Конница появилась неожиданно и не стала осторожничать, попусту тратя время. Здесь не было никого, кто мог бы ей противостоять.

Как только лесная дорога раздвинула свои границы, передовой отряд со свистом, и гиканьем устремился вниз по склону раскинувшегося перед ним холма. Подобно вешней воде всадники неумолимо и, казалось бы, беспорядочно растеклись по открытому пространству, однако все их действия, так или иначе, концентрировались вокруг нескольких человек, медленно передвигающихся в центре этого хаоса. Несмотря на духоту знойного полдня, щедро сдобренную сыростью недавно прошедшего дождя, они резко выделялись в своем окружении полным облачением. Редкие среди суварцев железные доспехи оттенялись на них богатыми плащами на манер епанчи, буквально кричащими о положении и достатке.

А еще эти люди выделялись оружием.

Если обычные всадники были вооружены в основном копьями с вытянутыми гранеными перьями и небольшими боевыми топорами с округлыми щекавицами и широкими лезвиями, то их предводители являлись обладателями массивных булав, прямо говорящих о военном верховенстве.

А еще. на их поясах висели длинные искривленные сабли. Если бы наблюдатель смог приблизиться и потрогать эти клинки, то он разглядев бы и травленый узор, ветвящийся по долу, и драгоценную огранку на рукоятях.

Богатое оружие. Роскошные наряды. Властные манеры.

И желание взять свое с раскинувшегося перед ними лесного края. Однако пока сабли были в ножнах, да и сами наездники степенно замерли, вглядываясь в окрестные дали.

Редкая для этих мест тюркская речь зазвучала непривычно резко.

— Мед мне!

Требовательный возглас одного из всадников заставил кого-то суетливо потянуться к наполненному бурдюку. Отхлебнув глоток, хозяин властного голоса брезгливо отряхнул попавшие на изнанку роскошного плаща капли, небрежным взмахом руки утерся и досадно заметил.

— Как не вовремя!

— Что, достойнейший? — вытянул шею самый молодой из наездников.

— Все, Эливан! В первую очередь то, что мой дальний родич неудачно порезался о топор своего пленника, да так, что двинуться дальше просто не в силах! — Анбал Хисам презрительно сплюнул и продолжил. — Мало того, теперь мне, наместнику провинции, придется следить за его здоровьем! Не приведи Аллах, ветерок его продукт или стучится иной постыдный конфуз! Кто тогда будет властвовать над этими землями и ежегодно выделять мне долю с приисков, положенную за мою, столь бесценную помощь?

— Достойнейший, а если тут поставить главой кого-нибудь из твоих казанчиев?

— Любого другого, Эливан, старая чадь не признает! Сувару нужна не очередная воина, а постоянный и весомый доход!

Выслушав, со всех сторон раболепные смешки, суварский наместник со злым сарказмом продолжил.

— Вот и получается, что пока инязор со своими людьми нежится на пуховых перинах, я должен сам искать путь на прииски среди этих дебрей!

— А если взять в проводники его воев?

— Воев?! Доверия старым, ублюдочным собакам, часть из которых просто предала, а другая потеряла, нюх и допустила такое нелепое ранение, нет никакого! Из-за этих сучьих выродков меня никто не встретил, как полагается! Не дал роздыха, не вознес почести! Из напитков мне предложили лишь сладкую муть, а эта дрянь никак не может унять разболевшийся после стоянки желудок!

— Мы можем найти тебе перебродивший сок виноградной лозы, Анбал, но ты же сам от него отказываешься, — густой мужской голос слева от наместника чуть запнулся, но все же ехидно добавил. — По крайней мере, днем…

— Тебе не понять правоверного, Тухсар! А судя по твоим ехидным словам, ты так и помрешь язычником, погрязнув в своем невежестве, не познав садов благодати и не вкусив в них прелестей гурий! — несколько раздраженно заметил глава отряда, однако было заметно, что наиболее яркие эпитеты, желающие соскочить с языка, он все-таки оставил при себе. — Но вместо того, чтобы язвить, лучше бы обратил внимание на разбегающийся от нас сброд на противоположном холме! По крайней мере, тебе будет, что доложить моему отцу, когда будешь посылать ему очередной наговор на его сына!

— Ты же знаешь, что я не вызывался сообщать ему о твоих успехах, — слегка обиделся на его замечание воин и громко добавил, чтобы слышали все. - Просто не мог отказать твоему достойному отцу в столь малой просьбице, дабы он всегда знал, где тебя искать. Что же касается разбегающихся людишек, то я не вижу них особой прыти. По-моему, они выстраиваются на краю леса за своими повозками и готовятся встретить нас.

— О, да вы посмотрите! - не выдержал юный Эливан, показывая рукой в сторону дальнего холма. — Один из кусков этого собачьего дерьма снял портки, чтобы показать нам свой голый зад! И второй! Ах-ха! Дикари!

Несколько стрел поднялись в воздух, чтобы бессильно опасть вдалеке от вставших кругом повозок. Это суварцы, выдвинувшиеся вперед, попробовали свое умение на глумящемся противнике.

— Достойнейший! Позволь мне опрокинуть их! Я втопчу этих варваров в грязь десятком всадников?

Молодой голос буквально дрожал от нетерпения.

— Ну что ж, Эливан…

— Насколько я могу разглядеть, этих варваров наберется более двух десятков и на их доспехи пошла добрая кожа с железными вставками, осторожно прервал наместника Туксар, выделив голосом количество противника. — Возможно это эрзяне, хотя я и не слышал, чтобы они таскали с собой такие длинные копья, которыми не так уж и сложно остановив легкую конницу. Так что это могут быть опытные ратники и…

— Тогда пусть Эливан бросает в атаку три или четыре десятка, и покончим на этом! Пусть берет хоть половину передовой сотни, чтобы убрать их с моих глаз! - раздраженно заметил Анбал, не давая советнику отца продолжить. — Насколько я могу понять из твоего рассказа, это те самые изменники, бросившие своего инязора. И я даже отсюда вижу, что это не воины, а просто жадные крысы, не желающие оставить свои повозки, наверняка наполненные тряпьем и помоями местных смердов! Уж точно там нет ничего ценного! Возьми мне самого разговорчивого из них, Эливан! Пусть визжит от страха, когда ты приволочешь его на аркане!

— Да, о великий! - юноша хлестнул коня, выбившего комья черной грязи из раскисшей на склоне земли и ускакал собирать выделенных ему воев.

— Язык у него, что твой мед, того и гляди нас всех облепят пчелы,— шутливо заметил вслед Эливану Тухсар, вызвав смешки окружающих наместника казанчиев, однако потом тон его изменился и он вновь серьезно заметил. — Ему бы еще ума и я поверю, что он не потеряет ну одну из лошадей в этом распадке, переломав им ноги. Здесь сплошь родники, от них одни промоины, а еще дождь прошел, потому земля на склоне донельзя раскисшая.

— И хозяина у этой земли больше нет. Я так решил, — довольно кивнул Анбал, абсолютно не обратив внимания на последние слова своего ближника. — Хочешь, я тебе ее подарю, Тухсар?

— Погоди, о величайший из достойнейших! — смиренно склонил голову тот, вызвав очередной своей шуткой не только смех казанчиев, но и улыбку у самого наместника. — Погоди! Мы еще не выбили отсюда этих нечестивы смертников.

— Тебе будет стыдно писать обстой никчемной стычке отцу! — хмыкнул наместник Сувара. — Когда подойдут вторая и третья сотни? мы уже закончим. Они ведь подойдут, Тухсар, или как обычно отвлеклись на баб, натерли себе чресла и теперь не могут взгромоздить свои задницы на коней?

— Вот-вот будут, вестник нагнал меня еще на околице. Да и зорить в соседних селениях нечего, вытрясли лишь овес для лошадей, но его на всех не хватит… Но к чему такая спешка, Анбал? Ты же отпустил сотни развеяться и потешить свою удаль, а здесь мы сами управимся!

— Я сказал им не развеяться, а пополнить запасы! Всего лишь!! Кто же знал, что здесь все так запущено и нам придется рассчитывать только на свои силы?!

— Так время такое, смерды еще даже к молотьбе не преступили… Но взять здесь и правда нечего, разве что нахватать блох с шелудивых брехливых лаек. Нищеброды.

Пока на холме неторопливо перемывали косточки ушедшим на промысел сотням, почти половина всадников с улюлюканьем и копьями наперевес устремилась к броду, за которым в паре сотен шагов выше по склону суетливо пристраивался за повозками противник. Вместо того чтобы уйти за стены изгороди, чернеющей у него за спиной, или хотя бы раствориться в окружающих лесах, воины встали на самом открытом месте, шагах в пятидесяти от деревьев. Часть их них еще суетились рядом с парной повозок, наполовину погрузившихся колесами в раскисший склон, но остальные уже бросили это бесперспективное занятие и готовились к бою. Разгоняющаяся конница сувар проскочила могучие ветлы, выстроившиеся вдоль слабонаезженной колеи на середине холма, и своими криками спугнула птиц, гроздьями облепивших высокие деревья. Туча воронья медленно сорвалась с места и хриплым шумом перекрыла все разговоры суварских предводителей, с предвкушением ожидающих предстоящее зрелище.

* * *

— Да хоть ты скажи этим слепцам, Прастен! Невмочь нам одолеть такую силу! Только ляжем все! Сотня! Целая сотня должна подойти! Я своими ушами слышал от вестника прежде чем инязор бросился встречать Анбала Хисама! А у нас лишь три десятка, и те едва наскребаем! Да еще недоросли бестолковые, что под ногами будут мешаться! И ладно бы обстрелять суварцев из засады, так этот сопляк желает из леса всех вывести, чтобы конница нас стоптала! Хотя Маркуж вел свои разгоряченные речи по-эрзянски, Прастен был уверен, что мальчишка их разговор понимает и попытался как-то сгладить прозвучавшие слова.

— Он не настаивает на нашем участии.

— Зато ты словно на поводу у него идешь! Да пусть он эту железную бляху хоть в нос себе взденет, но подчиняться я ему не буду и тебе не дам! Он не князь и не вятший боярин с превеликой родословной, чтобы бисер перед ним метать! Лучше всыпь ему горячих, дабы узнал сей незрелый отрок место, которым думает!

— В одном я с тобой согласен, Маркуж, — нехотя кивнул своему новоиспеченному десятнику Прастен. — Если выйдем в чистое поле, ляжем все.

Кивнул, но никаких действий не предпринял.

И не потому не предпринял, что до упомянутого «сопляка», допустили лишь его и Маркужа и их обоих недоросли держали на прицелах самострелов, предвосхищая любые опрометчивые шаги.

И даже не потому, что Веремуда школьники отвели куда-то в лес на излечение от непростой раны, полученной им при уходе от эрзянского князя, и ссориться с лечцами не входило в планы Прастена.

Просто он о мальчике слышал и уже воочию наблюдал, к чему тот готовится. Уже знал, что тот не отступит, а потому речи Маркужа были для него пустой болтовней. Точнее, завесой, которой он прикрывал собственную нерешительность, вызванную потугами понять, что на уме у малолетнего предводителя школьников, меряющего сейчас неслышными шагами опушку леса рядом с выселками. И продолжалось это с того момента, когда он в гордом одиночестве явился на переговоры с ветлужцами.

Конечно, вначале Прастен попытался сговориться с буртасцем, представившимся - ему Алтышем и личным посланником ветлужского воеводы. Мрачного вида боярин с четким движениями бойца и желтоватым, как у покойника лицом, впечатление производил. Как и трое опытных воев, его сопровождавших и облаченных в полностью закрывающие тело железные доспехи.

Однако в ответ на все вопросы Алтыш лишь кивал в сторону, предлагая обсуждать все дела с предводителем сурской школы недорослей. Сказал, что полностью ему доверяет, а сам вскоре уедет прочь. Дела, мол, не терпят, будет тут стычка или нет. В общем, говорить отказался наотрез. И Прастену пришлось с зубовным скрежетом отправиться к школьникам. А точнее к главе этих малолетних скоморохов, которые вызывали лишь горькую усмешку своим возрастом, несмотря на все их облачение. Собственно что-то такое Прастен и предполагал, но никак не ожидал, что у мальчишек не будет солидного взрослого прикрытия. Воронежских недорослей по крайней мере, в собственные походы пока не отпускали. Да и предводитель той школы хотя и был молод, но выглядел гораздо старше представленного ему сейчас юнца.

Именно поэтому он и сделал глупость, попытавшись все решить нахрапом. Показал половинку серебряной тамги и сказал, что вскоре под его начало прибудут вои, а пока он берет школьников под свою руку.

Конечно же, Прастен ожидал, что тот будет упираться и даже намеками пошлет его в далекое пешее путешествие, обтекаемо дав понять, что чужак ему не указ. Думал, что может увидеть смачный презрительный плевок под ноги, поскольку уже не раз замечал подобное у наглых не по возрасту воронежских юнцов, подчиняющихся лишь своему главе и ветлужскому воеводе. Он даже предвкушал, как уломает мальчишку подчиниться, пусть не сразу а когда прибудут его люди! Точнее если прибудут.

Однако тот показал ему кое-что посущественнее плевка.

И сразу стало понятно поведение буртасца.

Железными бляхами обладали лишь ветлужцы, которым их воевода безоговорочно доверял, а потому они могли говорить его голосом. И таких было наперечет. Даже Твердята, властвующий над воронежцами, не имел права на подобную привилегию, поскольку жил по своему покону.

Так что слухи о юнцах, обладающими знаками полного воеводского доверия, широко распространились на Дону, достигнув и ушей Прастена. А одного из них, который и стал позже главой воронежской школы, он даже знал лично, познакомившись с ним в третий месяц своего, так называемого плена, и сразу восприняв его всерьез.

Когда его попросили (именно попросили, а не приказали) позаниматься с

одним из подростков Прастен только фыркнул. И нарвался. Выбитая из сустава рука у него тогда еще полностью не зажила, и мальчишка два раза из десяти пробил его защиту. Владение же боевым ножом у новика было столь филигранным, что Прастен сразу вспомнил воя, снявшего с него чуб вместе с кожей.

Как оказалось, тот его и обучал.

— Да и отец мальчишки, оказавшийся главой еще немногочисленных тогда донских ветлужцев, был не последним бойцом. Степь Петр знал, половецкие ухватки и хитрости были ему ведомы, и это почти сразу сказалось на отношении к нему местных. Через год после первой встречи Твердята даже поставил его тысяцким, несмотря на возмущение некоторых сотников, поначалу, не принявших возвышение чужака. Однако после этого в войско валом пошли железные доспехи, и неуемное ворчание резко сошло, на нет, поскольку стоимость брони была небольшой, да и бралась ветлужцами в основном скотом.

Так вот, звали сынишку будущего тысяцкого Мстишей, с той поры он слегка возмужал, отрастил усы и тоже возвысился, став главой воронежской школы. Уже далеко не подросток, а зрелый отрок, держащий своих подопечных в железной узде. Зная его не понаслышке, Прастен был уверен, что бляху с отлитыми на ней таинственными арабскими цифрами тот получил отнюдь не за свои родственные связи. Сколотить в одно целое воронежский, ясских и даже половецких недорослей не смог бы даже он сам. А этот не только смог, но и властвовал над ними (по выражению того же Твердяты) «аки молодой горный пардус над детьми злобных, степных шакалов». Как он этого добился, Прастен не понимал, но Мстише даже рычать не приходилось он просто царил, принимая абсолютное повиновение как должное.

А вот про второго малолетнего обладателя тамги Прастен только слышал. Мол, есть такой на Выксунке. И вот она, нежданная встреча, вдали от выксунской школы, гораздо южнее Запьянья и даже приисков, расположенных на одном из притоков реки Алатырь, что впадает в Суру. И уже в качестве предводителя сурских недорослей.

Надо сказать, что вначале мальчишка не произвел на него ровным счетом никакого впечатления. Разве что неприятное. Если Мстиша уже был бойцом, у этого, казалось, еще молоко на губах не обсохло, до того не впечатлял он своими статями и возрастом.

Вот только позже, когда тот снял рубаху, чтобы окатить себя водой и заранее переодеться в чистое, Прастен заметил многочисленные шрамы, не должные бы еще оказаться на столь юном теле, да и само тело было не столь худым, сколь жилистым.

Да и к наезду на него он отнесся достойно. Предъявленную ему серебряную бляху сотника мальчишка тщательно изучил и признал, не более. И свой знак ветлужского всевластия показал достаточно равнодушно.

А вот Прастен в тот момент оплошал.

Горло ему свела судорога, и он смог лишь сипло вопросить, из каких юнец будет. А ответ и вовсе поставил его в тупик.

— Откуда буду? Родословная у меня наваристая, как густой свекольный борщ. По одной линии украинцы затесались, по другой мордва и латы… латгаллы по-вашему. Короче, чистокровный русский.

— Русич?.. А украинцы залесские? — вполне понятно заинтересовался наличием в мальчишке враждебной суздальской крови уже почти опомнившийся Прастен, не обратив внимания на остальные ее части.

— Не, скорее черниговские, — еще более туманно ответил тот, почему-то упомянув один из крупнейших городов киевской державы в качестве ее окраины, после чего дополнил, — однако происхождение никоим образом на моем служении отечеству не сказывается. Считай, у меня одни предки с Варяжского моря, другие с Камчатки, а родина меж этими землями. Ей и служу.

— Камчатки? — уцепился за незнакомое слово Прастен, вновь уйдя в ступор.

— Год, а то и два на восток, — махнул мальчишка в сторону, где восходит солнца, — и то не знаю, дойдешь ли… Так что насчет моих полномочий скажешь, рус?

И Прастен запутался. Окончательно.

Одно дело заранее предполагать, что эти сопляки могут не согласиться пойти к нему под руку, и совсем другое понять, что ему самому могут отдать, приказ. Железная тамга это позволяла, пусть он и не ходил непосредственно под ветлужским воеводой. Не подчиниться такому знаку, это как в походе киевских русов проигнорировать приказания самого Мономаха, будучи в войске обычным вотчинным десятником самого захудалого княжества, принадлежащего Мономашичам же. Прибить, может сразу и не прибьют, но жизни после этого не будет.

И все же несмотря на возможные последствия, Прастен в этот момент вознамерился плюнуть на все и уйти на Дон. Своим людям он всегда сумеет рот заткнуть, а от недорослей вскоре и следов не останется. Однако сдержался и, как оказалось, правильно сделал.

Мальчишка в итоге лишь сказал, что русы и эрзяне вольны в свои действиях. Могут присоединиться к нему, и тогда он готов договариваться о разделе добычи, а могут валить подобру-поздорову, сам, мол, с суварами справится,

Однако в последнем предложении была и загвоздка.

В процессе разговора малец ненадолго отошел в сторону, а вернувшись с невозмутимым выражением лица пояснил, что вестника на Суру он только что отправил и отписал с ним буквально все произошедшее.

И эта загвоздка в корне меняла дело.

Кто же Прастену потом будет доверять, если узнает, что он бросил княжича в трудную минуту? Да-да, княжича, железная тамга для многих была ровней этому титулу.

И вот тогда он задумался.

Было понятно, что у мальчишки в голове, каша и вскоре холм перед выселками покроется обобранными хладными трупами «невинных» детишек, благо с них было что взять. Но одновременно стоило признать, что повиновение недорослей своему предводителю было безоговорочным, как и в воронежской школе. Каждый из малолеток занимался каким-то делом, а на тихие указами высказанные своим главой, реагировал.

Прастен, к примеру, не заметил даже тени недовольств когда мальчишка заставил копать будущих ратников землю. А те могли и смердов привлечь, часть из которых еще не ушла с выселок.

Большинство местных жителей, кстати, покинуло деревню еще с вечера, испугавшись вольного поведения «гостивших» в ней эрзян. Точнее, никто туда не возвратился с полевых работ. Утром же неведомым образом разошлись слухи о суварах (видимо сами эрзяне и сболтнули) и из селения подались все остальные.

Ушли на выселки, туда же отогнали и пасшийся, на выгонах скот.

Мальчишка не стал жевать сопли и тотчас начал выдворять смердов еще дальше в лес, оставив при себе лишь такого же, как он недоросля в качестве проводника. И сразу стал готовиться к стычке, распотрошив свою заначку, часть из которой Прастен имел возможность, оценить. Несколько телег школьников были под завязку забиты не только оружием, но и всякими сопутствующими ему вещами, со многими из которых недоросли обращались очень бережно.

И это был второй повод, чтобы задуматься. Половину содержимого он даже в глаза не видел в своей многотрудной жизни, либо еще не использовал по назначению.

Что было в телегах? Связки толстых - арбалетных стрел,- как с бронебойными наконечниками, так и срезнями, длинные пики, далеко высовывающиеся из-под задних облучков, высокие окантованные дубовые щиты и железный «чеснок», с неприятными последствиями применения которого Прастен уже не раз успел познакомиться.

Еще он разглядел заранее заготовленные колья для частика, пеньковые веревки и стальную проволоку, диковинные большие самострелы и совсем маленькие арбалеты с высокими узкими коробами над ложем, зачем-то скрепленными с козьей ножкой.

Непонятного тоже было вдоволь.

На отдельной телеге в невысоких корзинах аккуратными рядами стояли двухведерные бочки и мелкие пузатые кувшины, почему-то заткнутые промасленными тряпками. Рядом с ними царственно возлежали на мешках два ошкуренных дубовых полена, сверкая высветленными в сердцевине сквозными дырами и начищенными песком железными обручами.

Все это разбиралось школьниками и утаскивалось в неизвестном направлении. И хотя, конечно, самонадеянность сквозила в каждом слове малолетнего предводителя, но к встрече с противником он готовился.

Именно поэтому на слова эрзянина Прастен реагировать не торопился. И лишь повторил для проформы.

— Но его новиков ты зря не посчитал, Маркуж. Большинство из них о шестнадцати лет уже будут, не сосунки. Но таки да, повторюсь, полечь можем все. Сотня это сотня.

Сам «княжич» будто бы и вовсе не обращал внимания на натужную ругань эрзянина, хотя тот все это время старался напропалую. Мальчишка молча выслушивал подходящих к нему новиков, отдавал короткие команды часто вглядывался в светлеющее за жидким частоколом кустов открытое пространство.

— Слышь, Тимофейка, — Прастен Попытался подобием взрослого имени

немного польстить пареньку, — во мне хоть ты уверен?

— Да. Тамга у тебя нашей ковки. Да и наслышан я о тебе, иначе бы письмецо подметное через Параську не посылал, — кивнул мальчишка и неожиданно смутил его своим знанием. — Вот только я списки воронежские видел и в них у тебя в подчинении всего лишь полусотня.

Нешто сюда послали, чтобы ты охочими до поживы людишками разжился и ратную силу свою пополнил? Так нам и самим не хватает…

— Числюсь сотником, а людишки… — помедлил Прастен с ответом, искоса бросив взгляд на Маркужа, — людишки дело наживное. Вот опыта мне не занимать. Может, на время пойдешь под мою руку? Или гордыня, не позволит?

— Да вроде бы не мешает она мне, — на мгновение задумался тот.— Моча

в голову не бьет, гормоны из ушей не лезут э… почти не лезут! Нет… Точно

нет… Ты не думай, рус, я пошел бы при нужде. Но ты не знаешь, как мы

воюем, и положишь нас всех, а мы с ребятами еще жить хотим. Алтыш именно поэтому и не вмешивается, хотя у него опыта, как и у тебя, хоть отбавляй.

Прастен одобрительно кивнул, хотя и понял не все. Если мальчишка хочет

жить, то с головой у него все в порядке И то хлеб.

— А у посланника воеводы что за дела, раз тебя одного на поживу стервятникам бросает?

Мальчишка задумался уже надолго, на все же соизволил ответить.

— Муромский князь заартачился и купцов на Оке стал задерживать, да подорожное лупить без совести. То ли нажиться решил, то ли игрища какие затеял, непонятно. Собственно ныне не только на его заставах в Муроме и Рязани шалят, даже суздальский князь нам препоны ставить начал, да и на другим торговых дорогах неспокойно, а у нас вскоре очередной товар для Киева готов будет. Вот и послали… Нас на разведку, а Алтыша сговариваться с мокшанским князем, что пребывает ныне неподалеку. А тот долго ждать не будет, мы для него пока темная и ненужная ему лошадка.

— На хорысданский тракт хотите выйти через его земли?

— Ну да, раз через муромские и рязанские не сильно получается. Хотя у мокши это даже не земли, а так, узкая полоска, ветвящаяся меж нами, эрзянами, буртасами, воронежцами и… Кого еще забыл из соседей? Чувашей? — заметив, что последнее название вызвало недоуменное выражение на лице Прастена, мальчишка, кивнул в сторону деревни. — Мы так суварцев называем.

— А! Эти с мокшей, почти не соприкасаются, в основном за Иделью живут, где у них стольный город. Но таки да, рядом с Сурой тоже владения.

— Вот и я про то. Иногда и не разберешься, где кончаются одни и начинаются другие. В любом случае, проскакивать земли, мокшанского князя без позволения, значит обрести в какой-нибудь момент себе неприятности на заднее место, а потому понести потери торговые. Оно нам нужно?

— Ныне на тракте тоже лихие людишки…

— А куда деваться? Он почти заброшенный стоял, пока Аеповская орда в степи хозяйничала, почти всех половецких ханов по Волге и Дону под себя подмяв, так что развелось там всякой нечисти без счета. Кстати, передал бы ты Твердяте, где еще людишек он может себе набрать. Нечисть, она не от хорошей жизни заводится. Голод, лишения, месть, в конце концов… А у вас хоть и неспокойно, но сытно!

Прастен неуверенно качнул головой, но с разговора не свернул.

— А ты вроде бы и рад разгрому тех половцев, что Булгару противостояли? Аепа ведь тесть князю суздальскому, а тот с вами…

— А тот с нами торгует и в родстве не состоит, — урезонил его мальчишка. — Остальное наносное.

Однако в ответ Прастен недоверчиво хмыкнул, и решил попытать собеседника еще раз.

— Слышал я еще, что не лихие людишки ныне развлекаются на тракте, а князь Ярослав своим рязанским молодцам попустительствует. Да и Мономах этому не противится, потому что дорога Хорысданская не столь к нему, сколь в Таврику ведет…

— Князь муромский? Не поклеп ли?.. В любом случае нам с ним не по пути, а уж если вспомнить недавние его дорожные поборы и вражду с эрзянами!..

— То есть то что по этому тракту и невольников иногда водят, тебя, как ветлужца, не смущает?

Мальчишке как-то странно сверкнул на Прастена глазами замешкался и медленно произнес.

— Точно знаешь? По сию пору только слухи об этом ходили, но… — слова явно давались ему с трудом, — не мне решать, что с этим делать. Сначала нужно с буртасцами сговориться, что тракт в нужном нам месте хранят.

— То есть посланец воеводы и к ним отправится?

— Ну да, и к ним тоже. Он им соплеменник, а потому легче в тех местах язык найдет, чем кто-либо иной.

— Можем сопроводить, если надо, нам по пути.

— Наверняка не откажется, но предложи ему лично.

Прастен слегка задумался, но потом решительно кивнул головой и спросил, подводя мальчишку к нужной ему самому теме.

— Из всего этого следует, что зорить дорогу хорысданскую, дабы подмять ее под себя, у вас и мыслей нет? С булгарами ссоры не ищете?

— С чего бы? Зубы у нас только на учельского наместника, да и с тем уже не враждуем… — мальчишка все же не сдержался, зло оскалился и вывалил.

— Время еще не пришло! Ни для него, ни для невольников, что по тракту водят!

Прастен хмыкнул, удовлетворенно кивнул и вернулся к прерванной теме.

— Раз ты такой разумный и ссору с булгарцами затевать не спешишь, зачем в пекло лезешь, вставая на пути суварцев? Не лучше ли мужам старшим да посланнику воеводы вашего с поклоном к ним выйти да отступное предложить? Позора в том никакого, монеты у вас водятся, а набега, дай Бог, избежите… Даже о судьбе эрзянского князя можно сговориться, если нужда есть, да плата будет годной! Я сам могу к ним отправиться, заодно и за свою поруганную честь вступлюсь! Есть у вас чем отдариться?

На самом деле на инязора и его попытку принудить братьев к союзу с ним, Прастену было глубоко наплевать. Вырвался из его лап и ладно. Даже за ранение Веремуда он не собирался мстить, тот сам нарвался на неприятности.

Однако ушедшая от мальчишки весточка могла резко повлиять на его собственное положение, да и за перешедших сегодня под его руку людей он был уже в ответе. Нужно было срочно предпринимать хоть что-то, пока ситуация не вышла из-под его контроля полностью.

А ведь начиналось все неплохо.

Инязор действительно ускакал прочь, но не разбираться в шалостях школьников, а встречать самого Анбала Хисама не доехавшего до деревни засветло совсем чуть-чуть и расположившегося со своими людьми на отдых всего лишь в получасе езды от нее! Вернувшись после этого к себе и обнаружив, что русы и наемники сбежали, он сразу же повернул своих коней им вслед и нагнал беглецов на полпути к выселкам, благо те шли пешком, а несколько своих лошадей вели в поводу, навьючив пожитками. Преследователей было явно меньше, но князь в ярости спешился и бросился с обнаженным мечом прямо к дюжему Маркужу.

Направить на него оружие соратники эрзянина не осмелились.

Во-первых, не по чину, а во-вторых, ушли без крови, умудрившись обезоружить и связать оставшихся преданными своему предводителю сородичей. Кроме того, наемники еще несколько часов назад состояли на службе инязора. Как тут поднять топор на родовитого соплеменника, которого еще недавно обещали защищать?

А вот русы во главе с Веремудом были злы, и скрестить оружие с тем, кто совсем недавно попирал их достоинство, им было только в радость. Да и не стоило допускать до Маркужа его бывшего хозяина. Тот вполне мог заставить вернуться если не самого эрзянина, то кого-то из его бойцов. Некоторые, из них всю дорогу качали головой и спорили со своим предводителем.

Вот и встал Веремуд поперек инязору, потянув из ножен короткий меч.

Князь в своем гневе совсем не думал о защите и клинок руса окрасил его бедро кровью уже через несколько коротких мгновений боя.

Тут уж вмешались и остальные.

Одни потому что невместно поднимать руку на князя. Другие потому что их предводитель, уже обагрил свой меч кровью, неужели оставаться в стороне от кровавей потехи?

Однако отстояв раненого инязора и даже нанеся урон его обидчику, сородичи князя отступили. Все же их было меньше, а некоторые из решительно настроенных наемников вполне могли стать за русов, не пожалев соплеменников. Пара человек из близкого окружения Маркужа даже уже набросили тетивы на луки. Пока ни те, ни другие из эрзян не желали проливать кровь недавних соратников, но резня могла начаться всего лишь из-за опасения за собственную жизнь. Да и Маркуж уже орал на своих людей, пытаясь привести их в чувство.

Сам Веремуд во время короткой свалки тоже был ранен. Брошенный скорее на удачу, чем с расчетом клевец пробил кольчужные звенья на груди и обильно окрасил кровью поврежденный доспех. Однако рус удовлетворенный стычкой и ранением, своего обидчика, успел отозвать бросившихся в атаку соратников и скомандовал, им уйти за спины эрзянских наемников.

В итоге стороны разошлись, сыпя угрозами и потрясая оружием. А спустя некоторое время, после жарких споров и нескольких чувствительных зуботычин Маркужа своим людям, наемники и русы уже вставали лагерем под выселками. После присяги и опустошения не слишком великой мошны, у Прастена под рукой оказалось три десятка воев, хотя полностью положиться он мог лишь на часть из них. Несколько бывших ратников его брата уже служили ветлужцам и потому лишь временно согласились пойти к нему в подчинение, а большая группа эрзян и вовсе еще не понимала, во что ввязалась.

И вот разговор с мальчишкой

И сомнения.

Примкнуть к суварцам? Неприемлемо, а после стычки Веремуда с инязором и вовсе невозможно.

Ничего же делать, надеюсь, что вся эта история умрет здесь и сейчас? Бессмысленно. Весточка уже ушла.

Пропасть вместе со школьниками? Глупо если не сказать больше. Силой принудить школьников уйти с выселок в леса, прихватив мальчишку за шкирку? Так острые жала болтов только ждут, чтобы он сделал один неверный шаг. Это волчата и на компромиссы они, не согласятся. А он еще не сходил в свой последний поход в земли предков, в Тавриду и Тмуторкань.

А еще Прастен помнил про местных оратаев. Большая часть из них уже растворилась в лесах за выселками, справедливо ожидая волны грабежа и насилия от чужаков, но догнать их по следам скотины для сувар не составляло никакого труда.

«Пропадут ведь!»

Конечно, никакой жалостью с его стороны тут и не пахло, это были не соратники, обычные смерды. Однако на работных людишек у него наличествовал определенный расчет, основанный на поручении тысяцкого. Они бы еще пригодились им на Дону, как на постройке крепости, так и при заселении новых земель.

А если он сейчас уйдет и бросит их на вполне возможное разграбление, кто ему потом доверится?

Вот если бы ему удалось подчинить ораву недорослей, то он, бы еще потрепыхался! Например, вывел мальчишек и смердов из под удара сувар, а оратаям еще и внушил бы, что в этих землях теперь опасно оставаться.

Но железная бляха ломала все его планы.

Осознав, что мальчишка ему не отвечает, а сам он недопустимо задумался, Прастен упрямо повторил.

— Так что скажешь, малец, про свой безрассудный- риск и предложенный мною выход?

— Если ты про подарки для суварцев, то вот они, мальчишка кивнул на несколько пучков стрел сгруженных на траву с одной из опустошенных телег. — А если про планируемое сражение… Полагаю мой ответ, что мы защищаем жителей деревни тебя не устроит?

— Даже не пытайся. Ты только разозлишь сувар своим сопротивлением и они не просто походя пощиплют смердов, но перережут всех, кто им встретится. Этого, ты для них хочешь?

— Тогда слушай второй вариант ответа, — нехотя произнес мальчишка. — За нами почти никого нет, дорога отсюда на прииски одна. Ты же не думаешь, что суварцам нужна именно эта весь? Цементные мастерские для них слишком лакомый кусок, чтобы его проигнорировать, а инязор хорошее прикрытие для его захвата. Сотня воев пройдет туда как нож в масло!

— Ты хочешь предварительно смазать этот нож своей кровью?

— Хотя бы так затупить лезвие, чтобы никто не совал его, куда ни попадя!

— Допустим, через тебя они не пройдут. Кто помешает, им вернуться назад и поискать обходные пути? Они есть.

— И что же ты хочешь предложить? О сдаче приисков не заикайся! На что развиваться будем в следующем году? Чем кормиться? И так концы с концами едва сводим!

Прастен только хмыкнул на последние слова юнца. Все бы так их сводить.

Однако причина была весомой. Если оснастку ткацких, лесопильных или

скобяных мастерских ветлужцы буквально навязывали окружающим, то о

продаже оружейных или цементных приспособлений даже речь не вели, ибо прибыль от бронниц и приисков была более чем весомой и ее потеря

сказалась бы на всех.

— И что, некому остановить нашельцев? Куда же всех воев ваш воевода увел?

— Кто ж об этом знает? — в глазах мальчишки мелькнули искорки веселья, и он не сдержался, — Все, кто ведал, ушли вместе с ним.

Выбора не было и Прастену пришлось проглотить несколько непочтительный тон со стороны младшего по возрасту.

— Нет, так нет! — буркнул он, трудом сдерживая желание двинуть своему собеседнику меж ушей. — Но не лучше ли засеки лесные устраивать и там стрелами противника сечь, чем в поле выходить? Кажется, вас этому учат?

— Ты прав, рус, этому, Но с того момента, как ты поведал мне про Анбала Хисама, задача изменилась. Это не какой-то там половецкий набег с целью грабежа и захвата невольников. Тогда бы мы уцепились ему за хвост и не отпускали, пока не подойдут основные силы. Только вот сил этих нет, да и наместнику, как я уже предположил, нужны прииски! И при этом, как ты сам и сказал, суварцы могут пойти в обход, выставив перед нами заслон! Конными они нас обгонят! А потому нет другого выхода, как выманить их на себя и посечь стрелами! С ранеными, и без лошадей они точно некуда не полезут! А иначе они в тех местах закрепятся и постепенно нас схарчат! С верховьев Суры, где начинаются суварские владения, перебросить подкрепления не намного дольше, чем с Ветлуги! И они могут, в отличие от нас нынешних, это сделать!

Прастен задумчиво кивнул. Если воевода увел основные ратные силы, то расчет у мальчишки был верным, но он для порядка все же возразил.

— Будто тому же Булгару и Сувару ныне до того?

— До того, не до того, но что такое цемент булгарцы и иже с ними пребывают, раскусили. Учитывая же, что они всегда считали эти земли под своей дланью, то рано или поздно, но должны попробовать урвать кусок себе на сладкое. А уж если почувствуют, что прииски можно захватить насовсем, бросят свои распри и придут всем кагалом.

— Уж не иудей ли ты? — настороженно зацепился Прастен за последнее слово.

— Боже упаси! — Мальчишка сначала потянулся к бечевке на шее, но потом просто размашисто перекрестился. — Просто нахватался. Были у нас иудейские купцы на Оке что-то вынюхивали, так еле спровадили от греха.

— Что не поделили?

— А все то же… Почти вся торговля невольниками в Таврике под ними, для всех ветлужцев это смертный грех. А уж учитывая, что большая часть живого товара из христиан… Кроме того, резой жить у нас запрещено, что им тут делать? Ходить за нами хвостом, скупая добычу после каждой битвы и возить с собой блудных девок для того, чтобы вытянуть, из воев последнее? Вырежем сразу же, без сожаления, о чем и предупредили…

Торговые промыслы части иудеев не были для Прастена - чем-то запретным, да и христианская вера не была для него самого чем-то незыблемым, большинство русов на Суре верили в основном, в старых богов. Однако сам он все-таки был крещен, а потому нарушить заветы своих родителей, оставив единоверца один на один со своей бедой, ему было не по душе.

И это был еще один маленький камешек на чашу весов. Однако весы дрогнули, но не покачнулись. Нужно было что-то еще, более весомое.

— Мои вой вряд ли согласятся проливать свою кровь ради ваших приисков.

— Будет добыча и думаю, что не самая маленькая.

— И как ты предлагаешь делить эту самую добычу после встречи с суварами? — хмыкнул Прастен, подразумевав что этот момент может и не наступить вовсе. — Надеюсь не поровну? Я немного сомневаюсь, что какие-то сопливые отроки стоят моих зрелых мужей… Только не подумай, что я уже согласен! Суварцев в полтора, а то и два раза больше чем нас всех, вместе взятых!

— Не был бы согласен, не ринулся делить шкуру поднявшегося из берлоги

шатуна, резонно возразил ему мальчишка. — Видишь же, что каленых стрел у нас и на вдвое большую рать хватит. Собственно вам и делать ничего не придется…

— Это если мазать не будете, — как бы ни был Прастен озабочен, но азарт торговли взял свое, пусть даже он пока и не собирался соглашаться ни на какие условия. — И если вам позволят безнаказанно расстреливать конницу. Наверняка ты думаешь что сувары это безропотные смерды, пришедшие к вам на заклание?

— Думаю, что это обычные тати, коих надо поманить близкой победой, выбить наиболее боеспособных, а потом прихлопнуть как назойливых мух.

— А есть чем прихлопнуть?

— Есть, — недобро оскалился мальчишка и перешел к делу. — А с дележом предложу вот что… Если встанете с нами, то половина зброи и оружия суварцев достанется вам, но свою часть мы будем отбирать первыми, да еще всех лошадей заберем, в коих у нас недостаток.

— Что?!

Прастен и сам не заметил, как встрял в спор, доказывая, что это грабеж и иное оружие одно стоит всего остального! Но «княжич» неожиданно уперся рогом. Ну, вот зачем ему были нужны неказистые доспехи суварцев, если на всех ветлужцах и так железо? А людям Прастена они сгодились бы. И даже если не пошли бы им легко разошлись среди воронежцев, чьи сотни росли не по дням, а по часам.

В итоге встрял Маркуж и предложил делить по старине. Кто побил в бою, того и добыча. А поболе того, как «княжич» предложил им свою десятину, положенную мальчишке по статусу, и эрзянин поплыл…

Прастен даже побагровел, едва сдерживаясь от смеха.

Маркуж ведь вообще не хотел идти под мальчишку и встревать в свару, но как только начался торг, сразу забыл про все свои страхи и даже попытался, коверкая слова, вытребовать себе худшие условия, чем было предложено. Винить его в этом было нельзя, он прибыл гораздо позже и возов, доверху заполненных арбалетными болтами, не видел. Однако стукнуть ему по носу, чтобы не вмешивался в спор вышестоящих, было не лишним.

Но тут все завертелось.

— Что, Андрюх? — отвлек свое внимание наглый юнец на подбежавшего к нему школьника,

— Ну… Неприятности. Эрзяне, что недавно прибыли, попытались ограбить на выселках смердов!

«Вот тебе и дележ будущей добычи! Тут друг друга бы не поубивать!»

Прастен чуть напрягся.

Да и Маркуж, как бы плохо не понимал скороговорку ветлужцев, грозящие неприятности тоже ощутил сразу. Прастен буквально кожей почувствовал, как мощная фигура десятника скользнула ему за спину.

— Именно эрзяне, не русы? И как успехи? Фразу мальчишка бросил с ленцой, даже вида не подав, что заметил какое-то движение или озаботился судьбой, смердов. Однако по поведению держащих их на прицеле недорослей стало понятно, что те вполне оценили ситуацию. По крайней мере, один из самострелов уже смотрел Прастену и грудь, а не в ноги.

— Трех успокоили, остальные пока ни о чем не подозревают.

Прастен внезапно осознал, что пока он тут мудрил, ситуация все-таки вышла из-под его контроля.

«Быстро они разобрались с его людьми и главное без шума. А виноват в этом, конечно, эрзянин, который тут топчется вместо того, чтобы следить за своими сородичами. Ну что же, его и назначим за все отвечать!»

Резко развернувшись, он нашел взглядом Маркужа и, с силой оттолкнувшись ногами, бросился на дюжего соратника. Нож из-за пояса неосознанно переместился в руку и вскоре новоиспеченный десятник оказался прижатым к развилке деревьев, несмотря на то, что был выше руса на голову, да и силушкой его природа не обидела. Хриплый крик зажатого в тиски двух берез и потерявшего равновесия эрзянина попытался вырваться наружу, но Прастен вбил его ударом рукоятки ножа куда-то в район переносицы. Кровь брызнула Прастену в лицо, но он даже не обратил на это внимание.

— Я тебе что говорил?!! Не лезть со своим уставом в калашный ряд! Я же тебя предупреждал, чем все это закончится!! Какого лешего ты позволил своим людям тут распоряжаться?!! Я тебе это разрешал?!

Растерянный Маркуж попытался вырваться но уже перевернутое и прижатое к горлу лезвие не позволило ему что-либо предпринять. Десятнику осталось лишь покаянно просипеть, удерживаясь раскинутыми руками от падения на спину.

— Прастен! Прастен, да что же это ты?.., Да мы в спешке даже припасов вдоволь не захватили. Ты же сам велел поторапливаться! Да и не убудет от смердов!

— Причем тут смерды? Ты! Не выполнил! Мой! Приказ! Не вступать! Тут! В свары! Ни с кем! И потерял моих людей!!

—Да лжу он возводит! Да не могут эти недоросли нам что-то сделать!!

За спиной раздалось деликатное покашливание, и Прастен медленно обернулся назад. Мальчишка ожидаемо вмешался, хотя от этого, было не легче.

— Отпусти его, сотник. Я покажу ему, что мы можем.

Прастен резко отодвинулся от эрзянина в сторону и тот облегченно выпрямился схватившись за рукоять меча. Однако не успел он потащить его из ножен, как в правое от Маркужа дерево вонзился болт. И сразу второй. - Мальчишка держал тот самый самострел с высоким коробом над ложем и шустро передергивал козью ножку.

«Это сколько там стрел и как они сами на тетиву прыгают?» — мелькнула и вновь глубоко спряталась мысль, оставив Прастена удивлений наблюдать за действиями «княжича».

Как только эрзянин пытался вывернуться из развилки, куда вновь от неожиданности провалился после первого выстрела, новый болт вонзался в ствол дерева и возвращал его на место. Стрелы сыпались одна за другой, а воин растерянно смотрел на происходящее. Не так-то просто сохранить самообладание, когда смерть проносится от тебя на расстоянии в пару ладоней.

Тем не менее, Маркуж все-таки опомнился взревел медведем и бросился вперед, вытянув, наконец, свой меч. Однако тут же два слитных щелчка, раздавшиеся с разных сторон, бросили его на одно из деревьев. Оперенья в груди было не видно, но внушительная вмятина на зерцале лелеемого эрзянином доспеха свидетельствовала, что хотя бы один из выстрелов не прошел мимо. Да и шлем с десятника спал, намекая на удар по голове. Бросив взгляд назад, Прастен заметил, что численность школьников на поляне увеличилась,

— Охолонь, эрзянин! Иначе мои ребята спустят боевые болты! — мальчишка небрежно отбросил свой самострел с коробом в сторону. — И не из этой игрушки!

Выждав время, когда тот начнет приходить в чувство, «княжич» продолжил.

— Успокоить еще не означает упокоить. Живы они, Андрюх?

— Так точно. Лежат в виде связанных тушек и даже не мявкают. Вот только доспехи на них были бросовые и ребра тупыми болтами из самозарядки мы наверняка поломали. По-моему даже ногу одному умудрились пробить.

— С чего все началось?

— Попытались эти оглоеды у Мани гусей забрать, которых она еще не успела вывезти. Двум даже шеи свернули, паразиты.

— И это все?

— Если бы. Тогда бы мы наши разборки отложили на потом. Эти лесовики начали руки распускать в ответ на замечание, а, один даже попытался к сестричкам пристать, что Вермуда лечат. Сначала Радку опростоволосил, платок сорвав, потом вторую по губам ударил… Этому мы ногу и пробили, заодно кистенем приголубив.

Прастен заметил, как глаза мальчишки наливаются бешенством, и застыл в недоумении. Было бы из-за чего. Может из-за девок? Если до этого в столкновении с Маркужем сопляк скорее играл на публику, чем на самом деле злился, те теперь не знал, что и делать.

Его десятник тем временем помотал головой попытался привстать, однако охнул, схватившись за голову.

Вот что, эрзянин, — Мальчишка продолжил говорить невозмутимо, однако тон его ощутимо похолодел. — Самострел многозарядный ты видел. Пусть он бьет не как боевой, но вблизи мы твоих сородичей перещелкаем как сусликов, благо железа на них практически нет, как и щитов окованных. Или ты сейчас призовешь их к порядку, или мы действительно их упокоим, чтобы они не ударили нам в спину!

Маркуж неуверенно поднялся на ноги, окинул мутным взглядом стоящих на поляне и вновь упал на колени. Прастен понял, что пришла пора вмешаться.

— Не в стоянии он, тем паче ныне. Это мои люди и моя ответственность. И я… — Прастен скривился, но все же произнес. — Я приношу свои извинения за столь прискорбное недоразумение.

— Прощение заслужишь в бою, сотник, если конечно твои эрзяне не сбегут вслед за Маней и ее оставшимися гусями… — грубо съязвил мальчишка, но тут раздался тихий, свист из кустов и он неожиданно выругался. — Ах, ты ж… А бежать, судя по всему, самое время!.. Однако если передумаешь выводи своих лиходеев на пятьдесят шагов перед выселками и начинай готовиться!

— На смерть нас толкаешь?! — необдуманно резко вскинулся Прастен но тут же поднял руки вверх, успокаивая поднявших самострелы школьников.

— Тогда сразу стреляй и дело с концом. В чистом поле мы ничего не сможем сделать против конницы, даже легкой!.. И с чего такая спешка?

— Дымы на той стороне запалили, значит суварцы другой дороги не нашли, мальчишка мрачно указал на взлетевшие над дальним лесом черные облачка, а потом на солнечные часы, грубо нарисованные в центре поляны. — Так что через час они будут здесь.

— Конными? И через час? — Прастен кинул взгляд на блеклую тень, незаметно для глаза ползущую по земле и удивился. — Мы пешими быстрей добрались.

— Мои хлопцы завалы на дороге устроили, — пояснил тот и ответил, на другой, невысказанный вопрос. — А еще они закончили курочить телеги селян и теперь мы сможем замкнуть кольцо гуляй-города. Так что выстоим.

— И что делать нам? — уже спокойно спросил Прастен.

Что такое гуляй-город, он с недавних пор знал. Тележный круг с высокими дубовыми щитами стал применять у них на Дону при защите торговых обозов, а потому Прастен осознал, что на убой его никто не собираемся пускать.

— Выманить на себя конницу, как я и говорил.

— Всего лишь, послужить приманкой?

— Мои люди будут стрелять, твои защищать. А если придется очень туго и решим уходить в леса, то еще и прикрывать отход,

— И тогда?..

— Тогда отойдем на засеку, что устроили в сотне метров отсюда на краю оврага и повторим действо. Туда заранее отойдет обоз, а сестрички отведут твоего брата. Скорее всего, нам до засеки этой придется идти под стрелами…

— Не придется! До этого стопчут!

— …поэтому помощь ваша придется как нельзя кстати. Могу дать ростовые щиты и длинные копья, на случай если такое произойдет, но воюйте как, привычнее, — мальчишка оглядел еще не пришедшего в себя Маркужа и добавил. — Мы справимся, сотник, лишь бы его люди из-за свары этой не возмутились и не побежали!

«Княжич» начал отдавать команды, по которым несколько школьников ринулись прочь, а Прастен начал действовать. Он знал, что надо делать. Подвести людей Маркуж под себя было самое время.

Он шагнул к эрзянину и с размаха ударил его кулаком в лоб. Тот уже «протрезвел» и даже стал шарить на поясе в поисках изъятого у него оружия, потому Прастен на этот раз не сдерживался, разбираться с новоиспеченным десятником не было ни малейшего желания, ни времени. Не обращая внимания на рухнувшее тело, Прастен вновь повернулся к мальчишке с вопросом.

— Так чем мне обнадежить моих людей? Я про добычу…

— Если возникнут проблемы, обещай больше, договоримся, но при этом не забывай, что у многих моих ребят семьи на попечении, да и знакомым девкам в глаза пыль пустить хочется…

Пополам? И лошадей?

— Коней сечь стрелами будем, а барахло нам и вовсе не нужно…

— И?

— После боя все примерно оценим, составим перечень в двух списках, опечатаем, а дотом ты все отвезешь вашему тысяцкому. Дядьку Петра я давно знаю и в справедливости его ничуть не сомневаюсь, потому окончательному вердикту от него поверю. Да это нам и выгоднее. У вас цены на шмотки и оружие дороже, а почтовая лодья ценную бумагу в наш общинный банк в два счета доставит.

Мальчишка тяжело вздохнул, отвернулся, а потом неожиданно запел пронзительным, ломающимся голосом.

— Как на грозный Терек, да на высокий берег, выгнали казаки сорок тысяч лошадей…

Не ожидающий этого Прастен вскинулся.

— Откуда песнь знаешь?

— И покрылось поле, и покрылся берег сотнями порубанных, пострелянных людей…

— Откуда знаешь?!

Мальчишка отвечать не стал и Прастен вынужденно замер, вслушиваясь в долгие певучие фразы. Понял, что пока песня не закончится, ничего от того не дождется.

— Им досталась воля да казачья доля,

— Мне ж досталась пыльная, горючая земля…

Слова эти Прастен узнал сравнительно недавно, только они были чуть другие. Были они ему близки, тем более и про Терек он ведал, и про казаков. Предку русов, что ходили в набег на Хвалынское море, этою рекою домой возвращались и сохранили ее в своих воспоминаниях, хотя сам он ни разу не был в тех краях. Про казаков ему тоже объяснили у воронежцев. Мол, служивое православное воинство, к коему и он причастен. И почти про все остальное тоже обсказали. Вот только никто ему не смог объяснить, что за стрела такая которая в сердце казака ранила и пулей звалась? Говорили лишь, что спасения от нее нет.

Стих голос, разбежалась большая часть школьников.

— Расскажешь про пулю?

— Долго, а время на исходе. Доживем до конца боя, расскажу, а, может, и

сам все увидишь.

Прастен только скрипнул зубами, но спрашивать более ничего не стал, времени действительно не было. Повернувшись ко второму недорослю, нависнув над ним буквально вдавив его плечо своей рукой, он попытался хотя бы тут добиться подчинений.

— Ты ли Андрейкой будешь? Приведешь повязанных тобою эрзян к тому месту, где вас оборонять будем! Хромого отправишь на засеку…

Но и тот отчего-то не испытал робости перед грозным сотником.

— Отчего не привести? А ты уговоришь ли новых ратников своих головы подставить под сабли суварские?

«Княжич» тоже не сводил с него требовательного взгляда. Пришлось отвечать и, конечно же, ему, а не какому-то там Андрейке.

— Эрзян? У каждого присягу принял, потому каждый за свои слова в ответе. Но тут как Бог даст. Не уговорю, так сгину, но против моих русов они вряд ли посмеют тявкнуть! Да и деваться им уже некуда. Либо с нами, либо изгоями на чужбину, — Прастен хмыкнул и добавил в ответ а прозвучавший прежде упрек. — А русов среди воев Маркужа отродясь не было! Не побегут!

«Княжич» кивнул и неожиданно признался.

— Ты все правильно понимаешь, сотник. И гонца моего верно просчитал.

Бросил бы нас, житья тебе на Дону не стадо бы, сгнобили ненароком в первый же год. Потерю приисков не простили бы,

Прастен лишь криво улыбнулся и отправился заниматься, делами, даже не поспорив для порядка о новом способе дележа добычи. Какая, к чертям, добыча при таком раскладе?! Живым бы вернуться.

А мальчишка в этот раз был не прав. Во-первых, не простили бы не прииски, а гибель «княжича», во-вторых, двигал Прастеном не расчет.

Точнее, не только он.

Но что? Какой из камешков в итоге покачнул его весы? Уверенность школьников в том, что они выстоят? Груда оружия, ими привезенная?

Крест на «княжиче»? Он бы сейчас и сам не ответил.

Возможно, глухая тоска по потерянному степному раздолью, навеянная песней, схватила его за горло и заставила шагнуть навстречу неизвестности вместе с негаданными попутчиками, так уверенными в своей победе. Ведь именно ветлужцы могли обеспечить ему все, о чем он так мечтал и что так тщательно скрывал ото всех.

Рассудительность уступила месту сокровенному, гнездившемуся в его душе долгие годы, желанию вернуть былую родину, уведенной соплеменниками из-под власти хазар и потом потерянную в результате их же козней.

Нескончаемые потоки угров заставили русов уйти с донских степей.

Кто-то из сородичей укрепился в Киеве, кто-то ушел скитальцами на Суру и в северные земли, далекие Сухону и Вычегду. Пути им разошлись и даже привели к взаимной, вражде, но мечта не исчезла. По крайней мере, у него.

И сейчас, лелеемая его предками веками, она нашла себе выход, заставив преступить инстинкт самосохранения.