Я была одна в громадной квартире – двести квадратных метров в моём распоряжении. Однако мне вовсе не хотелось, как герою «Один дома» кричать «ура» и устраивать нелёгкую взломщикам. Наоборот, было грустно и слишком тихо. Я понюхала свои руки. Кожа ещё пахла Джеком или мне этого просто хотелось. Включила телевизор – любимый спортивный канал Джека. Я вообще-то терпеть не могу смотреть спорт, но так казалось, что мой корсар лежит на диване в одних домашних штанах, расслабленный, с пультом в руке, а я просто занимаюсь своими делами. Не так одиноко.
Сохраняя иллюзию, я направилась на кухню и принялась убирать «орудия казни». Какая же я смешная, устроила… И он. Глупый. Разложила всё по полкам и позавидовала себе прошлой – хорошо было быть ассистентом Джека, вместе с ним бросаться на «броневик» и толкать речь перед рабочими! Хорошо было видеть его рядом, сверкающего энергией, настоящего революционера, способного зажечь и разгромить. В Нью-Йорке Джек был не таким. Положение обязывало? Или давил город со своими правилами? Зависимость даже от сильных мира сего, от владельцев корпорации, влиятельных акционеров и совета директоров – это не для моего корсара. Мне одного взгляда хватило, чтобы понять. А Джек, кажется, не признаётся себе, пытается соответствовать.
Однако как бы Джек ни говорил, что любит Нью-Йорк, судя по его командировочным листам, бывал он тут редко, гораздо чаще – там, где жарко – в Индии, в Китае, в Латинской Америке, в нашем Ростове, хотя бы… И не только в плане климата. Ему нравилось завоёвывать, покорять, сражаться, пусть не на войне, а в бизнесе: с конкурентами, кризисом, мошенниками и ворами. И недаром Джек говорил, что торговые представители – та же армия.
Может, у кого-то и не так, но ростовские торговые ещё долго будут помнить, что в венах у него Оле-Ола, и у них тоже, а каждый сотрудник офиса будет нервно вздрагивать при виде вареников или продукции конкурентов в наших корпоративных холодильниках и требовать немедленно убрать. У меня за два месяца уже условный рефлекс выработался. И всё – он, Джек Рэндалл!
Я представила моего корсара с горящими глазами и упавшим на высокий лоб смоляным завитком. Какое счастье было – переводить для него, быть его юнгой, соратником, напарником и, в конце концов, единственным человеком, которому он мог довериться в чужой стране. Хотелось снова быть с ним онлайн, пропускать через себя его слова и чувствовать энергетику! Чёрт, жалко, что я не знаю испанского, а он знает! Надо срочно учить не только испанский, но ещё и китайский, хинди, какой угодно! Лишь бы не отставать…
Потому что он теперь где-то там, а я здесь… Что сейчас в Венесуэле? Я так мало знаю об этой далёкой латиноамериканской стране! Помню только, что когда Уго Чавес с нашим президентом в Ростов приезжал, нас отпустили с занятий в универе, а в городе на центральных улицах покрасили всё, что было можно. Даже трава подозрительно зазеленела, несмотря на жару…
Я щёлкнула кнопкой планшета и набрала новости Венесуэлы. Сердце дрогнуло: да уж, ничего себе пустячок… Там же общенациональная забастовка! Боже мой! И протестные митинги с дымовыми шашками, горящие шины и брандспойты! Ой, и люди в Каракасе погибли… А Джек поехал туда один! Зачем?!
В висках застучало. Я продолжала читать, пытаясь разобраться, но о заводе Оле-Ола новостей не нашла. Только выяснила, что он на окраине Каракаса.
В пояснице заныло, в животе тоже, сразу одолела слабость. Я вдохнула-выдохнула и произнесла в тишину пустого кондо:
– Прости, малышик, мама не будет больше волноваться. Наш папа – очень сильный, он всё может. Если он сказал, что кому надо в глаз даст и сразу домой, значит, так и будет…
Вроде немного помогло. Кухня – счастливое место для таких случаев, даже в такой идеальной, как моя, с горничной, всё равно найдётся, чем заняться. Я достала из духовки противень и принялась надраивать. Вспомнила, что надо всегда концентрироваться на том, что есть прямо сейчас. А что есть? Прекрасная кухня, и ещё вдох-выдох, скребок один, скребок другой… Как хорошо, что по краям пристала курица!
Я тёрла противень, приговаривая для китёнка:
– Наш папа – самый лучший, он троих один победить в рукопашной может, он – большой, как медведь, он смелый…
А этих протестантов так много! – взвыло в голове сиреной.
Стоп! – сказала я себе. – Там, судя по новостям, есть две группы протестантов – проправительственные и проамериканские. Ой, это значит… что правительство против американцев? Боже! А наш же бизнес американский, и сам напиток-«праздник» Оле-Ола – американскее не придумаешь… По моей спине прокатилась струйка холодного пота. В животе кольнуло.
Стоп, – снова приказала себе я. – Расслабляемся и дышим.
Вдох-выдох, скребок один, скребок другой. Легчает. Дедушка всегда говорил, что надо концентрироваться на деле.
– Чем это вы занимаетесь? – послышался за спиной суровый голос.
Я вздрогнула и выронила металлическую мочалку. Обернулась. Эми с недовольным видом повязывала передник.
– Мою противень, – пробормотала я.
– Зачем? Хотите лишить меня работы? – ещё суровее сказала горничная. – Судя по сообщению, что мне прислал мистер Рэндалл, никого дома быть не должно. Почему вы не в Пуэрто-Рико?
Господи, у нас завуч с лицом Бабы-Яги и то мягче была, а от такого тона хотелось спрятаться под стол и не высовываться. Большой босс, видимо, нанимал служанку по себе. Вот только он умеет улыбаться, а у неё режим душевности, кажется, не предусмотрен настройками.
– Бог с тобой, Эми, – растерялась я. – Да тут её столько! Работы… Мистер Рэндалл уехал, а мне просто… просто так… – и, не подобрав нужное слово, я заплакала.
Смутилась и опустила голову, роняя слёзы.
– Чего это вы раскисаете? – жёстко произнесла Эми. – Мистер Рэндалл всё время уезжает, привыкайте.
Я честно хотела собраться и ответить, как следует, но на глаза попался планшет, а на нём картинка с противостоящими протестантам в масках полицейскими в шлемах, с дубинками и огромными прозрачными щитами в руках, так что в ответ бессердечной горничной прозвучало моё с подвыванием и навзрыд:
– Он уе-е-ехал, а та-ам ре-еволю-юция…
– И что? Хозяина вечно тянет на приключения!
– Но в Венесуэле…
– О, если вы, мисс, планируете устраивать истерику каждый раз, когда мистер Рэндалл ищет на свою задницу приключения, то вам лучше сто раз подумать, прежде чем выходить за него замуж.
– Почему? – опешила я, даже плакать перестала.
– Потому что он ездил в Индию, когда там был мятеж. В Сербию сразу после бомбёжек, в Колумбию – разбираться с мафией, и ещё один Бог знает куда… Даже из приличного Лондона вернулся с фингалом. Так что сразу после венчания можете покупать абонемент к психиатру: будет, на что жаловаться. Или можно загодя избавиться от большой головной боли под названием «Джек Рэндалл». И вообще он носки не кладёт на место! Суёт по всем углам квартиры, а мне потом собирай.
Последнее обвинение вызвало у меня улыбку. Я покачала головой.
– Бросить Джека у меня никак не получится. Я люблю его.
Эми посмотрела на меня критически, но во взгляде что-то смягчилось. Она отобрала у меня противень, и сказала:
– Раз любите, значит, принимайте таким, какой есть. Жёнам военных лётчиков, разведчиков и полицейских тоже приходится их на работу провожать. Думаете, они ревут днями напролёт?
– Нет…
– Вот именно! – Эми ткнула пальцем на выход из кухни. – Так что идите и занимайтесь, чем вам положено. И не мешайте своими слезами мистеру Рэндаллу заниматься тем, чем ему положено! А мне тем более.
Я ещё раз остаточно всхлипнула, вытерла нос и поняла, что она чертовски права. Любому бойцу, даже генералу, дома нужен надёжный тыл. И это моя главная работа. Где там мой блог и онлайн-курс испанского?
* * *
Джек позвонил, когда я выучила назубок правила образования настоящего времени в испанском языке и двадцать глаголов в придачу.
Мой любимый мужчина показался на экране уже без пальто и шарфа, в белой шведке, скрываясь от палящего солнца в тени какого-то большого дерева. Вдалеке виднелись горы и белые здания. Сущая Абхазия…
– Балерина, ты нормально до дома доехала? Чувствуешь себя нормально?
– Да, – радостно воскликнула я, тая от счастья, что вижу Джека. – Всё хорошо! Эми тут. А я… Aprendiendo, escribo y te amo. А ты? Как ты долетел?
– Вау, балерина, просто супер! Ты просто супер! Yo también te amo!!! Mucho!!! – просиял Джек. – И долетел я – супер! Самолёт плыл, как по маслу. Меня встретили. Я уже на территории предприятия. Во-он, видишь, за пальмами, там склады и офис. Иду туда. Сейчас начну раздачу пинков.
– Задай им жару, как ты можешь! Удачи тебе! – Я показала сжатый кулак: – Но пасаран!
– Точно! И тебе удачи, балерина! – Он приблизил камеру и улыбнулся в смартфон широко, от одного края экрана до другого. – Веди себя хорошо там! Я сказал Филу, чтоб проведал тебя. Не удивляйся, он может нагрянуть без звонка.
– Я уже поняла, что Филипп не привык церемониться, – хихикнула я.
– О да, это наглая французская морда, но жутко обаятельная! Не волнуйся, малышка, если не будет связи. Тут далеко до нашей цивилизации, – рассмеялся он, чмокнул воздух и попрощался.
Экран погас. Да, очень далеко – три тысячи семьсот километров по прямой. А так и не скажешь, что вокруг революция. Будто на курорте.
Я выдохнула и улыбнулась. Ну, и слава Богу, пусть лучше так! Приятно верить в мужа! Ой, в жениха…
Ветер за окном стих, и снег укрыл улицы таким мягким белым покрывалом, что даже Гудзон от зависти побелел. Какой переменчивый Нью-Йорк! Ладно, если не удалось увидеть Карибское море, пойду взгляну хотя бы одним глазком на картины Барышникова. А потом напишу о впечатлениях в блоге, он ведь сам себя заполнять не будет. И я набрала Тэйлор – одной идти уж точно не хотелось.
* * *
Одетый в сугробы Нью-Йорк сразу растерял весь апломб и превратился в обычный город, если на высотки вверх не смотреть. А так – народ в пуховиках протаптывает дорожки по тротуару, осторожно ползут такси, светофор в снежной шапке моргает. Распушившийся воробышек спрыгнул на ветку, сбросив снежные хлопья на землю и на мой нос.
От холодного щелчка настроение включилось, и в душе привычно запрыгали снежные зайчики – я всегда так радуюсь первому снегу! Какая разница – в Ростове или в Нью-Йорке? Жалко, самой вприпрыжку тут не побегаешь, а так хочется… Но каблуки, и неприлично.
Я мысленно подмигнула малышику: «Вот родишься, мы с тобой ка-ак запрыгаем, и никто не подумает, что я чокнутая, просто скажут: хорошая мать!» Я пофотографировала и даже сняла видео на мобильник, а потом не стала ловить такси, а села в автобус, который как раз подошёл к остановке напротив нашего дома.
* * *
Перед ABA Gallery толпились люди. Надо же, сколько любителей искусства! И снегопада не испугались. Я думала, мы с Тэйлор будем на выставке чуть ли не вдвоём, ан нет. А Задорнов говорил, что «американцы тупые», получается – вовсе нет. И это было приятно. Как-то в душе я успокоилась и решила перестать делить свой мир на «мы» и «они», все мы люди! Разные? Да… Но, к примеру, и в родном Ростове, даже в родной девятиэтажке мы со Светкой Боренко с пятого этажа тоже разные, ей нужны только тачки и кольца в подарок, мне – просто любовь.
Рыжая девушка в ярком пончо помахала мне с высокого крыльца галереи. Кажется, Тэйлор! Я поспешила ей навстречу, поскрипывая снежком под ногами. Каблук скользил слегка, но я умудрялась сохранять равновесие. До пятой ступеньки почти не вычищенного крыльца. А потом я упс… и полетела назад.
И моргнуть не успела, как оказалась в чьих-то сильных руках. Перед носом – ворс тёмно-коричневого дорогого пальто. Изморозь от дыхания на клетчатом шарфе. Я подняла глаза и пробормотала, оторопев:
– Извините… Спасибо…
В ответ улыбался тот самый брюнет, что сбил меня у входа в здание Нью-Йорк Таймс. Снежинки таяли на прядях его стильной причёски.
– Мечты должны сбываться, – подмигнул он и аккуратно поставил меня на ноги.
Я хлопнула ресницами. А стильный брюнет добавил, глядя почти счастливо:
– А я мечтал увидеть вас снова.
– Спасибо… – ещё раз растерянно пробормотала я и отстранилась, показала кольцо на пальце: – Простите, но я… занята…
– Вы замужем? – Кажется, расстроился незнакомец.
– Да. Почти. Я помолвлена. Мне пора идти.
– О, это уже лучше! – незнакомец резво стянул перчатку и поддержал меня под локоть. – Осторожно, лестница скользкая.
– Я справлюсь, спасибо, не нужно, – я попыталась убрать руку, чуть не поскользнулась снова, и он не отстал.
– Только помогу дойти до площадки, вы ведь на каблуках. По такой погоде…
Вот пристал, как репей! Мне очень захотелось от него избавиться.
– Я сама. Я же русская, – повернулась я к нему с вызовом. – Вы не боитесь русских? Мафия? Братва и прочее?
Брюнет расхохотался и подвёл меня к площадке, чуть ли не поднёс, ограждая собой от нового падения.
– Какое у вас очаровательное чувство юмора!
Я всё-таки высвободилась и шагнула к Тэйлор, наблюдающей за всей этой сценкой. Дорогу мне преградила высокая женщина. Чёрные соболя, красные сапоги. Леопардовый шарф. Что-то было в ней знакомое… Я с недоумением моргнула. Женщина встряхнула тёмно-каштановой гривой с грацией пантеры и насмешливо поиграла в пальцах айфоном в футляре, украшенном стразами.
– Ха! А этот гад говорил, что нашёл себе верную! Очень забавно, очень! Чёрт меня побери!
И я узнала Монику, бывшую жену Джека.
Вот уж действительно… чёрт тебя побери… Куда-нибудь подальше.
Я хотела её проигнорировать, но Моника вцепилась хищной хваткой в моё пальто.
– Имей в виду, крошка! Вряд ли вы поженитесь. А если и так, вряд ли это будет долго и счастливо. Мне тебя даже жаль. – Она кивнула в сторону брюнета. – Переключайся, пока не поздно. Мой тебе совет!
Я вырвала рукав из её когтей и процедила сквозь зубы:
– В советах не нуждаюсь.
Мне вдогонку донеслось:
– А зря. Запомни, Рэндалл любит только себя и деньги. – А потом со зловещим хохотом. – И стерву Меделин.
* * *
– Не Нью-Йорк, а серпентарий какой-то, – пробормотала я Тэйлор, увлекая её за собой в холл.
– О, эта Моника, да… Только выглядит, как дива. А так всегда плещет ядом и говорит, как проститутка из Гарлема, – полушёпотом ответила Тэйлор. – Поговаривают, что и ведёт себя так же… А откуда ты знаешь Тома Лебовски? Это же вообще невероятно! О мой Бог, он, кстати, идёт за нами…
– Сворачиваем быстро в женский туалет, – шикнула я. – Я его не знаю. Приставучий.
– Но он явно тебя узнал. И рад встрече.
– Да, один раз сбил меня с ног у входа в Нью-Йорк Таймс. Сумочку поднял и помогал собирать косметичку. Не знала, что я такая запоминающаяся.
За нами закрылась дверь в розовую женскую комнату с зеркалом во всю стену, и я выдохнула с облегчением.
– Удивительная ты, Саша, – задумчиво сказала Тэйлор, – сталкиваешься с Дайонсе в Саксе, потом с самым известным критиком по искусству соскрёбываешь с асфальта тушь. Потом падаешь ему на руки… Разве бывает столько случайностей?
– Бывает. И ещё покруче случается, – заверила её я. – Представь, в Ростове у нас спонсорскую помощь попросил начальник ростовского спецназа. Джек запросто выписал несколько ящиков Оле-Олы – спонсорская помощь даёт по российским законам налоговые льготы, и у нас перетаривание было товара с подходящим сроком. А этот начальник, молодой совсем, ровесник Джека, пришёл в офис с благодарностью и даже предложил охранные услуги для компании. А потом мы сходили в гости в военную часть на присягу. Для имиджа и ростовской газеты. Представь, оказалось, что этот начальник – сын военного министра страны.
– Ого!
– Да, – кивнула я. – И такой клёвый! Они очень сдружились. Правда, когда перепили, я замучилась переводить с русского на английский одну фразу в течении двух часов: «Ты профессионал, я тебя уважаю!». «И ты профессионал!», – я сымитировала их пьяные голоса.
Видимо, получилось удачно, потому что Тэйлор громко рассмеялась.
– А потом мы в Москве были у министра в гостях. Как раз перед отъездом. Алексей пригласил, и мы не отказались.
– Наверное, русский министр живёт во дворце?
– Нет, что ты! Просто загородный дом. Не маленький, конечно, но ничего особенного. Только одна комната с его охотничьими трофеями и бильярдом очень необычная. Столько чучел, просто жуть берёт.
– О! А что Джек? – любопытствовала Тэйлор.
– Да ничего. Как всегда, общался, шутил, а я переводила. Там был просто семейный ужин: министр, его жена и трое детей, уже взрослых. Позже, когда мы уехали от них, Джек спросил: «Как считаешь, они запомнили меня? Я был хорош?» Он всегда так спрашивает, когда волнуется.
– А ты?
– А я что? Я думаю: «Вот даёт, и ни слова обо мне! Вообще-то тут я – невеста!» и говорю: «Хорош-хорош. Но больше они запомнили меня, такую маленькую и страшно красивую, на контрасте с невоспитанным, огромным чужестранным медведем». Мы потом долго спорили, кого запомнили больше. Надо написать дочери министра и спросить спустя время, кого они всё-таки запомнили. Она зафрендила меня в Фейсбуке.
Мы обе рассмеялись и решили, что пора покидать убежище – в туалете картины Барышникова не посмотришь. Но как тут насладиться искусством, если только я замерла в восхищении перед чудесным натюрмортом, как рядом снова образовался знаменитый критик?
– Вы больше склонны к классике, прекрасная незнакомка? – спросил он завораживающим голосом. – А тут столько прекрасных экземпляров модернизма. Вы видели графику Жана Кокто и работу Валентины Гросс, на самом деле Гюго?
– Гюго? – удивилась я. – Не знала, что кто-то из семьи писателя обладал художественным талантом!
– О да, пойдёмте, я покажу вам! На ту работу стоит посмотреть. Её подарил поклонник таланта Барышникова. Прямо после его выступления, поднёс на сцену. Так многие делали, прознав о мечте танцовщика собрать собственную коллекцию. Но пардон, как неудобно, мы не представлены! Тэйлор, душечка, представь нас.
Он галантно улыбнулся, и я заметила, что пахнет брюнет чем-то ориентальным, густым, с перчинкой и гвоздикой. Не люблю такие запахи. Мне бы моря и свежести, как от Джека. Мне вообще только Джека и нужно…
Тэйлор кокетливо поправила рыжеватую прядь, а я оглянулась в поисках Моники. Джек ревнив, зачем давать повод даже для мелкого разногласия? Но бывшей миссис Рендальез нигде не было, других знакомых тоже, и я решила, что буду с новым знакомым строга и сдержанна.
– Это Том Лебовски, критик и известный колумнист, – сказала Тэйлор. – А это Саша Лозанина, переводчик, блогер и невеста коллеги моего мужа. Она только что из России.
– Ты забыла сказать, дорогая Тэйлор, что я профессор, но спасибо! О, Саша! Чудесное имя! Я так и знал, что девушка с такими глазами не может быть просто из Манхэттена. Но я принял вас за француженку. Или итальянку. Лёгкий акцент, а ещё есть в вас что-то южное.
– Вы правы, я родилась на Юге России, а мой замечательный жених – пуэрториканец. Два южных темперамента прекрасно сошлись. – Я решила постоянно говорить о Джеке, тогда у мистера Лебовски пропадёт желание ухаживать. И, правда, при упоминании о женихе сияние красавца-критика подугасло. – Но теперь можно сказать, что я просто одна из жителей Манхэттена.
– Никогда и ничего не бывает просто, – заметил Лебовски. – Пойдёмте, я покажу вам картину…
Я снова оглянулась в поиске злопыхателей. Никого не заметив, подумала, что заражаюсь паранойей, и незаметно скользнула на другую сторону, чтобы Тэйлор оказалась между нами. Том Лебовски прекратил активные ухаживания, и беседа сложилась удачно. Интересно было послушать о картинах от человека, действительно знающего толк в искусстве. Он подмечал такие детали и знал такие подробности, слыша о которых я начинала иначе воспринимать работы, вывешенные на стенах галереи. Мне многие не нравились, но теперь даже дурацкий чёртик из табакерки Сергея Судейкина вдруг обрёл смысл.
Расстались мы совершенно по-дружески, без намёков на продолжение и кокетства. Довольная экскурсией и увиденным, я вернулась по хрусткому снегу домой. Снова включила Джеков канал, написала статью в блоге, снабдив её подходящим четверостишием, и заснула, обняв подушку, на диване перед бормочущим об НХЛ телевизором. Всё было бы чудесно, если бы утром не принесли цветы…
В роскошном букете из бело-розовых орхидей, роз и лилий лежала карточка с телефоном и надписью: «Мечты должны сбываться!» Эми посмотрела на меня с укоризной.
Да чтоб тебя, Том Лебовски!