Генетик допросил нас с пристрастием и сказал, что анализы в норме, врожденных патологий не замечено. Но тут же добавил, что психика – вопрос туманный, и прогнозы тут делать сложнее, чем метеорологам в доцифровой период, хотя, добавив троюродного брата моего Джакобо Изандро Ренделльеза в нашу общую копилку, получился слишком высокий процент вероятности того, что не всё будет чудесно.

Сердце моё сжалось. Я в тревоге взглянула на любимого, но тот лишь улыбнулся и погладил по руке, успокаивая. Но я-то заметила, как его глаза потемнели.

Что поделать, будем уповать на Бога! Я коснулась привычно уже живота, мысленно говоря малышику, что всё с ним будет хорошо. Как может быть иначе?! Мы с Джеком любим друг друга, а дети в любви должны рождаться здоровенькими, и хоть вы меня убейте – в другое не поверю!

Темноволосый, элегантный генетик с золотыми очочками на носу, похожий на доктора Хауза, если б тот не злоупотреблял наркотиками, а вёл себя прилично, постучал золотистой ручкой по столу и заявил, спокойный, как удав:

– Не стоит бояться. Просто заземляйте с детства.

– Как?! – пробасил возмущённо Джек. – Мы о ребёнке говорим, а не о проводе!

– Спорт, спорт и ещё раз спорт. Много гулять, животных завести. В парке бегать с другими детьми. А ещё лучше приучать с младенчества возиться с простыми вещами, с землёй, растения сажать и прочее.

– Экопоселения, что ли?! – вытаращился Джек.

– Зачем так экстремально? – пожал плечами генетик. – Если хотите, конечно, можно. Но проще всего переехать за город и купить дом с садом. И пусть копается с растениями малыш. Любая самая негативная предрасположенность может никогда не реализоваться, если родители проявят мудрость и любовь.

Внутренне я обрадовалась – мне бы тоже хотелось поближе к земле жить, а не к облакам. Глянула на Джека, тот вздохнул и развёл руками:

– Надо, значит, надо.

– И главное! – добавил генетик, когда мы уже собрались уходить. – Молодой маме во время беременности нужны только положительные эмоции! Любите её и носите на руках, – генетик смерил взглядом медвежий рост Джека, – тем более вам это будет не сложно.

– Сейчас и начну, – сказал мой любимый мужчина и, подхватив меня на руки, вынес из кабинета.

Я обвила мощную шею руками и поцеловала Джека в щёку.

– Это тебе от меня и китёнка.

– Почему китёнка? – удивился Джек.

– Ты – кит, он – китёнок…

Мой любимый мужчина рассмеялся:

– Выдумщица!

– Теперь поставь меня на ноги, – попросила я.

– Мне не тяжело.

– Это здорово, но иногда мне и на своих двоих походить хочется. Я ведь не инвалидик, – хмыкнула я.

– И с этим мне повезло, – подмигнул Джек. – А теперь за покупками.

– Какими? – удивилась я.

– Ну, скажем так, родственников в Сан-Хуане у меня много. И некоторые точно не поймут, если дядя Джакобо явится без подарков.

– А мы успеем на самолёт? Когда он улетает? – заволновалась я.

– Да чуть ли не каждый час! – сказал беззаботно мой любимый мужчина и, взяв меня за руку, потянул к машине.

* * *

Это был самый необычный для меня шоппинг. А что с Джеком было обычным?

– Начинаем тренироваться, будущая мама моего сына! – сказал он.

– О, да, будущий папа! Посмотрим, как ты справишься.

– Смотри и учись!

Мы ввалились в детский универмаг со смехом, и я не успела спросить, какого возраста у Джека племянники или кого он хотел одарить, как мой любимый медведь принялся сгребать всё лапищей в тележку с ярких полок.

– Откуда ты знаешь, вдруг им не понравится? А это кому? А это? – бежала я за ним, как Пятачок за Винни.

– Они сами разберутся, кому что, – заявил Джек и продолжил подарковую атаку по рядам.

Паззлы, настольные игры, трансформеры, конструкторы, плюшевые мишки, машинки и пупсики заполнили мигом тележку. И меньше, чем через десять минут мы вывалили у кассы цветную гору игрушек. Кассирша хлопнула ресницами и расцвела.

– Вам нужна карточка постоянного покупателя?

– Да-да, давайте, – вылезла я перед Джеком. – Скоро мы будем постоянными.

Девушка с розовыми хвостиками быстро принялась заполнять нам подарочные пакеты, а кассирша – предлагать всякие мелочи, на которые Джек благодушно кивал, мол, кидайте всё.

Широко раскрыв рот от удивления, я наблюдала за этой игрушечной вакханалией, пока не спросила:

– А нашему ты тоже будешь игрушки грузовиками покупать, не глядя?

– Нет, конечно. Нашему выберем более тщательно.

Как будто только что произошедшее имело хоть какое-то отношение к выбору… Я окинула расширенными глазами кучу пакетов.

– И у тебя столько племянников?!

– Неа, всего пять.

– А кому столько подарков?

– Приедем, увидишь, – подмигнул Джек.

Кажется, в свободное от бизнеса время мой любимый мужчина снабжает детский сад…

Водитель Коста помог Джеку заполнить подарками багажник, я поёжилась – с неба начала накрапывать какая-то колкая мерзость. Даже за воротник попадало. В воздухе пахло штормом.

– А теперь за купальником, – сказал Джек. – Ты же не брала купальник?

Я опешила.

– Нет. А какая в Пуэрто-Рико в ноябре погода?

– Какая и всегда. Пляжная, – ответил мой любимый мужчина и подарил мне белозубую улыбку истинного корсара. – Ты же любишь тропики?

Точно, как я могла забыть?! Двойку мне по географии! Я представила море, пальмы и гирлянды из цветов. И захотелось закричать «Ура!» и в воздух чепчик зафутболить! Блин, нету… Надо было надеть шапку.

* * *

Уже по дороге в аэропорт я вспомнила о Тэйлор и схватилась за рукав Джека.

– Что такое? – спросил он.

– Я договорилась с Тэйлор Джонсон о походе на выставку сегодня. И совсем забыла предупредить, что не получится.

– Джонсон? Это не жена Эда, нашего финансового консультанта? Шизовая такая британка?

– Вроде бы её мужа зовут Эдди, и она британка, – кивнула я. – Но разве она шизовая? Самая нормальная из всех, кто был в том чёртовом Дамском клубе!

– Хм, – Джек многозначительно посмотрел на меня, – твоя самая нормальная чем только не балуется… Покуривает всё, что курится. Шляется по странным тусовкам. Нет, это не компания для моей балерины! По ней рехаб плачет!

Я скривилась, глядя на моего любимого медведя:

– Слушай, мне даже в детстве мама не запрещала ни с кем дружить.

– Твоей маме было дело не до тебя, а до инопланетян. А мне есть до тебя дело.

– Я же разумная.

– Тебе я доверяю, а этой богемной британке – нет. Лично видел её накуренной в ноль на одном мероприятии.

Я только открыла рот возразить, а он перебил:

– И да, я тиран! – а потом добавил ласково: – Мне больше всего в тебе нравится твоя чистота, и я не хочу, чтобы мою девочку кто-то испортил.

– Ну, это вряд ли! Если даже тебе не удалось! – рассмеялась я.

– Не обсуждается, и точка, – заявил Джек. – И вообще правильно я тебя увожу в Сан-Хуан. Море, солнце и отдых – всё, что тебе нужно.

– И ты.

– И я, – удовлетворённо констатировал Джек.

Машина застряла в пробке. Коста за рулём, кажется, хмыкнул, подслушав наши разговоры.

Что-то меня всё-таки задело в разговоре с Джеком, и я не удержалась.

– Между прочим, маме было до меня дело, когда я была маленькой. Она меня водила в балетную школу, в музыкальную, дома со мной репетировала, занималась. Знаешь, она ни одного нашего с сестрой «Почему» не оставляла без ответа.

– О, вы, наверное, были приставучими…

– Нет, она с нами разговаривала, как с нормальными людьми, и отвечала на вопросы сразу, нам не приходилось дёргать её и приставать с почемучками. И вообще, наверное, поэтому мы не задавали дурацких вопросов. А маминого образования хватало, чтобы объяснить, что такое нейтрон, протон и электрон даже пятилетнему ребёнку. А ещё она нам рассказывала и о живописи, и о театре, и об устройстве Вселенной, всякие занимательные случаи из истории. И всё до школы.

Джек присвистнул.

– Достойно уважения. Жаль, что вышло потом так…

– Да, она просто сильно любила папу, но как-то по-своему, а не так, как ему хотелось… Она ему надоедала рассказами про физику и балет, и пыталась изобрести новый космический двигатель. А папе было нужно что-то другое. Хотя, знаешь, один профессор, с которым папа маму познакомил, сказал, что она придумывает вовсе не бред. А теперь она ничего не помнит, – вздохнула я. – Тогда папа даже ей гордился.

– А потом всё испортил.

– Ага… Знаешь, когда он приходил домой, мама бросала всё на свете и бежала встречать, теряя тапочки. Он был для мамы всем! А потом однажды, уже после развода, я ждала его в новом доме, с новой женой. Папа пришёл с работы, уставший. Тётя Вера не оторвалась от сериала, который мы смотрели. Он рассердился и ка-ак стукнет кулаком по столу: я привык, чтобы меня встречали! А она: где привык, туда и иди, у меня в доме другие правила. И он поник весь, но остался. Потом говорил мне, что жалеет, но вернуться всё равно не получилось. А у мамы никого не было за всю жизнь, кроме него, представляешь? Вообще никогда.

Джек сжал мою кисть, поцеловал её.

– Ты взяла самое хорошее, что было у мамы – чистоту. И я ей благодарен за это. В женщине чистота так редка и так ценна! Об остальном и не думай.

– Спасибо. – Мне отчего-то так хотелось, чтобы в моей маме Джек видел не только психически больную старушку, а того человека, которого я любила, который подарил мне столько тепла, и я продолжила: – Мама с нами играла, возилась, гуляла, ни одной ночи не было без сказок или стихов. Она и свои сочиняла, такие красивые! До десяти лет у меня было золотое детство.

– Только до десяти, – грустно отметил Джек. – А потом сразу из рая в ад.

– Ну, не совсем. Но в целом да, трудно было резко так ба-бац и больше не принцесса.

– Не прощу твоего отца, – резко нахмурился мой любимый мужчина.

– Не сердись на него. Все делают ошибки. Разве ты не делал?

– Делал. Но когда есть дети, когда ты… – он глянул на меня и прижал к себе. – Как можно было бросить тебя?!

У меня на душе стало тепло. Значит, Джек и не задумывается о том, чтобы бросить меня, значит, сильно любит! Хотя за папу стало немного обидно – он ведь не плохой, и тоже в детстве с нами игрался и сказки рассказывал, а потом вдруг перекрыло…

– Не злись на моего папу, ладно? – попросила я. – Я его люблю, и надеюсь, что ты когда-нибудь полюбишь.

– Его я любить не обещал, – поджав губы, ответил Джек.

– Ну, пожалуйста-пожалуйста.

– Посмотрим, если заслужит, – чуть смягчился он.

Я вздохнула и положила голову ему на плечо.

– Ты – такой хороший!

Джек потеребил перчатки и вдруг признался:

– Я тебе немного завидую.

Я аж подскочила.

– Ты?! Мне? Почему?!

Он пожал плечом, посмотрел куда-то в сторону, потом на меня.

– Я родителям особо был не нужен. Ни до десяти, ни после. Никаких тебе дополнительных занятий, уроков. Уж тем более рассказов и стихов. Они просто работали, я просто шлялся с друзьями. Плавал, гонял на велике, дрался. Рос, как сорняк.

– Зато каким замечательным ты вырос!

Джек смущённо улыбнулся. Ещё грустный.

– Да ты знаешь, ты какой?! – воскликнула я, отчаянно желая, чтобы он перестал грустить. – Ты умный, ты талантливый, ты смелый! Ты вообще самый лучший!

– Даже когда напиваюсь до бессознательного состояния? – усмехнулся он, но глаза его вдруг заблестели, стали живыми и яркими.

– Нет, ну тогда, конечно, тебя хочется побить, – призналась я, – но потом ты снова самый лучший. И знаешь, ты не прав. Твои родители дали тебе много! Просто так, как умели…

– Что, например? – изогнул бровь Джек. – Возможность быть задирой и шалопаем? Или возможность получить ремня для профилактики?

– Нет! Свободу! Самостоятельность! Умение самому принимать решения с самого детства! И нести за них ответственность! Ты бы никогда не стал таким, как сейчас, если бы тебя водили за ручку! А ты стал великолепным, Джек Рэндалл! Вот просто… Да! И я ни капельки ни вру!

Он притянул меня к себе и тихо, но так искренне сказал:

– Спасибо. – А потом поцеловал нежно-нежно, и во вкусе его губ было всё о нём: что он родной, что он весь, со всей своей безумной кучей недостатков, сумасбродств и достоинств – мой. А я его.

Любимый мой! Самый-самый!

* * *

Вся улица встала в пробке. А вот погода, наоборот, разгулялась – ветер гнул ветви редких деревьев, рвался в окна машины. Даже не верилось, что где-то на земле вообще есть тропики и можно ходить в купальниках. Несмотря на нормальное отопление в нашем авто, я поёжилась и прильнула к Джеку. Он – всегда, как печка, тёпленький. Коста обернулся.

– Надо бы позвонить в аэропорт. Могут отменить рейсы.

– Могут, – согласился Джек и достал смартфон.

В ту же секунду раздался звонок. Мой любимый мужчина поднёс трубку к уху, буркнул:

– Слушаю.

До моего слуха донёсся скрежещущий, противный голос. Он провещал о чём-то чуть больше минуты, за которую Джек покраснел, затем побелел, а на высоком лбу выступили бисеринки пота. Вытер платком. Хм, совсем ведь не жарко… Джек отбил звонок, желваки заходили ходуном по скулам.

– Что-то случилось? – обеспокоилась я.

Мой корсар тотчас взял себя в руки, выдохнул и беззаботно улыбнулся:

– Нет, малышка, всё нормально.

– Но ты…

Он перебил и, как прежде, включил свою непробиваемую, как щит, разящую всё на свете, американскую улыбку – во все тридцать два.

– Просто небольшие рабочие вопросы, с которыми я так легко справляюсь! Ты же знаешь. Ещё секундочку, балерина!

Я кивнула, вдруг всем своим существом осознав, что он лжёт. Джек снова поднёс трубку к уху и теперь уже заговорил на испанском. Отвернулся от меня, видимо, чтобы я не видела его глаз. Однако беседа была такой эмоциональной и быстрой, с жестами, рычанием и ругательствами, что, казалось, у Джека даже затылок искрил!

Закончив говорить, мой любимый мужчина выдохнул и повернулся ко мне, предварительно надев фальшивую улыбку.

– Всё хорошо, – сказал он, предваряя мой вопрос.

– А если правду? – с волнением спросила я.

– Это правда, – кивнул Джек, – и не вздумай что-то придумывать и волноваться. Бизнес как бизнес.

– Предлагаешь тебе поверить?

Он поцеловал меня в лоб, потом отстранился и посмотрел вперёд. Автомобили толпились на шоссе. Повалил снег. Мокрый и беспокойный, он налипал на окна и, как рой белых мохнатых пчёл, осаждал жёлтые такси. Лицо Джека было непроницаемо, и только пальцы, нервно теребящие перчатку, говорили о катастрофе. Вдруг мой любимый мужчина повернулся ко мне и с видом номинанта на Оскар, вышедшего произносить благодарственную речь, спросил:

– А, может, такую погоду лучше тебе дома пересидеть, малышка? Много вкусного, хороший фильм, уроки испанского, а? Со своими по Скайпу пообщаешься? Книги. Стихи… В самолёте трясти может, это для ребёнка вредно. А через пару деньков в Пуэрто-Рико махнём?

Ничего себе!

– А ты? – спросила я, не зная, как реагировать на такое предложение, от которого не предполагалось отказываться.

– Да тут надо по-быстрому решить один пустячок в Венесуэле.

– Пустячок? – с сомнением повторила я.

– Ты же меня знаешь! – Глаза Джека загорелись, как в России, когда он выводил на чистую воду турецких мошенников-менеджеров, и кулаки сжались так же. Только сабли не хватало. Я поняла, что мой корсар готов ломиться на абордаж. Рубить головы.

– Опять воруют?

– Верно догадалась. Есть немного. Только теперь латиносы, – с облегчением ответил Джек.

И мне вдруг вспомнился бородатый анекдот про то, как муж приходит с работы под утро и вместо оправдания говорит жене: «Ну, ты же такая умница! Придумай сама что-нибудь». Я, кажется, умница из этого разряда… – идиотка. Сама придумала.

Джек, стараясь звучать весело, добавил:

– На денёк слетаю, дам в глаз кому надо и мигом обратно. Потом, клянусь, сразу рванём с мамой знакомиться в Сан-Хуан. Я ей позвоню, дам время подготовиться, чтобы она не бурчала, что свалились, как снег на голову. И бабушка, она же меня убьёт, что не успела моих любимых пастельон-де-карне напечь.

– Чего-чего?

– Типа ваши пырожкы, – хмыкнул Джек, вспомнив русское слово.

Мда, кажется, мы уже съездили и к бабушке на пирожки, и к тёткам на оладьи… Свадьба на пляже тоже отодвигалась, но не это меня тревожило больше всего.

– В Венесуэле нет меня, – пробормотала я. – Кто тебя там поддержит?

– Ну, это же не ростовская мафия, – засмеялся Джек. – И я не мальчик. По-испански говорю, перевод не нужен. – Он поиграл мускулами, хоть под пальто их было не видно. – Справлюсь на раз-два. Там, правда, нечего делать!

– Но без тебя не обойтись, – печально констатировала я.

Джек развёл руками и сквозь улыбку проскользнуло непрошеное признание вины.

– Ты обиделась, балерина?

Он заглянул мне в глаза, на долю секунды забыв, что нужно притворяться. Я покачала головой. Радостно мне, конечно, не было. Чувство тревоги за него было больше, чем всё остальное, хотя кому, как не мне, бывшему помощнику знаменитого антикризисного менеджера, знать, насколько лихо справляется с любыми безобразиями Джек. Он просто не хотел, чтобы я волновалась. Это стоило уважения. И я с благодарностью сказала:

– Нет, любимый. Когда тебе надо ехать?

– Лучше прямо сейчас. Чтобы всыпать, пока горячо.

В его залихватском ответе было слишком много сумасшедшинки.

– Я провожу тебя, – заявила я. – А Коста потом меня обратно отвезёт.

– Зачем тебе нужны эти пробки? Ты только устанешь, балерина, – попробовал было возразить Джек.

– Никаких «но», а то обижусь! – отрезала я. – Может, для меня счастье с тобой в пробке посидеть? Целых сколько-то минут ты будешь точно со мной. А потом, так и быть, лети.

Коста снова обернулся на нас, сидящих рядком, как два голубя на карнизе, и я в первый раз увидела его улыбку. Она была красивой на лице этого сурового грека. Настоящие улыбки всегда украшают даже самые невзрачные лица.

Но мне легче не стало. Предчувствия – ужасная штука. Я до последнего не верила в Пуэрто-Рико сегодня, и вот, пожалуйста!

– А ты не можешь не поехать? – спросила я Джека. – Сами управятся…

– Это мой бизнес. Я обязан. И наш с тобой семейный доход. Ведь мы уже семья. – Джек ласково коснулся рукой моего живота.

«Почти», – подумала я и вздохнула.

– И потом, балерина, кто справится с кризисом лучше меня? – подмигнул Джек. – Мне равных ещё не нашли! Поэтому Рупперт так мной и дорожит!

– Угу…

– Давай, Коста, плюй на чёртовы правила. Штрафы оплачу. А то простоим до Рождества, а у нас с Сандрой совсем другие планы!

Я обхватила предплечье Джека и прижалась к нему. Я знала, что он врёт, и после нашего разговора о доверии догадалась, что он мог врать только о серьёзном. Слишком серьёзном. И потому беспокойство залило отапливаемый салон автомобиля такой громадной волной, что несмотря на всё тепло, идущее от Джека, меня вдруг охватил озноб.