Во всём есть польза. Даже в пятнышках на обоях. Я уставилась на них, отвернувшись от мира, и просто дышала. Вдох-выдох, вдох-выдох.

Невесомая маленькая ручка погладила меня по голове — мама. У неё всегда прикосновение такое, будто эльф пролетел и крылышками провёл. Почти не почувствуешь, а всё равно успокаивает, потому что мама.

По прошествии многих минут и ползучей тишины мой разум начал просветлевать. Стало неловко и не по себе. В английском есть хороший глагол — overreact — перереагировать, если добуквенно. Это как раз было обо мне…

Почему я упала в обморок? Может, потому что мгновенно вспомнился прадед по линии папы, репрессированный якобы шпион. Его арестовали. Прабабушка и папин отец его больше никогда не видели. О нём толком и неизвестно ничего, кроме того, что играл в любительском театре, изучал языки… Как я. Как Джек. Прабабушка была тоже натурой чувствительной и умерла от сердечного приступа рано, дедушка воспитывался в детском доме. Потом бросил жену с детьми.

Мой папа тоже поступил, как он. Хотя поначалу у него с мамой была безумная любовь. Даже все говорили, что так не бывает… — сглазили, наверное. Или просто папе нужен был кто-то практичный, с трезвым взглядом на жизнь и умением готовить борщ, как его новая жена. Как бы то ни было, в момент, когда я сидела за столиком перед Игорем, в память врезался только прадед на малюсенькой фотокарточке. Яркий, черноволосый, красивый… Враг народа… шпион. Я вдруг ощутила безысходность, словно за мной гонятся, а я оказалась в тупике. И я внезапно позволила своему сознанию унестись. Могла собраться, могла взглянуть в глаза Коврову, но не захотела… Подсознание сработало, защищаясь? Или прав был викинг насчет генов? Кто его знает! Однако психованный спецагент никому не нужен, и потому мой демарш вроде бы даже в плюс можно зачесть…

Сердце стучало отчаянно.

А Джек? Чем больше я думала и сопоставляла, тем больше складывался карточный домик, вырисовывая в центре короля треф — яркого, черноволосого, красивого… шпиона. Вдруг вспомнилась пометочка CIA в начале трудовой биографии Джека на корпоративном сайте, меленькими такими буковками, почти как дополнительные штрафы и комиссии в кредитных договорах. Итак, CIA — в переводе ЦРУ. Всё совпадало: он работал в Лэнгли, а там находится Штаб-квартира ЦРУ. Это каждому любителю детективных сериалов известно; он виртуозно умеет драться; скрытный… Да и остальное.

Сердцу опять стало больно. Как Джек мог так меня подставить?! И сам при этом постоянно пытался обвинить меня во лжи?! Любимое выражение у него «вокруг пальца»! Я сжала от злости пододеяльник — у кого что болит, тот о том и говорит. Обманщик! Профессиональный, виртуозный лгун! Совесть нигде не жмёт!

Мама повздыхала и ушла. А мне представились глаза Джека, карие, живые. Руки его — большие, тёплые, ласковые… Губы… Тело жаркое, неутомимое, сильное… Я резко села на кровати и схватилась за голову — а что делают со шпионами? В тюрьму сажают, или высылают из страны. Я стянула с тумбочки ноутбук и включила интернет.

Нашла кучу разной информации, в том числе и то, что из страны высылали только тех, у кого дипломатическая неприкосновенность. Паспорт Джека дипломатическим вроде не был. Хотя я не видела, всё через отдел кадров проходило. И это значило, что тюрьма не исключается… Сердце заныло.

Я снова принялась читать о реалиях шпионской жизни. Судя по новостям, их ловили весьма активно. И даже забавных случаев было немало, когда американский агент переоделся женщиной и забыл парик потом в туалете в торговом центре, где менял наряды. Зацапали. А другой ходил на встречу с осведомителем с куклой-новорождённым в руках. Час гулял при сорокаградусном морозе… Ну, не дурак ли? Только это всё для комедии с элементами боевика подходило, а то, что происходило со мной — скорее для трагедии.

Я закрыла глаза. Очень живо представились реалии наших тюрем, и Джек там… Нет, он наверняка выживет. Он — крепкий орешек. Но я всё равно похолодела до дрожи. Я же люблю его… люблю этого гадского американского медведя! Не могу больше, не могу…

Часы показывали пять утра. Я натянула джинсы, свитер и волосы завязала в хвост, чтобы не мешали. За окном было черно. В душе так же… Вызвала такси. Тихонько выскользнула на улицу, поёжилась, засунула руки в карманы ветровки. Кругом обман, даже в природе — днём жара, лето и солнце; а перед рассветом глубокая осень.

Я обречённо села в белое Рено с шашечками и назвала адрес. Я совершаю ошибку? Возможно. Что ж, Родина уже знает, что Джек — шпион, значит, ничего плохого я ей не сделаю. Избавлю от угрозы и хитроумной работы опытного и талантливого спецагента.

* * *

Такси подвезло меня к КПП. Сонный охранник удивлённо вытаращился, но впустил — у меня круглосуточный пропуск на предприятие.

— Александра, вы если по вызову генерального, то он сейчас у дальних складов. Косит.

Я кивнула. Ссутулившись, пряча руки в куртке и жалея, что душу никуда не спрятать, пошла под фонарями по асфальтовой дороге вдоль периметра. Моё богатое воображение рисовало облака колючей проволоки над забором и часовых с автоматами. Поехала бы я за Джеком в Сибирь, как декабристка? Надеюсь, до этого не дойдёт! Но маме в Сибири будет холодно, хотя она мечтала тайгу повидать… Я засунула нос в воротник ветровки и услышала шум газонокосилки. Почти, как рёв бензопилы на лесоповале.

Стоп, — удивилась я, — а почему газонокосилка? А коса где?

Завернула за постройку. Джек восседал в джинсах и ковбойской клетчатой рубашке с закатанными рукавами на небольшом красном тракторчике и с остервенелым лицом уничтожал траву на хорошо освещённом участке газона, точнее поля, раскинувшегося перед пандусами складов и площадками для парковки фур. Знакомые собаки побежали ко мне, встречая радостным лаем и размахивая хвостами, как приветственными стягами. Джек остановился и посмотрел, куда они бегут. Привстал… Не улыбнулся ничуть.

Моё сердце провалилось в живот, а холод сентябрьского утра показался невыносимым. Но я вдохнула-выдохнула, посчитала до десяти и решительно направилась к нему. Джек приглушил мотор и спрыгнул с тракторчика на ёжик подстриженной травы. Срезанные стебли пахли отчаянно, словно жаловались на иностранного агента, испортившего им жизнь. Со стороны конкурирующего завода газировки и кваса потянулся сизый туман, и небо посерело. Джек засунул руки в карманы и выпрямился. Обижен.

Ну и что? У меня больше поводов обижаться!

Я уставилась на носки своих белых кроссовок, не в силах взглянуть ему в глаза. На левый кроссовок влезла красная божья коровка. Ей тоже не спится. В груди сдавило ужасно. Нет, всё! Надо кончать с прелюдиями! Когда-то надо!

Я подняла глаза и выпалила:

— Уезжай из России немедленно. Тебя раскрыли.

Джек моргнул и широко раскрыл глаза. Очень широко. Обида как-то сразу проморгалась и появилась жалость.

— Балерина, девочка, скажи, ты ударилась головой? Или тебе этот ублюдок долговязый дал какой-то дряни покурить?

Теперь уже моргнула я. Ожидалась другая реакция. Пусть, конечно, не «спасибо, я буду вечно тебя помнить», но что-то более… хм… соответствующее моменту. Или я в растрёпанных чувствах сказала как-то не так?

— Они всё знают, — серьёзно подчеркнула я. — Поздно притворяться.

— Фак, я ему голову откручу, — раздражённо сплюнул Джек. — И тебе, когда дурь выветрится. Честно, был о тебе лучшего мнения, балерина. Надо было сразу зрачки проверить, чёрт! А я поверил в давление…

И тут я взъярилась:

— Хватит строить из себя идиота! Мне сказали, что ты — агент ЦРУ! У меня полон дом жучков! И у тебя тоже! И мне предложили за тобой следить! Сегодня, чёрт тебя побрал! Ты, чёртов шпион, приехавший вредить моей стране, прокололся на вшивых бумажках! Такой весь из себя крутой, а Лэнгли и ЦРУ из документов стереть забыл! Ты, ты знаешь кто?! — я кипела яростью, очень хотелось его ударить. Особенно потому, что он взял и нагло оскалился. И захохотал, как олень.

Вывел! Я не стала сдерживаться — подошла и стукнула его кулаком по груди со всей силы! Ойкнула, потому что отбила себе руку, а ему хоть бы что! Сволочь железная!

Джек схватил меня в охапку, продолжая смеяться.

— Не дерись, балерина…

— Отпусти! Отпусти, слышишь?! — заорала я, чувствуя себя почему-то слабой и никчёмной. — И не лезь целоваться, ЦРУшник проклятый… Ты… ты…

Глаза Джека смеялись, но сказал он серьёзно:

— Не ори, балерина, я не могу быть сотрудником ЦРУ хотя бы потому, что я пуэрториканец. А граждане Пуэрто-Рико даже президента США выбирать не имеют права, не то что в спецслужбах работать.

— Ты врёшь, — процедила я и зло прищурилась. — Имя у тебя не латиноамериканское, и даже не пахнет!

— Ну, я его сменил для рабочего удобства.

— Зачем? Чтобы работать под прикрытием?

— Нет, затем, что я карьерист.

— Так как же тебя зовут? — нахмурилась я.

— Меня зовут Джакобо Мария Изандро Рендалльез.

— Джакобо… — повторила я, оторопев. — Мария…

Хлопнула ресницами раз, другой… слов не находилось. И вообще проморгаться мне требовалось как следует. Чтобы сбросить розовые линзы ожиданий и ауру американского босса, и увидеть в лице любимого мужчины явные черты жителя островов Карибского моря: смуглый, черноволосый, жгучий, темпераментный, пират… И, кажется, он по-испански говорил, когда голову потерял. Мда… Дела… Но разве в этом дело?! Будь он хоть эскимосом! Речь ведь о другом.

Я ещё более грозно нахмурилась и выдала ему в лоб:

— Вербовку никто не отменял, между прочим. Теперь ты меня не обведёшь вокруг пальца — Лэнгли и ЦРУ хоть у Джакобо, хоть у Джека написано чёрным по белому. Врун!

Джек склонил голову и хитро посмотрел на меня.

— По-твоему, в Лэнгли есть только Штаб-квартира ЦРУ?

— А что ещё? — сурово спросила я.

— Ну, к примеру, Управление Национальными парками США. Или Колониальная ферма Клод Мур, имитирующая жизнь поселенцев 1771 года. Меня туда мать отправила после первого привода в полицию. Через хорошую знакомую.

— Хорошая попытка. И что ты там делал?

— Траву косил… — усмехнулся Джек и выпустил меня из объятий. — Нормальному английскому учился, отвыкал от уличных драк, индеек выращивал. Если твои хвалёные спецслужбы проверят, я в Лэнгли жил с семнадцати до восемнадцати лет. Самый, конечно, возраст для становления шпионом.

Я почувствовала себя глупой, как индюшка. Закусила губу.

— А вообще мы в США переехали из Сан-Хуана после смерти отца, когда мне было пятнадцать, — продолжил Джек. — Мать устроилась горничной в Нью-Йоркский отель. Через ту же богатую знакомую.

— А ЦРУ (CIA — по-английски)? Ведь его никуда не деть. Скажи хоть один раз правду, — пробурчала я, спасаясь за хмурой подозрительностью от полного провала своей миссии по разоблачению американского шпиона.

— Да я только правду и говорю. Или предпочитаю молчать, — заявил Джек. — CIA — как по-твоему расшифровывается?

— Central Intelligence Agency (Центральное Разведывательное Управление), — ответила я. — Открываешь Гугл и, пожалуйста, сколько угодно о нём: на русском, на английском, начиная с Википедии.

— Ваши спецслужбы тоже Википедией пользуются? — хмыкнул Джек. — Вообще-то CIA — это ещё и Culinary Institute of America (Кулинарный Институт Америки). И да, я грешен только тем, что получил диплом кулинара в некоммерческом колледже, а потом, работая младшим поварёнком забегаловки имени Бурито на колёсах, спросил у торгового агента, что поставлял нам Оле-Олу, сколько он получает. И рискнул устроиться торговым и поменять сферу деятельности. А потом пахал, чтобы заработать на хорошее переобразование. Да, представь, балерина, я продавал так здорово, тратил так мало и так лез из кожи вон перед начальством, что получил рекомендации от компании, и мне хватило на обучение в Стэнфорде. И потом меня уже было не остановить, потому что я всё, что у меня есть, всю свою жизнь сделал своими руками. И головой. Вот так! Только в Википедии об этом не пишут, да?

Джек подмигнул, а мне стало дико стыдно, щёки так начали гореть, что даже трава и кудлатый пёс, стоящий возле нас и слушающий разговор с любопытством, кажется, приобрели красноватый оттенок.

— Прости… — выдавила я.

Божьей коровке на моём кроссовке было гораздо комфортней, чем мне сейчас. Провалиться бы, но на меня смотрел весьма иронично и снисходительно мой любимый мужчина — повар, косарь, средневековый фермер, торговый агент и талантливый руководитель, способный, как корсар, вести вперёд компанию, словно корабль под полными парусами… Даже если взял её на абордаж. И в шторм. Ах да, к тому же он ещё и пуэрториканец.

Обрадоваться бы, но мне было так неловко, что даже голос сел. Я хрипло добавила:

— Прости меня. И за то, как я тебя… ну… у меня дома… тоже прости.

— Угу, — кивнул он. — Посмотрим на твоё поведение.

— Я, пожалуй, пойду… сэр. — Я развернулась и закрыла глаза. Сейчас, сейчас, ещё секундочка и я сделаю этот шаг. От него… Он меня не простит. Никогда. Это точно!

Две горячие ладони легли на мои плечи, сграбастали меня и развернули.

— И куда ты пойдёшь, балерина? — спросил Джек. Отчего-то не сердито.

Я растерянно махнула рукой в сторону КПП.

— Ну, ты думаешь, что после того, как ты выведала коварно все мои секреты, я отпущу тебя? — с напускной суровостью спросил Джек, притягивая меня к себе, а потом добавил мягко: — Или после того, как ты отважно решила спасти меня от русских спецслужб? Даже несмотря на то, что я — страшный шпион, а тебя за это могут обвинить в предательстве…

Ком подкатил к горлу, я подняла глаза:

— А ты правда не шпион?

— Двести процентов. Чтоб я сдох! — сказал Джек по-русски и прижал меня к себе.

Я счастливо вздохнула и положила ему голову на плечо. Тёплый, хороший, не шпион, — пело моё сердце. Но я тут же отрезвела и немного отстранилась:

— Джек, а ФСБ? Они ведь всерьёз тобой занялись! И мне угрожали… Что с этим делать?

Джек поджал губы, посмотрел куда-то вдаль, потом на меня и улыбнулся загадочно:

— Ну, однажды я выбрался с того света, и с тех пор понял, что на этом все проблемы решаются путём угроз или переговоров. А если тебя никто не догоняет, значит, ты отстал. — И чмокнул меня в нос.