Он никогда толком не представлял себе, каково это — оказаться в призрачном мире. Легенд хватало, встречались даже андэлни, которые самолично там побывали. Некоторые, возможно, не лгали.

Проверять на собственной шкуре, что правда, а что вымысел, Хродас не спешил. «А ведь сегодня придётся».

Он стоял у полуразрушенного парапета и смотрел на пустыню перед Северными вратами Шэквир вис-Умрахол. Была ночь, однако дюны озарял свет десятков костров и светильников. Харранских костров и харранских светильников.

— Что будем делать? — спросил Бйолал Рубленая Шея.

Ему и Дерзкому Хродас доверял больше, чем остальным. С помощью этих двоих передал своё требование Йэшамгуру-Жнецу (хотя даже они не знали, что именно было в послании); с ними вот уже пятый день подряд ходил к Северным воротам, ожидая гонцов от Йэшамгура.

Дождался: Йэшамгур пришёл сам… но пришёл не один.

— Никогда не доверял этим выродкам, — сказал Дерзкий Илданас. — У них голова устроена не как у прочих андэлни. Только погляди, комендант! Чтобы отыметь тебя, Жнец привёл всё племя!

— Та ещё честь! — хмыкнул Шея.

— Чего-то подобного мы и ждали, верно? — ровным голосом произнёс Хродас.

Он, конечно, с самого начала объяснил им, что рано или поздно сюда явится Йэшамгур — и вряд ли без сопровождения (без сопровождения как бы Жнец выполнил его просьбу?..). Но в подробности вдаваться не стал, а они знали Хродаса слишком хорошо, чтобы придержать вопросы при себе.

«Сами знаете, иногда Жнец или Затейник обращаются к нам за помощью, иногда — мы к ним. Тех, кто живёт во Вратах и в столице, посвящать в такие подробности необязательно. А раз уж с нами господа Вёйбур и архивариус, лучше обойдёмся без лишнего шума. Йэшамгур придёт к Северным воротам, переговорю с ним — и дело сделано!»

Илданас и Бйолал скупо кивнули, взяли свиток для Жнеца и отправились в рейд — от Шандала на юго-запад, где и оставили весточку в условленном месте. Потом, через пару дней, съездили туда же и убедились, что свиток исчез, зато появился ремешок, повязанный на ветку костяной акации. Ремешок с тремя узлами — подтверждение, что сообщение прочитано и в должное время Йэшамгур придёт.

Вот, пришёл, Тургушев выродок!

— Ну, так, — Хродас потёр грудь, надеясь, что боль рано или поздно уймётся, — значит, ты, Шея, идёшь в лагерь — и чтоб через полчаса все были в сёдлах. Возьмёшь алаксарову карту, посмотришь — там были ещё одни ворота, на северо-востоке. Сами решите: уходить через них или отсидеться в городе; я бы советовал уходить — если они захотят, в два счёта перекроют все дыры в стене, а потом переловят вас, это уж не сомневайся. Ты, Илданас, остаёшься здесь. Смотришь, слушаешь, мотаешь на ус. Ворота б как-нибудь закрыть… или завалить чем… в общем, позаботься. Дождёшься, пока Шея пришлёт за тобой кого-нибудь с бархагами — и вдвоём уйдёте, когда станет совсем прохладно. Остальных не ищи, у тебя задача другая: выжить любой ценой и добраться до Шандала.

— Что передать нашим?

— Хакилс — за главного, Рыжий — помощником; это и так ясно. Если у кого в заду взыграет желание отомстить, пусть три раза подумает; если после этого не угомонятся, скажи, вернусь из призрачного и поотрываю головы. Лучше пусть в столицу отправят письмо. Глядишь, венценосный расщедрится и ещё андэлни пришлёт.

Хродас не стал говорить очевидного: если кройбелс никого не пришлёт, следующий сезон ветров будет для Шандала и для Врат последним.

— Ну так, всё. Давайте, парни, время идёт.

Они спустились со стены вниз, к вратам. Здесь расстались, и каждый отправился своей дорогой: Шея поспешил обратно в город, Илданас — в одну из привратных башен, поглядеть, нельзя ли опустить решётку и перекрыть проход.

Хродас немного постоял, продолжая растирать грудь. Кажется, чуть полегчало.

Тогда, подняв повыше светильник, он вошёл в тоннель. Ноги увязали в песке, то и дело приходилось перебираться через завалы. Бархагу бы сюда… но что толку жалеть о недостижимом. Сейчас Хродас мог только одно: выиграть время для парней, оставшихся в лагере, для дочери с детьми.

Когда он наконец оказался снаружи, из тоннеля донёсся глухой удар. Илданас всё-таки сумел опустить решётку.

Хродас зло усмехнулся и пошёл к кострам.

* * *

Дозорные занимались бессмыслицей: выцеливали в небе громадного даже по нынешним меркам шулданая. Трое харранов вглядывались в вышину, один держал наготове лук, другой — колдун — собирался сбить шулданая пламяшаром.

Выглядели обычно: забранные в «хвосты» пышные волосы, медная кожа в татуировках, одна другой причудливее. На всех троих — кожаные накидки с бахромой по краям, считалось, это отгоняет голодных духов. Пёстрые угловатые узоры на одежде приманивали удачу… ну, дозорным она бы сейчас не помешала.

На появление Хродаса они даже не обратили внимания.

— Стреляйте, ниже не спустится, — сказал он им. — Эти твари в последнее время стали слишком хитрыми.

Колдун молча выпустил пламяшар. Промахнулся. Второй харран, тот, что с луком, оказался удачливее.

— Иди, — сказал Хродасу третий, — Йэшамгур давно уже ждёт тебя. Заодно передай ему, что гарк мы выкололи.

«Гарк» по-харрански означало «глаз»; Хродас никогда раньше не слышал, чтобы они так называли шулданаев, и никогда раньше не видел, чтобы харраны на них охотились. Мясо у шулданаев жёсткое, шкура мало на что сгодится, а требуха — она и есть требуха, разве что какому-нибудь местному целителю на примочки да отвары, только унюхав которые, кто угодно заявит, что уже здоров.

Харраны, впрочем, к запахам относились… крайне терпимо. Поговаривали, это из-за того, что Праотец Тургуш их создал первыми, сразу после Трещины, когда живы были воспоминания о прежнем обличье мира. Среди диких земель, среди бурь и смрада только харраны и могли выжить; оттого у них нос будто срезан, ноздри-щели и прозрачное третье веко.

Оттого их так не любят другие андэлни: слишком чужды, слишком непонятны.

Хродас тоже не любил; ну, сказал себе в который уже раз, любви-то от него никто не ждёт.

Пробирался между палатками, повозками, кострами, морщил нос: вонь стояла такая, будто здесь издохло и уже месяц гнило стадо горбачей. Отовсюду звучала гортанная харранская речь; всеобщего языка почти не слышал.

Подумал невпопад: «А ведь ещё утром перед стенами города не было ни единого харрана».

Почему-то эта мысль показалась очень важной, ключевой. Почему — он пока не знал, но стал внимательнее присматриваться к лагерю. Вот наскоро устроенные загоны для скота, вот — целые гроздья притулившихся друг к другу палаток и шатров, между ними снуют голые детишки, играют в прятки и «последний-уходит-в-призрачный»; вот огромные котлы с варевом, к ним не спеша подступают старики и старухи со своими мисками; вот площадка с более-менее утоптанным кругом песка — на ней два бойца сошлись в рукопашной, вокруг стоят и оживлённо обсуждают сражение молодые воины.

А вот и высоченный узкий шатёр Жнеца. У входа — никого.

— Долго ты, — сказал Йэшамгур. — Ну что, выкололи твоим умельцам крылатый гарк?

Старый шаман сидел у очага и пропускал между пальцами чётки, не глядя на них. Чётки были особые, Хродас помнил их по прежним встречам: на витом из жил шнурке вместо обычных бусин покачивались миниатюрные черепа. Эти чётки Йэшамгур доставал, когда в судьбе его племени наступал переломный момент.

Жнец сидел, ровный и недвижный, словно врытый в песок обелиск, лицо его, озаряемое языками огня, казалось отлитым из расплавленного железа. Он медленно поднял тяжёлые морщинистые веки и взглянул на Хродаса.

— Не знал, что твои воины умеют обращаться с горками.

— Может, умеют, а может, и нет, — пожал плечами Железнопалый. — Никто не совершенен, и даже Праотцы не могут похвастаться всезнанием. К тому же мир меняется, и мы меняемся вместе с ним.

— Это верно, — кивнул Йэшамгур, на миг взглянув-таки на свои руки. Одну из них охватывал диковинной формы браслет, на котором переплелись в вечной битве аспид и шулятник. Хродасу казалось, что раньше Жнец носил браслет на правой руке, но теперь змея и птица вели своё непрестанное сражение на левой. «Мир меняется…»

— Значит, поэтому вы оставили стойбище, — понял Хродас. — Что-то изменилось. Что же? Твари из Рёберного леса теперь забираются так далеко на запад?

Йэшамгур жестом предложил Железнопалому сесть рядом с собой у очага и протянул чашу с горьким, проясняющим разум варевом багадэйну-кэршири.

— Ты был хорошим врагом, — сказал Жнец. — Достойным врагом. Ты заслуживаешь того, чтобы умереть с честью. — Он заметил быстрый взгляд Хродаса, обращённый к чаше, и качнул головой: — Не оскорбляй меня подозрением. Это не яд и не сонное зелье, это только багадэйну-кэршири и ничего более. Если на то будет моя воля, не рука харрана отправит тебя в Нижний мир. И случится это скорее, чем ты думаешь. Пей — и начнём.

* * *

После первого же глотка во рту стало горько и скопилось много слюны, но Хродас терпел. Он знал: сплёвывать ни в коем случае нельзя, этим оскорбит не только Йэшамгура, но и всех харранов. Багадэйну-кэршири означает «кровь героев», и харраны верят, что этот напиток, когда его приготовление завершено, действительно пресуществляется в кровь великих харранских воинов. Вкусить её — великая честь, тем более тому, кто харраном не является.

Хродас отпил ещё. Легче не стало; он помнил, что к горечи привыкаешь только с пятого-шестого глотка, и помнил, что отпивать часто и помногу не полагается. Хорошо хоть говорил в основном Жнец.

— Наши народы не всегда враждовали; но годы и злость подтачивают утёс приязни, как вода — берега вади. После Разлома мы, Синие Языки, оказались здесь, хотя родом мы из песков, что когда-то лежали далеко на запад отсюда. Теперь там ким-стэгат — и нам уже никогда не вернуться к родным очагам. Двадцать лет назад так случилось: мы ступили на другой путь, и это был путь стервятников. Я выбрал его, чтобы спасти племя, я взял весь позор на себя. Мы убивали и грабили безоружных. Не щадили даже детей. Мы верили, что миру пришёл конец и скоро Тургуш призовёт нас к себе, а когда всё кончено — кто заботится о завтрашнем дне? Ты встал у нас на пути. Ты и твои дойхары убили много Синеязыких. Многие ушли в Нижний мир, и тела их не были упокоены должным образом. Поэтому ты — наш кровник, и твои дойхары — наши кровники. Так было, так есть и так будет. Однако пришли другие времена — и ты первый предложил перемирие. Ты был прав: иначе мы бы сожрали друг друга, вы и мы, никто не мог одолеть другого, но каждая стычка только обессиливала обе стороны. А ещё оставались искажённые твари из Рёберного леса и ветер, который приносил чернила. Ты дал нам слово и поверил нашим клятвам. Ты дал нам семена и горбачат, ты помог нам сделаться корнеедами, но в том — наш позор, наша вина. Не твои. Мы могли умереть с оружием в руках. Тридцать или сорок лет назад я бы выбрал этот путь, но с годами одни мудреют, другие становятся трусами. Ещё совсем недавно я не знал, кем же стал я; теперь знаю. Мы жили рядом, моё племя и твои воины, мы соблюдали перемирие и иногда помогали друг другу, поэтому я говорю тебе то, что говорю. Пришли другие времена, дойхар.

— Это война? — спросил Хродас.

— Это начало нового мира, — сказал Жнец. — Родился великий воин, отмеченный милостью и проклятием Тургуша. Клятвы произнесены, порталы открылись. Назад пути нет.

— И что же, вы будете всем племенем прорываться к порталу за Вратами Пыли?

— Зачем? Чтобы попасть в другие земли дойхаров? Может, годы и сделали меня трусом, но уж точно не глупцом. — Он небрежно двинул кистью. — Мы здесь не за этим. Мы уходим, и уходим через другой портал.

— Среди твоих колдунов нет ни одного торника.

— Зато они есть среди колдунов того, кто призвал нас. Однажды портал уже открывался — тогда мы выслушали его колдуна и сделали свой выбор.

— Когда это случится?

— Со дня на день, когда звёзды будут расположены наилучшим образом и потоки силы сольются в нужный узор.

— А если он обманул вас, этот чужой колдун?

Йэшамгур покачал головой:

— Ты знаешь нас двадцать лет, дойхар. И ты так и не понял нас. Колдун, солгавший мне?! — Он резко отставил в сторону чашку и снова принялся перебирать свои чётки. — Довольно пустых слов. Я рассказал тебе о том, что случится. Отдай залог — и распрощаемся.

Хродас улыбнулся и как следует отхлебнул из чаши. Потом отхлебнул ещё.

— Не всё так просто, Жнец. Может, я действительно за все эти годы не сумел понять вас, но кое о чём всё-таки помню и кое-что понимаю. Слова… такая обманчивая штука, верно? Ими можно сказать всё — и не сказать ничего. Ты пообещал, что ни ты, ни твои харраны меня не тронут.

Йэшамгур скупо кивнул.

— Но, — продолжал Хродас, — как насчёт моих андэлни в городе?

— Если бы я хотел, — сказал Жнец, — к этому времени все они уже отправились бы в Нижний мир. Или — если бы ты попросил меня об этом в письме. А так я послал к ним двух воинов, чтобы предупредили и помогли выбраться из города. Когда откроется портал, всем вам хорошо бы оказаться как можно дальше отсюда. И уходить нужно уже сейчас. Твои андэлни будут ждать у Звериных ворот, вам лучше возвращаться тем путём: он слишком близок к Рёберному лесу, однако безопаснее. Если, конечно, ты не хочешь повстречаться с теми, кто придёт, чтобы увести нас.

Ответить Хродас не успел — откинув полог, в шатёр шагнул рослый воин в костяных доспехах. Отвесил поклон Жнецу, кивнул Хродасу.

— Отцы упокоились с миром.

— Хорошо, — сказал Жнец. — Они желали остаться в песках, где прожили жизнь, это их право и их выбор. Гулбаншар, подожди снаружи, чтобы провести моего гостя до Звериных ворот.

Хродас залпом допил багадэйну-кэршири, отставил чашку и поднялся.

— Ты был хорошим врагом, Йэшамгур. Вот залог, который ты мне дал, когда мы заключали перемирие. — Железнопалый расстегнул кошель на поясе и вынул трёх куколок из соломы. Поднявшись с пола, шаман бережно, словно младенцев, принял их в свои руки.

— Я брошу их в огонь, перед тем как мы уйдём в порталы. — Затем он развязал кожаный мешочек, висевший на шее, под одеждами, и достал оттуда три глиняных фигурки. Их он вернул Хродасу.

— Теперь ступай, дойхар. Да охранит тебя твой создатель.

Уже у самого выхода Железнопалый задержался.

— Скажи, — спросил, обернувшись, — а что с тем письмом, которое я тебе передавал… с той просьбой?..

— Выполнено, — сказал Жнец, опускаясь на подстилку возле очага. — Всё, как ты просил.

Он смежил веки, и если бы не пальцы, медленно перебиравшие череп за черепом, можно было бы подумать, что шаман мёртв.

* * *

На том месте, где Хродас раньше видел котёл, теперь лежала гора хвороста, на которую укладывали тела стариков и старух. Проходя мимо, Гулбаншар сотворил почтительный жест, каким провожают в последний путь харранов-героев. Хродас повторил его, хоть и понимал, что делает это неуклюже.

Сердце после багадэйну-кэршири болело сильней обычного и билось, словно выброшенная на берег рыба. Мысли путались.

«Выполнено», — сказал Жнец, и это значит, что его харраны — не те два, которые отправились в лагерь, а другие — уже побывали в городе. Это значит, что проклятый алаксар, гаррово семя, мёртв.

Всё те же трое дозорных, возглавляемые колдуном, ходили от загона к загону и разглядывали горбачей. Выбрав одного горбачёнка, они ударами копий умертвили его. «Наверное, какой-то древний харранский обычай», — рассеянно подумал Хродас.

Сопровождаемый Гулбаншаром, он шёл к Звериным воротам и размышлял над словами Жнеца. «Если на то будет моя воля, не рука харрана отправит тебя в Нижний мир, хоть и случится это скорее, чем ты думаешь». Ну, тут-то всё понятно.

Хродас не сомневался, что Йэшамгур-Жнец говорил о его больном сердце.

И ошибался.