Прохладный осенний ветерок стелился по берегу реки, взбивая волну и возносясь вверх по обрыву кручеными пыльными порывами. Навес над головой изредка хлопал, но удовольствие отдыха нисколько не портил.

Ни мошкары, ни надоедливых служек.

Даже голоса из разбитого в степи воинского стана доносились сюда приглушенно словно через пуховую подушку.

На душе было спокойно, словно бы вихри событий этого года не шерстили ее вдоль и поперек.

Подняв пиалу с душистым отваром, Селим Колын чуть дунул на горячий напиток и улыбнулся.

Что еще надо человеку, чтобы спокойно встретить старость?

Ох, много! Но основная часть работы уже сделана. Власть взята, и почти бескровно...

Шамгун ныне в далеком Биляре, пусть тот и называется многими Великим Городом. Селим же остался в не менее царственном Булгаре на берегу Идели, фактически получив бразды правления от державы.

А начинался восход его звезды довольно прозаично.

После того, как Айюбая били, а его куманов прогнали в степь, чуть-чуть не вырезав род хана до последнего колена, царь Адам стал благоволить Селиму. Даже поставил его сына, Анбала, наместником Сувара.

Мальчишка с детства был капризным и заносчивым, терпеть не мог государственные дела, а потому его сразу опутали суварские казанчи, с которыми он предавался всевозможным усладам. В отличие от Селима, который начал свой путь мужчины и воина еще в батышской крепостице Мосха, Анбал не умел ничего. Точнее, он научился лишь потакать чужим капризам.

Но в этом, как оказалось, были и преимущества.

Не, насытившись богатством провинций и местными увеселениями, казанчии Сувара захотели сделать его сына царем, причем вовлекли в столь опасное дело и марданцев?

А те уже пришли к нему, Селиму. А к кому еще? Кроме потомков Адама только мужи его рода имели право встать во главе державы.

Переговоры шли тяжело, пришлось поступиться многим, но в итоге Селим возглавил заговор и сразу вовлек в него Балуса, который уже устал быть наместником в Учеле, и хотел вернуться на родину, в Мардан.

Это произошло еще до смерти царя Адама, который, несмотря на все благоволение к Селиму, не смог побороть его вражду, глубоко скрытую под покровами покорности. Тот всегда помнил,кто скинул его отца с престола и из-за кого его род скрывался у батышцев, влача жалкое существование.

И даже когда два года назад Адам умер и царем стал его сын Шамгун, ничего не изменилось. По мнению Селима, их династии было не место на троне.

Да и сама обстановка располагала к этому. В то время многие субаши, пострадавшие от куманских набегов, стали просить о послаблении в разорительных платежах. Некоторые даже стали изгонять сборщиков податей, а в самом Буляре подняли бунт.

Взойдя на трон, Шамгун решил силой подавить недовольство и вызвал кусыбай. Однако его предводитель Субаш, отказался убивать беззащитных землепашцев и тогда царь, в раздражении распустил его рать, единственную, способную противостоять любому врагу. Бунт в столице был подавлен наемными. казанчиями, с радостью - принявшими участие в расправах над мирными жителями, но восстания то и дело вспыхивали в окраинных провинциях.

Только в начале этого года в низовьях Чулмана подняли мятеж ак-чирмыши, недовольные земельными поборами и подушным налогом с иноверцев. В общей сложности те достигали почти половины собранного урожая. Бунтовщиков, обложили, но они прорвались через заслоны казанчиев, уйдя к башкортам, и только оттуда прислали гонца с покаянием. Мол, готовы вернуться домой, к семьям, но только если налоги скостят, а самих их оставят живыми и здоровыми.

Шамгуну пришлось дать обещание. Попробовал бы не дать! Казанчии были в основном из Сувара, и сын Селима мог в любой момент отозвать их домой. Но надо признать, что клятва его была своеобразной.

Во-первых, карательные отряды сувар практически оставили семьи ак-чирмышей без средств к существованию. А во-вторых, домой восставших земледельцев не пустили, а бросили на защиту полуденных рубежей. Орды проклятых кипчаков еще пытались отомстить за смерть хана Айюбая, пройдясь метлой разорения по городкам державы.

Теперь Селим был готов решить судьбу бывших бунтовщиков. Воевали те доблестно, хотя по сути являлись погрязшими в невежестве язычниками. Кого только в этой рати не было! Меря из-под Ростова, уже полсотни лет проживающая около Учеля, мурдасы Чулмана, ары и сэбэрцы, а предводительствовал ими христианин! Чудеса, да и только!

Извести их под корень, чтобы следующий желающий поднять восстание не брал с них пример? И с кем тогда он останется? С ненасытными казанчиями? Курсыбай за ним не пойдет, него свой предводитель.

Тогда, возможно, простить? Шамгун бунтовщиков подавил и всегда будет для них жестоким деспотом, а Селим отпустит их к семьям и они будут вспоминать о нем, как о благодетеле.

Или сделать и то и другое? Чем меньшая часть восставших доживет до освобождения, тем сладостнее это миг для них будет! Можно даже подарить им дома, и земли нескольких родов сэбэрцев, неожиданно разорвавши присягу наместнику Мартюбы и подавшихся по реке Нукрат-Су куда-то на полуночь. Балуса будет легко уговорить на такую мелочь, он ждет не дождется, когда ему разрешат отъехать в Мардан!

Решено! Их можно использовать, чтобы добить суздальцев, зачем-то спустившихся вниз по Идели, пока их бек Джурги разорял Булгар. Тех здесь называют, конечно, балынцами, но, в изгнании Селим привык к некоторым местным именам. Называют же некоторое сэбэрцев угорцами?.. Все это не столь важно.

К примеру, кто-то в его окружении именовал ратников Суздаля, заплутавших в низовьях Идели, ветлужцами. И что? Хотя… что-то ему писал Балус по поводу них, но письмецо то уже сожжено, а память в очередной раз его подводит.

— А нет!.. Вспомнил, хотя и по другому поводу! Как можно было забыть?! Неужели вновь те самые?

Селим покатал слово «ветлужцы» на языке, припомнив чужеземное название реки, низвергающей свои воды в Идель, и кивнул самому себе головой.

Так и есть!

Совсем недавно какие-то вои с Батлика побили его сына, когда Анбал из-за дурных желаний своих казанчиев решил прибрать к рукам земли на берегу средней Суры. Обвинял он именно их, а не эрзян или русов, о которых лишь вскользь упомянул! Мелкая стычка, а неприятно. Такое прощать нельзя.

Кстати, эрзян тоже следует наказать! Они так и не явились защищать рубежи державы, пока он занимался усобными дрязгами. И ведь он звал их не воевать с суздальцами! Понимает, что они живут с теми по соседству и стычка с Джурги потом эрзянам выйдет боком,

И пусть у них ныне безвластие, пусть новый инязор еще не выбран, а прежний, которому и было направлено послание, прогнан взашей... Вроде бы он даже какой-то дальний родим по материнской линии? Неважно, это уже стоптанный сапог, тем более что требование шло не одним гонцом и главы самых сильных эрзянских родов были предупреждены! Спустишь им подобное раз, на второй они нарочно затеют меж особой грызню, чтобы не выполнять повинности!

Нуда не суть! Именно от ветлужцев его сын тогда получил по сусалам! Да как! Тухсар рассказывал, что сам растерялся, когда смертоносный жалящий ливень обрушился на их головы. Били не просто прицельно! И не стрелами! Это были болты, сносящие всадников вместе с лошадьми наземь! Летели даже огромные смертоносные копья! Откуда этих воев глухой таежной реки арбалеты? Точнее, столько арбалетов?

А негасимый огонь, через который не могли пробраться ратники, почти настигнувшие убегающего врага?! А грохот на поляне, от которого десяток всадников просто изошел кровью на месте? А засады в лесу, выбивающие воинов из седел потоком болтов из самострелов, которые будто бы даже перезаряжать не надо?

Ладно бы это рассказывал Анбал, которому нет веры! Это был соратник, прошедший с ним огонь и воду, тот, кто делился с ним плащом в стужу и прикрывал его от ударов в спину! И Тухсар, рассказывая, плакал на коленях, прося его покарать за то, что не сберег четверть от общего числа воинов! А сколько еще скончалось от ран на обратной дороге!

Конечно, Селим не покарал друга, несмотря даже на сопутствующие наветы сына. И без того было понятно, кто повинен в поражении, но его, к сожалению, теперь даже пальцем не тронешь без последствий… В детстве на коленке розгами надо было лупить!

Ничего, разбили Джурги, придет очередь и ветлужцев! И уже совсем скоро придет! Час? Два?

А Джурги пощипали знатно! Одну из его тысяч просто вырезали, а еще две оттеснили в балку и захватили в полон. А то, что князек, суздальский кричал булгарским воинам при своем бегстве…

Глупец!Что значит слово, данное врагу? Врагу а как же иначе! Еще у батышцев Селим сражался с русами, так что все данные им обещания были лишь военной хитростью. Вот престарелого отца жалко, говорят, что Джурги в ярости от поражения велел казнить Ахада сразу, по возвращении домой. Бедный отец! Но Селим же не знал, что тот заложником у суздальцев!

Еще конечно жалко людишек, которых враг успел увести в полон. Хотя… А! Все равно большая половина из них была язычниками! Кто только не селился около благодатного Булгара в последнее время, убегая от набегов или неурожая. В любом случае, все остальное прошло как по маслу, сама судьба благоволила к заговору.

После восстания в столице Шамгун перенес ее из Буляра в Булгар, и Селиму осталось лишь сговориться с беком Джурги, чтобы его руками свергнуть потерявшего любовь народа царя. По приказу заговорщиков Балус, пропустил суздальские корабли через всю Мартюбу, и Джурги внезапно осадил новый стольный город.

Никто не поддержал царя после всех его расправ над мирным населением и курсыбаем! С Шамгуном осталась лишь охрана в пятьдесят человек, хотя и с ними он пытался противостоять русам. У о что они могли сделать таким количеством против несметного войска?

На помощь царю не пришли ни билярцы, ни марданцы, ни суварцы. Все ждали, когда суздальцы возьмут цитадель и убьют Шамгуна. Однако Джурги медлил со штурмом, ограничиваясь грабежом предместий. Решил насладиться местью?

Этим царь и воспользовался! Неожиданно объявил о послаблении налогов и люди пошли в ополчение, чтобы противостоять захватчикам! Они встали на стены!

Пришлось Селиму пробираться к цитадели и выставлять царю условия «Хан! Отдай Булгар мне, а сам ступай царствовать в Буляр! Иначе…»

Это с «иначе» решило все, Шамгуну стало понятно, кто стоит за набегом. Теперь он не высунет носа из Великого Города, и не будет мешать Селиму править державой. Конечно, его можно уничтожить и сейчас, но хорошо, что кое-кто вовремя одумался! Такой союз выгоден им обоим. Царь жив, а потому любое восстание обнаглевших донельзя казанчиев обрушится скорее на него, чем на Салима… Но таки да, при нужде Анбал заменит Шамгуна. Хоть сын и дурень, но пока покорен отцовской воле!

А Джурги… Что мог сделать этот несмышленыш? Пока он шерстил предместья, Селим ударил ему в спину, призвав не только суварцев и марданцев, но и курсыбаевцев, которые были обижены лишь на Шамгуна, но не на державу! Поделом Джурги за медлительность и трусость! Надо было брать город, как и договаривались!

— Хан… - Тухсар подкрался незаметно, но подливая ему отвар чайного листа в тонкую пиалу из звонкой гончарной глины доказал, что нарушил покой своего властителя не напрасно. — Корабли, хан. Поднимаются вверх по Идели нашим берегом, как мы и предполагали…

— Тухсар, я же просил тебя звать меня как прежде! И присаживайся рядом!

— Да, Селим, Дюжина боевых кораблей с закрытой палубой...

— Закрытой?!

— Да, Селим. Все гребцы прикрыты от стрел, так что выбить их на расстоянии не получится, придется брать суда приступом. Кроме этого, в караване десять огромных дощаников, тоже с верхней палубой, их тащат вдоль берега бурлаки. И еще два каких-то странных корабля… двойных, крепко сцепленных меж собой брусьями и канатами, с широким настилом меж ними.

— Охрана на берегу?

— Конные разъезды, но их мало. К полудню дойдут до нас. Прикажешь

вырезать?

— Нет, Тухсар. Пусть корабли дойдут сюда, не тревожась понапрасну. Мне не хочется подниматься в седло, чтобы ехать вниз по Идели и там бегать за ними с предложением отстирать им портки. Однако здесь заранее отсечь от берега разъезды просто необходимо!

— Мы это предусмотрели, Селим. Им придется обойти гору чуть ниже по течению, там мы их и отрежем.

— Сколько чужеземцев всего, подсчитали?

— Около полутысячи, не более. В пять раз меньше чем нас.

— Идут только этим берегом?

— Да, Селим,.

— Нам меньше забот с переправой. С другой стороны, тот берег пологий и атаковать там легче… Но и спрятаться на нем негде!

— В любом случае это самое выгодное место, куда мы успели бы собрать войска, Селим. Слишком поздно эти корабли заметили... Кроме того, здесь теснина и мы можем полностью перегородить Идель своими судами в случае чего. К Бандже не пропустим!

— Ладно, не будем спешить. Пусть пока наш лодьи готовятся оттеснить корабли суздальцев к берегу. Удар должен быть такой, чтобы те искали спасение на суше.

— Думаю, что они бросятся защищать свою добычу на дощаниках, поэтому я приказал атаковать в первую очередь именно их и бурлаков. Воинам поневоле придется идти к берегу, и вот тогда мы же выпустим в бой тех сувар и марданцев, что пришли на место встречи конными…

— Ты распорядился правильно, Тухсар, вот только вместо казанчиев прикажи выходить на позиции сотням смертников. И проследи, чтобы с воды их не было видно!

— Смертников?

— Ну, этих… бунтовщиков с Чулмана. Сколько их? Три сотни осталось или чуть больше? Вот пусть первыми и атакуют! Спешенными! Выдай им длинные лестницы для приступа на случай, если суда не подойдут вплотную к берегу. Здесь ведь не очень глубоко? Остальные пусть подтягиваются вслед за ними и атакуют, как хотят. Хоть прыгают на корабли прямо с седел!

— Конечно, Селим! Тем более чулманцы и не любят сражаться верхом! Лесовики!

— А я должен помнить такие мелочи?

Тухсар покорно склонил голову.

— Нет, хан, для этого у тебя есть я.

— Ту-у-у-хсар!.

— Извини, Селим, А почему ты не пошлешь сразу марданцев или сувар? Они лучше справятся.

— Как ты себе это представляешь? Да они даже в воду не захотят зайти просто так! Не приведи Аллах, замочат свои сапоги, сразу бунт начнется! А многие из них умеют плавать? Пусть сначала увязнут смертники, а уж тогда по их телам пойдут казанчии Мардана и суварцы моего сына!

— Ты надеешься, что тогда они не замочат свои сапоги? — хмыкнул Тухсар.

— Тогда в реке будет уже не вода, а кровь! Пусть потом попробуют мне сказать, что испугались погрузить в нее свои чресла! Живо поставлю на место!

— Да, Селим. все подготовлю.

* * *

Тяжелые суда даже не попытались нанести второй удар, смиренно повернув к короткому участку пологого берега, жестко зажатого крутыми склонами. Они не стали ни догонять прыснувшие в стороны чужие лодьи, ни добивать застывшего в ступоре врага.

А на стремнине догорал жалкий остов наглеца, слишком близко подошедшего к каравану и попытавшегося зажженными стрелами прижать его к берегу. Жаркое дыхание благородного змея, сверкающего на солнце начищенной медью, повергло деревянное судно в прах. Прах черный, масляный, растекающийся вокруг пятнами огня и страха, объявшего флот булгарцев. Горела даже вода.

Греческий огонь не пощадил никого из команды опрометчиво высунувшегося дальше всех корабля, пусть тот и вмещал в себя всего лишь два десятка человек.

Вспыхнувший середине судна огненный шар поглотил всех. Не было ни криков, ни стонов. Лишь треск сгораемого дерева и парусины, да заботливый ветер, кидающий пламя туда где для него еще существовало пропитание.

И в этом трескучем молчании лодьи ветлужцев повернули к пологому берегу, где встали, развернув на противника оскаленные морды деревянных чудищ и разинутые пасти медных змеев.

Рядом с ними застыли катамараны, а чуть ниже по течению замерли грузовые дощаники, не до конца обогнув далеко выступающую отмель. Тащившие их бурлаки, казалось были только рады короткому перерыву, позволившему им выбраться из стылой воды. С бортов скинули якоря и по канатам продрогшие люди шустро забрались на палубу.

Любое шевеление прекратилось.

Лишь природа не думала успокаиваться.

Осень еще только начала расцветать желтым цветом на лесистых горах, вольготно раскинувшихся по берегам Идели. Вода еще слегка прогревалась под косыми лучами бабьего лета, накрывшего волжские просторы. Деревья шумели, волны легонько подтачивали берег.

Природа даже не заметила людской суеты. Она наслаждалась последним биением жизни в преддверии долгой зимы.

А люди…

На берег упали сходни и копейное древко со вздетым белым флагом воткнулось в песок. Через некоторое время на вершине холма наметилось шевеление, выросла стена щитов, и от нее отделился человек, медленно спустившийся к прибрежной кромке. Навстречу ему шагнул другой, коротко кивнув.

Воевода ветлужский, Трофим.

— Тухсар, ближник хана Селима.

— Хотелось бы засвидетельствовать почтение несравненному Селиму Колыну.

— В кандалах и рубище?

— Как выйдет. Лучше стоя ногой на горе трупов его сподвижников. А если серьезно, то мы уже замучились таскать для него подарки. Они тяжелые и громоздкие...

— Зачем же дело встало? Заноси, Во-о-он на том холме его шатер.

— Не хотелось бы оказаться там одному, да и твои вои перегородили мне дорогу, Курсыбаевцев?

— Нет, - сожалением дернул щекой Тухсар. — Всего лишь суварские богатыри. Но ты их не бойся, они не кусаются без причины.

— А вдруг? Возможно, Селим Спустится и прямо тут примет дорогого гостя?

— Который сжег предместья его города?

— Меня там не было. А князь Юрий… неужели он так и не взял Булгар? Отрадно слышать.

— Да? - приподнял бровь его собеседник? — Разве ты не сожалеешь, что не оказался на поле брани, когда ваш князь улепетывал, придерживая свои дурно пахнущие портки.

— Мой князь? — хмыкнул ветлужец. — Ты верно шутишь! Я сам себе голова. Возможно, ты слышал про Ветлугу и учельцев, что приходили к нам в гости, но отправились обратно не солоно хлебавши и вовсе без портков? Суздальский князь хотя бы забрал их с собой!

— Хм… Что-то припоминаю. И почему вы тогда не представились, проплывая мимо наших городков?

— Прошу прощения. Такая была тишь на Волге… почти мертвая, будто все попрятались от греха подальше. Но в следующий раз обязательно постучусь в закрытые ворота. Даже если будет ночь, все равно… И громко.

— А зачем лодью нашу спалили?

— Да стрела с нее ко мне в бойницу залетела, чашу со стоялым медом опрокинула, надымила, вот я и обиделся. Плывет себе судно, никого не трогает…

— А зачем бойницы на мирном корабле? — удивленно процедил Тухсар. — И разве ты не получал грамотку, что мы к той стреле прикрепили? Мы молили богов о встрече с тобой, чтобы взять с дорогого гостя совсем небольшую торговую пошлину! Почему не остановился?

— Каюсь, сгорела та весточка, не успел прочитать! Я-то грешным делом подумал, что это принятый здесь обмен любезностями, вот и вернул сторицей!

Тухсар широко улыбнулся.

— Ты мне понравился, ветлужец. Мне жаль будет, если ты погибнешь.

— Мне тоже. Где выучился нашему, языку?

— Я долго жил у батышцев. Вместе с Селимом. И очень часто общался с суздальцами.

— У вятичей? Вы им не помогли.

— Не очень и старались, — пожал плечами Тухсар, разворачиваюсь в обратную сторону. — Моя родина здесь.

— Не иди в первых рядам, Тухсар. Мне тоже будет жалко тебя.

* * *

— Ну что, Тухсар, как тебе чужеземцы?

— Судя по всему, они действительно не люди Джурги. Назвались ветлужцами.

— Их же видели, когда они спускались мимо Банджи, просто марданцы не готовы были взяться за оружие.

— Ну да, разве что в тот момент гости начали бы насиловать их жен…

— Но ты же помнишь, что тогда было? А произошло это, когда Джурги высадился около Булгара!

— Да, Селим. Они и не отрицают прохода по нашим землям. Но ведь ни о каких разбоях мы в связи с ними не слышали? Возможно, чужеземцы ходили в Саксин, чтобы расторговаться с хорезмийским купцами? Ах, я глупец, не спросил!

Не переживай, их ответ ровным счетом ничего бы не изменил. Мы с тобой уже все обговорили, возможно, они и ходили в Саксин, но они прошли по нашим землям без разрешения и спалили мою лодью!

— Но они желают воздать тебе дары! Может быть, решим делом миром?

— А еще они напали на вас на Суре!

— Разве они, Селим?..

— Неважно, они же тоже назвались ветлужцами? И лодью я им не прощу! Кроме того они пристали к самому берегу, просто вынуждая нас пойти в атаку! Дай сигнал кораблям напасть и посылай смертников!

— Да, Селим.

Тухсар махнул рукой, и протяжный стон рога пронесся над водной поверхностью, вновь собирая марданские корабли в плотный срой, готовый поглотить своей массой редки суда ветлужцев.

Колонна ак-чирмышей, прикрытая лишь кожаными доспехами, и вооруженная неказистыми щитами и обычными плотницкими топорами, бодро потянулась вниз по холму.

— Можешь пересказывать мне, Тухсар что ты видишь. Глаза мои уже слепнут, Ветлужцы не сдаются? Самое время?

— Нет, Селим. Пока нет.

— А наши суда?

— Наши лодьи уже оправились от неожиданности и если ветлужцы вновь ударят греческим огнем, они их не остановят! Да и вряд ли змеи могут плеваться пламенем до бесконечности. Нас гораздо больше, задавим.

— Что смертники?

— Развернули свой красный стяг. Сколько раз выказывал им твое недовольство, им все едино…

— Да что теперь… они же смертники. А что те в ответ?

— У них с самого начала висело на головной лодье голубое полотнище и черные птицы на нем… Не разглядел, какие… Все, еще сотня шагов и смертникам можно бежать в атаку, чтобы ветлужцы не успели перезарядить свои арбалеты.

— А они уже их выставили?

— Не понимаю, Селим… Нет, часть воев выстроилась на берегу и приготовила самострелы, но вот на лодьях… На палубах явное шевеление, но стена щитов заслоняет обзор и я ничего не могу разглядеть даже сверху!..

— Лодьи стоят недвижимо?

— Да. Повернуты бортами к нам и выстроены по дуге, лишь «змеи» стоят в

отдалении по краям.

— Ну да… А вот нам развернуться негде, лощина к берегу идет узкая. Не беда, казанчии справятся. Ты уже отдал им приказ?

— Да, хан.

На этот раз Селим Колын не стал журить своего старого друга. Вскочив с брошенных на землю верблюжьих одеял, он стал всматриваться вниз.

— Что происходит, Тухсар?

— Сотни встали. Кто-то бежит со сходней вниз, а навстречу ему предводитель смертников, как его…

— Неважно! Я спрашиваю, что происходит, Тухсар?!

— Стоят, обнимаются. Даже отсюда слышатся радостные крики. И…

— Что-то происходит среди ак-чирмышей. Кто-то упал… Начали прыгать с обрыва и накрываться щитами. Не понимаю, хан…

— Все, хватит! Лодьи и суварцев вперед! Пусть идут по головам этих трусов! Следом пусть выдвигаются марданцы!

Долгий звук, рога перекрыл шум на берегу, и войско двинулось вперед, однако неожиданно Тухсар сплюнул и грязно выругался,

— Что случилось, друг? — вскинулся Селим. — Что?!

— По-моему, мы с тобой ошиблись.

— В чем?!

— Помнишь, я тебе пересказывал слова инязора про ветлужца, за которого сулили груду серебра?

— Ну…

— Так вот, предводителя смертников тоже зовут Иоанн.

* * *

— Здравствуй, побратим.

— Здорово, братец. Мы тебя искали… — воевода еще раз стиснул своего полусотника в объятьях и, отстраняясь, заметил. — А ты постарел!

— Да и ты… в шрамах! А я вот, как видишь, тебя атакую!

— Вижу… — засмеялся Трофим. - Д я как увидел боевое знамя, про которое ты мне когда-о все уши прожужжал, так и все.. сердце екнуло! Еле своих остановил. С нами встанешь?

— Не совсем.

— Не понял… — вытянулось, лицо у воеводы. Нешто против своих пойдешь? Понимаю, что свои сотни ты назад не повернешь, но сам…

— Ох, и глупо ты выглядишь братец! — засмеялся Иван, срывая кургузый шлем со своей головы. — Если бы видел себя со стороны! Я не один! Это все мои! Смертниками нас недавно назвали, они и есть! А вас мы давно заметили! Курныж! Режь чужих, чтобы свои боялись!!

Полусотник обернулся и помахал шлемом. Слитный ответный рев оглушил воеводу. Беспорядочная масса «смертников» неожиданно начала разворачиваться и выстраиваться плотными ровными рядами. Лишь три тела, с перерезанным горлом выпали из строя, покатившись по склону.

— Ну… не без потерь.

— Чертяка! Да вы…

— Да я…

— Мы первые встанем, Трофим, — печально покачал головой полусотник.

— Да ты не переживай, на миру и смерть красна! Селим тут собрал многих и многих, а у нас к ним счеты… Мы долго выжидали, но все, хватит!

— Да я...

— А ты прорывайся, кто-то наверняка уйдет! Я видел твой греческий огонь! Здорово!

— Да ты…

— За меня не переживай, отомстишь! Нашим привет!

— Да у нас… у нас… — звонкий рожок за спиной воеводы перекрыл его голос и он, наконец, выкрикнул прямо в лицо побратима, взяв его за грудки. — У нас пушки, тетеря ты долбленая!! Деревянные, бронзовые, какие есть, но много! И порох весь с собой взяли! Ничего не боимся, опробовали уже - в низовьях Волги! Из-под картечи людей уводи, стоеросовая ты башка! Вверх будем стрелять! Казанчии показались!

— Ах, же ты, твою дивизию., три пенька через коромысло… Курныж! Всех на берег, под обрыв!! Накрывайся щитами!

* * *

Кровавый диск уходящего на покой солнца подкрашивал далекие паруса багровыми оттенками. Ветлужцы уходили на ночевку на противоположный берег Идели.

Полным составом, включая предавших Селима ак-чирмышей.

Они ни на чуть не поверили в благородные мотивы хана и припомнили ему не только «свадьбу Айюбая», но и удар в спину суздальского князя.

Слово, оно дорогого стоит, говорили ветлужцы.

А уходили зря. Преследовать их Селим не собирался.

И как преследовать? Спустя два часа после бойни на противоположный берег реки вылетела передовая сотня нового вражеского войска.

Кожаные мешки, у них были набиты сеном, словно они готовились переплыть реку прямо здесь и сейчас.

Следом, приминая траву огромными колесами, медленно вылез обоз, состоящий из множества покрытых полотном тяжелых повозок?

Это даже он разглядел.

И снова сотни степняков.

Вот так вот, запросто. Невзирая на относительно недалекую столичную Банджу.

Это потом оказалось, что сотни вовсе и не половецкие, а неведомые воронежские и знакомые эрзянские, но поначалу подумалось нехорошее… «Проспали, проморгали!»

Но ведь действительно и проспали, и проморгали, занятые другой ратью. Надо было встречать ветлужцев не за пределами Мардана, а в самой провинции! Заманить их глубже, хотя бы к пограничной крепостице Суз-Урыны, которую ветлужцы величали не иначе как Сызранью. Там никакие воронежцы не появились бы!

«И что?» — мысленно сплюнул Селим, ловя себя на очередной глупой мысли — «Что бы это изменило? Ох, если бы верный друг не вмешался…» После того, как первые громовые выстрелы снесли набегавших суварцев, а берег заволокло черным дымом, Тухсар, не обращая внимания на его команды, выхватил у кого-то рог и затрубил сигнал на общий отход. Вовремя.

Сколько было погибших? Четыре десятка? Больше? А сколько раненых?

Казанчии даже не добежали на расстояние выстрела из лука, несмотря на то, что могли стрелять вверху вниз!

Теперь перед Тухсаром стыдно, а тогда он его чуть не зарубил.

А ведь именно друг понял, что сражение уже проиграно и надо вести переговоры, на которых ветлужцы и настаивали, а он…

Ну, да ладно. Зато теперь он знает, чего хочет от чужеземцев, хотя те и уперлись, как тот бык, которого ведут на убой. Все равно без рецепта смертоносного зелья он их через державу больше не пустит!

Пусть теперь возят свою соль повозками, как и боевые лодьи, которые они грозились поставить на колеса! Хотя…

До истоков Суры тут один раз чихнуть, может, и выгорит у них эта переправа. Только, идти им придется хоть и по малонаселенной, но суварской земле и он вполне… ну, в самом деле, не повлекут же они свои лодьи степью на Шир, который называют Доном?! Или для них нет ничего невозможного, потому что они даже не задумываются об этом?

Немедля призвать курсыбай и догнать, куда бы те не пошли?

«Ох… опять глупости в голову лезут! А ведь Тухсар говорил мне… Не торопись... не торопись друг! Подумай! Рассориться насмерть ты всегда успеешь, но вот получишь ли с этого выгоду?!»

Селим со всей Силой ударил ногой по ящику, лежащему перед ним.

Крышка хрустнула и улетела далеко в сторону, открыв лежащие внутри серебряные слитки. Немного. Если считать русской мерой, то всего лишь гривен на двадцать или тридцать.

«Немного?».

Селим зло выругался. Для подарка это было даже чересчур! А еще он первый раз увидел свое отражение в зеркале. В настоящем зеркале, а не начищенном листе металла или округлых поделках заморских мастеров. А стекло? А оружие? А цемент, что пойдет на Булгарские цитадели?

И что им нужно?

Всего лишь соль с низовьев Идели, земляное масло и медная руда с реки Сок, да какая-то земля или глина, называемая ими серой, что они обнаружили по пути в низовья в какой-то горе на Самарской луке.

Не хочет Селим обмена, так за все это они готовы платить серебром!

Или даже золотом!

И при этих условиях даже приближаться к его державе не будут!

Ну да. Всего лишь.

Вот только в своих желаниях они заикнулись и про беспошлинную торговлю и про свободный проход по Идели, которую упорно называли Волгой. Взаимный. Ну и так, по мелочи… выкупить суздальцев, попавших в полон или обменять их на субашей, уведенных Джурги. И вообще хотят права возвращать христиан или язычников, уведенных с их земли… А еще намекнули, что если Селим захочет их в будущем примучить силой, то они мгновенно перекроют Хорысданский, Нукратский и Чулманский пути. Людей и союзников у них для этого в достатке.

«Аг—грх…»

Ах, да еще приготовленную для помойной ямы заплесневелую дыню утащили, сказав, что им как раз такая и нужна. Сумасшествие!

Селим истерически захохотал, опрокидываясь на спину. Смеялся долго, пока потемневший небосвод не подсветился голубыми искорками.

Ну, где там его звезда? Взошла или уже закатилась на небосклоне?

«А-а-а!..»

И тут они все испоганили! И земля у них круглая, и не звезды это, а шары огненные, в пустоте висящие!

Селиму захотелось завыть от бессилия.

Напиться, что ли? Так не поймут единоверцы! А хочется! Может Тухсара привлечь? Он все-таки язычник.

«И как я его терплю рядом с собой?.. А вот терплю. Когда все уже разошлись по шатрам, лишь верный соратник молча стоит, за спиной и ждет, когда у хозяина пройдет злость на вес мир и он начнет рассуждать здраво.»

— Ну что, Тухсар? Что мы будем делать с этими ветлужцами?

— Ты же подумал, Селим? Тогда ты уже все решил.

— Что именно?

— Не знаю, Селим. В любом случае, делай, как знаешь, но всегда оставляй себе возможность отступить и начать все заново.

— Даже так?

— Именно так, жизнь непредсказуема. Дунет порыв северного ветра и вчерашние враги могут неожиданно обратиться друзьями.

— Ты уверен?

— Нет. Но они мне понравились, Селим.