Прошло два дня. В воскресное утро Марко снова вёл своих пятерых друзей по улицам Рима: сегодня он был свободен.
С тех пор как умер отец, мальчику приходилось туго. Денег, которые зарабатывала мать стиркой белья, не хватало. И Марко стал работать учеником маляра у своего дяди.
В то утро игра не клеилась, хотя её нельзя было назвать неинтересной: дети мчались мимо домов и на бегу срывали всякие объявления. Выигрывал тот, у кого к концу улицы в руках оказывалось больше бумаги. Попутно ребята рассчитывали на то, что их начнут ругать и тогда можно будет огрызнуться или удрать, в зависимости от того, на кого нарвёшься.
Выиграла Джованна, но на этот раз девочка не стала задаваться: она думала о другом.
Последним прибежал Джиджино всего с одним листком, но зато это было почти целое объявление.
— Джованна, смотри, проводится какой-то конкурс… — сказал Джиджино.
Девочка через два года собиралась поступить в учительскую семинарию. Её мать служила в школе уборщицей и мечтала о том, чтобы дочь тоже работала в школе, но не мыла полы, как она, а учила детей.
— Какое ей дело до конкурса, если сейчас каникулы! — презрительно воскликнул Марко.
— Эх, ты, невежда! — отрезал Джиджино. — Те, кто учатся, всегда интересуются такими вещами.
— Видали, невежда! Конечно, Марко не зубрит латынь, как ты, ему нужно работать, — вмешалась Джованна, — но он в тысячу раз смелее тебя, и к тому же он капитан футбольной команды, а ты даже не входишь в число игроков!
— И потом, тоже мне конкурс! — добавила она, взглянув на объявление. — Это же не в учительскую семинарию, а в артиллерийское училище! Терпеть не могу людей, стреляющих из пушек! Уж не собираешься ли ты записаться туда, трусишка?
Все засмеялись. Джиджино действительно не принадлежал к числу храбрецов. Правда, он был отличником в школе, но разве это для ребят представляет какую-нибудь ценность?!
— Что будем делать дальше? — спросил Марко. Ему хотелось внести предложение, но он боялся: вдруг его не поддержат.
Дети называли разные игры, но ни на чём не могли остановиться. Все думали об одном и том же, только никто не решался высказаться первым.
— Какие же вы все лицемеры! — не выдержала, наконец, Джованна. — Предлагаю пойти к слепому; надеюсь, не будет возражений!
Возражений не последовало.
Когда ребята пришли на площадь, они сразу увидели мальчика: он сидел на стуле у входа в театр. Несмотря на жару, на нём был тот же разорванный плащ, что и в прошлый раз, только на коленях вместо книги он держал аккордеон.
Утром площадь казалась совсем другой — большой и нарядной. На розовых фасадах дворцов отражались сверкающие лучи солнца, а прохожие были одеты в разноцветные летние платья. Только слепой оставался таким, как прежде; в нём ничто не изменилось, для него день ничем не отличался от ночи.
— Сколько у нас денег? — спросила вдруг Джованна.
Казначей достал тетрадку, неуклюже сшитую суровыми нитками.
— 1924 лиры, — ответил он, заглянув туда для пущей важности. Отец мальчика работал продавцом в магазине канцелярских товаров и приносил ему бракованные листы бумаги, с надписями наверху — «приходы» и «расходы». Нетрудно было, разрезав листы, сделать из них настоящую бухгалтерскую тетрадку и стать кассиром команды.
— Порядочно, — сказала Джованна. — В таком случае, дай мне пятьдесят лир.
— Что?! — воскликнул Казначей, для которого эти деньги были дороже любого сокровища. — Мы должны купить мяч и заплатить за футбольную площадку для реванша над командой из Сан Джованни. Это вопрос чести!
Джованна сощурила глаза. Когда она так делала, ребята знали: девочке в голову засела упрямая мысль, и переубедить её теперь невозможно.
— Перестаньте! — закричала она. — Я прошу всего пятьдесят лир!
Поведение Джованны представляло серьёзное нарушение устава команды: деньги, добытые с огромным трудом, считались неприкосновенными. Они составляли фонд команды Сан Лоренцо, а детская команда, известное дело, всё равно что народная милиция, всегда готова защищать честь своего квартала. И, прежде чем войти в состав команды, нужно дать клятву, что обязуешься слушаться капитана и сражаться до последней капли крови за то, чтобы твой квартал считался самым сильным кварталом Рима. И ребята команды Сан Лоренцо, дети простых рабочих, издавна славятся своим бесстрашием и мужеством.
Взять пятьдесят лир из кассы, накануне футбольного матча с заядлым противником — командой Сан Джованни, было равносильно предательству, всё равно, что во время боя перейти во вражеский лагерь или во время ссоры позвать полицейского.
Все выступили против Джованны, включая Джиджино, который очень хотел быть её другом, но с такой изменой даже он, не член футбольной команды, никак не мог примириться.
— Ты не получишь ни одного сольдо! Эти деньги неприкосновенны! — заявил Казначей.
Джованна сощурила глаза ещё больше.
— Вы мне дадите деньги сию же минуту, — сказала она угрожающе, — или дело дойдёт до драки! Не думайте, если я девочка, то испугаюсь вас! Дайте мне пятьдесят лир для слепого!
Было ясно: Джованна увидела кафе, и ей захотелось купить мальчику пирожное.
— Ну, в виде исключения… — пробормотал Казначей, смущённо опустив глаза.
Разумеется, все согласились.
В сопровождении пятерых ребят Джованна вошла в кафе, где работал знакомый гарсон. Мальчик за стойкой мыл посуду, но, увидев Джованну и её друзей, он сразу же заважничал.
— Что вам здесь нужно? — спросил хозяин, стоявший у кассы. — Разве не мог зайти кто-нибудь один?! Живее покупайте и убирайтесь! Нечего глазеть по сторонам!
— Мы такие же покупатели, как все, — сказал Казначей с достоинством, показывая все сбережения команды. — Я прошу нас обслужить. Дайте нам пирожное за пятьдесят лир, самое лучшее…
Хозяин заворчал:
— Я не могу на вас терять время! Эй, Чезаре, дай пирожное этим бездельникам, и пусть они тотчас же уходят отсюда!
Чезаре вытер руки и побежал к ребятам.
— Какое вы хотите пирожное: кремовое или шоколадное? — спросил он с видом знатока.
После длительных споров ребята решили купить пирожное кремовое: оно стоило ровно пятьдесят лир.
Но тут возникло непредвиденное осложнение. Джованне казалось неудобным самим отнести пирожное слепому, — это могло его обидеть, и она попросила хозяина, чтобы им помог официант.
— Разумеется, мы дадим ему на чай… — добавила она тоном великосветской дамы.
— Чезаре, отнеси пирожное! — приказал хозяин. — И пусть эти лоботрясы больше не показывают сюда носа…
Проказники были довольны тем, что разозлили хозяина, и покидали кафе с большим достоинством.
Когда Чезаре узнал, что пирожное предназначалось для слепого, он выполнил поручение как нельзя лучше. Гарсон с невероятным шиком положил пирожное на тарелочку, поставил её на поднос, а рядом положил бумажную салфетку. Но, прежде чем направиться к слепому, он сказал:
— Не сердите хозяина, иначе достанется мне. Место моё — золотое дно, и я не хочу его терять. Через три года я буду уже официантом, хозяин мне обещал… Поэтому во время работы я ни с кем не допускаю никаких фамильярностей.
— Посмотрите-ка вы на него, тоже мне персона! — пробормотал Пертика, как только Чезаре отошёл от них. — Нацепил на себя галстук в крапинку и воображает, что он большая шишка!
С противоположного тротуара шестеро ребят наблюдали за тем, как Чезаре подошёл к слепому, сказал ему несколько слов и протянул поднос. Сначала слепой, по-видимому, не понял, в чём дело, а потом вдруг смутился и взял пирожное. Когда ребята увидели, с какой осторожностью мальчик откусывает от пирожного каждый кусочек, они забыли обо всём на свете: о деньгах, о предстоящем матче и о том, что в графе «расходы» Казначей крупными буквами уже написал «пятьдесят лир».
Когда Чезаре вернулся с пустым подносом, Джованна сказала:
— На чай мы можем тебе дать только пять лир.
— Благодарю вас, не надо, оставьте их себе, — сказал гарсон. — Мне платят за услуги в кафе, а это случай особый. Теперь извините, мне пора идти.
Когда шестеро ребят подошли к слепому, он доедал пирожное. Дети хотели заговорить с мальчиком, но не знали, с чего начать. Вдруг слепой повернул голову в их сторону и очень просто, словно всё видел, произнёс:
— Спасибо за пирожное, оно мне очень понравилось.
Ребята были ошеломлены. Как это он узнал, что они находятся здесь и что именно они угостили его пирожным?
Первым пришёл в себя Казначей.
— Не за что; ведь пирожное не так уж дорого стоит…
— Что за глупости! — вмешалась Джованна. — Скажи лучше, мальчик, ты любишь пирожные?
— Люблю, — ответил слепой, смущённо кивнув головой, словно признавался в большом грехе. — Правда, за всю жизнь я съел только три штуки, нет, вместе с этим — четыре. Двумя пирожными много лет назад меня угостила одна синьора, а ещё одно мне дал молодой священник, только что приехавший из деревни. Но ваше было самое вкусное.
Эти слова, сказанные так искренне, взволновали ребят.
— Мы не знали, какое пирожное выбрать, кремовое или шоколадное, — пробормотал Марко.
— Кремовое вкуснее, — заметил Джиджино.
— Нет, шоколадное, — возразил Пертика. — Ты, как всегда, ничего не понимаешь!
— Пусть попробует оба, и решит, какое из них лучше, — сказала Джованна тоном, не допускающим возражения.
— Тебе пришло в голову угостить меня пирожным, — спросил слепой, — правда? Я догадался по голосу.
Ребята переглянулись. Может быть, он волшебник?
— Кстати, сколько вас тут? — И слепой принялся считать, указывая пальцем на каждого говорившего. — Пятеро? Нет, здесь есть ещё один…
— Это я, — пролепетал Беппоне. — Но неужели ты меня увидел? — Не успел он произнести слово «увидел», как Пертика дал ему подзатыльник.
Слепой улыбнулся.
— Я тоже вижу, — сказал он, — по-своему, конечно. Трудно объяснить, но есть люди, которых я прекрасно «чувствую».
Ребята, разумеется, не понимали, как это у него получается, но всё равно были рады… тому, что он их чувствует.
— Как тебя зовут? — спросила вдруг Джованна.
— Орландо, — ответил мальчик. — Но я не привык к моему имени. Оно очень большое и, по-моему, мне не подходит.
— Почему? Орландо — прекрасное имя, но если оно тебе не нравится, мы можем называть тебя просто Нандо, — хорошо?
Орландо показалось, что его заново окрестили. Уменьшительное имя «Нандо» он повторил про себя множество раз; можно было подумать, будто только теперь он обрёл своё настоящее имя. Мальчику нравилось, когда его называли по имени: это ведь означало, что обращаются только к нему, а не к какому-то слепому вообще, которому подают милостыню, а потом сразу о нём забывают.
Ребята проболтали почти целый час, и Нандо даже не вспомнил об аккордеоне.
Удивительно: с этими детьми, хотя они и были зрячими, он не чувствовал себя неловко. Они относились к нему, как к равному. Он был счастлив и стал рассказывать своим новым знакомым о себе.
— Я не скучаю, — говорил Нандо, — играю на аккордеоне, читаю, думаю… но иногда всё-таки… чувствую себя одиноким. А вы?
Разве могут себя чувствовать одинокими члены команды Сан Лоренцо?!
— Мы не даём скучать друг другу, — ответила за всех Джованна, — потому что все мы друзья.
— Должно быть, очень приятно иметь друзей, — едва слышно произнёс Нандо.
— А у тебя их нет?
— Нет.
На мгновение ребята замолчали. Они подумали, как, вероятно, тяжело слепому жить без друзей.
— Мои друзья — книга и аккордеон, — спохватился Нандо, заметив смятение. — Правда, аккордеон мне дают редко, а вот книга действительно моя. Эта книжка чудесная; называется она «Сердце»; [ «Сердце» — книга известного итальянского писателя XIX века Ддмондо де Амичиса. (Опубликована в переводе на русский язык. Лениздат, 1958 г.)] вы не читали?
Вдруг лицо мальчика загорелось, и в порыве великодушия он воскликнул:
— Хотите, я вам её подарю? Хочешь, Джованна? Я с удовольствием тебе её подарю.
Но тотчас же протянутая с книгой рука упала ему на колени.
— Какой же я глупый! Ведь она написана точками, вы не сможете её прочесть!
Ребята поняли: Нандо хотел как-нибудь выразить свою благодарность и предлагал им самую дорогую для него вещь. Разве они могли сказать мальчику, что уже читали эту книгу?
— Но, — спохватился вдруг слепой, — я вам прочту её сам! Если хотите, я начну сейчас же…
— Нет, сейчас уже поздно, — сказала Джованна, — но мы придём сюда завтра, и ты нам почитаешь.
— Вы придёте сюда завтра? — с удивлением воскликнул слепой. Простое обещание детей прийти снова было для Нандо чем-то необыкновенным. Взволнованный, он опустил голову.
— Впервые в жизни мне так говорят, — признался мальчик. — Обычно прохожие дают мне несколько лир и уходят. Но… скажите, зачем вы придёте сюда завтра?
Дети смутились: они и сами толком не знали.
— Э… видишь ли… мы здесь часто гуляем… — пробормотала Джованна. — А потом, разве ты нам не пообещал прочесть книгу? Ты уже забыл?
От этих слов Нандо почувствовал себя ещё более счастливым: впервые его просили о каком-то одолженйи, впервые ему предоставлялась возможность принести пользу людям.
— Правда, правда! — порывисто воскликнул мальчик. — Я прочту вам её всю, от начала до конца!
Дети ушли, а Нандо ещё долго не начинал играть.
Потом он вспомнил о старухе и взялся за аккордеон. Но в это утро грустные мелодии, которые слепой стал наигрывать по привычке, ему не нравились.
Глядя на него, можно было подумать, будто лучи солнца, освещавшие лицо мальчика, проникли в его душу и согрели её.