И вот оно, утро «судного дня»… Спозаранку на улицах, прилегающих к зданию суда, стали собираться люди. Однако подступы к нему были уже оцеплены полицией. Повсюду мелькали сотрудники спецслужб, узнаваемые по чернеющим в ушах наушникам и характерно оттопыренным на боках пиджакам. Священник из Хор Вирапа, показав специальный пропуск, прошел оцепление, с трудом протиснувшись к дверям, вошел в зал и занял место недалеко от входа.

Иуда появился в зале неожиданно, словно материализовался из воздуха; никто не заметил, откуда он пришел и как вошел в помещение. Подойдя к месту для присяжных, он повернулся лицом к залу и, заметив священника, слегка кивнул тому головой. Аккредитованные в зале журналисты, словно спохватившись, защелкали и зажужжали своими камерами. Но даже под их вспышками его лица так и никто не увидел. Каким-то странным образом оно оказывалось, причем со всех сторон, в тени от капюшона.

Чуть позже в зал вошли присяжные заседатели и, озираясь на Иуду, расселись по своим местам. За ними, переключив на себя внимание журналистов, в зал вошли представители церквей. Лица их были сосредоточены.

Публика переговаривалась, но шепотом, стараясь при этом не смотреть на Иуду. Многие обсуждали то, что судить Иуду будут в пятницу, то есть в тот же день, когда судили Иисуса Христа. Что сегодня, как и в день суда над Иисусом, произойдет солнечное затмение, и еще то, что Иуда появился в день смерти папы Иоанна Павла II, а суд происходит сегодня, в день его похорон… У некоторых в руках было Священное Писание. Многие крестились украдкой. Детей в зале почти не было. А те, которых взяли с собой родители, вели себя на удивление тихо, словно осознавая, свидетелями чего им доведется сегодня стать.

Наконец в зале появился судья, сухощавый пожилой человек, близоруко щурящийся через линзы своих допотопных очков. Оглядев зал, он сел в кресло, разложил на столе принесенные бумаги и ненадолго погрузился в их изучение. После чего, мельком взглянув на Иуду поверх очков, обратился к присяжным:

— Достопочтенные господа! Сегодня вам необходимо будет принять вердикт по одному в высшей степени необычному делу. Но это обстоятельство не должно застилать ваши уши, глаза или разум. Вы должны помнить, что ваша цель — не пытаться установить истину, которая известна одному только Богу, а всего лишь способствовать торжеству справедливости. Засим правом, данным мне народом, я объявляю открытыми слушания по делу «Иуда против человечества» и предоставляю слово… — Судья прокашлялся, словно пытаясь подобрать слово, и густо покраснел, — … предоставляю слово представителю истца.

В зале воцарилось гробовое молчание. И в этой звенящей тишине вдруг раздался хрипловатый голос Иуды. Голос был странным, будто исходил из большого порожнего кувшина, растекаясь по рядам и заполненным журналистами проходам зала.

— Высокий суд! — начал он. — Уважаемые присяжные и достопочтенная публика!

Мне нет нужды вам представляться, поскольку слишком известно приписываемое мне преступление. Но вы усомнитесь в правомерности обвинений в мой адрес, если всерьез задумаетесь о Священной истории. Ее объективный и непредвзятый анализ убедит вас, что не предавал я, а, веруя в Господа нашего Иисуса Христа, помог свершению Божьего промысла. И вы должны мне предоставить шанс доказать вам это. Ибо если это правда, то я не злодей, а душа моя вопиет к вам и жаждет оправдания.

Вы все являетесь участниками и свидетелями необычного судебного процесса. Он направлен против устоявшегося веками общественного мнения, очевидность которого исключала какую-либо необходимость подвергнуть его анализу иль сомнению. Кроме того, защищая свою поруганную честь, я далек от мысли кого-то обвинять, ибо если у кого и было намерение меня опорочить, так это только у меня самого — у Иуды.

Наконец, необычна не только суть дела, в котором нужно разобраться, необычны и его фигуранты.

Я оказался здесь благодаря тому, что вам удалось расшифровать мое послание, которое поспешили назвать Евангелием от Иуды. Однако свою защиту я буду строить не на нем, а на знакомом вам всем Священном Писании.

И поэтому я, Иуда Симонов Искариот, свидетельствую перед Богом и вами, что события, описанные в Священном Писании a priori достоверны, а слова, приписываемые в них Иисусу Христу, a priori принадлежат Ему, и, следовательно, абсолютно истинны.

Но из последнего не следует то, что абсолютно истинны и собственные суждения евангелистов, ибо они, в отличие от высказываний Иисуса Христа, исходили от людей. Я отдаю себе отчет, что многим из вас даже мысль об этом может показаться кощунственной, ибо подвергается сомнению один догматов церкви, утверждающей богодухновенное происхождение Евангелий. В соответствии с этим догматом все, что изложено в Священном Писании, исходит от Бога и является Его Божественным откровением. Что касается евангелистов, то они лишь посредники, в текстах донесшие нам Благую весть, ибо сказано:

«И Он поставил одних Апостолами, других пророками, иных Евангелистами, иных пастырями и учителями, к совершению святых, на дело служения, для созидания Тела Христова» (Еф 4:11–12).

И не было бы в том сомнений, если бы не связанное с моим именем очевидное противоречие в их текстах. Да, я, Иуда Симонов Искариот, заявляю, что Евангелие от Матфея и Деяния Апостолов, автором которого принято считать Луку, противоречат друг другу в вопросе о моем так называемом «раскаянии». Вспомните, ведь, по Матфею, раскаявшись, я возвратил плату за содеянное и покончил жизнь самоубийством:

«Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осужден, и, раскаявшись, возвратил тридцать сребренников первосвященникам и старейшинам, говоря: согрешил я, предав кровь невинную. Они же сказали ему: что нам до того? смотри сам. И, бросив сребренники в храме, он вышел, пошел и удавился. Первосвященники, взяв сребренники, сказали: не позволительно положить их в сокровищницу церковную, потому что это цена крови. Сделав же совещание, купили на них землю горшечника, для погребения странников; посему и называется земля та «землею крови» до сего дня» (Мф 27:3-10).

А по Луке, я приобрел за эти деньги землю горшечника, на которой, упав, умер:

«И в те дни Петр, став посреди учеников, сказал (было же собрание человек около ста двадцати) мужи братия! Надлежало исполниться тому, что в Писании предрек Дух Снятый устами Давида об Иуде, бывшем вожде тех, которые взяли Иисуса; он был сопричислен к нам и получил жребий служения сего; но приобрел землю неправедною мздою, и когда низринулся, расселось чрево его, и выпали все внутренности его; и это сделалось известно всем жителям Иерусалима, так что земля та на отечественном их наречии названа Акелдама, то есть земля крови. (Деян 1:15–20).

Как это понимать? Ведь либо я, раскаявшись, вернул полученные деньги и удавился, либо, не испытывая угрызений совести, приобрел на эти деньги землю, где впоследствии упал и умер. Либо, либо. Но никак не одновременно и то и другое. Данные утверждения не просто несовместимы; они противоречат друг другу. А такое возможно лишь в том случае, когда одно из них ошибочно. А раз ошибочно, то — рукотворно, ибо в противном случае получается, что ошибся Творец. А это невозможно. Невозможно, потому что Творец непогрешим. И это не просто основной догмат церкви. Это основа мироздания. Стоит нам уличить Творца в ошибке, как реальность порвется в клочья: верх станет низом, белое — черным, а бытие — пустотой. Навсегда! И поэтому не остается ничего иного, как признать, что Священное Писание создавалось людьми, то есть теми, кому свойственно ошибаться. Тогда будут объяснимы и многие разночтения, существующие в его текстах.

Но следует признать, что в некоторых случаях евангелисты поразительно единодушны. Увы, это касается и моего образа. Я обращаю ваше внимание на то, что каждый раз, когда в их текстах упоминается мое имя, оно, как правило, сопровождается словом «предатель»! Причем этим клеймом я награждаюсь при первом же моем упоминании.

Причина в том, что, не ведая об истинной подоплеке событий и истинных мотивах моего поступка, они придают соответствующим событиям наиболее очевидную трактовку. Тем паче что христианское учение о пришествии Спасителя нуждалось в ряде очевидностей. И я утверждаю, что одной из них стала легенда о моем предательстве.

Однако достаточно общих рассуждений. Перейду к фактам.

Так, общеизвестно, что я якобы предал Спасителя из корысти, ибо сказано:

«И пошел Иуда Искариот, один из двенадцати, к первосвященникам, чтобы предать Его им. Они же услышав, обрадовались и обещали дать ему сребренники» (Мк 14:10–11).

Но при этом мало кто знает, что я был казначеем святого лика, ибо речено:

«…он имел при себе денежный ящик и носил, что туда опускали…» (Ин 12:4–5).

Но ведь казначеем назначают человека, пользующегося наибольшим доверием, и, априори, бескорыстного. Из этого следует, что Спаситель знал мое бескорыстие, и доверял мне более чем другим. Слово «знал» я употребляю применительно к Спасителю не в фигуральном смысле, а в прямом, поскольку единственный в мироздании, кто истинно знает, — это Бог. Именно зная, он доверил кассу не кому-нибудь, к примеру, бывшему мытарю Матфею, а мне.

Правда, евангелисты утверждают, что я был нечист на руку:

«Сказал же он это не потому, чтобы заботился о нищих, но потому, что был вор. Он имел при себе денежный ящик и носил, что туда опускали» (Ин 12:4–5)

Но, как видно из текста, их уверенность в том, что я вор, основана лишь только на том, что я имел под рукой нашу кассу и мог, мол, оттуда красть.

Вы видите, что субъективное отношение ко мне со стороны евангелистов существует вопреки объективному отношению Иисуса Христа.

Можно, конечно, предположить, что, Спаситель знал о трагической развязке, ибо сказано:

«И, восходя в Иерусалим, Иисус дорогою отозвал двенадцать учеников одних, и сказал им: вот, мы восходим в Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет первосвященникам и книжникам, и осудят Его на смерть; и предадут Его язычникам на поругание и биение и распятие; и в третий день воскреснет.» (Мф 20:17–19), — и то, что будет предан своим же учеником, ибо писано:

«Когда же настал вечер, Он возлег с двенадцатью учениками; и когда они ели, сказал: истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня» (Мф 26:20–22).

Он сознательно приблизил к Себе очевидного негодяя — меня, с тем, чтобы я и совершил предвиденное Богом предательство. Это предположение на первый взгляд подтверждается оброненной Иисусом фразой:

«Иисус отвечал им: не двенадцать ли вас избрал Я? но один из вас диавол. Это говорил Он об Иуде Симонове Искариоте, ибо сей хотел предать Его, будучи один из двенадцати» (Ин 6:70–71).

Но в этом случае Он не доверил бы мне кассу, ибо видел в ней не ящик с деньгами, а проявление братской Любви людей к своим неимущим собратьям.

Что касается выражения «диавол», то оно использовалось Иисусом в качестве некой аллегории, поскольку в другом случае, согласно евангелистам, он употребил аналогичное выражение и в отношении Петра:

«…Он же, обратившись и взглянув на учеников Своих, воспретил Петру, сказав: отойди от Меня, сатана, потому что ты думаешь не о том, что Божие, но что человеческое» (Мк 8:33).

Кроме того, евангелисты повествовали о том, что все мы были наделены Иисусом способностью творить чудеса, в том числе и изгонять бесов, ибо сказано:

«И, призвав двенадцать, начал посылать их по два, и дал им власть над нечистыми духами… Они пошли и проповедывали покаяние; изгоняли многих бесов и многих больных мазали маслом и исцеляли» (Мк 6:7,12–13).

В то же время Иисус утверждал, что сатана (диавол) не может изгонять бесов, ибо речено:

«Фарисеи же, услышав сие, сказали: Он изгоняет бесов не иначе, как силою веельзевула, князя бесовского. Но Иисус, зная помышления их, сказал им: всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит. И если сатана сатану изгоняет, то он разделился сам с собою: как же устоит царство его? И если Я силою веельзевула изгоняю бесов, то сыновья ваши чьею силою изгоняют? Посему они будут вам судьями. Если же Я Духом Божиим изгоняю бесов, то конечно достигло до вас Царствие Божие.» (Мф 12: 24–28).

Заметьте, ни один из евангелистов не свидетельствует, что я либо Петр не изгоняли бесов, следовательно, мы изгоняли, а это означает, что, в соответствии с приведенными выше разъяснениями самого Иисуса, мы не могли быть «диаволом» или «сатаной».

Я желаю особо остановиться и на полученной мною мзде и обратить ваше внимание на то, что по тем временам она соответствовала цене раба, ибо сказано:

«Если вол забодает раба или рабу, то господину их заплатить тридцать сиклей серебра, а вола побить камнями» (Исх 21:33).

Неужели вы можете допустить мысль о том, что корыстный человек когда-либо отдал бы Того, кто не имеет цены, за бесценок, как то писано:

«Тогда один из двенадцати, называемый Иуда Искариот, пошел к первосвященникам и сказал: что вы дадите мне, и я вам предам Его? Они предложили ему тридцать сребренников…» (Мф 26:14–15).

Но, должен признаться, что ничтожность полученной суммы имела и имеет для меня принципиальное значение. Ибо именно посредством ничтожности полученной мзды я надеялся когда-либо быть понятым и оправданным людьми. Делая все для того, чтобы быть превратно понятым и проклятым современниками, я, совершая свое деяние, хотел тем не менее сохранить за собой хоть какой-то шанс и надежду на будущее оправдание.

Таким шансом мне виделось очевидное несоответствие между бесценностью Предаваемого и ничтожностью получаемой за Него мзды. Ведь если бы я не взял тогда денег, то считали бы, что я предал Спасителя из зависти или из-за разочарования в Его вере. Тогда я не смог бы оправдаться вовек, поскольку невозможно доказать отсутствие зависти или ослабления веры.

Деньги, и только небольшие деньги, могли предоставить мне в будущем какой-то шанс на оправдание. Ибо раз взял я деньги, значит, предал из корысти. Но если бы я был корыстен, то, во-первых, не взял бы так мало, а во-вторых, Иисус не доверил бы мне кассу. Именно так, методом от противного, через двойное отрицание, сначала корысти как мотива предательства, а затем и самого предательства, мог тогда я рассчитывать на возможность будущего оправдания.

Высокий суд! Я совершил свое деяние потому, что меня к тому склонил сам Спаситель. Вы знаете, Иисус говорил, что Он — и Сын Божий, и Сын Человеческий, ибо писано:

«Тогда Господь сказал: …Пришел Сын Человеческий…» (Лк 7:31, 34).

По окончании тайной вечери Он еще раз приоткрыл нам тайну своего ближайшего будущего, ибо сказано:

«Пришли в селение, называемое Гефсимания; и Он сказал ученикам Своим: посидите здесь, пока Я помолюсь. И взял с Собою Петра, Иакова и Иоанна; и начал ужасаться и тосковать. И сказал им: душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте. И, отойдя немного, пал на землю и молился, чтобы, если возможно, миновал Его час сей; и говорил: Авва Отче! всё возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты. Возвращается и находит их спящими, и говорит Петру: Симон! ты спишь? не мог ты бодрствовать один час? Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна» (Мк 14:32–38).

Его вторая, человеческая ипостась проявилась в естественном человеческом страхе перед предстоящей Ему физической болью и смертью. Почувствовав это и не желая более искушать ни Себя, ни Всевышнего, Иисус во время трапезы дал мне прямое указание помочь Ему в завершении Его миссии первого пришествия, ибо писано:

«Сказав это, Иисус возмутился духом, и засвидетельствовал, и сказал; истинно, истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня. Тогда ученики озирались друг на друга, недоумевая, о ком Он говорит. Один же из учеников Его, которого любил Иисус, возлежал у груди Иисуса. Ему Симон Петр сделал знак, чтобы спросил, кто это, о котором говорит. Он, припав к груди Иисуса, сказал Ему: Господи! кто это? Иисус отвечал: тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам. И, обмакнув кусок, подал Иуде Симонову Искариоту. И после сего куска вошел в него сатана. Тогда Иисус сказал ему: что делаешь, делай скорее» (Ин 13:21–27).

А предвидя ваш вопрос, почему же эту миссию Он не поручил кому-нибудь другому из учеников, Иисус пророчествует о грядущем отречении от Себя, а стало быть, и от веры, того, на кого предполагал опираться изначально — Петра, ибо говорено:

«Он отвечал Ему: Господи! с Тобою я готов и в темницу и на смерть идти. Но Он сказал: говорю тебе, Петр, не пропоет петух сегодня, как ты трижды отречешься, что не знаешь Меня» (Лк 22:33,34).

Я же выполнил эту миссию и, не таясь от кого-либо, сообщил Ему об этом, ибо писано:

«И, тотчас подойдя к Иисусу, сказал: радуйся, Равви!..» (Мф 26:49).

За что и удостаиваюсь из Его уст слова «друг», ибо говорено:

«Иисус же сказал ему: друг, для чего ты пришел?..» (Мф 26:50).

Среди вас, людей, особое значение придается форме моего так называемого «предательства», ставшей метафорой, называемой «поцелуй Иуды»:

«Предающий же Его дал им знак, сказав: Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его. И, тотчас подойдя к Иисусу, сказал: радуйся, Равви! И поцеловал Его. Иисус же сказал ему: друг, для чего ты пришел?..» (Мф 26:48–50).

Однако вы без труда убедитесь в бессмысленности поцелуя как знака, указующего на Иисуса. Ибо по свидетельствам тех же евангелистов, обращаясь к пришедшим, Он говорит:

«Каждый день бывал Я с вами в храме, и вы не поднимали на Меня рук…» (Лк. 22:53).

Из этих слов следует, что Иисус был знаком своим врагам. Об этом свидетельствуют и евангелисты, повествующие о спорах Иисуса с фарисеями и книжниками. Его знал в лицо и участвующий в аресте Иосиф из семьи первосвященника Каиафы.

Об этом свидетельствует и то, что близкие к нему люди опознали в Петре сподвижника Иисуса, ибо писано:

«Взяв Его, повели и привели в дом первосвященника. Петр же следовал издали. Когда они развели огонь среди двора и сели вместе, сел и Петр между ними. Одна служанка, увидев его сидящего у огня и всмотревшись в него, сказала: и этот был с Ним… Вскоре потом другой, увидев его, сказал: и ты из них… Прошло с час времени, еще некто настоятельно говорил: точно и этот был с Ним…» (Лк 22:54–59).

Не будете же вы утверждать, что люди, знающие Петра, нуждались в моей помощи, чтоб опознать Иисуса!

Я поцеловал Его не с целью раскрыть его перед врагами, но с целью с Ним проститься и указать всем на себя, как на Его очевидного предателя. Хотя мог бы сообщить им лишь о месте Его нахождения и не участвовать в аресте. И тогда имя предавшего осталось бы в тайне на вечные времена.

Высокий суд, я хочу обратить ваше внимание также и на этимологию слова «предать». Обычно его значение определяется тем, «кто предает» и «кого предают», ибо у этого деяния есть две стороны: предаваемый и предающий.

Однако в евангелиях этому слову придается значительно более широкий и глубокий смысл:

кого предают? — Иисуса «Сына Человеческого» (Мф 26:24, Мк 14:21,41, Лк 22:48);

кто предает? — Иуда Симонов Искариот (Ин 12:4, 13:2); «один из вас» (Ин 13:21); «один из двенадцати» (Ин 6:71); «народ и первосвященники» (Мк. 15:10, Ин. 18:35); Пилат (Ин 19:16); сам Иисус (!) (Лк 23:46);

кому предают? — «первосвященникам и книжникам» (Мф 20:18, Мк 10:33, Мк 14:10, Ин 19:16); «язычникам» (Мф 20:19, Мк 10:33, Лк 18:32); «Понтию Пилату» (Мф 27:2, Мк 15:1, Ин 18:35); «народу» (Мк 15:15); «начальству и власти правителя» (Лк 20:20);

чему предают? — «смерти» (Мф 27:1);

за кого предают? — «за вас» (учеников) (Лк 22:19);

на что предают? — «на распятие» (Мф 26:2, 27:26, Мк 15:15, Ин 19:16);

в чьи руки предают? — «в руки человеческие» (Мф 17:22, Мк 9:31, Лк 9:44); «в руки грешников» (Мф 26:45); «в руки Твои» (Господа Бога) (Лк 23:46);

что предается? — «тело Мое» (Лк 22:19); «дух Мой» (Лк 23:46); «Кровь невинная» (Мф 27:4).

Видны этапы того, что пока считают предательством. Сначала я («один из вас»; «один из двенадцати») предаю Иисуса «первосвященникам и книжникам», «в руки человеческие», «в руки грешников». Затем они предают Его Пилату, «язычникам», «начальству и власти правителя». Тот предает Иисуса «народу» и «первосвященникам» «на распятие», а уж те предают Его «смерти».

Но важно не это, а то, что я предал лишь «тело», плоть Иисуса, его «кровь», и предал я первосвященникам и книжникам; «дух» же свой Иисус предал Богу Сам, накануне физической, «телесной» смерти. Очевидно, что мы с Ним были заодно; я предал Его тело, а Он — Свой дух. Своими поступками мы дополняли друг друга, выполняя единую миссию Иуды и Христа.

И потом, если вернуться к писаниям Нового Завета, то использованное там слово «парадедомай» более точно переводится не как «предать», а «передать». И если каждое предательство является «парадедомаем», то далеко не каждый «парадедомай» является предательством. К примеру, Апостол Павел написал о благости Бога так: «Тот, Который Сына Своего не пощадил, но предал Его за всех нас, как с Ним не дарует нам и всего?» (Рим. 8:32).

Никто же не обвинит Бога в предательстве. Он не предал Иисуса, а отдал или передал Его. Так же и я. Прозванный предателем в большинстве Библейских переводах, в оригинале я назван «тем, кто передает».

Высокий суд! Я был чист в своих помыслах и совершил свое деяние по величайшему совету Божьему, ибо сказано Петром:

«Мужи Израильские! выслушайте слова сии: Иисуса Назорея, Мужа, засвидетельствованного вам от Бога силами и чудесами и знамениями, которые Бог сотворил чрез Него среди вас, как и сами знаете, Сего, по определенному совету и предведению Божию преданного, вы взяли и, пригвоздив руками беззаконных, убили» (Деян 2:22–23).

Вряд ли кто-либо возьмет на себя смелость утверждать, что тот Божий совет был дурным, ибо Бог по определению и благ, и свят — все, что исходит от него, не может нести в себе печать зла. Стало быть, исполняя Его совет, я творил добро, и только добро.

Мое деяние было похоже на то, что вы зовете эвтаназией, совершенной по совету Творца, с ведома Спасителя и по Его поручению. Пока Он жил среди нас, мы не раз убеждались в Его Божественности. В тот же день должно было подтвердиться Его человеческое начало. Перед величайшим раскрытием Его Божественной природы — воскресением, должно было произойти величайшее подтверждение Его человеческой сущности — смерть через унижение и распятие.

Творец пожелал, чтобы Иисус завершил Свое земное посвящение, пройдя через смерть точно так же, как и все люди, превращающиеся в прах, прощаясь с мигом жизни во имя вечного бессмертия.

Воистину, ничто не могло случиться с Иисусом, если того не пожелал Творец. Посему пусть не тревожатся ваши сердца; ибо все, что произошло тогда, произошло во славу Бога и во спасение человечества, в том числе и вас.

Что же касается того, что якобы своей добровольной смертью на дереве я навсегда утерял свою душу, хочу вам напомнить, что Господь искупил нас от этой клятвы закона, сделавшись за нас клятвою, ибо писано:

«проклят всяк, висящий на древе (Гал 3:13)».

Народ армянский! Если есть на земле человек, который мог бы быть осужден Творцом на вечные муки, то это я. А раз так, то я и есть тот Агнец, который принял на себя грехи мира. Но я сделал то, поверив словам Иисуса, сказанным за восемь дней до его преображения на горе Фавор и встречи с Моисеем и Илией:

«…кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее» (Лк 9:24).

И если вы тоже чисты в вашей вере, то ваш святой долг вернуть мне мое доброе имя. Ибо сказано:

«…услыши, Господи, глас Иуды и приведи его к народу его; руками своими да защитит он себя, и Ты будь помощником против врагов его». (2Фес; 2 Сол 33:7)

И пусть не точит ваши души червь сомнения, что переосмысление моего деяния причинит ущерб нашей вере. Наоборот, в своем новом свете оно предельно ярко показывает ее неповторимую силу, выраженную в нашей самоотверженной готовности не только к физической, но и к нравственной погибели во имя вечных ценностей христианства в прошлом, сейчас и во веки веков! Аминь.

Закончив свою речь, Иуда скрестил руки, и вновь застыл в прежней позе. В зале воцарилась гнетущая тишина. Люди будто окаменели. В течение всей его речи не шелохнулись даже видавшие виды журналисты, а что до телеоператоров, то те словно окаменели у мониторов своих камер.

Первым очнулся судья. Погрузившись вновь в свои бумаги, он поднял голову и, прокашлявшись, предоставил слово стороне защиты.

С места поднялся православный батюшка. Подойдя туда, где сидели присяжные, он поздоровался с ними и, кивнув судье, внимательно посмотрел на Иуду, Покачав головой, он протянул «мда-а-а» и, вновь обернувшись лицом к присяжным, сказал:

— Уважаемый суд! У меня сегодня трудный день. Ибо призванный прощать, я должен сегодня не только отвратить от этого свое сердце, но и убедить вас поступить точно так же.

Господь ниспослал сегодня тяжкое испытание также и всем моим братьям и сестрам во Христе. Возможно, самое тяжкое из тех, которые Он когда-либо ниспосылал человеку. И имя тому испытанию — испытание верой.

Зачастую говорят «христианское учение», а понимают нашу веру. Не было и нет такого учения, но было, есть и будет учение Господа нашего Иисуса Христа, так же как была, есть и будет наша христианская вера. Мы не должны воспринимать ее как учение, но должны принимать учение Господа нашего Иисуса Христа на веру. Ее кладезем является наше Священное Писание, и поднявший на нее пяту свою, поднимает ее против нас всех.

Здесь говорилось о противоречиях в нем касательно смерти Иуды, и на основании этих домыслов внушалась мысль о якобы человеческом происхождении Писания. Следует ли говорить, что это сделано, чтобы открыть двери для хулителей Священного Писания, ибо если его писали люди, которым свойственно ошибаться, то можно критиковать их, можно сомневаться в их нетленном творении. А от этого мига до гибели веры всего один шаг. И мы должны остановить тех, кто подталкивает нас к нему. Наша вера, впрочем, как и любая, должна быть вне критики. Ибо если сомневаешься, то как же веруешь? Или — или, третьего не дано.

Что касается смерти Иуды, то в Новом Завете о ней повествуют Матфей (27:3-10) и Петр (Деян 1:8-19). Но эти два свидетельства не противоречат друг другу, а взаимно дополняют. Ибо, как считает епископ Кассиан, Иуда повесился на земле, которую, после его смерти, купили на брошенные им деньги, а тело его, по мнению Фаррара, сорвалось с веревки и при падении расселось, потому что сильно распухло, как об этом писал Папий Гиерапольский.

Здесь говорилось еще, что если Иуде была доверена касса, то лишь потому, что Господь знал его бескорыстие, а раз так, то и не мог он предать ради корысти.

Ложь, и еще раз ложь! Зная, что будет им предан смерти, Господь Своим доверием желал удержать его и спасти, впрочем, как и каждого. Он надеялся, что сила любви восторжествует над коварством зла; но такие победы невозможны без той веры, которой присуща искренняя любовь к истине. А сердце того, кто не смог полюбить истину всей душой, носило в себе затаенный плод сатаны.

Здесь еще говорили, что если Иуда в числе двенадцати апостолов врачевал болезни и изгонял бесов, то не мог быть в сговоре с сатаной.

И ведь на самом деле так. Когда Господь наш Иисус Христос посылал своих учеников проповедовать Царство Небесное, исцелять больных и очищать прокаженных, воскрешать мертвых и изгонять бесов, Он не делал никакого исключения; все двенадцать сполна получили от Него власть врачевать всякую болезнь и немощь и изгонять злых духов. И действительно сказано, что все это делали, и, наоборот, нигде не сказано, что Иуда был исключен из этого служения.

Больше скажу, сам Петр подтверждает, что Иуда был «сопричислен к нам и получил жребий служения сего» (Деян 1:17). И когда Иуда проповедовал, то люди каялись. Когда он молился над ними, они исцелялись. Когда он изгонял бесов, те повиновались ему. Но это лишь напоминает о том, что даже исключительный духовный дар и самое высокое положение и служение в церкви еще не обеспечивают верности человека Господу, не свидетельствуют о его обязательной причастности к Его благодати. Ибо сказано было Им:

«Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного. Многие скажут Мне в тот день: Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили?» (Мф 7:21, 22).

Что до сатаны, то он вошел в Иуду во время последней вечери, ибо засвидетельствовано присутствующим там Иоанном, что сатана вошел в Иуду после куска хлеба, переданного ему Господом на той вечере:

«…И, обмакнув кусок, подал Иуде Симонову Искариоту. И после сего куска вошел в него сатана…» (Ин 13:26).

Господь обмакнул хлеб и подал его Иуде, чтобы тот усовестился этого хлеба и удержался от предательства. Но это не проняло Иуду, а отселе стал он еще более на стороне сатаны, и как неисправимый совершенно предался ему. Доколе Иуда считался одним из апостолов и был причислен к святому лику, дотоле сатана не имел на него прав. И только когда Господь отлучил его от прочих учеников, объявив через хлеб, сатана овладел им, как оставленным Господом и отлученным от Божественного лика. «Сатана вошел в него», то есть проник в глубину его сердца и овладел его душой. Ибо сатана и прежде нападал на Иуду извне, как и на других апостолов, как, впрочем, и на каждого из нас. На сей раз сатана совершенно овладел им, внушив ему предательство.

Иисус говорит еще Иуде: «что делаешь, делай скорее». Сим Господь не побуждает Иуду к предательству, но как бы укоряет его в предательстве. Словом «делай» как бы говорит ему Господь: «Вот, Я оставляю тебя, делай что хочешь; не препятствую твоему намерению, не удерживаю тебя более».

Кроме прочего, истец радел за Иуду как за бессребреника, памятуя его речи на помазании Господа нашего Иисуса Христа в Вифании. Он, видите ли, был возмущен нескромностью Учителя и считал, что благовоние было надобно продать, а деньги раздать нищим.

Начнем с того, что рассуждение ошибочно с точки зрения сравнительного богословия. Предположим, что кто-то и купил бы у Марии это масло, и что, тогда вырученные деньги можно было бы раздать нищим? Но, в конце концов, кто-то поступил бы так же, как Мария, — употребил бы его на умащение и помазание. Ни один сосуд с благовонием не может существовать вечно и служить постоянным источником вспомоществования бедным. А вот добыванием благовоний были заняты бедные люди. Покупка его уже была для них помощью.

Далее, это преступно с позиции веры, радетелем которой он здесь себя выставлял. Ибо женщина, не причисленная к святому лику, через любовь к Иисусу уверовала в его ближайшую кончину и соборовала его в последний путь, а причисленный муж не уверовал. Более того, дозволил себе смущать Того, в Кого должен был уверовать. А раз смущал, то не уверовал. Ибо верующий верит, а неверующий смущает и предает. Наконец, это кощунственно с точки зрения морали, ибо кому-кому, но только не Иуде рядиться в тогу бессребреника, имея в мошне деньги, полученные за Того, Кто не имел цены.

И еще я желаю сказать о мзде. О цене, заплаченной за Иисуса. Казалось бы, что есть цена, коль речь идет о Бесценном? Но сребролюбцу все в корысть, хоть грош, хоть алтын.

Известно, что предатель принял тридцать сребреников. Так в то время называли римский динарий и местный сикль. Последний равнялся 20 динариям и назывался жертвенным, ибо каждый взрослый иудей был обязан в Пасху жертвовать храму полсикля. Иудеи добились права чеканить эти монеты, поскольку на римских монетах были изображены лики, коим не было место в иудейских храмах. Исходя из того, что мзда была возвращена в храм, по-видимому, и дана она была в храме. Из этого следует, что Иудины сребреники были сиклями. Они не были положены в храмовую казну не из-за ликов, а из-за крови на них:

«Первосвященники, взяв сребренники, сказали: непозволительно положить их в сокровищницу церковную, потому что это цена крови» (Мф 27:2).

А по тем временам один динарий составляла дневная плата поденщику:

«Когда же наступил вечер, говорит господин виноградника управителю своему: позови работников и отдай им плату, начав с последних до первых. И пришедшие около одиннадцатого часа получили по динарию» (Мф 20:8–9).

Стало быть, неправедною мздой Иуда обеспечил себе сытную жизнь на полтора года.

И еще. Именно после того, как Иуда покинул последнюю вечерю, а в зале остались лишь преданные ученики, Господь наш Иисус Христос ввел празднование Вечери Господней и заключил с ними «Новый Завет». Иуда же лишился всего этого в связи со своим уходом. Если бы он был исполнителем просьбы Господней, то и он был бы удостоен всего этого. Но всезнающий Господь не оставил для него такой возможности, ибо знал истинные мотивы его деяния. Он не просил его о чем-то, а просто отсылал прочь, лишая тем самым его навсегда Царствия Небесного.

Далее, тот, кто говорил до меня, вопрошал, для чего, мол, был нужен предатель? Фарисей! Об этом Евангелие говорит с достаточной ясностью. Лука свидетельствовал, что Господь днями находился в храме, окруженный толпой народа, а ночевал на горе Елеонской. Иуда же взял на себя предать Его начальникам не при народе. По словам Матфея, иудейские начальники боялись возбуждения в народе, и потому считали нежелательной расправу над Иисусом в праздник. Ночью же, на горе Елеонской, Иисус оставался один с учениками.

Евангелист Лука говорит, что Иисус по окончании последней вечери пошел на гору Елеонскую, по обыкновению, ибо во время праздников Он считал нужным приобщать учеников к возвышенному, и уединялся для этого в местах пустынных и пристанищах спокойных. То место, куда Он направился, по другую сторону потока Кедрона, было известно немногим, но в их числе и Иуде.

Таким образом, Господь отошел в это место скорее с целью открыться для Иуды, а не спрятаться от него.

Но предатель был нужен не только, чтобы раскрыть место, но и указать на Иисуса. До наших дней дошло предание о том, что Господь наш Иисус Христос имел два обличия: одно, в котором Он казался всем, а другое Он принимал во время Своего преображения пред учениками на горе, когда лицо Его просияло, как солнце. Более того, каждый видел Его таким, каким видеть был достоин! Хотя Его часто видели те люди, что пришли с Иудой, они не могли Его опознать наверняка по причине Его преображения, и предатель нужен был и для того, что бы указать на Него.

«Иисус же, зная все, что с Ним будет, вышел и сказал им: кого ищете? Ему отвечали: Иисуса Назорея. Иисус говорит им: это Я. Стоял же с ними и Иуда, предатель Его. И когда сказал им: это Я, они отступили назад и пали на землю. Опять спросил их: кого ищете? Они сказали: Иисуса Назорея. Иисус отвечал: Я сказал вам, что это Я; итак, если Меня ищете, оставьте их, пусть идут» (Ин 18:4–8).

Комментируя эти строки, Ориген говорил: «…Его не узнали, хотя и часто видели, вследствие Его преображения». Эти слова имеют весьма глубокий смысл. Не только христиане, но и язычники знали и знают о Христе. Но каждому Он представляется в тысячах различных обличий, соответственно образованию и развитию, умственному и нравственному. Нужно ли говорить, что каждый человек носит в душе свой собственный образ Христа. Оставаясь одним и тем же, Он является в разном обличии — мужчинам и женщинам, здоровым и больным, богатым и бедным, ученым и необразованным. Христос обладает такою силою, что, и находясь во плоти, представлялся разным людям в различном обличии, и они то узнавали, то не узнавали Его:

«И ученики, увидев Его, идущего по морю, встревожились и говорили: это призрак; и от страха вскричали. Но Иисус тотчас заговорил с ними и сказал: ободритесь; это Я, не бойтесь» (Мф 14:26–27).

В одном лишь прав тот, кто вещал до меня. Он не успел предать Господа нашего, ибо Иисус, преисполненный любви ко всем, до последнего момента пытаясь спасти погибающую душу Иуды, Сам передал Себя в руки пришедших за Ним и, сделав это, обратился к Творцу со словами:

«Да сбудется слово, реченное Им: из тех, которых Ты Мне дал, Я не погубил никого» (Ин 18:9).

Никого, то есть и Иуду. Но не успевший предать Христа Иуда, стремясь отработать свою преступную мзду, предал свою бессмертную душу, поцелуем увековечив гнуснейшее из предательств, когда-либо совершенных в подлунном мире:

«Предающий же Его дал им знак, сказав: Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его. И, тотчас подойдя к Иисусу, сказал: радуйся, Равви! И поцеловал Его. Иисус же сказал ему: друг, для чего ты пришел?..» (Мф. 26:48–50).

Какая противоположность всякому истинному, нелицемерному, происходящему от любви! Какая глубина нравственного падения! С одной стороны, Иуда поцелуем указывает на предаваемого, с другой — жаждет прикрыть этим поцелуем душевную низость и крайнюю подлость. Поцелуй, знак любви, становится символом предательства! Здесь нет нужды искать какой-либо смысл слова «радуйся» в устах Иуды, ибо оно было обычным приветствием и по смыслу вполне равняется нашему «здравствуй!». Относительно слова «друг», употребленного Иисусом в адрес Иуды, очевидно, что это слово ÍôáßńÍ («товарищ», «друг») было употреблено не потому, что Христос хотел назвать Иуду Своим другом или товарищем, а как нейтральное обращение, например, «любезный», которое зачастую употребляют при общении со случайными людьми.

Чтобы устранить сомнения по поводу слов «для чего ты пришел», скажу, что на основании глубоких лингвистических исследований в области греческого языка установлено: вопреки переводам, обращение Христа к Иуде ни в коем случае нельзя считать вопросительным. Да и на основании внутренних соображений понятно, что Спаситель не мог задать Иуде такой вопрос, не мог спросить его, для чего, мол, пришел, — Иисусу это было хорошо известно. Наиболее вероятным представляется, что здесь просто не закончена фраза — после этих слов можно было бы поставить многоточие. Иисус Христос не успел договорить, как подошли воины и возложили на Него руки.

Батюшка вдруг замолчал, словно силясь вспомнить, что еще хотел сказать, и продолжил:

— И еще. Мне недавно довелось увидеть фрагменты нового фильма «Мастер и Маргарита». В том месте сериала, где Воланд свидетельствует о том, что Иисус был, он вместо «Иисус» произносит «Христос». В книге у Булгакова написано «Иисус», потому что «Христос» — это не имя, а высочайший церковный сан — Мессия. И поэтому не мог булгаковский Воланд произнести это слово. Булгаковский — не мог. А нынешний — может. И, наверное, именно потому, что нынешний — может, мы видим и слышим здесь то, что еще вчера было невозможно. Мы создали вокруг себя вакуум бездуховности, а природа, по канонам бытия, не терпит пустоты, любой, в том числе и духовной. И вот, он здесь. Видя, как мы веруем, он решил, что наконец пришло его время.

Да ладно, об этом потом. Сейчас же нам нужно избавиться от него, и по возможности скорее.

Сказав это, батюшка оттер градом льющийся пот и шаркающей походкой направился в зал, уступив место убеленному сединами армянскому отшельнику. Кивнув судье и присяжным, он оглядел непривычный для себя зал. Его взгляд остановился на знакомом лице священника из Хор Вирапа. Тот сидел в дальнем ряду, недалеко от двери и, казалось, спал. Рядом с ним сидел какой-то человек, видимо журналист, и что-то записывал. Судья деликатно кашлянул. Отшельник перевел взор на присяжных и, вдохнув, будто перед прыжком, сказал:

— Господь наш Иисус Христос явился в этот мир волею Творца всего сущего, и хотя Ему и должно было потом вернуться к Богу-Отцу, для этого, однако, не требовалось, чтобы один из двенадцати стал бы предателем. Одному лишь Всевышнему дано было решать, когда и как тому произойти, но никак не Иуде.

Но, обуреваемый страстями, он вмешался в Божественный замысел и, приложив пяту к колесу Истории, прервал земную жизнь Господа нашего Иисуса Христа. А Творец не захотел вмешиваться в естественный ход событий.

То, что сделал Иуда, было сатанинским делом. Ибо сатана не просто помог Иуде свершить злодеяние, но счел это своим наиважнейшим делом и самолично вошел в Иуду, дабы сорвать планы Бога по искуплению мира. Если на миг предположить, что Иуда предал во имя спасения мира, то непонятно, зачем он здесь и что ему нужно. И если на самом деле это была скрытая, даже от апостолов, тайна, то Иуды здесь не должно было быть. Ибо, раскрыв ее перед нами, он бы вторично предал Иисуса Христа.

Это первое.

Второе. Ссылаясь на соучастие в свершении Божьего помысла, сей господин коварно лукавит, ибо сказано Иоанном Златоустом, что Господь предвидел предательство Иуды, но не предопределил его. Иуда свой поступок совершил, руководствуясь своей свободной волей.

Третье. Касательно сравнения с Петром. Да, грех Петра не менее велик, чем грех Иуды. И, казалось, не должно было быть разницы между их согрешениями. Но Петр стал столпом церкви, а Иуда — нарицательным образом предательства. Почему? А потому, что первый покаялся и был помилован, прощен по благодати Божией, а второй, съедаемый угрызениями совести, но без истинного покаяния, отвергнув Божию благодать, ушел в вечный мрак.

И, наконец, четвертое, об эвтаназии, или иначе, помощи мученику тела умереть. Да, человек смертен. И лишь душа его, принадлежащая Творцу, — бессмертна. Более того, он не просто смертен, а смертен внезапно. Но день и час расставания нашего бренного тела с бессмертной душой дано знать одному лишь Творцу. Ему, и только Ему, сотворившему сущее, дано право дарить и отнимать жизнь. Ибо все остальное — от лукавого.

Отшельник замолчал и зажмурился, словно силясь ухватить за кончик ускользающую мысль. Но тотчас открыл их, словно вспомнив, что хотел сказать, и обратился к присяжным:

— Зачем здесь тот, кто именует себя Иудой? Ведь вы не выписываете пропусков в рай. Быть иль не быть душе в раю — решается в небесной канцелярии, а не в муниципальном суде. Иуда ошибся адресом. Если душе Иуды рай заказан, то он — предатель по решению Божьего суда, единственного суда, не ведающего ошибок. Суда, решение которого окончательно и обжалованию не подлежит. Ибо его творит непогрешимый и всезнающий Бог.

И если Он не принял душу Иуды, то, значит, Иуда — предатель, что он и сам знает. А раз знает, значит, здесь он не ради своей души, ибо по земному суду она покой не обретет. Он пришел по наши души, куда через оправдание иль даже речи свои желает занести червь сомнения, который будет точить нашу веру, а с нею вместе и надежду на наше спасение. Спасение, которое он сам утратил навсегда.

Да, воистину прав мой православный брат, Господь ниспослал сегодня тяжелое испытание всем нам. Но почему сегодня? Возможно, потому, что мы еще никогда не были так далеки от Него, как теперь, ибо главный критерий нашей жизни сегодня — успех. В погоне за ним, некоторые сочиняют небылицы, где приписывают Иисусу Христу сошествие с Креста, земную жизнь в объятиях Марии Магдалены. Вас окружает мир, где царствует политика без принципов, богатство без труда, наслаждение без совести, знание без истины, наука без гуманности и торговля без морали. Что же до веры, то люди не ее сегодня демонстрируют в храмах, а суеверное поклонение самому обряду. Обрядоверие — затейливое по форме, но пустое по содержанию и, что самое страшное, не требующее подвижничества. Даже пожертвования делаются не в уверенности в Божием благословении, а в расчете на то, что Бог им в чем-то будет уже обязан. Но Бог не служба спасения, Бог — это Бог! С Ним нельзя договориться, в Него можно только верить! Когда тело покидает душа, оно разлагается. Подобно этому разлагается и народ, когда его покидает вера.

В этом есть и вина церкви. Ибо иерархи — те же люди, и некоторые из них заражены той же бациллой успеха. В погоне за верующими, борясь за свое влияние среди них, они отчасти утеряли открытую церкви дорогу на Небеса и, подобно заблудшим путникам, топчутся на месте.

Яхве, Аллах, Господь… Это То, как мы — иудеи, мусульмане и христиане зовем Того Единственного, имя Которого Бог. Есть и другие народы, которые, не ведая о Нем, видят основой всеобщей гармонии принцип постоянного самосовершенствования человека и общества. Но не этого ли ждет от нас и Бог? Так в чем же дело? Почему вы не можете позабыть былые распри и сообща повести за собой по этому пути все человечество?

И еще. Прожив немало лет и многое переосмыслив, я понял, что Дарвин был отчасти прав. Я сказал — отчасти, — повторил он, услышав легкий шум в зале, — ибо склонен полагать о существовании двух генезисов человека, божественного и эволюционного. Причем второй — от сатаны.

Антихрист, во всем противопоставляя себя Всевышнему, вознамерившись уподобиться Творцу, путем дьявольских химер запустил механизм эволюции и воссоздал своего человека, из обезьяны. Этим объясняется то, что более мы эволюцию не наблюдаем. Живут на свете и плодятся люди от Бога и люди от сатаны. Вопрос вопросов: кто есть кто? Что позволит нам понять, где друг, где враг, кто тот, что Богом сотворен, и кто рожден исчадием ада?

И я отвечаю — нравственность. Вот что отличает божественный проект от сатанинского. Ибо в процессе эволюции можно стать похожим на человека, но нельзя приобрести нравственность. Стать похожим внешне, как бывают похожи ядовитый и полезный гриб. Нравственность же была заложена в Божьего человека Святым Духом, что вдохнул в него при создании Творец. Трагедия сатаны именно в том, что он не зрит в человеке души, а раз не зрит, то не может воссоздать. Вместо этого он привил своему мутанту неуемную тягу к успеху.

И пусть не смущает вас, что порою так разнятся единоутробные братья или сестры. Бывает и такое. Безнравственных зачастую трудно распознать. Соединяются друг с другом нравственный и безнравственный, и чада у них получаются разные, в зависимости от того, чье из начал взяло верх.

Казалось бы, при чем тут Иуда… — сделав небольшую паузу, сказал отшельник, и, глубоко вдохнув, продолжил: — При том, что, даже если предположить, что все было не так, как знаем мы, во что я никогда не поверю, все равно… От каждого из вас, достопочтенные присяжные, впрочем, нет, от каждого из нас, возлюбленные братья и сестры, потому что на этом суде присяжными являемся мы все, от каждого из нас требуется ответ на вопрос: нравственно ли предательство, совершенное пусть даже во имя великой цели? Заслуживает ли прошения совершивший его? Ибо мы не сильны против Истины. Но сильны за Истину. Истину, имя которой Бог!

И, наконец, последнее. Нет худа без добра, как говорят в народе. В эти дни многие впервые откроют Священное Писание, дабы самим разобраться в перипетиях тех давних дней. Возможно, в поисках истины они найдут ответы и на иные, волнующие их вопросы. А найдя их, они будут обращаться к нему за советом и впредь. Так не в этом ли цель нашей веры и церкви? Думаю — в этом. И да поможет нам Господь.

А что касается Иуды, то пусть его судит Тот, Кому дано право судить по обе стороны миров. Ибо, наверное, о нем сказано: «Заблудшая душа человеческая, если тебе свыше суждено было заблудиться, то это, воистину, будет зачтено тебе в тот великий день, когда мощный судия придет в облаках славы своей судить живых мертвых и мертвых живых!..»

Сказав это, он кивком головы поблагодарил присяжных, посмотрел в зал и, найдя там батюшку, направился к нему.

А к присяжным, наклонив голову и шепча себе что-то под нос, направился католический пастор. Заняв положенное место, он поприветствовал суд и присутствующих в зале, а затем начал свою речь.

— Мои братья по вере сказали здесь все, что желали сказать. Мне к этому нечего добавить, разве что небольшие детали, которые помогут привнести в этот зал наряду с православной и григорианской атмосферой толику католического духа.

Мои возлюбленные. На свете все имеет оборотную сторону. Как орел и решка. Как свет и тень. Как жизнь и смерть. Бог отделил свет от тьмы, но не указал, что тьма — это плохо. Просто одно без другого не существует. Так и любая жизнь таит в себе собственную смерть.

Быть может, Иуда и был той бесчеловечной смертью, что таила в себе человеческая ипостась Иисуса. То, что он исполнил, было необходимым толчком, чтобы ход истории продолжался.

Всякий раз, услышав это имя, я искренне скорблю. Но не по нему, а по его душе. Ведь во имя ее спасения Иисус, пытаясь упредить предательство, Сам предал Себя в руки врагов. Увы, ведомый сатаной Иуда, запечатлев поцелуй на челе Спасителя, все же ее погубил.

Те самые ноги, которые омыл ему Иисус в день последней вечери, привели его к измене, а затем и на «свое место». Но не в то, которое приготовил для него Спаситель. Да, возлюбленные мои, не Христос приготовил ад для Иуды, ибо не Он приготовляет ад. Ад выбирает сам человек. Христос же приготовил в доме Отца Своего обители вечной жизни всем тем, которые в сердце своем приняли Христа как своего Спасителя и Господа.

Но Его труды не могут обратиться в прах даже по отношению к Иуде. Ибо они учат нас бороться за души наших врагов ценою собственных жизней и скорбеть по ним, как по родным. Потому я скорблю по душе Иуды, что ее так горячо любил Господь. Посему пусть то, что здесь сейчас происходит, станет реквиемом, но не по Иуде, а по его загубленной душе. Душе, умершей навсегда.

Сказав это, священник поблагодарил присяжных и сел рядом с батюшкой, а судья, посмотрев в сторону присяжных, обратился к ним со словами:

— Дамы и господа! После того, как выступили все, вам решать, было ли здесь доказано, что имя Иуды Симонова Искариота должно быть очищено от хулы или же все должно оставаться так, как есть.

Наступившую после этих слов тишину вдруг нарушил приближающийся топот ног. Кто-то сломя голову несся к залу. Это было настолько неожиданно, что многие оглянулись.

Дрогнули веки и у священника. Он открыл глаза, обвел вокруг себя непонимающим взглядом и… вздохнул с облегчением. Ибо сидел он в своем кресле, у себя в келье, а рядом, на полу, лежала выпавшая из рук книга.

«Так это был сон!» — понял он.

Но не успела его душа возрадоваться, как с шумом распахнулась дверь, и вбежавший служитель с ужасом в голосе крикнул:

— Он вернулся!

Ничего не ответил священник, а только встал, перекрестился и вместе со служителем вышел из комнаты.

Часы пробили полночь…