Фельетон

Встретил я ее подле дома, в котором помещалась некая строительная организация. Я сидел на скамье в скверике, а она подсела ко мне. Нельзя сказать, чтобы ее внешность производила благоприятное впечатление: рот без малейшего признака губ, острый подбородок, пронзительный взгляд и хриплый голос… Костюм столь же неряшливый, сколь безвкусный… Сразу было заметно: передо мной склочница. Да, да, оголтелая, ни перед чем не останавливающаяся защитница своих выдуманных и несправедливых интересов.

И вдруг она заговорила со мной почти нежно:

— Что я у вас хочу спросить, гражданин, не дадите вы мне совета — куда мне теперь обратиться?

— А по какому делу? — заставил я себя спросить.

— Благодарность желаю принести. А кому — неизвестно. Вот и помоги мне сыскать, кого же я должна теперь похвалить за то доброе, что они мне сделали?..

Неожиданное заявление. И это меня заинтересовало.

— А какое добро вам сделали?

— Ну как же! — словоохотливо начала она. — Жила я прежде в коммунальной квартире. Так? С соседями воевала, аж стала знаменитостью на весь район… да что — район! Меня в общегородском масштабе укрощали, на заседаниях горсовета приводили в пример, как гражданку, которая не умеет существовать в общежитии. Вот я какая была! — и она гордо поглядела на меня. — Но потом все-таки меня отселили в отдельную квартиру в новом доме. И я сперва была рада: все ж таки я малость пережала насчет склоки… У меня у самой нервы стали сдавать. Пора мне было отдохнуть. И действительно, на новой квартире был мне полный спокой. Но только здоровье свое вскорости я поправила, и так мне сделалось скучно, круглые сутки я на кухне одна, в коридоре одна, в комнате одна… Ни попрекнуть некого; ни гаркнуть, чтобы свет тушили или что мои спички кто-то унес; ни чужие галоши выбросить; ни поглядеть, чего в чужой кастрюле варится… И стала я даже хиреть. До того дошла, что отправилась в жилотдел и попросилась: переселяйте меня обратно к каким-нибудь соседям! Пускай будут самые-рассамые злые, мне это даже лучше. Но отказали мне начисто. Попробовала я этого заведующего и инспекторов жилотдельских попугать, что я-де на них начну подавать заявления, но только того добилась, что кликнули швейцара и меня под белы руки вывели на воздух… Да-а-а-а… Вернулась я к себе в одинокую квартиру со всеми удобствами, села посреди кухни и думаю: «Что ж мне теперь делать, чтобы жизнь у меня была по-прежнему заполненная интересной борьбой?» А вокруг тихо все… И вдруг я слышу голоса. Откуда? А со всех сторон: слышимость-то у нас в доме полная! Даже можно разобрать: что наверху или под тобою внизу говорят и делают… Это я и раньше знала, но как-то не брала в соображение, что можно вступить в заочные склоки… А тут меня вроде как осенило: вот же они, мои дорогие соседи! Воюй с ними сколько хочешь! А что они за стеной или там над потолком, под полом, так это еще даже интересней. В крайнем случае можно, когда их доведешь, сбегать в ту квартиру посмотреть, как их там корежит. И так даже безопаснее: я их донимаю, а они меня даже вытолкнуть из своей квартиры не могут…

Ну я и включилась полностью в жизнь всех моих соседей. Только успевай подавать им голос, только поспевай следить: кто что делает, кто чего на обед варит, кто кому что говорит. На старой квартире, бывало, я доведу соседку, что она убегает в свою комнату и запирается изнутри! И тут уж я не могу узнать: плачет она через меня или валидол себе капает? А теперь я не только днем, я и ночью слышу: кто как храпит, кто чего во сне бредит… Например, слева от меня молодожены живут. И кровать они сперва поставили аккурат к той стенке, где у меня тахта, на которой я сама отдыхаю. Так я через стенку им указания давала, ссориться им или нет… Ага. Допустим, она его пилит, что он не так посмотрел на какую-то там сослуживицу. Он оправдывается, а я вступаю тоже в беседу: «Люська, не верь ему, не верь! Мужики все такие подлые, это он тебя запутать желает!» Правда, они вскорости перенесли кроватку от моей стенки. Но все равно я вроде с ними живу. Да что там говорить, ко мне из других квартир даже запахи идут. Кто чего готовит, определить можно. Я только постучу зонтиком в стенку и командую: «Что же вы не чуете, у вас баранина подгорает?! Сей минут снимай сковородку, не то я тебе такого напущу аромату, что ты противогаз запросишь!» Или: «Я вам сколько раз говорила: чесноку в суп не добавлять! Я чеснок не выношу вовсе!..» И слушаются меня. Все слушаются! А, например, с верхним этажом я перекликаюсь при помощи палки от швабры. Постучишь им в потолок и командуешь: «Ребенка из этой комнаты уберите; плачет по ночам, мне неспокойно; сюда переведите тещу, если она храпит не дюже громко, пускай проживает!» Конечно, другой раз хочется в глаза поглядеть, с кем грызешься. Так для этого у меня на кухне щель есть в другую кухню. Нет, так я сама довольна новой квартирой, что даже надумала отблагодарить, кто мне сделал эту интересную жизню. И перво-наперво решила я сказать свое искреннее спасибо прорабу, который строил весь дом. А найти его было легко, поскольку он вот уже третий год все возится вокруг наших корпусов: исправляет недоделки. И видать, этих недоделок вышло больше, чем доделанного. Сыскала я прораба на заднем дворе, где он наблюдал, как замазывают в стене щель шириною в полметра, а высотою почти во все этажи. Подошла, поклонилась низко и говорю:

— Спасибо тебе, говорю, добрый человек, что я через тебя вновь познала радость общественного существования. Что мне есть с кем перекинуться словом, не выходя из квартиры. Очень я тобою довольная!..

А он-от меня отшатнулся и бормочет:

— Не я, не я, это все председатель приемной комиссии натворил! Идите к нему! — и сам от меня как сиганет через яму с известью.

Ладно. Пошла я искать председателя приемной комиссии. Долго ли, коротко ли — нашла: он в районе у нас чем-то там заведует. И к нему сразу не пройдешь. Но я пробилась в самый кабинет. «Так и так, говорю, спасибо за большую слышимость!» Смотрю — и этот тоже от меня прячется. Сам прячется, а лопочет. «При чем тут я? Это же архитектор напутал!»

Ладно. Стала я искать архитектора. Но он тоже на себя заслугу не принял. Бегает от меня между этажерок и каких-то таких картонных листов, которые так вот на попа поставлены, и кричит:

— Что вы от меня хотите?! Проект был типовой, спрашивайте в институте!

Начала я доискиваться: что за институт? Оказалось — научный. И там они придумывают для домов такой фасон, чтобы повсеместно одинаково строить. Это уж мне рассказали добрые люди. И в институте никто со мной не пожелал беседу иметь. Пробилась я, однако ж, у них к одному очкастому и только сказала ему: «Спасибо вам за хорошую слышимость», — он ка-ак заорет:

— Опять?! Опять?! Долго это будет продолжаться? Я сейчас милицию вызову!

И так вот прямо на меня напирает, ногами затопал, кулаками барабанит по воздуху… Меня даже страх взял. Я скорей к дверям, в коридор, да как дунула домой…

А соседка одна мне сказала, что слышимость идет от панелей. Ну, из которых панелей собирают дом, они весь звук и запах пропускают в комнаты и в этажи. И вот теперь я хочу поехать на тот самый завод, где эти панели лепят, чтобы сказать спасибо им. Вот вы сами кто есть? Журналист? А не врете? Тогда у меня к вам будет просьба: напишите вы в какой-нибудь газете, что, дескать, такая-то и такая-то очень довольна слышимостью у себя в квартире. И даже готова угощение сделать всем, кто принимал участие в такой звукопроходимости в ее доме. Напишете? Без обмана? Ладно! Только не забудьте мне прислать номерок этой газеты, где про меня будет напечатано!

И вы знаете, я решил выполнить просьбу этой женщины. Мне кажется, в этом есть смысл. Есть, есть!

1962 г.