ГЛАВА 1
Мадам Обеликс смотрела на меня из-за стойки заспанными отекшими глазами.
— Очень жаль, но кофе нет. Людям все больше подавай пиво, а не кофе, и это с утра пораньше. Тьфу, смотреть тошно. Ну ладно, погодите, я сварила тут для себя, так и быть, поделюсь с вами, налью чашечку.
Не дождавшись ответа, она удалилась.
Было девять часов утра. Голова гудела и казалась чужой. Я проснулся в восемь и, стоя под душем, решил начать сегодняшний день с визита к мамаше Эргюн. Но перед этим надо было выпить кофе.
Я позвонил в турецкое посольство, но, хотя и представился сотрудником министерства внутренних дел и даже подпустил баварского акцента, на другом конце провода не захотели сообщить никаких сведений об Ахмеде Хамуле.
Кряхтя и кашляя, вернулась мадам Обеликс, неся кофе в бумажном стаканчике.
— У вас, случайно, не найдется бутерброда или чего-нибудь в этом роде?
— Могу разогреть говяжью сардельку, если хотите.
Мой желудок запротестовал против сардельки на завтрак.
Я купил плитку шоколада и пачку сигарет.
— Это все?
— Да, все.
— Кофе остынет.
Я наблюдал, как она пытается протиснуться в дверь со своей необъятной задницей. Наконец ей это удалось. Кофе был очень крепким. О таком говорят, что он может разбудить и мертвого. Я съел половину шоколадки, закурил сигарету и вспомнил о визжащем шинами «фиате». Вряд ли он хотел меня сбить. Скорее всего, это был еще один акт запугивания, который должен был подтвердить реальность угрозы, содержащейся в записке. И это им удалось.
Кому, черт побери, я встал поперек горла? Вряд ли бумажным крысам из турецкого посольства могло прийти в голову на гангстерский манер подкарауливать меня несколько часов в машине, чтобы прочистить мне мозги.
Или все-таки это были посольские?
Чтобы ответить на этот вопрос, я должен выяснить, не связан ли был Ахмед Хамул с экстремистами. Я выпил кофе и поспешил к парадному с вырванными звонками.
Дверь открыла мамаша Эргюн. На ней был махровый халат в зелено-коричневую полоску, из-под которого виднелись ноги с набухшими синими венами. Ногти на ногах были желто-гнойного цвета, и я поспешил отвести взгляд. Как я и ожидал, она была удивлена моим ранним визитом, извинилась за домашний вид и неохотно пригласила меня в квартиру.
В доме пахло поджаренным хлебом. Кто-то плескался в душе. Она провела меня в кухню. На столе, в ожидании завтрака, стояли две чистые тарелки.
— Ильмаз уже ушел на работу, а Ильтер отправилась по похоронным делам. Мы с Айзой как раз собираемся завтракать. Хотите кофе?
Еще как! А еще больше я надеялся, что она предложит мне горячую булочку. Красноречивее всего это желание продемонстрировало бы урчание в желудке, но я только спросил:
— А я не мог бы пару минут поговорить с вашей дочерью Айзой?
В прошлый раз Ильмаз Эргюн дал мне ясно понять, что это невозможно, но сейчас он отсутствовал, а его безапелляционный тон, как я понял, не очень действовал на остальных членов семьи.
Но, несмотря на это, моя просьба была ей явно не по душе. Она процедила:
— Да, если она выйдет… вы можете с ней поговорить.
Почему-то у меня сложилось впечатление, что бедная Айза больна сифилисом. Мать налила мне кофе и села за стол напротив меня.
— После вчерашнего посещения у меня возникли некоторые вопросы, поэтому я врываюсь к вам в такой ранний час. Честно говоря, мне пока не удалось толком что-то узнать о вашем зяте. Больше догадок и предположений, чем фактов, но, может быть, вы могли бы мне помочь?
Мой голодный взгляд не мог оторваться от корзинки с благоухающими золотистыми булочками, что не ускользнуло от ее внимания, и она тут же предложила:
— Если вы хотите поесть, пожалуйста.
Из вежливости я выдержал небольшую паузу и только потом сказал:
— Нет-нет, не хочу лишать вас завтрака.
— Пожалуйста, угощайтесь. У нас достаточно еды.
— Ну, что ж, тогда, пожалуй, я возьму одну булочку.
Я разрезал хрустящую булочку на две части, намазал маслом и джемом и постарался есть не спеша, без жадности. Постепенно в моем желудке разлилась приятная теплота.
— Прежде всего меня интересует прошлая жизнь Ахмеда. Занимался ли он политикой в любом смысле, был ли членом какой-либо партии или группировки. Мне надо знать все, что связано с этим.
Вопрос ее сильно удивил.
— Нет, Ахмед никогда не занимался политикой.
Только сейчас я понял, что напрасно сосредоточился в основном на политической подоплеке убийства. Это все равно что сидеть весь вечер в пивной и от нечего делать складывать спички, выстраивать из них стройную конструкцию, и, когда ты положил последнюю спичку, мимо проходит неуклюжий толстяк и задевает свои задом твое строение. Он мимоходом извиняется, а ты сидишь перед рухнувшей конструкцией и хочешь только одного — сломать челюсть этому идиоту.
— Я так и думал.
Частному сыщику не очень-то приятно сознаться, даже самому себе, что он обладает посредственными аналитическими способностями. Не хватало только, чтобы об этом узнали и его клиенты.
— Вы сказали вчера, что последние два года Ахмед вел довольно беспорядочную жизнь. Вы не можете вспомнить какие-то подробности, нечто странное? Может быть, подозрительный визит или неожиданное письмо из Турции?
Она отхлебнула кофе и ничего не ответила.
— Вам известно, что ваш зять торговал героином?
Мамаша Эргюн молча кивнула. В кухне стояла мертвая тишина. Из окна проникали лучи солнца и отбрасывали темные тени на ее лицо. Сделав большой глоток кофе, она снова заговорила:
— Конечно, я знала об этом. Все знали. Только Ильтер верила его басням.
За этим последовали несколько философских обобщений о слепоте любящей женщины. Потом мамаша Эргюн вернулась к Ахмеду, а вернее, к Вазифу, своему покойному мужу. Он, точь-в-точь как Ахмед, пришел однажды домой и принес денег больше, чем составлял его жалкий заработок. Примерно за год до своей гибели он начал проводить все вечера в пивных и клубах. Мамаша Эргюн знала это. Она часто тайком увязывалась за ним. Он никогда ничем не делился с ней, но по всему выходило, что он торговал героином. Откуда он доставал зелье, она так и не выяснила. Что касается странных визитов или почты, то этого никогда не было.
В какой-то момент героином стал заниматься и Ахмед. Вполне вероятно, что его втянул тесть. Судя по рассказу мамаши Эргюн, ничего необычного в том, что Ахмед и Вазиф часто уходили вдвоем и вместе проводили время, не было. Они и раньше ладили друг с другом. В их семье, живущей скромно и с оглядкой, Ахмед казался авантюристом. Старику это нравилось. Кроме того, разница в возрасте у них составляла всего десять лет.
Спустя некоторое время он стал предпочитать Ахмеда своим собственным детям. Между ними установилась связь, больше похожая на отношения двух единомышленников, чем на отношения, принятые между тестем и зятем.
Это вызвало разлад в семье. Особую ревность проявлял Ильмаз и часто допускал злые выпады в адрес отца и Ахмеда.
Теперь мне стала понятной неприязнь Ильмаза ко мне. После смерти Вазифа Ахмед продолжал торговать героином, уже в одиночку, и все реже появлялся в доме. За исключением его жены Ильтер, все были этому только рады.
Мамаша Эргюн сделала паузу, и я поймал себя на том, что намазываю маслом еще одну булочку. На ее темном сухом лбу пролегли глубокие морщины. Она напряженно думала о чем-то своем. Позвякивание ножа о тарелку нарушило ее раздумья.
Постепенно вырисовывалась картина жизни семьи Эргюнов. Вазиф, глава семейства, который содержал семью, убирая мешки с мусором, не испытывал особой радости от жизни на чужбине, да еще имея таких унылых и добропорядочных домочадцев. Детьми он почти не занимался. Они были совсем маленькими, когда семья перебралась в Германию, и сформировались уже в новом окружении, приспособились к новым условиям и тем самым отдалились от отца. Ильмаз, работящий и целеустремленный, не был избалован отцом. Тому хотелось бы иметь более заводного сына. Ильмаз старался укрепить свои профессиональные успехи, он стал озлобленным, и, пожалуй, только мать была единственным человеком, связывающим его с семьей.
Мелике Эргюн, будучи заботливой матерью, тоже не смогла удержать своего мужа от торговли наркотиками. Все силы она отдавала детям, была опорой семьи.
Старшая дочь Ильтер, сдержанная и боязливая, первая помощница матери, скоро и сама ставшая матерью, тоже жила исключительно детьми. Только об Айзе Эргюн я не спросил ни слова. По какой-то неведомой мне причине она была черной овцой в этом семействе.
Позже в семью влился Ахмед Хамул, совсем недавно покинувший родину, женился на Ильтер, подружился с отцом и расколол Эргюнов на две половины: с одной стороны — Ильмаз, Айза и мать, с другой — он и Вазиф. Ильтер с детьми занимала место где-то посередине.
Рассматривая на желтой стене снимок Стамбула, сделанный с высоты птичьего полета, я задал еще один вопрос:
— Вы не заметили ничего особенного в тот период, когда Ахмед начал торговать героином? Постарайтесь вспомнить. Вы могли не увидеть взаимосвязи, но это только на первый взгляд.
— Нет, ничего такого не было, это точно.
— А когда это началось, вы помните?
Мамаша Эргюн в раздумье потирала руки.
— Кажется, вскоре после аварии… Да, тогда и началось.
— Что за авария? — заинтересовался я.
— Ничего особенного. Вазиф въехал в другую машину.
— У вашего мужа часто случались аварии?
— Нет, это был единственный случай, не считая последнего.
Это была хоть и ничтожная, но все же зацепка.
— Вы были вместе с ним?
— Да, мы собирались ехать к друзьям.
— Когда это случилось?
— Не помню точно… это было в феврале, но число не помню.
— Кто был виноват в аварии? Ваш муж или другой водитель?
— Я в этом не разбираюсь. Думаю, что виноват был Вазиф. Другая машина ехала справа. Но потом оказалось, что он не виноват.
— Что значит, он оказался не виноват?
— Ну, приехала полиция. Мы отправились в участок. Вазиф долго разговаривал с полицией. Я ждала в коридоре. Потом Вазиф вернулся и сказал, что ему ничего не будет.
— Ему пришлось заплатить штраф?
— К счастью, нет. У нас тогда было очень мало денег… Вазиф был очень расстроен, когда нас везли в полицию.
А потом вышел успокоенным, даже довольным, и ничего не заплатил.
— А тот, другой водитель… Вы не помните его имени?
— Нет, не помню.
— Что это был за человек?
— Молодой, светловолосый, — коротко охарактеризовала она.
Таких молодых и светловолосых мужчин миллионы. Во всяком случае, в полиции должны быть бумаги, где зафиксированы данные об аварии.
— Вы не помните, в какое отделение вас привезли?
— Да это здесь недалеко, в трех кварталах отсюда. Авария произошла тоже близко, за углом. Могу показать.
Мы встали и подошли к окну. Мамаша Эргюн еще раз подробно описала мне, как произошла авария. У меня не было сомнений, что виноват в аварии был Вазиф. Это было очевидно даже отсюда.
— Куда собирался ехать ваш муж в день последней аварии… в свой последний день?
— Это было в субботу. Мы завтракали, потом раздался телефонный звонок. Вазиф быстро закончил разговор и сказал, что ему надо отъехать. Он обещал скоро вернуться…
Она помрачнела и стиснула зубы.
— Какого числа это произошло?
— 25 апреля 1980 года.
— Кто ему звонил, вы знаете?
— Нет, кто-то из его друзей.
— Где произошел несчастный случай, на какой улице?
— По дороге на Кронберг.
Эти сведения также должны быть зафиксированы в полицейских документах. Я решил оставить матушку Эргюн в покое и идти в полицию. Сначала надо пойти в отдел по борьбе с наркотиками. Есть ли там письменные свидетельства по делу Вазифа и Ахмеда?
— Спасибо, госпожа Эргюн, вы мне очень помогли. Завтра я опять к вам загляну. Надеюсь, у меня будет что вам сказать. Передайте своей дочери, чтобы она позвонила мне в течение дня, домой или в офис. Номер у Ильтер есть.
Я поблагодарил ее за завтрак, и мы попрощались. В тот момент, когда я уже собрался уходить, она вдруг вздрогнула, словно ей наступили на ногу. Глаза ее вспыхнули.
Дверь кухни тихо скрипнула, и до меня донесся слабый аромат дешевых духов. Я медленно повернул голову и взглянул в сторону, откуда шел запах. В дверях, слегка покачиваясь, стояла Айза Эргюн. Мать и дочь уставились друг на друга, и я наконец понял, в чем дело.
Пошатываясь, Айза искала, на что бы ей опереться. Взгляд блуждал, бесцельно скользя по кухне. Хрупкое тело сотрясала дрожь. Она сцепила пальцы, словно хотела спрятать их. У Айзы был не сифилис. Айза торчала на игле.
ГЛАВА 2
Второй раз за день мне пришлось обивать пороги приемной полицейского управления и иметь удовольствие общаться с рыцарями канцелярского стола.
— Что вам угодно?
На этот раз у дежурного полицейского был тон разъяренного фельдфебеля, который пропесочивает бедного ефрейтора за плохо отутюженные брюки. Он резко обрубал слова в конце каждой фразы. Я испугался, что он при этом ненароком откусит себе язык. Его глаза серо-стального цвета скользнули по моему лицу, не предвещая ничего хорошего. Но по крайней мере, он не ковырял в носу, как Нели.
— У вас что — в ушах дерьмо? Я же сказал, что мне нужен отдел по борьбе с наркотиками. Повторить по буквам?
Он клацнул зубами, сомкнув челюсти, и зажмурил глаза, как будто ему плеснули кипятка на ноги.
— А вы не хамите! Не то прикажу вышвырнуть вас отсюда! — Взмахнув линейкой, он швырнул ее на стол. Гладко выбритый затылок вздулся от напряжения.
— У вас тут вежливости не учат? Ничего, я и сам найду дорогу.
Пока я говорил, он поднялся и кисло улыбнулся. Я повернулся и вышел из приемной. Офицер не проронил больше ни слова. Наверное, он давал по телефону указания о моем задержании.
В тускло освещенном коридоре мне встретились несколько нейлоновых девиц.
— Извините, где находится отдел по борьбе с наркотиками?
Одна из девиц не без почтения взглянула на меня. Наверное, она решила, что я наркобарон, который пришел отдать себя в руки правосудия. Или ее привел в восторг мой украшенный запекшейся кровью подбородок?
— На четвертом этаже.
— Спасибо.
На этот раз я воспользовался лифтом. На табло появилась цифра 4, и двери раздвинулись.
Сначала я ощутил его запах — вернее, запах его сигары, а потом и увидел самого лично. Футт, чья фигура напоминала труженика скотобойни, ожидал лифт. Около него болтался щупленький мужичонка, который, увидев меня, поперхнулся неоконченной фразой. Я не мог удержаться от смеха.
На лысом черепе Футта выступила толстая красная вена. Он тяжело пыхтел, трясясь своими жирами. На лице сияла довольная улыбка палача, сладострастно созерцающего новую жертву.
— А, господин уполномоченный!
Это было сказано тоном закадычного друга, предлагающего тебе сигарету. Только вместо глаз были щелки. Он мог бы играть характерные роли в детских кинофильмах: добрый дядюшка, который водит маленьких девочек в кустики сделать пи-пи.
— А, господин комиссар криминальной полиции! Как продвигается дело Хамула? Задействовали Интерпол или это дело не представляет для вас никакого интереса? Я здесь как частное лицо. Да вы уже, как я вижу, все поняли?
Добрый дядюшка медленно вставил в рот сигару, глубоко затянулся и пустил к потолку несколько маленьких, славненьких колечек. Человек рядом с ним явно что-то слышал обо мне. Он нервно буравил ногой пол, и я чувствовал, что он ждет только отмашки своего начальника, чтобы наконец вцепиться в меня. Скорее всего, он вцепился бы мне в волосы.
Футт выдохнул мне в лицо остатки дыма и сказал участливым тоном прокурора, который оглашает обвиняемому дату его казни:
— Мой дорогой Каянкая, на сегодня у меня нет неотложных дел, поэтому я посвящу его тому, чтобы как можно быстрее отозвать у вас лицензию частного детектива. С вашей умной головкой найти новую работу — это, конечно, раз плюнуть.
— Вы можете, например, вести расследование содержимого мусорных баков, — быстро выпалил шестерка Футта и залился смехом, довольный своим остроумием.
Футт отнесся с большей серьезностью к своей угрозе и гневно зыркнул на помощника.
Эта пара представляла собой идеальную модель отношений: хозяин — пес.
Футт повел бровью и продолжал:
— Господин Каянкая, я не чудовище, но некоторые вещи я не потерплю. Особенно если кто-то потешается надо мной. Для меня самое важное в человеке — его порядочность, и, если бы вы были со мной откровенны, может быть, мы смогли бы найти общий язык. Однако…
Он многозначительно помахал рукой. Верная собачонка преданно заглянула снизу вверх в глаза хозяину. Но хозяин не удостоил ее взглядом.
Тогда, вместо того чтобы тявкнуть, собачонка стала канючить:
— Э-э, господин комиссар, а не лучше ли нам сейчас… я имею в виду…
Футт рявкнул короткое «нет» и посмотрел на него сверху вниз.
Я чувствовал себя в роли зрителя, наблюдающего урок дрессировки, и спросил Футта:
— То, что он умеет стоять по стойке «смирно», я видел, а за палкой он может сбегать?
Футт засмеялся. Не по-настоящему, но все же. Мне вдруг стало жаль его пса. Тот смотрел на меня с таким выражением, будто я растрепал всем, что у него крошечный член.
— Посмеялись, и хватит. А теперь утрите сопли с подбородка, а то опять кто-нибудь позлорадствует на ваш счет.
Он моментально ухватился за свой подбородок. Теперь наступила моя очередь рассмеяться.
Прежде чем я нашел дверь отдела по борьбе с наркотиками и постучал в нее, я услышал, как подошел лифт и оба моих приятеля сели в него. Наблюдая сцену между хозяином и его дворнягой, я чувствовал себя в роли кости.
Низкий голос протяжно ответил из-за двери, разрешая войти, и я нажал ручку. Кабинет находился на солнечной стороне, и я, войдя в комнату, невольно зажмурился.
Это был просторный кабинет, в котором стояли три обшарпанных письменных деревянных стола, заваленных залежавшимися бумагами. За столом сидел человек с лицом интеллигента, частенько страдающего от головной боли. На нем были очки с толстыми стеклами. Он снял их и с мученическим выражением лица грыз дужку оправы. Перед ним дымилась чашечка с черным кофе. В углу тихо бормотал приемник, передающий прогноз погоды. В воздухе стоял крепкий сигарный запах. Владелец кабинета страдальчески сморщил лоб, будто ему на голову свалился мешок картошки, и посмотрел на меня, как на зубного врача.
Поскольку он не проявлял желания первым открыть рот, это сделал я.
— Доброе утро. Меня зовут Кемаль Каянкая. Мне тут к Рождеству подарили лицензию частного детектива, и я уже раскрыл одно дело: изобличил Санта-Клауса как голубого, а теперь хочу доказать, что он был еще и иерусалимским наркоманом.
Никакой реакции не последовало. Он лишь молча посмотрел на меня с выражением человека, страдающего мигренью. Если бы я был добрым человеком, я должен был дать ему таблетку аспирина. Но я к таковым не относился.
— Я делаю вам предложение, как можно избежать тягостного для вас разговора. Если вы пошевелите левым ухом, это будет означать согласие, если правым — отказ. А теперь я поставлю три прямых вопроса. Хорошо?
Вместо того чтобы шевельнуть правым ухом, он просто ответил: «Нет».
Последовала небольшая пауза. И это все, на что я мог рассчитывать?
— Не знаю, кто вы такой. Да, собственно говоря, и знать не хочу. Если вы явились только для того, чтобы валять здесь дурака, попрошу вас немедленно уйти. У меня много дел.
Он вынул из кармана брюк жеваный носовой платок и начал протирать очки.
— Я пришел, чтобы узнать, есть ли в отделе по наркотикам бумаги, касающиеся некоего Ахмеда Хамула. Он на прошлой деле недалеко от вокзала споткнулся и напоролся на нож.
Хозяин кабинета надел очки и стал похож на студента, грызущего гранит германистики, который всю ночь корпел над учебниками, и явно не вписывался в полицейский интерьер.
— Даже если бы такие бумаги существовали, вы, как и любой человек с улицы, не увидели бы их. Не тратьте понапрасну свое и мое время, идите с вашими шуточками в другое место. Уверен, что, если хорошенько поищете, найдется человек, который оценит ваш юмор.
Он сложил руки и принял позу профессора, только что закончившего длинный доклад и надеющегося, что у студентов теперь нет к нему вопросов.
— Чем или кем нужно быть, чтобы получить доступ к документам?
— Вы не относитесь ни к одной из таких категорий.
— Ну, что же, не отношусь так не отношусь. Но мы еще увидимся, — добавил я, не имея ни малейшего представления, как и когда.
Душные коридоры полицейского управления остались позади, и я оказался на залитой солнцем улице. Мимо пронесся парень в протертых до дыр джинсах. Я смотрел ему вслед, пока его лохмотья не потерялись из виду.
Я завернул в ближайшую телефонную будку, чтобы позвонить бывшему комиссару криминальной полиции Теобальду Леффу, который два года назад вышел на пенсию. Я познакомился с ним, когда он разыскивал мою бывшую клиентку по делу об убийстве. Это был первый и последний полицейский, с кем я водил знакомство и с которым мы понимали друг друга.
Лефф, со всеми почестями отправленный на заслуженный отдых, наверняка мог получить доступ к интересующим меня бумагам. Я бросил в щель автомата две монеты по десять пфеннигов и набрал его номер. После трех гудков в трубке зазвучал запыхавшийся голос, который попросил немного подождать, не то убежит молоко на плите. Это была жена Леффа. Они женаты уже сорок лет и ведут счастливую скучную семейную жизнь. Стоя в вонючей телефонной будке, я чувствовал, что весь взмок от пота. Пахло чьей-то чесночной отрыжкой.
Наконец фрау Лефф снова взяла трубку и поинтересовалась, кто звонит. Я ответил, кто я и что мне нужно. Она сообщила, что сейчас муж в городе, но он должен скоро вернуться и что она приглашает меня пообедать с ними. Я поблагодарил за приглашение, повесил трубку и помчался по названному адресу.
ГЛАВА 3
Супруги Лефф проживали в Нидер-Эшбахе, пригороде Франкфурта.
Желтоватые, лепящиеся друг к другу коробки домов с черепичными крышами отличались друг от друга только номерами. Вокруг все было ухоженно и зелено. Перед каждым домом одинаковые газоны размером четыре на четыре метра, обрамленные аккуратными цветочными бордюрами.
У всех однообразные низкие заборы, окрашенные темно-коричневой краской, с заостренными верхушками, которые годились разве на то, чтобы выкалывать глаза играющим детям. В долгие летние вечера в воздухе стоит запах жаренного на углях мяса — это в своих садиках возятся возбужденные отцы семейств в неизменных темно-синих тренировочных костюмах, поджаривая на гриле сосиски и котлеты. На малой скорости я подрулил по тихой улочке к дому номер 34. Припарковавшись, я вышел из машины.
Из открытых окон доносился запах готовящейся стряпни. Из окна на нижнем этаже доносился женский голос, напевающий: «Мысли свободны…»
Я толкнул калитку и чуть не сбил ногой уродливого гномика, каких ставят в садах, и нажал на щеколду. «Бим-бам», — раздалось в ответ.
Дверь открыла фрау Лефф в фартуке в пестрый цветочек.
— Господин Каянкая! Добро пожаловать. Обед почти готов. Мой муж в гостиной.
Для своих шестидесяти лет она была в прекрасной форме и сохранила оптимизм. В противоположность супруге, муж вел, не считая выращивания салата на грядке, довольно унылую жизнь пенсионера. Самую большую радость для него составляло рассказывать благосклонным слушателям о своих былых подвигах на полицейском поприще.
Минуя небольшую прихожую со светло-коричневыми обоями, я прошел в гостиную. Когда семейство Леффов переехало в этот дом, первое, что они сделали, — прорубили громадное окно в углу комнаты и в соответствии с ним переоборудовали все пространство. У огромного окна стоял комплект мягкой мебели, обтянутой велюром кофейного цвета. Кресла были поставлены таким образом, чтобы на них падал приглушенный мягкий свет. На стенах висели гравюры с изображением замков и коврики с пасторальными сюжетами. Их вышивала долгими зимними вечерами госпожа Лефф. На двух низких столиках были разложены журналы по садоводству и газеты с программами телепередач.
Лефф, сложив руки, сидел в кресле и смотрел в окно, любуясь открывавшимся из него видом на сад.
Когда я вошел, он поднялся и, шаркая домашними тапочками, двинулся ко мне навстречу.
— А, господин Каянкая… рад вас видеть.
Я пожал его сухонькую ручку. У Леффа была пышная седая шевелюра, которую в первый момент можно было принять за меховую шапку. Узкое лицо, изборожденное мелкими морщинами, было похоже на печеное яблоко, на котором торчал орлиный нос.
— Добрый день, господин Лефф. Как поживаете? Хорошо ли растет салат?
Он скривил рот, отчего сходство с печеным яблоком только усилилось.
— Сала-а-а-а-т! Кому он нужен, кроме стариков да малых детей! Я выполол всю зелень и пустил на компост. Не могу больше видеть эту проклятую траву. Полгода сажаешь, потом ухаживаешь, а потом полгода ее жуешь. Жена хотела заморозить в морозилке. А я говорю: салат нельзя замораживать, ну не годится он для заморозки, а она мне твердит — годится, еще как годится. Меня, как представил себе, что надо будет есть эту замороженную дрянь, аж замутило. Вот я и выполол все грядки.
Он некоторое время внимательно рассматривал свои махровые шлепанцы.
— Ладно, бог с ним, с салатом. Рассказывайте, что вас привело ко мне. Вряд ли сосиски моей хозяйки.
Я плюхнулся в коричневое кресло. Он скрестил руки на груди и выжидающе смотрел на меня.
— Да, конечно, я пришел не ради сосисок. Я хотел спросить вас, г-н Лефф, нет ли у вас желания разнообразить свои пенсионерские будни и снова поиграть немного в полицейского? Вы мне очень бы помогли.
Он бросил на меня нетерпеливый взгляд.
— Вы же меня знаете, Каянкая, так что не говорите загадками, выкладывайте все, как есть.
Я изложил ему всю историю с самого начала, с визита Ильтер Хамул. Рассказал о письме с угрозами, о том, что Ахмед Хамул торговал наркотиками, о том, как на меня налетел «фиат», о Ханне Хехт, о матушке Эргюн, ее покойном муже и случившихся с ним авариях. Вплоть до моего последнего визита в полицейский отдел по борьбе с наркотиками.
Лефф внимательно слушал. Мне показалось, что у него даже улучшилось настроение.
— Это все, чем я располагаю на данный момент, — подытожил я и стал ждать его вопросов.
Лефф почесал в затылке, медленно поднялся, достал табак и трубку и принялся набивать ее. Лоб сморщился в толстые задумчивые складки. Наверное, трудно было доставить ему большее удовольствие, чем хоть временно вернуться к прежней деятельности.
— Шерлок Лефф раскурил трубку и принялся глубокомысленно выпускать дым из ноздрей.
— Кто ведет дело?
— Ах да, совсем забыл сказать. Есть такой известный живодер Футт со своей преданной собачонкой, которая все время виляет хвостом.
— Собачонку зовут Харри Айлер, — кивнул Лефф. — Это тень Футта, еще со времен, когда тот работал в отделе по борьбе с наркотиками. Вообще-то Гарри обыкновенный патрульный полицейский, до большего не дослужился. Но Футт всегда берет его в подручные, даже не знаю почему. Наверное есть на то причина. Футт хотя и неприятный малый, но полицейский хороший.
— Я думал, что если уж ты полицейский, значит, чего-то стоишь.
Лефф ничего не ответил. Вошла его жена и пригласила нас к столу.
Столовая в доме Леффов была вся из пластика, как будто предназначалась для неаккуратных детей, которые вечно все пачкают. По стенам развешаны запаянные в ламинат кулинарные рецепты. Обеденный стол и стулья были из яркого оранжевого пластика, а пол покрыт темно-зеленым линолеумом. Под тарелки подложены моющиеся пластиковые салфетки.
Хозяйка дома наложила мне в тарелку сосиски, картофельное пюре и тушеную квашеную капусту. Я откупорил сразу две бутылки пива.
Поданное пюре состояло большей частью из картофельных комков. На то оно и было домашним.
— Сразу видно, что пюре домашнее. Не то что магазинное, — вежливо заметил я.
Фрау Лефф благодарно кивнула мне.
После того как мы поговорили на все возможные темы — о погоде, ценах на распродажах, и даже пару раз сострили в адрес нового канцлера, — Лефф спросил:
— Все, что вы мне только что рассказали, довольно интересно. Но чем же я могу вам помочь?
— Погоди, Тео, дай гостю спокойно поесть, — сказала фрау Лефф.
Она потрепала меня по плечу.
— Все нормально, госпожа Лефф, у меня, к сожалению, мало времени. — Обратившись к Леффу, я добавил: — Мне нужны некоторые документы, мне недоступные. Вот в чем проблема. А вас все знают, вы можете их получить. Это протоколы двух дорожных происшествий с участием Вазифа Эргюна, и еще протоколы, касающиеся торговли наркотиками. Там речь идет об Ахмеде Хамуле и Вазифе Эргюне. Лучше всего, если бы вы смогли сделать фотокопии этих бумаг. Если вы вообще захотите ввязаться в это дело.
— Какой вопрос? Конечно хочу. Когда и где произошли аварии?
— Первая случилась в феврале 1979 года, прямо за вокзалом. Там как раз есть полицейский пост.
— Да, я знаю, — сквозь зубы процедил Лефф. Я чуть было не разозлил его своими уточнениями.
— Вторая авария, со смертельным исходом, произошла 25 апреля 1980 года уже по дороге на Кронберг. Где точно, не знаю, но…
— Я все выясню!
Ветеран сыскного дела входил в раж, и это не на шутку обеспокоило меня.
— Когда вы сможете получить копии?
— Приходите сегодня вечером, часов в пять.
За чаем Теобальд Лефф рассказал, как он, еще совсем начинающий полицейский, в 1937 году застукал на месте преступления одного еврея, который воровал яйца:
— Я должен был его арестовать, понимаете, но после того, как я наслышался разговоров, как с евреями обращались в лагерях, я отпустил его, даже ворованные яйца не отобрал. Вы, наверное, думаете, что тут особенного, но вы не представляете себе, как я рисковал. Вы ничего не знаете. Сейчас другие времена. Вот полюбуйтесь, — он похлопал меня по ляжке, — сегодня я сижу с турком за одним столом и распиваю с ним чаи.
Жена Леффа проверещала еще что-то про то, как хорошо иметь свой садик. После этого я поблагодарил ее за обед и откланялся.
Сев в свой «опель», я наконец расслабился.
ГЛАВА 4
Оставив машину в тени какого-то игрового салона, я лениво потащился по раскаленной улице.
На углу несколько моих соотечественников что-то оживленно обсуждали. Слышалось потрескивание игровых и музыкальных автоматов. Я подошел к бару «У Хайни». Мимо меня медленно проползла патрульная машина. Открыв дверь бара, я ощутил уже знакомый застарелый запах прогорклого жира и сел за первый попавшийся столик.
Сегодня у моего прыткого вчерашнего приятеля наверняка был выходной. Официант, направлявшийся сейчас в сторону моего стола, прекрасно вписывался в это вонючее кладбище куриных окорочков. Его рыжие волосы сальными прядями были прихотливо зачесаны назад, прикрывая прогрессирующую лысину. Шеи как таковой не было, виднелся только воротник из толстой складки жира, соединявший голову с туловищем. Ноги были короткими и кривыми, а глядя на его живот, можно было подумать, что он проглотил футбольный мяч.
— Что желаете, господин?
Он не без кокетства выпятил свой футбольный мяч.
— Виски, кофе и немного свежего воздуха.
— Будет сделано.
Повернувшись спиной, официант, пританцовывая и виляя бедрами, скрылся за стойкой. Он чем-то напоминал мне бегемота-педераста.
Включили вентилятор. Сунув в рот сигарету, я было полез за спичками, как в нос мне ударил уже знакомый аромат лиловой потаскушки.
— Эй, всемогущий шейх, как делишки?
Моя голубка из секс-бара Милли уселась напротив. На этот раз она была в обычной, не «рабочей» одежде.
— Хелло, птичка! Сегодня без сиреневых перышек?
Она улыбнулась нормальной улыбкой, не кривляясь и не кокетничая.
— Моя работа раньше семи не начинается. Не помешала? Я зашла чего-нибудь перекусить.
Футбольный мяч протиснулся между нами и протянул мне через стол кофе и виски.
— А что желает дама?
— Полкурицы и картофель фри, пожалуйста.
— Будет исполнено.
Она прикурила сигарету, закинула ногу на ногу. Короткая юбка едва прикрывала ее длинные ноги.
— Ты произвел в нашем сарае умопомрачительный эффект. Хозяйка и ее дружки, которых ты уделал, всю ночь ломали голову над тем, как свернуть тебе шею. Как ты довел их до этого?
— А… У них просто было плохое настроение.
Она насмешливо улыбнулась, обнажив ряд белоснежных зубов.
— Все ясно. Для тебя подобное, видимо, суровые будни. Просто так отметелил двух громил. Наверное, очень приспичило. Да ты просто супершейх! Мне можно остаться или такая серость, как я, недостойна сидеть рядом?
— Никакой я не супершейх, я просто толстый король-кебаб.
— И поэтому ты их так исколошматил?
Половина курицы вспорхнула на стол и освободила меня от необходимости отвечать. К тому же ответы не приходили в голову.
Картофель отливал застарелым блеском и был обжарен до темно-коричневой корочки. Моя подружка отправила в рот солидную порцию этого сомнительного кушанья и, в перерывах между добавками, задавала вопросы:
— Ну, как идут поиски этого… как его?..
— Ахмеда Хамула.
— Точно. Так как же?
— Искать его без толку. Он мертв.
— О'кей, я имею в виду его подружку, или кто там еще?
— Да, ее ищут, — кивнул я.
Кусок курицы дрогнул в ее руках.
— А из тебя слова не вытянешь.
— Рассказывать особенно нечего. Может быть, завтра?
— А что ты тут делаешь?
Она засмеялась.
— Ты ждешь, когда Руди закончит работу?
— Для начала надо знать, кто такой Руди.
Она потерла друг о друга два ломтика картошки и буркнула:
— Смотря для чего.
— Руди — это тот официант, которому забыли привинтить шею?
— Хочется укусить его, правда?
— Да, укусить есть за что, — согласился я.
Обгладывая куриную ножку, она подмигнула мне. Меня вдруг потянуло к ней. Я зажег сигарету и выдохнул дым ей в лицо.
— Ты знаешь Ханну Хехт?
— Еще бы!
Она бросила обглоданную дочиста кость в тарелку, вытерла салфеткой уголки рта, закурила сигарету и удобно откинулась на стуле.
— А как ты познакомилась с ней?
— Ханна Хехт была подругой Ахмеда Хамула. Я встретила ее вчера вечером, но поговорить не успела. Ее патрон дал мне понять, что мне там делать нечего.
— Ну и дальше? Почему ты не врезала ему в морду?
Она ухмыльнулась, и я увидел застрявший между ее зубами кусочек куриной кожицы. Когда я сказал ей об этом, она перестала смеяться.
— Он лучше, чем другие, — заметила она.
— Очень может быть. Поэтому ты здесь и ошиваешься? Хм-м, — неопределенно промычал я. — А ты знаешь, насколько они оба завязли в торговле наркотой?
Она окинула меня быстрым недоверчивым взглядом, как смотрят кошки, заметив незнакомое существо.
— Ханна ловит солидного клиента, а он был мелкой сошкой в сбыте. Этот турок бывал с ней здесь. Наверное, это и был твой Ахмед. Но я держусь от этих дел подальше, так что поищи в другом месте.
Я смотрел на ее полные мягкие губы, темные глаза, немного угловатые плечи, длинные сильные ноги, покрытые темно-красным лаком ногти, узкие, не слишком ухоженные руки — и не мог ни о чем думать.
Кто-то громко потребовал счет, и Руди прошествовал в ту сторону. Все еще сильно пахло жареной курицей. В окне урчал неисправный вентилятор.
— Я никого не хочу искать. Ты здесь одна?
Мы оплатили счет и вышли.
ГЛАВА 5
Было без малого пять часов, когда я, неуверенно шагая и ощущая жар в теле, покинул комнату Сюзанны Бемиш — моей новой подружки. Мне все-таки надо было поговорить с Ханной Хехт. Лефф мог и подождать. Я вернулся к машине и взял оттуда парабеллум.
Усатому не удастся больше выставить меня на улицу.
Дойдя до дверей квартиры Ханны Хехт, я прильнул к замочной скважине, чтоб убедиться, что он еще там.
Я заколотил по двери и заорал: «Телеграмма!» В правой руке я ощущал холодок парабеллума. Усатый вышел из кухни, пробрюзжал:
— Звонка не видите? — и открыл дверь.
В первый момент худосочный официант-сутенер удивился, увидев в моей руке пистолет, потом на его лице появилось отвращение. Казалось, он смотрит сквозь меня. Хорошо, что я вовремя заметил, как он сунул руку под мышку.
— Пушку не трогай. Теперь моя очередь спустить курок. Повернись. Руки за голову! — скомандовал я.
Он скорчил физиономию, как будто измазался в простокваше.
— Небось только в кино видел, как стреляют?
Это была правда, но я ничего не ответил.
— Много болтаешь. Повернись и выходи!
Он сделал все, что я приказал. Я приставил к его затылку черное дуло пистолета, прижал парня к стене и вынул его пистолет из наплечной кобуры.
— Спокойно. Сейчас идем вон через ту дверь. Надеюсь, твоя подельница не наделает глупостей.
Он пробурчал что-то невнятное. Когда мы вошли в комнату с картинками лошадей, из-за холодильника показалась Ханна Хехт. У нее в руках был маленький коричневый пистолет.
— Эй, сестренка, ну-ка отложи пушку, у меня тоже такая имеется.
Чтобы усилить впечатление от сказанного, я взмахнул парабеллумом. И это было моей ошибкой. Усатый мгновенно отреагировал и засадил мне локтем под ребра. Если бы он попал в область желудка, от меня осталось бы мокрое пятно. Но он промахнулся. Я отпрянул на шаг назад и, когда сутенер развернулся в мою сторону, врезал ему пушкой по фасаду. На миг он застыл, глядя в пустоту.
Глаза поплыли, и он с грохотом, задев полку, рухнул на пол.
Я повернулся к Ханне Хехт. Она все еще крепко сжимала в руках свой пистолетик и таращилась на меня с раскрытым ртом и дрожащими губами.
— Отложи в сторону эту штуку, — приказал я, — не то я выбью все мозги твоему дружку.
Медленно, как под гипнозом, Ханна опустила пистолет. Он со стуком брякнулся о пол.
— Так, молодец. Очень не хочется тебя пугать, но иначе, как видно, с тобой не поговоришь.
Я указал ей на кухонный уголок, приобретенный в ИКЕА.
— Давай присядем, и ты расскажешь мне немного об Ахмеде Хамуле.
Она сунула дрожащие руки в карманы джинсов, оперлась о подоконник.
— Я лучше постою.
Ее застывшая гримаса приобрела совсем уж дурацкий вид.
— Ладно, — великодушно разрешил я.
Я закурил сигарету, вдохнул никотин поглубже и прикинул, с чего начать расспросы.
— Сколько времени ты была знакома с Ахмедом?
Она погрызла бескровную нижнюю губу, но ничего не ответила.
— Послушай, детка, если и дальше будем молчать, то очень быстро окажемся в ближайшем полицейском участке. Там тоже интересуются покойным Ахмедом. Но мне этого очень не хочется. Я тоже не люблю легавых, но если ты и дальше будешь молча жевать губы, то…
— Да-да, ладно. Я была знакома с Ахмедом три года.
— Он уже тогда торговал наркотиками?
— Наверняка.
Она произнесла это с горечью.
— Ты с ним общалась потому, что у него было зелье?
— Да, поначалу было так.
Я показал в сторону полуживого усача.
— А что тебя связывает с ним?
— Он иногда сбывал товар Ахмеда.
— Хорошая из вас получилась троица!
— А почему бы нет?
— Тебя с Ахмедом связывало нечто большее, чем просто бизнес?
— Он мне очень нравился.
— А этот?
— С ним только бизнес.
— А ты не исключаешь, что, несмотря на общие темные делишки, он мог возревновать Ахмеда и засадить ему нож в спину?
— Нет, этого не было.
Я ей поверил.
— Откуда Ахмед брал порошок?
— Понятия не имею.
— Я спрашиваю, откуда Ахмед брал товар?
— Я же сказала, что не знаю.
— Слушай меня внимательно, сестренка. Если ты мне сейчас же не расскажешь всю правду, в два счета окажешься на нарах вместе с дружком.
Она облизнула губы и закатила глаза. Я подумал, не пришло ли ей в голову разжалобить меня, театрально заламывая руки. Но она лишь равнодушно заметила:
— Тебе ли не знать, что в бизнесе не надо разевать рот. Мы хорошо ладили с Ахмедом, но он никогда не говорил мне, откуда брал товар. Меньше знаешь — меньше выболтаешь.
К сожалению, она была совершенно права. И все-таки сейчас я ей не верил.
— Ты знала его семью?
— Он не часто рассказывал о семье.
— Тебе известно, что младшая сестра его жены сидит на игле?
— Да.
— А тебе известно, что именно он и посадил ее на иглу?
Я не имел понятия, кто кого посадил на иглу, но появилась возможность зацепиться за это и выведать у нее кое-что. Она помедлила и сдавленно буркнула:
— Да.
Я мысленно похлопал себя по плечу и еще раз подумал о семье Эргюнов.
— Но он хотел вытащить ее… из…
Ханна напряглась. Глаза бесцельно уставились в одну точку, и она погрузилась в свои мысли или воспоминания. Конечно, нелегко ей было говорить о том, как соскочить с иглы, когда сидишь на ней.
— И как же он хотел ее вытащить? — полюбопытствовал я.
— Хотел отправить в санаторий. Уже нашел место для нее. Что-то в этом роде.
В моей голове родилась еще одна идея.
— А сам Ахмед не хотел завязать с наркотиками?
— Хотел, — подтвердила Ханна.
— И что он собирался делать?
— Хотел уехать отсюда с семьей. У него было немного денег, он хотел купить дом. Подальше отсюда.
— А семья знала о его планах?
— Не думаю.
Я должен был обязательно выяснить, с кем Ахмед Хамул был повязан в торговле наркотиками.
— В день смерти Ахмед был здесь?
— Мм-м.
Ханна смотрела через мутное стекло на все еще освещенную солнцем улицу. Я видел только ее узкую спину. Из изнуренного тела торчком выпирали худые лопатки.
— В какое время он пришел сюда?
— Во второй половине дня.
— А точнее?
Она повернулась, еще глубже засунула руки в карманы, и вдруг ее лицо прояснилось. Она была очень раздражена.
— Слушай, ты, поганая ищейка, разве это так важно?
— Да, важно.
Ханна подошла к столу и выдернула из пачки сигарету.
— Он пришел примерно в четыре часа, а в половине шестого ушел.
— Он сказал, куда?
— Нет, упомянул только, что должен что-то забрать.
— Порошок?
— Нет, плюшевого мишку, — огрызнулась она.
— Ты же сказала, что он хотел завязать.
— Но для этого тоже нужны деньги.
— Кто-нибудь звонил ему перед тем, как он ушел?
— Да, один его кореш.
— Кореш?
— Ну да. Его соотечественник. Он так сказал.
— И ты поверила?
— Не знаю. Я взяла трубку, и тот тип нормально говорил по-немецки. Может быть, с легким акцентом, но почти незаметным…
— А акцент был не искусственный? — уточнил я.
— Понятия не имею.
— А голос? Какой был голос?
— Голос как голос.
— Низкий? Высокий? Гнусавый? Чего-нибудь особенного в голосе не было?
— Эй, слушай! Я с ним и двух слов не сказала. Откуда мне знать, что у него было — насморк или грибок на ногах.
— Ахмед говорил с ним по-немецки?
— Он все время повторял «да».
— Когда был звонок?
— Вскоре после звонка Ахмед ушел.
Я поковырял пальцем в ухе, ожидая появления свежих мыслей. Ханна Хехт грызла ногти и смотрела на меня, как на назойливого продавца пылесосов.
Где-то должна быть зацепка. Где-то должен быть человек, который снабжал Ахмеда Хамула героином и который попытался сбить меня на своем «фиате».
— У тебя есть свежие газеты?
— Ты долго еще будешь тут торчать? — обозлилась Ханна.
— Пока не иссякнут все вопросы. Итак, я спрашиваю, у тебя есть свежие газеты?
— Нет.
Я взял парабеллум и подержал его над краем стола.
— Пойдем-ка в соседнюю комнату. Может быть, там найдется что-нибудь интересное?
— Зачем тебе эти гребаные газеты?
— Посмотреть, какой сегодня курс акций. Давай, двигай!
Ханна неохотно двинулась на кухню впереди меня, потом через прихожую прошла в другую комнату. Усатый все еще мирно спал.
Рабочий кабинет Ханны состоял из кровати размером два на два метра, укрытой блестящим атласным покрывалом небесно-голубого цвета, платяного шкафа и многочисленных шкатулок с выдвижными ящичками. На белом пластиковом столе лежали замусоленные порнографические журналы. Я взял один из них, полистал и бросил на место.
— Клиент может по журналу выбрать любую позу?
— Он может и схлопотать, если очень захочет.
Я отложил журнал в сторону.
— Итак, если есть газеты, дай их мне.
— Нет у меня никаких газет.
Я дернул дверцу шкафа и начал выбрасывать из него все шмотки. Ханна побелела от гнева. Она зыркала на меня горящими глазами, как кошка, готовая к прыжку.
Через какое-то время я уже выбрасывал из шкафа последние трусы и колготки. Шкаф опустел. Комната выглядела как корзина на распродаже белья и одежды в крупном универмаге.
— Кажется, ничего нет, — подвел я итог своих усилий.
Ханна Хехт не проронила ни слова.
Я стал выдергивать выдвижные ящички шкатулок и вытряхивать наружу их содержимое. Здесь были многочисленные тюбики губной помады, заколки для волос, дешевая бижутерия, письма, иголки, нитки. Все смешалось в одну кучу. Ничего интересного для меня не обнаружилось.
Вообще-то говоря, не факт, что газеты, из которых склеивали письмо с угрозой, должны находиться здесь. А может быть, выплывет что-нибудь такое, что сдвинет с мертвой точки мои поиски. Ханна говорит, что не знает партнера Ахмеда по торговле наркотиками, во что я не верю. Я надеялся найти хоть какую-нибудь зацепку.
Я просеивал ящик за ящиком и складывал их содержимое на пушистый ковер темно-красного цвета. Я взял пачку писем, внимательно изучая штемпеля. Это все были письма с давнишними датами. Большинство писем были присланы из маленького городка под названием Оммерсбах — по всей вероятности, родного города Ханны Хехт. Отголоски еще тех времен, когда Ханна могла обсуждать с подружками проблемы подростковых прыщей.
Вдруг я почувствовал себя мародером, обворовывающим мертвого, и отложил письма в сторону.
— Ничего интересного.
Ханна успокоилась и хладнокровно сказала:
— При первой же возможности я отрублю тебе твой поганый хвост. Это я тебе обещаю.
И я ей поверил.
В кухне что-то зашевелилось. Я взял парабеллум, прихватил Ханну и двинулся туда, где оставил официанта. Для верности я еще раз долбанул его по голове, и мы вернулись в спальню. По выражению лица Ханны было ясно, что ей до фонаря, что происходит с ее дружком.
Я сорвал с кровати небесно-голубое покрывало и швырнул его в остальной хлам, разбросанный по полу. Я еще не довел хозяйку спальни до точки кипения. Она молчала, сохраняя железную мину. Поскольку в мои планы не входило рушить еще и стены, я схватил мусорную корзину, из которой торчала рваная бумага. Я ее уже давно приметил.
Я перевернул корзину. Из нее посыпались окурки, презервативы, пустая банка из-под колы, журнал по вязанию, клочки вычесанных волос, и среди всего этого хлама валялась груда скомканных газет. Большинство были изрезаны. Я сдул с них пепел.
— Ну, фрейлейн, кто-то что-то, кажется, недоговаривает.
Я разложил газеты на развороченной кровати и достал блокнот и карандаш. Это была непростая задача: в одной руке я держал пистолет, в другой — карандаш. Многие буквы были вырезаны небрежно, и мне пришлось долго подгонять, в какую дырку вписывается та или иная. Я возился не менее получаса, пока все отверстия не заполнились соответствующими буквами. Это выглядело полной абракадаброй.
ВАПРЖДЛВОДЖЛЙУКЕШЩГЛСОФЭЫДАЛЬ ТЯЭЖ-ЧЛПРОРЖЫ ЛОЛИМЦУКХЗСДЛРЖДЭЖЫВДЛЧЧЖД-ЛЯЧЬБ ЖЛДФЖДОИЬТИ
Я ничего не понял из моей мозаики. Письмо с угрозой никак не складывалось из этих букв. На всякий случай я сложил газеты и сунул их в карман пиджака.
— Слушай, подруга, я уверен, что ты знаешь, с кем Ахмед имел дело. И ты за это получишь свое. Имей в виду, тебя ждет такая же участь, что и Ахмеда.
Ее веки устало набрякли над зрачками.
— Без понятия, о чем ты тут талдычишь, козел проклятый!
— Твое дело. Делай, что хочешь. Тебе уже почти нечего терять.
Продолжать разговор с ней было бесполезно. Ее невозможно было вывести из ступора.
— Тот, кто склеил из букв письмо, еще объявится. Я напишу тебе мой номер телефона. Может быть, тебе понадобится моя помощь.
Я нацарапал на обоях у изголовья кровати свой номер телефона. Как мне показалось, я принял остроумное решение. Не станет же она срывать обои.
— Зря теряешь время, — процедила Ханна.
— Возможно. Все, что я здесь делаю, — пустая трата времени. Мне надо было бы засесть здесь и вытрясти из тебя все, что ты знаешь.
— Делай что хочешь, мне наплевать, козел поганый.
— Я и без тебя все выясню. Что можно ожидать от мелкой потаскушки и ее сутенера?
Я взглянул на часы. Было около шести. Надо бы позвонить Леффу.
— Если заметишь, что тебя прижимают к стенке, позвони. Это последнее, что я тебе хочу сказать.
Я сунул парабеллум в карман брюк и пошел к входной двери, бросив мимолетный взгляд в кухню. Усатый халдей все еще не очнулся.
— Привет дружку, когда очнется. Пока.
Я медленно закрыл за собой дверь, так и не услышав от Ханны ни слова.
ГЛАВА 6
— Пунктуальность — непременное условие для успешной деятельности работника сыскной службы, — раздалась на другом конце провода инструкция, сочиненная завзятым бюрократом.
Лучше было мне положить трубку.
— Выслушайте меня, господин Лефф. Я вам все объясню потом. Сначала скажите, что вам удалось выяснить в полиции? Я должен это узнать срочно.
— Я думал, вы заедете ко мне, и мы обсудим все вместе.
— Сейчас у меня нет времени. Обсудить можем завтра.
— В нашей работе самое главное — внимательно изучить и сопоставить все имеющиеся факты, — нудил Лефф. — Излишняя спешка только вредит делу и мешает сделать правильные выводы.
— Вы совершенно правы, господин Лефф. Пожалуйста, вы можете мне сказать, нашли ли полезную информацию в протоколах или нет?
— Подождите.
Он сделал паузу. Наверняка бумаги лежали у него под рукой. В стекло телефонной будки забарабанил нетерпеливый человек с кожаным чемоданчиком и, размахивая рукой, показывал, что я уже достаточно наговорился. Лефф все еще не взял трубку. Я мысленно проклинал его.
Человек распахнул дверь будки.
— Это не ваш личный телефон!
— Убирайтесь!
— Что вы сказали? — опешил назойливый мужчина.
— Что вы сказали? — раздалось в телефонной трубке.
— Господин Лефф, извините, но мне тут стучат в кабину, мешают говорить.
Я крепко прижал трубку к уху.
— Найдите другую кабину. Их везде полно.
Человек с чемоданом колотил в стекло и рвался в будку.
— Вы не можете немного побыстрее? — попросил я Леффа.
— Послушайте, господин Каянкая, у меня есть и другие дела, и я не собираюсь делать за вас вашу работу.
Насчет других дел Лефф приврал для пушей важности.
— О'кей. Что там записано в протоколах? — подстегнул я его.
— Я нашел только записи об авариях. В отделе наркотиков оба ваши приятеля не зафиксированы.
— Еще раз их имена. Тот, с кем вы разговаривали, это такой очкарик с испитым лицом?
— Его имя Георг Хош, если мы говорим с вами об одном и том же человеке.
— Наверное, тот самый. Что там еще по поводу аварий?
— Первый случай произошел 19 февраля 1979 года на Ниддаштрассе, угол Людвигштрассе. Участники происшествия — Вазиф Эргюн и некий Альберт Шенбаум.
— Его адрес имеется?
— Подождите. Альберт Шенбаум, проживает на Шуманштрассе, 23, номер телефона 71-58-40. Авария…
— Подождите, мне же надо записать.
Зажав трубку между плечом и ухом, я торопливо делал записи в блокноте. От трубки пахло потными руками.
— Дальше.
— Последовательность событий во время аварии отражена неточно. Ясно одно: Альберт Шенбаум превысил скорость, техническое состояние автомобиля также было признано неудовлетворительным. Альберта сочли виновным в дорожном происшествии. Как уж там и что было на самом деле, из протокола не ясно.
Вот оно как! В протоколе указано, что другой человек, а не Вазиф был виноват в аварии?
— Кто составлял протокол?
Лефф сделал паузу. Я слышал, как шуршит бумага.
— Сейчас поищу.
Я подозревал, что старик просто набивает себе цену.
— На дежурстве были Харри Айлер и Георг Хош. Они расследовали этот случай. Георг Хош составлял протокол, а Пауль Футт был дежурным офицером по смене. Под протоколом стоит его подпись.
Я крепче прижал трубку к уху.
— Вот это да!
— Да, такие вот дела! Вы можете рассматривать эту аварию как случайность, или можно покопаться и глубже. На мой взгляд, здесь нет никакой связи с убийством, которое вы расследуете. Я знаю, что вы терпеть не можете Футта, но не давайте волю эмоциям и не делайте ложных выводов. Футт человек уважаемый, давно работает в криминальной полиции.
В этот момент я и не делал никаких выводов — ни ложных, ни правильных.
— Да-да… А что там по поводу второй аварии?
— Я вам еще раз советую, не наломайте дров. Такие совпадения иногда встречаются.
Снова многозначительная пауза.
— Идем дальше. Дата второй аварии вам известна. Она произошла в квадрате Б-14 недалеко от Кронберга на тридцать шестом километре. Судя по протоколу, Вазиф Эргюн въехал в бетонный столб. Машина разбилась, взорвалась и свалилась в кювет. Скорая помощь приехала слишком поздно.
— Что вы говорите! И кто составлял протокол?
— Дежурные Эрвин Шеллер и снова Харри Айлер. Под протоколом стоит подпись Айлера.
— Не слишком ли много совпадений? Вам так не кажется?
— Думайте, что хотите, господин Каянкая. Только прошу вас, будьте осторожны.
— Кто такой Эрвин Шеллер?
— Я знал, что вы это спросите. Эрвин Шеллер до восемьдесят первого года был простым патрульным во Франкфурте, потом переселился в Пфунгштадт.
— Можете сказать его адрес?
— Пфунгштадт, Ладенштрассе, 3, телефон 95-10-33.
Я все записал. В голове метались разные мысли.
До этого момента я не представлял себе, как действовать, а теперь терялся, с чего лучше начать.
— Эти четверо были когда-нибудь связаны между собой?
— В 1975 году Футт преподавал у Харри Айлера и Георга Хоша. Потом Футт перешел в отдел наркотиков и взял Хоша на работу в качестве постоянного сотрудника.
— Становится все интереснее. И тут случайность свела этих людей, чтобы они никогда не расставались друг с другом. Полиция ведь не какая-нибудь мелкая лавчонка, где все время натыкаешься на одни и те же лица. Да, вот она, судьба! Но, господин Лефф…
— Догадываюсь, что вы скажете, господин Каянкая. Но послушайте меня, старого полицейского. Если бы их отношения попахивали криминалом, все бы скоро вышло наружу. Конечно, в полиции тоже не все чисто, но откровенного свинства я никогда не замечал. Поверьте, я лучше вас знаю эту контору.
Я просмотрел свои записи. Карьера Футта была безупречной.
— Во время первой аварии Футт был дежурным начальником смены, одновременно работая в отделе наркотиков. Так что он делал на патрульном посту?
Лефф пытался найти какое-нибудь вразумительное обоснование случайности, но не сумел.
— Не имею понятия. Может, просто проезжал мимо?
— Ясное дело. Наверное, прогуливался по привокзальным закоулкам, и вдруг ему приспичило в туалет, вот и зашел на пост помочиться. А поскольку он уже оказался там, заодно и подписал все протоколы. Вы меня извините, господин Лефф, но я думал, что в полиции-то соблюдают порядок и дисциплину.
— Во всяком случае, Футт, как начальник, имеет право подписывать любые бумаги.
— Вы меня успокоили.
Лефф больше ничем не мог мне помочь. Мне предстояло еще созвониться с другими людьми. Он обиженно пробурчал что-то и неохотно закончил разговор. Мы договорились встретиться на следующий день. Это несколько смягчило его недовольство, и я повесил трубку.
ГЛАВА 7
Когда я поднимался по лестнице в свой офис, зазвонил телефон. Перепрыгивая последние ступеньки, я быстро отпер дверь и схватил телефонную трубку:
— Каянкая слушает.
Он или она, кто там был на другом конце провода, дал отбой. Я еще некоторое время подержал трубку в руках, слушая треск.
За жаркий день офис накалился до предела. В помещении стояла затхлая духота. Я поднял жалюзи, распахнул окно и сел с бутылочкой пива за письменный стол. Сделав изрядный глоток прохладного напитка, я подумал о Сюзанне Бемиш. В этот момент она наверное пощипывала за ляжку еще кого-нибудь.
Бутылка быстро опустела, и пришлось открыть следующую. Только я хотел сказать себе, что сегодняшний день был достаточно успешным и я могу себе позволить провести вечерок у телевизора, как снова зазвонил телефон. Это была Ильтер Хамул.
Она спросила, нет ли у меня ее брата.
— Нет, с какой стати? — удивился я.
— Он ушел утром, как обычно, и в шесть часов вернулся с работы, но, когда узнал, что вы сегодня утром разговаривали с моей матерью, сразу же, ни слова не сказав, ушел из дому.
— Не волнуйтесь, фрау Хамул. Может, он пошел выпить пива. Во всяком случае, у меня его нет. Да и зачем ему ко мне приходить?
Я подумал, не рассказать ли мне Ильтер Хамул, что я знаю про дела Ахмеда с наркотиками и про то, что ее сестра сидит на игле. Может быть, она скажет мне что-нибудь новенькое? Но сразу же решил, что не буду этого делать. Кроме того, я боялся первым раскрыть ей непривлекательную правду.
— А в остальном у вас все в порядке?
— Да, да. Только вот… пришел счет на имя Ахмеда. Не знаю, что с ним делать.
— Что за счет?
— За неоплаченный пай… взнос или что-то в этом роде… за дом. Но этого не может быть. Мы не собирались покупать дом… Это какая-то ошибка. Я уверена.
— Кто отправитель? Кто послал этот счет?
— Тут написано город Люнебург. Это даже не счет, а письмо. Какой-то человек напоминает, что надо внести второй взнос за дом. Я ничего не понимаю…
— Госпожа Хамул, я завтра зайду к вам, и мы вместе посмотрим, что за письмо, договорились? А пока не волнуйтесь.
— Постараюсь.
Мы попрощались. Я пил пиво и курил, пуская в воздух кольца дыма. Я хотел отвлечься, и пиво слегка затуманило мои мозги. Я положил ноги на стол и принял удобную позу. Мое тело, словно губка, впитывало в себя все больше пива. Опустевшая бутылка глухо брякнулась о пол, и я закрыл глаза. Я устал и опьянел. Мне было тепло и хорошо.
Когда в моем мозгу все окончательно помутилось, раздался пронзительный звонок в дверь.
— Твою мать!
Я тяжело поднялся и потащился к двери. Нажав ручку, я сквозь дрему глянул в дверную щель. Сон как рукой сняло. Передо мной стояли два монстра в комбинезонах и тяжелых сапожищах — тех, что носят парашютисты. На головах были противогазы, поверх которых надеты еще и чулки. Один целился мне в лоб из газового пистолета среднего калибра. Другой держал палец на спусковом крючке пистолета поменьше. Они не проронили ни слова.
Я медленно поднял руки и отступил на шаг назад, чувствуя, что меня прошибает холодный пот. Колени слегка дрожали. Я раскрыл было рот, чтобы сказать что-нибудь, но у меня перехватило горло.
Эти двое продолжали молча стоять в дверях.
От напряжения у меня начало сводить мышцы. Около минуты мы стояли друг против друга. Первым шевельнулся тот, который был с газовой пушкой калибра артиллерийского орудия.
Нежданный гость сделал три коротких шага в мою сторону и, размахивая черным дулом, показал, чтобы я двигал дальше вглубь помещения. Я медленно поплелся в дальний угол, стараясь не рисковать и не делать подозрительных движений. Один из монстров не отрываясь держал меня на прицеле, другой в это время закрыл дверь и окно, задернув даже жалюзи. Теперь мы находились в полумраке.
Мне хотелось заорать во весь голос, но в доме все равно никого не было. Я думал, что сказать в эту минуту, и ничего путного не пришло в голову. Кто они такие, они все равно не скажут, а чего им от меня надо, скоро узнаю. Так что я молчал.
Мой страж ни на секунду не отрывал от меня глаз. Второй тип подошел ко мне вплотную и ощупал пиджак и брюки в поисках оружия. Мой парабеллум лежал в машине. Здесь он бы сейчас все равно не пригодился.
— Мы тебя предупреждали.
Благодаря наморднику голос приобрел металлический оттенок.
— Мы тебя предупредили, чтобы ты не совался.
— Кто это мы? — Я наконец-то обрел дар речи.
— А ты раскинь мозгами!
Он описал несколько кругов пушкой вокруг моей головы. Его лица я, конечно, не видел, но почувствовал в его голосе ухмылку. Вдруг он вскинул пушку вверх и выстрелил.
Раздался оглушительный треск, тысяча искр разлетелась по комнате. Повалили густые клубы дыма. Едкий запах гари заполнил все пространство. Я зажал нос полой рубашки, зажмурился, но ничего не помогало. Доза слезоточивого газа была слишком велика для моего небольшого офиса. Здесь был нужен противогаз. Гости это предусмотрели, а я, конечно, нет.
Из глаз, рта и носа полило ручьем. Мне становилось все хуже. Я бросился на пол, сорвал с себя рубашку и плотно прижал ее к лицу. Ничего не помогало. Я попытался встать, но тут же рухнул на пол, снова повторил попытку и ударился о спинку стула. Боль была острой, но не шла ни в какое сравнением с мучениями, причиняемыми проклятым газом. Я бился головой о стол, не в силах противиться ядовитым парам. Орал, рычал, месил руками воздух, ничего не видя вокруг себя, ощущая лишь невыносимую резь в глазах. Потом громилы стали пинать меня своими сапожищами — в живот, в лицо, во все места, куда только могли попасть. С помутившимся сознанием я различал только их тени. Меня вырвало.
— Последний раз предупреждаем, забудь Ахмеда Хамула. Не суй свои поганые лапы в это дело. Понял?! Иначе тебе крышка, козел!
Они продолжали колошматить меня. Газ разъедал свежие ссадины. Я пытался соскребать ногтями пылающую слизь. Напрасно. Теперь они пинали меня в спину, били по почкам. Я даже перестал чувствовать боль.
— Если выживешь, рви отсюда когти. Понял?
Из страха выцарапать себе глаза я заставил себя обхватить руками ноги. Когда-нибудь все это кончится, уйдут же они наконец, думал я, ползая вокруг письменного стола. Пытался приподняться и снова падал. Наконец я с огромным усилием встал и кое-как удержался на ногах.
Они были еще здесь, что-то выкрикивали, но я не понимал слов. Они встали в дверях. Один вскинул пушку. Рядом со мной что-то страшно грохнуло. Из последних сил я бросился к двери. Следующий выстрел уложит тебя наповал, думал я про себя, но каким-то седьмым чувством понял, что они ушли. Шаря рукой вокруг себя, я пытался понять, где я нахожусь. Рука нащупала дверь. Я попытался всем телом навалиться на ручку, но они заперли дверь снаружи.
Я чувствовал, что задыхаюсь. Дышать было нечем. Мои легкие слиплись и не пропускали воздух. После нескольких неудачных попыток я сумел встать на ноги, дотащился до окна и прошиб головой стекло. Несмотря на спущенные жалюзи, я смог вдохнуть глоток кислорода. Теперь я мог поднять и жалюзи. Все еще полуслепой, я ощупью отыскал запасной ключ и отпер дверь.
Я вызвал врача, сообщив ему адрес своего офиса, и потерял сознание.
— Спокойно, господин Каянкая, спокойно. Вам нельзя двигаться.
Я осторожно открыл глаза и увидел, что лежу на белой кровати.
— Где я?
— В клинике. И здесь вы останетесь на некоторое время.
Из-под очков в золотой оправе на меня смотрели добрые старческие глаза.
— Я не могу.
Я свесил ноги с кровати и поставил на пол.
— Попробуйте встать, если вам очень хочется, и вы увидите результат.
Я сделал попытку встать и тут же рухнул на кафельный пол.
— Помочь вам подняться?
— Нет.
Опираясь на спинку кровати, я медленно поднялся. У меня было чувство, что из меня вынули хребет. И все-таки я добрался до раковины, над которой висело зеркало.
— Боже мой!
— Да-а, не знаю уж, как вы выглядели раньше, но сейчас…
В зеркало я увидел разбухшее красно-коричневое месиво. Левый передний резец сломан, один глаз совершенно заплыл.
— Вам еще повезло, что вы смогли позвонить мне. Кстати, там стоял чудовищный запах. В вашем офисе невозможно было находиться даже нескольких минут. Кто же вас так сильно разукрасил?
Я плеснул на лицо пригоршню холодной воды. Это меня несколько взбодрило.
— Мне, как врачу «скорой», часто приходится иметь дело с подобными случаями. Но с вами обошлись на редкость жестоко. То, что вы живы, означает, что вы родились в рубашке.
— Спасибо, доктор.
— Я знаю, вы частный детектив. Судя по всему, у вас нелегкая работа.
— Хм-м. Сегодня была действительно нелегкая.
Доктор уселся за письменный стол и принялся печатать что-то на машинке. У меня возникло ощущение, что он стучит по моему черепу.
— Извините… но не могли бы вы… пока я здесь… не стучать на машинке?
Он понимающе улыбнулся.
— Признайтесь, что вам сильно досталось.
— О господи, да не стучите же вы на своей адской машине!
Я снова улегся в кровать.
— У вас не найдется сигареты?
— Скажу вам как врач…
— Есть сигарета или нет? — прервал я его.
Он снова улыбнулся.
— Подождите, в вашей одежде, кажется, есть сигареты.
Доктор отошел в угол, где висели мои брюки и пиджак, вынул пачку сигарет и бросил ее мне.
— Спасибо. А огоньку?
Он достал спички. Я зажег сигарету. В первый момент мне показалось, что я сейчас опять потеряю сознание. Но я получил кайф. Сразу же захотелось пить и есть.
— А здесь не найдется глотка пива с бутербродом?
— Все есть. Но предупреждаю, вас опять вырвет.
— Там видно будет.
Он пожал плечами и вышел. Я добрался до своих шмоток и начал одеваться. Было трудно, но все же лучше, чем я предполагал. Открылась дверь, и врач вернулся в палату.
— Вот вам ветчина, паштет и сыр — все, чего жаждет ваша душа.
На минуту он запнулся и оглядел комнату.
— Ну, что я могу сказать по поводу вашего решения…
— Говорите что хотите.
— Мне-то все равно, но в таком случае вы должны дать расписку, что берете на себя ответственность за отказ от госпитализации.
— Я дам расписку.
— Только позвольте дать вам совет — ложитесь в постель и не вставайте два-три дня. Это лучшее, что можно сделать в вашем положении.
— Да, я так и поступлю, только послезавтра, — пообещал я.
Я доковылял до стола доктора, взял бутерброд с сыром. Хуже мне не стало.
— А пива нет?
— Есть, но только для меня.
— Хм-м.
Я пожевал бутерброд и ощупал живот.
— Серьезных повреждений нет?
— Может быть, сломано одно ребро, но вы сами это почувствуете. Во всяком случае, вы должны будете в ближайшие дни еще раз мне показаться.
— Где мне подписаться?
Доктор протянул мне уже готовый бланк. Я расписался и взял бутерброд с ветчиной.
— Тогда до скорого. Он почесал лоб.
— Приходите послезавтра.
— Хорошо.
— И поберегите себя. Еще одно такое приключение, и вы уже так легко не отделаетесь.
— Да, буду иметь в виду. Приятного вечера.
— Вам тоже. Кстати, автобусная остановка сразу за углом. Мы находимся в западном округе. Не знаю, куда вам надо.
— Я знаю. Спасибо за все, доктор.
ГЛАВА 8
— Шеллер у телефона.
— Добрый вечер, господин Шеллер. С вами говорит Кемаль Каянкая. Я звоню по поручению государственного прокурора. Я расследую одно дело, в котором вы когда-то принимали участие.
Говорить было неимоверно трудно. Я никак не мог сосредоточиться, кроме того, язык все время задевал сломанный зуб. На правый глаз я положил смоченную в холодной воде тряпку.
— Вы господин Эрвин Шеллер, я не ошибся? — уточнил я, потому что мой собеседник безмолвствовал.
— Да, это я.
— Не могли бы вы припомнить события, произошедшие 25 апреля 1980 года?
— Что конкретно вас интересует?
— Вы были на дежурстве вместе с неким Харри Айлером. В этот день на вашем участке произошла авария недалеко от Кронберга. Вам это что-то говорит?
Наступило молчание.
— Да, да… кое-что припоминаю.
— Тогда попытайтесь припомнить, как вы узнали о несчастном случае и все возможные подробности.
Он откашлялся, обдумывая ответ.
— М-да… Так вы работаете в прокуратуре?
— Да.
— Знаете… ничего конкретного не могу вам сообщить… меня там не было.
— Что значит, не было? — Такого ответа я никак не ожидал.
— Не хочу обременять вас подробностями…
— Как раз подробности мне и нужны.
— Ну ладно. Это было так. Видите ли, у меня в то время была подружка, вы понимаете?.. Так вот… Харри и я часто дежурили вместе. Я с ним и договорился, что иногда он дежурит один, а я в это время могу наведаться к подруге. Понимаете? Взамен я за него печатал протоколы. У меня жена и дети. Приходится ловчить…
— Понятно. И в этот день вы как раз были у подруги?
— Ну да… собственно говоря, я не собирался, но Харри спросил, нет ли у меня сегодня желания отлучиться. Он-то может встретиться с женщиной когда угодно, а я человек семейный. На следующей неделе начинались школьные каникулы, и я должен был уехать с семьей за город. Конечно, я сразу согласился.
— А если бы кто-нибудь узнал, как вы несете патрульную службу, у вас разве не было бы неприятностей?
— Как же… конечно были бы. Но подруга моя как раз живет в том районе, который мы должны были патрулировать. Если бы случилось что-то серьезное, я бы тут же подскочил. Вот мы с Харри и ловчили.
— А Харри объяснил вам, зачем он поехал в Кронберг?
— Он сказал, что погода хорошая и ему хочется выехать на природу.
— Он сообщил вам об аварии?
— Сказал только, что произошел какой-то паршивый случай, больше ничего.
— Большое спасибо, господин Шеллер. Вы мне очень помогли.
— Нам что-нибудь за это будет?
— Нет-нет, не волнуйтесь, господин Шеллер. До свидания.
Я быстро положил трубку и не дал ему задать последнего вопроса.
Я подошел к раковине и смочил тряпку холодной водой. Еще один звонок, и тогда я залягу в кровать. Я снова взял трубку и набрал номер Альберта Шенбаума. Долго никто не подходил к телефону, потом трубку на том конце провода все-таки взяли.
— Алло?
— Добрый вечер. Это квартира господина Шенбаума?
— Да, а кто говорит?
— Вы меня не знаете. Меня зовут Каянкая, мне надо поговорить с господином Шенбаумом. Это вы?
— Нет. Подождите, я позову его к телефону. Я услышал, как закричали: «Альби, это тебя». Через несколько минут подошел и сам Альби.
— Шенбаум.
— Добрый вечер, господин Шенбаум. Меня зовут Кемаль Каянкая, я частный детектив и хотел бы задать вам несколько вопросов, если вы не возражаете.
— Частный детектив? — переспросил он. — А разве они существуют?
— Да, существуют, поверьте мне.
— М-м… ну и что конкретно вас интересует?
— Вы были участником аварии, которая произошла 19 февраля 1979 года?
— Вы по поводу страховки?
— Я не из страховой компании, — поспешил успокоить я его. — Просто я хочу знать, это вы были виновны в аварии?
— Нет, я не виновен.
— Но в полицейском протоколе записано, что виновник аварии вы.
— Да, официально виновен.
— Как прикажете это понимать?
— Дело было так. Тот мужик въехал мне в дверцу с левой стороны. Кто виноват — ежу ясно. Потом мы поехали к полицейским, чтобы оформить все официально. Они о чем-то сперва базарили с тем типом, а я ждал, пока они закончат. Потом подходит ко мне легавый и спрашивает, есть ли у меня страховка, и хорошая ли страховка, и не хочу ли я взять на себя вину. Сначала я подумал: нет уж, что за дела, а потом они мне все объяснили. У виновника аварии — турка не было никакой страховки, его могли за это посадить или выслать из страны и тому подобное. В общем, наплели мне всякие страсти. Ну вот, предложение последовало такое: турок отстегивает мне две тысячи, а я беру на себя вину и подаю документы в страховую фирму. Конечно, я рисковал, но, если уж легавые проявляют такой гуманизм, я тоже не хотел кочевряжиться. На следующий день я пошел забрать у турка бабки и по страховке тоже получил свое. Вот и вся история.
Тут я тоже рискнул:
— Когда вы забирали у турка деньги, он что-нибудь сказал вам?
— Был до тошноты ласков, все время благодарил меня. А больше ничего не сказал. Ну, его тоже можно понять — кому охота пилить назад в свою Анатолию?
— Спасибо, господин Шенбаум. Я могу на днях еще раз позвонить вам?
— Можете. Но зачем?
— Я все же позвоню. До свидания.
— Пока.
Я включил радиоприемник, поискал музыкальную волну, выбрал классику, выключил свет и улегся в постель.