Количество неразобраных книг в задней комнате уменьшалось. Я уже отчаялась найти в ней что-нибудь интересное, когда однажды это произошло. На этот раз книга была тонкой, переплетенной в коричневую кожу, на которой серебром было вытеснено название. Крупные замысловатые буквы с некоторым трудом сложились в слово «Ликантропия». Сиречь оборотничество.

Было уже поздно, поэтому я отложила книжку в сторону с намерением на другой день посмотреть её подробнее. Но на другой день не получилось. Слишком много было нам задано, поэтому я осталась дома, обложившись учебниками и тетрадями. К тому же в последнее время студенты зачастили в библиотеку, подбирая себе материалы для докладов, рефератов и курсовых, и у меня больше не получалось заниматься прямо в библиотечном зале. Увы, именно тогда, когда господину Коксу моя помощь была нужнее всего, я не могла ему помочь.

Как и прежде, самые лучшие результаты я показывала на уроках по магии духа. Там у меня не возникало ощущения, будто я пытаюсь левой рукой через голову чесать правое ухо, выполняя элементарные вещи наиболее сложным и непродуктивным способом. Господин Гарсиа не мог на меня нахвалиться и уже начал обучать меня основам настоящей телепатии. Для начала он взялся преподать мне защиту от чужого проникновения.

— Не знаю, понадобится ли вам когда-нибудь потрошить чужие мозги, но уж умение защищаться точно лишним не будет. Кстати, вот, ознакомьтесь, выдержки из постановления Ассамблеи о применении телепатии. Здесь строго оговаривается, в каких именно случаях что допустимо применять.

Я ознакомилась. Как я и ожидала, применение телепатии разрешалось лишь с целью расследования преступлений или диагностики и лечения, причём в строго определённых случаях, и с соблюдением множества ограничений. Как правило, оно требовало добровольного согласия читаемого и, естественно, обязательства о неразглашении. Корректировка мыслей и внушение запрещались категорически. Но относилось всё это исключительно к магам. Насчёт же простых смертных ограничений было значительно меньше, и основным оставалась совесть самого телепата.

Проникновение в чужое сознание не сводилось к чтению мыслей. Как раз чтение-то применяли довольно редко, потому что было очень неудобно — в человеческих головах чаще всего царит полная каша. Телепатия начиналась с еле заметного прикосновения, годного только на то, чтобы определить, говорит ли человек правду, дальше шло считывание эмоций, потом — возникающих образов и ассоциаций, потом — просмотр памяти, следом — то самое неудобное чтение мыслей, и, наконец — полное проникновение, когда человек словно утрачивал собственную индивидуальность, думая и чувствуя тоже, что и объект считывания. Самое полное, но и самое опасное, ибо расцепиться в этом случае было очень трудно. И на все случаи проникновения — свои способы защиты. Завершало курс, как я и ожидала, обучение способам внушения.

Я старалась, как могла, ведь, как оказалось, основами телепатии владели все более-менее сильные маги, и у меня возникло неприятное чувство, что я полностью прозрачна для всех наших преподавателей. Запреты запретами, но кто может поручиться, что они не читали меня потихоньку, так, чтобы я этого не чувствовала? Да и кое-кто из студентов посильней и попродвинутей тоже мог этим отличиться. Поэтому я старательно осваивала все виды блоков, экранов и защит, и теперь всегда держала в мозгу хотя бы самую простую из них. Иногда уроки были откровенно неприятными, особенно когда господин Гарсиа проверял мои построения на прочность и показывал, как можно их сломать или обойти, но я не обижалась. Тем более что он не злоупотреблял своей властью и никогда не пытался прочесть содержимое моей головы, почему-то я была в этом совершенно уверена. Обычно он предлагал мне что-нибудь загадать, и, пробив мои блоки, дальше не шёл.

Мои успехи в практической магии были не столь впечатляющими, но я всё же двигалась вперёд. Заклятие Ночного Зрения, с помощью которого можно видеть в полной темноте, заклятие Нахождения Пути и разнообразные его варианты, заклинание Тверди, благодаря которому можно передвигаться по воздуху, аки по земле — правда, только между двумя опорами, сплетая между ними мост из Силы. Однажды госпожа Фримэн дала мне задание самой придумать какое-нибудь заклинание, сказав, что общие принципы мне известны. Я подумала, что принципы, преподанные мне, всё же слишком общие, и наставница поторопилась, убрав из программы моего обучения теоретическую магию. Но спорить с ней у меня желания не возникло, и я решила попытаться обойтись тем, что есть. Правда, воображение мне в этом случае помогло мало, и я полезла в справочники и энциклопедии, разыскивая упоминание о чём-нибудь подходящем. Перебрав несколько вариантов, я остановилась на заклинании, с помощью которого можно было пройти сквозь стену, временно дематериализовав её часть. Это было значительно трудней, чем просто её уничтожить, так как материя постоянно стремилась вернуться в исходное состояние. Но я подумала, что в материализации и дематериализации ничего особо страшного нет, и я вполне способна освоить этот раздел — во всяком случае, в общих чертах. На что-то сложное и крупное сил у меня, скорее всего, не хватит, но сотворить кусок камня или доски мне вполне по плечу.

В общем, пока я вспомнила о найденной книге, прошло больше недели. Апрель успел закончиться, наступил май, нам уже выдали расписание летних экзаменов, и то время, что не уходило на изучение нового, посвящалось повторению старого. Но однажды вечером я решила перевести дух и посвятить немного времени себе. И первым делом направилась в библиотеку, чтобы узнать, что же исторические враги всех светлых магов имеют сказать об оборотнях.

Как оказалось — много чего. Неведомый автор книги детально прослеживал все этапы превращения, указывая, как изменяются при этом внутренние органы, какие изменения происходят с внешним обликом, и какими опасностями всё это грозит. Оборотню рекомендовалось менять обличье где-нибудь в безлюдном месте, так как в момент трансформации всё тело, включая кости, становилось хрупким и уязвимым, и одного прицельного пинка могло оказаться достаточно, чтобы оправить незадачливого перевёртыша к праотцам. Правда, и способности к регенерации тканей у оборотней намного выше, чем у обычного человека, но мёртвому они уже без надобности.

Далее шли медицинские советы о лечении в зверином обличье, а также несколько рекомендаций, как вести себя, находясь в этой ипостаси. Я несколько удивилась, ведь оборотень, по идее, перекинувшись в зверя, не способен себя контролировать, и потому выполнить даже самый благой совет не в состоянии. Но, похоже, автор считал иначе. В конце книги я нашла что-то вроде инструкции по превращениям, и никаких упоминаний о связи с полнолуниями там не было.

«Автор отлично понимает, — говорилось в книге, — что научиться оборачиваться без помощи Повелителя либо Хозяина невозможно, и потому позволил себе дать лишь несколько практических советов. Они годятся для самостоятельных упражнений на закрепление, основное же умение даёт вам ваша природа. Я надеюсь, что мои рекомендации помогут вам полнее и точнее усвоить уроки старших товарищей».

Так кто же должен учить оборачиваться — Повелитель или старшие товарищи? Я внимательно прочла весь раздел, но этот вопрос для себя так и не прояснила. За советами и рекомендациями в случае затруднений рекомендовалось обращаться и к товарищам, и к Повелителю, и к некоему таинственному Хозяину. С Повелителем всё было более или менее ясно, а вот кто такой Хозяин?

Увы, спросить, не указав источника сведений, было невозможно, а я не торопилась обнародовать свои находки, наоборот, зарыла их поглубже. Правда, карточку на «Ликантропию» всё же честно написала.

Когда я продемонстрировала госпоже Фримэн составленное мной заклинание прохода с дематериализацией, она довольно долго сидела молча, сцепив пальцы. Я даже успела забеспокоиться, что опять сделала что-то не так.

— Нет, всё в порядке, — успокоила меня наставница. — Вы всё сделали абсолютно правильно, просто я не ожидала, что вы сделаете такой шаг вперёд. Скажите, вы сами создали это заклятие?

— Да, госпожа наставница.

— Вам никто не помогал? Не подсказывал?

— Нет, госпожа наставница.

— Гм, — не слишком доверчиво хмыкнула госпожи Фримэн. — Ну ладно, с заданием вы справились. Но в следующий раз посоветуйтесь со мной, прежде чем сотворять что-нибудь из области, которой мы ещё не касались. Вы можете наломать дров.

Похоже, что обучение материализации мне в ближайшее время не грозило.

— Господин Гарсиа говорит, что вы достигли определённых успехов в овладении магией духа? — между тем спросила госпожа Фримэн.

— Ну-у… В общем, да.

Госпожа наставница задумчиво кивнула.

— Ладно, идите. Прочтите следующий раздел учебника и выполните прилагающиеся упражнения.

Я вышла, скрывая разочарование. Могла бы и похвалить, если я, как она сама признала, прыгнула выше головы. Вон, господин Гарсиа никогда не забывает хвалить, даже если особо и не за что.

Его уроков, проходивших дважды в неделю, я ждала с нетерпением, тем более что в скором времени мы должны были перейти от защиты к проникновению. Однако в следующий раз меня ждало новое разочарование. Когда я вошла к нему в класс, господин Гарсиа встретил меня словами:

— Недавно я имел разговор с вашей наставницей, госпожой Фримэн, которая указала мне, что мы чересчур увлеклись телепатией и слишком быстро продвинулись вперёд, оставив в стороне другие необходимые разделы магии духа. Придётся нам к ним вернуться. Вам нужно освоить упражнения на разделение внимания, а также методики подавления негативных эмоций.

— Но ведь мы это уже изучали!

— Наши уроки относились к физическим ощущениям, а теперь мы будем учиться справляться с эмоциями. Злость, страх, беспокойство могут очень помешать магии.

Должно быть, разочарование ясно отразилось на моей физиономии, так как господин Гарсиа успокаивающе добавил:

— Я понимаю, Александра, это менее интересно, чем то, чем мы занимались до сих пор, но поймите, это тоже очень важно. Едва ли не важнее, чем телепатия. При занятиях ею выдержка важна, как никогда, вот выдержке мы и поучимся. А к телепатии мы ещё вернёмся.

Вероятно, он был прав, они оба с госпожой Фримэн были правы, вот только после этого началась тоска зелёная. Если разделение внимания ещё можно было выдержать, то подавление эмоций сводилось к упражнениям на релаксацию и самогипноз, каких в любой йоге — пруд пруди. Мои оценки поползли вниз, так же как и моё отношение к предмету. Даже история магии теперь вызывала у меня больше интереса, там хоть иногда можно было найти что-то примечательное. Как раз в это время нам начали рассказывать об очередном Тёмном Повелителе, чьё имя назвали один раз, и в дальнейшем, по своему обыкновению, не упоминали. Особенно меня заинтересовало сообщение о том, что этот Повелитель создал отряд из оборотней, бывший при нём основной ударной силой. Вспомнив самоучитель по превращениям, я подняла руку.

— Господин Минкофф, но ведь оборотень может принимать звериное обличье только в полнолуние, и при этом совершенно невменяем. Как же их можно было использовать в качестве боевых единиц?

— Гм… Хороший вопрос, студентка Чернова, — преподаватель истории поправил очки и обвёл взглядом заинтересованно глядевший на него класс. — Видите ли, каким-то образом с помощью чёрной магии Повелители сумели добиться того, что оборотни могли менять обличье по своему желанию, сохраняя при этом разум. Можете представить себе сами, насколько опаснее они при этом становились! Чудовища, обладающие звериными инстинктами и человеческим разумом — они были почти так же опасны, как вампиры, и в иных случаях даже опаснее, ведь солнечный свет не был для них помехой, и они были активны в любое время суток. Потом их всех уничтожили, разумеется, но до этого все они успели совершить не по одному убийству.

— А разве не нашлось никого, кто, обретя возможность сохранять разум, воздерживался от убийств?

— Воздерживался? Даже оставаясь в здравом рассудке, что сомнительно (вы ведь знаете, как чёрная магия действует на человеческий разум), они были хищниками со всем набором соответствующих инстинктов. Оборотень, который не хочет причинять никому зла, никогда не пойдёт к Повелителю, ведь всем известно, какой службы тот от него потребует.

— А не мог оборотень раскаяться? Вы ведь сами упоминали, что иногда тёмные маги добровольно отказывались от использования чёрной магии и переходили на сторону Ассамблеи. И была даже создана специальная программа для их защиты от мести бывших коллег, наподобие программы защиты свидетелей.

— Сомнительно, — ответил господин Минкофф, — весьма сомнительно. Маг ещё способен отказаться от использования магии, хотя и это — единичные случаи. Но для оборотня звериная ипостась, берущая начало в тёмной Силе — часть его натуры. Особенно, если он научился оборачиваться по своему желанию.

— А если…

— Госпожа Чернова, вы отнимаете время от лекции. Если желаете, после её окончания мы продолжим разговор на эту тему.

Но после лекции господин Минкофф тут же ушёл, так что продолжения разговора не получилось. А вернувшись в наш домик, я застала Катю в слезах. На вопрос, чем вызвано столь бурное горе, она лишь разрыдалась ещё сильнее. Вздохнув, я села рядом и погладила её по плечу.

— Ну, ладно, успокойся. Что бы это ни было, его можно пережить. Не плачь, Катенька, всё образуется.

— Ты даже… не… не знаешь… что случилось!

— Так расскажи. И мы вместе подумаем, как быть.

Некоторое время Катя молча всхлипывала в платок, потом подняла на меня покрасневшие глаза:

— Поклянись, что никому не скажешь.

— Клянусь!

— Он… он поставил меня последней! Сказал, что не ждал от меня такого. Я так хотела… так старалась… а он…

— Постой, постой. Кто он? И почему ты так переживаешь? Он поставил оценку незаслуженно?

Катя молча помотала головой.

— Тогда ничего страшного. Подумаешь, один раз не подготовилась, со всеми бывает. В следующий раз исправишь.

— Ты ничего не понимаешь! Я не могу исправить. Я как его увижу… у меня всё из головы вылетает, руки дрожат… А он уже начал говорить, что я тупица!

— Да кто «он»?

— Господин Гриффитс. Наш новый алхимик.

— У вас сменился преподаватель алхимии?

— Да, — длинно всхлипнула Катя. — Он такой… такой! А я… Что он обо мне теперь думает?!

— Ты в него влюбилась?

Катя кивнула. Я помолчала, не зная, что сказать. По-моему, она реагировала слишком бурно, не дать не взять шестнадцатилетняя девчонка, но кто я такая, чтобы быть судьёй? А влюбиться в преподавателя ничуть не глупее, чем сохнуть по самоуверенному красавчику, который к тому же тебя в упор не замечает.

— Ладно, Катюш, успокойся, — вздохнула я. — Слезами горю не поможешь. Тебе нужно взять себя в руки, выучить всё так, чтобы от зубов отскакивало, и всё-таки ответить ему.

— Я учу. Но когда надо что-то сварить или сделать… У меня ничего не выходит. А когда он спрашивает, у меня язык отнимается.

— Ничего, рано или поздно всё утрясётся. Только попытайся успокоиться. У тебя есть уроки магии духа? Тебя учили успокоению?

— Уроки есть, — Катя ещё раз всхлипнула, опять взялась за платок и высморкалась. — А успокоению не учили.

— Так попроси показать тебе несколько упражнений. И представь, что ты сдаёшь кому-то другому. У тебя всё получится.

Я ещё долго успокаивала свою безутешную подругу, неся какую-то чушь, которую принято говорить в таких случаях. Не знаю, удалось ли мне её убедить, но, по крайней мере, она перестала лить слёзы. Я, для пущего успокоения, предложила сходить в бар, и мы неплохо посидели, выпив несколько коктейлей. Катя ещё раз рассказала, какой замечательный господин Гриффитс, какой он остроумный, как смешно умеет рассказывать, когда начинает говорить на какую-нибудь постороннюю тему, да и довольно скучный материал по алхимии умеет подать интересно и занимательно.

— Вот только ругается, — вставила я.

— Ну, если я простейшего зелья сварить не в состоянии… Но я ещё всё исправлю!

Я горячо её поддержала, пожелав делать работу так, чтобы вредный господин Гриффитс при всём желании не мог ни к чему придраться. Обвинение во вредности Катя отвергла, но с остальным с энтузиазмом согласилась. В наш домик мы вернулись весёлые и довольные жизнью.

Экзамены неумолимо приближались. Во всём Штернштадте воцарилась несколько нервная атмосфера, все ходили с учебниками и задачниками, проводили дополнительные занятия, консультации и семинары, просили друг дружку проверить их знания. Катерина с Натальей усиленно штудировали теорию магии, которая шла у них первым номером, и обе были изрядно удивлены, когда узнали, что мой курс теории уже кончился.

— Как же так? — спросила Катя. — Ведь это — предмет, рассчитанный на всё время обучения! Почему его у тебя убрали?

Я развела руками:

— Спросите у госпожи Фримэн.

А погода стояла такая, что так и тянуло бросить всю эту зубрёжку и пойти гулять по рощам и перелескам. Светило солнышко, щебетали птицы, деревья шелестели новой яркой листвой, ветерок шевелил заросли первых цветов, так что поляны превращались в колышущиеся разноцветные ковры. Голубое небо казалось близким и твёрдым, лишь иногда его пересекали небольшие молочно-белые облачка. Я жалела, что я не художник и не фотограф — окрестные пейзажи хотелось запечатлеть, чтобы потом любоваться ими в более унылое время года. Пожалуй, можно будет приобрести фотокамеру — цифровые здесь сгорали в два счёта, но вот обычные, плёночные, работали более-менее исправно. Хотя тоже иногда сгорали.

Несколько раз я порывалась дойти до окружающих долину гор, но прогулка получалась слишком длинной, и я всегда уставала раньше, чем добиралась до их подножия. Горы казались близкими, но, стоило направиться к ним, как они начинали наподобие радуги отодвигаться всё дальше и дальше, так что я начала подозревать, что тут не обошлось без той самой манипуляции пространством, которая, по утверждению Кристиана, мне не грозила. В конце концов я смирилась и прекратила бесплодные попытки.

В июне началась очередная сессия. На этот раз я подготовилась как следует, и только по немецкому и астрономии была седьмой и восьмой. Никаких сюрпризов на практической магии меня на этот раз не поджидало, все экзаменаторы были мне знакомы, они немного погоняли меня по пройденным за последний семестр заклинаниям и отпустили. А по окончании сессии госпожа Фримэн пригласила меня на собеседование.

— Что ж, — сказала она, по своему обыкновению сцепляя пальцы в замок, — вы благополучно закончили этот год. Теперь вам предстоит решить, оставаться ли на следующий, и если да, то какую специализацию выбрать.

— Я хочу остаться.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно, госпожа наставница. Вы сказали, что я смогу продолжить обучение, если хорошо сдам практические экзамены. Разве я набрала недостаточно высоких мест?

— Нет, мест вы набрали вполне достаточно… — госпожа Фримэн замялась. Впервые я видела её в затруднении. — Просто, признаюсь вам откровенно, Александра, я плохо представляю, какую профессию вы можете освоить. Ваш потенциал почти исчерпан, следующий год для вас в любом случае окажется последним. И за это время вам будет весьма трудно усвоить достаточный объём знаний и умений, чтобы заниматься магией профессионально. Оставаться же любителем… Право же, не знаю, стоит ли оно того.

Я помолчала, вспомнив похожий разговор, состоявшийся между мной и Евгением Михайловичем. Сговорились они, что ли?

— Но ведь я и сейчас любитель, не так ли? Не вижу ничего плохого, чтобы стать чуточку более подкованным любителем.

— Но теперь вам надлежит выбрать себе профиль, в соответствии с которым вы будете продолжать обучение, после чего искать себе работу. На том же уровне, который вы сумеете — успеете — освоить, это будет весьма сложно.

— Неужели сложнее, чем сейчас?

— Как ни странно, да. Сейчас магия для вас — лишь подспорье в быту, тогда же ваша квалификация повысится, и должности, никак с магий не связанные, вам уже не подойдут. Но вы всё же будете недостаточно квалифицированы, чтобы работать по магической специальности.

— Но ведь эта проблема как-то решаема, госпожа Фримэн? Не думаю, что я единственный человек, который покинул Школу после двухлетнего обучения.

— Что ж, если вас устраивает работа помощника практически без перспективы карьерного роста…

— В крайнем случае, госпожа Фримэн, я пойду работать, как обычный человек. Используя магию только в быту.

— Ну, как угодно. Тогда я рекомендовала бы вам выбрать медицину и исцеляющую магию. С вашей чувствительностью вы действительно можете достигнуть в ней известных высот и принести наибольшую пользу. К тому же, соблюдая определённую осторожность, вы сможете работать и в обычной больнице, и там действительно достигнуть многого. Правда, тогда вам придётся получить ещё диплом об обычном медицинском образовании. Но основы у вас уже будут.

А почему бы и нет, подумала я. Дело нужное. Если уж Господу, или природе, было угодно даровать мне способности к магии, нужно найти им достойное применение.

— Хорошо, госпожа наставница, я согласна.

Той же ночью в комнате Кристиана было устроено очередное празднование, надо полагать, в честь окончания учебного года. Голоса, песни и смех долетали приглушённо, но вполне отчётливо. Надо будет подумать и соорудить звукоизолирующее заклятие, тогда подобные сборища не будут мешать мне спать. Впрочем, возможно, причина моей бессонницы была и не в устроенной соседом вечеринке. Просто почему-то с вечера на меня накатила меланхолия и всё никак не желала отпускать. Тут смешалась и обида на судьбу, не дающую мне стать сильным магом, и неурядицы в личной жизни, ведь я так и была одна с самого Нового Года, и ещё чего-то, названия чему я не могла придумать. Я пыталась успокоить себя мыслями о том, что я вскоре возвращаюсь домой, где не была почти год. Я уже написала маме и подала заявку на билет, осталось только получить его и послать телеграмму, уточняющую время приезда.

Вспомнят ли меня былые знакомые? Теперь, как ни крути, мы с ними живём в разных мирах. В моей новой жизни мне даже для мамы будет трудно найти место, так стоит ли возобновлять старые связи, прежде чем разорвать их окончательно?

Граница осталась позади, поезд шёл по русской земле. Стучали колёса, в открытое окно тянуло казавшимся холодным ветром. Я стояла у окна, пока мне не надуло уши до боли. Ничего страшного с ними не произошло, так что лечить их я не стала. Права была госпожа Фримэн, посоветовавшая мне выбрать целительство — исцелить саму себя у меня получалось на раз-два. Правда, я никогда не пробовала лечить что-то серьёзное, но всякие мелочи — насморки, простуды, синяки — исцелялись с лёгкостью необыкновенной. И это притом, что лечить с помощью магии самого себя всегда считалось труднее, чем других.

Поезд останавливался несколько раз, на разных станциях; пару раз я выходила размять ноги. Непривычно низкие перроны были выложены плиткой, торговцы и торговки предлагали черешню, клубнику, воблу, ходили менялы, продававшие рубли в обмен на доллары и евро. Я уже успела отвыкнуть от звучащей вокруг русской речи, и мне было немного странно. Я словно заново осознала, что знаю три иностранных языка и могу говорить на них так же, или почти так же, как на своём родном. И английский уже стал для меня даже привычней, чем русский. Я то и дело ловила себя на том, что, вспоминая Штернштадт и Школу, думаю по-английски.

К вокзалу поезд подкатил ранним утром. Солнце пряталось за зданием вокзала, в тени было прохладно, и я запахнула купленную в Штернштадте ветровку. Со мной, как и при прибытии в Школу, был один чемодан, и значительное место в нём занимали гостинцы родичам. Иные везли домой целую кучу вещей, и я искренне удивлялась, зачем им столько. Ладно ещё — на новое место жительства, но неужели у них дома не найдётся ни белья, ни полотенец?

Метро только-только открыли. Я протянула кассирше тысячную купюру, она недовольно поджала губы, но отсчитала сдачу. Я поколебалась, не позвонить ли домой из автомата — разряженный мобильник так и остался валяться где-то в ящике моей комнаты в Штернштадте — но решила, что мама и так знает, что я приезжаю, а ключи от её дома у меня с собой. Если она спит, я смогу войти, не потревожив её, а телефонный звонок её разбудит.

Так оно и получилось, но я не учла цепочки, накинутой на дверь изнутри. Я примерилась к кнопке звонка, но потом решила попробовать справиться своими силами. Хорошо быть тонкокостной — я просунула руку в щель, немного повозившись, всё же сумела скинуть цепь, и только тут сообразила, что могла проделать это телекинезом. Но вернувшись домой, в привычную обстановку, я на какой-то момент забыла о магии. Дверь открылась, я вошла и прислушалась. В доме было тихо. Крошечная прихожая вела в кухню, всё было знакомым и в тоже время каким-то не таким. Словно бы стало меньше, или это я выросла, хоть расти перестала лет десять назад. Да и кое-какие заметные перемены были. С буфета исчез радиоприёмник, зато появился новый маленький телевизор, стол покрывала новая цветастая клеёнка. Стараясь не шуметь, я прошла в коридор, куда выходили двери комнат. Из гостиной исчезла старая широкая тахта, и появился диван, меньшего размера, но мягкий, с высокой спинкой. Я села на него, поставив чемодан рядом. Проходя мимо спальни, я заглянула в дверь и увидела, что мама спит. В спальне тоже произошла значительная перестановка, но входить туда, тревожа мамин сон, я не стала. Взяла из шкафа книгу и погрузилась в чтение. Потом почувствовала голод, прошла на кухню и отрезала себе кусок хлеба.

Мама проснулась часа через два. Услышав, что она встала, я поднялась и подошла к двери в гостиную. Увидев меня, мама остановилась.

— Саша? Ой… Я не ждала тебя так скоро.

— Я же писала, что приезжаю. И телеграмма…

— Я думала, что сперва ты пойдёшь к себе, — мама засмеялась и обняла меня. — Думала позвонить тебе, когда встану. Слушай, здорово выглядишь. Совсем взрослая девица.

— Взрослее, чем год назад?

— Да, целый год прошёл… Неужели у вас там так и не сделали телефон?

— Увы, мам.

— А говорят — заграница, заграница…

Она была в тёмно-красном узорном халате, и тоже почти не изменилась, и всё же какие-то неуловимые перемены были. Мама не постарела, и я не могла бы сказать, в чём они заключаются. Наверное, я просто от неё отвыкла. И то, что нельзя было увидеть обычными глазами, говорило, что у неё всё в порядке.

— Ты голодная?

— Угу.

— Тогда пойдём, я сделаю завтрак. А ты мне всё расскажешь. У нас тут всё по-прежнему, только тётя Лена вышла на пенсию.

— Да, мам, ты писала.

Я села за кухонный стол, наблюдая, как мама готовит яичницу. Замурлыкал приёмник, который, оказывается, переместился на стену рядом с входной дверью.

— Так лучше ловит, — мама перехватила мой взгляд. — Как у тебя дела? Как твой Володя? Ты в последнее время совсем о нём не упоминала. Вы расстались?

Я поморщилась, вспомнив, что и в самом деле не нашла в себе сил описать то происшествие.

— Да. С ним довольно некрасивая история вышла… В общем, его выгнали.

— За что?

— За наркотики, мам. Там этого не терпят.

— Печально, — вздохнула мама. — Не то, конечно, печально, что не терпят, это-то как раз правильно, а то, что он к ним пристрастился. Но бывает. Тебе не предлагал? Нет? Ну и отлично. Кстати, я тебе писала, что к нам приезжали Громовы?

Яичница была приготовлена и съедена, чай выпит. Я отвечала на мамины вопросы, мешая ложь с правдой. Правду можно было говорить, когда мама расспрашивала про подруг, про условия проживания, про праздники, экскурсии в Инсбрук, Мюнхен и Зальцбург. А когда речь заходила об учёбе, приходилось врать. Я давно придумала, что первый год был подготовительным, как в наших колледжах, а настоящая учёба начнётся на второй. Теперь я могла правдиво ответить, что буду изучать медицину, но сказать, что через год моя учёба закончится, я так и не решилась. Потом придумаю, что соврать. А может, и не придётся ничего придумывать, если я, как сказала госпожа Фримэн, буду доучиваться в обычном институте… Или как там это будет называться.

— Твой Алик звонил пару раз, — сказала мама. — Будешь ему перезванивать?

— Нет, не хочу.

— Я так и думала.

После завтрака я распаковала привезённые подарки — кое-что из одежды, духи, бутылку вина «Либер фрау мильх». В буквальном переводе название этой марки значит «Молоко любимой женщины», но, как меня просветили при покупке, правильнее будет перевести «Молоко Богоматери», ибо «любимой фрау» именно её и называли. Когда я рассказала это маме, она, развеселившись, вспомнила Кола Брюньона с его архангельскими сливками и серафимьим маслом, и мы от души посмеялись. Потом я засобиралась к себе домой, и мы с мамой уговорились, что завтра пойдём в гости к родичам, которые тоже соскучились и хотят меня видеть.

Собственный дом тоже показался мне знакомо-незнакомым. Тесная лестничная клетка со спёртым, несмотря на открытую дверь, воздухом. Сломанная стиральная машина с площадки исчезла, зато появился детский велосипед, а у соседей поменялась дверь. Я отперла свою дверь и вошла в квартиру. Мама говорила, что время от времени навещала её, наводя порядок. И в самом деле, она не выглядела заброшенной. Только холодильник был пуст и отключён, да и в буфете тоже было пусто. Значит, первым делом надо сходить в магазин за продуктами. Хорошо, что я сообразила отложить часть денег, теперь я могу не просить у мамы на пропитание. Она, конечно, дала бы, но неудобно, я с тех пор, как пошла работать, денег у неё не брала.

Я была дома. И не дома. Не знаю, вернусь ли я сюда когда-нибудь как хозяйка, а не как временная гостья. Но пока думать об этом было рано. Я распаковала чемодан и поняла, что хочу спать. В поезде я почти не спала, сначала не получалось, а потом мы приехали. Решив, что все заботы подождут, я легла на такую знакомую кушетку и закрыла глаза.