Очередные, и как бы ни последние для дошедших сюда ветлужских торгорцев.
За Якуном стояло целое войско.
И хотя по слухам новгородские и нукратские ратники издавна враждовали между собой, ныне они, объединенные неведомой общей целью, выступили вместе.
Каждое из небольших плоскодонных судов, запрудивших Пижму, вмещало в себя всего человек двадцать, однако, общее количество северных ратников в итоге все равно превышало число ветлужцев раза в три, а то и четыре. От мгновенного нападения вражеской флотилии спасало лишь то, что первую скрипку в ней играп вовое не Якун.
Возглавляли русов воины не первой молодости, чьи волосы то ли выгорели от яркого солнца и бликов воды, то ли были густо украшены седыми прядями. Смуглое лицо, одного из них было выбрито, лишь длинные усы опускались на подбородок. Бороду второго, столь же загорелого, украшал сонм жестких косичек цвета старого золота, явно подкрашенных шафраном. Вовка ожидал увидеть чубы, но северяне сверху головы не брили, лишь шеи, зато высоко, почти до самой макушки.
То ли они были какими-то неправильными русами, то ли на них сказались торговые связи с нурманами, у которых голый череп был явным признаком неволи. На затылке у обоих были заплетены короткие косы, свисающие над выбритой поверхностью.
Вовка даже присвистнул удивленно в самый первый момент.
«Колоритные Дядьки».
Предводители находников высадились на песчаном островке посреди реки и стали терпеливо дожидаться ветлужцев, позволяя подробно разглядеть свое незамысловатое убранство. Одежда у них была самая, что ни на есть простая: светлая рубаха навыпуск у одного, и короткая темная накидка с широкими разрезами по бокам у другого. Наборные пояса, поблескивающие бляшками узорчатой меди и прямые мечи без явных украшений.
Однако глянув на столь непредставительную делегацию, Свара скрипнул зубами и стал помогать снимать железо с Гондыра лишь после непреклонного, хотя и явно потускневшего взгляда воеводы. Тот уходил один, оставив командование на главу воинской школы.
По-другому и быть не могло — черемис был наемником, а формально возглавлявший всех боевых недорослей Завидка был несколько молод для того, чтобы встать над ветлужской ратью. Не признала бы его остальная дружина, как и считанных по пальцам десятников. Точнее, признала бы, но оспаривала каждый шаг, сведя управляемость сборной сотни и вовсе к нулю.
Противник же даже на неопытный Вовкин взгляд выглядел донельзя матерым и безжалостным, способным на любую каверзу. Да и сам островок, куда отплыл походный воевода, был расположен почти под носом у северян, что еще больше усугубляло дело.
Однако выбирать было не из чего, диктовали условия не ветлужцы.
Вовка по привычке сунулся было к взрослым со своими советами. Мол, что нам бояться находников, любой их натиск сдюжим при наличии такой жар-птицы! Однако в этот раз с ним никто даже разговаривать не стал: огнебойное оружие в бою ни разу не было, и надеяться на него никто не хотел, как собственно и на недорослей, его обслуживающих. Лишь Свара, знающий чуть больше других, невнятно буркнул, что именно Вовке за всех отдуваться, если что-то пойдет не так.
Собственно, такое развитие событий и было наиболее вероятным. Надежды, что с русами можно разойтись миром, почти никто не испытывал — наличие Якуна в рядах северян сводило такую возможность на нет.
Вовке осталось лишь поежиться и в очередной раз нервно отдать по своим недорослям команду следить за давлением и уровнем пламени.
Микулка привычно оттеснил его от «птицы» в сторону, подлил керосина в емкости горелки и начал удаленно колдовать с ней самой, поправляя ветрозащиту. В принципе нужды в этом не было, пламя горело ровно, и в любой момент можно было приподнять фитили, подготавливая устройство к боевому применению. Однако ветер усиливался, а скакать под обстрелом с топливом и огнем было бы опасно не только для жизни обслуживающего персонала, но и для здоровья всех окружающих — деревянное судно могло вспыхнуть как свечка.
Однодеревка с ветлужцами тем временем уже причалила к островку, потянулись долгие мгновения переговоров. Вовка сжимал потные ладони и успокаивал себя, будто бы все не так плохо, как кажется. Однако мысли постоянно сваливались на худшее.
Корабли противника находились на расстоянии чуть более полутора сотен метров, этого было достаточно, чтобы наиболее умелые начали обстрел. И хотя не факт, что северные торговцы имели лучников в достатке, не факт, что вообще собирались воспользоваться ими, но если переговоры сорвутся, то именно на Вовкино судно и должен был обрушиться первый шквал пернатой смерти. И сопротивляться ему они долго не смогут — закрытой палубы на головной лодье не было, противостоять обстрелу предстояло одними щитами.
Остальные корабли ветлужцев стояли чуть позади, выше по течению, однако в отличие от передового они встали навстречу противнику не носом, а бортами и вытянулись поперек Пижмы полумесяцем, почти полностью ее перегораживая. Катамараны расположились посередине строя и на них Вовкины подчиненные до сих пор что-то мудрили с камнеметами, пытаясь закрепить их на шатком настиле. Пороки не были приспособлены для стрельбы с судов, однако выбирать было не из чего, лишний выстрел мог решить исход сражения.
Все ветлужцы на этих кораблях выстроились как на параде, показывая, что их гораздо больше, чем на самом деле. На веслах никого не оставили, да это было бы и бесполезно — не ушли бы громоздкие катамараны от юрких новгородских ушкуев и стремительных судов северных торговцев. Отсутствие гребцов никак не сказывалось на ветлужских кораблях — они стояли как влитые, чугунные якоря на спокойном течении Пижмы держали намертво.
Вовка поймал себя на том, что рассуждения о сторонних вещах его успокаивают, и с удовольствием продолжил распыляться мыслью по древу.
Про те же якоря, созданные еще по чертежам дяди Вани.
Они были именно чугунными, а не каменными и даже не деревянными, залитыми внутри свинцом! Вовка ими изрядно гордился — примыкающие к веретену поворотные треугольные лапы держали корабли и в песке и в иле, а боковые штоки предохраняли якоря от опрокидывания. Для небольших лодей их использование было, наверное, неоправданным, но на чем-то их конструкцию надо было испытывать, так?
А огнемет на передовой лодье? Пусть даже голова начищенной до блеска медной птицы заканчивалась не жалом змеиного языка, а неказистым потемневшим раструбом, а перья, заходящие друг на друга, были намечены лишь грубыми штрихами, все равно огненная фурия казалась настоящим произведением искусства любому стороннему человеку. Отливающая краснотой маска являлась как бы символом богатства ветлужцев и манила к себе, словно была иссечена из золота.
Тревожный звук боевого рога выдернул Вовку из грез, заставив опуститься на грешную землю и прильнуть к обзорной щели.
Весла на четверке ушкуев разом упали на поверхность реки, вспенив воду и послав свои суда вперед, словно разгоряченных коней. Видимо, ушкуйников русы решили использовать на острие удара, ничуть их не жалея, что еще раз подтверждало отсутствие приязни между северными соседями.
Однако на этом плохие новости не заканчивались. Следом за новгородцами двинулись и русы, сохраняя некоторую дистанцию между собой и ушкуями.
Успев кинуть взгляд на остров, Вовка ощутимо вздрогнул. К горлу Гондыра уже был приставлен меч, а его сопровождающий валялся на песке, даже не успев выхватить оружие из ножен.
Тело сразу отреагировало — в ногах появилась предательская дрожь, а голос сорвался на фальцет:
— Готовься!.. Щиты вздеть!
— Не умолкнешь, отрок, язык отрежу! — плечо сжали сильные пальцы и после почти дословного повтора его же слов невозмутимый голос вернул к нему свой интерес. — Напомни, на сколь бьет твой огненный самострел?
— Метров сорок, пятьдесят…
Вовка оглянулся и с облегчением узнал черемиса. Признаться, за разноголосицей суматошных мыслей он и забыл, что на судне кроме него есть, кому командовать. И кроме мальчишек, суетящихся в тесноте узкого лодейного пространства, есть еще железные ряды потных ратников и их глава, отвечающий за весь корабль. Обычно флегматичный, равнодушно принявший даже тот факт, что на его лодье будет установлена загадочная жар-птица, сейчас Кий имел вид загнанного хищника. По крайней мере, скалился также. Невесть какое достоинство, но и то хлеб.
— …то есть четверть, а то и треть полета стрелы. А если поднапрячь насос, то и больше!
— Вот и не торопись попусту…Жди.
Собственно, общее руководство ратниками на лодье осуществлял вовсе не Кий — глава воинской школы тоже был на судне, и сейчас напряженно всматривался вперед, не выпуская при этом из поля зрения всех и вся.
— Кий, не тереби мальчишку, лучше наведи порядок на палубе!
— Да он не… — начал было Вовка, но тут же получил от черемиса весомую затрещину.
— Тшш!.. Отрежу!
Сам же Кий смиренно шагнул вглубь судна и сильным толчком отправил кого-то навзничь. Вовке послышался хруст и он лишь понадеялся, что это был треск скамьи, а не чьей-то кости. А Свара все не унимался.
— Стоять, а не понуро прятаться за чужими спинами!! Смерть встречаете, а не примаком нищим идете в дом жены своей! Все вскоре закончится, так или иначе! Где радость на лицах?! С улыбкой щиты держать! Стоять! И прикрывать недорослей безмозглых, что оскепы вам будут подавать и самострелы разряжать в сторону ворога!
От крика дрожь в коленках начала проходить, и Вовка с шумом прокашлялся, заработав подозрительный взгляд со стороны черемиса. Однако, не дождавшись новых каверз, тот вернулся под защиту птицы и вновь невозмутимо расположился за его спиной.
Первая стрела с чавканьем впилась в борт лодьи, а затем уже медная маска загудела, оставляя с внутренней своей стороны вспученные следы попаданий. Новгородцы били не часто, но прицельно. Оставалось лишь молиться Богу, чтобы ни одна из пернатых вестниц не нашла узкую обзорную щель или не упала сверху.
Резкий толчок в спину заставил его прильнуть к обзору, а сверху что-то глухо звякнуло и затенило яркий солнечный свет.
«Щит свой на меня сдвинул! А говорил, язык отрежу…»
Вовка бросил взгляд на поверхность реки и неожиданно оцепенел. Прямо ему в лицо, вращая пестрыми перьями, летел острый железный наконечник. Не торопясь, словно в замедленной съемке, он провернулся вдоль своей оси и сместился чуть в сторону, целя в левый глаз.
— А-а-а!!
Вовка отдернул лицо и тут же в узкой прорези, раздвинув рваными кусками ее медные края, показалось дрожащее от нетерпения стальное жало.
— А-а-а!!
Крик сам исторгнулся из его утробы. Он ничего не мог с этим поделать, как не желал вновь придвигаться к обзорной щели. Та казалась преисподней, за которой его ждала жуткая боль и бесконечные страдания. Вовке на миг почудилось, что на свете нет ничего важнее, чем чуть-чуть подождать и тогда опасность наверняка минует.
— Вовка, твою кобылу через третью изгородь!! — крик Свары доносился глухо, не пробиваясь до глубин сознания. — Отсекай головные лодьи! Не дай прорваться всем!!
Резкая боль привела его в чувство. Остро отточенный нож черемиса полосовал ему руку, до сих пор сжимающую рукоять поворотного клапана, а горячий шепот ввинчивался в ухо непонятными словами. Еще мгновение Вовка наблюдал, как его кровь тонкой струйкой стекает на почерневший от прикосновений раструб огнемета, а потом неожиданно опомнился.
Ему надо сделать свое дело, и бой закончится. Так или иначе, как сказал Свара. А едва не убивший его кусок заточенной стали он потом возьмет в качестве оберега. Потом, после боя.
— Убрать стопоры!
Голос вновь сорвался на фальцет, но это Вовку уже не беспокоило. Руки привычно дернули за рукоятки, и медная птица со скрипом сдвинулась вправо. В уши ударил приближающийся рев десяток глоток нападающих, а в обзоре мелькнул изукрашенный шлем ненавистного новгородца.
Головной ушкуй был уже в семидесяти метрах и с каждым взмахом весел враг приближался к заветной цели.
К судну, где находился не только Вовка, но и многие из его недорослей.
К катамаранам, где без сил лежал раненый отец, и жались за щитами беззащитные девчонки.
— А-а-а!!
На этот раз это был крик ярости, пусть и немного нарочитый. Пальцы левой руки крутанули колесико, выдвинувшее фитили выше ветрозащиты, а ладонь правой повернула рукоять, запирающую содержимое находящегося под давлением бака от простора реки. Огонь вспыхнул сильнее, и жидкость с оглушающим ревом рванула вперед, огненным фонтаном выплеснувшись из клюва птицы в направлении приближающегося судна.
Опустошенный, Вовка дернул рукоять обратно и трижды стукнул ногой о доски носовой палубы, давая команду ребятам накачивать давление в бак по максимуму.
«Такая вот автоматика!» — мелькнула надоевшая уже ему за время испытаний огнемета мысль.
Впереди полыхнуло, и он вновь прильнул к обзору. Огненная струя прошла по воде, разойдясь по ней горящим пятном, взобралась на борт передового ушкуя и плеснула пламенем по мачте и спущенному парусу. Смесь фракций нефти, масла, смол и негашеной извести прошлась по деревянным бортам судна и облепила фигурки на его носу, превратив их в скорчившиеся сгустки огня.
Дружный рев, сопровождающий атаку, неожиданно затих и сменился выкриками с противоположной стороны. Однако и те скоро умолкли.
На поверхность реки опустилась тишина, был слышен лишь треск пламени и глухие звуки сталкивающихся меж собой весел — некоторые гребцы атакующих не выдержали неожиданно застывших лиц своих соратников и приподнялись со скамеек. Прежде чем опомниться, ушкуи короткое время двигались лишь по инерции, медленно минуя ревущие огненные пятна, спускающиеся по течению мимо них.
— Твою башку коромыслом! Отсекай, а не выделывайся, бестолочь!! А этих мы ужо встретим! Ну-ка, братцы, выцеливай одоспешенных! Бей по готовности! Кто не уверен, подпускай ближе, это вам не земля матушка, покачивает!
Редкие щелчки услали болты самострелов в сторону ушкуев. Через несколько мгновений их стрелков поддержали с других ветлужских судов, и росчерки стрел усеяли небо над лодьей.
«Отсекай, отсекай… Сам бы попробовал этой дурой попасть как тебе надобно!»
Несмотря на ворчание, Вовка согласно кивнул и, дождавшись возгласа из-под палубы, вновь полоснул пальцами по колесику горелки и открыл запорный клапан. Не дожидаясь результата, он схватился за рукояти чуть нагревшегося сифона и с силой налег на всю конструкцию. Птица вновь заскрежетала на повороте, и фонтан пламени лег поперек реки.
На это раз огненная струя перелетела приблизившиеся головные ушкуи противника, прочертила извилистую линию поперек реки и хлопьями отделившихся от нее брызг окропила две выдвинувшихся вперед лодьи русов. Их хватило, чтобы борта судов занялись пламенем, а суетливая растерянность охватила команды противника.
Раздались резкие выкрики, весла поднялись, а один из абордажников бросил топор и попытался погасить огонь. Он перегнулся через борт, зачерпнул шлемом воду и тут же плеснул ее на загоревшиеся набойные доски. Однако пламя от этого разгорелось сильнее, лизнуло нос судна и поползло вверх, словно пытаясь добраться до деревянной твари, вырезанной на носу лодьи.
Вовку затопила яростная радость.
«Горите, гады! Горите в аду! Не затушите без уксуса!»
Другим судам русов тоже пришлось не сладко. Стена пламени шла на них, спускаясь вниз по течению и неумолимо приближаясь. Высота огня была небольшой, но по выкрикам ощущалось, что сам факт горящей воды наполнил сердца северных моряков ужасом. Однако стоило признать, что они не растерялись — весла заработали в обратном направлении и лодьи порскнули в стороны, обходя огненное пятно по большой дуге.
Между тем, оставшиеся невредимыми ушкуи и один из проскользнувших кораблей русов неумолимо приближались к Вовкиному судну, охватывая ветлужцев с обоих бортов. Казалось, они не обращали никакого внимания на выстрелы самострелов с огнебойной лодьи, некоторые из которых пробивали их щиты насквозь. Возгласы и хрипы раненых и убитых если и были, то они сливались с зычными командами для гребцов, готовящими их к последнему рывку.
— Вовка! Не вздумай на тех, кто впереди, отвлекаться! Сгорим к чертовой матери!!
Сзади раздался крик, и уже кто-то из своих упал под скамью, рыча от боли.
Вовка прицелился и вновь крутанул поворотный клапан.
— А-а-а!
На этот раз пламя устремилось к левому берегу, вновь отсекая ринувшихся вдоль него русов от желанной добычи. Однако на середине реки огонь стал затухать, расходясь мелкими клочками, и Вовка налег на рукояти, чтобы повернуть птицу в ту сторону.
— Готовься к удару по обе стороны! Оскепы и багры тверже держать!
— Ахрр..!
Почувствовав толчок со спины, Вовка от неожиданности нажал на рычаг, выплеснув в сторону противника очередную порцию ревущего пламени, и резко обернулся назад.
Короткое копье скользнуло по щиту одного из ратников и воткнулось в скамью, оставшись торчать в ней крепкой занозой. В следующее мгновение около лавки оказался Кий, почему-то без своего излюбленного меча, с силой выдернул сулицу из дерева и отправил ее за пределы судна, в качестве ответного подарка. Все происходило как в замедленной съемке, но Вовка даже моргнуть не успел, как тройной железный крюк перелетел через борт, дернулся обратно и насадил черемиса на свое острие как бабочку, зацепив его за нагрудную пластину доспеха.
Воин повалился на бок, натягивая веревку струной. Он прижал ее телом и ухватился обеими руками, стремясь ослабить натяжение, и даже не пытался дотянуться к ножнам на поясе.
— Режь!
Впиваясь в тело, крюк неровно дернулся, и на груди черемиса появилась рваная дыра, сочащаяся кровью.
— Режь!!
Вовка уже полосовал по грубой бечеве ножом, выхваченным из-за голенища, однако перерезать ее не получилось ни с первого, ни со второго раза. Резкий удар с левого борта сбросил его на палубу, но неожиданно и веревка лопнула последними нитями конопляных волокон. Одновременно с этим проломленные доски борта разлетелись острой щепой в метре от него, и крики ярости переплелись со звуком запоздавшего хруста, после чего что-то тяжелое проехалось по спине, разрывая ткань и кожу в клочья.
Глотнув воздуха, Вовка вскочил на четвереньки и торопливо пополз к птице, стараясь не попасться никому под ноги. И только ухватившись за ее основание, вздохнул с облегчением, боясь повернуться назад.
Второй удар потряс судно, и тяжелый багор мелькнул где-то высоко над головой, ушел вглубь судна и зацепил кого-то из ратников, заставив его захлебнуться своим криком. Мелькнула тень, вторая, и могучий рев вновь обрушился на судно, окуная его обитателей в пучину ярости и боли.
На него упало скользкое тело, впечатав тяжелым весом в доски палубы, он наотмашь махнул оставшимся в руке ножом, получил в ответ удар чем-то тяжелым и вытянул голову в сторону, пытаясь глотнуть свежего воздуха и не заорать от жуткой боли, неожиданно пронзившей ему руку.
«Не игра! Это не игра!»
Кто-то встал на него и следом тяжелый удар по металлу плеснул ему на ноги теплой масляной жидкостью. Нащупав здоровой кистью растекшуюся под ним лужу, и поднеся мокрые пальцы к лицу, Вовка содрогнулся. Волосы на его голове встали дыбом, и полузадушенный крик вырвался из уст сам собой.
— Гаси фитили! Гаси!!!
Он услышал крик Микулки, тренькнула тетива и очередная тяжесть обрушилась на его тело, прижимая к ставшему скользким медному палубному настилу. Однако ноги неожиданно освободились, и он с силой оттолкнулся от чего-то массивного, ужом выскальзывая из-под завала.
Наверху была кровь, и царил стойкий запах химии. Рядом с огнеметом возвышался мокрый бородач, залитый хлещущей оттуда жидкостью, и методично бил секирой по баку. Он не обращал внимания ни на стрелу в своем плече, ни на свалку вокруг него.
Еще раз моргнули веки и новая картинка перед взором.
Пошатывающийся черемис медленно подошел к бородачу сзади и уверенно перерезал ему боевым ножом горло, запечатлев в Вовкиной памяти еще один мутный отрезок разгорающегося боя.
«Больно… черт, как же мне больно!»
Вовка откинул голову назад и заметил дымящий след стрелы, отвесно падающей с неба на залитую огнеметной смесью палубу, а также несколько массивных клубков огня, уходящих в обратную сторону.
«Камнеметы?»
В последнем усилии он ощупал себе грудь, убедившись, что она сухая, и сдвинулся под падающий на них кусочек острого металла, несущего на себе огонь и боль. Боль, которой он сам совсем недавно щедро делился с другими. Последнее, что он запомнил, был чей-то предостерегающий возглас над самым его ухом, скомкавший в точку постепенно меркнущее сознание.
* * *
Рука заныла, и Вовка очнулся. Его лицо лежало на склизких досках в какой-то каше, пахнущей сладковатым запахом крови и какой-то гнили. Двигаться не хотелось, и он начал с того, чтобы приоткрыть слипшиеся веки.
— О! Очнулся!
Вовка попытался ответить, но слова застряли в сухой глотке, вырвавшись оттуда невнятным шепотом.
— Где я?..
— На палубе! Или чего другое выведать желаешь?
— Микулка, ты?
— Кто же еще? Ну, точно очнулся!
— Где я?
Мальчишеская рука мелькнула перед глазами и попыталась оттереть с его лица какие-то крошки.
— Во! Настоящий пацан! Лежит в крови и моей блевотине, а туда же! «Где я? Где я?» Тебе реку назвать, шутник, или местом на бумазейной карте обойдешься?
Вовка чуть приподнялся и охнул от боли. В глазах прояснилось, и он разглядел Микулку, скорчившегося около борта лодьи. Ликом тот был весьма бледен, но глаза блестели как обычно. Кое-как присев напротив него, Вовка облегченно отвалился на спину и вновь прикрыл глаза.
— Почему в твоей?..
— Блевотине? Тут ты прав! Не один я отметился, когда ты шашлык из новгородцев стал поджаривать!
Желудок подозрительно зашевелился и Вовка содрогнулся в спазме, отдавая палубе кислую вонючую жидкость.
— Ох. Как мы?
— Мы с тобой? Неплохо.
— А…
— Половина команды и… Свара.
— Что?!
— Нет больше нашего Свары, — отстраненно просипел Микулка и отвернулся в сторону. — В самую гущу полез. Если бы не он и не черемис…
— А…
— Если коротко, то прорвавшихся частью покрошили, а частью отогнали. А потом и вовсе повезло.
— Как так?
— Вторую очередь горшков с гремучей смесью…
— С огнебойной…
— Как назовешь, только в печку меня не ставь рядом с ней… Так вот, пацаны по полгрозди прямо в две прорвавшиеся лодьи положили. С третьей попытки умудрились, черти… Вспыхнуло так, что русы даже в доспехах в воду сигали! Ну, те, кто успел!
— Ушли?
— Встали и не дергаются по сию пору…
— Наши, наверное, весь запас горючих гранат истратили…А я? В меня же стрела летела!
— Это ты Кия благодари, на щит ее принял! Я уже не успевал…
— Ага…А сам он?
— Наверняка добычу с тел обдирает. Что еще наемник может делать?
Заляпанные бурой жидкостью сапоги тяжело бухнули по настилу и остановились напротив Вовки. Он с трудом поднял глаза и пробежался по покореженной кольчуге черемиса.
— Стрелять больше не сможем! Кузнечный мастер по меди нужен…
— Стрелять… Неужто не хватило вам крови, вояки малолетние? — Кий тяжело присел рядом с ними, и устало вытянул ноги, не обращая внимания на подтеки на палубе и скамьях, что явно говорило о том, что свою одежду он уже списал в утиль. — Русы щит перевернутый на мачту подняли, так что пока твое оружие и умения нам вовсе без надобности.
— Тела хотят забрать?
— Кто их знает, может и замириться попытаются. Это скорее торговцы, как мы, нежели вои, что наказ своего предводителя выполняют до последнего. Вопрос в другом — кто с ними беседу вести будет? Свара почти не дышит…
— Так он живой?!
— Ненадолго, сестрички подле него уже слезами утираются. Волхв ваш после зелий снотворных тоже без чувств лежит, как не будили его.
— А Завидка?
— У отрока новгородского, что недорослями ведает, прав таких нет по вашим законам — серебряная тамга была лишь у Гондыра и Свары.
— А у тебя?
— А я вашу Правду на себя не взваливал, и речи вести от вашего имени просто не могу, — Кий скосил глаза в глубь лодьи и недовольно процедил, — хотя кое-кто и настаивает брать узду в свои руки… Кха! Ладно, покалякали и будет! Не за этим я к мальцам неразумным на огонек пожаловал!
— И зачем, скажи милость?
Фразу Микулка процедил ехидно, но тут же осекся под тяжелым взглядом черемиса Понял, чтете иное время тот наверняка посчитал бы зубы любому мелкому наглецу, позволившему себе такую непочтительность, и он бы точно лишился шатающегося резца.
Вовка заметил, что его младший напарник даже потрогал щеку, чтобы убедиться, на месте ли тот.
— Выборные от воев и опоясанных недорослей главу своего выбирают на одном из кат…рамаранов… — оценив, что Вовка его, внимательно слушает не поправляя, Кий продолжил, внимательно следя за реакцией. — Десятник, которого выкликнули, ссылается на тебя, сопляка. Мол, мастеровые его должны утвердить, если имеются, Иначе говорит, воевода его потом в порошок сотрет. Времени у тебя мышь наплакала.
Готов предстать перед, обществом? Или сослаться, что раны тебе мешают, и ты перечить воям в их выборе не будешь?
Вовка встал на колени и с усилием поднялся, держась здоровой рукой за разбитую лавку.
«Ох! Знатно потоптали!»
— Собственно, я даже не за этим явился, — черемис натужно хмыкнул и подытожил, — много чести тебя, дитятко, на общий сбор тащить… Вот, подпояшешся! Благодарность от меня за помощь своевременную!
Заметив, что Вовка покачнулся, Кий приподнялся и обернул вокруг его талии широкий кожаный пояс с простыми деревянными ножнами.
— Пояс небогатый, но вот нож к нему знатный и режет все! Хотел себе оставить, но руса, с которого его взял, Свара первый подбил, я лишь закончил его дело… Мыслю, так будет по чести, понеже жаловал он тебя как родича близкого!
Черемис достал из-за сапога сверток, откинул тряпицу и перед взором мальчишек предстал нож, имеющий непривычные для этого времени зубья на одной из режущих кромок и расширяющееся к носку лезвие.
Вовка замер.
Спокойной жизни, если таковой можно было назвать те события, через которые все они постоянно проходили, или точнее в которые влипали, пришёл конец. И он понимал это как никто другой.
Ветлужцы искали следы полусотника и его невесты уже почти два года и многие из них пошли бы во все тяжкие, чтобы, добиться своего. И еще больше людей их поддержали бы, основываясь на принципе «сейчас, помогаешь ты, потом тебе». Время такое. Никто не лежал на диване и не ждал манны небесной за экраном телевизора. Не было их, диванов этих и телевизоров. Лавки были, но, жесткие, не разнежишься.
Ощущение грядущих перемен заставило Вовку судорожно вздохнуть, — вновь закрыть глаза и надолго замолчать. Когда же он поднял веки, там уже не отражалось ничего, что бы говорила о его ранах или какой-либо неуверенности. Лишь накопившаяся за два года злость и горечь плескались в глубине.
Молчая» и Кий, недоуменно глядя на обоих мальчишек, по очереди перебирающих нож дрожащими руками. Судя по всему, он ожидая, что подарок будет востребован, но такой реакции… Однако дрожь вскоре пробила и ему ответили.
— Переговоры буду проводить я! Тебе же, Кий, вести поход вместо Гондыра. Делать будешь все, как я велю!
Вовка заметил, что губы черемиса недоуменно и иронично дрогнули, и с силой дернул шиворот рубахи, обнажив пришитую к изнанке железную бляху. Бляху абсолютной власти в отсутствии воеводы.
— На тамге выгравировано мое имя, любой грамотный это подтвердит. Веди к обществу! Там и объясню, как следует всем поступать!
Напротив него завозился Микулка и вскоре в его руках появился самострел, который он тут же попытался взвести, нацелив на черемиса.
Однако попытка повернуть сломанную где-то козью ножку закончились ничем, вызвав лишь гримасу боли и досаду на юном лице. Кий несколько мгновений невозмутимо смотрел на тщетные усилия мальчишки, потом потянулся, отобрал непослушное оружие и взвел его вручную, уперев ложе торцом в палубный настил. После чего, подув на пальцы, вернул самострел обратно.
— Болт тебе найти, малец? Или пустой тетивой грозить мне будешь?
Микулка вопросительно поднял взгляд на Вовку, наткнулся на его порицающую гримасу и удрученно отложил арбалет в сторону.
— Дети! Ох, дети, право слово! Только вот умом вас обнесли при рождении! Не просил бы воевода за вашу спесь не по возрасту, не знал бы, что и думать! И смех и грех!.. А ну, вставай!
Приподнявшись с места, Кий ловко ухватил обоих за шивороты и дернул мальчишек вверх, да так, что посконная Микулкина рубаха не выдержала столь грубого обращения и треснула на спине, обнажив кровоточащие ссадины на лопатке.
— Пороть бы вас надо до синих задниц! Чтобы отбить то место, в котором у вас мысли роятся! Ишь, выдумали, бородатым ратникам, у который семеро, таких как вы, по лавкам, указывать!
— Да ты же совсем не старый, сотник! Так что детей у тебя явно не семеро! И я все равно поставлю тебя командиром!.. А-а-ай!