мне то на одно, то на другое с таким видом, будто сам всё тут построил, а не какие-то там Трампы или Рокфеллеры.

Конечно, Джек везде умел почувствовать себя, как в своей тарелке, но в Нью-Йорке он, высоченный, загорелый, красивый, с тёмными, коротко остриженными, чуть вьющимися волосами, был в самом центре этой тарелки — сырный шарик в мягком сливочном масле. И горячий, как бутерброд из духовки.

Я же наоборот — головокружительно растерялась. Город под названием «Большое Яблоко» придавил меня мгновенно и размазал. Особенно Даунтаун — там, где Таймс-сквер. Билборды на зданиях, словно телевизоры, которые не переключишь с назойливой рекламы. Пестрят, мелькают, зазывают. Люди, отбойные молотки, стройки. Машины сигналят, гудят и толкутся. Да уж, какие тут соловьи?!

— Ты живёшь в пригороде? — спросила я своего любимого пуэрториканца, надеясь на положенную порцию тишины.

— Нет, что ты! В Мидтауне, почти в самом центре Манхэттена, — радостно заявил Джек. — Смотри, мы проезжаем Бродвей. Правда, красиво?

— Правда, — ответила я, думая, что если нам в спальню будет светить вот такой билборд со спортсменами, мне не заснуть никогда.

Мы снова повернули, и очередная улица показалась мне узкой. Всё из-за растущих вверх бесчисленных этажей, так-то в ней было три полосы одностороннего движения, плюс ещё одна для парковки. А издалека глянешь — телега не проедет. Как говорится, жизнь познаётся в масштабе. Такси избавилось от пробок и промчало нас по «небоскрёбному» переулку. Здания тут были из современных — уже не коричневые, кофейные и шоколадные, а сплошное стекло, отражающее небо и тучи.

Несмотря на то, что Джек хотел привезти меня в Штаты как можно скорее, нам пришлось задержаться в России на полтора месяца. Переоформление компании на нового владельца, встречи с российскими акционерами, назначения и прочая волокита заняли время.

Кстати, почти столько же, сколько ушло у меня на получение визы в американском посольстве. Бюрократия рулит! В общем, я была не против — милые, пиджачные, толстопузенькие бюрократы дали мне возможность подготовиться к переезду морально и избавиться от токсикоза. Теперь я чувствовала себя прекрасно, и донимал меня только живот. По идее он должен был расти, но вместо этого отчаянно чесался и скрывал от посторонних глаз нашего с Джеком малышика.

«Ты, балерина, и тут работаешь под прикрытием», — смеялся мой любимый мужчина, который, согласно визе, уже мог называться моим женихом. Но слово «жених» казалось мне смешным и к Джеку не подходило. «Мы поженимся только дома!» — настаивал он, а я не была против, главное — мы вместе.

Такси подъехало к одному из монументальных зданий, и Джек объявил громогласно:

— Вот мы и дома!

Я вылезла из салона и округлила глаза: ого, кажется, мы живём в офисном здании… Опять стекло-стекло — до самого неба. У дверей стоял швейцар! Самый настоящий, чернокожий, в сюртуке с позументами, фуражке и белых перчатках. Даже не знаю, что потрясло меня больше — то, что он бросился забирать у Джека наш багаж, или то, что стеклянные с позолотой двери вели не в какую-нибудь штаб-квартиру ООН, а в холл жилого дома. Отделанный мрамором и гранитом в вариациях кофе-с-молоком, с ресепшеном, кожаными пуфами и одним диваном. Через такой мешок картошки на балкон на зиму и проносить стыдно будет. Невольно вспомнился мой разрисованный неприличностями подъезд в Ростове, ободранный лифт с жвачкой на вентиляционной решётке и обалдевший взгляд Джека. Тут лифтов оказалось шесть, а жвачки ни одной, сплошь зеркала и полировка.

До этого момента у меня не было никаких шансов по достоинству оценить весь масштаб демократичности Джека, а она была, как выяснилось, безразмерной…

Лифт привёз нас прямо в квартиру, и обвешанный сумками Джек радостно бросился внутрь.

— Балерина, я так хотел показать тебе! Я дома! Мы дома! — и сделал широкий жест рукой, свободной от чемодана.

— Вау! — снова сказала я, потому что «нифига себе» на русском Джек бы не понял.

Две стены гостиной были сплошь покрыты панорамными окнами, за которыми убегало вдаль небо и верхушки других небоскрёбов. Перед ними не угловой, а скорее полукруглый невероятных размеров бежевый диван, кресло чёрное и кресло белое, чёрный журнальный столик, стеклянный по центру, ковёр бело-бежево-коричневый на весь пол.

Очень всё по-мужски. Без фусечек. Джек на несколько мгновений задержался взглядом на пустой стене между окнами и вздохнул. Наверное, по Пикассо, которого пришлось отдать бывшей жене. Но мой любимый мужчина тут же улыбнулся и ткнул пальцем в окно.

— Гудзон!

А потом, довольный моим поражённым видом, начал сбрасывать с себя куда попало поклажу. Я по русской привычке разулась у входа, поймала изумлённый взгляд швейцара с тележкой, доставившего наши чемоданы, словно в гостинице, и прошла в центр комнаты. По ходу обнаружила коридоры, убегающие в обе стороны.

— Сейчас я тебе буду показывать мой кондо, — сказал Джек, — всего двести квадратных метров!

— Ага… — оробела я, подумав не к месту, что мыть столько стёкол и пылесосить столько полов можно с понедельника по воскресенье, и в понедельник начинать по новой. А потом получить почётное звание миссис Мускул или отбросить копыта…

— А вон там, — показал куда-то мне за плечо Джек, — Рокфеллер-центр. Там, Эмпайр-стэйт-билдинг.

Он обнял меня за плечи и рассказывал-рассказывал-рассказывал. А я думала, что позавчера был за балконом пруд с лягушками, а сегодня Гудзон; что я люблю деревья и природу, а передо мной — «Адская кухня» Нью-Йорка. Я, конечно, не боюсь высоты, но мечтала строить семейный рай с любимым в уютном домике с садом, где бы через несколько месяцев учился ходить наш малышик. Однако перед моими глазами плыли облака, словно собирались постучать мне в окно.

Да, и вам здравствуйте. Теперь я тут поселилась.

* * *

Потом мы разошлись по ду шам с дороги. Если не считать тот, который оккупировал Джек, периодически издавая звуки плещущегося кита, имелись в квартире две ванные: одна со светлым мрамором, джакузи и зеркалами во всю стену, вторая с отделкой из тёмного камня — видимо, для нелюбимых гостей.

Я искупалась первой и пошла осматриваться. Обнаружила гардеробную, где можно несколько порталов в Нарнию открывать, причём в разных измерениях: полочную, шкафную и обувную. О! Гладильная доска! А это что?! Шлем и костюм супермена? Хм. Так, спрошу об этом позже. Коньки… Как мало я знаю о своём будущем муже… В наличии был кабинет, гостиная и две спальни, одна из них с кроватью, на которой даже мой Джек под два метра ростом мог спать хоть поперёк, хоть по диагонали. Думаю, на ней не только я помещусь, как бы он ни раскидывался во сне, но ещё кот, маленькая собачка и четверо детей.

Я погладила живот ласково — пока ожидается только один. Встала у окна и сказала тихонько по-русски:

— Как тебе, китёнок, вид на Гудзон?

Тёплое, нежное чувство охватило меня в ответ. Может быть, я придумываю, а, может, это любовь моего малышика. Пусть он весит всего семь грамм и совсем крохотулечка, разве это мешает ему любить? Сейчас я — его большой, уютный дом, который, как фургончик Элли из Изумрудного города, перенесли на другой конец света. Конечно, с фургончиков виз не требуют и не спрашивают потом паспорт и цель приезда. Я в аэропорту чуть не ляпнула в ответ таможеннику «Я к вам пришёл навеки поселиться…» Вечно меня подмывает на что-нибудь эдакое! Джек, кажется, почувствовал неладное и ответил веско:

— Это моя невеста.

А он даром что пуэрториканец, паспорт всё равно американский, подумаешь, нет права президента выбирать и работать в ЦРУ! Я с гордостью посмотрела на Джека, взяла его за руку и ответила таможеннику:

— Цель визита — замуж.

Тот глянул на моего громадного медведя, на меня, поднял брови и, если б был священником, кажется, не благословил бы. Ну и ладно!

— А мы пойдём в твой офис? — спросила я Джека, когда он вышел из душа, наконец, в одном полотенце.

— Зачем? — хитро улыбнулся он, утягивая меня за собой в спальню. Сел на кровать и с томным видом принялся развязывать пояс моего халата.

Я положила ему руки на плечи.

— Я всё ещё твой ассистент, личный. И сотрудник компании «Софт Дринкс Корпорэйтед»…

— И?… — мой халат упал на пол.

— И мне просто любопытно, как оно у вас там? В святая святых… — и засмеялась: — Ой, щекотно! — когда он повалил меня на кровать и принялся жарко целовать мою шею.

— Очень не свято, — выдохнул Джек между поцелуями. — Мммм, как я хотел сделать это дома…

Наши глаза оказались друг напротив друга. О, мне был знаком этот блеск живых карих радужек!

* * *

Джек пробормотал при виде красавицы-модели:

— Это не то, что ты думаешь…

Мне? Или ей? Я сжалась от обиды и натянула простынь до подбородка. Модель бросила сквозь зубы:

— Ублюдок!

— Как ты попала сюда, Кристал?! — спросил он, и не думая прикрыться.

В него атомной пулей полетела связка ключей и ругательства. И модель Кристал, театрально развернувшись на каблуках, покинула нашу спальню. Занавес.

Джек поднял с ковра ключи, посмотрел на них так удивлённо, словно это была баллистическая посылка от инопланетян, и развёл руками:

— О ней я как-то забыл.

— Здорово. — Я села на кровати, поражённая. — И много у тебя ещё сюрпризов с ключами?

Джек нахмурился и рявкнул:

— Ты считаешь, что я должен оправдываться?! Я — взрослый мужчина и до тебя не записывался в отшельники!

Чудесно. Я поджала губы и принялась загибать пальцы.

— Бывшая жена, Моника, — раз; Кристал — два; просто любопытно, есть ли три и четыре? А, может, десять?

— Может, и двадцать! — сверкнул глазами Джек. — Я ни перед кем и никогда не отчитываюсь! Имей это в виду!

Голый корсар не желал расставаться со своей свободой. Красивый, но сволочь. Я вскочила с кровати, набросила на ходу халат.

— А ты имей в виду, что завтра я иду в офис. Работать. Командировка у меня, я поняла! — рявкнула я в ответ.

— При чём тут командировка? Я не подписывал…

Я ткнула в него пальцем.

— А стоило бы. Виза невесты, кажется, была фальшивкой? У вас с этим строго, я знаю. Оформлял бы сразу рабочую. И расходы за счет компании!

И бросилась прочь из спальни.

 

Глава 2

Я пробежала необъятную гостиную, совмещённую со столовой, холл с жутким панно во всю стену и белым кожаным диванчиком. Джек за мной.

— Что ты мелешь, балерина?!

Я свернула в длинную узкую кухню с кучей встроенной техники и шкафчиков, такую белую, что даже налить воду в стакан было страшно. Плевать! Я нервно набрала в стакан воды из-под крана, расплескала лишнее и выпила до дна.

Джек застыл в метре от меня. С ключами красотки Кристал в руках. Гордость не позволяла ему сказать что-то, а меня просто распирало послать его ко всем чертям. Только забавная штука, куда сбегать в Нью-Йорке? И смогу ли, от этого красивенного гада? И ведь стоило бы… Пауза зависла не из приятных. Очень хотелось драться, в лоб ему чем-нибудь заехать. Поэтому я пила третий стакан воды и считала про себя. Как в народной сказке.

— Ещё три, — вдруг сказал он.

— Что три? — буркнула я.

— Набора ключей. У горничной. У мамы. И у друга Филиппа.

Я поперхнулась:

— А другу-то зачем?

— Ну, мы как братья. — Джек шагнул ко мне, отобрал стакан и поднял пальцами мой подбородок. — Дурочка, командировка у неё.

— Скажешь, нет? — обида ещё плескалась во мне.

— Нет.

— Ты б разобрался, кто ты — шеф или жених, — буркнула я.

— Я разобрался.

Он ласково убрал прядь моих волос за ухо, потом вдруг поднял меня на руки и усадил на столешницу. Потянулся к моим губам. Я чуть отпрянула. Он наклонился больше, заставив меня почувствовать затылком один из шкафчиков. Джек улыбнулся, думая, что припёр меня к стенке, однако я соскользнула и хотела убежать, хмыкнув. Не вышло, поймал сзади в охапку. Я принялась шутливо отбиваться, а он целовать. И я растаяла. Повернула голову, что-то заметив краем глаза, и вытаращилась. В дверях стояла симпатичная негритянка.

Да что ж это такое?!

— Простите, сэр, я думала, вы только вечером приедете, — пробормотала негритянка и отвернулась.

Джек спокойно прикрылся мной и сказал:

— Ничего страшного, Эми! Знакомься, моя невеста — Сандра. Она будет жить тут. Знакомься, Сандра, это Эми, моя горничная. Уверен, вы подружитесь.

Негритянка улыбнулась. Банальное английское «Nice to meet you» прозвучало не банально, ибо как-то не привычно было служить щитом для голого мужчины и при этом знакомиться с прислугой. Хорошо было только одно — окна мыть здесь явно придётся не мне. И я улыбнулась в ответ на сдержанную улыбку негритянки. Она не была радушной, скорее просто вежливой, потому что сквозь неё сквозило «сколько вас тут было-перебыло…». За что очень захотелось дать в глаз. Ему или ей, не знаю.

Эми, к счастью, догадалась оставить нас наедине.

Я развернулась к любимому.

— Похоже, тебе нужно одеться.

— Ну, мы не доделали начатое… — промурчал Джек.

— И не доделаем, пока не встретим твою маму, друга, посыльных, швейцара или не забаррикадируем ко всем чертям лифт, ведущий в квартиру.

— Серьёзный подход.

— О да. И почему они все не разуваются? — возмутилась я, вспоминая сразу уборщицу в школе, требующую сменку и ворчащую «ходють тут всякие».

— У нас нет вашей дурацкой привычки. Только русские могут ходить в гостях в костюме от Армани и в носках! Это же унизительно! Почему не в трусах?! — заявил Джек.

— Ну, тут, как я вижу, принято принимать гостей нагишом. И, кажется, никто этому не удивлён.

— Что ты хочешь, Кристал меня и так видела. И Эми доводилось, потому что иногда утром я не успеваю одеться, как она уже со своим пылесосом.

— Потрясающе… С ней ты тоже?… — возмущённо спросила я.

— Э-э, нет. С Эми у нас сугубо деловые отношения. Горничная она замечательная, Моника хотела её переманить — не вышло. Были бы настоящие кровавые торги, если б Эми не сказала сразу, что останется работать у меня, а не у этой взбалмошной стервы, — сообщил Джек.

— Мило.

— А насчёт вашей дурацкой русской привычки — оставлять обувь у входа… Да меня даже индусы не заставляли! Я вообще хотел развернуться и уйти, когда жена Игоря предложила мне разуться в коридоре и всучила убогие тапочки. А ещё званный ужин!

— Это же нормально — не нести в дом уличную грязь, — пожала я плечами.

— Ты видишь здесь грязь?

— На долю твоей горничной приходится много тяжёлой работы.

— Организуешь профсоюз? — хмыкнул Джек.

— Нет, организую бахилы у входа. Как в музее, — я показала ему язык. — Поменяю ключи и повешу на дверях лифта замок. И давай уже, одевайся. — Я открыла холодильник — там было стерильно чисто — ни крошки, ни маковой росинки. — Я есть хочу. А еды у нас нет.

— У нас, — пробормотал Джек. — Это забавно звучит.

— Назвался женихом, полезай в кузов, — хихикнула я.

— Какой еще кузов? Зачем в кузов? — заморгал Джек, следуя за мной.

Я выглянула из кухни — расчищен ли путь в спальню от горничных, моделей и прочих неприятелей, и повела Джека за собой.

— Это русская поговорка, — ответила я заинтригованному жениху.

— Очень странные вы, русские. Зачем женихов возить в кузове?

Я обернулась на него и, смеясь, дала свою трактовку собственному корявому переводу:

— Потому что женихов может быть много, а мужем станет только один. Если заслужит.

— Я не понял, балерина, это намёк? — насупился Джек. — У тебя всё же кто-то есть на примете? Ты же сказала «да»! И ты носишь моего ребёнка!

Я прошла в спальню, не отвечая. Он догнал меня, не на шутку взволнованный.

— Эй, балерина! Что это ещё за штучки?!

Я закрыла дверь, краем глаза увидев чернокожую Эми, и ответила уже совершенно серьёзно:

— Это, конечно, шутка. Но ты, Джек Рэндалл, имей ввиду. Жена у тебя тоже может быть только одна. Не просто жена, женщина. Это моё условие. И если ты не согласен, оформляй мне командировку, и я, выполнив всё, что велит мой босс, вернусь домой. В Россию.

— Сандра, ты с ума сошла?!

— Я не навязываюсь. Никогда. Но если ты хочешь видеть во мне невесту и жену, тебе придётся уволить меня с должности ассистента и признать равноправным партнёром.

— Узурпатором, — пробурчал Джек.

— Да, пока смерть не разлучит нас. Или нет. Никогда не поздно передумать и раздать ключи от кондо половине Нью-Йорка.

Джек молча смотрел на меня, карие глаза его потемнели, стали почти чёрными. Я ждала. Он накинул халат, завязал пояс, сел на край кровати.

— Я сказал тебе, что люблю, разве этого мало? — наконец, чуть хрипло и обиженно спросил Джек.

— Нет. Этого много. Это для меня всё, — тихо ответила я. — Но я просто… не хочу, чтобы однажды мы делили картины или горничных, чтобы всё вдруг стало банально, как в плохом кино… Я не хочу, чтобы всё кончилось, когда я к этому буду не готова.

— А сейчас… — он сглотнул, — ты готова?

Я подошла и села рядом.

— Не знаю. Пока всё так нереально хорошо, что трудно поверить… И вообще трудно… Может, смогу жить дальше… — У меня дыхание перехватило от мысли, что его не будет рядом, и наша сказка закончится. В груди образовался тяжёлый ком, и я призналась: — А может, просто умру…

Пауза на этот раз была недолгой.

— Балерина, — нежно сказал Джек, обнял и зарылся носом в мои волосы. — Я тебя хочу. Я не хочу других.

— И я тебя… — прошептала я. И тоже обняла.

Мы посидели немного, обнявшись, как два родных старичка на лавочке. И я подумала, что хорошо бы и правда, когда-то быть старенькими и смешными, и сидеть в парке, зная, что где-то счастливо живут наши дети, а мы провели долгую-долгую жизнь вместе, не теряя зазря ни секунды счастья.

— Тебе не понравился мой дом? — спросил Джек, отстранившись, чтобы видеть моё лицо. — Только говори честно.

— Понравился, — вздохнула я. — Больше всего мне понравилось то, каким счастливым ты выглядишь тут. А остальное, к этому надо привыкнуть… Если б я смотрела на такую квартиру в Интернете, на такие улицы, на вид из окна, я б сказала: ого, супер круто! А к тому, что это на самом деле… что я тут буду жить, уже живу… Что тут можно ходить босиком, кидаться подушками, варить на завтрак кашу или жарить картошку, — пока не кажется реальностью. И эти внезапные гости…

— Все будут звонить. Я скажу швейцару. А готовить тут можно не только картошку, я тебе такое приготовлю! Пальчики оближешь, — засиял Джек.

— Пальчики я бы облизала, — призналась я. — Очень хочу есть. Съем слона.

— Слона не обещаю, но прекрасный стейк и море вкусностей могу гарантировать. Одеваемся!

— Джинсы или как?

— Как хочешь! — Джек по-королевски широко махнул рукой, а это значило, что можно не мучиться на десятисантиметровых каблуках.

Я облачилась быстро в любимые джинсы, с сожалением отвергла кроссовки и свитер. Выбрала стильные сапоги на квадратном каблуке, рубашку и клубный пиджак под пальто. Серёжки, шарфик, макияж — оружие к бою! Всё-таки надо быть готовой к любому стечению обстоятельств в этом большом чужом городе. Если в квартиру заявляются все, кто ни попадя, неизвестно, что ждёт меня на улице — встреча с его бывшей супругой или радужный гей-парад…

Я ещё не знала, что совсем скоро случайные посетительницы в спальне покажутся мне не такой уж серьёзной проблемой…

 

Глава 3

— Ну, что, жжём мосты? — спросил Джек, когда мы оба были готовы к выходу.

— Бруклинский или Ворошиловский? — с улыбкой спросила я.

— Оба, — сказал мой любимый мужчина и увлёк меня за собой в кабинет.

Положил передо мной чистый лист бумаги.

— Пиши.

— Что?

— Заявление об увольнении.

Я моргнула, но без слов взяла в руки какую-то страшно фирменную ручку с непременным логотипом Оле-Ола. Сколько их у него, именных? Стало слегка боязно: зарплата больше не будет мне капать на карточку, а как просить у Джека деньги? Как-то неловко. Впрочем, думать об этом надо было до покупки билета в Нью-Йорк. Я мысленно махнула рукой и лёгким росчерком пера спалила оба моста и ещё десяток в придачу.

— Документы с собой захвати, — ненароком заметил Джек.

— Зачем?

— Надо.

Ох, и любитель же он сюрпризов! Я похлопала рукой по сумочке.

— Всё моё ношу с собой.

— Немного твоего, — хмыкнул Джек. — Пока…

* * *

Надо же! Выходя раньше из такси, я и не поняла, что наше здание было угловым — тогда всё моё внимание привлёк швейцар. Теперь же я рассмотрела, что по правую руку шло шоссе и пустое пространство. Светофор висел, казалось, над самой рекой — бело-серым Гудзоном. Шоссе разделяла полоска грустных, голых деревьев над порыжевшей травой. И снова в глаза бросились разбегающиеся в разные стороны жёлтые жуки — такси.

Да уж, с ума сойти — мы на самом деле в Нью-Йорке! Волнение вместе с экстазом заставило биться моё сердце сильнее. Могла ли я подумать об этом, устраиваясь всего лишь в августе секретарём к залётному антикризисному менеджеру в компанию «Софт Дринк Корпорэйтед»? Можно ли было представить, когда он орал на меня, требовал срочный перевод, кидал стулья в вороватых менеджеров и устраивал революцию в отделе продаж, что тот самый грозный шеф будет держать меня за руку и смотреть вот так, как сейчас? В моей жизни он тоже устроил революцию.

Я взглянула на Джека, стильного в своём недлинном бежевом пальто, с бордовым шарфом повязанным поверх и такими же перчатками, ботинками в тон, джинсами — это уже в тон к моим. Надеюсь, я выгляжу так же неплохо? Я оглянулась на отражение в стеклянной двери. Вроде бы ничего…

Мимо в невероятном лапсердаке прошла типичная американская бабушка с завивкой на коротких седых волосах и с ярко-красной губной помадой на сморщенном лице. Она поправила очки и заулыбалась, глядя на нас. По доброму, словно вспомнила о чём-то своём. У меня отлегло от сердца. Да и отражение в стекле сообщало: несмотря на то, что моя кудрявая макушка высится на уровне Джекова плеча, миниатюрность моя была вполне стильной. Под стать Джеку.

— Итак, запоминай, балерина, — сказал мой любимый мужчина. — Мы живём на Западе, на углу 12-й и 42-й улиц. Центр вон там. До лучшего в мире стейка идти 15 минут, ехать почти столько же.

— Тогда идём.

И мы пошли. Мимо основательных фундаментов, из которых росли небоскрёбы с роскошными подъездами и массой всяких заведений на первых двух этажах.

— Тут неплохой кофе, — говорил Джек, — а вот тут на углу — супермаркет, продукты хорошие, органические, можно даже не смотреть на этикетки. Когда лень идти, можно заказать по интернету, у них есть доставка.

— Это же два шага, — засмеялась я, — если дома сидеть, ноги отвалятся — за ненужностью.

— Верно. Сюда можно не заходить, тут сплошной шмурдяк, а вон там, видишь, Ollie's. Неплохая китайская лапша, хотя я — не любитель. Если умираешь от голода, можно перехватить. Или пойдём до стейка?

— Пункт назначения не меняем, — рассмеялась я.

— О'кей, только вот сюда зайдём на минутку. — Джек указал рукой в перчатке на очередную вывеску.

— Банк? Зачем?

— Балерина, не задавай глупых вопросов.

Едва мы вошли в отделение Ситибанка, ничем не отличающееся с виду от нашего, на Большой Садовой, Джек вальяжно сел в кресло и заявил менеджеру:

— Мне нужно открыть дубль карты для моей невесты. Срочно. Сразу. Без ограничений. Садись, Сандра.

Я опешила и весьма не элегантно плюхнулась на диванчик напротив. Девушка-менеджер метнулась за формулярами. Мой любимый мужчина заметил:

— Чтобы полюбить Нью-Йорк, нужны деньги. А я хочу, чтобы ты его полюбила, как я. И покупала то, что считаешь нужным. Я тебе доверяю. Я знаю, что ты ответственна и разумна, и не купишь пару самолётов по бросовой цене.

— Не куплю… — пробормотала я. — Спасибо, Джек.

— Доставай документы, балерина. Мосты сожжены, строим новые! — ответил мой мужчина и подмигнул.

Всего полчаса, и я шла по той же 42-й улице, так же за руку с любимым бывшим теперь шефом, разве что внезапно разбогатевшая на энное количество миллионов долларов. Его долларов. Или наших?… Ого и ой!

* * *

Как ни странно, ничего не случилось! Кроме моих удивлённо-восторженных воплей при виде небоскрёба «Нью-Йорк Таймс». Ведь когда-то я мечтала стать журналистом, и мне даже снилось, что работаю я в этом огромном медиа-агентстве, яркая, рыжая и уверенная в себе. Лет эдак в четырнадцать. Неужели сон был вещим?! Джек скептически отнёсся к моему рассказу про сон: мол, даже американским журналистам попасть сюда — равно вытащить счастливый билет…

А мне в голову закралась шальная мыслишка: мало ли? В дипломе у меня написано — филолог-лингвист, писать мне нравится, в школе и универе я всегда участвовала в организации всяческих газет. В бутике, когда работала продавцом, составляла рекламные тексты для радио, перед «Софт Дринкс Корпорэйтед» я вообще устроилась на должность младшего редактора в местное захудалое издательство… В общем, с буквами я дружу. Ну-ка, скажите, кто работает в Нью-Йорк Таймс? Люди. А я кто? Человек. Всё сходится! Я могу там работать!

Не люблю, когда мне говорят: не получится, не выйдет, не пытайся. Так не интересно. Взялась я, к примеру, на первом курсе себе пальто шить. Подружка Таня говорила: «Ты что! Для этого надо быть профессиональной швеёй». А я потом в этом пальто проходила три курса. Подумаешь, с подкладкой накосячила, и местами вышло кривовато, но ведь вышло же… Цели влекут, когда большие, и когда от них в груди что-то зажигается. Вот и у меня сейчас огонёк вспыхнул. Словно электричество пробежало и под коленками приятной дрожью рассосалось.

— Нам в соседнее здание, — сказал Джек и оторвал меня от залипания на двери медиа-монстра к другим панорамным стеклам, значительно пониже, — в «Вольфганг стейк хауз».

Тут царило лаконичное ретро с роскошью натурального дерева, белоснежных скатертей, массивными люстрами без излишеств и с залами, отгороженными друг от друга громадными шкафами-стенами, где вместо полок в одинаковых ячейках хранились коллекционные вина, а ряд красивых, изумрудных бутылок с разными этикетками поверху извещал о том, что и внутри хранится не шмурдяк. За стеклом была даже лесенка. А вот аншлага в залах не наблюдалось.

— В пятницу вечером тут не протолкнуться, — сообщил Джек.

Расправляясь с сочным стейком и с трудом сдерживаясь, чтобы не урчать от удовольствия, как моя кошка, которой перепало деликатеса, я слушала рассказы Джека и была счастлива. Хотя мысль о журналистике всё равно крутилась в голове. Ну, подумаешь, сейчас я беременная, малышик родится, подрастёт, и я останусь без дела и работы? Как-то это не по мне. Жизнь должна быть разной, тогда её интересно жить.

— Знаешь, — вставила я в паузу между стейком и словами о том, что Нью-Йорк не спит даже ночью, — а в университете я специализировалась на американской литературе.

Джек с изумлением воззрился на меня.

— У меня курсовая называлась «Символизм в американской поэзии конца 19-го, начала 20-го века». Ты любишь поэзию?

— Хм, ну, если красивые стихи…

— Послушай, это Роберт Фрост. Очень загадочное и непередаваемое по атмосфере стихотворение. — И я начала цитировать:

В полупустом зале с высокими потолками мой голос прозвучал отчего-то громко. Джек поражённо молчал. И вдруг из-за спины кто-то хлопнул несколько раз в ладоши и сказал старческим голосом:

— Как чудесно, когда молодежь знает классиков!

Я обернулась: за соседним столиком сидел колоритный, седой, как лунь, старичок в клетчатой красно-зелёной бабочке, в ярко-жёлтом пиджаке на голубую рубашку, с коричневой от загара кожей, обтягивающей скулы, как пергамент.

— Извините, не удержался, юная леди! Вы прекрасно читаете, несмотря на какой-то своеобразный, едва уловимый акцент.

— Я русская, — улыбнулась я. — Спасибо!

— О! Как неожиданно! Улыбка у вас ещё лучше, чем голос, — закивал дедулька и подмигнул Джеку: — Вам досталась жемчужина, молодой человек! Берегите её!

— Благодарю, да, — ответил мой любимый мужчина и почему-то закашлялся.

— Всё! Простите старика за вторжение. Не буду вам больше мешать, — тот поднял вверх ладони. — Спасибо за удовольствие и желаю прекрасного обеда!

Мы вернулись вниманием друг ко другу.

— Ты полна сюрпризов, балерина! — заметил Джек. — Как ваша национальная куколка матриошка — открываешь одну, а внутри ещё одна; открываешь её, а там другая. И с новыми узорами…

Я кокетливо пожала плечами, было приятно. Хотелось добавить, как кот Матроскин: «Я и крестиком вышивать умею…»

Хотелось бы почивать на лаврах и любоваться бриллиантовым колечком на пальце — тем, что он вручил мне в родном городе при свечах. Но бабушка говорила: если хочешь, чтобы мужчина был с тобой, удивляй! Дедушка, кажется, до самой седой лысины удивлялся и был влюблён в неё, как юноша. Поэтому и моё завоевание продолжается. Я ещё найду, чем удивить Джека и завтра, и послезавтра! Главное, чтобы не полысел в итоге…

* * *

Джек протянул руку и коснулся пальцами моей ладони, погладил нежно между большим и указательным пальцами.

— Завтра приходи в себя с дороги, балерина. Я пойду в офис, а ты осваивайся. На послезавтра я записал нас на приём к врачу. А потом у нас большой выход. Жена главы корпорации устраивает благотворительный ужин. Там будут значимые для меня лица, и они хотят видеть тебя.

— Меня?! Они обо мне знают? — уточнила я.

— О да, — хмыкнул Джек, хотя во взгляде его сквозило что-то загадочное, пока непонятное мне междустрочье. — Некоторые из Совета директоров до сих пор удивляются моему решению инвестировать в завод в России.

Сердце невольно ёкнуло, я вспомнила, что кто-то из верхушки компании видел записи с камер слежения с нашими поцелуями в офисе. Смотрины, если это будут они, обещают быть с перчинкой. Я поморщила нос.

— А, может, как-нибудь потом?

— Не придумывай, Сандра, — рассмеялся Джек. — Купишь платье, тут как раз неподалёку Сакс. Оближут, оденут, обуют…

— Главное, чтобы не надули, — буркнула я.

— Неужели ты боишься?!

— Я?! С чего ты взял?!

Я ничем не показала, что в животе всё порядком похолодело. Вряд ли получится построить светских львов и львиц, как в старой советской «Золушке» «встаньте дети, встаньте в круг». А в висках затикал вопрос: интересно, сколько из них злобных мачех?… Сколько бы ни было, придётся обаять.

— Вот и умница, — сказал мой любимый мужчина и улыбнулся своей улыбкой истинного корсара.

Я распрямила плечи. Мне не страшен шелест шёлковых платьев и бряцанье бриллиантов! Итак, держись Нью-Йоркский бомонд, я иду! Вперёд на амбразуры!

Но вдруг Джек добавил:

— Давай докажем этим гадам из совета директоров, что женитьба на русской — не такая плохая штука, как они считают.

Что?!

 

Глава 4

Синяя Борода проверял жён на вшивость, вручив им ключ от тайной комнаты, куда запрещал входить. В народной, Бог его знает какой, сказке, жених выбирал невест, проверяя, как тонко они срезают корочку сыра. Джек переплюнул всех: открыл мне карточку с миллионами и предложил подготовиться самой к Благотворительному ужину Гала, сказав, что надо выглядеть красиво. Мило при этом улыбнулся и уехал на работу. Ещё не остыл чай в кружке, а меня уже одолела паника. Красиво — это как в данном случае? Вечернее платье? Или брюки? Элегантный стиль? Клубный? Как вообще проходят такие ужины?!

Интернет чего только не выдал в картинках: от условно-прозрачных неприличностей до строгих костюмов. Как выбрать нечто среднее? Таня по Скайпу задумалась и сказала:

— Надо что-то не слишком откровенное, учитывая все эти записи со скрытых камер. Но женственное. Думаю, ближе к вечернему. Прости, я уже сплю…

Эх, и почему она не рядом? И даже во времени разница семь часов! К панике добавилось ощущение одиночества. Словно я стою одна где-то посередине неба, среди ветра и серых облаков. А важному Гудзону и небоскрёбам наплевать.

Чтобы избавиться от давящего чувства, я набрала своих. Дина тоже была оффлайн, а обычно не спит в это время. Вчера вечером мама по Скайпу промурлыкала что-то про самолётики и инопланетян, Дину я так и не видела. Зато сиделка, которую оплачивал теперь Джек, отчиталась о лекарствах, продуктах и порядке. Можно было б рассердиться на Джека, но как?

Если честно, я ещё комплексовала. Сильно. До подступающих слёз. Слишком часто мне говорила бабушка Дуся, что никто меня замуж не возьмёт из-за моих нездоровых мамы и сестры, и это столько раз подтверждалось поведением молодых людей, якобы влюблённых. Смельчаков не находилось. А мой любимый мужчина не испугался, и даже пути-решения предложил. Один-единственный из всех!

Я вздохнула. Нет, я не могу его подвести! Хоть и не нравится ощущение, что меня снова проверяют. Увы, никто не обещал, что будет легко. А всегда хочется, чтобы счастье — бац, и пожалуйте, на блюдечке с голубой каёмочкой под чашку кофе… Ладно, не прошло и нескольких месяцев, как основной моей проблемой было «что поесть» и «на что». Теперь проблема «какое платье купить» кажется не менее серьёзной. Может, всё дело в мозге? Бурчит себе и бурчит, негодник…

Чтобы не краснеть перед горничной, я заправила постель, вымыла посуду после завтрака и, одевшись потеплее, отправилась на Пятую авеню — как сказал Джек. Такси домчало меня в знаменитый универмаг Сакс, монументальный, с массой американских флагов на фасаде, развеваемых ноябрьским ветром. Я решительно ступила в святая святых нью-йоркского шоппинга, и через час снова растерялась.

С утра он был полупустым, продавцы были готовы взять меня в оборот, а платья вызывали недоумение. Вон то блестящее — наверное, слишком короткое, а то в кружевах — чересчур роскошное. В красном шёлковом я утонула, и в брючном костюме тоже. Карточка жгла пальцы даже через кожу мой сумочки и портмоне.

Скоро у меня закружилась голова, начало тянуть поясницу и внезапно затошнило. Милая пожилая дама указала мне, где туалет. И я, ломая каблуки, бросилась туда. Едва успела в кабинку…

Когда я вышла к сверкающему умывальнику, красная от смущения и едва не вывернутая наизнанку, меня чуть не сбила с ног невысокая, красивая, ухоженная мулатка с высветленными волосами. Извинилась и вдруг затормозила, глянув на меня внимательнее.

Вот кто знал толк в стиле! Кажется, у неё даже колготки были стильными. Не говоря уже о манто, сапожках и умопомрачительном платье. Я взглянула на неё жалостливо и вздохнула.

— Эй, детка, беременна? — вдруг спросила мулатка.

Я кивнула и снова вздохнула. Женщина покопалась в сумочке и вдруг извлекла на свет коробочку:

— Возьми, имбирные леденцы. От токсикоза прекрасно помогают.

— Не знаю, как вас благодарить…

Та усмехнулась.

— Пустяки!

— Вы такая красивая, — ещё грустнее вздохнула я. — Даже лицо кажется знакомым…

Мулатка рассмеялась приятным, грудным смехом.

— Удивительно почему, детка.

— Не знаю, я только второй день в Нью-Йорке… — и вдруг я осмелилась. — Простите, а можно у вас спросить?

— Давай.

— Вы наверняка знаете, где лучше покупать наряды для светских выходов. К примеру, для благотворительного гала ужина… Я как-то растерялась среди всех этих магазинов. Не знаете, куда пойти? С деньгами я не испытываю сложностей, а вот с выбором… И подсказать некому, я тут совсем одна. А событие для меня такое важное… Вот… Простите, если это неуместно…

Мулатка склонила благосклонно голову и улыбнулась:

— Это не сложно. Пойдём, милашка, буду твоей феей-крестной. Это даже забавно. Ты откуда? У тебя прикольный акцент.

— Из России.

— О, как это экзотично! Там много снега…

— Но медведи по улицам у нас не ходят, — улыбнулась я ей, расслабляясь, — и водку все подряд не пьют.

Мы засмеялись вместе, и я пошла за ней, чувствуя расположение и благодарность. И всё-таки, откуда её лицо мне знакомо? Кажется, наверное… И вдруг японские туристки зашептались, тыкая пальцем в мою спутницу:

— Дайонсе, Дайонсе!

Упс! А слона-то я и не признала…

* * *

— У каждой женщины есть своё идеальное платье. Причём разное на свой случай. Запомни, милашка! — Звезда поп-музыки и хип-хопа Дайонсе улыбнулась мне почти по-матерински. — Если глаза загорелись и хочется обладать, бери сразу! Внутреннее чувство, его не обманешь! Ну как, полегчало от леденцов?

— О да, спасибо, больше не тошнит, — кивнула я своей именитой спутнице, удивляясь самой себе и стечению обстоятельств. Звезда была роскошной, но при этом не парила в дымке и прожекторах, а шла, как обычная женщина, и пахла духами и материнским молоком. С некоторых пор я стала различать запахи чутко — почти, как собака.

Я спросила:

— А как вы угадали, что я беременна?

— У меня глаз намётан, детка. Сама недавно родила близнецов. Рыбак рыбака видит издалека. Рассказывай, что за событие тебе предстоит.

— Знаю только, что Благотворительный ужин устраивает жена главы корпорации. Мой жених не стал вдаваться в подробности. И я не знаю, длинное надо платье, короткое, вечернее или коктейльное. Вдруг заявлюсь в платье, как в оперу, и окажусь «белой вороной»… А они собрались на меня смотреть… В первый раз! Я в ужасе!

— И он тебе не сказал, — поджала губы певица, — сукин сын!

— Нет, он хороший, — смутилась я, — только…

— О, дорогая, у каждого из них есть целый набор «только». Он тоже русский?

— Нет, американец. Точнее пуэрториканец.

Дайонсе усмехнулась со знанием дела и покачала головой.

— Нужно что-то консервативное, наверное. Я не хочу, чтобы обо мне подумали что-то… Ну, вы понимаете что, — покраснела я.

— Это зря, детка! Кто захочет, уже подумал. А ты думай только о том, чтобы выглядеть сногсшибательно. И чтобы твой мужчина смотрел только на тебя. Ну, и другие тоже… Поняла?

Я кивнула, едва за ней поспевая. Все уже смотрели на нас. Точнее на неё. Поразительно, что никто не кидался и не просил автограф.

— Заходи-ка сюда. Shoshanna — это то, что нужно для приличных девочек и не очень.

Продавщицы кинулись к нам.

— Миссис Боулз, мисс…

— Здравствуйте, — уверенно сказала певица, — предложите нам что-то такое, чтобы её мужчина откусил язык, а остальные умерли от зависти. Но при этом вполне консервативное.

— О, с удовольствием. Мы как раз получили новую коллекцию от Hi-Lo…

И понеслось!

В компании именитой «феи-крестной» я почувствовала себя свободнее, и внезапно оказалось, что в этом супер-универмаге есть из чего выбирать.

— Не прячь свою шикарную грудь, — сказала Дайонсе, глядя на меня в очередном платье, — я никогда не прячу. И плечи. У тебя изумительные плечи! Мадам, предложите нам что-то с открытыми плечами.

— А я не замёрзну? Ноябрь всё-таки, — пробормотала я.

Дайонсе только рассмеялась.

Наконец, я надела четвёртое по счёту платье, отвергнув то, что стоило половину ростовской коммуналки, и поняла: вот оно, моё. Словно сложился пасьянс, и в душе, как на экране компьютера, вспыхнули фейерверки!

— Кажется, очень хорошо, да? — глянула я, сияя, на певицу.

— О, да, милашка! Это оно, — закивала та, разглядывая вместе со мной отражение в огромном зеркале: чуть светлее по тону дорогого красного вина, американская пройма (я даже хихикнула мысленно — как подходит к случаю!), подобие короткого рукава из легких оборок от груди к рукам, вверху удачно подчёркивающее фигуру, длинное почти в пол сзади, и женственными оборками приоткрывающее ноги от колен спереди. В нём мне было комфортно и легко, от прикосновения к коже натурального шёлка — приятно. Чёрные туфли на высоченной шпильке с тонкой перепонкой завершили образ. И я показалась себе немножко испанкой. Рядом со своим смуглым корсаром буду очень гармонична!

— Идеально, — согласилась ещё раз Дайонсе. — Ты просто конфетка!

— Спасибо, — расцвела я, — как я могу вас отблагодарить?

— Брось, милашка, это было даже приятно! — царственно махнула рукой богиня поп-сцены. А затем протянула мне две визитки. — Вот чудный салон. Скажешь, что от меня. Только записывайся прямо сегодня! А вот хороший акушер, рекомендую.

— Спасибо-спасибо-спасибо! — я сложила руки у груди, счастливая.

Дайонсе взглянула на часы.

— Время добрых дел закончено. Пора ехать в студию. Милашка, напиши мне потом в Фейсбуке, как всё прошло. И в Инстаграме зафрендься. Я уверена, что ваши корпоративные дамы сгрызут от зависти локти, а жених будет отгонять коллег от тебя, как мух! Ты божественна, детка!

Она обняла меня на прощанье и быстро ушла, не обращая внимания на взгляды и вьющейся за ней тонким флёром интерес окружающих. Да, это вам не хухры-мухры! Это Нью-Йорк — город, где звезда может стать феей-крёстной и поделиться с тобой леденцами от токсикоза. Я ещё раз посмотрела на себя в зеркало и почувствовала себя красавицей. Я не звезда, я только учусь. Однако учусь весьма неплохо…

* * *

— Как прошёл день? — спросил вечером Джек, застав меня на кухне за лепкой пельменей и просмотром сериала.

— Замечательно.

Я хитро улыбнулась и завела руки назад, чтобы не перепачкать его костюм мукой. Позволила себя поцеловать.

— О, равиоли! Какой смешной формы…

— Никакие не равиоли! Это пельмени сибирские. Как поешь, сразу в медведя превратишься. Хотя нет… — я ополоснула руки и вытерла полотенцем.

— Что нет? — улыбался Джек.

Я кокетливо склонила голову, окидывая его взглядом с ног до головы.

— Ты уже медведь. Так что можешь есть пельмени смело!

— Ах ты ж, балерина! — покачал головой Джек, расстёгивая пуговицы пиджака и стягивая галстук. — Ты сегодня дома была?

— Немного прогулялась за покупками. Разложила вещи, начала заниматься испанским онлайн.

— Зачем? — удивился Джек.

— Ты на каком с мамой разговариваешь?

— Ну-у, наверное, чаще на испанском.

— Вот и ответ, — хмыкнула я. — А ты русский учить бросишь?

— С чего бы? Я с Полиной договорился заниматься по Скайпу.

— Я бы тоже тебя могла поучить.

Джек сбросил пиджак на высокий стул, обнял меня сзади.

— Ты не можешь.

— Это ещё почему?!

— Ты — моя женщина… И я буду тебя хотеть, не смогу заниматься. — Горячим дыханием обожгло шею. — Особенно, когда ты так смотришь…

Он подхватил меня на руки и понёс куда-то.

— Эй, а как же пельмени! — смеясь, воскликнула я.

— Это на второе…

Мгновение, и я уже лежала на кровати в спальне, мой пуэрториканец навис сверху, избавляя меня от одежды.

— Ты не спросил, хочу ли я, — я продолжала, шутя, отбиваться.

— Я же тиран, — ответил Джек и принялся беспощадно зацеловывать.

— А я Че Гевара! «Patria o muerte: venceremos!» — принялась со смехом скандировать я.

Джек на секунду остановился, округлив глаза.

— Сандра, ты начала учить испанский не с того! Говорили мне, не связывайся с русскими! У вас революция в крови…

— Ага, «Hasta la victoria, siempre!» — хихикала я. — А кто говорил?

— Не важно, — прорычал Джек. — Важно то, что я сейчас буду жестоко подавлять восстание!

И он ещё яростней принялся меня целовать.

Сопротивление было сломлено, и мятежники со сладкими стонами сдались. Впрочем, и тиран вскоре сдался и размяк, счастливый. Вздохнул.

— Завтра с утра к врачу… Мистер Хоули записал нас на восемь утра. Успеем до работы.

— А зачем тебе работать, если ты так богат? — спросила я, лежа на его груди и поглаживая ласково живот.

— А как же иначе? У меня не только в России завод. В Венесуэле тоже мой и доля в Китае. Без внимания и руководства всё покатится к чертям. Ты же знаешь!

— Знаю.

Он высвободился и бодро подскочил с кровати.

— Пойдём пробовать твои пэлмэни?

— Пельмени! — исправила я. — Л — мягкое, и П тоже. А, кстати, мне тут другого акушера-гинеколога порекомендовали…

— Кто? Твоя подружка из Ростова? — усмехнулся Джек, натягивая штаны.

— Да нет, — я пожала плечами. — Дайонсе.

— Кто?!

— Певица такая, не знаешь? — запросто сказала я, тоже выбираясь из кровати. — Очень популярная. И красивая. Но я её тоже сначала не узнала. Она мне леденцы от токсикоза подарила… В туалете Сакса.

Джек моргнул.

— Странно, что не Мелания Трамп…

 

Глава 5

Золушке несказанно повезло: она не отправлялась на свой первый бал беременной! И вообще возилась с тыквами и поливала грядки до последнего, пока не явилась фея и не одарила её горячим туром в королевский дворец по категории «всё включено». У меня же было наоборот: принц, беременность, фея, бал, мачеха…

Кхм, не мачеха, в общем. Но почему-то иначе мне жена главы корпорации не представлялась, несмотря на то, что по статусу её стоило приравнять к королеве. Её страницу в соцсети вычислить оказалось не сложно. С фото в Фейсбуке улыбалась чрезвычайно привлекательная, стройная женщина лет сорока пяти, похожая на итальянку элегантностью, точёным профилем и тёмным цветом волос. Красавица! Однако увидев её, я напряглась ещё сильнее — ямочками на щеках меня не обманешь.

Наверное, всё дело было во взгляде — аналогичном с моей одноклассницей Соней Шаповаловой. Та до пятого класса чуть ли не нищенствовала, а потом её мама очень удачно вышла замуж, и Соню стало заносить. В одиннадцатом она смотрела на нас со снисхождением королевы, вышедшей к плебсу забавы ради. Вокруг неё образовалась своя компания придворных, включая фрейлин, шутов и фаворитов.

Я от них держалась подальше, поближе к ботанам и лохам, ибо одевалась я плохо и не вникала в школьные интриги. Мне некогда было! Приходилось маму спасать то от желания напиться таблеток, то предотвращать её попытки спрыгнуть с балкона или побежать среди ночи искать папу. Учителя входили в моё положение и за прогулы по семейным обстоятельствам не ругали. Тем более, что на контрольные и зачёты я всегда приходила и сдавала на пятёрки. Позаниматься с учебником самой для меня проблем не составляло. Из-за семейного хаоса два последних класса у меня получились почти экстерном.

Соню с прихлебателями аж выворачивало от возмущения — им сачковать не позволяли. Их колкости и язвительные шуточки я в редкие посещения пропускала мимо ушей, хотя до сих пор школу обхожу стороной. Воспоминания так себе…

Я внимательно пересмотрела все фотографии второй половины главы корпорации и настроилась на оборону. Учитывая схожесть взглядов и выражений лиц у Сони Шаповаловой и Мэделин Кроннен-Стоу, вряд ли пахло ещё одной доброй феей на нынешнем балу под логотипом Оле-Ола.

* * *

Посещение врача прошло хорошо, но и тут не обошлось без «но». Едва мы всё оговорили, с волнением и радостью увидели нашего крошечку на УЗИ, поулыбались, поцеловались, и вроде бы были готовы уйти, Джек проводил меня в холл и оставил. Я решила, что ему нужно в туалет и с неприятным удивлением увидела, что он заходит снова в кабинет к мистеру Хоули.

По сердцу полоснуло недоверием. Джек вышел и продолжил улыбаться, как ни в чём не бывало, однако доктор пригласил меня и назначил дополнительные анализы и посещение генетика. Догадаться, о чём шла речь, я, конечно, могла и сама: Джек опасался дурной наследственности с моей стороны. Его можно понять, но всё равно было обидно. Тем более, что он так и не признался, о чём именно секретничал с доктором.

— Ты не считаешь, что это честно — шушукаться за моей спиной? — спросила я Джека, когда мы вышли из клиники в солнечное, морозное утро, бликующее искрами в стёклах небоскрёбов.

— Я разговаривал о своём ребёнке. Что тут такого?!

— О нашем ребёнке, — поправила я и надула губки. — Я категорически против секретов. Говори мне всё прямо, пожалуйста. Ты знаешь, я сильная и не истеричка.

— Нечего говорить. Всё хорошо, малышка, — успокоительно улыбнулся Джек и чмокнул меня, усаживая в авто. — Водитель отвезёт тебя домой. А я до работы дойду пешком, тут два шага. К шести будь готова. Заеду переодеться и захвачу тебя. Кстати, ты решила, в чём пойдёшь?

— Ага, — буркнула я, — в джинсах и свитере.

Джек моргнул, но затем рассмеялся:

— Шутница ты. — И ткнул в меня указательным пальцем снова, как президент Америки в избирателя. — Запомни: в шесть. Как штык!

Дверца захлопнулась, словно моего ответа и не требовалось, и я вздохнула. Иногда просто бесит такое его поведение! Уже не шеф, а туда же… И секреты-секреты! Хоть не агент ЦРУ, но, похоже, мнит себя исполнителем невыполнимых миссий.

— В Центральный парк, пожалуйста, — сказала я водителю.

Моему крошечке надо гулять. А парк, как выяснилось, был рядом. Затем я скрестила руки на груди и насупилась.

Ну, большой босс, погоди! В шесть часов тебя будет ждать сюрприз! Посмотрим, насколько ты к нему готов!

* * *

Салон, который мне порекомендовала Дайонсе, оказался действительно чудесным. Единственный нюанс — новые модные словечки из мира парикмахеров на английском мне ещё следует подучить, чтобы не попасть впросак и вместо элегантной завивки не выйти на улицы Нью-Йорка с зелёными прядями в фиолетовых волосах. Хотя, в целом, язык жестов никто не отменял, особенно тыканье пальцами в каталог.

В итоге я вышла из салона не просто «красавишной», как Таня любит говорить, а практически дивой. Ножки мои, конечно, не поняли туфель на шпильке и тонких чулок в мороз… Очень хотелось надеть тёплые шерстяные колготки и сапоги на меху, но увы, я не в колхозный клуб собралась. Зато открытым плечам повезло спрятаться под палантин из стриженой белой норки. Когда я его купила, совесть меня уколола. Целых три раза. Это, конечно, не самолёт, но и не две копейки. Я себя успокоила, решив, что если Джек выразит недовольство, сдам в магазин обратно с чеком согласно закону о «лимонах» — так забавно в Штатах называют закон правах потребителя. А так белая норка на насыщенно-тёмно-красном платье смотрелась умопомрачительно. Как и я.

Я юркнула на заднее сиденье такси. Домой? О, нет! Не после утреннего демарша моего любимого мужчины. Хочет тайну-секретик? Получит! Я усмехнулась и назвала адрес. Жёлтый автомобиль повёз меня к Бродвею сквозь пробки. Я всё рассчитала, мне торопиться некуда. И Джек, если будет порасторопней, не опоздает. Я снова усмехнулась своему отражению в стекле. Коварная, красивая, тьфу три раза, чтобы не сглазить. Положила руку на плоский ещё живот, тихонечко шепнула малышику:

— Вот, китёнок, мама тебе досталась строгая. Но если папу не воспитать, он жениться перестанет. А нам ведь надо и маму, и папу, правда?

Малышик не ответил, но мне опять стало хорошо. Если папа наш зазнался и решил поиграть в секретного агента, поиграю с ним в его же игру. Надеюсь, голову не откусит.

Я расплатилась с таксистом и вошла в стеклянные двери с подсветкой. Уже потемнело. Не удивительно — ноябрь! Буквально на днях город начнут украшать к Рождеству. Я вспомнила «Один дома 2». Улыбнулась: вот и я — один дома, в чужом городе.

Села за столик у окна, поставила телефон на режим полёта и заказала чай. Конечно, слегка кололось в бёдрах от волнения — вряд ли Джек будет в восторге от сюрприза. Но… кто не рискует, тот не пьёт шампанское! Или, как в моём случае — чай, соки, минералку.

Часы в телефоне показали 18:00. Я медленно отхлебнула Молочный улун из белой чашки.

За окном по 65-й улице ползли такси. Ничего, ужин начинается только в 20:00, и тут близко. Интернет мне всё рассказал, чего не пожелал раскрыть Джек. Почти всё…

Я сделала ещё глоток. Вкусно. Горячо.

Представила, как Джек входит в квартиру, кричит: «Балерина!» Но никто не отзывается. Он бросается по комнатам, как всегда не разувшись. И не находит. Вместо меня — только белый конверт на столе. Прислонён к новой вазе с бордовыми и белыми лилиями. Тоже намёк.

Джек чертыхается, смотрит на часы и начинает волноваться. Нервно и порывисто достаёт записку, чуть надрывая и без того распечатанный конверт. А там:

Надеюсь, он найдёт меня в баре на 65-й улице возле Балетной школы и театра в Центре Линкольна. Всего лишь в квартале от Нью-Йоркского театра балета, где будет проходить Гала-ужин.

Никто не обещал, что со мной будет легко!

Моему любимому мужчине хватит полтора часа, чтобы решить шараду. Или не решить. Мурашки побежали по моей коже. А вдруг не найдёт? Что тогда?

 

Глава 6

Я сидела, как на иголках. Хриплый американский джаз казался слишком громким, хотя едва звучал, чай — слишком холодным, время — слишком быстрым.

А что, если Джек не станет меня искать?! Махнёт рукой и пошлёт на все четыре стороны? Вдруг я перегибаю палку?…

Моя рука то и дело подкрадывалась к смартфону, бессмысленно лежащему на столе, но в последнее мгновение я останавливалась. Пальцы слегка дрожали. Белая норка не спасала от промозглого волнения. Мужчины поглядывали на меня с интересом. Наверное, леди в вечерних нарядах не каждый день сидят здесь и пьют литрами чай.

Краем глаза я уловила, что брюнет за столиком в углу не просто поглядывал, а, кажется, перешёл на низкий старт. Я равнодушно отвернулась, постукивая пальцем по столешнице и упорно глядя в окно.

Где же, ну где чёрный Порше Джека с неразговорчивым водителем в фуражке?! Нервы мои были натянуты, как струны, — а вдруг он просто меня не найдёт?! Не догадается, где я?!

Пальцы правой руки вновь коснулись смартфона и замерли. Я закусила губу. Нет, игра есть игра. В ней можно проиграть… Но ведь можно и выиграть! Причём в данном случае обоим. Боже! Ну, где же он?! Уже семь!

В висках стучало. Я закрыла глаза, устав от напряжения. Тот брюнет всё-таки решился и подошёл ко мне. Я не разобрала, что он сказал. Лишь мотнула головой отрицательно.

— Не заинтересована… — по-русски странно звучит, по-английски обычно.

Шумное хлопанье дверьми, быстрый шаг по напольным плитам, тяжёлый, словно на сапогах были шпоры. Я распахнула ресницы и распрямила спину. Прозвучало басистое и резкое:

— Меню не нужно!

Сладкая волна страха и радости прокатилась мурашками по спине. Это он! Я постаралась максимально расслабленно оглянуться через плечо и затем повернулась всем корпусом. Джек в смокинге и бабочке стоял у барной стойки и напряжённо смотрел прямо на меня. Фейерверки взорвались в душе.

Нашёл! Мой хороший! Мой чудесный! Мой любимый! Нашёл! Сейчас убьёт…

Я улыбнулась. Джек рванул ко мне, яростный.

— Балерина! Ты с ума сошла?! — рявкнул он, заглушив джаз.

— Добрый вечер, милый, — спокойно, с улыбкой ответила я. — Присядь, я заказала твой любимый виски.

— К чёрту виски! Что ты придумала?!

— Всё хорошо, любимый, — ласково ответила я и встала к нему навстречу. — Я так тебя ждала!

Взгляды устремились к нам обоим. А глаза Джека вдруг вспыхнули иначе. Гнев растворился в восторге.

— Чёрт, балерина… Ты… чёрт… Какая ты!

Он быстро подошёл ко мне, обнял за талию прилюдно, словно показывая всем: «моё»! Глаза его горели, румянец разлился по щекам.

— А ты грубиян, — хмыкнула я. — К счастью, сообразительный. Я в тебя верила! Всегда верю.

— Да? Хитрюшка, — с мягким укором сказал мой любимый мужчина. Поцеловал мне тыльную сторону ладони. Заглянул в глаза. Великолепный корсар, готовый покорить оперу, меня и всё на свете. — Невероятная… Неожиданная! Это платье так тебе идёт! И мех…

На заднем плане мелькнуло разочарование брюнета. А в моей душе разлилось счастье.

— Я тебя люблю, — сказала я.

И в ответ губы любимого мужчины коснулись нежно моих. На мгновение. Но его было достаточно. Затем Джек глянул на часы на запястье.

— Рано приходить не стоит.

Я сделала приглашающий жест рукой, указав на столик с моим чаем и приготовленным для любимого тамблером с виски, в который совсем недавно попросила официанта добавить льда.

— Давай посидим тут.

Джек кивнул и подал мне руку, хотя я и так могла сесть. Но было приятно, чёрт возьми! Мой любимый мужчина сел напротив, взял в руку тамблер. Чуть взболтнул, заставив прокатиться по дну кубики льда. Поднял глаза:

— Зачем, Сандра? — Всё-таки немного обижен.

— Ты знаешь, — просто ответила я. — Ты же умный.

— А если нет? — усмехнулся он.

— Мы взрослые люди, Джек. Несмотря на то, что я младше. — Я смотрела ему прямо в глаза. — Доверие предполагает не только должность личного ассистента, как ты говорил. В близких отношениях, ещё более личных, оно должно распространяться в обе стороны.

— А если что-то не так, ты всегда будешь убегать? Как тогда, в Ялту? Разве это по-взрослому?

Я пожала плечами. Чашечка с остывшим чаем — удобная штука, чтобы её крутить, скрывая трепет в пальцах. Карие глаза напротив излучали внимание и пытливость, словно он старался взглядом подобрать ко мне ключ, рассмотрев нужные зазубринки в замке.

— Наверное, трудно перестать быть начальником? — спросила я.

— Я — мужчина. Это прежде всего.

— Знаешь, в бальных танцах всегда ведёт партнёр. Он задаёт темп, движение, направление. Партнёрша подчиняется ему. Умело, если хорошая. И тогда танец складывается. Ты — прав, ты — мужчина, и ты задаёшь направление. А я принимаю его — тот вектор, что ты задал. Секреты и шарады, они как блюдо с перчинкой. Вкусно. Неплохо. Но я больше люблю сладости. И мне просто хотелось бы тебе доверять — в ответ на твоё доверие. Это красиво.

— Сандра… — начал было Джек. Кашлянул, выпил залпом виски. — Я не могу так сразу, понимаешь? Я люблю тебя. Я хочу быть с тобой, но…

Я смотрела на него, внезапно очень захотелось плакать.

— Я только что развёлся. — Джек живо жестикулировал, а он всегда так делает, когда волнуется — я уже изучила. — И да, я… доверяю тебе. Но некоторые вещи не приходят по щелчку пальцев.

— Жалко… — ком в горле возник сам собой.

— Жалко. Но малышка, — Джек взял меня за руку, чуть потянул к себе, привлекая всё моё внимание. Прошептал жарко: — Но я хочу, чтобы у нас всё получилось!

— И я…

— Пойми, иначе я бы не привёз тебя с собой. Я хочу быть вместе. Ты нужна мне!

Я кивнула, заставив себя улыбнуться. Отчего мне всего было мало? Разве искренности в его глазах мало? Просто сердцу хотелось больше. Оно жадное. Или глупое?

Я опустила ресницы, и вдруг горячие ладони обхватили мои щёки. Губы, ещё более жадные, чем моё сердце, поглотили мои, забирая у меня дыхание и мысли. Это было искренне. Горячо. Сумасшедше. И плевать, что опять все смотрят… Я исчезла. В нём.

* * *

Хорошо было просто болтать. Почти час. Об акциях, о продажах и о странном индикаторе прибыльности под почти неприличным названием EBITDA. Я спросила, как прошёл день, и Джек вдруг принялся рассказывать всё подряд, словно пытался показать, что доверяет мне. А я, подложив ладонь под подбородок, внимательно слушала и спрашивала. Не то, чтобы это было до жути интересно — я не финансист и не бизнес-воротила, но это жизнь моего любимого мужчины, которой он готов был поделиться. И я ценила момент.

Говорил ли Джек так со своей бывшей женой? Судя по сначала неуверенному, потом всё более зажигающемуся и увлечённому рассказу, вряд ли. Я подумала, что хорошо, что мы начали с одного бизнеса, а не с романтики. Получилось больше точек соприкосновения, хоть теперь я и не ассистент. Однако кто сказал, что в статусе невесты я не могу быть полезна?

Пусть я не во всём разбираюсь, но я давно уловила: порой стоит проговорить проблему вслух моей подруге Тане, и уже не нужно совета — всё само встаёт на свои места.

Глядя на довольные, горящие глаза моего любимого, я допустила крамольную мысль: вероятно, если бы мама чаще слушала папу о его спорте, работе, о шахматах, а также о желании есть каждый день пресловутый борщ, их семейная жизнь не разбилась бы. Увы, мама почти всегда перебивала папу за ужином рассказами о новом балете, статьях об НЛО или ядерном топливе для ракетных двигателей. Пожалуй, иногда лучше недостаток образования, чем его переизбыток, и умение выслушать, а не рассказать…

По привычке я следила за временем — из Джека не вытравить бигбосса, из меня — ассистента. Когда цифры на экране мобильного подкрались почти к восьми, я сказала:

— Любимый, нам пора. Или стоит опоздать?

— О, нет. Опаздывать не следует. Её величество Меделин терпеть не может ждать! А с ней лучше не ссориться, — рассмеялся Джек.

Судя по карте Гугл, к Нью-Йоркской Опере и Балету, а точнее, к театру Дэвида Коха, можно было дойти за пять минут наискосок и налево. Но нас, богатых, не понять. Поэтому пришлось толкаться в корпоративном автомобиле в пробке на 65-й, потом по Коламбус-авеню и направо вдоль театра по узкой 62-й улице целых пятнадцать минут. Тут тоже выстроилась очередь из роскошных авто. Только подъехав к краю здания, я поняла, почему. Здесь была красная дорожка! Самая настоящая! Как в Голливуде. А ещё камеры, люди и ограждения.

— Джек, — прошептала я изумлённо, — а звёзды тоже будут?

— Возможно парочку Меделин и пригласила.

— Но красная дорожка для кого?

— Для нас и твоих шпилек, — засмеялся Джек.

Он вышел из машины и подал мне руку.

Едва я ступила на мягкое покрытие, ослепили вспышки. Ничего себе! Хорошо, что я не надела меховые сапоги…

* * *

У меня перехватило дух. Думаю, Наташе Ростовой на первом балу такого волнения и не снилось! Хотя моя рука опиралась о руку сильного мужчины, крепкого и большого, как скала, другая впивалась в клатч. Казалось, мы не идём по красной дорожке, а бодрым шагом по морозцу выбегаем из зоны комфорта. Одно дело, когда смотришь на такое по телевизору, другое — быть здесь. Ощущения не сравнить! Вспомнила, как дедушка говорил, что моя улыбка — самое обезоруживающее оружие. И я принялась палить со всех пушек, улыбаясь по сторонам.

— Не волнуйся, ты — самая красивая! Красивее быть не может, — шепнул мне Джек.

Я была ему за это благодарна.

Наконец, мы нырнули в тёплый холл из белого мрамора и в атмосферную музыку. Я с жадным интересом рассматривала всё. Выяснилось, что стены квадратного здания, состоящие сплошь из восьмигранных колонн и панорамных стёкол, декорированных подобием узких балкончиков с лиловыми вставками и ковкой, описывают круг. Круглую стену опоясывали такие же узкие балкончики.

— Там зрительный зал. Знаешь, невероятно забавно, — хмыкнул Джек, — что Меделин выбрала для этого ивента Нью-Йоркский балетный театр. Где ещё знакомиться с моей балериной?

Я скользнула взглядом по афишам: Алексей Ратманский представляет «Поцелуй феи» на музыку Стравинского, «Спящая красавица» Чайковского. Наши! Я почувствовала гордость за русских, словно сама напевала мелодии Петру Ильичу, и кокетливо пожала плечами:

— Почему бы и нет? Здесь я почти дома.

— О, женщины, у вас одни намёки, — засмеялся Джек.

И мне вдруг показалось, что он тоже волнуется.

Холл назывался Гранд Променадом. Оба края его ограничивали белые скульптурные композиции по две фигуры в каждой: весьма упитанные обнажённые дамы и циркачки.

— Кстати, свод здесь реально золотой, — заметил мой любимый мужчина. — И вот эта штуковина тоже.

Он показал на выпуклую громадную фигуру на стене, похожую на растянутую, абстрактную юлу, в которую в любом случае упирались гости, поднимаясь по лестнице.

— Богато, — сказала я.

Изысканной я б не сию декорацию не назвала, как и скульптуры Гранд Променада. Подумалось, что наш Ростовский музыкальный театр, который в городе называют «Белым роялем», и без золотых блямб выглядит гораздо более храмом искусства, чем этот знаменитый балетный «Дом Баланчина».

Жаль, я в Большом театре не была, а ведь там ещё красивее! И я снова улыбнулась Джеку, переполненная гордостью за Отчизну. Когда живёшь дома, не замечаешь, как много чудесного вокруг. Даже несмотря на разухабистую грязь и рытвины на дорогах. Это приятное сравнение и афиши с русскими фамилиями внезапно вселили в меня уверенность, которой мне так не хватало. Мои соотечественники покорили Нью-Йорк, почему я не смогу?

То и дело здороваясь и кивая по сторонам, Джек повёл меня по мраморной лестнице вверх.

Я рассматривала платья, узнавая некоторые из Сакса или из просмотренных каталогов haute-couture. Разглядывала лица, людей, ежедневный расход которых превышал мой недавний месячный… и вдруг вспомнила «Мастера и Маргариту». Что-то демоническое было во всей этой чёрной фрачной степенности, алых губах дам, бриллиантах; биржевых взглядах; подчёркнутых улыбках, не натуральных двойных поцелуях — щека у щеки, даже не касаясь.

Поймала себя на мысли, что и сама улыбаюсь неискренне. Мне стало стыдно. С каких это пор я решила смотреть на людей, как Ленин на буржуазию?

Это мой новый круг, люди, с которыми я так или иначе буду встречаться и здороваться, знать по именам — так же, как Джек. Значит, лучше искать в них хорошее, а не критически выковыривать недостатки! Вокруг меня — не враги, а люди. У них радость или грусть — такая же на вкус, как у меня, как у моих близких, как у бомжа в метро, и слёзы такие же солёные.

Джек представил меня пожилой паре, не спеша ступающей по лестнице. И я улыбнулась им по-настоящему, замечая руку в руке, жизненный опыт, ум и искринку тепла в серых глазах миссис Стейнберг в ответ на моё почти французское «Очарована». Было чем очароваться, ведь она оставалась женщиной, несмотря на морщинки и элегантную седину, а мистер Стейнберг — подтянутым джентльменом в своём преклонном возрасте!

«Только хорошее, — сказала себе я, — отмечай только хорошее! Плохое само увидится…»

Хорошего было много: взять хотя бы аккуратность, ухоженность и очевидную заботу о теле и одежде — большинству, особенно тем, кто помоложе, был знаком спорт-зал не понаслышке. Было много красивых женщин и энергичных мужчин. Внутренне я отметила для себя основную градацию: одни — молодые и немного старше, модельные, словно участницы конкурсов красоты разных лет, — жёны или спутницы; вторые — чаще менее красивые, но более цельные, подтянутые, словно сбитые из плотной энергии, — дамы из бизнеса. Я их мысленно прозвала «домохозяйками» и «охотницами».

— И все работают на Оле-Олу? — удивилась я.

— Нет, малышка. Вон тот, рыжеватый, с бокалом шампанского, — девелоппер. А те трое — из рекламной корпорации. Тот темнокожий в белой тройке — спортсмен, Уилл Росс. Глянь-ка налево — звезда бейсбола, Ларри Климан со своим менеджером. Мы их спонсируем. Близко не приближайся, страшный бабник.

Я прыснула. Джек погрозил мне пальцем и продолжил.

— Помимо топов, на таких вечерах бывает ещё масса инвесторов, влиятельных акционеров, брокеров.

— В общем, бизнес-бомонд, — подытожила я.

— Не только. И телевизионщики есть. Опру узнаешь?

— Где?! — воскликнула я, вытянув шею.

— Да вон же она, у колонны.

Я уставилась на чернокожую звезду телевидения. Она и тут была звездой — притягивала к себе внимание и была окружена людьми. Но Джек не дал мне её долго разглядывать, потянул за локоть и тут же познакомил с лысым американцем средних лет, с любопытными тёмными глазами.

— Мой коллега, Майк Девенпорт. У него такое чутьё, что никогда, слышишь, никогда, Сандра, не спорь с ним на деньги.

— Обещаю не спорить.

— А на интерес? — блеснул глазами мистер Девенпорт.

— Сандра, на интерес с ним тем более не спорь, — хмыкнул Джек и опять погрозил пальцем, — заставит тебя кукарекать на барной стойке.

— Когда такое было?! — возмутился коллега. — А, я понял! Ты специально настраиваешь против меня свою красавицу-спутницу, чтобы она и не посмотрела в мою сторону! Пройдоха ревнивый!

Джек игриво пожал плечами. Мы вместе рассмеялись. Затем познакомились ещё с парой похожих друг на друга мужчин с жутким австралийским акцентом. Потом с худой высокой дамой в брючном костюме, Алисией Эванс, фотографию которой можно было запросто помещать в фотобанк с тэгом «Бизнес-акула». Впрочем, ко мне она отнеслась очень благосклонно.

Люди были не привычные, словно из другого теста, но говорили при знакомстве приятные мелочи и что-то о моей красоте. Я то дело ловила на себе взгляды мужчин и оценивающее внимание женщин. Кажется, Джек тоже. Грудь он выпятил колесом и сиял, как кристалл Сваровски. Я мысленно посылала своей «фее-крёстной» благодарности и ставила себе плюс сто баллов в карму за удачные покупки. А ещё невольно чувствовала себя неотразимой, и это мне чертовски нравилось!

* * *

Внезапно осанка Джека изменилась, я уловила от него лёгкую волну напряжения. Он задал нам направление, и я заметила, что мы приближаемся к хозяйке мероприятия. Меделин Кроннен-Стоу стояла посреди зала собственной персоной. В ярко-синем платье с открытым верхом и расширяющейся книзу юбкой, постепенно переходящей в шлейф, со свежим цветом лица и пронзительными чёрными глазами. В реальности она была ещё красивее, чем на фото в Фейсбуке. И моложе.

Я взглянула на Джека: да, он волновался. Странно. Я привыкла, что ему ничьё одобрение не нужно.

— Меделин, вы прекрасны, как всегда, — сказал мой любимый мужчина. — Позвольте представить вам мою невесту, Александру Лозанину.

— Здравствуйте, Александра, — улыбнулась она церемонно.

Голос у неё был глубокий, грудной. Такой прекрасно подходит для того, чтобы повелевать. Сразу подумалось: только ли она жена главы корпорации? Почему не глава? Игры престолов ей вполне подойдут… Меделин добавила:

— Наслышана о вас. Признаюсь, мне не терпелось увидеть девушку из далёкой России, покорившую нашего Джека.

— Меделин Кроннен-Стоу, хозяйка нашего ужина, — представил мне леди Джек и, склонившись, поцеловал ей руку.

В этом не было ничего, кроме галантности, но что-то вновь неприятно царапнуло в душе. Внезапное чувство, что мой корсар не должен ни перед кем склонять голову — тем более перед этой некоронованной королевой. Хотя рано было делать выводы. Возможно, я воспринимаю её слишком предвзято?

— Очень приятно познакомиться, мадам Кроннен-Стоу, — улыбнулась я.

— Меделин, называйте меня просто Меделин. Наслаждайтесь вечером. — И подчёркнуто отвернулась к новым гостям. Я поняла, что она дала мне фору с благосклонностью гроссмейстера к новичку, которого, возможно, больше не увидит.

Что ж, посмотрим…

* * *

Я в очередной раз отказалась от шампанского в стройном бокале. Официанты с крошечными канапе на подносах ещё обходили гостей, когда двери в зрительный зал распахнулись, и перед нами открылся украшенный цветами центральный проход. Но я чуть придержала Джека и спросила:

— Кто она?

— Меделин? — удивился он. — Жена главы корпорации Рупперта Кроннен-Стоу. Скоро ты и его увидишь.

— Нет, кто она в твоей жизни? — тихо уточнила я.

Желвак на скуле моего любимого мужчины двинулся, и он был готов солгать, но не стал:

— Я ей многим обязан.

— Вот этим? — я обвела глазами окружающую нас роскошь.

— Если ты о деньгах, то нет.

— Не только о деньгах.

— Тогда в каком-то смысле да, — его голос стал сухим, а улыбка натянутой.

Непривычно… Решив не передавить, я воскликнула:

— Тогда пойдём есть страшно дорогие благотворительные блюда, а то съедят всё без нас!

Джек благодарно сжал мои пальцы, лежащие на сгибе его локтя, отвёл глаза и поторопился за остальными. И я с ним. Под свет огней, бордо и золота в зал круглой формы.

Если бы гадалка предрекла мне, что однажды я окажусь на сцене Нью-Йоркского балетного театра, я бы никогда не подумала, что там я буду есть. Гала-ужин за пару тысяч долларов, которые вероятно уйдут на благие цели. Но именно на сцене были накрыты белоснежными скатертями, сверкали фарфором и хрусталём, украшены цветами и бутоньерками круглые столы, выставленные так, чтобы по центру оставалось небольшое свободное пространство.

Вдоль прохода выстроились официанты в чёрно-белом, все, как один, в белых перчатках и бабочках, закрывая собой ряды пустых бархатных кресел.

Распорядитель в белом фраке и с алым галстуком называл гостям номера столов. Нам тоже. Я изумилась, обнаружив над оркестровой ямой выстроенный помост, на котором стоял сверкающий лакированными боками чёрный рояль. Будто сцена напротив сцены с широким мостиком между ними. Вдоль выходов за кулисы висели на железных кольцах широкие алые ленты. Меня совершенно потряс потолок, оформленный в виде огромного золотого десятилепесткового цветка с люстрой-шаром по центру. Необычно!

Я заметила надменную королеву Меделин под руку с седым джентльменом. Ледяная волна пробежала между моими лопатками — они садились за первый стол, куда направили и нас.

Да уж, кусок в горло не полезет. Испытание продолжается. Будут смотреть, правильной ли вилкой я ем? Ну-ну, — я усмехнулась про себя, — лайфхак в Ютубе, и я уже леди.

Странное дело! Во всех мне удавалось находить хорошее, а от одного взгляда на Меделин Кроннен-Стоу мысли о хорошем стыли и осыпались, как иней с ветки. Ревную?

Джек галантно отодвинул для меня высокий стул. Я села. Почти напротив оказались пронзительные чёрные глаза. Точно подавлюсь…

Я расправила складки платья и улыбнулась, перечисляя про себя достоинства Меделин: красавица, глаза умные, вкус замечательный — если она организатор сего действа, то вообще можно только поклониться и разразиться аплодисментами. Увы, расслабиться не получалось! Меделин не смотрела на меня напрямую, то и дело кивая и даря сдержанные улыбки гостям, но едва её взгляд касался меня, ощущение было таким же, будто меня пригвоздили к спинке стула. Неприятно.

Я так искренне обрадовалась Стейнбергам за нашим столом и Алисии Эванс, что бизнес-акула моргнула и внезапно расцвела улыбкой. Её рубленные черты смягчились, словно она лишилась маски. И мне стало хорошо.

Все за столом были представлены — Рупперт Кроннен-Стоу кивнул мне почти по-отечески, владелец хэдж-фонда Гольдблум рассыпался в комплиментах, его жена поджала губы. Ещё две пары возрастом хорошо за сорок ограничились стандартными любезностями.

Джек улыбался, но был не собой. Как же мне хотелось его не подвести! И я вдруг поняла, что не только я выделяюсь из присутствующих за столом, но и мой любимый мужчина тоже. Слишком загорелый, слишком яркий и не такой — как корсар, которого обязали следовать придворному этикету. Нет, он следовал! Но нельзя сказать, что был этому рад. Или мне только казалось?

Зал погрузился в темноту, лишь сцена осталась освещённой, будто мы были участниками большого спектакля. Меделин произнесла красноречивую приветственную речь, поблагодарив за взносы, и вновь села, приняв аплодисменты с королевским благоволением. Музыкант за роялем начал играть, официанты — разносить блюда.

Разговор за нашим столом зашёл ни о чём: о погоде, о близком Рождестве, о котировках. Я улыбалась и едва притрагивалась к настоящему произведению салатного искусства на моей тарелке.

— Господа! После рискованного предприятия в Венесуэле Джек приобрёл ещё одну тёмную лошадку, — со скользящей усмешкой на тонких губах произнёс мистер Кроннен-Стоу, — убыточный завод в России.

— Я вижу перспективы, — начал Джек. — Кризис стабилизирован и не вечен, прогнозы положительны.

Владелец хэдж-фонда начал бурно говорить о санкциях и напряжённости политической обстановки.

— Оле-Ола всегда была вне политики, — с достоинством ответил Джек.

Я кожей почувствовала, как трудно было ему не прибавить своё любимое «Fuсk you!». Странно, что удалось.

Но глава корпорации перевёл взгляд на меня.

— Нам интересно, что скажет твоя спутница. Уж не она ли сподвигла тебя на это безрассудство?

У меня запершило в горле, но я отставила бокал с минеральной водой и сказала, мысленно благодаря статью из делового журнала:

— При всём уважении к вашему опыту, не думаю, что это было рискованным приобретением, скорее прекрасной инвестицией в будущее. Экономическая ёмкость Юга России гораздо выше других федеральных округов из-за большей плотности населения и более высокого уровня доходов. И хотя они, естественно, ниже столичных, Юг всегда отличался зажиточностью.

— Вы имеете в виду побережье Чёрного моря? — спросила с интересом Алисия Эванс.

— Не только. В ЮФО много крупных городов, и есть ещё так называемые территории low-strata — большие станицы и сёла, которые также обладают хорошей покупательской способностью.

Господин Стейнберг изумлённо покачал головой:

— Такая юная хорошенькая головка и с мозгами! Редкое сочетание!

— Джек — требовательный босс, наверняка мисс Александра готовила ему об этом отчёты, — ровно заметила Меделин. — Вы разве не знаете, она — секретарь господина Рэндалла?

— Больше нет, — коротко сказал Джек, потемнев лицом.

Рупперт Кроннен-Стоу хитро сверкнул глазами:

— Та самая?

— Да-да, — ухмыльнулась Меделин.

Я почувствовала, как кровь приливает к моим щекам. Официант поставил передо мной стейк из семги, украшенный завитком из сливок и парочкой листиков. С таким же успехом это мог быть посыпанный специями сапог — вряд ли я съем ещё кусочек…

— Сандра — не только была преданным ассистентом, — хрипло вставил Джек, — она обладает чутьём, умом и всеми задатками руководителя, несмотря на довольно юный возраст. И я бы сказал, что она незаменима. Благо, теперь она будет со мной не только в России, — и посмотрел на меня с любовью. Его рука коснулась моей, холодной, лежащей на колене. — Всегда.

— Скоропалительные решения так присущи молодости, — сказала Меделин.

Джек внутренне вскипел, но сдержался.

Кинуть ей в лоб этой сёмгой, что ли?

Я улыбнулась радужно:

— Да, молодость — прекрасное качество. Жаль, что не вечное, — и посмотрела на неё.

Изящная рука королевы стиснула ножичек. Пожалуй, не стоит оставаться с ней наедине… Заметив, что Джек так и не расслабился, я добавила, всё так же радужно глядя Меделин в глаза:

— Замечательно, когда красота не тает с годами!

Увы, холодное сердце королевы тоже не растаяло. А вот миссис Стейнберг сказала:

— Какое вы милое существо, дорогая Сандра! Позвольте я буду вас так называть?

— Это честь для меня, миссис Стейнберг!

— У вас совершенно очаровательный акцент, едва уловимый, но такой…

— …вкусный, — добавила Алисия Эванс.

И я почувствовала, что они на моей стороне. На рояль упал луч прожектора — там застыла балерина в расшитом блёстками белом платьице. И все замолчали, глядя на девушку, изящно изгибающуюся под нежные трели фортепиано. Вступил невидимый оркестр, а в моей голове вдруг скользнула мысль, что я могла бы быть на её месте. Глупо! Лучше рядом с Джеком.

Танцор в чёрных брюках на подтяжках, белой рубахе и в маске на пол-лица подхватил балерину с рояля и закружил под музыку, словно нежную птицу. Это было невероятно!

Джек коснулся моего плеча, шепнул:

— Я выйду на секунду.

Я кивнула, продолжая смотреть на романтический танец. Было самую капельку завидно. Хотелось танцевать, а не отвечать на колкости. Но все роли расписаны. Моя — здесь…

Восторженные аплодисменты проводили танцоров в темноту, когда композиция завершилась. Но это было не всё. Пианист ударил по клавишам — танго. Я вновь поймала на себе взгляд Меделин. Без Джека рядом он царапал жёстче.

Тот же танцор в маске вышел на середину помоста. Гибкий и резкий, как тореадор. Почему один? — удивилась я и тут же прикусила язык. Танцор направился к столам, точнее… ко мне, сидящей не первой к проходу, но довольно близко. Отрывистые аккорды рояля подхватил аккордеон, и оркестр. Танцор остановился передо мной и протянул руку. Меделин встала и сказала в микрофон:

— Поприветствуем нашу гостью из России — Александру Лозанину!

Мурашки пробежали по моей спине. Все взгляды устремились на меня. Растерянность длилась четверть такта, а затем я подала руку мужчине в маске. И встала.

Танго? Значит, танго!

Не по себе было ощущать кожей ладонь чужого мужчины, в которую легли мои пальцы. Но я тут же расправила плечи. Все смотрят!

«Ничего не говори! Ничего не думай! Ты должна почувствовать ритм и партнёра!» — громко в памяти прозвучали слова Аллы Игнатьевны из балетной школы. Локоть на уровне плеча партнёра, ладонь выпрямлена и напряжена. Вторая рука в руке танцора. По позвоночнику ось, будто натянутая струна, а в бёдрах — свобода.

Люди за столом начали хлопать в такт.

Танцор повёл. Я поддалась. Я — на сцене! Аккордеону вторила скрипка.

Классика Аргентины: шаг вперёд и накрест, первый променадный поворот, прогиб. Каблук, подушечка, снова каблук — чёткие точки аккордов, плечом вперёд. Резкий поворот головой, словно пунктир подбородком. Медленное проседание с вытянутой ногой.

Кажется, танцор удивлён. В прорезях маски — интрига. Но я не позволю себе ничего лишнего, хоть танец и требует. Танцор выбросил вперёд руку, раскрутив меня на внешний поворот. Внезапно другая мужская рука, гораздо крупнее и твёрже перехватила мою свободную ладонь. Я обернулась — Джек!

Он сбросил пиджак, оставшись лишь в рубашке. Танцор выпустил мою ладонь. И с головокружительным поворотом я оказалась вплотную к Джеку. Глаза моего корсара сверкали. И он повёл, как профессионал, по узкому помосту прямо в центр. Шепнул:

— Не бойся!

И я больше не стала сдерживаться. В ритме танго мой любимый мужчина заставлял меня отступать назад и падать на прогиб. А затем закружил так, что мои ноги не касались пола — полетели над ним: правая полусогнутая, левая выпрямлена. Хлопки зрителей заглушали оркестр. В глазах корсара — огонь. В моём теле — гибкость и сопротивление.

Танго — это плохо сдерживаемая страсть. И мне отчаянно захотелось Джека прямо сейчас и здесь. Потому что тут мы были на месте — в чётком рисунке танца, а не за столиком с надетой улыбкой на лицах. Мы — южане, вынужденные притворяться приличными. Мы!

Горячие ладони Джека на моей талии говорили: «Мы!» И глаза, и лицо, и запах. Мы — это мы! Хоть в светском обществе, хоть в спальне! Мы!

Джек снова закрутил меня и в танце посадил на своё бедро. Музыка оборвалась. Из-за столов полетели овации и крики «браво». Мы с Джеком тяжело дышали. И улыбались.

Джек попросил микрофон и, обняв меня за талию, сказал:

— Спасибо! Спасибо за аплодисменты! Я, Джек Рэндалл, безмерно горд и счастлив представить вам мою будущую жену Александру! — и поцеловал меня в губы.

А Меделин… К чёрту Меделин!

 

Глава 7

Танго! Боже, теперь я буду любить танго всю жизнь! А ведь раньше этот танец был самым нелюбимым из всей программы бальных танцев! Да и получался не очень… Но здесь оно внезапно сделало меня звездой, поставив акцент: каблук, подушечка, каблук и бац! Мы с Джеком всем интересны! Но нам это было уже не важно. Под овации и поздравления мы сели за стол и посмотрели друг на друга, не замечая остальных.

— Так было задумано?! — спросили одновременно друг у друга.

Моргнули. Рассмеялись.

— Ты вышел, чтобы…?

Джек замотал головой.

— Нет. Увидел, как этот хлыщ тебя крутит, возмутился. Но, балерина, твоё платье — идеальное для танго. Специально? Ты подготовила номер?

Теперь я замотала головой, смеясь.

— Нет. Только интуиция! Ничего кроме…

— Хорошее качество для жены бизнесмена, — донёсся до нас голос Рупперта Коннен-Стоу.

— Удивительно, как танцовщица оказалась ассистентом. В России в кризис не было ангажемента? — усмехнулась Меделин.

Взгляды за столиком с изумлением обратились к королеве. Грубо. Даже для неё. Потеряла контроль?

— Отчего же танцовщица? — со спокойной улыбкой парировала я. — Конечно, я менее чем на четверть принадлежу к аристократии, однако традиции хорошего воспитания до сих пор передаются по женской линии. Я училась в балетной школе, музыкальной — по классу фортепиано и вокалу. В обычной — в классе с углублённым изучением математики. А университет закончила с дипломом лингвиста.

И, между прочим, я ни слова не наврала. Врать тут чревато — такая змея, как Меделин, может и проверить, ну, а оценки в аттестате вряд ли вызовут интерес. Тройки были, честно… Даже по физкультуре.

— Сандра специализируется по американской литературе, — добавил с гордостью Джек.

— Какое прекрасное образование, милочка! — воскликнула миссис Стейнберг.

— Откуда в Советской России дворяне? — хмыкнул Рупперт.

— Выжили некоторые, ассимилировавшись с рабочим классом. Я не скрываю, что в роду у меня есть представители обычной интеллигенции и даже крестьяне. Однако по линии бабушки соединились целых два дворянских рода: мой прапрадед был священником и сыном советника графа Шереметьева, — ответила я. Умолчала, конечно, что предки мои были жутко обедневшими, а прапрабабушка в пансионе благородных девиц часто рыдала от того, что на фоне дочерей богатых купцов и мещан смотрелась, как серая мышь в своём платьице. Мне бабушка рассказывала. Это я потом Джеку наедине расскажу при случае. Но не перед этими VIP-персонами… Тут только оборона, чередующаяся с атаками, только хардкор!

— Шереметьев? Это как аэропорт? — моргнул мой любимый мужчина.

— Как аэропорт, — кивнула я.

— Мистер Рэндалл, да вы нашли для себя истинный бриллиант! — воскликнул Гольдблюм.

— Я это знаю, — сказал Джек и снова сжал мою ладонь.

Ему льстило внимание, которое мужчины обращали на меня. Я же была равнодушна к чужим взглядам, просто поставила себе плюс в карму за выполненную миссию.

Впрочем, с той стороны стола летели ко мне отравляющие флюиды негатива. Меделин улыбалась, едва заметно поджав губы. Из-за теней подсветки казалось, что она окружена тёмной дымкой, как злая фея в сказке. Как и положено, красивая и холодная. Предупреждая очередную колкость, от которой я уже устала, я коснулась вилкой рыбы на собственной тарелке и обратилась к хозяйке вечера:

— Меделин, вы не находите, что сёмга великолепна, а вот «сливки» немного горчат?

Судя по взгляду, она поняла мою игру слов.

— Не более, чем должно. Всё дело в специях, — ответила она с надменной улыбкой и перевела разговор.

Удобная позиция, чтобы не позволить эмоциям вырваться. Оркестр заиграл вальс. Некоторые пары, заряжённые нашим танцем и расслабленные шампанским, начали танцевать. Я выдохнула и повернулась к Джеку:

— Потанцуем ещё?

— С удовольствием.

* * *

Приятно, когда мужчина хорошо танцует! Джек, кажется, едва сдерживался, чтобы не заставить меня порхать над полом. Он, большой, как медведь, нависал надо мной и смотрел совершенно влюблёнными глазами. Подумалось, что со стороны мы, наверное, смотримся, как «Красавица и чудовище» в диснеевском мультфильме. Но моё чудесное чудовище, обошедшееся, к удивлению, без единого ругательства этим вечером, было слишком красивым.

Мой первый бал! Если неудачного выпускного не считать! И я была бы абсолютно счастлива, если бы в нашу сказку не вмешивалась ведьма. Благо, пока только взглядами… Ноги переступали по кругу на счёт три под звуки Венского вальса, а мысли убегали вперёд.

Чем же Меделин зачаровала моего принца? Почему он от неё зависит? И можно ли это изменить?

А, может, у неё есть на Джека компромат? Ну не может, просто не может мой корсар бояться! Он любит сложности! Сам лезет напролом! Я видела это в России, когда он брал завод на абордаж. Голой пяткой на шашку? Пожалуйста! Турку-менеджеру в глаз дать? Можно с двух сторон! Трёх хулиганов в нашем Ботаническом саду уложить? С хрустом и матом на раз-два-три! А тут… Нет, тут что-то не так!

Танец закончился, пришлось сесть. К счастью, ведьма за нашим столом взяла тайм-аут. Меня отправили в игнор. При виде колючего холода в глазах Меделин мне становилось не по себе: она мечтала забанить меня навечно, причём не онлайн, а по-настоящему: в багажник и прикопать.

Джек увлёкся обсуждением какого-то их местного скандала, связанного с IPO. Что это? Ещё не знаю, придётся снова спрашивать Гугл. Я сидела рядышком и старалась не натыкаться взглядом на чёрную королеву. В йоге говорится — если сложно, расслабляйся и дыши. И я дышала, следя за головокружительными пируэтами, которые выполняли девушки в белых боди на подвешенных к потолку красных лентах. Красиво!

Программа была подготовлена великолепно. Когда подали десерт, по кругу из-за пустых кресел начали выскакивать артисты, по большей части чернокожие. Несколько аккордов, и целая линия хора выстроилась в центре зала, освещенного выборочно.

Джаз под саксофоны и фортепиано с сочными ударными перебивками артисты исполняли разудало и весело. Блестящие платья с длинной бахромой а ля тридцатые годы и шляпки сверкали в свете софитов. Солист во фраке выпрыгнул на сцену, словно чёрт из табакерки. И чуть не съел в запале микрофон, выдавая хриплым басом джазовый кайф. И хотя я не большой поклонник этого стиля, здесь в Америке, исполняемый с таким ражем джаз вызывал даже мурашки по коже. Воистину, всё хорошо на своём месте.

Я устала и шепнула об этом Джеку. И когда потрясающий номер закончился, мой любимый мужчина объявил, что мы уходим. И я с невыразимым облегчением бросилась к свежему воздуху, морозцу и нашему авто, быстро поданному гарсоном.

— Как ты, малышка? — ласково спросил Джек, загребая меня на заднем сиденье к себе под мышку.

— Хорошо, только устала, — улыбнулась я, кутаясь в норку. Показала на неё носом. — Я чек на палантин сохранила. Можно завтра сдать.

— Зачем?

— Дорогущий.

Джек стиснул меня в объятиях.

— Смешная. Тебе очень идёт. Оставляем. Всё оставляем. Мне нравится, что ты самая красивая! Умная маленькая куколка. А ты, правда, аристократка?

— Ну, если одну шестую крови считать, то почти графиня, — засмеялась я.

— Считать. Всё считать! — распорядился он и добавил куда-то в залитую огнями ночь 12-й улицы. — Им такая и не снилась. — Джек зарылся носом в мою макушку, уничтожая причёску. Вздохнул, расслабляясь. — Хорошо. Солнце в волосах.

— Малыш…

— Ты.

Я согласилась. Так бы и сидела вечно, чувствуя его горячие ладони. Я тебя расколдую, мой любимый медведь. Не знаю ещё как, но точно смогу! Потому что люблю!

* * *

Когда из себя обычной под умелыми руками визажистов становишься супер-красавицей — это здорово! Вау и всё такое!

Но как же круто это потом стереть! Сотни долларов оказываются на ватном диске и летят в мусорное ведро, а ты — такая, как есть. Немножко смешная, с розовым пятнышком прыщечка на виске и ошалевшими после Гала-ужина глазами.

Шпильки прочь и в душ! А как хорошо потом, свеженькой, встряхнуть кудряшками и вместо роскошного платья, чулок и туфель на высоченных шпильках, натянуть белый банный халат на голое тело и прошлёпать босыми пятками по тёплому паркету. Но не в спальню, а на кухню. Куда ещё после благотворительного ужина?

Я открыла дверцу холодильника и с наслаждением султана, оглядывающего розы в своём гареме, окинула взглядом забитые полки. Вытянула Камамбер, йогурты, фрукты, помидор и ветчину. К хорошему быстро привыкаешь! Уложила гигантский бутерброд в живописный натюрморт из всякой всячины на большое блюдо. За этим занятием меня и нашёл Джек.

— Неужели ты голодная? — вытаращился он.

— Как три тысячи слонов. Хочешь, тебе тоже сделаю?

— Да мне как-то хватило того, что подавали в театре, — усмехнулся Джек.

— Тебе повезло. А я стеснялась, — сказала я, влезая на барный стул.

— А так и не сказал бы. — Джек опёрся о стол бёдрами, жутко соблазнительный, в одних домашних штанах, босой и с голым торсом.

— Я хитро притворялась уверенной, — сказала я и откусила столько, сколько поместилось в рот. И тотчас поняла, что страшно хочу креветок. Пробормотала с набитым ртом: — А креветки есть? Умру без креветок!

— В тебя не поместятся, — засмеялся Джек. — После этого сэндвич-монстра.

— А ты проверь! — Я задорно сморщила носик и уткнула руки в боки. — Бутер — мне, креветки — малышику.

— Ну, если так, придётся вас кормить… Мы же покупали вчера тигровые, да? — Джек почесал затылок и полез в морозилку.

Самое время, конечно! Десять часов вечера. Но что с собой поделать?

Джек принялся готовить. Как обычно, с удовольствием и южным, немного театральным шиком. Я бы просто кинула креветки в подсоленную, кипящую воду, а он достал баночки и пакетики со специями, которых в верхнем шкафчике хватило бы на целый ресторан. Мой любимый мужчина вальяжно перемешал креветки с оливковым маслом и красным перцем в большой миске. Движением опытного повара изъял с полки сковороду, подмигнул мне и поставил на огонь. Затем принялся колдовать над второй миской.

— Что ты делаешь? — Я вытянула голову, умирая от любопытства.

— Соус. Без него будет не вкусно.

Чоп-чоп-чоп, и зубок чеснока превратился на доске в крошечки. Джек живописной длинной струйкой налил оливкового масла, добавил фигурно несколько ложек майонеза. Перемешал, подумал. Выложил креветки на сковороду. А затем, пританцовывая под ему одному слышимую мелодию — судя по движению бёдер, латиноамериканскую, присыпал соус чили, паприкой, продолговатыми семенами кумина. Развернулся, и будто танцор успел ловко перевернуть креветки. Извлёк зелёный лайм, при одном виде которого у меня во рту сделалось кисло, и выдавил его ручищей в мисочку.

Я забыла про свой бутерброд, наблюдая за действом. Через несколько минут с довольным видом мой любимый мужчина поставил передо мной блюдо с хрустящими, оранжево-красными креветками и соусом.

— Всё, что ваша светлость пожелает, — галантно поклонился Джек и тут же подтянул съезжающие неприлично штаны.

— Наша светлость в восхищении! — Я сделала реверанс, хотя сидя он вышел весьма условно.

— Погоди!

Моя рука зависла, не успев выбрать креветку. Джек вымыл листья салата и украсил блюдо.

— Теперь всё.

Я попробовала и зажмурилась от удовольствия. Остренько. Пикантно. Потом сказала:

— А давай ты всё время будешь готовить так вкусно? И ну их все, эти ужины-шмужины!

— Не выйдет, балерина, — покачал головой Джек. — Один известный топ-менеджер, Мухтар Кент, говорит: «Никогда не ешь в одиночку». Любой ужин, обед, а иногда даже завтрак может принести больше, чем встреча в переговорной. Проверено на собственном опыте!

— Ясно, — погрустнела я, представив постоянную кость в горле в виде Меделин за столом или себя, ужинающую в одиночку, пока Джек ведёт переговоры в каком-нибудь ресторане.

— В чём дело? Тебе сегодня не понравилось мероприятие? — Бровь Джека изогнулась.

Не буду ему портить настроение.

— Местами было очень даже! Я бы сказала: прекрасно! Особенно ты. Когда танцевал танго…

— А другими местами? — Он сел напротив и тоже подхватил за хвост креветку.

— Другими местами я, кажется, не понравилась мадам Меделин.

— Ах это! — воскликнул Джек. — Она всегда настороженна к новым людям. Ей потребуется время, чтобы понять, что ты — замечательная! И никакая не охотница за моими деньгами… — Он осёкся, но лишь на секунду, потом улыбнулся и грызанул креветку.

Хм… Я — охотница за деньгами?! Видимо, каждый судит по себе. Нет, я, конечно, не буду говорить: не надо, уберите доллары, рубли и евро, я буду питаться святым духом и жить в лачуге, но при чём тут деньги? Разве можно было в Джека не влюбиться?!

— И многие так думают? — как бы невзначай спросила я.

— Какая разница? Главное — я так не думаю.

— Да, это главное, — согласилась я.

Надеюсь, его никто не заставит подумать иначе.

— А каково вообще твоё мнение о тех, с кем ты сегодня познакомилась? — спросил Джек.

— Если говорить о Кроннен-Стоу, то мне показалось, что им обоим что-то от тебя нужно…

Мой любимый мужчина рассмеялся и покачал головой.

— Скорее это мне нужно от них.

— Можно спросить, что?

— Можно. Многое. В конце концов, весь мой бизнес зависит от главы корпорации.

— А почему ты вложил свои деньги только туда?

— Не только туда, но бóльшую часть. Это бренд, который сам себя продаёт. Это история! Это больше, чем просто бизнес! А любой завод в мире будет производить Оле-Олу, только если у него будет сырьё, и головной офис будет считать, что этот бизнес имеет смысл и соответствует корпоративным требованиям по уровню качества, менеджменту, политике, имиджу. А иначе…

— Иначе присылают тебя, — договорила я, — и ты крушишь всё, как Терминатор, да?

Джек усмехнулся.

— Почти. Но имей в виду, я — не один такой Терминатор. И если бизнес будет решено закрыть там, — он ткнул пальцем в небо, — практически невозможно его будет спасти.

Супруги Кроннен-Стоу представились мне двумя красными пауками, сидящими в центре огромной сети и лупающими хищными глазищами.

— Гольдблюму тоже от тебя что-то нужно, а Стейнбергам и Эванс — нет.

— В этом ты права. Гольдблум хочет заполучить мои деньги в свой хэдж-фонд. Обхаживает, старый лис! — Джек помолчал немного и добавил: — Кстати, именно Руперт по совету Меделин много лет назад дал рекомендации, чтобы меня приняли в Стэнфорд.

— Спасибо ему за это, — улыбнулась я, а внутри похолодела: очевидно, эта паучья сеть выстраивается уже давно. Растят поддержку? Я отодвинула тарелку. — И тебе спасибо, за вкуснятину! Я уже наелась.

— Тебе не о чем волноваться, — произнёс Джек и подошёл ко мне.

Убрал назад мои торчащие спиральками пряди, подхватил на руки. Понёс в гостиную, не включая там свет. В синем небе за окном сверкали огнями небоскрёбы, словно новогодние ёлки, отражались голубым в водах Гудзона. Нью-Йорк не спал никогда.

Я оказалась на подушках дивана, а моя грудь — в ладонях Джека. Губы его и пальцы блуждали по моему телу, не зная преград. Вдруг он приподнялся и сказал:

— Не волнуйся, балерина, доктор разрешил.

Я изумлённо раскрыла глаза.

— Что разрешил?

— В любой позе пока можно. Я об этом спрашивал утром мистера Хоули.

Я закрыла глаза и разомлела от наслаждения. Ну вот и стоило из этого было делать тайну? А я придумала уже бог знает что. Даже обиделась. Как говорил в сказке Салтыков-Щедрин, попала пальцем в небо…

 

Глава 8

Думаете в Нью-Йорке воздух какой-то особенный? Или вода? Просыпаешься, тут же Лайза Минелли с оркестром поёт в окно: «Нью-Йорк, Нью-Йорк»?

А вот и нет! Просыпаешься, и обычно чистишь зубы… Только отбойных молотков на душу населения точно больше. Слышите? Дррррррр… с утра пораньше. А что вы хотели? Цивилизация! Джек эти дырдыкалки, то и дело ковыряющие дороги, не замечает. Я пока — очень даже…

«Интересно, сколько сейчас людей в мире чистят зубы? — подумалось мне, когда я стояла в нашей бело-мраморной ванной. — А королева Меделин тоже, как и я, стоит сейчас и смотрит в собственные зрачки в зеркале, пытается пригладить свободной рукой дом на голове? Водит щёткой туда-сюда?»

Мне это представилось особенно чётко, и оттого всю её королевичность как рукой сняло. Я даже развеселилась! Не люблю, когда меня долго донимают негативные мысли. Пусть их лучше думает кто-то другой, а я подумаю… о чём бы? О! К примеру, о солнечном зайчике, падающем на край латунной решётки. Откуда ему тут взяться?

Когда я вышла из ванной, Джек уже в мундире… тьфу, в костюме варил кофе. Учитывая, что недавно это была моя обязанность, аж мурашки побежали по спине — вчерашний шеф, и варит мне кофе. По-моему, это кайф!

— У тебя где моторчик? — спросила я, удивляясь его скорости. — Ведь мы одновременно выбрались из постели!

— Я — Бэтмен, — хмыкнул Джек.

— А, кстати, я про бэтменский костюм хотела спросить? Что он у тебя в гардеробной делает?

— Какой?

— Ну такой, весь будто прорезиненный. Чёрный комбинезон с красными вставочками. И с гармошкой на сгибах. А ещё шлем и перчатки…

— А-а, ясно! — улыбнулся Джек и тут же со всей серьёзностью задрал нос: — А что, по-твоему, мне город спасать в джинсах или в этом пиджаке?

— Смотря от чего спасать, — хитро посмотрела я. — Если экономических преступников ловить, то вот этот костюм, что на тебе, вполне годится для офисного инквизитора. Брови только сдвинь и не смейся. А то никто не испугается.

— Смешная ты! Вообще-то комбинезон — это одежда для мотоспорта, — сдался Джек.

— Ого! — Я не удержалась и присвистнула. — Может, у тебя ещё и мотоцикл имеется? Или на велике гоняешь?

Джек самодовольно поправил часы на запястье.

— Мотоцикл стоит на парковке. Кавасаки. Специально для бэтменов.

— А леди-кошку в бригаду принимаете? — Я игриво выгнулась.

Джек не сдержался и провёл ладонью по моей спине, чуть шлёпнул по попе.

— Леди-кошка пусть сидит дома или гуляет в Центральном парке. Вечером у нас рандеву.

Всю мою игривость мигом снесло.

— Опять Меделин?!

— Нет, на этот раз просто дома. Пожалует Филипп. Может, один, может, со своей новой пассией.

— И ты только сейчас говоришь! Надо же приготовить что-нибудь особенное!

— Не парься! Закуски закажем, а блюдо посерьёзнее мы с Филиппом сами соорудим. У нас традиция: мужчины — на кухню, женщины — пить пиво и смотреть футбол. — И расхохотался басисто.

Идеален. У меня аж комплексы развились. Боже, ну и как такому соответствовать?

* * *

Мой любимый мужчина за порог, я — в Интернет, а затем на автобус и к зданию Нью-Йорк Таймс. Не знаю, может, мёдом тут намазано?

Или просто очень хотелось. Хотя бы поглазеть. И подумать. Обо мне и моём любимом мужчине. Я должна быть ему интересна! Можно, конечно, каждый день ходить по салонам и скупать наряды, но так я быстро превращусь в «Монику», а это чревато! Если уж быть совершенно честной, то экс-жена Джека была гораздо красивее меня и однозначно эффектнее. И ростом вовсе не гном Вася… Но где она, и где Джек?

Вывод напрашивался сам собой: под лежачий камень вода не течёт… А если Магомет сам не идёт, сердце у горы не поёт. И вообще просто скучно быть заядлой домохозяйкой. О чём рассказать мужу вечером? О кастрюле? И ту Эми начищает причём с таким видом, будто она — домовладелица, а я на птичьих правах. Моими улыбками её не прошибёшь, хотя я продолжу улыбаться. А насчёт прав… было немножко тревожно, ведь Джек пока не торопился вести меня под венец…

Я задрала голову, жадно осматривая небоскрёб Нью-Йорк Таймс, отступила шаг назад и вдруг наткнулась на кого-то. Уронила сумку и Айфон, на который попутно пыталась запечатлеть вид. Присела, чтобы поднять.

— Простите, — произнёс приятный баритон.

В фокус моего взгляда попали мужские руки с аристократичными пальцами, подбирающими с земли мою косметичку, очки и блокнот. Я подняла глаза и увидела потрясающе красивого мужчину лет тридцати. Кареглазый брюнет голливудского типа улыбался мне виновато. Лишь впихнув всё выпавшее содержимое обратно в мою сумочку, он поднял свой портфель.

Я тоже пробормотала извинения.

— На работу первый день? — с британским акцентом спросил молодой человек, внешне ничем на англичанина не похожий. Элегантный шарф наброшен на ворот короткого синего пальто. Тёмно-красные перчатки. Туфли… Наверняка уровень высшего звена или около того.

— Нет… Я не работаю… Хотелось бы… Но пока… — Ничего умнее в голову не пришло.

— Хотелось бы? Так что мешает? — спросил красавец.

Я смутилась.

— У меня пока и рабочей визы нет. Это так. Мысли… Мечты.

— Мечты должны сбываться! Тем более здесь, в Нью-Йорке, — подмигнул он.

Мои щёки залились румянцем. Мужчина кивнул и направился уверенным шагом в святая святых журналистики.

Мне стало неловко продолжать пялиться на вход в издательство, и я задумчиво пошла по улице. Мда, журналистка… У меня даже статей в портфолио нет. Рекламная ерунда не в счёт. На английском так вообще ничего… Мечты? Глупые, наверное.

Я увидела, как официант распахивает стеклянные двери Вольфганг Стейк-хауза. И вдруг меня осенило! Пока я не могу быть журналистом, но писать-то я могу! И есть о чём — Таня и девчонки спрашивают о Нью-Йорке то в What's Up, то в Скайпе. Наверняка найдутся люди в России, кому это тоже будет полезно. А я могу вести блог сразу на трёх языках — французский добавлю тоже, чтобы не закис. В том же Инстаграме!

Решено! Я стану блогером! И начнём с простого — с еды. Это всем интересно: рецепты, рестораны, кафешечки. Их тут — не перечесть! А потом, возможно, и что-то серьёзнее нащупаю.

Жизнь за океаном, не такая, как дома, от первого лица… — разве это не любопытно?

Ноги сами завели меня в Стейк-хауз, где мы обедали с Джеком. Я выбрала тот же столик во втором зале, обманывая себя ассоциацией, будто мой любимый мужчина рядом, и под чашечку чая погрузилась в мысли и Интернет. Видеоблогеры, инстаграмеры, твиттеристы и чёртова дюжина разновидностей независимых корреспондентов сегодняшнего дня вещали о разном и по-разному. Я сфотографировала чай и интерьер, запустила в Инстраграм. Главное — начать!

И вдруг из-за спины послышалось старческое:

Я обернулась с улыбкой и узнала экстравагантного старика — всё в том же жёлтом пиджаке, но в бабочке, разукрашенной в цвета американского флага и в красных джинсах. Седой и высушенный годами, старик, казалось, компенсировал яркостью одежд собственную блеклость.

— Роберт Фрост! — воскликнула я и привстала, чуть поклонившись и с почтением приложив ладонь к сердцу. — Здравствуйте!

— Доброго вам утра, юная леди! Отчего же вы сегодня в одиночестве?

— Мой жених на работе, а я предоставлена сама себе и размышлениям о смысле жизни, как это ни банально звучит.

— Отнюдь не банально, — прошамкал старик. И поклонился мне, так и не сев. — С моей стороны неучтиво не представиться. Уильям Баррел к вашим услугам.

— Александра Лозанина. — Сам вид и любезность старика располагали к реверансу.

— Вы позволите нарушить ваше уединение или это будет с моей стороны бестактным? — По серым, почти прозрачным глазам с красными сосудиками на желтоватых белках было видно, что ему очень хочется поболтать со мной.

Отчего бы и нет? Говорить о стихах намного приятнее, чем обмениваться колкостями с Меделин.

— Буду только рада, — просияла я.

Старик расшаркался и, отодвинув со скрежетом стул, присел напротив меня.

— Так на чём вы остановились, милая Александра? И называйте, пожалуйста, меня Уиллом. В мои девяносто уже можно и пофамильярничать. А если я задаю лишние вопросы, так и говорите: «Не ваше дело, мистер Уилл». Договорились?

— Договорились, мистер Уилл. Я остановилась на решении начать блог. Вы знаете, что такое блоги?

— Я — старая тележка, но не отстаю от жизни. Вы будете писать о стихах?

Я задумалась… стихи попросту не пришли мне в голову.

— Думала о более приземлённом — о собственном покорении Америки. Но ваша мысль мне очень нравится! Почему бы не украшать каждое сообщение четверостишьем? Кажется, это будет оригинально.

— Весьма. Как же случилось, что такая юная леди и уже покорительница?

— Я пока не покорительница, только мечтаю. Но не могу знать, что меня ждёт на самом деле, — проговорила я, вздыхая.

— Как сказал китайский бессмертный мудрец Хань Сян-Цзы, «нельзя дождаться того, что тебя ждёт. К этому надо идти», — заметил Уилл.

Мудро. И вдруг я, истосковавшаяся по нормальному разговору, не по Скайпу, а просто так, живьём, выложила нашу с Джеком историю. В целом, всё просто: начальник и подчинённая, служебный роман, которого я так боялась. Чего боишься, то и случается…

— Мудрое решение принял ваш босс, — заметил старик, складывая тонкие губы в улыбку, — будь мне тоже всего тридцать, и я бы променял Пикассо на искренность в таких волшебных глазах.

Рядом с чужим совсем стариком, говорящим вежливые комплименты и, кажется, очень меня понимающим, захотелось рассказать и про Меделин, и про то, чего я ужасно опасаюсь — что Джек под её давлением изменит решение. Потому что я не знаю, кто она ему.

Кто она — Меделин? Загадка. И где-то вдалеке, в уме, привычно вычленяющем плохое, прозвучало грозовое — любовница… Сердце сжалось, будто от удара, и по телу разлился ноющей горечью вкус ревности.

В телефоне звякнуло сообщение, и я увидела приглашение в друзья из Фейсбука. Протёрла глаза. Меделин Кроннен-Стоу?! Вот уж помяни дьявола…

* * *

Мой палец завис над сенсорным экраном. Принять? Нет?

Говорят: «Держи друзей близко, а врагов ещё ближе». Ой, как не хочется! Но Джек популярно объяснил, что его бизнес зависит от этой пары пауков Кроннен-Стоу. Вряд ли мой любимый мужчина будет счастлив, если с трудом выстроенное им благосостояние развалится из-за меня. Что ж, придётся сохранять хорошую мину про плохой игре.

Подняла глаза на мистера Уилла. Он улыбался спокойно и беззаботно, почти как фигурка бирманского старичка для чайной церемонии, которого называют Сунь Лунь. И одной его улыбки хватило, чтобы решиться. Я ткнула на «Подтвердить», и тотчас пришло приглашение на очередной Ивент: Собрание Женского Клуба.

Боже! За что мне это?!

— Проблема решена? Или возникла новая? — спросил мистер Уилл.

— Кажется, меня хотят заполучить «Стэпфордские жены», — ответила я. — Пленить, поработить, пережевать и выплюнуть, если осмелюсь не гармонировать с их рационом.

— О, как интересно! И как же вы относитесь к такому приключению? — воскликнул мистер Уилл, потирая сухие ладони.

Уж точно не как к приключению…

— Кажется, я буду вынуждена присутствовать, — печально произнесла я. Свет стал не мил. Ноябрьское солнце обиделось и спряталось за небоскрёб, или за тучу. Всё мигом посерело.

— Отчего же такое уныние во взгляде? Уберите его сейчас же! — сказал Уилл. — Надо ко всему относиться, как к приключению. Но, помилуйте, какое приключение без злыдней и тиранов?

Он смотрел на меня радостно и задорно, будто и не шутил вовсе.

— Воистину никакое, — с удивлением заметила я.

— Зачем вам «никакая» жизнь? — рассмеялся старичок. — Это же скучно!

— Боже, мистер Уилл, я вас обожаю! — ответила я и одним махом приняла приглашение на Ивент.

И ничуть не страшно! В крайнем случае оставлю записку, где искать. Не прикопает же меня Меделин в самом деле!

Солнце за окном вновь выскользнуло из укрытия и заиграло лучами на стёклах, закрывающих ячейки с винными бутылками.

— О, Александра, вашему жениху ещё придётся ко мне ревновать, если пойдёт такими темпами! — приосанился мистер Уилл, внезапно помолодевший. — Знаете такого чудесного хитреца — Карлоса Кастанеду?

— Слышала немного.

— О, вам стоит почитать на досуге! Первые две книги не рекомендую, а вот «Путешествие в Икстлан» — замечательная вещь, местами очень полезная. Так вот, — с удовольствием причмокнул старичок, — Кастанеда, точнее Дон Хуан, о котором он пишет, говорит: «Найти настоящего Тирана — большая удача! А то везде сплошные мелкие тиранитос». Скажите, вам посчастливилось?

Я засмеялась.

— Кажется, я ужасно удачливая!

— Счастлив за вас! — произнёс мистер Уилл с таким видом, словно поздравил с вручением Оскара. Причём так искренне, что я и сама почувствовала себя невероятной счастливицей. Тиран в образе ведьмы Меделин — разве это не удача? Интересно, а другие дамы из клуба — тиранитос или только васаллос?

— А теперь давайте перекусим, — сказал Уилл и раскрыл, наконец, меню. — Я всегда хожу сюда завтракать. Рекомендую обратить внимание на десерты — Лимонный пирог здесь исключительно хорош!

Я согласилась и заказала себе пирога. Попросила завсегдатая рассказать о Вольфганг Стейк-хаузе — для блога. И мистер Уилл со смаком поведал мне на диктофон все «за» и «против». День, кажется, задался!

Настроение благодаря моему мудрому собеседнику теперь стало приподнятым и боевым. Но пасаран и вообще… Ура! Да здравствуют тираны!

 

Глава 9

Учитывая, что Гугл поведал об американских женских клубах так, словно ему жалко было, я отправилась на обед по указанному адресу, надеясь на одно: меня не зовут в Belizean Grove — тайное общество для женской элиты. Ролики о нём в Ютубе говорили исключительно о теории заговоров и сопровождались мистической символикой, от которой мороз по коже. В общем, меня радовало, что до таких верхов, которые туда принимают, я однозначно не доросла. Ничем. В сером с красными вставками костюмчике, купленном ещё в России, я ступила на крыльцо белого здания, смахивающего высоким фундаментом и арочными окнами под два метра на мой университет.

Длиннорукий темнокожий юноша, плавный и гибкий в движениях, словно танцор, принял моё пальто и проводил в светлую залу, которую уже оккупировали разнокалиберные дамы. Около пятнадцати элегантных и так себе женщин сидели в белых креслах и на горчичных диванах, контрастирующих с красным паркетом и лазурным, с золотыми узорами ковром. Столики, тумбочки и камин под большим прямоугольным зеркалом были украшены цветами в вазах. На голубых стенах — картины, что-то из модернизма. Всё светлое и яркое, будто предназначенное для того, чтобы гостьи забыли, что за окном поздняя осень.

Я не волновалась, разве только чуть-чуть. И едва я вошла в апартаменты, улыбнулась всем и никому одновременно, волнение ушло совсем. В душе осталась лишь задорная дурнинка, как у юного тореадора на арене.

Моя подружка Таня говорит, что во мне умерла актриса. Наверное, так и есть. Ещё в школьных спектаклях или в балетной школе до сцены я жутко тряслась, а оказавшись перед людьми, расслаблялась. Просто понимала, что бояться поздно — вот они, уже смотрят на меня, — и начинала отрываться. Думаю, на этом мы и с Джеком спелись — на первом выступлении на столах, когда он произносил пламенную речь перед торговыми на ростовском заводе. А я так же огненно переводила.

Я улыбнулась ещё шире и, выцепив Меделин взглядом среди женщин, направилась к ней, как подарок.

«Обожаю тиранов! Ты ж моя золотая тиранночка! Красавица-умница, чтоб тебя!» — подумала я, сияя.

Меделин замешкалась. Удивилась моей проворности? Нет, ну а зачем носочком пол ковырять? К чести королевы, она оправилась уже через пару моих шагов, распахнула объятия и подарила пару неприкасаемых поцелуев воздуху рядом с моими щеками. Наверное, воздуху было приятно… Затем королева повернулась к присутствующим и объявила:

— Дамы, рада представить вам леди Александру Лозанину, невесту Джека Рэндалла, инвестора и одного из ведущих менеджеров корпорации «Софт Дринкс Компани».

— Леди? Из России? — изумилась пухлая дама с высвеленной завивкой. — Разве там не одна мафия?

— Из России, — бойко сказала я за Меделин, — точнее из Ростова-на-Дону. Одного из самых криминальных городов страны. Увы, мне не повезло ни с одним бандитом в родословной.

Дама хлопнула густо накрашенными ресницами, а Меделин взяла меня под локоть и подвела к креслу напротив.

— Наша юная гостья пошутила. На самом деле, она — благородных кровей, — заметила королева и со сладкой улыбкой добавила: — Если, конечно, и с этим тоже не пошутила…

— Что вы! Как можно?! — ответила я и положила ладонь на подлокотник, как в суде на Библию. — Говорю только правду и ничего, кроме правды.

Дамы моргнули и уставились на меня, только парочка помоложе, на диванчике за камином расхохоталась. Я перестала дурачиться и сказала расслабленно Меделин:

— Я очень благодарна вам за приглашение, Меделин! Простите, если шучу неуместно, но я полагала, что Женский клуб — это нечто менее официальное, чем Гала-ужин.

— Да, сегодня менее, — ответила Меделин и царственно приземлилась в кресло с высокой спинкой в центре зала. — Не смущайтесь.

Тот же чернокожий юноша принялся разносить на серебряном подносе чай и десерты. Меделин продолжила:

— Я и члены нашего клуба хотели бы больше знать о России, и коль скоро у нас есть возможность услышать всё из первых уст, мы не смогли отказать себе в удовольствии. Надеюсь, вы удовлетворите наш интерес, Александра?

— Сколько угодно, — ответила я. — В обмен на истории от вас. Иначе получится интервью, но мы ведь не в гостях у Опры.

Меделин вскинула брови, затем сказала:

— Отчего бы и нет? Дамы! Прошу, представляйтесь и задавайте мисс Александре ваши вопросы, но будьте готовы ответить и сами.

Я обвела взглядом чужие, разновозрастные лица, глядящие на меня с интересом и непониманием. Кажется, их объединяло только финансовое положение. И страх Меделин. Дамы молчали, некоторые натянуто. А королева созерцала вотчину. Смешно.

— Признаюсь, это неожиданный для меня формат общения, но давайте не будем погружаться в официоз. Прошу, называйте меня Сандрой. Так короче и привычнее, — сказала я, чувствуя в себе чёртика. — Что я могу сказать о моей стране? Наверняка вы знаете, что Российская Федерация занимает девятую часть всей суши на Земле, и поэтому проще из моего города слетать в Париж, чем во Владивосток. И дешевле.

— А Сибирь от вас далеко? — спросила темноволосая хохотушка с белой кожей и голубыми глазами. Если б не чуть по-лошадиному вытянутое лицо, она была бы красавицей. — Я — Эмили Плант.

— Приятно познакомиться. Далеко и очень. Никогда там не была, хотя до сих пор мечтаю посетить Байкал. Мой дядя живёт в тайге, и я видела его всего два раза в жизни. Сибирская тайга — удивительное место, можно буквально заблудиться в трёх кедрах. Стоит свернуть с тропинки, и вы уже не найдёте дорогу обратно.

— Такой лес — это ужасно! Там же медведи! — воскликнула рыжеволосая женщина средних лет с тонкими губами на бледном лице. — А чем вы занимаетесь?

— Боже, Джессика! Зачем делать что-то самой, если Сандра уже сделала то, о чём многие только мечтают? — вставила невысокая блондинка.

Рыжая Джессика недоуменно моргнула.

— Что?

Блондинка передёрнула плечами, раздражаясь на непонятливость:

— Нашла богатого жениха! И вот она уже не в тайге, а тут — в элитном прайвит-клубе на Манхэттене! — и протянула мне руку. — Я, кстати, Уоллис. МакГонагал. Мой муж работает в Глобал Сакс.

— Я не была в тайге, но надеюсь побывать. Судя по фотографиям, там очень красиво. Я — переводчик-лингвист, и пока только осваиваюсь в Штатах, я решила начать свой блог. Поэтому, надеюсь, вы расскажете мне о своих любимых местах в Нью-Йорке? Где вам уютнее всего?

— Хм… наверное, в этом клубе, — пробормотала рыжая и как-то неловко обернулась.

— Хай-лайн парк, — вставила черноволосая хохотушка. — Там здорово даже осенью.

— Я — Лили Джордан. Говорят, вы работали секретаршей мистера Рэндалла? — поинтересовалась стройная девица с хитреньким лисьим лицом. — Отчего же он решил на вас жениться?

Я сглотнула. Мда… разговорчики о России.

— И даже развёлся скоропостижно с Моникой. Она же такая красотка! Хоть и без манер… — добавила хищная шатенка, забыв представиться.

— А Моника, как говорил адвокат, требовала отдать шикарный особняк в Саус-Гэмптоне! — встряла в разговор румяная особа в платье от Прада, на который сыпались крошки от маффина.

— И картину Пикассо, — продолжила хищная шатенка.

— Джек Рэндалл — это тот самый горячий брюнет, который танцевал вчера танго? — захлопала ресницами рыжая Джессика. — Он разве не с Кристалл Уокер встречался? Моделью из Вог?

— А я видела его с Белиндой Кардайл в Яхт-клубе, — сказала похожая на лису Лили. — Да вот… совсем недавно!

— Нет, он встречался с Роуз Митчел, — с французским акцентом сказала худенькая женщина лет тридцати. — Извините…

— Разве? А не с Энди Уитакер?

Интересно, они что, слетелись поклевать меня? Или всё, чем интересуется Женский клуб — сплетни, уходящие в штаны Джека? Надо бы ему на них тесёмки пришить с секретом… чтобы только я знала, как развязывать. Я взглянула на Меделин. Та довольно улыбалась. Уж не она ли дирижёр сего оркестра?

Кулаки мои сжались.

«Скрежет зубовный тебе не услышать, дорогая моя стервятница, — решила я. — И вам всем, курицы от кутюр».

— Вы бы спрашивали по очереди, дамы, я не успеваю записывать, — хмыкнула я беззаботно. — Но из того, что успела. Да, я была секретарём. Да, развёлся. Да, отдал особняк и Пикассо. А ещё купил завод в России. Из-за меня. — Я сделала паузу, глядя на отрихтованные пластикой лица. — Вы спрашиваете почему? Дело в сексе. Он у нас на десять баллов. Вперёд любой его бывшей и нынешней. А ещё в загадочной русской душе.

Дамы раскрыли рты. Я взяла чашечку с чаем с подноса и посмотрела с усмешкой:

— Ещё вопросы будут?

Меделин тоже взяла фарфоровую чашечку холёными пальцами и с укором покачала головой:

— Дамы, если мы договаривались спрашивать о личном, это не значит — о таком. Вы заставляете меня краснеть. — Она повернулась ко мне и мило улыбнулась: — Простите их, Сандра! Вы наделали вчера столько шума своим танцем. И эффектным объявлением о помолвке. Тем более, что речь идёт о Джеке Рэндалле. Это всегда интрига, кого он выберет в следующий раз… Простите. Прошу, не сердитесь! Расскажите нам о ваших увлечениях.

«Открутить бы вам всем головы», — подумалось мне, аж руки зачесались. Но я вовремя вспомнила, что Тиран на пути — большая удача. Хм, значит, это бесплатный тренинг на вшивость и моральную устойчивость, ещё и плюшками угощают. Ладно…

— Пустяки! У нас тоже любят посплетничать, особенно женщины старшего возраста, — ответила я с лучезарной улыбкой. — У меня много увлечений: балет, литература, искусство, поэзия… Что вы скажете о стихах Роберта Фроста?… А о влиянии Михаила Барышникова на американский балет?

* * *

Я мыла руки в голубом с золотом туалете и, глядя на себя в зеркало, думала: можно ли уже закругляться или встреча со звездой не окончена. Впрочем, никто меня здесь не держит. Когда курицы получили свою порцию жареного, они заквохтали о привычном: о кино, сериалах, о блюдах, моде и светских мероприятиях. Михаила Барышникова, как ни странно, многие из дам признали, но не как руководителя Центра искусств на 37-й улице Нью-Йорка, а как актёра, сыгравшего роль одного из любовников Кэрри Брэдшоу из «Секса в большом городе». И то хлеб. Так или иначе, но знаменитый танцовщик стал краеугольным камнем, после которого агрессия сошла на нет. Поставлю свечку за его здоровье и обязательно загляну в этот Центр искусств.

Пока я размышляла, вошла молодая женщина лет двадцати семи, среднего роста, с каштановыми волосами до плеч и зеленовато-карими глазами. Симпатичная, с тонкими, вполне аристократичными чертами лица и неестественным румянцем на щеках. Удивительно, но я и не заметила её в курятнике Меделин.

Женщина с таким изяществом и воистину лебединой шеей выглядела диссонансно среди пластиково-ботексной красоты американских дам. Минимум косметики, богемный балахон в бирюзово-бутылочных тонах, такой же крупный камень в виде неправильного овала, подвешенный на длинной золотой цепочке.

— Вы хорошо держите удар, Александра, — устало сказала она с лёгким британским акцентом и закурила. — Я — Тэйлор Джонсон. Можно просто Лорри, хотя терпеть не могу сокращения. Но вы произвели фурор! По крайней мере, для меня. Благодаря вам на собрании заговорили о Барышникове! С ума сойти! Я даже ущипнула себя пару раз…

Я только пожала плечами и немного отстранилась от резкого запаха.

— О, простите! — Тэйлор опустила сигарету под воду и развеяла рукой дым. — Всегда тянет покурить и выпить после этого… хм… действа. И не только меня. Джессика вообще, по-моему, скоро сопьётся.

— Зачем же вы посещаете?

— Думаю, за тем же, что и вы, — кисло улыбнулась Тэйлор. — Ноблесс оближ. Мой муж работает под началом Рупперта Кроннен-Стоу, а я выкладываю деньги на благотворительность, посещаю этот кошмар и делаю вид, что существую. Как говорил тот же Барышников в недавнем интервью, «человек — то, что его окружает». Я сижу порой здесь и думаю: что окружает меня? Неужели я — тоже ЭТО?!

— Поверьте человеку со свежим взглядом — нет.

— Надо же… Спасибо, — вздохнула Тэйлор и вдруг взглянула на меня с надеждой. — Как вы смотрите на то, чтобы посмотреть частную коллекцию картин мистера Барышникова? До 4-го декабря они выставлены в ABA Gallery…

— Картины самого Барышникова?! — воскликнула я, удивившись предложению. — О, это было бы чудесно!

— Боже, ты существуешь! — вознесла к натяжному потолку руки Тэйлор, её глаза вдруг ожили.

В туалет вплыла Меделин и одарила нас улыбкой. Тэйлор сразу потухла и вновь окислилась. Я вытерла руки бумажным полотенцем, а новая знакомая протянула мне визитку.

— Звоните в любое время!

И я, глядя в большие глаза британки, поняла, что повезло не только ей. Кажется, у меня появится второй друг! Первым я уже считала окончательно и бесповоротно мистера Уилла, и, честно говоря, мне не терпелось увидеть его снова за завтраком в Вольфганг Стэйк-Хаузе, чтобы рассказать о встрече с мадам Тираншей и ее вассалос. Ведь партия вроде бы удалась!

Меделин вышла в холл вслед за нами, ласково коснулась моего локтя. Обдало духами Шанель № 5 и холодом.

— Надеюсь, Сандра, вы ещё посетите наш клуб. Пока вы не можете стать полноправным членом, но моё приглашение всегда в силе. Для вас я готова сделать исключение.

— Спасибо, очень любезно с вашей стороны, — ответила я и покривила душой. — Буду рада, особенно разговорам об искусстве.

— Я поставлю вас в известность о следующей теме дополнительно, — снизошла до ещё одной ласковой улыбки Меделин.

— Надеюсь, что я буду не занята.

И под аплодисменты, плещущиеся в глазах Тэйлор, я направилась к выходу.

Воздуха мне! Свободы! Выхлопных газов!

Нью-Йорк обдал меня ветром с запахом моря, пощипал щеки морозцем. Я улыбнулась ему искренне и чисто. И не стала ловить такси, а пошла пешком в сторону 42-й улицы, следуя точным указаниям Гугла. На такси город не узнать вдоль и поперёк, а я планирую здесь обосноваться.

Нельзя сказать, что тяжесть неприятных вопросов сразу выветрилась, она ещё ворочалась неприятным, неудобным комом сомнений в груди и мыслями о том, стоило ли вообще отвечать. В душе что-то отсвечивало тревогой, но я торопилась переключиться.

Ведь хорошо, как же хорошо на улице! Милый седой афроамериканец, продающий хот-доги, милые таксисты, чудесная суета! Живая! Такая отличная от элитного склепа сознания в голубых и золотых тонах! Я вдохнула широкой грудью.

И вдруг сзади кто-то коснулся моего предплечья.

— Сандра!

Я обернулась.

Тэйлор в не менее богемном горчичном пончо с лазурным платком на шее, запыхавшись, улыбалась, как девчонка.

— Я тоже сбежала!

— Здорово! — подмигнула я и, глянув на время на смартфоне, сказала: — А пойдёмте пить нормальный чай-кофе-молоко где-нибудь не здесь!

— И ещё бы съесть чего-нибудь серьёзного… — кивнула Тэйлор.

— И поговорить…

Она снова воздела очи к небесам и покачала головой:

— Боже, ты всё-таки есть!

И мы, как две школьницы, сбежавшие с занятий строгой и самодуристой училки, разрумянившиеся и взъерошенные ветром, почти побежали в сторону Бродвея — туда, где вернисаж и уютное кафе. Мимо нас катил тележку с пожитками колоритный бомж, за углом читал рэп юный латинос, а на улице напротив медленно полз в пробке чёрный лимузин. Нью-Йорк — город контрастов! Кажется, я его уже люблю!

 

Глава 10

Тэйлор болтала без умолку, попивая уже третий бокал белого вина с сильным мускатным запахом и едва притронувшись к экзотической рыбе под белым соусом.

— Как я скучаю по Лондону! Ты бывала в Сохо? Нет? — Её движения утратили скованность и усталость, словно с англичанки сняли путы, и теперь моя новая компаньонка жестикулировала и взахлёб рассказывала о родине. — Сохо — самый лучший квартал в мире! Там всё пропахло временем, стариной! И культурой. Даже магазины, я уже молчу о вернисажах и галереях! А эти антикварные магазинчики! Боже, там можно найти сокровище за десять фунтов! Клянусь!

— А разве здесь нет галерей? В путеводителе по Нью-Йорку я их насчитала не один де…

— Нет-нет-нет! Это совсем разные вещи! Разный… — Тэйлор пощёлкала пальцами, подбирая слово, — дух! Да, дух совершенно иной. Здесь столько снобизма, манерности, всё ради имиджа. А в Лондоне, — она привычно закатила глаза к потолку, — люди другие.

— Они везде, наверное, разные и одинаковые одновременно, — улыбнулась я и глянула на часы: как ни приятно было общаться, ещё полчасика и надо возвращаться домой. Хоть Джек и говорил о покупных закусках, «русская хозяйка» ёрзала в душе и заставляла думать, что бы такое я могла приготовить сама, чтобы порадовать любимого и гостей.

Филипп был обозначен моим любимым мужчиной как брат. А значит, предстоит встреча почти с роднёй. Интересно, почему мы до сих пор не встретились с мамой Джека? Надо спросить…

Тэйлор замотала головой, её каштановые с рыжинкой пряди, блестящие, как у модели с коробки краски для волос, взвились, локоны в художественном беспорядке спружинили и рассыпались ещё в большем инди-стиле. Мне нравилось это в ней — отсутствие прилизанности при хорошем вкусе. Хотелось научиться быть хоть немного элегантно-небрежной, как она.

— Ты не права, Саша! — воскликнула Тэйлор.

Чертовски приятно было побыть немножко не Сандрой, а просто Сашей в чужих устах.

— Культура, я говорю о культуре! Даже британский садовник спросит вас о погоде, как и почтальон, продавец, соседка из дома напротив, а здесь нет. Все торопятся! Сокращают, сокращают-сокращают. Хотя при этом сказать «дерьмо собачье» не зазорно даже в якобы светской беседе! Слышала не далее, как вчера… — Тэйлор постучала тонким пальцем по стеклянному тюльпану бокала. — Ты точно не хочешь выпить?

— Нет, я не люблю спиртное, плюс мне нужна свежая голова вечером. — Я была пока не готова признаться моей собеседнице в беременности, некоторые тайны не стоит вываливать даже тем, кто нравится с первого взгляда.

— Много теряешь, вино превосходное! Но я не осуждаю тебя, пока ты говоришь языком Шекспира, и не сыплешь постоянным «дерьмом» через слово. Да-да, уверяю, ты не дождёшься от меня даже укора во взгляде! — провозгласила Тэйлор, как манифест, с бокалом в руках. — Я — не Меделин!

— Кстати о ней, — я облокотилась о клетчатую скатерть на круглом столе у окна итальянского ресторанчика, — ты хорошо её знаешь?

— Нет, Бог миловал. Так, обычные сплетни. И то, что миссис Кронен-Стоу говорит журналистам. Обычно это одно и то же. Она по капле выверяет, что можно о ней болтать, а что нет. Думаю, удавку для болтливых она постоянно носит в своей сумочке из крокодиловой кожи.

— Что ж, надо почитать светскую хронику. А у них с Руппертом есть дети?

Тэйлор привычно закатила глаза, вспоминая, потом посмотрела на меня.

— Дочь, ей двадцать. Джуди. Видела её много раз — красотка, не такая, как мать, но всё же. Однако крошка Джуд уже успела поучаствовать в парочке скандалов.

— В связи с чем?

— В связи с интрижкой с каким-то великовозрастным французом. Не помню, он — дипломат или кто-то, просто работающий в консульстве. Француз теперь ни ногой в Штаты, тут его посадят за совращение несовершеннолетней. Был ещё случай с автомобильной аварией, но её семейство Кроннен-Стоу быстро замяло.

— Девочка не пострадала?

— Нет. Другому, парню-пассажиру они выплатили компенсацию.

— Хорошо, когда есть чем платить, — заметила я.

— Да. Но думаю, что Меделин далось это не легко, ведь её сын разбился насмерть, когда ему было восемнадцать.

— Какой ужас! — обомлела я и автоматически схватилась за живот. — Это случилось недавно?

— Давно. Мне по секрету рассказала Джессика, а та узнала ещё из третьих уст. Мир ведь тесен. Говорят, после смерти сына Рупперт и Меделин были на грани развода. Наверное, поэтому он тогда разрешил запуск провального нового продукта, а потом спохватился, и тот кошмар бесплатно меняли потребителям на стандартные бутылки Оле-Олы.

— Надо же, как всё взаимосвязано…

— Да-да, компания потерпела огромные убытки. А потом Рупперт и Меделин пережили и это, и с тех пор их иначе, как вместе, не представляют. Хотя многим ой как бы этого хотелось! Знаешь, Меделин довольно быстро оправилась от потери, — продолжала Тэйлор. — Даже помолодела, будто вампирша. Сейчас и не скажешь, что она пережила такую трагедию. Высокомерная, как мраморная статуя богини, бррр…

В моей груди что-то сжалось и тенью легло на внезапное сочувствие Меделин, захватившее сердце. Трагедии меняют людей. Кто-то становится темнее, кто-то светлеет, одни ищут Бога, другие поддаются внутренним демонам. Каждый выплывает, как умеет. И я мысленно поставила себе на заметку — проверить, когда именно это произошло. Гугл наверняка подскажет…

— Мне жаль, что с семьёй Кронен-Стоу такое случилось! — пробормотала я, в животе похолодело. — Терять детей страшно.

— Ладно, не будем о грустном! — улыбнулась уже совсем по-хмельному Тэйлор. — Давай лучше закажем десерт.

Я снова взглянула на часы.

— Прости, мне нужно торопиться домой. Скоро вернётся Джек.

— Жаль, Саша. Но спасибо за компанию! Я давно так не расслаблялась, — вздохнула Тэйлор. — Наш уговор о выставке Барышникова остаётся в силе?

— Да, конечно! Завтра в три. Если вдруг мой жених не удивит меня другими планами. Я напишу тебе в мессенджере, — улыбнулась я, подзывая официанта. — И обязательно спрошу тебя о погоде!

* * *

Уже в такси мой смартфон в руке завибрировал — я так и забыла поставить его на нормальный звук.

— Мисс Александра Лозанина? — прозвучал приятный женский голос и, удостоверившись, что это я, продолжил: — Меня зовут Шерил Коллен, я — секретарь господина Рэндалла. Он просил передать вам, что вечерняя встреча с господином Филиппом Монпелье отменяется.

Я опешила.

— А почему он не позвонил мне сам?

— Господин Рэндалл занят. На совещании. Скорее всего оно закончится поздно, — ласково проговорила Шерил.

А у меня запершило в горле. Так обычно бывает, когда слушаешь того, кто фальшиво поёт. Хм…

— Спасибо, Шерил, — ответила я.

Вечер внезапно освободился, можно было не думать о закусках и не суетиться на кухне, однако было неприятно. Возможно, от этого звонка… Бросить смску или потратить несколько секунд на звонок — это проще и быстрее, чем дать задание секретарю.

А, может быть, нехорошо мне стало от мысли, что не я, а кто-то другой теперь будет гораздо больше знать о моём Джеке. И я пожалела о том, что он меня уволил. А в голове под музыку из радиоприёмника такси запрыгали имена: Моника Рендальез, Кристал Уокер, Роуз Митчел, Белинда Кардайл, Энди как-то там, теперь ещё Шерил Коллен. И, конечно, госпожа Меделин Кроннен-Стоу. Кто из них знает о Джеке Рэндалле больше всего? Кажется, точно не я…

* * *

Я не знала, что пока мы беседовали с Тэйлор, у Джека состоялась совсем иная беседа на двадцатом этаже в офисе корпорации.

— Мой мальчик, — говорил Рупперт Кроннен-Стоу, сидя в высоком кожаном кресле за массивным столом из дерева и стекла, — вернёмся к вчерашней теме… Акционерам вряд ли понравится подобная импульсивность.

— Разве есть претензии к моим деловым качествам? — сухо ответил Джек. — Моя личная жизнь никого не касается. Пусть завидуют.

— Но-но, даже президентам не прощается развод. Но тут хуже. Подумай, захотят ли наши вкладчики видеть в Совете директоров человека, который не успев развестись, женится на секретарше?

— Это взвешенное решение, — отрезал Джек.

— Мне всегда по нраву то, что у тебя есть собственное мнение и дерзость, — сплёл пальцы в замок мистер Кроннен-Стоу. — Даже не дерзость, а безлимитная наглость. Пуэрториканца с Нью-Йоркских улиц. Но здесь другие правила, если ты забыл.

— Я помню. Однако экс-президент Франции развёлся, и России тоже, — буркнул Джек.

— Там при этом акции на бирже не обваливаются. А рейтинг страны и её президента — это сущая ерунда, не так ли? — Рупперт покачал головой. — Заметь, ты пробыл в России всего ничего, а уже несёшь не присущую тебе чушь. Эта страна меняет умы, запутывает и из структуры и дисциплины делает хаос. Недаром Наполеон говорил: «В России нет дорог — только направления».

— С дорогами там действительно всё плохо, — усмехнулся Джек, — но тот же Наполеон, хотя в стратегическом мышлении он был полным кретином, сказал: «Если бы у меня были казаки, я бы завоевал весь мир». Сандра — из казаков, и, думаю, это о многом говорит.

— Скажи, ты будешь каждый раз цитировать Наполеона на фондовой бирже на Уолл-стрит?

— Достаточно дать интервью раскрученному изданию. Остальные сами растащат на цитаты. Брокеры в том числе.

— Уверенность в себе — это прекрасно, самодовольство — тупо, — поджал губы Рупперт Кроннен-Стоу. — А теперь подумай о том, как будут звучать твои заявления, когда США выставляет санкции против России, Россия — против США и цивилизованного мира. Заметь, продовольственные санкции! МакДональдс убрали свои точки из Крыма, а ты подаёшь авансовый отчёт с командировкой оттуда. Светишься на публике, и твои фото мелькают где попало.

— Я не такая звезда, — покачал головой Джек, — чтобы за мной охотились папарацци.

— Сегодня довольно Инстаграма и пронырливого подростка с миллионом подписчиков. Хорошо, что это прошло не замеченным, но этот старый зануда Поллански заметил. И задал вопрос.

— У корпорации там бизнес в любом случае. А у него всего пять процентов акций. Плевать.

— Не всего, а аж! — резко парировал глава корпорации. — А ты ехал закрывать завод, если мне не изменяет память.

— Допустим. Но на месте я счёл это решение не дальновидным. Если я не буду принимать решения сам и нести за них ответственность, что за хреновый менеджер из меня получится?

— Речь идёт об импульсивности. Иногда твой темперамент наносит вред компании.

— Не тогда, когда её филиалы захлёбываются в кризисах и цветных революциях.

— Всё хорошо в меру. И своевременно.

— Возможно. И ещё. Данное во всеуслышание и невыполненное объявление о помолвке — ещё хуже, чем скоропостижный развод! — сверкнул глазами Джек.

— Некоторые помолвки длятся больше года, и это нормально. Достойный брак — это как слияние двух корпораций, должен быть проанализирован и не скоропалителен. Тебе рассказать истории крахов некоторых мировых холдингов, которые не продумали целесообразность слияния? Одни выжили, от других не осталось камня на камне.

— Я знаю наизусть ваш любимый пример о Комкаст и Диснее! И я не обязан отчитываться, чёрт побери! — Джек вскочил с кресла и зашагал по просторному кабинету на 5-й Авеню.

— Обязан, Джек, обязан. Как член Совета директоров. И если ты собираешься выставить на IPO акции завода в Ростове-на-Дону после реструктуризации в ближайшее время, ты рискуешь провалить всё предприятие. Так что придержи коней.

Желваки заходили по щекам Джека, глаза зло сощурились, и он выпалил:

— Придерживать коней некуда. Мы ждём ребенка!

— Вот как! — откинулся на спинку кресла Рупперт Кроннен-Стоу. — Тогда, конечно, женись. Поздравляю! Что за пустяки какие-то акции по сравнению с семейным счастьем!

— Спасибо. — Джек направился к двери.

Рупперт крикнул ему вслед:

— Только ты уверен, что оно будет? Это семейное счастье? Вспомни себя пять лет назад, перед свадьбой с Моникой…

Джек не дослушал и вышел в коридор, с трудом сдержавшись, чтобы не хлопнуть дверью. В сверкающем металлом и камнем туалете дал пару выйти — подфутболил серебристое мусорное ведро и ударил кулаком в стену.

— Достали!

Глянул на своё отражение — багровые щёки и лоб, ярость в глазах, и почувствовал, как хочется обратно — в провинциальный город на Юге России, где всё было просто. Дома Сандра, маленькая умная куколка, которая снова встретит его немым вопросом. Вслух не скажет, но он не дурак. Надо было поставить всех перед фактом. Он и сейчас поставит назло всем, а Моника… В душе поднялась на поверхность пеной давно осевшая желчь. Джек сглотнул, даже рот прополоскал, так горько стало внезапно от вспыхнувшей злости.

Вспомнилась она, красивая, жгучая, заставляющая кровь кипеть и пузыриться от радости. А потом такая же кипящая боль от предательства. Сколько он тогда выпил, чтобы заглушить её? Декалитры… Спал и просыпался в обнимку с бутылкой виски.

Джек ополоснул лицо холодной водой из-под крана.

С Сандрой он чувствовал себя иначе. Как? Он не мог определить. Просто было хорошо, до восторга и трепета, а потом снова спокойно, словно на рафтинге по горной реке. Чистой, прозрачной, сладкой и непредсказуемой. Балерина ждёт его!

Джек зашёл по дороге в свой кабинет, сказал Шерил, что уходит. На выходе из здания столкнулся с Меделин. Обрадовался.

— О, Джек! Здравствуй! — Она по привычке была сдержана на людях. — Как дела? Чем-то расстроен?

— Всё в порядке.

Она коснулась рукой его запястья, и как всегда, это прикосновение было приятным.

— Мы договорились встретиться с Руппертом, но я приехала немного раньше. Если хочешь, давай выпьем по чашечке кофе. Ведь у нас так и не было возможности нормально поговорить с твоего приезда.

Джек взглянул на часы. Меделин ласково улыбалась, и это было так привычно и хорошо, что он кивнул. Да и разве мог он ей отказать?

— Я видела сегодня твою невесту, — заметила она, усаживаясь в плетёное кресло в Джэйд — баре, похожем на зимний сад, где всё, даже потолок, утопало в зелени.

Джеку нравилось тут — будто тропики, как в детстве, в Сан-Хуане. Меделин добавила своим льющимся певучим, грудным голосом:

— Она очень умна.

— Спасибо. Ваше мнение для меня много значит, — Джек немного охрип, ему не хотелось обсуждать Сандру с Меделин, но с другой стороны, у той в любом случае находился мудрый совет. И мнение часто шло вразрез с мужем. Заказал официанту: — Два кофе, как обычно.

Меделин улыбнулась.

— Да, она очень сообразительна. И, честно говоря, я восхищаюсь тем, как умело она пользуется тем, чем одарила её природа.

Джек просиял. Закурил, расслабляясь. Меделин никогда не была против, но редко курила сама и тогда просила сигарету его любимого Данхилл, хваля запах.

— Она и меня не перестаёт удивлять, — признался он. — Во второй день в Нью-Йорке познакомилась с Дайонсе. Поразительная везучесть.

— Несомненно. Очень хваткая девочка, — кивнула Меделин.

— Хваткая? — опешил Джек. — Нет, она совсем не корыстна.

— Дорогой мой, — Меделин наклонилась и коснулась его руки, лежащей на столе, — ты так влюбчив. Любовь всегда слепит.

Джек незаметно отодвинулся, поджал губы.

— С Сандрой не к чему присматриваться. Она искренняя. Это редкость.

Меделин откинулась назад и взялась за подлокотники, не сердитая, но обеспокоенная.

— Она не попросила у меня ни цента, — сказал Джек.

— Но ты всё равно дал ей денег. Я знаю, насколько ты щедр. А она, несмотря на все свои титулы, о которых ты только вчера узнал, не богата. Очень не богата, да?

— Допустим. Я решил открыть для неё карту к моему счёту. Я ей доверяю.

— Прекрасно! Как я сказала, она очень умна. А умная женщина всегда поступает так, чтобы мужчина делал то, что она хочет, и был уверен, что принял решение сам. Сандра даст Монике сто очков вперёд.

— Они вообще не похожи.

— Я бы очень хотела порадоваться за тебя, поверь! Но на самом деле не могу — больно видеть, когда близким мне человеком манипулируют. И я ничего не в силах сделать, увы.

Джек нахмурился и сжал кулаки.

— Прости, я больше ничего не скажу, — подняла, сдаваясь, ладони Меделин. Произнесла расстроенно: — Так и знала, что лучше промолчать. Но вырвалось, прости.

— Всё ясно. Вас тоже беспокоят только акции, — угрюмо буркнул Джек.

— Какие акции? — неподдельно удивилась она. — Нет, прости. Давай поговорим о другом…

— Договаривайте.

— Только если ты настаиваешь… Я пригласила Александру на встречу Женского клуба, решив, что девочке одиноко в чужом городе. Ты ведь в офисе и не слишком ей занимаешься. Но она меня удивила. И других дам тоже.

— Чем же? — напрягся Джек.

— Я не поняла, зачем было начинать знакомство с супругами многих твоих коллег с того, что это ради неё ты купил завод в России. И так многие этого не одобряют… Конечно, ей хотелось сверкнуть достижениями, но…

Джек стиснул зубы, чувствуя, как вновь закипает.

— И знаешь, она говорила о своей России, о Сибири, о чём угодно, она очень образована и развита, но когда её спросили о ваших отношениях, она ни слова не сказала про любовь. Про секс — да… Странно.

Сигарета в пальцах Джека тлела, а он забыл о ней. Вспомнилось, что так же говорила о Монике мама после знакомства — ни слова про любовь… Сердце сжалось. Джек моргнул.

— Сандра не глупа и знает, что всё, что стало моим до свадьбы, не будет разделено после развода. Но это, фак, это вообще ерунда! — рявкнул Джек.

— Когда брат Рупперта спал с горничной, он тоже говорил, что это ерунда. А потом Лупе родила от него ребёнка и отсудила пожизненные алименты. Она живёт в собственной квартире на Манхэттене, а не в трущобах Нью-Джерси. И решила все свои проблемы. С больной матерью, к примеру…

Огонёк в сигарете дошёл до пальца Джека, тот вздрогнул, дёрнулся. Пепельница упала на пол с жутким лязгом.

— Спасибо, Меделин, но этого достаточно, — прорычал Джек. — Мне пора идти.

— Прости! Я не должна была! — в отчаянии воскликнула Меделин. — Это тебя не касается, успокойся! Вы ведь не собираетесь заводить детей сразу…

Джек выложил, молча, деньги на стол.

— Я буду казнить себя… — проговорила Меделин.

— Не стоит, — бросил Джек и ушёл.

В душе всё скрутило, в голове царил хаос. Он был зол на Рупперта, акционеров и брокеров всех вместе взятых. Он был зол на Меделин, но нельзя было выбросить из истории тот факт, что в своё время она предупреждала его о Монике и оказалась права. До последней буквы и цифры. Она вообще всегда права. И не предавала ни разу.

Джек сел в машину. Коста, водитель, спросил: куда. И Джек застыл.

Сандра ждала его дома, а его раздирали сомнения. Самые царапающие из возможных. Он так привык не верить в любовь! Это было надёжно и эффективно, отношения с женщинами просты. И вдруг он размяк сердцем, растаял и расслабился с этой крошечной русской девочкой. Поверил. Открылся, как боксёр на ринге, не ожидая больше ударов. Неужели зря?

Сердце заныло.

— В Бронкс, — приказал Джек.

И автомобиль тронулся, рассекая фарами сгущающиеся сумерки. Не к Сандре, а прочь от неё.

* * *

«Телефон выключен или находится вне зоны действия сети», — в очередной раз сообщила мне автоматическая женщина, и я мысленно дописала её в список тех, кто может быть виноват в моей смерти. А растёт-то списочек! Сегодня пополнится новым именем или Джек пошёл по чеховским местам? Я сжала кулаки. Очень хотелось ему врезать, да…

Почти полночь. Вряд ли Джек заседает, если даже вежливая Шерил больше не отвечает на звонки. Называется, почувствуйте в себе Отелло. Вот разве только орудие убийства было трудно выбрать — такой ассортимент: сверкающие металлом сковородки, скалка, даже бита бейсбольная в гардеробе завалялась… Я изнывала от беспокойства. Может, в 911 позвонить?

Или куда звонят по поводу пропавших в Америке?

Курица с картошкой по рецепту Таниной мамы давно остыла. Как и Танино по Скайпу: «Успокойся! Может, он и правда работает?» Где? В стриптиз-баре? А-а-а! Как же он у меня получит!

В полночь карета превращается в тыкву, кони — в мышей, а в моей квартире открываются двери лифта. Я вскочила с дивана в гостиной. В лифте стоял Джек. Какой-то перекособоченный.

— Я сам, — заявил он, шагнул вперёд и упал лицом в ковёр.

За его спиной оказался водитель и среднего роста молодой мужчина с большим носом, беспорядочной лохматостью на голове, слегка прикрывающей уши, и с намёком на желание вырастить бороду. Обычный такой, в джинсах и куртке.

Мы одну тысячную секунды посмотрели друг на друга, и я кинулась к Джеку.

— Что с тобой?! Ты живой?! Родненький! — по-русски последнее слово, от страха за него.

Мне в лицо пыхнуло, как из спиртовоза, и любимый мужчина, чуть поворочавшись на ковре, приподнял голову и заявил:

— Радненки — это вообще не честно, — и упал щекой на край ковра.

Моё сердце рухнуло в живот. Джек захрапел. Ах ты ж сволочь!

Ещё стоя на коленях рядом, я сурово свела брови и уткнула руки в боки. Водитель Коста и сам плохо скрывал недовольство. На его штанине отпечаталась подошва здоровенного башмака. Узнаю медвежий размер. Глянула на незнакомца, тот виновато улыбнулся и развёл руками.

— Собутыльник? — рявкнула я.

Кажется, гневный бас не сочетался с образом меня в маечке на бретельках и пижамных штанах с мишками. Оба «доставщика» моргнули. Незнакомец неуверенно мотнул головой.

— Так, — прорычала я, — переложите мистера Рэндалла на диван. Без ботинок. И пальто снимите.

Мужчины поднапряглись и перетащили храпящий куль в костюме от Хьюго Босс на наш безразмерный диван. Куль недовольно пробурчал что-то на испанском, забросил ногу на спинку, рука свесилась на пол. Балет… Ёперный. Что ж, посмотрим, как он утром у меня затанцует! Главное, живой и целый. До встречи со скалкой.

Коста коротко попрощался и зашёл в лифт. Лохматый мужчина ещё раз виновато улыбнулся и протянул мне руку для рукопожатия.

— Я — Филипп Монпелье, друг Коба. А вы, как я полагаю, Сандра? — и милейше добавил: — Очарован.

— Да, я — Сандра. — От меня улыбок не дождётся. — Кто такой Коб?

— Ну как? — растерялся мистер Монпелье. — Джек, Джакобо, Коб…

— Ах, ясно. — У меня на макушке сейчас можно было яичницу зажаривать, так я кипела. — Что это ещё за штучки?! Зачем вы его споили?!

— Я?! Нет, — невинно замотал головой Филипп, и я поняла, что он похож на всех подряд героев французских комедий: лохматый, мужчинистый, носатый, и куртка почти как у Бельмондо в «Чудовище». — Коб ко мне уже накачанный заявился. Жаль, что вы поссорились…

— Мы?!

Коста больше не стал ждать и уехал.

— Пахнет вкусно, — вдруг сказал наглый французишка. — Курица, чеснок, прованские травы?

— Ещё майонез, картошка, чёрный перец и айва.

Он кинул взгляд на раскинувшегося на диване Джека и направился на кухню.

— Вам не кажется, что уже поздно? — рявкнула я.

— Да ладно вам, Сандра! — улыбнулся обезоруживающе Филипп. — Раз уж Джек сорвал нам знакомство по всем правилам, пойдёмте знакомиться без правил. Пахнет потрясающе. Угостите?

Подобная наглость всегда обезоруживает. И я, зачем-то подтянув пижамные штаны, пошла за ним на кухню.

Филипп щёлкнул тумблером, включив боковое освещение, уверенно нашёл духовку и потянул противень на себя. Сунул внушительный нос поближе к еде, словно хотел поклевать. Но нет, только кивнул, засунул обратно и включил духовку.

— Пять минут. Как раз разогреется, а лишняя корочка будет не лишней.

Я молча пронаблюдала, как он скинул по-хозяйски куртку на высокий табурет, подтянул рукава свитера и помыл руки прямо здесь. Кажется, в моём доме хозяевами себя чувствуют все, кроме меня…

— Мы не ссорились, — сказала я.

— А напился он по вашему поводу, — обернулся Филипп.

Наступила моя очередь проморгаться.

— Зачем?…

— Я толком ничего не разобрал, он сначала позвонил, что мы не встречаемся. Потом позвонил, но ничего не было слышно, музыка орала. Потом заявился уже готовый. С бутылкой виски и вашем именем. Так орал о несправедливости, женском коварстве и каком-то заводе, что разбудил Ли, мою девушку. Пока уговорил, пока погрузили, пробка на мосту. Мы в Бронксе живём.

Я в недоумении присела.

— Говорил о коварстве? Хм… А Меделин случайно не упоминал?

— Меделин? А старушка-благодетельница тут при чём? — удивился Филипп.

— Не знаю… Но, кажется, коварство и Меделин ходят только парой, — пробормотала я. — Чаю хотите?

— А чего-нибудь холодненького? Оле-Олы?

— О, этого добра хоть лопатой.

— А вы не только вкусно готовите, но и вся такая… с перчинкой, — рассмеялся Филипп и, выключив духовку, сгрёб себе на тарелку курицы и картошки с горкой. — Давайте и вы со мной ужинать. За компанию.

И, не дожидаясь моего отказа, выложил на вторую тарелку немного. Оле-Ола вспенилась и заиграла пузырьками в стакане.

— Ммм, очень вкусно, — закрыл глаза Филипп, и я не знала, довольна ли этим или хочется его огреть скалкой вместо Джека, потому что спящих не бьют. — А я разбираюсь в еде. Это просто, но бесподобно! Я, кстати, повар, шеф-повар.

— Бонд, Джеймс Бонд, — пробормотала я, вызвав новый взрыв хохота у Филиппа. — Тьфу! Я — Саша. До полуночи была невестой этого негодяя, а сейчас уже и не знаю…

— Вы не горячитесь, — сказал добродушно Филипп. — Вы же его любите. А он любит вас.

— Я в этом не уверена.

— Зря. Нажирается до посинения он только от разбитого сердца и большой любви. В первый раз это было ужас как. Его бросила в колледже красотка Кимберли, так он залился водкой, подрался с полицейским и чудом смылся, ну, не чудом, а с моей помощью, конечно. Еле заткнул его в подвал общежития. Пересидели, подрались с ним тоже, чтоб не высовывался. Потом ещё неделю он устраивал дебош и шугал рэпперов. Кимберли к рэпперу от него ушла. А в двадцать два Тина сказала ему, что он недостаточно хорош, и закрутила с мажором из своей фирмы. Ну, а про Монику вы уже, наверное, в курсе. Я думаю, столько виски не выпили все искатели во время Золотой лихорадки. А так Коб вообще пить умеет, с чувством и удовольствием, без перебора.

— Но я не разбивала его сердце! — воскликнула я. — Утром всё было чудесно!

— Странно.

— Да. Тут слишком много странного! Джека вообще как подменили, когда мы приехали в Нью-Йорк! И я догадываюсь, откуда ветер дует! Судя по тому, как меня встретили супруги Кроннен-Стоу, а потом дамы в Женском клубе Меделин, им всем почему-то я как кость в горле. И каждый, кому не лень, перечисляет мне имена его любовниц! — прокричала я, устав сдерживаться. — В этом городе есть хоть кто-то, с кем он ещё не спал?! И мне странно, что вы называете эту надменную королеву благодетельницей, кажется она только и делает, что манипулирует Джеком!

— Ну… я бы так не сказал, — пробормотал Филипп, — скорее она у него, как талисман. Коб ещё совсем пацаном проявил себя в продажах. Его пригласили за заслуги на какой-то крутой корпоратив. Там он с Меделин и познакомился. Немного позже она дала ему рекомендации для Стэнфорда, не удивлюсь, если именно она и надоумила его туда поступить. И потом так складывалось, что периодически давала советы, оказывала протекцию… Думаю, не без её участия Коб так хорошо и быстро взлетел. Хотя и работал, конечно, как вол. Но без поддержки в большой бизнес не пробиться.

Я внутренне напряглась и всё-таки спросила:

— Они любовники?

Филипп опешил, хмыкнул смущённо.

— Не думаю. — Поводил вилкой по картошке и склонил голову. — Может, просто он чем-то похож на её погибшего сына? Коб рассказывал о нём вскользь. Вроде тоже был высокий и темноволосый.

— Разве сыновьям разбивают жизнь?

— О, до сих пор Меделин не разбивала. Наоборот, я же вам сказал.

— Хм, у всех разное видение счастья! — пробормотала я. — И Кроннен-Стоу от него явно что-то надо.

— Не знаю, может быть. А может быть некоторым особенно трудно не причинять добро?

Я задумалась. Вскипел чайник, но я так и не подошла к нему.

Филипп поднялся, сполоснул тарелку, сказал:

— Очень вкусно. Спасибо, Саша! — Улыбнулся французисто. — И, прошу вас, не порите горячку. Один горячий парень уже отсыпается на диване. Как показывает мой жизненный опыт, в семье хотя бы один должен быть мудрым. У вас есть все шансы на это!

Я тоже встала. Друг Джека подхватил куртку, затем обернулся и внезапно поцеловал мне руку.

— Главное, Саша, вы — невероятно очаровательны. И сексуальны в своей пижаме! Коб — счастливчик. Не провожайте.

Я покраснела и пока успела сообразить, что бы сказать в ответ, Филипп уже скрылся в коридоре, и послышался тихий звон раскрывающихся дверей лифта.

 

Глава 11

Удивительным образом Филиппу удалось снизить градус моего кипения. Однако всё равно было непонятно и обидно: Джек напился до невменяемости из-за меня, но почему?! У всего должна быть причина. Я сосредоточенно засопела и позвонила вниз швейцару. Плевать, что второй час ночи.

— Заблокируйте лифт в нашу квартиру, пожалуйста. Никого не пускайте, нас нет, пока не позвоним вам дополнительно.

Высунув от усердия язык, вывела маркером на листе: «Не работает! Сиди дома!». Повесила на двери табличку: для уверенности щёлкнула ключом над кнопкой и запихнула его в карман своих мишковых штанов. Глянула на бессознательного, страшно храпящего медведя. Пока не поговорит, не сбежит! Сдержалась от желания стукнуть его по плечу кулаком, больно.

Ладно, побью завтра. Сто процентов! И в настроении мегеры пошла спать. Перед глазами ещё долго крутилось всё, что произошло за день, и во главе — проклятая Меделин!

Без королевы куриц точно не обошлось, чтоб мне больше креветок не есть! И пусть накопанное в Интернете вечером вызывало к ней жалость и сочувствие, но куда убрать праведный гнев, если он так и плещется, аж из ушей?

Про Меделин можно было сказать одной фразой: «Богатые тоже плачут», а ещё то, что ей явно было не тридцать пять и даже не сорок. Как она умудряется так выглядеть?!

Дочка Меделин чудила и однажды уже даже побывала в рехабе. Кажется, Джуд специально нарывалась на скандалы и постоянно мелькала в новостях Just Jared и аналогичных онлайн-изданий: то с голой грудью навылет на вечеринке, то камеру разбила кому-то, то задержали полицейские за грубость… Красивая девочка, судя по фотографиям, из типичной «золотой молодёжи». Но с гонором звезды и подростковым бунтом она может так зайти далеко…

Когда погиб старший брат Пол, Джуди было только девять. Я мысленно подсчитала, сколько тогда было Джеку. Получалось двадцать три. И тогда он уже вовсю торговал Оле-Олой, развозя её по окрестностям. История с Полом, конечно, была ужасной — в день своего восемнадцатилетия сын Меделин разбился на новеньком Феррари, который утром вручили родители. От машины осталось лишь смятое железо. Я содрогнулась, подумав, что случилось в нём с парнем.

Фото Пола Кроннен-Стоу в сети было мало, но на тех, что я нашла, парень чем-то действительно напоминал Джека — высокий, темноволосый, кудрявый — в мать, голубоглазый — в отца; а ещё хорошо сложенный, прекрасно одетый, юный загорелый атлет с улыбкой капризного ребёнка. А потом о Меделин шли только заметки в светской хронике и фото в деловых медиа к статьям под заголовками о благотворительности, о сильных женщинах, об аукционах и прочем.

Я вздохнула и перевернулась в который раз: я понимаю её горе, но зачем же так впиваться когтями в Джека? Хочет его женить на Джудит, чтобы мозги вправил? Её бы просто отправить к нам в Ростов и оставить жить на студенческую стипендию, быстро научилась бы работать. И поумнела бы…

Или дело в деньгах? Корпоративное семейство в них явно не нуждалось, судя по фото их дома в интерьерном онлайн-журнале. Хотя некоторым всегда мало. Есть яхта? Подайте фрегат. Есть лимузин? Надо бы и самолётом обзавестись. Чета Кроннен-Стоу прекрасно пользовалась корпоративным лайнером, если верить СМИ.

Так я проворочалась, продумала ещё часа два. А когда заснула, наконец, в кухне хлопнула дверца холодильника и послышались громкие звуки — с такими кашалот заглатывает в пасть воду с мелкой рыбёшкой. Кашалот пил долго, потом простонал, бухнул чем-то и зашагал. Снова бухнул. Кажется, перевернулся об стул… Я насупилась и вдруг поняла, что шаги приближаются к спальне. Закрыла глаза поспешно. И вовремя — в комнату пахнуло ароматом спирта. О, боже! Только бы не укладывался рядом!

Как бы не так! Заспиртованный медведь, судя по звуку, скинул с себя одежду, периодически сбивая углы, и голый улегся рядом. Засопел. Я же сейчас умру от этих запахов, как лошадь от никотина! От спирта меня просто взорвёт, как хомяка… Притворяясь спящей, я перевернулась на другой бок, втянула воздух носом. Не очень, но хоть дышать можно…

Медведь вздохнул, сграбастал меня к себе под мышку, как плюшевую игрушку, зарылся носом в мои волосы, снова вздохнул. Откинулся на подушку и опять захрапел, как трактор Кировец. Я высвободилась и сердито глянула на него: мышц гора, а ума, как у детсадовца! Тоже мне, воротила большого бизнеса! Я забрала подушку и ушла в гостевую спальню — дуться. Но усталость быстро взяла своё, и я отключилась — где-то между «гадом» и «медвежонком»…

* * *

Проснулась я с ощущением помятости. Как вареник, который разморозили до раскисания, а потом заморозили обратно. Так и пошла мятым вареником с полным ощущением похмелья и жуткой жаждой — искать воду. Несправедливо — пил он, а мне не очень!

На кухне меня ждала картина Репина «Приплыли». В спортивных штанах и футболке сидел на табуретке ещё более мятый пельмень, мало похожий на большого босса, инвестора и вообще… Он смотрел больными глазами на разложенный на столе арсенал: сковорода Цептер, бита, скалка и большая белая таблетка со стаканом воды, а рядом, как экзаменационные билеты, пасьянс из бумажек.

Я для порядка надула губы, но вид у Джека был тот ещё, и долго хранить надутость не удалось. Я прыснула. Тут же спохватилась и снова сделала серьёзное лицо. Он посмотрел на меня, похлопал ресницами и спросил замогильным голосом:

— Что это? — ткнул пальцем в натюрморт.

Я подошла, сохраняя суровость. Правда, улыбка заразная так и лезла наружу, словно меня изнутри кто-то щекотал. Жуть, как трудно было «заморозиться»!

— Это виды казни на выбор, — заявила я. — Очень хотелось тебя побить… точнее, хочется… За вчерашнее.

— Кхм… — Джек громко закашлялся, схватился за голову, спросил, как умирающий: — А бумажки?

Странно, что не посмотрел.

— Всё просто. Называется «Ростовская рулетка». Берёшь бумажку, читаешь, что написано и сразу, чтоб не мучиться, выбираешь, чем тебя отпотчевать…

— Сандра, ты… в себе? — Мутный взгляд.

И тут я разозлилась — со мной не пройдут все эти штучки с алкоголизмом от большой любви!

Я уткнула руки в боки и встряхнула головой. Кудряшки упали на лоб, я их яростно отбросила.

— Я-то в себе! А ты?! Ты! Не любит он, видите ли, когда его спрашивают, где он был! Телефон отключает! Да ты охренел, Джек Рэндалл!

Джек скривился и потёр виски.

— Не кричи! Голова…

— О, посмотрите! У него есть голова! А раньше она где была? В штанах?! — Я принялась открывать бумажки и совать ему под нос: — Роуз Митчел, на! Кристалл Уокер, держи! Хрень Уитакер!

— Что это, зачем…? — опешил Джек.

— Набор для рукоделия. В Женских клубах такие делают! Скажи, почему, все?! Поголовно?! Рассказывают мне о твоих женщинах и утверждают, что я такая же однодневка? Ты хоть своей горничной объяснил нормально, что не надо нос задирать?!

— Женский клуб? — моргнул опухший медведь.

— Да, с супер-пупер Меделин во главе! Они нападают на меня, а потом ты, — я ткнула в него пальцем, — ты исчезаешь и звонишь мне… fucking son of bitch… через секретаря! Вообще уже загордился, шишка-менеджер? Рука сломается кнопку на быстром наборе нажать или смс отправить?!

— Прекрати, Сандра, — Джек усиленно продолжал тереть виски, — тебе правда Меделин рассказывала про моих бывших?

— О, не одна она! Только ленивый не выдал мне какое-нибудь женское имя вчера! И простить я готова только Филиппа, единственный нормальный человек, хоть и наглая морда…

— Филипп?! — Кажется, Джек про него не помнил. — Балерина, пожалуйста, говори потише…

— Вон, — я показала на большую белую таблетку, — выбирай яд, может полегчает! А во мне столько вчера накипело, что если не скажу, взорвусь! Так что сиди и терпи!!!

— Балерина… — простонал владелец заводов и страшный инквизитор аудита.

— Вот и хорошо! Вот и мучайся! — рявкнула я. — Чтоб неповадно было! Ему скоро отцом быть, а он, посмотрите-ка, напился до потери памяти! Накурился так, что дышать невозможно! Ты какой пример ребёнку покажешь?! А что с твоей печенью будет?! Я что, буду одна сына воспитывать?! Блин! Великий менеджер, который сказки мне пел об ответственности! Да я тебе…

Я не выдержала и ка-ак стукнула его кулаком по плечу. Джек покривился снова, отодвинулся — да, явно не боец. Я в запале стукнула его обеими руками. Он поймал обе, и схватив меня в охапку, прижал к себе. Я дёрнулась, попыталась высвободиться — в гневе совсем забылось, что мы в разных весовых категориях: мои сорок пять килограмм против его сотни помогали не очень.

— Отпусти! — взвизгнула я.

Большая ладонь опустилась мне на лицо. Вторая лапища продолжала удерживать мои руки.

— Тшш… Будешь кричать, возьму скотч и заклею, — прошептал Джек. — И прекрати драться.

Я куснула его за палец. Он ойкнул от неожиданности.

— Думаешь, что тебе всё можно?! Да ничего подобного!

Джек снова простонал и закинул в рот таблетку, поперхнулся, запил водой из стакана тут же.

— Яд так яд. Это лучше твоих воплей.

Я запыхтела и вырвалась.

— Самодур! Наглец! У тебя это не прой… Ой! Поставь меня сейчас же, поставь!

Но Джек уже закинул меня к себе на плечо и нёс в гостевую спальню. Я не успела и глазом моргнуть, как он уложил меня на двухспальную кровать и спеленал простынёй по рукам и ногам — мы так кошку в детстве обездвиживали, когда царапалась после купания… — зажал ноги бёдрами, усевшись сверху.

— Да ты! — вскрикнула я.

Здоровенный указательный палец лёг мне на губы.

— Сейчас кляп найду, — уже не так страдательно заявил Джек. — Не ори.

— Вымахал, верзила, и пользуется! — негодующе прошипела я.

— Ладно, шипи. — Он лёг рядом, прижал к себе, как куклу, вздохнул. — Вот когда помру от твоего яда, тогда и освободишься. Я всё сказал.

— Тиран, — шикнула я.

— Да.

— Деспот.

— Да.

У меня кончились ругательные слова. Чёрт, и почему он такой приятно тёплый? Мы пролежали молча минуты три.

— Странно, в голове прояснилось от твоего яда, — пробормотал Джек.

— Это аспирин. Специально для безответственных алкоголиков, — буркнула я, но как-то уже не сердито.

— Спасибо…

И мы снова замолчали.

— Разверни меня, — сказала я, наконец.

— Драться не будешь больше?

— Нет.

Джек приподнялся и вдруг посмотрел на меня:

— Ты серьёзно говорила про Меделин и… кхм… любовниц… моих?

Я фыркнула в возмущении:

— А, по-твоему, как я узнала все эти имена? Детектива нанимала? Учти, гений, все мои траты на карточке тебе видны, а других денег у меня нет.

— Да, — Джек сел и задумался.

— Ну, и когда ты меня освободишь?

— Полежи пока. — Он придавил моё плечо рукой. — А зачем ты тёткам из Женского клуба сказала, что я завод купил ради тебя?

— Значит, всё-таки Меделин, — язвительно заявила я, снова стервенея.

Он кивнул ещё более задумчиво, а я свела брови и снова принялась барахтаться.

— Я знала! А ты думал, как мне отбиваться от этих стервятниц силиконовых?! Обступили меня… — И я передразнила голос Джессики: — А разве Джек Рэндалл не с Энди Уитакер встречается? Нет, я его видела с другой. Да-да, с Роузи, чтоб её, в Яхт-клубе! Нет, с Кристалл! Тьфу! А как вы, мисс секретарша, соблазнили босса, Моника же красивее?! Зачем вам блог, Александра? Вы же заграбастали денежный мешок, можно больше ничего не делать! — Я перестала кривляться и посмотрела на него с вызовом: — Да я сказала. Назло. А ты хотел, чтобы я им грехи отпустила или песенку спела про белого бычка?! Я решила, как ты обычно: плевать, пусть завидуют!

Джек почесал затылок, тихо сказал, леденея взглядом:

— Стервы.

— Да! Чёрт! Освободи меня!

Но Джек застыл, уставившись в стенку.

— Я не знаю, что я сделала твоей Меделин, но она явно хочет меня извести, — продолжила я. — И я больше не стану, слышишь, не стану притворяться, что я хочу с ней общаться, и что мне нравится её общество! Ни за что! Я за тебя замуж хочу, а не за курицу в бриллиантах! Пока хочу…

— Почему? — вдруг спросил Джек, оторвавшись от стены и вперившись в меня. — Почему ты хочешь, чтобы я стал твоим мужем?

— Какой же ты дурак, Джек Рэндал! — ответила я, глядя ему прямо в глаза. — Непроходимый тупица! Замуж хотят, потому что любят!

— Нет, ещё из-за денег…

Я взорвалась.

— Да чтоб тебя, Джек! Деньги-деньги! У тебя что, калькулятор вместо сердца?! Ничего не чувствуешь?! Не понимаешь?! Освободи меня сейчас же, и я уезжаю домой! Вот и верь тебе с твоими песнями о доверии! Вот и верь твоему лопоухому другу, что ты напиваешься только из-за большой любви и разбитого сердца! Я даже размякла! А нечего тебе разбивать! Дурак! Какой же ты дурак! Сними с меня эту чёртову простыню! И можешь делать всё, что угодно со своими… всеми этими твоими…

Джек вдруг улыбнулся от уха до уха.

— Ревнивая. — Наклонился и запечатал мои губы поцелуем. Даже укусить его не удалось, так стало сладко и горячо.

* * *

Я забылась на секунду от сладости, но вдруг мне снова стало до ужаса обидно, и я отвернула голову. Джек удивлённо распахнул глаза.

— Ты чего?

— Всё.

— Что всё?! — Он, кажется, испугался и в две секунды распеленал меня, распустив хвост простыни, которую придерживал бедром.

— Всё всё, — буркнула я и села.

Нахлынули мысли, одна другой ужасней, которые одолевали меня ночью, и слёзы уже стало невозможно сдерживать. Я отвернулась, свесила ноги с кровати и всхлипнула.

Джек резко переместился и присел на корточки передо мной, заглянул в глаза — они находились почти на одном уровне. За его зрачками расплескался страх.

— Малышка… скажи, ЧТО всё?… — Он сказал это с таким отчаянием, что у меня мурашки побежали по коже.

— Я никогда не навязываюсь, — попыталась я говорить твёрдо, но достоинство тут же смыло рёвом, целым водоворотом слёз. — Ты скажи, тебе нужна свобода? Ты пожалел о своём решении? Уходи… Точнее, я уходи… уеду, да. Я так не могу-у-у.

Растерянный Джек подскочил, потом снова сел на пол, теперь на колени:

— Маленькая моя, девочка… Не плачь… Не нужна мне никакая свобода… Мне ты нужна! Малышка! — он принялся целовать мои руки, а я вырвала их и закрыла ладонями лицо.

И тут же была прижата к громандому, тёплому торсу. Джек переместился на кровать, рядом.

— Успокойся, моя девочка, — бормотал он. — Я тебя люблю, только тебя, слышишь?! Плевать мне на всех! Тысячу раз плевать! Только не плачь.

— Ты веришь всяким вредным тёткам, а мне — нет, ты… ты…

— Я — сволочь. Кретин! Не бросай меня, маленькая… Я не смогу без тебя!

— Я не хочу-у-у, — подвывала я ему в подмышку. — А вдруг ты этого хоче-ешь?…

— Я?! Нет, Сандра, нет! — Он развёл мои руки и заглянул в лицо. — Никогда!

Я замотала головой и попыталась отвернуться.

— Не смотри-и, я некрасивая сейчас…

— Самая красивая, — выдохнул Джек и горячих поцелуев досталось вдоволь моему красному носу, мокрым щекам и векам. — Всегда. Самая красивая…

Потом медведь снова сграбастал меня на колени и в охапку. Подул на макушку, потом чмокнул, принялся качать.

— Я не хочу спать. Ну что я, младенец, что ли?! — пробормотала я, успокаиваясь.

Видимо, оно не только с детками работает… Подняла глаза на моего любимого мужчину и застыла — в карих глазах тирана и деспота застыла слеза.

Мы уставились друг на друга — глаза в глаза.

— Прости меня, — сглотнув, сказал Джек. — Пожалуйста. Ты можешь меня простить?

— Да…

— Я не хочу обижать тебя, маленькая… Но я… такой грубый…

Я кисло улыбнулась, переполненная жалостью к себе и нему, к нашему малышику, которому там в животе приходится всё это слушать, а слова не находились.

— Бровки домиком… — пробормотал Джек. — Не плачь, принцесса, не рви мне сердце. Достался тебе какой-то кретин — Я… Прости, я не умею… правильно вести себя… С эльфами…

Я хмыкнула, вытерла мокрые глаза и ткнула его пальцем по носу.

— Никакой я не эльф, но буду тебя воспитывать.

— Будь так любезна, малышка. Хочешь дам тебе скалку? И спину подставлю?

Я замотала головой и сморщила нос.

— Не хочу. Ещё потом лечить тебя. — Вздохнула. — А я уже думала: самой идти к генетику сегодня или сразу уезжать в Россию?

Джек понурил голову, осторожно погладил мой живот.

— Не уезжать… Мы всё будем делать вместе. Не болит?

— Нет.

Он чмокнул меня в лоб, вдруг сполз с кровати и встал на одно колено, взял за руку:

— Сандра Лозанина, возьмёшь ли ты себе такого бестолкового мужа?

— Возьму, — растерянно скользнула взглядом по бриллианту на пальце, — мы ведь вроде уже договорились…

— Нет, мы неправильно договорились. Хватит уже думать, чего я хочу, как хочу и где. Говори, чего и как хочешь ты!

Я пожала плечами и улыбнулась.

— Просто платье белое… И тебя. Мне хватит…

Джек счастливо выдохнул и потянулся за поцелуем. А я добавила:

— И твою маму, конечно, хоть увидеть. Так жалко, что я с ней до сих пор не знакома!

Джек поднялся и подхватил меня с кровати, закружил и, услышав протесты, аккуратно поставил обратно на кровать.

— Мы это исправим, девочка. Сегодня же! Собирайся!

— Так к генетику идти… — напомнила я.

— После генетика сразу в аэропорт! Мы летим в Пуэрто-Рико! И свадьбу устроим на пляже! И всех к чёрту! Да, балерина?! — Он обнял меня крепко.

— Да. — Наступил мой черёд счастливых вздохов, и вдруг я испуганно отстранилась и взглянула на моего любимого мужчину: — А твоя мама строгая? Вдруг я ей тоже не понравлюсь?…

— Такого просто не может быть! Ангелы нравятся всем. Кроме ведьм… — ответил Джек, вдруг просветлённый и счастливый. И мне показалось, что он мысленно послал к чертям собачьим целый полк врагов и вообще махнул, не глядя, нечто большое и ценное на меня, маленькую. В тот момент мне и в голову не пришло, что так оно и было.

 

Глава 12

Генетик допросил нас с пристрастием и сказал, что анализы в норме, врожденных патологий не замечено. Но тут же добавил, что психика — вопрос туманный, и прогнозы тут делать сложнее, чем метеорологам в доцифровой период, хотя, добавив троюродного брата моего Джакобо Изандро Ренделльеза в нашу общую копилку, получился слишком высокий процент вероятности того, что не всё будет чудесно.

Сердце моё сжалось. Я в тревоге взглянула на любимого, но тот лишь улыбнулся и погладил по руке, успокаивая. Но я-то заметила, как его глаза потемнели.

Что поделать, будем уповать на Бога! Я коснулась привычно уже живота, мысленно говоря малышику, что всё с ним будет хорошо. Как может быть иначе?! Мы с Джеком любим друг друга, а дети в любви должны рождаться здоровенькими, и хоть вы меня убейте — в другое не поверю!

Темноволосый, элегантный генетик с золотыми очочками на носу, похожий на доктора Хауза, если б тот не злоупотреблял наркотиками, а вёл себя прилично, постучал золотистой ручкой по столу и заявил, спокойный, как удав:

— Не стоит бояться. Просто заземляйте с детства.

— Как?! — пробасил возмущённо Джек. — Мы о ребёнке говорим, а не о проводе!

— Спорт, спорт и ещё раз спорт. Много гулять, животных завести. В парке бегать с другими детьми. А ещё лучше приучать с младенчества возиться с простыми вещами, с землёй, растения сажать и прочее.

— Экопоселения, что ли?! — вытаращился Джек.

— Зачем так экстремально? — пожал плечами генетик. — Если хотите, конечно, можно. Но проще всего переехать за город и купить дом с садом. И пусть копается с растениями малыш. Любая самая негативная предрасположенность может никогда не реализоваться, если родители проявят мудрость и любовь.

Внутренне я обрадовалась — мне бы тоже хотелось поближе к земле жить, а не к облакам. Глянула на Джека, тот вздохнул и развёл руками:

— Надо, значит, надо.

— И главное! — добавил генетик, когда мы уже собрались уходить. — Молодой маме во время беременности нужны только положительные эмоции! Любите её и носите на руках, — генетик смерил взглядом медвежий рост Джека, — тем более вам это будет не сложно.

— Сейчас и начну, — сказал мой любимый мужчина и, подхватив меня на руки, вынес из кабинета.

Я обвила мощную шею руками и поцеловала Джека в щёку.

— Это тебе от меня и китёнка.

— Почему китёнка? — удивился Джек.

— Ты — кит, он — китёнок…

Мой любимый мужчина рассмеялся:

— Выдумщица!

— Теперь поставь меня на ноги, — попросила я.

— Мне не тяжело.

— Это здорово, но иногда мне и на своих двоих походить хочется. Я ведь не инвалидик, — хмыкнула я.

— И с этим мне повезло, — подмигнул Джек. — А теперь за покупками.

— Какими? — удивилась я.

— Ну, скажем так, родственников в Сан-Хуане у меня много. И некоторые точно не поймут, если дядя Джакобо явится без подарков.

— А мы успеем на самолёт? Когда он улетает? — заволновалась я.

— Да чуть ли не каждый час! — сказал беззаботно мой любимый мужчина и, взяв меня за руку, потянул к машине.

* * *

Это был самый необычный для меня шоппинг. А что с Джеком было обычным?

— Начинаем тренироваться, будущая мама моего сына! — сказал он.

— О, да, будущий папа! Посмотрим, как ты справишься.

— Смотри и учись!

Мы ввалились в детский универмаг со смехом, и я не успела спросить, какого возраста у Джека племянники или кого он хотел одарить, как мой любимый медведь принялся сгребать всё лапищей в тележку с ярких полок.

— Откуда ты знаешь, вдруг им не понравится? А это кому? А это? — бежала я за ним, как Пятачок за Винни.

— Они сами разберутся, кому что, — заявил Джек и продолжил подарковую атаку по рядам.

Паззлы, настольные игры, трансформеры, конструкторы, плюшевые мишки, машинки и пупсики заполнили мигом тележку. И меньше, чем через десять минут мы вывалили у кассы цветную гору игрушек. Кассирша хлопнула ресницами и расцвела.

— Вам нужна карточка постоянного покупателя?

— Да-да, давайте, — вылезла я перед Джеком. — Скоро мы будем постоянными.

Девушка с розовыми хвостиками быстро принялась заполнять нам подарочные пакеты, а кассирша — предлагать всякие мелочи, на которые Джек благодушно кивал, мол, кидайте всё.

Широко раскрыв рот от удивления, я наблюдала за этой игрушечной вакханалией, пока не спросила:

— А нашему ты тоже будешь игрушки грузовиками покупать, не глядя?

— Нет, конечно. Нашему выберем более тщательно.

Как будто только что произошедшее имело хоть какое-то отношение к выбору… Я окинула расширенными глазами кучу пакетов.

— И у тебя столько племянников?!

— Неа, всего пять.

— А кому столько подарков?

— Приедем, увидишь, — подмигнул Джек.

Кажется, в свободное от бизнеса время мой любимый мужчина снабжает детский сад…

Водитель Коста помог Джеку заполнить подарками багажник, я поёжилась — с неба начала накрапывать какая-то колкая мерзость. Даже за воротник попадало. В воздухе пахло штормом.

— А теперь за купальником, — сказал Джек. — Ты же не брала купальник?

Я опешила.

— Нет. А какая в Пуэрто-Рико в ноябре погода?

— Какая и всегда. Пляжная, — ответил мой любимый мужчина и подарил мне белозубую улыбку истинного корсара. — Ты же любишь тропики?

Точно, как я могла забыть?! Двойку мне по географии! Я представила море, пальмы и гирлянды из цветов. И захотелось закричать «Ура!» и в воздух чепчик зафутболить! Блин, нету… Надо было надеть шапку.

* * *

Уже по дороге в аэропорт я вспомнила о Тэйлор и схватилась за рукав Джека.

— Что такое? — спросил он.

— Я договорилась с Тэйлор Джонсон о походе на выставку сегодня. И совсем забыла предупредить, что не получится.

— Джонсон? Это не жена Эда, нашего финансового консультанта? Шизовая такая британка?

— Вроде бы её мужа зовут Эдди, и она британка, — кивнула я. — Но разве она шизовая? Самая нормальная из всех, кто был в том чёртовом Дамском клубе!

— Хм, — Джек многозначительно посмотрел на меня, — твоя самая нормальная чем только не балуется… Покуривает всё, что курится. Шляется по странным тусовкам. Нет, это не компания для моей балерины! По ней рехаб плачет!

Я скривилась, глядя на моего любимого медведя:

— Слушай, мне даже в детстве мама не запрещала ни с кем дружить.

— Твоей маме было дело не до тебя, а до инопланетян. А мне есть до тебя дело.

— Я же разумная.

— Тебе я доверяю, а этой богемной британке — нет. Лично видел её накуренной в ноль на одном мероприятии.

Я только открыла рот возразить, а он перебил:

— И да, я тиран! — а потом добавил ласково: — Мне больше всего в тебе нравится твоя чистота, и я не хочу, чтобы мою девочку кто-то испортил.

— Ну, это вряд ли! Если даже тебе не удалось! — рассмеялась я.

— Не обсуждается, и точка, — заявил Джек. — И вообще правильно я тебя увожу в Сан-Хуан. Море, солнце и отдых — всё, что тебе нужно.

— И ты.

— И я, — удовлетворённо констатировал Джек.

Машина застряла в пробке. Коста за рулём, кажется, хмыкнул, подслушав наши разговоры.

Что-то меня всё-таки задело в разговоре с Джеком, и я не удержалась.

— Между прочим, маме было до меня дело, когда я была маленькой. Она меня водила в балетную школу, в музыкальную, дома со мной репетировала, занималась. Знаешь, она ни одного нашего с сестрой «Почему» не оставляла без ответа.

— О, вы, наверное, были приставучими…

— Нет, она с нами разговаривала, как с нормальными людьми, и отвечала на вопросы сразу, нам не приходилось дёргать её и приставать с почемучками. И вообще, наверное, поэтому мы не задавали дурацких вопросов. А маминого образования хватало, чтобы объяснить, что такое нейтрон, протон и электрон даже пятилетнему ребёнку. А ещё она нам рассказывала и о живописи, и о театре, и об устройстве Вселенной, всякие занимательные случаи из истории. И всё до школы.

Джек присвистнул.

— Достойно уважения. Жаль, что вышло потом так…

— Да, она просто сильно любила папу, но как-то по-своему, а не так, как ему хотелось… Она ему надоедала рассказами про физику и балет, и пыталась изобрести новый космический двигатель. А папе было нужно что-то другое. Хотя, знаешь, один профессор, с которым папа маму познакомил, сказал, что она придумывает вовсе не бред. А теперь она ничего не помнит, — вздохнула я. — Тогда папа даже ей гордился.

— А потом всё испортил.

— Ага… Знаешь, когда он приходил домой, мама бросала всё на свете и бежала встречать, теряя тапочки. Он был для мамы всем! А потом однажды, уже после развода, я ждала его в новом доме, с новой женой. Папа пришёл с работы, уставший. Тётя Вера не оторвалась от сериала, который мы смотрели. Он рассердился и ка-ак стукнет кулаком по столу: я привык, чтобы меня встречали! А она: где привык, туда и иди, у меня в доме другие правила. И он поник весь, но остался. Потом говорил мне, что жалеет, но вернуться всё равно не получилось. А у мамы никого не было за всю жизнь, кроме него, представляешь? Вообще никогда.

Джек сжал мою кисть, поцеловал её.

— Ты взяла самое хорошее, что было у мамы — чистоту. И я ей благодарен за это. В женщине чистота так редка и так ценна! Об остальном и не думай.

— Спасибо. — Мне отчего-то так хотелось, чтобы в моей маме Джек видел не только психически больную старушку, а того человека, которого я любила, который подарил мне столько тепла, и я продолжила: — Мама с нами играла, возилась, гуляла, ни одной ночи не было без сказок или стихов. Она и свои сочиняла, такие красивые! До десяти лет у меня было золотое детство.

— Только до десяти, — грустно отметил Джек. — А потом сразу из рая в ад.

— Ну, не совсем. Но в целом да, трудно было резко так ба-бац и больше не принцесса.

— Не прощу твоего отца, — резко нахмурился мой любимый мужчина.

— Не сердись на него. Все делают ошибки. Разве ты не делал?

— Делал. Но когда есть дети, когда ты… — он глянул на меня и прижал к себе. — Как можно было бросить тебя?!

У меня на душе стало тепло. Значит, Джек и не задумывается о том, чтобы бросить меня, значит, сильно любит! Хотя за папу стало немного обидно — он ведь не плохой, и тоже в детстве с нами игрался и сказки рассказывал, а потом вдруг перекрыло…

— Не злись на моего папу, ладно? — попросила я. — Я его люблю, и надеюсь, что ты когда-нибудь полюбишь.

— Его я любить не обещал, — поджав губы, ответил Джек.

— Ну, пожалуйста-пожалуйста.

— Посмотрим, если заслужит, — чуть смягчился он.

Я вздохнула и положила голову ему на плечо.

— Ты — такой хороший!

Джек потеребил перчатки и вдруг признался:

— Я тебе немного завидую.

Я аж подскочила.

— Ты?! Мне? Почему?!

Он пожал плечом, посмотрел куда-то в сторону, потом на меня.

— Я родителям особо был не нужен. Ни до десяти, ни после. Никаких тебе дополнительных занятий, уроков. Уж тем более рассказов и стихов. Они просто работали, я просто шлялся с друзьями. Плавал, гонял на велике, дрался. Рос, как сорняк.

— Зато каким замечательным ты вырос!

Джек смущённо улыбнулся. Ещё грустный.

— Да ты знаешь, ты какой?! — воскликнула я, отчаянно желая, чтобы он перестал грустить. — Ты умный, ты талантливый, ты смелый! Ты вообще самый лучший!

— Даже когда напиваюсь до бессознательного состояния? — усмехнулся он, но глаза его вдруг заблестели, стали живыми и яркими.

— Нет, ну тогда, конечно, тебя хочется побить, — призналась я, — но потом ты снова самый лучший. И знаешь, ты не прав. Твои родители дали тебе много! Просто так, как умели…

— Что, например? — изогнул бровь Джек. — Возможность быть задирой и шалопаем? Или возможность получить ремня для профилактики?

— Нет! Свободу! Самостоятельность! Умение самому принимать решения с самого детства! И нести за них ответственность! Ты бы никогда не стал таким, как сейчас, если бы тебя водили за ручку! А ты стал великолепным, Джек Рэндалл! Вот просто… Да! И я ни капельки ни вру!

Он притянул меня к себе и тихо, но так искренне сказал:

— Спасибо. — А потом поцеловал нежно-нежно, и во вкусе его губ было всё о нём: что он родной, что он весь, со всей своей безумной кучей недостатков, сумасбродств и достоинств — мой. А я его.

Любимый мой! Самый-самый!

* * *

Вся улица встала в пробке. А вот погода, наоборот, разгулялась — ветер гнул ветви редких деревьев, рвался в окна машины. Даже не верилось, что где-то на земле вообще есть тропики и можно ходить в купальниках. Несмотря на нормальное отопление в нашем авто, я поёжилась и прильнула к Джеку. Он — всегда, как печка, тёпленький. Коста обернулся.

— Надо бы позвонить в аэропорт. Могут отменить рейсы.

— Могут, — согласился Джек и достал смартфон.

В ту же секунду раздался звонок. Мой любимый мужчина поднёс трубку к уху, буркнул:

— Слушаю.

До моего слуха донёсся скрежещущий, противный голос. Он провещал о чём-то чуть больше минуты, за которую Джек покраснел, затем побелел, а на высоком лбу выступили бисеринки пота. Вытер платком. Хм, совсем ведь не жарко… Джек отбил звонок, желваки заходили ходуном по скулам.

— Что-то случилось? — обеспокоилась я.

Мой корсар тотчас взял себя в руки, выдохнул и беззаботно улыбнулся:

— Нет, малышка, всё нормально.

— Но ты…

Он перебил и, как прежде, включил свою непробиваемую, как щит, разящую всё на свете, американскую улыбку — во все тридцать два.

— Просто небольшие рабочие вопросы, с которыми я так легко справляюсь! Ты же знаешь. Ещё секундочку, балерина!

Я кивнула, вдруг всем своим существом осознав, что он лжёт. Джек снова поднёс трубку к уху и теперь уже заговорил на испанском. Отвернулся от меня, видимо, чтобы я не видела его глаз. Однако беседа была такой эмоциональной и быстрой, с жестами, рычанием и ругательствами, что, казалось, у Джека даже затылок искрил!

Закончив говорить, мой любимый мужчина выдохнул и повернулся ко мне, предварительно надев фальшивую улыбку.

— Всё хорошо, — сказал он, предваряя мой вопрос.

— А если правду? — с волнением спросила я.

— Это правда, — кивнул Джек, — и не вздумай что-то придумывать и волноваться. Бизнес как бизнес.

— Предлагаешь тебе поверить?

Он поцеловал меня в лоб, потом отстранился и посмотрел вперёд. Автомобили толпились на шоссе. Повалил снег. Мокрый и беспокойный, он налипал на окна и, как рой белых мохнатых пчёл, осаждал жёлтые такси. Лицо Джека было непроницаемо, и только пальцы, нервно теребящие перчатку, говорили о катастрофе. Вдруг мой любимый мужчина повернулся ко мне и с видом номинанта на Оскар, вышедшего произносить благодарственную речь, спросил:

— А, может, такую погоду лучше тебе дома пересидеть, малышка? Много вкусного, хороший фильм, уроки испанского, а? Со своими по Скайпу пообщаешься? Книги. Стихи… В самолёте трясти может, это для ребёнка вредно. А через пару деньков в Пуэрто-Рико махнём?

Ничего себе!

— А ты? — спросила я, не зная, как реагировать на такое предложение, от которого не предполагалось отказываться.

— Да тут надо по-быстрому решить один пустячок в Венесуэле.

— Пустячок? — с сомнением повторила я.

— Ты же меня знаешь! — Глаза Джека загорелись, как в России, когда он выводил на чистую воду турецких мошенников-менеджеров, и кулаки сжались так же. Только сабли не хватало. Я поняла, что мой корсар готов ломиться на абордаж. Рубить головы.

— Опять воруют?

— Верно догадалась. Есть немного. Только теперь латиносы, — с облегчением ответил Джек.

И мне вдруг вспомнился бородатый анекдот про то, как муж приходит с работы под утро и вместо оправдания говорит жене: «Ну, ты же такая умница! Придумай сама что-нибудь». Я, кажется, умница из этого разряда… — идиотка. Сама придумала.

Джек, стараясь звучать весело, добавил:

— На денёк слетаю, дам в глаз кому надо и мигом обратно. Потом, клянусь, сразу рванём с мамой знакомиться в Сан-Хуан. Я ей позвоню, дам время подготовиться, чтобы она не бурчала, что свалились, как снег на голову. И бабушка, она же меня убьёт, что не успела моих любимых пастельон-де-карне напечь.

— Чего-чего?

— Типа ваши пырожкы, — хмыкнул Джек, вспомнив русское слово.

Мда, кажется, мы уже съездили и к бабушке на пирожки, и к тёткам на оладьи… Свадьба на пляже тоже отодвигалась, но не это меня тревожило больше всего.

— В Венесуэле нет меня, — пробормотала я. — Кто тебя там поддержит?

— Ну, это же не ростовская мафия, — засмеялся Джек. — И я не мальчик. По-испански говорю, перевод не нужен. — Он поиграл мускулами, хоть под пальто их было не видно. — Справлюсь на раз-два. Там, правда, нечего делать!

— Но без тебя не обойтись, — печально констатировала я.

Джек развёл руками и сквозь улыбку проскользнуло непрошеное признание вины.

— Ты обиделась, балерина?

Он заглянул мне в глаза, на долю секунды забыв, что нужно притворяться. Я покачала головой. Радостно мне, конечно, не было. Чувство тревоги за него было больше, чем всё остальное, хотя кому, как не мне, бывшему помощнику знаменитого антикризисного менеджера, знать, насколько лихо справляется с любыми безобразиями Джек. Он просто не хотел, чтобы я волновалась. Это стоило уважения. И я с благодарностью сказала:

— Нет, любимый. Когда тебе надо ехать?

— Лучше прямо сейчас. Чтобы всыпать, пока горячо.

В его залихватском ответе было слишком много сумасшедшинки.

— Я провожу тебя, — заявила я. — А Коста потом меня обратно отвезёт.

— Зачем тебе нужны эти пробки? Ты только устанешь, балерина, — попробовал было возразить Джек.

— Никаких «но», а то обижусь! — отрезала я. — Может, для меня счастье с тобой в пробке посидеть? Целых сколько-то минут ты будешь точно со мной. А потом, так и быть, лети.

Коста снова обернулся на нас, сидящих рядком, как два голубя на карнизе, и я в первый раз увидела его улыбку. Она была красивой на лице этого сурового грека. Настоящие улыбки всегда украшают даже самые невзрачные лица.

Но мне легче не стало. Предчувствия — ужасная штука. Я до последнего не верила в Пуэрто-Рико сегодня, и вот, пожалуйста!

— А ты не можешь не поехать? — спросила я Джека. — Сами управятся…

— Это мой бизнес. Я обязан. И наш с тобой семейный доход. Ведь мы уже семья. — Джек ласково коснулся рукой моего живота.

«Почти», — подумала я и вздохнула.

— И потом, балерина, кто справится с кризисом лучше меня? — подмигнул Джек. — Мне равных ещё не нашли! Поэтому Рупперт так мной и дорожит!

— Угу…

— Давай, Коста, плюй на чёртовы правила. Штрафы оплачу. А то простоим до Рождества, а у нас с Сандрой совсем другие планы!

Я обхватила предплечье Джека и прижалась к нему. Я знала, что он врёт, и после нашего разговора о доверии догадалась, что он мог врать только о серьёзном. Слишком серьёзном. И потому беспокойство залило отапливаемый салон автомобиля такой громадной волной, что несмотря на всё тепло, идущее от Джека, меня вдруг охватил озноб.

 

Глава 13

Я была одна в громадной квартире — двести квадратных метров в моём распоряжении. Однако мне вовсе не хотелось, как герою «Один дома» кричать «ура» и устраивать нелёгкую взломщикам. Наоборот, было грустно и слишком тихо. Я понюхала свои руки. Кожа ещё пахла Джеком или мне этого просто хотелось. Включила телевизор — любимый спортивный канал Джека. Я вообще-то терпеть не могу смотреть спорт, но так казалось, что мой корсар лежит на диване в одних домашних штанах, расслабленный, с пультом в руке, а я просто занимаюсь своими делами. Не так одиноко.

Сохраняя иллюзию, я направилась на кухню и принялась убирать «орудия казни». Какая же я смешная, устроила… И он. Глупый. Разложила всё по полкам и позавидовала себе прошлой — хорошо было быть ассистентом Джека, вместе с ним бросаться на «броневик» и толкать речь перед рабочими! Хорошо было видеть его рядом, сверкающего энергией, настоящего революционера, способного зажечь и разгромить. В Нью-Йорке Джек был не таким. Положение обязывало? Или давил город со своими правилами? Зависимость даже от сильных мира сего, от владельцев корпорации, влиятельных акционеров и совета директоров — это не для моего корсара. Мне одного взгляда хватило, чтобы понять. А Джек, кажется, не признаётся себе, пытается соответствовать.

Однако как бы Джек ни говорил, что любит Нью-Йорк, судя по его командировочным листам, бывал он тут редко, гораздо чаще — там, где жарко — в Индии, в Китае, в Латинской Америке, в нашем Ростове, хотя бы… И не только в плане климата. Ему нравилось завоёвывать, покорять, сражаться, пусть не на войне, а в бизнесе: с конкурентами, кризисом, мошенниками и ворами. И недаром Джек говорил, что торговые представители — та же армия.

Может, у кого-то и не так, но ростовские торговые ещё долго будут помнить, что в венах у него Оле-Ола, и у них тоже, а каждый сотрудник офиса будет нервно вздрагивать при виде вареников или продукции конкурентов в наших корпоративных холодильниках и требовать немедленно убрать. У меня за два месяца уже условный рефлекс выработался. И всё — он, Джек Рэндалл!

Я представила моего корсара с горящими глазами и упавшим на высокий лоб смоляным завитком. Какое счастье было — переводить для него, быть его юнгой, соратником, напарником и, в конце концов, единственным человеком, которому он мог довериться в чужой стране. Хотелось снова быть с ним онлайн, пропускать через себя его слова и чувствовать энергетику! Чёрт, жалко, что я не знаю испанского, а он знает! Надо срочно учить не только испанский, но ещё и китайский, хинди, какой угодно! Лишь бы не отставать…

Потому что он теперь где-то там, а я здесь… Что сейчас в Венесуэле? Я так мало знаю об этой далёкой латиноамериканской стране! Помню только, что когда Уго Чавес с нашим президентом в Ростов приезжал, нас отпустили с занятий в универе, а в городе на центральных улицах покрасили всё, что было можно. Даже трава подозрительно зазеленела, несмотря на жару…

Я щёлкнула кнопкой планшета и набрала новости Венесуэлы. Сердце дрогнуло: да уж, ничего себе пустячок… Там же общенациональная забастовка! Боже мой! И протестные митинги с дымовыми шашками, горящие шины и брандспойты! Ой, и люди в Каракасе погибли… А Джек поехал туда один! Зачем?!

В висках застучало. Я продолжала читать, пытаясь разобраться, но о заводе Оле-Ола новостей не нашла. Только выяснила, что он на окраине Каракаса.

В пояснице заныло, в животе тоже, сразу одолела слабость. Я вдохнула-выдохнула и произнесла в тишину пустого кондо:

— Прости, малышик, мама не будет больше волноваться. Наш папа — очень сильный, он всё может. Если он сказал, что кому надо в глаз даст и сразу домой, значит, так и будет…

Вроде немного помогло. Кухня — счастливое место для таких случаев, даже в такой идеальной, как моя, с горничной, всё равно найдётся, чем заняться. Я достала из духовки противень и принялась надраивать. Вспомнила, что надо всегда концентрироваться на том, что есть прямо сейчас. А что есть? Прекрасная кухня, и ещё вдох-выдох, скребок один, скребок другой… Как хорошо, что по краям пристала курица!

Я тёрла противень, приговаривая для китёнка:

— Наш папа — самый лучший, он троих один победить в рукопашной может, он — большой, как медведь, он смелый…

А этих протестантов так много! — взвыло в голове сиреной.

Стоп! — сказала я себе. — Там, судя по новостям, есть две группы протестантов — проправительственные и проамериканские. Ой, это значит… что правительство против американцев? Боже! А наш же бизнес американский, и сам напиток-«праздник» Оле-Ола — американскее не придумаешь… По моей спине прокатилась струйка холодного пота. В животе кольнуло.

Стоп, — снова приказала себе я. — Расслабляемся и дышим.

Вдох-выдох, скребок один, скребок другой. Легчает. Дедушка всегда говорил, что надо концентрироваться на деле.

— Чем это вы занимаетесь? — послышался за спиной суровый голос.

Я вздрогнула и выронила металлическую мочалку. Обернулась. Эми с недовольным видом повязывала передник.

— Мою противень, — пробормотала я.

— Зачем? Хотите лишить меня работы? — ещё суровее сказала горничная. — Судя по сообщению, что мне прислал мистер Рэндалл, никого дома быть не должно. Почему вы не в Пуэрто-Рико?

Господи, у нас завуч с лицом Бабы-Яги и то мягче была, а от такого тона хотелось спрятаться под стол и не высовываться. Большой босс, видимо, нанимал служанку по себе. Вот только он умеет улыбаться, а у неё режим душевности, кажется, не предусмотрен настройками.

— Бог с тобой, Эми, — растерялась я. — Да тут её столько! Работы… Мистер Рэндалл уехал, а мне просто… просто так… — и, не подобрав нужное слово, я заплакала.

Смутилась и опустила голову, роняя слёзы.

— Чего это вы раскисаете? — жёстко произнесла Эми. — Мистер Рэндалл всё время уезжает, привыкайте.

Я честно хотела собраться и ответить, как следует, но на глаза попался планшет, а на нём картинка с противостоящими протестантам в масках полицейскими в шлемах, с дубинками и огромными прозрачными щитами в руках, так что в ответ бессердечной горничной прозвучало моё с подвыванием и навзрыд:

— Он уе-е-ехал, а та-ам ре-еволю-юция…

— И что? Хозяина вечно тянет на приключения!

— Но в Венесуэле…

— О, если вы, мисс, планируете устраивать истерику каждый раз, когда мистер Рэндалл ищет на свою задницу приключения, то вам лучше сто раз подумать, прежде чем выходить за него замуж.

— Почему? — опешила я, даже плакать перестала.

— Потому что он ездил в Индию, когда там был мятеж. В Сербию сразу после бомбёжек, в Колумбию — разбираться с мафией, и ещё один Бог знает куда… Даже из приличного Лондона вернулся с фингалом. Так что сразу после венчания можете покупать абонемент к психиатру: будет, на что жаловаться. Или можно загодя избавиться от большой головной боли под названием «Джек Рэндалл». И вообще он носки не кладёт на место! Суёт по всем углам квартиры, а мне потом собирай.

Последнее обвинение вызвало у меня улыбку. Я покачала головой.

— Бросить Джека у меня никак не получится. Я люблю его.

Эми посмотрела на меня критически, но во взгляде что-то смягчилось. Она отобрала у меня противень, и сказала:

— Раз любите, значит, принимайте таким, какой есть. Жёнам военных лётчиков, разведчиков и полицейских тоже приходится их на работу провожать. Думаете, они ревут днями напролёт?

— Нет…

— Вот именно! — Эми ткнула пальцем на выход из кухни. — Так что идите и занимайтесь, чем вам положено. И не мешайте своими слезами мистеру Рэндаллу заниматься тем, чем ему положено! А мне тем более.

Я ещё раз остаточно всхлипнула, вытерла нос и поняла, что она чертовски права. Любому бойцу, даже генералу, дома нужен надёжный тыл. И это моя главная работа. Где там мой блог и онлайн-курс испанского?

* * *

Джек позвонил, когда я выучила назубок правила образования настоящего времени в испанском языке и двадцать глаголов в придачу.

Мой любимый мужчина показался на экране уже без пальто и шарфа, в белой шведке, скрываясь от палящего солнца в тени какого-то большого дерева. Вдалеке виднелись горы и белые здания. Сущая Абхазия…

— Балерина, ты нормально до дома доехала? Чувствуешь себя нормально?

— Да, — радостно воскликнула я, тая от счастья, что вижу Джека. — Всё хорошо! Эми тут. А я… Aprendiendo, escribo y te amo. А ты? Как ты долетел?

— Вау, балерина, просто супер! Ты просто супер! Yo también te amo!!! Mucho!!! — просиял Джек. — И долетел я — супер! Самолёт плыл, как по маслу. Меня встретили. Я уже на территории предприятия. Во-он, видишь, за пальмами, там склады и офис. Иду туда. Сейчас начну раздачу пинков.

— Задай им жару, как ты можешь! Удачи тебе! — Я показала сжатый кулак: — Но пасаран!

— Точно! И тебе удачи, балерина! — Он приблизил камеру и улыбнулся в смартфон широко, от одного края экрана до другого. — Веди себя хорошо там! Я сказал Филу, чтоб проведал тебя. Не удивляйся, он может нагрянуть без звонка.

— Я уже поняла, что Филипп не привык церемониться, — хихикнула я.

— О да, это наглая французская морда, но жутко обаятельная! Не волнуйся, малышка, если не будет связи. Тут далеко до нашей цивилизации, — рассмеялся он, чмокнул воздух и попрощался.

Экран погас. Да, очень далеко — три тысячи семьсот километров по прямой. А так и не скажешь, что вокруг революция. Будто на курорте.

Я выдохнула и улыбнулась. Ну, и слава Богу, пусть лучше так! Приятно верить в мужа! Ой, в жениха…

Ветер за окном стих, и снег укрыл улицы таким мягким белым покрывалом, что даже Гудзон от зависти побелел. Какой переменчивый Нью-Йорк! Ладно, если не удалось увидеть Карибское море, пойду взгляну хотя бы одним глазком на картины Барышникова. А потом напишу о впечатлениях в блоге, он ведь сам себя заполнять не будет. И я набрала Тэйлор — одной идти уж точно не хотелось.

* * *

Одетый в сугробы Нью-Йорк сразу растерял весь апломб и превратился в обычный город, если на высотки вверх не смотреть. А так — народ в пуховиках протаптывает дорожки по тротуару, осторожно ползут такси, светофор в снежной шапке моргает. Распушившийся воробышек спрыгнул на ветку, сбросив снежные хлопья на землю и на мой нос.

От холодного щелчка настроение включилось, и в душе привычно запрыгали снежные зайчики — я всегда так радуюсь первому снегу! Какая разница — в Ростове или в Нью-Йорке? Жалко, самой вприпрыжку тут не побегаешь, а так хочется… Но каблуки, и неприлично.

Я мысленно подмигнула малышику: «Вот родишься, мы с тобой ка-ак запрыгаем, и никто не подумает, что я чокнутая, просто скажут: хорошая мать!» Я пофотографировала и даже сняла видео на мобильник, а потом не стала ловить такси, а села в автобус, который как раз подошёл к остановке напротив нашего дома.

* * *

Перед ABA Gallery толпились люди. Надо же, сколько любителей искусства! И снегопада не испугались. Я думала, мы с Тэйлор будем на выставке чуть ли не вдвоём, ан нет. А Задорнов говорил, что «американцы тупые», получается — вовсе нет. И это было приятно. Как-то в душе я успокоилась и решила перестать делить свой мир на «мы» и «они», все мы люди! Разные? Да… Но, к примеру, и в родном Ростове, даже в родной девятиэтажке мы со Светкой Боренко с пятого этажа тоже разные, ей нужны только тачки и кольца в подарок, мне — просто любовь.

Рыжая девушка в ярком пончо помахала мне с высокого крыльца галереи. Кажется, Тэйлор! Я поспешила ей навстречу, поскрипывая снежком под ногами. Каблук скользил слегка, но я умудрялась сохранять равновесие. До пятой ступеньки почти не вычищенного крыльца. А потом я упс… и полетела назад.

И моргнуть не успела, как оказалась в чьих-то сильных руках. Перед носом — ворс тёмно-коричневого дорогого пальто. Изморозь от дыхания на клетчатом шарфе. Я подняла глаза и пробормотала, оторопев:

— Извините… Спасибо…

В ответ улыбался тот самый брюнет, что сбил меня у входа в здание Нью-Йорк Таймс. Снежинки таяли на прядях его стильной причёски.

— Мечты должны сбываться, — подмигнул он и аккуратно поставил меня на ноги.

Я хлопнула ресницами. А стильный брюнет добавил, глядя почти счастливо:

— А я мечтал увидеть вас снова.

— Спасибо… — ещё раз растерянно пробормотала я и отстранилась, показала кольцо на пальце: — Простите, но я… занята…

— Вы замужем? — Кажется, расстроился незнакомец.

— Да. Почти. Я помолвлена. Мне пора идти.

— О, это уже лучше! — незнакомец резво стянул перчатку и поддержал меня под локоть. — Осторожно, лестница скользкая.

— Я справлюсь, спасибо, не нужно, — я попыталась убрать руку, чуть не поскользнулась снова, и он не отстал.

— Только помогу дойти до площадки, вы ведь на каблуках. По такой погоде…

Вот пристал, как репей! Мне очень захотелось от него избавиться.

— Я сама. Я же русская, — повернулась я к нему с вызовом. — Вы не боитесь русских? Мафия? Братва и прочее?

Брюнет расхохотался и подвёл меня к площадке, чуть ли не поднёс, ограждая собой от нового падения.

— Какое у вас очаровательное чувство юмора!

Я всё-таки высвободилась и шагнула к Тэйлор, наблюдающей за всей этой сценкой. Дорогу мне преградила высокая женщина. Чёрные соболя, красные сапоги. Леопардовый шарф. Что-то было в ней знакомое… Я с недоумением моргнула. Женщина встряхнула тёмно-каштановой гривой с грацией пантеры и насмешливо поиграла в пальцах айфоном в футляре, украшенном стразами.

— Ха! А этот гад говорил, что нашёл себе верную! Очень забавно, очень! Чёрт меня побери!

И я узнала Монику, бывшую жену Джека.

Вот уж действительно… чёрт тебя побери… Куда-нибудь подальше.

Я хотела её проигнорировать, но Моника вцепилась хищной хваткой в моё пальто.

— Имей в виду, крошка! Вряд ли вы поженитесь. А если и так, вряд ли это будет долго и счастливо. Мне тебя даже жаль. — Она кивнула в сторону брюнета. — Переключайся, пока не поздно. Мой тебе совет!

Я вырвала рукав из её когтей и процедила сквозь зубы:

— В советах не нуждаюсь.

Мне вдогонку донеслось:

— А зря. Запомни, Рэндалл любит только себя и деньги. — А потом со зловещим хохотом. — И стерву Меделин.

* * *

— Не Нью-Йорк, а серпентарий какой-то, — пробормотала я Тэйлор, увлекая её за собой в холл.

— О, эта Моника, да… Только выглядит, как дива. А так всегда плещет ядом и говорит, как проститутка из Гарлема, — полушёпотом ответила Тэйлор. — Поговаривают, что и ведёт себя так же… А откуда ты знаешь Тома Лебовски? Это же вообще невероятно! О мой Бог, он, кстати, идёт за нами…

— Сворачиваем быстро в женский туалет, — шикнула я. — Я его не знаю. Приставучий.

— Но он явно тебя узнал. И рад встрече.

— Да, один раз сбил меня с ног у входа в Нью-Йорк Таймс. Сумочку поднял и помогал собирать косметичку. Не знала, что я такая запоминающаяся.

За нами закрылась дверь в розовую женскую комнату с зеркалом во всю стену, и я выдохнула с облегчением.

— Удивительная ты, Саша, — задумчиво сказала Тэйлор, — сталкиваешься с Дайонсе в Саксе, потом с самым известным критиком по искусству соскрёбываешь с асфальта тушь. Потом падаешь ему на руки… Разве бывает столько случайностей?

— Бывает. И ещё покруче случается, — заверила её я. — Представь, в Ростове у нас спонсорскую помощь попросил начальник ростовского спецназа. Джек запросто выписал несколько ящиков Оле-Олы — спонсорская помощь даёт по российским законам налоговые льготы, и у нас перетаривание было товара с подходящим сроком. А этот начальник, молодой совсем, ровесник Джека, пришёл в офис с благодарностью и даже предложил охранные услуги для компании. А потом мы сходили в гости в военную часть на присягу. Для имиджа и ростовской газеты. Представь, оказалось, что этот начальник — сын военного министра страны.

— Ого!

— Да, — кивнула я. — И такой клёвый! Они очень сдружились. Правда, когда перепили, я замучилась переводить с русского на английский одну фразу в течении двух часов: «Ты профессионал, я тебя уважаю!». «И ты профессионал!», — я сымитировала их пьяные голоса.

Видимо, получилось удачно, потому что Тэйлор громко рассмеялась.

— А потом мы в Москве были у министра в гостях. Как раз перед отъездом. Алексей пригласил, и мы не отказались.

— Наверное, русский министр живёт во дворце?

— Нет, что ты! Просто загородный дом. Не маленький, конечно, но ничего особенного. Только одна комната с его охотничьими трофеями и бильярдом очень необычная. Столько чучел, просто жуть берёт.

— О! А что Джек? — любопытствовала Тэйлор.

— Да ничего. Как всегда, общался, шутил, а я переводила. Там был просто семейный ужин: министр, его жена и трое детей, уже взрослых. Позже, когда мы уехали от них, Джек спросил: «Как считаешь, они запомнили меня? Я был хорош?» Он всегда так спрашивает, когда волнуется.

— А ты?

— А я что? Я думаю: «Вот даёт, и ни слова обо мне! Вообще-то тут я — невеста!» и говорю: «Хорош-хорош. Но больше они запомнили меня, такую маленькую и страшно красивую, на контрасте с невоспитанным, огромным чужестранным медведем». Мы потом долго спорили, кого запомнили больше. Надо написать дочери министра и спросить спустя время, кого они всё-таки запомнили. Она зафрендила меня в Фейсбуке.

Мы обе рассмеялись и решили, что пора покидать убежище — в туалете картины Барышникова не посмотришь. Но как тут насладиться искусством, если только я замерла в восхищении перед чудесным натюрмортом, как рядом снова образовался знаменитый критик?

— Вы больше склонны к классике, прекрасная незнакомка? — спросил он завораживающим голосом. — А тут столько прекрасных экземпляров модернизма. Вы видели графику Жана Кокто и работу Валентины Гросс, на самом деле Гюго?

— Гюго? — удивилась я. — Не знала, что кто-то из семьи писателя обладал художественным талантом!

— О да, пойдёмте, я покажу вам! На ту работу стоит посмотреть. Её подарил поклонник таланта Барышникова. Прямо после его выступления, поднёс на сцену. Так многие делали, прознав о мечте танцовщика собрать собственную коллекцию. Но пардон, как неудобно, мы не представлены! Тэйлор, душечка, представь нас.

Он галантно улыбнулся, и я заметила, что пахнет брюнет чем-то ориентальным, густым, с перчинкой и гвоздикой. Не люблю такие запахи. Мне бы моря и свежести, как от Джека. Мне вообще только Джека и нужно…

Тэйлор кокетливо поправила рыжеватую прядь, а я оглянулась в поисках Моники. Джек ревнив, зачем давать повод даже для мелкого разногласия? Но бывшей миссис Рендальез нигде не было, других знакомых тоже, и я решила, что буду с новым знакомым строга и сдержанна.

— Это Том Лебовски, критик и известный колумнист, — сказала Тэйлор. — А это Саша Лозанина, переводчик, блогер и невеста коллеги моего мужа. Она только что из России.

— Ты забыла сказать, дорогая Тэйлор, что я профессор, но спасибо! О, Саша! Чудесное имя! Я так и знал, что девушка с такими глазами не может быть просто из Манхэттена. Но я принял вас за француженку. Или итальянку. Лёгкий акцент, а ещё есть в вас что-то южное.

— Вы правы, я родилась на Юге России, а мой замечательный жених — пуэрториканец. Два южных темперамента прекрасно сошлись. — Я решила постоянно говорить о Джеке, тогда у мистера Лебовски пропадёт желание ухаживать. И, правда, при упоминании о женихе сияние красавца-критика подугасло. — Но теперь можно сказать, что я просто одна из жителей Манхэттена.

— Никогда и ничего не бывает просто, — заметил Лебовски. — Пойдёмте, я покажу вам картину…

Я снова оглянулась в поиске злопыхателей. Никого не заметив, подумала, что заражаюсь паранойей, и незаметно скользнула на другую сторону, чтобы Тэйлор оказалась между нами. Том Лебовски прекратил активные ухаживания, и беседа сложилась удачно. Интересно было послушать о картинах от человека, действительно знающего толк в искусстве. Он подмечал такие детали и знал такие подробности, слыша о которых я начинала иначе воспринимать работы, вывешенные на стенах галереи. Мне многие не нравились, но теперь даже дурацкий чёртик из табакерки Сергея Судейкина вдруг обрёл смысл.

Расстались мы совершенно по-дружески, без намёков на продолжение и кокетства. Довольная экскурсией и увиденным, я вернулась по хрусткому снегу домой. Снова включила Джеков канал, написала статью в блоге, снабдив её подходящим четверостишием, и заснула, обняв подушку, на диване перед бормочущим об НХЛ телевизором. Всё было бы чудесно, если бы утром не принесли цветы…

В роскошном букете из бело-розовых орхидей, роз и лилий лежала карточка с телефоном и надписью: «Мечты должны сбываться!» Эми посмотрела на меня с укоризной.

Да чтоб тебя, Том Лебовски!

 

Глава 14

Видимо, тот, кому Джек хотел дать в глаз, оказался довольно прытким, потому что мой любимый мужчина за день не управился. Прошло уже пять. С каждым разом Джек появлялся на экране смартфона всё более уставший. Кажется, и спал мало. На фоне — всё то же чёрное кресло и бежевая стенка офиса с учредителем Оле-Олы в синей рамке. Но Джек неизменно широко улыбался и говорил, что всё прекрасно. Партизан… Будто я не чувствую, что ему трудно.

— Лучше расскажи, как ты, — просил он.

И я рассказывала: о том, что нашла буквально через небоскрёб языковой клуб и записалась туда на испанский по ускоренной программе; о том, что Эми, кажется, ко мне начала привыкать, и мы даже один раз вместе пили чай; о том, что Филипп научил меня делать паэлью, а его девушка, симпатичная китаянка Ли, точёная, как статуэтка, тоже оказалась на начальном сроке, и мы с ней решили ходить вместе на йогу для беременных. На двадцать третью улицу. Джек обрадовался и сказал, что надо будет переехать за город компанией и растить карапузов оптом. Я рассказала, что мне и Филипп, и Ли очень понравились, а я накормила их традиционным пирогом с капустой по прабабушкиному рецепту, с которым возни много, но в итоге пальчики оближешь.

— Я бы тоже не отказался, — грустно признался Джек, но тут же встрепенулся с пионерской улыбкой: — Чувствую, ты эту парочку так прикормишь, что потом на пинках из дома не выставим.

— Ну и пусть. Они хорошие.

Потом я рассказывала о том, что уже три раза завтракала в Вольфганг Стэйк-хаузе с мистером Уиллом Баррелом. Мы с ним обменивались стихами и историями: он — в основном об Америке прошлых лет, я — о России.

— Кажется, он — сундук с изречениями, — с восторгом говорила я. — На любую ситуацию имеется готовый афоризм. Или он сам такой мудрый. Но пиджаки у мистера Уилла — это нечто: жёлтый, розовый, оранжевый, ты бы видел!

— Эй, балерина, этот стиляга к тебе не подкатывает? — прищуривался Джек.

— Ему девяносто! — смеялась я.

— Смотри у меня, — грозил пальцем мой любимый мужчина и вздыхал: — Хорошо, что ты есть.

Наверное, его там уже совсем допекли… Но я перестала спрашивать, когда он закончит свои дела, потому что эти вопросы его очевидно расстраивали. И без того осунулся ужасно!

В следующий раз я честно рассказывала о том, что Меделин снова звала меня в Женский клуб, а я отказалась. И сачканули мы вместе с Тэйлор. Живой джазовый джем-сейшн с настоящими афроамериканцами, выдувавшими все щёки в саксофоны в культовом клубе Джи-Мьюзик, был куда более захватывающим, чем заседание вредных пластиковых куриц.

Я просила Джека не ругаться, но говорила совершенно честно, что мы с Тэйлор ходили на две выставки, и это было здорово. Мой блог, на удивление, читали всё больше и больше. Причём не только соотечественники. И они хотели ещё! Про вид из окна нашей квартиры я уже написала…

К счастью, галерей в Нью-Йорке было видимо-невидимо, и некоторые по вторникам даже открывали бесплатный вход. Я вскользь упомянула о том, что на выставках встречала знакомого Тэйлор — критика Тома Лебовски. А потом, поразмыслив, даже рассказала со смехом эпизод с Моникой, чтобы не было сюрпризом, если злопыхательницы постараются нас рассорить. Увы, Джек разозлился. К счастью, не на меня. Наверное, у Моники покраснели уши, закипели и отвалились от всех ласковых слов, которые послал ей Джек. Ох…

Но именно поэтому я умолчала о том, что этот Лебовски явно открыл на меня сезон охоты. Было в наших с ним регулярных случайных встречах что-то странное. Том Лебовски вроде бы и не ухаживал за мной, но был рядом. Постоянно. Случайно нарисовывался в кафе, где мы пили кофе. Или на вернисаже. Рассказывал всё обо всём. В смысле, об искусстве.

Ему было, чем поделиться — недаром красавец Лебовски считался звездой Нью-Йорк Таймс, и однажды я даже видела автобус с рекламой его фирменной улыбки и со стопкой книг под рукой. Конечно, можно было попросить мистера Лебовски дать совет о том, как добиться успеха и порасспрашивать, что надо, чтобы попасть в Нью-Йорк Таймс. Но, боюсь, он воспринял бы это превратно. И так слишком уж дымчатым становился его взгляд, когда наши глаза встречались. Мне это не нужно!

Однажды встретив критика на углу 42-й улицы, я с подозрением спросила:

— Мистер Лебовски, вы следите за мной?

— А что, должен? — рассмеялся он. — Я просто рядом живу. Кстати, вы так ни разу и не позвонили, Саша. А у меня презентация книги намечается в эту пятницу. Приходите. Одна или с Тэйлор Джонсон.

— Спасибо, но мой жених должен приехать, и скорее всего я не смогу.

— Очень жаль. — Он томно вздохнул, покопался в карманах и нашёл листовку. — Вот. Всё-таки приходите!

— Не могу обещать, но спасибо, Том, — вежливо кивнула я.

— Вы удивительная, Саша! — пробормотал Лебовски. — Крошечная и лёгкая, как воробышек. И неприступная, как скала. Букеты, такой пустячок, и то возвращаете… Может, вы удостоите меня всего лишь получасом вашего времени — попьём кофе вот тут, прямо возле дома, по-дружески и без изысков?

— Простите, нет.

Том покачал головой.

— Увы. Если бы я был художником, я бы непременно хотел написать вас.

— Художнику бы тоже не повезло, — улыбнулась я. — И дело не в вас, Том. Правда! Хорошего вам дня!

— И вам, удивительная Саша!

Я развернулась на уже почищенном от снега тротуаре и пошла к подъезду, а он, кажется, так и остался стоять и смотреть мне в спину. Мне было немного неловко. Мне всегда неловко отказывать людям, но неловкость компенсировало стойкое чувство, что я поступаю правильно. И в голове снова пронеслись мысли о Джеке, будто моя верность даже в такой мелочи как выпить кофе с другим мужчиной может что-то значить. Наверное, это и есть надёжный тыл, когда не позволяют себе даже подобные мелочи. В памяти всплыло из Онегина, выученное назубок в девятом классе: «Но я другому отдана, и буду век ему верна!» Да, только так, и никак иначе.

* * *

Днём позвонил Джек не со своего номера и сказал:

— Детка, тут навернулась вышка мобильной связи, не волнуйся, если пропаду ненадолго. Со мной всё в порядке.

Вид у него при этом был совершенно измочаленный. И поговорить не удалось, связь прервалась. Не волноваться не получилось, я глянула на новости в Венесуэле, там по-прежнему протестовали. Не в состоянии сидеть дома одна, я позвонила Тэйлор.

— Приезжай ко мне, — нараспев сказала британка, — я немного не в настроении куда-либо идти.

И я поехала. Джонсоны жили не в небоскрёбе, а в двухэтажном особняке конца девятнадцатого века. Латиноамериканка средних лет в форменном платье и переднике пропустила меня вовнутрь и провела в холл.

— Миссис Джонсон ждёт вас наверху. Она… кхм… не хочет вставать с кровати. Третья дверь по коридору, — в голосе горничной звучало недовольство.

Я удивилась и пошла по лестнице. Несмотря на идеальный порядок вокруг, меня не покидало лёгкое ощущение хаоса и пахло как-то… не очень. Что ж, все живут по-разному. Первая дверь была приоткрыта, и я не успела пройти мимо, как услышала мужской голос. Видимо, говорил по телефону:

— Положение Рэндалла очень шаткое. Если не справится с венесуэльским кризисом, он наверняка вылетит из совета директоров, да и акции на другие его предприятия обвалятся. А там, скажу я тебе, всё плохо. Но ты знаешь Рэндалла, этот латинос никого не хочет слушать! Ему сотню раз говорили, даже Рупперт: женитьба на русской в данной политической ситуации выбьет кресло из-под твоей задницы. Разве он кого-нибудь послушал?

Сердце моё забилось отчаянно. Руки заледенели. И я замерла, не зная, что делать дальше, но вдруг третья дверь открылась, и в коридор вышла Тэйлор, босиком, в накинутом небрежно халате на почти прозрачную ночную рубашку. Её волосы были всклокочены, по лицу бродила странная улыбка, издалека запахло алкоголем.

— Саша, милая, ты пришла?… А мне так одиноко!

* * *

Брезгливость, как же неприятно её чувствовать по отношению к тем, кто рядом. И потому моим первым желанием было развернуться и уйти отсюда, сбежать. От пьяной подруги, от её мужа, обозвавшего моего замечательного Джека пренебрежительно — латиносом! Да как он посмел?! Да как они все посмели — диктовать, кому на ком жениться?! Это, чёрт побери, не их собачье дело! Акционеры… тьфу на них триста раз! Брезгливость сменил гнев.

Зато в долю секунды стало понятно поведение Джека до отъезда. И да, меня объяла гордость — он выбрал меня вместо них! Моника говорила, что он любит только деньги — Ха-Ха-Ха — громче, чем «Ура» на Кремлёвском параде. Джек любит меня! И готов со многим, так трудно заработанным, расстаться, но не со мной!

Вытесняя гнев, моё сердце заколотилось от нежности и признательности к нему. Джек выбрал меня, а я ещё посмела сомневаться и устраивать сцены, не понимая, как ему сложно. Что ж, я тоже раз и навсегда выбрала его. И это значит — не сдамся ни за что! Плевать мне на этих завистников и злодеев. Но для начала — прочь эмоции, они тут ни к чему. И выдохнув, я выключила «режим оскорбленной гордости», с новым вдохом залила холодом разума панику, гнев, брезгливость, омыв спокойствием всё внутри, словно водой из шланга — раскалённую брусчатку в июльский полдень. Вдох-выдох, улыбнулась пошатывающейся Тэйлор.

— Привет!

— Пойдём-пойдём ко мне, я тебе кое-что покажу!

Прежде чем поступать опрометчиво и бежать, куда глаза глядят, я решила остаться в стане врага. Ведь что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. И нет, я не почувствовала угрызений совести по отношению к Тэйлор, она наверняка знала позицию своего мужа и остальных — он разговаривает об этом при открытых дверях — сложно не услышать.

Но разве Тэйлор сказала мне? Как-то это не слишком пахнет дружбой и искренностью. Так что ладно, ради Джека я пойду куда угодно, не только в комнату пьяной жены финансового консультанта. И у меня всё получится! Недаром знакомый полковник ФСБ говорил, что у меня хорошие данные для того, чтобы работать в разведке.

— Чаем не угостишь? — спросила я Тэйлор, как ни в чём не бывало.

Тэйлор высунулась из комнаты, в которую только что завела меня, и заорала во всю глотку:

— Глория, чаю! Два!

Мужской голос недовольно рявкнул в ответ:

— Сколько раз я просил не орать, Тэй? Есть же кнопка вызова прислуги!

Тэйлор хихикнула и показала мне на кнопку у торшера на прикроватной тумбочке.

— И, правда, есть! Но мне нравится его бесить, этого зануду Эдди! Он вообще мне должен!

В комнате были задёрнуты шторы, и царил хаос — почти такой же, как у моей сестры Дины, за тем лишь исключением, что везде, где можно и нельзя, были разбросаны вещи в сотни и даже тысячи долларов. Браслет с крупным лазуритом в золотой оправе торчал на тонком краю расписной фарфоровой вазы.

Я аккуратно отодвинула чулки и присела на край кресла, которому и король-солнце позавидовал бы.

— Забавно…

— У меня немного не прибрано. Я не могла выбрать, что надеть, — пожаловалась Тэйлор, капризно надув губки. — Эта противная Глория всё убрала в гардеробную, как будто там что-то можно найти. Назло ей я сегодня решила не одеваться. И гаду Эдди! Пусть не думает, что мной можно командовать!

— Ясно, понимаю тебя, — ответила я, отметив про себя, что точно также реагирует на вынужденный порядок моя Динка — истерикой.

По её комнате надо, как по лабиринтам, пробираться — между стопками старых дисков, коробочек с вырезками из журналов для коллажей, между тряпками, между кучами подобранных с улицы мягких игрушек из жалости, книг и музыкальных приспособлений.

Тут вместо последних валялись кисти и палитра. На холсте — явно талантливый набросок, но на углу красочно свисал кружевной чулок. Игрушек не имелось, зато безделушек и антикварных вещиц столько, что можно было бы открыть лавку в её любимом британкой Сохо. В том числе валялись они и на туалетном столике между косметикой, пережившей взрыв. Комната пропахла запахом табака, алкоголя и духов. На прикроватной тумбочке стоял початый штоф с виски и конфеты в раскрытой коробке. Надеюсь, меня не стошнит, прежде чем я выясню хоть что-нибудь стоящее.

— Конечно, тобой нельзя командовать, — сказала я, стараясь ни к чему не притрагиваться. — Ты говоришь, Эдди тебе должен? Что, если не секрет?

— О, — Тэйлор полулегла на кровать и вытянула с удовольствием стройные ноги. — Он должен мою жизнь! Увёз меня из моей и бросил. Думает, что вся эта ерунда, — британка повертела в руках резного слоника с глазами — вкраплениями из драгоценных камней, — стоит времени, которого ему на меня жалко!

— У него ответственная работа, — заметила я.

— Жополиз называется, — наморщила нос Тэйлор, — твой Джек не такой. Зависть. Сам по себе. Зависть-зависть!

— Да? — я решила подыграть. — Кажется, для него тоже много значит мнение Руперта и Меделин Кроннен-Стоу, всё-таки они стоят во главе корпорации.

Британка расхохоталась по-бульварному и плеснула себе в стакан ещё виски. Посмотрела на него на просвет.

— Эдди говорит, что они растили себе мальчика на побегушках, чтобы потом всем им был должен, а вырастили занозу в заднице. Не рассчитали, — хмыкнула Тэйлор. — Теперь постоянно отправляют куда подальше, чтобы не обратил внимание на их тёмные делишки. А рыльце у них ой как в пуху!

— Даже так? Расскажи об этом!

— Ой, это не интересно! — заявила Тэйлор и встала с кровати, так и не отпив спиртного. Прошла к холсту и сбросила на пол чулок. — Вот что интересно! — ткнула пальцем в свой набросок. — Что ты скажешь по этому поводу?

Жаль, нельзя было прямо сказать, что несмотря на красоту изображения, мне хотелось её чем-то стукнуть, припереть к стенке и рявкнуть, чтобы выкладывала всё, как на духу! Но я лишь развернулась в кресле и кивнула:

— Очень талантливо! Неужели это твоя работа?

— Талантливо… — насупилась Тэйлор. Постояла немного, скрестив руки, и вдруг гневно оттолкнула от себя мольберт и опрокинула его с грохотом на пол. Обернулась ко мне, сверкая хмельными глазами. — Ни хрена это не талантливо! Весь талант ушёл в них, — она с пренебрежением подфутболила коллекционную туфлю, — в шмотки за чужие бабки! А своих у меня нет! Я ничего не могу! Ненавижу!

Туфля улетела в стену, едва не задев оконное стекло. Дверь распахнулась, и в спальню художницы влетел, как я понимаю, тот самый «гад» Эдди. Рыжий, высокий, неказистый. В брюках и рубашке с закатанными рукавами. Тапочки смотрелись на фоне отутюженных стрелок неуместно.

— Тэй! Хватит шуметь! Сколько говорить?! — И вдруг увидел меня, его словно ведром воды окатило. — Вы?! Кажется, Александра?

— Да, здравствуйте, — привстала я. — А вы — Эдуард Джонсон?

— Да… Мы виделись мельком на Гала-ужине в Театре балета. — Он замялся. С таким лицом обычно встречают налоговика — и выгнать хочется, и ситуация не позволяет.

— Да-да. И помимо того я уже наслышана о вас, — добавила я.

Тэйлор мерзко захихикала, потом подняла вторую коллекционную туфлю и запустила в хозяина дома.

— Пошёл вон! Я разговариваю!

— Что ты себе позволяешь, Тэйлор! — выкрикнул он, и были в его тоне неприятные скрежещущие нотки.

Они начали ругаться, и я поняла, что дело это привычное и затяжное. В промежутках между потоками слов Тэйлор пила прямо из бутылки. Вряд ли я узнаю от неё сегодня что-то ещё. Увы… Я встала и пошла к выходу. Подумала, что Глория так и не поторопилась с чаем — видимо, знала об исходе подобных встреч.

Я спустилась по лестнице и только там увидела горничную. Она без слов подала мне пальто. Мистер Джонсон сбежал ко мне и, запыхавшись, пробормотал:

— Извините, моя жена… с ней такое бывает… Даже если она что-то говорит… Вы понимаете, в таком состоянии она лжёт и придумывает на ходу. Лишь бы позабавиться…

По его водянистым, бегающим глазам было видно, что он чего-то опасается. Возможно, того, что я узнаю правду? Или уже узнала? Что ж, из тех крупиц мозаику не сложишь, но… Я улыбнулась:

— С кем не бывает. Особенно с людьми искусства. Не волнуйтесь, Тэйлор лишь была расстроена своей работой! Хотя она прекрасна!

— Это да, это верно. — Эдди мелко закивал, кажется, удовлетворённый.

— Всего хорошего, мистер Джонсон, — сказала я и покинула дом хаоса, мысленно прибавив заслуженный хозяином титул — «Козёл».

И я пошла по улице прочь. Вздохнула полной грудью морозца, и поняла, чем пахло в доме Джонсонов — несвободой и фальшью, они всегда пахнут дурно! Мне удалось узнать слишком мало, но, дорогие мои, я в лепёшку расшибусь, чтобы узнать больше. За себя, за моего малышика, и за любимого моего корсара! Вы ещё не знаете, на что способна маленькая русская «балерина»!

 

Глава 15

Снег подтаял местами, местами был расчищен, так что идти можно было спокойно, не опасаясь за расквашенный нос. И думалось хорошо на свежем воздухе. Я глянула на витрину магазинчика — её украшали к Рождеству. Двое девушек — мулатка и азиатка вешали гирлянды, и с довольным видом переговаривались. Мне было не слышно, о чём, из-за стекла. И я прошла дальше, ловя себя на мысли, что остаюсь за стеклом, отделённая от всего Нью-Йоркского общества, с которым меня познакомил Джек. Филипп и Ли не в счёт.

Итак, что мы имеем? Проблемы было три: кризис в Венесуэле; корпоративные монстры Кроннен-Стоу, пытающиеся скрыть от Джека свои тёмные дела, но при этом желающие держать его на коротком поводке; а ещё акционеры, выступающие против нашей с Джеком свадьбы.

Меня аж передёрнуло, но я взяла себя в руки. Может быть, Штирлицу тоже хотелось всех в гитлеровском штабе взять и подорвать, но он же сдержался. Я заложила руки за спину, входя в роль разведчика. В голове даже музыка из «Семнадцати мгновений весны» заиграла. «Не думай о секундах свысока…» Не буду.

Итак, начнём с последнего. Почему Совет директоров против? Ведь они обо мне ничего не знают. Всё дело в политике и дурацких санкциях. При том, что компания позиционирует себя, как работающая вне политики, это особенно иронично. Я усмехнулась в тёплый шарф, намотанный на шее. На алых ворсинках мохера остались капельки воздуха.

Как бороться с политикой, которой нет?

Я вспомнила о том, как волновался Джек, представляя меня обществу. Он хотел, чтобы меня приняли и поняли, что я не представляю опасности. Он представил меня всем и вся, заставлял их улыбаться, шутил, а потом заявил во всеуслышание о своём намерении жениться. Не помогло.

Я коснулась рукой в красной кожаной перчатке живота: мы с малышиком угрожаем акциям, большим деньгам и неизвестным дядькам на фондовой бирже, разве это не смешно? Было бы, если б не было правдой. Мимо проехал автобус с сияющей улыбкой Тома Лебовски на боку. Издалека сверкали билборды на Таймс-сквер. Этим миром денег движет реклама…

И вдруг я остановилась, как вкопанная. Реклама — вот, что мне нужно! Какой-то образ положительной меня не в отдельно взятом обществе, а громко. Кхм, только как этого добиться? Я не звезда, и не великий талант, и ничем особенным не выделяюсь. Мой блог и то в начальной стадии. Я приуныла, но мысль эту оставила на полях, про себя выделив жирным. Надо думать, думать и думать, как!

Сердце волновалось. Я набрала Джека — отключён. Отправила смску: «Я люблю тебя!» Та зависла. Чёрт! Эдди Джонсон сказал, что в Венесуэле всё плохо, в новостях о нашей компании молчат. Только выдают вскользь и обобщённо, ругая президента.

От Джека я точно не узнаю истинного положения вещей. Я посмотрела на себя в очередной витрине. За отражением моей фигурки, нахохленной, как воробей на карнизе, лежали книги. Агате Кристи повезло с выкладкой, хоть она об этом и не узнает на том свете. Эх, мне бы пригодились её детективные таланты! Я повернулась к витрине лицом и стала рассматривать выложенные томики: «Десять негритят», «Убить легко», «Тайна регаты и другие рассказы»… Вспомнилось, что первой книгой, прочтённой на английском языке, у меня была именно история Кристи — «Почему они не попросили Эванс?» Потёртая, тоненькая книжечка, которую мне дала подружка Таня. Повинуясь сиюминутному желанию, я вошла в магазинчик и принялась искать именно её.

Продолжая думать о Джеке и сложившейся ситуации, я просматривала полки и корешки книг. Вытаскивая томики, отметила про себя, что они были оформлены совсем иначе — не так, как в России. Более по-книжному, что ли? Без девиц с грудью навыкат и мускулистых властных героев. Лаконичность идёт книге. И намёки.

Наконец, я нашла её — синенькую простую книжечку с золотистым названием «Why didn't they ask Evans?». Едва открыв, поняла, зачем искала: Алисия Эванс! Вот кто мне нужен! Она была одной из немногих, кто сразу отнёсся ко мне благосклонно на Гала-ужине. И вроде бы это ничего не значило, но значило многое: она вряд ли относится к когорте заинтересованных лиц! А если это не так, взволнованная невеста, насмотревшаяся новостей и обеспокоенная невозможностью дозвониться до любимого, не вызовет подозрений. Я получу в ответ или «Извините, не знаю», или что-то более существенное. В моей ситуации даже пустяк мог оказаться зацепкой. Так не стоит его пропускать!

Я погуглила контакты корпорации «Софт Дринкс Компани», и, не отходя от книжной полки, вежливо сказала в смартфон девушке на ресепшене:

— Будьте любезны, соедините меня с Алисией Эванс. Её беспокоит Александра Лозанина от Джека Рэндалла.

* * *

Ну, вот я и в логове или в святая святых — называйте, как хотите. Лёгкий тремор пробегал по моим пальцам, когда плотно сбитая, как тяжеловес, девушка с соломенными волосами вела меня по коридорам штаб-квартиры «Софт Дринкс Компани». От интерьера и лиц сотрудников веяло такой важностью, словно здесь решались судьбы мира, а вовсе дело было не в сладком коричневом напитке, пузырьки которого сшибают в нос, чтобы подарить людям праздник. Даже дежурные улыбки не спасали и исторические весёлые картинки в синих рамках с наливными девушками в пикантных платьицах в стиле пятидесятых. Нет, тут всё было серьёзно. Кажется, зайди за те стеклянные двери с золотыми буквами, а там ядерный чемоданчик. Ничуть не меньше!

Я шла, волнуясь. Интересно, так же чувствовал себя Штирлиц в гестапо, когда шёл по коридору в первый раз? Мешали перчатки и сумочка, и очень хотелось снять пальто, потому что топили тут нещадно.

Алисия Эванс вышла мне навстречу из-за стола в солидном, очень мужском кабинете. Она и сама была маложенственной, очень деловой, в сером костюме и со стрижкой, не требующей особой укладки. Но улыбнулась она мне снова так по-доброму, что всё остальное не имело значения.

— Прошу, садитесь, Сандра. — Она указала мне на кресло для посетителей и велела той самой полной секретарше принести два кофе. — К сожалению, у меня есть только десять минут, а потом конференц-связь с лондонским офисом.

— Да-да, конечно, — закивала я, с удовольствием избавляясь от тёплого пальто. — Мне неловко вас отвлекать в рабочее время, но, честно признаюсь, я не знаю, к кому ещё обратиться.

— Что-то случилось? — повела бровью Алисия.

Я сложила руки на коленях и вскинула на неё глаза:

— Джек не отвечает на звонки. Он в Венесуэле, и единственное, что мне известно, что там сейчас общенациональная забастовка, масса протестующих…

— Возможно, он занят? — пожала плечами Алисия. — Насколько я знаю, мистер Рэндалл — крепкий орешек, и волноваться за него не стоит.

Я снова кивнула, ком подступил к горлу, и я решила его не сдерживать. Мои глаза наполнились слезами.

— Всё дело в том, что он звонил. Но со вчерашнего дня связь пропала, и я… в растерянности. Особенно после всего, что показывают в новостях… — Слеза скатилась по моей щеке, и это было не притворно.

— Ну что вы, Сандра! Не надо плакать!

— Простите, это так… неуместно! Не вежливо с моей стороны… — Я вытерла мокрую дорожку платком, но по другой щеке скатилась новая.

Алисия встала, твёрдой походкой прошла к шкафчику, в котором прятался мини-бар, и подала мне стакан с водой. Мисс Эванс пересела ближе ко мне, почти напротив. Взяла меня за руку. Вблизи стали видны морщинки сеточкой у серых, внимательных глаз, поры на носу. Кажется, она не из тех, кто много времени проводит у зеркала.

— Простите, — ещё раз вздохнула я.

— Говорите, чем я могу помочь, — без обиняков сказала Алисия.

— Мне важно знать, что действительно происходит в Венесуэле! — воскликнула я. — Я буду так вам благодарна! Потому что предчувствия у меня самые нехорошие… Возможно, я лишь паникую…

— Я знаю, что забастовка там действительно имеет место. На заводе франчайзинговой компании тоже. Но подробности прошли мимо меня. Это не моё направление. Сама завалена проблемами по макушку. Но если вас это успокоит, я могу навести справки.

— О, пожалуйста! — с мольбой взглянула я на Алисию.

— Но больше не плачьте, — распорядилась та.

Я пообещала. Мисс Эванс вернулась на своё кресло и набрала номер по стационарному телефону.

— Хэй, Санчез, как дела? Есть минутка? Просвети меня насчёт Венесуэлы, что там творится сейчас? Нет, мне для себя нужно. Хочу понять кое-что. Да, конечно, не вопрос.

Я уставилась на чёрно-белую фотографию техасского ковбоя с бутылочкой Оле-Олы в руках, ведущего красивого жеребца по полю. Очень хотелось видеть реакцию Алисии, но по всем правилам делового этикета не стоит смотреть на того, кто разговаривает по телефону, прервав вашу беседу. Психологи говорят, что так ты якобы не претендуешь на личное пространство отвлёкшегося собеседника, и ему будет комфортнее, возможно, он даже почувствует большее расположение к тебе.

— Да что ты! Хреново… Не может быть! То есть показатели они все завалили уже на этот квартал? И никаких надежд? Закрывают? Ещё нет? Ясно.

Во мне всё сжалось. Если не смотреть на мисс Эванс, то казалось, что отрывистые, хрипловатые фразы бросает в телефон тот самый ковбой в шляпе, а не она.

— А что хотят? Да? Ну, спасибо! Бывай. Нет, постой, загляни ко мне завтра. С утра, если получится. Потом я в командировке до конца месяца.

Я повернулась к Алисии, услышав, как она положила трубку. Мисс Эванс посмотрела две секунды сквозь меня, потом сфокусировала взгляд и сказала:

— Вы обещали не плакать, Сандра. И я не буду вилять вокруг да около. Это не в моих правилах. Разумеется, информацию лучше держать при себе.

— Да, я понимаю. — Я потянулась в её сторону, изнывая от нетерпения.

— Завод в Венесуэле работал без проблем до тех пор, пока не началась волна беспорядков. Сейчас производство встало. Рабочие и торговые бастуют. И, если верить слухам, они заблокировали руководство в офисном здании и никого оттуда не выпускают.

— Почему? — выдохнула я, не веря своим ушам.

— По одним слухам, завод хочет национализировать правительство, как это случилось недавно с американскими нефтяными компаниями. Как результат, люди боятся сокращений и низких зарплат, по аналогии. По другим слухам, рабочие опасаются, что завод закроют из-за ухудшения отношений между нашими странами. Что из этого правда, неизвестно. Сведения идут под грифом «Засекречено». Но обвал акций компании не нужен. Это всего лишь франчайзинг, но тем не менее…

— Но ведь это филиал «Софт Дринкс Компани»! Ваши же сотрудники! Туда надо кого-то послать, кто может справиться с ситуацией! — воскликнула я, холодея.

Алисия пожала плечами.

— Они и послали. Джека Рэндалла.

Джека?! А у меня на уме была целая армия частной охраны с вертолётами и оружием.

Мисс Эванс взглянула на часы.

— Я бы хотела сказать больше, но увы.

— Да, спасибо вам большое за отзывчивость! — Я встала и взяла в руки пальто. У меня внутри всё дрожало, и понятия не имею, получилось ли улыбнуться.

— Не волнуйтесь, Сандра, Рэндалл всегда справляется с кризисами. Тем более, тут у него ещё и свой интерес. Не знаю точно, только доля или контрольный пакет акций… Что-то такое Рупперт говорил, я забыла. Но если Рэндалл ради корпорации чудеса вытворяет, то для себя уж точно постарается.

— Спасибо, я вам очень благодарна! — пробормотала я и вышла за стеклянную дверь в открытое пространство человек на тридцать, разделённое перегородками.

Офис аналитического отдела по странам Евросоюза, как гласили выпуклые серебристые буквы на стене, жил своей жизнью. Сотрудники в костюмах ходили туда-сюда, корпели за компьютерами. А мои ноги стали ватными. Я опёрлась рукой о пустующий стол секретаря.

Паззл складывался. Очень мрачный паззл. Теперь всё стало ясно: Джек был заблокирован вместе с остальными менеджерами венесуэльского завода. Вероятно, с первого дня. Не удивительно, что у него был такой вид. Возможно, там даже душа нет… Они сами забаррикадировались? Или их правда не выпускают? А почему бездействует полиция? Внутри всё оборвалось: я тут пишу блоги про галереи и кафешки, рассказываю ему про паэлью и домашние пироги, а у него там вообще есть еда?!

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — вырвал меня из тяжёлых размышлений женский голос.

Я повернулась. Та же плотная секретарь.

— Да, пожалуйста, проводите меня в офис Джека Рэндалла, — сказала я, заставляя себя вырваться из ватного оцепенения.

Сейчас я буду пытать Шерил, а потом ещё кого-нибудь. До самого Руперта доберусь, мне всегда было плевать на должности, а теперь тем более!

* * *

— Простите, но вам сюда нельзя! — без обиняков сказала мулатка лет тридцати, с яркой вишнёвой помадой и высветленными волосами.

Я совсем иначе представляла себе Шерил — красоткой-блондинкой с ногами от ушей, а не боевой девицей, готовой вмазать мне по носу степлером.

— Вы больше не работаете на господина Рэндалла, и вы даже не жена!

Кхм, да уж, и не стану, если пустить всё на самотёк. Джек поторопился с моим увольнением. Жаль, не было времени подготовиться, как следует, а импровизация, кажется, удавалась мне не очень. Но я улыбнулась с надеждой.

— Шерил, вы прекрасно выполняете свои обязанности, и я передам Джеку обязательно, какой у него замечательный секретарь! Я сама буквально недавно была на вашем месте и так вас понимаю и уважаю! Но я лечу к Джеку в Венесуэлу, и он попросил привезти ему документ… Простите, забыла, как именно называется, у меня записано. — Я принялась рыться в сумке, сама толком не понимая, что я хочу увидеть в его офисе, но точно зная, что мне туда нужно. Я Джека уже хорошо изучила и на его месте сидела, отвечала на его письма и вообще делала почти две недели вид, что я — это он. Так что, как окажусь в его кресле, наверняка пойму.

— Почему он в таком случае не позвонил мне? — парировала Шерил, уткнув руки в боки.

— Потому что там забастовка и связь плохая. Он и мне дозвонился с большим трудом… — Мозги мои работали с удвоенной скоростью, но шестерёнки проворачивались вхолостую и ничего путного не выдавали. Соображай, Саша!

И вдруг дверь в кабинет Джека открылась, и оттуда вышел довольный Майк Девенпорт. Залысины над высоким лбом блестят, как начищенные, под мышкой — бумаги, скрепленные в блокнот чёрной крупной спиралью — так обычно Джек просит сшивать объёмные документы. Девенпорт не успел даже растеряться при виде меня, а я уже прочла на обложке: «Продажа акций внутри компании» и вверху — фирменную подпись, почти логотип «~ Джек Рэндалл ~».

Мгновенно вспомнилось, как ещё в первые дни совместной работы на вопрос, зачем он это делает, мой бывший шеф ответил: «Если я пишу две строчки или целый доклад, я отвечаю за написанное. Это как знак качества. А я отвечаю за каждую запятую, чёрт меня побери! Пусть все помнят, что это я написал!»

А на кой чёрт этот плешивый тип копается в документах Джека в его отсутствие?! Да ещё и пытается вынести их?! Это она, та самая зацепка?!

Я улыбнулась радостно и, выудив из подмышки Девенпорта отчёт, воскликнула:

— О, как хорошо, что вы нашли этот документ! Вас тоже Джек об этом попросил?

Майк моргнул и от неожиданности буркнул:

— Да…

Шерил опешила. А я фонтанировала счастьем:

— Спасибо-спасибо!!! Как здорово!! А я всё думала, как его найти?! А вы такой молодец, Майк! От Джека вам невероятная благодарность! Я отвезу ему сама!

— Куда? — снова моргнул Девенпорт.

— В Венесуэлу, — ответила я, словно это было за углом. И, запихнув документ под мышку, при этом крепко удерживая его пальцами, я направилась к выходу с улыбкой в сто ватт: — Спасибо, Шерил! Спасибо, Майк!

Оставив немую сцену за спиной, я бросилась по коридору. Миновала несколько дверей. Наугад свернула, оказалась в холле с лифтами. Сердце билось, как сумасшедшее. Да я и была сумасшедшая!

— Сандра! Мисс Лозанина! — послышался окрик Девенпорта.

Двери лифта открылись. Там стояла Меделин. Ёшкин кот! Обложили! Но Девенпорт сейчас был опаснее, и я юркнула в лифт. Радостно взяла за руку Меделин и пропела:

— Ах, как замечательно, что я с вами встретилась! Мне так жаль, что пришлось пропустить встречу Женского клуба! Видимо, ещё идёт акклиматизация, и я периодически испытываю недомогания…

Королева Меделин изумилась, но ответила фальшивой улыбкой. Двери лифта никак не закрывались. Ну, что за тормоз, а не OTIS!

Майк Девенпорт выскочил из-за угла и кинулся ко мне.

— Сандра, документ! — Влетел в лифт по инерции на всех парах, увидел Меделин и осёкся.

Двери лифта закрылись.

— Какой документ? — поинтересовалась Меделин.

Господи, они сейчас меня сожрут вдвоём! Но надо держать марку до конца! Я невинно хлопнула ресницами… Красивой женщине проморгаться, улыбнуться и сделать глупый вид — иногда самое то, чтобы ситуация разрешилась сама. Или нет?…

— Для Джека Рэндалла, — вдруг ответил за меня Майк Девенпорт и отвёл глаза. На залысинах проступили капельки пота. Он ткнул на кнопку ближайшего этажа и натужно улыбнулся мне: — Сандра, я думаю, что вам лучше никуда не ехать. Мы с вашим женихом только что созванивались, и он сказал, что вернётся в Нью-Йорк завтра первым рейсом, я думал, вы знаете. Я сам ему передам отчёт, и мы как раз обсудим детали.

Майк протянул руку за документом, а я, продолжая глупо улыбаться, отступила к Меделин. Воскликнула, не теряя святой простоты — той, которая хуже воровства:

— Он такой трудоголик, да?! Ужас просто! Собирался в отпуск, а сам работает! Спасибо вам большущее, но отчёт я передам сама. Боюсь, Джек жутко рассердится, если я буду без этих бумаг. Иногда он ещё по запарке ведёт себя со мной, как с секретарём. Сказал: «Надо», моё дело привезти. А в аэропорт или Венесуэлу, это уже дело второе. Знаете, — доверчиво призналась я, — он такой тиран…

Меделин покачала головой:

— Разве вы о таких отношениях мечтали, Сандра?

О, у этой другая песня! Кажется, они не за одно… Вау, да сегодня мой день!

— Я как раз хотела с вами поговорить об этом, спросить вашего совета, — начала я с наивностью юной невесты.

На лице Меделин возник живой интерес. Двери лифта открылись, но Майк Девенпорт замер, продолжая сверлить отчёт глазами. Меделин надменно взглянула на него и бросила:

— Чего же вы стоите, Майк? Ваш этаж!

И он вышел, уколов меня злобным взглядом. Ура! Как я люблю тебя, стервозная Меделин!

— Так о чём вы хотели меня спросить, Сандра? — спросила она, едва закрылись дверцы лифта.

Хм, я ещё не придумала…

— Возможно не тут? Позвольте вас угостить кофе? — вежливо и почти подобострастно сказала я, отчёт под мышкой жёг кожу даже через пальто.

Там явно что-то важное! И у меня его запросто можно отнять, особенно если такой лоб, как Девенпорт, отправится в погоню. Как ни странно, Меделин сейчас оказалась гарантом моей безопасности. Потому что Девенпорт играет в свои шашки! Надо бы валить отсюда подальше, и быстро! И я добавила:

— Я бы хотела пригласить вас в любимый ресторан Джека. Там в это время обычно не многолюдно, так что никто не помешает нашему разговору.

— Почему бы и нет? — ответила королева. И судя по её высокомерной улыбке, она уже считала себя победительницей раунда. — Но при условии, что мы поедем на моей машине.

— О, да, разумеется! Как я вам благодарна за отзывчивость! — воскликнула я совершенно искренне. — Вам наверняка там понравится кофе. А ещё там есть потрясающе вкусный лимонный пирог!

Продвигаясь к выходу из штаб-квартиры по мраморному холлу первого этажа, я засекла боковым взглядом Майка Девенпорта у другого лифта. Опоздал, лысый! С чувством превосходства я прошмыгнула за некоронованной королевой корпорации мимо охраны. Воробышки, они пронырливые! А ростовские — так особенно!

Водитель открыл дверь автомобиля передо мной и Меделин. Мы разместились в шикарном салоне, она повернулась ко мне и выжидающе посмотрела.

Блин, а чего б такого у неё спросить?

 

Глава 16

Рыба была на крючке… Правда, Меделин — не рыба, а скорее акула. Тут ещё вопрос, кто кого куда утянет. Она сидела так близко, и я думала: «Боже, какая у неё кожа, несмотря на возраст!» Румянец проступал сквозь фарфорового оттенка шёлк. Ботекс или гены? А, может, витамины и йога? И волосы такие ухоженные, смоляные, рассыпавшиеся по плечам плавными локонами.

Проницательность за её чёрными глазами никуда не скрыть. И я поняла, что долго показывать театральное представление с элементами клоунады не получится, раскусит. Нет, я её не боюсь, главное — Джеку ещё сильнее не навредить. При мысли о Джеке сердце сжалось, хотелось сразу всё бросить и сломя голову — в аэропорт, на самолёт и в Каракас — спасать. И мешок еды с собой. И биту бейсбольную — от врагов отмахиваться.

Жалко, что жизнь не мультик. Прежде, чем что-либо делать, надо подумать. Усугубить ситуацию легко, решить — пока даже не представляю, как! Одно утешало — мой Джек действительно крепкий орешек, и его голыми руками не возьмёшь. Ох…

Автомобиль плавно продвигался по Пятой Авеню, прочь от штаб-квартиры, и я вспомнила, что говорила бабушка: «Всегда говори правду! Ну, а если она немного прикрыта или приукрашена, никто не заметит, что ты лжёшь. Даже ты сама!»

Бабушка моя была большая и красивая, с хитринкой и любовью к изящным интригам. Она пела в Ростовской музкомедии, и если бы не дедушкины сёстры, регулярно устраивающие дома скандалы и раздел территории, прожила бы наверняка гораздо дольше.

Это по бабушкиной линии у меня аристократы в роду. Её «барские» привычки и бесили больше всего двоюродных бабушек Тоню, Надю и Зою, которые, несмотря на высшее образование, душ принимали раз в две недели или по большим праздникам.

Итак, положимся на правду. Я почти расслабилась, и жалостливое лицо сделалось само.

— Мне сложно об этом говорить, но… Джек исчез. Не выходит на связь. Я постеснялась обратиться к вам напрямую, и спросила сначала у Алисии Эванс, что происходит в Венесуэле. Новости такие удручающие! — Естественные слёзы вновь пробрались к глазам. — Он не звонит и не отвечает на звонки! Я в отчаянии!

Меделин снисходительно улыбнулась.

— Ну, Сандра, вы уже должны были понять, каков Джек. Это мужчина с очень горячим темпераментом, страстный и влюбчивый. Он вообще не предназначен для брака — слишком свободолюбив.

О, эти старые песни! Сейчас даже смешно их было слушать. И я ничуть не разозлилась, просто почувствовала себя героиней сериала. У меня куда более важное стояло на кону! Но было любопытно отметить, что стоило сменить градус восприятия, и проблема стала не больше смайлика со слезинкой!

— Вы думаете? — печально вздохнула я. И показала ей кольцо. — Но он был так твёрд в своих намерениях, когда делал предложение! Это настоящий бриллиант!

— Дитя моё, вы плохо знаете пуэрториканцев.

А я подумала, прижимая рукой отчёт об акциях, что она плохо знает собственного мужа — тот ведёт свою игру, посвятив Меделин лишь в одну часть — о том, что Джеку не стоит позволять жениться. Или она не в курсе и этого? Возможно, королева действительно просто ревнует его ко мне? Или предназначила для своей дочери Джудит? Это меня теперь мало интересовало. В Джека на самом деле можно влюбиться, но его сердце было со мной, я знаю.

— Вы что-нибудь слышали о том, что «Софт Дринкс Компани» хочет прекратить работать с заводом в Венесуэле? — спросила я несчастным голосом брошенной невесты.

Меделин воззрилась на меня удивлённо.

— С чего вы это взяли?

— Случайно услышала разговор в офисе, когда ожидала мисс Эванс. — И кто скажет, что это была неправда?

— Хм…

— Вы не знали?

— Не стоит доверять досужим сплетням. В Венесуэле всё в порядке, небольшие текущие проблемы, которые легко решаются.

Ага, танками…

Автомобиль подъехал к Вольфганг-Стэйк-хаузу, и мы переместились за круглый столик с белой скатертью. Меделин осмотрелась, оценила обстановку и осталась удовлетворённой лаконичной элегантностью заведения. А я с удовольствием констатировала, что не она, а я знаю любимый ресторан Джека. Это о чём-то, да говорит!

Мы заказали по кофе и лимонному пирогу. Как только официант удалился, мы остались одни в целом зале, и я спросила:

— Простите, мне совершенно не с кем посоветоваться… Я здесь одна. Как мне теперь вести себя с Джеком? Что вы посоветуете мне как опытная женщина?

Меделин снисходительно улыбнулась.

— Возможно, стоит переоценить серьёзность его намерений? Я Джека Рэндалла хорошо и очень давно знаю. Впервые встретила его совсем мальчиком… — В её глазах что-то изменилось, появилась туманная задумчивость, правда, тут же исчезла. — Он был мальчишкой грубым и невоспитанным, но очень напористым и целеустремлённым.

— Он и сейчас делает всё, чтобы добиться цели.

— И так же быстро остывает, добившись. Огненная натура. Поверьте, Джек — не лучший вариант для создания семьи. Тем более для такой юной девушки, как вы, из другой страны и другой культуры. Это был опрометчивый шаг с вашей стороны — бросить всё и приехать за ним сюда. Хотя я понимаю ваши надежды: богатый, красивый, руководитель… Но не муж, увы.

Я её слушала, теребя салфетку и волнуясь совсем о другом. Внимание в моих глазах она восприняла за печаль, что ж… Как часто ожидания заставляют нас видеть не то, что есть на самом деле!

— Не расстраивайтесь, вы ещё так молоды! — сказала Меделин почти ласково. — Вы ещё найдёте кого-нибудь более подходящего для себя. Я помогу вам, Сандра, если вы решите уехать. Увы, сейчас или немного позже, но вы поймёте, что это единственно верное решение.

Нет, пожалуй, я зря назвала её проницательной. Уголки моих губ дрогнули, разъезжаясь в ироничную улыбку, но я вовремя сдержалась. Вздохнула. И позволила себе паузу, уместную в такой ситуации: расстроенной невесте самое время топить печаль в пенке латте.

Меделин тоже поднесла к губам белую чашку, позволяя мне погрустить и поразмыслить. Из динамиков летели мягкие звуки скрипки под аккомпанемент софт-джаза — прекрасный антураж для драмы! Но не сегодня.

Как сказал Уилл Баррел, цитируя китайского мудреца Хань Сян-Цзы, «знать, чего боится враг — уже полпобеды, а знать, чего он не боится, но должен бы бояться — это полная победа». О победе рано пока, но она будет. А с мистером Уиллом я обязательно должна переговорить. Жаль, не знаю ни его телефона, ни адреса… Дождаться бы завтрашнего утра!

Итак, Меделин стремится выпроводить меня из Нью-Йорка, но она вообще не в курсе, что её муж хочет устранить Джека. Подослал ли он Майка или тот тоже покрывает свои махинации, не важно. Ясно то, что глава корпорации не мог не знать о том, что руководство в Венесуэле загнано в угол забастовщиками и уже не первый день. Однако с супругой Рупперт не поделился. Почему? Да потому, что она проявляет к Джеку чересчур живой интерес!

И кроме того… Я вспомнила табличку перед кабинетом моего корсара: «Джек М. И. Рэндалл. Вице-президент по вопросам внутреннего контроля». Если речь не идёт о простой ревности Рупперта к молодому и красивому сотруднику, значит, мой любимый докопался до того, что на один шаг отделяет его от тёмных делишек Биг Босса. Или уже докопался?

Нет. Судя по почтительному отношению Джека к семейству Кроннен-Стоу, пока нет, но очень близок. Стопка бумаг, скреплённых чёрной пружиной, лежала на моих коленях и казалась тяжёлой, как кирпич. Тайны отягчают жизнь, как пуд соли.

Меделин многозначительно посмотрела на меня и отковырнула ложечкой кусок лимонного пирога. Вздохнула с сочувствием.

Как же она стремится оставить Джека себе! Из кожи вон лезет. Сейчас не важно, в какой роли, важно то, что ради этого Меделин Кроннен-Стоу может быть мне полезной. И Джеку. У неё есть связи или даже возможности. И поэтому Рупперт промолчал. Он сливает неугодного приближённого в тишине.

Кто знает, может, он сам организовал потасовку и недовольство в Каракасе? Прочитал краткое пособие по оранжевым революциям и айда! Ну-ка, Джек Рэндалл, иди решай! И не возвращайся. Или возвращайся побитым, проигравшим и вечно должным, чтоб не вякал.

Мои кулаки сжались, а в груди разлилось железное спокойствие. Я потом поплачу, когда домой вернёмся. И пару тарелок разобью на десерт в истерике, а пока…

— Насчёт Венесуэлы, — проговорила я. — Я не могу не волноваться. Я слышала, Меделин, что руководство завода в Каракасе забаррикадировано рабочими. И никого, в том числе Джека, не выпускают из офиса уже несколько дней. Возможно, потому и связи нет. Если их лишили электричества…

— Что за чушь! — вскинула брови Меделин и растеряла мигом ласку и фальшивое сочувствие. — Как я уже сказала, Сандра, это досужие слухи.

— Знаете, может быть, — ответила я, отставив кофе, — но мне удалось это подслушать случайно из разговора Алисии Эванс. Я сидела рядом, а эти стационарные телефоны… они бывают такими громкими… я не собиралась. Так получилось…

Глаза Меделин вспыхнули беспокойством.

— С кем она разговаривала?!

Я развела руками.

— Не уверена… У них шёл какой-то свой разговор, когда я вошла… Простите. — Я невинно хлопнула ресницами и добавила: — Может, Санчез? Или мне послышалось…

Меделин щёлкнула пальцами, как кастаньетами. Резко поднялась.

— Я заплачу, — вставила я.

— Да, спасибо. Мне пора идти. Обращайтесь, если понадобится совет, — буркнула она, сделала пару шагов к выходу, остановилась и, обернувшись, глянула на меня совсем иначе: — Или помощь. Джеку.

Каблуки зацокали по паркету. Я почувствовала удовлетворение и усталость — переговоры прошли удачно! Меделин включилась в игру! И плевать, какие у неё намерения, пусть поможет Джеку или разворошит этот змеиный клубок. У неё для этого есть все возможности. Свои я пока исчерпала.

И потому я съела в два глотка свой лимонный пирог, заказала стэйк, салат, и две порции картошки, чаю, соку и чизкейк. Затем положила на стол толстый отчёт и принялась читать. Всё равно домой возвращаться не стоило. Если эти бумаги несли в себе то, что я думаю, Майк Девенпорт наверняка нагрянет в гости…

* * *

— Фу таким скучным быть! — сказала я отчёту.

От сухих данных меня уже мутило и я встала из-за стола. На улице расправила плечи и вдохнула холодного воздуха. Здание Нью-Йорк Таймс сияло по левую руку ледяным отсветом бесконечных стёкол. Я к нему уже начала привыкать, как к чему-то обыденному. Надо же! Я направилась в сторону Таймс-сквер и, подумав о том, что пора снова включить Штирлица, обналичила некоторую сумму с карточки. Разумно было бы и мобильный отключить, но мог позвонить Джек.

К тому же, — подзуживал ехидно внутренний голос, — а не заигралась ли ты, Саша, в разведчика?

Может, и нет. Когда большие деньги на кону, люди поступают всяко. Судя по циферкам, так тщательно собранным Джеком, речь шла не о больших деньгах, а об очень больших… Жалко, что я не финансовый гений! Так бы глянуть на все эти числа, вжик, и готово! Ан нет…

Уже очень хотелось домой, надеть мои мишковые штаны и маечку, сбросить сапоги, наконец, и пошлёпать по полу босиком. Нельзя. На телефоне штук сто пропущенных звонков от Шерил. Странно, что Джек её не раскусил, ведь он разбирается в людях…

Я забронировала номер в гостинице в двух шагах отсюда, удивив парня на ресепшене, когда расплачивалась наличкой.

«Да-да, — хотелось мне буркнуть в ответ на расширенные глаза, — русская мафия, разве не видно?»

Китёнок в животе требовал от меня поспать, любимый кит где-то там в жаркой стране ждал моей помощи, корпоративные акулы надеялись, что у меня ничего не выйдет. А мои нервы звенели от напряжения, и голова уже ничего не соображала. Говорят, с беременностью глупеют…

Так, поглупею ровно в тот момент, когда вытащу Джека, и тогда сразу же начну ныть, капризничать и выпендриваться, как положено при буйстве гормонов, — пообещала я своему организму и разрешила себе бухнуться на белоснежную кровать в узком номере. Выключилась на полчаса. Потом умылась, глянула на свои слегка ошизевшие от происходящего глаза и снова пошла в Вольфганг-Стэйк-хауз. Хэмингуэй роман писал в кафе, а я буду зарываться в отчёт о продаже акций, пока не выпью у них все смузи, соки и безалкогольные глинтвейны, а в номере я снова захочу спать. Я застыла на секунду у входа в Нью-Йорк Таймс, вспомнила о Томе Лебовски. Но он не появился, как в сказке, из дверей и не засиял своей белозубой улыбкой, как Мистер Успешность.

Зачем он мне вспомнился? Не знаю. Но со второй мыслью — о многочисленности тиражей газеты, и ко мне пришла здравая идея: сделать несколько копий отчёта, пару разослать с курьерской почтой до востребования, как в детективах делают, оригинал оставить в номере, а на оставшейся копии безжалостно чёркать и оставлять пометки, чтобы в голове всё не путалось.

Гугл подсказал, где это сделать. И час спустя я заняла своё место в ресторане у окна, вооружившись разноцветными фломастерами, стикерами, блокнотом и планшетом. Грызть монолит цифр, рисуя цветочки красненьким на полях, оказалось приятнее. Джека бы подбросило, увидь он, что я вытворяю на его отчёте. Но с разноцветными чубзиками, стрелками и звездочками пакеты акций, котировки и разница цен перестали вызывать ощущение, будто я песок жую. Тем более, что жевала я клубничный чизкейк. Двое официантов поглядывали на меня с любопытством. Кажется, они поспорили, сколько в меня ещё влезет. А, и ладно!

Я поставила пятно на странице, где говорилось об очередном бэйпеке — обратном выкупе акций компанией, и замерла. На меня накатила волной эйфория, я выбросила руки с ложкой и фломастером вверх и воскликнула:

— Ура!

Посетители оглянулись на меня, а я всем улыбнулась, готовая сплясать ча-ча-ча на столе! Сверилась с новостями в Гугле. Вот оно! Компания продавала акции сотрудникам по франчайзингам, а когда фрачайзинг вдруг оказывался в ауте, выкупала обратно скопом, всего лишь на полпроцента дешевле, чем на бирже, но без условий и проволочек, якобы спасая сотрудников от разорения, пока акции полностью не обвалились и не превратились в нолик без палочки.

Чаще всего такой кризис случался из-за политической ситуации. Точнее из-за неё штаб-квартира, решающая, кому продавать концентрат знаменитой Оле-Олы, начинала крутить носом. Повышала цены на концентрат, завод оказывался ещё в более глубокой попе, часто на грани банкротства, а потом… хм… туда ехал Джек и ставил всё обратно на нормальные рельсы или принуждал к слиянию с более крупным партнёром на территории или закрывал. Ой, — я похолодела, — а сам Джек не замешан в этом?

Ведь так он выкупил контрольный пакет акций нашего завода в Ростове.

Я почесала нос, от сомнений он аж иззуделся. Чизкейк запросился обратно.

Так, спокойствие, только спокойствие! Джек всё равно мой любимый, даже если слегка мошенник… О, Боже! Нет-нет-нет, я этого ещё не знаю. И ему нужна помощь. И потому я с ещё большим рвением нырнула в цифры.

— О, Саша, вы сменили поэзию на финансовые сводки? — послышался знакомый голос.

Оторвавшись от испещрённой цифрами страницы, я увидела мистера Уилла. В очередном вишнёвом пиджаке, джинсах и жёлтых ботинках.

Я моргнула, пьяная от напряжения, и пробормотала:

— А русская братва в девяностых ходила в малиновых пиджаках… У вас нет малинового? И разве уже утро?

— Почему утро, дорогая моя Сандра? — вежливо осведомился старичок.

— Я потеряла счёт времени… Надеялась вас встретить утром. Вы же только завтракаете здесь.

— Сегодня нет. День особенный.

Я промолчала. День и, правда, был из ряда вон. Но мистер Уилл ждал моего вопроса, и пришлось отдать дань вежливости.

— Какая-то знаменательная дата? — спросила я.

— День кончины моей жены.

— Ой, простите… Примите мои соболезнования. — Я привстала. Всегда теряюсь, когда говорят о смерти. — Не могу представить, как это — терять любимых.

— Не извиняйтесь, это было давно, — мистер Уилл присел рядом на стул, ни капли не опечаленный. — Двадцать лет тому назад. Я просто прихожу поужинать с ней и с памятью. До смерти Дэйдры мы не были разведены, но лет десять жили отдельно. Она устала от моих денег и моего имени, но мы оставались друзьями.

— О… — Я не знала, что сказать. Наверное, надо погуглить имя Уильяма Баррела. Если от его имени можно было устать, наверняка оно звучало достаточно громко. Мне стало неловко от собственной неосведомлённости, и я непроизвольно закрыла отчёт.

— Хо-хо, «Софт Дринкс Компани», — заметил старик. — Обожаю Оле-Олу. Особенно с вишнёвым вкусом. Вам нравится?

— Такую я не пробовала, — я присела, смущённая, — расспрашивать о своём было неудобно, и к месту ли? Но разве есть у меня выбор? Больше и спросить не у кого! Я совсем растерялась.

— Вы должны попробовать! — Мистер Уилл подозвал официанта и заказал две бутылочки с вишнёвым напитком, даже в меню не смотрел, уверенный, что она тут есть. — Я, знаете ли, изучил факты и выяснил, что самая меньшая смертность в мире — среди шестилетних детей. Поэтому уже двадцать лет питаюсь, как шестилетний ребёнок. И, как видите, не молод, но вполне здоров!

Я моргнула, опешив, а старик продолжил:

— Так вот американские шестилетние дети больше всего любят вишнёвую колу. Её я и пью. Но, Сандра, вы сегодня не светитесь совсем. Что у вас стряслось?

Я замялась.

— Выкладывайте. Мы ведь с вами уже приятели…

Выдохнув тяжело, я облокотилась о стол и подпёрла щёку рукой, забыв об этикете. Если честно, мои силы уже были на исходе.

— У меня стряслось много чего, — помедлила мгновение я, а потом выпалила на гора: — Совет директоров против нашей с Джеком свадьбы, просто из-за того, что я русская. Это раз. В Венесуэле на нашем заводе забастовка — это два. Джек там забаррикадирован рабочими — это три. С ним нет связи — это четыре. И пять — компания и не пытается ему помочь, а, кажется, наоборот.

Мистер Уилл зацокал по-стариковски языком и покачал головой.

— Плохи дела.

— Очень. Я не знаю, что делать.

Старик помолчал. Официант принёс на подносе Оле-Олу, открыл чинно стеклянные бутылочки и разлил по стаканам с таким видом, будто это было шампанское за тысячу долларов. Мистер Уилл улыбнулся хитро:

— Тогда выходите за меня, Сандра. Я очень, очень богат. Вы найдёте меня не последним в списке Форбс. И мне никто не указ, как вашему Джеку…

Во рту мгновенно пересохло, но в следующую секунду я подскочила.

— Благодарю, это невозможно! Я не хочу вас обидеть, но я люблю Джека!

— А если дело в Венесуэле кончится плохо? Если он не вернётся? Или вернётся разорённым? Лишится работы? Не торопитесь отказывать старику, подумайте. Вы ведь ждёте ребёнка, я давно заметил…

В моих висках затикало. Он хочет купить меня? А как же доверительные беседы? Слова о дружбе? Стихи… Мне стало совсем скверно.

— Нет, — твёрдо сказала я, — речь не о деньгах. Будь у вас хоть миллиард!

— А если он есть? — вкрадчиво произнёс старик. — Никому не завещанный? И может быть вашим? И вашего ребёнка?

Я потянулась за сумкой и с укоризной посмотрела на мистера Уилла:

— Я запросто проживу и на пару сотен долларов в месяц. У меня есть жених. И станет мужем, чёрт меня подери! — гневно сверкнула я глазами. — Даже если для этого мне придётся возглавить переворот в долбанной Венесуэле! Прощайте! Я думала о вас иначе…

Но мистер Уилл вдруг просиял и ткнул пальцем на мой стул:

— Садитесь, Сандра. Не смотрите на меня так. И не дуйтесь! Всё правильно ответили. — И повторил жёстким, приказным тоном, невесть откуда взявшимся из сушёного тельца: — Садитесь!

И я села.

* * *

— Итак, давайте по очереди. Почему забастовка? — сурово спросил мистер Уилл.

— Я пытаюсь это выяснить. Но, если всё идёт по накатанной схеме, то наверняка речь идёт о повышении цены на концентрат напитка, которой в условиях кризиса в Венесуэле приведёт к разорению завода.

— Какой ещё накатанной схеме? — нахмурился старик.

Я поколебалась, но потом мысленно махнула рукой и придвинула к нему отчёт Джека, раскрыла его на странице с пятном и пятью красными чубзиками, перебегающими по стрелочкам. Мистер Уилл вытаращился на них, потом на меня.

Я пожала плечами смущённо.

— Это я для лучшего понимания ситуации.

— Со стихами у вас лучше выходит.

Я ещё раз пожала плечами. Затем начала бормотать свои выводы. Мистер Уилл выслушал их вполуха, затем приложил палец к тонким губам. И я не стала ему мешать изучать данные. Он полистал и снова вернулся к странице с пятном.

— Откуда это у вас?

— Украла… — в ответ на ещё один ошарашенно-любопытствующий взгляд поправилась, — точнее, его хотели украсть из офиса Джека, а я выхватила из-под мышки Майка Девенпорта, и смылась.

Мистер Уилл смерил меня взглядом.

— О, Сандра, я тоже думал о вас несколько иначе…

— У меня очень обманчивая внешность, — скромно заметила я. — Впрочем, у вас тоже.

— Приятное сравнение, — хмыкнул старик и снова отдал всё своё внимание цифрам.

А я в волнении теребила край скатерти. Спина покрылась холодным потом: не подставлю ли я Джека, если он тоже замешан. Хотя, — подсказывал в суматохе разум, — не должен был… Впрочем, возможно, я ещё не всё раскопала.

— А ваш жених — дотошный парень, — с одобрением кивнул мистер Уилл и посмотрел на меня.

— Видели бы вы его в деле! — восторженно воскликнула я. — Да он турку-менеджеру, который мешал вывести воров на чистую воду в России, в глаз дал! И вообще не боится работы! Ему всегда и до всего есть дело! И компания в Ростове с его помощью даже несмотря на все эти махинации с акциями вырулила и начала приносить доход! А там такое было: генеральный директор воровал, целая когорта воровала, кризис, с долларом ужас что! А мы, а Джек… он смог! У него талант, настоящий талант! А ещё он троих бандитов в Ростове одолел! Один… А наш Ростов — это вообще традиционно бандитский город!

— Угу, — заблестели смешинками глаза старика. — А вот в Венесуэле не одолел…

Я погрустнела.

— Думаю, там кто-то сильно мутит воду отсюда, из штаб-квартиры. Джека просто сливают.

— Почему?

— Потому что он скоро выведет всех на чистоту! — выпалила я. — Уверена, что это не единственная махинация руководства! А Джек, он… он просто не может быть вором! — вдруг поняла я, совершенно убеждённая, что говорю правду. — Он ненавидит ворьё! Он крушит их всех. Идёт на абордаж и завоёвывает людей, простых людей, а они ему помогают. И почему так не случилось в Венесуэле, я ума не приложу! Ведь он тоже латиноамериканец и говорит с ними на одном языке! Даже переводчик не нужен, как я в России…

— Возможно, в этом и проблема, — хитро усмехнулся мистер Уилл.

Я моргнула, а он добавил:

— Вы себя в зеркало видели, Сандра? Такая искренняя трогательность, вот как сейчас! Хочется умилиться, расцеловать и поверить каждому вашему слову.

— Но я ведь правду говорю…

— Именно, — ткнул в меня пальцем мистер Уилл. — Вместе с Джеком вы — сила, и смотритесь на его фоне ещё более выигрышно. Я же видел…

— Значит, я поеду в Венесуэлу, — решительно сказала я.

— Погодите. Всё надо делать с умом. По обстоятельствам. Думаю, вашему Джеку не поверил народ на предприятии, потому что есть кто-то ещё с более веским словом. Или с доказательством того, что он лжёт. Судя по ярости рабочих, а на то, чтобы сделать из руководства заложников, может толкнуть только ярость, так оно и есть. И вашему Джеку нечем крыть, все карты на столе.

— Боже, — я провела рукой по лицу. — Значит, чтобы его вытащить, нужны доказательства обратного. Что завод не закрывают, и, — я развела руками, — и надо как-то добиться, чтобы стоимость концентрата не повышали…

— Ну, последнее не так сложно, — спокойно заявил мистер Уилл и отпил вишнёвой Оле-Олы с явным удовольствием.

Я снова хлопнула ресницами в недоумении, а он добавил:

— Я просто не проголосую за это.

— А вы…

— А у меня есть внушительный пакет акций «Софт-Дринкс» в портфеле, — мило улыбнулся старичок, — я ведь не мог позволить, чтобы они сняли с производства мой любимый вишнёвый напиток…

В моей голове взорвались фейерверки и перед глазами зарябило от разноцветных знаков вопроса.

— У вас настолько внушительный пакет, что ваше мнение способно помешать всему Совету директоров?! — Я поставила обратно на стол стакан с вишнёвой Оле-Олой, он показался мне золотым…

— Чтобы что-то контролировать, надо иметь контрольный пакет акций.

Я закашлялась. И вдруг вспомнила, как закашлялся Джек, когда мистер Уилл внезапно проаплодировал моему чтению стихов Роберта Фроста.

— Но почему Джек мне не сказал?…

— О, как я уже понял, ваш Джек — весьма продуманный молодой человек. И внимательный. Видимо, он знает, что я люблю жить тихо и без подобострастных поклонов. Он просто не стал мешать нашему общению. Хотя, — мистер Уилл почесал кончик носа, — даже несколько обидно, что он не увидел во мне конкурента. А, может, стоило бы? А, Сандра? — Он подмигнул задорно, внезапно помолодев.

Я глупо хихикнула и покачала головой.

— Простите, мистер Уилл…

— Ну и ладно, — сказал он. — Так на чём мы остановились?

— На стоимости концентрата и на забастовке. Вы правда можете нам помочь? — Я сложила руки у груди. — Я буду вам невероятно благодарна!

— Помочь — не значит всё сделать за вас, моя дорогая Сандра. Говорят: помоги ленивому, и посади его себе на шею. У вас столько талантов, вы должны их использовать. А я стар и устал заниматься делами. Но письмо о намерении и гарантии поддержки цены и сохранения производства в Венесуэле я могу вам предоставить.

Вот так! Будто в старой доброй сказке: иди, Иванушка-дурачок, вызволи Василису-Прекрасную, а для этого на тебе перо жар-птицы в помощь. И ни в чём себе не отказывай… Спасибо и на этом.

Никто не обещал мне принести счастье на блюдечке с голубой каёмочкой! Придётся запастись лопатой и граблями и раскапывать его самой. Хорошо, что лопату мне дают! И я вслух, почти со слезами на глазах поблагодарила мистера Уилла: разве могла я надеться на такое?

— Я сделаю всё, что смогу. И даже всё, что не могу! — заверила я старика.

— Похвально, — кивнул тот. — А потом, надеюсь, ваш Джек вскроет нарыв здесь. Гнойник давно зреет. Кто-то должен его поддеть, чтобы очистить ранку. Хороший хирург всегда в цене. Сейчас я позвоню моему секретарю. Возвращайтесь с победой, и мы ещё раз с вами поговорим.

— Да, спасибо! — с готовностью закивала я. — Я точно не проиграю!

— Уверен в вас, Сандра. Послушайте, какая музыка — Элла Фицджеральд и Луи Армстронг, классика. Молодцы ребята, помнят, что нужно ставить сегодня.

И я прислушалась — размеренные звуки фортепиано, ласкающий слух бас певца, саксофоны и грудной, задумчивый вокал Эллы Фицджеральд — всё это успокаивало, но было не к месту. В моей голове запустились новые шестерёнки и со звоном выковывались новые мысли — как воспользоваться тем, что мне даёт судьба в лице экстравагантного старика? Я обязана! Иначе никак.

 

Глава 17

Пока мы ждали секретаря, я решилась и пригласила мистера Уилла на танец под «Жизнь в розовом цвете» в версии Луи Армстронга. Глаза старика заблестели, и он не стал говорить, что здесь не танцуют. Естественно, правила не для него, он из тех, кто их сам делает. Везет мне на таких людей в последнее время!

Сухие пальцы держали мою руку, лежали на талии, а в глазах пожилого мужчины была благодарность. Это было малое, чем я могла отплатить за оказанную помощь. Я улыбалась, уверенная, что подобную вольность Джек мне простит. И мистер Уилл бормотал потихоньку стихи. Так неразборчиво, будто самому себе. Или давно ушедшей Дэйдре…

Наконец, заручившись «письмом турецкому султану», я покинула старика. Было видно, что он устал. Девяносто лет даже с вишнёвой Оле-Олой шестью не становятся…

Секретарь, молодой человек в строгом костюме, усадил мистера Уилла в авто, а я осталась на улице, глядя, как одно за другим зажигаются окна в «Нью-Йорк Таймс» и в небоскрёбе напротив. Опускалась ночь, на которую плевать хотели яркие баннеры.

И вдруг я поняла, что боюсь! Ужасно боюсь, несмотря на «перо жар-птицы» в сумочке. Ведь, возможно, у меня есть всего один шанс на успех! А что, если у меня не получится?

Проблема была в том, что судя по видео-роликам в Ютубе, Каракас на сегодняшний день — самый опасный город в мире… А я ничем, не похожая на латиноамериканку, светлорусая, хорошо одетая и к тому же беременная, прилечу из Нью-Йорка одна. И куда дальше? Боже… Об этом я ещё не успела подумать.

Квест за квестом! А я-то считала — просто замуж лечу в Америку: за красивого, богатого, успешного! Буду тут бездельничать, детскую обустраивать и платье к свадьбе выбирать… Вот что называется попасть «пальцем в небо»!

Для начала изволь раскопать корпоративные махинации, понравиться злой ведьме и убедить акционеров, что фондовая биржа не взорвётся к чертям собачьим от твоей свадьбы. Ах да, и главное — вытащи любимого мужчину из заложников где-то в Латинской Америке. Пустячок! Ну, а потом, конечно, можно платье с детской и бездельничать…

Но есть проблема — у меня нет автомата Калашникова. Куда в таком случае принято звонить?

Я позвонила полковнику ФСБ, Игорю Коврову, который меня ещё в Ростове пытался завербовать, чтобы за Джеком следить. В итоге они вместе «бухали»… Да-да, приличное слово «выпить» сюда вообще не подходило. Зато потом они целовались и никакой тебе классово-национальной вражды!

— Алло, Игорь? Это Саша Лозанина. У вас есть минутка? А знакомый агент в Каракасе есть?

Кажется, он поперхнулся. Нет, ну а чего церемониться, если Джек неизвестно уже сколько дней сидит без еды? Наконец, Ковров прокашлялся, обрёл голос и сказал:

— Вы опять куда-то вляпались, Саша?

— Я — нет. А Джек… — и я в который раз за сегодняшний день объяснила ситуацию. Прям как герой «Иронии судьбы» со своим «каждый год 31 декабря мы ходим в баню…»

— Саша, вам нельзя туда ехать! — категорически отрезал Ковров.

— Но мне надо отвезти письмо.

— Пошлите кого-нибудь! Компания большая! У них нет отдела безопасности?!

— Кажется, им плевать на Джека.

— А частные охранники?

— Об этом я ещё не подумала. И я не знаю, смогу ли доверять кому-то?

— Там очень опасно! Бандиты похищают людей! Без разницы кого: женщин, мужчин, детей! Тем более туристов! А полиция не особенно помогает. Опомнитесь, Саша!

Я оглянулась. Люди, такие разные, одеждой, цветом кожи, стилем, торопились по своим делам, в витринах сверкали рождественские гирлянды, гудели машины, снова вернулся морозец, и Нью-Йорк показался таким родным и спокойным, но… Я ответила жёстко:

— Вы не помогаете. Я всё равно поеду. И потому пытаюсь найти хоть кого-то, кто даст добрый совет или подбросит от аэропорта на чёртов завод. Желательно, чтобы потом обратно.

Ковров помолчал немного.

— Я так сразу не могу ничего сказать. Это, извините, не к бабушке на блины. И я не сотрудник международного отдела…

— Жаль, извините, что побеспокоила.

— Нет, правильно сделали. Я перезвоню, Саша! Подумаю и перезвоню. А вы подумайте, кому делегировать это дело. Вам правда туда ехать не стоит.

Я отбила звонок. Итак, спецслужбы отпадают. Кто ещё? Я вспомнила о сыне военного министра и быстро принялась листать список контактов. Ага, вот он — Алексей Феклистов! Но увы, он был вне зоны действия сети. Я поискала его младшую сестру в Фейсбуке. Лиза тоже была в оффлайне.

Я ей написала сообщение: «Лиза! Спроси, пожалуйста, у папы, есть ли у него знакомые в Российском посольстве в Венесуэле. Очень нужно». Ответа не последовало.

Итак, я всё-таки один на один с бандами и забастовщиками? Захотелось плакать. Как-то обидно и несправедливо. И вообще я устала, но Джек… Боже, он ведь там один! Я вспомнила его тёплые руки, карие глаза с чёртиками, смоляной завиток, упавший на лоб, и потрясающую улыбку! Сердце зашлось. Мой мужчина ждёт меня, а я тут нюни распускать? Фигушки!

Я подняла голову наверх, к небу, и уткнулась взглядом в здание Нью-Йорк Таймс. Шморгнула носом и решила: «А чем чёрт не шутит?! Может даже двух зайцем из одного кольта?» Выудила из сумочки визитную карточку и пробежала пальцами по цифрам на сенсорном экране мобильного.

— Алло. Это Том Лебовски? Это Саша Лозанина. Вы ещё хотите выпить со мной кофе?

* * *

Джек аккуратно развернул рукава рубашки, провёл, прижимая с силой, двумя пальцами по брюкам там, где виднелись остатки стрелок. Не помогло, но он должен был постараться. Ни душа, ни свежей одежды… Но хрен им всем, он не будет выглядеть мятым петухом! Джек потёр рукой подбородок. Щетина росла, как по расписанию. Буркнул:

— Сволочи, даже воды им жалко!

А затем на сухую побрился, морщась и царапая кожу станком. Жара донимала, сплит молчал. О любимых плюс шестнадцати оставалось только мечтать. Отключили всё: воду, электричество… В соседней комнате кряхтел финансовый директор. Да, дону Эрнесто с его полнотой и возрастом тут вообще невыносимо. И зачем его держат? От него-то уж точно ничего сейчас не зависит!

Дверь в узкий кабинет, откуда третий день не выпускали Джека, открылась. Робко вошла невысокая фигурка. В груди Джека всё загорелось, он резко обернулся. Показалось. Местная секретарша Аурелия. Да и откуда тут взяться Сандре?

Наоборот, хорошо, что она в безопасности, за тысячи миль. Только сердце всё равно заныло. Всё бы отдал, чтобы прижать её к себе, его маленькую балерину. Такую красивую, хрупкую. Смешную и взъерошенную после сна. Почувствовать бы её рядом, зарыться носом в волосы, в которых пряталось солнце и пахло чем-то сладким, домашним, самим домом… где бы они ни были. Увидеть бы, как Сандра забавно морщит носик и сердится. Или радостно прыгает, совсем как ребёнок. Или лежит перед ним на белых простынях, обнажённая, точёная, как статуэтка, бесподобно женственная и вся его… Или взять её под руку, похожую на принцессу из диснеевского мультика, когда нарядилась к выходу, и повести на концерт в Метрополитен Опера. Хотя лучше бы ресторан… В животе свело от голода. Фак! Скоро рёбра влипнут в позвоночник.

— Мистер Рэндалл, простите, но сегодня совет передал вам вместо обеда и завтрака только это… — сказала по-испански Аурелия и положила на стол пачку дешёвых чипсов из юкки.

Гадость несусветная!

— Я дам тебе денег, купи мне на чёрном рынке нормальной еды. И себе сколько нужно, — ответил хмуро Джек.

— Простите, совет Камарадос не позволит.

Тембр у Аурелии был простой и плоский, словно жестяная сковородка. Джек разозлился и одновременно вспомнил о звонком голосе Сандры, заставляющем его в тысячный раз умиляться от того, как она выговаривает английские слова, словно актриса британского театра, — тщательно, с чересчур хорошей дикцией, но с немного неестественными согласными. Ради неё стоит выбраться из этого адского шмурдяка!

Если бы не решётки на окнах, он бы уже смылся, пусть и второй этаж. Но в Каракасе не встретишь ни одного окна без решётки, хоть на первом, хоть на десятом… Все боятся бандитов. Даже здесь, на предприятии. Толку в охране, в высоком заборе, обнесённом поверху колючей проволокой под напряжением, и прочих мерах защиты, если собственные рабочие сорвались с катушек?! Закрыли всех в этой душегубке во время переговоров. И сказали, не выпустят, пока сюда не приедет «самый главный из США».

Идиоты! Может, им ещё дядюшку Сэма на подносе? Или Авраама Линкольна с купюры оживить? Джек бы свернул шею этим революционерам, но на автоматы с голым кулаком кидаться было глупо.

— Скажи своим Камарадос, чтобы явились сюда! Разговор есть, — приказал Джек, потирая костяшки.

Они заявились сразу. Революционеры-революционеры, а подчиняться привыкли. Четверо понаглее — со склада и двое менеджеров из продаж. В комнату набилась и группа поддержки из пятерых охранников. Жаль, снова с автоматами. А то бы раскидал их, несмотря на недосып и голод. К удивлению Джека, среди могучей кучки сегодня был и бразильский экспат — директор по производству Мигел Брандау.

Джек начальственно глянул на них и засунул руки в карманы — позиция демократическая, с одной стороны, раскованная — с другой. Пусть знают, что его хрен сломишь.

— Что ж, Камарадос, и долго вы собираетесь продолжать этот сраный цирк? — спросил Джек. — Работа стоит, и это предприятию только в минус. Чего вы добиваетесь? Если вы хотите результата, у меня, как минимум, должна быть телефонная связь. А лучше электронная. Немедленно подключите мне почту и электричество. Это не просьба, а требование!

— Нет, Совет Камарадос постановил лишить вас связи, — ответил худой и долговязый продажник. — Чтобы вы за нашей спиной не проворачивали дельце. Мы не позволим вам закрыть завод.

— Я и не собирался, — зло парировал Джек. — А то, что вы, кретины, за дни простоя зарплату не получите, никого не волнует?

— Вы нам выплатите, — вякнул коротышка с кривыми зубами, кажется, его фамилия Морильос.

— Чтобы компания выплачивала зарплату, вы должны её заработать, — рыкнул Джек. — Размахивание автоматами и остановка конвейера не приносит дохода.

— Вы ответите за это перед рабочими, — выпятил губу долговязый.

— А за пустую кассу ответите вы, — жёстко сказал Джек. — Формула проста: произвёл, продал, получил. В обратном порядке не получится. И если вы, — он ткнул поочерёдно пальцем в «могучую кучку», — продолжите свой беспредел, компания действительно разорится.

— Мы требуем сохранения рабочих мест! Ваши хитрости с сокращениями не пройдут! Мы требуем повышения зарплат и гарантий, что в ближайший год завод будет работать! Вот что мы требуем!

Джек усмехнулся.

— Образование три класса, да? Сеньор Брандау, хоть вы скажите им.

— Боюсь, что требования придётся выполнить, мистер Рэндалл, — глядя куда-то в сторону, ответил бразилец.

Джек скрестил руки на груди.

— Они взаимоисключающие. Чтобы завод не стал банкротом при новом уровне инфляции, необходимы сокращения. Ни о каком повышении зарплат речи быть не может. И, чёрт вас побери, мне нужна электронная почта, чтобы решить хоть один вопрос с поставками сырья!

— Думайте вместе с финансовым директором, как всё исправить, а писать будете только через сеньора Брандау. Он полностью на стороне рабочего класса. И мы ему доверяем, — ответил долговязый, двое за его спиной кивнули.

— Вот как! — хмыкнул Джек, смерив тяжёлым взглядом бразильца. — Втёрся?

— Пишите на бумаге. Аурелия принесёт вам всё необходимое, — ответил Морильес. — А пока попробуйте на себе, что такое голодать. Чтобы поняли, как наши семьи будут голодать, если вы уволите людей. И вы будете сидеть здесь столько, сколько потребуется!

Джек вскипел от непроходимой тупости людей, далёких от экономики. Кто вбил им в голову, что он приехал закрывать предприятие?! И как вообще выходить из ситуации при такой инфляции и новых ценах на концентрат, которые прислали как раз перед всей этой бучей?! И забастовщики и аналитики из штаб-квартиры связали его по рукам и ногам, благо, пока фигурально. Один из охранников затолкнул в кабинет тучного финдиректора. Тот был красный и тяжело дышал.

— Решайте, пишите письма карандашом. Калькуляторы у вас есть, — заявил Морильес. — А дон Мигел Брандау отправит всё, куда надо. И ответ вам принесёт. Только мы, совет рабочих Камарадос, сначала всё прочитаем…

— Принесите воды дону Эрнесто, — поджав губы, сказал Джек. — У него больное сердце, и если вы ему условия не смягчите, я точно не пойду на уступки. Даже думать не стану!

— Хорошо. Аурелия, воды! — щёлкнул пальцами долговязый «Боливар». — Но вы всё равно не выйдете, пока мы не получим всего, что хотим! И завтра чипсы вы уже не получите!

Джек сел на кресло и закинул ноги на стол.

— А почему бы вам не спросить у вашего президента, когда он займётся экономикой?

— Не смейте касаться нашего президента! — сорвался на крик Морильес.

— Ну почему же! — сказал иронично Джек. — Если вы хотите гарантий и стабильности, обратитесь сначала к нему. Когда он будет заниматься страной? То, что его портреты висят на каждом углу, не даёт людям денег.

— Наш президент делает всё, что может!

— Ну да, ну да… А вы помогаете. Но не забывайте, пока ваш президент выступает против США, которые вкладывают в промышленность деньги, и пока вы требуете гарантий от меня и не поставляете продукт в и без того пустующие магазины, люди просто перестанут покупать Оле-Олу, переключатся на местную Мальту или Пинью. Закон рынка. Он работает даже в Венесуэле, где и рынка толком нет. И что вы тогда будете делать, а, последователи Че Гевары? Сами всё выпьете?

Революционеры похлопали глазами, Мигел Брандау уткнулся взглядом в угол. Замышляет, сволочь, что-то своё!

— Идите и поразмыслите логически! Если ещё есть чем! — рявкнул Джек. — И воды дону Эрнесто!

Толпа, недовольно бурча, выползла из кабинета.

— Зря вы так с ними, надо бы помягче, — пробормотал финдиректор, отирая грязным уже платком потную шею.

— С такими только дай слабину, влезут на шею, — буркнул Джек. — И вместо кабинета вы будете сидеть в двухметровой яме. С калькулятором и карандашом, конечно. Спокойно-спокойно, дышите глубже.

Сеньор Эрнесто страдальчески глянул на инвестора:

— Тут все или сторонники, или враги. Нет воздержавшихся. Жаль, генерального директора расстреляли бандиты. Весь-то спрос с него, а мы мучаемся.

— Угу, после того, как этот ублюдок присвоил деньги со счёта компании, — пробормотал Джек. — А выпасли его и грохнули, когда карманы ломились. Куда он там собирался? В Колумбию махнуть или в Панаму?

— Говорят, в Панаму… При мистере Бергштоффе билеты нашли.

— Ясно, оттуда в США экстрадиции нет. Сам себя перехитрил. А Брандау, значит, продался… Потом я ему лично шею сверну, заднице продажной. Наедине и полюбовно.

— Мистер Рэндал, Джек, — взмолился финдиректор, — может, обманем их? Скажем: да, на всё согласны, а потом, потихоньку улизнём, а?

Джек задумчиво покачал головой:

— Кажется, уже обманули нас. Надеюсь, не грохнут.

Финдиректор побледнел и испуганно вытаращился на Джека. Тот сразу же помахал рукой и рассмеялся:

— Шучу-шучу! Расслабьтесь.

А на самом деле в горле стоял ком, потому что выхода Джек не видел. Он прикрыл на секунду глаза и снова представил Сандру. Маленькую, светлую, лёгкую, как воробышек. Надо было расписаться в Ростове, а так, выходит, он её тоже обманул… Особенно, если грохнут…

* * *

Думать о Сандре Джек больше не мог, чувствовал себя сволочью — подвёл её, пообещал и не выполнил. Скверно. Генетик сказал, что она не должна нервничать, а как тут не психовать, если он снова пропал?! Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Финансовый директор продолжал корить судьбу, власти, рабочих, а Джек его не слушал. Нытьё — не его наркотик. Он встал и подошёл к окну, толкнул форточку. Ни ветерка. За зарешеченным стеклом палило солнце, и небо казалось белым от зноя. Проклятые тропики! По спине сбегали струйки горячего пота. Раздражало. На территории перед забором никого не было, будто вымерли все. Хотя Джек слышал, как кретины из профсоюза, обозвавшие себя Камарадос, переговаривались за дверьми.

Как объяснить ослу, что он тупой?! Никак. Морковку на веревочке подвесить перед глазами, может, пойдёт, упрямец… Обмануть и наобещать с три короба легко, а потом что делать — бежать, как последнему трусу?

Джек поморщился: он никогда не сбегал от проблем, и теперь не сбежит. И пусть ему чихать на этих идиотов-забастовщиков, собственные инвестиции пустить коту под хвост он был не готов.

Рупперт говорил, что следует приостановить производство в нынешней нестабильной ситуации, как в Бразилии, но Джек отказался, потому что президент Венесуэлы в последних новостях обещал запустить армию и национализировать предприятия, которые перестали работать.

Если учесть, что некоторые производители тут шантажируют власть, как хотят, это имело смысл. К примеру, недавно повысили акциз на импортируемую муку, а заводы-монополисты прекратили выпускать макароны. И сидит страна месяц без любимой пасты.

Но это сегодня, — говорил себе Джек. — Сейчас Венесуэлу трясёт, завтра трясёт, послезавтра революция, а после-послезавтра глядишь, и он, Джек Рэндалл, со своим заводом «Оле-Ола Венезолано Бэбидаз» самого Пендозу, местного олигарха, турнёт с первого места на рынке безалкогольных напитков.

Джек потёр кулаки, словно собирался драться.

Может, кстати, это его люди мутят — подкупили того же Мигела Брандау? Вполне… Пока в столице прокатываются всенародные волнения, почему бы под шумок не уничтожить конкурентов? Причём руками собственных рабочих.

Джек громко и завиристо выругался. Финдиректор даже ныть перестал, ошеломленный. А Джек вбил кулак в стену и стиснул зубы.

Хрена им! Слить всё заработанное и курить бамбук в трусах на пляже — теперь не вариант. Нет, надо выстоять! Он отцом будет! А значит, должен что-то передать сыну! И чёрт его возьми, пусть это будет империя, а не долги и хибара с потрескавшейся краской на стенах, как ему оставил отец.

Джек прищурился и взглянул на солнце. Острое чувство одиночества и несправедливости резануло по сердцу. Здесь он один. И ощущение, что его подставили, надули стало ещё сильнее. Но оно накрыло его не в первый раз. В Нью-Йорке, в штаб-квартире тоже внезапно стало всё напряжённо.

То, что из отдела поставок пришло письмо о повышении цен на концентрат, означало одно — Рупперту плевать на его, Джека, мнение. Это злило. Как и попытки вмешиваться в его личную жизнь. Как и последнее указание прекратить аудит по внутренним сделкам. Этот разговор случился прямо перед Благотворительным Гала-ужином. Джек сказал, что доведёт проверку до конца, раз был запрос из Совета директоров, но Кроннен-Стоу взбесился, наорал и велел не грызть попусту бетон.

Задело. Джека всегда задевало, когда кто-то пытался ставить его на место. Хотелось ответить: а вы знаете, где оно, моё место? Может быть, вы занимаете моё? Но и в этот раз Джек сдержался. Всё-таки наставник. Хотя всегда наступает время, когда наставнику уже нечему научить, но он ещё этого не понял.

Джек потёр подбородок, внезапно допустив мысль: а вдруг, наоборот, понял?…

И опять мысли заняла Сандра. Она ведь говорила, что Кроннен-Стоу ей не понравился. Почувствовала?

Джек вздохнул. Как же не хватало её рядом! Она даже не представляет, насколько облегчила его задачу в России! Из пушистой головки, которой бы только о платьях размышлять, вылетали здравые, рационализаторские мысли на раз-два. Бац, и пожалуйте инновацию! Что бы она сказала теперь? Может, тоже ткнула бы пальчиком запросто на то, что лежит у него перед носом, а потом крутанулась, как балерина, на одной ножке… Ведь наверняка есть что-то, а он не замечает! Всегда есть! Что?!

Будто заставляя себя проснуться, Джек провёл рукой по лицу, обернулся, окинул взглядом переговорную. Стены, стулья, овальный стол, папки на серых стеллажах. Обычные красные папки, запылённые, с кольцами внутри: «Продажи 2008, 2009, 2010»… и так далее; «План развития предприятия», «Производственные цеха», «Запуски новинок», «Маркетинговые отчёты», «Дистрибьютеры». В голове мелькнула мысль. А что если?!

Джек живо подскочил к стеллажу и вытянул папку с новинками. Швырнул её на стол. Дон Эрнесто подпрыгнул от неожиданности, запнувшись на полуслове в рассуждениях о том, что жизнь — боль.

— Вы что, мистер Рэндалл?!

— Всё равно не хрен делать, — сказал Джек. — Будем думать.

— О чём?

— О возможности сохранить рентабельность без концентрата.

— Это как?! Это же невозможно, мы же… компания ведь…

— Да фак на компанию и на «невозможно»! В прошлом году мы запустили линию соков, так? Ананасов, манго и прочей хрени в стране хоть лопатой греби. Единственное, чего много. Само растёт. Ещё есть вода, хорошие очистные фильтры. С нормальной, чистой водой в Каракасе тоже шмурдяк сплошной. Надо просчитать, что требуется, чтобы увеличить производство локальной продукции.

Дон Эрнесто сглотнул.

— Но Оле-Ола…

— Будет вам и Оле-Ола, и праздник, и конфеты на палочках! Потом! А сейчас жить хотите? Считайте! — рявкнул Джек. — Вместе считать будем!

— Но нужны свежие данные по поставщикам…

С напором быка, готового протаранить ограду на арене, Джек бросился на двери и заколотил по ним кулаками.

— Хэй вы, Камарадос! Мигела Брандау сюда! И снабженцев! — Чувствуя зарождающуюся уверенность и надежду, что он ещё обнимет свою балерину, и она снова с блестящими глазами скажет, что он великолепен, Джек припечатал ладонью по дверному полотну и добавил громогласно по-русски: — Чтоб я сдох!

 

Глава 18

Боинг мерно гудел. Жгуче-смуглый сосед справа, выползающий телесами за пределы кресла, как студень из формы, похрапывал, а мне было не до сна. Вчера Том Лебовски с расширенными глазами отговаривал и называл это безумием. Герой… Перед вылетом только ленивый не сказал мне про похищения, ограбления и «самый опасный город в мире». Даже тётенька в аэропорту, удивившись, что я лечу одна.

Блин, да мой родной город — Ростов-папа! У нас у самих в девяностых можно было влипнуть очень даже круто, правда я тогда ещё только родилась. Да что там в девяностых, если меньше года назад в бутик «Пятая Авеню», где я работала, несколько раз заявлялись бритые, крепкие парни, у которых при примерке пиджака под мышкой обнаруживалась кобура. У одного даже две. Он, кстати, мне усиленно подмигивал, а потом пригласил на кофе…

А когда я работала на директора-мошенника, который задолжал всем и кинул, окружающие офисы на этаже сняли выпасающие его… хм… как бы их поприличнее назвать? Очень крутолобые каратисты с романтикой Владимирского централа. Несмотря на отсутствие зарплаты, я всё равно каждый день приходила и работала. Потому что у меня была выгодная подработка — нужно было перевести мануал к типографскому оборудованию.

Дома компьютера не было, интернета тоже… Вот я и ходила, открывала офис, улыбалась гангстерам ростовского пошиба и угощала их чаем. Кроме меня, ни одного сотрудника компании «Антон и К» тут не было. Можно было бежать в страхе, но я выбрала работу. И потому сказала себе, что «они тоже люди» и разговаривала с гангстерами любезно и вежливо, даже сердечно. Желала доброго утра, беседовала о погоде, спрашивала о делах, вскользь рассказывала о своём переводе.

Между прочим, «тоже люди» это оценили. Жилистые и крепкие лбы носили мне конфеты и сладости к чаю. И сам чай, когда мой кончился. Задумчиво слушали из открытой двери саксофон Кенни Джи или фортепианные откровения Дэкса Джонсона. Некоторые присаживались на диван в приёмной и обещали «не мешать». Прямо бандитская идиллия вышла. А некий Арсений Чёрный, приземистый тип с видом бывалого убийцы и страшными татуировками на шее, притащил даже супер-дорогой итальянский комплект белья, заявив:

— Ээ… Сашок, я тут подумал. От конфет поправляются. Чо мы тя всё сладким да сладким пичкаем? У меня, слышь, точка с бельём. Мне оно на халяву, а девушке лишнее не будет. Так шо бери. Это трусы вместо шоколадки.

— Ну, что вы, Арсений! — ахнула я в лучших традициях тургеневской девушки. — Не стоило… Я вам очень благодарна за заботу, но, увы, от постороннего мужчины не смогу принять такой подарок. Не сердитесь, прошу вас!

— Да ты не парься, Сашок! Я без предъяв. Это тока шобы твою зачётную попу не портить. Просто у тебя такой кофе вкусный. И чай. Короч, какой-то особенный. У нас завариваешь — не так, гля… А с тобой и вашу гниду-директора пасти не облом…

Арсений улыбнулся страшным оскалом и оставил коробку на кожаном диване в приёмной. Сносу эти трусам нет. Действительно хорошие.

Можно ли это считать прививкой от бандитов? Я сказала себе, что да. Вздохнула и решила придумать новую присказку: Ростов-папа, Каракас-мама. Очень бы пригодились друзья со второго этажа, выпасающие нашего супер-мошенника!

Не буду бояться и всё! Гранаты у меня в сумочке нет, но улыбка-то при мне. И дежурные вызубренные назубок «ayuda, por favor», «lo siento, señor» и даже целая речь, с которой мне помогли в редакции Нью-Йорк Таймс. Там же я перевела на испанский письмо от мистера Уилла. За что действительно была благодарна Тому. И за контакты спецкорров в Каракасе, а за остальное… Ну, он никому не обещал быть героем.

Когда не считаешь, что тебе кто-то должен, жить проще. Потому что мне на самом деле никто ничего не должен, как и я никому ничего. Другое дело, если хочу сама и делаю по любви.

Я вздохнула. По любви… это когда иначе не представляю. Уверена, Джек поступил бы так же, если бы беда случилась со мной. Потому что «по любви» — это и есть в горе и в радости. И вообще не важно, обвенчали нас перед этим или нет. Сердце откликнулось и затанцевало благодаря Джеку. И что бы оно ни танцевало: грустную румбу или зажигательную сальсу, это наш танец, один на двоих.

Я прикрыла глаза. До приземления оставалось три часа, живот чесался, а малыш по обыкновению увлекал меня поспать вместе с ним. Я улыбнулась, сдаваясь: ещё не родился, а уже командует. Весь в папу.

* * *

Международный аэропорт Каракаса оказался на удивление пустым. Кажется, я была единственной не латиноамериканкой на рейсе. Хорошо, что я оделась попроще: джинсы, футболка, кроссовки. Тут даже толстовка была лишней. Волосы в хвост и кепку на голову, чтобы не выделяться. А пальто утрамбовала в рюкзак.

— Девочка, одна тут не ходи! Опасно, — сказала мне худая, пожилая дама с серебристой кошёлкой в зале прилёта. — Только с друзьями. Группой. И не выделяйся.

Кхм… Хороший совет, только куда его приложить?

Узнала у милой, смуглой девушки в справочной, говорящей по-английски, как добраться в город. Оказалось, ходит автобус прямо до гостиницы.

— Только в центре опасно, — улыбнулась девушка. — А доллары тут не меняйте, лучше в гостинице, там курс лучше.

Я поблагодарила и поторопилась догонять кучку прилетевших. Выскочила из кондиционированного холла, и в лицо пахнуло жаром, футболка сразу прилипла к спине. Пальмы зашумели высокими распальцованными лапами над сухим стволом. Я влезла в автобус вместе с галдящей по-испански толпой. Худющий, зубастый юноша одарил меня гостеприимной улыбкой и сказал:

— Лети обратно. Тут бандиты.

Я помотала головой.

Телефон пискнул сообщением из Фейбука. Я достала его и узрела кружок с физиономией Меделин: «Сандра, вы где? Давайте встретимся! Вас устроит вчерашний ресторан, где мы пили кофе?»

Кто-то сильно опоздал… Я усмехнулась и быстро набрала ответ:

«Буду рада видеть вас в Каракасе. Прилетайте».

Зубастик рядом удивлённо причмокнул, увидев мою скорость набора. Сказал что-то за пределами моих знаний испанского. Я улыбнулась, натянула кепку пониже и взглянула в окно. Зелень, серая гладь дороги, горы и белые дома вдалеке. Будто бы Крым. Красиво, солнечно, дышать нечем. Страна с красивым названием, запахом океана, самым большим количеством мисс Вселенных и бандитов на душу населения!

Ну, здравствуй, Венесуэла! Не ждала меня? А я здесь.

* * *

Автобус привёз прямо к отелю, вполне себе приличному, окружённому пальмами и бурно-цветущими кустами. Кто бы сказал, что декабрь на носу?

Остальные пассажиры быстро рассосались. И вовсе не в отель. А мне надо было где-то оставить вещи и собраться с духом, и я направилась к стеклянным дверям. Однако не успела я зайти в холл гостиницы, манящей мыслью о кондиционере, как смуглый мачо лет тридцати подцепил мой локоть.

— Меняю доллары на боливары! Хороший курс! Лучший курс! — на ломаном английском. Улыбка, как на Оскар. Выцветшая красная майка и пережившие сотую стирку джинсы доверия внушали больше, чем абсолютно прохиндейские глаза.

— Ээ, я в гостинице поменяю.

— Но-но-но, — замахал ладонями мачо и принялся жестикулировать так, словно я была глухой, — там, — пальцем в холл, — в десять раз дороже. У меня лучший курс! Не уходи, не дай себя надуть, прекрасная сеньорита! Такой белый цветок никто обманывать не должен! Посмотри на меня! Разве не видишь, что я — честный человек?!

Хм… Остап Бендер венесуэльского пошиба был колоритен и явно не собирался отпускать меня восвояси. Поэтому я достала маленький дорожный кошелёк из бокового кармашка рюкзака и осторожно вынула сто долларов. Главное, чтобы не пронюхал про карточку с миллионами. Может, надо было её не брать вовсе, а не в бельё запихивать? Я протянула мачо сотню.

— У меня денег немного. Это поменяете? — Только чтобы отстал.

— Конечно, сахарная сеньорита! Давай и остаток поменяем?! Вы сделаете благое дело, клянусь девой Марией! Я кормлю пять детей, старушку мать и трех сестёр! — всплеснул руками и засиял, как фонтан с подсветкой, абориген.

Я вздохнула и достала ещё пятьдесят долларов.

Мачо встряхнул кудрями, подмигнул мне и потянул за локоть в кусты. А я уже готова была распрощаться с деньгами и дать дёру обратно, но мачо достал из зарослей лавра пластиковый мешок, набитый банкнотами доверху.

У меня отвисла челюсть. Абориген принялся выкладывать пачки крупных, видавших виды купюр прямо на каменную кладку клумбы, громко считая по-испански. Скучающий охранник с дубинкой и кобурой на поясе прошёл мимо. Видимо, такой «банкомат» — дело обычное. Или он в деле. А вдруг это ловушка для неискушенных туристов? Я отступила на шаг ближе к дорожке. Мышцы на ногах были в состоянии: «на старт, внимание…». По спине пробежали мурашки. Я озиралась и вглядывалась в заросли, ожидая обещанных бандитов, но вместо них на соседний куст налетела банда цветных птичек размером с воробья. Почирикала, вспорхнула и всё. Тем временем гора из денег неумолимо росла…

— Всё! Сорок тысяч боливаров! Мелкими, — наконец, выпрямился мачо.

Я глянула на кошелёк в своей руке и на кучу, которая не влезла бы в мой рюкзак, даже если все вещи оттуда выбросить, и моргнула.

— А у вас… ээ… пакет есть? Нет, два…

Мачо достал из кармана сжамканный пакет-майку, как из супермаркета, и довольно улыбаясь, заявил:

— Для прекрасной сеньориты бесплатно.

Интересно, какая ему выгода? — подумала я. — Или, может, половина банкнот фальшивые? Ну, даже если так, всё равно девать некуда.

Мачо помог мне скинуть гору денег в пакет, оказалось тяжело.

— Помочь? — он кокетливо подмигнул снова. — А сахарной сеньорите не нужен верный друг в Каракасе? Очень опасный город! А я… — он распрямил грудь так, что выцветший котон натянулся, как кожа на барабане, — защищу красавицу и даже угощу настоящей пинья коладой! Вкуснейшей, сладкой! Но не такой сладкой, как вы, сахарная сеньорита!

Ох, уж эти мне горячие венесуэльские парни!

— А как же пятеро детишек? — пятясь, спросила я.

— О, я не против шестого! — сверкнул чёрными глазами абориген. — С такой красавицей можно даже ещё пару подарить нашему прекрасному миру!

Я не сдержалась и прыснула.

— Какая щедрость! Но не со мной. Я к жениху приехала.

— Всегда можно передумать, сахарная донна! — наклонился к моему лицу мачо и с придыханием добавил: — Вы найдёте меня здесь. Всегда. Почти. Диего. Меня зовут Диего.

— Очень приятно, Диего. Всего хорошего! — я подхватила пакетище, набитый деньгами, и поволокла его к гостинице.

Мачо в один шаг догнал меня, выхватил из рук пакет и сказал:

— Поднесу.

И, как ни странно, не ограбил…

Через десять минут я уже была во вполне приличном номере с кучей денег и видом на Каракас. Белая постель манила. И чего беременные такие сони?! Но не сейчас, у меня дело!

Я ополоснула лицо холодной водой, выложила вещи в шкаф, оставив в рюкзаке документы, несколько пачек купюр, бутылку с минералкой, кучу печенья и в вакуумной упаковке сильно копчёное мясо, которое, как мне пообещали, не пропадёт в жару…

Подошла к окну, собираясь с духом. Белые высотки и даже пару небоскрёбов толпились в центре, выделяясь на фоне изумрудных Анд и синего неба. Яркие, жаркие домишки, словно налепленные друг на друга ласточкины гнёзда, которые кто-то забрызгал разноцветной краской, спускались к белым постройкам центра со всех сторон. Будто наступали… Необъятные, бесчисленные. Наверное, это и были те самые знаменитые трущобы, куда мне советовали не совать нос! Но где-то за пределами Каракаса и той самой опасной окраины должен быть завод «Оле-Ола Венезолан Бебидоз». И мой Джек!

Сердце сжалось и забилось в волнении. Не терпелось его увидеть, обнять, прижаться к широкой груди! И накормить.

Вдруг дверь сотряслась под ударами кулаков. Мужской бас прогремел так, что у меня поджилки дрогнули:

— Откройте, сеньорита, откройте!

Опа, а вот и бандиты?!

* * *

Я застыла у двери, не зная, что делать. Но ломящийся выкрикнул:

— Сеньорита! Тьфу дерьмо… Мисс Лозанина! Да открывайте, у меня мало времени!

И я отщёлкнула замок. За дверью стоял спортивного вида пухлогубый мулат с дредами до плеч, в шортах и клетчатой рубахе, расстёгнутой до пупа.

— Том Лебовски вам известен?

Я кивнула. Мулат нервно перебросил сумку на другое плечо и проговорил по-английски:

— Я репортёр. Николас дель Торо. Том позвонил, дал ваш телефон и сказал, что вы уже прилетели. Но ваш дерьмовый телефон не отвечает.

— А как вы меня нашли? — опешила я, глянув на смартфон. Картинка на экране застыла в размытом виде. И, правда, завис.

— Я похож на идиота, нет? — Николас подвинул меня мощным плечом и вошёл в номер. Осмотрелся. — В какую ещё гостиницу везут из аэропорта? Мы ехали мимо. Спросил на ресепшне, дали номер. Всё. Собирайтесь. Если вас нужно отвезти на завод Оле-Ола, сегодня я могу это сделать. Завтра мы с оператором едем через всю страну. И вернёмся не через неделю.

Я хлопнула ресницами, растерявшись от неожиданности.

— А можно ваше журналистское удостоверение? — пробормотала я. — Или ID?

— Дерьмо! Да, — мулат достал из нагрудного кармана заламинированную карточку, ткнул мне в нос, будто сканеру на проходной. Я успела рассмотреть флаг США и фирменный логотип Нью-Йорк Таймс. — Убедились? Правильно. Поехали.

Не скажу, что этот тип с глазами навыкате мне понравился. Я даже улыбнуться забыла. У мулата зазвонил телефон. Николас принялся хлопать по карманам широких шорт, и, наконец, выудил трубку размером с лопату, заорал:

— Да идём уже, идём! В задницу твои напоминания! Я всё сам знаю! Давайте, сеньорита. Или я иду без вас!

Он снова отодвинул меня, так и стоящую на проходе в номер, и вышел в коридор.

— Ну?!

Николас не стал дожидаться ответа и пошёл к лифту. Очень хотелось сказать этому нервному товарищу, что я как-нибудь сама, но вспомнилась заметка в блогах про Венесуэлу, что такси тут тоже опасное. «Облапошат, ограбят, завезут…»

— Подождите! — крикнула я и бросилась его догонять.

— Сразу бы так, — буркнул мулат уже в лифте.

Я пожала плечами и, наконец, смогла ему улыбнуться. Николас не отреагировал, залез в сумку и принялся в ней копаться, я увидела здоровенную профессиональную камеру, ноутбук, и у меня отлегло от сердца: вряд ли всё это таскал с собой преступник.

Я перезагрузила телефон, и тогда в уведомлениях выпала куча пропущенных звонков: с неизвестных номеров, от Филиппа, от Тани, от Тома и от… Меделин. Кхм…

Фейсбук пискнул, сообщив мне от имени госпожи Кроннен-Стоу, что я «с ума сошла, там опасно, возвращайтесь немедленно». Да, сейчас, вот только шнурки поглажу…

На выходе из гостиницы Диего выскользнул из кустов и махнул мне ручкой. Довольный, как кот, урвавший котлету из холодильника. Точно мне фальшивку подсунул, паршивец! Но я улыбнулась ему в ответ и пошла вслед за Николасом в запылённый зелёный внедорожник.

За рулём сидел отчаянно загорелый, как норильский рабочий, вырвавшийся на Чёрное море на месяц, блондин. Он постучал пальцем по часам на запястье. Николас выругался. Я юркнула на заднее сиденье. Голубоглазый, желтоволосый водитель оглянулся.

— Здравствуйте, я — Сандра, — улыбнулась я, укладывая рюкзак на колени.

— Ганнибал, — бросил тот и завёл машину.

— Не Лектор? — вырвалось у меня нечаянно.

— Почти.

И мы сорвались с места, словно в задке внедорожника был встроен реактивный двигатель для шаттлов.

— Мы сначала снимем забастовку врачей в центральной больнице. — Обернулся ко мне суровый Николас. — Потом тебя довезём. Дерьмо, Ган, смотри, куда едешь!

Вот так. Для того, чтобы доехать до одной забастовки придётся навестить другую, если удастся преодолеть марш забастовщиков-транспортников на Авенида Либертадор.

Тот был в разгаре. Флаги, транспаранты, полиция в шлемах с щитами, парни с косынками на лицах, разноцветные футболки, смуглые, худые люди, крики и жара.

А на всё это со стен зданий тут и там взирали с портретов президенты — бывший и нынешний. Николас снимал на камеру всё подряд по мере движения, а я наблюдала за происходящим хаосом, который только вчера видела в интернете. Меня не покидало ощущение нереальности. Казалось, что я просто кино сморю: про себя и революцию… Но во рту пересохло очень по-настоящему. Мы снова остановились, толпа обступила нас и пошла дальше, не замечая. Ганнибал обернулся:

— Хэй, Сандра, а зачем тебе на завод?

— Там мой жених. Его взяли в заложники забастовщики. Чтобы завод не закрыли. Он — руководитель.

Журналист вытаращился, и на фоне почти коричневого лица глаза показались настолько светло-голубыми, что почти неживыми. Очень, скажу я вам, маньяческий вид…

— Так а тебе туда зачем? Тоже в заложники?

Я сглотнула.

— У меня есть письмо. Документ, подтверждающий, что завод не закроют. Из штаб-квартиры.

— Пошли его по электронке и сваливай из этой задницы, — буркнул Николас, не отрываясь от зрачка объектива.

— Связи с предприятием нет, — вздохнула я.

— Так и что, ты одна попрёшь против толпы рабочих? — присвистнул Ганнибал и осклабился. — Ты себя в зеркало видела, детка?

Мне как-то стало не очень. Не люблю, когда меня принимают за дурочку. Но Джек один, и помощи нет, а значит, плевать мне на условности и приличия. Потому я хлопнула ресницами, широко улыбнулась и сказала голосом ведущей передачи «Будильник»:

— А я думала, вам интересно будет поработать там. Ведь завод-то американский! Кажется, у вас есть все шансы сделать рискованный, но неплохой репортаж. Я гарантирую, что снимать будет что!

Ганнибал усмехнулся, Николас повернулся ко мне. В глазах его тускло отражался скептицизм и натуральное шовинистское пренебрежение. Я разозлилась.

— Но вы, конечно, можете просто высадить меня у ворот, — сказала я, теряя желание выглядеть дурочкой. — Езжайте по своим делам, господа. Если вам плевать на возможность получить Пулитцеровскую премию…

Журналисты переглянулись. А я добила:

— Я напишу об освобождении руководства завода Оле-Ола статью сама. Главред новостного отдела Нью-Йорк Таймс сказал, что это будет бомба. Итар-Тасс тоже купит, если что…

Они снова перегнулись. И чёрт меня побери, если в их глазах не вспыхнул интерес.

— А ты уверена, что нас туда пустят? И тебя тоже? — спросил Ганнибал, облизнув губы.

Конечно, нет, — подумала я, но, разжигая в себе дух авантюризма так, что пламенем шибануло в мозг, вслух сказала:

— А как же иначе? Даже если не с первого раза. Но я могу и грудью на амбразуру! И с гранатой на танк… Я ведь русская!

И победно улыбнулась.

 

Глава 19

— Русская?! А я думал, француженка, — пробормотал Ганнибал. — Но тут русской быть даже лучше. Хуже, чем кубинкой или китаянкой, но в целом неплохо.

— Почему? — уточнила я, проверяя прочитанную в интернете версию.

— Потому что их народный герой Уго Чавес дружил с вашей Россией. Да и Мадуро вроде не против, — пояснил Николас. — Венесуэльцы на щелчок пальцев переводят людей в кумиров. И так же быстро могут отправить недругов к чёрту в задницу. Если любят, то страстно, и ненавидят всей душой.

— Я так и думала, — кивнула я, продолжая держать марку. — Вам, американцам тут везёт меньше.

— Это зависит от того, кто рядом. Если наткнёшься на проамериканскую оппозицию, то всё путём. А вот на проправительственные группировки, типа Коллективос, лучше не нарываться. Да и от полиции надо держаться подальше, — вставил Ганнибал.

— Они, засранцы, считают, что если в США Мадуро арестовали за покупку билетов за наличные в аэропорту, значит, все американцы ненавидят их президента. Malparidos, как они посмели?! Просто святой долг — арестовать американца или пригладить дубинкой репортёра. Особенно в столице, — зло высказался Николас.

И я поняла, почему он такой нервный.

— А санкции США работу нам не упрощают. А вот против вас, русских, типа тоже санкции, значит, вы с Венесуэлой — друзья по несчастью… Поэтому если ты будешь громко кричать, что ты русская, можно попробовать сунуться на вашу Оле-Олу, — задумчиво сказал Ганнибал.

И мне стало всё равно, даже если он «Лектор», я была готова его расцеловать. Я тоже очень надеялась, что Уго Чавес в своё время с Путиным не зря по Ростову ездил…

— Но мы присоединимся, если у тебя реальный план в кармане, — ответил Николас. — Иначе сама разбирайся. Нам только обезьяны с гранатой на наши задницы не хватало!

— План есть, — кивнула я, а сама устыдилась тому, что втягиваю журналистов в авантюру — мой план был прост, и никто не гарантировал, что сработает. Но я так плохо говорю по-испански… И лучше было прийти в сопровождении двух здоровенных, опытных мужчин — журналистов, чем заявиться с улицы в джинсиках и с рюкзачком и пропищать: «Здрасьте! А ну-ка быстро освободили моего жениха!» и дать с ноги… проползающему мимо муравью.

— Сначала по любому снимаем протест врачей, — заявил безапелляционно Николас. — А потом дурим. Так что, Ган, давай уже как-нибудь сворачивай на боковые улицы, пока кубинцев не разогнали.

— Кубинцев? — переспросила я.

— Тут все врачи с Кубы, — пояснил Ганнибал, осторожно сворачивая направо. — Своих нет.

И я подумала, что врачи наверняка учились у нас, в России. Хотя что мне это даёт?

* * *

Не сразу, но нам всё-таки удалось вырваться с Авенида Либертадор. Вовремя, потому что дальше проспект уходил, как канал, в углубление между двух других шоссе на уровне домов. В первый раз такое вижу — туннель без крыши из шести полос, и весь забит протестующими. Агрессивное море людей.

Я смотрела на скандирующих, отчаянно стараясь не выпускать наружу гнездящийся холодом ужас. Такая же толпа ополчилась против Джека? Одного… А как я справлюсь? Услышит ли меня хоть кто-нибудь?! У них наверняка есть вожаки во главе забастовки. Смогу ли я до них достучаться? Надеюсь, там не оголтелые кретины!

В висках затикало, и страх просочился струйкой ледяного пота между лопатками. Всё задуманное показалось глупейшей авантюрой, но Джек… Все, к кому я обратилась, отказались помочь. Подставили, отмазались, опасаясь за свои задницы. Бросили. А я не брошу. Я нахмурилась и сжала кулаки. Когда трудно, надо дышать: вдох-выдох, вдох-выдох. Сейчас со мной всё хорошо. И сейчас — это всё, что у меня есть. А дальше даже в спокойнейшем месте в мире на голову может упасть кирпич или можно косточкой от вишни поперхнуться. Пули не свистят, значит, всё хорошо…

Но я снова усомнилась в этом, увидев, как полиция в чёрно-белой форме с жёлтыми полосками теснит людей в белых халатах. Ганнибал припарковал внедорожник в двух шагах от оцепления. И они с Николасом бросились с камерами поближе к гуще событий. А я, вцепившись обеими руками в спинку кресла перед собой, наблюдала и думала, что, пожалуй, безопасней было бы взять такси. Горожане толпились, кто-то вторил врачам, выбрасывая вверх кулак. Повсюду красно-жёлто-синие кепки и флаги, как плащи на плечах. Худой черноволосый медик что-то скандировал в громкоговоритель.

«No… medicamentos! El médico no se puede trabajar… sin medicamentos!»

Кажется про то, что врачи не могут без лекарств работать. Если я правильно поняла…

С другой стороны улицы показался белый бронетранспортёр и целая армия: шлемы, мотоциклы, армейские ботинки, оружие в руках. Словно солдаты Дарта Вейдера в чёрном.

Народ заволновался. У меня во рту пересохло. И тут навстречу вооружённой когорте и военной технике вышла щуплая старушка с флагом на плечах. Она махала руками перед здоровенным белым бампером, которому ничего не стоило подмять её под себя, и не пускала к демонстрантам.

Крадущийся страх в моей душе сменило восхищение! До мурашек на коже. Не задумываясь, я подняла Айфон и принялась снимать. А в голове запело че-геваровское «Venceremos!» Иголочки в бёдрах закололись в желании броситься скорее к Джеку!

Вперёд, чёрт побери, только вперёд! Пусть и страшно…

Старушку всё же убрали с дороги, подхватив под руки, двое черношлемников. И демонстрантов начали разгонять. Потасовки тут и там, сизые полоски дыма взвились в небо над головами. Газ? Боже… Я закрыла лицо платком, продолжая снимать.

Страх и азарт мешались в груди, желание бежать и видеть. Обязательно выложу в сеть всё!

Из свалки слева вырвался Николас. Клетчатая рубаха без пуговиц, рукав надорван, зато камера в руках цела. Он бросился к машине. Ганнибал и Николас запрыгнули на свои сиденья почти одновременно.

— Валим, — рявкнул Николас, встряхнув дредами.

Ганнибал дал задний ход. От журналистов пахло дракой и азартом. Несмотря на резкие развороты, толчки, когда Ган жал на тормоза, и рывки, Николас занимался камерой на коленях, копируя кадры на съёмную карту. Мы ехали по узкой улочке с белыми домами, объезжая машины, людей, повозки, велосипеды.

— Кажется, всё норм, — показал большой палец Николас Ганнибалу и обернулся ко мне: — Ну, сумасшедшая сеньорита, не передумали ехать дальше? Или, может, в гостиницу, домой, к маме?

— Ни за что! — выпрямилась я.

— Молодец, детка, — усмехнулся Ганнибал. — Тогда вперёд, на Оле-Олу!

— Вперёд! — я подалась к ним, держась потными от волнения ладонями за края водительского кресла и пассажирского. — Вы, ребята, крутые!

И пухлые губы Николаса приоткрылись пусть в саркастической, но всё-таки улыбке.

* * *

Мы рулили по улицам быстро, словно за нами кто-то гнался. Но, глядя на мелькающие за окном виды, я поняла, почему столько недовольных в Венесуэле: если одна половина Каракаса выступала с маршами протеста, то вторая стояла в очередях. Как у нас в девяностых… Но то бабушка рассказывала, а тут вот оно — перед глазами.

— Народ реально голодает, — сказал Ганнибал в ответ на мои восклицания, не отрываясь от дороги. — На чёрном рынке всё есть, но в десять раз дороже. А дешёвый хлеб по госценам по две булки в руки. У них даже туалетная бумага — нереальная ценность.

Мда, и правда сходство с относительно недавней историей России налицо. Мы пережили это, надеюсь, и Венесуэла выкарабкается. Меня немного мутило, и голова кружилась: наверное, малышик недоволен маминым адреналином. Прости, родной…

Да, впечатлений мне уже хватило с головой. Но, видимо, ещё не иссяк выданный мне лимит Вселенной на приключения. Не успел автомобиль вывернуть на трассу, объехав очередное столпотворение по узкой улочке на горе, как дорогу впереди перегородил грузовик. И нашу машину со всех сторон окружили мотоциклисты в чёрном. С чёрными косынками, повязанными на лицах.

— Срань собачья, Коллективос! — сказал Николас и в долю секунды, не оборачиваясь, тайком протянул мне назад съёмную карту из камеры и крошечную флэшку. Шикнул: — Спрячь!

В этот же момент рука мотоциклиста принялась колотить по стеклу рукояткой пистолета, показывая, что надо опустить. Я сглотнула и, не думая, сунула носители данных в декоративный кармашек на кроссовке.

Николас опустил стекло. Рука в перчатке мгновенно пролезла внутрь и открыла дверцу. Двое Коллективос выдернули мулата наружу. Из бурной перепалки на испанском я почти ничего не понимала. Ганнибала тоже выдернули, а я, не чувствуя от страха тела, сжалась в комок.

Но в салон с задней двери сунулась голова в повязке. Недобрые зелёные глаза зыркнули на меня. Я увидела автомат в двадцати сантиметрах, и меня бросило в жар. Николас что-то орал, другие тоже. Коллективос мотнул мне головой и дулом, показывая: мол, на выход.

Я вылезла на мостовую, сощурилась на солнце, вновь поймав ощущение нереальности. И тут поняла, что Николас орёт на испанском:

— Она не с нами! Случайная туристка. Русская.

— Rusa? — рыкнул долговязый Коллективос.

Я активно закивала и пробормотала, не соображая, из каких недр памяти выскакивают слова:

— Rusa. Rusa. Soy rusa. No comprende qui pasa. Soy venga aquí a mi amor…

— Este? — ткнул пистолетом первый бандит на Николаса и Ганнибала, стоящих с задранными руками.

Сумки с аппаратурой уже валялись на земле. Я сглотнула. Надо парней спасать. Как? Соврать? Николас быстро мотнул глазами из стороны в сторону, показывая, что не следует лезть на рожон. И я дрожащим голосом сказала правду:

— No. Mi amor no es en Caracas. Estos señores me ayudas venir.

Николас выдохнул и, моргнув, показал: всё правильно. Коллективос хмыкнул и бесцеремонно стянул с моей головы кепку. Осмотрел со всех сторон. Опять хмыкнул, сказав что-то про чику. Я растерянно хлопала ресницами и изо всех сил пыталась улыбнуться:

— Este buonos señores. — И тут решилась добавить почти правду: — Hablé con Hugo Chávez. Él venir a mi universidad en Rusia.

Коллективос присвистнул и заговорил со своими товарищами так быстро, что кроме bien, no и что-то про камеру и медиков я ничего не разобрала. О, ну зачем я выбрала в универе вторым языком французский?! Боже-боже!

Порывшись в моём рюкзаке, они обнаружили русский загранпаспорт. Воззрились на него, на американскую визу. Забрали вяленое мясо. Наконец, один из Коллективос, пониже, обозвал меня niña — девочка и, ткнув мне в руки обратно паспорт и рюкзак, показал дулом ружья уходить.

Я мелко закивала и с ужасом глянула на Николаса и Ганнибала. Оба мне моргнули, так и стоя с задранными вверх руками. И мне ничего не осталось, как пойти на дрожащих, почти ватных ногах прочь по улице, прижимая к груди рюкзак. Что с ними будет?! Они убьют их?! Господи! Помоги им, Вселенная! Это из-за меня? Или из-за того, что они снимали врачей? А-а-а…

Когда я решилась обернуться, Коллективос запихивали журналистов на заднее сиденье их же машины со скрученными руками. Я побежала. Лишь завернув за угол, остановилась. Не успевая дышать, достала телефон и, едва попадая пальцами по кнопкам, набрала Тома Лебовски. Сбивчиво объяснила где и как его коллег похитили и даже отправила через спутник координаты. Но на повторное «Сейчас же уезжайте из Каракаса» отбила звонок. Всё, и так ушло слишком много моих сил.

Душная улица расплывалась перед глазами. Вокруг пахло мусором. Слабость накатывала всё большей и большей волной. Живот заболел, спина покрылась холодным потом от стресса. Что-то мне нехорошо… Опираясь о стенку, я вошла в двери оранжевого магазинчика. Хотелось сесть. И воды. Я заставляла себя держаться. Прошагала к прилавку мимо пустых полок. Грудастая латиноамериканка в ультрамариновом платье с жёлтыми карманами и взбитой причёской глянула на меня в недоумении. Моя голова закружилась ещё сильнее.

«Мне надо к Джеку», — напомнила я себе и оперлась о стойку. Увидела знакомые жестяные баночки, вспыхнула радостью на секунду. Ткнула на них и сказала, выдавливая из себя мизерные познания испанского:

— Завод Оле-Ола… Мне надо туда…

Глотнула ртом горячего воздуха. И медленно сползла на пол.

Отключаясь, подумала: «Героиня, блин…»

* * *

Капли по лицу, на голову и много женских голосов. Разных: визгливых, обеспокоенных, возмущённых, любопытствующих… А один из них, кажется, пел. Пахло вкусно — будто ароматическими палочками. Я открыла глаза и увидела перед собой широкоскулое бронзовое лицо старухи с большим прямым носом и подслеповатыми голубыми глазами. Из-под плетёной шляпы спускались две тонкие седые косы. Шея, казалось, росла из бус: красных, зелёных, жёлтых.

Сплю, — подумала я.

— Не спит, — сказала по-испански старуха и курнула из трубки.

Меня овеяло ароматическим облаком. Ничего не понимая, я окинула взглядом жаркое помещение, ожидая увидеть ещё индейцев. Как бы не так! Вокруг были отчаянные домохозяйки венесуэльского пошиба — сплошь все грудастые, темноволосые, смуглые, глазастые. В ярких платьях, халатах, футболках и юбках. Одна даже с передником поверх сарафана и ложкой. Они перестали галдеть и уставились на меня с тревогой.

Матрона со взбитыми волосами наклонилась ко мне и спросила. Но что, не знаю — моего испанского на это не хватило.

Я хлопнула ресницами, вспомнила про обморок, про боль в животе. Малышик! Я резко села и тронула обеими руками живот в беспокойстве. Он больше не болел, но вдруг что-то случилось?!

Китёнок! — мысленно взмолилась я. — Как ты там, родненький?! Пожалуйста-пожалуйста, будь живой!

Морщинистая горячая рука погладила меня по кисти, и старуха-индианка начала что-то певуче говорить. Ни черта не понятно! Кто-то поднёс мне воды в стакане. Я выпила и снова схватилась за живот. Старуха что-то сказала про bien, то есть хорошо. Успокаивает? Судя по сухим джинсам, кровотечения у меня не было. Просто реакция на стресс или всё плохо? Сердце дико заколотилось.

Дюжина карих глаз смотрели на меня с сочувствием. И тут я вспомнила про Джека, про журналистов, про Коллективос и направленные на меня автоматы, и меня прорвало. Слезами и словами.

— Что же с моим малышиком?! О Боже, только бы с ним всё было хорошо! Как узнать, что он в порядке? Мой маленький, родненький… — всхлип. — А Джек? Так моего жениха зовут… Он же там один! И я снова одна… Он — владелец основного пакета акций Оле-Ола, вашего — под Каракасом, но вы не подумайте, он не сноб и не сволочь. Джек Рэндалл — лучший на свете! — бурные всхлипы и размазывание слёз по щекам. — А они закрыли его и морят голодом! За что?! За то что в штаб-квартире воду мутят, а он взял и докопался до их махинаций! Почти… Я сама проверила… — рыдания взахлёб. — Но ведь так просто отправить неугодного туда, где революция, настроить рабочих против, чтоб они его, как белогвардейца красные, до цугундера довели! А ведь он не хочет им ничего плохого! Он мне так в аэропорту и сказал, когда провожала: наша компания — поборемся, она ещё сотню президентов и революций переживёт! А они его голодом! Даже телефон отобрали, и я не могу ему дозвони-и-иться… — Меня снова накрыло волной рыданий. Кто-то погладил меня по голове, сняв с макушки мокрую тряпку. Я с дрожью рассказывала сочувственно глядящим и абсолютно не понимающим мои слова женщинам и старухе с трубкой: — А мы ведь ехали жениться… в Пуэрто-Рико! И с мамой его знакомиться… А Джек ринулся сюда — завод спасать. Прям почти в аэропорту ему позвонили и он улете-е-ел… А у нас малы-ы-ыш, — я снова, рыдая, погладила живот, — а вдруг с ним что-то случилось? Я так испугалась этих Коллективос… Они на меня автомат… Журналистов забрали… А я… а я… — шморгнула носом, — а я приехала, потому что самый главный, у которого больше всего акций, милый такой старичок Уилл Баррел дал мне письмо — гарантию, что не будет повышать цены на концентрат для Венесуэлы… и значит, завод не закро-о-о-ют… И я Джека спасууу. А я никак туда доехать не могу-у-у… Я даже по-испански ничего толком сказать не могууу… Что теперь бууудет?

— А теперь давай о письме медленно и подробно, — вдруг сказали справа. По-русски.

Я моргнула и повернулась. Там стояла молодая женщина в синем поло с логотипом Оле-Ола и в бежевых брюках, не очень высокая, но вполне способная поконкурировать на очередном конкурсе мисс Вселенная. Или миссис.

— Вы говорите по-русски? — обалдело уточнила я. — Откуда?!

— Я училась в Томском политехническом. Ужасно холодно. Только атомную станцию так и не построили, поэтому работаю торговым представителем на Оле-Оле. Что ты там говорила про письмо?

Старуха-индианка погладила снова мои пальцы, нервно лежащие на животе:

— Todo bien… — и пробормотала дальше успокоительно и неразборчиво.

— Она говорит, что ребёнок в порядке. Духи передают, они всё видят и не ошибаются, — перевела мне красавица. Почти без акцента.

Я вытерла сползающую по щеке слезинку, ошарашенная.

— Правда?

— Не сомневайся. Тикойя — шаманка из племени панаре, она давно пришла из Льянос в столицу. Все женщины округи ходят к ней. Лучше, чем УЗИ. Можешь перестать плакать. Я — Мария. Как тебя зовут?

— Саша… — мне всё ещё трудно было поверить, что это происходит на самом деле.

Кто-то сунул мне в руки кружку с белой жидкостью, и я отпила. Это было что-то сладкое и вкусное, очень вкусное, с привкусом кокоса и ананаса. Голова сразу перестала кружиться.

— Пинья, — сказала мулатка с ярко-красными губами и огромными цыганскими серьгами в ушах.

— Спасибо…

Старуха пыхнула трубкой и с доброй улыбкой добавила что-то про ниньо. Цветисто, непонятно и певуче, а затем снова погладила меня по животу.

— Тикойя говорит, мальчик у тебя, — перевела Мария. — Здоровый, крепкий будет. Сильный духом мальчик.

И я вдруг поверила — мне просто жизненно необходимо было что-то хорошее! Мальчик, китёнок! Я знала, знала! Счастье накатило на меня от этой новости и, переполненная эмоциями, я наклонилась и поцеловала сморщенную коричневую руку.

— Грасиас. Мучо грасиас, сеньора Тикойя. Не знаю, как благодарить вас…

Старуха расцвела в широкой улыбке, обнажив всего три зуба, и потрепала меня по волосам, как родная бабушка.

— Господи, спасибо тебе! — пробормотала я, воздев глаза к небесам, и выдохнула, наконец с облегчением. Но Джек… Я помотала головой, пытаясь упорядочить мысли. Подняла глаза на Марию: — Скажите, умоляю! Вы прямо сейчас из Оле-Олы?

— Да, Роза позвонила мне, когда ты упала, ведь ты же сказала про завод.

— И у вас правда забастовка?

— Да. Нанятый немец-директор украл деньги компании и хотел уехать. Но кто-то расстрелял его на пути к границе. А деньги уже не вернёшь. В стране и так дела плохи. Никто не знает, что теперь будет с компанией.

— Дело не в этом, — сказала я. — Главное, что совет директоров хотел повысить цены на концентрат Оле-Олы для Венесуэлы. А без него какая Оле-Ола? Это была проблема, но её не будет.

— Не знаю… Джек Рэндалл приехал и сказал, что будет сокращать людей. Не прямо, но так нам передали. Все взбунтовались. Если завод закроется, пятьсот человек тут и ещё тысяча по стране останутся без работы. Я против насилия. Но совет Камарадос постановили заставить американца не увольнять никого.

— Он не американец, Джек из Пуэрто-Рико, — волнуясь, поправила я.

— Какая разница? — пожала плечами Мария. — Хоть я и против агрессии, но идти танцевать в стриптиз с дипломом физика тоже не хочу. Или выращивать марихуану на балконе, как моя соседка. Говори про письмо.

Я порылась в рюкзаке и достала документ в файле, протянула его Марии вместе с переводом на испанский.

— Это гарантия, что цены на концентрат не повысятся. Сто, даже двести процентов гарантия! То есть нет повода для сокращения. С украденными деньгами, я уверена, Джек как-то справится. Найдёт выход. Он всегда находит.

— Ты точно уверена?

— Абсолютно! — Я медленно встала, опираясь о прилавок. Слабость ещё не отступила, но уже не валила с ног. — Но если с Джеком Рэндаллом что-то случится, завод точно закроют. Совсем. Он — единственная гарантия того, что у вас будет работа!

Мария задумалась. Женщина со взбитой причёской спросила у неё что-то. Красавица ответила, эмоционально жестикулируя и разбрасывая вокруг себя непонятные слова, как пулемёт — пули.

Другие женщины ввязались в разговор, и пулемётные очереди на разные голоса полились со всех сторон. О чём они ругаются? Боже, как плохо быть тупой…

— Баста! — сказала Мария, наконец, и повернулась ко мне: — Давай письмо, я отвезу на завод.

— Нет, — мотнула я головой. — Прости, но я сама должна его привезти. И я должна убедиться, что Джек живой и невредимый.

— Большой босс — живой. А тебе надо полежать. Ты беременная, — ответила Мария.

Я обратилась к старухе, продолжающей окуривать меня трубкой, показала на живот:

— Bien, senora Tikoya?

— Bien, bien, — закивала старуха.

— Значит, я могу идти, — развела руками я. — Прошу тебя, Мария, пойми меня! Я такой путь проделала! Мне без Джека не жить! Пойми…

— Ладно, поехали. Я на машине, — кивнула та, понимающе улыбаясь.

Я одёрнула футболку и поклонилась всем, прижав ладонь к груди.

— Мучо грасиас, сеньоры! Мучо грасиас!

Сердце моё переполняла благодарность. Кто знал, что в опасном Каракасе есть столько добрых женщин?! Они заулыбались, замахали мне руками, как родной. А мне в глаза бросились их худые лица и пустые полки магазинчика.

Я достала из рюкзака пачки боливаров и раздала всем по одной. Каждой кланялась и говорила, чтобы не обидеть:

— De mi corazón. Gracias.

К счастью, женщины не обиделись. Старуха-индианка окурила меня ещё раз из трубки и по жесту я поняла, что благословила. А остальные просто принялись обнимать меня по очереди. Прижатая к очередным пышным и жарким грудям, я поняла, как были правы Николас и Ганнибал, говоря, что венесуэльцы могут страстно и быстро полюбить кого-то. О, Вселенная, обрати свою щедрость и добро и на моих друзей-журналистов тоже!

Наобнимавшись вдоволь, мы с Марией сели в старенький тарантас. Венесуэлки махали мне руками на прощанье, высыпав за нами на улицу, мимо пробежала стайка ребятишек. И я поверила в то, что любви на Земле много, её хватает даже в этой опасной стране! И значит я сделаю всё, чтобы венесуэльцы полюбили Джека! Ведь он достоин самой искренней любви, они просто ещё не поняли это…

— Джек Рэндалл очень хороший, поверь, — сказала я красавице за рулём.

— Ну, если ты так страстно его полюбила, наверное да, — засияла белыми зубами Мария. Её волосы развевал ветер из окна, и она была похожа на мисс Вселенную. — Тут близко. Всего пятнадцать минут езды.

И с этими словами наша дырчащая мотором колымага вырвалась на трассу с узких улочек трущоб.

Впереди были Анды, жара, Оле-Ола! Моё сердце, mi corazón, летело быстрее машины, ведь оно знало дорогу и билось уже не в моей груди, а там, где Джек!

 

Глава 20

— Всё! — Джек решительно встал и положил ладонь на папку. — Карты сошлись. Я готов заявить о новой линии производства сотрудникам.

Двое менеджеров среднего звена закивали, а Мигел Брандау покачал головой.

— Это авантюра, сеньор Рэндалл. Надо ещё раз просчитать.

Джек подхватил сутулого бразильца за грудки и, приподнимая над стулом, приблизил лицо, чтобы прорычать прямо в нос с горбинкой:

— Да ты, сукин сын, специально время тянешь?! Чего ты добиваешься?! Точно не рабочих мест, ублюдок!!!

— Спасите! — взвизгнул Брандау, словно ему прищемили свиной хвост.

Дверь распахнулась, и ворвалась охрана с автоматами. Джек гневно бросил обратно на стул директора по производству и отряхнул руки. За охранниками вошёл Морильес. Как крыса, осмотрелся и навострил уши.

— Он напал на меня! — прокричал бразилец. — Рэндалл снова хочет обмануть людей!

Джек сложил руки на груди. Гневом смело даже головную боль от жары и голода. Руки после Брандау хотелось помыть, как после раздавленного таракана.

— У меня есть готовое решение, — громыхнул басом Джек. — Я объявлю о нём не только вам, Камарадос, а всем рабочим. И пусть сами выбирают, обманываю я или этот засранец!

Морильес снова зыркнул, на этот раз на проведших вместе с заложником полдня менеджеров. Кристобаль, один из них, встал с опаской. Оружие никого в этой комнате смелее не делало.

— Мы считаем, что выход найден. Если будет всё нормально с поставками фруктов, то выпуск натуральных соков может помочь нам продавать даже на экспорт… Хотя сеньор Брандау не согласен.

— Мы доверяем сеньору Брандау… — начал было Морильес.

Но тут в раскрытые двери переговорной вбежал парень.

— Сеньор Морильес, там! Вы должны видеть! Остальные Камарадос уже там… где стоянка фур… Там…

Джек с досадой подумал, что правительственная армия ворвалась, наконец, на территорию завода. А значит, разгон забастовщиков и национализация не минуема… Ффак!

— Доигрались? — зло сплюнул он горькую слюну.

И вдруг из открытых, зарешеченных окон Джек услышал скандирование:

— Рэндалл! Где Рэндалл?!

Что за хрень?! Он аж потянулся в недоумении к выходу. Охранник преградил ему дорогу, но второй, ворвавшийся из коридора, крикнул:

— Там буча среди торговых. И рабочих… Сбесились. Требуют сеньора босса.

Тюремщики из Камарадос поморщились, и больше всех Брандау. Джека опять переполнила брезгливость. Тоже мне, служитель народа! Но любопытство зашкаливало: что всё-таки происходит?!

Сердце Джека билось взволнованно. До его слуха донеслось звонкое девичье, на испанском. Явно через громкоговоритель:

— …даже знаменитый Фидель Кастро искал среди соратников экономиста! И знаете, кто поднял руку первым? Че Гевара! Потому что ни одной республике без экономики не выстоять! А знаете, кто в вашем руководстве был грузчиком, водителем, торговым представителем, а потом надрывался, работая день и ночь, чтобы выучиться на экономиста? Джек Рэндалл!!! Революция — это здорово! Но на следующий день после победы ей не выжить без грамотного экономиста!!!

Сандра?! У Джека пробежали мурашки по коже, во рту мгновенно пересохло. Нет, не может быть, показалось… Она в Нью-Йорке! Она не говорит по-испански! Но сердце уже ухало так, что густая кровь отдавалась в висках.

И снова послышалось его имя.

— Они требуют Рэндалла, — растерянно пробормотал прибежавший охранник. — Там эта из США… От главного. С документами. Или я не понял…

— Не стоит поддаваться. Вы сами говорили, что Рэндалла нужно додавить до выполнения всех требований, — сказал Брандау. — Он не сказал про увеличение зарплаты!

Джек стиснул зубы, еле сдерживаясь, чтобы не вмазать бразильцу.

Зазвонил мобильный Морильеса. Тот поднял трубку. Выругался. И потом, сузив глаза, буркнул:

— Мы не можем не предъявить его, — мотнул головой в сторону Джека. — Мы — представители рабочих, а они хотят видеть владельца.

— Это мятеж… — побледнел Брандау.

В ответ на это Джек спокойно взял под мышку папку с расчётами, расправил плечи и направился к дверям. Охранники его не остановили. Джек обернулся и нахально подмигнул:

— Стух ваш сраный заговор, Камарадос? Но мы с вами ещё поговорим! Обещаю.

И пошёл, быстро и чётко впечатывая подошвы в пол, чтобы не качнуло ненароком. Стадо Камарадос понеслось за ним. С каждой фразой из окна всё ярче горел в голове образ Сандры, и это было невероятным. Но Джек уже бежал, ведомый одной мыслью — увидеть обладательницу голоса.

— Подождите! — Крикнул сзади Морильес. — Сеньор Рэндалл!

— Пошёл на хрен! — рявкнул Джек, ускоряя шаг.

Он спиной чувствовал автоматы в руках двух охранников, спешащих за ним. И абсолютно точно знал — они не выстрелят. Не посмеют. Что-то изменилось. Лица коснулся ветер из окна, и другой женский голос стал говорить о том, что у завода есть будущее, если они поступят правильно.

Голодной слабости как не бывало. Включилось второе или даже третье дыхание, и Джек сбежал по служебной лестнице офиса к стоянке, больше не заботясь о конвое. В громкоговоритель заговорил мужчина, призывая не поддаваться провокациям.

— Уго Чавес говорил: гоните янки! От них пахнет серой!

Джек вырвался из дверей на стоянку и замер.

Быть не может!

В центре на бетонном парапете, служившем трибуной, между двумя синими фурами, возвышаясь над головами темноволосыми и Оле-Ольскими фирменными кепками, прямо перед ним стояла Сандра! В маечке и джинсах. Его милая, крошечная балерина! С пушистыми волосами! И светом в них!

Сердце пропустило удар. Малышка?… Ладони увлажнились. Пульс затарабанил, словно собирался фонтаном вырваться наружу. Зачем? Как?!

Красавица из продаж что-то шепнула ей. Балерина бесцеремонно отобрала громкоговоритель у полноватого, на голову выше её спикера и прозвенела:

— Я плохо говорю по-испански. Но Уго Чавес говорил также: «В новом веке мы будем по-новому жить с братским американским народом!» Что вы на это скажете?!

Не помня себя от страха за неё и от счастья видеть её, Джек в две секунды преодолел толпу и, оттолкнувшись от выступающего вперёд бампера фуры, похожей на трактор, оказался рядом с Сандрой. При виде него глаза балерины вспыхнули счастьем.

— Святая Дева Мария, что ты тут делаешь?! — сказал Джек. Ему хотелось одновременно расцеловать её и закрыть собой от толпы.

— Спасаю тебя, — шепнула она, глядя огромными, сияющими глазами прямо в сердце. И тут же во всеуслышание заявила по-испански в громкоговоритель так, что у Джека заложило уши: — Вы все пришли работать на компанию с американским капиталом. И вы бастуете, чтобы она работала дальше! И она будет работать! Потому что Оле-Ола вне политики! Оле-Ола — это праздник, который нужен людям! — Сандра достала из-за спины письмо. — А ещё потому что, идя навстречу братскому народу Венесуэлы, основной держатель акций решил, что не повысит цены на концентрат! Вы можете называть его поганым капиталистом, но он, Уилл Баррел, не хочет зарабатывать на трудном положении вашей страны! — Сандра победно помахала письмом. — Удивительно? Да! Но вот гарантия!!! С печатью и подписью!!!

— Охренеть, — выдохнул Джек.

Проще было решить, что у него галлюцинации, но толпа бурлила по-настоящему, солнце палило по-настоящему, и ладонь Сандры, скользнувшая в его ладонь, тоже была самой настоящей! Крошечная, как у ребёнка. Но такая сильная, что Джека прошибло уверенностью и энергией, будто электричеством!

— Я передаю слово Джеку Рэндаллу — человеку, который наотрез отказался в штаб-квартире в США закрывать вашу компанию, и благодаря которому у вас и сегодня есть работа! — и сунула ему в руки громкоговоритель и письмо.

Джек сглотнул, обводя глазами толпу. Растерянность длилась только тысячную долю секунды: Сандра смотрела на него, как на Бога. Люди смотрели на него, целое море глаз и сердец. Сандра… он не может её подвести — щёлкнуло в мозгу Джека, и он тут же включился.

— Да, я зол на вас, люди! И благодарен! Потому что вместе мы выйдем на новые горизонты! И я расскажу вам, как…

* * *

Я смотрела на Джека и не могла поверить: он, мой любимый мужчина, стоял рядом! Да, измученный, с серым цветом лица, с испариной на высоком лбу, но всё равно непоколебимый, как скала! Господи, как же я люблю его! Как же хочу прижаться к нему! Но не сейчас… не перед этой толпой…

Мария, ответственно войдя в роль переводчика, еле поспевала за репликами на горячем испанском, но благодаря ей, я могла следить за канвой происходящего.

— Рэндалл обманет вас при первой же возможности! Вы для него — пустой звук! Уедет в Штаты и закроет завод! Как вы можете верить Рэндаллу?! — завопил крепкий кучерявый коротышка.

Все повернулись к нему и к двум охранникам с автоматами.

Ох, как же мне захотелось дать ему в морду тапком!

— Я отвечаю за свои слова! — рыкнул в громкоговоритель Джек, спокойный и уверенный, румянец чуть проступил на щеках. — За каждое! Я не даю пустых обещаний, чтобы спасти свою шкуру! К примеру, вы требуете, чтобы я повысил зарплату, но этого не будет!

Ропот прокатился волной по головам. Коротышка снова начал вякать, к нему присоединился долговязый. Они неумолимо приближались к нашей своеобразной трибуне.

Представители Камарадос не внушали мне страха, а вот вид автоматов у их спутников вызвал мучительный холод в животе. Джек выпустил мою ладонь и сделал шаг вперёд, полностью открытый.

— Я не повышу вам зарплату, потому что тогда следующую мне будет нечем вам платить! А вы ведь хотите работать не день и не два, правда? И я тоже этого хочу! Я сказал в штаб-квартире, что не закрою вас! Так не вынуждайте меня это делать! «Оле-Ола Венезолан Бебидаз» будет работать! И не обанкротится, как множество других предприятий в эти критические дни! Это я вам говорю, Джек Рэндалл, чёрт меня побери!

Теперь одобрительный гул раздался в толпе, и даже хлопки аплодисментов.

— Не верьте…

Джек рявкнул в громкоговоритель, заглушая оппозицию.

— Я пришёл к вам сейчас не с пустыми руками! А с решением! Мы будем реконструировать линию соков. Чтобы расширить её и работать на экспорт! С Россией! Нам нужны доллары? Мы их получим, заработаем сами, — Джек выставил обе ладони, — этими руками! И вашими!

Смуглый, холёный мужчина с кривым носом присоединился к оппозиции и замахал руками над головой, что-то выкрикивая.

Джек ткнул в него пальцем.

— Мигел Брандау говорит, что это невозможно! А вы спросите сами у него, какая у него зарплата по договору, и сколько он получит отступных в случае закрытия компании, а? И сколько ему заплатили за провокацию и простой предприятия! Он делает всё, чтобы ни сегодня, ни завтра мы не заработали. Знаете, чем это кончится?! Армией на территории и национализацией завода! Хотите?!

Люди зароптали опять.

Бас Джека громыхал, не позволяя никому засомневаться.

— У вас нет отступных и откатов! У меня — тоже нет! Потому что я практически все свои деньги вложил в завод! И это значит — я поверил в вас! В каждого! Не верите? Мне плевать, я — не принцесса, чтобы расстраиваться! Я приехал спасать ваши задницы и работать! И давать работу вам! Сегодня, завтра! Мы вместе переступим через трудности! Через хренову инфляцию! Мы сохраним компанию! И чёрт меня побери, будем бороться! За то, чтобы жить и работать! Хренова революция за воротами! Но люди будут пить и покупать наши напитки!

Бурные овации и крики Оле словно придали ему больше сил, а я с восхищением вновь видела вибрирующую, несокрушимую энергию Джека — моего революционера, корсара, идущего на абордаж с одной пушкой против военного эсминца! Как же я гордилась им! Сейчас и всегда!

— Брандау скажет: у нас проблемы с поставками сахара! А мы ответим: да пошёл ты! И будем выпускать в жестяных банках пинью со стевией, пино-коладу с естественной сладостью кокосового молока и много-много натуральных соков! Давайте порвём всех с нашими, исконными, венесуэльскими напитками, вкуснее которых ничего нет на свете! Венсеремос! — выбросил вперёд кулак Джек.

Выкрики: «Он предаст вас! Обманет! Прочь янки!» заглушало общее скандирование:

— Венсеремос! Мы победим!

Я замерла от восторга и гордости: мой Джек завоевал их! Я знала, что он сможет, нужно было только чуть-чуть помочь…

И вдруг кто-то вскрикнул. Я глянула за край толпы, и мне тоже захотелось кричать от ужаса: из-за здания центрального офиса к стоянке, превратившейся в площадь для митинга, выезжали два белых бронетранспортёра с пушками на крыше в сопровождении чёрных вооружённых мотоциклистов. Отчаянно сигналя, они ехали прямо на толпу.

Правительство направило армию разогнать забастовку?! Как с врачами?!

Я забыла, как дышать. Рабочие расступались в страхе, охранники спрятали свои автоматы. Джек стал белым, как стена, сжал кулаки. Тихо выругался.

Слово «предательство» с волной страха и возмущения витало над стоянкой. Первый бронетранспортёр остановился в нескольких метрах от трибуны, разделив забастовщиков. Мотоциклисты и вторая машина преградили пути к отступлению. Из люка первого показалась голова военного. Он сказал в рупор:

— Забастовки и акции протеста запрещены правительством! Освободите вашего владельца и расходитесь! Иначе мы применим силу.

Голос Марии над моим ухом охрип. Толпа притихла. О погибших при подавлении общенациональной забастовки слышали все. Мне вспомнились струйки слезоточивого газа и старушка с флагом на плечах, вышедшая защищать врачей. Я шагнула вперёд к Джеку, но он отстранил меня и одной рукой завёл за спину. А второй поднёс громкоговоритель ко рту и произнёс медленно, почти по слогам:

— Сеньоры военные, произошла ошибка. Я — владелец, Джек Рэндалл, и, как видите, я свободен. «Оле-Ола Венезолан Бебидаз» работает в стандартном режиме.

Возникла напряжённая пауза. Мне показалось, что я слышу биение собственного сердца и жужжание насекомых над горячим асфальтом.

— Что тогда за скопление? — раздалось в рупор.

Джек, не раздумывая, ответил:

— Общее собрание. Мы переходим на новые способы производства. Открываем новую линию продуктов. Я решил объявить об этом лично всем сотрудникам компании. Мы находимся на территории завода. Разве это запрещено законом?

— Нет. Но нам сообщили иначе! — ответил офицер из бронетранспортёра.

— Здесь нет забастовки, — развёл руками Джек. — Вы можете опросить каждого!

Кто-то неуверенно кивнул, но большинство молчали, даже оппозиционеры и кривоносый Мигел Брандау прижал уши, как нашкодивший кот. Естественно! Что могут автоматы охраны против пушек на бронетранспортёре?!

Время остановилось.

— Гарантируете, что всё нормально? — переспросил офицер.

— Абсолютно, — заявил Джек, мгновенно становясь героем не только в моих глазах.

Офицер дал команду, и мотоциклисты развернулись, покидая территорию завода. За ними — бронетранспортёры. Я увидела, как крупные капли пота градом льются по непроницаемому лицу моего любимого мужчины. Его кулаки медленно разжались, когда военная техника скрылась из вида. Люди зашевелились, приходя в себя, и вдруг кто-то кинул ботинком в сбившуюся кучкой оппозицию.

— Обманщики! Долой предателей!

— Вива Джек Рэндалл! — выкрикнула Мария рядом со мной.

Толпа с энтузиазмом подхватила.

— Джек Рэндалл! Вива! Вива Либертадор! Джек Рэндал!!!

У меня даже мурашки побежали по спине. Сглотнув, я увидела, как подрагивает мизинец Джека. Но он держался прямо и несокрушимо.

Возле верхушки Камарадос завязалась потасовка с возмущёнными ругательствами, дюжие рабочие вырвали автоматы у растерявшейся охраны. Джек рыкнул в громкоговоритель:

— Прекратить! На моём заводе жертв не будет! Но и предателей я не потерплю! Взашей их с территории! Мигела Брандау — в переговорную руководства!

И все подчинились. Группы рабочих поволокли упирающихся оппозиционеров к воротам. Пара активистов погнали кривоносого к офису.

— Завтра, — сказал в громкоговоритель Джек хрипло. — Завтра мы начнём новую страницу в жизни компании! А сейчас все по рабочим местам! За дни простоя я вам не заплачу! Это был ваш выбор! Мы все взрослые люди и отвечаем за то, что выбрали! Кто захочет наверстать, сможет поработать внеурочно. Вы отвечаете за своё рабочее место! А я отвечаю за всю компанию! Это будет честно! Всегда!

К моему удивлению, сотрудники «Оле-Ола Венизолан Бебидаз» не стали возмущаться и принялись расходиться. Стиснув зубы, Джек смотрел с трибуны, будто капитан с мостика, как на глазах редеет толпа.

Я тихо подошла к любимому мужчине и взяла его за руку. Меня распирали эмоции: он снова победил! Мы победили! В голове внезапно стало пусто и звонко.

Солнце повернуло к западу и спряталось за облако, щадя нас. Вокруг компания возвращалась к жизни: заводились машины, брошенные на стоянке, что-то прогудело со стороны производственных цехов. Джек без сил опустился на бетонный парапет. И я рядом. Мария подошла к нам и спросила:

— Вас отвезти в гостиницу, сеньоры?

— Кажется, ещё не время. Сраный цирк продолжается, — усмехнулся Джек, нервно сжимая мою руку, и ткнул пальцем в небо.

Со стороны города к заводу неумолимо приближался чёрный, явно военный вертолёт. Я громко выдохнула и виртуозно, по-джековски выругалась.

— Сандра? — с удивлением изогнул бровь Джек.

— Достали! Поверь, я ещё и не так умею! — хмуро глядя на военные вертолёты, сказала я.

— Ты? О да, балерина, теперь я поверю во всё, — согласился мой любимый мужчина, сжимая крепче мою ладонь.

Вертолёт приземлился, из него выскочили невероятно крутые коммандос с оружием и в бронежилетах и бросились к нам. Мария икнула и попятилась. Оказавшиеся рядом служащие раскрыли рты и тоже дали дёру. А Джек крикнул визитёрам устало и равнодушно:

— Эй, вояки, вам кого? Это частная территория…

Чернокожий шкаф со свирепым лицом и коротким автоматом наперевес рявкнул по-английски:

— Говорите, где вы держите Джека Рэндалла! Нам известно, что он взят в заложники! В ваших интересах сотрудничать с нами!

Джек покачал головой, с трудом сдерживая смешок:

— Освободить решили? Вы вообще кто?

Коммандос обступили нас, чрезвычайно суровые и угрожающие, обвешанные с ног до головы оружием и даже гранатами. Терминатор и то попроще выглядел…

— Мы представляем частную фирму по спецоперациям. Говорите сейчас же, где Джек Рэндалл!!

Джек глянул на меня, я на него. И мы прыснули, давясь смехом, а потом расхохотались громко и неприлично, хватаясь за живот и стуча ладонями по коленям.

Нет, ну а что? Главное в таком деле — появиться эффектно! Тогда никто не заметит, что не вовремя…

 

Глава 21

Мария ответила за нас, потому что нам было некогда: мы смеялись.

— Да вот он, Джек Рэндалл, перед вами.

У Терминаторов чувство юмора, видимо, в настройках было не прописано, и один из них рявкнул:

— Он нормальный?

Джек тут же перестал ржать, как олень, и заявил:

— А кто проверял? В общем, девочки, миссия провалена. Вы опоздали. — Он обнял меня и нахально осклабился. — У меня тут свой спецназ справился.

Терминаторы уставились на меня непонимающе и с некоторым возмущением. А Джек добавил:

— Признайтесь, вы специально ждали, когда мы сами разберёмся? Вы пропустили прекрасную возможность поколбаситься. Тут была революция, демонстрация и армия. Но… — он цокнул языком, — хренова вечеринка уже кончилась. Кто заказчик операции — «Софт Дринкс Американ»?

— Нет, частное лицо, — буркнул чернокожий. — Нас послала за вами Меделин Кроннен-Стоу. Идите в вертолёт. Мы переправим вас в США.

Джек мотнул головой:

— Неа, не выйдет. Я сам решу, куда мне переправляться, когда и с кем.

Мне показалось, что я слышу, как скрипят мозги у Терминаторов. Они были не готовы сдаться. Джек, похоже, тоже это понял и спокойно сказал:

— С освобождением вы опоздали, но у вас ещё есть шанс отработать свои доллары. Или я скажу Меделин, что весь кипишь насмарку.

— Что вам нужно? — пробасил широкоскулый вояка, не выпускающий из рук автомат.

Джек окинул взглядом территорию вокруг себя и произнёс по-деловому:

— Я думаю, недовольные могут лезть на завод ночью. Поджигать или забрасывать всякой дымовой хренью, как тут принято. Местной охране я не доверяю. Я пробуду в Венесуэле ещё несколько дней. Мне и… — он взглянул на меня, — моей жене нужна безопасность. Готовы взяться?

Чернокожий, видимо, главный в отряде, думал не долго и кивнул. К Джеку подбежала невысокая латиноамериканка в белой блузке и серой юбке. Краснея, она положила рядом с ним его сумку.

— Вот, сеньор Рэндалл, телефон и ноутбук тоже тут. — И ещё раз покраснела. — Простите…

— Спасибо, Аурелия. А теперь… — Джек встал медленно, опираясь о моё плечо и своей тяжестью чуть не вдавив меня при этом в бетонный парапет.

Серый, замученный, он, кажется, был на грани. И потому я громко продолжила за него:

— А теперь спать, есть и дела подождут. В гостиницу.

Джек глянул на меня мутными глазами и кивнул.

— Правильно. А Мигел Брандау пусть посидит до утра в переговорной. Кажется, ему там нравится. Эй, слышите! Вот эта… Аурелия… отведёт вас к переговорной. Там сидит бразильский хрен. До моего возвращения его никуда не выпускать… Пусть думает… о развитии производства… — Потом снова нахально подмигнул терминаторам. — Эй, ребята, а услуги такси ценным клиентам вы не оказываете? Очень не хочется телепаться по пробкам…

* * *

Едва мы забрались в вертолёт, я вручила Джеку бутылку с водой. Он выпил, не глядя, залпом. Я сунула ему в руку печенье и бананы. Потом бутылочку с пиньей, которую мне дала с собой хозяйка оранжевого магазинчика. Джек умёл это и выпил за секунду. Я увидела, как дрожат его пальцы. Но он пытался улыбаться. Сердце сжалось.

— А, постой! У меня ещё чипсы есть, — вспомнила я.

— Слово «чипсы» при мне никогда больше не произноси, — скривился Джек и откинулся на спинку сиденья.

— Хорошо, любимый. Ты хоть что-нибудь ел все эти дни?

— Грёбаные чипсы.

«Вот же сволочи!» У меня сжались кулаки. Теперь понятно, почему он так резко похудел и пахнет от него ацетоном. Обезвоживание. Джек прикрыл глаза. Я погладила его по руке.

— А знаешь, я сейчас позвоню в гостиницу и закажу нормальную еду, чтобы к нашему возвращению ждала в номере. — Вспомнила, как в «Тарасе Бульбе» Андрий кормил панночку в осаждённом городе, и поняла, что сразу много еды давать Джеку нельзя. — Начнём с супчика, да?

— Да… О, супчик… — Джек улыбнулся вяло и ткнул пальцем в небо: — Ты не из России, балерина, ты — оттуда. Ты — ангел.

Я поцеловала его в высокий лоб. В данный момент ангел готов был стать кровавым диктатором и, как древнерусская княгиня Ольга, сравнять с землёй всех, кто позволил себе мучить моего корсара. Меня аж подбрасывало от гнева. И всю эту «Оле-Олу Венезолан Бэбидаз» в асфальт закатать. И плевать на деньги! Хорошо, что под рукой не было танков, только телефон. И я набрала номер гостиницы.

* * *

Оказалось, что мы остановились в одном отеле. Портье перенёс вещи Джека в мой номер. Джек мигом расправился с супом и сказал:

— Ещё.

— Нет, дорогой, — сказала я, — теперь душ. И отдохни.

— О-о, и ты туда же, — простонал он.

— Нет, я не туда же. Просто чтобы не было проблем с желудком. Потом обещаю закажешь всё, что угодно, хоть слона в кисло-сладком соусе, — подбадривая, улыбнулась я, а самой плакать хотелось.

Джек тяжело вздохнул, сбросил на пол одежду и голый поплёлся, слегка покачиваясь, в ванную. Я позвонила на ресепшен и велела забить наш мини-бар качественной водой и фруктами. Собрала пропахшие потом вещи Джека в мешок для стирки.

Когда я зашла в ванную, мой любимый мужчина сидел под струями прохладной воды и спал. Бедный мой мальчик!

Но вы погодите, гады, он отоспится, придёт в себя и покажет вам и Кузькину мать, и где раки зимуют, и почём фунт лиха! И венесуэльским, и бразильским, и американским заговорщикам. А если что, я помогу!

* * *

Я тихонько сняла ручку душа с крючка и сделала воду чуть теплее. Джек даже не пошевелился. Выключился. Вздыхая, я помыла ему голову, осторожно, чтобы в глаза пена не попала. Намылила губку и аккуратно, как с самого ценного на свете сокровища, принялась смывать пот и пыль с атласной кожи, с мощной шеи, плеч, груди и рельефного живота моего застывшего гиганта. До спины было не добраться, он влип ею в стенку ванной.

Я промокла вся насквозь, но разве это имело значение? Я намыливала полусогнутые ноги, натруженные стопы и молилась, чтобы с Джеком теперь всё было в порядке. Я представила, что приятно-тёплая вода смыла, наконец, весь ужас этих дней и унесла прочь, подальше от моего любимого. Теперь с нами всё будет хорошо! Только хорошо и никак иначе!

Добудиться Джека оказалось делом нереальным. Пришлось выкручиваться. Я положила ему под спину сложенное махровое полотенце. Чтобы не простудился, набрала треть ванны тёплой водой, села на плетёный стул рядышком и стала охранять: чтобы в воду не бултыхнулся, чтобы она не остыла до холодной, ну и вообще…

Вспомнила о Меделин. Странно было испытывать к ней благодарность, но она не подвела! И кем бы она ни была Джеку, я должна ей сказать об этом. Чтобы не будить Джека, я написала Меделин в Фейсбуке о том, что Джек жив и теперь свободен. И отсыпается в гостинице. Мгновенно пришедший ответ изумил меня ещё сильнее:

«Спасибо, дорогая моя девочка!»

Я даже глаза протёрла. Нет, так всё и было написано. А потом ещё и смайлик с цветочком пришёл и короткое: «Береги себя!» Хм… Чудны дела твои, Господи! Я даже снова зашла на её страницу и посмотрела на фотографии. Вроде бы всё та же ухоженная тёмная королева с интригой за высокомерной улыбкой, но будто немножко другая. Я перевела взгляд с фото в телефоне на Джека, потом обратно на Меделин.

Нет, показалось. Просто одинаково смоляные, кудрявые волосы, не более того.

К четвертому часу постоянного добавления тёплой воды, я съела все принесённые фрукты, заказала ещё и поняла, что вырубаюсь. И вдруг в дверь заколотили изо всех сил. Я подскочила и бросилась в коридорчик как была, в маечке и шортах.

На пороге номера стояли порядком измочаленные Ганнибал и Николас. Взъерошенные и грязные.

— О, Боже! Вы живые! Ура! — и я кинулась им обоим на шею. — А я уже и не знала, что думать, Тому писала, но он был не в курсе… — тараторила я. — Проходите! Проходите!

И вдруг позади раздался бас Джека.

— Кто это такие? И почему ты их целуешь, Сандра?

Ганнибал ломанулся в номер быстрее, чем я успела обернуться. Джек стоял, придерживая рукой полотенце на бёдрах.

— Вы тот самый Джек Рэндалл?! — накинулся на него Ган с рукопожатием и затряс руку моего мужчины так активно, что тот чуть полотенце не уронил. — Освободила-таки!

— Сандра, кто это? — ещё напряжённее спросил Джек.

— Журналисты. Американские журналисты, Николас и Ганнибал. Они помогали мне добраться к тебе… Как вы спаслись, ребята?! Я так волновалась!!

Джек с подозрением глянул на Николаса. Тот, как всегда, дергано повёл плечом.

— Да никак. Коллективос сами отпустили. По звонку. Раздолбали нам всю аппаратуру, долбожопы! И запись разгона армией демонстрации врачей уничтожили.

— Демонстрация? Коллективос? — опешил Джек. — Сандра?…

Все-таки уронил полотенце, и Ганнибал как-то сильно обрадовался. Джек поспешно вернул прикрытие на бёдра. И я развела руками:

— Да. Не просто было сегодня по городу проехать.

Николас ступил в номер и уткнулся в меня своими глазами навыкате.

— А флэшка?

— Всё в порядке. Сейчас! — и я поспешно извлекла крошечный носитель данных из кармашка в кроссовке. — Вот! Целая. Коллективос даже не заподозрили!

Николас шумно выдохнул и, аккуратно взяв в шоколадные пальцы флэшку и съёмную карту памяти из камеры, засиял широкой улыбкой.

— Срань собачья! А я думал всё, трындец репортажу! Сандра, ты лучшая! — кивнул Джеку с одобрительной гримасой. — Ну и девчонку ты, парень, отхватил! Говорят, все русские сумасшедшие, а эта — вообще супер! Без крыши реально!

Я засмущалась, тем более что Ганнибал продолжал как-то слишком откровенно пялиться на торс Джека. Николас рявкнул на него:

— Ган, пошли! Нас ещё работа ждёт! — и Джеку: — Береги девчонку. Она лучшая, правда, лучшая!

— Я знаю, — сказал Джек.

И журналисты пошли на выход. Николас уже из коридора обернулся и крикнул:

— Хэй, Сандра, надумаешь журналистикой заниматься или вообще что там, от меня любая помощь. Я твой должник!

С искренним «спасибо» и улыбкой я закрыла за ними дверь. Джек сел на кровать и смотрел на меня странно. Я поспешила объяснить, мало ли что он сейчас думает…

— Это Том Лебовски из Нью-Йорк Таймс их ко мне послал, чтобы я по Каракасу одна не ездила. Все говорили, что тут опасно и бандиты. Но потом я всё равно оказалась одна. Журналисты забрали меня из гостиницы, и поехали сначала снимать репортаж с врачами. Что там было! Слезоточивый газ, бронетранспортёры, военные. Я даже для блога сняла, как старушка пыталась собой махину эту остановить. Просто до слёз… А потом за нами погнались Коллективос. У них автоматы, и на меня наставили. Я сказала правду, что приехала к своей любви, и меня отпустили…

— Погоди, балерина, — пробормотал Джек, встряхивая головой. — Когда это всё было?

— Сегодня.

— Боже… Иди сюда.

Я подошла. Он прижал меня к себе, а затем отстранил на вытянутых руках, как куклу, рассматривая, словно видел в первый раз. Сказал:

— Я думал, что уже всё о тебе знаю, но каждый раз ты делаешь что-то такое, что заставляет меня проглатывать язык, потому что слов не находится…

— Это плохо? — тихо спросила я.

— Что в тебе может быть плохо? Бог мой! — выдохнул Джек и снова показал пальцем в небо. — Ты же оттуда… ангел мой хранитель. — Прижал к себе. — Спасибо, моя девочка!

— Я просто тебя люблю, — таяла я в его руках. — Хорошо, что ты проснулся, а то я устала тёплой воды подливать.

— Да, — Джек оглянулся на двуспальную кровать, — тут есть кое-что поудобнее… А у нас есть попить?

Я достала из мини-бара бутылку, и тут к нам снова постучали. На этот раз вкрадчиво, я бы даже сказала, осторожно.

— Наверное, фрукты принесли, — сказала я и спокойно распахнула дверь.

Мда, это был отнюдь не портье, а незнакомый молодой мужчина, похожий на испанца или на армянина, это уж с какой стороны посмотреть. Он был красив, импозантен и прекрасно сложен. Сексуальная щетина, красная рубаха, белые брюки и тёмные очки…

— Э-э, а вам кого? — оторопела я.

— Александра Лозанина в этом номере проживает? — с вкрадчивой улыбкой обольстителя спросил визитёр.

— Да…

Надеюсь, Джек не видит этого мачо, он же ревнивый, как Отелло. Мачо тотчас выключил соблазнителя, отодвинул меня и вошёл в номер.

— Не будем разговаривать в коридоре, это может быть небезопасно, — сказал он на чистом русском.

Джек уже стоял на его пути, как вратарь перед воротами сборной. Разве что в полотенце и голый. Но очень сосредоточенный и недобрый.

— Сандра, это что за хрен?!

— Вы кто? — спросила я у незваного мачо.

— Вы же сами просили помощи у Игоря Коврова! — возмутился мачо. — И я не мог отказать по старой дружбе.

— Говорите по-английски или по-испански! — потребовал Джек. — При чём тут Игорь?

— Я позвонила ему с просьбой о помощи, когда не знала, что делать. Когда Алисия Эванс выяснила, что на заводе здесь забастовка… У какого-то Санчеса…

— То есть они знали? — опешил Джек.

— Да, с самого начала.

Лицо Джека потемнело, словно свет заслонила хмурая туча.

— Я предупреждаю, время у меня ограничено и я не всесилен, — встрял мачо на английском.

Джек улыбнулся по-деловому, перешёл на испанский. И, практически на ходу натянув штаны, которые я успела выложить на кровать из его чемодана, увлёк гостя на балкон. Кроме пары слов и имени Коврова я ничего не поняла из их разговора. Как-то это не честно.

Разговор у них был короткий, но видимо содержательный. Чёрт, когда я уже испанский выучу?! С другой стороны, впечатлений у меня уже было и так выше крыши на сегодня, аж голова кружится!

Также по-деловому Джек проводил нашего агента до двери, крепко пожал руку и закрыл за ним двери. А затем выглушил так и стоящую на столе открытую бутылку с водой. Улыбнулся.

— Ну, балерина… — покачал головой. — Кого ты ещё о помощи просила?

— Алешу Феклистова из спецназа, его сестру, чтобы папу-министра попросили слово замолвить. Вроде ж между Россией и Венесуэлой отношения нормальные, Меделин, Тома, Уилла Баррела, а потом Марию из продаж и местных женщин…

Джеку ничего не оставалось, как проморгаться.

— Ах ты ж, балерина! — проговорил он восхищённо. — ФСБ такого ценного работника потеряли! А я приобрёл… — и снова притянул меня к себе. Поцеловал нежно-нежно. — И не отдам никому. Все в пролёте… Навсегда. Только придётся больше не пропадать, а то вокруг тебя всякие… такие появляются. Не фиг им возле тебя делать…

Я покраснела от удовольствия, хотелось запрыгнуть к нему на шею, как на дерево, но мой любимый мужчина был ещё слишком бледен.

— Не пропадай. Давай ещё поспим, а?

— Давай, — согласился он. — А потом поедим.

Но в дверь снова постучали. Брови Джека изумлённо изогнулись, а на лице появилась заинтригованное выражение.

— Кто там на этот раз? Президент или российский посол? — спросил он, хмыкнув.

Но на этот раз оказался посыльный. Фрукты принёс.

 

Глава 22

Я люблю белое постельное бельё. И гостиничный запах тоже люблю. И утренний щебет птиц, и прохладу в открытое окно. Но больше всего на свете я люблю, когда мой любимый мужчина смотрит на меня сияющими глазами, пахнет морем и лежит вот так рядом совсем голый.

— Ты — моё море, — сказала я, придвигаясь.

Джек улыбнулся, убрал мне прядь за ухо.

— А ты моё всё. — И тоже придвинулся.

Наши глаза были близко-близко, кожа к коже. Пальцы по спине нежно. Счастье, когда он рядом, когда нечего скрывать, нечего строить из себя… Счастье — быть открытой. Но только с ним!

— Почему ты не испугалась? — спросил он, целуя мои пальцы.

— Я испугалась. Я жуткая трусиха, на самом деле.

— Но ведь ты приехала…

— Потому что испугалась, что тебя со мной больше не будет… А я хочу только тебя.

— Малышка… — Огромные глаза Джека говорили так много, и даже показалось, что в уголке глаза что-то блеснуло. — Прости меня.

— За что?! — Я даже приподнялась.

— Я даже не спросил, как ты… — Он поцеловал мой живот, обнял меня обеими руками и прижался щекой к бедру. — Ты рисковала из-за меня. Поверить не могу!

— Всё хорошо. — я провела рукой по его упрямым, смоляным волосам. — Индианка-шаманка сказала, что у нас будет мальчик. Крепкий духом и здоровенький. Представляешь?

Вместо слов Джек принялся зацеловывать мой живот, бёдра и добрался до ложбинки между ног. Я закусила губу и пробормотала:

— Ты же устал…

— Уже отдохнул. И очень проголодался, — улыбнулся лукаво Джек и наклонился к моим бёдрам. Потом к груди, промурчал игриво: — Такая большая стала. Эмм…

— Я… ты… потому что… — и потом я забыла, что хотела сказать, потому что стало так ласково и сладко, что слова потерялись.

Пусть. В жизни только и есть, что сейчас! Интриги, заводы, пароходы подождут. Весь мир подождёт! И снова мы зажглись друг от друга, как два факела. В горячей Венесуэле и кровь быстрее бежит. А мы ведь оба и без тропиков сумасшедшие, но кровать не сломалась… Уже плюс.

Только потом, когда мы оба стояли под душем, ублажённые и счастливые, я сказала:

— Это всё было специально. Я так думаю.

— Что?

— Забастовка. То что ты оказался заложником, и никто из штаб-квартиры пальцем не пошевелил.

— Да, и кажется я догадываюсь, почему. — Джек ступил на кафель и принялся ожесточённо растираться полотенцем. — Сейчас поеду поговорю с одним заговорщиком. Расколется, он хлипкий. Мне нужны имена.

— Майк Девенпорт, — сказала я, выключая воду. — Он планировал стащить твой отчёт с внутренним расследованием по продаже акций.

Джек воззрился на меня.

— А ты откуда знаешь?

— Ну-у, я его у него стащила из-под мышки, когда он выходил из твоего кабинета в Нью-Йорке.

— Опа… Что он там делал?

— Думаю, ты сам догадываешься. Так вот… в отчёте есть такой момент, после которого у кого-то наверху будут большие неприятности, к примеру, у Рупперта Кроннен-Стоу. Я не знаю точно, но интуиция мне подсказывает…

Джек чертыхнулся и надел штаны.

— Где этот отчёт? — посмотрел напряжённо.

— А ты ведь не участвовал в махинациях с продажей акций? — осторожно спросила я.

— Балерина! Как ты можешь?!

Я расцвела и чмокнула его в щеку, встав на носочки.

— Я так и знала!

— Так отчёт где?

— Размножен, одна копия с собой, оригинал отправлен с Фидекс до востребования. А одну копию… прости, у меня забрал Уилл Баррел. Почему ты, кстати, не сказал мне, что он — владелец основного пакета акций?

— Разве это пошло бы на пользу вашему общению? — хитро улыбнулся Джек.

— Он, между прочим, мне предложил замуж и миллиард долларов, — ответила я с такой же хитрой улыбкой.

Брови Джека полезли на лоб.

— А ты?

— Ты же знаешь, — спокойно ответила я, надевая на себя деловую блузку и юбку, — я не верю в секс без любви, в миллиард без любви я тоже не верю.

— А я б подумал на твоём месте, — хмыкнул Джек.

— Ах ты… Проходимец! — Я стукнула его кулачком по груди, разозлившись. — Cabeza de sierra! Come mierda! Baboso!

Он ойкнул, хотя не больно было совсем, клоун, и расхохотался:

— Это тебя Коллективос научили?

— Нет, — буркнула я. — Интернет. С такими, как ты, это первое, что надо знать!

Джек рассмеялся ещё громче и закрутил меня на руках. Потом поставил на пол и спросил:

— А скажи, неприличная моя балерина, куда ты собираешься?

— На завод, долбанный «Оле-Ола Венезолан Бэбидаз». Будем считать, что ты меня ещё не уволил из личных ассистентов.

— Но…

— Или ты хочешь сказать, ты доверяешь той краснеющей от стыда за содеянное Аурелии, которая вчера тебе сумку принесла?

— Э-э, да кто ж тебя возьмёт?! Тебе надо положительные эмоции, фрукты и покой. Ты никуда не поедешь!

— Знаешь что? Покой мне будет, когда мы всех этих гадов на чистую воду выведем! И положительные эмоции, когда я этому сволочному Мигелу Брандау дам в нос! И если ты меня оставишь тут, учти, я дорогу знаю. И ещё знаю репортёров, шаманку, Коллективос и российского спецагента. Всё равно приеду.

— Святая Дева Мария, на ком я женюсь? — с притворным ужасом воскликнул Джек.

— Сам сказал: на ангеле, — улыбнулась я. Очень коварно.

* * *

Экзотическая страна должна быть экзотической во всём. Например, на работу на военном вертолёте с терминатором в бронежилете. Я не удержалась и сделала пару снимков на смартфон. Даже автомат потрогала с замирающим сердцем. Кажется, мой блог скоро превратится из кулинарно-туристического в «ух-что-творится-в-мире»!

— Не трогай! — воскликнул Джек.

Хорошо, хоть не сказал: брось, бяка. Я пожала плечами и снова стала придерживать судочки с едой из гостиницы. Кто знает, когда мы освободимся сегодня, и чем там вообще кормят в только что отбастовавшей компании в голодной нынче стране. Хорошо, что ресторан гостиницы закупался на чёрном рынке. Перед завтраком я потянула Джека менять доллары к Диего в кусты возле входа.

— Тут курс лучше, — сказала я, по привычке напихивая рюкзак пачками жутко обесценившихся боливаров.

Диего цвёл, как тропическая роза, заглядываясь на мою грудь, выступающую из обтягивающей блузки. Впрочем, с беременностью грудь уже из всего призывно выступала. Как говорится, шила в мешке не утаишь. Джек смотрел, смотрел на него подозрительно. Потом склонился с высоты своего роста над кудрявой головой аборигена и буркнул:

— Если фальшивые, лично шкуру спущу! И на неё, — ткнул в меня пальцем, — так не смотри!

— Но, но, но, сеньор! Сеньорита только ваша, никаких притязаний, — сдаваясь, задрал руки Диего, словно Джек ткнул в него не пальцем, а дулом пистолета.

— А как же шестой и седьмой ребенок для увеличения красоты этого мира? — хмыкнула я.

— Что?! — бычий взгляд Джека заставил аборигена попятиться в кусты, ещё громче вопя «Но-но-но». Джек крикнул ему вдогонку: — Она не сеньорита, а сеньора, понял! Урою!

И для верности несколько завиристых ругательств выпалил на испанском. Я их не знала, но ясно было, что он не ромом предлагал Диего угоститься.

Ну вот, ещё спугнёт такой выгодный банкомат на ножках!

Я застегнула спокойно рюкзак и, подмигнув, напомнила Джеку:

— А я ещё сеньорита.

Он сжал кулаки и заявил.

— Всё! Где тут церковь?

А я ему показала язык и сгримасничала:

— Неа, тут не хочу. Хочу белое платье со шлейфом. Везде цветы и тебя в смокинге.

— Балерина! — взревел Джек. — Я тоже хочу! Но почему они все на тебя так пялятся?!

Я кокетливо повела плечом:

— Просто я неотразима. Разве нет?

— Да, пусть завидуют, — сдался он и пошёл в ресторан завтракать.

Едва в вертолёте Джек включил мобильный, который я поставила ещё с ночи на зарядку, посыпались кучей сообщения о пропущенных звонках. Там одних моих, я уверена, штук сто набралось. Джек быстро и сосредоточенно просматривал их. И вдруг телефон зазвонил. Я услышала даже без громкой связи орущего из трубки Лешу Феклистова, с эхом и с переводчиком:

— Джек! Чего там твоя чудит?

— В каком смысле? — не понял Джек.

— Ну, подняла нас всех на уши, батя намекнул послу. Он как раз у них про поставки договаривался: мол, наш друг, наполовину, по жене, русский и верный товарищ России сидит у вас в заложниках, непорядок и всё такое. Они отправили военных на завод, а там всё нормально. Я тебе звонил-звонил, вне доступа. У Сандры крыша поехала или она к наркотическим веществам пристрастилась?

— Всё с ней нормально. Когда отправляли? — с усмешкой уточнил Джек.

— Вчера вроде.

Джек выдохнул и чертыхнулся:

— А я думал, национализировать приехали. Ффак! Чуть не поседел. Предупреждать же надо, Алекс!

— Так как вас предупредишь, если всё время вне зоны?! Я и сам только из песков вернулся.

— Жив, цел?

— Да, всё в порядке! Так что правда у вас заваруха была?

— Правда, — Джек сощурился, — а говоришь, если что можно армию привлекать? По старой дружбе? Просто у нас тут… немного нестабильно. Не уверен, что частная охрана справится, если снова бузить начнут.

— Я у бати контакты спрошу. Так, в полицию в Венесуэле лучше не звонить, фиг знаешь, на кого нарвёшься. Только через своих.

— Хорошо, замётано. Спасибо, Алекс!

— Да не вопрос! Ты к нам когда? Давай с Сандрой своей приезжай! С вами весело! Мы до сих пор вашу сальсу тут вспоминаем. Лизка даже пошла на курсы заниматься. От зависти. У меня тут настоечка на смородине поспела! С олениной копчёной попробуем. Приезжай, вкуснотень!

— Искушаешь, — улыбнулся в телефон Джек. — Как разгребу дерьмо, приедем. Слово даю. Семьёй приедем. — И любимое своё по-русски: — Чтоб я сдох!

Отбил звонок, почесал затылок и с коварным видом проговорил:

— Слушай, а я оказывается, выгодную невесту нашёл. Всем буду говорить: женитесь только на русских. Совету директоров в первую очередь. А они, дебилы: рейтинги, рейтинги… Армия лучше рейтингов.

Я хихикнула и поводила пальчиком по скатерти:

— А я ещё крестиком вышивать умею… Ну там, если в горящую избу не надо вбегать и коня на скаку тормозить.

Джек моргнул:

— Зачем?

— Русскую классику надо знать! — важно заявила я и хлопнула его по носу. — В том числе, мультиковую. Буду тебя потом учить. Вместе с Китёнком.

— Хорошо. Но пока посла из списка не вычёркивай, он и армия могут пригодиться. Знала бы ты, как кулаки чешутся, — признался Джек.

— Но только по справедливости, ты же благородный тиран, — напомнила я.

— Исключительно справедливо буду мордой об стол, — пообещал Джек с хищным прищуром.

Наш вертолёт приземлялся на стоянке для фур, и несанкционированных скоплений народа пока не наблюдалось. Только одна кучка возле офиса.

Джек спрыгнул с подножки вертолёта, спустил меня, поддержав за талию, и направился шагом прокуратора к офисному зданию. Со свитой из меня и терминаторов. Я чувствовала себя очень воинственным Пятачком и внимательно осматривала окрестности.

Вчера с головокружением и чёртовыми революциями было недосуг. «Оле-Оле Венезолан Бэбидаз» была вся выкрашена в цвет варёного баклажана, а вовсе не в синий. Может, выцвело на солнце? Вообще не похоже было на ростовский завод: фуры были не такими, пальмы вместо берёзок, цветов на газонах совсем нет, лица сотрудников всё ещё напряжённые и все как на подбор отчаянно смуглые. Не скажу, что они смотрели на меня дружелюбно, но мне было не страшно.

На любой красный террор найдётся синий, зелёный и даже розовый. В общем, кто к нам с мечом, тот береги уши!

* * *

О, кресло из скайпа! Высокая чёрная спинка и знакомая картинка за ней.

Кондиционер разгонял венесуэльскую жару, пышногрудая Аурелия, опять краснея и глуповато улыбаясь, встретила нас с видом нашкодившей собачки. Если допустить, что собачки могут надевать такие обтягивающие, декольтированные платья. Мы вошли в кабинет генерального директора, которому не удался побег из тропиков.

Фото его семьи в рамке: белобрысые детишки и рыжая немка — всё, что было индивидуального здесь. Остальное обычно: стол с компьютером, стулья, карта на стене и всяческие «Оле-Ольские» картинки и сувенирчики. Тут пахло величием Америки и её красно-белым символическим напитком. И едва дверь в кабинет закрылась, мне сложно было избавиться от ощущения, что я чудом переместилась из Венесуэлы куда-нибудь на совсем обычный завод, к примеру, в Москве или в Чехии.

Джек был напряжён, словно ожидал нападения в любой момент. И мне это не нравилось. Хотя было понятно его состояние, но ведь так работать нельзя. Я уж точно знаю, если от Джека не чувствуется его заразительных вибраций и мощной энергии, ничего путного не жди! В Ростове мы на его энтузиазме выехали, а тут, едва он ступил с вертолёта на асфальт, его будто подменили. Разило напряжением на версту.

Я пока осматривалась, но было ясно: вчерашнего напора Джека хватило только на то, чтобы прекратить забастовку. Сегодня менеджеры и прочие, кто встретился нам по пути, двигались вяло, неуверенно улыбались и, кажется, не очень понимали, что им делать.

А ведь дух забастовок за воротами завода уже заразил весь Каракас! И кто знает, не перекинется ли обратно с возвращением сотрудников домой и обсуждением того, что происходит на работе. Уж кому, как не нам, русским, знать, какие разговоры ведутся на кухнях…

— Будешь сидеть со мной, — пробасил Джек, — и вообще надо было тебе в номере остаться.

Я улыбнулась так заразительно, как только могла, и сказала:

— О, как я это люблю — сидеть с тобой в одном кабинете! Как в старые добрые времена! А скажи, почему ты тут тоже зовёшься Джеком Рэндаллом, если венесуэльцы американцев не любят? Ты же Джакобо Мария Изандро Рендальез!

— Не знаю… — растерялся Джек. — Привычка, наверное. Но по документам проходит моё полное имя.

— Думаю, пора заявить всем, что ты — жгучий латинос, а не какой-то там янки, — хмыкнула я.

— Может быть, — задумался Джек. — Кофе бы…

— Сейчас организуем.

— И ещё. Малышка, я отлучусь в переговорную потолковать с Мигелем Брандау, а ты тут одна не сиди. Хоть ту самую Марию позови из продаж. И охрану я оставлю.

— Мария мне так нравится! Надеюсь, она лучше меня введёт в курс дел, чем все эти бумажки, — показала я рукой на завалы документов на столе. — Мы с ней пообщаемся и совершим партизанскую вылазку.

— Нет! — испугался Джек. — Сиди здесь.

В кабинет постучались, и, не ожидая ответа, гуськом вошли несколько мужчин. Только двое из них были одеты нормально, а остальные — в пляжного типа цветастых рубашках и светлых штанах. Один даже в сомбреро, футболке, заправленной в джинсы, и шлёпанцах. У нас что, вечеринка намечается?

— Сеньор Рэндалл, мы подумали, что вы захотите поговорить… — сказал с улыбкой ребёнка толстощёкий дядечка.

Джек встал и кивнул.

— Рэндальез. Как по документам. Довольно с меня сокращений. Зовите меня сеньор Рендальез, — сказал он и показал на меня: — Это моя правая рука и заместитель: сеньорита Александра Лозанина. Она русская. Её неоценимый опыт по выведению из кризиса завода Оле-Ола в России будет нам на пользу. Вы все её видели вчера.

Я встала и одарила визитёров улыбкой:

— Мучо густо, сеньоры! — а у самой во рту пересохло. Я?! Заместитель?! Ни фига себе карьерный рост: в Северную Америку уезжала личным ассистентом, а в Южной превратилась в почти-биг-босса! Как бы не загордиться…

— Сандра, знакомься, — продолжал Джек, показывая на румяного дядечку: — Сеньор Эрнесто Мегаро, финансовый директор. Сеньор Хосе-Пабло Тракилья, — указал на того, в шлёпанцах, — начальник склада.

Мда, какие погрузки без сомбреро?

Я улыбалась и менеджеры пляжного разлива улыбались мне, внезапно дружелюбно. Слово «rusa — русская» поменяло в из глазах что-то, словно было волшебной формулой, на которой замешивалось расположение.

— Любую её просьбу и требование рассматривать, как моё, — сказал Джек. — Сейчас я буду занят. Но через два часа мне нужны данные по состоянию каждого отдела. Я должен знать, насколько велик ущерб от забастовки. И какие меры вы приняли.

Пляжные менеджеры раскланялись и вышли, а я подумала, что Джек на их фоне смотрится абсолютно чужеродным: слишком бизнесменом, слишком подтянутым, слишком напряжённым. Как зубастая акула, попавшая на берег с отдыхающими. Хм… Возможно, в этом проблема?

* * *

Джек выглушил кофе и улетел, сжимая кулаки. А ко мне пришла Мария, расцеловала в обе щеки, словно родную. И я выдохнула с облегчением. Торговый представитель в блузке с открытыми плечами и пышной оборкой? Ну, если у финансового директора пуговки цветастой рубахи на пузе расходятся, почему бы и нет? Эротичные босоножки на высокой платформе, яркий педикюр, белые брючки на идеальных бёдрах… Мне даже неловко стало от моего делового вида. Я расстегнула пару пуговичек и распустила пучок, позволив кудряшкам беспорядочно рассыпаться на плечи.

— Так гораздо лучше, моя сладкая королева, — сказала Мария, кивая на мою причёску.

— Я не королева… — моргнула я.

— О! — рассмеялась Мария. — Это я просто! Почему не обратиться к приятному человеку приятным словом? Мы всегда так говорим!

Несмотря на запрет Джека, мы не остались в кабинете. Чуть поодаль за нами тащился терминатор — уж он-то по-военному признавал приказы босса. Вспоминая, как Джек осваивался в Ростове, я тоже начала знакомство с компанией а ля тропики, только немного по-своему.

— Еще год назад кто бы подумал бастовать? — болтала моя спутница, красивейшая находка для шпиона, какую только можно было подобрать. — Для нас, жителей свободной Боливарианской республики, всегда было важнее внутреннее спокойствие, а не какая-то там работа… Но времена изменились. Особенно в столице. Еды нет, в социальных магазинах очереди на полгорода, работу взять негде, всё закрывается. А потому народ изменился. Но ты не подумай, мы, венесуэльцы, очень уважаем душевность. Потанцевать, хорошо провести время и семью.

— Семья — это важно, — с улыбкой ответила я. — А как вы к работе относитесь, ну в смысле не только зарплаты?

— С этим хуже, — рассмеялась Мария. — Все делают долго и завтра, потому я и торговый представитель, а не физик-ядерщик. Зачем торопиться с АЭС? Завтра приступим. И так далее. Другое дело — отдохнуть и попраздновать.

— Значит, у нас очень хорошая компания — мы же производим напитки для праздников.

— О да! Только дебиторские задолженности теперь собрать — вообще дело нереальное, хоть Коллективос вызывай.

— Почему не полицию?

— Ну, тогда ещё не ясно кто кому должен будет.

— А армию?

— Тоже. Все получат по шее, а потом разбираться будут, кто виноват, кто прав.

— Значит, Джек вчера спас людей? — навела я её на мысль.

— О да, моя сладкая сеньорита, ты — его, он — нас. Как возлюбленная нашего великого Боливара, Либертадора дель Либертадор! — и Мария восторженно захлопала в ладоши. — Как это красиво звучит!

— Мне тоже очень нравится. Жаль, не все понимают, что он сделал, и что он реально на вашей стороне.

— О, моя дорогая Сандра, кто не понимает, поймёт, — уверенно сказала Мария и толкнула дверь с надписью: «Oficina de contabilidad», — идём в бухгалтерию.

В открытом офисном пространстве стоял гвалт, как на базаре. Как они в этом работают? Или они не работают? Мария провела меня на середину кабинета и заорала во всю глотку:

— Сеньорас э сеньоритас! — дальше что-то эмоционально и неразборчиво, будто чехвостила присутствующих на все лады, но закончила весьма победно: — Александра Лозанина, руса! Либертадора дель ностра Либертадор!

Грудастые, попастые дамы всех возрастов в ярких, в основном обтягивающих одеждах бросились со своих рабочих мест ко мне. Улыбки, похлопывание по щёчке, жаркие объятия! И я центре этого бурного хаоса благодарности. Э-э, что происходит? Кажется, я ничего не понимаю в венесуэльском характере… Дамы сыпали именами, а я только и успевала улыбаться и отвечать:

— Мучо густо, мучо густо, сеньоры!

Что-то подобное повторилось в маркетинге и в отделе продаж, а потом в цеху. Либертадора — слышалось мне вслед вместе с воздушными поцелуями и жарким дружелюбием. Когда мы вернулись в обратно в кабинет генерального директора, от воинственного Пятачка не осталось и грамма, ибо я чувствовала себя зацелованным Чебурашкой. Я зашла и увидела Джека с красными пятнами на щеках.

— Где ты была?! — вскричал он, подскочив с кресла.

— Убеждалась, что все знают, что ты для них сделал. Кажется, теперь никто не станет называть тебя ни Рэндаллом, ни Рендальезом.

— А как?

— Либертадор — Освободитель.

Джек присвистнул и вытаращился на меня.

— Как Боливара?

— Ага, ну и мне любви народной перепало. Теперь ещё, судя по тому, что я узнала, нам нужен праздник и потанцевать.

— Ты с ума сошла, балерина?

— Ты хочешь, чтобы люди работали, а не бастовали?

— Да тут чёртов заговор!

— Это ясно, ты мне сейчас всё расскажешь, да? Только послушай, простых сотрудников он не касается. Если венесуэльцы полюбят тебя, как Боливара, они любых заговорщиков сами на пинках прогонят, а твоими портретами станут стены разрисовывать.

— Это невозможно! Я не знаю… Балерина…

— Возможно. Но, как говорил мне Уилл Барелл, цитируя китайского мудреца: «Для того, чтобы народ оценил великие государственные дела, надо чтобы ему от них досталось хотя бы малое». В Венесуэле малое — это праздник. И танцы. Начнём с него новую жизнь!

 

Глава 23

— Да какой тут, на хрен, праздник… — Джек бросил ручку на стол и грузно сел.

Я подошла к директорскому столу и села напротив.

— Теперь рассказывай ты.

Джек попытался улыбнуться, но вышло не очень.

— Нормально всё. Разрулим.

— Эй! — я встала и подошла к нему со спины, обняла за шею. — Не скрывай от меня ничего, ладно? Я же твоя правая рука. И уж меня точно можно не подозревать в заговоре. Я на твоей стороне. Пожалуйста, поделись со мной.

— Тебе не нужно волноваться. — Джек коснулся ладонью моей щеки, волос. Замер и будто потух.

Нет, мне совсем он сегодня не нравится! Неужели последствия стресса? Доконали, подонки! Даже у сильного человека есть предел…

— Родной мой, — поцеловала я его в макушку и развернула вместе с креслом к себе. — Ну, если я приехала аж сюда и раскопала верхушку айсберга про махинации, значит, я и остальное раскопаю. Давай уж копать вместе, а? У нас с тобой вместе всё хорошо получается.

— Тут затрахаешься раскапывать!

— О, секс у нас с тобой особенно хорошо получается! — воскликнула я, заставив всё-таки Джека рассмеяться. — Что происходит?

Джек посмотрел на костяшки своего кулака, потом поднял глаза:

— Простой народ, конечно, не в курсе, но не простой и не планировал меня выпускать живым из той переговорной.

Я сглотнула.

— Почему?

— Не то раскопал, — горько усмехнулся Джек.

Я громко выдохнула, вывод напрашивался сам собой. Я неуверенно проговорила:

— И так удобно убрать неугодного, списав всё на революцию и забастовку…

— Да.

Я выругалась в сердцах на всех известных мне языках, пнула стол. Дверь открылась и тут же захлопнулась, Аурелию с кофе сдуло моим гневом.

Джек хмыкнул:

— Научил я тебя плохому…

— Погоди, ещё немного, я стульями кидаться начну. — Хмурилась я. — Этой секретарше я вообще не доверяю. Отправить бы её на галеры…

— Успеется. Было бы хорошо, если бы в штаб-квартире были не в курсе, что мы тут устроили переворот-наоборот. Скажи, ты уже кому-нибудь говорила о том, что я освобождён?

Я растерялась, закусила губу.

— Меделин.

— Плохо.

— Ты же вроде ей доверяешь.

— Ей — да, но если она что-то сказала Рупперту, дела дерьмо.

Видя моё непонимание, Джек подался вперёд и заговорил быстро и запальчиво. Кажется, его распирало от желания поделиться. Что ж, я вся внимание.

— Понимаешь, балерина, когда я готовил тот отчёт по требованию троих из Совета директоров, а это моя непосредственная работа — я ведь вице-президент по внутреннему контролю — я докопался до странностей. Очень хорошо спрятанных, зарытых в архивах и хранящихся не там, где положено. Запрос поступил как раз по нашему приезду в Нью-Йорк. Я был уверен, что Рупперт Кроннен-Стоу не в курсе. Он сначала просто похлопал меня по плечу и сказал, что я вижу скелеты в шкафах там, где их нет. Но ты же меня знаешь! Я довожу всегда дело до конца. А тут посидел-посидел над данными, офигел просто. Картина вырисовывается нелицеприятная. Рупперт сказал: не лезть и расслабиться. И понимаешь, одновременно с этим возник такой нездоровый интерес к нашим с тобой отношениям! Вообще дурдом адовый! Не припомню, чтобы на Совете директоров обсуждали чьё-либо решение жениться, а тут все как взбеленились: напряжённое положение между Россией и США, санкции, политическая нестабильность, акции рухнут… Дошло до того, что один придурок лысый объявил, что эта женитьба будет стоить мне карьеры в бизнесе. Мол, как у президентов, развод или неудачный брак — это жирный крест на выборах.

— Бред… Это был Майк Девенпорт?

— Угу. Типа работа в Топ-менеджменте международной корпорации ответственней, чем руководство одной страной. Я так и сказал: чушь! Но ты не представляешь, какое началось давление со всех сторон. Вплоть до рассмотрения моего соответствия должности. Со странной формулировкой: в связи с утратой доверия… Типа я не смогу лоббировать интересы компании, если женюсь на той, кого вербовало ФСБ. Мол, не факт, что ты на них не работаешь, и если работаешь, то это скомпрометирует корпорацию и поставит под удар всю корпоративную этику… И имидж на мировом рынке. Ффак! Идиоты хреновы! Лицемеры! Жополизы!

Я аж похолодела от таких признаний. Джек притянул меня к себе и посадил на колени.

— Но я-то знаю, что моя малышка просто меня любит. Я знаю тебя, Сандра! Моя Саша…

Боже, он впервые назвал меня русским именем, — подумалось мне, но я не знала, радоваться мне или плакать. Последнего хотелось больше.

— Даже Меделин подключилась к промывке мозгов, — говорил Джек. — Поэтому… я не знаю, могу ли теперь и ей доверять. И этой присланной охране…

Я сглотнула.

— Джек, но она, кажется, искренне обрадовалась тому, что ты спасён.

Он пожал плечами.

— Я тоже так думал. Понимаешь, они оба были мне… как это сказать… наставниками что ли? Поначалу я довольно долго считал, что им от меня что-то надо, но однажды мама сказала, что, возможно, Меделин видит во мне погибшего сына, просто как замену нашла. И я допустил, что это правда. Иначе на кой ляд ей было уделять мне столько времени? Учить одеваться, вести себя, выбирать лучшее? Стэндфорд ведь был с её подачи!

Я вздохнула:

— А я столько гадала, кем она может тебе приходиться. Всё перебрала: тётя, сестра, кузина, любовница…

— О, балерина, не перегибай палку! У нас шестнадцать лет разница! Какая любовница?! — возмутился Джек.

— Ну, выглядит она чудесно. И всякое бывает…

— Нет-нет-нет!

— Да, я поняла, что нет. И последнее, что мне показалось, а она не может быть… твоей мамой?

Джек моргнул, вытаращился на меня, а потом нервно рассмеялся.

— Нет, у меня есть мама. Простая, но очень добрая женщина. И то, что она мудро сказала тогда, и есть правда. Я просто «искусственный заменитель», знаешь, как сорбит вместо сахара. И это всегда чувствуется. Меделин вроде проявляет заботу, но так… свысока.

Меня покоробило это сравнение, Джек с его глазами, обаянием, искренностью не может быть просто «заменителем», фальшивкой. Его любить можно только по-настоящему! Но я пока промолчала.

— В общем, я не об этом, — продолжил Джек. — Я о давлении. Думал, что представлю тебя на Гала-ужине, и все поймут, что никакой ты не засланец враждебных миров, а самый восхитительный на свете ангел! Но нет, у них будто очки с искажёнными линзами на глазах. Всё стало ещё хуже.

— Бедный мой мальчик, — я коснулась губами его виска, — а мне показалось, что ты меня разлюбил… Прости меня!

— Нет, это ты меня прости, малышка!

Наши губы встретились, и глаза тоже. В его карих не было ни капли лжи. Пожалуй, я его никогда вообще таким распахнутым не видела. Как странно, когда два любящих сердца мешают другим жить! Но нам всё равно, и мы не Ромео и Джульетта! Мы взрослые, сильные люди, с головой на плечах. И мы выстоим! Я высказала вслух неприятную правду:

— Тебе просто пудрили мозги, сбивая с толку и пробивая на эмоции. Если Кроннен-Стоу знают тебя много лет, они также помнят, что от разбитого сердца ты теряешь контроль, как тогда с Моникой. Много и долго пьёшь, и отходишь на время от дел. На меня тоже давили. Ты бы знал, какой мне приём устроили в женском клубе! Чтобы я сорвалась и бросила тебя!

Джек закусил губу и кивнул.

— А потом поняли, что не выходит. И я продолжал работать над темой с акциями. Рупперт узнал об этом, и просто сорвался на меня, как бешеный. А он редко позволяет себе повышать голос. И я понял: он или был в курсе и пытался замять, чтобы скандал не всплыл, пока он не вышел на пенсию…

— …или сам стоит во главе аферы, — закончила я.

Джек провёл пальцем по моей кисти и хрипло заключил:

— После того, что случилось здесь, я уверен, что последнее — скорее всего. Он знал о том, что я оказался в заложниках, и не предпринял ни-че-го. Вот так. Наставник, которого я уважал и ценил всю жизнь… Он просто бросил меня… Как и любимая компания… — его голос сорвался, и Джек отвернулся, вперив взгляд в стену.

«Они всё-таки разбили тебе сердце», — подумала я, но вслух воскликнула:

— Но я ведь с тобой! Всегда! До конца! Слышишь?!

Мой любимый мужчина оторвался от созерцания выбоинки в гипсокартоне, и взглянул на меня с бесконечной благодарностью. Прижал к себе, зарылся носом в волосы.

— Да. С тобой. Мне небеса подарили Солнце! — чмокнул в макушку и, аккуратно сняв меня с колен, встал, решительный и боевой. — А вместе мы сила, балерина! Так давай доведём их до конца, они о нас зубы обломают!

— Давай! — ответила я с улыбкой. — Венсеремос!

Джек расцвёл в ответ. А в душе у меня всё задрожало, ведь было ясно: на кону стоят не только деньги, но гораздо большее — репутация, карьера и даже свобода, которой легко можно лишиться за экономические преступления такого масштаба. И потому эти гады были готовы устранить Джека, выбросить, замучить голодом и жаждой, довести до гибели и сделать вид, что так и было. Потом развести руками и заявить в прессе: «It's just collateral damage, забастовка, а мы говорили, что компанию там просто надо было закрыть…»

Во мне кипела злость, но больше неё были страх и уверенность: те, кому есть что терять, будут бороться и пытаться завершить начатое, особенно пока Джек здесь, в Венесуэле, где так легко всё списать на бандитизм и революцию…

* * *

У Джека зазвонил телефон. Я глянула на экран: Рупперт Кроннен-Стоу, буркнула:

— Помяни вурдалака к ночи… — и протянула трубку Джеку.

Он стиснул зубы, желваки заходили ходуном по скулам, но моему любимому мужчине хватило трех гудков, чтобы взять себя в руки. Он расправил плечи и с дежурной улыбкой сказал:

— Приветствую, Рупперт!

Аурелия снова сунула нос в кабинет. Я улыбнулась ободряюще Джеку и, настроенная по-боевому, вышла в приёмную.

— Сеньорита Аурелия, вы говорите по-английски? — спросила я почти любезно.

— Д-да, конечно, — хлопнула та короткими, но очень густо накрашенными ресницами. Скосила глаза на монитор и снова луп-луп, сама невинность… которая только что под коврик нагадила.

— Вот и прекрасно, — ответила я, — значит, переводчик нам не потребуется. Вы заглядывали в кабинет к сеньору Рендальзу? Что-то хотели?

— Он вроде кофе просил.

— Вроде? — я почти улыбнулась. — Или попросил?

Она снова моргнула.

— Просил.

— Чудесно! Я ему сама отнесу, как только он договорит. А вы, пожалуйста, сходите на склад к сеньору Хосе-Пабло Тракильо и попросите его дать вам распечатанный отчёт о текущих погрузках.

Аурелия промямлила:

— А по электронной почте?

— Сходите сами, — доверительно подмигнула ей я. — В нынешней ситуации лучше доверять бумаге и своим ногам, нежели непонятно каким компьютерным сетям. По старинке, хорошо? И оставим это между нами.

Аурелия сделала большие глаза.

— Особенно важно, скажите сеньору Тракильо, чтобы никто посторонний не знал об отгрузках на остров Маргарита, — прошептала я. — И чтобы эти данные были в отчёте.

Секретарша активно закивала и бросилась из приёмной, перебирая каблуками.

А я села на её место, едва захлопнулась дверь, и поводила мышкой, чтобы компьютер не перешёл в спящий режим. Где тут у нас почта?

Ага… Бог ты мой, а ошибок-то сколько в письмах! Кто-то плохо учил английскую грамматику! Ну-ка список контактов. О, Майк Девенпорт! Знакомые все лица и лысые лбы! И не успела я ознакомиться с активной корреспонденцией между этими двумя, как к «Отправленным» добавилось ещё одно письмо. Свежачок с мобильного приложения. Наша венесуэльская курица с силиконовой грудью извещала сеньора Майка о том, что «Рэндалл страшно и секретно интересуется отгрузками напитков на остров Маргарита. Очень-очень срочно!!!».

Попалась, радистка Кэт! — Я хищно свела брови и постучала пальцами по поверхности стола. Улыбнулась коварно: что ж, напрягитесь, поскрипите мозгами, мистер Девенпорт, чтобы понять, какой такой секретный секретик мы хотим знать! А я пока подумаю, как использовать этот канал в наших целях и почитаю вашу душевную переписку…

Джек выглянул из кабинета.

— Аурелия смылась? Факинг Аурелия! Так и не дала кофе.

— Зато она сообщила нам о кроте. Который всё сообщает прямиком Девенпорту.

Джек присвистнул:

— И кто это?!

— Она сама, — я победно повернула к нему монитор секретарши. — Я ей морду расцарапаю, как только явится! Ты посмотри, что она писал вчера утром: «Многоуважаемый сеньор Майк! Забастовка продолжается. Рэндаллу даём только стакан воды в день и пачку чипсов из юкки. Выглядит плохо, но много работает. Надо ли продолжать?» Сука! — вскричала я в полный голос.

— Спокойно, Сандра, — серо ответил Джек. — Но как быстро ты её раскусила.

— Неопытный из неё шпион.

— А из тебя опытный, — ухмыльнулся он.

— О да, само ФСБ вербовало, могу гордиться! — поджала я губы. — Но эту сучку крашеную…

— … мы используем в своих целях. Будет писать, что скажем.

— Или сделаем вид, — кивнула я. — А если жучки в твоём кабинете?

— Помнишь тот русский приборчик, «Антишансон»? Я захватил его с собой, — подмигнул мне Джек. — Так, валяется на всякий случай в портфеле.

— Я тебя обожаю! Иногда я всё-таки думаю, что ты — спецагент!

— Как и я о тебе! — оскалился Джек.

— А что Рупперт?

— Интересуется. Намекнул, что франчайзингу нужно дополнительное разрешение, чтобы выпускать не брендированные напитки, типа тех, что я решил запустить.

— Правда нужно? — обеспокоилась я.

Джек хитро улыбнулся и ответил:

— Разве я бы стал платить жуткую взятку местным чиновникам за одно юр. лицо? Пару лет назад, когда инвестировал деньги? Здесь на территории завода открыты по всем правилам франчайзинга три цеха Оле-Ола, и есть ещё документы на предприятие «Бэбидаз Насиональ», которое как бы является субподрядчиком «Оле-Ола Венезолан Бэбидаз», но также вольно выпускать что захочет. — Он победно чмокнул меня в нос.

— Вау! Хитрая ты лиса, любимый мой. А Пина Коладу?

— Да хоть банановое пюре или орешки в сахаре! По документам всё можем. Ну, а по оборудованию, конечно, только напитки. И никакой Руперт мне тут не указ.

— Ты сказал ему об этом? — с придыханием спросила я.

— Неа, — заговорщически подмигнул Джек. — Пусть пока думает, что я измочаленный, растерянный и сговорчивый дебил.

— Ага… А что будем делать дальше?

— Ты скопируй почту Аурелии, чтобы почитать на досуге, кому и как она ещё стучит. А я пойду пообщаюсь с мистером Уиллом Баррелом. Поблагодарю старика. И посекретничаю. Он ведь читал мой отчёт?

— Да, он его забрал.

— Ну, значит, вряд ли его устраивает позиция осла с лапшой на ушах. А придут менеджеры на собрание, никого не впускай, пока я не выгляну из кабинета.

— Никого! Если что, привяжу себя к дверям, мой комманданте! — отсалютовала я ему и вытянулась в струнку.

Джек поцеловал меня в лоб и скрылся в кабинете генерального. Но через минуту выглянул.

— А насчёт праздника ты права! Пусть в штаб-квартире думают, что я слегка умом тронулся после голодовки. Им-то этого не понять, крысам копчёным. Обмозгуй с Марией, что можно сделать дёшево и сердито. И узнай, есть ли радиоузел, чтобы музыку передавать на рабочие места. Любой латиноамериканец сделает больше, если при этом двигает попой…

* * *

«Благоприятная возможность драгоценна, а время подобно мечу», — как нельзя кстати звякнула в телефоне завлекалочка из группы в Фейсбуке цитатой Саади Ширази.

Мда, действительно: у нас с Джеком времени на манёвры не много. Нужно на всю катушку использовать то, что мы знаем врага в лицо, а он не в курсе, что мы знаем. Я пока не сообразила, как. Из-за закрытой двери кабинета генерального слышался приглушенный бас Джека и шаги туда-сюда-туда-сюда. Бу-бу-бу, хорошо, что слов не различишь при наличии всяких там предательских ушей. Я постучала пальцами по столу так взволнованно, что ярко-малиновый лак силиконовой Аурелии подскочил и покатился на пол. Едва поймала. Позвонила Марии, пригласив её к себе. Пора красавице новую должность выдавать — «правая рука правой руки».

Отчаянно не хватало опыта и понимания ситуации! Я запаниковала, но быстро взяла себя в руки: буду думать не сразу обо всём, а о чём-то одном. Учитывая, что Джек и старейший монстр инвестиционного мира сейчас обсуждали пути-решения, а я ни разу не экономист, я вновь обратилась к Гуглу. Ведь «опыт, сын ошибок трудных» был у многих других, попробуем на чужих шишках и печеньках выехать.

Ситуация в Венесуэле была чрезвычайно похожа на наши девяностые, даже очереди такие же, и я забила в поисковик несколько запросов: «Компании в России, пережившие 90-е», «Идеи Симона Боливара» и «Причина национализации частных предприятий в Венесуэле».

Пока читала, стало ясно одно: рабочих однозначно нужно было делать своими союзниками! Потому как наша компания оставалась нашей сегодня только по двум причинам: бразильский лис Мигел Брандау хотел притырить денежек, и потому забастовка не переросла в обращение народа к властям. Видимо, он их как-то сдерживал, к тому же не успели начаться сокращения.

И второе: мы — везунчики, что военных прислали по просьбе наших русских влиятельных друзей, а не с улицы они нагрянули. Иначе уже можно было сделать ручкой «Оле-Оле Венезолан Бэбидаз» и всем инвестициям. Вон завод Вивекс рабочие захватили за то, что премию за полугодие не выплатили вовремя. Чавес говорил: «компании которые нарушают права рабочих или задерживают зарплату, должны быть экспроприированы», значит, мы с Джеком должны руководить так, чтобы комар носа не подточил. Хорошо было то, что мы не нефтяная компания и не автопром, правительство вряд ли грезит о газированных напитках, но расслабляться не стоило. Оле-Олу руководство страны не любит, при Чавесе попросили вышвырнуться из центра Каракаса, пришлось срочно переезжать.

Пришла Мария, и мы пригласили на дефицитный кофе двух болтливых тётушек из бухгалтерии. Улыбаясь и пытаясь вставить три любезные слова на испанском, я выяснила, что реально дела с зарплатами и премиями пока были в порядке, но если не восполнить украденное экс-генеральным и не работать на полную катушку, пополняя счета, то месяца через три всё будет грустно.

Донна Инна и донна Анна-Мария тараторили быстро, и все темы скатывались в дефицит и чёрный рынок. Кофе был выпит, печеньки съедены, бухгалтерские дамы раскланялись и пошли обедать, а я попросила Марию привести ко мне парня, что отвечал за громкую связь и радиорубку.

А мне ещё многое нужно было успеть! У меня даже ладони горели от ощущения, что не успеваю, будто пытаюсь хватать руками печёную картошку из углей. Где-то на уровне подсознания зудело: праздника мало-мало-мало, а что же нужно ещё? Словом «дефицит» венесуэлки проделали дырку в моём мозгу… Что ж, аналогии — великая вещь, потому я позвонила Таниной маме и спросила без обиняков, чему бы она обрадовалась в начале девяностых.

— Ну-у, рыбка моя, — задумчиво проговорила явно разбуженная моим звонком тётя Надя, — тогда были на всё талоны, дефицит, очереди… Я помню, что даже пакеты целлофановые стирала. А в народе бытовал анекдот: «Вы руки будете с мылом мыть или вам чай с сахаром?»

— Тут то же самое.

— Кошмар! Я помню, Сашуля, я тогда сильно радовалась, когда нам на мебельной фабрике выдали по пятикилограммовому мешку сахара и конфет. А потом директор бартер заключил с колбасным заводом, так нам ещё в зарплату по палке копчёной колбасы дали! Просто праздник был.

— Угу, праздник! — воскликнула я, ловя мысль, как жар-птицу за хвост. — Спасибище вам, тётя Надя! Вы просто супер!

— Ты там в порядке, рыбка?

— О да, всё прекрасно. Увидите моих и Таню, привет передавайте!

Я отбила звонок и снова застучала пальцами по столешнице. Так было легче думать. И тут заявилась Аурелия с бумагами в руках и чувством собственной важности. Чёрт! Её тут только не хватало!

— Ой, сеньорита, что вы на моём месте делаете? — округлила она глаза.

— Надо же кому-то на телефонные звонки отвечать, — ответила я. Порыв ударить эту доносчицу тяжёлым больно или придушить, зловеще хохоча, пришлось подавить. Я улыбнулась натянуто. — Спасибо за документы.

— Да-а, — неуверенно кивнула Аурелия. — Там принтер сломался, ждать пришлось, пока починят.

Жаль, что его не чинили до вечера! А говорят, венесуэльцы нерасторопны! Как же, зайцы смолёные…

— Бывает. — Я уступила место продажной курице, но далеко не ушла.

Как же она меня бесила! И её босоножки с копытообразной платформой на толстых ногах и чересчур смуглый, будто грязный вид, и обтягивающее телеса платье. Куда бы её сплавить? Я посмотрела в окно, а потом на секретаршу и придав голосу нотки доверительности, спросила:

— А, скажите, Аурелия, врач есть на предприятии?

— Нет, сейчас нет. В отпуске.

— Что же делать… — Я закусила губу.

— А что такое?

— Джеку, сеньору Рендальезу не очень хорошо. Видимо, после голодания.

Аурелия покраснела.

— Он вида не подаёт, — уверенно врала я, придумывая на ходу, — но сам чуть в обморок не упал только что. И нервы на взводе… Такие проблемы с предприятием…

— Да-да, я понимаю, — сочувственно сказала секретарша.

И только чудо помогло мне не кинуть ей кофеваркой в голову, как же я кипела внутри! Я улыбнулась. Кривовато, но к моменту подходит.

— У вас есть знакомый врач, Аурелия?

Та задумалась, потом неуверенно сказала, что есть, но в больнице за Каракасом, на другой окраине, кубинец.

А в Андах нету? Где-нибудь в районе самого высокого водопада в мире?

— Вы можете привезти его сюда? За любые деньги! Просто… — я заговорила совсем тихо, заставляя Аурелию податься вперёд и прислушиваться. — Просто Джек сам никуда не поедет, характер такой. А я боюсь, что он вот-вот упадёт посреди офиса. Обезвоживание даром не прошло…

— Святая Дева Мария! — испугалась Аурелия.

— Я выделю для вас водителя, чтобы вы привезли врача сюда. Очень вас прошу! Мне больше некому доверять, — молитвенно сложила я руки у груди. — Я вам тоже заплачу дополнительно!

Аурелия колебалась, а я добавила:

— В долларах.

И колебания как рукой сняло.

— Конечно, я привезу врача! — Силиконовая курица подскочила с кресла. — Вы правильно ко мне обратились!

— Спасибо, — печально ответила я, по-моему, с меня можно было сейчас картину писать «Аллегория удручённости».

Дверь в кабинет распахнулась, Джек выглянул довольный и собранный, никак не умирающий, с его-то румянцем… Увидел секретаршу, улыбка стухла.

— Сандра, иди сюда! Аурелия, кофе! — и с хлопком закрыл дверь.

— Да уж, нервы у него ни к чёрту! Орёт! Дверьми хлопает! Вы же видите? Потому что пересиливает себя… Это ужасно, ужасно… — пожаловалась я, приблизилась к Аурелии, хотела было взять её за руку, но не смогла себя заставить.

Играть было всё труднее. Я достала из кошелька пятьдесят долларов и протянула банкноту в загребущие пальцы с громадными накладными ногтями, безвкусно усыпанными стразиками. — Я кофе сама сделаю. Езжайте, езжайте скорее!

— А водитель?

— Берите любого. Скажете, распоряжение директора. Умоляю!

Аурелия бодро подхватила сумочку и рванула выполнять «секретную миссию» за доллары. Через пять минут в почте появилось сообщение Майку Девенпорту: «Рэндаллу плохо. Нужен врач. Везти?» И ответ: «Не быстро…» Я сжала кулаки и поняла, что в следующий раз случайно уроню ей на голову шкаф.

Я вошла в кабинет к Джеку, бормоча про себя страшно-ругательные слова на русском.

— Ты чего, балерина? — удивился Джек.

— Надеюсь, что русский мат действительно обладает сакральной силой, и лысый засранец Девенпорт сейчас давится гамбургером! А эту дуру сисястую убила бы!

— Спокойно, малышка, — помахал перед моим красным от гнева лицом гибкой папкой Джек. — Только не нервничай! Тебе нельзя. Всё хорошо. По плану.

Я рассказала ему про Аурелию и спецзадание. Джек хохотнул, но к русскому мату добавил американского, самого витиеватого. Джек тут же отвлёкся от виртуозных ругательств, глотнул воды из стакана и заявил:

— И вот не зря же я годами ходил в любимый ресторан главного акционера в Нью-Йорке! Ел там стэйки! В надежде, что тоже когда-нибудь стану крутым. Можешь меня поздравить!

— О, а ты специально ходил в Вольфганг-стэйк-хауз?!

— Сначала специально, когда прочитал в интервью, а потом и правда стэйки понравились.

— Ничего себе ты продуманный! Ты, между прочим, и так крутой! — заверила его я. — А с чем поздравить?

— В портфеле старичка Уилла, как я выяснил, имеется не только Оле-Ола, но и акции крупнейшей сети гипермаркетов. Мировой! — Джек с воодушевлением задрал к небу указательный палец.

— И… — с волнением спросила я.

— И компания «Бэбидаз Насиональ» начинает поставку свежих органических соков из манго и ананасов в сеть «Уилл-марк»! Ура! — он сделал большие глаза. — За доллары! Которые мы будем тут менять по чёрному курсу и покупать сырьё так дёшево, что и во сне не приснится. Когда я голову ломал, голодая, мы поставщика нашли крупного в Лльянос, а ещё из соседней Колумбии можно брать. Для сети цена выгодная, поставщик новый, но на оборудовании, одобренном отделом качества Оле-Ола не шмурдяк получается! И Баррел об этом знает! Детка! — обнял меня Джек. — Мы не только спасём компанию, мы тут озолотимся!

— А Оле-Ола как же? — хлопнула я ресницами.

— И Оле-Олу будем производить. Но поменьше, чем планировалось, — Джек хитрюще подмигнул и развёл руками: — Кризис-шмизис, и всё такое! Нехватка сахара, как в газетах пишут. Внутреннему рынку хватит, но без перебора. А рабочие места останутся!

— Здорово! Как же здорово ты всё придумал!

— Я молодец? — подбоченился Джек.

— Вообще top banana, big cheese и smart cookie! А я тоже не просто так время провела, — важно сообщила я, — я знаю, что нужно, чтобы никто больше не бастовал!

— Ты уже говорила про праздник…

— Неа, не только. Один раз повеселятся и через неделю забудут! Однако, — я тоже ткнула в Джека пальцем, как президент в избирателя, заразительны дурные привычки… — По ни с чем не сравнимому опыту жительницы страны, пережившей времена повального дефицита, кризиса и лихих девяностых, сообщаю: к зарплате надо давать продовольственный паёк! Людям нужно что? Хлеба и зрелищ!

— Кхм… — почесал висок Джек.

— Да! И если наши люди будут получать то, что дорожает на чёрном рынке каждый день и ещё пойди раздобудь, в зарплату, как бы бесплатно, то будут рады постоянно, пока существует дефицит! — Я набрала в грудь побольше воздуха и продолжила с энтузиазмом: — Я узнала у Марии и бухгалтерских тётенек: нет молока, муки, шампуней, макарон, сахара, растительного масла и ещё много чего! Правительство не справляется с импортом! А своего нету…

— Э-э, балерина, а мы это где будем брать? — моргнул Джек.

Я сделала паузу, но надолго меня не хватило. Подтанцовывая, я радостно сказала:

— В Ростове и Краснодарском крае. Я уже составила списочек возможных поставщиков. У того же Игоря Коврова жена помнишь, где работает? На «Юге Руси»! — и я пустилась уже в серьёзную ламбаду. — А это мука, растительное масло и трам-парам… Даже с учётом транспортировки и растаможки будет дешевле, чем на местном чёрном рынке в десятки раз! Я посчитала. А мы можем привезти сразу большую партию по льготным условиям, ведь не для продажи, а как благотворительную поставку ввезём. — Я сделала арабеску рукой, довольная, и сказала нараспев: — А ведь оно всё до-олго не портится! Чёрт, да я б сама с такой работы не уволилась! Где зарплату платят, и дефицит выдают!

— Вау! Ах ты ж балерина! Здорово придумала! — восхищённо сказал Джек, подскочил и закрутил меня в танце.

Ввалившиеся в кабинет пляжные менеджеры вытаращились и не поняли, с чего тут танцы. Я заметила их, но ничего не сказала, а Джек, стоя к ним спиной, перевёл меня на другую руку и в повороте запрокинул назад. Вот так — мы тоже настоящие латинос!

Громкие аплодисменты, «браво», «виво» и «каррамба» — вот с чего должно начинаться рабочее собрание в тропиках!

 

Глава 24

Мы работали вместе весь день напролёт, как вол-тяжеловоз и маленькая лошадка, которой, конечно, от усталости было не сладко, но куда денешься? Втянулась.

Подъедала из судочков в холодильнике и пахала. Иначе не скажешь. Над заводом разливалась по воздуху весёленькая сальса-румба из очищенной от паутины и сонма вялых красных бабочек радио-рубки. Люди ожили, больше улыбались. Южные ритмы, будто ритуальные шаманские барабаны, прогнали с территории демонов недавнего недовольства с их тяжёлым духом, и всем стало легче.

«T'equiero», — пелось почти в каждой песне из динамика, а люди интерпретировали это «люблю тебя», как «будет жизнь, будет работа, всё будет хорошо».

Нам с Джеком было сложнее в это поверить. Но нужно! Я снова ощутила себя чуднó, будто мы — родители не только нашему китёнку, спокойно спавшему в моём животе, а всем этим сотням смуглых, чужих и внезапно поверивших в нас людей, щедрых на улыбки. В душе немного скреблось опасение и обида за то, что чуть не случилось с Джеком. Но опять же, всё дело было в их доверчивости.

Венесуэльцы, как дети жары, фруктового, социалистического, философско-ленивого рая и близкого океана, были незлобивы, но легко позволяли себе быть подхваченными той волной, которая пёрла на них. Венесуэльцы были вообще как дети, мгновенно меняющие мнение и готовые смеяться и обнимать, едва утерев слёзы и разжав кулаки…

* * *

Воодушевлённому договорённостью о новом рынке сбыта, Джеку удалось заразить своей энергией пляжных менеджеров. Мой любимый мужчина пылал, требовал, рисовал на доске план развития. Обожаю, когда от него исходят такие бурные вибрации — сразу хочется делать вместе с ним всё, что угодно, будь то безумство или чётко продуманная стратегия производства натуральных соков. Но, видимо, моё присутствие тут вносило свои пять копеек. Смуглые менеджеры тарахтели на испанском, поглядывали на меня, кивали, как в танце, и улыбались, не прекращая свои бла-бла-бла-карамба-венсеремос и всё такое. Мария едва успевала переводить. Она такая умница!

«Слишком крутые мозги пропадают в отделе продаж!» — подумала я. И после собрания поделилась этой мыслью с Джеком.

— Да, человеческие ресурсы надо задействовать грамотно, — кивнул Джек. — Если у неё мозгов хватило бы, чтобы работать на АЭС, думаю, с обычной автоматикой в цехах Мария без труда разберётся.

— Жаль, на освоение всех процессов нужно время, а у нас его нет, — сказала я. — Как справиться с реструктуризацией, если директор производства — сволочь и предатель?

Джек хитро улыбнулся.

— Просто! Я вызвал сюда Сергея Петровича из Ростова.

— Ого! Неужели он согласился?! — я округлила глаза.

— Я предложил ему такие деньги, что он даже не раздумывал. Вылетает уже завтра, — хмыкнул Джек. — И ещё позвал нескольких спецов из нашего завода. Пора разбавить венесуэльскую лень казачьей прытью. Даже Геннадия, техника, пригласил. У него тоже мозги не по должности. Международный опыт и зарплата в долларах — это не только плюс в карму.

У меня аж дух перехватило.

— А там кто работать будет?

— О, балерина, согласись, в Ростове, где университет на университете, найти спеца — вопрос попроще, чем в Каракасе. И заметь, — он ткнул в меня по привычке пальцем, — русским спецам не нужна виза в Венесуэлу и особое разрешение от властей. А вот из Штатов такая схема бы не прокатила. И вышло бы дороже.

— Но они же не знают испанского!

— А Мария на что? Будет переводить и вникнет в суть дела. Еще парочку переводчиков привлечём. Вопрос пока временный. Сергей Петрович выберет из местных наиболее перспективных. Отдел кадров снимет ростовчанам квартиры в хорошем доме. Революция революцией, а мы будем жить. Мы ведь вне политики и действуем по закону, да балерина? — подмигнул мне Джек.

— Хоть бы не экспроприировали, как у нас в семнадцатом…

— Неа, до этого не дойдёт.

— Откуда ты знаешь?

— Чуйку ещё никто не отменял. Она у меня тоже не плохо работает, — похвастался Джек. — Сама говорила, что тут ваши «девяностые», а не семнадцатый год… И нет ни одного Ленина на броневике.

— Чуйка, как у Майка Девенпорта? — усмехнулась я. — С ним-то что делать будем?

Джек помрачнел.

— Я ещё думаю.

— А с Брандау? Ты же не будешь его тут вечно держать?

— В полиции он откупится и может нам всё испортить, — угрюмо признал Джек, — особенно, если подтянет своих сообщничков из Камарадос. Видела за забором пикетчков? Нет? А они стоят… Но внутрь их терминаторы Меделин не пускают. И не пустят. Ты сама как? Не устала, малышка?

— Нет, — соврала я. Подошла к Джеку, откинувшемуся на высокую спинку кресла. Мой взгляд снова упал на фотографию немецкой семьи в рамке. — А знаешь, странно…

— Что странно?

— Да вот эта фотография.

Я покрутила в пальцах рамку, аккуратно отогнула железный крючок и вытянула из-под стекла распечатанное фото. На той стороне было написано: «Берлин, 2016-й. Наша улица. От Матиаса, Норы и Франца. Скучаем!». За весёлыми немцами был виден угол дома с табличкой: «49, Веберштрассе». Мне стало крайне жаль их всех, но тотчас что-то зацарапалось в душе, звякнуло и осыпалось опасными осколками, словно разбитое зеркало вокруг босых ног. Догадка? Я пробормотала:

— Скажи, Джек, если б ты сбегал с деньгами компании, понимая, что горячие венесуэльцы или страшно активный инвестор захотят отомстить, ты бы оставлял вот это? Ну, или, грубо говоря, фото нашего небоскрёба и меня на фоне? С номером 42-й улицы?

Джек моргнул. Взял у меня из рук фотографию и внимательно её осмотрел.

— Ты думаешь, что Бергштоффа подставили, Сандра?… Зачем?!

— Чтобы потом подставить тебя.

— Не слишком ли сложно? — Джек задумался и вдруг проговорил вслух то, что вертелось у меня на языке. — Но с другой стороны, если деньги на счетах компании на месте, зарплаты выплачиваются, работа идёт, какой смысл в забастовке? А когда такой хаос, мой приезд был просто неизбежен! Но ради меня целый завод?! — Джек стукнул кулаком по столу, сдвинул брови к переносице. — Знаешь, что это значит?

— Что? — тихо спросила я.

— А то, что сумма махинаций так велика, что тянет на большой срок, если не на пожизненное. И речь идёт даже не о миллионах долларов… — так же тихо ответил мой мужчина.

Меня сковал страх.

— Я боюсь за тебя Джек!

— Не стоит, — тёмно усмехнулся он и добавил: — Ты видишь, я крепкий.

— Может, всё-таки вызовем полицию?

— Чтобы они грабанули компанию повторно?

— А вдруг нет?

— Плавали, знаем, — хмуро ответил Джек. — Малышка, я разберусь. Ты не волнуйся. Просто продолжай заниматься организацией праздника и поставками продпайка из России, хорошо? А мне доверь весь шмурдяк. — Он потёр лоб и улыбнулся: — Выше нос! Я ведь умный у тебя.

— Хорошо.

Я взяла ноутбук и пошла в приёмную. Пока, к счастью, там не было Аурелии, но я её снова зашлю, если вернётся. Вспомнив о ней, я вздрогнула от брезгливости, протёрла красное кресло влажной салфеткой и стол. Лишь потом села. Может быть, предательство и не пахнет, но мне казалось, что им провонялась вся приёмная.

Время не терпело философствований. Я взяла телефон в одну руку, другой открыла крышку ноутбука, и всё завертелось. Двое стройных айтишников ходили туда-сюда, судя по звуку, подскакивая и теряя очки от рёва Джека в ответ на их «es imposible». Кажется, ребятам пришлось разложить на атомы почту и компьютер генерального директора. А потом выискивать во всей корпоративной почте любые сообщения в штаб-квартиру в Нью-Йорке. Фильтровать и выискивать, и снова фильтровать в поиске кротов. А толстый их коллега с тремя подбородками, от которого за версту несло сладкой ватой, как выяснилось, был почти хакером. Джек их усадил в переговорную справа от приёмной, и там вместе с низенькой очкастой бухгалтершей на платформе, сладкий хакер потел и выискивал электронные следы пропавших со счетов денег. Пока неудачно, как я поняла по доносившимся до меня из открытых дверей интонациям.

Мне и самой было не скучно: юристы срочно клепали договоры с поставщиками, вокруг суетились бухгалтеры, снабженцы, Мария переводила, я давала задания закупщикам в Ростове, потом обсуждала детали с дядечкой, занимающемся таможней. Упитанные и весёлые девочки из маркетинга прибегали с предложениями по вечеринке. Двери открывались и закрывались, звонки, скайп, электронная почта кипели. А у меня голова шла кругом, как тогда, когда я осталась одна за Джека в Ростове, с той лишь разницей, что он был за стеной, бубнил, ругался и топал, меряя площадь кабинета в сто двадцать пятый раз.

Почти не ел, только пил, как верблюд, пришедший из пустыни и исчерпавший все запасы в горбах. Пусть мне потом хоть кто-нибудь скажет, что руководители ничего не делают, только деньги лопатой гребут! Дам в лоб сразу, а потом стану объяснять…

* * *

У меня случилась небольшая передышка, когда к Джеку приехал армянистый мачо-спецагент от Игоря Коврова. Двери закрылись надолго. Я подписала очередной документ и осталась одна в кондиционированном помещении. Перевела дух и набрала из диспенсера воды в стакан, вспоминая, как дышать, не разговаривая при этом… Джек с нашим армянином выскочили из кабинета и бросились сначала в дверь напротив, к сладкому хакеру, потом хлопнули дверьми и помчались в холл.

«Кому-то сейчас не поздоровится…» — подумала я, чувствуя, что самой хочется только спать, в комочек и под стол, чтобы никто не видел. Но снова зазвонил телефон. Да ёшкин же дрын!

— Тэйлор? — удивилась я, узнав голос.

— Саша, да, это я, — почти прошептала британка, — прости меня…

Я хотела спросить за что, но отчего-то слова застряли в горле. Наверное, я их слишком много сказала сегодня, чтобы тратить на пустые разговоры…

— Мне так тебя не хватает! — слёзно продолжила Тэйлор Джонсон. — Ты — моя единственная подруга здесь…

— Была, — поправила я. В сердце стало чёрство и холодно, вспомнился пьяный бред и беспорядок. — К тому же, я не «здесь», а очень далеко. И я занята, извини, мне некогда.

— Подожди! — взмолилась Тэйлор. — Я понимаю, но мне важно кое-что тебе сказать…

— Хорошо, я слушаю.

Дверь в приёмную открылась, и вновь появилась Андреа из маркетинга, зависла надо мной с цветными флажками, я приложила палец к губам и автоматически перевела взгляд на монитор Аурелии. В душе снова вспенилась брезгливость.

Что мне скажет Тэйлор? Что ей «скучно и грустно, и некому руку подать» в проклятом Нью-Йорке? Но внезапно британка с волнением зашептала в трубку:

— У нас был ужин. Званый. Даже не Глория готовила, а кейтеринговую компанию нанимали, чтобы всё, как положено. Были супруги Кроннен-Стоу, Девенпорт, Гольдблум, муж Джессики…

— И вы дружно выпили шампанского, — саркастически заполнила я паузу.

— Нет! Саша, нет! Рупперт, Майк и Гольдблум курили сигары в кабинете Эдди, а я зашла в комнату за стеной, никто не знает, что картина Уоррена Чанга просто прикрывает дыру в гипсокартоне… Я швырнула в стену как-то клюшку от гольфа Эдди, а потом, чтобы он не ругался, просто повесила туда Чанга. Со стороны кабинета не видно, там портьера…

— И что мне с этого? — жёстко спросила я.

— Подожди, подожди, Саша…

Мне показалось, что Тэйлор снова не трезва, я уже была готова отбить звонок, как вдруг она сказала совершенно чётко и громко:

— Я доставала пакетик травки, который прятала за картиной, в дырке удобно хранить. И услышала, что Рупперт сказал: «Всё. Пора кончать с Рэндаллом. На тот раз наверняка».

Моё сердце рухнуло в желудок.

— Ты уверена? — затрепетав, спросила я. — Ты точно была не пьяна?

— Я выпила, но… я записала всё на телефон, — выдохнула Тэйлор. — И я сейчас высылаю тебе запись по почте. Потому что… Саша, я — подруга тебе. Дрянная, дурная, но подруга. Прости меня, Саша! Ты простишь?

— Да… — Что я ещё могла сказать? Во рту пересохло от волнения.

— Благодарю… — заплакала Тэйлор. — И ещё, Саша, мой Эдди не замешан. Они тоже водят его за нос. Когда он вошёл, они резко сменили тему разговора. Вот так, Саша. Я должна была тебя предупредить, должна!

— Спасибо, — мне самой захотелось плакать, но надо мной уже нависали три девицы из маркетинга, Мария и секретарша из снабжения, пытающаяся ткнуть мне под нос документ. Я отвернулась от них и сказала в трубку: — Ты не дрянная, Тэйлор, ты просто запуталась. И мы… мы подруги. Спасибо, милая.

Я нажала на красную кнопочку отбоя, и тотчас звякнуло сообщение в What's Up от Тэйлор Джонсон. Аудиофайл. Мир тут же включился обычным венесуэльским галдежом. Я поднялась с кресла и рявкнула на девиц:

— Баста! — и рванула из кабинета искать Джека.

Где бы он ни был, его надо спасать…

 

Глава 25

Мы столкнулись на лестнице между первым и вторым этажом. Мачо-армянин не поспел за Джеком, перепрыгивающим мне навстречу по две ступеньки.

— Сандра! — схватил меня за предплечья мой любимый медведь.

— Джек! — воскликнула я.

— Документы тут, в сумочке на плече?! — басистым шёпотом проорал он.

— Да. Это не важно! Джек, Джек! Они хотят тебя убить!

— Тшш. Потом, — махнул рукой Джек. — Главное — документы!

— Что потом? — опешила я.

— Обо всём потом, — заявил Джек.

Он увлёк меня за собой в укромный закуток в нише, под пальмами в кадках, с жутким панно на стене, изображающим в мелкой плитке толстую, счастливую девочку с бутылочкой Оле-Олы. Девочка вполне сгодилась бы на леди с веслом годков эдак через пять. Джек снова вцепился в мои предплечья и рявкнул с горящими глазами:

— Сандра, мы обнаружили наши деньги! Мы можем их вернуть здесь, но только с помощью СЕБИН!

— Чего?!

— Боливарианской тайной службы, — снова отмахнулся Джек. — Но для этого нужно одно: чтобы капитал компании был не американским, а российским, понимаешь?! Ради американца они и пальцем не пошевелят, а вот ради… Тут политика, балерина! Всё равно политика… Рафаэль выяснил, и действовать надо быстро…

— Погоди, я ничего не понимаю, — замотала я головой так, что красная, как кровь, рубаха спецагента зарябила в глазах. — Давай помедленней.

— Сандра, — Джек глянул на меня с большей торжественностью, чем когда вручал мне в Ростове кольцо с бриллиантом, взволнованно перевёл дух и повторил: — Сандра, согласна ли ты…

— Да сколько можно меня звать замуж?! — разозлилась я. — Да! Да! Да! Триста двадцать восемь тысяч раз! Джек, тьфу на замуж! Надо что-то делать, они хотят тебя убить!

— Нет, я не об этом, — Джек сглотнул. Кажется, он в принципе не слышал меня, потому что вместо того, чтобы материться, возмущаться и сбивать кулаком стены, выпалил: — Согласна ли ты стать владелицей «Бэбидаз Насиональ» и владелицей основного пакета акций «Оле-Ола Венезолан Бэбидаз» прямо сегодня?

Я поперхнулась воздухом. Закашлялась. Громко вздохнула с сипом, и всё, на что меня хватило в данной ситуации было его любимое:

— What the fuck?!

— Это «да»?! — радостно вскричал Джек.

У меня, сбитой с толку, в голове шестерёнки сорвались с осей и запрыгали разноцветными беспорядочными пятнышками по закоулкам черепа. Не сошёл ли мой медведь с ума от потрясений? Обезвоживание, да, это всё оно виновато!

Успокаивающим тоном, как обычно с мамой, я проговорила:

— Допустим, любимый, если тебе этого хочется, но зачем?

— Говорю же, балерина! Вернуть украденное! Немного поделимся с агентами СЕБИН, да всё равно, какая разница! Главное, если компания будет иметь в основе российский капитал, то всё будет нормально, понимаешь? Вообще всё! Никакой угрозы национализации, ничего… Потом, если оппозиция вдруг выиграет, можно будет переписать обратно, а сейчас… — он притянул меня к себе и горячечно заглянул в глаза, — сейчас надо, чтобы обе компании стали твоими.

Это было похоже на лихорадочный бред, и правдой быть никак не могло, поэтому я ответила только, чтобы успокоить моего медведя и заставить его услышать мои последующие слова:

— Ладно, я согласна. Я буду владелицей, если тебе это нужно!

— Моя Сандра, — Джек обнял меня чуть не до хруста в рёбрах. — Я знал, что ты не откажешься! Ты же самая лучшая! Ты же моя балерина! Кому я вообще могу доверять, кроме тебя?!

— Вот именно, — печально вздохнула я. — Я всё подпишу, перепишу, как угодно. Ты рад?

— Да.

— Теперь послушай. Вни-ма-тель-но, — я зафиксировала обеими руками его подбородок так, чтобы он со своего «верха» смотрел только на меня и не отвлекался. — Рупперт Кроннен-Стоу, Гольдблум и Девенпорт обсуждали твоё убийство. Это не домыслы, не намёки, а факт. У меня есть аудиозапись их разговора. Приказ отдал Рупперт. Сказал, «чтобы наверняка», пердун седовласый! Упырь, паук! Тьфу!

Джек моргнул. Похоже, он до последнего не хотел слышать этого. Как дети, которые отчаянно не слышат маму, зовущую делать уроки. Хоть двадцать раз повторяй! Но уши не заткнуть, и это было правдой. Дурной, мерзкой, трудной, вонючей предательством правдой, о которой он и так уже знал.

— Откуда? — хрипло спросил Джек.

— Тэйлор прислала. Подслушала и записала.

— Вот тебе и пьянчужка… — Джек выпустил меня и потянулся к пачке сигарет в кармане. — Когда?

— Судя по дате записи, вчера вечером.

— Чего ждала?

— Ну, откуда я знаю, Джек?! — возмутилась я и всплеснула руками так, что чуть пальму не сшибла. — Сейчас позвонила и прислала. И я сразу за тобой! Ты понимаешь, что тебе грозит опасность?! Смертельная опасность?

Джек засунул сигарету в рот, но не закурил, выдернул из зубов и смял её в сердцах. Поднял на меня тяжёлые глаза.

— Меделин? В курсе?

— Я не знаю. В разговоре она не участвовала. Я вообще не могу раскусить твою Меделин!

— Не надо… её… кусать, — ещё тяжелее сказал Джек.

И я всем сердцем захотела, чтобы Меделин не оказалась стервой. Просто ради Джека. Потому что вместе с резкой болью в душе от внезапной ревности я наполнилась сопереживанием и надеждой — совершенно противоположными чувствами, основой которых была одна и та же моя любовь. И я поняла, что Джек предательства Меделин не переживёт. Что бы ни говорил раньше… Слишком глубоко корнями она забралась ему под сердце, въелась, опутала, притянула к себе. Что там было, в глубине их отношений? Любовь? Болезненная связь? Зависимость?

Я сцепила влажные пальцы в замок. В висках тикало. Как же я устала уже! Но важно было ещё одно: Меделин на самом деле хотела спасти Джека отрядом частных «терминаторов»? Или наоборот, убрать мгновенно и точно, когда понадобится, не полагаясь на любителей? На чьей она стороне?!

Как же мне стало страшно!

Джек обернулся к мачо, изобразил кривую улыбку:

— Сейчас, Раф! Ещё парой слов перекинемся и запустим нашу катушку.

Я коснулась его плеча, заглянула в глаза уже совсем иначе, просто любя и волнуясь:

— Милый, родной, а давай просто уедем, а? Прямо сейчас сядем на самолёт и в Россию? Пожалуйста! Там тебя не достанет никто. Зачем нам столько денег? Я смогу обойтись… Ты даже не представляешь, как я умею хитро выкручиваться! Я даже из куриного остова такой плов умею делать! Морковочки, томатика, чёрного перца, риса нашего, краснодарского! Чеснок и лучок поджарить, вкусно! Давай уедем, а? У тебя в Ростове ещё завод есть, помнишь? А мне ведь много не надо… Только тебя, родненький! Живого!

Я чуть не плакала. Но Джек покачал головой.

— Я не сдаюсь. Хрена им! — Сжал кулаки. Глянул. — Так ты согласна, точно?

— Хорошо, согласна, — поникла я. — Но у меня есть условие: тебе — охрану, сволочей — в тюрьму. В том числе Брандау! Чтобы духу его на территории не было! И Аурелии!

— Справедливо, — буркнул Джек.

— И частный, бронированный хоть бы и танк, но без этих… — я ткнула пальцем в сторону входа, — без «королевских терминаторов»! Во что бы это нам не обошлось! Без экономии! Потому что мне важны не чёртовы деньги, а ты!! Это моё условие! Иначе с места не сдвинусь!

— Да, моя королева, — склонил голову Джек и совершенно серьёзно, даже с каким-то подобострастием поцеловал мою дрожащую руку.

* * *

Я никому не говорила, что голова моя кружилась, и вместе с ней кружились юристы с вытаращенными глазами, мадам из кадров, полный дон Эрнесто, финансовый директор, который вообще, услышав новость, вспучился, как лягушка, на заднюю часть которой наступили башмаком. Он пыхтел и говорил, суча толстыми колбасками-пальцами:

— Зачем же? Зачем? Девочке оно зачем?

— Надо, — резал наживую Джек и смотрел на дона Эрнесто очень странно.

Я чувствовала себя, как внезапно коронованная на царство десятая незаконнорожденная племянница третьего камердинера короля, то есть вообще никто, а тут вдруг нате вам: скипетр в руки и корону на макушку… В смысле вручили печать и подпись заверили с нотариусом. Срочно оформили всё, как положено, на единственного акционера — на меня. Акционер и новая владелица хлопала ресницами и туго соображала, ибо происходящее было для меня чем-то из ряда фэнтези, мистики и бреда, и точно не могло происходить со мной на самом деле. О реальности говорил лишь зверский голод и чешущийся живот.

Венесуэльские терминаторы из дорогой частной охраны, которая, как шепнул Рафаэль, тоже вся состоит из агентов СЕБИНа, бывших или подрабатывающих, примчались на мотоциклах, сопровождая бронированный со всех сторон внедорожник типа танка. Американских коммандос Джек рассчитал моментально, поблагодарил за службу и сказал, что в услугах больше не нуждается. Чернокожий предводитель засланцев так и не смог убедить Джека, что не всё ещё благополучно, и по распоряжению госпожи Меделин Кроннен-Стоу…

— У чёрту Меделин! — рыкнул Джек. — Я свободный гражданин свободной страны! Я сам решаю! Вы больше не работаете со мной!

Новая охрана выглядела по сравнению с американцами довольно расслабленно, несмотря на широту в плечах, бронежилеты, каски, кобуру и невинно свисающие с пояса гранаты. Может, просто дело в плавных чертах смуглых лиц? Кто-то надел бронежилет на меня, кто-то на Джека, мачо-агент Рафаэль остался не забронированным и легко запрыгнул в салон с опасной грацией камышового кота.

В сопровождении свиты десятка вооружённых до зубов мотоциклистов мы поехали в центр Каракаса, объехав толпы протестующих против правительства, демонстрантов за правительство и забастовщиков «просто потому что все бастуют», обёрнутых в трёхцветные — жёлто-сине-красные флаги и, судя по лицам, плохо понимающих, чего они вообще хотят — главное повозмущаться, кинуть красную дымовую шашку и поджечь шину в куче мусора, именуемой баррикадой. А так — хоть за футбольную команду или против цен на нефть…

Наш эскорт остановился у монументального белого здания с колоннами, при виде которого мне на ум сразу пришёл герой всей Латинской Америки Симон Боливар, а ещё мысль, что владелица аж двух компаний не может быть одетой в шёлковую блузочку голубого цвета и юбку с резинкой на животе — для беременных. И босоножки мои белые с широким, высоченным каблуком — подходили под танцы и венесуэльский стиль, а вот для таких важных дядечек в белых рубашках и брюках со стрелочкой — совсем нет.

Я застегнула фривольные пуговички почти до горла, прижала одной рукой сумочку к бедру, второй заправила за ухо распушившуюся прядь и вошла вместе с Джеком в чиновничий рай или Торговую палату Боливарианской Республики, где чинный крючкотвор с зализанными волосами проводил нас по коридору в Управление иностранными инвестициями. Там нас встретил другой важный пузан с видом министра и говорящий надутыми пухлыми губами, усищами и солидно выпирающей вперёд самодостаточностью, что он тут самый главный.

— Сеньор Ортэс поможет вам быстро решить вопрос, — подсказал Рафаэль, который и тут, кажется, ходил и хаживал, ибо то и дело ручкался с чиновниками и кивал половине сотрудников, как добрым знакомым.

Меня же так и подмывало дёрнуть тихонько Джека за рукав и моргнуть в сторону выхода: мол, пора «делать ноги», всё равно никто не поверит в то, что ты задумал… Но Джакобо Мария Изандро Рендальез, мой пуэрториканский корсар с американским паспортом, был непоколебим и сосредоточен. Две недели, требуемые на переоформление, благодаря волшебству долларов в конверте превратились в два часа.

Мы успели выпить кофе в приёмной и потолковать о погоде с секретаршей, желающей попрактиковаться в английском. Джек весь ушёл в себя. Затем отлучился и снова вернулся, такой же задумчивый и молчаливый, как утёс над морем. Под высокими потолками, в прохладе мрамора и бюрократии жизнь шла размеренно, словно не было никаких забастовщиков и полицейских с брандспойтами на проспекте через две улицы налево.

Усатый пузан, сеньор Ортэс, выдал мне документы с вензелями, печатями и блестящей кругляшкой и сказал, что я могу идти.

Джек поблагодарил, затем взял меня под локоть и повёл на выход. И только в бронированном салоне авто улыбнулся, наконец:

— Ну что, сеньорита Александра Лозанина, владелица и единственный акционер завода по производству напитков и праздников, поздравляю тебя!

— Спасибо, — испуганно ответила я. — Но это же временно, да?

— Ты же не временно будешь моей женой? — спокойно спросил он.

— Нет…

Джек коснулся моего живота ладонью, замер на секунду и посмотрел мне в глаза.

— Тогда какая нам разница, чей это завод: твой или мой? — Подмигнул животу и добавил: — Всё равно будет принадлежать нашему Паблито.

— Паблито? — удивилась я.

— Пабло Алехандро Рендальез, — задумчиво сказал Джек, — по-моему, хорошо звучит!

— Павлик… — пробормотала я, прислушиваясь к китёнку, тот молчал, но, как обычно, когда моё внимание обращалось к нему, подарил мне благость. — Пусть будет Павликом. Кажется, китёнок не против. А вдруг он не захочет управлять компанией?

— Как же! — удивился Джек. — Он мой сын. И твой. Значит, сможет, даже колонией на Марсе руководить. Поедем! Тут рядом…

Действительно, не проехав и квартала, мы остановились. Центральный банк Венесуэлы в отличие от от Торговой палаты был зданием современным, эдакой бетонной башней на устойчивой, широкой подошве. Тут тоже прошло всё быстро, благодаря Рафаэлю и конверту. И счета компании тоже были переоформлены на меня, но с полной генеральной доверенностью на Джека как исполнительного директора.

Затем мы заехали ещё в одно здание, на этот раз обычное, неприметное с толстыми решётками на окнах и массой взбудораженных людей у входа. Джек и Рафаэль поговорили на бурном, почти ругательном испанском с жёстким, как кремень, мулатом, ещё с одним, похожим на Уго Чавеса в молодые годы. Я подписала заявление и выяснила, наконец, что это были агенты СЕБИН, которые займутся нашим делом.

— Теперь можно считать, что компанию никто не обкрадывал. Если не считать побочные расходы, — тихо, с довольным видом сказал мне на ушко Джек, когда мы вернулись в наш «бронетанк».

— Я хочу домой, — шепнула я ему, вдруг осознав, что толком не понимаю, где он, мой дом — это номер в гостинице или кабинет генерального директора на заводе с диванчиком под окном, или кондо в Нью-Йорке, или квартирка на девятом этаже в Ростове-на-Дону с зелеными занавесками в моей комнате. Просто хотелось туда, где спокойно, уютно, и можно расслабиться рядышком с самым любимым на свете мужчиной, забраться ему носом под мышку, обнять крепко и заснуть, ни о чём не беспокоясь. Там, где это возможно, там и будет мой дом. Хочу туда!

— Ещё одно место, малышка, — погладил меня по руке Джек. — И домой.

Интересно, а какое «домой» у него в голове?

Площадь впереди по курсу была заполнена людьми. Автомобиль с трудом проехал по проспекту Норте от Центрального Банка и остановился на углу.

Я оглянулась, увидела в заднем стекле бронзовую статую Боливара, фонтан и ярко-охряный дворец. Люди митинговали, им было не до нас. Я решила, что мы просто пережидаем пробку или выбираем новый путь, но Джек толкнул дверцу и кивнул на величественный собор по правую руку с огромной статуей Девы Марии, распахнувшей руки так, словно она готова обнять город.

— Нам туда.

— Зачем? — изумлённо шепнула я и ухватилась посильнее за руку моего медведя. — У них тут принято освящать нового владельца компании? Без этого никак не обойтись?

Джек не ответил. Прохожих на проспекте вокруг было слишком много, и несмотря на бронированных охранников, обступивших нас со всех сторон, мне всё ещё было страшно. Очень. Я видела киллеров даже в нищих на серых ступенях. Рафаэль и пара венесуэльских мордоворотов задержались позади нас, а Джек, внезапно взволнованный и прямой, словно столб проглотил, провёл меня под грандиозные своды. Перекрестился быстро, поцеловал крестик, свисающий на цепочке с шеи.

— Сандра, это Мерида. Главный Кафедральный Собор Каракаса, — сказал он с придыханием и почтением, словно знакомил с матерью.

Я оглядела массивные гранитные колонны, ряды скамеечек из тёмного дерева, резные окошки с витражами в виде замысловатых ромбов в каждом проёме, огромные иконы, больше похожие на картины с изображением святых в Эрмитаже. Людей в церкви почти не было, только беременная женщина в розовой маечке и джинсах с мужем у бокового входа и три старушки в кружевных платках, почти мантильях.

В сердце закралось волнение, словно происходило что-то необычное, о чём я не знаю, а ещё будто я была здесь когда-то давно и забыла. Здесь внезапно о многом забылось — так величественен и ажурен был купол над моей головой. И ощущение светлого и большого, как вся Вселенная, как Бог, коснулось моего робкого сердца, но затем я опустила взгляд и увидела охранников, закрывших нас от входа спинами в бронежилетах. Сразу же из-за них появились те двое, что задержались.

Они вышли в проход, обвешанные корзинами с цветами. Бойкие мальчишки-служки тоже несли корзинки. В мгновение ока проход между скамеечками и пространство у алтаря были украшены цветами. Аромат мелких алых розочек, белых лилий, крупных экзотических фиолетовых орхидей и трав смешался с запахом воска и ладана. У меня перехватило дух, закружилась голова ещё сильнее.

— Что это значит, Джек? — моё сердце билось о рёбра, выскакивая.

— Я беру тебя в жёны, — ответил он и быстро надел чёрный смокинг, который подал ему стриженый водитель.

Ветерок, пролетевший под сводами и всколыхнувший волосы на наших головах, не смог развеять моё ошеломление и возмущение. Я выдернула свою руку из ладони медведя.

— Но Джек! Я не могу так!

— Не волнуйтесь, Саша, всё хорошо. Выходы закрыты, тут безопасно, — уверил меня Рафаэль и, протягивая большую белую коробку, показал на резную дверцу в алькове: — Там вы сможете переодеться. Монахиня вам поможет.

— Ты не можешь всё решать за меня! — рассердилась я на Джека.

Он склонил голову, пытаясь сохранять спокойствие.

— Могу. На том основании, что я — мужчина. И в нашей семье, повенчаны мы или нет, я — главный. Ты сама говорила про танец, про партнёров! Я веду! — Он облизнул губы и засунул руки в карманы. — Ты сказала, что хочешь много цветов, меня в смокинге и платье со шлейфом. Вот, — он мотнул подбородком, — всё есть. Или мало цветов? Сейчас скажу, привезут ещё.

Из-за алтаря появился священник, самый настоящий, католический, в белой пелерине поверх чёрной рясы. С простым, массивным крестом на груди. У священника были тонкие, благородные черты лица, и мне стало сразу неловко перед ним устраивать сцены, но… всё было не правильно!

— Трез секундаз, падре, — сказал ему Джек и слегка поклонился.

Я всплеснула растерянно руками и… расплакалась.

— Что с тобой, балерина?! — Джек бросился ко мне, вмиг растеряв всё своё тиранское «я — мужчина и никаких гвоздей». Прижал меня к себе, отстранил, вглядываясь, снова прижал. — Малышка, ну, ты чего? Я же тебя люблю!

— Я не могу, — рыдала я, вытирая нос, — всё это… Я не могу-у-у!

— Почему?! Ты же сказала «да». А я выполнил все условия…

— Просто… просто… — я задыхалась во всхлипах, — это переоформление компании, эта внезапность, этот собор…

— Тебе не нравится собор? — всполошился Джек. — Но он же самый красивый в Венесуэле! Но ладно, есть ещё церквушка, и там подальше храм Святого Франциска…

— Нет! Джек! Эти проклятые убийцы-ы-ы-а… И ты имя заранее дал китёнку… Ты как будто завещание подписываешь… Джек, Джакобо, медвежонок, родненький, я бою-ю-юсь!

— Фух, — выдохнул Джек и вытер пот с высокого лба, затем подул мне в нос и улыбнулся: — Глупенькая. Кроха моя! При чём тут завещание?! Я просто хочу всё делать правильно! Делать всё, что хочу. Прямо сейчас! И больше никогда и ничего не откладывать, понимаешь? Сколько можно уже?!

Я сглотнула слёзы и взглянула на него.

— А Рупперт и Девенпорт? Они ведь будут продолжать на тебя… о-охоту, — с трудом выдавила я последнее слово.

— С ними всё скоро будет кончено, — встрял Рафаэль.

— Я написал электронное заявление в Комиссию по ценным бумагам США и в ФБР, в отдел, который занимается экономическими преступлениями. Уилл Баррел в курсе, он предоставит экспертам мой отчёт.

— Когда ты успел? — расширила я глаза.

— Ещё у себя в кабинете. До того, как мы просекли след по переводам пропавших денег.

— Но аудиозапись…

— Это просто будет последним гвоздём в замок на решётку их камер, — уверенно заявил Джек. — Вне зависимости от этого, их задницы скоро будут поджариваться с пристрастием. Простите, падре!

Священник улыбнулся и посмотрел на часы. Мальчики-служки зажигали свечи и лампады. Цветы пахли и ждали моего «да», как и любопытные старушки в мантильях. Надеюсь, в складках кружев не спрятан кольт и автомат Калашникова…

— Почему ты не сказал мне сразу? — спросила я.

— Хотел сделать тебе сюрприз.

— Так и до инфаркта можно довести, — пробормотала я, вытирая слёзы.

— Если захочешь, мы потом проведём церемонию с семьёй, с твоей и моей, столько раз, сколько пожелаешь, — пылко заговорил Джек, — в Сан-Хуане, в Нью-Йорке, в Ростове, хоть в Париже или в Ватикане на площади Святого Петра. Но я хочу, чтобы ты стала моей женой прямо сейчас!

Я шморгнула носом и улыбнулась.

— Ладно, давай начнём хотя бы здесь… Обвенчайте нас, падре, — попросила я священника.

Он ответил на удивительно приятном английском:

— Я думал, вы, сеньорита, сначала захотите облачиться в платье.

— Точно, платье, — кивнула я. — Хотя уже какая разница?

Джек запротестовал:

— Нет, балерина, ты же сказала: платье, значит, платье.

— Вот именно! Я что, с утра весь Каракас переворачивал зря в поисках флёрдоранжа и фаты? — возмутился Рафаэль, заставив меня ошарашенно моргать.

Почему он? Почему с утра? Это разве Джек не только что решил? И когда они успели с моим медведем так наладить отношения, что мачо-агент из России стал выполнять шаферские поручения? Платье он тоже купил? А размер, как он вообще мог покупать платье невесты мне?

Джек добавил:

— Ты ведь помнишь, я улетал, собираясь в Пуэрто-Рико жениться на тебе? И я заказал платье ещё в Нью-Йорке. Забрал в Саксе, когда ты выбирала купальник. А я хорошо разбираюсь в одежде. Оно уже столько дней ждёт тебя…

— Но ведь так не положено, — пролепетала я.

— Я не видел его на тебе, — хмыкнул Джек, — всё сходится. Плохих примет нет.

Я открыла рот, но онемела, как рыба. Междометия на ультразвуке Джек не понял. Зато в двери собора вломились двое с камерами и словами «сраная жара!». Николас и Ганнибал? О, Боже… Охранник в бронежилете не успел прикрыть дверь, как в неё скользнула красавица Мария в красном платье с белым цветком в волосах. И засов закрылся.

— А… как… — ничего путного я сказать по-прежнему не смогла. — Когда… э…

— Тебе же нужна подружка невесты, — сказал Джек и подмигнул журналистам. — И качественная видеосъёмка.

— Водички, — только и смогла вымолвить я, прислоняясь к колонне.

Служка подал стакан Джеку, Джек — мне, а священник благостно расцвёл:

— Все волнуются перед венчанием, милая сеньорита. Но впереди вас ждёт счастье! Свадьба — это большой праздник, разве стоит переживать?

Я выглушила залпом воду и сказала, приходя в себя:

— Нет, конечно. Какие переживания! Сейчас переоденусь и срочно под венец. Только никак не решу, бронежилет одевать на свадебное платье или под него?

— Сандра, — укоризненно покачал головой Джек.

Вот уж не знала, что он испытывает почтение перед католической церковью! Ему же плевать на все правила в мире!

— Ещё один сюрприз, Джек Рэндалл, и у тебя будет не невеста, а Жизель, — пробормотала я.

— Почему Жизель?!

— Она умерла незамужней и бродила привидением в свадебном платье. Признавайся лучше сразу: есть ещё сюрпризы?!

— Нет, это всё, — заверил Джек, побледнев.

Вот-вот, пусть тоже поволнуется! Не всё же нам с китёнком!

— Меделин не явится посреди церемонии с криками «Я против»? — саркастически уточнила я.

— К чёрту Меделин! — вспылил Джек. — Простите, падре. В конце концов, спрашиваю в последний раз, ты будешь жениться… тьфу, замуж за меня выходить, Сандра?!

Священник подал мне ещё воды, тщетно пряча улыбку. Кажется, ему в такой комедии участвовать не приходилось. Я выпила снова всё залпом и, схватив коробку с неизвестным мне платьем, решительно пошла к алькову. Обернулась на ходу и сказала:

— Да! Но ты, Джек Рэндалл, пообещал мне ещё три свадьбы. Будешь должен. У меня всё записано.

— Да хоть десять! — крикнул он. — Тебе с парашютом или под водой?

Падре рассмеялся в голос. Смех приятно звучал под сводами величественного собора. Даже лучше, чем орган. И я пошла переодеваться. Под венец, так под венец! Чего уж тут фасонить?!

 

Глава 26

С замиранием сердца я поставила на простой деревянный столик в алькове большую белую коробку. Даже пусть мне было обещано десять свадеб, самая главная будет сейчас, самая первая и настоящая! Каким оно будет, моё платье? Я дотронулась до крышки нерешительно.

«Наверное, оно мятое? Где в церкви брать утюг и гладильную доску?» — подумалось мне не к месту.

Казалось, там, под картоном спрятано всё, что видит во мне мой любимый мужчина. Это волновало ещё сильнее. Какой я буду для него? Роковой? Как танцовщица танго? Эротичной? Элегантной? Изящной? Я не могла представить и отчего-то тянула время.

Постучались. Вошла Мария. Стала рядом, отражаясь в зеркале во весь рост — высокая, стройная, красивая, а я, маленькая, со своими кудряшками показалась какой-то мультяшной. Просто гном Вася в юбочке и на каблуках… Смешно до слёз! И ещё страшнее заглядывать в коробку. Пульс тикал в висках, напоминая о том, что минуты торопят, и меня ждут.

— Помочь? — спросила она.

— Я волнуюсь, — призналась я.

— Это естественно. Я тоже волнуюсь, — сказала Мария, — такая честь для меня!

Боже, великолепная, яркая, как она может волноваться? И зачем?

— А вдруг мне не понравится? — почти заикаясь, спросила я.

Мария улыбнулась мне, как ребёнку.

— Такого просто не может быть!

И я, зажмурившись, всё-таки раскрыла коробку. Выдохнула. Оно, и правда, не могло не понравиться… Дрожащими руками я достала сложенное платье и подняла кверху, позволяя ему раскрыться, будто цветку. Тонкий, как паутинка, кружевной верх, обтягивающий корсаж; плетёный серебром и мелким жемчугом пояс и струящиеся от него нежной тканью юбки. Натуральный шёлк, сложенный искусными продавцами, к моему удивлению, совсем не помялся.

— Ах, какая красота! — воскликнула Мария.

Счастье разлилось в моей груди. Платье говорило главное слово: невинность. Словно не было у нас с Джеком жарких ночей, стонов и страсти. Словно всё только должно было случиться. В первый раз. Волнующе и незабвенно. Я так расчувствовалась, что с уголка глаза по щеке сползла слезинка.

— Неужели не нравится?! — изумилась Мария.

— Нет, что ты… — прошептала я, — оно божественно!

* * *

Нескольких минут хватило на то, чтобы переодеться. Мария так умело взялась за мои волосы, что мигом превратила меня из пушистого гномика в принцессу. Приколола к подобранным волосам фату на жемчужные шпильки. Длинную, со шлейфом, ведь Джек не мог предугадать моих причуд в Нью-Йорке, а здесь постарался… Милый!

Я смотрела на себя в зеркало, замирая, и думала: пожалуй, стоило рискнуть и выдумать новую традицию — чтобы жених покупал платье будущей жене. Потому что я, наверное, буду всю жизнь гордиться выбором Джека! Или мне просто так несказанно повезло?

Фея-крёстная не принесла мне хрустальных башмачков, но моих удобных босоножек всё равно под длинными лепестками из шёлка было не видно. Невеста, глядящая на меня большими, взволнованными глазами из зеркала, была такой воздушной и лёгкой, что, казалось, должна была взлететь.

— Всё готово, — с удовольствием констатировала Мария. — Ты, Саша, просто ангел, клянусь всеми святыми!

Она перекрестилась и возвела очи к сводам алькова — в маленькой комнатке потолок был так высок, что мы были будто в колодце. Я разрозовелась от смущения. Но тут же встрепенулась:

— А цветы? Ведь у невесты должны быть цветы!

— Точно. Сейчас! — Мария метнулась наружу и вернулась с коротко обрезанной веткой, густо усыпанной белыми лилиями. Сунула мне в руку и ахнула, молитвенно сложив перед грудью ладони: — Идеально!

Она была права! Кто-то неделями выбирает букет невесты, а, выяснилось, нет ничего лучше спонтанности — стебля лилии, выдранного из одной из цветочных корзин.

За дверью запели мальчики что-то католическое, мне сразу вспомнилась Энигма, и Мария сказала:

— Пора.

Открыла передо мной резную дверцу.

«Благослови, Боже!» — подумала я.

Стук сердца, капельки пота от волнения на спине, и шаг вперёд. К нему.

Прозрачные, высокие голоса хора стали громче, запахи явственнее, купол ещё поднебеснее. Но ничто на свете не было важно, кроме него — моего любимого мужчины! Красивого, высокого, стройного! Самого-самого на свете! С бесконечным восхищением за чёрными зрачками-гвоздиками!

— Сандра… — проговорил Джек, внезапно заливаясь румянцем. Подошёл. — Ты… ты… прекрасна… Чистая… Как Царица Небесная!

Я улыбнулась, глядя на него во все глаза. Мой великолепный корсар, не только в смокинге, но внезапно ещё и с бабочкой, протянул мне руку. Я вложила пальцы и ощутила его большую, горячую ладонь. Крепкую и надёжную.

— Ты — моя жена! — взволнованно проговорил Джек.

— Навсегда, — ответила я.

И мы потянулись за поцелуем.

— Погодите, а церемония? — подал голос падре от алтаря.

Мы оба смущённо оглянулись, сообразив, что стоим в начале прохода, забыв обо всём на свете, но Джек нашёлся и ответил:

— Да-да, мы уже идём! Простите, падре! Это было предварительное соглашение…

А потом всё было, как в сказке: священник, поющий баритоном на латыни, шелест страниц молитвенника, ангельские голоса мальчиков, свечи, дрожащие от нашего дыхания, мурашки по коже, наше взволнованное, подхваченное эхом высоких сводов «Да» на вопрос каждому и кольца…

— Объявляю вас мужем и женой! — сказал по-английски падре, улыбаясь.

Джек забыл про поцелуй и бросился к нему. Обнял, жарко благодаря, а затем прямо у алтаря подхватил меня на руки и закружил.

— Моя! Моя! Жена моя! Сандра!

— Только твоя, — растворялась я в радости, обвивая его шею руками. И только тогда мы вспомнили про обязательный поцелуй. Сладкий, завораживающий, долгий.

Наши немногочисленные свидетели зааплодировали. Мы нескоро оторвались друг от друга. Пьяные, заполненные светом, блаженством и любовью.

— Я женился! — победно пробасил Джек, не в силах сдерживать эмоции, и поставил меня, наконец, на пол.

И мы засмеялись от счастья, заражая им всех остальных. Гыкали басисто репортёры, щёлкая нас, безумцев, на камеры, заливалась звонким смехом Мария рядом с мачо Рафаэлем, оба в белом и красном, жгучие и красивые. Прыскали, теряя серьёзность, охранники в бронежилетах, хихикали старушки в мантильях, улыбались беременная женщина с мужем. И даже падре по-доброму смеялся, приговаривая:

— Каких замечательных новобрачных Бог мне послал!

Джек поклонился ему с почтением, а затем громко обратился ко всем:

— Друзья! Раз у нас всё не по правилам, то праздник будет завтра, на территории завода «Оле-Ола Венезолан Бэбидаз»! К нему уже всё готово! И я всех приглашаю! А теперь позвольте мне разделить время с моей женой! Мы так соскучились друг по другу! Желаю вам чудесного вечера! — и добавил. — Но, ребята из охраны, вам не повезло — вы по-прежнему, на работе…

Все снова захлопали. Старушка в фиолетовой мантилье протиснулась между скамеечек к нам и протянула мне металлический золотистый значок с красным петухом в кружке с синей каёмочкой и золотыми буквами. Затараторила непонятное, сияя беззубым почти ртом.

— Девочка! Тебе на счастье! — тут же перевёл Джек. — Я просто должна тебе что-то подарить, сладкая моя роза! Вот, это память моя, счастливая память! Тебе она тоже принесёт счастье!

Старушка расцеловала меня в щёки, а я её, искренне благодаря. И так было хорошо!

— Мы вас тоже приглашаем, — щедро сказал Джек. — Скажите вон той красавице, где вас забрать завтра, и я пришлю за вами, почтенные сеньоры, машину.

— Какой хороший мальчик! — зацокала восторженно старушка и потянулась к нему — тоже целоваться. Он наклонился и пожилая женщина, как родная, чмокнула его в лоб. Две другие последовали её примеру, приговаривая: — Хороший мальчик! Красивые дети! Благослови вас Господь и Дева Мария!

Рафаэль и Мария, журналисты и падре поздравили нас сердечно, а затем мы попрощались с ними. Это было неправильно? У нас всё не так. Мы так живём — на разрыв шаблона.

Рука об руку, мы выбежали на улицу. Солнце уже не жарило, склонялось к отдыху, разливая по небу закат. Окружённые по-прежнему охраной, мы прошли к машине и оба забрались на заднее сиденье. Поближе друг к другу. Бронетанк тронулся, загудели двигателями мотоциклисты в эскорте.

Мой корсар скинул пиджак, явно неуместный в тропической жаре, склонился и нежно-нежно меня поцеловал.

— Домой. Я очень, очень хочу тебя, моя жена! — сказал он.

— В гостиницу?

— Нет, это сюрприз.

— О, Боже, ты же говорил, что больше нет сюрпризов!

— Да, я твой муж и Бог, — хмыкнул Джек, наглая рожа, — но это не страшный сюрприз. Я просто снял апартаменты в тщательно охраняемом доме. Тут рядом. В гостинице ведь ходят все кто ни попадя!

— А вещи?

— Рафаэль перевёз их. Я попросил.

— Когда ты всё успел? — поразилась я.

— Я вообще классный, — заявил Джек.

Бронетанк с эскортом подъехал к новой высотке через три квартала, тяжелые ворота разъехались, пропустив нас на парковку, уставленную роскошными авто.

— Это какая-то другая Венесуэла! — пробормотала я.

— Ну, если кто-то не дополучает, обязательно есть кто-то, кто черпает большими ложками, — кивнул Джек и вдруг присмотрелся к значку старушки, что до сих пор лежал в моих руках.

— О! Поздравляю, балерина! Тебя только что приняли в пионеры! — расхохотался он.

— Что здесь написано? — моргнула я, тоже не сдерживая смех.

— Коммунистическая молодёжь Венесуэлы, — перевёл Джек.

— Нет, столько новых статусов за один день с меня перебор! — хихикая, заявила я. — Владелица заводов. Жена! Знаешь, что? Я тебя, мой великий американский капиталист, тоже посвящаю в пионеры.

— Нет-нет, это тебе подарили!

Авто остановилось, и охранники, осмотрев периметр, открыли перед нами дверцу.

— Всё чисто, сеньоры. Можно выходить!

Я удержала Джека за руку и с хитрым прищуром сказала:

— Женился? Теперь всё, Джек Рэндалл! Мы половинки, и всё должны делить поровну. Ты мне завод, я тебе значок.

Я приколола ему на грудь знак отличия пионерской организации Симона Боливара, отсалютовала и показала язык.

— Теперь пойдём.

— Ах ты ж, балерина, — пробормотал он ласково и снова поцеловал. — Обожаю тебя!

— И я тебя, мой муж…

* * *

Мы лежали ещё одетые на незнакомой кровати просторного «дома». В радужках Джека отражались последние огненные вспышки заката, а в моих, наверное, уже блестела звёздами ночь из восточного окна.

— Малышка моя, я счастлив, — сказал Джек и ласково провёл пальцами по моей щеке.

— Мне ещё не верится… — призналась я. — Бабушка Дуся так часто говорила, что на мне никто не женится, что я не могу поверить, что ты бац, и женился! Ты такой хороший!

— Прости, что скажу, но дура твоя бабушка Дуся, — улыбнулся Джек и вдруг зевнул.

— А она и не моя.

В комнате стало совсем темно.

— Платье такое красивое, снимать не хочется, — призналась я. Но всё-таки встала и попробовала расстегнуть сзади змейку. — Поможешь?

Мой муж не ответил. Я обернулась и растаяла от умиления: он спал. Просто подложил ладонь под щёку и спал, как мальчишка. Мой хороший! Устал. Ну и ладно, первая брачная ночь у нас уже была, будет зато потом их много — и ночей, и утр. В сердце разливалось уверенное спокойствие: теперь мы семья. Я склонилась и поцеловала Джеку макушку, произнесла одними губами: «Мой муж!» Как же здорово это звучало! Просто музыка! Джек Рэндалл — мой муж… Джакобо Мария Изандро Рендальез. Муж мой! Это вам не хухры-мухры! Это золотой мой медвежонок!

Божественно красивая невеста нашла холодильник, а в нём еду. Божественно красивое платье не помешало умять половину всего из судочков, причём даже не разбираясь в названиях блюд. Понюхала, понравилось, и в рот. Пока плетёный пояс с жемчугом не стал мешать вдыхать. Мой любимый муж обо всём позаботился: о безопасном доме, о еде, о прохладе кондиционера, о платье и свадьбе, не учёл только одного — что сам не железный. Я посмотрела на себя в зеркало:

— Привет, я — миссис Рендальез. — Скорчила гримаску и коварно улыбнулась. — О! Меделин, а мы женаты, вы разве не знали?! Приятно ознакомиться, я — миссис Рендальез.

Я показала воображаемо вытаращившейся на меня Меделин язык и, довольная, но уже совсем не лёгкая, а похожая на отъевшегося Винни-Пуха в чудесном платье, которое не снималось, хоть убейся, пошла спать. Залезла под мышку к Джеку и тут же выключилась. И первую брачную ночь мы прохрапели на славу!

Зато утром я проснулась от поцелуя. Самого нежного на свете. И увидела самые блестящие, лукавые глаза. Счастье! За спиной в окно ломился рассвет.

— Давай снова жениться, — ещё сонная, сказала я.

— О, мы ещё и не начинали! — радостно воскликнул Джек и начал.

Я вдруг поняла, что он уже успел когда-то раздеться. Змейка поддалась его рукам мгновенно, словно он её заговорил, и чудесное платье вспорхнуло на спинку кресла. Туда же полетело бельё. И мой любимый медведь навис надо мной.

— Интересно, будет ли это по-другому, когда ты муж? — пробормотала я.

— Какая же ты смешная! — рассмеялся Джек.

— Какая есть, сам выбрал! Муж, — уголки моих губ растянулись до ушей.

— Ещё раз скажи, жена моя.

И я пропела словно «муж» на всех известных мне языках, а потом «Я люблю тебя», а потом сказать уже ничего не получилось. В страстном поцелуе и думать-то не выходит, даже дышать через раз. Голова кружилась, совершенно пьяная без шампанского, от любимого запаха, от прикосновения атласной кожи, от желания быть его безраздельно. Горячие и жадные, мы любили друг друга, губами, порами, клетками напитываясь друг другом. И в вихре, стонах и волнах иногда из меня вырывались совсем не умные изречения:

— Вот как это делают приличные женщины! Джек, о-о-о, что ты… делаешь! Нет, это совсем не прилично… А и какая разница! Я очень не приличная жена…

Взрыв хохота ненадолго мешал Джеку быть неприличным мужем. У него запретов не было. Он переворачивал меня на живот, подтягивал бёдра вверх, и всё начиналось снова. Целовал и проникал внутрь, заставляя сходить с ума. Поднимал на руках, как игрушку, и крутил, как хотел, повторяя:

— Моя, моя!

Это было сладко — быть его полностью: то медленно и нежно, то бурно, до полного исчезновения мыслей. Снова и снова. И, наконец, когда мы, мокрые от пота, несмотря на его любимые плюс шестнадцать градусов в спальне, откинулись на простыни, я пробормотала:

— Мне нравится жениться…

Джек рассмеялся и подскочил, словно заведённый заново.

— А теперь пора на работу! Нас ждут великие дела.

— Самые великие мы сделали только что.

— О да, — хохотал он, — но впереди ещё приём русских специалистов, передача дел тебе и праздник.

— Блин, праздник! А поспать? — лениво потянулась я. — Беременной жене надо много спать.

— Ну хорошо, поспи еще полчасика, а я пока с почтой разгребусь, — снизошёл до поблажки мой обожаемый тиран.

Я закрыла глаза и попыталась разгладить под собой то, во что превратилась после наших игр простыня. Нет, не хочу быть мануфактурщицей, инвесторшой и кем-то там ещё! Я хочу лениться и спать… Особенно после такого рассвета…

* * *

Однако ровно к девяти ноль-ноль наш эскорт с броневиком въехал на территорию «Оле-Ола Венезолан Бэбидаз».

— Как же я хочу сказать Аурелии: ты уволена, — коварно потёрла я руки.

— Прости, малышка, не выйдет, — спокойно заявил Джек.

— Почему? Зачем она…

— Её деятельностью уже занимается соответствующий отдел СЕБИН. Тянет не кислый срок.

— О…

— И Дон Эрнесто, старый лис, тоже сейчас наверняка потеет перед следователем, — добавил Джек.

— А он тут при чём? Его же вместе с тобой держали забастовщики! — я округлила глаза.

— Жалко, что не прибили, — буркнул мой муж. — Дельце с деньгами компании они провернули вместе с Брандау, Бергштоффа подставили. И меня тоже. Из штаб-квартиры им дали отмашку — убрать меня. Неважно каким способом. Они и разыграли комедию.

Я сжала кулаки.

— Люди должны знать это. Ты расскажешь или я?

— По обстоятельствам, — кивнул Джек.

Бронетанк остановился перед офисом, и мы вошли в холл. По обыкновению, перед началом рабочего дня венесуэльцы собрались тут, со стаканчиками Оле-Олы, кофе и воды — поболтать с утра — дело святое. Не успела я поздороваться, как с потолка на канате слетело огромное что-то, похожее на барабан из зелёного и красного папье-маше! Хлопок! Я закрыла собой Джека и зажмурилась. На нас что-то посыпалось. Теракт! Господи помилуй!

И тут все закричали:

— Оле Сандра! Оле Джакобо! Вива новио э новиа!!!

Меня оглушили аплодисменты, свист и весёлая музыка. Я сглотнула и открыла по очереди глаза. Крыша не обвалилась, но мы с Джеком стояли все в конфетах, лепестках цветов, конфетти и зёрнышках риса. Мария и пляжные менеджеры шли к нам с подарками в руках. Снова что-то ухнуло, и с потолка посыпались золотые блёстки! Бледные, мы с мужем посмотрели друг на друга, убедились, что живы, и поклонились.

Боже, а день только начинается!

 

Глава 27

Никогда не объявляйте о празднике в Венесуэле, если вы не готовы к красочному безумию и барабанам из-за угла! А уж если в руки смуглолицым улыбашкам из промо и маркетинга попадает даже скромный бюджет, спасайся, кто может! От флажков и цветных лент у меня рябило в глазах.

Девицы даже перила лестницы на второй этаж не пощадили: переплели, как косички, радугой. Кто бы подумал, что здесь всего два дня назад была забастовка! Сегодня на головах вчерашних недовольных красовались бумажные шляпки — однотонные и такие, будто их роняли из одного ведра краски в другой, дьявольские рожки, зелёные ушки, блестящие маски, конусы из полосатой фольги. Поверх деловых галстуков и более распространённых футболок любого цвета красовались ни разу не серьёзные бумажные гирлянды.

Представьте важного усатого сеньора из отдела качества с вереницей крупных оранжевых бабочек на тёмно-синей рубахе и серой папкой документов под мышкой! Не получается?

А он стоял передо мной и бормотал в усы что-то про срочную подпись! Бабочки взволнованно помахивали крыльями на широкой груди сеньора, подтверждая, что бюрократы в инспекции ждать не станут.

— El es director ejecutivo! — Я ткнула пальцем в Джека.

И тотчас попала в окружение дам из бухгалтерии. Бусы, алые, малиновые, вишнёвые губы, серьги-кольца, выступающие вперёд груди и галдёж на все голоса. Наверное, это были поздравления, но я улавливала только треть слов, и то большинство благодаря аналогии с английскими и французскими, однокоренными от латыни. Оставалось улыбаться, раскланиваться и говорить бесконечное «Gracias».

Мы с Джеком пробились с трудом к нашему пока общему кабинету, но тут же юристы захотели меня как новую владелицу, снабженцам надо было знать про поставку из России. Операторы, секретарши, промоутеры и ещё не знаю кто, заглядывали в приёмную ежесекундно. Видимо, просто поглазеть, а кто и потрогать. Вроде бы случайно, но, может, у них примета такая — на счастье…

Джека тоже завалили поздравлениями и вопросами по делу. Он тарахтел по-испански, словно обойма слов была бесконечной: то лучезарно с поклонами, то строго, то радостно. Боже, знать бы, о чём он. И куда делась Мария?! Я без неё была как без обеих рук! Только теперь поняла, насколько Джек нуждался во мне, когда приехал в Ростов! Глянула со своего стола на моего черноволосого корсара, и встретилась с ним взглядами — в сердце вспыхнуло тепло — теперь мы оба друг без друга никуда. Это судьба!

А в одиннадцать мы с Джеком, украшенные гирляндами натуральных цветов на шею, словно только прибывшие на Гавайи отпускники, пошли рука об руку по отделам, в цеха, на склады, в гараж. И везде нас встречали аплодисментами, с vivo и felicitaciones. Охранники тенями следовали позади, но на них, тоже украшенных бумажными гирляндами, никто внимания не обращал.

Конвейеры работали, увлекая по гибкой ленте коробки с жестяными банками шипучей Оле-Олы, соками, водой. Половина цеха уже была закрыта под реконструкцию. Наверное, только мы с Джеком такие сумасшедшие, что поверили в страну на пороге революции и, может, даже войны! Но отчего-то я этим даже гордилась. Я представляла жизнь этих людей не в огне и разрухе, а в празднике и благости. И буду до конца надеяться на хорошее. Даже не надеяться! Верить!

Возможно, дело в моей лёгкой шизовинке? Верит же моя мама в инопланетян! А, может, я просто законченный оптимист.

Джек водил меня по новым владениям. И удивительное дело — вроде бы работа шла, но, казалось, никто не стремился одолеть пятилетку за три дня. Да и какая могла быть серьёзность под музыку с латиноамериканскими хитами о любви из динамиков?! И всё-таки все работали, никто не сидел без дела, не курил за складами, не отлынивал, хотя и не торопился. Венесуэльцы! Я их, кажется, обожаю!

Столько улыбок, пожалуй, никогда меня не касались. Они, как мотыльки, подлетали к нам, кружа вокруг под ритмы и маракасы, ласкали сердце и улетали обратно в ответ, делая жаркий день ещё счастливее. Я их всех любила — моих людей, наших. И уже простила то, что принесло мне столько горечи вчера. Жить можно только сейчас — ничто не сравнится со свежестью отношений, слов и взглядов!

Джек сжимал мою руку и приговаривал:

— Умница! Какая же ты умница, балерина!

И меня ничуть не бесило это слово, даже наоборот.

— Это ты такой, — шептала ему я. — Дело не в празднике, а в том, что ты женился…

— Ага, — улыбался Джек людям, а мне больше всех, — даже если бы мы уже были женаты, нужно было жениться ещё раз.

— Легко, — подмигнула я. — Ты помнишь, что на этой свадьбе мы не остановимся? Как где кризис, сразу туда и жениться! Куда потом? Китай? Индия? Колумбия?

Джек рассмеялся до слёз. И смех его тут же подхватили грузчики, хотя, вроде и не знали, о чём смеёмся мы.

— Ах ты ж, балерина! Да ты вошла во вкус… Странно, но, кажется, они больше не хотят меня раскулачить, — удивлялся Джек.

— Потому что ты перестал выглядеть, как зубастый волк с Уолл-Стрит.

— Я не с Уолл-Стрит.

— Зато был страшно деловой. А тут такое не катит. Теперь ты расслабился и стал собой. Чудесным, великолепным, самым лучшим собой, — важно заявила я. — Как говорит мой любимый Мюнхаузен, «улыбайтесь, господа, улыбайтесь»!

— Не знаю, кто этот твой знакомый, но дело в другом, — хмыкнул Джек и мотнул подбородком себе на левую сторону, где на груди красовался значок, — просто теперь я стал пионером.

— Неа, ты улыбаешься искренне, вот и всё! Хотя нет, не всё — ты пообещал и делаешь. А ведь мог обмануть и слинять.

— Не мой стиль, — покачал головой Джек.

— За это я люблю тебя ещё больше.

Мы вернулись к офису одновременно с подъехавшим минивэном. Нам навстречу высыпали родные, отчего-то совсем белые лица: Сергей Петрович, техник Гена, наш супер химик Валера Дёмин, Раиль и Серёжа Колесников, инженеры-технологи. И с ними Мария. Ах, вот куда она пропала! А я и забыла, что она у нас за делегацией в аэропорт отправилась… Мы с Джеком бросились обниматься к ростовчанам, а те обалдело таращились на повсеместное конфетти, флажки и гирлянды цветов.

— О, не думайте! — заверила я. — Это не всегда так! Просто вас встречаем и…

— И ещё мы с Сандрой вчера обвенчались, — добавил гордо Джек.

Русская делегация загудела поздравлениями, и мы пошли обниматься по новому кругу. Только Гена немного погрустнел. Впрочем, ненадолго, до начала праздника, а рабочий день мы объявили коротким.

Да и какая могла быть грусть в окружении фигуристых, смуглолицых красоток с цветами в волосах? В территории перед офисом, отданной под радость? В украшенных цветными лентами столбах, на которых держались громадные брендированные тенты? В столах, уставленных угощениями так, словно не было за забором километровых очередей за продуктами. Чего тут только не было! Местные толстые блины-арепы со всевозможными начинками, традиционный пирог хамон с запеченной внутри ветчиной, сыром и маслинами, аппетитные мясные закуски и жареные бананы в остром соусе, креветки с авокадо, которые можно было зачерпывать из огромного котла большой ложкой, пироги с фруктами, нежная карамель дульче-де-лече и любимые венесуэльцами леденцы из бананов и гуавы, а ещё праздничные пирожные — махорете с заварным кремом и много-много фруктов! Хотите пить? Пожалуйста, пиво на розлив и наша шипучая Оле-Ола. Куда же без неё, если она сама — праздник?!

Джек не стал говорить долго. Но как же он светился, говоря о будущем и настоящем! Да, потемнел ненадолго, поведав правду о заговоре, но затем вспыхнул опять. И пусть мне рассказывает с три короба, что главное для него — сохранить инвестиции и завод, я видела, чувствовала, что главное для него — ещё и свет в ответных взглядах! И справедливость. И уверенность в том, что он делает всё, чтобы спасти, а не разрушить. Пусть он не говорит об этом, но я же чувствую, я знаю. Я читаю его между строк, в тени под ресницами, в улыбке победителя, в смелом блеске глаз, в энергии, от которой я вся вибрировала, — разве не это говорится?

Он дал слово мне, и я сказала ещё короче:

— Yo t'equiero! Creo en ustedes! Venceremos! A una!

* * *

Зачем людям попа? Чтобы ею танцевать! И если вы думаете, что знаете, что такое «грязные танцы», вы бы поняли, что не знаете о них абсолютно ничего, если бы увидели, как танцует наша главная бухгалтер с начальником отдела продаж.

Мы с Джеком тоже с удовольствием пустились в вакханалию горячих танцев, то и дело срывая аплодисменты и еле сдерживаясь, чтобы не зайти дальше страстных па… Неприличные! Однако венесуэльцы, у которых, по-моему, эротичная пластика и чувство ритма впитывались с молоком матери, приняли нас окончательно за своих. Бачата сменялась сальсой, румба национальным танцем Джоропо, очень похожим на смесь чечётки и вальса с перцем чили. Рядом Рафаэль зажигал с Марией, а сеньор из отдела качества крутил пухлую операторшу в джинсах.

Уже стемнело, и фиолетовая ночь уставилась на нас низкими звёздами, когда вдруг молоденькие грузчики с прикольно выбритыми затылками вынесли посреди площадки что-то, похоже на пеньки, сели парами на них сверху и ка-а-ак забарабанили! Лихо, с полной самоотдачей и невообразимо здорово!

— Оказывается, у нас тут таланты! — ахнул вместе со всеми Джек. — Эй, Сергей Петрович!

Но внимание нашего производственного гения уже было полностью захвачено яркой сеньорой, заведующей складом промо-материалов, пританцовывающей рядышком под ритм венесуэльских тамборов и заглядывающей ему в глаза.

— Пропал Сергей Петрович, — шепнул мне Джек.

— Гена тоже… — смеялась я, мотнув головой на нашего белокурого техника, пытающегося с блеском в глазах объяснить что-то бойкой Андреа из маркетинга. Кажется, язык жестов и взглядов проломал брешь в языковом барьере…

— Теперь можно уезжать спокойно, — сказал Джек.

Понятия не имею, откуда взялись три дядечки в сомбреро с маленькими гитарами, но девушки тотчас потянули меня к одному из столбов с цветными ленточками.

— Эль Себукан! — закричали все.

Мне вручили одну из лент и показали пальцем на верхушку. Оказывается, надо было кружиться, обходить других участниц танца, не выпуская конец ленты из рук. Со смехом и не очень умело мы оплели столб цветными ленточками под общие хлопки и пение гитаристов. Но потом приходилось их все распутать! Опять же пританцовывая и кружась.

Джек смотрел только на меня блестящими глазами, отвлекаясь лишь на мгновения, чтобы почти незаметно выдать распоряжения то одному, то другому. Эль Себукан закончился, и я хотела было сесть, раскланявшись вместе с другими девушками, но мне все показали пальцем на середину и сказали:

— Danza de la novia!

А вокруг начали скандировать:

— Rusa! Rusa!

Я растерялась, не очень понимая, что от меня хотят — просто поклониться, тост или народный танец?

— Калинка?… — наконец, в замешательстве спросила я.

— Калинка! Калинка! Руса калинка! — хором ответили люди.

Мои сотрудники смотрели с любопытством, готовые хлопать, и Джек тоже, встав от со стула у стола с закусками и замкнув круг.

Маноло из маркетинга, игравший роль диджея, на пару секунд замешкался. И вдруг из динамиков над пальмами грянули балалайки и гармошки. Я раскраснелась, чувствуя себя экзотичной среди тропической экзотики. Эх! А и ладно!

— Ой, лёли-лёли, — запела густым народным голосом певица.

Я выхватила со стола, из-за спины Джека красную салфетку, вернулась обратно в центр круга. Махнула рукой, расправив салфетку одним движением, и превратила её в платочек. Раскрыла руки перед собой, затем упёрла в бока с платочком в пальцах… Шаг с присестом, один, другой. Глянула на Джека, подмигнула Николасу, фотографирующему меня с новой гигантской камерой. Жаль, старушки из собора так и не приехали. Я подняла руки вверх, плавно прошлась, а потом понеслось:

— Калинка-калинка-калинка моя!

И я завертелась юлой, не теряя выбранную точку перед глазами — значок Джека. Как и положено в балетном фуэтэ, чтобы сохранить равновесие, вращаясь на одной ноге с выбросом левой по завершению каждого витка. Юбка лёгкого платья взлетела, как парашют, почти параллельно полу. Калинка-калинка! У-ух!

Я поставила последнюю точку каблуком, запыхавшись, и по-русски с широким жестом поклонилась. Да, знайте наших!

Все отбивали ладоши и кричали:

— Руса! Руса! Ностра Сандра! Вива!

Я выпрямилась, Джек сиял от восторга и гордости, неистово хлопая, и вдруг его значок вспыхнул красной точкой.

«Снайпер!» — мелькнуло в моей голове. Не теряя секунд, я снарядом бросилась к моему медведю и толкнула его в грудь, прочь от наводки. От неожиданности Джек не удержался и упал, что-то загрохотало, хлопнуло. И я уже лежала на нём сверху. Ледяная от страха, взглянула на белую рубашку: из-под значка и по всему плечу расползалось красно-оранжевое пятно.

— Джек! — закричала я, склонившись к его лицу. — Джек, родной! Джек! Не умирай!

Он открыл обалдевшие глаза и прокряхтел:

— Ни хрена себе холодная северная нация… Балерина, ты решила убить меня сама, чтобы киллеру неповадно было?

— Джек… Снайпер, — пробормотала я. — Где болит?

Он поднялся, опираясь на руку и со стоном потирая спину другой.

— Какой снайпер? Этот? — Джек мотнул куда-то вперёд подбородком.

Я обернулась, и увидела чьего-то малыша лет пяти с лазерной указкой, уткнувшей теперь красное световое пятнышко в усыпанные конфетти плиты. Упс…

Народ пялился на нас.

— А это? — прошептала я, осторожно касаясь красного пятна на рубашке Джека и понимая, что оно пахнет соусом чили.

Рядом таращился начальник склада в шлёпанцах с пустой одноразовой тарелкой, а бананы и мясо красочно были раскиданы по светлым штанам моего мужа. О, Боже… Это провал!

Я тотчас подскочила, краснея и смущённо улыбаясь! Джек тоже мгновенно поднялся и расцвёл улыбкой во все тридцать два ошарашенным подчинённым:

— Вот такая у русских странная традиция! Водки нет, так надо облить новобрачного чили! Чтоб уж наверняка никуда не делся.

Он подал мне руку, притянул к себе и вымазал в красном соусе моё молочного цвета платье.

— При всех клянусь тебе, Сандра! Я никуда от тебя не денусь! — торжественно сказал он и жарко поцеловал.

Овации. Занавес. Чили. Апчхи!

* * *

Мы были оба грязные, счастливые и уставшие. И наши вымазанные одежды были великолепным поводом произнести краткую вдохновляющую речь о работе и перспективах в счастливой будущем, которое мы делаем сегодня своими руками, и откланяться.

В бронетанке я схватила Джека за руку:

— Прости меня, малыш! Болит спина?

— Да нет, балерина, — соврал мой любимый корсар. — Только в следующий раз спасай меня на что-нибудь мягкое, ладно?

— Прости… — всхлипнула я. — Это ты меня спас. От позора.

Он обнял меня крепко.

— Маленькая, ну чего ты?

— Тебе больно, — жалобно сказала я. — Я плохая.

— Самая лучшая. Спасительница! Ангел мой хранитель, — чмокнул меня в лоб муж.

Это было удивительно: полностью быть и одновременно не быть! Не существовать отдельно от того, кого любишь.

Наш эскорт вырулил с трассы на Авенида Либертадор. О! Опять эти протестующие! Снова нас встретили на центральном проспекте огни, и не только электрические, демонстранты жгли шины на обочине и красные факела. Водитель свернул на объездную дорогу, углубляясь в улицу с тёмной зеленью и белеющими сквозь кусты стенами домов и высокими заборами. Ветер шевелил ветви, одаривая ночной прохладой Каракас, но до нас не долетал — мешали бронированные окна.

— Кажется, мы перестраховались со всей этой охраной, — Джек проговорил вслух мои мысли. — Может, твоя Тэйлор вырвала фразу из контекста?

Я не успела ответить, лишь выхватила боковым зрением несущийся на меня из переулка грузовик. Я увидела жёлтую надпись на красном капоте, смуглые толстые пальцы на руле. Удар. И меня бросило на Джека. Потом на потолок. Обратно на сиденье. Снова на Джека. Его руки. Тело. А потом что-то больно заехало мне в висок. И наступила темнота.

* * *

— Ты мой ангел-хранитель, — сказал Джек и поцеловал жену.

Они ехали молча, тепло Сандры успокаивало, и вообще было всё хорошо, слишком хорошо, разве что под бедром справа что-то мешалось. Джек вытянул предмет наружу. Ремень безопасности? Защёлкнул, не задумавшись, и только потянулся за плечо Сандры, чтобы пристегнуть и её тоже, как сильнейший удар оттолкнул его к дверце.

Сандру вдавило в него с такой силой, будто она была не крошечным воробушком, а телёнком весом в полтонны. У Джека сбилось дыхание. А жена выскользнула из его рук и полетела вверх, потом обратно на сиденье. И, не поспевая решением за собственными руками Джек схватил её поперёк, прижал к себе грудь и бёдра Сандры железной хваткой, не позволяя ей биться о стенки и крышу салона.

Только бы ремень удержал обоих! — пульсировало в голове, дёргало, трясло, пока автомобиль не прекратил переворачиваться.

Они повисли головой вниз. Снаружи вслед за визгом и ударом раздалась автоматная очередь, рёв мотоциклов, шум, крики. Мышцы выворачивало от неудобной позы, но Джек держал неподвижную Сандру, боясь, что та выскользнет. Сердце билось о рёбра так, что вся грудина болела. В перевёрнутом окне показалось лицо Энрике, одного из охранников. Он попробовал открыть дверь. Не вышло — ту заклинило. Бронированное стекло было не пробить, оно даже трещинами не пошло.

— Сейчас, малышка, сейчас… — бормотал Джек. — Всё хорошо, я держу тебя…

Она не ответила, и страх пробил ледяным потом.

— Малышка! Балерина! — позвал Джек.

Молчит.

— Сандра! — ещё громче сказал Джек. Закричал: — Сандра!

Не пристёгнутый водитель тоже не откликался. И не подавал признаков жизни.

Автомобиль закачало. Джек прижал Сандру ещё крепче к себе. Охранники вернули бронированный внедорожник на колёса.

— Кретины! — яростно выругался Джек. — Кто так делает?

Двое охранников смогли открыть дверь со стороны водителя. Кажется, ему было уже не помочь… Потом сунулись к пассажирам.

— Сэр, вы живы? Сеньора?

А Джек боялся перевернуть балерину к себе и увидеть её лицо. Тёплая, — подсказал разум.

Энрике покопался на приборной панели и кнопки блокировки пассажирских дверей отщёлкнули.

Джек осторожно, почти не дыша, словно в руках его была хрупкая скорлупка, перенёс вес на руку и повернул Сандру лицом к себе. Её голова запрокинулась назад. Рот приоткрыт, веки зажмурены.

— Сандра… — тихо-тихо позвал Джек.

И горло перехватило, а в голове стало пусто. До звона. Чёртова режущего звона, от которого хотелось закрыться и орать в голос, чтобы не слышать.

— Она живая, живая, — твердил внутренний голос… Или кто-то снаружи.

Джек встряхнул головой и услышал:

— Сеньор, отпустите сеньориту, мы держим. Мы её вытащим, затем вас. Она живая!

— Сеньору, — хрипло поправил Джек, пряча растерянность и страх за приказным рыком: — Аккуратно! Она беременна!

Не помня как, Джек сам выбрался из машины. Протаранивший их грузовик валялся на боку и дымился метрах в тридцати, пара недвижимых тел незнакомцев лежала на перекрёстке возле мотоциклов, и короткоствольные автоматы…

То есть совершено нападение. Со стороны переулка приближался белый с полосками полицейский фургон. Охранники склонились над кем-то, двое размахивали руками, останавливая синий минивэн. У одного рукав был залит кровью.

— Сандра! Где?! — метнулся к охране Джек, дрожа всем телом.

На него не обратили внимание. Предъявили корочку водителю минивэна, и только потом обернулись:

— Сюда, сэр! Скорее! Мы в спецчасть.

Двое поднялись, аккуратно уложили балерину на заднее сиденье. Понимая, что медлить нельзя, Джек гаркнул губастому водителю:

— Я заплачу! Езжай! — и бухнулся на переднее сиденье.

Всё было, как в тумане. Благо, они уже подъехали к центру Каракаса. До серого здания, которое охранники назвали спецчастью, было всего три улицы и поворот налево. А потом каталка, доллары из карманов, бег по коридорам, чуть тёплая маленькая ручка в его ладони, блики ламп дневного света над головой, скользящая надежда и безумный, страшный, немой крик в груди.

— Всё хорошо, девочка! Я с тобой… Только живи, малышка, только живи! — приговаривал он, сопровождая её повсюду и думая, что не простит себе, если что-то с ней… Никогда не простит: сам пристегнулся, а её не успел… Идиот! Эгоист проклятый! Не успел ангелов уберечь…

— МРТ у нас не работает, — сказал кудрявый врач в кабинете УЗИ, отходя, наконец от аппаратуры, — но судя по изображению и снимкам, разрыва внутренних органов нет, кровотечений нет. Из плохого: перелом в двух местах без смещения наружной части левой лодыжки, смещение шейных позвонков от удара и лёгкое сотрясение мозга. Да, и ещё есть ушибы, что в данном случае почти естественно.

— Почему она без сознания? — сухими губами выдавил Джек.

— Резко упало давление, возможно, от испуга. Мы сделали инъекцию. Не волнуйтесь, жить будет.

— А ребёнок?

— Всё в порядке. Сеньорита, можно сказать, легко отделалась.

Вдруг Сандра моргнула и медленно раскрыла глаза, сощурилась, ничего не понимая. Потом стиснула зубы, и, как боец, тут же попыталась улыбнуться, увидев мужа. Протянула к нему руку:

— Джек… живой…

Он, не помня себя от радости, бросился к ней, на колени на пол возле кушетки, принялся целовать её крошечные, нежные пальчики, всю ручку, боясь тронуть пушистую голову — вдруг что! Ведь сотрясение…

— Кроха моя, балерина, любимая, малышка, как же напугала! Как напугала! Я же никак без тебя… Я же не смогу… вообще никак…

Слёзы подступили к глазам в ответ на её трогательное и любимое на русском:

— Родненький мой!

Рука коснулась его волос, а Джек снова принялся целовать пальчики. И вдруг её глаза расширились в ужасе:

— А китёнок?!

— Жив, живой, не ударился, — с трудом дыша то ли от счастья, то ли от боли в рёбрах, проговорил Джек. — Ты не волнуйся больше, всё хорошо, у нас всё хорошо…

— Сеньор, — послышался позади голос врача и ещё чей-то фоном, — вы тоже побывали в аварии, давайте вас осмотрим.

— Я в порядке, — замотал головой Джек. Он и без рентгена знал, что сломал ребро или пару. Так уже было в драке — ни вдохнуть, ни выдохнуть, Сандра заехала каблуком, когда её швырнуло вверх, к крыше. Но разве это важно? Главное, что она жива, и Паблито.

Мужчины не плачут, но слёзы резали глаза и вырывались наружу. От счастья.

Превозмогая боль, Джек склонился над своей малышкой-женой и осторожно погладил ладонью живот. Затем коснулся носом её волос. В них по-прежнему жило солнце. И значит, жизнь продолжается…

 

Глава 28

Я поправила простыню. Совершенно непонятно было, куда девать ногу в гипсе: набок положишь — ноет, прямо — тоже. Чего только я не перепробовала! Заснула, вообще свесив загипсованную, будто в валенок, лодыжку с кровати. Но днём так не повисишь. Я не находила себе места: сажусь — голова кружится, шею ломит, лягу, покручусь с боку на бок, и не могу больше! Не валяшкинский у меня характер. Хотелось вскочить и бежать на завод, ещё куда-нибудь! Как же весь мир без меня? И подвиги? А вылежать надо целую неделю, как врач велел!

Я вздохнула и неловко сползла на подушку. В окно по солдатски скромной палаты виднелись лишь серые стены домов и уголок ясного неба. Я старалась не думать о том, что случилось вчера, но перед глазами то и дело возникала насыщенно-красная морда грузовика с жёлтыми надписями и смуглые, толстые пальцы на руле.

Я вздрагивала, и меня мутило. Касалась живота, с беспокойством думая о китёнке. Точно ли с ним всё в порядке? А вдруг эти доктора не слишком компетентны?! И куда делся Джек?! Он убежал ещё до больничного завтрака, к которому я не притронулась. Я теперь не смогу не бояться за мужа. Стоит ему исчезнуть из моего поля зрения, в голове всплывают то снайперы, то террористы.

Дверь распахнулась с грохотом. Я натянула простыню под подбородок, прикрывая наготу. Во что переодеться мне не привезли, пришлось ночевать в военном госпитале в одних трусиках. Но пока Джек спал на соседней койке, это было ничего.

— Всё! Мы едем домой, балерина! — пробасил с перебором энтузиазма Джек, влетев в палату, как снаряд, и бросив на стул пакет.

Видимо, моему любимому корсару обезболивающие укололи, потому что вечером, как бы он ни притворялся, всё равно кривился от боли в боку. Но упрямый! Пришлось разреветься, чтобы сделал рентген и сдался в руки травматологу. К счастью, оказалось, перелома рёбер нет, просто серьёзный ушиб. Ума не приложу, чем он мог ушибиться в машине, пристёгнутый! После вчерашнего инцидента я тоже всегда пристёгиваться буду, а лучше пешочком пройдусь…

— В Ростов? — с надеждой вырвалось у меня.

— Нет, малышка… — Джек сел на край кровати и ласково взял за руку. — Долгие перелёты тебе врач не разрешает. И вообще говорит, что лучше не лететь. Но до часа в воздухе снизошёл. Поэтому мы летим ко мне домой — в Сан-Хуан. Уж там я точно защищу моих ангелов от всех сволочей! Там настоящая крепость!

Хм, крепость? Что он имеет в виду? Ладно, увижу на месте… И, наконец, познакомлюсь с его мамой, бабушкой и пирожками! Мне представился уютный домик в пальмах и такие же уютные, но очень красивые женщины в возрасте. Джек ведь красавец, у него и мама должна быть красивой!

— А когда рейс? — спросила я, поглядывая на свой гипсовый сапожок и вспоминая о багровой шишке на лбу слева и тёмные круги под глазами. Не лучший, конечно, момент для знакомства. Меделин больше повезло, хотя, может, я в виде «хромой собачки» её бы разжалобила, а не вызвала приступ ревности или что там это было…

— Прямо сейчас, — с подчёркнутым энтузиазмом продолжил Джек. — Я арендовал частный самолёт, чтобы ты могла спокойно лежать во время перелёта. Да и вообще прямых рейсов между Каракасом и Пуэрто-Рико не существует.

— А ты где был?

Джек поджал губы, — знаю, не любит он таких вопросов, — но ответил терпеливо:

— Вопросы решал. — Достал бежевое платьице из пакета. — Давай я тебя одену, малышка. Остальные вещи уже в машине.

— Я сама, я же не инвалидик.

— Не спорь. Лежа одеваться неудобно.

— Я встану…

— Нет! Нельзя!

Боже… Он принялся одевать меня, как маленькую, аж губу от старания выпятил. Называется, почувствуйте себя пупсом.

— Слушай, — спросила я. — А охранники наши как? В порядке? Только правду скажи.

— Двое ранены, — буркнул Джек. — Водитель в реанимации.

— Помочь бы им…

— Уже, — кивнул он. — Все расходы за мой счёт.

— Спасибо, — улыбнулась я. — Ты — лучший! — и тут же вспомнила о нападении. — Ой… а может тут пересидеть, а? Вдруг снова кто-то… чего-то?

— Оставшихся в живых бандитов разрабатываем. Этих переправлю в Гуантанамо, как свидетелей. И вряд ли новые сунутся. Не волнуйся, маленькая, всё будет прекрасно, — сказал Джек и аккуратно взял меня на руки.

— У тебя же ребро…

— Ничего не болит. А тебя я никому не доверю, — буркнул мой медведь. — Голову на плечо положи, чтобы не на весу. Вот, кроха, так. Расслабься и доверься мне.

— Я тебе доверяю, — прошептала я.

Кому ещё, как не ему?

Мы прошли по серым коридорам к выходу. И во дворе спецчасти я поняла, что Джек, и правда, решил не шутить с безопасностью: нас ждали три широченных венесуэльских бронетранспортёра, выкрашенные в белый цвет, колонна из пятнадцати военных мотоциклистов и две полицейские машины. Странно, что обошлось без ракет «Земля-воздух»…

— Зачем столько? — ахнула я.

— Надо, — ответил Джек и уверенным шагом направился к первому БТРу. — Вертолётов, блин, нет у них… Любители!

— А автоматы у них очень профессиональные. Не чересчур ли, дорогой?

— Когда речь идёт о моих ангелах, нет слова «чересчур». Одной ошибки мне хватило, — ответил муж и хмуро посмотрел в сторону.

Я заметила седую прядь у него на виске. Бедный мой медвежонок!

* * *

От революционного Каракаса до солнечно-спокойного Сан-Хуана оказалось рукой подать. И летели мы не слишком высоко, чтобы не было опасных для моего давления перепадов. Было жуть как любопытно, но в окошко на океан мне посмотреть не дали.

— Врач сказал лежать, — вернул меня обратно на подушку муж.

— Я одним глазком…

— Лежи.

Тиран!

Затем снова эскорт, но теперь новёхонькая скорая с супер-носилками и говорящими по-английски медиками, охрана на мотоциклах.

— Зачем, милый?! Ещё подумают, что залётного президента кондрашка хватила, — пробормотала я.

— Плевать. Тебя осмотрят лучшие врачи Пуэрто-Рико. Травматолог, ортопед, а потом акушер-гинеколог. Здесь уровень медицины аналогичный США. И, поверь, тут МРТ точно работает! — важно заявил Джек. — Я сам оборудование для клиники покупал. Как спонсор.

Я раздулась от гордости за мужа и чуть не лопнула, как песчаная лягушка. Аж ногу заломило.

Надежды на то, что венесуэльские доктора перестраховались, и у меня простой ушиб, не оправдались. Гинеколог и тот напугал:

— Лежать, покой, фрукты, витамины и позитивные эмоции. Стресс и травмы могут спровоцировать прерывание беременности.

Я чуть не расплакалась, Джек, кажется, тоже. Но улыбнулся и чмокнул меня в лоб:

— Я ни одну негативную эмоцию к ней на пушечный выстрел не подпущу! Не то, что сволочей каких-то…

— Уж позаботьтесь, сэр.

* * *

И мы снова поехали. На этот раз в сторону океана, мерцающего солнечной синевой то за одним поворотом, то за другим. Мы направлялись от центра города, раскрашенного в яркие цвета, к окраине мимо вилл, парков и особняков. Высоченный забор из белого камня тянулся ужасно долго, мы притормозили. Пропускаем кого-то? Вдруг Джек достал ключи из кармана и нажал на кнопочку. Кованые ворота, увенчанные пиками а ля Букингемский дворец, начали медленно и важно открываться перед нами.

— Куда мы приехали? — спросила я удивлённо.

— Домой, — запросто сказал Джек и начал давать указания водителю арендованной скорой.

Затаив дыхание, я смотрела со своей приподнятой каталки, как автомобиль выруливает по красновато-бежевой плитке мимо домика охраны, между газонами, усаженными буйной тропической растительностью, между мраморными львами на тумбах, вдоль аллеи пунцовых и алых цветущих гибискусов, невероятного размера фуксий, фиолетовых, коралловых бугенвиллий и стройного ряда банановых пальм к белому дворцу в колониальном стиле. У меня во рту пересохло.

— Что ты имеешь в виду под «домой»? — выдавила я. — Ты арендовал апартаменты в санатории? Или что?

— Это мой дом, — ответил Джек. — Тут пока мама живёт.

Я закашлялась. И он хотел удивить меня видом на Гудзон? Квартирой в небоскрёбе?! А-а-а…

Скорая остановилась перед полукруглым крыльцом, над которым балкончик подпирали тонкие колонны. Краем глаза в окно я увидела фонтан, бьющий прямо из стены, точнее из пасти льва, в бассейн с каменной кладкой. Глянула в противоположное окно — с левой стороны был точно такой же… Мой муж открыл боковую дверь и вышел из фургона на улицу. Обернулся ко мне. За его спиной показались двухметровые резные деревянные двери с витражами…

— Ты хочешь сказать, что мы тут будем жить? — уточнила я, не веря своим глазам.

— Да, — кивнул Джек. — Ребята из сопровождения останутся. Через час будет укрепление. Они не успели сразу, сказали — срочный заказ, только едут. Но полиция уже предупреждена, патрулирует.

— А джин у тебя тоже на побегушках? — спросила я, глупо хихикнув.

— Какой джин? — моргнул Джек. — У меня нет такого охранника.

— Забей, — махнула я рукой и, взглянув на резную вязь балкончика над крыльцом, с громким выдохом попросила: — Только ты показывай мне свой дом медленно-медленно, ладно? Чтобы не случилось, как в сказке «Восхищенья не снесла, и к обедне умерла».

— Я тебе умру! Ты что?! — вскинулся Джек.

— Сказка, снова сказка. Пушкина. Я точно займусь твоим мультиково-сказочным образованием. Чем вообще ты в детстве занимался? — я шлёпнула его пальчиком по носу.

— Дрался.

Я хихикнула.

— Тебе тут понравится, малышка, — с надеждой сказал Джек, осторожно взял меня на руки с каталки и потянулся к моим губам.

Восторженно-гортанный женский вскрик не позволил нам поцеловаться ни по-французски, ни по-пуэрторикански.

— Джакобо! Деточка…

Двухметровая деточка размером с медведя обернулась вместе со мной на руках. Я увидела полноватую латиноамериканку среднего роста с крупным, выделяющимся носом на добром, простом лице, обрамлённом тёмными волосами, убранными назад. В цветастом балахоне и шлёпанцах, больше похожая на служанку, чем на хозяйку дворца, женщина бежала к нам с распростёртыми объятиями, сияя самой радужной на свете улыбкой.

— Джакобо, ты приехал!

— Мама, — выдохнул Джек и засиял в ответ.

* * *

Женщина увидела мою шишку, современный пластиковый ортез, заменивший гипс на ноге, и тотчас всплеснула руками:

— О, девочка…

— Мама, знакомься, это моя жена, Сандра. Она спасла мне жизнь.

В тёплых карих глазах женщины заблестела слеза, она прикрыла рот рукой и покачала головой. Потом опомнилась и подошла к нам совсем близко. Её ладони коснулись моих щёк, горячие губы поцеловали в лоб, словно печать на таможне поставили: «Принята».

— Спасибо тебе, доченька! — погладила она тыльной стороной ладони по моей щеке. — Такая крохотная, ребёночек совсем…

— Это вам спасибо! Я… — я расчувствовалась от мгновенного тепла, которым одарила меня незнакомая женщина. — Я так рада наконец познакомиться с вами… миссис Рендальез!

— Мама, — подсказал Джек с улыбкой, — только мама. Моя и твоя, Сандра. Поэтому «мама» и на «ты».

Я растерялась — разве может быть у меня другая мама, кроме той, что уже есть? Взглянула на мужа, потом на его маму. В глазах женщины напротив столько любви светилось к моему замечательному корсару, что даже на меня хватало.

И она не возразила ничем на утверждение Джека, просто ждала, что скажу я. А что я могла сказать? Что я люблю её сына больше жизни? Она, кажется, тоже. И эта любовь уже делала нас близкими-близкими, пусть и незнакомыми друг другу совсем. Но ведь впереди жизнь, и мы узнаем друг друга, а главное — уже есть. Потому я улыбнулась, тронутая до глубины души сердечностью, отсутствием ревности и задних мыслей. В сердце моём стало горячо и трепетно, и я сказала:

— Мама… Можно я буду так вас называть?

— Можно, деточка, — ласково ответила моя новая свекровь. — И на «ты» можно. Даже нужно. Добро пожаловать домой, Анхелита! Насколько ты любишь моего сына, настолько я люблю тебя!

— Я очень-очень его люблю! — ответила я, подняв глаза к мужу.

Благодарный и растроганный, Джек коснулся губами моей макушки. Миссис Рендальез погладила по руке сына и не смогла сдержать слёз:

— Да, сыночек, ты прав. Это не Моника! Это наша девочка!

— Я говорил! Говорил! — засиял Джек. — А бабушка где?

— На кухне, стряпает. Ведь дорогих гостей ждём! Ну, что же мы на пороге, заноси жену в дом. — Посмотрела снова на мою ногу в турбокасте и, зацокав языком, покачала головой. — Как же так! Сильно болит, доченька?

— Нет, — соврала я, не веря, что мне, наконец, повезло.

Как же я боялась ревности и придирчивых взглядов, недоверия и попыток выискать в моих чувствах подвох. Нет, ничего этого в миссис Рендальез не было. Счастье! Разве могла жутко ноющая лодыжка помешать ему?!

* * *

Мы пересекли холл, увенчанный высоким круглым куполом с квадратными окошками по диаметру, как в башне. Мне в глаза бросилась окантованный воздушной ковкой перил закруглённый балкон на втором этаже, куда вела массивная дубовая лестница. Джек аккуратно уложил меня на софу в огромной гостиной с диванчиками, креслами и огромными каменными вазами по углам с роскошными букетами цветов в каждой. На стенах — большие картины в тяжёлых рамах, с присущими латиноамериканской живописи крупными мазками и сочными красками: натюрморты, цветы, птицы.

На журнальном столике с львиными ножками валялось рукоделие — совсем, как у Таниной мамы — вышивка в пяльцах. Джек прогрохотал басом так, что эхо разнеслось меж белыми стенами, старинными шкафчиками-горками с витражами и резьбой — такими же, как на входных дверях:

— Бабушка!

Мне аж советский Ералаш вспомнился. «Иду, Мишенька, иду, маленький…»

Даже такого баса громовержца не хватило, чтобы покачнуть кованую люстру, свисающую с высоченного потолка на железной цепи. Кажется, её тоже не в этом веке делали, и даже не в прошлом… Из ещё одних резных дверей выбежала сухонькая, совершенно коричневокожая бабулька, ростом, наверное, с меня, в джинсах, футболке и с короткими, крашенными в насыщенный баклажан волосами. О, как чудесно! Я тут буду не одним гномом!

— Ба! — радостно бросился к ней Джек, подхватил на руки и закружил. — Привет, ба!

— Ой, разбойник! Опусти, чертёнок! Чтоб тебя, Джакобо! Весь песок из меня растрясёшь!

Джеку досталось и сухоньким кулачком, и полотенцем, и поцелуями в щёки, лоб и макушку.

— Ба, знакомься, — «чертёнок» опустил старушку на пол и подвёл ко мне. — Жена моя, Сандра!

Старушка глянула на меня, всплеснула руками так же, как мама Джека, и покачала головой:

— Ай-яй-яй, Джакобо, взял ребёнка из ясель и уронил, да? Он уронил тебя, девочка? Я знаю, он разбойник, сам всегда с шишками в детстве бегал, решил и тебя одарить. Давай ему сдачи, если что! Вот так, — бабулька шлёпнула Джека по попе, а я подумала, что за ухо она его точно не оттаскает — не дотянется.

Я засмеялась, Джек и бабулька тоже. Она сморщила гримаску и сказала:

— Зови меня Хуанита.

— Нет, зови её бабушка, — рявкнул Джек.

— Я сама решу, не умничай! — выпятила губу бабулька. — Ты, Жако, своим подчинённым будешь указывать. Я — Хуанита.

— Бабушка!

— Что вы напали на бедную девочку? Мама, Джакобо! — вновь появилась в поле моего зрения мама Джека и подала мне бокал с чем-то молочным. — Попей, доченька. Моя пина колада лучше, чем в ресторанах. Охладись с дороги. Пина коладу придумали здесь в Пуэрто-Рико!

Джек тотчас забыл о споре. Подскочил ко мне, приподнял на подушки.

— Немножко посиди, балерина, совсем чуть-чуть, а потом лежать. Я отнесу тебя в нашу спальню.

— А что же с твоей женой? — спросила бабушка. — Неужто и правда уронил?

— Врач сказал лежать, — обернулся к ней Джек. — Мы в аварию попали. Сотрясение мозга, и угроза прерывания беременности. Моей девочке только лежать, неделю минимум, а там как врач скажет.

Две женщины уставились на нас, расширив глаза, которые за секунду наполнились светом самых разных чувств. Но руками они вновь всплеснули одинаково.

— Внучечка?! Правнук?! Что же ты сразу не сказал, разбойник?! Анхелита, доченька, Джакобо, сынок! Радость-то какая! — кричали они на два голоса на английском с гортанным акцентом.

— Он любит сюрпризы, — сообщила я и пригубила сладкий напиток: кокосовые сливки, лёд и ананас — божественное сочетание! — О, как вкусно, спасибо!

Бабушка шлёпнула Джека полотенцем.

— Беречь надо жену с ребёнком, разбойник! А он, беременную, в аварию! Сколько раз говорила — не гоняй, бешеный чёрт!

— Он не виноват… — вставила я.

— Раз с тобой был, значит, виноват! — буркнула старушка, улыбнулась мне, а Джека опять огрела полотенцем от души, словно москита убила: — Жену беречь должен!

— Я знаю, ба, — посерьёзнел Джек и распрямился во весь свой богатырский рост. — И потому полагаюсь на вашу помощь. Ни одна самая дорогая медслужба не сравнится с заботой родных. Мама, бабушка, очень надеюсь на вас! Моим ангелам нужна ваша помощь. Забота. Любовь. Чтобы больше ничего не случилось! И даже, если в чём-то не сойдётесь, ни одного плохого слова, ни одного дурного взгляда, договорились? Я Сандре обязан жизнью. Она маленькая, но сердце большое, верное, чистое! Душа — кристалл. Вы сами узнаете и влюбитесь в мою Сандру, как я. Раз и навсегда! Ради меня, бабушка, мама, она сотворила не одно чудо. И пострадала из-за меня. Я признаю.

Мне стало неловко, я потянулась и коснулась его ладони.

— Не стоит, Джек…

— Стоит. — Он нежно погладил мои пальцы. — Любите её, как меня. Даже больше. Я знаю, вы умеете. Вы особенные! И берегите! Есть, от кого беречь.

В ответ обе женщины обняли его с двух сторон, а я расплакалась. Все переполошились.

— Что такое? Что, Сандра? Тебе плохо, девочка? Что-то болит?

Три пары очень разных карих глаз смотрели на меня с беспокойством и любовью.

— Ничего… — всхлипнула я. — Это я от счастья…

Как же хорошо!

* * *

А потом Джек носил меня на руках по дому-дворцу.

— Это гостевая спальня. Это бабушкина, это мамина. А тут детскую Паблито сделаем — светлая, большая, да? А это наша будет, но пока на первом этаже разместимся, а то дом старый — ему триста лет, и лифта нет. Только вон видишь, туба — это для подъёма завтрака прямо сюда. Тебе с ножкой не нужны лестницы. А эта комната тебе будет, чем хочешь тут и занимайся, хоть блогами, хоть йогой.

— Какая йога! — засмеялась я и выпрямила ногу в турбокасте. — Это ещё не скоро.

— Всё равно же будет. Ты быстро поправишься, — уверенно сказал Джек. — Гостевые спальни в западном крыле потом покажу. А вот смотри: прудик. Японские карпы кои. Глянь, как уютно: вышел из столовой, сел на деревянный мостик и можно над водой ногами поболтать, а можно и окунуться.

Джек присел на деревянную дорожку над маленьким искусственным прудом, удерживая меня на руках, как ребёнка. Удивительно, но всё вокруг дома жило с всплесками воды — она бежала по канальчикам между площадками, окаймляла веранду, завершающуюся другим искусственным водоёмом, над которым склонили широкие листья тропические лианы. Как разумно в этом жарком климате!

На более низком уровне сада, за тремя шезлонгами под широким зонтом раскинулся большой, метров на двадцать, плавательный бассейн с выступающей эркером зоной джакузи. С ума сойти! Это наш дом!

В пределы моего разума сия данность не вмещалась. Что всё это великолепие — просто дом, в котором просто живут люди. И я теперь… Парк, лужайки, крупные, глядящие факелами в небо цветы имбиря, ананасы, усеянные розовыми, красными, оранжевыми граммофончиками треспезии, горы на горизонте. Всё, будто подкрашенное до высокого уровня яркости в фотошопе. Тут нашему малышу не просто можно будет в земле копаться, но играть в индейцев, партизанов и казаков с целой армией друзей…

В прудике прямо под окнами столовой плавали между лотосами красно-жёлтые рыбины, жирные и, кажется, довольные жизнью.

— Они не кусаются, — продолжил Джек. — Мама говорит, что карпы водились, ещё когда она тут горничной работала в молодости.

— Горничной?! Тут?!

— Ага, а отец строил вон ту колоннаду в саду, за банановыми деревьями, видишь? Он был не только каменщиком, строил всё подряд, они ещё женаты не были, тут и познакомились.

— Но как этот дом стал твоим? Или маминым? И почему на него не претендовала Моника?

Джек пожал плечами.

— Это часть наследства. От сеньоры Эвы Ортис де ла Вега. Помнишь, я говорил? Это она потом пригласила маму в Нью-Йорк работать, и похлопотала за ферму в Лэнгли, когда я связался с плохими парнями.

— Но почему она оставила его тебе?! Это твоя дальняя родственница?

— Нет, у неё была дочь и внучка, но они не общались. Рассорились раз и навсегда давным-давно. Странные люди! Как так можно?! Сеньора Эва была, конечно, старушкой с причудами. Шутила, что оставит имение своему псу, Ниньо, а потом — бац, и оставила всё мне. Сюрприз-сюрприз! Мама работала у неё все последние годы, лет пятнадцать, наверное. Да нет, все двадцать!

— Почему тогда не твоей маме сеньора Эва наследство оставила?

— Сеньора Эва говорила, что мама не разберётся, что со всем этим добром делать, а я, — засмеялся Джек, — оборотистый малый. Говорила, что не промотаю… Ей нравилось, как я лбом стены прошибал. Когда старушка при смерти была, я уже в Оле-Оле допахался до высоких должностей. И квартиру сам купил — ту нашу, кондо. То есть понятно было, что мозги у меня в голове есть. Мама тут репутацию мою вовсю поддерживала — хвасталась сеньоре Эве постоянно, как я получал премии «лучшего сотрудника компании», как Стэнфорд окончил и про всё остальное. Видимо, старушка прониклась. Я вообще маме предлагал работу бросить, но они тут с сеньорой Эвой стали не разлей вода. Мама уже и не экономкой была, а компаньонкой, что ли… Сама сказала, что старушка без неё никуда, и она её досмотрит. С бабушкой моей сеньора Эва в карты рубилась, трубку курила и ром попивала, а мама лучше родной дочери за сеньорой присматривала. Я когда приезжал, уже и к сеньоре Эве, как к родственнице относился. Бабушке трубку новую из Индии, к примеру, везу, и сеньоре. Она радовалась. Я и не думал, что в итоге мне так крупно повезёт!

— Действительно крупно. Скажи, а дочь и внучка не претендовали на наследство?

— Нет.

— Ты их вообще видел?

— Нет. Мама рассказывала, что видела их тысячу лет назад. Говорит, высокомерные особы. Особенно дочь — та просто кичилась своим положением, а потом вроде муж её разорился. И старушка Эва не помогла всё равно — не любила злых и бездельников. И было то, чего простить не могла. Просто морщилась при упоминании о дочери, словно ей перца чили вместо банана подсунули. Хрен его знает, что у них произошло. Мне эти семейные дрязги не нужны. Тем более, что дочь уже от рака умерла. Что там со внучкой, не знаю. Да мне, если честно, плевать. И ты не парься, балерина, — он мне подмигнул.

— Хорошо, любимый, не буду. Дом кажется очень старинным.

— Имение построено ещё испанцами, до того, как остров стал принадлежать США.

— Родовое… Странно, что внучка не стала на всё это претендовать, — я обвела рукой вокруг себя. — Такая роскошь!

— Если за пять лет не опомнилась, вряд ли очнётся, где бы она ни была.

— Интересно было бы на них посмотреть.

— Незачем, — хмыкнул Джек.

* * *

Потом меня уложили, как принцессу на подушки, кормили хором, веселили и спать уложили, аж немножко неудобно было от такой повышенной заботы. Но, уставшая от впечатлений, поездки и почти бессонной ночи, я отключилась, как убитая, чтобы на утро обнаружить две новости — плохую и хорошую.

Во-первых, приехала моя любимая подружка Таня, которой Джек оплатил путёвку в Пуэрто-Рико. Как всегда сюрпризом, ещё когда мы в первый раз собирались сюда выехать — жениться. Таня, наконец, получила визу, а Джек со своими перипетиями про неё забыл. Но теперь вышло вовремя. Секретники!

Я наобнималась с Танюшей, обалдевшей от того, куда она попала. Я и сама не слишком верила в происходящее. Рассказала подруге, что на свадьбу та опоздала. А потом предалась всей сладости говорения на родном языке, счастью слушания упоительных Таниных рассказов и предвкушению того, как удивится моим рассказам она!

Так хорошо стало, что даже красный грузовик перестал перед глазами всплывать. Вот правильно один индийский мудрец говорил, что поболтать — самая лучшая психотерапия для женщины!

— Представь, — говорила Таня, — Джек через руководство своей компании в Ростове договорился о бессрочном отпуске для меня с моим шефом. Он сумасшедший!

— Он самый лучший!

И тут самый лучший позвонил мне и веселым тоном сообщил, что на пару деньков отлучился по делам. В Нью-Йорк. По моей спине пробежала холодная струйка пота. Боже, там же все эти крокодилы! И он один!

— Я не один, балерина, — уверенно сказал Джек. — Со мной половина Совета директоров, акционеры, которым не нравится, когда их грабят, ФБР и ребята из Нью-Йорк Таймс. Кстати, никто из крокодилов не знает, что я жив, и что ты жива. Я позаботился о том, чтобы крысы расслабились. Загоню их в клетку и домой.

— Обещаешь? — чуть не плача, проговорила я.

— Клянусь!

— Смотри мне, — всхлипнула я. — Возвращайся быстро и целым. Ты поклялся! А то где бы ты ни был, найду, спасу и в глаз дам!

— Боже, балерина, я научил тебя плохому. Но и я от тебя кое-чему научился. Я не сдамся! И устрою им, как ты говоришь, «Кузкыну мат». Всё, мой рейс объявили. Не скучай, малышка! — чмокнул меня в трубку Джек. Отбил звонок. И пошёл брать на абордаж штаб-квартиру в США.

Я моргнула и уставилась на Таню. Права была горничная Эми: или бери абонемент к психотерапевту, или не выходи замуж за Джека Рэндалла.

— Ты чего такая белая? — спросила Таня. — Плохо? Врача вызвать? Водички?

— Мне нельзя волноваться. Мне нельзя волноваться. Мне нельзя волноваться, — проговорила я, зажмурившись, потом распахнула глаза и рявкнула: — И как, скажи мне, его ехать спасать со сломанной ногой?! В чёртовом Нью-Йорке?!

— А, может, не надо? — разумно ответила Таня. — Ты лежи. Он большой. Умный. И сам справится.

Как бы хотелось в это верить! Иначе правда найду и в глаз дам!

 

Глава 29

Полированная дверь цвета махагона открылась. Вошёл долговязый, с залысинами, уносящими лоб куда-то аж под темечко, Майк Девенпорт. Нахальная улыбка припудрена наносным уважением.

— Разрешите, сэр?

— Заходи, парень, — ответил Уилл Баррел, развернувшись к визитёру в своём высоком кресле. На троне из дорогой чёрной кожи, за монументальным дубовым столом, больше подходящим королю ужасов — Стивену Кингу, пергаментный старичок в жёлтом пиджаке и алом галстуке-бабочке смотрелся бы нелепо, если бы не серые глаза. Цепкий взгляд готовой перекусить хребет акулы. Самого ушлого проберёт.

— Секретарь сказал, что вы хотели поговорить. Это большая честь для меня! — льстиво пропел Майк. — О чём, мистер Баррел?

— Прикрой дверь.

Щёлкнула ручка, Девенпорт прошёл к изголовью огромного кабинета, но не успел сесть, как Уилл Баррел добавил:

— Поговорить хотел. Но не я. Я — только послушать.

Брови Девенпорта взметнулись, он обернулся, ища ещё кого-то в кабинете владельца контрольного пакета акций. Джек быстро встал с кресла у стены за баром и перекрыл выход. Майк побледнел, но тут же улыбнулся фальшиво.

— О, Рэндалл! Ты какими судьбами?

— Привет, Майк! Копию моего отчёта сделал?

— Какого отчёта? — побледнел ещё сильнее Девенпорт.

— Этого. — Джек шлёпнул о длинный стол переговоров скрепленные на пружине бумаги. И тут же резким движением ткнул в папку Девенпорта лбом. Не удовлетворило. Чуть повернул и придавил так, что тот вмялся щекой в ламинированную обложку. — Читай, Майк. Хорошо видно?

— Что ты себе позволяешь, Рэндалл?! — голосом рыкнул Девенпорт.

— Даю тебе отчёт почитать. Ты же так хотел! Даже в кабинет мой вломился. Думаю, и в квартире ты пошуршал. Или нанимал кого-то?

— Убери руки!! Сукин сын!

— Ты чего кричишь? Я тебя не трогаю. И не собирался даже, — усмехнулся Джек, с силой давя на ухо Девенпорта и заломив руку так, что тот не мог вырваться. Только барахтался и пытался ударить свободным кулаком по ноге Джека. Тщетно.

— Действительно странно, — спокойно вставил старик, покручиваясь в кресле, — с чего такое возбуждение? Вы в порядке, мистер Девенпорт?

— Как вы можете, мистер Баррел?! Отпустите меня!

— Вас никто не трогает, — ледяным тоном сказал мистер Уилл. — Это даже на камере безопасности видно.

— Я… Я… — задыхался Девенпорт, — я требую адвоката, охрану… Прекрати давить, Рэндалл!

— Хорошо, Майк, — ничуть не снизил давление Джек. — Сейчас ещё чуть-чуть крутану. С силой. И твои шейные позвонки хрустнут. Больно будет только секунду. Правда, очень-очень больно. И ффак! Всё на хрен. Тебе уже будет плевать.

В ответ посыпались ругательства и шипение с брызжущей слюной. Джек выждал, потом добавил, наклоняясь над ухом жертвы:

— Или поговорим, а, Майк? Расскажешь, с кем и как занимался махинациями по ценным бумагам? Мистеру Баррелу очень интересно. А я, в принципе, и так знаю.

Девенпорт замер, не веря своим ушам. Слюна из полуоткрытого рта снова капнула на обложку. Искажённым голосом Майк пробормотал:

— Ты только пугаешь меня… Ты не пойдёшь на убийство…

— Проверить хочешь? — вкрадчиво сказал Джек.

— Отпусти меня, Рэндалл! Грязный латинос! Как был бандитом с улиц, так им и остался! Потому тебя и не пускают работать в цивилизованные страны, только в жопу Вселенной! Мясник!

— О, да, ты прав. Я был таким, — угрожающе прорычал Джек. — А после того, что вы сделали с моей женой в Каракасе, мне вообще терять нечего. Выбирай: или рассказываешь и катишься в тюрьму с сообщниками, или хрустну позвонками. И фьють. К чертям твою никчёмную жизнь. А лысую башку — в контейнер в Квинсе. Там, где наркодилеры толкутся.

— Мне не в чем признаваться! — крикнул Девенпорт, но задрожал. — Мистер Баррел!

— Очень не люблю, когда меня считают дураком, — сказал старик. — А когда грабят, не прощаю.

— Вы не гангстеры! Опомнитесь, мы в Нью-Йорке! — взвизгнул Девенпорт. — Тут не убивают!

— Криминальные новости почитай, — буркнул Джек и потянул вверх руку противника.

— А-а! Ты мне руку сломаешь!

— Еще перебью ноги, позвоночник и шею.

Рука Девенпорта чуть ли не с хрустом вывернулась выше. Он заплакал и постучал ладонью по полированной столешнице.

— Больно! Я ни при чём! Это Кроннен-Стоу! Прекрати! Это Кроннен-Стоу… Я только выполнял приказ…

Джек ослабил хватку, Девенпорт выпрямился, красный и оплёванный своей же слюной. Но не успел опомниться, как Джек пнул его и, надавив на плечи, усадил на стул. На столе перед ним уже лежал чистый лист и ручка.

— Пиши. Чистосердечное признание и всё такое. Только не ври, — прорычал Джек.

— Я не буду писать, — сглотнул Девенпорт. — Это абсурд… Мы в двадцать первом веке.

— А мне плевать! Моя девочка плакала от боли только вчера. И моё терпение лопнуло. — Джек обхватил его шею мощным бицепсом и приподнял над стулом, Девенпорт задёргался, ковыряя подошвами пол, и захрипел, пытаясь глотнуть ртом воздух и отодрать от себя медвежью руку.

Старик смотрел на происходящее со спокойным интересом, словно подобное происходило не впервые. Напротив, в глазах мелькнул лёгкий дымок ностальгии. Джек резко отпустил, Девенпорт рухнул на стул. Залысины покрылись потом. Широко раскрытые глаза и рот говорили о неподдельном ужасе.

— Это был тест-драйв, — рыкнул Джек и подвинул ручку. — Последний. Пиши.

Дрожащие пальцы потянулись, обхватили золотой Паркер.

— Что? — хрипло и еле дыша спросил Девенпорт.

— Всё. О махинациях с акциями. Об организации покушения на меня в Венесуэле. И учти, я и так знаю всё. — Джек наклонился.

Майк отпрянул, увидев безжалостные глаза жаждущего придушить его удава.

— Я не участвовал в организации покушения… — пискнул Девенпорт.

— Пофиг, в обсуждении участвовал. У меня есть запись. Так что пиши всё, что знаешь, уродец.

— Воды бы…

— Может, ещё и виски на лысину полить? — зло усмехнулся Джек.

Девенпорт облизнул пересохшие губы и начал писать.

* * *

Двадцать минут спустя в дверь постучали. Секретарь пропустил вперёд троих пиджачных здоровяков: корейца, латиноамериканца и белесого, как моль, янки.

— Это господа из ФБР, мистер Баррел. Которых вы ждали.

Майк побелел до прозрачности. Старик проговорил:

— Мы убедили господина Девенпорта написать чистосердечное признание. И, как договаривались с вами, надеемся, что дело пройдёт тихо. Без шумихи в прессе.

— Да, сэр. Со своей стороны мы постараемся, — кивнул один из прокуроров.

— Договаривались… — пробормотал Девенпорт растерянно. — Но… позвольте… Ко мне применили силу, меня заставили… Подставили! Уберите руки!

— Пройдёмте, мистер Девенпорт, — кивнул кореец.

— А ордер…

Бумага с крупным логотипом окружного суда развернулась перед носом Майка.

— Мне нужен адвокат… — пробормотал Девенпорт.

* * *

Когда двери за агентами ФБР закрылись, Уилл Баррел внимательно посмотрел на Джека.

— Мне нравятся ваши методы, мистер Рэндалл.

— Я несколько старомоден. — Потёр костяшки кулаков Джек. — Иногда грубая сила — лучший способ прийти к консенсусу.

В висках ещё стучало. Гнев кипел в душе. Мелькнула мысль о том, что если бы Сандра погибла, он бы не удержался. Наверняка.

— Согласен, — ответил хитрым прищуром старик. — Виски?

— Не откажусь.

— Налейте сами, мальчик мой. — Мистер Уилл ткнул сухим пальцем на массивный бар.

— А вам?

— Воздержусь, возраст уже не позволяет. Садитесь, я ещё хочу с вами кое-что обсудить.

Джек сел напротив с хрустальным бокалом, наполненным на четверть. Закинул ногу за ногу.

— Я вас внимательно слушаю.

Мистер Уилл посмотрел на часы, насыпал в сухонькую ладонь несколько белых гомеопатических зёрнышек из флакона, заглотнул.

— Мне нравятся не только ваши силовые методы, мистер Рэндалл. Я ознакомился с вашими отчётами, навёл справки. Ваша скрупулёзность, ум, а особенно то, как вы рвёте шаблоны, с той же Венесуэлой, впечатляет.

— Благодарю, — сдержанно улыбнулся Джек.

— Немного пугает ваша импульсивность, однако… — старик вытянул губы трубочкой, посасывая гомеопатинки, — это проходит с возрастом. Или не проходит…

Воцарилась пауза. Джек затаил дыхание, но не стал перебивать мысли мистера Уилла. Тот улыбнулся, оценив.

— Я думаю, вы уже выросли из кресла вице-президента по внутреннему контролю. Учитывая, что Рупперт Кроннен-Стоу уйдёт уже сегодня, всю структуру придётся перетрясти. И вообще, кажется, корпорации давно не хватает свежей крови и новых идей…

Джек заволновался. В сердце запульсировала радость при мысли о перспективах, но он тут же подумал о Сандре, о Паблито и о словах генетика.

Обычная логика подсказывала, что семье будет лучше в карибском раю, чем в накрытом смогом Нью-Йорке, с шумом, стеклом и бетоном. Нет, Джек любил этот город именно за шум, крейзи-драйв и возможности. Хотя уже сейчас не было нужды только в том, что давало «Большое Яблоко» — итак казалось, что перед ним открыт весь мир. И он всё может. Потому что в его жизни появилась крохотная, но такая большая сердцем жена и семейное счастье, на которое он три года назад… и даже раньше… махнул рукой, решив, что оно просто не для него.

Карьера? Да.

Успех? Да.

Женщины? Да.

Возможность колесить по свету и устраивать переполох? О-о, да-а!

Всё это ему нравилось. Джек считал себя везунчиком. И почти счастливым.

А дом и семья — не для него. Чего психовать, если ему не дано? И когда смирился уже совсем, махнул рукой, вдруг появилась она. Миниатюрная девочка с телом танцовщицы, умом руководителя и страстью искушённой женщины. Нереальная. Настоящая. Чистая.

А в те секунды, когда Сандра едва дышала, и чуть тёплая ручка лежала в его руке, рискуя стать холодной, Джек понял, что ему плевать на ночную жизнь Нью-Йорка, на всех красавиц мира, на собственную жадность до приключений, накоплений, смены чувств! На должности и карьеру! Он был готов положить всё, что имел, к порогу храма, лишь бы Сандра была жива! Потому что она наполняла мир светом. Ведь рядом с ней вдруг казалось, что и внутри него тоже есть свет. А это дорогого стоило. Даже нет — не верно, это то, что вообще не имеет цены!

Набрав в грудь воздуха, Джек был готов услышать предложение, о котором мечтал всю жизнь, и отказаться. Как вдруг мистер Уилл произнёс:

— Я думаю, что вы станете однажды президентом всей корпорации, мистер Рэндалл, но не сегодня. Эта должность требует большей взвешенности, чем у вас есть сейчас. Однако чтобы вы потренировались руководить в более крупных масштабах, так сказать, на перспективу, я хотел бы вам предложить стать президентом Латино-Американской группы корпорации, с офисом в Пуэрто-Рико. А Диего Каррено мы переместим в Нью-Йорк, руководить Отделом производства. Президент же по производству, мистер Кен Уинсби займёт кресло Рупперта.

Сердце Джека заплясало. Все святые и Дева Мария услышали его мысли, хоть он даже и не молился. Разве можно было придумать лучше?!

— Я согласен, — сказал Джек, сдерживая паром выдуваемую из ноздрей радость, как у дракона на празднике.

— Прекрасно. Осталось утвердить изменения на Совете директоров. Что ж, полагаю, вы теперь в офис?

— Да.

— Верно. Вам нужно поставить точки над «i», — старик привстал и протянул Джеку руку, задержал на секунду крупную ладонь в своей, узкой, пергаментной. — А ведь вы, молодой человек, не впервые пришли с вашей прекрасной русской невестой в Вольфганг Стейк Хауз на завтрак, не так ли? Я много раз вас там видел.

Джек пожал плечами и улыбнулся:

— Однажды я взял себе за правило высказывание мудрого человека, не последнего в списке Форбс: «Никогда не ешь один».

— Но ведь до Сандры вы всегда сидели за столиком в одиночестве.

— Лучше поесть в молчаливом соседстве с тем, на кого хочешь равняться, чем болтать о пустяках и портить желудок одноразовой выгодой.

Мужчины рассмеялись и закончили разговор крепким рукопожатием.

* * *

Джек вышел на улицу. Поправил шарф. После жаркого, балующего цветами и красками Сан-Хуана промозглая погода обжигала щёки и гнала с улицы. Но Джек поправил шарф и пошёл пешком по Пятой авеню, засунув руки в карманы. Впереди было ещё несколько дел и разговоров. Через квартал — офис компании, вчера готовой принести его в жертву. Хотелось взглянуть в глаза Рупперту, наставнику, не успевшему прикарманить ещё парочку «золотых парашютов». Успеет ли до ареста? На сердце стало совсем не празднично, несмотря на украшенные со всех сторон рождественские витрины. А потом встреча с Меделин…

* * *

— Чёрт побери, мистер Рэндалл! — встретила Джека возмущённым восклицанием секретарша Шерил. На голове как всегда безумие из косичек, разве что высветленное почти до уровня шведки. Крепкая телом мулатка Шерил подскочила с кресла и уткнула руки в боки. — Какого чёрта вы не отвечали на мои письма?!

— И ты здравствуй, — усмехнулся Джек.

Аж приятно стало от привычного приветствия. Шерил надула и без того пухлые губы, сегодня малиновые, и заявила:

— Ненавижу вашу привычку пропадать, сэр! Сколько можно?! Тут без вас творится чёрте что! С вами, конечно, тоже! Но на этот раз вообще дурдом.

Джек встал перед ней, скрестил мощные руки на груди и с прищуром взглянул на секретаршу.

— А какого хрена ты, Шерил, путалась в моё отсутствие с Девенпортом, а?

— В смысле путалась? — вытаращилась на него по-бычьи Шерил.

— Сандра, моя невеста, сказала, что он спокойно вышел из моего офиса с моим отчётом? What the fuck?!

— Ах, она сказала! — рявкнула секретарша и резко развернула монитор к Джеку. — А вы со своей почты мне просьбу об этом под кайфом писали, что ли?

— Какую просьбу?

— Эту! — Смуглый палец с накладным малиновым ногтем ткнул в экран.

Джек прочитал: «Шерил, детка, будь любезна, отдай Майку Девенпорту мой последний отчёт по продажам акций. Он знает, где я его оставил. Это срочно! До связи…»

— Адрес чей? — напала на него Шерил. — Ваш! Корпоративный. Ноутбук у вас с собой. Хренов телефон не берёте. Зачем вам только компания счета оплачивает, а?! Я-то позвонила, уточнить. Фак в ответ! Потом оттекстили: «Да, отдай. Занят». Что мне от вас ещё факсимиле с подписью и печатью требовать?!

Джек кашлянул и посмотрел на дату. Да, в тот день, если память не изменяет, он уже сидел в переговорной на втором этаже «Оле-Ола Венезолан Бэбидаз» без еды, воды и связи, а ноутбук и телефон были в руках заговорщиков. Могла написать гадская Аурелия или тот же Мигел Брандау… Джек цветисто выругался про себя, но всё равно поджал губы.

— А ты не обратила внимание, что в словах продажа акций аж три ошибки?! Я не пишу с ошибками!

— Ой, я вам что, полиция орфографии, что ли? Опечатались, может! — рявкнула суровая, как носорог, Шерил.

Зазвонил один из стационарных телефонов, секретарша сняла трубку и мгновенно ласково, почти эротично пропела:

— Софт Дринкс Компани, приёмная Джека Рэндалла. Шерил, я могу вам помочь? — Улыбнулась стенке, как родной, и добавила. — К сожалению, его сейчас нет. Что я могу передать мистеру Рэндаллу? Да-да, обязательно. Он перезвонит. Хорошего вам дня! — Шерил положила трубку с улыбкой работницы секса по телефону и вновь обрела носорожий вид. Выставив палец, она покачала им перед носом ещё не склонного доверять Джека, и гаркнула: — И вообще, мистер Рэндалл, что это за вопросы?! Я свои обязанности хорошо выполняю, и права знаю! Сижу на своем месте, на работу — с работы вовремя хожу — всегда, как часы. Всё, что вы просили, подготовила, — Шерил стукнула кулаком по пачке документов. — Я не поняла, вы что, вздумали мне тут претензии предъявлять?!

Джек вдруг расслабился и поверил Шерил — она была обычной — такой как всегда, отчего все её побаивались, а ему говорили: как ты терпишь, это же не секретарь, а танк! Джек посмеивался, регулярно повышал ей зарплату и делал подарки на праздники её сыну, восьмилетнему Шону. И теперь внутренний голос хохотал и поддакивал: мол, да, всё нормально с Шерил, не предательница… На сердце полегчало.

— А ты как разговариваешь с боссом? — рявкнул на неё привычно и радостно Джек.

— Как заслужил. Вот уволюсь, ещё найдите такую! Если только мелкую свою из России не посадите на моё место! — яростно жестикулировала Шерил, звеня браслетами на запястьях. — В этом дурдоме никто не справится! Плакать будете, умолять, а я не вернусь потом!

— Ну и обнаглела ты, Шерил, я могу тебя бонуса лишить. За несоблюдение корпоративной этики!

— О, напугали! Я тогда точно уволюсь. Сами будете рыться в архивах сутками напролёт и идиотам по телефону сексуально отвечать!

Джек еле сдержал смех. Нет, он обожает эту наглую мулатку! Но сказал, сдвинув притворно брови:

— Точно лишу бонуса. Особенно за то, что ты была невежлива с моей невестой!

— Это какой? Опять с той русской, что ли? О, сэр! — буром попёрла на него Шерил, подхватывая фирменный блокнот со стола. — Я, поверьте, была вежлива! Не то, что эта мелкая выскочка!

— Да как ты смеешь так о моей девушке?! — опешил Джек.

Шерил раскрыла блокнот и сунула его Джеку.

— А мне всё равно, какая смазливая мордашка увлекла вас на этот раз! На этой неделе вам звонила: Кристалл, Моника, ваша бывшая, Реджина, Таша, Анджела и какая-то мисс Уитакер. На прошлой те же, кроме Таши. Кристалл, кстати, просила передать, — Шерил зачла из блокнота строго, как деловую телеграмму: — «Пусть этот козёл заберёт у меня свою зубную щётку и часы! А то выброшу! Видеть не могу его долбанный Картье на моём туалетном столике!». Ах, да, и ещё эта ваша Сандра, от которой, если мне не изменяет память, вы терялись прямо перед поездкой и просили меня врать, что сидите на собрании. Я соврала раз двадцать. Да-да! А потом как я догадываться должна об уровне ваших отношений с той или этой?! Печати на ладони, как в ночном клубе, со статусом вы не ставите! Я — Мерлин-волшебник или кто, по-вашему? В должностных обязанностях ясновидение не прописано! И поэтому я о-очень вежливая! Между прочим, ни разу ни одну не послала туда, куда им всем дорога!

Джек начал хмыкать, еле сдерживая хохот. Взял из рук Шерил блокнот, скользнул взглядом по женским именам, и закрыл с хлопком.

— Всё. Можешь всех вычёркивать.

— О-на-на, что такое? Вы не заболели, мистер Рэндалл? — искренне удивилась Шерил.

— Нет. Я женился, — прыснул Джек. — На мелкой русской, как ты говоришь. Так что печать есть. И навсегда.

— Ой… — улыбнулась недоверчиво Шерил. — Прям уже? Свадьба была?

— Была. Так что теперь тебе будет звонить миссис Рендальез-Лозанина, будь вежлива прям совсем, как с пастором своим. Потому что ей нельзя волноваться — она ждёт ребёнка, а ещё Сандра, кстати, теперь владелица венесуэльского завода.

— Ничего себе вы свадебные подарочки делаете! Может, и меня возьмёте второй женой? Хотя нет, вы меня и на работе достаточно достаёте, обойдётесь без меня! Я слишком классная, чтобы быть второй! — сказала Шерил и вышла из-за стола, распахнула объятия. — Ну, идите сюда, мистер Рэндалл, поздравлю вас! Любви вам! В горе и радости! Чтоб не разводиться!

Джек с удовольствием обнял секретаршу, пахнущую всеми цветами сразу — до головокружения. Она чмокнула его в обе щеки и с гримаской добавила:

— Только подарка не ждите, раз приглашение на свадьбу зажали.

— Не жду. А что нового в компании? Ты говорила про дурдом.

— О-на-на, новости — просто ахнете! Рупперт Кроннен-Стоу подал в отставку.

Джек присвистнул.

— Когда?!

— Письмо вот только что пришло. Я позвонила Дэйдре, его ассистентке, она говорит, что решил уйти на пенсию. Ревёт.

— Он в офисе? — Джек рванул к двери.

— Нет, сегодня не был. Вчера тоже. А ещё Дэйдра ляпнула, что вроде он разводится. Или уже развёлся.

— Что?! С Меделин?!

— А вы какую-то другую миссис Кроннен-Стоу знаете?

«Уволю», — незло подумал Джек и, набирая номер Меделин, бросился к лифтам.

— Вам из Комиссии по ценным бумагам какой-то Смит звонил! — крикнула вдогонку Шерил. — Эсэмэсю телефон!

 

Глава 30

От Джека пришло сообщение в Whats Up: «Люблю тебя, малышка. Всё хорошо!» Этого как раз и не хватало, чтобы я окончательно почувствовала себя в раю. Нога, если её не шевелить, не болела, шею мне то и дело массировала мама Джека умелыми пальцами.

Какая же она была добрая! И красивая! Просто не явно, как, к примеру, королева Меделин, а изнутри: красота миссис Рендальез была в искренней улыбке; в лучащихся светом глазах, в морщинках на смуглой коже; в простых, неизящных руках, которые постоянно что-то делали; в ласковом тепле, которое она излучала столь щедро.

Мне было хорошо с новой «мамой», и ничуть не волновало то, что Джек ни капельки был на неё не похож. Он прекрасен сердцем, как и она, и его юмористка-бабушка, пропахшая табаком. Вот что было важно!

А как они радовались моим попыткам говорить по-испански! И как гостеприимны были к моей подруге! Я не могла отделаться от мысли, что после долгих, трудных путешествий я действительно оказалась дома.

— Сладкие мои, мороженого не хотите? — спросила мама Джека, заглянув в мою поистине королевскую спальню.

Занавески на высоких окнах развевал бриз с Карибского моря, щекотал нос запахами тропиков. На специальном деревянном столике-подносе прямо на кровати стояли вазочки с фруктами и сладостями, домашний мохито в запотевших от холода стаканчиках. Таня сидела напротив и уже, кажется, не могла в себя запихнуть ни орешек, ни конфету. Как и я…

— Нет, спасибо! Посидите… посиди с нами, мамочка, — сказала я, с трудом привыкая называть на «ты» женщину, которую, впрочем, сразу же полюбила. Знаете ли, привычки воспитания тоже иногда не к месту.

Мама Джека подошла, поправила пару подушек под моей головой, улыбнулась и села рядом.

— Расскажете, каким Джек был маленьким? — спросила я. — Умираю, как хочу знать!

— Давай я тебе лучше покажу? — подхватилась она.

— Давайте! — обрадовалась я. — И не только Джека! Мне всё про семью интересно! Это же теперь и моя семья!

В глазах миссис Рендальез мелькнуло удивление и… благодарность, а на ум отчего-то пришла любимая присказка Джека: «Она не Моника». Но мне правда было интересно!

Таня подсела поближе.

— Обожаю смотреть семейные фотографии, они словно история, застывшая в моментах.

— Ой, Танита, как красиво ты сказала! — всплеснула привычно руками мама Джека. — Я сейчас. Всё, что есть, принесу!

* * *

Она вернулась скоро со стопкой старых альбомов, и в компании с бабушкой Хуанитой, от которой опять попахивало ромом.

До чего же умилителен был Жако — глазастый бутуз в коротких джинсиках, голенький на коврике, с мячиком. И постарше, с подбитым глазом, вечно со взъерошенными кудряшками, то с заговорщическим лицом, как у Тома Сойера, то с улыбкой во весь рот, но чаще с таким видом, словно его выловили на бегу, он притормозил и сейчас опять помчится, как паровоз, плавать, драться, бегать, гонять на велике.

Я положила руку на живот. Интересно, мой китёнок будет таким же? Если да, надо отлёживаться, пока в животике сидит, а то потом и присесть не удастся… А вдруг в меня получится — маленьким, как хоббит? Ой, нет! Надеюсь, нет! Пусть лучше богатырём — в папу!

Мама Джека открыла общий альбом. И я с удивлением обнаружила, что и на отца мой муж совсем не похож. Может, только ростом? Круглоносый, с глубоко и близко посаженными глазами, с усами и вздыбленным почти по-казачьи чубом над невысоким лбом, Хосе-Мария Рендальез был лишён благородства и чеканности в чертах, которые так нравились мне в Джеке. Судя по фотографиям, мистер Рендальез был неулыбчивым и достаточно строгим сеньором. Кажется, Таня тоже удивилась.

Два часа кряду слушая рассказы мамы Джека о семье, о школе и проказах моего любимого и смеясь от прибауточек и хохм от Хуаниты, я листала альбом за альбомом в надежде увидеть хоть кого-то из бабушек, дедушек, тёть и кузенов, у кого сходства с моим мужем было больше, чем смуглая кожа, карие глаза и тёмные волосы. Тщетно…

Он даже был белее их всех. Симпатичных было немало, но похожих никого среди одиночных и групповых фото на фоне бедного квартала, обшарпанного двухэтажного домика с жалюзи на ставнях, пляжа и улочек Сан-Хуана. Нью-Йоркских фотографий было очень мало. Видимо, все уже в цифровом варианте…

Когда солнце спряталось за горой, и включили свет, я подтянула к себе лежащий последним толстый альбом в обложке, обтянутой лиловым бархатом.

— О, это не наш, — улыбнулась мама Джека. — Случайно прихватила. Лежали рядом. Это моей бывшей хозяйки, сеньоры Эвы. Я храню… Память.

— А можно посмотреть?

— Не стоит, сладкая моя. Чужие люди… — Мама Джека мягко забрала у меня из рук бархатный фотоальбом и поцеловала в лоб. — Тебе уже отдохнуть надо.

— Я не устала…

— Нет-нет, я с врачом созванивалась, как Джакобо велел. Сеньор Кортез сказал, что тебе надо много спать. И глазки не нагружать. Подреми хотя бы полчасика, Анхелита. Потом я тебе на ужин всё что скажешь приготовлю.

— Хорошо, спасибо! — улыбнулась я.

Досадуя на себя, одноногого, беременного зайца с сотрясённой головой, глянула на подружку. Моя Таня всегда была догадлива. Она подскочила и собрала с кровати и тумбочки разбросанные альбомы.

— Я помогу вам донести, миссис Рендальез.

— Спасибо, милая.

Они ушли, Хуанита посетовала на тучи, на то, что завтра будет дождь, а потом тоже оставила меня — «не дымить же на беременную внучку». Тани не было минут двадцать, то есть целую вечность, во мне всё аж искололось мурашками от любопытства!

Наконец, резная дверь приоткрылась, пуская готические тени на стену. Это была Таня в своём широком домашнем сарафане с зелёными «турецкими огурцами». Придерживая юбку с запахом, подружка аккуратно закрыла дверь и сказала:

— Фу-ух, какие же они болтушки… А ты им нравишься! Обеим. Приятно!

— А альбом? — я аж подскочила на кровати. — Я думала, ты догадаешься принести тот альбом! Это же тётечки, которая наследство оставила Джеку!

Таня важно надула щёки и достала спрятанный в запахе юбки альбом. Я тихонько взвизгнула и потянула к нему руки:

— Дай! Дай!

— Если что, вину в страшном любопытстве я беру на себя.

— Спасибо! — выдохнула я и с замирающим сердцем открыла обложку.

Здесь лица были совсем иными: красивыми и высокомерными. Стройная, властная дама, кажется, это и была сеньора Эва, так как её фотографий было больше всего, на вид особой сердечностью не отличалась. Вот свадьба, и её первый муж. А вот и второй, оба статные, высокие и аристократичные.

Сеньора Эва всегда была одета с иголочки, согласно фэшн-трендам — хоть в энциклопедию моды посылай. Да и антураж, как для журнала о ретро-стиле: кабриолет годов шестидесятых на фоне пальм, театр, шикарнейшее чёрное платье, высокие перчатки, бабетта на голове и трубка в губах — а ля Одри Хэпберн в моём любимом «Завтраке у Тиффани». А вот Париж и калейдоскоп европейских городов, много Испании, Нью-Йорк, сафари… Не скучная была жизнь у сеньоры Эвы! Но ни о дочери, ни о внучке, ни о зяте ничего. Наверное, сеньора Ортис де ла Вега действительно вычеркнула их даже из памяти.

Я с разочарованием закрыла альбом.

— И, правда, можно было не смотреть.

— Да нет, мне было любопытно. — Таня взяла его из моих рук и вдруг похлопала по обложке пальцами. — А тут что-то есть.

Мы в четыре руки стянули бархат с толстой картонной обложки. Три фотографии упали на белое покрывало. Я жадно схватила их и поднесла к глазам. С первой на меня смотрела похожая на сеньору Эву леди с белой кожей, чёрными глазами и королевской статью. Красивая, даже несмотря на тонкие, стервозные губы. Как у первого мужа сеньоры Ортис де ла Вега.

На одном фото ей лет тридцать, на другом — совсем ещё юная девушка, но с таким же ледяным взглядом. Я глянула на третье фото и оторопела — там была Меделин, совсем ещё подросток, с чуть более округлыми, по-подростковому припухшими чертами, но всё равно красавица. С открытой улыбкой, в коротеньком белом платьице и теннисках на стройных ножках. У меня всё оборвалось: вот она, разгадка тайны! Меделин — внучка, лишённая наследства сеньоры Эвы Ортис де ла Вега!

В висках затикало от дурного предчувствия и от того, в какую картину складывались бусины-мысли: да-да, допустим, она знала Джека раньше, но пять лет назад он получил всё! Роскошь, которая могла достаться ей! Тогда же Джек женился на Монике, а та, видимо, разболтала в Женском клубе… И Меделин, просто наставница, видящая до сих пор в красивом, неординарном Джеке, как он сам выразился, «суррогат» погибшего сына, затаилась до нужного момента. Кто знает, не приняла ли она участие в том, чтобы Моника разочаровалась в Джеке? Со мной она очень старалась, просто очень-преочень… И акционеры были не при чём!

С ледяной струйкой пота по спине моя память подсказала, что приблизительно четыре года назад Джек начал выступать в роли «антикризисного менеджера». Его посылали туда, где опасно — он сам рассказывал: бандитские разборки в Колумбии, мятеж в Индии, кризис в Китае, да чего только не было! И, наконец, Венесуэла…

Просто Джек оказался живучим и талантливым, везунчиком, им на зло. Потому ждали своего часа, прикармливали, держали близко, чтобы не потерялся, и заставляли искушать судьбу. Он, наконец, развёлся, и Меделин было не выгодно, чтобы женился вновь. Тем более, чтобы появился новый наследник!

Я сглотнула, но ком из горла никуда не делся. Таня взяла из моих похолодевших рук фотографию юной Меделин.

— Красивая какая…

— Это она, Меделин. Внучка и наследница. Жена главы корпорации, миссис Кроннен-Стоу, которой я как кость в горле… — пробормотала я, облизнула губы и воскликнула: — Боже мой, я поняла! Покушение было не только на Джека! Оно было на всех нас, Танюш! На троих! Рупперт и Меделин хотели убрать нас троих!

— Не делай скоропалительных выводов, — сказала подруга.

Но я в отчаянии замотала головой:

— Танечка, нет, я знала! Я чувствовала, что он в опасности! Здесь, у нас целая армия охраны, благодаря Джеку, а там, в Нью-Йорке он один! И не знает!

Подруга вставила в мои пальцы смартфон.

— Тогда звони и рассказывай. Он умный и сильный. И не смей в нём сомневаться. Но предупредить надо.

Трепеща, я набрала любимый номер. Гудки. Гудки. «Абонент находится вне зоны доступа, перезвоните позже»… Я набирала и набирала, шепча вслух:

— Помоги ему, Господи! Помоги моему мальчику, моему мужу! Спаси и сохрани!

 

Глава 31

Джеку хотелось позвонить, но разговор предстоял не телефонный. В висках стучало. Сердце ухало, разгоняя кровь по телу. Коста вёл машину к знакомому адресу на Парк Авеню, продираясь сквозь пробки. Слишком медленно!

Утешала только любимая присказка, которую Джек взял за правило: «Всё, что важно, не бывает срочно. Всё, что срочно, — суета». Поэтому чтобы провести вынужденную паузу с пользой, Джек быстро набрал сообщение в Whats Up: «Люблю тебя, малышка. Всё хорошо!» Звонить Сандре не стал. Она почувствует, что он на нервах. А с неё хватит. И всё равно мысли о жене согрели. Как всегда.

Смит из Комиссии по ценным бумагам тоже подождёт. Джек смотрел в окно на привычные высотки, дома, улицы Нью-Йорка, и всё казалось иным. Безрадостным…

Что он скажет Меделин? Что она скажет ему? Джек вдруг вспомнил слова Сандры, и сразу же после них выкрики Моники: «Да ты не слышишь никого, кроме своей сучки Меделин! Ненавижу её!»; смущение и какую-то странную неестественную улыбку мамы, когда он упоминал… — Джек запнулся в мыслях. — А кто она ему, Меделин? Верное слово не находилось.

Она его восхищала — красотой, манерами, вкусом, царственной сдержанностью, а порой проявлением мягкости. Джек считал, что она такова не только с ним, а вдруг ошибся?

Джуд пару раз даже при нём называла мать «Снежной королевой», обижалась на что-то. А Джек гадать перестал и не ожидал ничего, просто был благодарен. Меделин давала ему то, что не смогла мама, — подсказки, которые позволяли парню из ниоткуда приблизиться к верхним ступенькам карьерной лестницы, куда он так стремился. Перед глазами Джека пронеслась бесконечная вереница разговоров за кофе, совместных обедов, в том числе семейных.

А как всё началось? Они просто были представлены на званом ужине — он, молодой совсем, рьяный торговый представитель с лучшими показателями во всём дистрикте, и богиня с Олимпа, рядом со своим высокопоставленным супругом. Хитрым и равнодушным.

Рупперт Кроннен-Стоу вручил премию «лучшему сотруднику» и отошёл в сторону — к тем, кто более был достоин внимания тогда ещё Президента Северо-Американского Отделения компании, а Меделин улыбнулась парню с улиц и вдруг нашла, о чём поговорить. Через три месяца на Рождественском корпоративе для более узкого круга они увиделись снова. Джек снова был лучшим. Он уже знал, что тоже хочет на Олимп, и будет там. Дерзко сказал об этом миссис Кроннен-Стоу, а та ответила:

— Почему бы и нет? — и вдруг дала визитку. — Мне нравятся целеустремлённые молодые люди, которые не сидят, сложа руки, а сами выстраивают свою жизнь.

Джек был польщён. Меделин добавила:

— Вы не думали о том, что для того, чтобы попасть сюда, — она манерно показала рукой на опустевший президиум, — вам требуется лучшее образование? Вы, кажется, сказали, что вы… хм… повар?

— Да. А какое, что нужно, мэм? — покраснел Джек.

— Экономическое, конечно. К примеру, Стэнфорд? Он ценится в высших кругах. Думаю, вы сможете там учиться.

Ночью двадцатичетырёхлетний Джек, сидя на кухне в арендованной квартире в одних трениках и пытаясь не слушать, как за стенкой Фил занимается любовью с очередной «единственной», таращился на цены за обучение в интернете и пытался подсчитать, во что ему это выльется. Вспотел даже. Кредит? Надорваться ведь можно! А ему точно это надо?

Но Меделин так просто говорила о том, что он «сможет», что не смочь было как-то отстойно. Потом пустое место в президиуме во сне манило, словно оставленное специально для него.

И ведь он пробрался туда!

Коста притормозил на очередном светофоре. Джек стянул в волнении перчатки. Машина тронулась, мимо засверкали огни Центрального парка, а в голове проносились фразы Меделин, когда-то небрежно обронённые или сказанные специально:

«Если вы, Джек, пойдёте в этом костюме, вряд ли кто-то будет всерьёз рассматривать ваши предложения.

А вы прослушали курс психолингвистики, который я вам советовала?

В вашем возрасте стыдно не знать таких вещей! Не знаете, прочитайте. В Нью-Йорке самая большая библиотека в мире.

А почему бы вам не приобрести на годовой бонус акции компании? Большие инвестиции начинаются с малого».

Этих фраз, советов было столько, что всех не упомнишь. Он, Джек Рэндалл нынешний, казалось, наполовину состоял из них.

Благосклонные улыбки миссис Кроннен-Стоу незаметно превратились в большее. Джек не был влюблён в Меделин, но нуждался в ней. Как ни в ком другом. До Сандры.

Джек кашлянул.

В груди скопился ком — выходило, что теперь он превратился в Дамоклов меч, разрубивший узел привычной жизни семьи Кроннен-Стоу. Некрасиво. Неловко. Но он тут же вспомнил Сандру в госпитале Каракаса, её лицо без кровинки. И сжал кулаки. Этим он играть не позволит никому. Даже Меделин.

* * *

Коста, наконец, припарковал автомобиль у трёхэтажного особняка из светлого камня, эркером выступающего из ровной линии домов с колоннадами и лепниной. Джек поднялся к тёмным дверям с золотыми вензелями и нажал на звонок.

Картер, темнокожий дворецкий в кофейном костюме, открыл дверь, чтобы пропустить частого гостя в роскошный белый холл с мозаичной плиткой на полу, голубым панно на стене и громадным камином — прямо напротив подножия широкой, витиевато изогнутой мраморной лестницы. Джек вошёл и растерялся, но лишь на секунду.

— Господин Кроннен-Стоу дома?

— Он у себя в кабинете, мистер Рэндалл, — сказал Картер, протягивая руку за пальто.

— Н-нет, — отмахнулся от услуги Джек. — Я ненадолго.

И, лишь расстегнув короткое бежевое пальто, взбежал по лестнице вверх. Перчатки так и остались в руке. Дверь в кабинет на втором этаже была открыта.

Рупперт стоял, склонившись над красным рабочим столом, быстро перебирая бумаги. Джек вошёл без стука, скользнул взглядом по полированным шкафам, по креслам, упёршимся чёрными, с позолотой ножками в персидский ковёр, по томикам редких книг на полках, и впервые не ощутил трепета и желания быть здесь. Наоборот.

Рупперт услышал шаги и выпрямился:

— А, Джек, — натянул улыбку экс-глава корпорации. — Слышал, ты справился с Венесуэлой? Молодец. Но, прости, мне некогда. Я решил отойти от дел. Ты, наверное, в курсе.

— Собираетесь улизнуть? — усмехнулся Джек. — Куда? Тоже в Панаму, как якобы Бергштофф?

Рупперт сузил глаза.

— С какой стати ты мне хамишь?

Джек шагнул навстречу. Нахмурился.

— Не люблю быть под прицелом. И никому не позволю считать жертвой меня. Тем более, мою семью!

Рупперт усмехнулся и скрестил руки.

— Ну-ну. Судя по твоему лицу, ты пришёл мстить. Интересно, за что?

Кулаки Джека сжались, но он остановился.

— Вы знаете. И вы никуда не уедете! Вы должны ответить за содеянное!

— Перед тобой, что ли?

— Перед законом и акционерами.

— Чушь.

— Нет. Девенпорт уже арестован.

Рупперт поджал губы.

— А я при чём?

— Я просчитал всю пирамиду. Вы будете покруче Понци, — сказал Джек, окинул взглядом окружающую его роскошь библиотеки. — Неужели этого было мало? Миллиард захотелось скосить?

— Щенок! — зло бросил Рупперт. — Зарвался. А самому мало?! Хочешь убрать меня с дороги? Должность под себя подмять? Ты алчный, молодой пёс, которому нужно всё и сразу, я давно тебя раскусил!

— Мне не нужно ничего вашего, — набычился Джек. — Своего хватает!

— Да-да-да, — издевательски зацокал языком Рупперт, приближаясь. — Своего? А ты сам где был бы, если б не чужие деньги и наша поддержка? До сих пор бегал бы по магазинам в Бронксе с КПК и собирал заказы, если бы не мы! Где твоя благодарность, Рэндалл?

— Осталась в Каракасе. В одном стакане воды в день и пачке чипсов. В грузовике, который протаранил мой автомобиль. И в автоматных очередях…

— Боже… это правда? — послышалось позади. Это была Меделин. Сглотнув, она вошла в кабинет, но остановилась у кресла. Повысила голос и требовательно, с жёсткой хрипотцой повторила: — Рупперт! Говори! Это правда?!

Мистер Кроннен-Стоу усмехнулся и с вызовом ответил:

— А даже если так? Сколько ещё мне терпеть этого твоего альфонса? Думаешь, я ничего не понял?! «О, Рупперт, парню надо помочь, — передразнил он Меделин, — такие кадры надо взращивать… Он талантлив. Он принесёт нам миллионы…». Ну что, взрастила? Что ещё ты ему взрастила, этому горячему латиносу?!

— Прекрати, Рупперт, ты несёшь… — заговорила Меделин, но закончить не успела. Взбешённый Джек схватил её мужа за грудки и навис над ним, придавив к столу.

— Что ты себе позволяешь?! Я — не любовник твоей жене!

— Я тоже всё знаю, — прошипел Рупперт. — Воспитанничек… Про ваши встречи в кафе, ресторанчиках, задушевные разговоры и что там дальше было, а?

— Ничего! Извинись перед Меделин, гад! — прорычал Джек. — Сейчас же! А не то я…

— Хэй, Джек Рэндалл! Убери руки от моего отца! — звонкий девичий голос заставил всех повернуть головы к выходу из кабинета. Джудит в джинсах и футболке стояла, расставив ноги и направив пистолет в голову Джеку. Наверное, взяла в сейфе…

Джек опешил и выпустил из рук лацканы пиджака Рупперта.

— Джуд, ты чего? Он оскорбил твою мать…

— Это ты оскорбил мою мать. Своим присутствием! И всю нашу семью! Папа прав! Прав! — взвизгнула Джуди. — Они разводятся из-за тебя!

— Убери пистолет, Джуди! — приказала Меделин.

— Нет! С меня хватит всего вашего притворства! Я уже не могу слушать ваши перепалки из-за этого типоса! — Джуди мотнула головой в сторону Джека и взвела курок. — Всё! Нет любовника, нет проблемы! Аста ла виста, бэби!

Джек сглотнул, поражённый ненавистью в глазах девушки, но, прежде чем он придумал, что сказать, Меделин крикнула:

— Остановись, Джуд. Это твой брат!

Воцарилась пауза.

— Джек — твой брат, — с громким выдохом повторила Меделин. — Старший брат.

— Как это… брат? — Дочь опустила пистолет, бледнея.

— Да ты с ума сошла, Меделин! А на вид вроде нормальная… — пробормотал Рупперт, осторожно отодвигаясь от Джека и вынимая из рук дочери кольт. Ткнул пальцем в Джека. — Это не Пол, дорогая! Пола нет. Больше десяти лет, как нет!

— Да. Я знаю. Ты купил ему чёртов Феррари, и он разбился. И я не помешалась, — сухо ответила Меделин. — Джек — мой сын.

— Во сколько же ты его, в пятнадцать родила? — издевательски спросил Рупперт.

— В шестнадцать.

У Джека пересохло во рту, происходящее показалось нереальным. Он опёрся рукой о стол.

— Мы с его отцом, — продолжала Меделин, — кубинским военным, познакомились, когда я и мои одноклассники решили повеселиться, и на яхте вместе с хиппующим дядей одного из них, нарушили закон, отправившись на Кубу. Нам было весело, очень весело. Много танцев, запрещённой выпивки, всего. Голова шла кругом. А парень из Гаваны был очень красив. Как ты, — Меделин заглянула в глаза Джеку. — Ты — абсолютная копия Эдуардо, Джек! Я чуть в обморок не упала, увидев тебя на том корпоративе. Может, только на пол головы выше.

Джек не знал, что сказать. Она, правда, помешалась? Нет, глаза нормальные.

— Чуть позже я даже тайком сделала тест ДНК. Чтобы убедиться. Для этого я и пригласила тебя к нам домой, на обед в первый раз. Всё просто, достаточно было стакана с остатками слюны и упавшего на кресло волоса. И да, генетики подтвердили — ты — мой сын, на девяносто девять процентов.

— Ты что, бросила его? — возмущённо спросила Джуди.

— Мне было шестнадцать. Мать забрала его у меня, — отрезала Меделин, — и унесла неизвестно куда. Просто унесла, даже не дала назвать! Её выворачивало от того, что я шлюха. Да-да, так она меня и называла! Моя мать ненавидела меня потому, что я забеременела от кубинского революционера, а они все для неё были революционерами, коммунистами и нелюдями! — говорила Меделин. — Она ненавидела меня потому, что не может засудить отца ребёнка! Я ведь даже не знала его фамилии! Это просто была одна ночь, замечательная, жаркая, роковая! Бабушка гораздо позже узнала о том, что мать избавилась от младенца. Они разругались, и бабушка выгнала нас обеих. Лишила наследства. За это мать тоже ненавидела меня, а ещё за то, что я не оправдала её надежд.

— Как ты меня, мама… — пробормотала дочь.

— Чушь! Я люблю тебя, Джуди!

— Ага, ты и Джека, выходит, любишь… Только как-то странно…

— То есть Рэндалл — не твой любовник, — изумлённо пробормотал Рупперт, крутя в пальцах пистолет.

— Нет. Инцестом я не занимаюсь.

— Радует. Только почему ты мне не сказала? Ему не сказала? — вскинул брови Рупперт. — Зачем нужен был весь этот цирк?!

— Затем, что однажды, когда я попыталась заговорить с тобой исподволь об этом, — ответила Меделин, — ты сказал, что не стал бы даже кофе пить за одним столом с женщиной, которая бросила своего ребёнка! И уж точно не стал бы с ней общаться и доверять детей! Вот что ты сказал! Что кукушек нельзя подпускать к детям! Ты мог забрать у меня Джуди! А я не кукушка, и не шлюха…

Глаза Меделин наполнились слезами. Джека разрывали противоречивые чувства.

— Меделин, но почему вы мне не сказали? — хрипло спросил он. — Ведь я же…

— Зачем? — перебила Меделин, ломая себе пальцы. — Чтобы ты тоже возненавидел меня? Мне нравилось, что ты смотрел на меня с восхищением! Гордился знакомством со мной, прислушивался к советам! Ты просто не знал, что я на много лет забыла о тебе! Вычеркнула из памяти и не искала, хотя могла… И только когда погиб Пол, я поняла, что это мне воздаяние. За другого сына. Кара!

— Допустим. Но десять лет, — проговорил Джек, не узнавая свой голос и чувствуя, как пол проваливается куда-то в преисподнюю, и вся привычная жизнь вместе с ним складывается гармошкой, как взорванное здание. Гул от взрыва и ядовитая пыль разлетались по голове. — Мы были знакомы с вами десять лет!

— Я дала тебе всё, что могла, за эти годы! — ответила Меделин. — Разве твоя жизнь не изменилась к лучшему?

— Изменилась…

— Мать у тебя уже есть, она тебя воспитала, как умела. Что она не смогла, добавила я. Наследство ты получил, причём от моей бабушки. Я сказала ей, что не буду претендовать ни на что, и всё отдаю тебе.

— Погодите. Сеньора Эва Ортис де ла Вега — моя прабабушка? — округлил глаза Джек. В горле запершило.

— Да, дорогой.

Рупперт взглянул на Меделин гневно:

— То есть всё, что ты болтала про родовое имение испанских конкистадоров, не выдумки? Так, выходит?! Рэндалл получил наследство пять лет назад. Именно тогда, когда мы сидели в финансовой заднице! Получается, мы могли получить всё, а досталось Рэндаллу?! Ты точно тронулась!

— Мы выкрутились, — парировала Меделин. — Имение его по праву. Сотни лет оно передавалось по мужской линии. Джек — первый мальчик за несколько поколений. Даже Пол… нет Пола… И всё, не будем об этом.

— С каких пор в тебе взыграло благородство?! — разорался Рупперт. — О да, мы выкрутились! А сейчас опять будем крутиться, как ужи на сковородке, потому что твой дорогой сынок раскопал все подводные камни твоей же схемы. Надеюсь, ты рад узнать, Рэндалл, что твоя мать, Меделин, ещё и злостный финансовый гений. Потому что она — автор всей пирамиды, в которую, как выясняется, мы полезли из-за того, что ты получил наше наследство. Ты слышала, Джуд? Как однако тебя любит маман!

— Папа! Ты снова только о деньгах! — в сердцах стукнула ладонью о притолоку Джуд.

— А о чём же ещё?! О душе? Будешь молиться о душе, если меня посадят. Правда тогда пусть сажают вместе с Меделин. Я скажу, что она обвела меня вокруг пальца и проворачивала делишки за моей спиной, достаточно долго. У меня есть доказательства! И на горизонте мерцает пожизненное…

— Ты не посмеешь! — снова схватил его за грудки Джек.

Рупперт спокойно убрал его руки.

— Посмею. Я ревновал её к тебе, дорогой… кто ты там мне, пасынок… последние несколько лет. Посылал к чертям в задницу, чтобы ты только исчез с глаз долой! И чтобы моя жена не смотрела на горячего латиноса такими глазами за семейным обедом! Да мне кусок в горло не лез! Боже, куда я тебя только не посылал! А ты, сволочь, постоянно возвращался! Пришлось пойти на крайние меры, и нате! Опять жив! Меделин, он случаем не в рубашке родился? Нет?! Значит, наверняка кубинец, с которым ты веселилась, был потомком Че Гевары или одного из Кастро! Потому что так выкручиваться из любого дерьма мог только тот, у кого предки переплывали каналы с аллигаторами, не иначе…

— Я не знаю, кем именно был Эдуардо. Он просто был красив, — устало сказала Меделин. — Сами видите, насколько. Эдуардо вообще не в курсе, что у него есть сын. Я его больше никогда не видела. И Джуди, не смотри на меня так, мы с твоим папой развелись не из-за Джека! Мы просто перестраховались, чтобы хотя бы половина состояния не была конфискована, и законно досталась потом тебе на территории Соединённых Штатов. Мы, конечно, и в оффшор перевели достаточно… Но теперь не об этом! — Она повернулась к мужу. — Я зла! Я в ярости! Как ты мог, Рупперт, организовать покушение на моего сына?!

— Да так же, как ты могла столько лет скрывать, что он — твой сын! Сказала бы раньше, у меня не было бы повода его сживать со свету. Ваше наследство мне всё равно не достанется.

— Папа! — вскрикнула Джуди.

— Правда, ничего кроме правды. — пожал плечами Рупперт, усмехаясь. — Не любовник, как-то полегчало. Ну что, Рэндалл, будешь отправлять за решётку свою маман?

Джек не ответил, не в состоянии переварить услышанное. Казалось, его разыгрывают оба супруга.

Меделин огрызнулась, Рупперт ответил. Выглядело это всё мелко. Не по-королевски. Джек долго смотрел на перепалку супругов Кроннен-Стоу, скривившись, а потом сказал:

— Тошно мне от вас. Джуд, тебя не касается. Ты — сестра. Мой телефон у тебя есть, звони. С женой познакомлю. Да-да, с женой, Меделин. А вы… — он пожал плечами брезгливо. — Выкручивайтесь сами. Экстрадиции нет из Кубы и Бутана. Предлагаю в Бутан, буддизм, говорят, прочищает мозги. Хотя мне плевать.

— Джек! — кинулась к нему Меделин.

Он отстранился, сделал предупреждающий жест рукой.

— Не надо. У вас всё про деньги! Про какую-то грязь. Мне не интересно. Знаете, одна крошечная русская девочка, кстати, голодная, сказала мне, что главное в жизни: честь, достоинство и благородство. И любовь. — Он припечатал тяжёлым взглядом присутствующих. — Она была права.

— Джек…

— И да, Меделин, спасибо за всё. Ты многое сделала. Я ценю… наверное, должен ещё что-то сказать. Но ты права: у меня уже есть мать. И есть ещё один прекрасный человек, которого вы хотели сжить со свету ради каких-то ваших мутных целей. А она готова ради меня плов из косточек делать. Если нет денег. И о любви говорить искренне. Не в такой роскоши. А когда на неё наставлены автоматы. Не то, что вы оба! Скоро тут будет ФБР. После того, что расписал в признании Девенпорт, вам останется только решить, кого из Кроннен-Стоу он имел в виду. Или, может, Гольдблум из хэдж-фонда поделится идеей с властями. Сейчас, наверное, его арестовывают. Так что прощайте!

Он стремительно вышел. Но, спустившись на три ступеньки, вернулся. Подошёл к Рупперту и со всей силы вмазал тому в челюсть. Рупперт со вскриком отлетел в противоположный угол кабинета. Взвыл, отплёвываясь кровью и зубами.

— Джек! Ты сломал ему челюсть! — возмутилась Меделин.

— Хорошо. Надеюсь, шея тоже болит. И башка, — констатировал Джек, отирая платком кулак. — Это за мою девочку. И, Рупперт, попадёшься мне на глаза в любой части мира, все ноги переломаю, наставник. Если увидишь, просто беги. — помолчал секунду и добавил с жестокой ухмылкой: — Повезло мне и компании, что вас там больше нет! Джуд. Меделин.

Джек подчёркнуто, даже гротескно склонил голову перед женщинами, и теперь уже не оглядываясь, сбежал по лестнице и сразу на улицу — прочь из болота.

В сердце было пусто. На душе грязно, словно в луже придорожной вывалялся. А ведь там сиял свет. Отмыться бы!

Джек посмотрел на часы, поспешно сел в машину и приказал:

— В аэропорт!

Затем набрал телефон Смита из комиссии по ценным бумагам и назначил встречу на завтра, на вторую половину дня. Выдохнул, достал ноутбук из портфеля и начал работать. «Бешеной собаке семь вёрст не крюк» — говорил один из его русских друзей. И правильно говорил. Было бы ради чего…

* * *

«Абонент находится вне зоны доступа, перезвоните позже»… — сказала мне ненавистная автоматическая женщина в триста сорок пятый раз, и я в сердцах отбросила телефон на кровать.

— Тань, — позвала я подружку, — давай такси вызывать.

— Не придумывай, тебе нельзя вставать.

— Я чувствую сердцем, с Джеком что-то случилось. И опять из-за этой Меделин, — воскликнула я. — Надо где-то достать инвалидную коляску. Или костыли. Потом на такси и в Нью-Йорк!

— В какой ещё Нью-Йорк?! — пробасил из коридора мой любимый голос, и в дверях появился Джек. Весь серый, мокрый от пота, с пальто под мышкой и закатанными по локоть рукавами.

— Джек! — радостно подскочила я.

Он сел на кровать и обеими руками уложил меня обратно.

— Тшш. Кто тут непослушный? Сказано лежать, а она в Нью-Йорк собралась.

— Я за тобой… — жалостливо сказала я. — Я такое узнала, звоню-звоню… Ты вне зоны доступа.

— В самолёте пришлось отключить. Всё-таки пять часов лететь, а потом мобильник, гад, просто разрядился, — улыбнулся Джек и зарылся носом в мою макушку. — Хорошо, солнце в волосах. Я соскучился!

Таня встала с кресла.

— Пойду к миссис Рендальез, с ужином помогу.

— Спасибо, Таня, — крикнул ей вслед Джек. Осторожно взял меня в охапку, как маленькую, и посмотрел с любовью. — Малышка моя.

— Ты устал. — Я обвила ему шею руками. — Хороший мой. Может в душ, переоденешься?

— Да, две секунды.

Он и правда потратил на купание пару мгновений, словно делал всё в ускоренной съемке.

— Как прошёл день? — спросила я, когда он вышел из душа в чистой футболке и тонких летних джинсах.

— Бурно. Хотел поспать в самолёте, не вышло. Давай с тобой в сад прогуляемся, немножко воздухом подышишь.

— А как же усталость?

— Я сильный, — улыбнулся Джек, глянул с опаской в дверной проём. — И ещё хочу тебе кое-что рассказать. А ты скажешь мне. Всегда и всё надо договаривать. Помнишь, ты говорила о доверии и партнёрстве? Сегодня я оценил это, как никогда.

— Тогда пойдём. Точнее неси.

Приятная прохлада с запахом моря овеяла нас, пальмы застыли с широкими лапами, как слуги с опахалами, готовые размахивать ими, стрекотали цикады, доносился плеск волн. Хотя, наверное, это был просто фонтан. Над нашими головами расстилалась роскошь тропического неба, а Джек рассказывал мне, потрясённой, обо всём без утайки. Моё открытие было ничтожным по сравнению с его новостями.

— Не могу поверить, что Меделин — твоя мама! — громко прошептала я, моргая.

— Она мне не мать. Мама у меня уже есть, — поджал губы Джек.

Я вздохнула.

— Ты обижен, мой любимый. И я тебя понимаю. Я сама долго жила, ощущая себя круглой сиротой при живых маме и папе. Я обижалась, и было тяжело. А потом я поняла: они такие, какие есть, и лучше жить не умеют. Их не научили. А самим, бывает, научиться трудно. Не у всех получается! Теперь я не обижаюсь на них. Просто люблю. И от этого светло и легко на душе. Мне кажется, это главное.

— Ты умница. Но у меня другое, — покачал головой Джек. — Я чувствую себя тупым. И слепым. И обманутым. Мерзко.

— Хороший мой. — Я провела ладонью по щеке моего корсара, уже колючей и будто бы осунувшейся за эти сутки. — Знаешь, любимый Уиллом Баррелом китайский мудрец говорит: «Человек сам решает, бесконечно мучить себя обидами, или растворить их с пользой». Зачем тебе носить на плечах обиду, если вокруг столько красоты, звёзд, счастья, света? Бери и черпай.

Джек вздохнул:

— Наверное, не стоит носить обиду, малышка. Но пока это только слова. Всё не так просто.

— Ладно, если тебе очень хочется, поноси немного, а потом выбрось, договорились? Мы же собрались быть счастливыми!

— Мудрая моя девочка, — Джек коснулся губами моего лба. — С тобой уже не так хреново.

Он помолчал немного, прислушиваясь к звукам ночи, а потом посмотрел в мои глаза.

— Я тебя люблю! Очень люблю, балерина! Я на всё готов, всё, что хочешь, сделаю. Только прошу тебя, давай поклянёмся друг другу: мы будем жить без недомолвок и секретов, хорошо?

— Хорошо. Уже начинать?

— Давай.

— Начинаю. Мария написала, что встречается с нашим Рафаэлем. У меня страшно чешется живот. Я уже задолбалась лежать. И я терпеть не могу слово «умница».

— Да? А чего молчала?

— Чтоб не обиделся.

— Вот глупышка.

— И я не хочу, чтобы ты добавлял к имени нашего Паблито — Мария.

Джек кивнул, усмехнувшись.

— И ещё я хочу писать, и даже хотела поработать в Нью-Йорк Таймс, Том Лебовски сказал, что у меня хорошо получается, ребята из Каракаса, Николас и Ганнибал, тоже готовы меня поддержать. Но пока не выйдет, и я грущу по этому поводу. Меня прямо распирает — так писать хочется! А компанией в Венесуэле управлять совсем не хочу.

— Опять молчала, чтобы не обидеть?

— Ага.

— Ну… не обидела. Я и сам справлюсь, — улыбнулся он.

— Я очень хочу, чтобы ты не обижался. И знаешь, если вот прям честно говорить, я считаю, что Меделин тебя любит. Как умеет. Подумай, бабушка её прогнала, мать ненавидела. И в семье у них чёрт знает что творится: Джуди считает, что её не любят, сын погиб, муж… очень странный муж. В общем, я буду тихо мечтать, чтобы сегодня или завтра, или года через три, но чтобы твоя обида растворилась. Совсем. Я верю, что это случится. Вот… Твоя очередь.

— Я тебя понял, — задумчиво почесал подбородок Джек. — Сколько всего и сразу. Хорошо. Моя очередь? Записывай. Я не хочу, чтобы ты психовала и кидалась за мной в любой конец света каждый раз, когда не отвечает телефон. Я и сам взрослый, и как оказалось, везучий. Мне нравится, когда ты спокойна и расслаблена, и нравится знать, что ты в порядке.

— Хорошо, не буду. Ещё.

— Мне не нравится, когда ты собираешь волосы на затылке в пучок.

— Упс. Не буду…

— И я понятия не имею, что делать с твоей сисбра.

— Я тоже… Но ведь придумаем что-нибудь? — вздохнула я. — Всё равно от английского Динка пока отмазывается. Видимо, не настал момент. А маму?

— Заберём. Тут комнат вагон.

— Она без Дины не хочет.

— О, ну ладно, подумаем-придумаем, — рассмеялся Джек. — А ты, кстати, пока не можешь работать в Нью-Йорке, это факт. Паблито скоро родится. И поберечься тебе пока надо. Выздороветь. Но почему бы тебе не написать книгу?

— Книгу? — удивилась я. — Ой, а я смогу?!

— Я не знаю такого, миссис Александра Лозанина-Рендальез, чего ты не можешь! А приключений у нас с тобой аж на две хватит.

Я рассмеялась — так мне стало хорошо, а Джек поймал мою смешинку, смахнул с щёк в губы и растворил в нежном поцелуе. До головокружения. На этот раз приятного. Когда Джек распахнул веки, в карих радужках отразился свет звёзд. А, может, что-то внутри него засияло…

— А знаешь, может, ты и права насчёт Меделин, — произнёс он. — Но сразу простить трудно. Я ещё пообижаюсь немного, ладно?

— Пожалуйста-пожалуйста, только не очень долго, а то станешь брюзгливый и сморщенный, а мне такой нравится. Этот лоб, — ласково поцеловала его я. — Эти щёки. Этот нос. Этот подбородок. И губы. И вот эта выемка на шее.

— Ой, щекотно! — захохотал Джек.

И кажется, ему стало совсем легко. Хотелось бы!

Я решила, что немного подожду и напишу Меделин на Фэйсбуке. Я больше совсем на неё не дулась, наоборот, мне было её жаль, а в сердце потеплело. Чего я только о Меделин не думала! А попала пальцем в небо. Она просто потерять его боялась, потому и ревновала меня к сыну и к нашей любви, потому что сама не знала, как его любить. Некоторые любят неуклюже, потому что иначе не умеют. Но ведь любят же!

Я вдохнула и выдохнула, став легче на одну тайну. Хорошо! Надеюсь, со временем легко станет и Меделин! Очень надеюсь!

* * *

А потом мы поужинали, посмеялись и завалились спать. Точнее, Джек заснул рядом со мной, умиротворённый и расслабленный, как огромный ребёнок. Я тихонько поцеловала его; погладила свой живот, думая о китёнке. Каким он будет, наш кубино-испано-американо-русско-турецко-казачий малыш? Загадка. Наверняка очень красивым.

А потом у нас родится девочка. И ещё мальчик… может быть… Это уже зависит не от меня, значит, и заботиться об этом я не стану. У меня теперь придумалось дело, и мне не терпелось им заняться — до чесотки в пальцах!

Потому я достала планшет, рассыпала горошины воспоминаний, поймала первую же мысль и, высунув от усердия язык, начала печатать:

«Согласно современным романам, после вчерашнего приличные женщины просыпаются в постели с прекрасным незнакомцем или хотя бы с головной болью и воспоминаниями о нём…»

 

Эпилог

С улицы, из-за светлых занавесок доносились солнечные латинские ритмы. Самый главный человек на свете сказал «Агу» и потянул в рот крупный розовый опал, венчающий моё колье. От макушки моего счастья пахло молоком и радостью, и не было ничего на свете красивее нежных-нежных, пронизанных светом смугленьких розовых щёчек, чистого, высокого лобика, розовых губок, так легко складывающихся в улыбку, и так искренне взлетающих вверх от удивления бровок. Мы уже поспали и покушали, и потому я поцеловала крупную ручку, аккуратно забрала «не игрушку» и спросила:

— Пойдём к папе, китёнок?

Паблито обратил на меня свои большие, лучистые, карие глазки с длинными, завивающимися ресничками на зависть мисс Вселенным, расцвёл в улыбке на все свои четыре жемчужные зубика и ответил:

— Аву-ву, — а затем ткнул в сторону музыки пальчиком, как американский президент избирателям.

— Конечно, ты — самый главный, — улыбнулась я. — Как наш папа.

И мы пошли: я в белом обольстительном платье с умопомрачительным декольте и шнуровкой на спине, на десятисантиметровых каблуках невероятно эротичных босоножек с лентой, крест-накрест обвивающей голени, — всё, как Джек любит, и Паблито в крошечных джинсиках, стильной маечке, как и подобает шестимесячному мачо с каштановыми кудряшками. Он тяжелеет с каждым днём, уже семь килограммов, так что можно не качать руки в спортзале, как наш папа!

* * *

Если вы живёте в Пуэрто-Рико, то знаете, что день без праздника прошёл насмарку. Если в календаре не предусмотрено, жители карибского острова сами придумают повод: шестидневный карнавал с рогатыми масками «вехигантес», начало лета, конец лета, джаз-фестиваль, гастрономический фестиваль, день Цирка, день Девы Марии и так далее. Нужен праздник? Прилетайте в Сан-Хуан, получите, распишитесь. Ни один турист ни в одну неделю года не прогадает.

Но сегодня праздник был особый: раз уж свадьбу мы «зажали», то годовщину решили отметить с размахом. Хотя у президента Латиноамериканской группы компаний Оле-Ола Джакобо Мария Изандро Рендальеза иначе, как с размахом, и не бывает. Уж я-то знаю! Если рычит, то крыша поднимается, если доволен, весь офис танцует. Возможно, поэтому за год под руководством моего корсара группа Латинской Америки вышла на первое место по продажам в мире. И бонусы все наши, и все революционные проекты из штаб-квартиры всегда нам первым присылают. Я вроде бы и не работаю, но в курсе всего, чем занимается мой любимый — у «антикризисной» жены декрета не бывает. И я этому очень рада!

По коридору нашего особняка мимо меня пробежала стайка разновозрастных ребятишек. Хотите сотню племянников, троюродных-четвероюродных, крестников и их случайных друзей? Выходите замуж за горячего латиноса.

Семилетний Энрике в одних плавках остановился, переводя дух, и выпалил по-испански:

— Сандрита, тебя искала красивая чикита из России, та, что с рыжим приехала! Спрашивала-спрашивала, я еле разобрал! Она на террасе была, с бабушкой Хуанитой и американскими сеньорами.

— Спасибо, малыш, — я чмокнула его влажную макушку.

И мы с Паблито, сидящем на моём бедре, как властелин Вселенной, пошли к террасе через холл. В прохладе толстых стен, построенных испанским конкистадором, царила идиллия: на диванчиках сидели мой папа со своей женой, и моя мама рядышком, блаженная, как ангел. А напротив неё мама Марисоль — наша общая с Джеком; три её кузины, дородные и весёлые мамиты, размером побольше своих загорелых мужей и четыре друга семьи.

Дядюшка Антонио уже где-то достал шахматную доску и подмигивая, соблазнял моего папу на партию. Кажется, языковой барьер никому не мешал. Все улыбались и разбирали по тарелочкам угощения с трёхэтажных блюд, расставленных на длинном столе с белой скатертью.

Чего тут только не было: крошечные алькапурриас — жареные во фритюре банановые оладьи с крабовым мясом и тапиокой, корзиночки с салатом из омаров, заправленных чесночным маслом, и даже с моим любимым оливье — «ensalada rusa», сырные рисовые шарики альмохабанас, волованы с белым мясом, икрой или морепродуктами, всего не перечесть… А на столе с десертами пироги с манго и карамелью, пирожные с заварным кремом, молочные конфеты и шоколад, кокосовый пудинг в миниатюрных формочках. Ребята-официанты из кейтеринговой компании, стройные и красивые, как на подбор, сновали с подносами и подливали гостям в доме и в саду пина-коладу, шампанское, мохито, куба либре и, конечно, Оле-Олу!

Увидев меня, бабушки-дедушки-тёти-дяди возбудились и хором предложили подержать Паблито. Мы все начали целоваться, словно я не укладывать и кормить Паблито уходила, а они встречали нас из кругосветного путешествия. Переключаясь с испанского на русский и обратно, я думала о том, что в жизни случаются совершенно неожиданные подарки, конечно, при условии, что ты и сам без дела не сидишь.

Оказывается, пока мы приключались год назад с Джеком в Венесуэле, в России заболела моя мама — сердечко подвело. Динка растерялась, начала мне дозваниваться. Тщетно. И вдруг включился папа со своей женой. Тётя Валя помогла найти хорошего врача, устроила маму в больницу, где её полечили, отходили, а мне обо всём рассказали уже потом. Если честно, видеть рядом маму и тётю Валю до сих пор было из серии «вау?!», но моей благодарности не было предела. Выбрав не ревность, а человечность и дружественность, тётя Валя невероятно выросла в моих глазах, и как же на душе от этого стало хорошо! По-моему, у неё тоже! Да и у папы — всегда приятно спасать, а не чувствовать себя виноватым. Кажется, он даже горбиться перестал, и глаза заблестели…

Я забрала у бабушек заласканного Паблито, и мы вышли на террасу, мгновенно нырнув в новое море улыбок и любимых, близких лиц. Но сначала я направилась к плетёным креслам в тенёчке у искусственного пруда с карпами кои.

К моему удивлению, мистер Уилл сидел и с упоением слушал, как, не обращая внимание на сальсу из динамиков, установленных у бассейна, ему напевала что-то протяжное на испанском нестареющая восьмидесятилетняя Хуанита. Она отставила в сторону трубку из красного дерева и пальцами свободной руки отщёлкивала свой ритм, пристукивая по плитке ногой в чёрной туфле. От мелодии повеяло закатом, морем и ромом. Я остановилась, не желая прерывать, но Паблито громко сказал:

— Агу, — и засмеялся. Он всегда радуется, когда поёт Хуанита.

Старики обернулись, и я увидела искру в серых глазах великого инвестора, словно он встретился с воспоминаниями и, зачерпнув их сладости, вновь помолодел.

— О, дорогая моя Сандра! — воскликнул старичок с неизменной бабочкой на рубашке, на этот раз жёлтой. — Какая же вы красавица!

— Наша красавица, — вставила Хуанита.

— Спасибо, — заулыбалась я.

— О да, ваша, совершенно ваша, — закивал Уилл Баррел.

— Как вам отдыхается? Всё хорошо?

— Изумительно! Я будто попал в сюжеты картин Диего Ривера — всё так ярко, жарко и душевно!

— Я так рада!

— И я за вас рад. За всю вашу семью. Приятно на склоне лет коснуться такого тепла! — сказал мистер Уилл и вдруг, привычно посмотрев куда-то в небо, продекламировал строки из нашего с ним общелюбимого Роберта Фроста:

Кажется, я знала, что он имеет в виду, хотя о наших семейных тайнах я ничего ему не рассказывала, и вряд ли он читал мою книгу на русском литературном сайте. Но иногда старики, сохранившие ясность мысли, как и дети, говорят нам из неведомой глубины, словно знают что-то большее — не из мира вещей.

Наверное, поэтому Паблито снова засмеялся и бесцеремонно шлёпнул ручкой главного акционера десятка корпораций по сухонькому носу. Мистер Уилл тоже засмеялся, а Хуанита заявила:

— Анхелита, с таким платьем иди к мужу и не мешай мне флиртовать с этим чудесным, богатым сеньором, — и кокетливо взглянула на своего компаньона.

И это, кажется, ему очень понравилось… Честное слово, я её обожаю!

* * *

— Сашуль, вот ты где! — выцепила меня, наконец, из толпы Таня.

С новой причёской, фамилией и счастьем в глазах, она взяла меня под руку и подвела к своему мужу, Роме — бесконечно рыжему и улыбчивому архитектору. Они познакомились в самолёте, когда Танюша возвращалась от меня в Россию в прошлом году и, думаю, скоро нас пригласят на свадьбу.

— Смотри, Солныш, — Таня подхватила у меня из рук Паблито, — детки — это чудо! Нам тоже уже пора!

— О да, надеюсь, наш тоже будет такой же спокойный, как ваш! — вступила в разговор Мария, наша венесуэльская красавица на седьмом месяце. Теперь, кстати, госпожа Ароян. И тут же переключилась на жгучего мачо, вскинув на него свои бархатные ресницы: — Рафаэль, любимый! Принеси мне что-нибудь с кальмаром, я умру, если не съем кальмара!

Армянский «Бонд» с готовностью бросился к столам с угощениями, а я крикнула ему вдогонку:

— В холле, третье блюдо справа. В слоёных корзиночках!

— Как ты всё помнишь? — удивилась Мария.

— О, если ты хоть раз была секретарём страшного тирана, антикризисного менеджера, ты будешь помнить всё, — хихикая, ответила я.

А тем временем рыжий Солныш моей Тани корчил рожицы Паблито и подкидывал его над головой, получая в ответ восторженный хохот. По-моему, такие папами становиться не боятся. Видимо, Танюша больше уговаривала себя. Конечно, боязно уходить в декрет, когда только получила повышение.

— Всё будет хорошо, — кивнула я ей. — Присоединяйтесь. У вас будет такой же рыжий и весёлый, как Рома, и красивый, как ты.

— Ах, — вздохнула Таня и разрумянилась. — А с кем это там твоя Динка зажигает?

Я обернулась и увидела, как моя сисбра, теперь уже высветленная блондинка с розовыми прядями в ярком жёлтом наряде танцует у бассейна с Ганнибалом. Дина сияла так, будто слово депрессия с ней никогда и рядом не валялось. Здорово! Теперь, надеюсь, у неё будет повод не откладывать изучение английского на лучшие времена.

Я зацепила взглядом Николаса, что-то бурно обсуждающего с Шерил. Её малиновые пухлые губы то и дело растягивались в улыбку, но она тут же собиралась и принималась ему что-то доказывать. Ещё один моряк моряка признал без текилы — для них обоих штиль равен смерти. Только наезд, страсть и кипение, только хардкор! Я улыбнулась.

Жаль, Том Лебовски не приехал. Но за него можно только порадоваться… Как и за Тэйлор. Она ушла от Эдди и снова стала писать, а потом по моему совету показала картины нашему знаменитому искусствоведу. Не знаю, что сыграло решающую роль: то ли талант Тэйлор, то ли их общие британские корни, но сегодня у Тэйлор открытие собственной выставки. Причём в той самой галерее, куда мы ходили смотреть на коллекцию Барышникова. Да-да, я сама поражаюсь, что она и после развода не уехала из Нью-Йорка. Возможно, главное было не «где», а «с кем»?

Джуд тоже не приехала — она во Флоренции, изучает дизайн. Сейчас как раз время сессии. Возможности у неё были всегда и сколько угодно; вкус, как у мамы — прекрасный, а вот с ленью пришлось побороться. Джек как старший брат не долго смотрел, как Джуди мается дурью, просто взял за шкирку и промыл ей мозги. А он это умеет!

Я обвела глазами наших гостей. Красивые, каждый по-своему, разные всем, даже цветом кожи и языком, близкие с детства или знакомые совсем недавно. Но, кажется, всем им было у нас хорошо! Паблито попытался запихнуть в рот мою серёжку, пришлось отобрать.

Издалека услышав любимый бас, я поторопилась к площадке, где чудодействовал мой муж. Дело в том, что сегодня он все основные блюда готовил сам! Ну, вместе с Филиппом, конечно. Они с Ли и с малышом тоже прилетели. Причём самые первые.

Именно отсюда доносилась сальса, и народ тянулся посмотреть на шоу. Когда ещё увидишь президента компании во всём белом, виртуозно режущего лук для карне-гисада пуэрторикана?! К тому же, если он вместе с невысоким, но таким же ловким вихрастым французом всё делает одновременно: пританцовывают, делают оборот вокруг себя и подбрасывают на сковородке шкворчащие в масле кусочки мяса?

О, Джек был в таком раже, что аж подрыкивал от удовольствия, ловя бурные аплодисменты от друзей и подчинённых. Чувствуя себя раздувающейся от гордости, как царевна-лягушка, я показала Паблито на наших поваров:

— Папа.

Малыш неловко захлопал ладошками и засмеялся. А я смотрела, не в силах сдержать восхищение: то, как готовит Джек, всегда вызывает у меня дикий восторг! А как вкусно то, что он приготовил с присущей ему страстью! Передать не возможно. Боюсь, в кулинарии я никогда его не переплюну…

На столах рядом уже аппетитно дымились на разогретых банановых листах пастелес из зелёных бананов, тапо и мясного фарша; ароматно пах софрито — чесночный соус к аналогу пуэрториканского шашлыка — лечону. Бананы во фритюре — изысканные африканские мофонго были прикрыты крышкой и покорно ждали, когда гости насмотрятся на наших танцующих поваров и примутся за еду!

Рядом со мной стояли, хлопая, китайцы, которые так и не смогли перепить Джека Рэндалла, венесуэльцы, жаркие ребята из Колумбии и Гватемалы. Почти по-американски деловые мексиканцы, Корай и Батур с жёнами, Сергей Петрович, Гена, моя тётя и двоюродные братья, особенно светлокожие на фоне индусов, пуэрториканцев и афроамериканцев. Будто целый мир съехался к нам сегодня, и я с Паблито в центре. Я взглянула на часы. Одного человека ещё не хватает. Возможно, не приедет? Что ж, я пойму…

Под овации Джек сделал фееричное па, накрыл крышкой невероятных размеров сотейник с карне-гисада и увидел меня с Паблито. Сказал что-то Филиппу и снял передник. Поклонился гостям.

— Прошу вас, друзья! Главная радость повару, если в конце праздника ему не останется даже крошки! Угощайтесь, — он сделал широкий жест, указывая на стройные башни белых тарелок и остальные блюда. — Оставьте меня без завтрака на утро!

И он пошёл ко мне, красивый, смуглый, мой невероятный корсар в белой футболке и джинсах.

— Боже, балерина, — он осмотрел меня со всех сторон, — ты сногсшибательна! И если бы не этот вырез, — он с хитрой улыбкой глянул на декольте, — я бы сказал, что ты прекрасна, как Дева Мария с младенцем! Но это платье, эти босоножки… чёрт! — у него даже хрипотца в голосе появилась. — Ты никогда не перестанешь меня удивлять!

Я счастливо улыбнулась. Китёнок потянулся к Джеку, и наш папа поцеловал макушку, и ручки одну за другой. Я взглянула и умилилась: большой медведь держит на руках малютку-медвежонка. Боже, они были одинаковы, как две капли воды! От меня Паблито взял, кажется, только форму ушей. Ну и ладно, был один красавец, стало два, стоит ли жаловаться?

Китайский партнёр сказал что-то Джеку, тот ответил, счастливо улыбаясь, на китайском. Ещё один язык, который мне предстоит освоить! И вдруг что-то толкнуло меня обернуться.

Меделин стояла в самом начале сада, на дорожке под пальмами, ведущей от ворот. Моё сердце забилось в волнении. Пожалуй, всё-таки радостном — она решилась!

Шепнув Джеку, что сейчас вернусь, я пошла к ней. Некогда снежная королева Меделин была красива, но как-то по-новому. Смоляные волосы, ниспадающие волнами по плечам, белая кожа, платье-футляр цвета фуксии, точёный профиль, идеальная фигура — всё так же, если бы не глаза. В чёрных, как ночь, глазах зажглись звёзды, но не сияющие, а словно отсвет далёких галактик, приглушённый болью.

— Сандра… — проговорила она своим низким, грудным голосом, колеблясь. — Возможно, мне не стоило приходить. Но… ты написала, и я…

А я просто взяла и обняла её, как всех своих. Кто старое помянет, тот болван. Разве есть смысл пережевывать жвачку прошлого, лишённую вкуса? Свежесть отношений — вот она, передо мной — в живом волнении, во взгляде, лишённом от надменности, в красоте, отшлифованной почти годом размышлений.

— Я рада, что вы пришли, Меделин! — тепло сказала я и чмокнула замершую от неожиданности экс-королеву в щёку. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы осторожно обнять меня в ответ. И я почувствовала тепло её тела, дрожь рук. Я отстранилась и посмотрела ей прямо в глаза. — Пойдёмте!

— Но Джек… — выдохнула Меделин и вдруг призналась совершенно просто: — Я боюсь…

— Вы уже здесь. Лучше рискнуть и попробовать, чем не сделать и жалеть долгие годы. К тому же я официально вас пригласила.

— Сандра, — она коснулась моей руки, взглянула с опаской, словно раненая пантера, вышедшая на тропу и не уверенная, что её не пристрелит охотник, идущий по кровавому следу, — я правда… не понимаю, почему ты это делаешь… После всего.

Я пожала плечами.

— Вы пропустили детство Джека. Возможно, не пропустите зрелость. Я вижу, что он скучает.

Меделин закусила губу. Я, пожалуй, впервые видела её такой. Но всё бывает в первый раз. И я добавила совершенно искренне:

— А ещё я хочу, чтобы наш сын Паблито знал, насколько красива одна из его бабушек.

В глазах Меделин блеснули слёзы, и теперь она прижала меня к себе.

— Спасибо…

На побережье спускались сумерки, и вокруг дома зажглись огни.

— Сандра! — пробасил издалека Джек.

— Пойдёмте, — улыбнулась я Меделин и кивком головы поманила за собой.

Ответный кивок и вздох, и мы пошли, обе не совсем уверенные, что Джек не снесёт нам головы. Хотя у меня преимущество — моя значительно ниже.

* * *

Приглашённый диджей поставил что-то романтическое. Кто-то из гостей уплетал за обе щёки шедевры наших поваров, кто-то общался, а кто-то танцевал. А Джек с китёнком на руках оглядывался, ища меня. Наверное, хорошо, что на площадке было столько людей. Сердце у меня замирало и грозило провалиться в пятки. Я обернулась: Меделин шла за мной, белая от волнения.

— О, балерина, ну куда ты пропала? — начал он радостно и осёкся. — Меделин…

— Здравствуй, Джек, — выдохнула она.

Я взяла его за руку и вскинула глаза, но все подготовленные слова куда-то исчезли при виде его взгляда. Получилось только дышать, ведь казалось, что никого нет на террасе, кроме нас четверых. Пауза затянулась, а в горле у меня возник ком. А они всё молчали, жадно глядя друг на друга, и вдруг Паблито засунул пальчик в рот и агукнул.

— Какой чудесный малыш, — прошептала Меделин. — Совсем, как ты. — Попыталась улыбнуться и… заплакала. Быстро вытерла слёзы и, сказав поспешно, — простите, простите меня за всё! — И хотела было уйти.

Но Джек крикнул:

— Постой!

Медалин остановилась и взглянула с надеждой.

— Я скучал, Меделин, — сказал Джек. Облизнул губы и произнёс хрипло: — Я не знаю, смогу ли я когда-то назвать тебя мамой… Но я скучал.

— Я же говорила! — вырвалось у меня. — Ну, пожалуйста, ну не стойте так, будто чужие.

И Паблито агукнул.

Меделин всхлипнула и улыбнулась. Джек повернул к ней малыша:

— Знакомься, это твоя бабушка. Знакомься, Меделин, это Пабло Алехандро Рендальез, самый-самый из Рендальезов.

— Самый-самый, — кивнула Меделин и протянула к нему руки. — Можно?

— Паблито, пойдёшь к бабушке? — спросили мы с Джеком хором и от неожиданности рассмеялись.

Китёнок решил всё сам, как и подобает мужчине, даже в шесть месяцев — протянул ручки к Меделин и сказал:

— Ву.

Она взяла его аккуратно, как сокровище, и улыбаясь ещё робко, но уже ярче и ярче, сказала:

— Здравствуй, маленький.

— Ву! — повторил Паблито и хлопнул нашу королеву по обеим щекам, та аж моргнула, что очень Паблито понравилось, он сморщил носик и засмеялся.

И мы трое тоже засмеялись. Меделин поцеловала внука в лобик.

— Совершенно такой же… И… тяжёленький.

— О, Сандра кормит его от души, — хмыкнул Джек и обнял меня. — Чтобы вырос, как я.

— Какие вы счастливые! И я желаю, чтобы всегда такими были, — покачивая головой, сказала Меделин. Паблито увлек её локон, и он с увлечением принялся его тянуть.

— Ой, китёнок, перестань — Меделин больно! — воскликнула я.

— Пусть, — кивнула она, чуть кривясь и улыбаясь, словно укладку делала именно для того, чтобы наш карапуз выдрал пару прядей. — Ой… Нет-нет, пусть.

Я всё-таки высвободила смоляные волосы из ручки моего маленького корсара и погрозила пальцем.

— Бабушке больно, хочешь, чтобы она плакала? Она уже и так плакала.

Паблито похлопал ресницами, отпустил волосы и принялся обеими ручками изучать нос нашей королевы-бабушки. Никакого почтения. Она в ответ принялась целовать ладошки, а он — хохотать.

— Кажется, я знаю, кто у нас будет гением переговоров, — сказала я.

— Или антикризисным менеджером, — задумчиво добавил Джек.

Меделин прижала к себе малыша и проговорила, опять взволнованно:

— Джек, я бы, наверное, не пришла сегодня, но именно сегодня — твой настоящий день рождения! И я… У меня есть для тебя подарок.

Я забрала у неё китёнка, и Меделин достала из сумочки конверт.

— Что это? — спросил Джек.

— Это контакты твоего отца. Тут всё: телефон, адрес, даже аккаунт в Скайпе и Телеграмме. Я искала Эдуардо почти весь год. И нашла, — она чуть пожала плечами, будто извиняясь. — Я рассказала ему всё, как есть. Да, у него семья, трое детей, уже взрослых, жена. Он — военный, живёт в Гаване, и для него невозможно выехать на территорию США и даже в Пуэрто-Рико. Но Эдуардо очень хочет встретиться. Это можно сделать в России или Венесуэле. Вы… вы, наверное, сами решите где…

— Спасибо, Меделин, — сказал Джек. — А Рупперт? Как он к этому отнёсся.

Она покачала головой.

— Не знаю. Я ушла от него. Просто всё кончилось. Словно линию провели. И… я почти год его не видела.

— Даже не знаю, — поджал губы Джек. — Не могу сказать, что мне жаль. У Джуд я не спрашивал.

— Спасибо тебе за Джуди!

— Она — моя сестра, — ответил он просто.

Музыка сменилась с медленной на горячую, Меделин взглянула на людей, на нас — с улыбкой и печалью.

— Вас ждут. Я бы хотела остаться, но думаю, в ваш праздник не следует перетягивать внимание на себя.

— Ты тоже наша семья, — вдруг сказал Джек.

И я не удержалась, поцеловала его за это в щёку. Меделин коснулась его руки.

— Спасибо… Мне правда надо идти. Меня ждёт такси.

Джек склонился и посмотрел ей в глаза.

— Я не переубежу тебя остаться?

— Сегодня нет. Если тут кто-то из акционеров, моё присутствие будет неуместно… Учитывая обстоятельства, — уверенно сказала Меделин. — Но можно я ещё загляну к вам?

— Конечно! — воскликнула я. Ну, как тут удержаться?!

— Где ты остановилась? — спросил Джек.

— В Пуэрто дель Соль.

— Хорошо, я отпущу тебя. Но завтра, слышишь? Завтра, — настойчиво проговорил мой муж, — я приезжаю за тобой, и ты перебираешься сюда.

— Но Джек… это будет неловко. Странно.

— Я всё решил, — твёрдо сказал он. — Это и твой дом тоже. Маме я всё объясню. Она поймёт, у неё широкая душа и большое сердце. В конце концов, ты… — он набрал в грудь воздуха и добавил, — и ты тоже… моя мама.

Глаза Меделин вспыхнули — нечаянная радость, изумление и даже испуг от внезапности — чего в них только не было!

— А насчёт странности, тут мы ещё посоревнуемся — семья на семью, — хмыкнул Джек и подмигнул мне.

— О да, — хихикнула я, представив красавицу Меделин рядом с моей мамой, считающей самолётики. — У нас всё не как у людей. Как вы относитесь к инопланетянам?

Меделин моргнула.

— Пойдём, я провожу тебя, — мягко сказал Джек. — Сандра, я сейчас вернусь.

* * *

— Сашенька, ты куда пропала? — подбежала ко мне сзади Таня. — Ой, можно я Паблито подержу?

— Да. — Я отвернулась, перестав наблюдать за двумя фигурами в конце аллеи. — Китёнок мой тяжёленький.

— Ага, — ответила Таня и переключилась на Паблито.

Интересно, — подумалось мне, — вокруг китёнка говорят на русском, английском, испанском, даже китайский иногда проскальзывает. На каком он заговорит? Пока это был международный — «Агу», и всё тут.

Стало совсем темно. Гости танцевали, шумели, смеялись. Филипп давно уже расстался с поварским передником. На раздачу встал парень из кейтеринга. Паблито начал тереть глазки, и я пошла его укладывать. Он — мой повелитель, сейчас вся жизнь подчинена китёнку.

Даже сердце замирает, боясь представить, что кто-то взял бы и забрал его у меня. А что чувствовала Меделин? Ей было шестнадцать. И, возможно, в её душе было всё иначе. А, может, однажды она раскроется и расскажет. А даже если и нет…

Утомлённый от эмоций и впечатлений, Паблито уснул мгновенно, даже ванночки не дождался. Сюда, к детской через толстые стены комнат музыка почти не доносилась. Я положила сыночка в кроватку и, едва выпрямившись, услышала шаги. Меня обхватили сзади сильные руки, прижали к горячему телу. Я почувствовала, как мой любимый зарылся носом в мою макушку. Вздохнул. И прижался ещё крепче, нависнув надо мной.

— Спасибо, малышка, — наконец, прошептал Джек.

Я обернулась к нему, крохотная в объятиях моего медведя. Подняла глаза.

— Ты не сердишься?

Он покачал головой.

— Что ты! Это так много для меня значило. Так много! Знаешь, ты будто читаешь то, что записано у меня там, на глубине сердца… Даже то, что я не вижу сразу. А потом я — счастлив! Как у тебя получается это, Сандра? — удивлённо спросил Джек.

— Я просто люблю тебя, — шепнула я.

Встала на носочки, он потянулся, и наши губы встретились. Сладко, нежно, горячо. Словно в первый раз. Это всегда свежо. Потому что из сердца.

— И я тебя люблю!

В приоткрытую дверь заглянула мама Марисоль.

— Уснул Паблито?

Мы оба кивнули, счастливые.

— Идите потанцуйте, детки! Пока праздник, надо веселиться, — громко прошептала она, — а я тут посижу, в тишине. Я уже от шума устала, и за Паблито соскучилась. Идите-идите!

Джек улыбнулся и потянул меня к выходу. Мы оба чмокнули маму Марисоль в щеки с двух сторон. Она тихо засмеялась:

— Сладкие мои.

— Я тебя люблю, мама, — сказал Джек.

— Тшш, не буди малыша. Идите, покажите всем гостям, что такое настоящие танцы. А то посмотрела я на ваших китайцев, и русских. Ой, прости, Сандра! Ты — не русская, ты наша.

И мы побежали. К танцполу. Как два подростка, совершенно влюблённых друг в друга. Наши гости танцевали, сверкали огни, перебегали играючи по пальмам, отражаясь в голубых водах бассейна.

— Bailando! — пел из динамиков Энрике Иглесиас.

Хлопки, аккордеон, гитары, маракасы, барабаны сливались в зажигательной мелодии, от которой бёдра сами начинали двигаться в чётком ритме.

Джек потянул меня на середину площадки.

— Оооо! — встретили нас овациями гости, расступаясь.

Джек закрутил меня и перекинул на руку, я выгнулась назад и плавно подняла по-балетному ногу. Да, знаю, это дерзко и эротично. Но мы танцуем! Мы пуэрториканцы, чёрт побери! Какие могут быть стеснения?! Без слов и промедления мы позволили бачате захватить нас, даже не думая о приличиях. Восьмёрка бёдрами, шаг назад, шаг другой ногой, резкий поворот вперёд-назад, и присогнутое колено Джека между моих бёдер. Глаза в глаза, прикосновения — от шеи к плечам, от рук к талии и ниже. Волна по телу и страсть в ритме. До нового разворота, до паузы, взгляда и хмельного дыхания.

Запретов нет. Тело знает, как танцевать, и южная кровь бежит быстрее! Та. Та-да-та… Та-да-та. Два хлопка и улыбка.

— Bailando! Bailando-о-о!

Вокруг нас кружились пары — кто как умел, но было всем весело. Вокруг царила любовь. И это единственное, что имело значение!

— Bailar contigo!

Пахло морем и ночными цветами. Пахло счастьем и радостью. Чёрная гора на горизонте слилась с усеянным звёздами небом. Чистым, необъятным. На душе было так хорошо, так правильно, что, казалось, можно прыгнуть и обязательно полетишь туда — к серебряной россыпи светил на южном небе. Поддавшись порыву, я разбежалась и подпрыгнула, Джек угадал — подхватил меня и поднял высоко-высоко. Удерживая на вытянутых руках мои бёдра, закружил меня над головой. Я расставила руки широко, смеясь и растворяясь от восторга.

Мы танцуем! Мы вместе!

Все желают счастья, ищут счастья, а его не нужно искать! Оно живёт в воздухе! Это просто жизнь! Счастье в нашем дыхании! Распахните руки и впитывайте его, чувствуете?! Оно уже есть с нами — прямо сейчас!