Никогда не объявляйте о празднике в Венесуэле, если вы не готовы к красочному безумию и барабанам из-за угла! А уж если в руки смуглолицым улыбашкам из промо и маркетинга попадает даже скромный бюджет, спасайся, кто может! От флажков и цветных лент у меня рябило в глазах.
Девицы даже перила лестницы на второй этаж не пощадили: переплели, как косички, радугой. Кто бы подумал, что здесь всего два дня назад была забастовка! Сегодня на головах вчерашних недовольных красовались бумажные шляпки — однотонные и такие, будто их роняли из одного ведра краски в другой, дьявольские рожки, зелёные ушки, блестящие маски, конусы из полосатой фольги. Поверх деловых галстуков и более распространённых футболок любого цвета красовались ни разу не серьёзные бумажные гирлянды.
Представьте важного усатого сеньора из отдела качества с вереницей крупных оранжевых бабочек на тёмно-синей рубахе и серой папкой документов под мышкой! Не получается?
А он стоял передо мной и бормотал в усы что-то про срочную подпись! Бабочки взволнованно помахивали крыльями на широкой груди сеньора, подтверждая, что бюрократы в инспекции ждать не станут.
— El es director ejecutivo! — Я ткнула пальцем в Джека.
И тотчас попала в окружение дам из бухгалтерии. Бусы, алые, малиновые, вишнёвые губы, серьги-кольца, выступающие вперёд груди и галдёж на все голоса. Наверное, это были поздравления, но я улавливала только треть слов, и то большинство благодаря аналогии с английскими и французскими, однокоренными от латыни. Оставалось улыбаться, раскланиваться и говорить бесконечное «Gracias».
Мы с Джеком пробились с трудом к нашему пока общему кабинету, но тут же юристы захотели меня как новую владелицу, снабженцам надо было знать про поставку из России. Операторы, секретарши, промоутеры и ещё не знаю кто, заглядывали в приёмную ежесекундно. Видимо, просто поглазеть, а кто и потрогать. Вроде бы случайно, но, может, у них примета такая — на счастье…
Джека тоже завалили поздравлениями и вопросами по делу. Он тарахтел по-испански, словно обойма слов была бесконечной: то лучезарно с поклонами, то строго, то радостно. Боже, знать бы, о чём он. И куда делась Мария?! Я без неё была как без обеих рук! Только теперь поняла, насколько Джек нуждался во мне, когда приехал в Ростов! Глянула со своего стола на моего черноволосого корсара, и встретилась с ним взглядами — в сердце вспыхнуло тепло — теперь мы оба друг без друга никуда. Это судьба!
А в одиннадцать мы с Джеком, украшенные гирляндами натуральных цветов на шею, словно только прибывшие на Гавайи отпускники, пошли рука об руку по отделам, в цеха, на склады, в гараж. И везде нас встречали аплодисментами, с vivo и felicitaciones. Охранники тенями следовали позади, но на них, тоже украшенных бумажными гирляндами, никто внимания не обращал.
Конвейеры работали, увлекая по гибкой ленте коробки с жестяными банками шипучей Оле-Олы, соками, водой. Половина цеха уже была закрыта под реконструкцию. Наверное, только мы с Джеком такие сумасшедшие, что поверили в страну на пороге революции и, может, даже войны! Но отчего-то я этим даже гордилась. Я представляла жизнь этих людей не в огне и разрухе, а в празднике и благости. И буду до конца надеяться на хорошее. Даже не надеяться! Верить!
Возможно, дело в моей лёгкой шизовинке? Верит же моя мама в инопланетян! А, может, я просто законченный оптимист.
Джек водил меня по новым владениям. И удивительное дело — вроде бы работа шла, но, казалось, никто не стремился одолеть пятилетку за три дня. Да и какая могла быть серьёзность под музыку с латиноамериканскими хитами о любви из динамиков?! И всё-таки все работали, никто не сидел без дела, не курил за складами, не отлынивал, хотя и не торопился. Венесуэльцы! Я их, кажется, обожаю!
Столько улыбок, пожалуй, никогда меня не касались. Они, как мотыльки, подлетали к нам, кружа вокруг под ритмы и маракасы, ласкали сердце и улетали обратно в ответ, делая жаркий день ещё счастливее. Я их всех любила — моих людей, наших. И уже простила то, что принесло мне столько горечи вчера. Жить можно только сейчас — ничто не сравнится со свежестью отношений, слов и взглядов!
Джек сжимал мою руку и приговаривал:
— Умница! Какая же ты умница, балерина!
И меня ничуть не бесило это слово, даже наоборот.
— Это ты такой, — шептала ему я. — Дело не в празднике, а в том, что ты женился…
— Ага, — улыбался Джек людям, а мне больше всех, — даже если бы мы уже были женаты, нужно было жениться ещё раз.
— Легко, — подмигнула я. — Ты помнишь, что на этой свадьбе мы не остановимся? Как где кризис, сразу туда и жениться! Куда потом? Китай? Индия? Колумбия?
Джек рассмеялся до слёз. И смех его тут же подхватили грузчики, хотя, вроде и не знали, о чём смеёмся мы.
— Ах ты ж, балерина! Да ты вошла во вкус… Странно, но, кажется, они больше не хотят меня раскулачить, — удивлялся Джек.
— Потому что ты перестал выглядеть, как зубастый волк с Уолл-Стрит.
— Я не с Уолл-Стрит.
— Зато был страшно деловой. А тут такое не катит. Теперь ты расслабился и стал собой. Чудесным, великолепным, самым лучшим собой, — важно заявила я. — Как говорит мой любимый Мюнхаузен, «улыбайтесь, господа, улыбайтесь»!
— Не знаю, кто этот твой знакомый, но дело в другом, — хмыкнул Джек и мотнул подбородком себе на левую сторону, где на груди красовался значок, — просто теперь я стал пионером.
— Неа, ты улыбаешься искренне, вот и всё! Хотя нет, не всё — ты пообещал и делаешь. А ведь мог обмануть и слинять.
— Не мой стиль, — покачал головой Джек.
— За это я люблю тебя ещё больше.
Мы вернулись к офису одновременно с подъехавшим минивэном. Нам навстречу высыпали родные, отчего-то совсем белые лица: Сергей Петрович, техник Гена, наш супер химик Валера Дёмин, Раиль и Серёжа Колесников, инженеры-технологи. И с ними Мария. Ах, вот куда она пропала! А я и забыла, что она у нас за делегацией в аэропорт отправилась… Мы с Джеком бросились обниматься к ростовчанам, а те обалдело таращились на повсеместное конфетти, флажки и гирлянды цветов.
— О, не думайте! — заверила я. — Это не всегда так! Просто вас встречаем и…
— И ещё мы с Сандрой вчера обвенчались, — добавил гордо Джек.
Русская делегация загудела поздравлениями, и мы пошли обниматься по новому кругу. Только Гена немного погрустнел. Впрочем, ненадолго, до начала праздника, а рабочий день мы объявили коротким.
Да и какая могла быть грусть в окружении фигуристых, смуглолицых красоток с цветами в волосах? В территории перед офисом, отданной под радость? В украшенных цветными лентами столбах, на которых держались громадные брендированные тенты? В столах, уставленных угощениями так, словно не было за забором километровых очередей за продуктами. Чего тут только не было! Местные толстые блины-арепы со всевозможными начинками, традиционный пирог хамон с запеченной внутри ветчиной, сыром и маслинами, аппетитные мясные закуски и жареные бананы в остром соусе, креветки с авокадо, которые можно было зачерпывать из огромного котла большой ложкой, пироги с фруктами, нежная карамель дульче-де-лече и любимые венесуэльцами леденцы из бананов и гуавы, а ещё праздничные пирожные — махорете с заварным кремом и много-много фруктов! Хотите пить? Пожалуйста, пиво на розлив и наша шипучая Оле-Ола. Куда же без неё, если она сама — праздник?!
Джек не стал говорить долго. Но как же он светился, говоря о будущем и настоящем! Да, потемнел ненадолго, поведав правду о заговоре, но затем вспыхнул опять. И пусть мне рассказывает с три короба, что главное для него — сохранить инвестиции и завод, я видела, чувствовала, что главное для него — ещё и свет в ответных взглядах! И справедливость. И уверенность в том, что он делает всё, чтобы спасти, а не разрушить. Пусть он не говорит об этом, но я же чувствую, я знаю. Я читаю его между строк, в тени под ресницами, в улыбке победителя, в смелом блеске глаз, в энергии, от которой я вся вибрировала, — разве не это говорится?
Он дал слово мне, и я сказала ещё короче:
— Yo t'equiero! Creo en ustedes! Venceremos! A una!
* * *
Зачем людям попа? Чтобы ею танцевать! И если вы думаете, что знаете, что такое «грязные танцы», вы бы поняли, что не знаете о них абсолютно ничего, если бы увидели, как танцует наша главная бухгалтер с начальником отдела продаж.
Мы с Джеком тоже с удовольствием пустились в вакханалию горячих танцев, то и дело срывая аплодисменты и еле сдерживаясь, чтобы не зайти дальше страстных па… Неприличные! Однако венесуэльцы, у которых, по-моему, эротичная пластика и чувство ритма впитывались с молоком матери, приняли нас окончательно за своих. Бачата сменялась сальсой, румба национальным танцем Джоропо, очень похожим на смесь чечётки и вальса с перцем чили. Рядом Рафаэль зажигал с Марией, а сеньор из отдела качества крутил пухлую операторшу в джинсах.
Уже стемнело, и фиолетовая ночь уставилась на нас низкими звёздами, когда вдруг молоденькие грузчики с прикольно выбритыми затылками вынесли посреди площадки что-то, похоже на пеньки, сели парами на них сверху и ка-а-ак забарабанили! Лихо, с полной самоотдачей и невообразимо здорово!
— Оказывается, у нас тут таланты! — ахнул вместе со всеми Джек. — Эй, Сергей Петрович!
Но внимание нашего производственного гения уже было полностью захвачено яркой сеньорой, заведующей складом промо-материалов, пританцовывающей рядышком под ритм венесуэльских тамборов и заглядывающей ему в глаза.
— Пропал Сергей Петрович, — шепнул мне Джек.
— Гена тоже… — смеялась я, мотнув головой на нашего белокурого техника, пытающегося с блеском в глазах объяснить что-то бойкой Андреа из маркетинга. Кажется, язык жестов и взглядов проломал брешь в языковом барьере…
— Теперь можно уезжать спокойно, — сказал Джек.
Понятия не имею, откуда взялись три дядечки в сомбреро с маленькими гитарами, но девушки тотчас потянули меня к одному из столбов с цветными ленточками.
— Эль Себукан! — закричали все.
Мне вручили одну из лент и показали пальцем на верхушку. Оказывается, надо было кружиться, обходить других участниц танца, не выпуская конец ленты из рук. Со смехом и не очень умело мы оплели столб цветными ленточками под общие хлопки и пение гитаристов. Но потом приходилось их все распутать! Опять же пританцовывая и кружась.
Джек смотрел только на меня блестящими глазами, отвлекаясь лишь на мгновения, чтобы почти незаметно выдать распоряжения то одному, то другому. Эль Себукан закончился, и я хотела было сесть, раскланявшись вместе с другими девушками, но мне все показали пальцем на середину и сказали:
— Danza de la novia!
А вокруг начали скандировать:
— Rusa! Rusa!
Я растерялась, не очень понимая, что от меня хотят — просто поклониться, тост или народный танец?
— Калинка?… — наконец, в замешательстве спросила я.
— Калинка! Калинка! Руса калинка! — хором ответили люди.
Мои сотрудники смотрели с любопытством, готовые хлопать, и Джек тоже, встав от со стула у стола с закусками и замкнув круг.
Маноло из маркетинга, игравший роль диджея, на пару секунд замешкался. И вдруг из динамиков над пальмами грянули балалайки и гармошки. Я раскраснелась, чувствуя себя экзотичной среди тропической экзотики. Эх! А и ладно!
— Ой, лёли-лёли, — запела густым народным голосом певица.
Я выхватила со стола, из-за спины Джека красную салфетку, вернулась обратно в центр круга. Махнула рукой, расправив салфетку одним движением, и превратила её в платочек. Раскрыла руки перед собой, затем упёрла в бока с платочком в пальцах… Шаг с присестом, один, другой. Глянула на Джека, подмигнула Николасу, фотографирующему меня с новой гигантской камерой. Жаль, старушки из собора так и не приехали. Я подняла руки вверх, плавно прошлась, а потом понеслось:
— Калинка-калинка-калинка моя!
И я завертелась юлой, не теряя выбранную точку перед глазами — значок Джека. Как и положено в балетном фуэтэ, чтобы сохранить равновесие, вращаясь на одной ноге с выбросом левой по завершению каждого витка. Юбка лёгкого платья взлетела, как парашют, почти параллельно полу. Калинка-калинка! У-ух!
Я поставила последнюю точку каблуком, запыхавшись, и по-русски с широким жестом поклонилась. Да, знайте наших!
Все отбивали ладоши и кричали:
— Руса! Руса! Ностра Сандра! Вива!
Я выпрямилась, Джек сиял от восторга и гордости, неистово хлопая, и вдруг его значок вспыхнул красной точкой.
«Снайпер!» — мелькнуло в моей голове. Не теряя секунд, я снарядом бросилась к моему медведю и толкнула его в грудь, прочь от наводки. От неожиданности Джек не удержался и упал, что-то загрохотало, хлопнуло. И я уже лежала на нём сверху. Ледяная от страха, взглянула на белую рубашку: из-под значка и по всему плечу расползалось красно-оранжевое пятно.
— Джек! — закричала я, склонившись к его лицу. — Джек, родной! Джек! Не умирай!
Он открыл обалдевшие глаза и прокряхтел:
— Ни хрена себе холодная северная нация… Балерина, ты решила убить меня сама, чтобы киллеру неповадно было?
— Джек… Снайпер, — пробормотала я. — Где болит?
Он поднялся, опираясь на руку и со стоном потирая спину другой.
— Какой снайпер? Этот? — Джек мотнул куда-то вперёд подбородком.
Я обернулась, и увидела чьего-то малыша лет пяти с лазерной указкой, уткнувшей теперь красное световое пятнышко в усыпанные конфетти плиты. Упс…
Народ пялился на нас.
— А это? — прошептала я, осторожно касаясь красного пятна на рубашке Джека и понимая, что оно пахнет соусом чили.
Рядом таращился начальник склада в шлёпанцах с пустой одноразовой тарелкой, а бананы и мясо красочно были раскиданы по светлым штанам моего мужа. О, Боже… Это провал!
Я тотчас подскочила, краснея и смущённо улыбаясь! Джек тоже мгновенно поднялся и расцвёл улыбкой во все тридцать два ошарашенным подчинённым:
— Вот такая у русских странная традиция! Водки нет, так надо облить новобрачного чили! Чтоб уж наверняка никуда не делся.
Он подал мне руку, притянул к себе и вымазал в красном соусе моё молочного цвета платье.
— При всех клянусь тебе, Сандра! Я никуда от тебя не денусь! — торжественно сказал он и жарко поцеловал.
Овации. Занавес. Чили. Апчхи!
* * *
Мы были оба грязные, счастливые и уставшие. И наши вымазанные одежды были великолепным поводом произнести краткую вдохновляющую речь о работе и перспективах в счастливой будущем, которое мы делаем сегодня своими руками, и откланяться.
В бронетанке я схватила Джека за руку:
— Прости меня, малыш! Болит спина?
— Да нет, балерина, — соврал мой любимый корсар. — Только в следующий раз спасай меня на что-нибудь мягкое, ладно?
— Прости… — всхлипнула я. — Это ты меня спас. От позора.
Он обнял меня крепко.
— Маленькая, ну чего ты?
— Тебе больно, — жалобно сказала я. — Я плохая.
— Самая лучшая. Спасительница! Ангел мой хранитель, — чмокнул меня в лоб муж.
Это было удивительно: полностью быть и одновременно не быть! Не существовать отдельно от того, кого любишь.
Наш эскорт вырулил с трассы на Авенида Либертадор. О! Опять эти протестующие! Снова нас встретили на центральном проспекте огни, и не только электрические, демонстранты жгли шины на обочине и красные факела. Водитель свернул на объездную дорогу, углубляясь в улицу с тёмной зеленью и белеющими сквозь кусты стенами домов и высокими заборами. Ветер шевелил ветви, одаривая ночной прохладой Каракас, но до нас не долетал — мешали бронированные окна.
— Кажется, мы перестраховались со всей этой охраной, — Джек проговорил вслух мои мысли. — Может, твоя Тэйлор вырвала фразу из контекста?
Я не успела ответить, лишь выхватила боковым зрением несущийся на меня из переулка грузовик. Я увидела жёлтую надпись на красном капоте, смуглые толстые пальцы на руле. Удар. И меня бросило на Джека. Потом на потолок. Обратно на сиденье. Снова на Джека. Его руки. Тело. А потом что-то больно заехало мне в висок. И наступила темнота.
* * *
— Ты мой ангел-хранитель, — сказал Джек и поцеловал жену.
Они ехали молча, тепло Сандры успокаивало, и вообще было всё хорошо, слишком хорошо, разве что под бедром справа что-то мешалось. Джек вытянул предмет наружу. Ремень безопасности? Защёлкнул, не задумавшись, и только потянулся за плечо Сандры, чтобы пристегнуть и её тоже, как сильнейший удар оттолкнул его к дверце.
Сандру вдавило в него с такой силой, будто она была не крошечным воробушком, а телёнком весом в полтонны. У Джека сбилось дыхание. А жена выскользнула из его рук и полетела вверх, потом обратно на сиденье. И, не поспевая решением за собственными руками Джек схватил её поперёк, прижал к себе грудь и бёдра Сандры железной хваткой, не позволяя ей биться о стенки и крышу салона.
Только бы ремень удержал обоих! — пульсировало в голове, дёргало, трясло, пока автомобиль не прекратил переворачиваться.
Они повисли головой вниз. Снаружи вслед за визгом и ударом раздалась автоматная очередь, рёв мотоциклов, шум, крики. Мышцы выворачивало от неудобной позы, но Джек держал неподвижную Сандру, боясь, что та выскользнет. Сердце билось о рёбра так, что вся грудина болела. В перевёрнутом окне показалось лицо Энрике, одного из охранников. Он попробовал открыть дверь. Не вышло — ту заклинило. Бронированное стекло было не пробить, оно даже трещинами не пошло.
— Сейчас, малышка, сейчас… — бормотал Джек. — Всё хорошо, я держу тебя…
Она не ответила, и страх пробил ледяным потом.
— Малышка! Балерина! — позвал Джек.
Молчит.
— Сандра! — ещё громче сказал Джек. Закричал: — Сандра!
Не пристёгнутый водитель тоже не откликался. И не подавал признаков жизни.
Автомобиль закачало. Джек прижал Сандру ещё крепче к себе. Охранники вернули бронированный внедорожник на колёса.
— Кретины! — яростно выругался Джек. — Кто так делает?
Двое охранников смогли открыть дверь со стороны водителя. Кажется, ему было уже не помочь… Потом сунулись к пассажирам.
— Сэр, вы живы? Сеньора?
А Джек боялся перевернуть балерину к себе и увидеть её лицо. Тёплая, — подсказал разум.
Энрике покопался на приборной панели и кнопки блокировки пассажирских дверей отщёлкнули.
Джек осторожно, почти не дыша, словно в руках его была хрупкая скорлупка, перенёс вес на руку и повернул Сандру лицом к себе. Её голова запрокинулась назад. Рот приоткрыт, веки зажмурены.
— Сандра… — тихо-тихо позвал Джек.
И горло перехватило, а в голове стало пусто. До звона. Чёртова режущего звона, от которого хотелось закрыться и орать в голос, чтобы не слышать.
— Она живая, живая, — твердил внутренний голос… Или кто-то снаружи.
Джек встряхнул головой и услышал:
— Сеньор, отпустите сеньориту, мы держим. Мы её вытащим, затем вас. Она живая!
— Сеньору, — хрипло поправил Джек, пряча растерянность и страх за приказным рыком: — Аккуратно! Она беременна!
Не помня как, Джек сам выбрался из машины. Протаранивший их грузовик валялся на боку и дымился метрах в тридцати, пара недвижимых тел незнакомцев лежала на перекрёстке возле мотоциклов, и короткоствольные автоматы…
То есть совершено нападение. Со стороны переулка приближался белый с полосками полицейский фургон. Охранники склонились над кем-то, двое размахивали руками, останавливая синий минивэн. У одного рукав был залит кровью.
— Сандра! Где?! — метнулся к охране Джек, дрожа всем телом.
На него не обратили внимание. Предъявили корочку водителю минивэна, и только потом обернулись:
— Сюда, сэр! Скорее! Мы в спецчасть.
Двое поднялись, аккуратно уложили балерину на заднее сиденье. Понимая, что медлить нельзя, Джек гаркнул губастому водителю:
— Я заплачу! Езжай! — и бухнулся на переднее сиденье.
Всё было, как в тумане. Благо, они уже подъехали к центру Каракаса. До серого здания, которое охранники назвали спецчастью, было всего три улицы и поворот налево. А потом каталка, доллары из карманов, бег по коридорам, чуть тёплая маленькая ручка в его ладони, блики ламп дневного света над головой, скользящая надежда и безумный, страшный, немой крик в груди.
— Всё хорошо, девочка! Я с тобой… Только живи, малышка, только живи! — приговаривал он, сопровождая её повсюду и думая, что не простит себе, если что-то с ней… Никогда не простит: сам пристегнулся, а её не успел… Идиот! Эгоист проклятый! Не успел ангелов уберечь…
— МРТ у нас не работает, — сказал кудрявый врач в кабинете УЗИ, отходя, наконец от аппаратуры, — но судя по изображению и снимкам, разрыва внутренних органов нет, кровотечений нет. Из плохого: перелом в двух местах без смещения наружной части левой лодыжки, смещение шейных позвонков от удара и лёгкое сотрясение мозга. Да, и ещё есть ушибы, что в данном случае почти естественно.
— Почему она без сознания? — сухими губами выдавил Джек.
— Резко упало давление, возможно, от испуга. Мы сделали инъекцию. Не волнуйтесь, жить будет.
— А ребёнок?
— Всё в порядке. Сеньорита, можно сказать, легко отделалась.
Вдруг Сандра моргнула и медленно раскрыла глаза, сощурилась, ничего не понимая. Потом стиснула зубы, и, как боец, тут же попыталась улыбнуться, увидев мужа. Протянула к нему руку:
— Джек… живой…
Он, не помня себя от радости, бросился к ней, на колени на пол возле кушетки, принялся целовать её крошечные, нежные пальчики, всю ручку, боясь тронуть пушистую голову — вдруг что! Ведь сотрясение…
— Кроха моя, балерина, любимая, малышка, как же напугала! Как напугала! Я же никак без тебя… Я же не смогу… вообще никак…
Слёзы подступили к глазам в ответ на её трогательное и любимое на русском:
— Родненький мой!
Рука коснулась его волос, а Джек снова принялся целовать пальчики. И вдруг её глаза расширились в ужасе:
— А китёнок?!
— Жив, живой, не ударился, — с трудом дыша то ли от счастья, то ли от боли в рёбрах, проговорил Джек. — Ты не волнуйся больше, всё хорошо, у нас всё хорошо…
— Сеньор, — послышался позади голос врача и ещё чей-то фоном, — вы тоже побывали в аварии, давайте вас осмотрим.
— Я в порядке, — замотал головой Джек. Он и без рентгена знал, что сломал ребро или пару. Так уже было в драке — ни вдохнуть, ни выдохнуть, Сандра заехала каблуком, когда её швырнуло вверх, к крыше. Но разве это важно? Главное, что она жива, и Паблито.
Мужчины не плачут, но слёзы резали глаза и вырывались наружу. От счастья.
Превозмогая боль, Джек склонился над своей малышкой-женой и осторожно погладил ладонью живот. Затем коснулся носом её волос. В них по-прежнему жило солнце. И значит, жизнь продолжается…