Над столицей армянских царей сияло ясное небо. Несмотря на солнечный день, осенний воздух был уже достаточно свеж, и над крышами домов струился дым, окутывая старый город сизой пеленою. Эта часть города была построена еще царем Ервандом, за четыре столетия до Рождества Христова, и называлась в те времена Артемит-кагак, что означает город Артемиды. Уже потом, в начале третьего столетия после Рождества Христова, другой царь, Вагарш, достроив и заселив город торговцами и ремесленниками, обнес его крепостной стеной и назвал в свою честь Вагаршапатом.

Сюда, по дороге, ведущей к городским воротам, во всю прыть несся запыленный всадник, пришпоривая и без того взмыленного коня. На одном дыхании проскочив городскую стражу и пару улиц, он спешился у богатого дома и, бросив поводья подбежавшей прислуге, вбежал вовнутрь. Почти тотчас оттуда, на ходу застегивая обшитый золотой парчой камзол, выбежал немолодой уже мужчина и, вскочив на подведенного к нему коня, помчался в направлении царского дворца.

Скоро он уже был там и в ожидании высочайшего соизволения беспокойно переминался с ноги на ногу. Вскоре ему подали долгожданный знак, и он, войдя в царские покои, почтительно остановился у входа. Царь жестом разрешил ему приблизиться к трону.

— Я слышал, у тебя ко мне важная новость, князь. Так о чем она? — спросил Трдат.

— Она касается Сурена, — с поклоном ответил ему гость.

— Сурена? — удивился царь. — Чем он тебе досадил?

— Он не тот, за кого себя выдает, — ответствовал князь.

— И кто же он? Женщина? — скрывая усмешку, поинтересовался Трдат.

— Прости, государь, но мне придется начать издалека и вспомнить то, что, быть может, посыплет соль на твои раны, — словно не замечая иронии, ответил гость.

— Говори, я повелеваю!

— Много лет тому назад, — начал князь, — царствующих в Персии парфян Аршакидов, к которым относишься и ты, великий государь, сменил перс Арташир. Он подговорил твоего дядю, Анака, и тот на охоте убил твоего отца Хосрова, а вместе с ним и ваших домочадцев. К счастью, боги, сохранив твою жизнь и жизнь сестры твоей Хосровидухт, свершили возмездие над клятвопреступником. Перед смертью твой отец открыл имя предателя, и наши воины, настигнув братоубийцу, утопили его в реке Аракс. А вместе с ним, как все были уверены, и всех его домочадцев. Но мстители ошибались. В живых остался твой двоюродный брат. Он был спасен братом своей кормилицы и увезен в Кесарию. Там он получил христианское образование, женился на некой Иулитте, которая, родив ему сыновей Аристакеса и Варданеса, вскоре умерла. Он-то и есть наш Сурен.

Царь побледнел.

— Чем ты докажешь это? — спросил он князя.

— А ты спроси его сам, государь. Он христианин, а его вера не позволяет ему лгать, — ответил тот.

— И как ты это все узнал? — в голосе царя прозвучало недоверие.

— Я послал в Кесарию человека, поручив ему разыскать и расспросить людей, знавших Сурена, — с поклоном ответил гость.

— Зачем? Тебе-то какая с этого радость?

Князь отвел взгляд, скрывая смущение:

— Ты очень приблизил его к себе, государь, а мы так мало его знаем… И я испугался, что он может замышлять против тебя…

— Ты честно начал, так не заканчивай ложью! — перебил его царь. — Возможно, ты на самом деле испугался. Но не за меня, а за себя. Я многое вижу из того, что мои приближенные хотели бы утаить. Вижу, но молчу. До поры. Делаю вид, что не замечаю. Вот ты. Я давно наблюдаю твои страдания по моей сестре, Хосровидухт. Слепец! Тебе только кажется, что со стороны этого не видно. Влюбленный человек — он как абиссинец в кругу белокожих людей. С появлением Сурена ты узрел в нем соперника и решил все о нем проведать. А теперь, раскрыв его тайну, захотел расправиться с ним моими руками! Так?

На лице князя не было ни кровинки. Губы его побелели, как саванное полотно.

— Ну что ж. Твой расчет оправдался. Но только отчасти. Ты меня хорошо понял? — спросил царь, грозно посмотрев на гостя.

Тот молча кивнул головой.

— А раз понял, так вели привести его сюда, — процедил сквозь зубы Трдат.

— Да будет так, как пожелает мой государь. Но лучше не сейчас, — дрожащим голосом обратился к нему князь. — Как ты повелевал, после обеда мы отправляемся к святилищу, дабы воздать дары богам за твое воцарение. Возьми с собой и Сурена. Как христианин, он откажется от поклонения. Тогда и схватим его, и он нам все расскажет.

— Хорошо, — после минутного раздумья согласился Трдат и сделал ему знак удалиться.

Во время обеда Трдат, как бы между прочим, поинтересовался у стоящего поодаль Сурена, намерен ли тот присутствовать на жертвоприношении богине Анаит в честь его, Трдата, чудесного воцарения.

— С Вашего позволения я бы остался во дворце. Хочу успеть перевести к завтрашнему дню мысли Гераклита о логосе, — с поклоном ответил Сурен.

— Восемь раз по сто лет прошло с тех пор, как умер Гераклит и уже никуда не спешит. А Анаит не только богиня, но и женщина, и на твоем месте я бы опасался испытывать ее терпение. Собирайся, пойдешь с нами, — усмехнувшись, ответил ему царь и добавил: — Это не приглашение, это приказ.

Сурен побледнел. Он попытался объясниться, но, увидев, что царь уже разговаривает с другими приближенными, с поклоном удалился.

Спустя какое то время процессия с царем и жрецами во главе вышла из дворца и отправилась к храму Анаит. Среди приближенных, следуя воле Трдата, шел и Сурен. Он был смертельно бледен. Но глаза его светились решимостью, как у человека, сделавшего окончательный выбор.

Процессия остановилась у жертвенника. Жрецы, отделившись от всех и окружив капище, начали ритуал. Первым подошел Трдат, а затем, по старшинству, его придворные. Все возлагали к статуе богини цветы и зеленые ветви. Когда очередь дошла до Сурена, царь впился в него взглядом. Но тот не шелохнулся. Волна ропота прокатилась по рядам придворных. Но Сурен не сошел с места. Трдат поднял руку. Все замолчали. Наступила звенящая тишина, которую взорвал окрик Трдата:

— Эй, Сурен! Я же сказал, не испытывай терпения Анаит. Подойди и исполни свой долг верноподданного и армянина.

Эти слова будто вывели Сурена из оцепенения. С первого же дня своего пребывания при дворе, он понимал, что конфликт из-за веры неизбежен. И потому желал лишь одного: верной службой завоевать любовь и доверие Трдата до того, как обнажатся противоречия между их верованиями. Но сейчас он с предельной ясностью осознал — это конец, и другой возможности высказаться у него не будет…

— Я повинуюсь Создателю неба и земли, а не творениям рук человеческих! — воскликнул Сурен. — Ты, государь, властен лишь над моим телом, но никак не душой. Ты можешь казнить меня, можешь миловать. Но даже ты не заставишь меня думать и жить иначе, чем я того желаю.

Царь с изумлением смотрел на Сурена и не узнавал его. Глаза его налились кровью, а ноздри раздувались, как у разъяренного буйвола, голос его был похож на весенний гром, а из глаз разлетались грозовые молнии.

— Я твой верноподданный, — продолжал он, — но ты поклоняешься идолам. А у меня другой Бог, Единственный и Всевышний, Творец всего сущего на земле, в том числе и армянской. Я люблю тебя и почитаю как своего царя и господина. И потому я, как христианин, умоляю тебя — откажись от старых идолов и богов! Обратись в единственную веру, сулящую любовь в царстве твоем и бессмертие в Небесном!

Жрецы наконец пришли в себя от неслыханной дерзости и негодующе возопили, прося Трдата заставить вероотступника замолчать. Царь, словно ожидая этой просьбы, подал знак стражникам, и те мигом заломили руки Сурену. Связав бунтовщика, они бросили его к царским ногам.

— В темницу его, — презрительно бросил Трдат и кивнул жрецам, чтобы те продолжили прерванный ритуал.

Вернувшись во дворец, царь приказал доставить к себе Сурена. Когда того привели, он подошел к нему и, глядя в упор, спросил:

— Правда ли то, что ты приходишься сыном братоубийце Анаку?

— Правда, — не отводя глаз, ответил ему тот.

— Так мы — братья? — усмехнулся Трдат, прохаживаясь перед Суреном.

— Все мы братья по Небесному Отцу.

— Что же заставило тебя прийти ко мне в служение? Желание довершить за отцом его грязное дело? — спросил царь, остановившись перед пленником. — Предатель!

— Нет, и еще раз нет, — с горячностью ответил ему Сурен и продолжил, не отводя взгляда: — Я никого не предал, и не предам вовек. Узнав историю моей семьи, я, как христианин, решил верной службой тебе искупить ее вину.

Покачав головой, Трдат отправился к трону. Заняв свое место, он объявил:

— Богам было угодно, чтобы жизнь этого презренного человека, как, впрочем, и моя жизнь и жизнь сестры моей Хосровидухт, была бы сохранена. А раз они так пожелали, то я не в воле отобрать ее у него. Но как царь и наместник богов на земле, я приговариваю его к заточению до конца его дней в «хор вирап» — за оскорбление, нанесенное нашим богам, и в назидание другим нечестивцам. Да будет так, ибо так сказал я, Трдат, царь армянский!

Скоротечен царский суд. Лишь мгновения отделяют высочайший приговор от его исполнения. И вот ранним утром следующего дня двое конвоиров повели скованного по рукам и ногам Сурена к «хор вирапу» — «глубокой яме», куда по приказу армянских царей сбрасывали воров, разбойников и впавших в немилость ишханов. В ней невозможно было продержаться больше недели; летом несчастные умирали там от жары и жажды, а зимой — коченели от холода. А сейчас в этой яме, внушающей людям дикий ужас, осужден был провести остаток своих дней и Сурен.

Но не этим были заняты его мысли. Поднимаясь в гору, оступаясь, падая и вставая, он думал о том, насколько же тяжелее было идти на Голгофу несущему крест Иисусу. Эта мысль наполняла его веру живительной силой. Той, что превращает обычных людей в титанов духа и позволяет им преодолевать любые испытания.

Дойдя до цели, стражники велели ему остановиться. Сурен перевел дух и оглянулся. Под ним расстилалась прекрасная долина, которую венчала изумительная по красоте гора Арарат. Но если недавно ее вершина была отчетливо видна, то сейчас она прикрылась белоснежными рукавами облаков, словно не желая видеть того, что творили с Суреном.

Один из стражников снял оковы с пленника и слегка подтолкнул его к дыре. Сурен, закинув вверх голову, в последний раз посмотрел на небо. Там, в вышине, он увидел горного орла. Тот парил в поднебесье так же свободно, как свободно парила в нем его душа. И тут он предельно ясно осознал, что тот орел и есть его душа! Поняв это, он улыбнулся, воздал Господу хвалу за это откровение, перекрестился и шагнул в свое бессмертие…

Прошло долгих четырнадцать лет. То, что произошло позднее, так описано в армянских летописях: «И нашел в виноградных давильнях царь Трдат «невесту Христа» Рипсимэ. И сразила его неземною она красотой. И предал тогда он клятву свою отослать ее в Рим, сам возжелав на ней жениться. И отвергла Рипсимэ царя Трдата. И замучил ее за это смертью страшной Трдат, а с нею вместе еще и тридцать три блаженные девы. И постигла за это царя Трдата болезнь, та, что когда-то сразила царя Навуходоносора. И потерял он разум и сделался подобным диким зверям. И приехали к нему лекари из разных стран, прославившие себя умением лечить и врачевать разные хвори и болезни. И не отступала болезнь и безутешной оставалась сестра его Хосровидухт в своем горе. И приснился ей сон, что может исцелить ее брата узник Сурен. И пошла она к брату с этим своим сном. И послал он своих людей к темнице. И пришли они к Хор Вирапу, и позвали они Сурена. И откликнулся Сурен слабым голосом из подземелья. И возрадовались гонцы, помогли ему выйти на волю. И вновь сиял перед ним Арарат, словно радуясь встрече с Суреном. И принесли молитвы Сурена исцеление Трдату. И снял он с великого царя образ бессловесного. И избавленный Суреном с Божьей помощью от напасти, был крещен Трдат с женою своей Ашхен в христианство. И, вместе с ним, впервые в мире крещена была в христианство целая страна. И имя той стране было Армения. А Сурен милостью Божьей был рукоположен в сан епископа, получив имя Григор, и назван впоследствии Просветителем. И было это в 298 году от Рождества Христова».