Генетик допросил нас с пристрастием и сказал, что анализы в норме, врожденных патологий не замечено. Но тут же добавил, что психика – вопрос туманный, и прогнозы тут делать сложнее, чем метеорологам в доцифровой период, хотя, добавив троюродного брата моего Джакобо Изандро Ренделльеза в нашу общую копилку, получился слишком высокий процент вероятности того, что не всё будет чудесно.
Сердце моё сжалось. Я в тревоге взглянула на любимого, но тот лишь улыбнулся и погладил по руке, успокаивая. Но я-то заметила, как его глаза потемнели.
Что поделать, будем уповать на Бога! Я коснулась привычно уже живота, мысленно говоря малышику, что всё с ним будет хорошо. Как может быть иначе?! Мы с Джеком любим друг друга, а дети в любви должны рождаться здоровенькими, и хоть вы меня убейте – в другое не поверю!
Темноволосый, элегантный генетик с золотыми очочками на носу, похожий на доктора Хауза, если б тот не злоупотреблял наркотиками, а вёл себя прилично, постучал золотистой ручкой по столу и заявил, спокойный, как удав:
– Не стоит бояться. Просто заземляйте с детства.
– Как?! – пробасил возмущённо Джек. – Мы о ребёнке говорим, а не о проводе!
– Спорт, спорт и ещё раз спорт. Много гулять, животных завести. В парке бегать с другими детьми. А ещё лучше приучать с младенчества возиться с простыми вещами, с землёй, растения сажать и прочее.
– Экопоселения, что ли?! – вытаращился Джек.
– Зачем так экстремально? – пожал плечами генетик. – Если хотите, конечно, можно. Но проще всего переехать за город и купить дом с садом. И пусть копается с растениями малыш. Любая самая негативная предрасположенность может никогда не реализоваться, если родители проявят мудрость и любовь.
Внутренне я обрадовалась – мне бы тоже хотелось поближе к земле жить, а не к облакам. Глянула на Джека, тот вздохнул и развёл руками:
– Надо, значит, надо.
– И главное! – добавил генетик, когда мы уже собрались уходить. – Молодой маме во время беременности нужны только положительные эмоции! Любите её и носите на руках, – генетик смерил взглядом медвежий рост Джека, – тем более вам это будет не сложно.
– Сейчас и начну, – сказал мой любимый мужчина и, подхватив меня на руки, вынес из кабинета.
Я обвила мощную шею руками и поцеловала Джека в щёку.
– Это тебе от меня и китёнка.
– Почему китёнка? – удивился Джек.
– Ты – кит, он – китёнок…
Мой любимый мужчина рассмеялся:
– Выдумщица!
– Теперь поставь меня на ноги, – попросила я.
– Мне не тяжело.
– Это здорово, но иногда мне и на своих двоих походить хочется. Я ведь не инвалидик, – хмыкнула я.
– И с этим мне повезло, – подмигнул Джек. – А теперь за покупками.
– Какими? – удивилась я.
– Ну, скажем так, родственников в Сан-Хуане у меня много. И некоторые точно не поймут, если дядя Джакобо явится без подарков.
– А мы успеем на самолёт? Когда он улетает? – заволновалась я.
– Да чуть ли не каждый час! – сказал беззаботно мой любимый мужчина и, взяв меня за руку, потянул к машине.
* * *
Это был самый необычный для меня шоппинг. А что с Джеком было обычным?
– Начинаем тренироваться, будущая мама моего сына! – сказал он.
– О, да, будущий папа! Посмотрим, как ты справишься.
– Смотри и учись!
Мы ввалились в детский универмаг со смехом, и я не успела спросить, какого возраста у Джека племянники или кого он хотел одарить, как мой любимый медведь принялся сгребать всё лапищей в тележку с ярких полок.
– Откуда ты знаешь, вдруг им не понравится? А это кому? А это? – бежала я за ним, как Пятачок за Винни.
– Они сами разберутся, кому что, – заявил Джек и продолжил подарковую атаку по рядам.
Паззлы, настольные игры, трансформеры, конструкторы, плюшевые мишки, машинки и пупсики заполнили мигом тележку. И меньше, чем через десять минут мы вывалили у кассы цветную гору игрушек. Кассирша хлопнула ресницами и расцвела.
– Вам нужна карточка постоянного покупателя?
– Да-да, давайте, – вылезла я перед Джеком. – Скоро мы будем постоянными.
Девушка с розовыми хвостиками быстро принялась заполнять нам подарочные пакеты, а кассирша – предлагать всякие мелочи, на которые Джек благодушно кивал, мол, кидайте всё.
Широко раскрыв рот от удивления, я наблюдала за этой игрушечной вакханалией, пока не спросила:
– А нашему ты тоже будешь игрушки грузовиками покупать, не глядя?
– Нет, конечно. Нашему выберем более тщательно.
Как будто только что произошедшее имело хоть какое-то отношение к выбору… Я окинула расширенными глазами кучу пакетов.
– И у тебя столько племянников?!
– Неа, всего пять.
– А кому столько подарков?
– Приедем, увидишь, – подмигнул Джек.
Кажется, в свободное от бизнеса время мой любимый мужчина снабжает детский сад…
Водитель Коста помог Джеку заполнить подарками багажник, я поёжилась – с неба начала накрапывать какая-то колкая мерзость. Даже за воротник попадало. В воздухе пахло штормом.
– А теперь за купальником, – сказал Джек. – Ты же не брала купальник?
Я опешила.
– Нет. А какая в Пуэрто-Рико в ноябре погода?
– Какая и всегда. Пляжная, – ответил мой любимый мужчина и подарил мне белозубую улыбку истинного корсара. – Ты же любишь тропики?
Точно, как я могла забыть?! Двойку мне по географии! Я представила море, пальмы и гирлянды из цветов. И захотелось закричать «Ура!» и в воздух чепчик зафутболить! Блин, нету… Надо было надеть шапку.
* * *
Уже по дороге в аэропорт я вспомнила о Тэйлор и схватилась за рукав Джека.
– Что такое? – спросил он.
– Я договорилась с Тэйлор Джонсон о походе на выставку сегодня. И совсем забыла предупредить, что не получится.
– Джонсон? Это не жена Эда, нашего финансового консультанта? Шизовая такая британка?
– Вроде бы её мужа зовут Эдди, и она британка, – кивнула я. – Но разве она шизовая? Самая нормальная из всех, кто был в том чёртовом Дамском клубе!
– Хм, – Джек многозначительно посмотрел на меня, – твоя самая нормальная чем только не балуется… Покуривает всё, что курится. Шляется по странным тусовкам. Нет, это не компания для моей балерины! По ней рехаб плачет!
Я скривилась, глядя на моего любимого медведя:
– Слушай, мне даже в детстве мама не запрещала ни с кем дружить.
– Твоей маме было дело не до тебя, а до инопланетян. А мне есть до тебя дело.
– Я же разумная.
– Тебе я доверяю, а этой богемной британке – нет. Лично видел её накуренной в ноль на одном мероприятии.
Я только открыла рот возразить, а он перебил:
– И да, я тиран! – а потом добавил ласково: – Мне больше всего в тебе нравится твоя чистота, и я не хочу, чтобы мою девочку кто-то испортил.
– Ну, это вряд ли! Если даже тебе не удалось! – рассмеялась я.
– Не обсуждается, и точка, – заявил Джек. – И вообще правильно я тебя увожу в Сан-Хуан. Море, солнце и отдых – всё, что тебе нужно.
– И ты.
– И я, – удовлетворённо констатировал Джек.
Машина застряла в пробке. Коста за рулём, кажется, хмыкнул, подслушав наши разговоры.
Что-то меня всё-таки задело в разговоре с Джеком, и я не удержалась.
– Между прочим, маме было до меня дело, когда я была маленькой. Она меня водила в балетную школу, в музыкальную, дома со мной репетировала, занималась. Знаешь, она ни одного нашего с сестрой «Почему» не оставляла без ответа.
– О, вы, наверное, были приставучими…
– Нет, она с нами разговаривала, как с нормальными людьми, и отвечала на вопросы сразу, нам не приходилось дёргать её и приставать с почемучками. И вообще, наверное, поэтому мы не задавали дурацких вопросов. А маминого образования хватало, чтобы объяснить, что такое нейтрон, протон и электрон даже пятилетнему ребёнку. А ещё она нам рассказывала и о живописи, и о театре, и об устройстве Вселенной, всякие занимательные случаи из истории. И всё до школы.
Джек присвистнул.
– Достойно уважения. Жаль, что вышло потом так…
– Да, она просто сильно любила папу, но как-то по-своему, а не так, как ему хотелось… Она ему надоедала рассказами про физику и балет, и пыталась изобрести новый космический двигатель. А папе было нужно что-то другое. Хотя, знаешь, один профессор, с которым папа маму познакомил, сказал, что она придумывает вовсе не бред. А теперь она ничего не помнит, – вздохнула я. – Тогда папа даже ей гордился.
– А потом всё испортил.
– Ага… Знаешь, когда он приходил домой, мама бросала всё на свете и бежала встречать, теряя тапочки. Он был для мамы всем! А потом однажды, уже после развода, я ждала его в новом доме, с новой женой. Папа пришёл с работы, уставший. Тётя Вера не оторвалась от сериала, который мы смотрели. Он рассердился и ка-ак стукнет кулаком по столу: я привык, чтобы меня встречали! А она: где привык, туда и иди, у меня в доме другие правила. И он поник весь, но остался. Потом говорил мне, что жалеет, но вернуться всё равно не получилось. А у мамы никого не было за всю жизнь, кроме него, представляешь? Вообще никогда.
Джек сжал мою кисть, поцеловал её.
– Ты взяла самое хорошее, что было у мамы – чистоту. И я ей благодарен за это. В женщине чистота так редка и так ценна! Об остальном и не думай.
– Спасибо. – Мне отчего-то так хотелось, чтобы в моей маме Джек видел не только психически больную старушку, а того человека, которого я любила, который подарил мне столько тепла, и я продолжила: – Мама с нами играла, возилась, гуляла, ни одной ночи не было без сказок или стихов. Она и свои сочиняла, такие красивые! До десяти лет у меня было золотое детство.
– Только до десяти, – грустно отметил Джек. – А потом сразу из рая в ад.
– Ну, не совсем. Но в целом да, трудно было резко так ба-бац и больше не принцесса.
– Не прощу твоего отца, – резко нахмурился мой любимый мужчина.
– Не сердись на него. Все делают ошибки. Разве ты не делал?
– Делал. Но когда есть дети, когда ты… – он глянул на меня и прижал к себе. – Как можно было бросить тебя?!
У меня на душе стало тепло. Значит, Джек и не задумывается о том, чтобы бросить меня, значит, сильно любит! Хотя за папу стало немного обидно – он ведь не плохой, и тоже в детстве с нами игрался и сказки рассказывал, а потом вдруг перекрыло…
– Не злись на моего папу, ладно? – попросила я. – Я его люблю, и надеюсь, что ты когда-нибудь полюбишь.
– Его я любить не обещал, – поджав губы, ответил Джек.
– Ну, пожалуйста-пожалуйста.
– Посмотрим, если заслужит, – чуть смягчился он.
Я вздохнула и положила голову ему на плечо.
– Ты – такой хороший!
Джек потеребил перчатки и вдруг признался:
– Я тебе немного завидую.
Я аж подскочила.
– Ты?! Мне? Почему?!
Он пожал плечом, посмотрел куда-то в сторону, потом на меня.
– Я родителям особо был не нужен. Ни до десяти, ни после. Никаких тебе дополнительных занятий, уроков. Уж тем более рассказов и стихов. Они просто работали, я просто шлялся с друзьями. Плавал, гонял на велике, дрался. Рос, как сорняк.
– Зато каким замечательным ты вырос!
Джек смущённо улыбнулся. Ещё грустный.
– Да ты знаешь, ты какой?! – воскликнула я, отчаянно желая, чтобы он перестал грустить. – Ты умный, ты талантливый, ты смелый! Ты вообще самый лучший!
– Даже когда напиваюсь до бессознательного состояния? – усмехнулся он, но глаза его вдруг заблестели, стали живыми и яркими.
– Нет, ну тогда, конечно, тебя хочется побить, – призналась я, – но потом ты снова самый лучший. И знаешь, ты не прав. Твои родители дали тебе много! Просто так, как умели…
– Что, например? – изогнул бровь Джек. – Возможность быть задирой и шалопаем? Или возможность получить ремня для профилактики?
– Нет! Свободу! Самостоятельность! Умение самому принимать решения с самого детства! И нести за них ответственность! Ты бы никогда не стал таким, как сейчас, если бы тебя водили за ручку! А ты стал великолепным, Джек Рэндалл! Вот просто… Да! И я ни капельки ни вру!
Он притянул меня к себе и тихо, но так искренне сказал:
– Спасибо. – А потом поцеловал нежно-нежно, и во вкусе его губ было всё о нём: что он родной, что он весь, со всей своей безумной кучей недостатков, сумасбродств и достоинств – мой. А я его.
Любимый мой! Самый-самый!
* * *
Вся улица встала в пробке. А вот погода, наоборот, разгулялась – ветер гнул ветви редких деревьев, рвался в окна машины. Даже не верилось, что где-то на земле вообще есть тропики и можно ходить в купальниках. Несмотря на нормальное отопление в нашем авто, я поёжилась и прильнула к Джеку. Он – всегда, как печка, тёпленький. Коста обернулся.
– Надо бы позвонить в аэропорт. Могут отменить рейсы.
– Могут, – согласился Джек и достал смартфон.
В ту же секунду раздался звонок. Мой любимый мужчина поднёс трубку к уху, буркнул:
– Слушаю.
До моего слуха донёсся скрежещущий, противный голос. Он провещал о чём-то чуть больше минуты, за которую Джек покраснел, затем побелел, а на высоком лбу выступили бисеринки пота. Вытер платком. Хм, совсем ведь не жарко… Джек отбил звонок, желваки заходили ходуном по скулам.
– Что-то случилось? – обеспокоилась я.
Мой корсар тотчас взял себя в руки, выдохнул и беззаботно улыбнулся:
– Нет, малышка, всё нормально.
– Но ты…
Он перебил и, как прежде, включил свою непробиваемую, как щит, разящую всё на свете, американскую улыбку – во все тридцать два.
– Просто небольшие рабочие вопросы, с которыми я так легко справляюсь! Ты же знаешь. Ещё секундочку, балерина!
Я кивнула, вдруг всем своим существом осознав, что он лжёт. Джек снова поднёс трубку к уху и теперь уже заговорил на испанском. Отвернулся от меня, видимо, чтобы я не видела его глаз. Однако беседа была такой эмоциональной и быстрой, с жестами, рычанием и ругательствами, что, казалось, у Джека даже затылок искрил!
Закончив говорить, мой любимый мужчина выдохнул и повернулся ко мне, предварительно надев фальшивую улыбку.
– Всё хорошо, – сказал он, предваряя мой вопрос.
– А если правду? – с волнением спросила я.
– Это правда, – кивнул Джек, – и не вздумай что-то придумывать и волноваться. Бизнес как бизнес.
– Предлагаешь тебе поверить?
Он поцеловал меня в лоб, потом отстранился и посмотрел вперёд. Автомобили толпились на шоссе. Повалил снег. Мокрый и беспокойный, он налипал на окна и, как рой белых мохнатых пчёл, осаждал жёлтые такси. Лицо Джека было непроницаемо, и только пальцы, нервно теребящие перчатку, говорили о катастрофе. Вдруг мой любимый мужчина повернулся ко мне и с видом номинанта на Оскар, вышедшего произносить благодарственную речь, спросил:
– А, может, такую погоду лучше тебе дома пересидеть, малышка? Много вкусного, хороший фильм, уроки испанского, а? Со своими по Скайпу пообщаешься? Книги. Стихи… В самолёте трясти может, это для ребёнка вредно. А через пару деньков в Пуэрто-Рико махнём?
Ничего себе!
– А ты? – спросила я, не зная, как реагировать на такое предложение, от которого не предполагалось отказываться.
– Да тут надо по-быстрому решить один пустячок в Венесуэле.
– Пустячок? – с сомнением повторила я.
– Ты же меня знаешь! – Глаза Джека загорелись, как в России, когда он выводил на чистую воду турецких мошенников-менеджеров, и кулаки сжались так же. Только сабли не хватало. Я поняла, что мой корсар готов ломиться на абордаж. Рубить головы.
– Опять воруют?
– Верно догадалась. Есть немного. Только теперь латиносы, – с облегчением ответил Джек.
И мне вдруг вспомнился бородатый анекдот про то, как муж приходит с работы под утро и вместо оправдания говорит жене: «Ну, ты же такая умница! Придумай сама что-нибудь». Я, кажется, умница из этого разряда… – идиотка. Сама придумала.
Джек, стараясь звучать весело, добавил:
– На денёк слетаю, дам в глаз кому надо и мигом обратно. Потом, клянусь, сразу рванём с мамой знакомиться в Сан-Хуан. Я ей позвоню, дам время подготовиться, чтобы она не бурчала, что свалились, как снег на голову. И бабушка, она же меня убьёт, что не успела моих любимых пастельон-де-карне напечь.
– Чего-чего?
– Типа ваши пырожкы, – хмыкнул Джек, вспомнив русское слово.
Мда, кажется, мы уже съездили и к бабушке на пирожки, и к тёткам на оладьи… Свадьба на пляже тоже отодвигалась, но не это меня тревожило больше всего.
– В Венесуэле нет меня, – пробормотала я. – Кто тебя там поддержит?
– Ну, это же не ростовская мафия, – засмеялся Джек. – И я не мальчик. По-испански говорю, перевод не нужен. – Он поиграл мускулами, хоть под пальто их было не видно. – Справлюсь на раз-два. Там, правда, нечего делать!
– Но без тебя не обойтись, – печально констатировала я.
Джек развёл руками и сквозь улыбку проскользнуло непрошеное признание вины.
– Ты обиделась, балерина?
Он заглянул мне в глаза, на долю секунды забыв, что нужно притворяться. Я покачала головой. Радостно мне, конечно, не было. Чувство тревоги за него было больше, чем всё остальное, хотя кому, как не мне, бывшему помощнику знаменитого антикризисного менеджера, знать, насколько лихо справляется с любыми безобразиями Джек. Он просто не хотел, чтобы я волновалась. Это стоило уважения. И я с благодарностью сказала:
– Нет, любимый. Когда тебе надо ехать?
– Лучше прямо сейчас. Чтобы всыпать, пока горячо.
В его залихватском ответе было слишком много сумасшедшинки.
– Я провожу тебя, – заявила я. – А Коста потом меня обратно отвезёт.
– Зачем тебе нужны эти пробки? Ты только устанешь, балерина, – попробовал было возразить Джек.
– Никаких «но», а то обижусь! – отрезала я. – Может, для меня счастье с тобой в пробке посидеть? Целых сколько-то минут ты будешь точно со мной. А потом, так и быть, лети.
Коста снова обернулся на нас, сидящих рядком, как два голубя на карнизе, и я в первый раз увидела его улыбку. Она была красивой на лице этого сурового грека. Настоящие улыбки всегда украшают даже самые невзрачные лица.
Но мне легче не стало. Предчувствия – ужасная штука. Я до последнего не верила в Пуэрто-Рико сегодня, и вот, пожалуйста!
– А ты не можешь не поехать? – спросила я Джека. – Сами управятся…
– Это мой бизнес. Я обязан. И наш с тобой семейный доход. Ведь мы уже семья. – Джек ласково коснулся рукой моего живота.
«Почти», – подумала я и вздохнула.
– И потом, балерина, кто справится с кризисом лучше меня? – подмигнул Джек. – Мне равных ещё не нашли! Поэтому Рупперт так мной и дорожит!
– Угу…
– Давай, Коста, плюй на чёртовы правила. Штрафы оплачу. А то простоим до Рождества, а у нас с Сандрой совсем другие планы!
Я обхватила предплечье Джека и прижалась к нему. Я знала, что он врёт, и после нашего разговора о доверии догадалась, что он мог врать только о серьёзном. Слишком серьёзном. И потому беспокойство залило отапливаемый салон автомобиля такой громадной волной, что несмотря на всё тепло, идущее от Джека, меня вдруг охватил озноб.