Я люблю белое постельное бельё. И гостиничный запах тоже люблю. И утренний щебет птиц, и прохладу в открытое окно. Но больше всего на свете я люблю, когда мой любимый мужчина смотрит на меня сияющими глазами, пахнет морем и лежит вот так рядом совсем голый.
– Ты – моё море, – сказала я, придвигаясь.
Джек улыбнулся, убрал мне прядь за ухо.
– А ты моё всё. – И тоже придвинулся.
Наши глаза были близко-близко, кожа к коже. Пальцы по спине нежно. Счастье, когда он рядом, когда нечего скрывать, нечего строить из себя… Счастье – быть открытой. Но только с ним!
– Почему ты не испугалась? – спросил он, целуя мои пальцы.
– Я испугалась. Я жуткая трусиха, на самом деле.
– Но ведь ты приехала…
– Потому что испугалась, что тебя со мной больше не будет… А я хочу только тебя.
– Малышка… – Огромные глаза Джека говорили так много, и даже показалось, что в уголке глаза что-то блеснуло. – Прости меня.
– За что?! – Я даже приподнялась.
– Я даже не спросил, как ты… – Он поцеловал мой живот, обнял меня обеими руками и прижался щекой к бедру. – Ты рисковала из-за меня. Поверить не могу!
– Всё хорошо. – я провела рукой по его упрямым, смоляным волосам. – Индианка-шаманка сказала, что у нас будет мальчик. Крепкий духом и здоровенький. Представляешь?
Вместо слов Джек принялся зацеловывать мой живот, бёдра и добрался до ложбинки между ног. Я закусила губу и пробормотала:
– Ты же устал…
– Уже отдохнул. И очень проголодался, – улыбнулся лукаво Джек и наклонился к моим бёдрам. Потом к груди, промурчал игриво: – Такая большая стала. Эмм…
– Я… ты… потому что… – и потом я забыла, что хотела сказать, потому что стало так ласково и сладко, что слова потерялись.
Пусть. В жизни только и есть, что сейчас! Интриги, заводы, пароходы подождут. Весь мир подождёт! И снова мы зажглись друг от друга, как два факела. В горячей Венесуэле и кровь быстрее бежит. А мы ведь оба и без тропиков сумасшедшие, но кровать не сломалась… Уже плюс.
Только потом, когда мы оба стояли под душем, ублажённые и счастливые, я сказала:
– Это всё было специально. Я так думаю.
– Что?
– Забастовка. То что ты оказался заложником, и никто из штаб-квартиры пальцем не пошевелил.
– Да, и кажется я догадываюсь, почему. – Джек ступил на кафель и принялся ожесточённо растираться полотенцем. – Сейчас поеду поговорю с одним заговорщиком. Расколется, он хлипкий. Мне нужны имена.
– Майк Девенпорт, – сказала я, выключая воду. – Он планировал стащить твой отчёт с внутренним расследованием по продаже акций.
Джек воззрился на меня.
– А ты откуда знаешь?
– Ну-у, я его у него стащила из-под мышки, когда он выходил из твоего кабинета в Нью-Йорке.
– Опа… Что он там делал?
– Думаю, ты сам догадываешься. Так вот… в отчёте есть такой момент, после которого у кого-то наверху будут большие неприятности, к примеру, у Рупперта Кроннен-Стоу. Я не знаю точно, но интуиция мне подсказывает…
Джек чертыхнулся и надел штаны.
– Где этот отчёт? – посмотрел напряжённо.
– А ты ведь не участвовал в махинациях с продажей акций? – осторожно спросила я.
– Балерина! Как ты можешь?!
Я расцвела и чмокнула его в щеку, встав на носочки.
– Я так и знала!
– Так отчёт где?
– Размножен, одна копия с собой, оригинал отправлен с Фидекс до востребования. А одну копию… прости, у меня забрал Уилл Баррел. Почему ты, кстати, не сказал мне, что он – владелец основного пакета акций?
– Разве это пошло бы на пользу вашему общению? – хитро улыбнулся Джек.
– Он, между прочим, мне предложил замуж и миллиард долларов, – ответила я с такой же хитрой улыбкой.
Брови Джека полезли на лоб.
– А ты?
– Ты же знаешь, – спокойно ответила я, надевая на себя деловую блузку и юбку, – я не верю в секс без любви, в миллиард без любви я тоже не верю.
– А я б подумал на твоём месте, – хмыкнул Джек.
– Ах ты… Проходимец! – Я стукнула его кулачком по груди, разозлившись. – Cabeza de sierra! Come mierda! Baboso!
Он ойкнул, хотя не больно было совсем, клоун, и расхохотался:
– Это тебя Коллективос научили?
– Нет, – буркнула я. – Интернет. С такими, как ты, это первое, что надо знать!
Джек рассмеялся ещё громче и закрутил меня на руках. Потом поставил на пол и спросил:
– А скажи, неприличная моя балерина, куда ты собираешься?
– На завод, долбанный «Оле-Ола Венезолан Бэбидаз». Будем считать, что ты меня ещё не уволил из личных ассистентов.
– Но…
– Или ты хочешь сказать, ты доверяешь той краснеющей от стыда за содеянное Аурелии, которая вчера тебе сумку принесла?
– Э-э, да кто ж тебя возьмёт?! Тебе надо положительные эмоции, фрукты и покой. Ты никуда не поедешь!
– Знаешь что? Покой мне будет, когда мы всех этих гадов на чистую воду выведем! И положительные эмоции, когда я этому сволочному Мигелу Брандау дам в нос! И если ты меня оставишь тут, учти, я дорогу знаю. И ещё знаю репортёров, шаманку, Коллективос и российского спецагента. Всё равно приеду.
– Святая Дева Мария, на ком я женюсь? – с притворным ужасом воскликнул Джек.
– Сам сказал: на ангеле, – улыбнулась я. Очень коварно.
* * *
Экзотическая страна должна быть экзотической во всём. Например, на работу на военном вертолёте с терминатором в бронежилете. Я не удержалась и сделала пару снимков на смартфон. Даже автомат потрогала с замирающим сердцем. Кажется, мой блог скоро превратится из кулинарно-туристического в «ух-что-творится-в-мире»!
– Не трогай! – воскликнул Джек.
Хорошо, хоть не сказал: брось, бяка. Я пожала плечами и снова стала придерживать судочки с едой из гостиницы. Кто знает, когда мы освободимся сегодня, и чем там вообще кормят в только что отбастовавшей компании в голодной нынче стране. Хорошо, что ресторан гостиницы закупался на чёрном рынке. Перед завтраком я потянула Джека менять доллары к Диего в кусты возле входа.
– Тут курс лучше, – сказала я, по привычке напихивая рюкзак пачками жутко обесценившихся боливаров.
Диего цвёл, как тропическая роза, заглядываясь на мою грудь, выступающую из обтягивающей блузки. Впрочем, с беременностью грудь уже из всего призывно выступала. Как говорится, шила в мешке не утаишь. Джек смотрел, смотрел на него подозрительно. Потом склонился с высоты своего роста над кудрявой головой аборигена и буркнул:
– Если фальшивые, лично шкуру спущу! И на неё, – ткнул в меня пальцем, – так не смотри!
– Но, но, но, сеньор! Сеньорита только ваша, никаких притязаний, – сдаваясь, задрал руки Диего, словно Джек ткнул в него не пальцем, а дулом пистолета.
– А как же шестой и седьмой ребенок для увеличения красоты этого мира? – хмыкнула я.
– Что?! – бычий взгляд Джека заставил аборигена попятиться в кусты, ещё громче вопя «Но-но-но». Джек крикнул ему вдогонку: – Она не сеньорита, а сеньора, понял! Урою!
И для верности несколько завиристых ругательств выпалил на испанском. Я их не знала, но ясно было, что он не ромом предлагал Диего угоститься.
Ну вот, ещё спугнёт такой выгодный банкомат на ножках!
Я застегнула спокойно рюкзак и, подмигнув, напомнила Джеку:
– А я ещё сеньорита.
Он сжал кулаки и заявил.
– Всё! Где тут церковь?
А я ему показала язык и сгримасничала:
– Неа, тут не хочу. Хочу белое платье со шлейфом. Везде цветы и тебя в смокинге.
– Балерина! – взревел Джек. – Я тоже хочу! Но почему они все на тебя так пялятся?!
Я кокетливо повела плечом:
– Просто я неотразима. Разве нет?
– Да, пусть завидуют, – сдался он и пошёл в ресторан завтракать.
Едва в вертолёте Джек включил мобильный, который я поставила ещё с ночи на зарядку, посыпались кучей сообщения о пропущенных звонках. Там одних моих, я уверена, штук сто набралось. Джек быстро и сосредоточенно просматривал их. И вдруг телефон зазвонил. Я услышала даже без громкой связи орущего из трубки Лешу Феклистова, с эхом и с переводчиком:
– Джек! Чего там твоя чудит?
– В каком смысле? – не понял Джек.
– Ну, подняла нас всех на уши, батя намекнул послу. Он как раз у них про поставки договаривался: мол, наш друг, наполовину, по жене, русский и верный товарищ России сидит у вас в заложниках, непорядок и всё такое. Они отправили военных на завод, а там всё нормально. Я тебе звонил-звонил, вне доступа. У Сандры крыша поехала или она к наркотическим веществам пристрастилась?
– Всё с ней нормально. Когда отправляли? – с усмешкой уточнил Джек.
– Вчера вроде.
Джек выдохнул и чертыхнулся:
– А я думал, национализировать приехали. Ффак! Чуть не поседел. Предупреждать же надо, Алекс!
– Так как вас предупредишь, если всё время вне зоны?! Я и сам только из песков вернулся.
– Жив, цел?
– Да, всё в порядке! Так что правда у вас заваруха была?
– Правда, – Джек сощурился, – а говоришь, если что можно армию привлекать? По старой дружбе? Просто у нас тут… немного нестабильно. Не уверен, что частная охрана справится, если снова бузить начнут.
– Я у бати контакты спрошу. Так, в полицию в Венесуэле лучше не звонить, фиг знаешь, на кого нарвёшься. Только через своих.
– Хорошо, замётано. Спасибо, Алекс!
– Да не вопрос! Ты к нам когда? Давай с Сандрой своей приезжай! С вами весело! Мы до сих пор вашу сальсу тут вспоминаем. Лизка даже пошла на курсы заниматься. От зависти. У меня тут настоечка на смородине поспела! С олениной копчёной попробуем. Приезжай, вкуснотень!
– Искушаешь, – улыбнулся в телефон Джек. – Как разгребу дерьмо, приедем. Слово даю. Семьёй приедем. – И любимое своё по-русски: – Чтоб я сдох!
Отбил звонок, почесал затылок и с коварным видом проговорил:
– Слушай, а я оказывается, выгодную невесту нашёл. Всем буду говорить: женитесь только на русских. Совету директоров в первую очередь. А они, дебилы: рейтинги, рейтинги… Армия лучше рейтингов.
Я хихикнула и поводила пальчиком по скатерти:
– А я ещё крестиком вышивать умею… Ну там, если в горящую избу не надо вбегать и коня на скаку тормозить.
Джек моргнул:
– Зачем?
– Русскую классику надо знать! – важно заявила я и хлопнула его по носу. – В том числе, мультиковую. Буду тебя потом учить. Вместе с Китёнком.
– Хорошо. Но пока посла из списка не вычёркивай, он и армия могут пригодиться. Знала бы ты, как кулаки чешутся, – признался Джек.
– Но только по справедливости, ты же благородный тиран, – напомнила я.
– Исключительно справедливо буду мордой об стол, – пообещал Джек с хищным прищуром.
Наш вертолёт приземлялся на стоянке для фур, и несанкционированных скоплений народа пока не наблюдалось. Только одна кучка возле офиса.
Джек спрыгнул с подножки вертолёта, спустил меня, поддержав за талию, и направился шагом прокуратора к офисному зданию. Со свитой из меня и терминаторов. Я чувствовала себя очень воинственным Пятачком и внимательно осматривала окрестности.
Вчера с головокружением и чёртовыми революциями было недосуг. «Оле-Оле Венезолан Бэбидаз» была вся выкрашена в цвет варёного баклажана, а вовсе не в синий. Может, выцвело на солнце? Вообще не похоже было на ростовский завод: фуры были не такими, пальмы вместо берёзок, цветов на газонах совсем нет, лица сотрудников всё ещё напряжённые и все как на подбор отчаянно смуглые. Не скажу, что они смотрели на меня дружелюбно, но мне было не страшно.
На любой красный террор найдётся синий, зелёный и даже розовый. В общем, кто к нам с мечом, тот береги уши!
* * *
О, кресло из скайпа! Высокая чёрная спинка и знакомая картинка за ней.
Кондиционер разгонял венесуэльскую жару, пышногрудая Аурелия, опять краснея и глуповато улыбаясь, встретила нас с видом нашкодившей собачки. Если допустить, что собачки могут надевать такие обтягивающие, декольтированные платья. Мы вошли в кабинет генерального директора, которому не удался побег из тропиков.
Фото его семьи в рамке: белобрысые детишки и рыжая немка – всё, что было индивидуального здесь. Остальное обычно: стол с компьютером, стулья, карта на стене и всяческие «Оле-Ольские» картинки и сувенирчики. Тут пахло величием Америки и её красно-белым символическим напитком. И едва дверь в кабинет закрылась, мне сложно было избавиться от ощущения, что я чудом переместилась из Венесуэлы куда-нибудь на совсем обычный завод, к примеру, в Москве или в Чехии.
Джек был напряжён, словно ожидал нападения в любой момент. И мне это не нравилось. Хотя было понятно его состояние, но ведь так работать нельзя. Я уж точно знаю, если от Джека не чувствуется его заразительных вибраций и мощной энергии, ничего путного не жди! В Ростове мы на его энтузиазме выехали, а тут, едва он ступил с вертолёта на асфальт, его будто подменили. Разило напряжением на версту.
Я пока осматривалась, но было ясно: вчерашнего напора Джека хватило только на то, чтобы прекратить забастовку. Сегодня менеджеры и прочие, кто встретился нам по пути, двигались вяло, неуверенно улыбались и, кажется, не очень понимали, что им делать.
А ведь дух забастовок за воротами завода уже заразил весь Каракас! И кто знает, не перекинется ли обратно с возвращением сотрудников домой и обсуждением того, что происходит на работе. Уж кому, как не нам, русским, знать, какие разговоры ведутся на кухнях…
– Будешь сидеть со мной, – пробасил Джек, – и вообще надо было тебе в номере остаться.
Я улыбнулась так заразительно, как только могла, и сказала:
– О, как я это люблю – сидеть с тобой в одном кабинете! Как в старые добрые времена! А скажи, почему ты тут тоже зовёшься Джеком Рэндаллом, если венесуэльцы американцев не любят? Ты же Джакобо Мария Изандро Рендальез!
– Не знаю… – растерялся Джек. – Привычка, наверное. Но по документам проходит моё полное имя.
– Думаю, пора заявить всем, что ты – жгучий латинос, а не какой-то там янки, – хмыкнула я.
– Может быть, – задумался Джек. – Кофе бы…
– Сейчас организуем.
– И ещё. Малышка, я отлучусь в переговорную потолковать с Мигелем Брандау, а ты тут одна не сиди. Хоть ту самую Марию позови из продаж. И охрану я оставлю.
– Мария мне так нравится! Надеюсь, она лучше меня введёт в курс дел, чем все эти бумажки, – показала я рукой на завалы документов на столе. – Мы с ней пообщаемся и совершим партизанскую вылазку.
– Нет! – испугался Джек. – Сиди здесь.
В кабинет постучались, и, не ожидая ответа, гуськом вошли несколько мужчин. Только двое из них были одеты нормально, а остальные – в пляжного типа цветастых рубашках и светлых штанах. Один даже в сомбреро, футболке, заправленной в джинсы, и шлёпанцах. У нас что, вечеринка намечается?
– Сеньор Рэндалл, мы подумали, что вы захотите поговорить… – сказал с улыбкой ребёнка толстощёкий дядечка.
Джек встал и кивнул.
– Рэндальез. Как по документам. Довольно с меня сокращений. Зовите меня сеньор Рендальез, – сказал он и показал на меня: – Это моя правая рука и заместитель: сеньорита Александра Лозанина. Она русская. Её неоценимый опыт по выведению из кризиса завода Оле-Ола в России будет нам на пользу. Вы все её видели вчера.
Я встала и одарила визитёров улыбкой:
– Мучо густо, сеньоры! – а у самой во рту пересохло. Я?! Заместитель?! Ни фига себе карьерный рост: в Северную Америку уезжала личным ассистентом, а в Южной превратилась в почти-биг-босса! Как бы не загордиться…
– Сандра, знакомься, – продолжал Джек, показывая на румяного дядечку: – Сеньор Эрнесто Мегаро, финансовый директор. Сеньор Хосе-Пабло Тракилья, – указал на того, в шлёпанцах, – начальник склада.
Мда, какие погрузки без сомбреро?
Я улыбалась и менеджеры пляжного разлива улыбались мне, внезапно дружелюбно. Слово «rusa – русская» поменяло в из глазах что-то, словно было волшебной формулой, на которой замешивалось расположение.
– Любую её просьбу и требование рассматривать, как моё, – сказал Джек. – Сейчас я буду занят. Но через два часа мне нужны данные по состоянию каждого отдела. Я должен знать, насколько велик ущерб от забастовки. И какие меры вы приняли.
Пляжные менеджеры раскланялись и вышли, а я подумала, что Джек на их фоне смотрится абсолютно чужеродным: слишком бизнесменом, слишком подтянутым, слишком напряжённым. Как зубастая акула, попавшая на берег с отдыхающими. Хм… Возможно, в этом проблема?
* * *
Джек выглушил кофе и улетел, сжимая кулаки. А ко мне пришла Мария, расцеловала в обе щеки, словно родную. И я выдохнула с облегчением. Торговый представитель в блузке с открытыми плечами и пышной оборкой? Ну, если у финансового директора пуговки цветастой рубахи на пузе расходятся, почему бы и нет? Эротичные босоножки на высокой платформе, яркий педикюр, белые брючки на идеальных бёдрах… Мне даже неловко стало от моего делового вида. Я расстегнула пару пуговичек и распустила пучок, позволив кудряшкам беспорядочно рассыпаться на плечи.
– Так гораздо лучше, моя сладкая королева, – сказала Мария, кивая на мою причёску.
– Я не королева… – моргнула я.
– О! – рассмеялась Мария. – Это я просто! Почему не обратиться к приятному человеку приятным словом? Мы всегда так говорим!
Несмотря на запрет Джека, мы не остались в кабинете. Чуть поодаль за нами тащился терминатор – уж он-то по-военному признавал приказы босса. Вспоминая, как Джек осваивался в Ростове, я тоже начала знакомство с компанией а ля тропики, только немного по-своему.
– Еще год назад кто бы подумал бастовать? – болтала моя спутница, красивейшая находка для шпиона, какую только можно было подобрать. – Для нас, жителей свободной Боливарианской республики, всегда было важнее внутреннее спокойствие, а не какая-то там работа… Но времена изменились. Особенно в столице. Еды нет, в социальных магазинах очереди на полгорода, работу взять негде, всё закрывается. А потому народ изменился. Но ты не подумай, мы, венесуэльцы, очень уважаем душевность. Потанцевать, хорошо провести время и семью.
– Семья – это важно, – с улыбкой ответила я. – А как вы к работе относитесь, ну в смысле не только зарплаты?
– С этим хуже, – рассмеялась Мария. – Все делают долго и завтра, потому я и торговый представитель, а не физик-ядерщик. Зачем торопиться с АЭС? Завтра приступим. И так далее. Другое дело – отдохнуть и попраздновать.
– Значит, у нас очень хорошая компания – мы же производим напитки для праздников.
– О да! Только дебиторские задолженности теперь собрать – вообще дело нереальное, хоть Коллективос вызывай.
– Почему не полицию?
– Ну, тогда ещё не ясно кто кому должен будет.
– А армию?
– Тоже. Все получат по шее, а потом разбираться будут, кто виноват, кто прав.
– Значит, Джек вчера спас людей? – навела я её на мысль.
– О да, моя сладкая сеньорита, ты – его, он – нас. Как возлюбленная нашего великого Боливара, Либертадора дель Либертадор! – и Мария восторженно захлопала в ладоши. – Как это красиво звучит!
– Мне тоже очень нравится. Жаль, не все понимают, что он сделал, и что он реально на вашей стороне.
– О, моя дорогая Сандра, кто не понимает, поймёт, – уверенно сказала Мария и толкнула дверь с надписью: «Oficina de contabilidad», – идём в бухгалтерию.
В открытом офисном пространстве стоял гвалт, как на базаре. Как они в этом работают? Или они не работают? Мария провела меня на середину кабинета и заорала во всю глотку:
– Сеньорас э сеньоритас! – дальше что-то эмоционально и неразборчиво, будто чехвостила присутствующих на все лады, но закончила весьма победно: – Александра Лозанина, руса! Либертадора дель ностра Либертадор!
Грудастые, попастые дамы всех возрастов в ярких, в основном обтягивающих одеждах бросились со своих рабочих мест ко мне. Улыбки, похлопывание по щёчке, жаркие объятия! И я центре этого бурного хаоса благодарности. Э-э, что происходит? Кажется, я ничего не понимаю в венесуэльском характере… Дамы сыпали именами, а я только и успевала улыбаться и отвечать:
– Мучо густо, мучо густо, сеньоры!
Что-то подобное повторилось в маркетинге и в отделе продаж, а потом в цеху. Либертадора – слышалось мне вслед вместе с воздушными поцелуями и жарким дружелюбием. Когда мы вернулись в обратно в кабинет генерального директора, от воинственного Пятачка не осталось и грамма, ибо я чувствовала себя зацелованным Чебурашкой. Я зашла и увидела Джека с красными пятнами на щеках.
– Где ты была?! – вскричал он, подскочив с кресла.
– Убеждалась, что все знают, что ты для них сделал. Кажется, теперь никто не станет называть тебя ни Рэндаллом, ни Рендальезом.
– А как?
– Либертадор – Освободитель.
Джек присвистнул и вытаращился на меня.
– Как Боливара?
– Ага, ну и мне любви народной перепало. Теперь ещё, судя по тому, что я узнала, нам нужен праздник и потанцевать.
– Ты с ума сошла, балерина?
– Ты хочешь, чтобы люди работали, а не бастовали?
– Да тут чёртов заговор!
– Это ясно, ты мне сейчас всё расскажешь, да? Только послушай, простых сотрудников он не касается. Если венесуэльцы полюбят тебя, как Боливара, они любых заговорщиков сами на пинках прогонят, а твоими портретами станут стены разрисовывать.
– Это невозможно! Я не знаю… Балерина…
– Возможно. Но, как говорил мне Уилл Барелл, цитируя китайского мудреца: «Для того, чтобы народ оценил великие государственные дела, надо чтобы ему от них досталось хотя бы малое». В Венесуэле малое – это праздник. И танцы. Начнём с него новую жизнь!