Магистр Малькут проводил взглядом сэра Чайлдерса до входа в подпространственный тоннель и, когда силуэт рыцаря растворился на фоне зеленой листвы, снова посмотрел на распластанного на хрустале Гюнтера.

«Для начала надо перенести его в более подходящее место…» — решил старец и протянул вперед ладонь.

Тело Сэма окутал голубой туман. Повинуясь жесту, оно приподнялось, повиснув в метре над полом парадного зала. Маг включил мотор кресла и направил его в глубину дворца. Тело последовало за ним.

Повторяя движения руки сэра Малькута, слегка покачиваясь, оно плавно перемещалось в лабиринте многочисленных переходов и просторных коридоров, пока не опустилось на мягкое ложе в одной из комнат с видом на гористый пейзаж. Стены этого помещения украшали светло-голубые гобелены с изображениями мифологических батальных сцен. Героической внешности великаны отражали натиск каких-то сложных, хищных механизмов.

Оставив бесчувственного наедине с гобеленами, сотканными когда-то его дочерью, Магистр развернул кресло и выехал из покоев. Для сеанса связи с союзником ему следовало сосредоточиться. Миновав специальный спуск в объезд ступеней парадной лестницы, он оказался в тени искусственного парка.

Внешне это место выглядело вполне натурально. В минуты внутренней сосредоточенности старец забывал о том, что окружавшие его растения не были живыми. Легкий шепот листвы напоминал ему довоенные времена, успокаивая и притупляя непомерно возросшее сознание ответственности перед грядущим. Обладая неограниченными способностями творить любые неодушевленные объекты, он не мог сделать лишь одно, — вернуть к жизни ушедших.

Неоднократно сэр Малькут задумывался о природе Силы, но ни разу так и не приблизился к разгадке на достаточное расстояние, чтобы понять. Все говорило о том, что в образе космического корабля она прибыла из далеких временных просторов Астрального космоса с целью вдохнуть в материальный мир веру и любовь. С другой стороны, жизненная энергия одухотворенных ею созданий, после их неизбежной гибели возвращалась назад, чтобы усилить могущество своего господа. В основе же существования и деятельности конца и начала этого всеобъемлющего конвейера лежало нечто необъяснимое на уровне даже сверхъестественных человеческих возможностей.

Откинув спинку кресла и расслабившись, сановный посредник прикрыл глаза. Постепенно последние, самые медленные мысли исчезли из его ума, и он потерял связь с окружавшим пространством. Но это состояние не было сном. Просто мозг адепта очистился от многочисленных образов и картин, рожденных памятью о временно реальном.

Перед необычайно проницательным внутренним взором Магистра завибрировали и задрожали бескрайние просторы Вселенной, бесплодная почва которых лишь в немногочисленных оазисах орошалась вниманием ее Жизненной Силы. Именно такого внимания и жаждал дух эмиссара этого изощренного волшебства.

Нематериальная сущность сэра Малькута заскользила в еще менее материальной бесконечности, направляя себя в сторону наименьшей плотности. И когда неотличимый со стороны от обыкновенного инвалида бестелесный астронавт ощутил внутри своего трансцендентного перемещения, что его истинное я больше ничто не окружает, — в окончательно рассредоточенном сознании без звука и изображения возник ответ, — «Да.»

Малькут понял, что цель достигнута, он может вернуться, просьба будет удовлетворена. Веки старца дрогнули, Магистр открыл глаза. И как только они привыкли к яркому дневному свету, он заметил мелькнувшее за поворотом аллеи голубое платье.

Помедлив, словно смакуя долгожданную встречу, родитель привел в движение и направил в ту сторону свое кресло. Девушка, наверное, услышала гудение мотора и вышла из-за деревьев.

За пролетевшие для нее как сон триста лет она ничуть не изменилась. И загадочная улыбка красноречиво ожила на ее устах. Столь же неопределенно, седой Малькут улыбнулся в ответ.

Временно получившая назад свою изначальную форму приблизилась и, не произнося ни слова, поцеловала пассажира каталки в морщинистый лоб. Ничем не обремененным жестом она протянула руку, и он почувствовал ее тепло в своих ладонях. Немного помолчав, вдоволь насладившись обоюдным присутствием, тихим мелодичным голосом посвященная обратилась к отцу с вопросом.

— Что случилось, папа? Ты помнишь, по условию договора, кроме свидания, я могу выполнить любую твою просьбу?

— Да, это так… — согласился тот. Ему иногда было странно, как дочь всегда хорошо его понимала.

«Вероятно, это от того, что она никогда не видела других людей,» — подумал старик. Мать девочки прожила после родов всего лишь год…

— Как бы хорошо было, если бы ты попросил меня остаться, или взять тебя с собой… — невинным голосом девушка возобновила беседу.

— К сожалению, это невозможно… — несколько холоднее, чем хотел, произнес Магистр и снова улыбнулся.

— Отец, это возможно! И ты это прекрасно знаешь.

— Я не могу так поступить. Но ты можешь мне помочь по другому.

Малькут замолчал. Перспектива обрести бессмертие его давно уже не вдохновляла.

«Бессмертие, это привилегия молодости,» — знал он теперь. Ему же и так довелось увидеть достаточно, чтобы в тайне от всех мечтать только об одном.

— Хорошо, папа, но я буду грустить. Мне тебя очень не хватает…

— Это то, что сильнее нас, — ничего не выражающим голосом сказал Магистр, но руку не отнял.

Еще некоторое время они молча двигались по аллее вдоль великолепных деревьев. Пригубившая кубок истины не привыкла много говорить, а отец не хотел ее спрашивать. Но, даже если бы в этом возникла необходимость, она не смогла бы доступно описать свою жизнь. Посвящение подняло ее на уже недосягаемую для родителя высоту. Рядом с ней он чувствовал себя простым гвардейцем, способным лишь отчасти воспользоваться знанием кардинала.

И все-таки, несмотря на очевидное для обоих различие в положении, понимали они друг друга прекрасно. Никакие слова не могли выразить то, что все же сохранилось несмотря на времена и расстояния. Поэтому, грусть и озабоченность долгожителя постепенно передались юной девственнице.

Наконец, она остановилась и внимательно посмотрела в его глаза. И он догадался, что времени, отпущенного на свидание, осталось немного. Еще не вполне насладившись ее обществом, сэр Малькут произнес:

— Пойдем, Анаэль, я тебе кое-что покажу… — он впервые обратился к своей прекрасной, но опечаленной гостье по имени. Проникнувшись значительностью мгновения, девушка лишь кивнула.

Взмахнув рукой, как бы желая отринуть накатившее сомнение, отец перенес дочь и себя в покои со светло-голубыми гобеленами на стенах и прекрасным видом из узорчатых окон. Искушенная жрица не удивилась превращению окружавшего их пейзажа в интерьер. Совсем другое взволновало ее обретшее плоть естество.

На алом бархате ложа она увидела неподвижного молодого человека. Веки его были прикрыты, густая прядь светлых волос ниспадала на лоб. Ворот синего комбинезона распахнулся, обнажая грудь.

Заметив необычную бледность его лица, Анаэль в испуге посмотрела на старца.

— Что с ним? Он умер?

— Нет, жив, но без твоей помощи никогда не придет в сознание.

— Что же я могу сделать? — неуверенно проговорила девственница.

— Поцелуй его…

Смущенная красавица перевела взгляд на молодого человека. Раньше она никогда не видела других мужчин и плохо представляла, как они выглядят, если и существуют…

Послушно приблизившись к ложу, Анаэль опустилась на колени перед белокурым парнем и осторожно прикоснулась к его рту своими губами. Сэр Малькут молча наблюдал эту сцену. Когда плотно сжатые губы Сэма почувствовали тепло поцелуя, веки почти уже мертвеца дрогнули, ожили и открылись. Слабый румянец появился на щеках.

Все время, пока он находился без сознания, что-то мучило его, скребло душу, пытаясь взмахами кожаных крыльев окончательно оторвать ее от тела и унести в черную бесконечность, ужасную и притягательную. Но то, что он увидел в момент пробуждения, не оставило бы равнодушным даже праведника. Девушка, склонившая над ним голову, была фантастически хороша.

— Кто ты? — только и смог проговорить Гюнтер.

— Анаэль, — порозовев, успела ответить красавица. Ее нежная фигура начала таять и неожиданно исчезла совсем.

Не понимая, что произошло, парень приподнялся и потянулся туда, где только что была она. Но вместо девушки его взгляд уперся в затылок смотревшего в окно убеленного сединами человека в каталке.

«Старик — русский ученый…» — немедленно возникла в голове Сэма ассоциация. И когда Магистр обернулся, на душе у американца похолодело.

«Странно, он отпустил волосы, сбрил бороду и вместе с этим как-то очень уж постарел…» — в еще не окончательно пробудившейся памяти Гюнтера все перемешалось.

«А девушка, ведь она точно была… Не связано ли ее исчезновение с негодяем?..»

— Добрый день, — Магистр прервал молчание, — я не тот, за кого, вероятно, Вы меня принимаете. И если будете благоразумны, то вспомните все, что с Вами случилось.

«Откуда ему известно, что я мог принять его за другого? И если он не Хлопотов, то где я, и что произошло?»

Вместо ответа картина зеленой лужайки, окруженной обгоревшими деревьями, как живая возникла перед глазами Сэма.

За лужайкой последовали новые воспоминания. Их сюжеты, как бы воскресавшие из желе пораженного летаргическим сном мозга, невольно наталкивали на предположение о помешательстве. И чудовищная пантомима атаки Саскиасов показалась Гюнтеру уже окончательным бредом.

Как бы прогоняя наваждение, парень откинул волосы и случайно задел рану, полученную при ударе головой о дверь в покое Мастера Чайлдерса.

«Мог ли я участвовать в сечи?» — подумал Сэм, озадаченный поврежденным лбом. Но что-то подсказывало, что не мог или не успел…

— Объясните наконец, как я здесь оказался, кто та девушка, и почему она так внезапно исчезла?

Голос вернувшегося из небытия на этот раз прозвучал твердо и спокойно. Магистру это понравилось.

— Забудьте о девушке, — чуть более отрешенно, чем было необходимо, посоветовал он. — Она теперь уже далеко. А мы здесь, и, кажется, Вам неплохо бы подкрепиться.

Гюнтер удивился. Такого поворота в разговоре он не ожидал. Поднявшись с ложа, Сэм размял затекшие мышцы спины и плеч. Обратив внимание на гобелены, он недоверчиво посмотрел на своего пожилого собеседника.

— Прежде, чем согласиться, ответьте, хотя бы, кто Вы?

— Магистр, — невозмутимо и величественно произнес сэр Малькут.