Авторы-стилисты всех исторических лиц списывают с собственной прохладной персоны. Hапример:

…Встал рано: не спалось. Всю ночь в виске билась жилка. Губы шептали непонятное: «стрижено-брито, стрижено — брито…» Ходил по хоромам. У притолок низких забывал нагибаться. Шишку набил. Зван был лекарь-немец, клал примочку. Рынды и стольники вскакивали при приближении царя. Забавляло это, но хотелось иного, терпкого. Зашел в Грановитую палату. Посидел на троне. Примерился, как завтра будет принимать аглицкого посла. Улыбнулся-вспомнилось: бурчало в животе у кесарского легата на той неделе — во время представления же. С трона слез. Вздохнул. Велел позвать сына — царевича Ивана.

Где-то за соборами-слышно было — заржала лошадь. Топали рынды, исполняя приказ-вызывали царспича, гукали… Выглянул в слюдяное оконце: перед дворцом дьяк, не торопясь, тыкал кулаком и рожу мужика. Примерил на киоте: удобно ли так бить, не лучше ли наотмашь?..

Сын вошел встревоженный, как всегда. Как у покойницы царицы — матери его — дергалось лицо — тик. А может, не тик, а — так. Со страху.

— Где пропадаешь?

Царевич махнул длинным рукавом:

— С татарином договор учиняли…

— С бритым?

— Он, батюшка, стриженый.

Улыбнулся сыновьей наивности:

— Бритый татарин…

— Стриженый.

Отвернулся от скуки.

— Брито.

— Стрижено.

— Брито…

Вяло кинул жезл. Оглянулся нехотя: царевич на полу. Алое пятно. Почему? Пятно растет…

— Вот она — та ночная жилка: «Стрижено — брито»…

Челядь прибывала. Зевнул. Ушел в терем к царице — к шестой жене…