Я поправила простыню. Совершенно непонятно было, куда девать ногу в гипсе: набок положишь – ноет, прямо – тоже. Чего только я не перепробовала! Заснула, вообще свесив загипсованную, будто в валенок, лодыжку с кровати. Но днём так не повисишь. Я не находила себе места: сажусь – голова кружится, шею ломит, лягу, покручусь с боку на бок, и не могу больше! Не валяшкинский у меня характер. Хотелось вскочить и бежать на завод, ещё куда-нибудь! Как же весь мир без меня? И подвиги? А вылежать надо целую неделю, как врач велел!

Я вздохнула и неловко сползла на подушку. В окно по солдатски скромной палаты виднелись лишь серые стены домов и уголок ясного неба. Я старалась не думать о том, что случилось вчера, но перед глазами то и дело возникала насыщенно-красная морда грузовика с жёлтыми надписями и смуглые, толстые пальцы на руле.

Я вздрагивала, и меня мутило. Касалась живота, с беспокойством думая о китёнке. Точно ли с ним всё в порядке? А вдруг эти доктора не слишком компетентны?! И куда делся Джек?! Он убежал ещё до больничного завтрака, к которому я не притронулась. Я теперь не смогу не бояться за мужа. Стоит ему исчезнуть из моего поля зрения, в голове всплывают то снайперы, то террористы.

Дверь распахнулась с грохотом. Я натянула простыню под подбородок, прикрывая наготу. Во что переодеться мне не привезли, пришлось ночевать в военном госпитале в одних трусиках. Но пока Джек спал на соседней койке, это было ничего.

– Всё! Мы едем домой, балерина! – пробасил с перебором энтузиазма Джек, влетев в палату, как снаряд, и бросив на стул пакет.

Видимо, моему любимому корсару обезболивающие укололи, потому что вечером, как бы он ни притворялся, всё равно кривился от боли в боку. Но упрямый! Пришлось разреветься, чтобы сделал рентген и сдался в руки травматологу. К счастью, оказалось, перелома рёбер нет, просто серьёзный ушиб. Ума не приложу, чем он мог ушибиться в машине, пристёгнутый! После вчерашнего инцидента я тоже всегда пристёгиваться буду, а лучше пешочком пройдусь…

– В Ростов? – с надеждой вырвалось у меня.

– Нет, малышка… – Джек сел на край кровати и ласково взял за руку. – Долгие перелёты тебе врач не разрешает. И вообще говорит, что лучше не лететь. Но до часа в воздухе снизошёл. Поэтому мы летим ко мне домой – в Сан-Хуан. Уж там я точно защищу моих ангелов от всех сволочей! Там настоящая крепость!

Хм, крепость? Что он имеет в виду? Ладно, увижу на месте… И, наконец, познакомлюсь с его мамой, бабушкой и пирожками! Мне представился уютный домик в пальмах и такие же уютные, но очень красивые женщины в возрасте. Джек ведь красавец, у него и мама должна быть красивой!

– А когда рейс? – спросила я, поглядывая на свой гипсовый сапожок и вспоминая о багровой шишке на лбу слева и тёмные круги под глазами. Не лучший, конечно, момент для знакомства. Меделин больше повезло, хотя, может, я в виде «хромой собачки» её бы разжалобила, а не вызвала приступ ревности или что там это было…

– Прямо сейчас, – с подчёркнутым энтузиазмом продолжил Джек. – Я арендовал частный самолёт, чтобы ты могла спокойно лежать во время перелёта. Да и вообще прямых рейсов между Каракасом и Пуэрто-Рико не существует.

– А ты где был?

Джек поджал губы, – знаю, не любит он таких вопросов, – но ответил терпеливо:

– Вопросы решал. – Достал бежевое платьице из пакета. – Давай я тебя одену, малышка. Остальные вещи уже в машине.

– Я сама, я же не инвалидик.

– Не спорь. Лежа одеваться неудобно.

– Я встану…

– Нет! Нельзя!

Боже… Он принялся одевать меня, как маленькую, аж губу от старания выпятил. Называется, почувствуйте себя пупсом.

– Слушай, – спросила я. – А охранники наши как? В порядке? Только правду скажи.

– Двое ранены, – буркнул Джек. – Водитель в реанимации.

– Помочь бы им…

– Уже, – кивнул он. – Все расходы за мой счёт.

– Спасибо, – улыбнулась я. – Ты – лучший! – и тут же вспомнила о нападении. – Ой… а может тут пересидеть, а? Вдруг снова кто-то… чего-то?

– Оставшихся в живых бандитов разрабатываем. Этих переправлю в Гуантанамо, как свидетелей. И вряд ли новые сунутся. Не волнуйся, маленькая, всё будет прекрасно, – сказал Джек и аккуратно взял меня на руки.

– У тебя же ребро…

– Ничего не болит. А тебя я никому не доверю, – буркнул мой медведь. – Голову на плечо положи, чтобы не на весу. Вот, кроха, так. Расслабься и доверься мне.

– Я тебе доверяю, – прошептала я.

Кому ещё, как не ему?

Мы прошли по серым коридорам к выходу. И во дворе спецчасти я поняла, что Джек, и правда, решил не шутить с безопасностью: нас ждали три широченных венесуэльских бронетранспортёра, выкрашенные в белый цвет, колонна из пятнадцати военных мотоциклистов и две полицейские машины. Странно, что обошлось без ракет «Земля-воздух»…

– Зачем столько? – ахнула я.

– Надо, – ответил Джек и уверенным шагом направился к первому БТРу. – Вертолётов, блин, нет у них… Любители!

– А автоматы у них очень профессиональные. Не чересчур ли, дорогой?

– Когда речь идёт о моих ангелах, нет слова «чересчур». Одной ошибки мне хватило, – ответил муж и хмуро посмотрел в сторону.

Я заметила седую прядь у него на виске. Бедный мой медвежонок!

* * *

От революционного Каракаса до солнечно-спокойного Сан-Хуана оказалось рукой подать. И летели мы не слишком высоко, чтобы не было опасных для моего давления перепадов. Было жуть как любопытно, но в окошко на океан мне посмотреть не дали.

– Врач сказал лежать, – вернул меня обратно на подушку муж.

– Я одним глазком…

– Лежи.

Тиран!

Затем снова эскорт, но теперь новёхонькая скорая с супер-носилками и говорящими по-английски медиками, охрана на мотоциклах.

– Зачем, милый?! Ещё подумают, что залётного президента кондрашка хватила, – пробормотала я.

– Плевать. Тебя осмотрят лучшие врачи Пуэрто-Рико. Травматолог, ортопед, а потом акушер-гинеколог. Здесь уровень медицины аналогичный США. И, поверь, тут МРТ точно работает! – важно заявил Джек. – Я сам оборудование для клиники покупал. Как спонсор.

Я раздулась от гордости за мужа и чуть не лопнула, как песчаная лягушка. Аж ногу заломило.

Надежды на то, что венесуэльские доктора перестраховались, и у меня простой ушиб, не оправдались. Гинеколог и тот напугал:

– Лежать, покой, фрукты, витамины и позитивные эмоции. Стресс и травмы могут спровоцировать прерывание беременности.

Я чуть не расплакалась, Джек, кажется, тоже. Но улыбнулся и чмокнул меня в лоб:

– Я ни одну негативную эмоцию к ней на пушечный выстрел не подпущу! Не то, что сволочей каких-то…

– Уж позаботьтесь, сэр.

* * *

И мы снова поехали. На этот раз в сторону океана, мерцающего солнечной синевой то за одним поворотом, то за другим. Мы направлялись от центра города, раскрашенного в яркие цвета, к окраине мимо вилл, парков и особняков. Высоченный забор из белого камня тянулся ужасно долго, мы притормозили. Пропускаем кого-то? Вдруг Джек достал ключи из кармана и нажал на кнопочку. Кованые ворота, увенчанные пиками а ля Букингемский дворец, начали медленно и важно открываться перед нами.

– Куда мы приехали? – спросила я удивлённо.

– Домой, – запросто сказал Джек и начал давать указания водителю арендованной скорой.

Затаив дыхание, я смотрела со своей приподнятой каталки, как автомобиль выруливает по красновато-бежевой плитке мимо домика охраны, между газонами, усаженными буйной тропической растительностью, между мраморными львами на тумбах, вдоль аллеи пунцовых и алых цветущих гибискусов, невероятного размера фуксий, фиолетовых, коралловых бугенвиллий и стройного ряда банановых пальм к белому дворцу в колониальном стиле. У меня во рту пересохло.

– Что ты имеешь в виду под «домой»? – выдавила я. – Ты арендовал апартаменты в санатории? Или что?

– Это мой дом, – ответил Джек. – Тут пока мама живёт.

Я закашлялась. И он хотел удивить меня видом на Гудзон? Квартирой в небоскрёбе?! А-а-а…

Скорая остановилась перед полукруглым крыльцом, над которым балкончик подпирали тонкие колонны. Краем глаза в окно я увидела фонтан, бьющий прямо из стены, точнее из пасти льва, в бассейн с каменной кладкой. Глянула в противоположное окно – с левой стороны был точно такой же… Мой муж открыл боковую дверь и вышел из фургона на улицу. Обернулся ко мне. За его спиной показались двухметровые резные деревянные двери с витражами…

– Ты хочешь сказать, что мы тут будем жить? – уточнила я, не веря своим глазам.

– Да, – кивнул Джек. – Ребята из сопровождения останутся. Через час будет укрепление. Они не успели сразу, сказали – срочный заказ, только едут. Но полиция уже предупреждена, патрулирует.

– А джин у тебя тоже на побегушках? – спросила я, глупо хихикнув.

– Какой джин? – моргнул Джек. – У меня нет такого охранника.

– Забей, – махнула я рукой и, взглянув на резную вязь балкончика над крыльцом, с громким выдохом попросила: – Только ты показывай мне свой дом медленно-медленно, ладно? Чтобы не случилось, как в сказке «Восхищенья не снесла, и к обедне умерла»

– Я тебе умру! Ты что?! – вскинулся Джек.

– Сказка, снова сказка. Пушкина. Я точно займусь твоим мультиково-сказочным образованием. Чем вообще ты в детстве занимался? – я шлёпнула его пальчиком по носу.

– Дрался.

Я хихикнула.

– Тебе тут понравится, малышка, – с надеждой сказал Джек, осторожно взял меня на руки с каталки и потянулся к моим губам.

Восторженно-гортанный женский вскрик не позволил нам поцеловаться ни по-французски, ни по-пуэрторикански.

– Джакобо! Деточка…

Двухметровая деточка размером с медведя обернулась вместе со мной на руках. Я увидела полноватую латиноамериканку среднего роста с крупным, выделяющимся носом на добром, простом лице, обрамлённом тёмными волосами, убранными назад. В цветастом балахоне и шлёпанцах, больше похожая на служанку, чем на хозяйку дворца, женщина бежала к нам с распростёртыми объятиями, сияя самой радужной на свете улыбкой.

– Джакобо, ты приехал!

– Мама, – выдохнул Джек и засиял в ответ.

* * *

Женщина увидела мою шишку, современный пластиковый ортез, заменивший гипс на ноге, и тотчас всплеснула руками:

– О, девочка…

– Мама, знакомься, это моя жена, Сандра. Она спасла мне жизнь.

В тёплых карих глазах женщины заблестела слеза, она прикрыла рот рукой и покачала головой. Потом опомнилась и подошла к нам совсем близко. Её ладони коснулись моих щёк, горячие губы поцеловали в лоб, словно печать на таможне поставили: «Принята».

– Спасибо тебе, доченька! – погладила она тыльной стороной ладони по моей щеке. – Такая крохотная, ребёночек совсем…

– Это вам спасибо! Я… – я расчувствовалась от мгновенного тепла, которым одарила меня незнакомая женщина. – Я так рада наконец познакомиться с вами… миссис Рендальез!

– Мама, – подсказал Джек с улыбкой, – только мама. Моя и твоя, Сандра. Поэтому «мама» и на «ты».

Я растерялась – разве может быть у меня другая мама, кроме той, что уже есть? Взглянула на мужа, потом на его маму. В глазах женщины напротив столько любви светилось к моему замечательному корсару, что даже на меня хватало.

И она не возразила ничем на утверждение Джека, просто ждала, что скажу я. А что я могла сказать? Что я люблю её сына больше жизни? Она, кажется, тоже. И эта любовь уже делала нас близкими-близкими, пусть и незнакомыми друг другу совсем. Но ведь впереди жизнь, и мы узнаем друг друга, а главное – уже есть. Потому я улыбнулась, тронутая до глубины души сердечностью, отсутствием ревности и задних мыслей. В сердце моём стало горячо и трепетно, и я сказала:

– Мама… Можно я буду так вас называть?

– Можно, деточка, – ласково ответила моя новая свекровь. – И на «ты» можно. Даже нужно. Добро пожаловать домой, Анхелита! Насколько ты любишь моего сына, настолько я люблю тебя!

– Я очень-очень его люблю! – ответила я, подняв глаза к мужу.

Благодарный и растроганный, Джек коснулся губами моей макушки. Миссис Рендальез погладила по руке сына и не смогла сдержать слёз:

– Да, сыночек, ты прав. Это не Моника! Это наша девочка!

– Я говорил! Говорил! – засиял Джек. – А бабушка где?

– На кухне, стряпает. Ведь дорогих гостей ждём! Ну, что же мы на пороге, заноси жену в дом. – Посмотрела снова на мою ногу в турбокасте и, зацокав языком, покачала головой. – Как же так! Сильно болит, доченька?

– Нет, – соврала я, не веря, что мне, наконец, повезло.

Как же я боялась ревности и придирчивых взглядов, недоверия и попыток выискать в моих чувствах подвох. Нет, ничего этого в миссис Рендальез не было. Счастье! Разве могла жутко ноющая лодыжка помешать ему?!

* * *

Мы пересекли холл, увенчанный высоким круглым куполом с квадратными окошками по диаметру, как в башне. Мне в глаза бросилась окантованный воздушной ковкой перил закруглённый балкон на втором этаже, куда вела массивная дубовая лестница. Джек аккуратно уложил меня на софу в огромной гостиной с диванчиками, креслами и огромными каменными вазами по углам с роскошными букетами цветов в каждой. На стенах – большие картины в тяжёлых рамах, с присущими латиноамериканской живописи крупными мазками и сочными красками: натюрморты, цветы, птицы.

На журнальном столике с львиными ножками валялось рукоделие – совсем, как у Таниной мамы – вышивка в пяльцах. Джек прогрохотал басом так, что эхо разнеслось меж белыми стенами, старинными шкафчиками-горками с витражами и резьбой – такими же, как на входных дверях:

– Бабушка!

Мне аж советский Ералаш вспомнился. «Иду, Мишенька, иду, маленький…»

Даже такого баса громовержца не хватило, чтобы покачнуть кованую люстру, свисающую с высоченного потолка на железной цепи. Кажется, её тоже не в этом веке делали, и даже не в прошлом… Из ещё одних резных дверей выбежала сухонькая, совершенно коричневокожая бабулька, ростом, наверное, с меня, в джинсах, футболке и с короткими, крашенными в насыщенный баклажан волосами. О, как чудесно! Я тут буду не одним гномом!

– Ба! – радостно бросился к ней Джек, подхватил на руки и закружил. – Привет, ба!

– Ой, разбойник! Опусти, чертёнок! Чтоб тебя, Джакобо! Весь песок из меня растрясёшь!

Джеку досталось и сухоньким кулачком, и полотенцем, и поцелуями в щёки, лоб и макушку.

– Ба, знакомься, – «чертёнок» опустил старушку на пол и подвёл ко мне. – Жена моя, Сандра!

Старушка глянула на меня, всплеснула руками так же, как мама Джека, и покачала головой:

– Ай-яй-яй, Джакобо, взял ребёнка из ясель и уронил, да? Он уронил тебя, девочка? Я знаю, он разбойник, сам всегда с шишками в детстве бегал, решил и тебя одарить. Давай ему сдачи, если что! Вот так, – бабулька шлёпнула Джека по попе, а я подумала, что за ухо она его точно не оттаскает – не дотянется.

Я засмеялась, Джек и бабулька тоже. Она сморщила гримаску и сказала:

– Зови меня Хуанита.

– Нет, зови её бабушка, – рявкнул Джек.

– Я сама решу, не умничай! – выпятила губу бабулька. – Ты, Жако, своим подчинённым будешь указывать. Я – Хуанита.

– Бабушка!

– Что вы напали на бедную девочку? Мама, Джакобо! – вновь появилась в поле моего зрения мама Джека и подала мне бокал с чем-то молочным. – Попей, доченька. Моя пина колада лучше, чем в ресторанах. Охладись с дороги. Пина коладу придумали здесь в Пуэрто-Рико!

Джек тотчас забыл о споре. Подскочил ко мне, приподнял на подушки.

– Немножко посиди, балерина, совсем чуть-чуть, а потом лежать. Я отнесу тебя в нашу спальню.

– А что же с твоей женой? – спросила бабушка. – Неужто и правда уронил?

– Врач сказал лежать, – обернулся к ней Джек. – Мы в аварию попали. Сотрясение мозга, и угроза прерывания беременности. Моей девочке только лежать, неделю минимум, а там как врач скажет.

Две женщины уставились на нас, расширив глаза, которые за секунду наполнились светом самых разных чувств. Но руками они вновь всплеснули одинаково.

– Внучечка?! Правнук?! Что же ты сразу не сказал, разбойник?! Анхелита, доченька, Джакобо, сынок! Радость-то какая! – кричали они на два голоса на английском с гортанным акцентом.

– Он любит сюрпризы, – сообщила я и пригубила сладкий напиток: кокосовые сливки, лёд и ананас – божественное сочетание! – О, как вкусно, спасибо!

Бабушка шлёпнула Джека полотенцем.

– Беречь надо жену с ребёнком, разбойник! А он, беременную, в аварию! Сколько раз говорила – не гоняй, бешеный чёрт!

– Он не виноват… – вставила я.

– Раз с тобой был, значит, виноват! – буркнула старушка, улыбнулась мне, а Джека опять огрела полотенцем от души, словно москита убила: – Жену беречь должен!

– Я знаю, ба, – посерьёзнел Джек и распрямился во весь свой богатырский рост. – И потому полагаюсь на вашу помощь. Ни одна самая дорогая медслужба не сравнится с заботой родных. Мама, бабушка, очень надеюсь на вас! Моим ангелам нужна ваша помощь. Забота. Любовь. Чтобы больше ничего не случилось! И даже, если в чём-то не сойдётесь, ни одного плохого слова, ни одного дурного взгляда, договорились? Я Сандре обязан жизнью. Она маленькая, но сердце большое, верное, чистое! Душа – кристалл. Вы сами узнаете и влюбитесь в мою Сандру, как я. Раз и навсегда! Ради меня, бабушка, мама, она сотворила не одно чудо. И пострадала из-за меня. Я признаю.

Мне стало неловко, я потянулась и коснулась его ладони.

– Не стоит, Джек…

– Стоит. – Он нежно погладил мои пальцы. – Любите её, как меня. Даже больше. Я знаю, вы умеете. Вы особенные! И берегите! Есть, от кого беречь.

В ответ обе женщины обняли его с двух сторон, а я расплакалась. Все переполошились.

– Что такое? Что, Сандра? Тебе плохо, девочка? Что-то болит?

Три пары очень разных карих глаз смотрели на меня с беспокойством и любовью.

– Ничего… – всхлипнула я. – Это я от счастья…

Как же хорошо!

* * *

А потом Джек носил меня на руках по дому-дворцу.

– Это гостевая спальня. Это бабушкина, это мамина. А тут детскую Паблито сделаем – светлая, большая, да? А это наша будет, но пока на первом этаже разместимся, а то дом старый – ему триста лет, и лифта нет. Только вон видишь, туба – это для подъёма завтрака прямо сюда. Тебе с ножкой не нужны лестницы. А эта комната тебе будет, чем хочешь тут и занимайся, хоть блогами, хоть йогой.

– Какая йога! – засмеялась я и выпрямила ногу в турбокасте. – Это ещё не скоро.

– Всё равно же будет. Ты быстро поправишься, – уверенно сказал Джек. – Гостевые спальни в западном крыле потом покажу. А вот смотри: прудик. Японские карпы кои. Глянь, как уютно: вышел из столовой, сел на деревянный мостик и можно над водой ногами поболтать, а можно и окунуться.

Джек присел на деревянную дорожку над маленьким искусственным прудом, удерживая меня на руках, как ребёнка. Удивительно, но всё вокруг дома жило с всплесками воды – она бежала по канальчикам между площадками, окаймляла веранду, завершающуюся другим искусственным водоёмом, над которым склонили широкие листья тропические лианы. Как разумно в этом жарком климате!

На более низком уровне сада, за тремя шезлонгами под широким зонтом раскинулся большой, метров на двадцать, плавательный бассейн с выступающей эркером зоной джакузи. С ума сойти! Это наш дом!

В пределы моего разума сия данность не вмещалась. Что всё это великолепие – просто дом, в котором просто живут люди. И я теперь… Парк, лужайки, крупные, глядящие факелами в небо цветы имбиря, ананасы, усеянные розовыми, красными, оранжевыми граммофончиками треспезии, горы на горизонте. Всё, будто подкрашенное до высокого уровня яркости в фотошопе. Тут нашему малышу не просто можно будет в земле копаться, но играть в индейцев, партизанов и казаков с целой армией друзей…

В прудике прямо под окнами столовой плавали между лотосами красно-жёлтые рыбины, жирные и, кажется, довольные жизнью.

– Они не кусаются, – продолжил Джек. – Мама говорит, что карпы водились, ещё когда она тут горничной работала в молодости.

– Горничной?! Тут?!

– Ага, а отец строил вон ту колоннаду в саду, за банановыми деревьями, видишь? Он был не только каменщиком, строил всё подряд, они ещё женаты не были, тут и познакомились.

– Но как этот дом стал твоим? Или маминым? И почему на него не претендовала Моника?

Джек пожал плечами.

– Это часть наследства. От сеньоры Эвы Ортис де ла Вега. Помнишь, я говорил? Это она потом пригласила маму в Нью-Йорк работать, и похлопотала за ферму в Лэнгли, когда я связался с плохими парнями.

– Но почему она оставила его тебе?! Это твоя дальняя родственница?

– Нет, у неё была дочь и внучка, но они не общались. Рассорились раз и навсегда давным-давно. Странные люди! Как так можно?! Сеньора Эва была, конечно, старушкой с причудами. Шутила, что оставит имение своему псу, Ниньо, а потом – бац, и оставила всё мне. Сюрприз-сюрприз! Мама работала у неё все последние годы, лет пятнадцать, наверное. Да нет, все двадцать!

– Почему тогда не твоей маме сеньора Эва наследство оставила?

– Сеньора Эва говорила, что мама не разберётся, что со всем этим добром делать, а я, – засмеялся Джек, – оборотистый малый. Говорила, что не промотаю… Ей нравилось, как я лбом стены прошибал. Когда старушка при смерти была, я уже в Оле-Оле допахался до высоких должностей. И квартиру сам купил – ту нашу, кондо. То есть понятно было, что мозги у меня в голове есть. Мама тут репутацию мою вовсю поддерживала – хвасталась сеньоре Эве постоянно, как я получал премии «лучшего сотрудника компании», как Стэнфорд окончил и про всё остальное. Видимо, старушка прониклась. Я вообще маме предлагал работу бросить, но они тут с сеньорой Эвой стали не разлей вода. Мама уже и не экономкой была, а компаньонкой, что ли… Сама сказала, что старушка без неё никуда, и она её досмотрит. С бабушкой моей сеньора Эва в карты рубилась, трубку курила и ром попивала, а мама лучше родной дочери за сеньорой присматривала. Я когда приезжал, уже и к сеньоре Эве, как к родственнице относился. Бабушке трубку новую из Индии, к примеру, везу, и сеньоре. Она радовалась. Я и не думал, что в итоге мне так крупно повезёт!

– Действительно крупно. Скажи, а дочь и внучка не претендовали на наследство?

– Нет.

– Ты их вообще видел?

– Нет. Мама рассказывала, что видела их тысячу лет назад. Говорит, высокомерные особы. Особенно дочь – та просто кичилась своим положением, а потом вроде муж её разорился. И старушка Эва не помогла всё равно – не любила злых и бездельников. И было то, чего простить не могла. Просто морщилась при упоминании о дочери, словно ей перца чили вместо банана подсунули. Хрен его знает, что у них произошло. Мне эти семейные дрязги не нужны. Тем более, что дочь уже от рака умерла. Что там со внучкой, не знаю. Да мне, если честно, плевать. И ты не парься, балерина, – он мне подмигнул.

– Хорошо, любимый, не буду. Дом кажется очень старинным.

– Имение построено ещё испанцами, до того, как остров стал принадлежать США.

– Родовое… Странно, что внучка не стала на всё это претендовать, – я обвела рукой вокруг себя. – Такая роскошь!

– Если за пять лет не опомнилась, вряд ли очнётся, где бы она ни была.

– Интересно было бы на них посмотреть.

– Незачем, – хмыкнул Джек.

* * *

Потом меня уложили, как принцессу на подушки, кормили хором, веселили и спать уложили, аж немножко неудобно было от такой повышенной заботы. Но, уставшая от впечатлений, поездки и почти бессонной ночи, я отключилась, как убитая, чтобы на утро обнаружить две новости – плохую и хорошую.

Во-первых, приехала моя любимая подружка Таня, которой Джек оплатил путёвку в Пуэрто-Рико. Как всегда сюрпризом, ещё когда мы в первый раз собирались сюда выехать – жениться. Таня, наконец, получила визу, а Джек со своими перипетиями про неё забыл. Но теперь вышло вовремя. Секретники!

Я наобнималась с Танюшей, обалдевшей от того, куда она попала. Я и сама не слишком верила в происходящее. Рассказала подруге, что на свадьбу та опоздала. А потом предалась всей сладости говорения на родном языке, счастью слушания упоительных Таниных рассказов и предвкушению того, как удивится моим рассказам она!

Так хорошо стало, что даже красный грузовик перестал перед глазами всплывать. Вот правильно один индийский мудрец говорил, что поболтать – самая лучшая психотерапия для женщины!

– Представь, – говорила Таня, – Джек через руководство своей компании в Ростове договорился о бессрочном отпуске для меня с моим шефом. Он сумасшедший!

– Он самый лучший!

И тут самый лучший позвонил мне и веселым тоном сообщил, что на пару деньков отлучился по делам. В Нью-Йорк. По моей спине пробежала холодная струйка пота. Боже, там же все эти крокодилы! И он один!

– Я не один, балерина, – уверенно сказал Джек. – Со мной половина Совета директоров, акционеры, которым не нравится, когда их грабят, ФБР и ребята из Нью-Йорк Таймс. Кстати, никто из крокодилов не знает, что я жив, и что ты жива. Я позаботился о том, чтобы крысы расслабились. Загоню их в клетку и домой.

– Обещаешь? – чуть не плача, проговорила я.

– Клянусь!

– Смотри мне, – всхлипнула я. – Возвращайся быстро и целым. Ты поклялся! А то где бы ты ни был, найду, спасу и в глаз дам!

– Боже, балерина, я научил тебя плохому. Но и я от тебя кое-чему научился. Я не сдамся! И устрою им, как ты говоришь, «Кузкыну мат». Всё, мой рейс объявили. Не скучай, малышка! – чмокнул меня в трубку Джек. Отбил звонок. И пошёл брать на абордаж штаб-квартиру в США.

Я моргнула и уставилась на Таню. Права была горничная Эми: или бери абонемент к психотерапевту, или не выходи замуж за Джека Рэндалла.

– Ты чего такая белая? – спросила Таня. – Плохо? Врача вызвать? Водички?

– Мне нельзя волноваться. Мне нельзя волноваться. Мне нельзя волноваться, – проговорила я, зажмурившись, потом распахнула глаза и рявкнула: – И как, скажи мне, его ехать спасать со сломанной ногой?! В чёртовом Нью-Йорке?!

– А, может, не надо? – разумно ответила Таня. – Ты лежи. Он большой. Умный. И сам справится.

Как бы хотелось в это верить! Иначе правда найду и в глаз дам!