Кошмар, шок, отчаяние. Хочется убежать, спрятаться, забиться в угол. Жгучая зависть к птицам в небе, к животным, которые на воле, к простым работягам отработавшим трудовую неделю и едущим на дачу или рыбалку. Кто он сейчас? Бычок, которого уже загнали в тесную деревянную загородку, прикрутили веревкой рога к скобе, а забойщик лениво курит, перед тем, как здоровое, полное жизни животное перевести в состояние «мяса». Капкан, тупик, стенка, мысли о суициде. Тот вариант, что он пойдет на зону, пинаемый со всех сторон другими зэками, для него просто был не возможен. Свои боевые способности он не переоценивал, толпой задавят легко, а тяжесть и особая гнусность статьи подразумевала именно такое отношение. Но это в случае, если он признает вину, пока все отрицает, никто его не тронет, зэки — народ с понятием. Нет, гнать, гнать от себя эти мысли, гнать панику, это все рассчитанная ментами реакция, его как волка, ведут вдоль флажков в засаду. Спокойно, надо понять, что от него хотят, все происходящее обязательно имеет смысл, но надо понять какой. Его смерть? Ни в коем случае, хотели бы грохнуть — нафиг весь этот цирк с СИЗО и подставами. Было бы очень интересно симулировать суицид в камере, а там наверняка сидят их люди, помешают или нет? Не стоит, рискованно, вдруг помешать не успеют? Оставим это на крайний случай, что-то от него хотят, определенно. Загнать в угол, довести до отчаяния, а потом сделать предложение, за которое он ухватиться. Вариант второй — он заложник и кого- то им шантажируют. Возможно, видеозапись с прессхаты, куда его неизбежно бросят, будет весомым аргументом в каких — то переговорах.

Это все Тимоха прокрутил в голове по дороге в родную камеру, а там ждала новость, их хата, наконец-то, получила смотрящего. Крепкий, по пояс голый, в наколках парень, в полголоса, вел беседы с сидельцами. Беседовал не спеша, со всеми по очереди. Тимоха лег на свою койку и начал ждать, когда очередь дойдет до него, предвидя много не удобных вопросов.

— Здорово, Рембо!

Тимоха аж подлетел на койке и присел. Эту кличку знали только на свалке, тут ее не могли знать в принципе, прозвучало как пароль, и смотрящий скалил железные зубы, довольный произведённым эффектом.

— Давай не тяни, какими кренделями тебя следак кормит?

— Признание вышибают, бьют, обещают прессхату с петухами.

— Прессхаты не будет, именно для того я здесь. Прежнее сучье этапом угнали, новую никак сколотить не могут, все в отказ, даже самые отмороженные. Так что не бойся. Быстро им это дело точно не организовать, а там что — то придумаем. И вообще, что бы следак не пел, никто из нас тебя пальцем не тронет, мы уже маляву по всем хатам прогнали, что тебя менты по заказу трамбуют.

Ну наконец то! У Тимохи мощно откатило, мохнатая лапа, сжимающая сердце все эти дни мягко разжалась. Не забыли его, кто — то помогает и старается вытащить.

— Я, Рембо, про ваши расклады не в курсе, но за тебя очень серьезные люди вписались, пришлось немножко сроку взять, чтоб в эту хату заехать. Очень просили потерпеть, там какие — то переговоры идут и пока они не кончились, ничего твоей голове не угрожает, ну а задницу защитим, не бойся.

Урка довольно ощерился от своей шутки.

— Еще просили сказать, что тут тебе недолго осталось, но будь готов покинуть помещение внезапно и в любой момент. Не удивляйся ничему.

— Как мои там, семья? У жены инфаркт, наверно.

— А поговори с ней, спроси сам.

Смотрящий как фокусник, выдернул из кармана мобилу и сунул ее обалдевшему в конец Тимохе.

— Только смотри, лишнего не базарь, здоровье там, целую, приветик — записывать могут, запросто.