— А я не внемлю твоим словам, Никифор! Не внемлю все одно! — Разгоряченная Фрося грозно нависла над старостой, понуро сидящим около вечернего костра. — Мнишь, это мне надо, чтобы ребятишки на горбу своем руду таскали, а? И кирпичи между тасканиями этими пекли, как пирожки? А опосля на подносе эту плинфу твоим отякам носили? Нате вам задарма то, что трудом нам великим досталось! А как примут сей дар, нос поморщив, другой рукой уклад железный поднести! Не хотите ли заодно и это, любезные соседи? А?

Спор разгорелся не на пустом месте. Отяки, обрадованные тем, что огороды и поля в старом поселении на этот год им вернули, толпой бросились из Сосновки на другую сторону реки. При этом оставив недожженными и недокорчеванными пни на расчищаемых под поля и огороды лесных полянах, бросив не до конца возведенные дома, светлеющие свежим деревом и торчащими в небо стропилами. И, главное, забрав многих отроков с Болотного поселения. Остались лишь неполные два десятка переяславских ребятишек и столько же отяцких детей с нижнего гурта. Поселенцы с него пришли на новое место, не обрезая своей связи с родичами, умудряясь одновременно помогать своим на жатве и врастать корнями в Сосновке. По крайней мере, часть детей на болотных работах они, по примеру переяславцев, оставили, меняя раз в седмицу. Видимо, слишком свежи были воспоминания о буртасском набеге, слишком глубоко им запали слова их бывшего воеводы о том, что без металла они пропадут, сказанные при переселении. Однако даже при таком раскладе оставшиеся ребята еле справлялась с обжигом кирпича и работами по обогащению руды. А запасы торфа и дров для обжига, запасенные за предыдущие недели, таяли на глазах...

— А по-другому как, Фрося? — в очередной раз стал оправдываться Никифор. — Страдная пора. Не уберешь хлебушек, так зубы на полку по зиме клади. А сена не накосишь для скотины, так и вовсе ложись да помирай вместе с ней. Покуда не было у отяков заботы об огородах да пашне, так и руки работные находились, а отдали им обратно все на этот год, так и кончилась та свобода для детишек их. Страда во главе угла стоит для того, кто на землю пот свой проливает. И тебе первой понимать сие надобно! Да не ты ли сама ранее об этом толковала? Что на переяславской земле, что на ветлужской?

— Сама, сама... — проворчала Фрося, усаживаясь рядом. — А дело сие как мне творить без рук работных? — стукнула она кулаком себя по груди, отчего та затрепетала студнем, приводя в смущение сидящее рядом мужское население. — Воевода с Иваном наказывали мне, абы ништо сего деяния не останавливало.

— Все, на что хватило сил моих, я сделал, — устало ответил ей Никифор. — Часть детишек наших все же осталась уговорами моими. А коли не отковали бы косы-литовки по почину твоему, так и тех бы забрали в семьи для вспоможения. Отяки же большей частью деревянными зазубренными серпами жнут. Это вам не так борзо, как с грабками, что Николай нам измыслил.

Николай, сидящий рядом, улыбнулся, вспомнив, как оттянулся на сенокосе и уборке хлеба. Несколько часов он провел, обучая общинников работать литовкой на сенокосе, и еще полдня, спустя неделю, потратил на изготовление грабок. Вспомнил, как проверял выкованную им с Любимом первую литовку, постучав впервые по ней и приложив к уху, проверяя на звук, мягкое или жесткое получилось лезвие. Как обстругивал поглаже косовище, насаживал на него саму косу с помощью кольца и клина, примерял и закреплял ручку. Как вечером уселся на лавку около Любимовой кузни и под настороженными взглядами баб начал отбивать и править косу, а затем другую и третью. Как прошелся литовкой первый раз, вспоминая подзабытые ощущения живительного запаха свежей кошенины. Как поутру выстроил косарей поодаль друг за другом и наблюдал за их попытками повторить его движения. Как они по первому разу засаживали лезвия в землю и тихо ругались себе в усы, как кричал чуть позже им, чтобы держали пяточку. А потом все-таки не выдержал и, отняв литовку, добрый час наступал на пятки косарям, задавая темп. И как с сожалением возвращался домой, в Болотное, чтобы продолжать утомительную кладку немного опостылевшей домницы, замечая на лицах оставленных им общинников блуждающие улыбки.

Когда же началась уборка хлеба, те же косцы пришли уже с просьбой приделать к косе грабли, чтобы и тут можно было работать литовкой. Дело в том, что за литовкой кошенина оставалась в перемешанном виде. Выбирать из такой мешанины стебли и вязать в снопы было очень несподручно. Пришлось вспомнить конструкцию, оставшуюся у него в сарае еще от деда, и над полотном литовки навесить деревянные грабельки с длинными зубами, через которые колосья укладывались на стерне в одну сторону. Знай иди следом, вяжи снопы да ставь их для просушки.

Подходили и с просьбой придумать что-то для молотьбы. Николай почесал в голове, нарисовал на земле прутиком что-то типа чурбана, усаженного деревянными зубьями, по концам которого торчали оглобли. Вот, мол, запряжете лошадь, попробуете такую молотягу в деле. А коли хотите что дельное, дайте время и договаривайтесь с плотниками, попробую их озадачить. А как сделают, подцепим это приспособление к водяному колесу. Только вот как вы снопы сюда довезете? Дороги торной нет, тропку натоптали и все, даже отяков на руках перетаскивали, а телеги их разбирали. Так-то вот. А на будущее вам надо что-то вроде конной жатки и молотилки одновременно. Попали вы, ребята, по адресу, всю жизнь этим занимался, но сам, увы, не могу сейчас — зимой разве что. Посмотрите на печь доменную, сможете за меня продолжить сие творение, пока я вашими делами заниматься буду? Вот именно...

Однако вечером неожиданно для Николая пришел Никифор, позвавший с собой плотников. Староста и объяснил удивленному кузнецу, почему в разгар страды отвлекает мастеровых. Дело в том, что с грабками уборка ускорилась почти в три раза. А с учетом того, что сломалась вторая пила и Любим отковал из нее и остатков первой еще четыре литовки, жатва стала даваться меньшей кровью. Как у переяславцев, так и отяков с нижнего гурта, которым передали две из семи литовок. Так что любое приспособление для молотьбы, которое мог бы измыслить Николай, по мнению Никифора, оправдывало отвлечение людей от уборки хлеба, не говоря уже о стройке.

Молотилку им Николай нарисовал, и делать ее начали, однако до ума довести не успели, потому что именно в этот день большинство отяцких отроков на работу и в школу не вышли. Что повлекло за собой проблемы, которые пришлось решать в более срочном порядке. Да что там говорить, даже некоторых из не ушедших в поход к черемисам новых дружинников Свара перехватил уже на дороге, жестами показав, что отпустит их за реку только после того, как те сдадут свои доспехи. Все вернулись обратно, однако нападали в учебных боях на своего учителя с таким остервенением, что тот под конец дня совсем измотался.

— А с Петром советовались? — вмешался в спор старост Николай.

— А як же, — кивнул Никифор, отмахиваясь от дыма костра, прянувшего в его сторону. — За старшего его воевода оставил. Токмо он одно ответил... Мол, силой принудить могу, коли желание есть, но воевода этого не одобрит. А измыслить нечто, абы распрю не вызвать, как Иван али Трофим могли бы сподобиться, не сумею. Голова не так устроена...

— Наблюдал я, как работаете вы... — задумчиво начал Николай. — И какая-то несуразность вылезает. Что-то не так вы делаете, а что... не уловлю. Вроде все почти как в моей деревне, но что-то глаз колет...

— Так общиной мы живем, и работаем также, — гулко отозвалась Фрося.

— Вот! Точно, — откликнулся кузнец. — Поля у вас не разбиты по участкам, межей нет. Так же, как у нас раньше было. А ведь должны быть?

— Ну да, должны, — кивнул Никифор. — Но мы поначалу решили пашню да огороды совместно обрабатывать, а урожай по едокам да рукам работным делить. Скотина же у каждого своя осталась. Иначе не выжить было, особенно тем, кто без мужей остался. Дома поднимали всем скопом, всем скопом и землицу обрабатывали. А соседи наши новые... у них как у всех, разве токмо распри свои общиной решают. И детишек своих забрали они, потому как каждый из них сам по себе выживает. Нам-то полегче работать совместно в общине...

— Так и работаете, небось, в полсилы, если на всех, а не на себя? — озадачился Николай.

— С чего бы это? — не понял староста. — Все на виду, людишек немного и друг друга зрят. А те, кто другим промыслом занимается, так и они своим прибытком али работой делятся. Мыслю, во веки вечные так не будет, но покамест народишко не ропщет. Да и живем в домах общих, как семьей одной. Как отделяться будет кто, так и надел выделим. В Сосновке вот каждому свой кусок земли дадим, потому что дома там помельче будут, на семью большую токмо. Однако выделим лишь тогда, егда такой желающий на себя возьмет вспоможение вдове какой-нибудь оказывать. К примеру, детишек ее на ноги поднимать согласится.

— Хм... с одной стороны, легче от урожая десятину ту же брать от таких да меж обездоленных делить, с другой — человеческое участие дорогого стоит. Да... В общем, коли жатку конную соорудим на следующий год, так и неча делить. Общинное поле гораздо легче проходить... Хотя добром такое совместное хозяйство может и не кончиться. Поначалу, когда свои все, да на виду, оно, может, и хорошо, а потом... А как поступаете, коли отлынивать кто начнет?

— Ха! За полями я была поставлена следить в прошлом годе, — усмехнулась Фрося, вынимая из углей котелок с какой-то заваренной травкой. — А у меня не забалуешь. Однако слышала, что на охотничка одного лень напала, было дело по первой зиме... Как ты его усовестил, Никифор?

— Да что уж там... урезали мы с Трофимом ему зерна к выдаче да обсказали всем из-за чего. Жинка его быстро в разум ввела, да и сам он опамятовал в тот же миг. А вот как с отяками быть... Не то что усовестить — объясниться толком не получается. Один Юсь борзо языком треплет со всеми, так его по молодости из них и не слушает никто. А ныне ни воеводы, ни Ивана, ни Пычея нет, чтобы в разум словами их ввести.

— А может, и не стоит словом-то? — протягивая Фросе первую попавшуюся глиняную емкость как пиалу для заваренной травы, высказал совет Николай.

— Это как же? — раздался хор голосов старост и Фомы, не вмешивающегося прежде в разговор.

— На стремлении к выгоде можно сыграть. Нижние за нами тянутся из благодарности за спасение свое. А верхние пойти-то под нас пошли, да живут каждый умом своим. Выдели пару литовок на вечер тем пацанам переяславским с Сосновки, что на работы ходят, — шумно втягивая горячий взвар, с чувством произнес кузнец. — А вечерком пусти их с полными возами сена — мол, днями накосили, а к дождям под навес свозим. А сена, мол, возить да возить, слушок такой через Юся пусти. Пусть расскажет всем, что пацаны эти накосили столько, сколь общинники впятером горбушами да серпами делают. И грабками, мол, хлеб с такой же скоростью убирают. Найдется столько сена и возов?

— Э... да найдутся, переяславские с новой веси скопом косили на дальнем лугу, — шумно выдохнул Никифор. — Не знают отяцкие о луге том. Так... вскроется потом. Да и пятерым не ровня тот, кто с литовкой.

— И пусть не ровня... А вскроется когда? Через полгода? Бабы ваши проболтаться не могут, языка не знают... — крякнул Николай, допивая взвар и стряхивая капли из посудины. — А через день-два тот слушок дойдет в нужные уши. Добавьте еще только, что литовки в следующем годе получат те, кто без перерыва на работах в Болотном был. Коли воевода осерчает, так и будет, кстати. И наблюдайте, как очередь выстраивается из тех, кто вернуться хочет.

— А коли не захотят отроков возвернуть? — с сомнением протянул Никифор.

— Дружинные-то остались, хоть и покобенились, значит, не все так плохо, — пожал Николай плечами. — А коли не вернут детишек, значит, совсем их прижало, помогать надобно... Хоть тех же воев отпустить в помощь.

— Юся беру на себя, — сказала, как отрезала, Фрося. — Хороший хлопчик, понятливый, лишнего не сболтнет. И ребяток выберу. А с тебя, Никифор, возы и сено. А ты, Николай, со Сварой потолкуй. Лучшие вои все как один к черемисам ушли, а оставшиеся все... ни рыба, ни мясо. Однако в помощь, глядишь, и сгодятся. А сам пусть вновь набранных готовит.

* * *

— Сподобились разрешения моего спросить, так? Коли память не изменяет мне, надысь вы не такие смирные да послушные были. — Свара оттолкнулся спиной от сруба, к которому перед этим прислонился, ожидая подходящую делегацию, и засунул пальцы рук за пояс. Перед ним, пряча взгляды и опустив головы, мялись дружинные, которым не терпелось отправиться за реку, чтобы помочь семьям с уборкой урожая. Оружные вои кряхтели, поглаживали бороды, но стоически молчали, явно готовясь не одну минуту выслушивать острого на язык Свару. Однако тот не стал на этот раз долго их высмеивать, придираясь к кривым рукам, неуклюжим телам и старым, но сопливым носам, а почти сразу свел свою речь к неожиданному предложению: — С уходом давешним вашим воевода разбираться будет, я же выскажу ему мнение свое, что таким косоруким не стоит меч доверять, а уж поступков, кои воинам под стать, ждать от вас вовсе не приходится. Кхм-м... Просили, однако, за вас... Ну, что же, для смердов самое то в землице копаться. Отпущу вас, токмо, абы меня скука не заела, принесите вы мне перед тем... Как у вас говорилось, отрок, про земли дальние? — обратился Свара к Тимке, который что-то обсуждал с Мстиславом внутри сруба.

— За тридевять земель, принести яблочко наливное, — не растерялся тот, однако спустя мгновение сконфузился под пристальным взглядом Свары, понявшим, что отроки не просто так слонялись рядом и чутко вслушивались в то, что происходит.

— Вот! За яблочком в старую весь сбегайте! — вернул свое внимание отякам Свара, закатив вверх глаза и постучав себя по плоскому животу.

— Так нет у вас там яблок, — скороговоркой произнес Юсь, выступавший, как обычно, посредником. — Коли в нижний гурт сплавать, так там несколько одичавших яблонь есть, стрясем.

— С диких... Несозревшую зеленую кислятину предлагаете? А мне наливное желается! — сварливо произнес начальник воинской школы, однако чуть погодя оттаял: — Ну ладно, пусть меду крепкого бочонок принесут поутру... Токмо абы не знал о том никто, ясно? В ночь пойдете...

— Так ночью их не пустят в весь... коли за медом придут они, — не понял Юсь.

— А ты мыслил, я перинку у себя подбить попрошу? — ласково спросил его Свара и повернулся к отякам: — Салом тут заросли без полусотника, что гонял вас без продыху по лесам! — Нежный тон стремительно перешел в окрик начальства. — Пусть вот мальцы еще под ногами у них мешаются, абы не казалась прогулка легкой... Мстиша!

— Я! — тут же вырос перед Сварой заместитель Юся по школе.

— Не дадите этим воям принести мне бочонок — просите поблажку по школе какую хотите... на три дня.

— Мы сами его принесем! — встрял Тимка, спрыгнув на землю с недостроенного крыльца и становясь рядом.

— И за то хотим обучения на мечах... — добавил Мстислав и покаянно признался: — Ужо натесали из дуба десяток, хоть и малого размера.

— Из дуба... Натесали... Хотим... — передразнил его Свара и вдруг махнул рукой: — А пусть! Кто принесет поутру, того и победа. Э... идут по два с половиною десятка с обеих сторон. По стреле тупой на каждого. По одной! Деревянные мечи али другое что из дерева дозволяется в любых количествах. Стрелять токмо по ногам. Ежели попал, то убит, а коли повыше место на теле стрела задела, то сам стрелок выбывает. Это абы отроки глаз не повыбивали воям. Мечом али другим оружием чуть коснутся кого — хоть царапнут, — то сразу тому уходить в сторону. Так что брони не вздеваем, ни к чему. Коли кто нарушит правила сии, так той стороне поражение припишу. Коли увечье кто нанесет — то же самое. Гондыр с Терлеем глазами моими будут при том. Всё не отследят, да мыслю, вы все понимать должны, что слово перед собой держать надобно, а не перед другими. Сей миг... за полудень уже перевалило. При закате и начнем. По разным сторонам речушки пойдете, выйдете от плотины. Дозволяются любые хитрости с того момента, как отмашку дам. Мстиша, отрока мне пришли, коего я к Петру отправлю, а то постреляют вас как курей ночью... Однако и зрить дозор зорче будет после слов моих к ним. Ах, запамятовал... По заре мне в руки отдадите тот бочонок. Там же, на плотине. А возьмете его в подклети дома дружинного, ровно на ведро он. Да не перепутайте, там в некоторые и насадка войдет, не трогайте их — токмо побьете лесной дорогой по темноте. Ночью меня не будите, сплю я в это время. Все перевел, Юсь? Пусть не ершатся, обратного ходу не дам. Ну, до вечера, пошел я...

* * *

— У нас время до заката. — Мстислав посмотрел в сторону отяцких ребят с Сосновки, стараясь раздельно проговаривать слова для большей понятности. — А то и меньше. А надобно подготовиться. Кто мысли полезные имеет?

— Кха-кха... — прочистил горло Тимка и по старой школьной привычке поднял руку, чтобы его заметили.

После кивка Мстислава, который был назначен помощником Юся и формально командовал всеми отроками в отсутствие старших, он вышел на середину поляны и встал рядом с тем напротив сидящих ребят, которые за прошедшие недели по общему мнению зарекомендовали себя с лучшей стороны. Точнее, такое мнение выразил Мстислав, предварительно посоветовавшись с Андрейкой и Тимкой. Первый из советчиков уже возглавлял пятерку на постоянной основе, вполне с этим справляясь, а последний, хотя и не вполне оправился от ран, но обладал, имея на счету четырех убитых буртасов, просто непререкаемым авторитетом среди сверстников. Да и мысли не раз высказывал дельные. Кроме упомянутой троицы, на поляне присутствовали еще отяцкие ребята из семей мастеровых и воинов, переехавших из нижнего гурта. Звали их Можга, Юбер и Посэг, однако ребята их сразу переименовали в Мошку, Юрку и Прошку, чему те особо не противились, сами при этом в разговоре коверкая на свой лад переяславские имена.

— Против воев мы сопляки, однако это нас и спасет, — начал Тимка, переводя свой взгляд по очереди с одного лица на другое и читая там только недоумение. — Они не ждут от нас сопротивления, думают, мы лишь мешаться будем под ногами. А нам надо действовать так, будто мы должны принести тот бочонок.

— Жатва... Много людей. Мы не... — вмешался Мошка и остановился, запутавшись в малознакомых словах. Мошка и в самом деле был похож на свое имя. Мелкого росточка, он постоянно крутил руками, помогая себе в разговоре, забегал перед собеседником, заглядывая в глаза, что-то постоянно щебетал и куда-то двигался. Однако суетливым он не был, и вызываемое мельтешение в глазах было лишь внешним эффектом, прикрывая до поры цельную натуру. По крайней мере, с того момента как его поставили над пятеркой, добыча глины и замес приросли почти на треть, а в пятерке прекратились выяснения отношений.

— Ты хочешь сказать, что побеждать мы не должны? — поднял бровь Тимка. Получив утвердительный кивок, чуть подумал и добавил: — А мы можем и не отдавать тот бочонок в руки. Поставим перед Сварой его — пусть сам решает, отпускать воинов или нет. Пойдет так? Тем более... мне кажется, он уже все решил, только напоследок поучить их уму-разуму хочет.

— Так и решим, — согласился Мстислав. — Как победу добыть, знаешь?

— Мыслю, того никто не знает, — вздохнул Тимка. — Силы уж больно неравны... Однако раз нам разрешили любые хитрости, надо использовать их... везде, где только можно. Нам ведь не выиграть надо, а себя показать. Предлагаю... в первую очередь поделиться на разные группы, по способностям, и действовать по разным направлениям. Стрелки, инженерная группа... ну, это те, кто ловушки будет ставить.

— Не успеть, — возразил Юрка, тщательно подбирая выражения. — Они убегут... прытко.

— Я об этом как раз и говорю... — Тимка старался степенно и взвешенно выкладывать свои мысли, вскачь несшиеся в его буйной голове. — Действовать надо на всех уровнях, э... к примеру, ловушки ставить на дружинников, которые будут возвращаться обратно. Загодя все продумать. И поставить туда загонщиков... тех, кто будет отвечать за то, чтобы они в эту ловушку попали. А в саму весь отправить трех-четырех ребят, больше и не надо — народу-то прорва.

— Понял я тебя. — Мстислав сощурил глаза, явно прокручивая в своей голове какой-то сценарий. — И вот что я предлагаю...

* * *

Закатное солнце медленно опускалось за кромку леса, окуная в густой сумрак высокие хвойные деревья, росшие по краям лесной речки и окрашивая в красноватые тона лица стоявших около плотины людей. Недовольные лица. Недовольные самой игрой, происходящей в то время, которое нужно проводить на полях, вставая до зари и убирая столь драгоценный для выживания хлеб. Недовольные тем, что Свара в первую очередь распорядился снять тетивы с луков и убрать их в котомки за плечами. Как выразился глава воинской школы, чтобы не постреляли друг дружку на месте и не лишили бы его столь увлекательного действия, как бой петушков с цыплятами.

— Ну, двинулись, — махнул Свара рукой, вызвав этим серию судорожных движений со стороны дружинных. Потянутые из-за поясов деревянные мечи, сброшенные с плеч котомки, из которых доставались тетивы, первые шаги через плотину в сторону отроков. Они явно хотели разобраться с теми сразу, на месте. Чтобы детки не путались под ногами и не попадали под руку, когда придется лезть в темноте через тын, мимо настороженных дозорных.

А отроки сразу ожидаемо порскнули в стороны, большая часть из них побежала по тропинке в сторону старой веси. А меньшая часть, точнее, пятерка под предводительством Посэга, сына отяцкого охотника, зарылась руками в еще не совсем вытоптанную траву около самого обрыва реки. В стороны полетели комья земли, и в руках отроков показались... небольшие луки, из которых они учились стрелять еще в раннем детстве и которые не жалко было зарыть в яму на прибрежной круче, пусть и выстланной сухой травой. Этих луков было более чем достаточно, поскольку часть дружинных буквально выстроились вдоль плотины всего в паре десятков метров от ребят, пробираясь мимо Свары. Тот встал посредине перехода через реку, уперев руки в боки и не собираясь сдвигаться даже чуть, чтобы пропустить кого-нибудь мимо себя. Первый слитный щелчок тетив вызвал ругательства трех человек из егерей, схватившихся за ноги, следом последовал еще один залп, и еще большая часть начала доказывать Сваре, что отроки поступили нечестно, остальные же отступили или попрыгали с плотины в воду, чтобы не попасть под стрелы. Часть ратников все же успела натянуть луки, но подростки к тому времени уже растворились в густых зарослях.

— Десять выстрелов из двух с половиной десятков — и восемь выбывших, — невозмутимо отпарировал начальник воинской школы жалобы, поступившие к нему. — Как завлекательно, — чуть позже пробормотал он, когда на часть разъяренных воинов, начавших преследование убежавших по тропинке отроков, обрушился еще один ливень стрел в упор из прибрежных кустов, где успели засесть совсем другие стрелки. — Пять из пяти. И ни одного с противоположной стороны, кто бы головой думал.

В этот момент у егерей все-таки нашелся кто-то раздающий команды, они успокоились и стали методично прочесывать лес, иногда постреливая и извлекая оттуда исподтишка усмехающихся подростков. Пару раз Свара разглядел даже увесистые затрещины — видимо, встретились родственники. Однако вместе с семеркой отроков явились обратно на плотину и двое дружинных, ругаясь чуть в стороне на правила, которые заставляли выбывать из игры даже при слабом касании деревянных клинков тела.

— Тьфу, — не выдержал Свара и обрушил на оставшихся такую брань, что у некоторых втянулись головы в плечи, хотя они и не понимали почти ничего из услышанного. — Вояки! Неужто полусотник ваш разумных всех забрал? — подвел итог начальник школы, переходя на нормальный язык, после чего в перевод включился Юсь. — Не оценили своего противника? За мелочь под ногами посчитали? Взъярились и о своей главной цели забыли? Тьфу...

Тут уж оставшийся десяток опомнился совсем и тихонько потрусил по своей стороне реки, вглядываясь в прибрежный тальник. Однако спустя короткий миг раздался одинокий вопль ярости, а пришедшие затем хмурый дружинный и тайком улыбающийся отрок, явно радующийся таким разменом, доказали всем, что неприятности для егерей еще не закончились.

* * *

Гондыр и Терлей, вернувшись под утро на плотину, с жаром рассказывали Сваре и Юсю о ночных догонялках, устроенных неугомонными подростками.

— Приметил я Тимку на дереве над рекой, как раз напротив старой пажити — там выход из леса только один такой удобный, — ухмыльнулся в усы Гондыр. — Ночь-то лунная была, глаза на всю округу блестят. Он тоже меня увидел, еще и зубами сверкнул, а рукой помахал. Спрячься, мол, не мешай. Сижу, жду, дремать уже начал. Вдруг слышу, бежит кто-то по тропинке, да не один. Юбер и еще двое отроков как порскнут из-за поворота, да в реку прямиком. За ними двое наших из второго десятка — встали над обрывом, портки поправляют. В воду не хочется: намаешься потом мокрым бегать. А тут свист над ними, Тимка с другим отроком летят... Они же в этом месте раскачиваются на веревках и в воду сигают, кто дальше. Вот и пролетели аккурат рядом с ними да чиркнули их мечами своими деревянными. Одного так вовсе в воду скинули, Тимка не рассчитал... Али, наоборот, рассчитал, стервец. От веревок они не отцепились, обратно на них вернулись, приземлились на поляну, а тут как раз остатки десятка выбегают... Одного прихватили, а Тимка убег.

— Судя по всему, дальнейшее уже я видел. — Терлей перехватил нить рассказа: — Сплоховали мальчонки: двое сиганули с тына — видать, из тех трех, кто сразу побежал в весь, да напоролись как раз на оставшихся четверых.

— Бр-р-р... Терлей, сам понимаешь, о чем говоришь? Як младенец ведь лепечешь, — возмутился Свара, выслушав перевод. — Какие двое, где третий, что за четверо? Докладывать тебя учили?

— Ну... да. Отроки отправили троих в весь за бочонком, покуда остальные ставили ловушки. Пропадали они там полночи. Петр рассказывал, что дозорного прямо к подклети посадил, потому так нескоро у них и получилось. В итоге один малец, Можга звать его, разыграл представление, будто ногу сломал, через тын сигая... Кхе! Признался, зачем лез, плакался правдиво... Дозорный к лекарю его понес — тот как раз в доме у Любима гостил. Петр их перехватил по дороге, кхе... этот тоже не спал, забавно ему было за всем наблюдать... Вот всыпал он, значит, дозорному за оставление службы, а Можга тем временем смылся. После же оказалось, что хватило двум другим этой малости — утащили они бочонок.

— Ну, а пошто сказывал, что сплоховали они? — спросил Свара, пристраиваясь удобнее на плотине рядом с желобом и свешивая ноги вниз. Потом похлопал рядом с собой, приглашая Юся и рассказчиков присесть.

— Ну, так в перелеске около старой пажити четверо оставшихся из дружинного десятка их и перехватили, — усмехнулся Терлей. — Огрызались мальцы нещадно, один из них бочонок сумел подбросить вверх, а сам в ноги кинулся тому, кто мед этот ловил, да полоснуть успел по ногам...

— Бочонок? С целое ведро? — присвистнул Свара. — И что с тем бочонком? Цел?

— А что ему будет в лапах дружинных? Они-то понимают его ценность... в отличие от отроков, — крякнул Терлей. — Однако двоих при ловле той потеряли...

Неожиданно окружающие увидели, как Свара зашелся мелким хихиканьем, пытаясь вставить слова сквозь сотрясения своих плеч и закашлявшись под конец.

— А я-то... я-то думал, что они под теми деревьями делали на закате, как все убежали... Хи-хи-хи... кха-кха... — Наконец успокоившись, начальник школы выговорил: — А они просто забавляются с воями моими. И кто у них такой веселый? Ох... Видите те березки около обрыва? У которых вершинки нагнуты? Что там сбоку около них? Тропка узкая, сильно в обход основной идет. Да пуганой вороне семь верст не крюк... Сами-то отроки на остальных дорожках уселись, что по обе стороны речки натоптаны. Шумят да костры жгут... Куда тем двоим деться, куда пойти? Вон они, кстати, оттуда и появились. Раззявы... Смерды, одним словом.

Двое егерей, крадучись, вышли из леса и припустились бегом через густую невысокую поросль, озираясь на отроков, которые начали вставать и зашагали в сторону плотины. Один из них, придерживая бочонок, неожиданно встал перед упомянутыми березками, пытаясь понять, что его встревожило. Это дружинного и спасло. Деревья стремительно разогнули свои стволы, потянув за собой из-за кустов сеточку, которая пронеслась над травой, а затем зацепила и сбросила в воду перед плотиной его поторопившегося соратника. Последний оставшийся ратник кхекнул, оглянулся на неторопливо приближавшихся отроков и засеменил к плотине, протягивая бочонок Сваре.

— Ну, мальцы, порадовали, — протянул глава воинской школы, после того как мрачные вои и зевающие подростки собрались перед ним на поляне. — Хоть и проиграли, да видно было, что просто не хотели вы этот бочонок нести... Тяжелый да неудобный... Кхе-кхе... — грозно посмотрел он на отяков. — Что встали? Вперед, за реку, вернетесь через месячишко, ужо погоняем мы вас с полусотником... А чего вы желаете? — Свара опять обратил свое внимание на отроков, проводив взглядом уходящих дружинных. — Просить о мечном бое забудьте. Кхе... И без того хотел азам этим вас обучать. Что еще?

— Выспаться бы нам, — улыбнулся Мстислав. — В это время с тяжестями токмо бегать начинаем.

— Спите до полудня, а далее уже не мое время, — махнул рукой Свара. — Еще что? По делу...

— Как бы поутру время нам выделить в мяч поиграть? — вмешался Тимка. — И вместо разминки сойдет, да и... более сплоченными будем, что ли.

— Это что за диво, мяч ваш?

— Кожаный чехол круглый сшили, мхом сухим набили, сойдет поначалу, — пустился Тимка в объяснения. — Мяч этот надо в ворота загнать, ну... вместо них два колышка пойдут. Пинать его только ногами разрешено, да еще головой бить... всем можно, кроме рук. Остальное доскажу, когда играть начнем.

— И какая польза от сего для ратного дела? — задумался Свара.

— Пользы, может, и никакой, кроме выносливости, — вмешался подошедший Николай, присаживаясь рядом с ним. — А вот удовольствие получишь огромное, когда за какую-нибудь команду переживать будешь. А поскольку ни я, ни Фроська этой заразой им заниматься днем не дадим, пусть уж утром мяч гоняют.

— А с чего это я должен им разрешать игрища устраивать, коли ты желания такого не имеешь? — возмутился Свара, предварительно отпустив всех ребят и обещав подумать об их просьбе.

— Плавка скоро, Свара. Кирпичей совсем чуть не хватает, а топлива в обрез, — вздохнул кузнец. — Формы для шестерен к пилораме и водяным колесам доделать надо. А мне самому колошник отлить надо хитрый, чтобы руду засыпать через него. Трубы опять же нужно придумать, по которым газы колошниковые пойдут для сжигания в кауперах. Это емкости такие, где воздух нагреваться будет...

— Хватит, хватит! — поднял руки Свара. — Застращал совсем словами незнаемыми, будто понимаю я что из названий этих. Уф... Видел я, однако, как формы твои Вовка с Фомой делают, круглые такие. Фома по кругу меряет, а тот ему талдычит что-то. Мол, нечего его измерять, достаточно знать, сколь будет от середины до края. В ответ Фома ему опять, что заказ был такой, абы шестерни за оборот ровно по мерке его проходили. Неча, мол, от середины измерять, а Вовка ему на земле прутиком каракули какие-то писать. Думал, подерутся — ан нет, ушли куда-то...

— Ко мне и ушли, прав Вовка тогда был, — усмехнулся Николай. — Не выветрилось у мальца еще из головы учение, да и я кое-что подсказал.

— Да какая разница, как считать-то?

— Большая. Если каракули те применять, так объем высчитать можно у формы той. И знать будем, сколько чугуна жидкого туда заливать придется. А то хватит лишь на половину детали... только форму испортим. Доставай оттуда потом чугун да плавь заново. А если деталь большая, так и не пролезет в печь. Считай, что испортили, да и топливо лишний раз тратить придется... А лить много чего надо. Если позволишь, я и твое время отнял бы у отроков да на дела свои использовал...

— Нет уж, — начал ворчать Свара. — Отняли ужо одних... Хотя тех не жалко. Как их мальцы разделали, аж пух и перья летели. Вот из отроков сих что-то, может, и получится, коли подрасти успеют. Точнее, если дадим мы им такую возможность...

— Все я понимаю, твое дело не самое последнее, да только и кушать что-то надо, и без металла нам не прожить. — Николай стал подниматься, показывая, что разговор пора заканчивать и приступать к повседневным делам. — И как тут быть, не знаю...

— А что с возвратом отяцких мальцов?

— Да опростоволосились мы... Точнее, я, — хмыкнул Николай. — Думали на жадность новых поселян проверить, а оказалось... В общем, Фрося попросила Юся помочь в том деле, а он возьми да выложи ей все, что думает. И про покос на дальнем лугу они знали, и про то, что литовками сподручнее работать. Только знали еще, что этих кос с грабками всего раз-два и обчелся, никто им их не выдаст, а предложить за них нечего. Убирать же хлеб надо сейчас, а не в следующем году. Зерно осыпаться скоро будет, а мы тут проверку на вшивость развели. Потому и мужики... тьфу, дружинные твои ни о чем думать не могли, кроме страды. А ты — "раззявы, раззявы". Не до того им, хоть и знаю, что ты скажешь на это. Мол, воин в любое время должен ратное дело не забывать... Так, да не так. Не воины это еще, учить их тебе да учить, а потом выбирать из них лучших, остальные про запас будут в случае большой нужды. Да и про то, что они только о себе думают, это я лишку хватил при разговоре том. Родство у них сплошное сквозь гурт идет, и дальнее и ближнее. Плохо то, что без дальних поселений они выродиться могут, да тут мы, надеюсь, поможем...

— Кхм-м... Это да, это мы могем, — оправил усы Свара и улыбнулся, что-то вспомнив.

— Вот-вот, кобеля им такого как раз и не хватало... Да не смеюсь я. И им нужна свежая кровь, и нашим бабам одиноким с их стороны кто-нибудь не помешал бы. Ну, это я отвлекся... Вот то у них хорошо, что эти самые родственные связи не дают им своих без помощи бросить, пусть и отдельные хозяйства каждая большая семья имеет. В общем, потому мы на тебя и надавили вечор еще раз. Коли дружинных из Сосновки отдашь, то такая прорва работных рук позволит им и мальцами поделиться. Не всеми, но и часть делу нашему полезна будет. Лишь вестника снаряди, чтобы позвать можно было ушедших очень быстро в случае нужды...

— Кха... это ты меня учишь?

— Просто мысли вслух... Извини. Думаю, потом и наши с уборкой им помочь могут, коли со своей управятся, конечно. Окупится это... Тут понимание с обеих сторон должно быть, а его-то как раз не всегда хватает...

Николай махнул рукой и отправился в сторону возвышающейся домницы. А Свара остался в одиночестве раздумывать над словами, которые произнес кузнец, и теми возражениями, которые у него самого так и не вырвались из сомкнутых уст. Кто прав? Те, кто требует всех людей на уборку хлеба, для того чтобы выжить холодной зимой? Или те, кто учит этих людей защищаться с оружием в руках? Или, быть может, те, кто собирается делать для первых инструменты, а для вторых оружие? Или все они вместе? Кто знает, жизнь рассудит...