Савва Николаевич прошёл к себе в кабинет и набрал номер деканата факультета, где уже учился его внук. Трубку взяла секретарь:

— Слушаю вас.

— Профессор Мартынов из N-ска, здравствуйте.

— Добрый день.

— Геннадий Григорьевич на месте?

— Да, но у него сейчас совещание.

— Понятно. Я вас попрошу соединить нас, как только он освободится.

— Да-да, конечно, Савва Николаевич. Я обязательно доложу о вашем звонке шефу.

— Спасибо.

Савва Николаевич, в свою очередь, предупредил своего секретаря: как только будет звонок из Питера, соединять его немедленно. Сев на диван, Савва Николаевич задумался, глядя в зимний сад за окном. Вот и снова зима! Какая же по счёту в его жизни? Кажется, шестьдесят четвёртая. Как незаметно пролетели годы! Господи, кажется, ещё вчера он за руку с матерью шёл по полустанку. Мать молодая, красивая, в шёлковом цветастом платье и он, маленький, пухленький, белобрысый, в коротких летних штанишках на лямочках. Он ещё всего боится. Например, соседского петуха, важно вышагивавшего по двору в ярко-красной раскраске. Особенно Савва боялся его острого клюва. Раза два петух бежал за маленьким мальчиком, стараясь клюнуть его, но мать всегда успевала вовремя.

«Мама, мама…» Слёзы навернулись на глаза Саввы Николаевича. Теперь о ней напоминает лишь памятник на сельском кладбище, который Савва Николаевич установил несколько лет назад. Он долго искал то, что нужно, подбирал портрет для него. Остановился Савва Николаевич на фотографии молодой, веселой и жизнерадостной мамы в день её свадьбы. Теперь, бывая в Троицу на могилах своих близких, Савва Николаевич с удовольствием смотрел на лик матери и видел её такой, какой она запомнилась ему с детства.

Грустные мысли прервал звонок. В дверь кабинета постучалась секретарь:

— Санкт-Петербург, Савва Николаевич. Геннадий Григорьевич хочет с вами переговорить.

Савва Николаевич взял трубку телефона.

— Здравствуй, Геннадий Григорьевич.

— Привет, Савва Николаевич.

— Ну, как ты там? Всё воюешь со своими студентами? Сессия на носу. У тебя, видимо, сейчас большие заморочки?

— Держу пари, что и ты звонишь по этому же поводу.

— Угадал. Как там мой внук? Шансы выхода на сессию есть или нужна помощь?

— Если честно, лентяй твой внук, хотя и способный парень. В этом плане он чем-то похож на тебя. Пропусков очень много. Вызываю, спрашиваю: «Почему?» «Проспал», — отвечает. А от общежития до института, как с печи упасть, пятнадцать минут пешком.

— Да, Геннадий, это не то что мы после ночной смены на «Скорой» в девять ноль-ноль на занятиях сидели как штыки, да ещё на двадцать восьмом трамвае, «дрыне», как ты его называл, нужно было доехать.

Геннадий Григорьевич рассмеялся:

— Неужели помнишь, Савва?

— А ты думал!

— В общем, так. Никакой помощи ему не нужно, выберется сам. Ну, я, конечно, прослежу, если что, поправлю кого надо. Да не волнуйся, Савва, нормальный у тебя внук. Деда любит, я бы даже сказал обожает. Чуть что: «А вот мой дедушка…»

— Спасибо на добром слове, Геннадий Григорьевич…

— Да ладно тебе официальностей! Давай, приезжай как-нибудь, сходим вместе в нашу общагу, посидим где-нибудь. Ностальгия вещь серьёзная.

— Ты прав, Геннадий, подъеду. Вот как только твои архаровцы сдадут сессию, я и буду у тебя. Договорились?

— Идёт.

— Ну, тогда пока.

— Пока, Савва. Обнимаю.

— Я тоже.

После разговора с деканом Савва Николаевич набрал номер мобильного телефона внука. После короткой паузы он услышал звонкий голос:

— Привет, деда!

— Привет, Денис. Ты можешь говорить?

— Да, я сейчас на перерыве.

— Ну, как дела? Что у тебя со сдачей зачётов? Сессия ведь через неделю.

— Да так, вроде бы ничего. Есть проблемы, конечно, но решаемые…

— Я разговаривал с твоим деканом, Геннадием Григорьевичем. Он говорит, что ты наделал много пропусков. Их нужно отрабатывать. Сходи к нему, возьми направления и дуй на отработку!

— Ага, деда! Сейчас! Да я к нему добровольно ни ногой. Это он с тобой такой добрый. А меня так отругал! Не-е-е, я к нему не пойду. Как-нибудь сам всё решу. Ты бы, деда, лучше денег подкинул. Родители не дают, а у меня сейчас кризис… Сам понимаешь: не подмажешь — не поедешь…

— Денис! Хватит говорить глупости! В наше время за такие разговоры могли привлечь.

— Дед, ты что! С тех пор почти полвека прошло! Это же уйма какая времени. Всё переменилось.

— И то верно, — согласился Савва Николаевич.

— Деда, ты пошли деньги электронным переводом на мой адрес в общаге, они сегодня же и придут. А то простой перевод почтовый два-три дня идет. А мне срочно нужно.

— Ладно, ладно, перешлю. Но в последний раз, слышишь, Денис? Последний! — посуровев в голосе, закончил разговор Савва Николаевич.

— Спасибо, деда. Привет бабуле и всем. Родителям только не говори, а то начнут воспитывать.

— Хорошо, учись как следует, и деньги будут целее.

— Постараюсь, деда, учесть.

— До свидания, Денис.

— Пока, деда.

Савва Николаевич долго ходил по кабинету, не понимая, как так случилось, что теперь за всё нужно платить студентам: за отработку пропущенного занятия, за полученную двойку, за допуск к зачёту и ещё бог знает за что. Что же такое случилось за эти сорок лет после его учёбы? Если раньше в стране всё строилось на взаимопомощи и разуме, то теперь все отношения заполонили денежные знаки — в общем-то пустые бумажки с водяными знаками, вроде туалетной бумаги. На них даже не стало обязательной для советских времен записи: «Обеспечены золотым запасом Госбанка СССР». Теперь это просто бумага — делай, сколько хочешь.

«Да, времена!..» — вздохнул Савва Николаевич. Но делать нечего, нужно помогать внуку. Он вызвал секретаря. Та вошла в кабинет, расторопная, в красивом деловом костюме женщина:

— Слушаю вас.

— Лика, возьми вот пять тысяч рублей и отошли их по «Вестерн Юнион» внуку. Он сегодня должен получить.

— А не часто ли вы, Савва Николаевич, деньги шлёте Дениске? Деньги ещё никого не сделали счастливым, по себе знаю.

И хотя Савва Николаевич понимал, что Лика абсолютно права, ответил:

— Ладно, ладно, не воспитывай. Делай, что говорю.

— Как скажете. Через полчаса деньги будут отправлены на его адрес. Можно идти?

— Иди, иди. И не забудь созвониться с ним и сказать, что деньги ушли.

— Могли бы об этом и не напоминать, — обиделась Лика.

— Да это я так, на всякий случай. Вдруг забудешь?

— Это когда же такое было, Савва Николаевич?

Лика обиженно надула хорошенькие губки.

— Ладно, не обижайся. Иди. Погоди… У меня что сегодня по расписанию?

— Через пятнадцать минут лекция, в два часа — Учёный совет, в четыре вы собирались на конференцию в онкоцентр. Да, вам звонили из Москвы, выясняли ваши паспортные данные для приглашения на международный симпозиум в Италии. Приглашение лежит у вас на столе. Вроде бы всё.

— Хорошо, — закивал головой Савва Николаевич, провожая Лику до дверей.

* * *

Дениска, переговорив с дедом, остался доволен собой. Всё складывается неплохо! «Дед сейчас пришлёт денег, заплачу за репетиторство по латыни! Наглая всё же наша Нинель Сарухановна, по двести рублей за занятие требует. Я был на пяти, значит, штука. Потом биохимия. Там завал! Без двух штук не обойтись. Ну и так, по мелочам: пара прогулов по химии четыреста рэ, два по анатомии. А там не берёт денег, зануда. Придётся подучить и сдавать самому. Где же ещё задолженности? Физкультура — справка есть, но этот козёл Михаль говорит, что таких справок он может хоть каждый день по десятку сам выписывать. Надо давать. Михаль меньше полтыщи не возьмет. А ещё долг по физике. Но там вроде бы всё получается само собой. Последняя контрольная у меня на „пять“: препод сказал, что зачтёт двойки без отработки. Подведём итог. Три девятьсот, если не ошибаюсь. Для ровного счета — четыре штуки. Ну, если деда пять пришлёт, то жить можно. Если нет, не знаю, что и делать. Идти на поклон к этому дедову другу детства, Григорьевичу, декану? Да ни за что! Он все мозги промоет, а пользы никакой. Нет, без денег мне никак. Не понимаю, как дед тогда учился? На одну стипендию жил! Феноменально! А зайду-ка я сейчас к Пороховиковой Вере Игнатьевне. Она тётка хорошая и деда тоже знает. Всё же она повыше, чем наш Геннадий Григорьевич будет — заместитель ректора по воспитательной работе. Может, чем поможет?»

Денис свернул с аллеи и подошёл к двадцать четвертому павильону, где располагались аудитории института. На втором этаже он увидел секретаршу Леночку. Ей не удалось поступить в институт с первого раза, вот она и устроилась на работу поближе к начальству, чтобы ходить на подготовительные курсы и заработать хорошие рекомендации.

— Лен, привет. Где начальница?

— У себя.

— Одна?

— Да. Попросила никого не пускать.

— А ты скажи, что Мартынов просит принять. Она знает, кто я.

— А кто ты?

— Много будешь знать, скоро состаришься.

— Типун тебе на язык, Дениска.

— То-то. Ну скажи, а? Мне позарез нужно с ней поговорить.

— Ну ладно, только ради тебя.

Леночка сделала серьёзное личико, поправила короткую юбку, постучала в двери кабинета и вошла. Выйдя через некоторое время, она, не скрывая удивления, сказала Денису:

— Иди, она примет тебя.

— Спасибо.

И Денис скользнул за дверь.

— Здравствуйте, Вера Игнатьевна.

— Здравствуй, здравствуй, Мартынов. Заходи да хвастайся.

— Да нечем хвастаться, Вера Игнатьевна.

— Вот как? Тогда зачем пожаловал?

— Мне нужна ваша помощь.

— В чём, позвольте спросить?

— Ну… Тут такое дело… — замялся Денис, — одним словом, у меня много пропусков, и мне нужно их срочно отработать. А времени почти не осталось. Может, вы разрешите, чтобы я часть предметов, ну, например, биохимию и латынь, сдал после сессии, на каникулах? А к экзаменам я готов, только мне не дают разрешения. Помогите!

— Послушай, Мартынов. Такие исключения мы делаем только для тех, кто пропустил занятия по уважительной причине — болел, переезжал, что-то ещё в этом роде. А у тебя пропуски из-за лени — то проспал, то забыл… Так, Мартынов?

Денис кивнул головой:

— Я ещё не привык; в общежитии ребят много, там где-нибудь да что-нибудь всегда происходит. Волей-неволей и меня затягивало в круговорот.

— «Затянуло в круговорот»! И где вы, молодые, таких слов нахватались? Ты бы своего деда, Савву Николаевича, спросил, как он миновал все круговороты и был лучшим студентом на курсе. Знаешь ли ты, Денис, что твой дед до четвёртого курса, пока у него ребёнок не родился, твой отец кстати, учился на одни пятёрки, получал повышенную стипендию и работал по ночам?

— Нет… Дед говорил что-то, но я не обращал внимания. Считал, что о молодости все преувеличивают. Но вы не думайте, я деда своего уважаю!

— «Уважаю!» Этого мало. Нужно быть не хуже деда. Его же все преподаватели знают, а внук — двоечник. Это как?

— Да никакой я не двоечник. Не привык я ещё к самостоятельной работе, Вера Игнатьевна. Обещаю исправиться. Мне бы сейчас кто помог, а потом я сам…

— Но-но, не очень-то грузи меня. Так у вас теперь называется метод убеждения? Чувствую мартыновский характер. Помочь, говоришь? Ладно, так и быть.

Она взяла телефон, вызвала секретаря:

— Лена, соедини меня с заведующими кафедрами биохимии и латыни.

Лена кивнула головой и исчезла за дверью.

— Мне сказали, что ты хорошо поёшь. Это правда, Денис?

— Да так себе. Был лауреатом зонального конкурса, в школе и по городу занимал призовые места… А вообще-то я музыкальную школу окончил по классу фортепиано, а петь стал совсем недавно, года два. Учительница подсказала, я и стал вокалом заниматься. Вроде дело пошло.

— А зачем тогда ты в медицину пошёл?

— Наверное, хотел что-то сам сделать. Профессия врача — она же на всю жизнь! Как мой дед говорит, кормить будет даже в тюрьме… Да и потом, без больших денег карьеру певца все равно не сделаешь. Деда, конечно, помогает, но не всё же время на его шее висеть.

— Это хорошо, что сам осознаешь своё место в жизни, Денис. Не вся молодежь сейчас бессовестная. Но скажи по правде, ты всё же сам профессию врача выбирал или Савва Николаевич надавил?

— Сам, Вера Игнатьевна. Дед даже не ожидал. А когда узнал, не поверил. Говорит — не может быть! Сын художник, дочка журналист… Никто в медицину не пошёл. Внук пляшет, поёт и вдруг — бах! — во врачи хочет. Поверил, когда я поступил в институт.

— Да-да, — задумчиво поддакнула Вера Игнатьевна. — Вот как у вас всё произошло? Экспромтом? Смотри, потом не пожалей. Наша профессия не терпит суеты, её один раз выбирают и на всю жизнь. Лечить людей — большое искусство, не каждому даётся. Вот твой дед — настоящий кудесник в медицине! За что ни возьмется, всё получается. Но таких, как Савва Николаевич, единицы на тысячу выпускников. Им Бог дал больше, чем другим. И они, как избранные, творят на радость людям. А теперь у меня конкретно к тебе, Денис, просьба. Скоро выборы мэра в городе, а потом депутатов в законодательное собрание. Сам понимаешь, мимо студенчества никто не проходит. Придётся тебе поработать на агитации за наших депутатов. Не возражаешь?

— Нет, конечно! А что делать?

— Разное. Сбор подписей, участие в концертах…

— Я готов, Вера Игнатьевна. Когда и где? Вы только скажите.

— Вот и хорошо. Договорились. Дело весной будет, сразу же после сессии.

— Если только я удержусь и сдам…

— Никуда не денешься. Сдашь. А трудности — так без них студенческой жизни и не бывает. Иди, готовься к зачётам. Я разрешу принять у тебя задолженность в порядке исключения. К секретарю Лене подойдёшь, она тебе даст направление на зачёт, куда скажешь, я подпишу. Всё понял?

— Всё! Спасибо, Вера Игнатьевна!

— Деда своего благодари. Студенческое братство остаётся на всю жизнь. Ну иди, иди, готовься к экзаменам и больше не пропускай занятий. Доброта имеет пределы, не забывай об этом.

— Спасибо!

Денис выскочил из кабинета проректора, донельзя довольный собой.

— Ур-р-ра! Есть! Мы победим! — чуть не во весь голос закричал он в приёмной.

Лена, увидев радостного Дениса, сама порадовалась за него и участливо спросила:

— Получилось?

Нравился ей этот своеобразный парень.

— Да! Не ожидал, что она такая классная тетка! А на вид строгая. Вот и думай теперь о людях плохо…

— Мне бабушка в таких случаях говорила: кто мягко стелет — жёстко спать, — прощебетала в знак согласия Леночка.

— А мой знаменитый дедушка ещё круче выражался. Есть у человека аура — стóящий, нет — пластилин, из таких только лепить, — бросил уже на ходу Денис, направляясь к двери.

— А что такое аура?

— Потом объясню. Я скоро к тебе приду за направлениями на сдачу зачётов, так что не прощаюсь. Ну пока, Ленок.

— Пока, Денис.

* * *

Как ни странно, дела у младшего Мартынова пошли как по маслу. Хотя и с опозданием, но на зимнюю сессию он вышел и экзамены сдал в общем-то успешно. После последнего экзамена Денис пришёл в общежитие едва живой. На улице было холодно, стояла обычная промозглая январская погода, с пронзительным ветром с Балтики и изморозью на деревьях. Денис промёрз до костей. Целый день он не ел, сказывалась суета перед последним экзаменом. И сейчас, придя в комнату, Денис почувствовал огромную усталость во всём теле и пустоту в голове. Последние две ночи он почти не спал, штудируя учебники и конспекты. Дойдя до кровати, он присел, откинувшись на спину, и незаметно для себя крепко уснул.

Проснулся Денис от странных ударов в дверь, эхом отзывавшихся в голове. Он взглянул по привычке на часы — два часа ночи. В дверь колотили кулаками и ногами, но крепко сделанная дверь из массива дерева не поддавалась. «Что такое?» — не понимал спросонья Денис. Он подошёл, шатаясь от сна и усталости, и хрипло крикнул:

— Кто?

— Кто-кто?! Мы!

Денис узнал голос одного из своих соседей по комнате, Виктора, студента пятого курса. Денис открыл двери. Вместе с Виктором ввалились двое пьяных в стельку парней.

— Ты что, оглох? Полчаса барабаним!

— Уснул после экзамена…

— Эх ты, салага, уснул! А вот нам не спится! По всем знакомым прошвырнулись, пора немного отдохнуть. Решили у меня заночевать. Знакомься. Это, — он показал на серого, как мышь, в очках, длинноволосого парня, — Пётр, Пьеро зовем. Правда, похож?

Не ожидая ответа, Виктор показал на свалившегося на стул и уронившего голову на стол другого парня с нестриженой кудрявой шевелюрой:

— Это Мишель, парень из Тамбова. Понял? Из Тамбова!

Виктор многозначительно поднял палец к потолку.

— Ладно, мужики, мне всё понятно. Извиняйте, но я разденусь и лягу, а то на ногах стоять не могу, — Денис подошёл к кровати, на которую уже уселся Пьеро.

— Да ты что, Денис, на самом деле не понял? Или прикидываешься? Мои друзья пришли. Сейчас же сбегай, поставь чаёк и яичницу сваргань, а мы тут пока разденемся и по рюмочке горячительного примем. У нас сегодня праздник: афёру одну провернули, при деньгах, потому и гуляем.

Денису не хотелось спорить и протестовать. Он так устал, что не было сил даже возражать.

— Слышь, Витёк, — начал он миролюбиво, — ты извини, но не могу я сегодня. Вы как-нибудь сами…

Но не успел он закончить фразу, как голову поднял Мишель, сидевший на стуле. Окинув взглядом спортивную фигуру Дениса, он пробормотал, икая от выпитого:

— Ты чё, не усёк, кто пришел?! Пять секунд, и чтобы одна нога на кухне, а другая здесь. Время пошло!

Он снова икнул, опустив голову.

Денис понял, что без скандала не обойтись. Стряхнув одолевавший его сон, он напрягся, как натянутая струна. Приёмами таэквондо он владел в совершенстве, но драться не хотелось. Всё же праздник у него сегодня, первая сданная сессия, а они, сволочи, даже не хотят ничего понимать. Медленно, плавным шагом Денис направился к двери. Исподволь он держал под контролем всех троих парней и не ошибся в своих расчётах. Мишель резко вскочил со стула и почти без замаха, коротким и резким ударом в голову попытался сбить Дениса с ног. Денис успел отреагировать и увернуться. Но хотя апперкот у Мишеля не вышел, всё же сильнейший удар в челюсть сотряс тело Дениса. Он устоял, резко развернулся и пяткой правой ноги нанес молниеносный ответ обидчику. Мишель врезался в стену и, обмякнув, сполз на пол.

— Да ты что, сучонок?! На старика руку поднял?

Схватив сковороду, Витёк рванул на Дениса. Тот обманным движением поймал руку со сковородой и резко вывернул её в суставе. Вскрикнув от боли, Витёк сел на свою кровать.

Самым шустрым оказался Пьеро. Он подскочил сзади, и когда Денис повернул голову, ударил его в лицо своим костлявым кулаком. Удар получился не сильным, но попал прямо в глаз. Боль пронзила тело Дениса, и глаз стал заплывать. Не решаясь больше на драку, Денис выскочил в коридор и бросился вниз к охранникам. Те, увидев первокурсника с синяком под глазом, сделали свои выводы:

— Ты скажи! Ещё сопляк, а уже пьёт и дерётся!

Это сказал, зевая, самый толстый из охранников.

— Вечно он тусуется по вечорам, ось и схлопотал, — ответил ему чернявый хлопец с явным украинским акцентом.

Денис подбежал к охранникам:

— У нас в комнате трое парней напали на меня. Помогите!

— Какая комната?

— Пятьсот десятая.

Толстый охранник щёлкнул кнопками, и на экране монитора появился их коридор на девятом этаже. Они увидели троих парней, что-то кричавших друг другу и показывавших на дверь лифта.

— Это они меня ищут.

— А что ты такое натворил, что ищут? И кто такие?

— Один из моей комнаты, Витька Рыжов. А тех двоих я не знаю, с ним пришли. Все пьяные. Я спал, а они — подавай им яичницу и всё такое. В общем, разодрались. Вот я получил своё, — он показал на синяк, — и ещё хорошо отделался. А то могли и грохнуть насмерть. Витёк собирался мне сковородкой голову проломить, еле увернулся.

— Ладно, сиди пока здесь. Мы сейчас разберёмся.

Двое охранников ушли на девятый этаж выяснять отношения с парнями. Работа для них была привычной. И более того, почти любая потасовка всегда сулила выгоду. Задержание за пьянство или драку приносили студентам большие хлопоты. А так охранникам давали деньги, откупаясь от последствий. Этим зарплата охранников увеличивалась в несколько раз.

Денис сел на стул около будки и стал ждать. Через полчаса охранники возвратились, как показалось Денису, довольные походом наверх.

— Ну, что там? — спросил он.

— Так ты, говорят, и сам не промах? Одному чуть руку не сломал, другого в живот ударил так, что у того колики начались.

— Но я ведь защищался! Они напали на меня, не мог же я один на троих налететь! Вы что, не видели, они же здоровенные детины!

— Не знаем, не знаем, дело тёмное. Они сейчас уйдут, но могут и заявление на тебя написать, в милицию отнести. Так что давай и ты, парень, куда-нибудь двигай, определяйся. В комнату я не советую возвращаться, — сказал толстый лоснящийся охранник.

— А куда же я? Ночь на дворе.

— Вот пойдем, у нас тут «отстойник» есть. Там койка, поспи до утра. А утро ночи мудренее. Может, что придумаешь, может, помиритесь.

Денису было уже всё равно. Он устал, у него сильно болел глаз, и он, не возражая, поплёлся вслед за охранником-украинцем в «отстойник», небольшую комнатушку, что-то вроде кабинета для охраны. Денис улёгся на жёсткий диван. Нестерпимая боль жгла глаз. Поэтому он встал, попросился пройти в туалет, смочил холодной водой носовой платок и приложил его к распухшему глазу. Боль стала понемногу стихать, и Денис смог уснуть.

Рано утром пришла комендант, неопрятная полная женщина неопределённого возраста, и заставила Дениса написать подробную объяснительную. Прочитав её, кивнула головой, мол, иди.

— Куда? — спросил Денис.

— Куда же ещё? К себе, в пятьсот десятую. Там я уже была, поработала с Рыжовым, у него к тебе претензий нет.

— А те двое, что с ним были? Где они?

— Никого там нет, они вчера ещё ушли.

— Зачем же их отпустили? Они же могут теперь меня подкараулить!

— А за что их задерживать? Драка была, но кто кого бил нам неизвестно. У тебя синяк я вижу, у Рыжова рука на перевязи вижу, но кто кого колотил — не видела и не знаю. Подавай заявление в милицию, пусть разбираются.

— Но они пьяные ворвались в мою комнату! — пытался возразить Денис.

— Во-первых, факт их нахождения в нетрезвом состоянии охранники не подтвердили, а во-вторых, там живешь не только ты, но и старшекурсник Рыжов, который пригласил к себе гостей. Паспорта они оставили, немного задержались, но сделали всё по правилам. Так что у нас к ним претензий тоже нет.

— Хорошо, я всё понял, — выслушав комендантшу, ответил Денис и пошёл к себе наверх.

Витёк был уже на ногах, в комнате было чисто прибрано, на столе стоял вскипевший чайник и два бокала для чая. Войдя в комнату, Денис не сказал ни слова, подошёл к своей кровати, вытащил из-под неё сумку и стал собирать вещи.

— Ты куда? — спросил Витёк.

Денис молчал.

— Да не дуйся ты, давай чайку вместе выпьем. Ну, вчера у меня перебор вышел, да и Мишель ни с того ни с сего полез. В общем, давай замнём, без обид?

Денис ничего не ответил. Он сосредоточенно собирал большую спортивную сумку, собрал все свои вещи, застегнул, надел куртку и, не попрощавшись, вышел.

На улице немного потеплело. Ветер утих, но было всё так же неуютно и зябко. Денис махнул рукой проезжавшему такси.

— Куда? — спросил водитель.

— На Московский вокзал.

— Полторы сотни.

— Да тут езды десять минут, в городе сейчас ни души! — попытался сбить цену Денис.

— А мне что? — ответил ему молодой водитель-армянин. — Деньги плати и езди хоть целый день.

— Стольник, и ни копейки больше, — упрямо торговался Денис.

— Ладно, поехали, студент. С тебя больше не возьмёшь.

На вокзале, шагая в шумной толпе спешащих пассажиров, Денис решил не ехать к себе домой, а поехать к деду. Тот отдыхал где-то под Лугой, в санатории. Дед любил ездить куда-нибудь в глубинку на пару недель, один, чтобы никто не мешал ему отдохнуть от многочисленных забот и, главное, от людей и повседневной суеты. На этот раз он почему-то выбрал Лугу, хотя Денис точно знал, что деда приглашали в Италию и даже в Канаду. Но у Саввы Николаевича были свои странности, которые Денис так и не понимал до конца. Он считал, что это лишь дедова уловка: уходить от надоедливых друзей, шумных и часто бессмысленных сборищ.

Стоя в очереди в кассу, Денис окончательно решил осуществить свой план и поехать в Лугу к деду. Чуть позже, сидя в электричке и перелистывая купленную в дорогу бульварную газетёнку типа «Мегаполис», Денис набрал номер мобильного телефона деда и услышал такой знакомый и родной голос дедушки:

— Да, слушаю вас.

— Деда, это я. Здравствуй!

— Здравствуй, Денис, здравствуй.

— Ну как ты, деда, отдыхаешь?

— Да нормально.

— Деда, а я в электричке, еду к тебе.

Возникла небольшая пауза.

— А ты знаешь, что я не дома, а под Лугой? — поинтересовался Савва Николаевич.

— Да, знаю, я к тебе и еду. В одиннадцать буду в Луге. Ты скажи, как тебя найти, я на такси доеду.

— Зачем на такси? Я сюда приехал на машине, сам тебя и встречу. Тут пятнадцать километров от санатория, так что я тебя буду встречать сам, прямо на вокзале.

— Ладно, деда, до встречи.

— Хорошо, что дозвонился. Я ведь телефон иногда с собой не беру, когда гулять ухожу.

Дед встретил Дениса, как и обещал, прямо на платформе. Одет он был в свою старенькую дубленку и спортивный костюм, заправленный в зимние сапоги. На голове тёплая шапка с закрытыми ушами. Они обнялись.

— А это что у тебя? — показал Савва Николаевич на расплывшийся синяк под глазом внука.

— Да так, шёл, споткнулся, упал неудачно. Встал, смотрю — синяк, — попытался отшутиться Денис.

— Ты ври, да не завирайся. «Споткнулся!» Да здесь об тебя кто-то кулак свой споткнул!

— Ладно, деда, пойдем где-нибудь поедим, а то сутки ничего во рту не было. Там всё и расскажу.

— Садись в машину, — скомандовал Савва Николаевич, переживая за внука: эвон, как его разукрасили.

— У меня обед в ресторане заказан. Не возражаешь? — спросил он внука.

— Нет, только удобно ли будет? Я в таком виде…

— Да там днём никого нет. Сядем в уголок, никто и не заметит.

— Ладно, деда.

Через пять минут Савва Николаевич припарковал машину у входа в местный ресторан. Их уже ждал накрытый столик в тихом затемненном зальчике ресторана. Буфетчица за стойкой, которая днём, видимо, была и за официантку, приветливо улыбнулась и, словно не заметив синяк у молодого человека, вежливо поинтересовалась:

— Можно первое подавать?

— Да, и как можно быстрее. Мой внук не ел больше суток, нас может съесть!

Через минуту официантка внесла поднос с ароматно пахнущей едой. В одной тарелке была солянка, в другой украинский борщ со сметаной. От запаха у Дениса потемнело в глазах.

— Ты что будешь, солянку или борщ?

— Солянку, деда. Давно не ел хорошей солянки.

— Ну, тогда солянку для молодого человека, а я борщеца с удовольствием отведаю. Надоели до смерти протёртые супы в санатории.

— Дед, а ты чего в санаторий решил направиться? Реально подлечиться или просто отдохнуть?

— Отдохнуть, конечно. Меня главный врач давно приглашал приехать, да всё недосуг. А тут решил на две недели уехать. Сессия закончилась, думаю, немножко «оттянусь», как вы говорите, и в тишине о смысле жизни подумаю. Кстати, как твоя сессия?

— Сдал! Представляешь, сам не ожидал.

— Молодец, — похвалил внука Савва Николаевич и пожал ему руку. — Так держать и дальше! Конечно, по такому поводу можно по бокалу шампанского заказать. Как на это смотришь?

— Не, деда, я не хочу, а ты на машине.

— И то верно. Ну да ладно, это не поздно будет и у меня сделать. Мы после обеда ко мне поедем, в санаторий. Там мне выделен небольшой коттеджик, сауну я уже включил, пусть греется, напаримся, отдохнём одним словом.

— Вот это мне сейчас больше всего нужно. Представляешь, устал как никогда, — глотая вкусную солянку, пожаловался Денис.

— Ну, вот и чудненько, что наши планы совпали. А теперь расскажи, как синяк получил.

Денис, утолив жуткий голод, неторопливо стал рассказывать всё по порядку. Дед внимательно слушал.

— Понимаешь, самое обидное, что охранник за них заступился. Разве это честно?

— В жизни, дорогой мой внучек, много чего делается не по чести, но это не значит, что так нужно делать. Бог шельму метит, сказано народом. А ты поступил по-мужски, по-мартыновски. Не давай никому спуску, когда честь на кону. Ничего, до свадьбы заживёт. Да и потом — шрамы украшают мужчину.

— Деда, а я тебе подарок приготовил.

— Какой же?

— Вот книга Зюскинда, «Парфюмер» называется.

Денис достал из внутреннего кармана куртки завёрнутый в бумагу небольшой пакет. Савва Николаевич развернул его и свежий запах типографской краски приятно ударил в нос.

— Вот спасибо. О чём она?

— Детектив, но очень своеобразный, тебе он понравится…

— Ну, ты же знаешь, я не очень детективами балуюсь.

— Нет-нет, деда, это немного другое измерение, совершенно другое.

— Ну, хорошо, хорошо, спасибо ещё раз, я обязательно прочитаю.

На второе им принесли прекрасно приготовленную телятину в сметане и с грибами. Мясо так и таяло во рту.

— Как тебе кухня? — спросил Савва Николаевич внука.

— Мне кажется, замечательная, — ответил Денис, — но я голодный, как волк, так мне что ни дай, всё хорошо будет.

— Да нет, когда всё вкусно, то в тарелках ничего не остаётся и хочется ещё, а когда не очень, то даже голод не заставит есть.

— А ты сейчас чем занимаешься-то, деда? — переводя разговор на другую тему, спросил Денис. — Или просто отдыхаешь?

— Нет, отдых для меня это не лежание на кровати. Хожу, размышляю о смысле бытия, о собственной жизни. Пора, знаешь ли, подводить итоги. Время неумолимо. Вот и ты скоро на крыло встанешь, третье поколение Мартыновых, которое я помню, это тоже нужно осмыслить.

— Деда, а ты кто по знаку зодиака?

— Стрелец.

— Ну вот, я так и думал. Летишь, как стрела, прямо, не отклоняясь от цели. А я вот Рыба, может, у нас поэтому разные подходы к жизни.

— Да нет, внук, не поэтому. Разные поколения, разное время, разные обстоятельства. Но в главном мы похожи, все Мартыновы. Колебания на обстоятельства допускаются, но не более, во второстепенном. А так мы едины в понимании смысла жизни. Вот, полюбопытствуй, какое я письмо получил на днях от моего двоюродного брата, Ивана Христофоровича Мартынова. Он сын брата моего отца, твоего прадеда.

Савва Николаевич полез в карман, достал вчетверо сложенный конверт и листочек в клетку, явно вырванный из школьной тетрадки. Письмо было написано мелким неровным почерком. Денис взял его, поднёс поближе к горящей на столике свече и стал вслух читать.

«Здравствуй, многоуважаемый брат по крови! Я предполагал (но лишь Господь располагает, хотя я и убеждённый с младых ногтей атеист), что ты приедешь в Троицу на наше кладбище, навестить отца и дедов, но так тебя и не дождался. Обидно мне. Я, дорогой братишка, остался из нашего рода Мартыновых самый старший. Ни дядюшек, ни тётушек уж нет, они теперь в другом, мёртвом измерении. Может, и есть загробная жизнь, но я в это не верю. Хотя читал недавно у Чижевского: какая-то есть космическая взаимосвязь событий и людей. Так к чему это предисловие? А к тому, что мы живём лишь один раз и жизнь у нас одна. Если будем рассуждать: „я богатый, а ты лапоть драный“, из этого ничего хорошего не получится. Я в ленинской партии сорок пять лет состою и стал равен по годам членства моему сыну — ему десятого июня как раз сорок пять годков исполнится. Хочу напомнить призыв к революции 1917 года. Помнишь какой? Да, братишка Саввушка, ты меня оскорбил! Было бы желание приехать на могилу наших предков, ты бы приехал. О каком ты мемориале толкуешь? Это бред богача. Если меня не будет, могилы моей и твоей родни зарастут лесом! Вот такая перспектива, братишка! С уважением, Иван, помнящий свое родство».

— Вот так, внук. А ты говоришь: в чём смысл жизни? Иногда в том, чтобы в старости о тебе кто-то вспомнил, приехал навестить, поговорил душевно. Тем более, повод всегда найдётся. Вот, как в этом письме Ивана Христофоровича. Самое главное, что он прав по большому счёту.

— Нет, деда, не прав! Я же с тобой на могилу прадеда всегда ездил. Ну, разве что не в последние два года: то экзамены, то школа, то поступление в институт…

— Вот-вот. А потом будет семья, дети, их проблемы… Так оно в жизни и бывает. Причина всегда найдется. Нет, внучек, мне действительно стыдно стало, когда прочитал письмо Ивана. Не будем помнить свои корни, заботиться о могилах предков — не будет у нас будущего, ни у кого, ни у страны, ни у каждого в отдельности. Это аксиома, и спасибо братишке, что он напомнил мне об этом.

— А что, деда, разве смысл жизни в том, чтобы всё время думать о смерти и заботиться о могилах? Так ведь и жить не захочется.

— Нет, Денис, тут всё гораздо сложнее, чем тебе кажется. Человек рождается, чтобы умереть, утверждает официальная наука, атеистически убеждённые люди так думают. Но вот загвоздка: не хотят люди жить по этой идеологии. Скучно и грустно всё время думать о смерти и загробном мире. Потому, наверное, человек и воспринял идею своего бессмертия. Я помню, у одного выдающегося художника-авангардиста увидел в мастерской надпись на потолке: «Бога нет, потому что ОН ЕСТЬ!». Как бы мы не хотели, но вера, что ты останешься в чьей-то памяти, живее всех атеистических убеждений. Вот и пример. Коммунист с сорокапятилетним стажем, атеист до мозга костей, задумался о вечном, о своём уходе в мир иной, как писал Есенин. И хочет, чтобы я, его младший брат по крови, не забывал его. А для этого я должен не забыть могилу своего отца, деда, прадеда, которые лежат рядом на Симоновском кладбище.

Савва Николаевич замолчал, посмотрел на внука.

— Что-то мы с тобой тему очень грустную для разговора выбрали.

— Да нет, деда. Мне очень интересно с тобой.

— Спасибо. Мне тоже. Хочется, чтобы нить Мартыновых не прерывалась. А мемориал на могиле отца, как его назвал Иван Христофорович, я всё же создам. Скромный, но достойный памятник всем моим предкам. С памятником для прабабушки я разобрался только этим летом, теперь очередь и до отца дошла. Вот так-то, Дениска.

— Деда, а почему все заботы всегда на тебя ложатся? Твой брат ведь такой же внук своему деду, как и ты?

— Лидер всегда один, запомни, Денис. Взялся за гуж — не говори, что не дюж. Кому много дано, с того много и спросится. Тут, что называется, без «без комментариев».

— Понял, деда.

— Ну вот и ладно. Нам пора. Пойдём, погуляем по городу, а потом ко мне, в санаторий. Отдохнём вместе, залечим раны да и к родителям. Кстати, ты им хоть звонил? Ведь ждут, волнуются!

— Да позвонил, позвонил, ещё когда ехал к тебе. Сказал, чтобы не волновались. Побуду пару дней у тебя. Они согласились.

— Ну что ж, пошли, — сказал удовлетворенно Савва Николаевич.

Выйдя на заснеженную улицу, где мела лёгкая январская метель, они оба, дед и внук, вдохнули свежий воздух и медленно пошли вверх по улице к древнему собору, светящемуся куполами на неярком зимнем солнышке: бывший и нынешний студенты.

6 июля 2007 года, Хутынь