Я поправила простыню. Совершенно непонятно было, куда девать ногу в гипсе: набок положишь – ноет, прямо – тоже. Чего только я не перепробовала! Заснула, вообще свесив загипсованную, будто в валенок, лодыжку с кровати. Но днём так не повисишь. Я не находила себе места: сажусь – голова кружится, шею ломит, лягу, покручусь с боку на бок, и не могу больше! Не валяшкинский у меня характер. Хотелось вскочить и бежать на завод, ещё куда-нибудь! Как же весь мир без меня? И подвиги? А вылежать надо целую неделю, как врач велел!
Я вздохнула и неловко сползла на подушку. В окно по солдатски скромной палаты виднелись лишь серые стены домов и уголок ясного неба. Я старалась не думать о том, что случилось вчера, но перед глазами то и дело возникала насыщенно-красная морда грузовика с жёлтыми надписями и смуглые, толстые пальцы на руле.
Я вздрагивала, и меня мутило. Касалась живота, с беспокойством думая о китёнке. Точно ли с ним всё в порядке? А вдруг эти доктора не слишком компетентны?! И куда делся Джек?! Он убежал ещё до больничного завтрака, к которому я не притронулась. Я теперь не смогу не бояться за мужа. Стоит ему исчезнуть из моего поля зрения, в голове всплывают то снайперы, то террористы.
Дверь распахнулась с грохотом. Я натянула простыню под подбородок, прикрывая наготу. Во что переодеться мне не привезли, пришлось ночевать в военном госпитале в одних трусиках. Но пока Джек спал на соседней койке, это было ничего.
– Всё! Мы едем домой, балерина! – пробасил с перебором энтузиазма Джек, влетев в палату, как снаряд, и бросив на стул пакет.
Видимо, моему любимому корсару обезболивающие укололи, потому что вечером, как бы он ни притворялся, всё равно кривился от боли в боку. Но упрямый! Пришлось разреветься, чтобы сделал рентген и сдался в руки травматологу. К счастью, оказалось, перелома рёбер нет, просто серьёзный ушиб. Ума не приложу, чем он мог ушибиться в машине, пристёгнутый! После вчерашнего инцидента я тоже всегда пристёгиваться буду, а лучше пешочком пройдусь…
– В Ростов? – с надеждой вырвалось у меня.
– Нет, малышка… – Джек сел на край кровати и ласково взял за руку. – Долгие перелёты тебе врач не разрешает. И вообще говорит, что лучше не лететь. Но до часа в воздухе снизошёл. Поэтому мы летим ко мне домой – в Сан-Хуан. Уж там я точно защищу моих ангелов от всех сволочей! Там настоящая крепость!
Хм, крепость? Что он имеет в виду? Ладно, увижу на месте… И, наконец, познакомлюсь с его мамой, бабушкой и пирожками! Мне представился уютный домик в пальмах и такие же уютные, но очень красивые женщины в возрасте. Джек ведь красавец, у него и мама должна быть красивой!
– А когда рейс? – спросила я, поглядывая на свой гипсовый сапожок и вспоминая о багровой шишке на лбу слева и тёмные круги под глазами. Не лучший, конечно, момент для знакомства. Меделин больше повезло, хотя, может, я в виде «хромой собачки» её бы разжалобила, а не вызвала приступ ревности или что там это было…
– Прямо сейчас, – с подчёркнутым энтузиазмом продолжил Джек. – Я арендовал частный самолёт, чтобы ты могла спокойно лежать во время перелёта. Да и вообще прямых рейсов между Каракасом и Пуэрто-Рико не существует.
– А ты где был?
Джек поджал губы, – знаю, не любит он таких вопросов, – но ответил терпеливо:
– Вопросы решал. – Достал бежевое платьице из пакета. – Давай я тебя одену, малышка. Остальные вещи уже в машине.
– Я сама, я же не инвалидик.
– Не спорь. Лежа одеваться неудобно.
– Я встану…
– Нет! Нельзя!
Боже… Он принялся одевать меня, как маленькую, аж губу от старания выпятил. Называется, почувствуйте себя пупсом.
– Слушай, – спросила я. – А охранники наши как? В порядке? Только правду скажи.
– Двое ранены, – буркнул Джек. – Водитель в реанимации.
– Помочь бы им…
– Уже, – кивнул он. – Все расходы за мой счёт.
– Спасибо, – улыбнулась я. – Ты – лучший! – и тут же вспомнила о нападении. – Ой… а может тут пересидеть, а? Вдруг снова кто-то… чего-то?
– Оставшихся в живых бандитов разрабатываем. Этих переправлю в Гуантанамо, как свидетелей. И вряд ли новые сунутся. Не волнуйся, маленькая, всё будет прекрасно, – сказал Джек и аккуратно взял меня на руки.
– У тебя же ребро…
– Ничего не болит. А тебя я никому не доверю, – буркнул мой медведь. – Голову на плечо положи, чтобы не на весу. Вот, кроха, так. Расслабься и доверься мне.
– Я тебе доверяю, – прошептала я.
Кому ещё, как не ему?
Мы прошли по серым коридорам к выходу. И во дворе спецчасти я поняла, что Джек, и правда, решил не шутить с безопасностью: нас ждали три широченных венесуэльских бронетранспортёра, выкрашенные в белый цвет, колонна из пятнадцати военных мотоциклистов и две полицейские машины. Странно, что обошлось без ракет «Земля-воздух»…
– Зачем столько? – ахнула я.
– Надо, – ответил Джек и уверенным шагом направился к первому БТРу. – Вертолётов, блин, нет у них… Любители!
– А автоматы у них очень профессиональные. Не чересчур ли, дорогой?
– Когда речь идёт о моих ангелах, нет слова «чересчур». Одной ошибки мне хватило, – ответил муж и хмуро посмотрел в сторону.
Я заметила седую прядь у него на виске. Бедный мой медвежонок!
* * *
От революционного Каракаса до солнечно-спокойного Сан-Хуана оказалось рукой подать. И летели мы не слишком высоко, чтобы не было опасных для моего давления перепадов. Было жуть как любопытно, но в окошко на океан мне посмотреть не дали.
– Врач сказал лежать, – вернул меня обратно на подушку муж.
– Я одним глазком…
– Лежи.
Тиран!
Затем снова эскорт, но теперь новёхонькая скорая с супер-носилками и говорящими по-английски медиками, охрана на мотоциклах.
– Зачем, милый?! Ещё подумают, что залётного президента кондрашка хватила, – пробормотала я.
– Плевать. Тебя осмотрят лучшие врачи Пуэрто-Рико. Травматолог, ортопед, а потом акушер-гинеколог. Здесь уровень медицины аналогичный США. И, поверь, тут МРТ точно работает! – важно заявил Джек. – Я сам оборудование для клиники покупал. Как спонсор.
Я раздулась от гордости за мужа и чуть не лопнула, как песчаная лягушка. Аж ногу заломило.
Надежды на то, что венесуэльские доктора перестраховались, и у меня простой ушиб, не оправдались. Гинеколог и тот напугал:
– Лежать, покой, фрукты, витамины и позитивные эмоции. Стресс и травмы могут спровоцировать прерывание беременности.
Я чуть не расплакалась, Джек, кажется, тоже. Но улыбнулся и чмокнул меня в лоб:
– Я ни одну негативную эмоцию к ней на пушечный выстрел не подпущу! Не то, что сволочей каких-то…
– Уж позаботьтесь, сэр.
* * *
И мы снова поехали. На этот раз в сторону океана, мерцающего солнечной синевой то за одним поворотом, то за другим. Мы направлялись от центра города, раскрашенного в яркие цвета, к окраине мимо вилл, парков и особняков. Высоченный забор из белого камня тянулся ужасно долго, мы притормозили. Пропускаем кого-то? Вдруг Джек достал ключи из кармана и нажал на кнопочку. Кованые ворота, увенчанные пиками а ля Букингемский дворец, начали медленно и важно открываться перед нами.
– Куда мы приехали? – спросила я удивлённо.
– Домой, – запросто сказал Джек и начал давать указания водителю арендованной скорой.
Затаив дыхание, я смотрела со своей приподнятой каталки, как автомобиль выруливает по красновато-бежевой плитке мимо домика охраны, между газонами, усаженными буйной тропической растительностью, между мраморными львами на тумбах, вдоль аллеи пунцовых и алых цветущих гибискусов, невероятного размера фуксий, фиолетовых, коралловых бугенвиллий и стройного ряда банановых пальм к белому дворцу в колониальном стиле. У меня во рту пересохло.
– Что ты имеешь в виду под «домой»? – выдавила я. – Ты арендовал апартаменты в санатории? Или что?
– Это мой дом, – ответил Джек. – Тут пока мама живёт.
Я закашлялась. И он хотел удивить меня видом на Гудзон? Квартирой в небоскрёбе?! А-а-а…
Скорая остановилась перед полукруглым крыльцом, над которым балкончик подпирали тонкие колонны. Краем глаза в окно я увидела фонтан, бьющий прямо из стены, точнее из пасти льва, в бассейн с каменной кладкой. Глянула в противоположное окно – с левой стороны был точно такой же… Мой муж открыл боковую дверь и вышел из фургона на улицу. Обернулся ко мне. За его спиной показались двухметровые резные деревянные двери с витражами…
– Ты хочешь сказать, что мы тут будем жить? – уточнила я, не веря своим глазам.
– Да, – кивнул Джек. – Ребята из сопровождения останутся. Через час будет укрепление. Они не успели сразу, сказали – срочный заказ, только едут. Но полиция уже предупреждена, патрулирует.
– А джин у тебя тоже на побегушках? – спросила я, глупо хихикнув.
– Какой джин? – моргнул Джек. – У меня нет такого охранника.
– Забей, – махнула я рукой и, взглянув на резную вязь балкончика над крыльцом, с громким выдохом попросила: – Только ты показывай мне свой дом медленно-медленно, ладно? Чтобы не случилось, как в сказке «Восхищенья не снесла, и к обедне умерла»
– Я тебе умру! Ты что?! – вскинулся Джек.
– Сказка, снова сказка. Пушкина. Я точно займусь твоим мультиково-сказочным образованием. Чем вообще ты в детстве занимался? – я шлёпнула его пальчиком по носу.
– Дрался.
Я хихикнула.
– Тебе тут понравится, малышка, – с надеждой сказал Джек, осторожно взял меня на руки с каталки и потянулся к моим губам.
Восторженно-гортанный женский вскрик не позволил нам поцеловаться ни по-французски, ни по-пуэрторикански.
– Джакобо! Деточка…
Двухметровая деточка размером с медведя обернулась вместе со мной на руках. Я увидела полноватую латиноамериканку среднего роста с крупным, выделяющимся носом на добром, простом лице, обрамлённом тёмными волосами, убранными назад. В цветастом балахоне и шлёпанцах, больше похожая на служанку, чем на хозяйку дворца, женщина бежала к нам с распростёртыми объятиями, сияя самой радужной на свете улыбкой.
– Джакобо, ты приехал!
– Мама, – выдохнул Джек и засиял в ответ.
* * *
Женщина увидела мою шишку, современный пластиковый ортез, заменивший гипс на ноге, и тотчас всплеснула руками:
– О, девочка…
– Мама, знакомься, это моя жена, Сандра. Она спасла мне жизнь.
В тёплых карих глазах женщины заблестела слеза, она прикрыла рот рукой и покачала головой. Потом опомнилась и подошла к нам совсем близко. Её ладони коснулись моих щёк, горячие губы поцеловали в лоб, словно печать на таможне поставили: «Принята».
– Спасибо тебе, доченька! – погладила она тыльной стороной ладони по моей щеке. – Такая крохотная, ребёночек совсем…
– Это вам спасибо! Я… – я расчувствовалась от мгновенного тепла, которым одарила меня незнакомая женщина. – Я так рада наконец познакомиться с вами… миссис Рендальез!
– Мама, – подсказал Джек с улыбкой, – только мама. Моя и твоя, Сандра. Поэтому «мама» и на «ты».
Я растерялась – разве может быть у меня другая мама, кроме той, что уже есть? Взглянула на мужа, потом на его маму. В глазах женщины напротив столько любви светилось к моему замечательному корсару, что даже на меня хватало.
И она не возразила ничем на утверждение Джека, просто ждала, что скажу я. А что я могла сказать? Что я люблю её сына больше жизни? Она, кажется, тоже. И эта любовь уже делала нас близкими-близкими, пусть и незнакомыми друг другу совсем. Но ведь впереди жизнь, и мы узнаем друг друга, а главное – уже есть. Потому я улыбнулась, тронутая до глубины души сердечностью, отсутствием ревности и задних мыслей. В сердце моём стало горячо и трепетно, и я сказала:
– Мама… Можно я буду так вас называть?
– Можно, деточка, – ласково ответила моя новая свекровь. – И на «ты» можно. Даже нужно. Добро пожаловать домой, Анхелита! Насколько ты любишь моего сына, настолько я люблю тебя!
– Я очень-очень его люблю! – ответила я, подняв глаза к мужу.
Благодарный и растроганный, Джек коснулся губами моей макушки. Миссис Рендальез погладила по руке сына и не смогла сдержать слёз:
– Да, сыночек, ты прав. Это не Моника! Это наша девочка!
– Я говорил! Говорил! – засиял Джек. – А бабушка где?
– На кухне, стряпает. Ведь дорогих гостей ждём! Ну, что же мы на пороге, заноси жену в дом. – Посмотрела снова на мою ногу в турбокасте и, зацокав языком, покачала головой. – Как же так! Сильно болит, доченька?
– Нет, – соврала я, не веря, что мне, наконец, повезло.
Как же я боялась ревности и придирчивых взглядов, недоверия и попыток выискать в моих чувствах подвох. Нет, ничего этого в миссис Рендальез не было. Счастье! Разве могла жутко ноющая лодыжка помешать ему?!
* * *
Мы пересекли холл, увенчанный высоким круглым куполом с квадратными окошками по диаметру, как в башне. Мне в глаза бросилась окантованный воздушной ковкой перил закруглённый балкон на втором этаже, куда вела массивная дубовая лестница. Джек аккуратно уложил меня на софу в огромной гостиной с диванчиками, креслами и огромными каменными вазами по углам с роскошными букетами цветов в каждой. На стенах – большие картины в тяжёлых рамах, с присущими латиноамериканской живописи крупными мазками и сочными красками: натюрморты, цветы, птицы.
На журнальном столике с львиными ножками валялось рукоделие – совсем, как у Таниной мамы – вышивка в пяльцах. Джек прогрохотал басом так, что эхо разнеслось меж белыми стенами, старинными шкафчиками-горками с витражами и резьбой – такими же, как на входных дверях:
– Бабушка!
Мне аж советский Ералаш вспомнился. «Иду, Мишенька, иду, маленький…»
Даже такого баса громовержца не хватило, чтобы покачнуть кованую люстру, свисающую с высоченного потолка на железной цепи. Кажется, её тоже не в этом веке делали, и даже не в прошлом… Из ещё одних резных дверей выбежала сухонькая, совершенно коричневокожая бабулька, ростом, наверное, с меня, в джинсах, футболке и с короткими, крашенными в насыщенный баклажан волосами. О, как чудесно! Я тут буду не одним гномом!
– Ба! – радостно бросился к ней Джек, подхватил на руки и закружил. – Привет, ба!
– Ой, разбойник! Опусти, чертёнок! Чтоб тебя, Джакобо! Весь песок из меня растрясёшь!
Джеку досталось и сухоньким кулачком, и полотенцем, и поцелуями в щёки, лоб и макушку.
– Ба, знакомься, – «чертёнок» опустил старушку на пол и подвёл ко мне. – Жена моя, Сандра!
Старушка глянула на меня, всплеснула руками так же, как мама Джека, и покачала головой:
– Ай-яй-яй, Джакобо, взял ребёнка из ясель и уронил, да? Он уронил тебя, девочка? Я знаю, он разбойник, сам всегда с шишками в детстве бегал, решил и тебя одарить. Давай ему сдачи, если что! Вот так, – бабулька шлёпнула Джека по попе, а я подумала, что за ухо она его точно не оттаскает – не дотянется.
Я засмеялась, Джек и бабулька тоже. Она сморщила гримаску и сказала:
– Зови меня Хуанита.
– Нет, зови её бабушка, – рявкнул Джек.
– Я сама решу, не умничай! – выпятила губу бабулька. – Ты, Жако, своим подчинённым будешь указывать. Я – Хуанита.
– Бабушка!
– Что вы напали на бедную девочку? Мама, Джакобо! – вновь появилась в поле моего зрения мама Джека и подала мне бокал с чем-то молочным. – Попей, доченька. Моя пина колада лучше, чем в ресторанах. Охладись с дороги. Пина коладу придумали здесь в Пуэрто-Рико!
Джек тотчас забыл о споре. Подскочил ко мне, приподнял на подушки.
– Немножко посиди, балерина, совсем чуть-чуть, а потом лежать. Я отнесу тебя в нашу спальню.
– А что же с твоей женой? – спросила бабушка. – Неужто и правда уронил?
– Врач сказал лежать, – обернулся к ней Джек. – Мы в аварию попали. Сотрясение мозга, и угроза прерывания беременности. Моей девочке только лежать, неделю минимум, а там как врач скажет.
Две женщины уставились на нас, расширив глаза, которые за секунду наполнились светом самых разных чувств. Но руками они вновь всплеснули одинаково.
– Внучечка?! Правнук?! Что же ты сразу не сказал, разбойник?! Анхелита, доченька, Джакобо, сынок! Радость-то какая! – кричали они на два голоса на английском с гортанным акцентом.
– Он любит сюрпризы, – сообщила я и пригубила сладкий напиток: кокосовые сливки, лёд и ананас – божественное сочетание! – О, как вкусно, спасибо!
Бабушка шлёпнула Джека полотенцем.
– Беречь надо жену с ребёнком, разбойник! А он, беременную, в аварию! Сколько раз говорила – не гоняй, бешеный чёрт!
– Он не виноват… – вставила я.
– Раз с тобой был, значит, виноват! – буркнула старушка, улыбнулась мне, а Джека опять огрела полотенцем от души, словно москита убила: – Жену беречь должен!
– Я знаю, ба, – посерьёзнел Джек и распрямился во весь свой богатырский рост. – И потому полагаюсь на вашу помощь. Ни одна самая дорогая медслужба не сравнится с заботой родных. Мама, бабушка, очень надеюсь на вас! Моим ангелам нужна ваша помощь. Забота. Любовь. Чтобы больше ничего не случилось! И даже, если в чём-то не сойдётесь, ни одного плохого слова, ни одного дурного взгляда, договорились? Я Сандре обязан жизнью. Она маленькая, но сердце большое, верное, чистое! Душа – кристалл. Вы сами узнаете и влюбитесь в мою Сандру, как я. Раз и навсегда! Ради меня, бабушка, мама, она сотворила не одно чудо. И пострадала из-за меня. Я признаю.
Мне стало неловко, я потянулась и коснулась его ладони.
– Не стоит, Джек…
– Стоит. – Он нежно погладил мои пальцы. – Любите её, как меня. Даже больше. Я знаю, вы умеете. Вы особенные! И берегите! Есть, от кого беречь.
В ответ обе женщины обняли его с двух сторон, а я расплакалась. Все переполошились.
– Что такое? Что, Сандра? Тебе плохо, девочка? Что-то болит?
Три пары очень разных карих глаз смотрели на меня с беспокойством и любовью.
– Ничего… – всхлипнула я. – Это я от счастья…
Как же хорошо!
* * *
А потом Джек носил меня на руках по дому-дворцу.
– Это гостевая спальня. Это бабушкина, это мамина. А тут детскую Паблито сделаем – светлая, большая, да? А это наша будет, но пока на первом этаже разместимся, а то дом старый – ему триста лет, и лифта нет. Только вон видишь, туба – это для подъёма завтрака прямо сюда. Тебе с ножкой не нужны лестницы. А эта комната тебе будет, чем хочешь тут и занимайся, хоть блогами, хоть йогой.
– Какая йога! – засмеялась я и выпрямила ногу в турбокасте. – Это ещё не скоро.
– Всё равно же будет. Ты быстро поправишься, – уверенно сказал Джек. – Гостевые спальни в западном крыле потом покажу. А вот смотри: прудик. Японские карпы кои. Глянь, как уютно: вышел из столовой, сел на деревянный мостик и можно над водой ногами поболтать, а можно и окунуться.
Джек присел на деревянную дорожку над маленьким искусственным прудом, удерживая меня на руках, как ребёнка. Удивительно, но всё вокруг дома жило с всплесками воды – она бежала по канальчикам между площадками, окаймляла веранду, завершающуюся другим искусственным водоёмом, над которым склонили широкие листья тропические лианы. Как разумно в этом жарком климате!
На более низком уровне сада, за тремя шезлонгами под широким зонтом раскинулся большой, метров на двадцать, плавательный бассейн с выступающей эркером зоной джакузи. С ума сойти! Это наш дом!
В пределы моего разума сия данность не вмещалась. Что всё это великолепие – просто дом, в котором просто живут люди. И я теперь… Парк, лужайки, крупные, глядящие факелами в небо цветы имбиря, ананасы, усеянные розовыми, красными, оранжевыми граммофончиками треспезии, горы на горизонте. Всё, будто подкрашенное до высокого уровня яркости в фотошопе. Тут нашему малышу не просто можно будет в земле копаться, но играть в индейцев, партизанов и казаков с целой армией друзей…
В прудике прямо под окнами столовой плавали между лотосами красно-жёлтые рыбины, жирные и, кажется, довольные жизнью.
– Они не кусаются, – продолжил Джек. – Мама говорит, что карпы водились, ещё когда она тут горничной работала в молодости.
– Горничной?! Тут?!
– Ага, а отец строил вон ту колоннаду в саду, за банановыми деревьями, видишь? Он был не только каменщиком, строил всё подряд, они ещё женаты не были, тут и познакомились.
– Но как этот дом стал твоим? Или маминым? И почему на него не претендовала Моника?
Джек пожал плечами.
– Это часть наследства. От сеньоры Эвы Ортис де ла Вега. Помнишь, я говорил? Это она потом пригласила маму в Нью-Йорк работать, и похлопотала за ферму в Лэнгли, когда я связался с плохими парнями.
– Но почему она оставила его тебе?! Это твоя дальняя родственница?
– Нет, у неё была дочь и внучка, но они не общались. Рассорились раз и навсегда давным-давно. Странные люди! Как так можно?! Сеньора Эва была, конечно, старушкой с причудами. Шутила, что оставит имение своему псу, Ниньо, а потом – бац, и оставила всё мне. Сюрприз-сюрприз! Мама работала у неё все последние годы, лет пятнадцать, наверное. Да нет, все двадцать!
– Почему тогда не твоей маме сеньора Эва наследство оставила?
– Сеньора Эва говорила, что мама не разберётся, что со всем этим добром делать, а я, – засмеялся Джек, – оборотистый малый. Говорила, что не промотаю… Ей нравилось, как я лбом стены прошибал. Когда старушка при смерти была, я уже в Оле-Оле допахался до высоких должностей. И квартиру сам купил – ту нашу, кондо. То есть понятно было, что мозги у меня в голове есть. Мама тут репутацию мою вовсю поддерживала – хвасталась сеньоре Эве постоянно, как я получал премии «лучшего сотрудника компании», как Стэнфорд окончил и про всё остальное. Видимо, старушка прониклась. Я вообще маме предлагал работу бросить, но они тут с сеньорой Эвой стали не разлей вода. Мама уже и не экономкой была, а компаньонкой, что ли… Сама сказала, что старушка без неё никуда, и она её досмотрит. С бабушкой моей сеньора Эва в карты рубилась, трубку курила и ром попивала, а мама лучше родной дочери за сеньорой присматривала. Я когда приезжал, уже и к сеньоре Эве, как к родственнице относился. Бабушке трубку новую из Индии, к примеру, везу, и сеньоре. Она радовалась. Я и не думал, что в итоге мне так крупно повезёт!
– Действительно крупно. Скажи, а дочь и внучка не претендовали на наследство?
– Нет.
– Ты их вообще видел?
– Нет. Мама рассказывала, что видела их тысячу лет назад. Говорит, высокомерные особы. Особенно дочь – та просто кичилась своим положением, а потом вроде муж её разорился. И старушка Эва не помогла всё равно – не любила злых и бездельников. И было то, чего простить не могла. Просто морщилась при упоминании о дочери, словно ей перца чили вместо банана подсунули. Хрен его знает, что у них произошло. Мне эти семейные дрязги не нужны. Тем более, что дочь уже от рака умерла. Что там со внучкой, не знаю. Да мне, если честно, плевать. И ты не парься, балерина, – он мне подмигнул.
– Хорошо, любимый, не буду. Дом кажется очень старинным.
– Имение построено ещё испанцами, до того, как остров стал принадлежать США.
– Родовое… Странно, что внучка не стала на всё это претендовать, – я обвела рукой вокруг себя. – Такая роскошь!
– Если за пять лет не опомнилась, вряд ли очнётся, где бы она ни была.
– Интересно было бы на них посмотреть.
– Незачем, – хмыкнул Джек.
* * *
Потом меня уложили, как принцессу на подушки, кормили хором, веселили и спать уложили, аж немножко неудобно было от такой повышенной заботы. Но, уставшая от впечатлений, поездки и почти бессонной ночи, я отключилась, как убитая, чтобы на утро обнаружить две новости – плохую и хорошую.
Во-первых, приехала моя любимая подружка Таня, которой Джек оплатил путёвку в Пуэрто-Рико. Как всегда сюрпризом, ещё когда мы в первый раз собирались сюда выехать – жениться. Таня, наконец, получила визу, а Джек со своими перипетиями про неё забыл. Но теперь вышло вовремя. Секретники!
Я наобнималась с Танюшей, обалдевшей от того, куда она попала. Я и сама не слишком верила в происходящее. Рассказала подруге, что на свадьбу та опоздала. А потом предалась всей сладости говорения на родном языке, счастью слушания упоительных Таниных рассказов и предвкушению того, как удивится моим рассказам она!
Так хорошо стало, что даже красный грузовик перестал перед глазами всплывать. Вот правильно один индийский мудрец говорил, что поболтать – самая лучшая психотерапия для женщины!
– Представь, – говорила Таня, – Джек через руководство своей компании в Ростове договорился о бессрочном отпуске для меня с моим шефом. Он сумасшедший!
– Он самый лучший!
И тут самый лучший позвонил мне и веселым тоном сообщил, что на пару деньков отлучился по делам. В Нью-Йорк. По моей спине пробежала холодная струйка пота. Боже, там же все эти крокодилы! И он один!
– Я не один, балерина, – уверенно сказал Джек. – Со мной половина Совета директоров, акционеры, которым не нравится, когда их грабят, ФБР и ребята из Нью-Йорк Таймс. Кстати, никто из крокодилов не знает, что я жив, и что ты жива. Я позаботился о том, чтобы крысы расслабились. Загоню их в клетку и домой.
– Обещаешь? – чуть не плача, проговорила я.
– Клянусь!
– Смотри мне, – всхлипнула я. – Возвращайся быстро и целым. Ты поклялся! А то где бы ты ни был, найду, спасу и в глаз дам!
– Боже, балерина, я научил тебя плохому. Но и я от тебя кое-чему научился. Я не сдамся! И устрою им, как ты говоришь, «Кузкыну мат». Всё, мой рейс объявили. Не скучай, малышка! – чмокнул меня в трубку Джек. Отбил звонок. И пошёл брать на абордаж штаб-квартиру в США.
Я моргнула и уставилась на Таню. Права была горничная Эми: или бери абонемент к психотерапевту, или не выходи замуж за Джека Рэндалла.
– Ты чего такая белая? – спросила Таня. – Плохо? Врача вызвать? Водички?
– Мне нельзя волноваться. Мне нельзя волноваться. Мне нельзя волноваться, – проговорила я, зажмурившись, потом распахнула глаза и рявкнула: – И как, скажи мне, его ехать спасать со сломанной ногой?! В чёртовом Нью-Йорке?!
– А, может, не надо? – разумно ответила Таня. – Ты лежи. Он большой. Умный. И сам справится.
Как бы хотелось в это верить! Иначе правда найду и в глаз дам!