1

Вечерело. С Волги дул приятный прохладный ветерок, насыщенный влагой. Ковер прибрежной травы волновался под его легкими порывами, а падающие лучи заходящего солнца создавали впечатление, что тут живое существо, которое безмятежно нежится на мелководье. Оно словно изгибало спину в такт набегающим на него волнам и звучало шелестом травы и плеском воды. В этом месте река делала крутой поворот, постепенно размывая своим течением высокие берега. Особенно пострадал правый берег, который местами далеко навис над рекой и грозил в нее обрушиться, но реке это было безразлично – она величаво и безмятежно несла свои воды.

Сергей любил это время дня. Он часто приходил сюда и сидел на берегу, мечтательно слушая звуки природы. Раньше он не замечал в себе лирического настроя или просто не обращал на это никакого внимания, а теперь он был не прочь остаться в одиночестве и поразмышлять о смысле жизни и бытия. Такую большую реку он увидел только здесь и впервые. Она каждый раз завораживала его, когда он приходил сюда любоваться ее течением. Вот и сейчас он сидел почти у самой воды, спустившись с крутого берега. Военная форма подчеркивала его стройную крепкую фигуру. Рядом лежали кирзовые сапоги, а поверх их сушились портянки. Сергей, опустив ноги в воду, мечтательно поднял голову. Он любил предоставлять свое лицо солнечным лучам. Их тепло напоминало ему о множестве приятных вещей.

Военный учебный центр, где Сергей обучался на радиотелеграфиста, располагался в большом гарнизоне на краю небольшого, но красивого городка, где дислоцировались несколько воинских частей различных родов войск. За городом располагался огромный военный аэродром, который усиленно охранялся, как сверхсекретный объект. В гарнизоне находились и летные подразделения, именуемые «летуны», и строительный батальон – стройбат или «солдаты лопаты», и автомобильная часть – автобат или «ездуны», и даже военная прокуратура – «чернушка» с «красными петухами».

Часть, в которой служил Сергей, относилась к радиотехническим войскам. Здесь были подразделения противовоздушной обороны со своими радиолокационными станциями – «глазуны» и радисты, к которым относился Сергей – «стукачи». Сергей, попав на службу, испытал шок от армейской действительности. Воспитанный на патриотической программе «Служу Советскому Союзу», он никак не мог представить, что его может ожидать. Поэтому первая встреча с воинской службой была совсем безрадостной. Их прямо с поезда привезли в расположение части, в которой они должны были проходить курс молодого бойца, называемый почему-то врачебным словом «карантин», и принимать присягу. Вечером в расположении учебного взвода, куда они были определены, их встретили весьма неприятные личности. Как выяснилось позже, это были «дембеля», почему-то все поголовно обритые наголо. Их единственным приветствием было:

– Вешайтесь, салабоны. У вас впереди два года или семьсот двадцать дней, а мы завтра домой!

Это напутствие тогда вконец испортило всем настроение, которое и так было подавленное. Восемнадцатилетние ребята, в большинстве своем из сельской местности, которых насильно оторвали от дома и поместили в чужеродную среду, пребывали в стрессе. Вся окружающая обстановка была какой-то недоброй, неуютной и совсем не похожей на привычную домашнюю обстановку. Еще эти слухи о предстоящей «дедовщине», то бишь неуставных отношениях, будоражили всем воображение. Сергей, считавший себя человеком неробкого десятка, и то тогда основательно испугался. Эти невеселые мысли о предстоящих семистах двадцати днях навечно врезались в память и отравляли спокойное течение жизни, но люди, как оказалось, привыкают ко всему. Присягу они приняли уже практически влившись в армейский распорядок. Только остались воспоминания об изматывающем холоде. Май в средней полосе России тогда выдался очень холодный, а в частях уже перешли на летнюю форму одежды. Вот они и стояли в строю, стараясь не стучать зубами, в одном хлопчатобумажном обмундировании, мечтая только об одном – быстрее согреться и плотнее поесть.

Сергей запомнил приступы изматывающей изжоги, которая появлялась вечерами, уже в кровати. Она словно огнем заполоняла все внутренности, не давая спокойно спать. Организм очень тяжело привыкал к армейской пище, которая ни в какое сравнение не шла с домашней. Подружиться ребята друг с другом практически не успели, и после присяги их распределили по разным частям.

Сергею повезло.

Командир роты затеял прослушивание, и тут вдруг выяснилось, что этот самый слух у Сергея есть, так что он попал в учебку. Это означало, что еще как минимум полгода он будет служить только с ребятами своего призыва. Полгода в армии – это огромный срок. Армейский срок всегда пытались сравнивать с тюремным сроком. Находили много сходства в порядках, в изолированности от внешнего мира, в значимости местных авторитетов, но это все было не то. Армия всегда отличалась от тюрьмы. В ней была своя изюминка, свой шарм. Это был свой, не идущий ни в какое сравнение, корабль с командой умалишенных. В учебке, куда попал Сергей, было не так-то легко, как казалось в начале. Ему никак не давалась азбука Морзе, но он с упорством старался ее освоить.

Еще немного поболтав ногами в воде, Сергей взглянул на часы и начал собираться. До вечерней поверки осталось совсем немного времени, а тут он находился практически в самоволке. Быстро добежав до забора, он пролез сквозь разорванное колючее заграждение и оказался на территории части. Его, как всегда, никто не заметил, и он спокойно вернулся в расположение своего учебного взвода. Курилка, которая располагалась рядом с входом в казарму, была наполнена солдатами, которые обсуждали последнюю новость – опять из их взвода выделяли наряд на кухню, на чистку ненавистной картошки. Появившийся неожиданно сержант Фурсанов быстро угомонил всех и приказал строиться в казарме для поверки.

Сам сержант был по отцу узбек, а по матери русский, но черты лица были у него как у настоящего узбека. Хотя Советский Союз был многонациональной страной, в армии представителей Средней Азии не любили. Они, попадая на службу, старательно изображали из себя полных идиотов. Это выражалось в том, что на первом году службы они утверждали, мол, моя твоя не понимает, а на втором году – что по сроку службы ничего делать не положено. Конечно, были и исключения из правил. Среди них попадались и нормальные мужики, к которым и относил себя сержант. Он очень комплексовал по поводу своей национальности и из-за этого старался быть строгим и злым. Это у него получалось хорошо. Его боялись и не любили как командира, но уважали как человека и за глаза называли «узбеком».

Вот и сейчас, вальяжно прохаживаясь перед шеренгой солдат, он вглядывался в каждое лицо, называл фамилии тех, кто пойдет сегодня на кухню. Всего набралось восемь человек. В их число попал и Сергей, которого это не очень обрадовало. Этот наряд был сущим кошмаром для них, потому что требовалось перечистить картофель на весь огромный гарнизон.

Нехотя собравшись, они обреченно отправились в столовую. Там их уже ждали.

Тощий, как циркуль, прапорщик, появившись в дверях кухни, заорал:

– Что вы тащитесь, как беременные коровы. Давайте быстрее за работу.

Сергей первым зашел в моечную комнату и опешил. Неприлично мелким картофелем были наполнены три большие чугунные ванны и еще насыпана гора в углу комнаты, прямо на полу, а вокруг колыхался плотный темный ковер из тараканов. От них исходил тошнотворный запах.

– Я такого еще не видел, и вонь эту не забуду никогда! – возмутился Николай Бубнов. – А картофель какой? У нас под Саратовом таким даже свиней не кормят.

– Что столпились, собачьи фекалии! – снова заорал внезапно появившийся прапорщик. – Насекомых не видели?

С этими словами он достал из-за пазухи газету «Звезда». Чиркнув спичкой об коробок, поджег ее и начал водить этим огненным факелом из стороны в сторону прямо над тараканами. Те с неприятным шелестом начали растекаться по углам и щелям. С гордым видом прапорщик бросил остатки догорающей газеты в угол и провозгласил:

– Вот так и воюет советский народ с ордами иноземных захватчиков, а вы, верблюжьи горбы, берите ножички в руки и за работу. Утром это должно быть все подготовлено к варке.

Прапорщик исчез так же неожиданно, как и появился. Ребята обреченно смотрели на эту гору картофеля, понимая, что работать им сегодня до самой поздней ночи, но это, как оказалось, еще цветочки. Не успели они приступить к работе, как набежали старослужащие работники кухни и расхватали почти всех ребят для своих дел. Перечить им никто не осмелился, Сергей и Николай Бубнов остались одни перед огромной грудой картофеля, воняющей тараканами, и приступили к работе.

Через два часа вернулись уставшие ребята.

– Вот козлы, припахали по полной программе, – возмущенно начал вошедший одним из последних Витька Соловьев, со злостью пихая картофель. – По-моему, мы сделали всю грязную кухонную работу за них.

– Ладно, Витек не расстраивайся. Хорошо еще, не так поздно вернулись, а то нам еще здесь пахать и пахать, – сказал Сергей, продолжая чистить картофелину.

– Это верно, Серега, ты подметил, что мы не поздно вернулись, – пробасил добряк Василий Зуев.

С виду он был неприступная крепость, имел грозный внушительный вид, а по жизни был обычным простым парнем, мухи не обидит. Он не блистал умом, обладал покладистым характером, и дружить с ним было одно удовольствие. Немного помедлив, он продолжил:

– Встретил я сейчас своего земляка. Он, как и я, из Липецка и нашего призыва, только служит в стройбате. Вы бы видели его лицо. На нем даже кровинки нет. Бледный, словно сама смерть. Им старослужащие задание на ночь выдали. Нужно было сделать так, чтобы к утру вокруг их кроватей цветочный сад вырос. Если сада к утру не будет, то их всех молодых под пресс пустят.

– Не понял, – удивился Николай.

– А как могут за ночь цветы расцвести?

– А ты сам не догадываешься?

– Да что-то ничего на ум не приходит.

– Не придет, как ни старайся. Они за ночь создадут его из бумаги. Вырежут, раскрасят и наклеят.

– Дурдом!

– У них да, а у нас пока еще нет. Это нас ждет после учебы, когда нас распределят по боевым частям.

– Ладно, поживем – увидим, – прервал их разговор Сергей. – Говорят же, кто в армии служил, тот в цирке не смеется.

Договорить он не успел. В комнату влетел очередной работник кухни, маленького роста, по национальности кореец, и заорал:

– Это кто, интересно мне, в цирке не смеется?

– Ну я! – с вызовом ответил Сергей и поднялся.

– Вот, значит, ты, – тягуче протянул он и оценивающе окинул взглядом Сергея, а потом, посмотрев на всех и указав пальцем на Николая, добавил: – И ты! Пойдете со мной.

Сергей промолчал, пожав плечами, и они двинулись в раздаточную комнату. Там кореец подготовил им подносы с едой, заставил надеть белые фартуки, на руку повесил белые вафельные полотенца и провел инструктаж:

– Прежде, чем войти в комнату, постучитесь. Когда получите добро, войдете и поклонитесь со словами «разрешите войти, господа». После этого разложите еду на столе, а далее выполняйте то, что вам прикажут.

– Не понял, а кто там будет и при чем здесь господа? Мы что, в Белой армии служим? – удивленно спросил Сергей.

– Ты много говоришь, русский. Узнаешь все в свое время, а сейчас быстро берите подносы и за мной.

Кореец пристально посмотрел на него и, покачав головой, пошел по коридору. Сергею показалось, что тот совсем не так прост, как кажется с виду. Он взял поднос с большой кастрюлей, от которой исходил восхитительный аромат и отправился за ним по лабиринтам кухонного заведения. За ним последовал Николай, держа в руках второй поднос со столовыми принадлежностями, с хлебом и овощами. Сергея эта ситуация уже начала бесить. Он был уверен, что они несут еду офицерам или прапорщикам, но слово «господа» сбивало его с толку. Хотя по рассказам тех, кто уже отслужил, в армии можно увидеть много различных странностей и курьезов.

У массивной, обшитой дерматином двери они остановились. Кореец подмигнул, указал на дверь и невозмутимо отошел в сторону. Сергей постучал и, не дожидаясь ответа, вошел в комнату. За ним боком втиснулся Николай. Открывшаяся их взорам картина шокировала. Они от удивления потеряли дар речи. Офицерами и прапорщиками здесь явно не пахло.

За большим столом, вальяжно развалившись в мягких креслах, сидели шестеро таджиков поваров в своих национальных халатах и тюбетейках и явно курили какую-то гадость. Сергей был наслышан, что азиаты курят марихуану, но никогда не видел ее в глаза. От наполнявшего комнату сладковатого дыма закружилась голова. У него промелькнуло ощущение, что он попал в банду басмачей из лихих двадцатых годов, когда шла Гражданская война.

Утробный с невообразимым акцентом бас самого здорового из них вывел его из оцепенения:

– Чюрки, ви что, русска речь забили?

У Сергея от этих слов словно что-то переклинило в мозгу. Осознавая, что только что сказал ему этот жирный боров, он медленно подошел к столу, аккуратно поставил поднос с кастрюлей на стол, снял фартук и тягуче, словно напевая, произнес:

– Вы сами тут все чурки черножопые!

Николай от страха неожиданно наклонил поднос, содержимое которого с грохотом разлетелось в разные стороны. Таджики вскочили, возмущенно ругаясь на своем языке, и кинулись на Сергея с разных сторон. Одного он с невероятной силой ударил кулаком в глаз, тот покатился под стол, опрокидывая по пути кресло. Другой, высокий и мускулистый, подскочил сбоку, размахивая длинными руками. Внезапно прогнувшись, Сергей уклонился от удара, крепко обхватил и швырнул противника на остальных наступающих таджиков. Те повалились на пол, истошно ругаясь. Один из упавших вцепился ему в ногу, а еще один повис на левой руке. Сильным ударом в челюсть он скинул висящего на руке, а уцепившегося за ногу поволок по полу в сторону выхода, стараясь стряхнуть его с себя, но тот вцепился мертвой хваткой. Сергей вырвал из рук онемевшего Николая поднос и два раза ударил им по голове таджика, освободил ногу. Вытолкав Николая из комнаты, он сразу выскочил за ним. Кореец все так же невозмутимо стоял у противоположной стены, в его глазах были недоумение и интерес. Сергею показалось, что его изучают, но кореец всего лишь указал на темный коридор, по которому они пришли.

Недолго думая, они бросились прочь.

Сергей постарался спокойно войти в комнату, где работали ребята, но за ним шумно ввалился Николай с безумными глазами, почти толкая его в спину.

– Что случилось? – спросил опешивший Василий.

– Да ничего, – отмахнулся Сергей и, сев на свое место, взял в руки нож, принялся машинально чистить картофель.

Его примеру последовал и Николай, тревожно бросая взгляды на дверной проем, и упорно молчал.

– Я не понял, что произошло? – продолжил Витька Соловьев, не выдержав их молчания, но договорить он не успел.

В коридоре раздался громкий топот, и к ним в помещение ввалилась толпа мокрых от пота таджиков. Вид их был устрашающий, а глаза полыхали мстительным огнем.

– Тебе конец, сын шакала! – прошипел один из них совершенно без акцента.

Испепеляющим взглядом посмотрев на Сергея, он двинулся в его сторону.

Ребята от такого неожиданного для них поворота событий и неуставного вида таджиков, которые внезапно свалились на их голову, изрядно испугались. Кожа Николая вдруг как-то сразу изменила окраску, и он стал похож на живого мертвеца. Вася начал чтото нелепо бормотать. Сергей, оценивая сложившуюся обстановку, понял, что путей отступления нет и нужно идти до конца. Он резко вскочил, сосредоточился и стремительно переместился за спину наступавшего таджика. Схватив его одной рукой за кадык и сильно сжав, он моментально развернул таджика лицом к двери и приставил нож, продолжавший находиться в другой руке, к его оголившемуся, заросшему, как у обезьяны, волосами животу. Животный крик страха так и застрял в сжатом железной хваткой горле. Сергей медленно, только слегка нажимая на рукоятку, провел ножом по животу и безжизненным голосом произнес, словно выстрелил:

– Сначала выпущу внутренности ему, а потом буду вспарывать каждого из вас, как свиней, пока не умру!

Этот голос, прозвучавший как будто из неживого потустороннего мира, потряс и ввел в тихий ужас противников, которые, выпучив от страха глаза, стали пятиться назад к двери.

Тот, которого продолжал удерживать Сергей, внезапно обмочился.

Пришлось его отпустить и брезгливо оттолкнуть подальше от себя. Тот с нечеловеческими причитаниями бросился бежать, расталкивая на ходу своих товарищей, которые тоже поспешили убраться, стараясь сохранить остатки устрашающих взглядов на лице.

Только через некоторое время, когда они скрылись в коридоре, издали раздалось зловещее:

– Теперь тебе конец!

Ребята были шокированы даже больше, чем таджики, и, изредка бросая на Сергея многозначительные взгляды, молча его поддерживали.

Работу закончили только ближе к утру. Все сонные и измученные вечерней встряской устало побрели в расположение роты. Их провожало веселое пение соловьев. Сергей еще нигде не слышал таких чудесных трелей, но сейчас ему было не до этого.

Дневальный стоял на посту и откровенно зевал. При их появлении он сразу выпрямился, но как только увидел, что это не проверяющий, расслабился и сказал:

– Узбек передал, что можете спать до обеда!

В глубокой тишине они разбрелись по своим спальным местам. Сергей разделся и аккуратно сложил форменную одежду. Утро стремительно приближалось и освещало темные углы казармы. Кривые тени, падающие от ровных рядов двухъярусных металлических кроватей и приводимые в движение наступающим рассветом, медленно ползли по стене. На душе у него было противно. Ощущение, что его ожидают неприятности, отозвалось болью под лопаткой. Он знал, что поступил неправильно, возможно, надо было сдержаться, но таков уж был его характер – Сергей не терпел унижений. Все вокруг вдруг сделалось каким-то чужим и нереальным. От этой пронзительной тоски, охватившей его, он вспомнил Олю и безумно захотел ее увидеть. Он вспомнил ее глаза, губы, волосы, ее прикосновения, ее запах. Он присел на кровать и, прикрыв глаза, мысленно ощутил ее присутствие. От этой придуманной близости ему стало легче. Сон мгновенно улетучился. Сергей достал последнее Ол и но п исьмо и снова нача л его жа д но переч и т ы ват ь.

«Милый мой, любимый Сереженька!

Прочла твое последнее письмо и была безумно рада. Я же люблю тебя больше жизни. Милый мой Сережка, ты даже не представляешь, сколько раз за одну ночь ты можешь присниться мне. Я не могу ощущать твое физическое присутствие, так хоть встречаюсь с тобой во сне. Любимый мой, говорят, что если человек часто снится, то это к скорой встрече. Я постоянно и с нетерпением жду этого дня. Сереженька, я никогда не забуду твои голубые нежные глазки, аккуратненький ротик и сахарные губки. Милый, ненаглядный, единственный, я постоянно вспоминаю наши встречи, разговоры. Мне было очень хорошо с тобой, и я хочу, чтобы это продолжалось вечно. Я обожаю тебя, Сереженька, и своим девчонкам, с которыми учусь, рассказываю о том, какой ты у меня хороший, добрый, порядочный и веселый. Они даже завидуют мне. От твоих писем они падают в обморок. Сереженька, я очень устаю на учебе, но терплю, вспоминая тебя. Ведь ты всегда поддерживал меня. Любимый мой, заинька, как здесь тебя не хватает. Не хватает твоей любви, твоих ласковых слов и твоих советов. Теперь я всегда буду тебя слушаться, ведь мы же так близки друг другу. Даже, наверное, муж с женой так духовно не сближены, как мы с тобой. Я все-таки эгоистка: все о своих чувствах, о себе, а тебе, вероятно, на службе сейчас очень тяжело, но ты у меня сильный человек! Тебе все трудности по плечу! Родной мой, напиши, как проходит твоя служба? Чем ты занимаешься? Мне интересно все, что происходит с тобой. Твои письма, как литературные произведения, которыми зачитываешься, не замечая прошедшего времени. Из них я еще больше осознаю, что в тебе много безграничного тепла, а душа и сердце у тебя не просто прекрасны, они безумно красивы. За все это я тебя обожаю и никогда, запомни, никогда с моей стороны не последует измены…»

Сергей слипающимися глазами смотрел на то, как строчки Олиного письма теряли четкие очертания. Он засыпал.

Ему сразу приснился жуткий сон, в котором он был на войне, почему-то в дедовой гимнастерке, в которой погибший дед был изображен на фотокарточке, сделанной в 1941 году. Вокруг были горы, а его подразделение никак не могло занять укрепрайон. Он сам лежал, вжавшись в каменистую почву, за тушей раненой лошади, которая мучительно агонизировала. Невиданный ранее ужас и парализующий страх поселились в теле, не давая дышать. На лбу выступали бисеринки ледяного пота. Их обстреливали фашисты. Особенно старался один человек. Он вел огонь только по Сергею, и его пули попадали в лошадь, за которой он укрылся. Лошадь, постоянно извиваясь от разрывающих ее плоть пуль, толкала его своим телом все сильнее и сильнее и почему-то не торопилась умирать. Она издавала такие пронзительные вопли, что волосы на голове вставали дыбом. Сергей, превозмогая страх и рискуя быть убитым, весь обрызганный темной липкой кровью животного, пытался рассмотреть человека, который в него стреляет. Что-то до жути знакомое почудилось ему в чертах противника. Сергей почти догадался, кто это, но рассмотреть его не удалось. Внезапно на горном склоне появился его дед, одетый в такую же, что и он, военную гимнастерку, строго покачал головой, давая понять, что не все в этой жизни можно узнать. Сергей никогда не видел своего деда так ясно, словно живого, а его жесты успокоили внука.

Он, перестав беспокойно ворочаться на кровати, крепко заснул.

 

2

Разбудил его сумасшедший крик дневального:

– Наряд, подъем! Строиться!

Сергей по выработанной до автоматизма привычке вскочил и начал быстро одеваться.

Солнце уже залило светом всю казарму.

Вырваться из сна было очень тяжело, но он и ребята уже строились в ровную шеренгу, на ходу застегивая солдатские ремни и осознавая, что выспаться сегодня уже не удастся. Командир учебного взвода майор Кукишев Геннадий Степанович, широко расставив ноги, стоял напротив них и кричал:

– Вы что, товарищи курсанты, совсем нюх потеряли? Обнаглели до того, что нагло спите днем? Вам что, служба медом показалась?

Орать так он мог очень долго в воспитательных целях, поэтому возразить ему, а тем более оправдаться, никто не решился. Все понимали, что он знает истинную причину дневного сна, но у майора был мерзкий характер. Его раздражало все, что нарушало привычное течение армейского распорядка. Он гордился тем, что лично ему было доверено воспитание и обучение молодых солдат. На их просьбы, пожелания, переживания ему было наплевать. Солдат для него существовал как пешка на огромной шахматной доске. Самым главным в их жизни должно быть беспрекословное соблюдение устава.

Поговаривали, что у него совсем не ладится личная жизнь. Его старшая дочь вышла замуж за негра и уехала с ним в какую-то африканскую страну. За это он получил прозвище Крокодил. Его жена Эльвира Павловна работала директором гостиницы, которая находилась здесь же, при гарнизоне, в военном городке. Ходили слухи, что она смертным боем избивает своего мужа за то, что он не продвигается по служебной лестнице, и также имеет чрезмерный интерес ко всем солдатикам мужского пола. Муж не обращал на это абсолютно никакого внимания и все имеющееся свободное время старался посвящать службе.

Кричал он до тех пор, пока в казарму не зашел сержант Фурсунов. Увидев его, майор прищурил глаза и сказал:

– Товарищ сержант, что здесь за дисциплина? Я приказываю всю эту команду на плац и целый день заниматься с ними строевой подготовкой.

– Так точно, товарищ майор! – отрапортовал сержант, а про себя прошептал: – Кукиш тебе с маслом.

Майор обошел казарму, придирчиво осматривая все ее уголки. Сержант неотступно следовал за ним, всем своим видом выражая почтение. Он изредка бросал взгляд на шеренгу ребят, которые под его взглядом вытягивались и старались не шевелиться. Майор был тертый вояка и отлично понимал, что его приказание не будет выполнено. Фурсунов ему не нравился. Он казался майору склизким червяком, с которым противно иметь дела. Но что-либо тут изменить было не в его силах, потому что сержант в роте был пока один. Другого сержанта, по национальности украинца, пришлось за самоволки перевести в боевую часть. Сержантом тот был от бога и радиодело знал идеально, но дисциплина у него хромала. Ой как хромала, а дисциплина – это самое главное в жизнедеятельности армейского организма. Майор, выждав некоторое время, произнес:

– Со дня на день пришлют младшего сержанта тебе в помощь. Я надеюсь, что дисциплина во вверенном вам взводе улучшится.

– Так точно! – выпалил Фурсунов, слегка озадаченный этой новостью.

От майора не ускользнуло, какие чувства обуяли подчиненного. Он знал, что это подстегнет его. Этот узбек любит главенствовать, любит дух соревнования, появление другого сержанта будет ему полезно. Больше начальство здесь ничто не держало, и майор вышел из расположения роты.

Сержант еще некоторое время, серьезно задумавшись, стоял перед шеренгой ребят. Потом словно очнулся, пронизывающе посмотрел на Сергея и скомандовал:

– Вольно! Воронцов, за мной!

Сергей последовал за ним в каптерку, которая располагалась недалеко от поста дневального. Каптерка была для солдата чем-то вроде золотоносной жилы для золотоискателя. Здесь находились закрома подразделения. Все от обмундирования до спальных принадлежностей было аккуратно разложено по полкам. Сержант явно был зол и некоторое время, как показалось Сергею, подбирал нужные слова.

– Что мне прикажешь теперь делать с тобой после вчерашней выходки, а, Воронцов? – стараясь быть спокойным, спросил сержант.

– Да я… – неуверенно начал Сергей, но сержант его перебил:

– Что ты мямлишь? Мне из-за тебя всю плешь сегодня проели. Ты обидел уважаемых людей. Интересно, если бы и я там был, то ты сделал бы то же самое?

– Безусловно! – решительно ответил тот.

Сержант прищурился, наклонил голову и пристально посмотрел на Сергея, который даже не постарался отвести взгляда. От этого взгляда сержанту стало не по себе. Ему на ум внезапно пришло, что Воронцов очень крепкий орешек и сломать его будет нереально. Кореец, как всегда, был прав. За его внешней податливостью скрывалось истинное лицо, которое никак не удавалось рассмотреть. Сержанту поручили нелегкую миссию по доведению до Воронцова решения сегодняшнего сбора. Он сам был, как ему казалось не трусом, но сегодня ему было немного жутковато. За этими таджиками, которых унизил Воронцов, кто-то стоял, а кто, сержант не знал и знать не желал. Воронцов по своей дурости влип в это дерьмо, которое теперь необходимо было разгребать. Столько подняли шума из-за какой-то ерунды, а закончиться все может не в пользу сержанта. Курсант – его подчиненный и отвечать за него придется самому.

– Так вот, Воронцов, тебе придется выкручиваться. Тебе еще служить и служить, а от этого будет зависеть твоя дальнейшая служба. Ты, вероятно, слышал, что иногда солдаты не становятся старослужащими, а бывают до дембеля обтиркой для сапог, – издалека начал сержант.

– Знаю! Давай, товарищ сержант, конкретно выкладывай какую информацию нужно до меня донести? – перебил его Сергей, уже начинающий раздражаться.

От такой фамильярности сержант опешил, но, стараясь быть невозмутимым, продолжил:

– Конкретно, значит, конкретно. Тебе придется участвовать в бойцовском поединке. Поединок не совсем законный, но я думаю, что наше высшее командование знает о существовании таких поединков.

– Не понял?

– Что ты не понял? Короче говоря, драться будешь. У нас здесь проходят турниры по рукопашному бою. Где проходят и как проходят, я не знаю, потому что не участвовал, а это мероприятие очень тщательно законспирировано. Знаю только одно – хорошие бойцы на вес золота, а ты ухитрился как-то показать себя, – съехидничал сержант.

– Ничего себе! А если я откажусь?

– Тогда ты автоматически становишься, как я уже говорил, вечно молодым, а вместо тебя заставят драться меня. Не знаю, какой из тебя боец, но из меня боец неважный. Так ты, я понимаю, решил отказаться?

– Да нет! Просто удивляюсь тому, что здесь происходит. Уже не в первый раз создается впечатление, что служишь не в Советской армии, а живешь не в СССР.

– Что ты вообще знаешь про СССР? Ничего! Я жил в Средней Азии и ничего похожего на то, о чем говорят и пропагандируют, не видел. Там, как и до революции, законы устанавливают те, у кого уйма денег, и они же правят. Остальное окружающее – это красиво созданные декорации. Тех, кто выступает против существующей системы, перемалывают в труху. Ты понял, к чему я клоню?

– Конечно.

– Ничего ты не понял! Ведь тебе драться придется! Короче, место и время назначат, а про разговор забудь и никому не вздумай рассказать. Одно обещаю: за то, что согласился, буду ходатайствовать перед майором, чтобы он дал тебе увольнительную в любое удобное для тебя время. Кстати, не подумай, что я откупаюсь. Просто мне по-человечески тебя жалко. А теперь иди и держи рот на замке.

Сергей молча вышел из каптерки и направился в курилку. Он даже не заметил, что почти весь личный состав учебного взвода уже была в казарме. Только тогда, когда были сделаны первые глубокие затяжки, и обжигающий сигаретный дым достиг легких, а по организму разлилось умиротворяющее тепло, он сообразил, что наступило обеденное время.

По указанию командира гарнизона, учебный взвод должен был ходить в столовую строевым порядком, с песней или под бой барабана. Все смеялись, что им оставили альтернативу. С песней никто ходить не хотел, поэтому всеобщим голосованием избрали барабанщика. Барабанщиком был назначен белорус Грубень Гриша. Он старался изо всех сил, но всегда сбивался с ритма. Его лицо при этом выражало такое страдание, что создавалось впечатление, что он с минуты на минуту расплачется. Ребята молча меняли ритм ходьбы, постоянно подстраиваясь под нескладный бой барабана, но никогда не осуждали его, так как барабанщиком никто быть больше не желал. Между собой его называли просто «барабан».

Вот и сейчас взвод по команде сержанта и под нестройный ритм двинулся в столовую. Над плацем, который пересекал взвод, разнеслось гулкое эхо ударов. Все молча улыбались, так как звук напоминал удары шамана в бубен у вогульских народностей.

В столовой все шло согласно заведенному порядку. Каждому подразделению были отведены свои столы. Раздатчики пищи разносили кастрюли с едой и столовые принадлежности. На этот раз учебному взводу не досталось ни одной ложки. Когда суп был разлит по тарелкам, подошел сержант Фурсунов и приказал:

– На прием пищи выделяется десять минут! После этого выходим на построение! Кто не успеет, тот получит наряд вне очереди.

Сам сержант ел отдельно с другими сержантами за соседним столом. После его команды все засуетились. Наряд вне очереди получить никто не хотел, да и есть, как всегда, хотелось жутко. Но ложек так и не было. Дежурные по кухне ссылались на то, что столовых приборов на всех не хватает, потому что одновременно питаются много других военнослужащих. Ребята без ложек старались пить суп через край, но он был очень горячий и обжигал рот. Каша тоже была перегрета до такой степени, что есть ее губами было невозможно. Кто-то пытался подцеплять ее куском хлеба, но тот крошился и ломался, а ребята, торопясь, уже хватали кашу руками и, снова обжигаясь, роняли ее на пол и обмундирование.

Неожиданно появились старослужащие и с хохотом стали отпускать комментарии насчет того, как едят солдаты учебного взвода. Сергей начал подозревать, что это напрямую связано со вчерашними ночными событиями. Руками он есть не стал, а только с горечью наблюдал за своими товарищами. Дикая ярость в очередной раз овладела им. Безумно захотелось найти автомат и разрядить его без остатка одной длинной очередью в эту насмехающуюся над ними толпу. Крик сержанта вывел его из этого безумного состояния.

– Строиться! – скомандовал тот и, наблюдая, как на ходу некоторые солдаты пытаются засунуть еду в рот, злорадно добавил: – Товарищи курсанты, вы похожи на свиней и позорите честь мундира советского солдата.

Через некоторое время все выстроились у входа в столовую. Сержант с презрением смотрел на своих подчиненных.

– Вывернуть карманы! – продолжал командовать он.

Ребята нехотя начали выворачивать карманы штанов. Из некоторых карманов на асфальт стали падать куски хлеба.

– Сколько раз я говорил, что в казарму хлеб таскать запрещено! Вам сколько раз повторять надо? Значит так, вот ты, ты и ты остаетесь в столовой для помощи наряду по столовой, а сейчас поднять хлеб, весь до единой крошки, и съесть!

Сержант указал на тех, у кого выпал из карманов хлеб. Они обреченно поднимали хлеб, с трудом пережевывали его и нервно косились в сторону столовой, стараясь спрятать глаза. Им было стыдно. В части существовал негласный закон о том, что съестное приносить в расположение казармы было запрещено, потому что жилые помещения оккупировали крысы. Никакие средства борьбы с ними не помогали, а на запах пищи они сбегались со всех сторон. За одну ночь можно было лишиться обмундирования. Случайно завалившиеся в карманах крошки хлеба тут же привлекали грызунов, и они в поисках еды прогрызали огромные дыры в обмундировании. Они одолевали спящих солдат, рыская по койкам. В обязанности дневального входил ночной обход расположения взвода с одной-единственной целью – для отпугивания крыс.

Сергей вспомнил эпизод из своей школьной жизни. В начальной школе директором школы Руновой Анастасией Петровной был установлен схожий порядок, только отличался он своей извращенной жестокостью. Порядок заключался в следующем. За каждым учеником было закреплено место в столовой и после окончания завтрака или обеда они должны были предоставить для осмотра свои тарелки. Остатков пищи там не должно было находиться. Но все доесть было невозможно. В супе попадались толстые куски жира, от которых многих тошнило. Если этот кусок жира или что-либо еще оставалось в тарелке, то директор школы собственноручно брала его с тарелки и с силой запихивала его в рот обезумевшему от страха ученику. Ребята шли на хитрость. Сперва они скидывали остатки пищи под стол, но потом и это пресекли. Тогда они стали прятать еду по карманам, очищая потом одежду за школой. Но всевидящая директриса обнаружила и эту уловку. К досмотру стали предъявляться и карманы. Обнаруженная еда так же принудительно отправлялась в рот, и все это сопровождалось нравоучением о том, что советский школьник обязан доедать все без остатка, постоянно помня, как голодали их отцы и деды. Что-либо изменить было невозможно, но кое-какие возможности у них все-таки оставались. Сергей и его друзья стали незаметно подкидывать остатки еды в карманы передников школьной формы девчонок. Девчонок директриса не обыскивала. Это было некрасиво, но им приходилось приспосабливаться к существующему порядку.

Вот и сейчас Сергей смотрел на ребят, жующих хлеб, и ему было неприятно, как и тогда, когда ему было восемь лет. Ничего не изменилось с тех пор. Продолжалось все то же банальное и всем привычное насилие над личностью. Оно преследовало Сергея везде, и он уже начал привыкать к тому, что вся прошедшая, настоящая и будущая жизнь была и будет пронизана насилием и унижением. Значит, оставалось только приспособиться и стараться выжить. Сергей, уже повзрослев, не хотел этого, но бороться с системой было невозможно. Он понимал, что его попытки сопротивляться ни к чему хорошему не приведут.

– Взвод, налево! Шагом марш! – скомандовал сержант, и они под монотонный бой барабана, но уже без песни, подавленные и голодные, двинулись в учебную часть.

Учебные занятия продолжил заместитель командира гарнизона по политической части подполковник Хайло Альберт Юсуфович.

Подполковника все боялись. Он был политическим идеологом и курировал всю общественную и политическую жизнь гарнизона. Его указания и распоряжения соблюдали даже работники военной прокуратуры. Сам он по национальности был татарин. Его склонность громко говорить могла ввести в ступор незнающего человека. Создавалось впечатление, что он не говорит, а кричит. Тембр его голоса мощно действовал на собеседника. Сам он считал себя рьяным борцом с неуставными отношениями и всячески критиковал тех, кто им потакал. Его отеческие наставления действовали на молодых солдат до тех пор, пока последние не сталкивались с настоящей «дедовщиной». Занятия, которые он проводил, были сущим мучением для солдат. Его монотонные громогласные лекции о победном марше социализма убаюкивали солдат, и те постоянно боролись со сном. Он заставлял заучивать политические лозунги и различные идеологические клятвы.

Для Сергея эти занятия все же были лучше, чем занятия строевой подготовкой на плацу, которые рекомендовал майор и которые проигнорировал сержант.

Подполковник, как всегда, начал свою лекцию с высокопарных фраз, от которых сразу потянуло в сон:

– Советский военный радиотелеграфист должен постоянно помнить, что в эфире он представляет свою Родину – Союз Советских Социалистических Республик. Своей работой он должен всемерно способствовать укреплению авторитета воинской профессии и направлять свою деятельность на укрепление дела мира, дружбы и взаимопонимания между народами!

Сергей скинул с себя наплывающую сонную пелену. Интересно, как это можно своей службой укреплять дело мира? Вот болтуны эти политические руководители. Недаром у подполковника и фамилия такая, как прозвище. Хайло, он и есть хайло. В уме всплыло матерное слово, которое захотелось произнести вслух, но он продолжал слушать подполковника, который тараторил заученную лекцию.

– Каждый военный радиотелеграфист должен быть патриотом, всегда готовым отдать свое мастерство оператора, технические навыки и знания на благо Родины и народа. Быть дисциплинированным, тактичным, доброжелательным, отзывчивым, не успокаиваться на достигнутых успехах, постоянно повышать уровень своих технических знаний. Обязан также стремиться безупречно работать на имеющейся в наличии радиостанции, хорошо знать и строго соблюдать инструкции, правила и положения, регламентирующие работу в эфире.

Подполковник еще долго и высокопарно говорил об идеологической подкованности курсанта, но закончил лекцию строго по расписанию. После его ухода появился сержант Фурсунов и, отменив перекур, сразу приступил к проведению основного технического занятия по обучению телеграфной азбуке.

Основой для телеграфной азбуки в различных странах мира послужил так называемый код Морзе. Помимо букв и цифр, в международном коде Морзе имелись также специальные обозначения для знаков препинания и некоторых служебных знаков. За основу всех временных интервалов в телеграфной азбуке принята длительность точки. Азбуку Морзе Сергей выучил. Только на первых занятиях до него дошло, для чего нужно было прослушивание, когда у них определяли наличие музыкального слуха. Телеграфная азбука была образована из различных комбинаций коротких и длинных сигналов в виде точек и тире. Запомнить, какое в знаке количество тире и точек, было невозможно, поэтому каждому знаку был присвоен свой определенный музыкальный напев, который имел свое неповторимое звучание. Радиотелеграфисты должны были уметь передавать рукой и принимать на слух телеграфную азбуку без применения каких-либо автоматических устройств. Нижний предел скорости приема и передачи знаков составлял десять знаков в минуту. Вот как раз это у Сергея не получалось, но он старательно выстукивал ключом комбинации из точек и тире. Подошедший сержант похлопал его по плечу и сказал:

– Не переживай, Воронцов, и продолжай в том же духе. Бывает, для того чтобы что-то получилось, нужен толчок. На данный момент у тебя скорость маленькая, но красивый почерк.

– А что мне почерк?

– Не скажи! Почерк в нашем деле очень многое значит. Раз у тебя хороший почерк, то тебя в эфире поймет даже нерадивый радист. Поэтому работай в том же темпе. Не увеличивай скорость за счет качества передачи. Со временем она сама увеличится.

Сержант прошел в другой конец класса и остановился напротив Мамочкина Ивана, который от усердия даже сгибался в такт удара ключа.

Мамочкин был незаурядной личностью. Все ребята думали, что он попал на службу по недоразумению. Ему шел двадцать второй год. Он окончил мореходное училище и устроился работать на рыболовецкий сейнер радистом. Судно ходило по Охотскому морю, и всегда весьма удачно. Улов был отменный, и экипаж имел приличную зарплату. Капитан судна всеми силами ограждал Мамочкина от контактов с военкоматом, пока не случилось происшествие, круто изменившее судьбу Ивана. Он имел неосторожность влюбиться в повариху Лизу, к которой был неравнодушен и сам капитан. Она ответила взаимностью. У них закрутился роман, который закончился списанием Ивана с судна на берег и немедленным призывом на службу. Самое главное заключалось в том, что Лиза сразу изменилась и отвернулась от Ивана. Она стала уделять больше внимания капитану, чтобы не лишиться работы. От этого предательства он чуть не сошел с ума и теперь был яростным ненавистником женщин и всего, что с ними связано. Ребята часто подшучивали над ним. Особенно над тем, как он ухитрился с корабля попасть в сухопутные войска. От подначек он злился, пыхтел и потел, словно находился в горячем цехе.

– Так вот, товарищи курсанты, прошу обратить ваше внимание на следующий факт! Почерк в нашей работе, еще раз повторяю, почерк очень много значит! – начал сержант и, взяв за руку Ивана, продолжил: – Курсант Мамочкин, что ты здесь ковыряешь? Понимаешь, мне скорость передачи знаков сейчас не нужна. Мне нужно банальное качество звучания!

– Товарищ сержант, извините, но я привык к электронному ключу, а здесь какая-то допотопная аппаратура. Кстати, я считался неплохим радистом, – начал, краснея от внимания к своей персоне, Иван, снимая с головы наушники.

– Да мне все равно, каким ты был радистом! На данный момент твоя квалификация не соответствует нашим стандартам. Я думаю, тебе сейчас проще, чем курсантам, которые начали все сначала. Так что изволь следовать моим рекомендациям.

– Так точно, товарищ сержант!

После этого все снова погрузились в процесс. Время пролетело незаметно. Близился вечер. После небольшого перерыва сержант устроил им ежедневную спортивную пробежку. Командовать ими он как всегда доверил Божичко, сержанту из другого взвода. Они дружили и оба были помешаны на спорте. Асфальтовая дорога, по которой они бежали, огибала гарнизон и тянулась примерно на пять километров. На последнем участке пути курсанты уже выдохлись, но все старались не отставать друг от друга. Только Петька Журкин остался далеко позади. Он не бежал, а брел, еле переставляя ноги.

Сам он был сплошное недоразумение. Высокий, долговязый, в больших нелепых очках, он был похож на карикатуру советского воина. Для него было настоящей трагедией то, что родители его почти насильно отправили на призывной пункт в Воронеж из богом забытой деревни Деж. Они хотели, чтобы из него в армии сделали настоящего человека. Он из-за этого сильно переживал, но старался стойко переносить все трудности службы, которая давалась ему невероятно тяжело.

Сержант Божичко остановился. Мышцы под футболкой у него так и перекатывались. Оглянувшись назад, он посмотрел на отставшего Журкина и скомандовал:

– Товарищи курсанты, стоп! Принять положение для ходьбы гусиным шагом! Двигаемся в этом положении, пока нас не догонит отставший курсант, а потом продолжаем бег.

– Товарищ сержант, а при чем здесь мы? Не мы же отстали? Он нас после догонит, – задал вопрос Витька Соловьев.

– Ты что, курсант, совсем рассудок потерял? Здесь все отвечают друг за друга. Не можете оказать ему помощь, будете наказаны вместе с ним.

– Это еще за что? – удивился Гриша Грубень.

Сержант пробуравил его взглядом, вальяжно прохаживаясь вдоль нестройных рядов двигающегося на корточках подразделения, и ответил:

– За то, что не помогаете товарищу! А если это война?

Все притихли. Сержант, еще раз посмотрев в сторону Журкина, добавил:

– Разговорчики прекратить! Будем каждый раз в таком положении ожидать того, кто отстанет, пока не научимся коллективно исполнять приказы.

В скором времени подбежал запыхавшийся Журкин и чуть не со слезами на глазах выдавил:

– Ребята, извините меня. Я не могу больше!

Курсанты поднялись вконец измученные и беспокойно молчали. Сержант стоял невдалеке, не вмешиваясь. Первым не выдержал москвич Иванов Андрей. Он со злостью схватил Журкина за обмундирование и перетащил его в голову построившихся курсантов.

– Теперь не отстанешь! А если будешь тормозить подразделение, то будем подгонять тебя пинками в твой тощий зад!

Петр уныло опустил голову. Он до сих пор не мог отдышаться. Ребята вздохнули с облегчением. Андрей сделал то, о чем думали все, но у остальных не хватило на это смелости. Сержант отдал команду и все опять побежали. Тело Петра сильно выгибалось из стороны в сторону. На него было больно смотреть. Его постоянно подталкивали, а к финишу практически несли на руках. Почти перед самым ужином закончился этот кошмар. Ребята, пользуясь получасовым отдыхом, разбрелись по казарме. Сергей присел перед койкой на стул и прикрыл глаза. Через некоторое время его обступили ребята.

– Серый, ты чего сегодня все молчишь? Что тебе сержант говорил про вчерашнее побоище на кухне? – спросил Витька Соловьев.

Сергей обвел взглядом ребят и, улыбнувшись, ответил:

– Да ничего особенного, Вить. Сержант был рад, что я дал по хребту этим чабанам.

– Врешь?

– Конеч но, да! – под т верд и л Сергей и рас хохота лся. Все тоже засмеялись. Андрей похлопал Сергея по плечу и сказал:

– Молодец! Мне Колька все рассказал. Уважаю!

– Ребята, хотите загадку задам? – выпалил Мамочкин.

– Валяй, мамочка! – отечески разрешил Андрей и похлопал его по плечу.

– Сколько нужно прапорщиков, чтобы лампочку вкрутить?

– Двое, – моментально выпалил Николай.

– Почему двое? – удивился Андрей.

– Потому-что один меняет лампу, а другой подает ее.

– Неверно! – провозгласил Мамочкин и довольный продолжил: – Нужно девять прапорщиков. Один забирается на стол и подносит лампочку к патрону. Четверо других берутся за ножки стола, поднимают его и идут по часовой стрелке. Остальные четверо идут против часовой стрелки, чтобы у первых не закружилась голова.

Все засмеялись и стали вспоминать свои загадки и анекдоты. Время пролетело незаметно. К сержанту пришел незнакомый солдат. Они немногословно пообщались. После этого дневальный позвал Сергея к сержанту, а тот сказал, подмигнув левым глазом:

– Пойдешь вот с ним. С тобой хотят пообщаться! На ужин не опаздывай.

Сергей, не промолвив ни слова, отправился за незнакомцем. Они обогнули плац и вышли к столовой со стороны запасного выхода. У столовой они повернули налево и направились в сторону складских ангаров. В этой части гарнизона Сергей еще никогда не был. Наст упающая темнота скрыла их от посторонних взглядов. Они пересекли внутренний двор ангаров. Незнакомец постучал в металлическую дверь, а потом подтолкнул к ней Сергея. У Сергея ритмично заколотилось сердце, но он, превозмогая мандраж, открыл дверь и вошел. Это было небольшое помещение, из которого ухитрились сделать подобие спортивного зала. Освещение было слабое, но Сергей успел рассмотреть, что часть пола в нем была застелена матами. В углу располагался спортивный инвентарь. В центре виднелись кольца и боксерская груша. Рядом с ними стоял кореец. Сергей даже вздрогнул от неожиданности. Некоторое время они стояли, молча изучая друг друга. Вскоре кореец промолвил:

– Что молчишь?

Сергей удивленно поднял брови и ответил вопросом на вопрос:

– Инициатива этой встречи разве моя?

– Хорошо! Что-то подобное и ожидал от тебя услышать! Я навел о тебе справки. Практически меня все устраивает.

– Что устраивает?

– Неважно! Где учился драться?

Сергей еще раз припомнил все то, что произошло с ним за последние сутки. Кто он, этот кореец? Что ему надо? Не найдя ответа на эти вопросы, он ответил:

– Занимался в секции каратэ. Получил белый пояс и на этом регулярные занятия закончились. Можно сказать, дальше занимался индивидуально с инструктором.

Кореец задумался и произнес:

– Нынешний ажиотаж вокруг каратэ внушил многим чувство ложной безопасности. Бывает так, что недобросовестные и неквалифицированные самозваные инструкторы по каратэ дурачат наивных, ни о чем не подозревающих людей. Дурачат и практически ничего им не дают. А ты что об этом думаешь?

– Не знаю, как у других, но у меня был, я думаю, неплохой инструктор. Только у меня была и другая жизнь, работа, учеба, теперь вот служба, все это требует сил и времени. Свободных часов совсем мало, а дел много. Когда тренироваться?

– Это ты верно подметил. Настоящее каратэ требует регулярных серьезных тренировок.

– Но несколько минут в день, которые можно потратить на тренировку, никогда не пропадут даром.

Кореец еще внимательнее посмотрел на Сергея, словно оценивал каждое его слово, и сказал:

– Молодец! Теперь я уверен, что ты мне подходишь.

– Для чего!

– Естественно, для продолжения обучения! Тебе же предстоит отстаивать свою жизнь! Да, отстаивать, я не ошибся! Я тебе помогу овладеть такими приемами, о которых здесь никто не знает.

– Почему?

– Просто я выбрал тебя, а по какой причине, не важно! Меня зовут Ким.

Он решительно протянул Сергею руку, и они обменялись рукопожатием. Сергей догадался, что ему представляться не нужно, и только молча улыбнулся.

– Но предупреждаю, что даже если ты овладеешь всеми приемами, которым я научу, это не сделает тебя непобедимым, но, конечно, подготовит к защите своей жизни, – сказал кореец и, уже поворачиваясь, чтобы уйти, добавил: – Занятия начнем завтра после отбоя, а сейчас тебя проводят.

Он исчез незаметно, а Сергея торопливо толкал провожатый. Уже в наступившей темноте они подошли к столовой.

После ужина в расположении взвода неожиданно появился подполковник Хайло. Он до безумия любил инспектировать обязательный просмотр подразделениями телевизионной программы «Время». Сегодня, по утвержденному графику, он инспектировал учебный взвод. Это означало, что при просмотре этой программы по телевизору никто не имеет права даже задремать. Сон пресекался ударом длинной деревянной рейки по голове. Подполковник с явным удовольствием обходил ряды сидевших у голубого экрана курсантов. Сергей сидел в первом ряду, а сзади то и дело слышались сухие щелчки рейки.

Все происходящее опять напомнило ему начальную школу. Особенно тамошнюю директрису. Она тоже наказывала учеников и примерно так же: за плохое поведение била учеников по головам деревянной указкой или деревянным ученическим метром. Била с такой силой, что указки иногда ломались. От этого она приходила в состояние еще большей ярости. Чтобы возместить потерю инструмента, заставляла учеников приносить новый. Родители думали, что их чадо опять набедокурило, и тоже колотили его в воспитательных целях. Разве могли они подумать, что советский учитель станет ломать об головы советских учеников указки, а потом заставлять их раздобывать новые. Но такое было. Самое главное, что подобное происходило опять и сейчас.

Программа «Время» вещала, как всегда, о победном марше социализма. Холеный диктор сообщил, что сегодня Юрий Андропов был избран Председателем Президиума Верховного Совета СССР. После смерти Брежнева он стал вторым человеком в стране, который стал исполнять одновременно высшую партийную и государственные должности. Вообще, как считал Сергей, в партийной жизни страны что-то не ладилось. Вчера тот же диктор сообщил, что «за допущенные в работе ошибки» из состава Центрального комитета были выведены Николай Щелоков, бывший министр МВД, и Сергей Медунов, первый секретарь Краснодарского обкома партии. Сергей чуть не сплюнул на пол. Ворье, оно и есть ворье. Высокопоставленные казнокрады. Дальше он не хотел слушать эту телевизионную белиберду и мысленно отключился. Это умение быстро отключаться он старался постоянно развивать. Вот и сегодня остаток дня он провел в этом состоянии, отдыхая от свалившихся на него проблем.

 

3

Младший сержант Чучин появился в жизни курсантов неожиданно и комично. Сержант Фурсунов сам недоумевал от вида Чучина.

Маленький, толстый, с крохотными очками на кончике носа, он походил на Генерального Комиссара Государственной Безопасности Лаврентия Павловича Берию. Его история была комичней, чем он сам. Он жил в Москве, ему было уже двадцать шесть лет. Родители его погибли в автомобильной катастрофе, и он, по его же утверждению, потомственный дворянин, остался жить с дедушкой и бабушкой в большой пятикомнатной квартире в центре столицы. Он являлся единственным кормильцем для стариков и поэтому имел законную отсрочку от службы в армии. Вот только было одно но. Он любил выпить, и выпить с огромным размахом. В его масштабных загулах с посещением дорогих ресторанов и баров участвовало несчетное количество дружков и подружек. Все имеющиеся в квартире предметы старины он давно уже продал и, нуждаясь в деньгах, решился на обмен квартиры с приличной доплатой. Его бабка с дедом пришли в натуральный ужас. Их обожаемый пухленький и безобидный внучок Олежка хочет лишить их домашнего очага. И все бы у него получилось, если бы по совету соседей они не пошли в военкомат и не кинулись в ноги военкому. Заберите, мол, на службу нашего переростка-душегуба, а не то пропьет нас вместе с квартирой. Военком долго кряхтел, ссылаясь на приличный возраст призывника, но все-таки согласился, посочувствовав душевному состоянию старых людей, и пообещал, что в армии его научат уму-разуму. Вот так Чучин и попал на службу. Его это нисколько не удивило и не смутило. Он философски отнесся к происшедшему и даже гордился тем, что был старше всех по возрасту, считал себя отцом всех солдат. Окончив сержантскую школу, он был направлен в учебный взвод.

За службу он взялся с превеликим безразличием. Это было Фурсунову на руку, так как он не увидел в сопернике претендента на лидерство. Это означало, что ничего в его жизни не изменится. Только появился помощник на всю рутинную работу. Личный состав учебного взвода обожал Чучина, потому что прекратились изматывающие физические занятия по утрам, на которые отводилось тридцать минут. Он за это время успевал загонять взвод в помещение военной прокуратуры и все заваливались вповалку прямо на дощатый пол досыпать, благо, наряд по прокуратуре тоже был из учебного взвода.

Рутинное военное обучение продолжалось ежедневно. Дни пролетали незаметно.

Каждый вечер до поздней ночи Сергей проходил у корейца обучение боевому искусству. Его нестандартные занятия перевернули отношения Сергея к самой сути восточных единоборств. Он даже не мог представить себе, чего можно достичь, соединяя физическое и духовное мастерство. Кореец тоже был удивлен тому потенциалу, который скрывался в его ученике. Он с каждым днем все больше и больше поражался его способностям и умением все схватывать налету. Больше всего радовало то, что основы каратэ в нем были заложены качественные. Видно было влияние отличного инструктора. Кореец решил за этот короткий срок дать Сергею то, что многие не получили бы и за несколько лет обучения. Характер его ученика позволял сделать это. У него отсутствовала беспричинная злость, а потенциал самозащиты буквально зашкаливал.

В этот день с самого раннего утра все пошло не так, как хотелось. Сергей почувствовал себя плохо сразу после пробуждения. Недомогание расползлось по телу, как сорняк по огороду. Ощущение приближающейся болезни не покидало его, но он старался не поддаваться слабости. После занятий их отправили на склады разгружать автомашины с продовольствием. Руководил процессом толстый и беспричинно злой прапорщик. Его щеки тряслись после каждого злобного выкрика. Ему все казалось, что солдаты учебного взвода медленно работают. Сергей в очередной раз поразился поведению человека с погонами прапорщика. Абсолютно все они были откровенными злыднями, словно их подбирали специально и целенаправленно именно таких, для устрашения молодых солдат. Исключительно для воздействия на них, потому что старослужащие с мнением прапорщиков не считались и откровенно игнорировали их указания. А этот экземпляр превзошел всех остальных и наседал с таким наслаждением, словно считал, будто его полномочия богоподобны. Сергей старался не смотреть в его сторону, чтобы избавиться от чувства брезгливости, и упорно таскал коробки в глубину склада. В таком ритме они работали почти два часа, пока все автомашины не разъехались, а последняя коробка не была водружена на стеллаж. Прапорщик сразу подобрел, вероятно, мысленно подсчитывал количество того, что он сегодня сможет украсть.

– Марш, марш! – вальяжно скомандовал он курсантам, словно офицер Белой гвардии.

Ребята с удовольствием покинули территорию складов, но возвращаться в казарму не торопились. Они долго бродили по лесу, прилегающему к части, и только к ужину вернулись в расположение взвода. После ужина Афанасьев Вадик, пронырливый и верткий, как пиявка, достал из своей прикроватной тумбочки несколько пачек табака марки «Капитанский».

– Откуда такое добро? – спросил Зуев, недоверчиво косясь на Вадика.

– Откуда-откуда! От верблюда! У жиртреста на складе спер! Давай, мужики, налетай!

Некоторое время все стояли в нерешительности. Курево было настоящим дефицитом. Не каждому солдату родители могли выслать деньги, а если и высылали, то они по большей части тратились на продукты питания, которые удавалось покупать в солдатской чайной. Солдатского жалования хватало только на средства гигиены.

Вадик был парнем с характером, он легко менял мнение в зависимости от существующих в нынешний момент условий, за что получил прозвище Хамелеон. На это он ни капли не обижался, объясняя свои поступки тем, что в детском доме, где он воспитывался, было гораздо хуже. Товарищем он был ненадежным и в любой момент мог пойти на предательство, нисколько о том не сожалея. Поэтому он практически всегда был один, но, как казалось ребятам, этот факт его радовал. Его любимой сентенцией была такая: вранье, мол, есть единственная человеческая привилегия перед всеми иными существами.

– Ну, что вы думаете? – подтрунивал он над своими сослуживцами. – Не бойтесь, от халявы никто еще не опухал!

Ребята сначала неуверенно, а потом наперебой стали горстями набирать табак и сворачивать самокрутки, разорвав подвернувшуюся газету на подходящие лоскутки. Не имея навыков изготовления самокруток, они делали самодельные папиросы огромных размеров и весело хохотали. На улице начал моросить дождь и курить решили на лестничной площадке запасного выхода. От первых затяжек некоторые курильщики начали кашлять, но потом, привыкнув к терпкому вкусу, блаженно заулыбались. От толстых самокруток дым валил, как из труб. Лестничные марши быстро наполнились дымом, который начал подниматься на третий этаж. Сергей тоже решил попробовать табачку и, свернув небольшую папироску, закурил. Вкус ему не понравился, но желание покурить мгновенно улетучилось.

Вскоре раздались истошные крики сверху:

– Эй, «духи», совсем одурели? Что за гадость вы там курите?

Сверху через перила свесились двое «дедов» роты связи. Они жили этажом выше, но встречались с курсантами редко, так как входы у всех были разные. То, что служило учебному взводу запасным выходом, было основным входом в расположение боевой роты, и наоборот.

– Курим, и курим! Вам какое дело? – выкрикнул Вадик и выпустил большую струю дыма в их сторону.

– Это кто там такой смелый? – произнес появившийся на лестничном пролете третий.

– Тебе какое дело? – с вызовом ответил Вадик.

– Я не понял, кто там пищит? – выкрикнул тот и начал спускаться вниз, но был остановлен своими товарищами.

– Не связывайся с ними, Артур, за учебный взвод Татарин с Крокодилом по головке не погладят. Себе только дороже выйдет. Вот закончат учебку и к нам кого-либо из них обязательно распределят. Вот тогда и будем учить «дедушек» уважать.

– И то верно! – подхватил он, вернулся назад и сказал спокойно, с пренебрежением, уже обращаясь к курсантам. – Сам лично прослежу за вашим распределением и в другие части позвоню, чтобы там чинно и с почестями вас встретили. Вешайтесь, «душары»!

Ребята вернулись в казарму притихшие. Всем стало не по себе от того, какое будущее обещал им устроить незнакомый им Артур. Сергей второй раз за эти месяцы услышал адресованное ему слово «вешайтесь». Появилось нехорошее предчувствие насчет будущей встречи с боевой частью. Он решительно отогнал эти мысли, радуясь, что до осени еще далеко, но время летело быстро. Так быстро, что это далеко было совсем рядом. Так рядом, что казалось, его можно потрогать рукой. Еще больше омрачало настроение то, что бой будет уже скоро. Как это будет выглядеть, он не мог себе представить. Сегодняшнюю тренировку хотел отменить, сослаться на плохое самочувствие, но потом передумал. Что его ждет, он не знал, а поэтому решил, что нужно подготовиться, особенно раз есть такая возможность. Фурсунов, как обычно, не произнося ни слова, после отбоя отпустил его на тренировку.

Кореец встретил Сергея молча. Его лицо ничего не выражало. Он, почувствовав болезненное состояние Сергея, сказал:

– Если перед лицом опасности ты, даже приболевший, не сможешь контролировать свои эмоции, то твоя способность защищаться останется чисто теоретической. Победа или поражение зависят только от тебя самого, а не от боевого искусства или техники, которую ты знаешь. Если ты не сможешь управлять своими эмоциями и своим физическим состоянием, тебя легко победит более решительный противник, который, вероятно, и не знает техники вообще.

Сергей молча кивнул, борясь с дневной усталостью и недомоганием, а кореец продолжил:

– Ты сильнее болезни. Только от твоей воли зависит ее состояние. Она сейчас у тебя вместо противника, и ты можешь ее победить. Победить усилием воли, не применяя физической силы.

Сергей прикрыл глаза и расслабился, пытаясь взять под контроль остатки сил своего организма, но у него никак не получалось. Уже практически растратив силы, он внезапно ощутил, как тело наполняется теплом. Оно появилось словно ниоткуда, из небытия. Сергей сначала вздрогнул от внезапного ощущения победы и понял, что может управлять этим неосязаемым очагом тепла, направляя его действие нужным образом. Болезнь внезапно растворилась в этом нескончаемом горячем потоке, а он обрадовался, как ребенок, но при этом все ощущения исчезли, словно их унесло порывом ветра. Он снова ощутил недомогание и усталость. Кореец, увидев отразившиеся на лице Сергея переживания, сказал:

– Вот видишь, у тебя получилось. Если будешь ежедневно тренироваться, то возьмешь верх над своими эмоциями.

– Понятно. Я постараюсь.

– Постараться мало. Нужна твердая уверенность в своих силах и возможностях!

– Я всегда думаю о том, кто будет моим противником. Мне кажется, что у меня при этой мысли появляется страх. Скорее всего, даже не страх, а боязнь неизвестности!

– Когда кажется, обязательно крестись, а кто будет твой противник, и в каком состоянии – не столь важно. Твоя задача – справиться со страхом до поединка. Страх угрожает изнутри, это обычное дело для человека. Прежде всего, нужно помнить, что страх, возможно, испытываешь не только ты, но и твой противник. Поэтому, оценивая опасность, в первую очередь оцени того, кто ее представляет: оцени его внешность, поведение, оружие или предмет, используемый в качестве оружия. Подумай, что может помочь тебе. Если на основе полученной информации, ее анализа ты понял, что необходимо действовать, делай это решительно и без промедления.

Сергей кивнул. Говорить ему не хотелось. Кореец понял его состояние и указал на дверь в глубине помещения. Сергей двинулся вслед за ним. За дверью оказалась небольшая комната, тускло освещенная одной-единственной лампочкой. Кроме стола и двух стульев, в комнате ничего больше не было. На столе стоял электрический самовар, от него шел пар. Рядом стояли фарфоровые кружки и пачка индийского чая с изображением слона. Такой чай бывал в продуктовом наборе, который приносила мать с завода. Кореец жестом предложил ему сесть на стул, а сам достал кружки и наполнил их из самовара. Что-то знакомое показалось Сергею в этом запахе, но что, он уловить не смог, как ни напрягал свою память.

– Не бойся, не отравлю. Это травяной настой из рецептов моего деда. Поднимает на ноги мертвого. Его пить нужно обязательно горячим.

– Да я и не боюсь. Просто в аромате знакомый запах, а какой, понять не могу!

– Это букет и вникать в его состав тебе не обязательно.

Сергей посмотрел на корейца, словно собираясь с мыслями, и спросил:

– Ким, я давно хотел тебя спросить о твоей личной жизни. Ты ничего не рассказываешь о себе. В части о тебе никто ничего не знает.

– Зачем тебе это?

– Просто мне интересно знать о человеке, с которым я общаюсь!

Сергей сделал глоток обжигающего настоя, а кореец прикрыл глаза, стараясь встряхнуть воспоминания. Через некоторое время он начал говорить. Поначалу говорил нехотя, но потом все эмоциональнее и эмоциональнее. Сергею показалось, что его речь была похожа на исповедь, которую он, вероятно, произносит впервые.

– Мои родители родились, познакомились и жили в Корее, стране с древней историей. Дом, в котором они жили, принадлежал моему деду. Он с раннего детства обучался боевым искусствам и имел свою школу, поэтому отец тоже рано приобщился к обучению, а потом и я. В начале этого века Корея была оккупирована Японией. Только в августе 1945 года Корея к северу от тридцать восьмой параллели была освобождена Советской армией от японцев. Юг страны заняли войска США, которые не принимали участия в ее освобождении от японцев, но, в соответствии с союзническими соглашениями в Ялте и Потсдаме, имели на это право. Ты что-нибудь слышал о корейской войне?

– Если сказать честно, то из школьной программы знал только сам факт, когда что происходило, и не более того.

– Понятно, нам преподносили ту же информацию и в том же объеме, а мне всегда было обидно, что об этой войне практически никто ничего не знает. Если честно, я и сам знаю об этом только со слов матери, – кореец некоторое время помолчал, а потом продолжил: – Правительство Советского Союза хотело возродить Корею как единое, независимое, демократическое государство, но США сорвали эту дипломатическую работу. Практически были созданы два государства. Одно по образу Советского Союза, где жили мои родители. Второе по образу Соединенных Штатов. На границе стали постоянно происходить вооруженные столкновения, а в июне 1950 года начались полномасштабные военные действия. Мой отец и дед были призваны в армию и принимали активное участие в подготовке специалистов по рукопашному бою. Войска Северной Кореи через три дня заняли Сеул и углубились далеко на юг. Уже в сентябре пятидесятитысячный десант войск США высадился в районе Инчхона, в глубоком тылу народной армии, перешел в контрнаступление и, заняв большую часть территории Северной Кореи, вышел к границам Китая. Война между двумя корейскими государствами была одновременно противоборством между СССР, который действовал совместно с КНР, и США. В октябре границу перешли части китайских «народных добровольцев». К концу года войска противника были отброшены к тридцать восьмой параллели, где фронт и стабилизировался.

Война нанесла огромный ущерб Корее. Многие города лежали в руинах, погибло около девяти миллионов человек. Потери китайских «народных добровольцев» тоже были огромные. Их погибло около миллиона человек. Умерли все мои родственники, мой дед и старший брат. Отец был тяжело ранен, а мать с трудом перенесла гибель родных и сына. Их переправили в Китай на лечение, а оттуда они попали в Советский Союз. Отец ради матери принял решение остаться в России, которая стала им второй родиной. Позже родился я. Отец старался передать мне знания, которыми владел. Я в совершенстве овладел каратэ, стараясь не подвести отца. Он торопился научить меня всему, что знал, потому что после ранения многие годы тяжело болел, но никому не показывал своей боли. Когда я уже заканчивал школу, его не стало. У меня осталась единственная мечта. После службы в память об отце хочу открыть школу боевых искусств.

Отец говорил мне, что в искусстве самозащиты есть свои тайны, и после долгих лет практики он обнаружил, что если тайны и есть, их можно свести к следующему: наилучший путь к победе – бегство, а мудрец всегда избегает опасностей. Но иногда бывает, что тебе не остается выбора, вот тогда и пригождаются полученные и доведенные до совершенства знания.

Кореец замолчал, а Сергей задумался, стараясь осмыслить услышанное. Он всегда приходил в ужас от того, сколько стоит смертей за сухими цифрами исторических дат. Количество погибших в этой войне поразило его. Какие же там шли бои, раз было перебито столько людей, и сколько их погибло и погибнет в других локальных войнах, предугадать, вероятно, никто не сможет. Печальна судьба семьи Кима. Оказаться одним в чужой стране после гибели всех, кого знал, очень тяжело. Даже представить такое невозможно. Сергей сразу вспомнил своих родителей с сестрой, и ему стало тоскливо. А вдруг он их больше не увидит? Что будет тогда? Он с облегчением вздохнул, ведь такого однозначно быть не может.

– Что-то я сегодня ударился в ностальгию, – прервал тишину кореец. – Можешь идти, а то уже поздно. Вот, возьми лекарство!

– Не понял, что это? – спросил Сергей, принимая из его рук небольшую стеклянную бутылочку с мутной жидкостью.

– Спирт, настоянный на травах. Выпьешь и сразу в постель. Болезнь как рукой снимет.

– Спасибо! Тогда я пошел. До завтра.

Ким промолчал, а Сергей вышел из комнаты в зал, а потом на улицу. Уже находясь рядом с казармой, он зашел в курилку. Ему еще хоть немного захотелось побыть одному. Он отвинтил крышку с бутылочки и недоверчиво понюхал ее содержимое. В нос ударил спиртовой запах с еле уловимым травяным ароматом. Не раздумывая, Сергей залпом выпил содержимое и чуть не задохнулся. Спирт оказался неразбавленным, дыхание перехватило. Он торопливо закурил. Через некоторое время по телу прошла волна опьянения. Внезапно появилась небывалая легкость. Он удивился тому, как быстро опьянел, и от удовольствия запрокинул голову назад, любуясь звездным небом. Звезды на небосводе были ослепительно яркими, не такими, как в Ленинграде, потому что полная темнота делала их более выразительными. В такие минуты приходили приятные воспоминания и отключали сознание от всей обыденной суеты.

Он вспомнил, как впервые в нем появилось ощущение, что он – мужчина. После окончания восьмого класса ученики, которые оставались для продолжения обучения в школе, проходили летом обязательную трудовую практику. Лучшего времени, как дни, проведенные в трудовом лагере, Сергей в своей жизни даже не мог припомнить. Тогда он впервые обратил на Олю внимание. Возможно, тогда зародились их первые чувства. Они, еще совсем юные подростки, многие из которых переживали очередной этап переходного возраста, придумывали различные развлечения. Особенно любили хулиганить после отбоя. Любимым занятием были вылазки мальчишек в спальную комнату девчонок. Это, по правилам лагеря, являлось грубейшим нарушением дисциплины, которое по тем временам могло закончиться исключением из лагеря. Но мальчишки почти каждый день совершали эти вылазки, что считалось верхом храбрости. В тот вечер Сергей со Славкой Назаровым пробрались к девчонкам и, как обычно, изо всех сил старались их развлечь, но только шепотом и в полной темноте, чтобы не привлекать внимание учителей, дежуривших по ночам. Это придавало вылазкам романтичность и загадочность. Как назло, комнату спящих мальчишек пришли проверять сразу двое: молодой учитель физкультуры и старенький полненький и подслеповатый учитель рисования. Конечно, они мгновенно обнаружили отсутствие двоих учеников. Молодой бросился проверять улицу, а учитель рисования отправился к девчонкам. Сергей со Славкой бросились поначалу к окнам, но там проходил физрук. Они поняли, что сейчас будут разоблачены, и какие-то доли секунды придумывали оправдание своему поступку, пока кто-то из девчонок не предложил, чтобы они забрались под одеяла. Друзья долго не раздумывали. Сергей скользнул под одеяло к Оле, прижался к ней и испуганно замер. Та вовремя накрыла его и себя одеялом, потому что в комнату вошел учитель. Девчонки притворились спящими, а он долго ходил между кроватей и подозрительно осматривал все уголки комнаты. Все еле-еле сдерживали безудержный смех. Сергей вдруг отчетливо уловил ритмичное сердцебиение Оли и неповторимый запах ее полуобнаженного тела. Густые капли пота выступили на его лице, и он весь напрягся, борясь с безумным желанием обнять и поцеловать ее грудь. Учитель ушел и еще долго стоял в коридоре. Вернуться в свою комнату было нереально. Ребята придумали новый план. Они переоделись в платья девчонок, им завязали бантики, и они прошли в женский туалет. Учитель долго смотрел в их сторону, пока они не удалились. Им повезло. Он плохо видел и ничего не заподозрил. В это время девчонки по разработанному плану зашумели, и учитель опять засеменил в их комнату, а друзья благополучно вернулись к себе и прикинулись спящими. Позже, как учителя ни добивались, правду им никто не раскрыл, а Сергей совсем по-иному стал смотреть на девчонок. Тогда он ясно ощутил, что детство скоро закончится. С Олей они подружились только через год, но он до сих пор помнил то потрясающее чувство, которое он испытал лежа под одеялом.

Только ради этого стоило жить.

На лестничной площадке не было никакого света. Свет не пробивался ни из-за дверей, ни из коридоров. Сергей двигался на ощупь и чувствовал, что в темноте он не один, и этот кто-то живой движется рядом с ним. Ему стало жутко, когда он вошел в расположение взвода. В казарме царил такой же беспросветный мрак, как и на лестничных проемах. Дверь была открыта, а дневального курсанта Мамочкина на месте не оказалось. Непонятный шорох стал громче, а на другом конце казармы вспыхнул огонек, и Мамочкин неожиданно завопил не своим голосом:

– Мужики, подъем!

Только в отблесках огня на другом конце казармы Сергей понял, кто его сопровождал в темноте. Такое зрелище он видел впервые. Серый живой ковер покрывал пол и нижние спальные койки. Крысы были таких гигантских размеров, что он опешил. Под сумасшедшие выкрики дневального все начали вскакивать со своих мест, смахивать на пол визжащие серые тела. Темнота и растерянность сделали свое дело – началась паника. Сержант Фурсунов в одних трусах и босиком метался у каптерки, вероятно, желая достать фонари, и орал благим матом, что его кто-то кусает за ноги. На Чучина было больно смотреть. Он восседал на верхней койке и был похож на Карлсона, который, свесив туловище вниз, бьет подушкой направо и налево, разгоняя визжащих животных. По непонятным причинам крысы покидали подвал через их казарму. Почему это произошло, выяснилось позже. В подвале прорвало водопроводную трубу, и крысы, спасаясь от воды, хлынули по лестничным маршам на второй этаж, в расположение учебного взвода. Только там был запасной выход, ведущий в другое крыло здания, со своим изолированным подвалом. Поднявшаяся вода добралась до электрического щита и замкнула проводку.

Итог этого бедствия был плачевный: десять курсантов во главе с сержантом Фурсуновым получили укусы, один вывихнул ногу, упав со второго яруса кровати. Появившийся некстати в дверях казармы командир роты Кукишев, вероятно, вызванный дежурным по части, истошно заорал:

– Где дневальный, мать твою за ногу? Что за бардак во вверенном мне подразделении?

Сержант Фурсунов исчез в каптерке, которую наконец открыл, а к майору подбежал младший сержант Чучин. Вид у него был удручающий. Впечатление усугубило внезапно заработавшее аварийное освещение. Чучин не успел открыть рта, как майор, разглядев его нелепый неуставной вид, еще больше рассвирепел:

– Это что за толстый карлик ко мне явился? Ты посмотри на себя, воин! Тебя гнать надо из рядов вооруженных сил! Вон отсюда!

Чучин сразу сбежал, да так быстро, что все опешили, увидев, с какой прытью он это проделал. Сергей, единственный, кто в данной ситуации адекватно рассуждал и стоял один в обмундировании, решил спасать положение. Он повернулся к курсантам и скомандовал:

– Взвод, строиться! Смирно!

После того, как личный состав был построен, он строевым шагом подошел к майору и, отдав честь, доложил:

– Товарищ майор, учебный взвод был атакован дикими животными! Ввиду отсутствия электроснабжения внезапность была на стороне противника! Благодаря самоотверженным действиям курсанта Мамочкина и сержанта Фурсунова личный состав учебного взвода был отведен от центра миграции диких животных, но имеются раненые! Несколько человек покусаны, один вывихнул ногу! Докладывает курсант Воронцов!

У майора от его доклада глаза полезли на лоб. Он побледнел, отдавая честь Сергею, и еле выдавил из себя:

– Молодец. – и снова заорал, уже не владея собой: – Фурсунов, ты где, выходи немедленно, паразит такой, или я проломлю твою нерусскую голову!

Фурсунов осторожно вышел из каптерки. Он, поскольку лишился своего повседневного обмундирования, облачился в парадную форму, чтобы хоть пристойно выглядеть в глазах офицера. Его босые, перемазанные кровью, ноги торчали из поношенных шлепок. Всегда гордившийся тем, что опрятно одет, идеально отутюжен и побрит, он был готов провалиться под землю, но стойко выдерживал издевательства майора.

– Ты, сержант, куда собрался? Молчишь? – не унимался майор. – Я могу рассказать за тебя! Ты хотел дезертировать! Бежал, вероятно, всю ночь так, что даже ноги стер до зада, но бежать-то некуда. До каптерки только и смог добежать! Из всех вас только один курсант Воронцов трезво может рассуждать.

Он похлопал Сергея по плечу и, окинув взглядом унылые лица солдат, сказал:

– Держите равнение на своего товарища. Если бы он не был курсантом, сегодня же произвел его в сержанты! Сержант Фурсунов?

– Да!!!

– Привести себя в божеский вид и раненых в медсанчасть, естественно, вместе с собой. Я вас там буду ждать!

– Есть!

Сержант, прихрамывая, убежал, а майор некоторое время ревностно понаблюдал за происходящим и двинулся к выходу. Мамочкин уже занял место дневального. Как он ухитрился это сделать, проскользнув незамеченным мимо строя, никто не мог понять. Майор, проходя мимо, погрозил ему кулаком, но промолчал. На что Мамочкин вытянулся и, широко улыбнувшись, отдал честь. Построенные курсанты не расходились и вопросительно смотрели на Сергея.

– Что вы на меня смотрите, мужики? Покусанные – с сержантом, а остальные байки!

Ребята разошлись, бурно обсуждая произошедшее, а Сергей устало опустился на кровать. Тело слабо реагировало на команды, да и выпитый спирт давал о себе знать, распространяя вялость по мышцам. Он разделся и, не раздумывая, лег под одеяло, уже не обращая внимания на крики сослуживцев.

 

4

Она стояла такая робкая, застенчивая и такая любимая. Дежурный по КПП разрешил Сергею пройти через проходную, и он отвел Олю в сторону, подальше от любопытных глаз.

– Сереженька, тебя даже не узнать в этой форме! – воскликнула она вместо приветствия. – Я так долго ждала этой встречи!

– Я тоже, Оленька! – выдохнул он и нежно обнял девушку. – Я не верю своим глазам. Как ты смогла одна сюда добраться? Это же настоящий подвиг, – продолжал шептать он, зарывшись лицом в копну ее волос.

– Да не так и далеко добираться! А мне, кстати, помогла мама. Скажешь ей потом спасибо!

– Конечно, Олечка!

– Я боюсь и спрашивать о наших дальнейших планах, чтобы сразу не услышать что-либо неприятное.

– Почему?

– Ты же в армии! После твоего звонка прошло столько времени, словно вечность, и планы у тебя могли поменяться, а мне самое главное – было увидеть тебя! Я же так соскучилась!

– Планы не поменялись! И времени прошло совсем ничего!

– Это у тебя совсем ничего, а у меня целая вечность!

– Все хорошо! Я отпущен на два дня в увольнительную для встречи своей невесты!

– ?!

– Да-да, своей невесты! Или ты будешь возражать?

– Нет! – выдохнула она, смущенная его откровенностью.

– И какие наши планы?

– Сейчас я отлучусь ненадолго, а ты подождешь меня немножечко. Мне выдадут парадную форму, документы и мы целых два дня будем вместе.

Сергей вернулся в казарму. Сержант Фурсунов ждал его.

– Ну что, встретил свою красавицу?

– Конечно!

– Молодец! Получай документы, парадку и ключи!

– Какие ключи?

– Это тебе презент от меня!

– Не понял?

– Тебе ночевать где-то надо? Вот я и презентую тебе ключи от комнаты в доме отдыха офицерского городка, где будешь жить эти дни со своей красавицей.

Сергей обомлел. Это был действительно подарок так подарок. Он об их проживании даже не подумал. Ему было интересно, откуда этот узбек сам мог достать ключи. Видно, не зря ходили слухи о том, что тот спит с Эльвирой Павловной, женой их Крокодила. Он вдумчиво посмотрел на сержанта, но лицо того ничего не выражало, а задавать вопросы Сергей не стал. Через полчаса он был на КПП и показывал документы дежурному.

– Счастливчик! – протянул тот. – На два дня да с такой кралей! Везет же некоторым.

Сергей чуть ли не бегом выскочил через вертушку проходной, перехватил из Олиных рук тяжелую сумку, одновременно подхватив ее за талию, и потянул за собой подальше от воинской части. Несколько военнослужащих выбежали из здания КПП, чтобы проводить их завистливыми взглядами, а вдоль высокого решетчатого забора повисла большая часть учебного взвода. Всем было очень интересно посмотреть на отбывающего в увольнение сослуживца, а самое главное – увидеть его девушку. Это смахивало на зоопарк. Только здесь его обитатели с безумным интересом разглядывали всех, кто находился на воле, сквозь металлические прутья ограждения. Они мечтали только об одном, как бы поскорее оказаться там, где сейчас был Сергей. Только они не знали настоящей цены этой свободы и поэтому искренне завидовали ему.

– Сережка, почему так быстро бежим?

– От посторонних глаз подальше.

Когда они удалились на приличное расстояние, он перевел дух.

– Ты как мальчишка! От кого прячешься?

– Все нормально. Это просто мания. Знаешь, как надоело коллективное творчество.

– Понимаю. Ты такой статный и красивый в военной форме. Она тебе идет. Не надумал еще после службы получать военное образование? Представляешь, я иду по улице, а рядом ты – красивый, стройный офицер. На нас все будут смотреть и тут же умирать от зависти.

Она мечтательно прикрыла глаза, а Сергей серьезно и тихо сказал:

– Умирать будет некому. После окончания училища сошлют в такую дыру, что невзлюбишь белый свет. А дремучие безлюдные места съедят весь интеллект без остатка, и останется на досуге пить горькую и сквернословить, поливая свою неудавшуюся жизнь последними словами.

– Сережка, ну ты и паразит. Я мечтала, а ты словно ледяной водой окатил!

– Да ты не обижайся. Просто я уже на офицерскую жизнь насмотрелся. Скажу тебе честно – ничего хорошего в ней не увидел. Поэтому профессиональным военным никогда не буду. Кстати, знаешь, как их у нас называют?

– Нет!

– «Немцами»!

– Почему?

– Потому-что они «немцы»!

– Логичное рассуждение. Кстати, но у меня папа тоже офицер. Или ты уже забыл?

Сергей поперхнулся и только и смог произнести:

– Олечка, извини. Я не хотел…

– Жестокие вы здесь какие-то или мне только кажется. Я уже запуталась, – перебила она его. – Все у вас названо по-другому, словно в стране Шиворот-навыворот, у всех клички, как у животных, и унижают у вас сильные слабых, как в диком первобытном мире. Мне кажется, что ты уже не такой, как раньше.

– Я не такой?! – со стоном воскликнул он.

– Да. Ты ведешь себя… иначе. Я чувствую это. Я тебе не нужна?

Голос ее звучал тихо и нежно. Сергей почувствовал такую боль и горечь, что решил немедленно поменять тему.

– Глупенькая ты моя, конечно, ты мне нужна! Только ты и никто другой, а если тебе показалось, что я веду себя не так, то извини! А знаешь, у меня к тебе предложение! Давай сейчас пойдем на реку, а потом в город. Так хочется искупаться, что даже сил нет!

– Я согласна, с тобой хоть на край света!

Сергей быстро сменил направление и повел Олю на свое излюбленное место на берегу Волги. Добравшись туда, он быстро разделся и нырнул в воду. Она подошла к самому берегу и зачарованно смотрела на темную воду реки. Тревожное предчувствие охватило ее, когда она перевела взгляд на плескающегося в воде Сергея. Она не могла понять причину своего беспокойства и это начало ее раздражать. Когда он вылез мокрый на берег, она улыбнулась ему и выразительно зажмурила глаза. Он прикоснулся к ее горячей щеке холодными губами, отчего ее беспокойство мгновенно улетучилось. Он сказал:

– Я дождался этого момента. Не поверишь, Олечка, ждал бесконечно долго! До сих пор не верится, что ты смогла приехать!

– Да ладно тебе. Ты меня смущаешь! Ой, я же совсем забыла! Ты сегодня кушал?

– Не успел еще!

Она засуетилась, деловито достала из сумки полотенце, расстелила поверх густой травы и начала выгружать на него содержимое сумки.

– Поедим прямо здесь! Я тоже ничего сегодня не ела, а мама с бабушкой положили с собой всяких вкусностей!

Они расположились вокруг импровизированного стола, и Сергей стал с удовольствием пробовать Олины домашние разносолы, которые после солдатской пищи показались ему неземным угощением. Особенно Сергей порадовался, когда она достала литровую банку его любимого малинового компота.

– А здесь красиво! – произнесла Оля.

– Конечно, – подхватил Сергей.

Когда они поели и поболтали, то решили пойти прогуляться по городу.

Город оказался красивым и зеленым. Малоэтажная застройка, свойственная провинциальным городкам центра России, подкупала своей простотой и чистотой. Город растянулся далеко по излучине реки и поэтому казался большим. Его густо укрытые зеленью улицы казались бесконечными из-за постоянных поворотов. Сергей сам впервые гулял по этому городу и поэтому вместе с Олей наслаждался красотой здешних мест. Почти каждый район города множеством памятников и мемориальных досок свидетельствовал о том, что во времена Великой Отечественной войны здесь шли ожесточенные бои. Здесь защищали подступы к Москве. Сергей и Оля почтительно склоняли головы перед этими памятниками, помня о том, что их деды тоже погибли в той войне где-то рядом с такими же городками.

Погода стояла изумительная. Яркое теплое солнце своими лучами словно согревало душу и поднимало настроение. В центральном парке они развлекались на аттракционах гастролирующего там чехословацкого «Луна-парка» и ели мороженое, настоящее Ленинградское эскимо, которое безумно любили жители всей России. Напротив тира Оля остановилась и виновато посмотрела на Сергея. Он ее понял без слов. Завернув туда, он купил свинцовых пулек и подмигнул ей. Главным призом дня был небольшой симпатичный плюшевый медвежонок. Она взяла пневматическую винтовку в руки и шепнула Сергею на ухо:

– Я не буду выигрывать этого медведя, а то это будет выглядеть с моей стороны нечестно.

Вдоволь настрелявшись, она с удовлетворением отложила винтовку, а Сергей, купив еще пулек, сказал:

– А с моей стороны будет не зазорно, если я попытаюсь получить этот приз!

Оля улыбнулась, а хозяин тира, почти беззубый старичок маленького роста, прошепелявил с еле заметным одесским акцентом:

– Молодой человек, вы не первый пытаетесь это сделать! Увы, всех постигла неудача! Даже если вы в военной форме, то это не говорит о том…

Сергей не стал дослушивать его монолог, а сразу сделал три пристрелочных выстрела. Моментально вычислив траекторию пули и по ее полету износ боевой пружины, он произвел один за другим целую череду выстрелов, как раз так, как было нужно, чтоб выиграть приз. Каждый из выстрелов достиг своей цели. Старичок сморщился, но промолчал, мысленно прощаясь с медведем. Оля засмеялась и, обхватив Сергея за шею, поцеловала прямо в губы.

– Ты у меня настоящий снайпер!

Старичок, кряхтя, снял медведя с полки и передал его в руки Оли.

– Это, должно быть, предназначается вам?

– Да, мне! – ответила она и прижала медведя к лицу.

Они вышли из тира и направились в центральную часть парка, которая примыкала к небольшому озеру. Увидев лодочную станцию, Сергей взял напрокат лодку, усадил в нее Олю и погреб в сторону островков, которые бугрились неподалеку.

– Сережа, откуда у тебя деньги? – спросила обеспокоенная Оля. – Ты все тратишь и тратишь!

– Не переживай, я не украл, никого не убил. Просто использовал обычный метод экономии. Я же не мог встретить свою невесту без копейки в кармане. Это же просто неприлично! Ну и все-таки я же получаю денежное довольствие за службу в рядах вооруженных сил – целых три рубля семьдесят копеек в месяц.

От того, что он снова сказал «невеста», она вся зарделась, засмущалась, но промолчала. Сергей невозмутимо греб, он направлял лодку между островков. После катания они двинулись в кинотеатр. Сеанс закончился, когда на улице уже начало темнеть.

– Куда же я спать пойду? – искренне пожаловалась Оля.

– Не переживай, все будет хорошо!

– Неужели ты и об этом подумал?

– Конечно! Сейчас купим покушать и вперед!

– Ты меня проводишь?

– Куда?

Оля удивленно посмотрела на Сергея и, замявшись, сказала:

– Как куда, до места, где я буду ночевать!

– Вот глупая! Мы же проведем ночь вместе!

– Так тебя и на ночь отпустили?

– Ну конечно! Я же тебе сразу сказал: на два дня! – Вот хорошо! – воскликнула она, радостно хлопая в ладоши. – А то мама переживала, куда я ночью денусь. Говорила, что солдат на ночь никуда не отпускают. А тебя отпустили. Почему?

– Почему-почему! Потому-что я особый солдат, вот меня и отпустили!

– Как это?!

– Да я смеюсь. Просто так получилось.

– Выходит, мне повезло! Что бы ты ни говорил, для меня ты всегда будешь неповторимым и особенным!

Она сильнее прижалась к нему и притихла. В гастрономе они купили продукты и две бутылки марочного вина «Букет Молдавии».

– Зачем ты две бутылки купил? – спросила возмущенная Оля.

– Одну для твоих родителей. Приедешь домой – подаришь. Очень вкусное вино. В Молдавии пробовал. Вторая для нашего ужина. Европейские аристократы без вина кушать не садятся, а чем мы хуже!

Она засмеялась, а он потащил ее в сторону офицерского городка. Дом отдыха для офицерского состава был виден издалека. Его ослепительно-белые стены словно светились в наступающих сумерках. Комната, расположенная на третьем этаже, была шикарная. Большая кровать, душ, туалет, телевизор – все было обустроено и отделано по последнему слову техники. Министерство обороны не жалело денег для своих военнослужащих. Счастливая Оля с величайшим удовольствием приняла душ и следом отправила намываться Сергея. Пока она колдовала над продуктами, он сам с превеликим удовольствием плескался. Когда он вышел из душевой, Оля в задумчивости стояла над снедью.

– В чем проблема? – спросил он.

– Думаю, как без газовой плиты приготовить что-нибудь вкусное.

– Сегодня приготовлю я, потому что ты моя гостья! Садись к экрану и отдыхай!

Сергей включил телевизор и занялся продуктами. Оля пожала плечами, но у телевизора устроилась с удовольствием. Ей и вправду не очень хотелось заниматься приготовлением еды. Через полчаса он пригласил ее к сервированному столу. Она удивилась, сколько всего он смог придумать из имеющихся продуктов.

– Как вкусно! – воскликнула она. – Я удивлена, что мужчина так вкусно готовит.

– Старался!

– У нас дома отец по воскресеньям иногда готовит, и у него, кстати, всегда вкуснее, чем то, что обычно делает мама. Позже я нашла объяснение: для хозяйки кухня – рутина, а для мужчины – творчество!

Сергей засмеялся и налил в стаканы вина.

– Изумительно! – восхитилась она и добавила: – Сережа, недалеко от вас в июне произошло крушение теплохода. В прессе и по телевидению было только короткое сообщение. Ты ничего об этом не слышал?

– Конечно, слышал! Мы же иногда дежурим в прокуратуре и у нас есть доступ в кабинеты к следователям. Они, естественно, об этом не знают, а мы пользуемся случаем и узнаем последние сводки по стране о происшествиях и преступлениях.

– Как интересно!

– Так вот, у Ульяновска с теплоходом «Александр Суворов» произошла страшная катастрофа. В условиях хорошей видимости и погоды он врезается в мост. Вместо того, чтобы пройти третьим судоходным пролетом моста, он направляется в шестой, высота которого ниже его надстроек. По инерции судно двигалось еще несколько десятков метров, срезало себе при этом всю верхнюю палубу. Усугубило положение то, что в момент столкновения по мосту мчался товарный состав. Вагоны опрокинулись, и на теплоход полетели зерно, уголь и бревна. Погибли сто семьдесят шесть человек.

– Ужас!

Они какое-то время молчали, каждый по-своему осмысливал события, о которых только что был разговор. Потом Оля поделилась своими новостями. Сергей слушал ее внимательно, стараясь не перебивать. Чувства овладевали им, когда он слышал ее голос. Она замолчала, а он тихо, но твердо произнес:

– Олечка, любимая, выходи за меня замуж, – и, видя, что она хочет что-то сказать, продолжил. – Подожди, не перебивай меня, я и сам собьюсь. Понимаешь, я без тебя не могу жить. Последнее время ты стала для меня единственным человеком, которым безумно дорожу. Я хочу остаток жизни провести с тобой и ни с кем больше. Ты веришь мне?

– Конечно, верю! Ты тоже стал частью моего сердца! – практически шепотом выдохнула она.

– Олечка, я очень тебя люблю!

– Я тоже! И, конечно, я согласна, но когда и как!? – Это сейчас не важно! Главное то, что ты согласна, а с остальным разберемся после окончания моей службы!

– Я хочу, чтобы у нас было много детей, – с улыбкой на лице тихо произнесла Оля. – Все они будут похожи на тебя.

– И на тебя! Обязательно на тебя! – подхватил Сергей, поднялся, подошел к ней сзади и крепко обнял.

Она схватила его за руки и что есть силы сжала ими свою грудь, после этого провела его рукой по чувствительной зоне на теле, там, где грудь переходит в подмышку, и ощутила нечто особенное. Он почувствовал, что с ней происходит, развернул к себе лицом, нежно поцеловал в губы и, подняв ее на руки, двинулся к кровати. Она не сопротивлялась, стараясь не выдать своего трепетного состояния. Стыдливость рушилась под напором безумно-диких чувств. Раздевал он ее так же нежно, как и целовал. Они не произносили ни слова, но им это было и не нужно, чувства заменяли все. Ее трепетная дрожь передалась и ему, подменяя настоящие ощущения чем-то небывалым и неповторимым.

Он положил руку на ее плечо. Она вздрогнула от прикосновения. Потом он привлек ее к себе.

– Тебе снилось что-то страшное?

– Снилось? Да, снилось. А ты не спал?

– Не знаю. Кажется, не спал. Мне не хочется спать. А ты спи.

Закрыв глаза, она чувствовала, как равномерно, спокойно бьется его сердце там, где гулко стучит ее.

Он завтракал, не поднимая глаз. Она сидела напротив, опершись локтем на небольшой обеденный столик, положив подбородок на ладонь. Ее волосы были красиво зачесаны, ресницы казались неестественно длинными. Она ничего не ела, а только следи ла за каж дым его дви жением и не могла отвести от него взгляда. Вся душа ее пела и витала в облаках от сделанного ей вчера предложения и чудесной ночи, которую он ей подарил. Еще вчера она хотела серьезно поговорить с ним о событиях, которые произошли с ним до его призыва на службу. Конкретно о его взаимоотношениях с Ритой Ваниной. Но только сейчас она поняла, что все, что ей наговорили злые языки, ерунда. Все это небылицы и наговоры, а он любит ее и только ее, а если что и было, то ей на это наплевать. Эти, казавшиеся ей теперь ненужными, выяснения могли только навредить их отношениям и испортить такое чудесное душевное равновесие. Ее страшила приближающаяся минута расставания, но она молчала, чтобы не расстраивать его. Теперь она полноправно считала его своей половинкой. Их жизнь будет лучше, чем жизнь ее родителей. Она постарается сделать все для этого. Мучило ее неизвестно откуда появившееся предчувствие того, что она видит его в последний раз. Размышляя, она пришла к выводу, что все это плод ее воображения, а эти мысли – предощущение близкой разлуки.

Остаток дня они провели в городе. Обнявшись, бродили по окраинам города, вспоминали школьные времена, мечтали о будущей совместной жизни, словно не предстояло впереди испытание полуторагодовой разлукой. Несколько раз их останавливал воинский патруль и проверял у Сергея документы.

Пообедали они в городской столовой, посещение которой оставило неприятный осадок на душе. Блюда, приготовленные из несвежих продуктов, и грубое поведение официанток возмутили даже спокойную Олю. Ох, не зря советские люди смотрели на работников торговли, как на классовых врагов, а те платили им тем же. Покинули они столовую, даже не доев заказанное. Уже находясь на железнодорожном вокзале, они купили в привокзальном кафе горячие беляши с чаем и с удовольствием ели их на улице.

Через некоторое время к ним боком, словно невзначай, подошли двое молодых людей, предложили ходовой товар – кроссовки «Адидас». Модель была той, которую выпускал московский завод с прошлого года. Модель, выпускаемая в Москве, была устаревшая, но она была все же лучше той, что выпускали кавказские кустари. Те даже могли написать «Адидас» с ошибкой. Сергей с Олей отказались от предложенного товара – цена была больно уж высока.

В ожидании поезда они спешили насладиться последними минутами встречи. И когда поезд прибыл, они внутренне напряглись, стараясь не показать отчаяния.

– Сереженька, я так не хочу расставаться! – чуть не плача произнесла она и нежно прижалась к его груди.

– Я тоже! – выдохнул он, осознавая, что теперь они не увидятся до конца его службы.

– Ты же вернешься, милый мой? Вернешься ко мне после службы? Обещай!

Он представил себе все то время службы, которое ему еще предстояло. Для него это был огромный период времени. Такой огромный, что захватывало дух. Он только за эти два дня до конца понял, что без нее уже не сможет жить. Без нее это все будет не жизнью, а существованием. За эти полтора года может утечь много воды, и что с ними произойдет он, как ни старался, просчитать не мог. Оставалось только надеяться и ждать. Терпеливо ждать окончания срока службы. Он понимал, что дни, проведенные с ней, останутся счастливейшим временем и лучшим воспоминанием в его жизни. Ему было грустно, что он не смог полностью выразить свою любовь. Хотелось поблагодарить ее за все, что она смогла ему дать, но он так и не нашел подходящих слов для этого.

– Конечно, вернусь. Скоро вернусь. Не волнуйся, – улыбнулся он и мягко, словно прося прощение, провел пальцами по ее волосам. Она быстро поцеловала его в губы. Он не хотел отпускать ее из своих объятий, но поезд уже тронулся, и он бережно подсадил ее на подножку двигающегося состава под матерные крики нетрезвого проводника.

 

5

После отъезда Оли армейские будни продолжились в обычном режиме. Ежедневная учеба чередовалась с трудовыми днями. Курсанты по выходным и длинными вечерами бесконечно что-то разгружали, загружали, таскали и перетаскивали. Безусловно, что после отъезда Оли у него пошло дело с азбукой Морзе. У Сергея буквально открылось второе дыхание. Сержант Фурсунов был удивлен.

– Знаешь, Воронцов, – сказал он. – Встреча с любимой девушкой оказала на тебя благотворное влияние.

– Стараемся, товарищ сержант! – отрапортовал Сергей, внутренне наслаждаясь успехом.

– Почерк у тебя идеальный, скорость передачи уже тянет на третий класс радиотелеграфиста. Экзамены ты сдашь без проблем. Мой тебе совет – изучай коды условных сокращений. Без них в боевой части пропадешь.

– Понятно.

Фурсунов ушел, а к Сергею подбежал Мамочкин. – Что тебе Узбек говорил? – начал вкрадчиво он. – Да ничего интересного! Все пугает, что в боевой части нас замордуют.

– Да! Это верно. Мужики рассказывают, что там такое вытворяют…

– Ты не думай об этом и все будет хорошо.

Сергей не хотел тратить время на пустые разговоры, поэтому отвернулся и направился в сторону спортивного городка. Все свое свободное время он старался посвящать тренировкам. Ребята качали головами и молча крутили пальцами у виска, но его это нисколько ни трогало. Он был уверен, что времени у него осталось совсем немного. Иногда казалось, что ничего не произойдет и все его ожидания бессмыслица, но он все равно упрямо продолжал тренироваться – как физически, так и духовно.

Кореец был удивлен его способностям мгновенно соображать и ориентироваться в нестандартных ситуациях. Ни один вечер не проходил впустую. Сергей ему был близок и понятен. Физические упражнения его ученик выполнял отлично, поэтому он сделал упор на духовные тренировки, в которые входили различные уловки и ловушки для противника. Эти тайные знания в их роду передавались по наследству, как бесценные сокровища, – от деда к отцу, от отца к сыну. Теперь он дарил их этому парню. Дарил безвозмездно, всей душой осознавая, что тому они пригодятся больше, и воспользуется он ими по справедливости. Сергей с трепетом принимал этот подарок, выражая благодарность молча. Ким, конечно, понимал и то, что времени у них остается совсем мало, но твердо верил, что у парня все получится.

Наступила яркая солнечная осень, которая не шла ни в какое сравнение с родной осенней ленинградской блеклостью.

Второго сентября авиация Дальневосточного военного округа сбила «Боинг-747» южно-корейских авиалиний, который упал в воды Татарского пролива Японского моря, похоронив в своих водах двести шестьдесят девять пассажиров и членов экипажа. Разгорелся крупнейший международный скандал. Было понятно, что по поводу произошедшего инцидента наши военные неуклюже врут. Войска ПВО были приведены в состояние повышенной боевой готовности, но, несмотря ни на что, учебный взвод, возглавляемый младшим сержантом Чучиным, был откомандирован для оказания помощи подшефному совхозу в уборке картофеля.

Курсантов разместили в старом обветшалом доме на краю небольшой деревни. Две его огромные комнаты были завалены деревянными кроватями. Поговаривали, что в прошлом здесь располагался выездной летний детский дом, но был закрыт из-за несчастного случая. Что здесь произошло, ребятам выяснить не удалось. Дом производил жуткое впечатление, но прибывшие местные электрики смогли кое-что исправить и хотя бы наладили освещение. Курсанты более или менее привели комнаты в порядок, расставили кровати и выкинули гору мусора. Заведующий совхозным складом, худощавый дедушка, привез постельное белье, которое засверкало ослепительной белизной на заправленных кроватях. Ребята с предвкушением ждали ночи, чтобы впервые после долгого времени поспать в нормальных условиях, на пружинных матрацах.

Сергей вспомнил, что в похожем доме располагалась его начальная школа. Тут были те же мрачные коридоры, те же скрипучие доски на полу и квадрат крышки люка, прикрывающего вход в подвал, куда директриса в наказание помещала нерадивых учеников. Те, обмирая от страха, сидели там до конца урока, прислушивались и присматривались к непроглядной темноте. Ту школу он запомнил на всю жизнь и частенько воспоминания о том, что там было, всплывали в его памяти.

На следующий день начались трудовые будни. Уезжали на работы рано утром, а возвращались поздно вечером, но ребята не унывали. Все это было намного лучше, чем бесконечная казарменная муштра. По вечерам часть курсантов собиралась вокруг кровати Сергея, а он пересказывал им прочитанные ранее книги и просмотренные фильмы. Как оказалось, краткий пересказ у него получался отлично. Он был поражен тем фактом, что многие ребята не знали самых популярных литературных героев. Некоторые из них, проживая в отдаленных районах, даже не видели последних кинофильмов. К тому же оказалось, что бедность народная не знает границ. В стране существовали семьи, не имеющие даже телевизора. Поэтому его талант рассказчика пользовался большой популярностью. Умение выразительными жестами и восклицаниями дополнить рассказ вызывало интерес у уставших после тяжелой работы курсантов. Еще больше их радовало поведение Чучина, который предоставил их самим себе, а сам ежедневно напивался до беспамятства.

Сергей подружился с Витькой Соловьевым. Парень он был веселый, без лишних комплексов, а родом был из Вышнего Волочка. О своем городе он говорил всегда эмоционально, с благоговейным трепетом. Только общаясь с ним, Сергей пересмотрел отношение к родным местам. Он понял, что не важно, где ты живешь, а главное то, как ты относишься к своей родине. Витькина привязанность к родному городу поразила его, потому что сам он всегда с пренебрежением относился к тому, что проживает в сельской местности. Только теперь он почувствовал, что может значить для человека родная земля. За это он был благодарен другу. Они вместе мечтали о том, что после окончания учебки распределятся в одну часть. С освоением специальности у Витьки были затруднения, но Сергей обещал помочь ему. После отбоя они подолгу не спали, рассказывая друг другу истории из своей жизни.

В один из дней про курсантов забыли. Рабочий день по уборке картофеля заканчивался, а еду, которую обычно привозили прямо на совхозное поле, на этот раз не привезли. Не было ни завтрака, ни обеда, не появилась машина и вечером. Ребята взбунтовались, обиделись, бросили работу и толпой отправились в деревню за самогонкой. Сергей и еще несколько человек с ними решили не идти, а завалились спать прямо в траве на окраине леса под развесистым кустом. Рядом валялся пьяный Чучин.

Долго поблаженствовать им не удалось. Разбудили их крики вернувшихся курсантов. Изрядно выпившие, они наперебой возбужденно переговаривались и шумно веселились. Из деревни за ними увязались две пьяные цыганки. Одна из них страшная, да еще с выбитыми передними зубами, поочередно предлагала каждому из курсантов переспать с ней за бутылку самогонки. Сергей еле-еле отогнал ее от себя, словно назойливую муху.

Вадик Хамелеон решил посмеяться над Чучиным. Прикрыв его мятым газетным листом, он громко заорал:

– Будем думать, что здесь наложена огромная московская куча!

Он нарочито сделал ударение на слове «московская», подчеркивая этим презрение к столичным жителям. Москвичей не любили. Их показное высокомерие и манера держаться в стороне от всех сразу бросались в глаза. Ребята его, конечно, поняли, но идею не поддержали, продолжая смеяться только над Чучиным. Вадик как ни в чем не бывало продолжал издевательски шалить. Он горделиво прошагал вокруг Чучина и, подойдя вплотную к цыганке, прошептал:

– Дорогая, за глоток шнапса переспишь с этой кучкой?

Беззубая цыганка, ободренная тем, что ей нальют спиртного, с удовольствием и без слов привалилась к младшему сержанту и, шелестя газетой, начала страстно обнимать его. Тот продолжал спать до тех пор, пока она не начала слюняво целовать его губы. Внезапно проснувшись под сумасшедший хохот курсантов, он истошно заорал и, откатившись от женщины, вскочил на ноги.

– Это что за ведьма?

– Товарищ младший сержант, – начал доклад Вадик – Разве вы ничего не помните? Вы пришли с ней из деревни и обещали страстную ночь.

Все опять повалились от смеха. Чучин лихорадочно соображал, но, как ни старался, ничего не мог вспомнить. Он с опаской косился на цыганку, а та, сообразив, что ее обманули, разразилась гневной тирадой, состоявшей из одних матерных слов и страшных проклятий.

– Гоните их отсюда! – крикнул не на шутку рассвирепевший Чучин и, окинув взглядом курсантов, продолжил: – Почему не работаем!?

– Без еды не можем! – опять бойко ответил за всех Вадик, продолжая давиться от смеха.

– Строиться! – приказал Чучин.

Курсанты построились, а в конец шеренги пристроились цыганки, внезапно притихшие от страха, что их прогонят. Чучин начал вальяжно обходить неровный строй, словно маршал, оценивающий войска перед парадом. Когда он поравнялся с цыганками, то остановился, собираясь с мыслями, нахмурился, поправил очки и смачно плюнул им под ноги. Наконец досадливо махнул рукой, вернулся в середину шеренги и сказал:

– Что будем делать, товарищи курсанты?

Услышав в ответ только тишину, величественно изрек:

– Почему никто из вас не заботится о своем командире? Почему не наливают фронтовых сто грамм?

Все в очередной раз грохнули от смеха. Николай Бубнов, прячущий бутылку с граненым стаканом за своей спиной, быстро подсуетился. Он наполнил его до краев и поднес Чучину. Тот недоверчиво понюхал, хрюкнул и опрокинул целиком под изумленными взглядами курсантов. Беззубая цыганка жадно сглотнула слюну. Живительная влага оросила измученный организм Чучина. Он моментально ожил, покопался в карманах и достал несколько мятых денежных купюр.

– Афанасьев и Бубнов, быстро в деревню! Покупаете хлеб, тушенку и все остальное! Остальные разводят костер, на поле набираете картофель, чистите и в ведре варите его. Ответственным назначаю Мамочкина. Понятно?

Сергей удивился тому, что они сами до этого не додумались. Вот что значит привычка все делать по команде. Они бы с голоду умерли, но без команды готовить еду не стали бы. Чудеса.

Мамочкин стоял в стороне и обиженно шевелил губами, выдавливая из себя:

– Товарищ младший сержант, почему я ответственный? Я же не повар.

– Я не понял, курсант! – распалился охмелевший Чучин. – Или хочешь, чтобы я приказал тебе заняться вплотную нашими дамами?

– Нет, не хочу, – пробубнил Иван, в ужасе представив, что ему придется касаться таких ненавистных ему особ женского пола. – Извращенцы.

Он обиженно отошел, испуганно косясь на цыганок, которые медитировали у будущего костра. Ему хотелось только одного – взять толстый дрын и изо всех сил колотить и гнать этих баб до самой деревни, а то и дальше.

Когда вода в ведре с картофелем весело забурлила, Сергей подошел к Чучину, присел рядом с ним, закурил и спросил:

– Товарищ младший сержант, где вы научились варить картофель в ведре? Мы в детстве только запекали его в углях.

– Да все просто. Я же учился в университете, но, увы, не закончил. Мне и довелось научиться всяким премудростям в студенческом строительном отряде. Как говорится, кашу из топора варить.

– А я вообще не поступил!

– Что так?

– Из комсомола был исключен. Как оказалось, это повлияло на мой проходной балл.

– Значит, ты хулиган? Но все равно молодец! – Чучин засмеялся, дохнув махровым перегаром, а Сергей удивленно посмотрел на него. – Что думаешь, я не знаю, что произошло? Молодец, не побоялся «черных». Скажу тебе по секрету, то место, куда тебе предстоит поехать, ну сам знаешь, для чего, гиблое место. Слава у него дурная и заправляет там та же «чернота», курируемая работниками КГБ. Ты хороший парень, но, скажу честно, тебе не позавидуешь. Любое совершенное там преступление оформят под несчастный случай, а в качестве мальчиков для битья выставляют таких, как ты. Ты уж, Воронцов, извини, что я сказал тебе это откровенно, без извилин, но ты должен знать, что тебя там ожидает! Узбека лучше не слушай. Чтобы прикрыть свой зад, он наплетет и пообещает все, что угодно. Они все такие.

Он замолчал, увидев вернувшихся курсантов. Те принесли тушенку с хлебом и долгожданную литровую бутылку самогонки. Чучин вальяжно проконтролировал процесс закладки тушенки в ведро и отошел от костра, жестом подозвав Сергея.

– Что я пью один? Мне стало неинтересно это делать. Давай, присоединяйся!

– Да я что-то не хочу.

– Не понял, рядовой, что значит не хочу. Это приказ!

– Есть! – Сергей подумал, что ничего страшного не произойдет, если он выпьет с Чучиным.

Они выпили, крякнули и занюхали рукавом. Выпили по второй и закусили уже готовым тушеным картофелем. На душе стало приятно. Спиртное, как горячий душ, освежило организм. Опьянение накатило стремительно, а общаться с Чучиным оказалось легко. Он был любителем поболтать.

– Вот был однажды у меня случай, – похлопав Сергея по плечу, говорил он. – Пригласили меня в гости дамы – моя знакомая и ее подружки. Я естественно, как единственный представитель мужского пола, явился с коньком и с шоколадом. Стол, я скажу, у них ломился от разнообразных яств. Девочки постарались на славу, но им крепко втемяшилось в голову, что коньяк надо закусывать только шоколадом, как это делают аристократы. Выдумают же, бестии. Так и поступили. Мне, как мужику, естественно, наливали больше, а закусывать коньяк шоколадом, скажу тебе, дело препоганое. Результат оказался плачевным. До сих пор этого случая стыжусь. Короче, напился я, как свинья. Проспал полночи под столом, да еще отравился и блевал прямо в окно с высоты четвертого этажа. Вот всем потеха была. Одно обидно – поесть ничего не удалось.

Сергей засмеялся, выпил еще и подхватил начатую Чучиным тему:

– Я тоже один раз попал в переделку. Как-то отмечали день рождения у знакомого в соседнем поселке. Напились до беспамятства и пошли на танцы. Запомнил только одно, что возвращаться обратно надо было через железную дорогу, а дальше полный провал в памяти. Остались одни воспоминания о том, что кое-как дополз я до железной дороги и через нее начал переползать, но почему-то очень долго, пути все не кончались и не кончались. Позже выяснилось, что я ползал по кругу. Невероятно повезло, что поездов в тот момент не было.

– Да, всякое бывает, – констатировал еще сильнее захмелевший Чучин и начал моргать слипающимися глазами.

Задремать ему не удалось. В наступающей темноте замелькали фары. Из открывшихся дверей подъехавшего совхозного автобуса вывалились вдребезги пьяные незнакомый майор и главный агроном.

– Ребятки! – заорал майор. – Мы вам парного молока привезли!

Они вместе с шофером выгрузили из салона автобуса молочный бидон, мешок с булками и пакет с алюминиевыми кружками. Ребята в нетерпении расхватали кружки и начали черпать угощение прямиком из бидона. Из-за стихийно организовавшейся давки они даже не обратили внимания на содержимое своих кружек до тех пор, пока Мамочкин не заорал:

– Это что за гадость?

Ребята удивленно разглядывали мутную жидкость в своих кружках. Безмятежное лицо майора омрачилось и он, повернувшись к агроному, прошипел:

– Петрович, ты что, охренел? Это же брага!

– Неужели? Ну бывает, ошибочка вышла, сейчас исправим, – заикаясь, пробормотал агроном и с помощью шофера вытащил другой бидон, а этот они поспешили убрать.

Сергей покачал головой, удивляясь бардаку, который творится в армии, и, качаясь, направился в автобус. Ребята последовали его примеру. Допивали молоко уже по дороге назад. Чучин сидел в обнимку с агрономом и опрокидывал кружку за кружкой в свою ненасытную утробу. Ребята были поражены его умению глушить такое количество спиртного и оставаться в здравии. Уже ничего не соображающий майор положил глаз на одну из цыганок, которые тоже увязались за ними, и выказывал ей знаки внимания, постоянно подливая в ее кружку мутную жидкость. Возвращались они к месту проживания поздней ночью под пьяные цыганские песни. Майор подхватывал эти песни, как настоящий цыганский барон.

Утром все чуть не задохнулись от едкого дыма, который быстро заполнил помещение. Вадик опять начудил, решив затопить дровяную печь, которую разжигать было запрещено из-за того, что вороны свили в трубе гнездо. Сергей надолго запомнил душераздирающий крик дневального:

– Хамелеон, сука, куда ты спрятался? Найду – грохну!

Вадика искали долго, но объявился он только вечером, когда все успокоились.

Дни пролетели незаметно. Возвращались курсанты в расположение части слегка притихшие и погрустневшие. Автомашина долго простояла на закрытом переезде, поэтому на обед они не успели. Узбек встретил их неласково. Первые его слова были обращены к Сергею:

– Воронцов, за мной!

В каптерке он без слов выдал ему парадную форму.

– Давай быстро к Крокодилу оформлять документы и в командировку!

– Что случилось? – с замиранием сердца спросил Сергей.

– Пробил час «Х»! Вечером за тобой машина приедет!

Сергей неуверенно вышел из каптерки, бросил парадку на свою койку и вышел из расположения взвода под удивленными взглядами ребят. Один Вадик пытался что-то сказать, но его одернул появившийся Фурсунов.

Крокодил был еще злее, чем Узбек. Сергей сразу подумал, что это не его день.

– Удивляюсь я тебе, Воронцов! Как ты ухитрился вляпаться в это дерьмо?

– Так получилось, – тихо ответил Сергей. – Видимо, судьба такая.

– Ну-ну! – промычал майор и сильным ударом поставил печать на командировочном удостоверении.

Только в казарме Сергей успокоился. Собрался с мыслями и решил, что ничего страшного не должно произойти. Ребята помалкивали насчет его командировки, запуганные Фурсуновым. Только Витька подошел и тихо спросил:

– Как дела? Уезжаешь? Узбек сказал, что, может, навсегда и запретил общаться с тобой. А я так надеялся, что ты мне поможешь.

От этих слов у Сергея сильнее сжалось сердце и помутнело в глазах, но он взял себя в руки и тихо ответил:

– Извини, Витек, так получилось, но я вернусь. Еще раз извини, но я сейчас хочу побыть один.

Витя нерешительно отошел от него, исподлобья бросая жалостливые взгляды, а Сергей полулежа откинулся на подушку, что было категорически запрещено делать до отбоя. Такое могли себе позволить только старослужащие, но ему уже было на все наплевать. Фурсунов, проходивший мимо, злобно зыркнул на него, но видя, что толку нет, махнул рукой на надоевшего курсанта и удалился, матом поливая дневального за беспорядок. Сергей прикрыл глаза, постарался достичь внутреннего покоя и вспомнил своих родителей.

Как сейчас не хватало добрых, поддерживающих слов матери. Хотелось просто излить душу, побыть в окружении родных людей. То, что раньше он считал ненужным или не первостепенным, теперь оказалось необходимым, как глоток свежего воздуха, без которого он задыхался. Подтверждались слова его преподавателя по начальной военной подготовке о том, что на службе у него обязательно произойдет переоценка ценностей. Ему внезапно стало жалко себя и, чтобы не мучить самого себя, он представил образ Оли. На душе сразу стало легче. Он вспомнил, что за эти две недели не написал ей ни одного письма, хотя обещал писать каждую неделю. Работа в совхозе выбила его из графика. Едва только сообразил это, решительно подскочил на кровати, открыл прикроватную тумбочку, достал письменные принадлежности и, не задумываясь, начал быстро писать.

«Милая, ненаглядная моя Олечка!

Продолжаю писать тебе свои еженедельные послания. Мне очень трудно без тебя – особенно после того, как проводил тебя на поезд. Я живу той минутой, когда мы вновь увидимся. Твои письма я получил, спасибо тебе. Я их перечитываю по несколько раз в день. Для меня они источник вдохновения. От твоих теплых строчек безумно хочется расцеловать тебя, но вспоминаю, что ты где-то далеко-далеко, и становится грустно на сердце. Спасают только твои фотографии. Смотрю на них и успокаиваюсь.

Олечка, ты не расстраивайся и не вздумай плакать. Все будет хорошо, а у меня все практически без изменений. Наш учебный взвод посылали в подшефный совхоз копать картофель. Так что не ты одна этим занимаешься. Меня тоже не миновала участь картофелекопателя. Недавно к нам в казарму распределили автовзвод из «партизан» – это гражданские солдаты запаса, которых на сборы призвали. Их прибыло шестьдесят три человека. Все время, что находились у нас, они пропьянствовали. Даже весь наш запас одеколона выпили. Внешний вид у них, скажу я тебе, был еще тот: головы не стрижены, а одеты в поношенное обмундирование сороковых годов. Потеха. Хорошо, что долго у нас не пробыли.

Курсантам, т. е. нам, живется сейчас хорошо. Угнетает только ранний подъем. Вставать утром нет никакого желания. К тому же по утрам холодина жуткая. Окно открываешь, а с улицы туман, словно пар, валит. Даже передергивает всего от озноба. Кормят нас хорошо, а по вечерам чай пьем с вареньем. Конечно, это категорически запрещено, но мы все равно кипятим воду в трехлитровой банке кипятильником, сделанным из бритвенных лезвий. Он страшно гудит, но воду кипятит исправно. Самое главное у нас, конечно, впереди. Скоро аттестационные экзамены по воинской специальности. От их сдачи будет зависеть распределение по боевым радиотехническим центрам.

Вот, вроде, вкратце у меня и все.

Ненаглядная моя лапушка, я тебя безумно люблю! Повторял бы эти слова тысячу раз и каждый день, только бы ты была сейчас со мной! Не переживай! Пиши все подробно о себе.

Скоро увидимся!

Целую и обнимаю! Твой Сережка!»

Машина прибыла за ним незадолго до ужина. Он молча передал Витьке запечатанный конверт с письмом. Тот взял его и, по-дружески похлопав по плечу, сказал:

– Держись, Серый, все будет хорошо!

Сергей улыбнулся и сопровождаемый Фурсуновым отправился на КПП.

У автомашины стояли два крепыша в полевой форме защитного цвета без знаков различия.

– Ну что, боец, готов? – спросил один из них и, не получив ответа, невозмутимо продолжил: – Полезай в машину.

– Вы его накормите! – кинул напоследок Фурсунов. – А то он с утра ничего не ел!

– Не дрейфь, сержант! Он будет кушать то, что на гражданке даже не пробовал.

Сергей сел в салон автомобиля, напоследок кинув взгляд в сторону части. Он подумал, что сегодня его провожать уже никто не придет, но оказался неправ. У дверей КПП стоял кореец, и когда их взгляды встретились, он опустил голову и приложил правую руку к груди в знак уважения. Сергей сделал то же самое и удовлетворенно откинулся на спинку сиденья, мысленно поблагодарив корейца за моральную поддержку.

Автомобиль стремительно набрал скорость, пересек черту города и затерялся в змейках шоссейных дорог. Ехали они долго и только в одной из лесополос остановились. Один из крепышей, надев ему на глаза плотную повязку, сказал:

– Извини, но так положено.

Проехав по шоссе еще некоторое время, они, видимо, свернули на проселочную дорогу и вскоре оказались в расположении воинской части. Ему развязали глаза только когда закрылись двери ангара, в который въехал автомобиль. По гулкой металлической лестнице они спустились в просторное подвальное помещение, где ему показали скромную комнату. Она больше смахивала своим видом на тюремную камеру. Проводив его в столовую, крепыши исчезли, а он остался один с поваром таджиком. Тот молча и оценивающе смотрел на него. Через некоторое время к нему подошел напарник и ухмыляясь сказал:

– Привет тебе от моих братьев, которых ты имел неосторожность обидеть. Теперь тебе точно конец. Наш брат Эншокул тебя сломает!

Сергей рассмеялся ему в лицо, поражаясь тому, что нисколько не боится и, увидев, как собеседник изменился в лице, невозмутимо сказал:

– Давайте жрать, братья по разуму, а не то ваш конец раньше наступит.

Те недоуменно переглянулись и молча, кое-как сдерживая гнев, накрыли на стол. Поев, Сергей вернулся в свою комнату и твердо решил ни о чем не думать, а только отдыхать. Он интуитивно чувствовал, что завтра будет очень тяжелый день.

 

6

Он неуверенно вышел на ринг под недружелюбное улюлюканье немногочисленных зрителей, собравшихся в маленьком спортивном зале. Их он видел плохо, ослепленный светом прожекторов, яркие лучи которых падали сверху. Зрители были основательно защищены от случайных травм установленными вокруг ринга высокими металлическими решетками. Сопровождавший его сюда капитан внутренних войск предлагал ему выйти на ринг с оголенным торсом, но он наотрез отказался и остался в футболке. Его приберегли напоследок, как сказал капитан, для того, чтобы утешить победителя, которому основательно досталось в финальном поединке.

Победитель – парень с накачанными мускулами и широким лицом, по национальности таджик – должен был повеселить зрителей театральным избиением новичка. Сергей понял, что таким способом здесь наказывали провинившихся солдат, используя их как мальчиков для битья.

Боец-профи стоял напротив и с долей пренебрежения изучал своего противника. Как говорили участники поединков, Эншокул по прозвищу Ирбис появлялся здесь раз в несколько лет, но еще ни разу никому не удалось завалить его. По слухам, он нес службу или в КГБ, или в ГРУ и выполнял особые задания за пределами СССР. Те же источники сообщали, что прозвище он выбрал себе сам. Ирбисом в Таджикистане называют снежного барса.

Сергей совершенно не знал, как вести себя в этот момент, поэтому выбрал выжидательную позицию, осознавая, что такую накачанную гору мышц ему не то что победить, а пробить ударом будет невозможно. Он вдруг отчетливо понял, что сейчас его могут просто убить. Можно сказать, убить одним ударом. Перед ним находился профессионал, а он на его фоне выглядел маменькиным сынком. Волна страха накрыла его. Футболка мгновенно прилипла к телу. Мысль о том, что он песчинка в этом жестоком мире, начала точить организм, как болезненный микроб.

Эншокул, почувствовав его страх и ничтожность, презрительно оскалился, приблизился и толкнул противника открытой ладонью, предлагая ему сопротивляться.

Сергей молчал, не демонстрируя желание это делать.

По залу прошелестел вздох разочарования. Эншокул еще раз толкнул его и тихо сказал:

– Ты хоть ради приличия сопротивляйся. Говорили, что ты герой, а ты словно амеба под маминой юбкой.

Его слова привели парализованного страхом Сергея в чувство. Он сосредоточился, мысленно успокоил себя и вспомнил слова корейца, что страх – враг разума и стойкости. А вспомнив, внезапно обрел уверенность, твердость духа и толкнул противника ладонью в ответ. Зрители в зале затихли в предвкушении зрелища, а таджик даже опешил от такой наглости. Он снова оскалился и нанес мощный удар, вложив в него всю свою силу. Сергей был готов к этому удару; он воспользовался разницей в весовых категориях. Стремительно поднырнув под руку таджика, опережая его на долю секунды, он переместился ему за спину и нанес удар в область позвоночника. Тот громко хрюкнул и, к удивлению Сергея, слишком быстро развернулся, вскользь достав локтем его подбородок. Картинка ослепительной вспышкой взорвалась в глазах Сергея, его моментально ослепило и оглушило. Уже падая, он осознал, что было бы, если бы Эншокул попал прямо в цель. От этой мысли он лишь сосредоточился, усилием воли привел себя в чувство и как раз вовремя. Таджик с улыбкой неспешно приближался к нему под восторженные восклицания публики. Сергей, подпустив его поближе, извернулся, словно змея, и прыгнул, буквально ввинтился за спину противника, в прыжке нанеся удар в область паха. Зрители охнули и внезапно замерли. Таджик взревел, как бык, и, к ужасу Сергея, даже не поморщился от боли, которая должна была парализовать его. Недаром ходили слухи о том, что он не чувствует физической боли, словно те удивительные люди, о которых Сергей читал в журнале «Наука и жизнь». Теперь Эншокул сосредоточился и стал серьезнее, ощутив мастерство противника. Его охватила досада, из-за этого начало дергаться правое веко, что обеспокоило бойца. Такое происходило только тогда, когда он интуитивно чувствовал опасность. Это не укладывалось у него в голове. С виду невзрачный нерешительный паренек нанес всего два удара, и оба они достигли цели, а он их пропустил. Он, мастер рукопашного боя. Но больше всего его пугало то, что юнец выдержал силу его удара. Взбеленившись, он, не раздумывая, ринулся в атаку. Натиск был такой силы, что Сергей стал пропускать один удар за другим. Все окружающие его предметы слились в одну расплывчатую картинку. Уже лежа на полу, он понял, что развязка неизбежна. Последним усилием воли он сосредоточился, сдул затекающие на глаза ручейки крови и, повернув голову, разглядел в зале человека в штатском, сидящего в напряженной позе. Тот выразительным жестом, будто он находился на гладиаторском поединке, указывал пальцем в пол. Сергей мгновенно перевел взгляд на таджика и увидел на его окровавленном лице блаженную улыбку человека, наконец получившего долгожданную команду. Мгновенно собравшись, справившись с безумной физической болью, он подпустил противника поближе, припомнил уроки корейца и, вскочив на ноги, ушел в сторону и ударил пальцем в нервное окончание на шее противника. Тот на мгновение замер, впервые ощутив разлившуюся по телу дикую боль. Этого мгновения Сергею хватило, чтобы развернуть медленно клонившегося к земле Эншокула лицом к себе и нанести ему удар прямо в передние зубы, вложив в это остатки сил. Удар получился настолько сильный, что зубы таджика посыпались, а костяшки пальцев на правой руке Сергея треснули. От нахлынувшей боли он потерял сознание и обессиленно рухнул на пол. Рядом с ним, как в замедленной съемке, завалился таджик, который был еще в сознании, но от спеленавшей его боли не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, а только в ужасе шевелил разбитым ртом.

Рядом с ними бегали и матерились люди в белых халатах.

Очнулся Сергей через двое суток. Непонимающим взглядом осмотрел комнату, в которой находился, и удивился. В комнате были еще две койки со спящими на них людьми. На общежитие это было не особо похоже, вокруг ни вещей, ни одежды. Больше всего напоминало больницу, вот только он никак не мог вспомнить, как тут оказался. Впрочем, когда он осознал, как сильно у него болит перебинтованная правая рука, вопросов больше не осталось.

За окном сквозь расплывчатую завесу дождя переливались огнями многоэтажные здания. Крупные капли непрерывно барабанили по подоконнику.

Сергей встал с койки и, превозмогая жуткую боль, направился к умывальнику, который находился в углу комнаты. Взглянув в зеркало, он обомлел, потому что не узнал своего отражения. Лицо чудовищно опухло. Голова была тоже забинтована и жутко болела. Все лицо было исполосовано царапинами, словно он боролся с дикими животными. Память медленно возвращалась. На соседа среагировал один из спящих. Он сел, нажал кнопку у изголовья кровати и участливо спросил:

– Ну как, земляк, очнулся?

– Если так можно сказать, – прошептал Сергей, с трудом размыкая разбитые губы.

– Ты молодец! Ирбиса завалил! Все только об этом и говорят! Представляешь, ему со дня на день нужно было в командировку отправляться, а ты его так отоварил, что он теперь долго у протезиста реабилитироваться будет. Земляк, если что нужно, только свистни! Для тебя все будет!

Сергей молчал. Слушать болтовню соседа по койке не хотелось, но он, превозмогая боль, сказал:

– Если можно, об этом больше ни слова, лучше скажи, где я нахожусь?

– Место шикарное! Это госпиталь, правда, по документам и для непосвященных он не существует. Да ты что, земляк, совсем ничего не помнишь?

Сергей отрицательно кивнув головой, отвернулся. Болтовня соседа была прервана появлением целой делегации в белых халатах. Старичок с небольшой бородкой, осмотрев Сергея снизу доверху, сказал:

– Так-с, молодой человек, что вернулись в сознание, хорошо, – и, уже обращаясь к стоящим за его спиной медсестрам, добавил: – Подготовьте пациента к осмотру.

Лысоватый человек в военном мундире под халатом облегченно вздохнул:

– С возвращением, Сергей Александрович!

Сергей хотел ему ответить, но губы, как назло, слиплись и от прилагаемых усилий нестерпимо саднили.

– Молчите-молчите! Вам сейчас силы восстанавливать нужно. Честно сказать, наделали вы нам хлопот, но ничего, это даже к лучшему. Мешать не буду, но к разговору нашему скоро вернемся.

Он кивнул медсестрам и покинул палату. Сергей был поражен тому вниманию, с которым к нему отнеслись эти люди, а уважительно и только на вы с ним вообще никогда и нигде не говорили. Это шокировало его, но и, конечно, польстило его самолюбию. Он без раздумий, но в глубине души безумно стесняясь, отдался на волю симпатичным медсестрам.

Доктор долго и скрупулезно осматривал повреждения на теле Сергея, но уже в процедурной. Туда его заботливо привели медсестры. Больше всего врач уделил внимание ране на голове и, закончив осмотр, неожиданно спросил:

– У вас были случаи, когда вы оказывались в коме?

– Где? – переспросил Сергей.

– Проще говоря, в глубоком сне. Может, в детстве были случаи потери сознания?

– Нет.

– Интересненько. Нам обязательно нужно взять у вас анализ спинного мозга. Эта процедура называется спинномозговой пункцией. Ваше письменное разрешение на ее проведение обязательно.

Сергей удивленно, но без колебаний подписал предложенную бумагу и вопросительно посмотрел на доктора.

– Ложитесь, молодой человек, на кушетку боком, спиной ко мне и согните ноги в коленях, прижмите к животу. Голову прижмите к груди. Процедура эта болезненная, но быстрая.

Сергей лег, решив не смотреть на то, что будет происходить за его спиной, но любопытство пересилило. Он ненароком бросил взгляд назад, и ему стало не по себе. Медсестра передавала доктору шприц. Шприц был огромный, он таких никогда в жизни не видел. Мгновенно отвернувшись, стиснул зубы.

В памяти сразу всплыл рассказ старослужащего, который служил планшетистом на радиолокационной станции в боевой части их гарнизона. Ему нужно было вырвать давно мучивший его зуб. У военного стоматолога эта процедура ну никак не получалась, и он стал крошить зуб при помощи зубила. Бил с такой силой, что пробил основание верхней десны, а остатки зуба провалились в пазуху, расположенную под глазом. Стоматолог удивленно заглянул в образовавшуюся дыру и невозмутимо сообщил пациенту о том, что ничего страшного не произошло. Только после демобилизации ему надлежит незамедлительно обратиться к врачу по месту жительства. Напоследок стоматолог надавал ему кучу таблеток, которые пострадавший спустил в унитаз, и по нынешний день, проклиная всю военную врачебную систему, пугал молодых, засасывая с шумом воздух через дыру в десне так, что у него щелкал и шевелился левый глаз.

Сергей представил это так реально, что от страха исчезла даже боль. Медсестра обработала его кожу йодом, затем протерла спиртом и сделала анестезию, введя подкожно раствор новокаина. А когда доктор начал вводить специальную длинную иглу в спину, при проколе твердой мозговой оболочки он потерял сознание.

Пришел в себя уже в палате, но глаз не открывал. Лежать было неудобно, потому что отсутствовала подушка. Доктор шептал кому-то, вероятно, лысому офицеру, что Воронцова нужно немедленно обследовать, а для этого требуется время и необходимое оборудование, которого здесь нет. Вероятность поставленного диагноза велика.

– Понимаете, Виктор Васильевич, – шептал он. – Есть основания предполагать, что существует угроза наступления комы. В данный момент у него отсутствует сознание и реакция на боль. Такие симптомы можно классифицировать, как кома третьей степени, но и это все мои предположения. Повторяю, нужно глубокое обследование.

– Это плохо, – тихо сказал офицер. – Но это не меняет принятого решения. Он идеальный кандидат. Пока пусть отдыхает, а там посмотрим, что делать далее. Ваш диагноз, скорее всего, ошибка, а все это следствие пережитого стресса и физической боли. В моей практике бывали случаи, когда отсутствовала реакция на боль.

– Будем надеяться. Сейчас ему после пункции рекомендован постельный режим в течение суток.

Они тихо вышли, и только когда их шаги затихли в конце коридора, Сергей открыл глаза и осмотрелся. В палате он был один. Сев на кровати, он задумался. Сердце подсказывало, что его страдания даже не начались. Все, что произошло сейчас, это подготовка к следующему этапу в жизни. Почему он так решил, сам не мог понять. По вероятности, он что-то уловил в словах заурядного с виду офицера. Кто он, и почему обращает на него пристальное внимание, Сергей не знал, а если сказать честно, даже не желал знать. Он грезил только тем днем, когда вернется в свой учебный взвод, увидит ребят, и все станет по-прежнему. Сейчас он желал только этого и ничего другого.

Размышления его прервали внезапно появившиеся соседи. Они оказались невероятно свойскими парнями, которые приняли его на равных, невзирая на чины и положение, даже когда он поведал им свою историю. Они были искренне удивлены и изумлены. Один из них, старший лейтенант Васильев Роман, проходя службу в Венгерской Народной Республике, два месяца назад был ранен во время несения караульной службы, при обстреле КПП, и после интенсивного лечения направлен сюда. Старший прапорщик сверхсрочной службы Петров Андрей, находясь в Сирийской Арабской Республике, ухитрился попасть в дорожно-транспортное происшествие. Оба старших, как прозвал их Сергей, проходили реабилитационный курс. Они быстро нашли общий язык, и Сергей попросил рассказать о Сирии, вспомнив, что из части, в которой он принимал присягу, для прохождения службы в Сирию был откомандирован радиотелеграфист второго класса. Ему тогда все жутко завидовали и мечтали оказаться на его месте.

– Точно, было такое! – припомнил Роман. – Я проходил службу в Будапеште, и в июне или июле, что-то запамятовал, перед самым моим ранением, через нас транзитом летели девять солдат. Прибыли они в столицу Венгрии на гражданском самолете, а в Сирию улетали на военно-транспортном. Прямого сообщения с Сирией нет, а наши военные находятся там нелегально. Помню, среди них узбек был, худой, словно смерть, а еще грузин вот с такими усами, – он выразительно развел руками и продолжил: – Вылетали они со скандалом, опоздав на аэродром почти на целый час, за что от летчиков и командования все получили нагоняй за срыв летного расписания. Андрюха, да ты сам лучше знаешь, что там происходит. Расскажи парню. Секретность секретностью, да какой в этом толк. Все равно все обо всем знают.

– Секретность тут ни при чем. Мне на нее наплевать. Службу я нес на мобильном всепогодном зенитно-ракетном комплексе «Оса-АК», который входит в состав ПВО сухопутных войск, а про этих ребят слышал краем уха. Лично меня их прибытие не касалось. Моя поездка в Сирию получилась натуральной детективной историей. Во второй половине прошлого года в обстановке строжайшей секретности произвели наш отбор на очень серьезном уровне. Быстро сколотили два «полновесных» зенитно-ракетных полка ПВО и технический дивизион. Противовоздушный зенитно-ракетный комплекс С-200 поражал специалистов техническими характеристиками. Даже социалистические страны, дружественные нашей стране, до сих пор не имеют таких средств ПВО в полном объеме. Представляете? Под видом туристов, переодетых в гражданскую одежду, нас отправили в путешествие на теплоходе «Украина». Путь наш пролегал по Черному, Мраморному, Эгейскому, Средиземному морям. Проливы Босфор, Дарданеллы, набережная турецкого Стамбула, Кипр оставались позади. А какой был проход под великим, в полтора километра длиной мостом, который соединяет противоположные берега пролива и города Стамбул и Константинополь! Короче, прибыли мы в средиземноморский порт Сирии – Тартус и сошли на берег уже как сирийские воины, переодетые в их форму. Разместили нас на охраняемой батальоном президентской гвардии территории за несколькими рядами колючей проволоки и минным полем. В кратчайшие сроки была развернута боевая техника. Скоро всему миру стало ясно, что на территорию Сирии соваться опасно, потому что там стоят русские. От этого чувства мурашки по коже бежали. Одно смущало – жара в плюс пятьдесят пять градусов стояла нестерпимая, но никто не дрогнул и до сих пор стоят!

– Круто! – восхитился Сергей и поморщился от боли.

– Ты лучше расскажи, как сюда попал, вояка, и по какой-такой причине! – засмеялся Роман.

Андрей обиженно нахмурился, но без утайки все рассказал:

– Попали мы на своей «Осе» в ДТП. Глупо все произошло. На трассе столкнулись с местным автобусом. Его в лепешку, наш колесный тягач перевернулся, ракеты рассыпались по дороге. Мне ножны в пузо вошли так, что чуть не околел. Вот я и оказался здесь. Теперь жду разбирательства. Ракеты-то в лепешку, а они денег стоят немерено. Пассажиры автобуса, говорят, погибли.

– Вот это да! – поразился Сергей и поднял забинтованную руку. – Я теперь тоже не знаю, что делать. Скоро экзамены, а у меня рука вдребезги.

– Не переживай, – обнадежил Роман. – Если азбуку Морзе хорошо знаешь, то начинай тренировать левую руку и все получится. Вот увидишь.

– Спасибо, – поблагодарил Сергей и прилег на кровать.

Чувствовал он себя намного легче. Он попытался выстучать по одеялу левой рукой знаки и к своему удивлению понял, что после небольших тренировок у него это должно получиться.

– Завтра вечером пойдем фильм смотреть, – неожиданно сказал Андрей.

– Здесь есть кинозал? – спросил Сергей.

– Есть-есть, но только видеозал!

– Не понял, – опешил Сергей.

– Не клюй больную голову парню, – бросил Роман. – Он из деревни. Где он мог видеть видеомагнитофон, который и городским-то не всем доступен.

– Видеомагнитофон?

– Да! – сказал Андрей с восхищением. – Сейчас в стране начался видеобум, поэтому на квартирах, на загородных дачах, в вагончиках, бытовках проходят первые в стране видеопросмотры. В провинции за видео могут посадить. Кстати, шьют распространение порнографии и частное предпринимательство из-за платных просмотров. Как отмечается в одном постановлении, видео – это не что иное, как расплодившиеся кинотеатры. На них организовали охоту, а реквизируемые видеомагнитофоны забирают себе обкомы партии и управление КГБ на местах. Вот одна из этих дефицитных машинок и осела здесь, кстати, тоже нелегально.

– Чудеса! – поразился Сергей. – У меня дома даже цветного телевизора нет, а ты говоришь о видео. Для меня это нереальная фантастика.

– Из всего следует, что твою фантастику завтра будем претворять в жизнь. Обещаю тебе, что зрелище понравится.

– А почему не сегодня? – машинально спросил Сергей, хотя сегодня и сам не горел желанием куда-либо выдвигаться.

– Потому что доктор у нас золото и тебе он рекомендовал постельный режим до завтра. Мы люди военные и должны выполнять рекомендации, как приказы.

На следующий день ближе к ночи Андрей, как и обещал, повел Сергея на видеопросмотр в подвальную часть здания. В помещении, куда они незаметно протиснулись, было тесно и сильно накурено. На мерцающем экране большого телевизора краски выглядели размыто, а за кадром звучал гнусавый голос. Смотрели фантастический боевик под интригующим названием «Чужой». Зрелище Сергея ошеломило и, несмотря на плохое качество изображения, поразило. Такого количества специальных киношных эффектов он еще не видел. Андрей, заметив, как у него горят глаза, пообещал, что лично для него добудет фантастические фильмы, и сдержал свое обещание. В течение нескольких дней Сергей завороженно ознакомился с такими творениями мирового кинематографа, как «Звездные войны», «Нечто» и «Звездный путь», хотя соседи по палате желали просмотра фильмов с порнографическим содержанием, но, желая угодить Сергею, включали просмотры исключительно для него.

Дни пролетали незаметно и складывались в недели. Лысоватый офицер так больше и не появился, отчего на душе у Сергея заметно полегчало.

Андрей с Романом вскоре выписались и уехали в неизвестном направлении. Сергей привязался к ним и сокрушался, когда они расстались, даже не обменявшись адресами, но потом понял, что это, наверное, и не нужно. Каждый двинулся дальше по жизни своим путем.

 

7

– Теперь что будем делать? – спросил Фурсунов, бросая выразительный взгляд на перебинтованную руку Сергея.

Он нарочито демонстрировал командирскую напористость, но в глубине души был рад, что Воронцов вернулся. Раньше Сергея к ним в часть прибыло неофициальное известие о его успехе. Наконец-то этому таджикскому землячеству был нанесен ощутимый удар. Он совсем другими глазами взглянул на своего курсанта.

– Ничего страшного, товарищ сержант, я уже тренирую левую руку.

– И что? – глаза Фурсунова удивленно полезли на лоб.

– Через неделю к сдаче на классность буду готов! Не переживайте, не подведу!

– Посмотрим! Про руку и ссадины всем говори, что в ДТП попал. Лишняя шумиха нам ни к чему. Свободен!

Сергей вышел из каптерки, прогулялся по расположению взвода и вышел на улицу. Курсанты были на занятиях. Близился обед, и он решил подождать их в курилке. Не успел закурить, как появился майор Кукишев. Он обошел бойца и, хлопнув по плечу, произнес:

– Молодец! Жив, курилка! Не ожидал, не ожидал от тебя, – и, увидев поврежденную руку, осекся, но продолжил: – Может, помощь нужна? Ты говори, не стесняйся.

Сразу бросалось в глаза то, что он был в превосходном расположении духа. Сергей, не раздумывая, отрапортовал:

– Товарищ майор, спасибо за участие, но в данный момент мне ничего не требуется!

– Как знаешь.

Майор ушел, радостно насвистывая мелодию из песни популярной этой осенью группы «Земляне». Сергей тоже, только тихо, подхватил эту мелодию, закурил и продолжал тренировать левую руку, выстукивая костяшками пальцев ритм по деревянной скамье. Вскоре появились ребята, которые с радостью его поприветствовали. Никто из них об истинной цели командировки не догадывался. Только Витька Соловьев недоверчиво спросил:

– Что у тебя с рукой? И лицо твое не внушает доверия.

– Не парься, Витек, – просто ответил Сергей. – В небольшую аварию попал. Как ты сам?

– Ничего хорошего сообщить не могу. На прошлой неделе вместо обучения почти каждый день ездили в город на работы. Им то продукты загрузи, то на цементном заводе шефскую помощь окажи, а вчера вообще возили к черту на рога. Мебель какому-то генералу на даче разгружали. Даже не знаю, как экзамены буду сдавать. Чувствую себя полным идиотом.

– Все будет хорошо. Не переживай. Вечером позанимаемся с тобой. Только представь, насколько мне будет хуже.

Витя виновато бросил взгляд на его руку, но не смог сдержать улыбки, озарившей его хмурое лицо. Он хотел что-то сказать, но подскочил Вадик Хамелеон и сенсационно заорал:

– Серый, представляешь, наш очкарик Журкин отличился! Замарал себе вчера ночью трусики и дремал блаженно, словно Адам, обтруханный.

– Что мелешь?

– Вот и что! Семяизвержение непроизвольное у нашего бедного Петечки произошло. Научно сие действо называется поллюция.

– Дурак ты, Вадик, и уши у тебя холодные! – решительно отрезал Сергей. – По-моему, мало тебя били в детском доме. Я бы прямо сейчас тебе всыпал, да руки пачкать не хочу.

Он так выразительно сверкнул глазами, что Вадик моментально испарился. Рядом деликатно молчал Витя. Сергей представил, как тяжело должно быть ребенку в детском доме, если в нем существует хотя бы один такой моральный урод, как Хамелеон. Постоянно быть на виду и стараться контролировать свои поступки и эмоции – тяжелейшее занятие. Как известно, дети оплошностей не прощают. Только он один из всех своих гражданских приятелей знал, что его друг Валька Яскевич страдал ночным недержанием мочи – энурезом. Это был его крест, и он от этого сильно страдал. Тогда он говорил Сергею, что обычно это происходит в положении лежа на спине, а Валька любил спать, упершись глазами в потолок. Родители, чтобы избавить сына от этой привычки, обвязывали его перед сном полотенцем так, чтобы жесткий узел на нем оказывался на спине. Он-то и должен был мешать Вальке занять опасное положение. Ночью полотенце, естественно, сползало, он принимал излюбленную позу и, как обычно, просыпался от того, что мочился в кровать. А что касается поллюции, то это обычное дело. Сергей не знал ни одного из друзей, которые не страдали бы этим в юношестве. Его тоже не миновала эта участь в тот период, когда ему было четырнадцать лет. Тогда они страшно стеснялись признаться в этом, но заложенное в подростков самой природой было не изменить. Ночное выделение семени – явление совершенно нормальное, физиологическое. Оно наблюдается у каждого юноши или мужчины, который не живет половой жизнью.

Сергей всегда вскипал, когда напогляд вываливались человеческие слабости или оплошности. Он это не выносил всей душой и был твердо уверен, что существует тонкая грань между шуткой и издевкой, которую нарушать категорически нельзя.

Размышления его прервал голос Вити:

– Построение на обед.

Друзья втиснулись в ровные ряды учебного взвода и под дробь барабана двинулись в столовую. Встречавший их там младший сержант Чучин был рад видеть Сергея. Он отвел его в сторону и молча указал рукой на коридор, ведущий в недра огромной кухни, выразительно пожал при этом плечами. Сергей решительно двинулся вперед и вскоре увидел радостного корейца. Они обнялись, словно братья, и прошли в ближайшую комнату с круглым столом посередине, который был уставлен столовыми приборами.

– Молодец, – скупо оценил он. – Только о тебе и говорят сейчас. Самого Ирбиса завалил.

– Ты знаешь его?

Кореец помотал головой и забарабанил по стене. В дверном проеме появились силуэты знакомых Сергею таджиков с подносами в руках. Они заискивающе стали раскладывать готовые блюда, исподлобья бросая на Сергея хмурые взгляды.

– По какому случаю праздник? – спросил тот. – По случаю твоего успешного возвращения.

В комнату вошел таджик невысокого роста возрастом далеко за двадцать. Он поприветствовал корейца и уселся напротив Сергея.

– Значит, ты и есть знаменитый Серж, – сказал он и, предвидя его реакцию, поднял вверх руку. – Так тебя окрестили мои братья, которые глубоко ошибались на твой счет. Всевышний бог сегодня к нам милостив. Давай знакомиться. Меня зовут Ораш.

– Здорово, – бесхитростно сказал Сергей и неожиданно спросил: – Ты что, верующий?

– Естественно. Мой отец мулла – служитель религиозного культа, знаток Корана и религиозных обрядов. Ты имеешь что-то против этого?

– Да нет. У меня у самого бабушка верующая, и я всегда с большим уважением относился к религиозным верованиям других. Сам я атеист, мои друзья и родители атеисты, поэтому я всегда поражался тому, что в южных республиках такое большое количество верующих.

– Все объясняется просто. В тот период, когда Советское государство с особенной яростью насаждало атеизм, ислам держался намного крепче, чем православие. Тут еще важно, что ислам всегда был религией нацменьшинств, был нужен, чтобы сохранить цельность малого народа. Поэтому нам удалось сохранить веру, в отличие от российских христиан. Сам я работал наборщиком в типографии, которая специализировалась на выпуске Корана и лунных календарей. В отличие от России, где выпуск Библии запрещен, мы легально распространяли Коран.

– Вот не подумал бы никогда, что ты работал в типографии.

– А у тебя сложилось мнение, что мы отсталые люди с гор и на службе занимаем только теплые места, не требующие большого ума? – Ораш пробуравил его взглядом, от которого Сергею стало не по себе. Он смутился, но все равно честно ответил:

– Если начистоту, то да! Вероятно, я не прав, но на данный момент я просто повторяю то, о чем думают остальные.

– Ты мне нравишься. У тебя есть чувство меры и гордость, о которой многие твои земляки забыли, превратившись здесь в скот, – серьезно сказал таджик и, подмигнув корейцу, добавил: – Я бы не хотел оказаться с ним по разные стороны баррикад!

– Ты что, собрался с нами воевать? – удивился Сергей.

– Кто знает, кто знает! Ладно, что-то я дискутировать начинаю. Вижу, что ты хороший человек. Прими наше угощение в знак уважения и не обижайся, если было что-то не так.

Таджик выразительно указал на стол, потом встал со стула и молча двинулся к выходу.

– А ты что, не будешь есть с нами? – тихо спросил Сергей.

– Нет! – услышал он в ответ. – С неверными мне есть не пристало!

– Не понял! Он что, воевать собрался? – возмутился Сергей, но кореец толкнул его в ногу и, когда таджик скрылся за дверью, с убийственным спокойствием констатировал:

– А ты думаешь, что нет? Глубоко заблуждаешься, мой друг! Государство наше начинает трещать по швам! В республиках Средней Азии сейчас вовсю начинают шевелиться националисты, и все из-за войны в Афганистане и исламской революции в Иране. Там не все так просто, как преподносит нам наша идеологическая машина.

– Разговорчик у нас получился наивеселейший, ничего не скажешь!

– Да ладно, не унывай! Мои слова не принимай близко к сердцу. Это я, как человек восточный, эмоционально думаю и во всех делах вижу подвох. Это моя слабость. Давай, ешь! Наши воины ислама старались, не обижай их.

Сергея не нужно было убеждать. За день он сильно проголодался и сейчас с удовольствием накинулся на еду.

Возвращался он в расположение учебного взвода поздно вечером. Вадик Хамелеон опять отличился. После обеда курсанты в очередной раз разгружали в хозяйственном блоке продукты. После этого толстый прапорщик со склада обнаружил вскрытый ящик со сгущенным молоком. Вместе с Фурсуновым они провели в казарме обыск и в тумбочке Вадика нашли четыре украденные банки. Банки, естественно, вернулись к хозяину, а Фурсунов подтянул сержанта Божичко, который был мастером устраивать экзекуции. Наказание в армии – дело коллективное, и жесткую процедуру отбой-подъем устроили всему взводу.

Когда Сергей зашел в казарму, хохол стоял, широко расставив ноги, с зажатой в руке обгорелой спичкой и зловещим голосом вторил:

– Восемь скрипов! Взвод, подъем. Курсанты вскочили с коек.

– Что-то вы расслабились, товарищи курсанты, к концу учебы! – продолжал сержант. – Не успеваем отбиваться? Еще раз повторяю, что спичка горит сорок пять секунд, и за это время вы должны отбиться для сна, предварительно аккуратно сложив одежду. Каждый раздавшийся скрип пружины после того, как погаснет огонь, будет равен количеству последующих отбоев и подъемов. Поняли? Не слышу!

– Так точно, товарищ сержант! – стройным хором голосов прокричали курсанты, удивив этим Сергея.

По их слаженным действиям было видно, что отбиваются они давно. Ведь о существовании этой процедуры они совсем забыли, она не возобновлялась со дня приезда Чучина. Божичко опять чиркнул спичкой, а Фурсунов насильно затолкал Сергея в комнату отдыха, чему тот несказанно обрадовался, хотя со своей больной рукой все равно ничего бы не смог сделать. Присев на стул, он задумался. Ему безумно захотелось увидеть Олю, но ее образ упрямо не хотел всплывать в памяти. Сергей бросил эту затею и неожиданно вспомнил, что он никого не спросил о своей почте. За это время должна была прийти уйма писем. Словно читая его мысли, в комнату неожиданно вошел Фурсунов с толстой пачкой конвертов в руках.

– Извини, – сказал он. – Совсем из головы вылетело. Ты тоже хорош, не напомнил.

Сергей тяжело вздохнул и трепетно взял в руки письма. Фурсунов улыбнулся и вышел, прикрыв за собой дверь. Чтение писем в армии – одно из наиприятнейших занятий, которому Сергей отдался с удовольствием.

Из писем он узнал, что его двоюродный брат готовится к демобилизации с Северного флота, что его друзья продолжают куролесить на вечеринках и дискотеках в ожидании призыва. Валерка «хиппарь» оповестил его, что приобрел множество новинок звукозаписей, чем ввел Сергея в мечтательное состояние. Отсутствие настоящей музыки Сергея раздражало, а заменителей ее в виде советской эстрады он не принимал. Имеющийся здесь в наличии проигрыватель «Мелодия-103-стерео» рижского радиозавода и набор никчемных грампластинок фирмы «Мелодия» не могли удовлетворить его потребности.

Мать писала, что у них все хорошо. Отец, как и обещал, бросил пить. Ира, перейдя в десятый класс, стала хорошо учиться и была избрана директором ленинского зала. Сергея сей факт удивил, и он решил впервые написать лично ей.

Наконец-то пришло долгожданное письмо и от Оли, в котором она на восьми листах описала подробности своей учебы и спортивных достижений. Он его перечитал два раза, вникая в каждое предложение, стараясь ощутить звучащие между строчек чувства.

Ему стало грустно и нестерпимо захотелось вернуться домой, чтобы хоть на одну минутку увидеть и крепко прижать к себе свою Олечку. Одна мысль о том, сколько времени осталось до конца службы, испортила настроение и сделала бессмысленными все мечты.

Последним Сергей вскрыл письмо без обратного адреса. Что-то знакомое показалось ему в этих красивых строчках, и интуиция его не подвела.

Это было письмо от Риты.

Прочитав его, он был поражен теми чувствами, которые она сумела вложить в него. Фактически это было признание в любви и признание, судя по стилю письма, прощальное. Оно обладало такой эмоциональной силой, что он на секунду усомнился в безусловности Ольгиных чувств. Это его несказанно озадачило. Безупречные строчки говорили устами Риты, словно в последний раз. Он понял, что свои эмоции ей было проще излить в письме, потому что она была уверена, что они все равно останутся без ответа. Также она была абсолютно убеждена, что им больше не суждено увидеться. Сергей был благодарен ей за это письмо. Он твердо решил, что после демобилизации обязательно ее найдет, чтобы поблагодарить за моральную поддержку. Ведь только она пришла его провожать и сопровождала в Ленинграде до ворот сборного пункта. Тогда ему было особенно тяжело и тоскливо. Его чувства были взбудоражены ее письмом, и ему было невероятно приятно, что о нем думает еще один почти близкий ему человек. Он был уверен, что эти мысли нисколько не оскорбят его отношений с любимой Олечкой.

Он улыбнулся и, взглянув на часы, удивился, что уже далеко за полночь. Спать вовсе не хотелось, и он мечтательно откинулся на спинку стула.

Близился день экзаменов, к которым он хотел быть подготовлен на все сто процентов. Он был почти уверен, что без проблем сработает на телеграфном ключе левой рукой, и этот свой, как он считал, подвиг хотел посвятить любимой девушке. Он знал, что каждому мужчине для вдохновения нужна дама сердца и если мужчина в этом не признается, то это настоящая ложь. Ведь все, что он приготовил, раздобыл, смастерил или нашел, обязательно должен посвятить своей любимой. Так повелось с древних времен, так было сейчас и так, безусловно, хотелось ему.

Среда двадцать пятого октября выдалась на удивление хмурой. Чувствовалось дыхание зимы. С самого утра курсанты нетерпеливо переминались с ноги на ногу у учебного класса. Шли аттестационные экзамены на присвоение классного звания. На экзаменовку запускали поочередно по два человека. Проверяющий из Москвы майор, приехавший за день до экзаменов, неподвижно сидел за столом и строго глядел на курсантов. Его глаза были плохо видны, их скрывали густые брови, а припухшее лицо было лишено эмоций. Первое, о чем подумал Сергей, когда увидел его, войдя в учебный класс, что, по всей вероятности, майор всю ночь употреблял спиртные напитки. Рядом с ним сидел майор Кукишев с таким же одутловатым лицом, видимо, они пьянствовали вместе. Когда Сергей представился и прошел за учебное место, майор из Москвы, удивленно посмотрев на его руку, нагнулся в сторону Крокодила и что-то прошептал ему на ухо. Тот махнул рукой и демонстративно громко провозгласил:

– Он у нас ас! Работает, как виртуоз, обеими руками. Они оба засмеялись и надели на голову наушники. Сергей произвел ту же манипуляцию, сосредоточился и начал работать на телеграфном ключе. Все получилось как нельзя лучше. Он сам не ожидал от себя такой прыти. Чувствовалось, что оба майора были им довольны. Сергей ухитрился показать такую передачу знаков в минуту, что лишь немного не дотянул до второго класса.

Сержант Фурсунов последним в списке на сдачу экзамена поставил Витьку Соловьева. Он долго на него матерился, пытаясь вразумить, чтобы он сосредоточился и постарался не завалить экзамены. Поняв, что ничего не сможет добиться, в сердцах махнул рукой. Витька поникший, ощущая полнейшую безнадежность, обреченно вошел в класс. Сергей понимал, что ему будет невероятно тяжело. Дополнительные занятия ему практически не помогли, и поэтому можно было разве что ждать чуда.

Чуда не произошло.

Из класса выбежал злой Узбек и, позвав Сергея, затолкал его обратно.

Раскрасневшийся Витька стоял перед обезумевшим от злости Крокодилом. Увидев Сергея, майор замолчал, испытал его взглядом и грозно сказал, а точнее, процедил сквозь зубы:

– Воронцов, это твой дружок или нет?

– Мой! – утвердительно ответил Сергей.

Он не совсем понимал, что от него хотят услышать командиры. И так было понятно, что его друг экзамены не сдал.

– А то, что этот засранец за полгода, которые находился здесь, ничему не научился! Классности он, естественно, не получит и для него остается только одно вакантное место в боевой части. Знаешь, что это за место?

Сергей отрицательно замотал головой.

– Свинарем в свинарник! Только для этой-то профессии твой дружок и годен. Но наш наидобрейший проверяющий предложил тебе решить, кем ему быть.

– Не понял? – удивился Сергей и растерянно глянул на побледневшего Витьку, который стоял пошатываясь, практически не чувствуя под собой ног.

– Подаришь ему одну свою руку! – майор засмеялся, резко стих и добавил: – Шутка! Просто возьмешь его на поруки. Мы вас распределим в одну часть, а ты продолжишь его обучение. Я знаю, что ты на это мне можешь сказать. Будет тяжело, но от тебя зависит его судьба.

Он закончил и чинно вернулся на свое место.

– О чем может быть разговор, – не раздумывая выпалил Сергей. – Если все зависит только от меня, то я согласен.

– По рукам! – обрадовался Крокодил.

Ему жутко не хотелось портить экзаменационные показатели.

Витька от слов друга расчувствовался и в знак благодарности сильно сжал руку Сергея. За стол они сели вместе.

По команде сержанта остальные курсанты также вернулись в учебный класс. Майор из Москвы выступил с пламенной речью о важности войск противовоздушной обороны и по поводу успешно сданных экзаменов. Кукишев с пафосом огласил список распределения. Не успели стихнуть оживленные дебаты, как в класс вбежал возбужденный подполковник Хайло.

– Товарищи! – начал он. – Сегодня в шесть часов утра Вооруженные силы США предприняли попытку вооруженного вторжения в Гренаду и высадились на ее побережье. Гренада – это маленькое островное государство в Карибском море. Сейчас там идут ожесточенные бои, обстреляно наше посольство. В обороне государства принимают участие наши кубинские товарищи.

Все загалдели, выражая тем самым свою солидарность с защитниками Гренады. В этот вечер курсанты учебного взвода в полном составе подали заявления об их отправке для продолжения службы в любую из горячих точек мира.

Позже они узнали, что операция по высадке десанта на Гренаду называлась «Вспышка ярости» и была предпринята под предлогом обеспечения безопасности находящихся в стране американских граждан. В СССР началась компания солидарности. Вторжение на Гренаду было крупной операцией Вооруженных сил США после окончания неудачной войны в Юго-Восточной Азии. Призрак Вьетнама витал над страной. Несмотря на целый ряд локальных неудач, общий исход операции оказался успешным. Американцы победили. Этот факт сыграл определенную роль в восстановлении престижа американской армии после поражения во Вьетнаме. Посаженный в президентское кресло актер Рональд Рейган знал, что делать.

Вечером у курсантов был праздник. В кинозале только для них показали два последних скандальных фильма. Фильмы Динары Асановой «Пацаны» и Ролана Быкова «Чучело» поразили ребят. Праздничное настроение улетучилось. На душе у Сергея от просмотра остался неприятный осадок. Он был твердо уверен, что такие фильмы вредны и для массового просмотра не годны. Кино, по его мнению, должно были нести исключительно позитивную, а не негативную энергию. Куда только смотрит цензура. После киносеанса курсанты отправились в столовую на праздничный ужин и уже затемно вернулись в казарму.

– Спасибо тебе, друг! – горячо благодарил Сергея Витька. – Я никогда не забуду того, что ты для меня сделал!

– Ладно тебе, – сказал Сергей. – Мы же друзья, а этим все сказано. Ты на моем месте, я думаю, поступил бы точно так же.

– Да! Ты во всем прав.

Ребята замолчали. Говорить почему-то больше не хотелось. Вокруг сновали возбужденные курсанты, но друзья на них не обращали внимания. Сергей думал о том, что это хорошо, что Витька будет с ним. Вдвоем всегда веселее переносить тяготы военной службы, тем более что о части, в которую они вскоре отправятся, ходили весьма нелестные отзывы. Он решил об этом не думать, а, растолкав друга, присоединился вместе с ним к остальным ребятам, которые с помощью Чучина, раздобыв изрядное количество водки, закатили прощальную пирушку. Ради знаменательного дня даже сержант Фурсунов махнул рукой, произнес речь и выпил с ними на равных. Ребята понимали, что еще день или два, и они вряд ли еще когда увидятся, поэтому все поспешно обменивались домашними адресами. Кто-то передал гитару, и она оказалась в руках Чучина. Сергей пожалел, что рука у него повреждена. Сегодня он бы сыграл для ребят, хотя своего умения играть на гитаре не афишировал. Чучин с чувством превосходства и полного удовлетворения начал перебирать струны.

Мелодичный звук гитары навеял воспоминания. Еще в школе, когда проходили летнюю практику после окончания девятого класса, они большой компанией выдвигались в лес и в сумерках разводили огромный костер. Сергей играл на гитаре популярные в то время мелодии, а ребята подхватывали песню. В то время гитара еще заменяла кассетные магнитофоны, а гитарист был душой компании. Это коллективное бдение под ночным небом запомнилось на всю жизнь. Снова вспоминая о том времени, он замирал до приятной дрожи.

Когда Чучин перестал играть, все загрустили. Понимание того, что они расстаются, взяло курсантов за душу. За время, проведенное в учебке, многие успели подружиться. Витька сидел рядом с Сергеем и без конца шептал лестные слова. Вероятно, под влиянием водочных паров он растрогался и смотрел на товарища добрыми глазами, увлажненными дружеским сочувствием.

Сергей понимал, что сегодня они открывают новую страницу в книге жизни, и что их там ожидает, никто подсказать не мог.

 

8

Боевая радиолокационная часть в лице хмурого лейтенанта на КПП встретила их неприветливо. С первого взгляда часть показалась небольшой, но территорию занимала внушительную. Прямо за КПП располагались плац и двухэтажная казарма. Вокруг них на приличном расстоянии друг от друга раскинулись хозяйственные здания. Радиолокационные станции находились в нескольких километрах от расположения части. Дежурный лейтенант Васнецов, приписанный к автомобильному батальону, откровенно зевая, отвел их в штаб. Их встретил командир роты в чине капитана.

– Ну что, бойцы, с прибытием! – начал он. – Теперь я буду вашим командиром роты! Зовут меня Худяк Георгий Иванович. И с чего бы вы ни начали, я про вас знаю все! Знаю, что один из вас прибыл в виде ненужного балласта! Так кто это из вас?

– Я, – испуганно выдавил из себя внезапно раскрасневшийся Витька.

– Сразу довожу до вашего сведения, что мне дармоеды не нужны. Мне нужны квалифицированные радисты, а не выродки, которые хотят продолжить обучение на вверенном мне объекте. Сразу предупреждаю, что в моей роте проходят службу на боевом дежурстве, а обучение проходят в помощниках у свинаря или хлебореза.

– Товарищ капитан, нам майор Кукишев говорил… – начал оправдываться Сергей, но сразу был прерван гневным криком.

– Мне наплевать на твоего майора! Здесь я хозяин! От моего решения зависят ваши судьбы!

Ребята поняли, что сегодня был явно не их день. Капитан еще немного покричал и, вернувшись к более спокойному тону, продолжил:

– Вы хоть знаете, где будете служить? В московском округе ПВО, который предназначен для прикрытия от ударов средств воздушного нападения противника Москвы и наиболее важных административных и экономических объектов Центральных районов России. Наши радиотехнические войска заблаговременно выдают информацию о начале воздушного нападения противника, боевую информацию для зенитных ракетных войск и авиации противовоздушной обороны, а также информацию для управления соединениями и частями. Почувствуйте всю глубину ответственности вашей службы, товарищи солдаты!

Ребята одновременно закивали головами, а капитан, подняв трубку телефона, вызвал прапорщика Фролова и передал их ему на попечение. Тот прибежал, бегло ознакомился с их личными делами, поморщился и, когда они вышли на улицу, сказал:

– Давайте знакомиться. Я прапорщик Фролов Леонид Иванович. Ты, выходит, Сергей?

– Да!

– Это хорошо! О тебе пишут, что ты классный специалист.

– Стараемся, товарищ прапорщик!

– Это хорошо. Что у тебя с рукой?

– Пустяки! Уже почти зажила.

Прапорщик покачал головой и повернулся к Витьке.

– А ты, Соловьев?

Витька сразу помрачнел и ушел в себя, почувствовав в интонации вопроса скрытый подвох. Особенно его задело то, что к нему, в отличие от Сергея, обратились не по имени, а по фамилии. Прапорщик угадал его настрой и жестко сказал:

– Что ты насупился, рядовой? Скажу честно, тебе будет жутко тяжело. Поверь моему опыту. Короче, даю вам обоим установку сроком на один месяц. Воронцов, ровно через месяц твой напарник должен быть классным специалистом. Как вы это сделаете – меня не волнует. Если это у вас не получится, то твой дружок отправится туда.

Друзья повернули головы в направлении, в котором была направлена рука прапорщика. Сергей от удивления открыл рот.

Капитан не обманывал.

За типовым зданием, где располагалась столовая, находился небольшой загон, огороженный увесистыми жердями. Он прямиком упирался в ворота приземистого длинного здания. Вся площадка загона была истоптана копытами животных и представляла собой толстый слой жидкой грязи вперемешку с отходами их жизнедеятельности. Запашок оттуда струился мощный. У входа в здание стоял солдат со сморщенным, как у старухи, лицом и обнаженной головой, пристально поглядывая в их сторону. От этого взгляда у Сергея пробежали по спине мурашки. До него было далеко, и разглядеть детально лицо солдата Сергей не смог, но что-то в его внешности было зловещим, словно у Вия из повести Гоголя.

Сергей улыбнулся, вспомнив обстоятельства знакомства с этим произведением. Ему было шесть лет, когда он впервые посмотрел по телевизору художественный фильм «Вий». Родители подумали, что показывают очередную сказку и разрешили ему посмотреть. Фильм загипнотизировал его и привел слабую детскую психику в состояние шока. Он еще долгие годы безумно боялся темноты, из сгустков которой, как ему казалось, должны были протянуться жуткие нечеловеческие руки, чтобы схватить и утащить его. Лицо этого персонажа украинского фольклора в образе грозного бесформенного старика с бровями и веками до самой земли преследовало его. Но он, рыдая в душе от страха, ни разу не показал родным своей слабости, уверенный, что его обязательно поднимут на смех. Мысль о том, что его чувства, выставленные напоказ, будут обязательно осуждены или осмеяны, тяготила его до сих пор.

– Ладно, – прервал их молчание прапорщик. – Это все лирические отступления, а сейчас познакомлю вас с ПРЦ. Он в дальнейшем будет вашим вторым домом.

Приемный радиотехнический центр или ПРЦ, к которому приписали Сергея с Витькой, находился в дальнем углу воинской части, рядом с глубоким оврагом. Это был сводчатый капонир, со всех сторон по самую крышу заваленный землей и замаскированный высаженными и уже разросшимися густыми кустами. Справа от него были расположены внушительных размеров приемные антенны. Вдалеке, за оврагом, который упирался в неглубокую речушку, раскинулась одноэтажная окраина городка. Вид был изумительный, но почему-то не радовал ребят.

За толстенными тройными металлическими дверьми дежурили два человека. Один из них, молчаливый низкорослый радист с горбатым большим носом, всего лишь один раз взглянул в сторону вошедших. Вокруг него располагались несколько стоек высокочастотных радиоприемников.

Миновав его, прапорщик сказал:

– Это у нас Миша. Страшно не любит новых людей. Не обращайте внимания.

В другой комнате располагался длинный ряд радиорелейных приемников, а в углу за большим столом с телеграфным аппаратом за своим рабочим столом сидел телеграфист. В первый момент можно было подумать, что он упорно трудится, но на поверку оказалось, что просто слушает музыку.

Почувствовав, что в комнату вошел кто-то посторонний, он испугался и резко вскочил с места так, что наушники слетели с головы.

– Стас, это чем ты тут занимаешься?

– Проверяю звукозаписывающую аппаратуру, товарищ прапорщик! – не растерялся Стас.

– Опять музыка?

– Ну а чем же проверять?

Сергей посмотрел на небольшое устройство с двумя маленькими бобинами, из нутра которых тянулась тончайшая проволока, и спросил:

– Это что за магнитофон?

Стас усмехнулся и ответил:

– Это не магнитофон, а звукозаписывающий аппарат. Звуковым носителем здесь служит не магнитная пленка, а посеребренная проволока. Это новейшая военная разработка. Включаться для записи она может самостоятельно при появлении звукового сигнала, а одной бобины с проволокой хватает на десятки часов записи. Полезная вещь!

Сергей покачал головой, а в комнату вошел радист и хмуро уставился на новеньких. Прапорщик радостно потер руки и сказал:

– Прошу любить и жаловать. К нам прибыло пополнение: два орла-радиста.

– Радисты… – разочарованно протянул Стас.

– Радисты, а твой телеграфист прибудет весной, не переживай! Это для Миши пополнение.

– Посмотрим, – небрежно бросил тот, вертя в руках шариковую ручку.

Прапорщик кратко посвятил ребят в особенности предстоящей службы, и они вскоре вернулись в казарму, где их поставили на довольствие и определили спальное место.

На ужин Сергей категорически идти отказался, а Витьке пришлось последовать его примеру. Один он пойти в столовую побоялся, и какое-то время искренне обижался на друга. Сергей не обращал на него никакого внимания, он неспешно оценивал обстановку. Первый день должен был стать днем испытаний, и он постоянно ожидал подвоха, стараясь морально подготовиться.

Как только за окнами начало смеркаться и весь личный состав роты начал готовиться к отбою, ребята на своей шкуре выяснили, что такое «дедовщина». Коренастый старослужащий с приплюснутым, как у боксера, носом, сверкнув черными глазами, небрежно поманил их пальцем и лениво процедил сквозь редкие зубы:

– Ну что, «душары», вешайтесь! Я теперь буду вашим хозяином, а вы моими рабами. Понятно?

Сергей знал, что это проверка, поэтому просто промолчал, а Витька, несмотря на предупреждения, испуганно закивал головой в знак согласия. Молчание Сергея «дедушку» не устроило. Он резво подскочил с места и нанес ему сильный удар в грудь. Сергей отлетел назад и, падая, увлек за собой чью-то прикроватную тумбочку, которая с невероятным грохотом завалилась набок, а из ее распахнувшейся дверцы наружу вывалилось множество мелких вещей. Это старослужащего удовлетворило, и он со счастливой ухмылкой на лице начал нарезать круги вокруг Витьки, которого эти телодвижения совершенно парализовали.

– Вот у нас и обозначилось животное для чистки «очков»! – сказал «дедушка» и безумно захохотал.

Сергей подняться с пола не успел. К нему подскочили еще двое «дедов» и стали избивать его ногами. Он решил не сопротивляться, а только прикрыл лицо руками, понимая, что, как правило, первое избиение было самым жестоким. Молодых солдат ломают максимально безжалостно, чтобы сразу сломить волю, согнуть, и дальше уже лишь поддерживать в таком состоянии, не давая поднять головы. Сквозь пелену, застилавшую глаза, он увидел, что Витьку привязали к табуретке и, сильно раскачав, швырнули на пол. Тот покатился по полу и от страшной боли закричал, что уже согласен на все. Сквозь этот крик Сергею показалось, что он даже зарыдал.

Прервав избиение, «деды» зловеще зашептали над головой:

– «Туловище», теперь ты согласен с утверждением о том, что ты наш раб?

Ему было страшно, но, превозмогая боль в теле, он слегка приподнял голову и отрицательно покачал ею, продолжая упорно молчать. Глаза «дедов» полыхнули безумным гневом. Они мигом притащили заранее приготовленный телефонный аппарат ТА-57 и привязали оголенные концы проводов к запястьям рук Сергея. Когда он услышал шум крутящейся ручки аппарата, то догадался, что электрический разряд уже пробежал по проводам. Через мгновение он вздрогнул от безумной боли, но, стиснув зубы, снова промолчал.

Только сейчас он понял, как наивны были прошлые разговоры о неуставных отношениях и насколько страшнее все оказалось наяву, а дедовщина – обычное рабство по своей сущности.

От внезапного погружения в такое у слабовольной личности происходит шок, стирается индивидуальность, человек превращается не просто в раба, а в забитый, готовый на все скот. Считается, что дедовщина пришла в советскую армию в шестидесятых годах, как раз тогда, когда стали призывать людей с уголовным прошлым. Они и принесли в казарму зоновское мировоззрение, универсальное для любого запертого в замкнутом пространстве коллектива. Приемы подавления личности применялись тоже зоновские. Армейский коллектив подразделялся на четыре группы, по полугодовым периодам службы – «духи», «шнурки», «черпаки» и «деды». Носителем установленных законов являлись «деды». Новоприбывшие «духи» законов, естественно, не знают. Им их не объясняют, и они, естественно, совершают ошибки, которые приводят к немедленному наказанию. Происходящая жестокость начинает восприниматься, как норма жизни. Так было заведено из призыва в призыв. Все это умножалось на подростковую жестокость, а по части издевательств малолетки намного изощренней взрослых.

Все это Сергей обдумал моментально. От боли мутило, но он держал себя в руках. Сорвав с рук провода и медленно поднявшись на ноги, он решительным взглядом одарил «дедов», и те невольно попятились. Один из них неловко стал прятать телефонный аппарат за спину. Коренастый парень подошел к Сергею и одобряюще похлопал по плечу.

– Молодец, не ожидал!

– Не понял!? – выдавил из себя Сергей.

– О тебе слухами земля полнится.

– Не всем слухам можно верить.

Старослужащий удивленно посмотрел на Сергея. – Меня Корнеем кличут. Иди умойся и отбой! – сказал он и, повернувшись лицом к койкам, которые скрывались в полумраке, прокричал: – На сегодня цирк закончен! Все баюшки!

Сергей поначалу двинулся в сторону туалета, но потом развернулся и, подойдя к Витьке, начал отвязывать от стула. Тот тихо поскуливал от унижения и боли. Сергей интуитивно ощутил, что весь личный состав на койках замер, а у однопризывников Корнея рты пораскрывались. Сергей понимал, что совершает ошибку, помогая Витьке, но иначе поступить не мог, ведь это был его друг.

– Ты че делаешь? – просвистел один из них, словно паровозный свисток, выталкивая слова с воздухом сквозь кривые зубы. – Он теперь «чумоход».

– Не понял?

– Опущенный значит!

– Мы что, зону топчем?

– А ты не догадался?

– Да нет. Это ты что-то попутал, уважаемый, – невозмутимо сказал Сергей и пожал плечами.

Он развязал Витьку и, слегка поддерживая его, направился в сторону туалета. Только там Витька пришел в себя и испуганно заморгал глазами. Сказать он ничего не успел – в помещение вошли старослужащие.

– Значит, не зона? – настойчиво спросил один из вошедших.

– Нет, – упрямо ответил Сергей, не поднимая головы от водопроводного крана, который плевался водой. Вода, бежавшая по лицу, освежала.

– А мне смелые мужики нравятся! – констатировал второй и, хлопнув Сергея по спине, продолжил: – Давай знакомиться! Я Андрей или сержант Комаров, а он Евгений Дятлов.

Сергей оторвал голову от крана, осмотрелся по сторонам и, не найдя ничего подходящего вокруг, вытер лицо и руки об майку. Только после этого сказал:

– Я Сергей, а он Витя.

Те оценивающе посмотрели на обоих, улыбнулись и ответили:

– Вообще-то мы своих радистов в обиду не даем, но вы еще не совсем свои. Завтра проверим вас в деле и увидим, кто свой, а кто чужой!

Сергей понял, что это их коллеги по ПРЦ и, взглянув на Витьку, тяжело вздохнул. Вид у того был измученный и предстоящая проверка его нисколько не радовала. Этот взгляд не ускользнул от старослужащих, и Андрей сказал:

– Не дрейфьте! Если вы хорошие специалисты, то поставим вас в смену на усиленное дежурство, а если нет, то извините и добро пожаловать в казарму. Что у нас происходит, сами видели, а это еще цветочки. Тебе, Витек, скажу по-честному – будь мужиком. Перебори страх, а не то свой же призыв зачмырит.

Сказал он это просто и обыденно, но почему-то от этой обыденности сделалось жутко. Ребята почувствовали, что в его словах была реальная, почти осязаемая правда. Еще в учебке ходили слухи, что среди молодых солдат тоже выявляются свои лидеры, которые выстраивают свою, горизонтальную, систему подчинения и начинают подавлять уже своих физически слабых, с невысоким уровнем интеллекта однопризывников. Те выполняют самую грязную позорную работу. Разогнуться им больше не дают, и такое существование они будут вести все два года, до самого дембеля, если не сбегут или не повесятся.

Ночь прошла спокойно, а утро в обычной армейской суматохе. Молодые солдаты суетились в помещении казармы, наводя порядок под неусыпным оком ефрейтора грузинской национальности. Полы в казарме были покрыты блестящим лаком, и требовалось немало усилий, чтобы сохранить его ежедневный блеск. Для этого использовался огромный самодельный полотер – просто длинный кусок рельса с закрепленными в нижней его части огромными щетками. На тыльной части рельса сварочным аппаратом было нанесено лаконичное словосочетание «Вилли-авто». Таскали его за удлиненную искривленную ручку. Для придания еще большей тяжести на рельс по обеим сторонам вставали двое солдат, а другие, пыхтя от натуги, таскали конструкцию взад и вперед по полу, проклиная в душе всю эту жизнь. Старослужащие ласково называли сей агрегат «машкой». В это утро Сергей с Витькой использовались, как тягловая сила, а на рельс уселись тщедушные узбеки однопризывники. Сергей еще удивился, с каких-таких гор свалились эти школьники, вдобавок ко всему не могущие связать по-русски и двух слов, но безукоризненно знающие свое место в процессе натирания полов.

Перед обедом ребят нашел сержант Комаров. Он привел их на ПРЦ, где собрался весь личный состав, включая ночную смену. Сержант представил их коллективу, а друзья поняли, что настал момент экзаменовки. Все прошло, как и ожидал Сергей. Им притащили стулья, усадили за рабочие места и, надев наушники, они приняли часть радиограммы, переданной вчерашним радистом Мишей, а потом по очереди повторили ее уже в режиме передачи.

– Ты что, левша? – удивился сержант, обращаясь к Сергею.

– Да нет! Просто правая рука еще побаливает, а я работаю обеими!

– Молоток! – похвалил его сержант и обратился к Мише. – Как их успехи?

– Вот он – на пять! – ответил Миша, указывая на Сергея, и поднял большой палец вверх в знак восхищения. – А второй – пустышка! Не потянет. Нужно учить.

Сержант причмокнул и, обращаясь к остальным собравшимся, сказал:

– Завтра утром Воронцов заступает с Мишей на смену. Введешь его в курс дела, а потом будет дежурить самостоятельно. Я вижу, он мужик смекалистый и с сегодняшнего дня будет под нашей защитой, а Соловьев вас всех подвел – полноценной смены, мужики, вам не будет. Какое примем решение?

– Дать бы ему в рог для порядка! – начал лысоватый старослужащий. – Да черт с ним, нужно гнать в казарму. Пусть месяцок там покантуется. Его Корней с товарищами быстро обломает!

Из его манеры разговора Сергей сделал вывод, что это дембель и, кинув взгляд на Витьку, понял, что тому стало дурно. Знакомое имя Корней ввело его в ступорное заторможенное состояние.

– Так и решим! – констатировал сержант. – Соловьева на месяц определяем в казарму, а если он за месяц не подготовится, определяем его к Сюртуку!

Все заржали, а сержант уже свирепо обратился к обезумевшему от страха Витьке:

– Солдат, а знаешь ты, кто такой есть Коля Сюртуков?

– Нет, – испуганно выдавил тот.

– Это наш свинарь и весной ему на дембель, – зловеще прошептал сержант. – Ему тоже смена нужна, а найти ее не так легко. Даже узбеки под страшными пытками не пойдут в свинарник. Для этого нужно найти истинного «чумохода». Я думаю, что ты за это время не опустишься до этого состояния.

– Я постараюсь, – заикаясь, выдавил Витька, осознавая каждой клеточкой организма, что его жизни угрожает опасность.

– Давай бегом в казарму, солдат! – заорал сержант и подтолкнул Витьку к выходу, а потом обратился к Мише. – А этого до отбоя подержишь здесь, а то еще натворит чего сдуру да по неопытности.

Тот кивнул, и все быстро покинули ПРЦ. Сергей остался один на один с дежурной сменой. Миша Козлов оказался простым парнем, хотя первое впечатление было совсем другим. Он начал доходчиво вводить своего нового напарника в курс, между делом непринужденно общаясь с ним на различные темы. Оказалось, что они со Стасом были старше Сергея всего на один призыв и со дня на день ожидали приказа министра обороны, чтобы приобщиться к классу старослужащих. Приезд Сергея с Витькой ставил их на ступень выше в местной иерархии. Миша был увлечен радиотехникой и последнее время старался развивать практические навыки, возился с паяльником в собственноручно сконструированных схемах.

Стас Юнусов был шебутным малым и его безумно обрадовал тот факт, что Сергей тоже увлекается музыкой. Остаток времени они провели вместе, и Сергей ввел его в курс последних музыкальных новинок. Тот с заговорщицким видом показал ему музыкальные радиочастоты, на которые можно было настроить их радиоприемники. Это позабавило Сергея, но, к его удивлению, звук оказался чистым и без искажений.

Только ближе к ночи Сергей вернулся в казарму. Он думал, что его поздний приход избавит его от встречи с «дедами», и он спокойно уляжется спать, но ошибся. Казарма не спала. Двое молодых висели на турнике вниз головами и, раскачиваясь, читали стихи. Под кроватями невообразимо шумело и грохотало. Старослужащие безудержно хохотали, подпрыгивая на кроватях, и бесконечно кого-то подстегивали солдатскими ремнями. Сергей остановился, словно вкопанный, не зная, что ему предпринять.

Его увидел Корней и, поманив пальцем, сказал:

– Твой дружок сдает вождение! Кстати, неудачно! Будет тренироваться до тех пор, пока у него не получится, а ты можешь не беспокоиться и спокойно отдыхать. Мои земляки с ПРЦ сказали, что ты уже все сдал! Молодец!

Сергей расслабился, и только когда глаза привыкли к темноте, увидел Витьку с подушкой в руках. Он был вымотан, по лицу струились ручейки пота.

Суть вождения заключалась в том, что испытуемый должен был на животе под кроватями с подушкой вместо руля объехать по полу все ножки кровати и ни разу не задеть их. Все бы было просто, если бы ему не мешали другие участники движения. Двое молодых солдат с такими же подушками чинили ему помехи и специально шли на таран, не давая сдать экзамен. Если одному из «дедов» казалось, что те устали или начинали медленно двигаться, он осыпал зады участников подкроватного движения ударами ремня и заставлял их двигаться энергичнее.

Только сейчас Сергей ощутил силу знаний. То, что он сумел полностью освоить воинскую профессию, освободило его от унижения. Воистину знание – сила. Друга было жалко, но помочь ему он не мог. Пойти сейчас против системы означало верную гибель, а к этому он не был готов ни морально, ни физически.

 

9

Потянулись дни службы на новом месте. Сергей ежедневно с утра до позднего вечера пропадал на ПРЦ, осваивал технику и готовился к самостоятельному дежурству. Витьку он видел изредка и то только после отбоя. Отвернувшись к стене, он, ежедневно скрипя зубами от бессилия, слушал, как его друг пытался сдать «вождение», но все безуспешно. Показанная в первый день приезда слабость выходила боком. О том, что происходило в казарме днем, Сергей не знал, а мог только догадываться, но он понимал, что его друг был доведен до отчаяния. Скоро мог наступить тот момент, когда терпение закончится. Он стал хуже ориентироваться в армейской жизни, чаще допускать промахи и уже был готов опуститься на самое дно армейской иерархии. И когда его воля к сопротивлению окончательно иссякнет, тогда ему будет совсем «вешалка». Самое неприятное здесь заключалось в том, что его начали напрягать одногодки, в частности, москвич Евгений Истомин и его друзья. Они и на Сергея смотрели с неприязнью, понимая, что тот попал в непонятную халявную струю. Это Сергея сильно раздражало, и он решил, что нужно спасать друга как можно скорее, и тут все зависело только от него.

Утром Витька, подгоняемый Истоминым, прошел мимо, не проронив ни слова. Однопризывник таджик Ега Ешанкулов шепнул на ухо Сергею, что его друга совсем замордовали и что-то сегодня затевают.

– В последнее время ему дают самую «чморную» работу, – шептал он. – Жалко парня.

– Спасибо, Ега.

– Да не за что. Ты ему постарайся помочь. Он же твой земляк.

Сергея его слова задели, и он, не раздумывая, как только оказался на ПРЦ, сразу выложил сержанту Комарову свое предложение о подготовке Соловьева к боевому дежурству.

– Ты завтра сам заступаешь на дежурство самостоятельно! Сможешь по ночам, в свое личное время, проводить обучение?

– Смогу!

– Ладно, убедил! Сегодня тогда и приступай. Он будет в твоем распоряжении с двадцати двух часов до двух ночи. Даю вам две недели и ни днем больше! Понял?

– Так точно!

Сергей вздохнул с облегчением и никак не мог дождаться вечера, чтобы сообщить Витьке радостную весть, но его радость омрачило сообщение Стаса.

– Не дергайся, братишка, – смеясь, обратился он к Сергею. – Твой дружок сегодня успеет поучаствовать в шоу!

– Какое шоу?

– Сюртук организовывает. Шоу называется «гладиаторские бои».

Сергей ощутил нехорошее предчувствие. Стас стал совершенно серьезным и продолжил:

– Тебе повезло, что Комаров себе смену готовит, и ты освобожден от этой пренеприятнейшей экзекуции. Заключается она в том, что выбранный из молодых солдат «гладиатор» должен оседлать одну из наших хрюшек, предварительно выпущенных в загон из свинарника, и, удерживая равновесие, почистить ей зубной щеткой зубы. Смею уверить тебя, что мероприятие трудновыполнимое.

– Я должен это увидеть! – твердо сказал Сергей.

– На кой хрен тебе это нужно? – удивился Стас.

– Стас, раз хочет посмотреть, пусть посмотрит, – вставил молчавший до этого Михаил. – Своди его.

Через час Стас заговорщицки подмигнул Сергею, и они вышли через запасной выход. Обогнув свинарник слева, они оказались позади всех хозяйственных построек на высоком холме, с которого была видна практически вся воинская часть. Стас вытащил из-за пазухи бинокль и осмотрелся.

– Что мы отсюда увидим? – возмутился Сергей.

– А ты что думал? – зашептал Стас. – Там внизу сразу на свинью посадят и меня вместе с тобой. Приказа не было?

– Нет, – помотал головой Сергей.

– Значит, ты еще «дух», а я еще не «черпак».

Он еще раз осмотрел окрестности и передал бинокль Сергею, который наконец взглянул в сторону скопившихся у свинарника сослуживцев.

Шоу было в самом разгаре.

В роли гладиаторов выступали два хилых узбека и его друг Витька. Они бегали от свиньи к свинье и изо всех сил старались их оседлать, что было невероятно трудно сделать в зловонной жиже, из-за которой ноги так и разъезжались. Свиньи были таких огромных размеров, что Сергею стало неуютно. Он видел, что Витька уже два раза упал и вымазанный с ног до головы снова и снова пытался оседлать животное. На жердях забора сидели старослужащие, которые ржали и выкрикивали оскорбительные реплики. Молодые солдаты держали в руках ведра с гнилыми яблоками и кидались ими в наездников, мешая удерживать равновесие. Особенно старался Истомин. Он с особым рвением кидал яблоки в сторону Витьки. Одно из них попало тому в глаз, и он снова рухнул в грязь. Истомин злорадно засмеялся.

– Вот сука, – выдохнул Сергей.

– Что делать, – вставил Стас. – Однопризывники бывают хуже «дедов». А этот гнида редкостная и под покровительством самого Корнея. Так что советую с ним не связываться.

– А Сюртук кто?

– Тоже гнида, но злобная до безобразия. Его летом в отпуск отправили. Так он до дома и не доехал. Брат его с поезда на мотоцикле встретил. Они в буфете изрядно выпили и на привокзальной площади попали под «Маз». Коле хоть бы хны, а брательник обе ноги сломал. Сюртука из милиции отправили в местную комендатуру, а оттуда обратно в часть. Вот он до сих пор и готов всех разорвать на части, но в казарме почти не появляется. По понятной причине. От него жутко воняет.

Сергей качнул головой и продолжил смотреть. Ребятам наконец-то удалось оседлать свиней, и теперь они, удерживая равновесие, старательно поднимали им верхнюю губу и терли зубными щетками кривые желтые зубы. Свиньи яростно визжали и старались скинуть своих наездников. Один узбек упал прямо под ее лапы, а второго свинья ухитрилась укусить за руку, отчего он сам заверещал, словно резаный. От этого крика свиньи всполошились и помчались по загону, сталкиваясь друг с другом и скидывая оставшихся наездников. Узбеки с Витькой кинулись к забору, но были встречены дружным градом гнилых яблок.

Сергей опустил бинокль и стиснул челюсти так, что заскрипели зубы.

– Я говорил, что не стоит смотреть. Пошли обратно. Стас дернул его за рукав гимнастерки и насильно забрал бинокль. Молча они двинулись в обратный путь. Им в лицо повеял ледяной ветер, который принес с собой хлопья мерзкого мокрого снега.

На ужин в столовую, где Сергей появился, минуя казарму, прямиком с ПРЦ, Витька не пришел.

– Где Витек? – спросил он у Еги.

Тот ответить не успел, поднятый окриком Корнея.

– Эй, чернозадый, принеси дедушке еще мяса!

Ега засуетился, взял из его рук миску и кинулся к раздаточному окошку кухни.

– Еще добавки можно? – робко спросил он, просовывая голову в крохотный проем.

Вместо ответа ему припечатали лоб огромным, емкостью литра на три, половником. От неожиданности Ега отпрянул от окошка, упал назад и испуганно закричал, а его лоб ярко заалел. Корней заржал, а его дружки оказались рядом с Егой и стали пинать того ногами. Тот, сам не узнавая свой голос, запричитал:

– Нет добавки, нет!

– Я думаю, что Витьку тоже третируют, – шепнул на ухо Сергею сосед Еги. – Видишь, Истомина тоже нет.

Его потерянный от страха вид и поникший взгляд сделали свое дело. Сергей вскипел. Так и не притронувшись к еде, он выскочил на улицу и вскоре оказался в казарме. Дневальный дремал у тумбочки с телефоном и даже не соизволил пошевелиться, увидев Сергея. Из умывальной комнаты и туалета слышались приглушенные голоса. Сергей восстановил дыхание и спокойно открыл дверь. Пройдя через умывальную комнату, он вошел в помещение туалета. Истомин стоял посередине, а двое его дружков макали Витьку головой в дырку толчка и приговаривали:

– Будешь слушаться старших или нет!

Витька задыхался в воде и что-то бубнил, но что – разобрать было невозможно. Истомин резко развернулся и сказал, обращаясь к Сергею:

– Чего приперся, придурок?

Договорить он не успел. Сильный удар свалил его с ног. Его друзья, не успев выпустить Витьку, разлетелись в разные стороны. Сергей еще никогда не избивал людей так неистово. Он практически перестал осознавать реальность происходящего и очнулся только тогда, когда на него навалились прибежавшие из столовой старослужащие и еле-еле утихомирили его. Весь пол туалета был забрызган кровью, а сам Сергей был похож на мясника. Корней с ужасом переводил взгляд с избитых «духов» на Сергея и наоборот. Сержант Комаров пытался замять инцидент, но ничего толком сделать не успел из-за того, что внезапно появился капитан Худяк, который начал истерично кричать. По его мнению, виноваты были все, но арестовали только Сергея.

Весь следующий день он провел в единственной камере части, находящейся в здании КПП.

За содержание рядового Воронцова на гауптвахте ее начальник майор Трешкин запросил у Худяка три мешка цемента и два рулона рубероида; в ответ тот разразился трехэтажными проклятиями и уже вечером Сергей был освобожден и заступил на ночное дежурство. Рядом, как и планировалось, сидел Витька. Он попытался объясниться, но Сергей выразительным жестом рук остановил его и сказал:

– Извини, Витек, сегодня не до тебя. Я и так наслушался от командира роты.

Витька поник и, досидев до двух часов ночи, ушел в казарму. Сергей был зол на него. Все эти часы, которые Витька стойко высиживал, он не приложил даже минимума усилий, чтобы приступить к обучению самостоятельно. Слова, произнесенные капитаном, не выходили из головы. Тот явно дал понять, что после случившегося найдет любой способ, чтобы убрать Сергея из своей роты. Перспектива была незавидная, но он уже не воспринимал произошедшее близко к сердцу. Судьба в очередной раз преподнесла ему сюрприз, и он был готов к нему, ни о чем не сожалея.

Ночь прошла спокойно, в идеальной тишине радиоэфира, и только под утро он, слегка волнуясь, приступил к ежедневной процедуре замены радиопозывных. К приходу Миши позывные были заменены и проведена проверка слышимости сигналов с главной московской радиостанции.

– Молодец, – похвалил его Михаил. – Я думал, что у тебя самостоятельно не получится.

– Стараемся, – вяло ответил Сергей.

– В роте только о тебе и говорят. Будь осторожен. Сергей пожал плечами и двинулся в казарму. Личный состав роты встретил его настороженно, но даже старослужащие сегодня решили не тревожить его. Для Сергея время, отведенное для отдыха, прошло спокойно.

Все последующие дни Сергей с Витькой доводили до автоматизма технику передачи и приема азбуки Морзе. Сергей настойчиво заставлял друга заучивать коды условных сокращений. К исходу второй недели им удалось справиться с трудностями и сдать экзамен сержанту Комарову. Витька не мог найти себе места от счастья и готовился к самостоятельному дежурству, к которому его пока не допускали.

Сергей, наоборот, в последнее время без конца находился на дежурстве. Он был освобожден от казарменной «дедовщины», которую заменили круглосуточные дежурства. Они проходили очень тяжело. От безумного желания поспать он судорожно бродил по помещениям ПРЦ, но иногда не выдерживал и засыпал стоя. Несмотря на трудности, он стойко переносил все тяготы службы.

Первое самостоятельное Витькино дежурство пришлось на субботу, и ему опять не повезло.

Около часа ночи в радиосети прошло оповещение о предстоящей контрольной работе с Москвой. Это был своего рода ежеквартальный экзамен, по результату которого ставилась оценка всей части. Его боялись все старослужащие и к назначенному часу старались собраться на ПРЦ в полном составе для приема и обратной передачи экзаменационной радиотелеграммы. Витька позвонил в казарму и к своему ужасу узнал, что все старослужащие вечером отмечали день рождения, а сейчас спали мертвецки пьяным сном. Дневальный наотрез отказался будить хоть кого-нибудь из них и растолкал только Сергея.

Тот моментально проснулся. Вникнув в суть дела и помня наставления сержанта, попробовал разбудить его. Из этой затеи ничего не получилось. Понимая, что время уходит, он бросился на ПРЦ.

Побледневший от страха Витька замер у радиоприемника. Он понимал, что для него мероприятие будет провальным и что завтра его разорвут на мелкие части, если он плохо сработает в эфире. Появившийся Сергей бесцеремонно вытолкал его с рабочего места и приготовился к приему, стараясь сосредоточиться. Он приказал Витьке заткнуться. На их суматоху вылез заспанный телеграфист Стас и сразу закричал:

– Вы что, отморозки? Нужно вызывать наших ребят!

– Замолчи! – зловещим шепотом оборвал его Сергей сквозь писк раздавшихся позывных общего вызова.

Стас поднял трубку, хотел набрать номер дневального, но осторожно положил ее, понимая, что теперь им ничто не поможет и нужна идеальная тишина.

Сергей старательно принимал радиограмму, понимая, что это на грани его возможностей. Скорость передачи радиосигналов для его опыта была огромная и велась она непривычным электронным ключом, но он автоматически вписывал в журнал знаки и группы, в которые они входили, полностью сосредоточившись на радиоэфире и забыв, что в помещении он находился не один.

Очнулся он только тогда, когда все завершилось, а Стас радостно дергал его за плечи. Витька что-то бубнил, и сквозь ватную тишину, от которой заложило уши, можно было только расслышать, что они получили оценку «отлично».

Прибежавший вскоре прапорщик Фролов буквально вытаращил глаза, когда узнал о результатах работы. Такого высокого балла их часть не получала уже несколько лет.

– Ну ты даешь, – только и смог промычать он.

Утром поднялась невообразимая шумиха по поводу полученной оценки. Командир роты одобрительно пожал Сергею и Витьке руки и величественно удалился. Старослужащие отечески похлопывали друзей по плечу, одобрительно переговариваясь, что замену они себе подготовили и до дембеля рукой подать. Этот день совпал с долгожданным выходом приказа о демобилизации, подписанный министром обороны Устиновым. Дембеля ликовали, и в этот вечер была проведена процедура посвящения «духов» в «шнурки».

Молодых, отслуживших полгода, солдат чинно нагибали и неистово стегали по заду шнурками от спортивных кед. Сергея эта экзекуция сильно позабавила. Он еще раз убедился, что мысль и выдумка человеческая не знает границ. Самым главным призом в этот вечер было то, что их освободили от дежурств и нарядов. Наконец-то Сергею удалось отдохнуть от тягот службы, и оставшееся свободное время он посвятил Олиным письмам.

 

10

Незаметно наступил следующий год. В феврале умер Генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Андропов, у которого была железная сталинская рука. Годы его правления стали годами большого противостояния сверхдержав и рискованных международных авантюр. После его смерти разыгралась отчаянная борьба за власть между Горбачевым и другими выдвиженцами покойного генсека. Победу одержал Черненко, которого по инициалам и первым буквам фамилии называли «кучером». Его назначение стало громом среди ясного неба. Будучи старым и очень больным, он казался серым и заурядным человеком, и это подорвало веру простых людей в непоколебимость советской власти.

Но никак не повлияло на размеренное течение службы Сергея. Его сослуживцы со смехом ожидали смерти этого старика, немощь которого была особенно заметна при редких в этом году встречах с западными лидерами, и бесконечно гадали о том, кто будет седьмым вождем страны.

Оля писала, что у них в республике стало как-то тревожно, и что многие радикально настроенные люди открыто выступают против существующей власти.

В марте в их части произошло чрезвычайное происшествие. Погиб рядовой Гинтаутас, литовец по национальности. Погиб нелепо, попав по глупости в губительное поле высокой частоты при работе радиолокационной станции. Как говорили очевидцы, сгорел мгновенно, обуглившись на глазах у сослуживцев. Через несколько дней приехали его постаревшие от горя родители. Командир части пообещал, что цинковый гроб с его останками сопроводят до дома солдаты его роты в сопровождении офицера, чтобы похоронить со всеми воинскими почестями. Сергей даже непроизвольно размечтался, что он может быть выбран в число сопровождающих и отправиться в Литву, где сможет встретиться со своей Олечкой. Его мечтам не было суждено сбыться, потому что родители погибшего Локиса наотрез отказались от этой чести, мотивируя это тем, что не возьмут греха на душу. Они равнодушно, словно говорили о чем-то обыденном, предупредили, что солдаты с их родины не вернуться и их просто всех убьют. Эти слова мгновенно разлетелись по части, вселяя страх в сознание солдат. Никто не мог понять, как такое может произойти на территории советской страны, а Сергей только сейчас понял смысл написанных Олей слов о том, что русских в Прибалтике не любят и называют оккупантами. Родители Локиса уехали, забрав с собой цинковый гроб, а в воздухе осталось витать смутное неприятное ощущение, бросившее тень на души молодых людей. Еще весьма продолжительное время в курилках стояли пересуды о смысле жизни и пошатнувшейся в глазах солдат непоколебимости существующего строя.

Вскоре после этого, сдав очередные профессиональные экзамены, Сергей получил второй класс радиотелеграфиста. Его работа на телеграфном ключе поразила очередного проверяющего из Москвы, а скорость передачи и приемки знаков тянула на первый класс. Великолепная подготовка растрогала этого офицера, и он с радостью объявил о предоставлении рядовому Воронцову внеочередного отпуска. Витька ходил мрачнее тучи, откровенно завидуя другу. Его сдача с треском провалилась, и он, к ужасу командира роты, с трудом подтвердил третий класс.

Яркая весна была насыщена событиями. Вышел очередной приказ министра обороны, и призыв Сергея приняли в «черпаки», отстучав по задам счастливых солдат положенное количество раз столовым половником.

Сергею с Витькой снова было весело и вечером они решили разгульно отметить свою наступающую свободную жизнь. Их идея «дедушкам» понравилась, и под одобрительные кивки они отправились в «самоволку» за спиртными напитками.

По уже растаявшему снегу, спустившись с холма, где располагался ПРЦ, они переправились через речку по шаткому мостку и, оказавшись впервые за пределами части, вкусили свободу первой «самоволки», побежали по влажной залежалой траве. Прошлогодняя трава пожухлым ковром устилала растаявшее и раскисшее от избытка влаги поле. Окраина городка была недалеко и, преодолев это расстояние, они были уже у покосившегося некрашеного деревянного строения с кричащей вывеской «Магазин Райпотребсоюза».

– Что, солдатики, проголодались? – заулыбалась полная продавщица в белом, заляпанном огромными желтыми пятнами, халате как только друзья вошли внутрь.

Она, к удивлению Сергея, была похожа на мать Валерки «хиппаря». От нахлынувших воспоминаний его даже качнуло назад, словно он натолкнулся на неожиданное препятствие.

Вдали от дома воспоминания все чаще и чаще беспокоили его. Их посещение каждый раз оставляло налет унылой ностальгии. В сознании Сергея всплыли воспоминания об их встречах с Олей, о родителях с сестрой, о бурных вечеринках в компании друзей.

Жизнь раскидала их буквально по всей стране.

Валерка «хиппарь» попал на Северный флот и проходил службу в Североморске в водолазной команде. Валька Яскевич, не отслужив и полгода в инженерных войсках, подал заявление своему командованию и, к удивлению сослуживцев и друзей, стал курсантом военного училища. Вадим Супонев и Юрка Николаев служили на Кавказе, а Славка Назаров получил отсрочку и только сейчас готовился к военной службе. Переписывались они редко, и только мать писала письма почти еженедельно. Отец Сергея перевелся на другой завод, находящийся в районном центре, и стал получать приличную зарплату. Сестра готовилась к выпускным экзаменам, и администрация школы тянула ее на серебряную медаль.

– Мы сытые! – отрезал Витька и его раздраженный голос вырвал Сергея из задумчивости.

Продавщица на это не обиделась и продолжала улыбаться, показывая, что себя в обиду не даст и обязательно впарит этим нервным солдатикам подпорченный или залежалый товар, что она проделывала искусно и часто.

– Что будем брать? – зашептал на ухо другу Витька. – Винище или водяру!

– Вино, конечно, – удивился Сергей. – У тебя что, денег много? Водки много ли купишь, а ртов у нас полно. Обязательно нужно не обидеть всех.

– Да, ты прав, денег маловато. Хорошо еще, мать выслала десятку, а не то наше солдатское довольствие курам на смех.

– Не забудь, что из них старшина еще полтора рубля высчитывает на материал для подворотничков и на средства личной гигиены.

– Это точно!

Друзья засмеялись, а продавщица недовольно поморщилась, почувствовав подвох в их смехе. Говорить она ничего не стала, а только покачала головой. Ребята быстро затарились охапкой винных бутылок, простенькой закуской в виде пакета кильки, нескольких плавленых сырков «Дружба», хлеба и палки вареной колбасы из конины.

Выбежав на улицу, они неожиданно лицом к лицу столкнулись с лейтенантом автомобильного батальона Васнецовым. Тот от удивления захлопал глазами, а Сергей, не раздумывая, с силой подтолкнул Витьку в спину, и они тут же скрылись за углом магазина. Сергей поразился тому, что лейтенант даже не успел произнести ни слова, но, бросив взгляд назад, увидел офицера, суетливо садящегося в уазик, который сразу рванул с места. Витька тоже обратил на это внимание и обреченно покачал головой.

– Все, кранты, – произнес он.

– Не дрейфь! – закричал Сергей. – Лейтенант не успеет. Автомобильная дорога делает огромный крюк, да еще через весь город. От нас, Витек, Родина требует рекорда.

Ребята побежали, раскидывая сапогами склизкую, словно смазанную жиром, и противно чавкающую грязь. Сергей никогда в своей жизни так не бегал. Он ощущал себя спринтером на Олимпиаде-80. Сердце бешено стучало и рвалось наружу. Раскисшее поле тормозило движение, но они упорно двигались вперед. За самоволку грозило несколько суток ареста, и эта перспектива их не радовала, но они постарались и успели.

На приемном центре, выслушав их сбивчивый рассказ, старослужащие быстро спрятали бутылки и приказали переодеться в запасное чистое обмундирование, заменить заляпанные грязью сапоги. Молодой «дух» узбек мгновенно утащил грязные вещи. Как только друзья изобразили рабочий вид, рассевшись у радиоприемника, в капонир с невообразимым шумом ворвались лейтенант Васнецов и капитан Худяк. За ними виновато семенил прапорщик. Худяк коршуном обошел вокруг всех находящихся на ПРЦ, цепляясь колючим взглядом за все мелочи. Ему только не хватало крыльев, чтобы помахивать ими перед носом подчиненных солдат.

– Вот они! – захлебнулся истеричным криком лейтенант, указывая трясущейся рукой на друзей, невозмутимо крутящих ручки радиоприемника.

– Вы про что говорите? – прикинувшись простачком, протянул Сергей и, повернувшись к лейтенанту, нагло взглянул ему в глаза.

– Встать! – завизжал капитан. – Говоришь со старшим по званию! Показать ноги!

Ребята вскочили и демонстративно вытянули вперед поочередно обе ноги в идеально начищенных и сухих сапогах. Лейтенант явно опешил, а капитан крякнул и обратился к сержанту:

– Что здесь делают бойцы, свободные от дежурства?

– Проходят дополнительное обучение согласно утвержденному вами графику, товарищ капитан! – отрапортовал Комаров, еле-еле сдерживая смех от той неприкрытой неловкости, которую даже лейтенант не старался скрыть.

– Это они! – не унимался лейтенант.

– Все! – сказал, словно отрезал, капитан. – Пошли, лейтенант! А вам я еще устрою. В особенности тебе, Воронцов!

Он кинул свирепый взгляд в сторону Сергея и помахал кулаком. Как только они удалились, молчавший до этого момента прапорщик разразился гневной тирадой, но был грубо остановлен Комаровым. Прапорщик замолчал и так же ретиво удалился. Только после его ухода все грохнули от смеха.

– Молодцы. Утерли носы командирам, – констатировал Стас и похлопал Сергея по плечу.

– Пить сегодня опасно, – произнес Комаров. – Летеха не успокоится. Точно будет нас пасти, поэтому мероприятие переносим на завтра.

Все молча согласились.

Вечером по графику нес дежурство Сергей. Ближе к полуночи появился Витек.

– Серый, давай сегодня еще разок в эфир выйдем. Может, нам удастся связаться с кем-нибудь. А?

– Я-то без проблем этим займусь. А ты, Витенька, как я вижу, в свое дежурство побаиваешься нелегально работать в эфире.

– Да нет, не поэтому, – засмущался Витька.

– Расслабься, – Сергей отечески похлопал его по плечу. – Главное в этой процедуре придерживаться главного правила и долго не находиться в эфире, чтобы не успели вычислить.

Витька согласно закивал головой и включил радиостанцию.

Совсем недавно Сергей наткнулся в библиотеке на книжку «Справочник коротковолновика» и заинтересовался работой спортсменов-коротковолновиков.

За последние годы коротковолновое радиолюбительство сделало заметный шаг вперед. Радиолюбительская связь на коротких волнах – одно из интереснейших увлечений, которому посвящали свой досуг тысячи человек во всех уголках планеты. В ней сочетались и радость технического творчества, и романтика путешествий по странам и континентам, и неповторимая острота ощущений, характерных для спорта. Сам эфир международен по своей сути, ведь радиоволны могут беспрепятственно пересекать государственные границы. Именно поэтому использование всего радиочастотного спектра находилось под строгим контролем.

Сергей из всего прочитанного сделал определенные выводы и, следуя правилам этой книжки, уже не в первый раз выходил в эфир на портативной радиостанции Р-130, находящейся на ПРЦ в резерве. Без официальной регистрации и разрешения выход в эфир был запрещен, и к тому же эти действия преследовались Уголовным кодексом, но он с Витькой работал в эфире на свой страх и риск, стараясь свести к минимуму продолжительность сеанса, чтобы их радиостанцию не успели запеленговать.

Вскоре их вымышленный позывной был услышан и, к своему удивлению, они начали радиосеанс с радиолюбителем из Швеции. Это их взбудоражило и они, не замечая времени, при помощи общепринятых международных условных кодов продолжали диалог в эфире. Прервал их появившийся в дверях Стас.

– Вы что, очумели, «черпаки» недоделанные? Посмотрите на время!

Сергей бросил взгляд на часы, округлил глаза и моментально обрубил питание радиостанции.

– Жопа! – только и смог произнести он.

– Дурни! – еще сильнее возмутился Стас. – Давайте заметайте следы!

Друзья быстро демонтировали аккумулятор и, аккуратно смазав его клеммы, убрали в кладовку. Только тогда, когда они протерли все части радиостанции мыльной водой, стерев этим отпечатки своих пальцев, и накрыли ее металлическим кожухом, успокоились.

– Что теперь будет? – испуганно спросил Витька. – Да ничего тебе не будет. Успокойся и вали в казарму. Нечего тебе здесь болтаться, – пробасил Стас и вернулся в помещение телеграфной.

Витька ушел, а Сергей вернулся на свое рабочее место, откинулся на стуле и задремал. Ему мгновенно приснился кошмарный сон.

Он стоял на потрескавшейся от невиданной жары земле, сжимал в руках автомат АК-47 и никак не мог понять, как тот у него оказался, ведь в части им были выданы карабины. При появлении облика деда, который безуспешно пытался о чем-то его предупредить, его охватил жуткий страх.

Он очнулся и удивился тому, что в очередной раз увидел своего деда, которого знал по одной только выцветшей фотографии. Скинув наваждение и совладав со страхом, он приступил к ежедневной смене радиопозывных.

Следующий день после сдачи дежурства он беспробудно проспал, а вечером, как и планировалось, все собрались на ПРЦ. Стол был накрыт по полной программе. Постарались даже повара и таджики – новоиспеченные «черпаки». В центр стола была водружена огромная кастрюля с жареным картофелем и рыбой, а вокруг нее расположились винные бутылки и несколько фляг с «чачей».

Вскоре праздничное застолье превратилось в банальную пьянку. Среди приглашенных гостей был и Корней, который появился на торжестве в компании двух с виду молодых, но, по всей видимости, потрепанных жизнью девушек.

– Где ты нашел этих чучел? – спросил его Комаров. – Интересно, а что вам, гражданин сержант, не нравится, – захохотал Корней. – Нам, «дембелям», сейчас все дозволено! Давайте, «черпачки», плесните дамам горячительного, а после этого они ваш приемный пункт до блеска надраят, и можете ими пользоваться в прямом смысле слова.

Корней вальяжно уселся за стол и опрокинул в рот полстакана «чачи». Комаров сплюнул на пол и отвернулся от девиц. Таджики засуетились, налили слабому полу по целому стакану вина, отчего те сильно захмелели и бесцеремонно начали облапывать своих благодетелей. Первым очнулся Ега. Он принял грозный вид, зарычал на них и, прикрывая показной грубостью свою брезгливость, выдал им ведра с тряпками. Те весело начали елозить тряпками по полу. От усердия их юбки задрались и обнажились белые ягодицы. Ега выругался и вернулся к столу. Сергей сначала улыбался, но потом заметил, что одна из девиц была без трусов. От неловкости он отвернулся, что не укрылось от Стаса. Тот толкнул его в бок и подмигнул.

– Что, понравились?

– Да ну тебя! – отмахнулся Сергей.

– Это тебе не в карауле спать, – громко сказал Миша, и все засмеялись.

Сергей сам улыбнулся, вспомнив ту январскую ночь, когда, находясь в карауле, он не смог больше бороться со сном и, уединившись в большой теплице, завалился прямиком на грядку, где заснул безмятежным сном, не обращая внимания ни на снежную бурю, ни на трескучий мороз. Ему повезло, что он себе ничего не обморозил, но дежурным по части тогда был злополучный лейтенант Васнецов, который объявил его военным преступником и хотел устроить показное судилище. Вступился за него командир роты и ограничился тем, что сделал Сергею очередное предупреждение. Только тогда Сергей понял, что он не создан быть военным, и это его до сих пор тяготило.

– Было дело по молодости, – помедлив, ответил Сергей.

Витька наклонился к другу и прошептал:

– Помнишь Вадика Хамелеона из «учебки»?

– Конечно!

– Я сегодня им на приемный центр звонил. Вадика в «черпаки» не приняли. Теперь его «духи» гоняют.

– Он там, говорят, растолстел?

– Да! И вообще, он там такое учудил! Недавно получил посылку из своего детдома и начал ее точить в одно лицо. Когда в части началась вечерняя поверка, то сразу обнаружили, что отсутствует Хамелеон. Знаешь, где его нашли?

– Даже не представляю.

– Обыскали все закоулки и нашли это чудо в котельной, за кирпичной кладкой котла. Расстояние между кладкой и стеной котельной сам знаешь, что мизерное, и как он туда протиснулся, для всех было загадкой. А когда его начали вытаскивать за ноги, то он продолжал засовывать в рот конфеты с печеньем. Давился, но ел и ел. Вадик, он и есть Вадик. Так вот даже «дедушки» побрезговали его бить и отдали на съедение молодняку.

– Туда ему и дорога! – засмеялся Сергей, и ребята дружно чокнулись, подняв стаканы.

Впервые за последние месяцы Сергей почувствовал себя свободным человеком, как когда-то давно на «гражданке» в компании лучших друзей, но что произошло потом, уже не помнил.

Очнулся он на следующий день от жуткого холода в камере на КПП. По рассказу охранявшего его солдата из нового призыва, шуму они наделали немало.

– Представляешь, – захлебываясь, сбивчиво тараторил солдат, – «дембелей» сразу отправили на «губу». Всех в полном составе. Они такого начудили. В расположение роты откуда-то притащили пьяных баб, совершенно голых и вымазанных грязью с ног до головы, прогнали дневального, нацепили на них ремни со штык-ножами, фуражки и заставили стоять у тумбочки дневального, отдавая честь всем вошедшим. Вот была умора. Если честно сказать, то я такого представления в жизни еще не видел. Как назло, с вечерней проверкой пришел замполит части. Не поверишь, но ревел он, как бык. Его, ребята говорили, чуть «кондратий» не хватил. Вскоре набежали офицеры, всю часть выстроили на плацу, а девок местные «менты» увезли.

– А я как здесь?

– Ты вообще учудил. Тебя искали полночи, а ты здесь спал.

– Как здесь?

– Вот так и прямо здесь. Дежуривший здесь вечером узбек, вероятно, заснул, и в это время ты проскользнул сюда. Можно сказать, сам с повинной!

Сергей прыснул от смеха и сразу схватился за голову от жуткой боли.

– Что, болит? – сердобольно спросил солдат и услужливо протянул фляжку с водой.

– Сам понимаешь, – ответил Сергей и жадно припал к фляжке.

– Шарифов, почему разговариваешь с арестованным? Под трибунал захотел? – Сергей узнал голос командира роты.

– Никак нет, товарищ капитан! Просто проверил, как он себя чувствует!

– Я сказал ни хлеба, ни воды! – Есть!

Сергей был удивлен, что капитан не соизволил даже взглянуть на него, и это не означало для него ничего хорошего. После обеда у окошка камеры появился таджик Ега, принес шинель и обеденную пайку.

– Держись, – сказал он и испарился.

С наслаждением запахнувшись в шерстяную шинель, Сергей поел и прилег на деревянные нары. К вечеру сильно похолодало. Ему пришлось вспомнить наставления Кима и, сосредоточившись, он отключил сознание. Сразу стало тепло и безмятежно, как в беззаботном детстве. Он увидел себя со стороны, воспарив над телом. Это было удивительное зрелище, словно он попал в другое измерение.

Из состояния транса возвращаться не хотелось.

Не смогли привести его в себя ни Ега, ни дежурный по КПП. На следующее утро прибежал испуганный капитан и, увидев состояние заключенного, вызвал медика – майора Сбитня. Тот битых два часа возился с пациентом и только разводил плечами. И лишь когда уже вызвали «скорую помощь», Сергей отчетливо увидел искаженное мукой лицо матери, испугался и мгновенно пришел в себя, не на шутку испугав майора. Сергей сам был удивлен длительным состоянием транса и, нисколько не обращая внимания на крики Худяка, начал искать этому объяснение, но, к своему страху, никак не мог найти. Худяк все больше распалялся.

– Имитатор, – орал он. – Совсем до ручки допились! Скоро помирать начнут, как навозные мухи!

Сбитня убежал, а капитан приказал через час привести заключенного в штаб и тоже удалился, проклиная всех, кто попадался ему по пути. Слух о том, что Воронцов помер, мгновенно разлетелся по части, и когда Сергея вели в штаб, все высыпали посмотреть на ожившего покойника.

В штабе его ждали.

– Ну что, рядовой Воронцов, скажи, что нам с тобой делать? – спросил капитан, бросив взгляд на замполита. – Заслуженного отпуска ты уже лишился, а что дальше?

– Я осознал и больше этого не повторится, – робко пролепетал Сергей.

– Да на ваш пьяный дебош нам уже наплевать! А то, что вы натворили несколько дней назад, – это уже преступление и, напомню тебе, уголовно наказуемое.

Сергей удивленно посмотрел на офицеров и только сейчас увидел незнакомого ему старшего лейтенанта, но сперва не придал этому значения. Капитан Худяк протянул ему листок, на котором были небрежно набросаны их вымышленные позывные. Тотчас он понял для чего здесь незнакомый офицер, ему стало не по себе, но он сохранил невозмутимость.

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Ладно тебе, – засмеялся капитан. – Твой дружок во всем признался. Кстати, и в том, что ты был инициатором!

– Врете!

– Ты не забывай, мальчишка, где находишься! Книжки из библиотеки кто брал? А в чье дежурство вы выходили в эфир? Отпираться бессмысленно.

Сергей опустил голову.

– Ну, так кто, по твоей версии, организатор сего преступления?

– Я, – тихо произнес Сергей, понимая, что отпираться бессмысленно.

– Да что ты говоришь, как благородно с твоей стороны, а твой дружок не такие песни пел.

– Но это же он, а я есть я, – уже уверенно ответил Сергей и твердо взглянул в глаза капитана.

Тот стушевался и, нервно походив по комнате, сказал, словно что-то окончательно решив:

– Я давно предупреждал, что тебя нужно судить, но зачем просто коптить тюремный воздух, ведь ты еще можешь послужить Родине. Сегодня же ты отбываешь в командировку!

От Сергея не укрылось, как занервничал старший лейтенант, но капитан опередил его, махнув рукой:

– Лейтенант, тут и без тебя проблем навалом, так что ничем тебе помочь не могу!

Тот усмехнулся, встал и сказал еще совсем мальчишеским голосом:

– Я тоже так думаю! Нам тоже проблемы не нужны! Смею откланяться.

Он надел фуражку, отдал честь и вышел.

– А куда… – хотел спросить Сергей о своей участи, но капитан перебил его.

– Узнаешь потом, а сейчас в канцелярию за документами, собираешь вещи и в машину.

– А как же дежурства? Еще же смены не было, а наши радисты скоро демобилизуются.

– Что ты переживаешь! Не демобилизуются теперь, пока не подготовят себе новую смену. До июля я их теперь точно промариную, а ты лучше о себе побеспокойся. Свободен!

Сергей вышел и нехотя побрел в канцелярию. В том же состоянии он добрел до расположения роты, собрал вещи и даже не обратил внимания на своего друга, который виновато прятался за рядами коек. Он пустым взглядом окинул казарму и почему-то понял, что сюда уже никогда не вернется. Тяжело вздохнув, вышел, ни с кем так и не заговорив и не попрощавшись. Витька тоже не решился подойти к нему. Он, вероятно, даже и не подозревал, что его друг уезжает навсегда.

 

11

– Как ты умудрился вляпаться в новое дерьмо или скажешь опять судьба? – ехидно начал майор Кукишев.

Сергей проигнорировал услышанные слова.

– Думаешь опять ее обмануть, как в прошлый раз. Тогда тебе невероятно повезло, и ты остался жив, а теперь я уже не уверен, – он пристально взглянул в глаза своему бывшему курсанту. – Чего молчишь? Ты хоть немного соображаешь, что тебя ожидает, и куда тебя отправляют?

Сергей опять промолчал и пожал плечами.

– Вот дурень! В Афган, понимаешь, в Афган!

Сергей зажмурился, задумался, осознал новость и, к своему удивлению, понял, что ни капельки не боится. Где-то в глубине души он даже тайно желал этого. Желал до дрожи в руках и искр в глазах оказаться на войне, чтобы потом было о чем рассказать своим друзьям, чтобы сбылось сокровенное желание детства оказаться участником настоящих боевых действий. Он помнил, что те детские игры с самодельными деревянными автоматами приводили его и друзей в возбужденное состояние. Открыв глаза, он взглянул на Кукишева. Тот почувствовал, что его слова не возымели никакого действия на рядового, махнул рукой и закончил беседу.

После прохождения формальной медицинской комиссии и определения на ночлег в расположение учебного взвода Сергей в первую очередь навестил своего наставника корейца.

– Еще бы немного, и ты бы меня не застал! – радостно поприветствовал тот Сергея. – Через несколько дней домой!

– Поздравляю!

– Спасибо, а время летит быстро, и дни в календаре, словно мгновения, – задумчиво проговорил Ким, наливая приготовленный по его особому рецепту чай и, закончив церемонию, спросил: – И куда теперь путь держишь, странник?

– В Узбекистан, – просто ответил Сергей.

Кореец нахмурился, покачал головой.

– Выходит, опять набирают рекрутов в Афганистан?

– Выходит, что да.

– И не боишься?

– Выходит, что нет.

– А зря. Этот год, как говорят, год наших наибольших потерь. Война идет четвертый год, а они только увеличивают численность ограниченного контингента. Ты не подумай, что я тебя пугаю, но ты должен знать, что количество казенных надгробий и приложенных к ним цинковых гробов увеличивается!

Сергей задумался, вспомнив, что два раза в год после демобилизации по стране расходились истории про Афганистан. Особенно вызывали восхищение фотографии, где загорелые парни в панамах, обвешанные оружием и перемотанные пулеметными лентами, страстно позировали на фоне гор и бронетехники, а ощущение того, что он сам окажется на их месте, подогревало интерес все сильнее и сильнее.

– Да в курсе я этих поговорок, мол, опять везут на Родину героев, которым в двадцать лет могилы роют!

Кореец был уверен, что Сергей ответит в подобном ключе, поэтому не удивился его простоте и бесстрашию. С наслаждением глотнув пахучего напитка из чашки, он спросил:

– Я чувствую, что ты появился здесь не просто так. У тебя возникли вопросы?

– Только один и для меня он очень важен. Необычайно важен. Понимаешь, я даже не знаю, с чего начать и как это явление тебе объяснить, но оно меня сильно напугало.

Сергей сделал паузу и взглянул на корейца. Тот безмятежно пил чай, но его глаза внимательно изучали собеседника.

– Можно сказать, – продолжил Сергей, – что я в последнее время экспериментировал со своим сознанием, как ты меня раньше учил. Я входил в состояние транса и полностью отключался. Несколько дней назад я в буквальном смысле слова воспарил над самим собой и покинул физическую оболочку, если можно так сказать.

– Как это было? – неожиданно оживился кореец.

– Я словно оказался в другом мире и увидел себя со стороны. Я не ощущал физической боли, хотя было довольно холодно.

– Сколько это состояние продолжалось?

– Около суток.

Кореец привстал со стула и округлил глаза.

– Я чувствовал, что ты владеешь даром!

– Каким?

– Данным тебе природой! Но его нужно уметь контролировать!

– Я пробовал еще в детстве.

– В детстве?

– Ну да!

– Почему раньше не сказал?

– Я не придавал этому значения, а в этот раз все затянулось, и самое главное это то, что я не хотел возвращаться.

– Это дар! Мне дед говорил, что душа человека окружает физическое тело и находится на некотором расстоянии от него, но только избранные могут покидать тело. Он говорил, что в мире существует множество параллельных миров и, проникая в них, душа может путешествовать в пространстве и времени. Здесь самое главное – не потеряться и найти обратную дорогу, а иначе физическое тело может запросто исчезнуть.

– Ну и наговорил же ты небылиц! – изумился Сергей. – Словно писатель-фантаст.

– Но ты же это чувствуешь?

Сергей пожал плечами.

– Мне страшно.

– Вероятнее всего, в экстремальной ситуации твой организм включает механизм самосохранения. Потому и страшно.

– Может быть, но раньше же этого не происходило.

– Это как болезнь, и она прогрессирует. Научись ее контролировать. Оказать тебе помощь у меня сейчас уже не останется времени, но на гражданке я буду рад тебя увидеть. Дед повторял, что воспоминания о самых близких людях помогут найти обратный путь в лабиринте миров. Как бы ты скептически ни был настроен, всегда помни об этом.

Сергей кивнул, совсем запутавшись в собственных мыслях.

Остаток вечера они провели в мирной беседе на темы, о которых он раньше и не подозревал, и был крайне удивлен открывшимся ему познаниям из мира оккультных наук.

Расстались они друзьями, обменявшись напоследок адресами.

В расположении учебного взвода его встретил Фурсунов, уже получивший очередное звание старшего сержанта.

– Здорово, легионер! Даже не ожидал тебя здесь увидеть!

Они запросто обнялись, словно старинные друзья, и направились в сторону каптерки мимо вытянувшегося в струнку дневального. Личный состав взвода безмятежно посапывал во сне. Сергей остановился, задумчиво всматриваясь в темноту казармы, но Фурсунов подтолкнул его в бок.

– Что замер? Ностальгия одолела?

– Есть немного, – ответил Сергей и шагнул за порог услужливо распахнутой двери.

В каптерке было жарко, а за столом чинно восседал младший сержант Чучин. Он был по пояс голый и, уперев руки в бока круглого, заросшего волосами живота, напоминал «доцента» – персонажа кинофильма «Джентльмены удачи». Его глаза за круглыми «бериевскими» очками засверкали неистовым огнем, как только в дверях появились Сергей с Фурсуновым.

– Здорово, курилка! – завопил он, резко вскочив с места и отодвинув животом накрытый стол. – Мы тебя, так сказать, заждались, а ты все у своего корейца торчишь!

Сергей пожал плечами и ответил:

– Нужно было пообщаться.

Чучин, не обращая никакого внимания на его слова, крепко пожал руку Сергея и указал в направлении стола.

– Давай присаживайся!

Сергей еще раз удивился, кинул взгляд на расставленные угощения, среди которых красовалась запотевшая бутылка водки, и настороженно спросил:

– Что за честь?

– Да ты у нас дорогой гость, которого не грех усадить за один стол с демобилизующимся старшим сержантом!

– Давай, не тушуйся! – похлопал его по плечу Фурсунов. – О тебе, кстати, из вашего выпуска только лестные отзывы. А едешь ты сейчас на мою родину, в солнечную республику Узбекистан.

– Да, – простодушно кивнул головой Сергей. – Откуда узнали?

– Мир не без добрых людей. Я тебе завидую. Ты увидишь настоящую сказку! Только там, под жарким азиатским солнцем, поспевают и наливаются соком самые вкусные в мире фрукты и овощи. А какой там климат… – мечтательно и певуче с необычным акцентом затянул Фурсунов, но его одернул Чучин.

– Хватит байки свои травить! – резко сказал он. – На востоке хорошо туристом побывать, а Воронцов на войну собрался.

Фурсунов с силой пнул того ногой, подтолкнул к столу Сергея и решил больше к этому разговору не возвращаться.

Сергей отмахнулся, но присел и только сейчас осознал, что зверски голоден. Больше уговаривать его не пришлось. Чучин с благоговейным трепетом разлил водку и, чинно чокнувшись, опрокинул ее прямиком в горло, налил по второй, опять жадно выпил и, блаженно погладив себя по груди, прошептал:

– Все. Наконец-то боженька по жилочкам побежал.

Фурсунов покачал головой, а Сергей засмеялся. Когда они выпили по третьей и утолили голод, Фурсунов неожиданно спросил, прищурив раскосые глаза:

– Сергей, скажи честно, пили вы «Тройной» одеколон здесь или нет? Мы даже на эту тему поспорили.

Сергей игриво усмехнулся и, прикурив сигарету, ответил:

– Было дело. Правда, мне он не пришелся по вкусу. Когда ребята разбавили его водой, он запенился, побелел и стал теплым, словно парное молоко. Фу, гадость! Но я все равно отхлебнул и, не поверите, почти сразу охмелел.

– Вот поганцы. Выходит, что это правда! – возмутился Фурсунов. – И когда только успели?

– А ты откуда узнал? Об этом знали всего несколько человек.

– Как обычно, «стукнули». Ты думал, что все были пушистые и честные. Поверь моему опыту, в каждом коллективе найдется свой Иуда. Так устроен человек.

– Да знаю я!

– Хочешь узнать, кто?

– Нет! – раздраженно отмахнулся Сергей, уже подозревая, кто это был. Он досадливо крякнул и поднял стакан.

Чучин моментально выпил и сменил тему разговора.

– Мне двоюродный братишка написал, – начал он. – Кстати, он служит в Сирийской Арабской Республике. Так вот, им сирийское командование на двадцать третье февраля подарило по большому флакону одеколона «Мария». Так они его вылакали в тот же день. Даже увели у тех, кто не пил и припрятал свой подарок.

Он сказал это с таким вожделенным трепетом, что Сергей с Фурсуновым засмеялись. Чучин откинулся на спинку стула и, как прежде, повел рассказ о своих московских приключениях на гражданке.

Только ближе к утру, наговорившись и изрядно захмелев, они завалились на свободные койки и крепко заснули.

Ближе к обеду Сергея вызвали в штаб части, выдали командировочные и проездные документы до Узбекистана. Хмурый штабной майор, громко зевая, небрежно произнес:

– От поезда не отставать. Документы не терять. Неприбытие вовремя к месту назначения расценивается как дезертирство. Продуктовое довольствие получишь у прапорщика. Он ждет тебя за дверью.

Еще раз зевнув, майор потерял всякий интерес к Сергею и стал перелистывать потрепанный журнал «Советский экран».

В коридоре Сергея на самом деле ждал прапорщик. Им оказался тот самый «жиртрест» со склада, которого он хотел придавить, еще будучи курсантом учебного взвода. Тот нетерпеливо засуетился и злобно процедил сквозь зубы:

– Что так долго телишься, дармоед?

Сергей промолчал и двинулся к выходу. Прапорщик засеменил за ним. Сергею показалось, что щеки у него стали еще круглее и при ходьбе тряслись, как два подвешенных на крючках холодца.

На складе, позабыв о раболепном виде в штабе, прапорщик почувствовал себя прежним хозяйничком и начал несусветно материться, но Сергей продолжал упрямо молчать, выводя его своим безразличием из себя. Когда вещмешок был наполнен, Сергей прикинул его вес, медленно приподняв в вытянутой руке, и нагло констатировал:

– Опять надул воина, кусок!

– Что? – взвился хозяин склада, но Сергей его уже не слушал и быстрым шагом направился к КПП, где его должна была ждать машина.

Встретил его подозрительно веселый старший лейтенант из автомобильного батальона.

– Ну что, боец, готов к выдвижению на вокзал?

– Так точно!

– Молодец! А может, по сто грамм водочки махнем на дорожку?

– Никак нет!

– Ну смотри, а я с твоего разрешения чуток бахну. Лейтенант достал из бардачка машины бутылку, нетерпеливо налил в бумажный стаканчик и выпил.

– Вот теперь шикарно, – выдавил он, оскалившись в блаженной улыбке.

В это время к КПП подбежал запыхавшийся Чучин и сунул в руки Сергея небольшой булькающий сверток.

– Ты что? – удивился тот.

– Бери! Пригодится.

Они обнялись на прощание. Сергей молча сел в машину, а водитель рванул с места словно сумасшедший.

Сергей печально окинул взглядом КПП, вспоминая свою последнюю встречу с Олей. Ему стало тоскливо. Машина набирала скорость, а мимо проносились места, где они гуляли и строили радужные планы на будущее. Только сейчас он отчетливо осознал, чего лишился. Ему стало обидно от того, что он сам, по своей вине, можно сказать, сознательно, лишился отпуска, а значит, и шанса увидеть свою ненаглядную Олечку. Тоска и досада принялись изводить его до боли. Ему стало страшно. Давние разговоры и намеки сослуживцев об условиях службы в Афганистане начали одолевать его. Ему не хватало дружеского ободрения. Сергей поежился, но лейтенант не дал ему совсем пасть духом и вырвал из раздумий зычным криком:

– Ну, вот и твой пункт назначения! Раз сто грамм не желаешь, то кассы вон там, а воинская – самая крайняя. Желаю счастливого пути! Извини, но проводить не могу, потому что мне некогда.

– Подождите, – Сергей опешил. – Меня что, никто сопровождать не будет?

– Ты даешь, боец. В Афган собрался, а мы тебя должны, что ли, словно маменькиного сынка, провожать? Вперед на кассы, и не забудь на свой поезд сесть.

– А если я удеру? – хмуро сказал Сергей, чем позабавил лейтенанта.

– Скатертью дорога! – заржал тот, толкая в бок водителя. – Будешь дезертиром, а это, я тебе скажу, статья нехилая. Тебя все равно изловят и отправят в дисциплинарный батальон. Ладно, шучу. Ты парень серьезный и проблемы тебе ни к чему. Счастливой дороги.

Он хлопнул Сергея по плечу, проворно вскочил в машину, та быстро рванула с места и исчезла за углом здания вокзала.

Сергей остался один и огляделся по сторонам. Вокзал, как обычно, был переполнен людьми. Только сейчас он заметил, что вместо демисезонных пальто неброских цветов молодежь носит дутые яркие куртки. У самых отъявленных модников на ногах были напялены тоже дутые неземной красоты сапоги на резиновой подошве. В этой одежде все держалось не на пуговицах, как обычно, а на кнопках. В ушах девчонок он увидел огромные сережки и сразу понял, что это клипсы. Так описывала их Оля. Он удивился значительным переменам в моде, стушевался, ощутив себя одичавшим человеком, и нерешительно, откровенно стесняясь солдатской формы, двинулся в сторону касс. В полном одиночестве и отрешенном состоянии Сергей купил билеты, предъявив воинское требование, и дождался поезда, с трудом найдя нужную платформу в лабиринте путей огромной станции.

Его плацкарт был заполнен до отказа подвыпившей компанией. Кивнув головой в ответ на их приветствие, он закинул вещмешок на багажную полку, вышел в тамбур и закурил. Путь предстоял длинный, и впервые это приходилось делать самостоятельно. С непривычки и из-за ожидающей его неизвестности озноб пробежал по телу. Он даже не заметил, как пролетело время и сколько пришлось выкурить сигарет. Безумно хотелось оказаться дома, в уютной детской обстановке, где все решали за него, и не нужно было предпринимать самостоятельных действий. Там была мама, и не было страха перед будущим. В той жизни он только и мечтал о самостоятельности, не осознавая, что это очень тяжелая ноша. Ему становилось все страшнее и страшнее. Возвращаться в вагон не хотелось, и он все стоял, выкуривая одну сигарету за другой, размышляя о том, что ему теперь делать. За него все решил появившийся в тамбуре мужчина из его плацкарта, все руки которого были украшены наколками. Он жадно затянулся и грубым голосом спросил:

– Что, служивый, все торчишь здесь? Или ты на «ментовку» работаешь и подослан, чтобы следить за нами?

– Вам какое дело! – огрызнулся Сергей.

– Да нет мне никакого дела, – неожиданно мягко ответил мужчина, смягчив тон. – Давай определяйся к нам. Или собрался всю ночь здесь просидеть?

– Нет, – твердо ответил Сергей. – Сейчас приду! Почти следом за мужчиной Сергей вернулся в вагон и присоединился к компании.

– Ну что, воин, смотри, какие у нас девчонки, – сказал ему мужик с наколками и, смеясь, указал на двух среднего возраста теток с обвисшими грудями. – Нравятся?

Все заржали, разлили водку по стаканам, а один подали Сергею.

Водка обожгла голодный желудок и приятным дурманом обволокла разум. Сергей, не раздумывая, вскочил, достал из вещмешка бутылку, подаренную Чучиным, и поставил на стол.

– Вот это по-нашему, – провозгласил молодой с золотым зубом парень и сразу по-свойски представился: – Фикс!

– Сергей!

– Значит, Серж! Куда изволите путь держать, молодой человек, или это есть военная тайна?

Все снова заржали.

– Да нет, – просто ответил Сергей. – В Узбекистан для дальнейшего прохождения службы. А вы кто такие будете?

– Мы люди творческие и двигаемся в сторону областного симпозиума.

Сергей кивнул, выпил. Сразу было видно, что это были люди, не раз сидевшие в тюрьме, и ни на какой симпозиум они ехать не могли. Но ему было хорошо, а компания оказалась на удивление своей в доску.

Говорили о смерче, который пронесся по Волго-Вятскому району. Особенно о разрушениях, которые он нанес в Ивановской области, двигаясь черной спиралью в полкилометра шириной и втягивая в себя все, что находилось на пути. Сергей представил, как стихия ломает, словно спички, опоры электропередач, поднимает в воздух автомобили и вагоны, превращает в пустыри деревни и дачные поселки. Говорили о том, что подешевела сельдь иваси, а четверг – рыбный день в столовых страны, как и во времена зарождения советской власти, и вызывает отвращение.

Дорога, замкнутое пространство и состояние души, когда нечем заняться, принуждали вести разговоры и выпивать. Это был закон короткой встречи.

Очнулся он на рассвете от раскалывающей голову боли. Какая-то тетка истерично кричала, что ее обокрали.

Давние попутчики испарились. Сам вагон тоже опустел. Безумно хотелось пить, но стол оказался пустым. Пробежала проводница и погрозила ему пальцем. Это его не удивило. Сразу было ясно, что погуляли они вчера на славу. В мозгу моментально созрел план похода в вагон-ресторан за пивом, но пошарив по карманам, он обнаружил, что они пусты. Деньги, которые он собирал по крохам, исчезли без следа. Вещмешок тоже был перерыт, но из продуктов ничего не взяли. К его досаде, исчезли папиросы, и последний факт его разозлил.

– Вот суки уголовные, – прошептал он. – Теперь каждую из этих гнид давить буду.

Это убеждение успокоило его. В очередной раз обследовав карманы, он с облегчением обнаружил, что документы не пропали, а это было самым важным. Продуктов, если их экономно распределить, хватит до конечного пункта, а вот с сигаретами будет невероятно туго.

И он неожиданно для себя самого решил бросить курить.

Его жизнь превратилась в ад. Как оказалось, не курить было само по себе невыносимо. А одновременно не курить и экономить продовольствие – подвиг даже для святого. От одного этого можно морально воспарить.

Терпеть он больше не мог.

Дождавшись в тамбуре первого появившегося в дверях курильщика, он стрельнул вожделенную сигарету. Жадно затянувшись порцией горячего дыма, с тоской посмотрел на нее, привычно устроившуюся между пальцами.

«Неужели она последняя? – подумал он. – Что ж, зачем тянуть, курить все равно надо бросать. Попрошайничать стыдно».

Он затянулся еще несколько раз, и ему показалось, что ничего вкуснее в жизни нет.

Потом остался один фильтр.

 

12

Узбекистан встретил его приятной жарой.

Фурсунов не обманул. Его родина без прикрас была изумительно солнечной республикой. Она оказалась воистину сказочной страной, и Сергей влюбился в нее с первого взгляда. За последние шесть месяцев он успел здорово померзнуть и теперь с удовольствием купался в лучах ласкового солнца, в ожидании транспорта наблюдая за изумрудной зеленью листвы на фоне такой яркой небесной синевы и таких пронзительно-белоснежных облаков, что с непривычки резало глаза.

В крохотном воинском гарнизоне, который раскинулся в горной местности, его явно не ждали.

– И откуда ты такой красавец взялся? – лениво спросил капитан-таджик, ехидно разглядывая документы. – Если в роту связи для усиления, то там своих лентяев хватает! Да черт с тобой. Дуй в соседнее здание к прапорщику Гаджиеву и вставай на довольствие.

Очередная процедура оформления в новой части его уже не пугала. Все было до мути однообразно и рутинно. Уже к вечеру он был в уютной казарме. Ребята встретили его радушно и через некоторое время он, раздобыв гитару, начал напевать песни из репертуара «Машины времени» под одобрительные перешептывания собравшихся солдат. Когда Сергей закончил, чтобы размять затекшие с непривычки пальцы, его по плечу похлопал огромный, под два метра ростом, солдат.

– Можешь! – громогласно пробасил он и протянул Сергею руку с необъятной ладонью. – Влад.

– Сергей. Будем знакомы.

Тот кивнул головой и, забрав из его рук гитару, начал профессионально перебирать струны. Тембр его голоса поражал. Сергею даже показалось, будто перед ним сидит сам Владимир Высоцкий, у солдата голос оказался практически один в один. Да, песни Высоцкого Сергею не особо нравились, но именно сейчас он ощутил их магическое действие, глубину их смысла.

Несколько лет назад он впервые услышал голос Высоцкого в передаче Севы Новгородцева из Лондона на радиостанции «Би-Би-Си». Тогда песни его не проняли, но это было тогда, а сейчас они оказались словно бальзам на его растревоженную душу.

От избытка чувств он выбежал на улицу, прислонился к разогретой палящим солнцем стене казармы и жадно вздохнул полной грудью, словно пловец после бесконечного подъема из водной глубины. Взору его открылась ярко-зеленая долина с голубым озером и ослепительным извилистым руслом реки, несущей свои воды с гор, чьи мягкие очертания тонули в предвечернем мареве.

– Панорама у нас поразительная, – вырвал его из оцепенения голос Влада.

– Это точно подмечено, – ответил Сергей, не поворачивая головы.

– К этому климату многие до сих пор не могут привыкнуть. Резкие перепады дневных и ночных температур сводят с ума, – продолжил Влад. – Ты сам откуда?

– Из Ленинграда! А ты?

– Из Ленинграда – это круто, а я сам из Грозного.

– А это где?

– Ну ты даешь! Грозный – это город в Чечено-Ингушской АССР. Мать у меня чеченка, а отец русский.

– Извини, не знал, – сказал Сергей и, повернувшись, виновато посмотрел собеседнику в глаза, проклиная себя в душе за прорехи в познаниях родной географии.

Тот смутился, но безмятежно продолжил:

– У меня дома река Сунжа не хуже этой.

Сергей глянул в направлении его руки и сказал:

– Ты, вероятно, прав. В нашей стране столько прекрасных мест, а мы о них практически ничего не знаем. Дикие мы!

Влад засмеялся.

– Это точно, дикие люди, но мне ничего не нужно. Я горю одним желанием – вернуться домой, и свой дом ни на что не променяю, а если будет нужно, то стану защищать его с оружием в руках.

Сергей поразился его темпераменту и даже позавидовал. Сам-то он никогда и ни при каких обстоятельствах с таким жаром о своем доме не говорил.

– Но ты в данный момент и так защищаешь свой дом с оружием.

– Это не мой дом! – резко ответил Влад и развел руками. – Мой дом там, за Каспийским морем.

– Верю! – выдохнул Сергей и спросил: – У тебя закурить не найдется, а то я уже два дня на никотиновой диете и не нюхал табачного дыма.

Влад снова рассмеялся и достал из кармана гимнастерки сигареты табачной фабрики «Ява» под названием «Юбилейные».

– Дефицит! – взяв сигарету и закурив, произнес Сергей. – Такого названия не встречал.

– А ты думал! Видишь, что на пачке написано? Эти сигареты выпущены в честь шестидесятилетнего юбилея нашей республики!

Сергей бросил взгляд на лицо Влада, но увидев счастливое выражение его лица, не стал говорить о том, что его слова попахивают нездоровым фанатизмом. Влад был компанейским парнем, а портить с ним отношения не хотелось, да к тому же и сигареты оказались очень хороши.

Все последующие дни Сергей практически ничем не занимался, поскольку его негласно освободили от всех текущих обязанностей.

В воскресенье личный состав части смотрел программу «Утренняя почта». Показанная миниатюра «Асисяй» ленинградской труппы «Лицедеи» запала в умы солдат, и впоследствии они доводили вышестоящее руководство этим выражением до истерики.

Из разговоров недавно прибывших на службу призывников Сергей узнал, что в стране началась серийная продажа отечественных видеомагнитофонов «Электроника ВМ-12». Стоил он тысячу двести рублей и продавался в нескольких городах страны по предварительной записи. Говорили, что он быстро ломается, громко тарахтит и жует пленку, но радовало другое. Выход отечественного видеомагнитофона в принципе разрешил видео. Цена на магнитофон поразила Сергея, ведь его матери нужно было проработать более года, чтобы купить эту новинку и при этом еще не есть и не пить, но он все равно твердо решил, что после демобилизации непременно заработает денег и купит эту модную игрушку. В своих планах он не раз мечтательно представлял, что сделает с ним, но потом уныло вздыхал, возвращаясь мыслями к повседневной жизни. Писем он больше не получал. Его нового адреса никто не знал, а давать существующий не имело никакого смысла из-за неопределенности дальнейшей судьбы. Новые сослуживцы, уже ставшие для него родными, постоянно убеждали его, что в этом ничего плохого нет и спокойно дослужить свой последний год он может и здесь, а про Афган лучше забыть. Сергей знал, что ребята много знают о военных действиях в соседней стране, но сознательно уходят от разговоров на эту тему. Командование части тоже избегало с ним контактов и его положение в качестве гостя все это время наводило на мысли о том, что на нем стоит клеймо изгоя. Влад, с которым они в последние дни сдружились, уверял его, что просто насчет Сергея командиру части не поступало никаких указаний и все скоро образуется, но того было не убедить. Его чувства были напряжены, а ожидание неизвестности тяготило. Не помогали даже ежедневные физические нагрузки в спортивном зале. В библиотеке он не нашел ничего стоящего, кроме томиков никчемных современных писак, наполненных идеологической чушью, а классическая литература его не интересовала.

Однажды вечером на его пути, словно приведение, встал татарин по имени Мустафа, забитый службой «дух» из последнего призыва. Озираясь по сторонам, он робко остановил Сергея, сунул ему в руки потрепанную книжонку и прошептал:

– Ты скоро попадешь туда, за речку, и знания, которые содержатся в этой книге, тебя пригодятся. Поверь мне.

– Откуда тебе… – начал возмущенно Сергей, но татарин исчез так же быстро, как и появился.

Сергей хотел выкинуть ее, брезгливо морщась, но машинально открыл и был несказанно удивлен. Это был Коран – священная книга мусульман, да еще на русском языке. Он улыбнулся, невольно вспомнив воинственного таджика Ораша из столовой в учебной части, который на гражданке работал наборщиком в типографии.

– Видно, это и есть одна из тех рукописей, которые он набирал, – пробубнил про себя Сергей и повертел в руках книгу в поисках названия издательства, но ничего не обнаружил.

Ему стало безумно интересно, о чем же там может быть написано, раз миллионы людей во всем мире так неистово верят в бога. Даже его бабушка не имела Библии, но многие молитвы знала наизусть, а ему вот довелось подержать в руках книгу мусульман. Это его еще больше раззадорило. Он даже забыл про татарина и, найдя укромное безлюдное место, предался чтению.

Книга оказалась самоучителем, из которой он узнал, что Коран делится на сто четырнадцать сур, или глав, а каждая сура на аяты, которые называют также стихами, поскольку каждая часть Корана представляет собой рифмованную прозу. Ему было интересно узнать, что главная святыня мусульман Кааба – здание в центре Заповедной мечети в Мекке. В кладку этого здания был вмурован «черный камень», якобы посланный Аллахом с неба, поэтому в молитве мусульманин всегда обращается лицом в сторону Каабы. Из всего прочитанного Сергей понял, что ислам несет новое представление о бренном мире, а также о мире вечном, божественном, и об ответственности человека за свое поведение на грешной земле. Это его смутило и запутало, но ему понравилось, что вся человеческая жизнь есть, по сути, обретение и накопление знаний.

К концу второй недели Влад заметил перемену в Сергее, но не успел его ни о чем расспросить. Ближе к полудню четверга в казарму прибежал запыхавшийся капитан-таджик и заорал не своим голосом:

– Воронцов, пять минут на сборы и с вещами на выход!

В его крике Сергей уловил неприкрытую радость. Было ясно, что командование в лице этого капитана с облегчением удовлетворилось тем, что судьба его наконец-то решена.

За воротами КПП его ожидал потрепанного вида грузовик марки «ЗИЛ-130» с заляпанными номерами.

– На нем, что ли, ехать? – удивился Сергей, обращаясь к капитану.

Тот молча кивнул головой, сунул ему в руки документы и быстро скрылся за воротами.

– Вот суки, даже с ребятами не дали попрощаться! – ругнулся про себя Сергей.

Он нерешительно двинулся к машине, открыл скрипучую дверь, закинул вещмешок и лихо запрыгнул в кабину. За рулем сидел невзрачный с виду узбек в национальном халате и тюбетейке.

– Она по дороге не развалится? – издевательским тоном спросил Сергей.

– Не бойся, сынок, она до Москвы без остановок довезет, – ответил узбек с такой интонацией в голосе, что стало жутко.

Ехали они несколько часов. За это время Сергей так и не осмелился заговорить с шофером. Тот тоже молчал, ни разу не посмотрев в сторону попутчика.

На военном аэродроме, который расположился в долине меж окутанных облаками гор, их уже ждали.

Сергея проводили в одно из хозяйственных зданий, где личный состав готовился для отправки в Афганистан. Только там он узнал, что его отправляют взамен погибшего радиста в подразделение какого-то капитана по фамилии Звягинцев.

Отправляли команду, в которую зачислили Сергея, на следующий день транспортным самолетом, размеры которого поразили ребят. Таких огромных колес на внушительных шасси Сергей еще не видел, а на самолете он летал первый раз в жизни и поэтому жутко трусил.

Летчики были сильно раздражены и пообещали, что тех, кто примется блевать и плохо себя вести на судне, они выкинут сразу, как только наберут высоту.

Когда самолет разогнался по взлетной полосе, ребятам показалось, что они уже не жильцы. В ушах трещало так, что они на время оглохли. Кинув взгляд в иллюминатор, Сергей онемел. Ему показалось, что самолет превратился в птицу, которая принялась сильно махать крыльями. Те раскачивались все сильнее и сильнее, а потом и вовсе исчезли, словно отвалились. Это заметил и солдат, сидевший рядом. Он не своим голосом заорал:

– Братцы! Дембель в опасности!

Его крик взбудоражил всю команду, но появившийся в дверях помощник пилота быстро и матерно всех утихомирил, а ребята, сразу притихнув, повалились на пол. Через некоторое время зной лишил их воли, и они задремали.

Разбудил их все тот же помощник пилота, и вскоре они, ошалевшие от жары, стояли на летном поле неприметного аэродрома, но уже в Афганистане.

В лучах заходящего солнца стояла невообразимая суета. В нутро транспортного самолета, на котором они прилетели, уже загружали искореженные останки вертолета. К ребятам прибежал работник аэродрома.

– Кто здесь Воронцов?

– Я, – ответил Сергей.

– Давай дуй за склады! Вон туда! – указал он рукой в направлении построек. – Тебя там ждут, а остальные за мной!

За постройками рядом с БТР его ждали загорелые парни, обвешанные оружием и перемотанные пулеметными лентами. Обуты они были черт знает во что и смахивали на кровожадных бандитов. Сергей поежился, но знал, что на войне с партизанами бывает такое, что солдатам приходится походить на своих противников. Он перевел взгляд с их обувки на свои сапоги и тяжко сглотнул липкую слюну.

– Что вздыхаешь? – прервал паузу появившийся из чрева БТР круглолицый сержант и кинул к ногам Сергея поношенные кроссовки. – Кирзовые сапоги в горах не годятся, а это вроде твой размерчик.

Все заржали, а Сергей недоверчиво стал вертеть их в руках.

– Не переживай, – спокойно сказал высокий и худощавый парень. – Точно пригодятся. Я Артур!

Он улыбнулся, пожал Сергею руку и вскочил на броню БТР. Все последовали его примеру. Сергей замешкался.

– Тебе что, особое приглашение нужно? – заорал сержант, и Сергей под хохот ребят тоже начал карабкаться на броню, едва не упав. С непривычки было трудно.

БТР плавно тронулся с места, подняв тучи пыли, а Сергей уселся рядом с Артуром и начал беспомощно крутить головой.

– Не дрейфь, – преодолевая шум двигателя, сказал тот и бросил на соседа взгляд. – Скоро привыкнешь! Сколько служишь?

– Второй пошел!

– Вот это новость! А говорили, «дух».

Он изумился и толкнул сержанта, который прислушивался к их разговору. Тот страшно выматерился и красноречиво покрутил пальцем у виска.

Все заржали, а Артур, хлопнув Сергея по плечу и игриво подмигнув, сказал:

– С тебя причитается!

– За мной не заржавеет!

– Это безусловно, но меня интересует другой вопрос. Мы оторваны от цивилизации и хотелось бы знать, что там с Олимпийскими играми в Лос-Анджелесе?

– Наша команда, к сожалению, не участвует.

– Как так!?

– Ошибку американского президента Джимми Картера, призывавшего бойкотировать Олимпиаду в Москве, повторило и наше руководство. Они решили отказаться от Игр. Ссылаются на то, что в Америке для нашей команды создан не тот уровень безопасности, который требуется. Альтернативой этим Играм хотят сделать серию международных соревнований «Дружба-84».

– Вот суки… – процедил Артур и притих.

Мимо проплывали возвышенности. Вдалеке виднелись зыбкие очертания гор, которые совсем не были похожи на горы Узбекистана. Здесь, куда Сергей ни кидал взгляд, виднелись только камни и песок. От этого унылого пейзажа становилось неуютно, но его очертания скоро пропали в жуткой темноте заката.

В расположении подразделения их встретил прапорщик.

– Где болтались? – сразу заорал он.

– У самолета проблемы с шасси были, – ответил сержант. – Несколько заходов сделал. Думали, кранты!

У Сергея екнуло сердце, но он не подал виду. Выходит, что он с ребятами в самолете спал и даже не знал об опасности. От осознания этого факта его лоб покрылся испариной.

– Ты что в Союзе натворил? – прервал его размышления прапорщик.

– Не понял? – удивился Сергей.

– Опять непонятливого привезли! На кой ты нам сдался на втором году службы?

– Об этом не меня спрашивайте.

– Значит, первоклассный радист?

– Товарищ прапорщик, во-первых, не первоклассный, а во-вторых, такой, какой есть!

Прапорщик округлил глаза, сплюнул на песок.

– Тебе повезло, что капитан в штабе и будет только утром, – пробурчал он и обратился к сержанту. – Забирай этого фрукта. Уже поздно, а через два дня выдвигаемся. Вот там и посмотрим, кто есть кто!

Сержант кивнул головой, подтолкнул Сергея и брезгливо прошептал:

– Ты свой гонор засунь в одно место, а Иваныч у нас человечище, и в обиду его никто не даст. Из одной миски хлебаем и от смерти друг друга прикрываем.

– Извини, – пролепетал Сергей, понимая, что шутки закончились и здесь все будет по-другому.

Через полчаса он лежал в койке и в кромешной темноте знакомился с личным составом. Отвечал на множество вопросов и получал ответы на свои.

Из этой оживленной беседы он узнал, что афганцами называют не жителей этой страны, а отслуживших в ней ребят.

Глубоко за полночь они успокоились, и со всех сторон начали доноситься мирные посапывания ребят. Сергей никак не мог забыть последнюю байку Артура о том, что монголо-татарское иго – не что иное, как введение ограниченного контингента войск Золотой Орды по просьбе русских князей. Вскоре и он наконец заснул. К своему удивлению, он осознал, что уже несколько дней не вспоминает об Оле. Сейчас она казалась обитателем совсем другой, недосягаемой реальности. От этого ощущения даже во сне мурашки бегали по телу.

 

13

Подразделение бесшумно выдвинулось на исходную позицию. Горное ущелье, из которого они вышли, закрывал густой участок лесистой растительности. Внизу, в долине, раскинулся кишлак. Он располагался на взгорье и был вытянут по долине, плавно ее опоясывая. Лес заканчивался в пятистах метрах от селения, поэтому подходы к нему просматривались со всех сторон.

Капитан Звягинцев понимал, что дислокация не самая выгодная, но ничего изменить было нельзя. Точка выхода была только в этом месте. Запланированную точку перекрывал отряд Хайбибулы. Было ясно, что произошла очередная утечка информации на высшем уровне. Капитан докладывал в донесении, что операция на гране срыва и ее нужно отменить. Он своим чутьем понимал, что их постепенно и планомерно обкладывают со всех сторон, но эти штабные крысы твердили только об одном: приказ должен быть выполнен. Вдобавок ко всему качество радиосвязи ухудшилось. Он обернулся и окинул взглядом уставшие лица солдат, которые, прислонившись друг к другу, отдыхали. Все они были единой командой, не раз участвовали в подобных рейдах и ни разу не подводили его. Беспокоило только одно. Радист, новый радист, был неопытен и, конечно, необстрелян.

Сзади бесшумно подошел старший лейтенант Васильев и, положив руку на плечо капитана, тихо произнес:

– Петрович, все проверили, пока тихо, но мне это не по душе. Кишлак как мертвый, но в него мы не заходили, чтобы не засветиться. Там точно что-то приготовлено для нас. Пока не поздно, я думаю, надо выходить на связь и опять просить отмены задания. Положим ребят.

Звягинцев повернулся и, медля, принимая окончательное решение, ответил, словно отрезал:

– Ничего не поделаешь, старший лейтенант, приказ есть приказ. Ты сам это не хуже меня знаешь. Поэтому через час выступаем, пока еще есть вероятность, что наше местоположение не вычислили, и сохраняем полное радиомолчание. Собирай оперативный штаб.

Совещались не спеша. Старший лейтенант, прапорщик и сержанты расположились вокруг командира.

– Задача такова, – начал капитан и, чуть помедлив, продолжил: – По оперативным данным, в этом кишлаке в плену находятся два офицера особой части, владеющие секретной информацией. Нам нужно любой ценой доставить их на базу живыми или мертвыми. Сразу предупреждаю о сложности данного задания, о возможной засаде. На исходную точку мы вышли вовремя. Начало операции назначаю на десять часов. Сразу, как только основная часть подразделения прочешет кишлак и выполнит задачу, повторяю, выполнит задачу, выходим на связь и согласуем время подлета вертушек для эвакуации.

– Не переживайте, товарищ капитан, – сказал прапорщик Панин, – все будет выполнено.

Капитан вздрогнул и метнул взгляд в его сторону. – Мать твою, Григорий Иванович, и это ты говоришь мне? В прошлый раз как обосрались! – капитан на некоторое время затих, а потом указал в сторону солдат. – Сегодня мне как никогда радист нужен живым. Рядовой Воронцов еще ни разу не был в бою, а ты мне несешь какую-то чушь, что все будет хорошо, – разозлившись, полушепотом кричал капитан. – Будете его охранять, как зеницу ока, поэтому отделение сержанта Приходько будет прикрывать тыл и охранять радиста. Понятно, сержант? А не то с живого шкуру спущу!

Он грозно глянул на сержанта.

– Понятно, товарищ капитан, – отрапортовал тот, ликуя в душе, что его оставили для прикрытия тыла.

Краем глаза он уловил многозначительные взгляды других сержантов, но только недоуменно пожал плечами.

Сергей очнулся от сонного полузабытья и приоткрыл глаза. Яркие солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь густую шапку деревьев, резали глаза. Уже ощущалось приближение жары. Спина болела от врезавшихся в нее острых граней камня, к которому он прислонился, когда объявили привал. Рядом стояла радиостанция, с которой он не снимал руки и постоянно ее ощупывал. Командование роты тихо совещалось невдалеке. Сергей чувствовал, что скоро все начнется, а что именно, он пока не понимал. Для него все происходящее было впервые. Он думал, что сбылась его давняя детская мечта, что судьба дала ему возможность, время и место для подвига. Непонятное чувство закралось в сознание, от него засосало под лопаткой. Было непонятно что это, то ли возбуждающее чувство в преддверии опасности, когда организм начинает в больших количествах вырабатывать адреналин, или чувство страха, страха с ощущением лихорадочной дрожи, которое постоянно нарастало. Оно отравляло настроение ощущением безнадежности и неопределенности. И то и другое его пугало.

Остатки сна улетучились, и Сергей подумал о семье. Он поймал себя на мысли о том, что в последнее время очень редко вспоминал своих близких. Даже на последние письма сестры и матери так и не ответил. Единственное, что он понял из них, – отец, как и обещал, бросил пить. Чувство вины перед ними укололо сердце, а он даже не нашел времени подать им весточку о себе. Они даже не знают, где он, а вернется ли обратно, теперь было неизвестно. Воспоминание об Оле грело душу, но ощущение, что он ее теряет, не покидало его. Ему до конца не был понятен порыв, в пылу которого накануне он написал письмо, где сдуру рассказал о своей службе в Афганистане. Что ж, дело было сделано, а сейчас ему хотелось перечитать ее письма, но взять их с собой ему не разрешили.

Губы пересохли, и Сергей захотел пить. Рука его машинально стала отстегивать с поясного ремня флягу с водой, но попить не удалось. На него упала тень. Он поднял голову и увидел ехидную улыбку на круглой физиономии сержанта Приходько.

– Ну что, боец, ты теперь поступаешь в мое распоряжение, и мне наплевать, какой ты там старослужащий. Для меня ты салабон и будешь делать все, что я тебе прикажу. Понятно, рядовой, или нет? – продекларировал сержант с такой неистовостью, что Сергей побагровел и вскочил на ноги, но моментально взял себя в руки.

– Посмотрим, – сдержанно ответил он и прищурил глаза.

– Я не понял, где ответ «есть»? Что означает «посмотрим»? – взвился сержант, но был жестко остановлен подошедшим прапорщиком.

– Сержант, что за возню ты тут устроил? Задание получил? Немедленно приступай к выполнению, – приказал он и продолжил: – Рассредоточь людей так, чтобы через ущелье даже мышь не проскочила, а за Воронцова лично головой отвечаешь. Ясно?

– Так точно, – отчеканил сержант и бросился поднимать свое отделение.

Прапорщик посмотрел тому вслед, покачал головой и, обернувшись, сказал:

– Сергей, ты не бойся. Конечно, очень плохо, что мы еще пока не знаем друг друга, но это не страшно. Для тебя это задание первое, но никаких наставлений больше не будет. Все уже сказано. Одна из твоих главных задач – это сберечь радиостанцию. Она – наша единственная надежда на возвращение. Для этого ты остаешься здесь под прикрытием взвода, будешь прикрывать наш тыл. Удачи тебе.

Прапорщик закончил и, похлопав Сергея по плечу, удалился.

Основная часть подразделения через некоторое время двинулась к кишлаку. Улочки его были пусты, ворота дувалов наглухо закрыты. Селение будто вымерло. Только гомон домашней птицы да шелест листьев нарушали звенящую тишину. Первый взвод вошел в кишлак по центральной улице, два других обходили слева и справа. Пустотой встречал и провожал их каждый дом, стены которых были глухие, только в некоторых имелись прорези для наблюдения за улицей.

В центре кишлака находилась большая площадь, на которой был возведен деревянный помост с перекладиной в центре. На перекладине болтались два обожженных трупа в военной форме. Головы их были неестественно вывернуты. По изувеченным телам было видно, что умерли они до повешения и перенесли страшные пытки. На лбу у них были вырезаны корявые звезды. Солдаты невольно замерли, а капитан громко выругался, осознавая, что это мышеловка, которая с минуты на минуту захлопнется. Он нечеловеческим голосом прокричал:

– Занять круговую оборону!

Словно прочитав его мысли, ударили автоматные очереди, поверх них застучал пулемет. Глухо хлопнули гранаты. К своему ужасу, капитан понял, что бой, который он ожидал, начался не здесь, а там, наверху, у расщелины.

Сергей не успел даже понять, что произошло. Земля под ногами прогнулась, и мощная взрывная волна вместе с обломками камней, древесины и комков зачерствевшей земли стремительно накрыла его, оглушила, опрокинула и понесла вниз по склону. От удара лицо рассекло в кровь. Он ощутил ее солоноватый привкус во рту, когда, задыхаясь, выплевывал землю, перемешанную с песком. Вместе со звуком пришел страх, всепоглощающий страх. Он стальной хваткой сковал Сергея. Хотелось вскочить и бежать, бежать без оглядки подальше от этого кошмара, но тот же животный страх изо всех сил вжимал его в землю. Одна за другой волны страха накрывали его и не давали пошевелиться или задуматься.

Невдалеке шевельнулась земля, и раздался приглушенный голос сержанта.

– Что это было? Из гранатомета грохнули, что ли, суки, – сказал он, поднимаясь на ноги, но, взглянув в сторону Сергея, истошно заорал: – Что разлегся, солдат. Встать. Бегом за мной.

Тело Сергея не слушалось. Страх и инстинкт самосохранения не давали разумно оценить реальность происходящего. Сержант рывком поднял его на ноги за лямки радиостанции, которая до сих пор оставалась за спиной.

– Ты что, одурел? Совсем ничего не соображаешь? Давай за мной, а то не успеешь рта открыть, как отправишься на небеса. Автомат не забудь с предохранителя снять.

Сергей машинально на ходу передернул затвор и снял автомат с предохранителя. Тот же животный страх заставил его бежать за сержантом. Огибая деревья, они незамеченными выскочили близ расщелины, где расположились нападавшие. Сергей впервые увидел душманов так близко. Новая волна страха накрыла его, но, на удивление, подействовала совсем иначе, чем раньше – не ошеломила, а наоборот, мобилизовала все внутренние силы. Теперь он действовал и думал намного быстрее, чем обычно. Он и сержант обменялись взглядами. Сержант молча указал в сторону пулеметчика и выразительно провел рукой по горлу. Сергей коснулся пальцем спускового крючка, отбросил сомнения, справился с нежеланием стрелять по людям. Они одновременно, как по команде, открыли огонь по врагу, который явно не ожидал увидеть их с этой стороны. Сергей стрелял прицельно короткими очередями, так, как этому его учила Оля. Пулеметчика срезало первой очередью и откинуло на камни. Сергея взяла злоба, и он продолжил хладнокровно расстреливать врага. Сержант завершил дело, кинув две гранаты, и под их разрывы кинулся к взводу, крича на ходу:

– Оставайся на месте и прикрывай!

Душманы скрылись в расщелине, вход в которую был усеян трупами.

Сергея мутило. Навалилось чувство одиночества, стало трудно дышать. Чувство смертельной опасности витало в воздухе и отзывалось болью под лопаткой. Машинально взглянув на часы, Сергей только сейчас осознал, что с начала боя прошло всего десять минут, а он думал, что час. Дрожащими руками он приготовил гранаты, перезарядил автомат и затих, выбрав позицию среди валунов, стараясь ничем себя не обнаружить. Осматривая окрестности, он только сейчас услышал, что бой идет и в кишлаке. Что-то в нависших, мрачных скалах Сергею не понравилось, а что, он не мог понять. Странное чувство, что у этих скал есть глаза, не покидало его. Вход в расщелину был пуст, но скальные громады источали угрозу. Среди деревьев мелькнули фигурки ребят его взвода и почти одновременно с их появлением раздались глухие выстрелы, похожие на щелчки плетки, которой пастух в их деревне подгоняет непослушных животных. Ему стало не по себе от догадки, что это стреляют снайперы. Один из них стрелял почти над самой его головой. На истеричные крики сержанта с призывами о помощи он не реагировал, чтобы не быть обнаруженным. Ему и так неслыханно повезло, что его до сих пор не увидели, потому что он лежал очень близко к скале. Немного поразмыслив, успокоив дрожь в руках, Сергей отполз, стараясь не попасть в поле зрения второго стрелка. Прикинув, что вероятность попасть из автомата в того, который находится прямо над ним, невелика, потому что валун мешает, он вытащил гранату, отжал усики чеки, выдернул кольцо, прижав планку чеки к рубчатому горячему корпусу, быстрым движением перекатился назад, вскочил и, прикинув траекторию, бросил гранату наверх. Граната попала точно в выемку за выступом камня, где находился стрелок. Оглушительный, с металлическим треском, взрыв выкинул исковерканное тело с семиметровой высоты, и оно упало невдалеке от Сергея. Вид трупа, одна нога которого была с изломом подвернута под тело и на миловидном лице которого застыла гримаса боли, вызвал приступ тошноты. Это была молодая женщина с европейскими чертами лица. Ее смерть потрясла Сергея.

Он вдруг отчетливо осознал, что вся его предшествующая жизнь не что иное, как обычная мелкая обывательская суета. Сущая ерунда, по сравнению с этими жуткими для мирного человека минутами, сквозь которые он сейчас старается проскользнуть целым и невредимым. Эти мгновения оцепенения чуть не стоили Сергею жизни. Пуля прочертила полосу по его лицу от виска до подбородка, обдав безжизненным жаром. Ей не хватило пары сантиметров, чтобы превратить его голову в кровавое месиво. В момент рухнув на землю и вытирая выступившую на щеке кровь, он откатился на свою позицию под защиту каменных валунов. Вторая пуля прошелестела в волосах и, в последний момент вырвав клок, унеслась вдаль. Такой скорострельности от стрелка он не ожидал. По всем разумным соображениям, стрелок должен был сменить обнаруженную позицию, а он планомерно всаживал пулю за пулей в каменные валуны, не давая Сергею передышки и осыпая его колотым камнем. Он вдруг сообразил, что другой стрелок тоже женщина. Выждав момент, когда она перенесла огонь на рощу, в которой скрывался отступивший взвод, он высунулся и, моментально прицелившись, открыл огонь. Попасть в нее было практически невозможно, но его выстрелы заставили ее укрыться за камнями. Почти сразу из расщелины начала выкатываться новая волна душманов. Ему показалось, что они безумно похожи на тех басмачей из фильмов про Гражданскую войну, которые он смотрел в далеком детстве. Он положил автомат, приготовил гранаты, отжал усики, зубами выдернул кольца, примерился и кинул их одну за другой в сторону расщелины. После этого сразу взял автомат, выпустил длинную очередь по позиции стрелка и стал отползать ближе к скале, чтобы под ее прикрытием начать отступление. У него кончились гранаты, патронов осталось совсем немного, в перспективе его ждала смерть. Такой расклад его не устраивал, умирать ну никак не хотелось. Боеприпасы были рядом, у убитого пулеметчика, стоило только протянуть руку, но достать их не было возможности. Плотный огонь душманов, в очередной раз хлынувших из расщелины, накрывал весь периметр. Сергей, матерясь, начал медленно удаляться под прикрытием скалы, осознавая, что у него до сих пор за плечами радиостанция. Он ее скинул, вспомнив напутствие прапорщика, осмотрел и убедился, что она исправна. К горлу подступал комок тошноты. Лицо убитой женщины преследовало его. Впрочем, ему сегодня везло. Он понимал, что так не может везти новичку и его удаче пора бы уже закончиться, но ему опять повезло.

Он встретил сержанта, который с перебитой левой рукой, с пулеметом на груди и коробкой патронов в правой руке двигался ему навстречу. Удивлению его не было предела.

– Ну, Серый, ты даешь! Жив, курилка. Как «духи» поперли, я думал, тебе конец. Ребята почти все полегли, – бормотал он. – Стрелки хорошо поработали, но ты молодец, уложил одного. Только благодаря тебе я и Артур Логинов не зажмурились.

– Да ладно, – устало махнул рукой Сергей и, опустившись на землю, достал измятую пачку папирос.

– Курить нельзя, – приказал сержант. – Вонять будет за версту. Сейчас жара, сразу учуют.

Жара и правда была нестерпимая. Солнце нещадно поливало этот край раскаленными лучами, отражалось от земли и создавало чудовищный парниковый эффект. Дышать было тяжело, к тому же сказывалось высокогорное атмосферное давление. Каждое движение давалось тяжело, отзывалось дикой усталостью во всем теле.

– Что будем делать? – спросил Сергей, бережно убирая сигареты.

– Что-что! Сейчас подойдет Артур, и постараемся пробиться к ребятам. Артур проводит разведку. Я видел карту местности, на которой была указана горная тропа в обход кишлака, – сказал сержант и, немного подумав, добавил: – Держи пулемет. Ты, я смотрю, Ворошиловский стрелок. Где научился так стрелять?

– Да было время, – неопределенно ответил Сергей, забирая у сержанта пулемет.

Он поднял голову, подставив лицо под палящие лучи солнца, и стал плавно поворачивать ее из стороны в сторону. Создавалось ощущение, что он безмятежно принимал солнечные ванны. Сержант молча наблюдал за ним, перебинтовывая поврежденную руку.

Мысленно Сергей вернулся в прошлое, в то время, когда Оля учила его стрелять. Тогда они уходили далеко в глубину леса, и Оля бережно доставала и заряжала свою мелкокалиберную винтовку. Она всегда относилась с благоговейным трепетом ко всем видам огнестрельного оружия. Это было ее безумным увлечением, может быть, слабостью и любовью. Сергей часто ловил себя на нездоровой ревности. По сути, он ревновал ее к оружию. Это было полным бредом, и сейчас он с благодарностью вспомнил те занятия, которые тогда считал простым развлечением. Теперь они спасли ему жизнь, может, ненадолго, но спасли. Из воспоминаний его выдернул незаметно подошедший Артур. Сергей вскочил, и они молча обнялись.

– Тропа есть, – утвердительно сказал Артур, поворачиваясь к сержанту.

– Вот и чудненько, – обрадовался тот, поднимаясь с камня, на котором сидел. – Немедленно выдвигаемся. Рассиживаться некогда. Капитану нужна связь.

– Выходить на связь нужно сейчас! – вдруг резко и настойчиво сказал Сергей.

– Нет, ты слышал, Артур, что он нам говорит. Сказано, что на связь выходить после успешного проведения операции, а что у нас есть на самом деле, мы же не знаем. Для этого нам нужно поспешить.

– Если там к этому времени все благополучно закончится, – перебил его Артур. – Слышите, в кишлаке бой идет нешуточный, а «духов» поперло, видимо-невидимо!

– А ты не переживай, – обозлился сержант. – Там все будет хорошо. Все должно быть хорошо. Наш капитан еще тот волк. Сейчас думайте о своей безопасности. Вперед, бойцы!

Капитан Звягинцев полностью осознал всю катастрофичность положения только тогда, когда со стороны позиции второго взвода вниз по склону выдвинулась многочисленная группа душманов. Это могло означать только одно – взвод погиб. Погибли еще совсем юные ребята, погиб радист и отрезан единственный путь отхода. Капитан корил себя за то, что не оставил с ними прапорщика Панина, но ничего изменить уже было нельзя. Как любил выражаться его отец, закрутилось колесо судьбы со своими удачами и неудачами.

Положение было критическое. Потери были огромные, и враг имел численный перевес. Третий взвод во главе со старшим лейтенантом был отрезан от основной группы и вел ожесточенный бой на правом фланге, не давая противнику двигаться к центру кишлака. Душманы перестали неистово бросаться в лобовые атаки и, расположив за пригорком минометные расчеты, стали методично закидывать минами их позицию. Мины ложились точно в центр площади, с громким треском превратили импровизированную виселицу в деревянное крошево. Обломки дерева, колотые камни и воющие металлические осколки накрыли подразделение, заставляя бойцов сильнее и сильнее вжиматься в такую ненавистную землю. Желтая противная пыль вперемешку с едким дымом заволокла горизонт. Капитан предпринял попытку прорыва к взводу старшего лейтенанта, зная, что они под минометным огнем рано или поздно погибнут, но этот маневр не удался. С другой стороны кишлака на возвышенности душманы установили пулеметы, которые расстреливали всех, кто выдвигался за дувал, не жалея патронов. Ко всему еще и боезапас был на исходе.

– Надо что-то предпринимать, – прокричал прапорщик сквозь грохот разрывов. – Всех ребят потеряем.

Прапорщик был ранен в голову, потерял много крови, но держался, изо всех сил борясь с приступами слабости.

– Знаю, Иваныч. Если сделаем бросок, то точно все здесь останемся. Плохо, что нет связи со старшим лейтенантом, эти проклятые пулеметы его тоже к земле прижали.

Капитан окинул взглядом позиции. Уставшие солдаты вопросительно и, как ему показалось, жалостливо смотрели на него. Тут же лежали тела погибших. Тошнотворный запах крови витал в воздухе. Сколько капитан ни видел убитых, а все никак не мог к ним привыкнуть. Все разговоры о том, что на войне солдаты привыкают к смерти, – домыслы. На войне солдаты только терпят смерть, но никогда к ней не привыкают, а после этого им предстоит еще долго отогревать душу от ее ледяного дыхания. Он понимал, что все они на грани нервного срыва. В таком положении человек готов на все, на любые непредсказуемые действия, которые будет невозможно ни взять под контроль, ни предотвратить. Все может пойти по безумному сценарию, и тогда они будут отданы на милость врагу. Капитан морально готовился к отдаче последнего приказа – увы, их могло спасти только чудо.

– Это мы удачно вышли, – прошептал сержант, указывая на панораму, которая открылась им сверху.

Кишлак был как на ладони. Их товарищи были прижаты огнем пулеметов с одной стороны, а минометов – с другой. Пулеметчики располагались прямо под ними. Расстояние до них было небольшое, но сержанта и Сергея с Артуром прикрывало созданное природой укрытие – огромные каменные валуны, которые идеально маскировали выход с тропы.

– Воронцов, ведешь огонь по минометным расчетам, а ты, Артур, со мной по пулеметчикам, – шепотом приказал сержант. – После этого занимаете позиции пулеметчиков и прикрываете отход подразделения, а я вниз.

– Не знаю, что получится, – так же шепотом возразил Сергей. – Далеко, вероятность попадания из автомата невелика.

– Ерунда, главное, чтобы они поняли, что их обстреливают. Видишь, ребята гибнут.

По команде сержанта они открыли шквальный огонь. Как только пулеметчики были уничтожены, сержант метнулся вниз к кишлаку. К своему удивлению, Сергей понял, что выпущенные им пули достигают цели. Один человек у миномета упал, другие, испуганно озираясь, кинулись прочь, ища укрытие. Сергей непрерывно стрелял и стрелял до тех пор, пока не закончились патроны. Только после этого он бросил автомат за ненадобностью. Из оцепенения он вышел только в пулеметном укрытии, когда Артур хлопнул его по плечу и, перекрикивая автоматный треск, который с новой силой разгорелся в кишлаке, проорал в самое ухо, показывая на пулемет:

– Это твоя машинка. Я отсекаю «духов» от взвода, а ты прикрываешь выход ребят из кишлака. Главное – не бойся, мандраж пройдет. Такое бывает с каждым, кто первый раз в бою, а ты держишься молодцом!

Сергей кивнул, скинул радиостанцию, накрыл ее бронежилетом и прильнул к пулемету. Оценив обстановку, он прикинул, что боезапас приличный, позиция очень удачная и здесь они могут продержаться очень долго.

Ждать не пришлось. Остатки личного состава небольшими перебежками стали выдвигаться из кишлака. Вслед за ними, буквально по пятам, шли душманы. Сергей прицельными, короткими очередями стал отсекать их от своих солдат, справа от него длинными очередями стрелял Артур. Неожиданно почти осязаемая тревога нависла над ними. Сергей ощутил эту тревогу, потому что внезапно заныло под лопаткой, как было совсем недавно, у скалы, где располагались снайперы. Из глубины сознания выплыл ответ – четкое понимание сути допущенной ими ошибки. Горную тропу, по которой они пришли, никто не защищает. Он вдруг каким-то, словно звериным чутьем, ощутил, что сейчас произойдет непоправимое, и настолько зримо почувствовал это, что истерично закричал:

– Артур, тыл, – и в развороте откатился влево, оставаясь при этом без оружия. Но было уже поздно.

Автоматная очередь ударила из-за камней в то место, где только что был Сергей, и, естественно, в Артура.

Сергей увидел, что голова его лопнула, как переспелый арбуз. От этого сравнения и накатившего чувства безысходности он чуть не потерял сознание. Опять дохнуло смертью. В мозгу моментально пронеслись обрывки воспоминаний, с которыми мозг уже не успевал справляться, так как лихорадочно искал выход из ситуации. Один эпизод прошлого выплыл из подсознания. Очень давно они с Олей разговаривали о смерти, и он сказал, что смерть обмануть нельзя. Это было тогда, а сейчас его мозг пытался доказать, что смерть обязательно поддастся обману.

В вышедшем из-за камней душмане не было и проблеска жалости. Он знал, что Сергей остался без оружия, поэтому чувствовал себя хозяином положения. Сергей медленно приподнялся и, шатаясь, поднял руки, показывая намерение покориться, а сам зарывал носок ботинка в песок. За ухмыляющейся, бородатой физиономией он увидел силуэт второго, совсем молодого парня в ослепительно чистом халате, и понял, что больше медлить нельзя. Стремительно переместившись в сторону, он концом ботинка бросил целый ворох песка в лицо первого душмана, который ошалело зарычал от неописуемого бешенства. После этого под недоумевающим, ошеломленным взглядом второго кинулся к нему и нанес смертельный удар в область горла, вкладывая в него всю накопившуюся за день злобу. Удар был такой силы, что шейное основание переломилось, как пересохший кол. Зато реакция у первого оказалась отменной. Он мгновенно стряхнул с глаз песок и ринулся на Сергея, который едва успел развернуться. Железной хваткой душман обхватил его горло. Сергей провел прием подсечки, но это не помогло. Они вместе рухнули на землю, при этом хватка на горле Сергея не ослабла, а стала еще сильней. Кислорода не хватало, на глаза навернулась туманная пелена, и он понял, что теряет сознание. «Все-таки обмануть смерть невозможно», – мелькнуло у него в голове и, окончательно теряя сознание, он нащупал на спине поясного ремня душмана гранату, вытащил чеку и сорвал кольцо. Руки полыхнули огнем, и гигантский удар молота в грудь погасил остатки тлеющего сознания. Все провалилось в темноту.

Сержант Приходько, чуть ни скатываясь с возвышенности, быстро добрался до кишлака. Сергей с Артуром уже поливали свинцом все подходы к нему, отсекая врага от подразделения. Даже прекратилось хлопанье мин.

– Молодец, Серега. Все-таки достал их, – прошептал сержант, на ходу перемахивая через дувал и заворачивая за угол дома. Он почти лицом к лицу столкнулся с капитаном, который руководил отходом.

– Товарищ капитан, ребята наверху нас прикрывают. Там есть горная тропа обратно к ущелью. Я думаю, это наш единственный выход. Воронцов и радиостанция целы, – выпалил он, глотая слова.

– Вот это новость так новость. Молодцы. Вы буквально как с неба свалились, – обрадовался капитан и тотчас переадресовал слова прапорщику. – Григорий Иванович, слышал, Воронцов жив!

Прапорщик выглядел плохо. Сказывалась большая потеря крови. Его поддерживали два почерневших от пыли и пороховой копоти солдата. От услышанной новости лицо его просияло. Солдаты тоже оживились, потому что нежданно-негаданно появился проблеск надежды. Пробиться к взводу старшего лейтенанта не удалось из-за того, что внезапно замолчали пулеметы. Солдаты спешно, но организованно стали отходить от кишлака к возвышенности, где располагалась пулеметная точка. Пулеметы упорно молчали.

– Что там случилось? – раздраженно спросил капитан, понимая, что задает вопрос сам себе. – Если мы сейчас рискнем подняться наверх, то нас расстреляют, словно мы мишени в тире. Приходько, бери двух бойцов и со мной наверх. Остальным занять оборону до нашего возвращения. Сержант Иванов, принимай командование и, прошу тебя, не делай удивленные глаза. Григорий Иванович совсем ослаб, ему сейчас нужна срочная медицинская помощь, куда ему командовать подразделением.

Сержант кивнул головой, и одновременно с его кивком наверху разорвалась граната. Капитан громко выругался и отдал команду сержанту с двумя бойцами. Через некоторое время они исчезли среди скальных нагромождений, нетерпеливо протискиваясь между ними и стараясь не быть обнаруженными. Путь наверх был тяжелым. Пот застилал глаза. Его соленый привкус, перемешанный с песочной пылью, стоял во рту и вызывал позывы на тошноту. Ощущение, что находишься под прицелом, не покидало ни на секунду. Создавалось впечатление, что они слились с землей. Превратились в ящериц. Когда они достигли верхней точки склона, капитан осторожно выглянул из-за камней. Увиденное не обрадовало его, и он снова выругался, но безмолвно.

Он поймал себя на мысли, что здесь, в Афганистане, стал, не замечая того, постоянно материться. Видимо, сказывалось постоянное нервное перенапряжение. Если бы его сейчас увидели родители, то были бы в тихом ужасе. Они интеллигентные, потомственные работники культуры, не смогли бы узнать в этом грязном, озлобленном, окровавленном офицере своего сына, который когда-то давно, еще юный и наивный, подавал большие надежды у преподавателей фортепьяно в элитной музыкальной школе.

Капитан кивнул головой сержанту. Тот молниеносно перевалился через камни и через некоторое мгновение они услышали его голос:

– Пока все тихо.

– Где тропа? – спросил капитан, влетая вместе с бойцами в пулеметное укрытие.

– Там, за камнями, – сказал сержант, указывая рукой вверх.

Он, пораженный, не мог отвести взгляда от открывшейся картины. Артур практически без головы лежал, так и не выпустив пулемета. Было понятно, что душманы пришли сверху и стреляли в спину. Сергей лежал на спине, раскинув руки, придавленный огромным телом душмана, обезображенным взрывом. Невдалеке лежал труп второго, голова которого была неестественно вывернута. Все было обильно залито и обрызгано кровью. Невдалеке стояла радиостанция, прикрытая бронежилетом. Капитан встряхнул сержанта, выводя его из оцепенения, и отдавал команду солдатам выдвигаться наверх для прикрытия тропы.

– Давай к пулемету. Подавай сигнал ребятам. Будем жить! – кричал он, впервые за сегодняшний день улыбнувшись.

Сержант метнулся к пулемету, на ходу выпуская из ракетницы красную ракету. Пока он прикрывал отход своих товарищей интенсивным огнем из пулемета, капитан настраивал радиостанцию и выходил на связь, вызывая вертушки. Когда сеанс радиосвязи был закончен, он осторожно оттащил тело Артура в сторону и, смахнув рукавом остатки внутренностей с пулемета, начал короткими очередями прицельно отсекать врага от третьего взвода. Это дало возможность оставшимся в живых и измученным бойцам воссоединиться с основным подразделением, так что они один за другим стали появляться на возвышенности и, направляемые капитаном, поднимались на горную тропу, прятались за огромные каменные валуны.

Старший лейтенант подошел к лежащему Сергею и, взяв его за руку, нащупал пульс; с трудом откидывая закоченевшее тело душмана, закричал:

– Братцы, он жив!

Капитан недоуменно оглянулся. Как же так, он, командир, и не проверил у солдата признаки жизни. Обезображенное тело первого солдата дало ложное представление о том, что и второй бесспорно мертв. Для него, как для старшего офицера, это было непростительно. Он подошел к Воронцову, которого уже привели в чувство. Сергей был оглушен и контужен. Горло его превратилось в сплошной фиолетово-синий синяк, а руки, иссеченные осколками от гранаты, сильно кровоточили.

– Это ты их? – спросил капитан Сергея.

– Да, – вымученно ответил тот, еще не совсем оправившись от шока.

– Если бы не ты, мы все уже были бы грузом двести. Ты молодец!

Капитан осторожно пожал ему перебинтованные медиком руки и обратился к сержанту Приходько:

– Так ты говоришь, что тропа ведет на открытую местность рядом с ущельем, из которого мы вышли?

– Так точно. Там для вертолетов места предостаточно, – отчеканил сержант, подмигивая Сергею.

Он был неподдельно рад, что тот остался жив.

Капитан задумался и, обращаясь к старшему лейтенанту, приказал:

– На данный момент задачи две. Первая – здесь все подступы к тропе заминировать. Вторая – выдвинуться по тропе на плацдарм, очистить и удерживать его до посадки вертушек. Вертушки прибудут в пятнадцать часов тридцать минут.

Все притихли, понимая, что значит очистить плацдарм. Но другого выхода никто не видел. Это было единственно правильное решение.

– Товарищ капитан, разрешите обратиться? – прервал наступившую секундную тишину Сергей слегка дрожащим голосом.

– Валяй, – удивился капитан.

– Я думаю, что там вертушкам садиться нельзя. Нехорошее место со стратегической точки зрения.

– Не понял? Поясни.

– Снайперы там. Я думаю, что местоположение они не поменяли.

– Вот так новость. Сержант Приходько, ну-ка, поясни слова рядового.

Сержант сразу весь напрягся, отвечая:

– Снайперы, это точно. Они почти весь взвод положили, пока Воронцов одного не подорвал.

– Как ие из д у шманов снайперы, Петрович? – спросил, повернувшись к капитану, старший лейтенант. – Наемников в этом районе, по агентурным сведениям, нет. Я сам лично проверял перед нашим выходом.

Сергей невозмутимо возразил, опять вклиниваясь в разговор:

– Это не душманы. Я уверен, что это женщины из Германии.

– Ты что, ясновидящий? – резко обозлился старший лейтенант. – Или белены объелся. Какие еще бабы?

– Стоп! Хватит базара, – отрезал капитан и обратился конкретно к Сергею. – Откуда такая уверенность?

– Ее труп упал недалеко от меня. У всех присутствующих здесь, вероятно, были или вы видели переводные картинки из ГДР. Те, на которых изображены женщины. Так вот, мне даже показалось, что она была изображена на одной из этих картинок. Уж очень похожа.

– Картинки! – усмехнулся капитан, но задумался, в новом ракурсе рассматривая рядового, и снова спросил:

– А что ты там говорил про стратегическое положение?

– Скалы там очень близко подходят к площадке. Один профессиональный стрелок может, не обнаруживая позиции, уложить несколько человек, а если два стрелка, а если подготовлены дополнительные позиции для стрельбы, а если винтовка с бронебойными патронами… Товарищ капитан, верите вы или не верите, но я чувствую, что они там.

Слова радиста еще больше удивили капитана. Откуда этот паренек так много знает о войне? Стрелка убил. Двух душманов в рукопашной завалил. Ох, не так он прост, как показался вначале. Командир понимал, что этот паренек высказал то, о чем боялся подумать он сам, но решение принято. Все это капитан быстро прокрутил в голове, а вслух сказал:

– Чувства к делу не пришьешь. Старший лейтенант, выполняйте команду с поправкой на снайперов.

Заминировав все подступы, оставшиеся в живых двинулись по горной тропе. Сергей перезарядил подобранный автомат, привычно закинул рюкзак с радиостанцией за плечи и двинулся вслед за ребятами, оставляя за спиной двойку прикрытия. Тропа то круто поднималась вверх, то резко опускалась вниз. Испепеляющее солнце стояло над головой и поливало жаром окрестности. Камни превратились в гигантские термосы. Этот нестерпимый жар давил на психику. Каждый шаг давался с трудом. Прапорщика несли на импровизированных носилках, сооруженных из куска брезентовой ткани и двух жердей. Он был очень плох и в сознание практически не приходил. Ему срочно была нужна операция. В условиях такого пекла жить ему оставалось совсем немного. Знакомая площадка, где давеча Сергей отыскал сержанта, встретила их тишиной. Не было даже намека на врага. По команде старшего лейтенанта подразделение заняло круговую оборону, а наблюдатели до рези в глазах всматривались в окружающие скалы. Ничего подозрительного не было. Капитан чувствовал, что здесь кроется подвох, но вокруг царила тишина. Сергей тоже ощущал знакомое неприятное покалывание под лопаткой.

Две вертушки, которые всегда ходят парами для страховки, пришли вовремя. Одна пошла на посадку, вторая прикрывала, зависнув в воздухе на небольшой высоте, и создавала воронкообразные завихрения воздуха своими огромными лопастями. Нервное напряжение резко отпустило солдат, когда часть из них вступила на палубу. Процедура прикрытия повторилась и при посадке второй вертушки. Когда весь личный состав был погружен, они начали плавно набирать высоту. Сержант Приходько хлопнул Сергея ладонью по плечу и заорал, стараясь перекричать оглушительный шум винтов:

– Серый, а ты боялся. Считай, уже дома! Твои действия тянут на «ЗБЗ»! Думаю, медаль получишь «За боевые заслуги»!

Сергей пожал плечами и указал руками на уши, давая понять сержанту, что он ничего не слышит. Тот обиженно махнул рукой и отвернулся. Сергей сейчас не хотел ни с кем общаться, поэтому прикрыл глаза, но не успел даже расслабиться. Вертолет внезапно качнуло, и он резко завалился набок. Сработали термоловушки. Это означало, что по ним работали переносные зенитные комплексы. Одна из ракет намертво застряла в дюралевой обшивке, а вторая пролетела в сантиметрах от корпуса и разорвалась где-то в районе хвоста, прошив его тучей осколков. На палубе вертолета, который начал стремительно крениться на правый борт, началась паника. Сергей крепче вцепился в поручни сидений, стараясь удержать равновесие. Рядом истерично матерясь скатывались вниз его товарищи, изо всех сил пытаясь цепляться ногтями за металлическую палубу. Оставляя кровавые следы, они исчезали в боковом проеме. Он ничем не мог им помочь, осознавая весь ужас положения. Вертолет, все больше кренясь, стремительно приближался к скалам. Краем глаза Сергей увидел вспышку и силуэт человека внизу, на скале. Уже практически вися на поручнях, морщась от жуткой боли в раненых руках, он понял, что их практически не скрываясь расстреливают.

Столкновение и взрыв были неотвратимы, поэтому Сергей, собравшись для прыжка, разжал пальцы. От удара о турель пулемета он потерял сознание и, откинутый от скалы воздушной волной, создаваемой лопастями вертолета, полетел вниз.

 

14

Очнулся Сергей от сильного удара и жуткой боли. Его спасло чудо.

На пути его полета с огромной высоты оказалось ветвистое дерево. Огромная раскидистая крона затормозила и смягчила удар раскрученного воздушным вихрем тела. Стремительно проламываясь сквозь ветви, в какой-то момент его тело зацепилось лямками радиостанции за большой сук и повисло в нескольких метрах от земли. С трудом открывая слипшиеся глаза, он застонал. Боль вырвала его из полубессознательного состояния, огненным стержнем пронзив насквозь. С трудом превозмогая дикую боль, он раскачался и только с третьей попытки сумел перехватить ногами сук. После этого перенеся вес тела на ноги, освободил руки от лямок радиостанции и, сосредоточившись, долго примеривался, а потом грузно спрыгнул на землю. От удара он завалился на спину, но, внимательно ощупав себя, пришел к выводу, что серьезных повреждений нет. Позывы тошноты подсказали, что, кроме всего прочего, случилось и сотрясение мозга. Тело стало сплошным комком боли. Сергей горько вздохнул. Судьба снова подарила ему жизнь. Начиная чувствовать опасность, он отполз от дерева, прислонился к каменному валуну и осмотрелся.

Невдалеке, у подножия скалы, дымились обломки вертолета. Вся поверхность вокруг него была усеяна рваными кусками металла и телами погибших ребят. Второго вертолета видно не было, но со стороны кишлака доносился шум боя. Сергей никак не мог сообразить, сколько прошло времени. Он стал обследовать тела, надеясь обнаружить хоть какой-то малейший признак жизни, но его усилия были бесполезны. Все, кого он осмотрел, были мертвы. Чувство безысходности охватило его, а потом уступило место смертельному яду апатии. Из этого состояния его вывел приближающийся шум голосов. Он испуганно заметался среди тел и камней. Этот страх, словно движущаяся и нарастающая волна, накатил на него. Он знал, что испуг постепенно переходит в панику, а она приводит к непродуманным и неконтролируемым действиям, часто с катастрофическими последствиями. Поэтому он замер, заставил себя сосредоточиться и, когда сердцебиение восстановилось, попытался трезво оценить ситуацию.

Внимательно изучив обстановку, Сергей заметил трещину в скале и, не раздумывая, перебрался к ней. Щель была узковата для него, но страх был силен, и Сергей ухитрился в нее втиснуться. За щелью обнаружилась внушительных размеров выемка.

В следующее мгновение поблизости появилась группа душманов, которые прочесывали место падения вертолета. Они шли, громко смеясь и разговаривая, на ходу переворачивая тела погибших солдат.

Сергей, услышав голоса, инстинктивно начал отползать от щели, через которую слабо пробивался дневной свет. Заполз вглубь объемного, созданного природой, каменного мешка. От досады он чуть не заплакал. В суматохе он не прихватил с собой никакого оружия, а свое потерял при падении. На поясе болтался штык-нож, который он осторожно достал из ножен. Именно в это мгновение он расслышал слабый шорох и следом за ним отчетливое зловещее шипение. Сергей обомлел, осознавая, какой сюрприз может принести эта темнота. Ситуация необычная и жутковатая. В памяти моментально всплыли аналогичные эпизоды из книг и фильмов. Он сообразил, что ему угрожает змея, и замер, чтобы не привлекать ее внимание, стараясь не моргать, пока глаза привыкали к темноте. Когда зрение адаптировалось, Сергей увидел змею и понял, что это кобра. Какая именно разновидность, он не знал, но что это кобра, был уверен. Она угрожающе подняла голову, округлила шею, развела несколько пар ребер и образовала так называемый капюшон. Он бесцеремонно вторгся на ее территорию, а она всем видом показывала, что он должен убираться отсюда. От ужаса Сергей весь оцепенел, напрочь забыв про врага. Ему показалось, что она его гипнотизирует – так пристален был ее взгляд. Он вспомнил, что веки у змей срастаются, делаются прозрачными и прикрывают глаза как стекла от часов. Отсюда странный немигающий взгляд, который и породил вздорное мнение о якобы присущем их зрению гипнотическом действии. Но ему все равно было жутко. Ожидая, что с минуты на минуту она должна напасть, Сергей медленно снял хлопчатобумажную куртку и намотал ее на левую руку. Змея со злобным шипением наблюдала за его действиями, медленно подаваясь в его сторону, словно готовилась к прыжку. Она постоянно высовывала язык, стараясь ощупать окружающие ее предметы, попробовать их на вкус. Сергей понимал, что в этой ситуации выиграет тот, кто окажется проворнее, и чуть не пропустил стремительный бросок змеи. Он выставил вперед левую руку, и когда змея вцепилась в куртку, схватил ее правой рукой за шею и сильно сжал пальцы. Она извивалась из стороны в сторону до тех пор, пока он не освободил левую руку и не схватил ею хвост змеи. При этом он ударился больной головой о каменный свод, громко вскрикнул и понял, что душманы снаружи затихли, привлеченные посторонним звуком.

Один из них, передернув затвор автомата, начал приближаться к скале, видимо, обнаружив трещину. Сергей лихорадочно соображал, ища выход из сложившейся ситуации. Одна короткая очередь из автомата или брошенная граната – и он будет размазан по стенкам каменной ловушки. Подсказка моментально всплыла в мозгу, и когда враг приблизился к трещине, Сергей раскачал руками змею и бросил ее в сторону входа. Та с громким шипением ударилась о стенку. Оглушенная и ослепленная лучами заходящего солнца, которые падали через трещину на каменистую почву, она приняла боевую стойку. Растерявшись от удара, сформировав свой капюшон и высунувшись из трещины, она начала реагировать уже на движение душмана. Тот машинально отпрянул и испуганно выругался. Его спутники захохотали, а он, пятясь, удалился, так и не решившись убить змею.

Вскоре все стихло, но расслабиться не получилось. Змея плавно вползла обратно в каменное укрытие, не оправдав надежду Сергея на то, что она покинет это место. Только сейчас Сергей сообразил, почему она вернулась. В другой стороне каменного мешка находились яйца, ее будущее потомство. Это было ее гнездо, и она не собиралась покидать его. Она опять зашипела и развернулась в сторону пришельца. Сергей, снова наматывая на руку куртку, готовился к схватке, уже не веря в успешный исход. Дикая усталость и перенапряжение сковывали движение. Его мучила жажда. Было тяжело сглатывать жалкие остатки слюны. Предстоял новый этап борьбы за жизнь.

На этот раз змея не торопилась. Сергею даже показалось, что она наделена разумом и, наученная горьким опытом, берет его выдержкой. Но одна из самых ядовитых тварей на земле все-таки была животным. Сколько длилось это противостояние, он уже не мог понять, но ему и на этот раз повезло. Он перехватил ее бросок и в очередной раз сжал ей шею. Не узнавая себя в безудержной злобе, он ножом отрезал ей голову, которую тут же отшвырнул. После этого он вспорол ее брюхо и брезгливо высосал всю ее влагу вместе с кровью, частично утоляя жажду. Эта борьба истощила все его силы. От пережитых событий он практически потерял сознание.

Возвращение в нормальное состояние из тяжкого забытья проходило мучительно. Голова раскалывалась. Безумно хотелось пить. Жажда была сумасшедшая и сводила с ума, словно организмом овладел вампир, который настойчиво требовал утолить его аппетит. Сергей долго не мог сообразить, где он находится. Ему никак не удавалось окончательно вернуться в мир, он снова и снова проваливался в забытье. Кошмарные сцены заполонили мозг. Воспоминания о родителях, сестре, школе, войне вперемешку с событиями из прошлой гражданской жизни чередовались с молниеносной частотой. Из всего хаоса этих сновидений выступало размытое очертание Олиной фигуры. Он так реально ощутил ее присутствие, так захотел ее увидеть, что весь напрягся, открыл глаза и моментально пришел в себя. Стояла непроглядная тьма и омерзительно воняло. Вероятно, от жары затухли останки змеи. Сергей вспомнил о змеиных яйцах и захотел утолить жажду, но потом передумал, представив, что вместо желтка там уже находится клубок змей. Ему стало дурно и он, стараясь не шуметь, быстро протиснулся в трещину и выбрался на свежий воздух, который опьянил его. Неизвестность пугала, а что делать дальше, он не знал. На площадку, где остались мертвые ребята, соваться было нельзя. По всей вероятности, там могло быть все заминировано, а оружие собрано. В темноте двигаться было невозможно и он, прислонившись спиной к камню, остался один на один со своими мыслями.

Страх одиночества окутал его с головой. Никакого стоящего решения не приходило в голову. Да и что он мог решить сам и в свои годы? До этого за него все решали родители, учителя, офицеры, только не он сам. Он осознал, что считая себя сильным и грамотным, он не научился единственно важному делу в своей жизни – самостоятельности. Осмыслив это, он вздохнул и решил, что нужно дожидаться помощи. Посланные для эвакуации вертушки не вернулись на базу, поэтому их должны искать. Хотя он не знал, что произошло со второй вертушкой, ведь он слышал только шум боя, но раз помощь не пришла, выходит, и она погибла. А если помощь была, когда он валялся без сознания? Или все улетели, считая, что в живых никого нет? От этой мысли бешено застучало сердце. Он ее постоянно отгонял и, вконец измученный, даже не заметил, как заснул.

Проснулся он мгновенно. Создалось ощущение, что его включили, как обыкновенный бытовой электроприбор. Уже рассвело. Сразу приняв решение, он, постоянно осматриваясь, направился к ущелью, из которого они пришли.

На входе в ущелье стояла растяжка. Невдалеке блеснула проволока второй. Сергей попятился. Холодный пот крупными каплями покатился по его лицу. Здесь все было заминировано. От бессилия он опустился на камни и замер. В таком состоянии он просидел большую часть дня, осознавая, что помощи ожидать не стоит. Солнце все так же нещадно пекло. От затянувшейся неподвижности все тело затекло. Он хотел вслух выругаться, но ничего не получилось, так как губы и язык слиплись от обезвоживания. В воздухе висела рыжеватая пыль, сквозь которую пробивалось режущее глаза солнце. Он понимал, что под таким раскаленным светилом ему долго не продержаться, и поэтому принял решение двигаться в сторону кишлака.

Селение встретило его враждебной тишиной. Одно дело, когда он шел в команде, а другое дело теперь, когда был один. От этой мысли брала оторопь, и каждый шаг давался с трудом. Ему вдруг показалось, что вдали зашумели лопасти вертолетов. Он остановился, прислушался и глубоко вздохнул. Ему это только показалось. Было очень тихо, лишь шумел слабенький ветер. С каждым новым шагом появлялись новые сомнения, но выбора не было. Сергей чувствовал, что идет прямиком в руки врага, но жажда лишала его рассудка. Только у колодца, когда вдоволь напился прохладной воды, он пришел в себя и оглянулся. У дувала на корточках сидели два душмана, третий стоял и, улыбаясь, выразительным жестом руки подзывал к себе Сергея.

Неужели он попал в плен?

Так банально и глупо, а ведь не хотел. Что он мог сделать? А что могли сделать те солдаты Великой Отечественной войны, которые в первые месяцы войны попадали в плен? Он, читая об этом, всегда задавался вопросом, почему они сдавались? Почему не принимали последний бой? Почему не принимали смерть вместо позорного плена? Только сейчас Сергей понял, что страшнее смерти ничего нет, а у него даже не возникло мысли о том, чтобы ее принять, но плен – это самое плохое. Хуже не придумаешь, и хуже просто не бывает. Ребята же говорили, что всегда на случай плена оставляют гранату. Самую последнюю. Она только для себя, чтобы забрать на небеса тех, кто хочет лишить тебя жизни. А он даже об этом не подумал. Вероятно, и не хотел думать. Да у него ничего и нет, кроме ножа, который он даже не успеет достать. Все это стремительно пронеслось в голове, а он не сдвинулся с места. Ноги словно приросли к земле. Душманы, чувствуя, что он не собирается отвечать на их жесты, поднялись с корточек и сами медленно подошли к нему. Один из них, сильно ругаясь, нанес Сергею удар под ребра. Второй ударил по голове. В глазах помутилось, но Сергей устоял на ногах. Это взбесило третьего. Он выдернул из ножен штык-нож Сергея и нанес ему удар рукояткой в висок. Осязаемый мир резко перевернулся, и Сергей упал на землю, проваливаясь в темную пропасть, которая, словно бездонная пустота, моментально разверзлась под ним. Падение было ужасающим. От ударов о каменные выступы этой пропасти хрустели кости, и кровь разлеталась брызгами в разные стороны. Он никак не мог понять, почему так долго и болезненно падает в то время, как в действительности стоял на земле. Мозг работал до тех пор, пока последняя искра сознания не покинула тело.

Вертолет качнулся и резко завалился носом вниз. Кишлак быстро проносился внизу. Капитан Звягинцев рванулся к пилотам и отпрянул, ошеломленный. Кабина походила на решето. Голова первого пилота превратилась в кровавое месиво. Второй пилот с раздробленной правой частью лица, превозмогая нечеловеческую боль, тщетно пытался взять под контроль вертолет. Его оторванный нос болтался на кожаном лоскуте, ударяясь о подбородок, по которому ручьем текла кровь. Капитана замутило. Он понял, что падение неизбежно, закрыл дверь и, пресекая начавшуюся панику, скомандовал:

– Приготовиться к высадке! Оружие к бою!

Его грозный рык возымел действие. Все замерли. Только сержант Иванов закричал, без слов все понимая:

– Мужики, держимся, кто за что может. Посадка жесткая!

Удар о землю все восприняли с облегчением. Вертолет несколько раз подпрыгнул на камнях, ломая шасси, а потом резко накренился и замер, завывая двигателем и лопастями. Все как по команде выпрыгнули из дымящейся машины и сразу начали занимать оборону. Душманы выдвигались из кишлака и на ходу вели ожесточенный огонь. Капитан жестом указал сержанту, чтобы тот проверил радиостанцию в вертолете и организовал укрытие для раненого прапорщика. Сержант был смышленый и без слов понимал приказы, а это в бою имело огромное значение. Он кивнул головой, провел большим пальцем по горлу и кинулся к вертолету, на ходу давая команды двум солдатам. Капитан, срываясь на крик, организовывал оборону. Он никак не мог понять, что же произошло и где другой вертолет. Увиденное в кабине пилотов озадачило его. Выходит, что Воронцов был прав, а он упустил важный момент. Размышлять было некогда, и он прицельно открыл огонь по приближающемуся врагу.

Атака душманов захлебнулась, но, вероятно, ненадолго. Боезапас подошел к концу. Сержант появился неожиданно и, установив меж камней пулемет, который снял с вертолета, сказал:

– Товарищ капитан, что произошло? Оба пилота мертвы. Наши вертушки практически неуязвимы! Я не понимаю, в чем дело? Еще и радиостанции конец настал. Тоже странная неполадка. Я на практике в телеателье был…

Сержант не успел договорить – началась вражеская атака. Он прильнул к пулемету и открыл огонь, поливая весь периметр короткими очередями. Неожиданно раздался глухой шум, и в камнях с сухим треском разорвалась мина. За первой миной, почти впритык, хлопнула вторая, расколов на мелкие куски груду камней, обдав их спины мелкой каменной крошкой. Душманы подтащили минометы, а сколько, капитан не успел разобрать. Мины с завыванием начали ложиться на их позиции. Воздух наполнился едким, выдавливающим слезы дымом и кислым запахом спаленной взрывчатки. Длилось это недолго. Одна из мин попала в вертолет. Оглушающий взрыв накрыл солдат, и мощная волна, сметая все на своем пути, прокатилась по позиции. Капитан последним мигом своего сознания ощутил, что его подняло вместе с камнями в воздух и откинуло в сторону врага. Тот, не теряя времени, ворвался на позиции и устроил кровавую резню.

Засыпанного песком капитана грубо подняли и поставили на ноги. К нему вплотную подогнали еще нескольких оставшихся в живых солдат. Он еще не отошел от контузии, которую получил при взрыве, а его уже толкали прикладами автоматов. Со стороны кишлака подъехал видавший виды небольшой автобус. Пленных грубо затолкали в салон, и транспорт рванул с места на огромной скорости, подпрыгивая на неровностях горной дороги. Голова у капитана разрывалась от боли, реагируя на каждый ухаб дороги. Рядом сидели притихшие солдаты. Звягинцев видел на их лицах выражение боли, непонимания и животного страха. Его давил груз вины. Он был ответственен за жизнь этих солдат и тех, которые погибли. Чтобы не раздражать конвойных, лишь кивками подбадривал ребят. Он вспомнил своих родителей, и ему стало не по себе. Их было очень жалко, так как в скором времени они получат извещение о его славной кончине или о том, что он пропал без вести. Он трезво оценивал ситуацию и был уверен, что живыми им отсюда не выбраться. Было удивительно, что их оставили в живых. Видно, «духи» торопились.

В пункт назначения они прибыли только с наступлением темноты. Это было заброшенное горное селение, скорее всего, перевалочная база. Их спустили в глубокую просторную яму, а сверху прикрыли решеткой, которая закрывалась на замок. В полнейшей темноте они прижались друг к другу, стараясь не тревожить долгожданную тишину. Капитан был благодарен солдатам за то, что они молча переносили весь ужас случившегося. Сейчас он не находил нужных слов. Он хотел молча осмыслить эти события. Так в тишине он и не заметил, как его сморил сон.

Проснулись они от крика часовых, которые дико хохоча, кидали в них куриный помет, доставая его из огромного металлического ведра. Один из них, что поменьше, на ломаном русском языке сказал:

– Ну что, грязные свиньи, скоро вас будут разделывать! Особенно тебя!

Он указал пальцем на Витю Самохвалова – самого крепкого из них – и жестами начал показывать, как будет его хирургически разделывать. Капитан считал Самохвалова одним из лучших во взводе разведчиков, поэтому взял его за локоть и сильно сжал, предостерегая, чтобы он не велся на провокацию. Тот все равно не смог удержаться и, схватив камень, запустил его в обидчиков. Камень, конечно, в цель не попал, а ударившись о крышку, закрывающую яму, упал обратно. Душманы отпрянули от края ямы. Тот, что был поздоровее, вывалил содержимое ведра на пленников, а второй достал гранату и кинул ее вниз, сопровождая эти действия криками:

– Смерть неверным!

От упавшей в центр ямы гранаты пленники отпрянули и бросились на землю, четко осознавая, что сейчас кто-то умрет. Из оцепенения их вывел дикий приступ хохота. Капитан поднял голову и, посмотрев на гранату, понял, что она учебная. Над ними просто издевались.

– «Духи» оборзели! – громко сказал Самохвалов, поднимаясь на ноги и отряхиваясь от пыли.

– Ребята, я, по-моему, обмочился, – грустно сказал пулеметчик Сашка Медведев, опустив голову и рассматривая мокрое пятно на штанах, нисколько не стесняясь товарищей.

– Да я и сам чуть в штаны не наложил, – поддержал его Самохвалов, поднимая муляж гранаты.

– Товарищ капитан, что теперь с нами будет? – тихо и почти жалобно спросил Николай Овечкин.

Этот вопрос тревожил всех, но его боялись задать. Капитан ждал вопроса, но ответил не сразу.

– Ребята, если сказать честно, то не знаю. В одном уверен, что выбираться нам нужно самим, а как, я еще пока не придумал. Что бы ни произошло, не падайте духом. Вы потомки российских солдат. Да, я еще раз подчеркиваю, что солдат именно российских, которые в мировой истории ни разу не посрамили свое отечество. Были поражения, неудачи, но победа всегда доставалась таким, как мы.

Все притихли, уже не особо веря этим словам, а капитан взял муляж гранаты из рук Самохвалова, чтото прикидывая в уме. Потом осторожно положил его в выемку у стены и присыпал песком. Целый день их никто не тревожил. Создавалось впечатление, что про них забыли. Даже не приносили воды. Солнце стояло над ними и нещадно поливало зноем. Оно было словно живое чудовище, которое иссушало не только поверхность, но и ненасытно вытягивало влагу из глубоких слоев почвы, даже из их тел.

Только к вечеру наверху началось оживление. Протяжно залаяла собака, раздался далекий рокот мотора. Через некоторое время у края ямы раздались грузные шаги и гортанная ругань их охранников. Появившаяся голова душмана оскалилась в кривой улыбке. Он открыл замок, откинул решетку и опустил лестницу. За этим опять последовала ругань и глухие удары, после чего в проеме на фоне сумеречного неба появилась уже другая голова. Капитан узнал голос сержанта Приходько.

– Есть кто в живых? Мужики, помогите!

Его голова опять исчезла, когда он услышал их голоса. Сразу после этого в яму начали спускать недвижное тело. Капитан с Самохваловым бережно приняли его. Приходько почти свалился на головы своих товарищей, подталкиваемый охранниками, которые на веревке спустили бурдюк с водой и кинули в яму несколько мучных лепешек, которые имели цвет стелек в сапоге и дурно попахивали. Капитан осмотрел раненого и, с трудом узнавая в нем радиста, сказал:

– Ничего, жить будет! Повреждений на первый взгляд нет, но отделали его основательно! Ребята, давайте воду. Будем делить, но сначала Воронцову, – и уже обращаясь к сержанту, спросил: – А ты пока рассказывай, что произошло?

Сержант сбивчиво рассказал, как погибли ребята и сгорел вертолет.

– Как сам остался в живых, представляете, не помню. Память отшибло напрочь, вероятно, от удара. Вскоре «духи» меня нашли, когда прочесывали местность. В кишлак притащили, а откуда взялся Воронцов, я не знаю. Хотели его грохнуть, так как он был нетранспортабелен, но я согласился его тащить. Вот так мы здесь и оказались.

Сержант закончил и жадно выпил свою долю воды. Вода была теплая, противная на вкус, но все-таки вода. Лепешки тоже поделили и, брезгливо морщась, стали жевать.

– Товарищ капитан, раз и вы здесь, значит, это все, кто остался в живых? Что же произошло?

Капитан промолчал и посмотрел на неподвижное тело радиста. Было видно, что вода, которой смочили ему рот, приводит его в чувство. Недаром говорят о чудодейственной силе воды. Слабый звук, похожий на стон, вырвался из его груди. Самохвалов не заставил себя ждать. Он подошел к Воронцову и, приподняв ему голову, приложил бурдюк с остатками воды к его губам. Тот сначала неосознанно, а потом, словно ощутив прилив сил, судорожными глотками начал пить. Его глаза приоткрылись, но через некоторое время он снова впал в забытье. Капитан хотел сосредоточиться, но не смог этого сделать. Предательская паника охватила его. Он сбрасывал с себя это наваждение, но ничего не мог поделать. Эти панические вопросы «отчего» да «почему» завладели его разумом. Он никак не мог понять – если все «вертушки» погибли, почему не прислали поисковую группу? Или прислали? Капитан зажмурил глаза и, отринув панику, постарался вспомнить свою прежнюю жизнь.

Почти сразу по окончании военного училища он попал в Афганистан. Это была его личная инициатива. Он входил в страну с первым составом ограниченного контингента войск еще будучи лейтенантом. Сейчас ему двадцать восемь лет, а у него нет ни семьи, ни даже угла в каком-либо доме. Он вспомнил девушку Лиду, с которой познакомился летом, после выпуска из училища. Они начали встречаться, но его командировка поставила жирный крест на их отношениях. Теперь он на все это смотрел с легкой иронией. Тогда он был беззаботным желторотым юнцом, безбородым лейтенантом, мечтавшим своей грудью защитить Родину. Ему казалось, что война – это бесстрашие и подвиг, а оказалось, все наоборот. Война оказалась смертью и страхом. Теперь, после пяти лет этой кровавой войны, он возмужал. Нет, не возмужал, а, точнее, состарился. Ему казалось, что он прожил целую жизнь, которая почти вся прошла на войне, а конца этой войне не было видно. Он устал мотаться по сопкам долин, по вершинам гор, устал перекрывать караванные пути, по которым переправлялся бесконечный поток оружия и наркотиков, устал от запаха крови и гибели своих солдат. Он устал от этой бесполезной войны. Устал до жути, до скрипа в зубах, до безумных искр в глазах.

Сергею опять снились кошмарные сны. Снова явился кореец Ким, который, как и раньше, продолжал тренировать Сергея. Его загадочные глаза говорили. Говорили много, словно предупреждая, а Сергей, к своему удивлению, понимал этот телепатический разговор. Он без конца убеждал Сергея, что мудрец избегает опасностей, поэтому наилучший путь к победе – спастись бегством. Но иногда бывает, что не остается выбора и тогда будет необходим поединок с противником. Вот тогда не допускай недооценки противника. Всегда исходи из того, что он опасен. Самое главное – не противопоставляй превосходящей силе противника только силу, а постарайся гармонично уравновесить ее и направить выгодным для себя образом, даже если для этого понадобится перешагнуть через себя самого.

Он открыл глаза и, напрягая зрение в кромешной тьме, пытался сообразить, где находится. Постоянная боль вымотала его. Сконцентрировав все свое внимание на одной точке, он, как учил кореец, постарался перенести свое физическое состояние в эту точку. Сделать это было не так-то просто, но через некоторое время, вспомнив забытые тренировки, справился. Только сейчас он полностью осознал, насколько благодарен своему учителю. Боль внезапно ушла, и организм начала наполнять энергия, которую он почувствовал каждой клеточкой. Он ощупал пространство вокруг себя и, обнаружив каменную стенку, сел и прислонился к ней спиной. Голова еще кружилась, но стало легче. Теперь он отчетливо осознал, что это не сон. Рядом кто-то громко сопел. Взглянув вверх, он увидел звездное небо, перекрытое решеткой, которая ясно говорила, что он в неволе. Да, жизнь бьет ключом, как говорил его друг Валерка «хиппарь», самое главное, все по голове. Так он и просидел до рассвета, размышляя и набираясь сил. В наступающем рассвете он увидел, что не один и их капитан жив. Его все уважали и любили. Он обязательно что-нибудь придумает.

– Как дела, курилка? – закричал Приходько, когда пробудился и понял, что Сергей находится в сознании. – Я сначала думал, что ты зажмуришься, но теперь вижу, что ошибался.

– Что к человеку пристал, – тихо произнес капитан. – Здравствуй, Сергей, я вижу, что тебе досталось.

– Да, товарищ капитан, слегка, но ничего страшного. Будем жить.

– Да ты на свою физиономию посмотри! – удивился Самохвалов. – Он еще говорит ничего страшного. Тобой сейчас можно «духов» пугать.

Сергей улыбнулся, представляя наяву, как он выглядит и, чувствуя, что лицо его действительно сильно опухло. Сержант подсуетился и принес Сергею остатки воды.

– Твоя доля! – сказал Самохвалов и протянул ему кусок зачерствевшей лепешки.

– Спасибо, – с благодарностью сказал Сергей, молча радуясь тому, что его больше никто ни о чем не расспрашивает.

Незаметно прошло два дня.

День сменялся ночью, а ночь днем. Их практически не кормили, но воду давали исправно. На третий день их, уже вконец измотанных жарой и неизвестностью, извлекли из ямы и, ничего не объясняя, прикладами автоматов затолкали все в тот же автобус, который, рванув с места, покатил в неизвестном направлении.

 

15

Оля извела себя до изнеможения, ожидая возвращения Сережки из армии. Известие о том, что он находится в Афганистане, шокировало ее. Вопросы почему, зачем не давали покоя. Несколько дней она не могла прийти в себя и делала все машинально. Машинально вставала, завтракала, отправлялась в институт. Дни пролетали незаметно, словно их и не было. Этот Афганистан, который стал для нее страшным словом, пугал и не давал спокойно спать, нагло вторгался в ее сны. По радио и телевидению часто показывали репортажи об этой стране, и когда Оля просматривала газеты, то обязательно находила упоминание об Афганистане. То где-то взорвали мечеть, то сбили самолет, то на перевале сожгли колонну с продуктами или топливом. Она понимала, что там идет война. Война не локальная, а полномасштабная. Писем от него больше не приходило, но ее спасали прежние письма. Она перечитывала их снова и снова, каждый раз находя в них новые незнакомые строчки, словно видела их впервые. Вот и последнее письмо она читала жадно, заново открывая и осознавая его рукописные строчки.

«Милая, ненаглядная моя Олечка!

Вот решил написать тебе еще одно письмо. Просто так тоскливо стало на душе, что решил поговорить с тобой в этом письме. Сладенькая моя, Олечка, я по тебе так соскучился, что даже словами не описать своего состояния. Каждый день смотрю в календарь и считаю дни, которые нас разделяют. Теперь немного осталось и мы с тобой увидимся. Всего осталось дождаться окончания лета и пережить зиму. Я сразу приеду к тебе, только к тебе! Огромное спасибо тебе за все письма. В них столько тепла и доброты. Мне они нужны сейчас. Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо, ведь я тебя люблю больше жизни, а все, что связано с тобой, прекрасно, лучезарно и обаятельно. Прошу тебя, малышка, береги себя, не болей. От твоих переживаний и недомоганий страдаю и я. Жалко, что в письме я не могу выразить свои чувства, просто не умею. Но как только мы увидимся, я обещаю, что буду говорить тебе одни ласковые и нежные слова, каждую минуту повторять, что люблю тебя. Самое главное, что никогда не устану делать этого. Ты всегда в моем сердце, и твоя фотография всегда со мной и лежит у самого сердца. Ты не волнуйся за меня. У меня все хорошо, а по-другому и быть не может. Сейчас у нас очень жарко. Олечка, Афганистан – это красивая горная страна. С северо-востока на юго-запад протягивается горная гряда Гиндукуш. Юг его безлюден. Чем дальше продвигаешься на юг, тем скуднее становится травянистый покров. Когда неоднократно пересекаешь низкие горные гряды, то между ними лежат бесконечные пространства ровных песчаных и каменистых пустынь, где за целый день пути можно не увидеть ни людей, ни животных. Безводной и голой выглядит там местность, покрытая камнями и щебнем, а местами песком. Зато ребята здесь хорошие, дружные, так что служба проходит нормально, как у всех. В нашем приграничном районе все спокойно, но и вдобавок я же простой радист. Так что у меня проходят обычные дежурства, без стрельбы, а если и придется стрелять, я готов, и готов только благодаря тебе. Ты старайся не думать об этом, а думай о нашей встрече и о том, что будет тогда, когда мы увидимся. Олечка, ты пока старайся хорошо учиться. Я рад твоим успехам и думаю, что ты будешь прославленной спортсменкой, а своей дружбой с девчонками дорожи. Только настоящие друзья помогут в трудную минуту.

Мне снится постоянно день нашей встречи, и от этого каждое утро поднимается настроение. Мне никогда не было так хорошо, как в то время, которое я провел с тобой. С моей единственной и ненаглядной лапушкой. Верь мне, и все у нас будет хорошо.

Тысячу раз целую и обнимаю. Твой Сережка».

Самые худшие дни в ее жизни наступили неожиданно. Все мыслимые и немыслимые сроки миновали, а письма от ее Сережки не было. Не пришло оно и через неделю, не пришло и через месяц. Страшные догадки овладели ею, словно где-то там, где находится ее любимый Сережка, случилась беда. Беда жуткая и беспощадная. Оля медленно угасала и смотрела на окружающий ее мир какими-то чужими измученными глазами. Мать понимала ее и, как могла, успокаивала:

– Все будет хорошо, Олюшка!

– Не будет, мама, не будет, чувствую я, что с ним что-то случилось!

– Да не расстраивайся ты раньше времени! Жив твой Сережа. Воюет или находится очень далеко, так далеко, что не может о себе ничего сообщить.

– Разве такое бывает?

– Бывает, доченька, ох как бывает!

Она замолчала, с жалостью смотря на дочь.

Вся ее жизнь была соткана из череды ожиданий. Походная жизнь жены военного не принесла ей того долгожданного счастья, о котором она мечтала в своей наивной и беззаботной юности. Постоянные переезды, сборы, ожидания выматывали ее, но она стойко переносила все лишения, потому что безумно любила своего мужа. Для нее эта жизнь уже казалась естественной и единственной, не требующей перемен. Когда-то в далекие шестидесятые годы она тоже ждала своего любимого мужчину. Тогда началась агрессия американской военщины против социалистического Вьетнама, а Советский Союз в феврале 1965 года в Ханое подписал соглашение о поставке военной техники. В ответ на это соглашение уже в марте министр обороны США Макнамара приказал высадить в порту Данант еще двадцать тысяч морских пехотинцев, грозя «ковровыми» бомбардировками. Вот тогда и потребовались специалисты-ракетчики. В трех с половиной тысячах километров от границы Советского Союза на семнадцатой параллели, разделяющей Северный и Южный Вьетнам, советские инструкторы помогали развертывать зенитно-ракетные комплексы. Среди них был и ее муж, еще молодой, в звании старшего лейтенанта. Уже к концу июля комплексы были собраны и сбили первые американские самолеты. Это означало начало активных действий Советского Союза во Вьетнаме, а она перестала спать, ежедневно ожидая худшего. Кто с кем воюет, ни у кого не вызывало сомнений. СССР мерился силами с США на территории молодого социалистического государства. Тогда от этого бесконечного ожидания у нее появилась первая седина, и тогда же, в конце лета, родилась Оля. Мужа она дождалась, но их походная жизнь продолжалась. И только теперь у них появился настоящий постоянный дом.

Состояние дочери в последнее время очень ее беспокоило. Она видела, как безумно дочь любит этого парня, и думала, что переезд их семьи на новое место жительства охладит эту страсть, но вышло наоборот. Их любовь, разделяемая расстоянием, стала намного крепче. Зная, к чему может привести страсть, она не препятствовала этой любви. Даже тогда, когда дочь на каникулах ездила к нему, в его часть, туда, где он служил. Она помогла ей, организовала эту поездку, конечно, ничего не сказав мужу. Но на этот раз она решила поговорить с ним на эту тему, хотя знала, что он был категорически против дружбы дочери с этим парнем. Она тяжело вздохнула, словно собираясь с мыслями, и успокаивающим теплым голосом, на который способна только мать, сказала:

– Олечка, давай потерпим еще немного, а? Весточка от него обязательно придет.

Оля горько улыбнулась и вытерла платком повлажневшие глаза.

– Ты уверена?

– Конечно, милая! Возможно, он где-то в горах, на задании, где нет ни почтальонов, ни почтовых ящиков. Вот вернется в расположение части и сразу отправит письмо.

– Откуда ты это знаешь?

– Опыт, доченька, жизненный опыт!

– Хорошо, если бы было так. Сердце-то болит. Мама, болит так, что силы уже на исходе.

– Ладно, утро вечера мудренее. Сейчас поспи и восстанови силы, а наша женская доля – терпеливо ждать.

Оля прилегла на диван и закрыла глаза. Мать заботливо накрыла ее одеялом. Оля шепотом твердила, что будет ждать от него весточки сколько угодно, лишь бы судьба отвела от него смерть. Беспокойно ворочаясь, она, наконец, уснула.

Вскоре со службы пришел Олин отец.

– Мать, как дела! – начал он с порога. – Как наша студентка поживает?

– Тсс! – ответила ему жена, прижимая палец к губам. – Оля спит.

– Понял, молчу!

Они крадучись, стараясь не шуметь, прошли на кухню. Она машинально кормила его и совсем не слышала то, о чем он говорит. Он почувствовал ее отрешенность.

– Да что случилось, Ира? Скажешь ты мне или нет? – Да, Антанас, случилось! Не знаю, как и сказать тебе, но от Олиного Сергея не приходят письма, а он в Афгане. Она вся извелась, а я даже не знаю, что и делать. Ты извини, что раньше тебе не сказала о том, что она поддерживает с ним связь. Так вышло.

– Да знаю я все. Только делал вид, что в неведении. Куда вы от меня со своими секретами денетесь!

Мать Оли удивленно подняла брови, осмысливая сказанные мужем слова.

– И что ты знаешь?

– Да все знаю! И что поддерживает отношения, и что ездила к нему в часть.

– Вот это да! Даже как-то неудобно, а мы так скрытничали.

– Ладно, это в прошлом. Недавно я наводил справки о месте его службы. Служит он в десантно-штурмовом батальоне на севере Афганистана, а это не есть хорошо.

– Почему? Он же ей написал, что он радист и ничего страшного нет.

– Скажу честно, ДШБ выполняет все существующие трудновыполнимые задания, а командир подразделения и радист в бою – цели номер один. Их стараются вывести из строя самых первых…

Он не успел договорить из-за жалобного вздоха Оли, которая стояла в дверном проеме. Ее бледный и какой-то опустошенный вид испугал обоих родителей. Отец досадливо поморщился, потому что не хотел, чтобы она это слышала.

– Олечка, как ты здесь? Ты же спала? – бестолково заговорила мать.

– Ты меня не слушай! – сказал отец, почувствовав настроение дочери. – На войне всякое бывает. Раньше времени не стоит мучиться. Вот я запрос пошлю в часть, и нам все официально растолкуют. Разложат по полочкам.

– Пап, все будет хорошо?

– Да, милая, все будет хорошо!

– Ты же сказал, что он цель!

– Не буду скрывать от тебя, это опасно. Вся военная служба, особенно там, где идет война, опасна. Главное, ты сейчас не падай духом, продолжай учиться. Я обо всем позабочусь.

– Хорошо, – как-то обреченно сказала Оля и, опустив плечи, вышла из кухни.

Ее родители виновато переглянулись и ничего друг другу не сказали. Они оба понимали, что такое война и как она ломает судьбы людей.

Время замедлило свой бег, словно кто-то там далеко изо всех сил тормозил его течение. Горькая, лишенная красок, жизнь Оли обрела другие черты. Она стала какая-то механическая. Учеба и тренировки не давали ей расслабиться, но уже и не приносили той легкости и радости, что раньше. Она готовилась к республиканским соревнованиям по спортивной стрельбе, но както вяло и неуверенно. Тренер не понимал, что с ней происходит.

Отец сделал запрос в часть, где служил Сергей, но ответа пока не было. Теперь вся надежда была только на него. Ее подруги знали, что она ждет письма, но ничем не могли помочь, и терялись в тщетных попытках развеселить ее.

Ответ пришел через месяц. Отец с матерью, почему-то внезапно осунувшиеся и постаревшие, стояли у стола в комнате. Надорванный конверт лежал на столе. Она улыбнулась, еще не осознавая, что ее ждет бездонный мрак отчаяния. Только когда взяла конверт в руки, ощутила его безжизненный холод. Дрожащими руками достала из него листок бумаги. Отвечал на запрос отца заместитель командира батальона по политической части. Отвечал сухо и казенно, как солдат солдату.

«В ответ на Ваш запрос сообщаю, что военнослужащий нашей части рядовой Воронцов Сергей Александрович 25 июня сего года погиб смертью храбрых при выполнении воинского долга. Рядовой посмертно награжден орденом «Красной звезды». Останки его отправлены грузом по месту жительства для дальнейшего захоронения».

Подпись была простая и равнодушная к чужому горю.

Что-то горячее обожгло Оле сердце, словно на него плеснули кипятком.

Она взмахнула руками, выронила письмо и заревела. Жизнь внезапно обернулась к ней той стороной, которую она даже не предвидела. Весь мир в ее глазах рушился, разваливался на куски, как карточный домик. Краски потускнели, вся окружающая ее материя превратилась в ничто. Она вдруг страшно закричала и резко опустилась на пол.

Уже лежа на полу, она проваливалась в бездну, конца которой не было видно. Вокруг суматошно бегали ее родители, но она не обращала на это никакого внимания, а лихорадочно искала, как вырваться из этого страшного падения. Выход же должен быть, и тогда падение закончится и все окажется на прежних местах. Напишет ее любимый Сережка, а потом вернется, и она будет долго, очень долго обнимать его, и их совместная жизнь будет такая счастливая, которой она не видела ни у кого. Страшная новость, которую она узнала из письма, – это бред, сон, вранье или чей-то жестокий розыгрыш. Стоит только проснуться и наваждение исчезнет.

Но она понимала, что это ее выдумка, а правда там, в реальном мире, в который она возвращаться уже не хотела. Она не хотела видеть жалость близких ей людей и бороться с этой жалостью. Бороться с беспорядком в собственном сознании. Ведь бороться с самим с собой – это тяжелое бремя, а самое главное, исчезла цель, ради которой она жила.

Мечты превратились ни во что, а без них ее жизнь не имела смысла.

 

16

Это была уже вторая перевалочная база, на которую их привезли. У капитана Звягинцева закралось подозрение, что они находятся в Пакистане или на границе с ним. Да и настроение душманов говорило об этом. Они уже были не такие озлобленные, как те первые, которые взяли их в плен. Эти веселились, суетились и придумывали различные развлечения. То гоняли по площади мяч, то связывали козам хвосты и заставляли их разбегаться в разные стороны. Ребята, выкинутые из машины словно мешки с мусором, сидели на обочине дороги, ожидая своей участи. Внезапно их внимание привлекли громкие голоса на повышенных тонах. Из-за дувала показались мужчина с женщиной, те, которые останавливали их машину при въезде в кишлак. Тогда Сергею показалось, что их внимательно рассматривают и изучают, но он не придал этому значения.

Женщина надменная, злая, с клокочущим от бешенства голосом, но отмеченная природой настоящей, почти неземной красотой, громко кричала долговязому типу в вязаном свитере на английском языке со страшным восточным акцентом:

– Понимаешь, он мой! Это он убил мою сестру! Отдайте его мне, а не то я здесь всем мозги вышибу!

Сердце у Сергея екнуло. Он сразу понял, что разговор о нем. Внутри похолодело от догадки, что эта женщина и была вторым стрелком, но при чем тут ее сестра, понять не мог. Долговязый тип недоуменно смотрел на нее, ни разу ни перебив. Когда она затихла, он сказал:

– Марта, ты уверена? Эти солдаты все же люди! – но, увидев вспыхнувшую на ее лице ярость, опередил, добавив: – Ладно, я согласен. Пусть будет по-твоему. Что ни сделаешь для незаменимого специалиста. Теперь ты осталась одна и твое слово закон. Я уважаю твое чувство мести. Оно помогает в нашей работе.

Он махнул рукой и дал указание страшному на вид душману, который руководил охраной.

Капитан никак не мог правильно оценить обстановку, но почувствовал, что происходит что-то из ряда вон выходящее. Только Сергей сидел в стороне и делал вид, что это его не касается, ни разу не дав понять, что знает язык. Он отчетливо осознал, что над ним нависла смертельная угроза, поэтому сосредоточился, как учил его Ким, откинул все страхи, ощущая, что сознание заполняет покой. Один из охранников подошел к Сергею и прикладом автомата заставил его подняться. Сергей, не ожидая дальнейшей команды, направился в сторону долговязого типа и этой женщины. Мышцы лица ее ходили ходуном. Она была в состоянии крайнего нервного возбуждения. Сергей понимал, что любое неосторожно сказанное слово может вызвать резкую реакцию, и он будет убит. Он остановился напротив и открыто посмотрел им в глаза. Долговязый удивился и, похлопав его по плечу, сказал:

– Смелый русский, но я тебе не завидую! – рассмеявшись, повернулся к женщине и сказал, обращаясь уже к ней: – Он твой! Только отведи его подальше. Я надеюсь, ты его насиловать не будешь, а просто застрелишь!

Долговязый тип захохотал, а она, свирепо стрельнув в него взглядом, с хриплым выдохом ответила:

– Джон, ты меня раздражаешь.

С безумной ненавистью в глазах она связала Сергею руки и, подталкивая в спину, направила его в сторону лесного массива, за которым скрывалось очередное ущелье. Бросив напоследок взгляд в сторону ребят, он увидел их недоумение. Ему показалось, что капитан прикрыл глаза и все. Стало очень страшно. Еле заметная тропа поднималась резко вверх, что затрудняло движение. Шли они долго и только когда скрылись в ветвях деревьев и вышли к скалам, она передернула затвор винтовки, досылая патрон в патронник. Спокойным, лишенным эмоций, голосом, но уже на немецком языке, она произнесла:

– Вот и все, шурави, сейчас ты умрешь!

Сергей продолжал идти, лихорадочно ища выход из сложного положения. Он только сейчас понял, что его ведут на расстрел, что он сейчас должен умереть. Сколько раз он видел это в кино, читал в книгах, но осознать, что сам стал участником этого мероприятия, никак не мог. Он никогда и ни за что бы не поверил, что сам прочувствует и пройдет это, особенно физиологически и душевно. Пройдет и умрет. Его просто не станет. Он горько усмехнулся и остановился, потому что почти уперся в дерево и из-за ее крика, который словно одернул его. Прикрыв глаза, он подумал о том, что немецкий язык и вправду, как утверждали участники Великой Отечественной войны, в полевых реалиях оказался командным языком.

– Стой! Ты думаешь, я тебя вечно буду тащить в горы? Твоя жизнь закончится здесь! Ты мой самый ненавистный враг и должен умирать медленно! Почему ты снова оказался русским? Русским, который снова убил члена моей семьи. Тем я отомстить не могла, а уж тебе отомщу за всех. Жалко, что я не могу объяснить тебе, ради чего ты умрешь!

Она подбежала к нему, развязала руки, резко развернула к себе лицом и сильно ударила стволом винтовки под колени, отчего ноги Сергея согнулись, и он упал на колени. Это длилось недолго. Превозмогая боль, он встал с колен и, выпрямившись, гордо посмотрел на нее. Она, еще сильнее рассвирепев, отпрянула, сделала несколько шагов назад, вскинула винтовку, прицелилась ему в голову и закрыла глаза. Но выстрелить не смогла и, опуская винтовку, тихо сказала:

– Почему я не могу выстрелить? Что в тебе такое? Почему ты не боишься? Я не понимаю своих чувств!

Он смотрел ей в лицо и думал, что стоит совершить бросок и нанести один-единственный удар, как сломаются ее шейные позвонки. Тогда больше не будет угрозы для жизни. Но смысла в этом он не видел. Куда он пойдет, если даже не представляет, где находится? А если и уйти в горы, то долго он там не протянет без еды и воды. Его поймают через день, два, и он все равно умрет. Он снова перевел взгляд на эту женщину. Ее чистые черты лица напомнили ему прошлую жизнь. Он не хотел убивать ее, он вдруг безумно захотел наладить с ней контакт и поэтому спокойно сказал, с трудом подбирая слова, вспоминая основы немецкого языка:

– Марта, ты извини меня! Я не хотел убивать твою сестру. Мы же на войне, а она стреляла в моих товарищей. Что случилось с твоей семьей, я не знаю, и моей вины здесь нет. Ну, а если хочешь убить меня, то делай это быстрее. Мне все равно. Я и так здесь как во мраке. Все равно смерть рядом и не важно, когда умрешь: сейчас или чуть позже.

Она вздрогнула от неожиданности и уже с интересом посмотрела на Сергея. Что-то такое промелькнуло в ее глазах. Словно опомнившись, она попятилась назад, снова вскинула винтовку и неожиданно нажала на спусковой крючок. Вокруг ствола раскололся воздух, и пуля, тонко свистнув, вонзилась в дерево сантиметрах в десяти от головы Сергея, утонула в его плоти и затихла.

Лицо у него сделалось тяжелым, губы сжались, и в эту страшную минуту он неожиданно вспомнил свое безмятежное прошлое, свой поселок, дискотеки, друзей и Олю; при воспоминании об этом закружилась голова. Он увидел перемену, произошедшую в Марте, и понял, что выстрелила она интуитивно, но не в него, а просто выплеснула бешенство, которое ее переполняло.

Этот выстрел словно выпустил пар, сбросил напряжение и приблизил их друг к другу. Кровавая пелена спала с ее глаз, и она увидела в нем человека, причем симпатичного молодого человека. Какое воздействие он на нее оказал, она не могла понять, но такого душевного состояния у нее не было уже много лет. От этого она задрожала, холодный пот выступил на ее висках.

– Ты кто? – спросила она, опустила винтовку и, отойдя к нагромождению камней, устало села на один из них.

Сергей неожиданно, как-то по-свойски, подошел к ней и тоже опустился на один из камней совсем рядом. Она не шевельнулась и даже не предприняла попытки отстраниться, только стала нервно перебирать ремень винтовки. Выражение лица ее стало простым и даже нежным, словно с нее сняли маску. Он открыто рассматривал ее и только сейчас увидел, что она была молода. Ее черты были удивительно схожи с чертами лица Оли. Сергей изумился. Ему безумно захотелось дотронуться до ее кожи, но стеснительность помешала. Она почувствовала его желание, и лицо ее налилось краской. От этого она смутилась и, стараясь опять вернуть себе злобную маску, сказала, но уже без того напора, что прежде:

– Ты не ответил на мой вопрос! Я не понимаю, кто ты и какое воздействие оказываешь на меня, но я тебя начинаю бояться!

Гримаса злости опять слетела с лица и больше, как она ни старалась, не возвращалась. Сергей, помедлив, ответил:

– Хочешь, я расскажу тебе о своей жизни? Тогда ты сама поймешь, кто я.

– Валяй, – глухим голосом ответила она и поняла, что хочет потянуть время.

Он увидел в ее лице собеседника, которого ему не хватало все это время. Его душа переполнилась впечатлениями, которыми хотелось поделиться. Он почувствовал, что с ней творится то же самое и что она еще более несчастный человек, чем он сам. Сергей понимал, что это невиданное дело, чтоб недавние палач и жертва общались друг с другом.

Он говорил долго, стараясь поточнее выразить свои эмоции на немецком языке. Потом слушал ее. Говорить поначалу она не хотела, но откровения этого русского парня и такой завораживающий акцент что-то надломили в ее душе. Еще никогда после смерти родителей она не была ни с кем так откровенна. Он говорила и говорила, а ее история шокировала Сергея.

Свою жизнь Марта посвятила лыжному спорту. В свои двадцать лет она была зачислена в Олимпийскую сборную Германской Демократической Республики по биатлону, когда произошло ужасное событие, перевернувшее всю ее жизнь. Жила она в своем доме на окраине небольшого провинциального городка, недалеко от Берлина, с родителями и сестрой Ирмой, которая была младше ее на четыре года и тоже пошла по ее стопам, училась в общеобразовательной школе со спортивным уклоном. Рядом с их городком располагалась советская воинская часть. Они с детства, еще будучи немецкими пионерами, гордились тем, что их оберегает от империалистических врагов такое могучее государство, как Советский Союз. С этой воинской частью постоянно контактировали местные жители, и военнослужащие всегда оказывали им посильную помощь. Советские солдаты радушно относились к немцам. Все шло хорошо, пока не наступило лето семьдесят шестого года. Это лето Марта не забудет никогда. Поздним июльским вечером в их дом, который стоял почти на окраине городка, ворвались русские солдаты. Они были невменяемы от большой дозы алкоголя и требовали добавки. Отец, как мог, успокаивал их, но они, не понимая языка, начали избивать мать. Дело принимало неожиданный оборот, отец начал защищать жену, а на эти крики выбежала Ирма. Один из солдат, как впоследствии оказалось, сержант, не выдержал напряжения и, скинув автомат, разрядил его в находившихся в комнате людей. Отец с матерью умерли сразу, а сестра была тяжело ранена. На следствии он показал, что в руках у девушки было оружие. Марта, в это время крепко спавшая, от звуков выстрелов проснулась. Выйдя в комнату, она увидела кровавое зрелище и удалявшихся солдат. Их машина долго не заводилась. Марта успела сбегать в кабинет к отцу, снять со стены охотничий карабин, и, добежав до входной двери, разрядить его в отъезжавшую машину. Она ранила двоих солдат.

Для их городка это было чрезвычайное происшествие, да еще с политической окраской. Поначалу затеяли настоящее следствие, но потом обвиняемых солдат отправили в Советский Союз. Власти всячески старались замять международный инцидент и не допустить ссоры с могучим соседом, а те, в свою очередь, не хотели дискредитировать свою армию. Марте предъявили обвинение в превышении пределов необходимой самообороны, поэтому, к своему ужасу, она оказалась под следствием, которое длилось почти два года. Из Олимпийской сборной ее исключили, и на ее спортивной карьере был поставлен крест. Слава богу, сестра выздоровела, хотя и провела в госпиталях около года. Все случившееся шокировало их обеих.

Дикая несправедливость разожгла в Марте лютую ненависть к русским людям. Она желала мести и мести кровавой, поэтому осенью семьдесят восьмого года при помощи друзей покойных родителей вместе с сестрой бежала в Западный Берлин, где они примкнули к террористической организации, возглавляемой Куртом Байером. Организация была никчемная, да еще провозглашавшая реставрацию фашизма. Это Марте не нравилось, но Курт был мастером конспирации. Его уроки оказались неоценимыми для ее будущей карьеры. При всех недостатках их организации услугами ее пользовались специалисты западноберлинского филиала Центрального Разведывательного Управления США, которые разглядели в ней перспективного оперативника и предприняли попытку вербовки. Она приняла их предложение с условием, что сестра будет ее второй неразлучной половиной. Так началась ее диверсионная карьера, и они с сестрой оказались здесь.

Марта закончила и, подняв голову, внимательно посмотрела ему в глаза.

– Теперь умер последний член моей семьи и что будет дальше, я не знаю.

В ее голосе Сергей не уловил недоброжелательных интонаций, а увидел усталого, слегка надломленного тяжким прошлым человека. Он осознавал, что ее настроение может в любой момент измениться. В таком настроении она была непредсказуема и опасна, учитывая оружие в ее руках. Он понимал, что завладел ее вниманием, и теперь, чтобы не потерять инициативы и ее расположения, должен был продолжать беседу.

– Этого всего не произошло бы, если бы вы не приехали сюда. Это не ваша война, – сказал он и уже совсем тихо, словно самому себе, добавил: – Ну и не моя война. Это точно.

– Тебя дома ждут? – неожиданно переменив тему, спросила она.

– Да, конечно, ждут! – И она ждет?

– Не понял, про кого ты говоришь?

– Про твою девушку! Обычно парней из армии девушки ждут, а ты мужчина видный. Главное – в тебе нет рабской покорности, это самое гадкое в человеке. Сильные мужчины женщинам нравятся.

Сергей размышлял, что ей ответить, но потом решил, что ничего страшного не будет, если он расскажет об Оле.

Сергей сам себе удивился. Казалось немыслимым всерьез погрузиться воспоминаниями в жизнь до Афгана, прошедшую жизнь. То, что с ним случилось, провело черту и разделило его жизнь на две части. Все то, что было до – далекое и нереальное, а после – настоящее, дикое, страшное и, возможно, без будущего.

Марта молчала, что-то просчитывая в уме. Потом показала рукой на горы и сказала:

– Ты свободен. Я тебя отпускаю! Можешь уходить!

– Почему ты удостаиваешь меня такой чести?

– Не поверишь, но ты мне симпатичен. За последние годы ты – единственный человек, с которым я нашла общий язык, не считая, конечно, мою сестру. В тебе я не вижу ни страха, ни цинизма, ни враждебности и благодари человека, который обучил тебя немецкому языку. Я же могу тебя убить, и убить вне боя, а изобразить из себя палача у меня не получилось. Так что, ты свободен!

Сергей воспрянул духом и в порыве захлестнувших его чувств нежно взял ее за руку. Она пыталась отдернуться, но он крепко, но не больно, сжал ее, не давая выскользнуть из своей руки.

– Ты не подумай ничего плохого, Мата! Я благодарен тебе за это, но я не уйду. Ты уж меня извини!

Марта онемела. Ее так называла только мама, нарочно пропуская грубую букву «р» в ее имени. Это было так давно. Обрывки воспоминаний из далекого, но чудесного детства так резко захватили ее, что она едва не задохнулась. С трудом ворочая языком, не понимая, откуда он знает, как могла ее звать мама, она спросила:

– Почему?

– Мне некуда идти, а там мои друзья. Возможно, я буду им нужен! – и увидев в глазах недоумение, еще больше поразил ее, взяв ее вторую руку, и добавил: – Я хочу забрать у тебя все плохое. Все, что тебя мучает. Самое главное, чтобы ты была согласна.

Он откровенно и смело посмотрел в ее глаза. Она страшно испугалась и отрицательно замотала головой, нерешительно стараясь освободить руки. Сергей тут же отпустил ее, устало сполз с камня, сев прямо на землю, прикрыл глаза и пробормотал:

– Извини меня, если что не так. Я хотел как лучше. Она опустилась рядом с ним, прислонилась щекой к винтовке и замерла, осмысливая новые для себя чувства, понимая, что непреодолимый барьер между ними рухнул и рядом с ней находится такое родное существо, которое она словно бы знала всю жизнь, и к которому безумно хочется прижаться и громко зареветь.

Обратную дорогу Сергей шел молча. Марта старалась растолковать ему, где именно находится этот кишлак. Он сначала не понимал, но потом сообразил.

– Спасибо тебе! – сказал он, когда они приблизились к кишлаку.

– За что? Это тебе спасибо за то, что не дал взять грех на душу, убив безоружного человека. Если будет нужна помощь, дай мне знать. Помогу, пока нахожусь здесь.

Она замолчала, и когда они приблизились к кишлаку, так же молча передала его охраннику. Тот изумленно что-то пробормотал, но Марта махнула рукой и удалилась, по дороге уделив внимание шумному оживлению в центре кишлака. Она, в нерешительности постояв у своего дома, развернулась и направилась в сторону небольшой площади, где шумел народ.

На площади молодые моджахеды развлекались кулачными боями с пленными русскими солдатами. Марту это зрелище раздражало. Здоровые мужики гордились тем, что избивали изможденных пленников. Вот и сейчас трое раздетых по пояс мужиков победно кричали, выражая восторг по поводу поражения русских солдат. Рядом лежали четыре окровавленных тела. Было видно, что их изрядно поколотили. Она знала, что это были новенькие, которые прибыли с Сергеем. Нехорошее предчувствие кольнуло ее, и неприятности не заставили себя ждать. На площади появился Сергей, подталкиваемый в спину охранником, которому она его передала. Крик радости прокатился по толпе при виде новой жертвы. Особенно веселились мальчишки, стараясь попасть в него камнями, пока их не разогнали старики. Марта зажмурила глаза, проклиная себя за то, что допустила это, но еще больше она поразилась его моральной стойкости. Казалось, ему совершенно безразлично происходящее. Прервать развлечение она не могла, смотреть на предстоящее избиение не хотела, но чувствовала, что должна остаться, чтобы увидеть все до конца. Она поймала себя на мысли, что сейчас, пожалуй, хотела бы увидеть его поражение. У нее не было сомнений об исходе предстоящего боя.

Трое здоровых, выросших в горах, молодых бойцов стояли напротив Сергея и громко потешались над его видом. Тот уже понял, что ему предстоит. Оценил обстановку, осознавая, что силы неравны, взглядом нашел в толпе Марту и улыбнулся. Она густо покраснела, разозлилась за это на себя и дала зарок, что застрелит каждого, кто будет угрожать его жизни. Эти бои нередко заканчивались смертью пленников.

В центр площади вышел толмач и, обращаясь к Сергею, на ломаном русском языке сказал, что он будет драться с лучшими воинами ислама и если он победит, то получит усиленное питание, спиртное и его друзьям окажут незамедлительную медицинскую помощь. Сказав это, толмач захохотал, предвкушая предстоящее зрелище. Для смеха позади Сергея к центру площади выскочили двое душманов с палками и нанесли несколько сильных ударов ему по спине. От неожиданности он упал на колени. Толпа заревела, а двое с палками стали кружить вокруг. Марта взяла винтовку в обе руки, внутренне подобравшись и готовая к выстрелу, но железная хватка долговязого типа, выросшего словно из-под земли, сжала ей руку до хруста, даже слезы проступили.

– Джон, ты чего?

– Не делай глупостей, Марта! – прошипел он ей в самое ухо, обдавая перегаром. – Я стал наблюдать за тобой сразу, как ты появилась здесь, и вижу, что ты изменилась. По твоему лицу вижу! Откуда все это, и что произошло между ним и тобой? Почему он жив, и что произошло с нашей железной Мартой? Можешь не отвечать, я все читаю на твоем лице, но глупостей не потерплю!

Он засмеялся, а Марта глубоко вздохнула. Было бы самоубийством открывать пальбу. Она давно подозревала, что Джон не так прост, как кажется. Не зря его в этом регионе считают бесценным специалистом. Он похлопал ее по плечу, указывая рукой на начавшееся шоу, забрал у нее винтовку и, лукаво косясь, крикнул:

– Посмотрим, сколько времени этот доходяга продержится! Мне кажется, что в Советской армии нет стоящих солдат, а здесь, в плену, они опускаются до уровня скота!

– Посмотрела бы я, до какого уровня опустились бы американские солдаты здесь, в плену! – зло ответила Марта и добавила: – Тебе мало Вьетнама?

– У нашей Марты появились мысли! Даже интересно.

Марта его уже не слушала, а следила за тем, как развиваются события.

Сергей спокойно перенес издевательское начало боя, сосредоточился, стремительно переместился сначала в сторону одного, а потом другого противника с палками и нанес два удара один за другим, чем мгновенно выключил их из боя. Они распластались в уличной пыли, выронив палки, которые отлетели к ногам толпы. Та притихла, а трое бойцов перестали играть мышцами и принялись свирепо разглядывать противника. Марта замерла. Ее пронизал холод. Выходило, что этот парень, судя по этой разминке, был бойцом, и бойцом элитным. Там, в горах, не она его держала на мушке, а он мог одним движением руки лишить ее жизни, но этого не сделал. Значит, все, о чем он говорил, правда, а не попытка остаться в живых, как ей показалось изначально. От избытка чувств она зажмурилась, а когда открыла глаза, схватка уже началась. По правде говоря, это была не схватка, а избиение. Впервые в истории этого кишлака избивали не пленников, а пленник избивал ее жителей. Такого позора не ожидали даже старейшины. Сергей молниеносно перемещался между противниками, изматывая их и нанося мощные удары. Вспоминая занятия с корейцем, он, сам того не осознавая, слился мысленно со своим телом и превратился в боевую машину. Через несколько минут все было кончено. Корчащиеся от боли бойцы, забрызганные кровью, валялись в пыли, а он стоял рядом, равнодушно разглядывая толпу. Местные жители, увидев в его потемневших глазах грозную глубину, начали испуганно пятиться. По команде старшего к Сергею подбежали несколько вооруженных душманов с автоматами, окружили его и постарались сбить с ног. Он серией стремительных ударов ошеломил их. Обхватил одного из них руками, развернул к себе спиной и сильно сжал. Тот от удушающего приема обмяк, а Сергей сдернул с его поясного ремня одну из гранат, зубами выдернул чеку с кольцом, демонстративно выплюнул на землю. Несколько находящихся поблизости женщин упали в обморок, а Сергей уверенным голосом произнес, обращаясь к побледневшему толмачу:

– Закон гор надо уважать и исполнять данное обещание!

Тот перевел его слова. Старейшины кишлака заволновались, взволнованно кивая головами.

– Идеальный экземпляр! Я такого боя давно не видел! – обращаясь к Марте, сказал Джон и направился в сторону Сергея, перешел на русский язык. – Ты, главное, не волнуйся, солдат! Отдай мне гранату! Я обещаю, что тебя здесь никто не тронет, а условия будут выполнены. Это говорю тебе я, американский гражданин Джон Смилкович.

Он поднял с земли кольцо от гранаты и протянул руку. Над площадью повисла оглушительная тишина, прерываемая только кудахтаньем кур, лаем собак и далеким эхом детского плача.

– А что значит слово американца в этом мире? – равнодушно спросил Сергей и засмеялся.

Джон был удивлен и многое бы отдал за то, чтобы привлечь парня на свою сторону.

– Сам решай, но не забудь, что от этого зависит твоя жизнь и жизнь твоих товарищей.

Сергей посмотрел на ребят. Они уже почти все пришли в себя и, вытирая кровь с лица, наблюдали за происходящим. Не захотев встречаться взглядом с изумленным капитаном, он перевел его на Марту, которая с ужасом смотрела на него, и больше не раздумывая, протянул руку с гранатой Джону. Тот профессионально и аккуратно закрепил кольцо, вставил чеку и отдал приказ душманам. Те нехотя повиновались, подняли еще не пришедшего в себя товарища, которого Сергей начал поднимать.

– Что будешь делать? – спросил Джон, подойдя к нему. – Теперь у тебя врагов, которые захотят сунуть нож под лопатку, прибавилось!

– Будем думать! – сухо ответил Сергей.

– Мои люди отведут вас и окажут медицинскую помощь. Тебе я предлагаю сотрудничество с моей страной. Ты хороший солдат, а здесь пропадешь. Подумай! С ответом не тороплю.

Последние слова он сказал шепотом, похлопал его по плечу и удалился, по пути подхватив под руку Марту.

Их заперли в доме на окраине кишлака, предварительно обработав раны. Из всех пострадавших в самом плохом состоянии был Николай Овечкин. Ему сломали два ребра и повредили правый глаз. Санитар, обращаясь к Сергею, на английском языке сказал:

– Совсем плох. Если не оказать квалифицированную помощь, ослепнет.

Сергей махнул рукой, ничего не ответив. Санитар удалился, а Сергей подошел к Николаю и, дружески сжав ему руку, сказал:

– Держись, Колька, все будет хорошо!

Тот отвернулся и заплакал, а Сергей встретился взглядом с капитаном.

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросил тот.

– Нет, не хочу, – глухим голосом ответил Сергей, сел прямо на каменистую почву, прислонился к глинобитной стене и закрыл глаза. Его взя ла дикая усталость.

Капитан прищурился, промолчал и тоже прикрыл глаза. Чудовищной болью отзывался каждый сделанный вдох, но он терпел, стараясь не показывать страдания. Воронцов еще больше поразил его. То, что сегодня произошло на площади, не укладывалось ни в какие рамки. У командира появилось подозрение, что боец не тот, за кого себя выдает. В его практике бывали случаи, когда армейская разведка внедряла в подразделение своего человека под видом простого прапорщика или сержанта, но этот, к примеру, был слишком молод. В то же время в его характере чувствовалась сила, смелость. Видимо, умело скрывал все это, пока не попал в критическую ситуацию.

Через некоторое время принесли обещанную провизию. В корзине с продуктами находилась и бутылка виски, которую презентовал американец. Самохвалов выдернул ее из корзины и, свернув пробку, провозгласил:

– Живем, мужики! Ну, Серый, ты даешь! Таких волков срубил!

Понюхав аромат, исходящий из открытой бутылки, он, вздохнув, передал ее капитану. Тот, оценивая, подержал ее в руках, отхлебнул из горла и передал обратно, сказав:

– Выпьем за наших погибших товарищей!

Бутылка прошла по кругу. Потом по второму. Даже Овечкина насильно заставили выпить.

– Это же настоящая анестезия. Исключительно с пользой для здоровья!

Все быстро захмелели. Сказывались усталость и нервное напряжение. Веки у Сергея налились свинцом, и поднять их ему стоило огромного труда. Язык не слушался, и как он ни старался, ничего не смог произнести. Тело тоже не слушалось. Ощущение опьянения было схоже с тем, которое он прочувствовал, когда впервые в своей жизни напился пьяным.

Это было на летних каникулах после окончания седьмого класса. Тогда он вместе с двоюродным братом, который был старше его на три года, и его друзьями купили крепленого вина. Названия он не запомнил, но помнил, что пили его на берегу лесного пруда. Легкое опьянение пришло сразу. Это состояние Сергей ощутил впервые, и оно ему безумно понравилось. Было неудержимо весело, небывалая легкость заполнила все его существо. Ребята бренчали на гитаре и пели песни. Тогда он и захотел научиться играть на гитаре, как его брат, которого уважал. Вскоре выпитое ударило по мозгам и то, что они творили, он не запомнил. Очнулся ночью в центре бабкиной деревни, под чьим-то забором, не способный даже руками и ногами пошевелить. Справа валялась гитара, а слева его брат в таком же состоянии. Домой они попали под утро, заблевав по пути всю дорогу. От родителей тогда влетело крепко.

Выходит, и сейчас, в этой другой жизни, он был впервые и так же сильно пьян. От этого сделалось хорошо на душе и он, даже не поев, крепко заснул.

 

17

Прошло несколько дней. Ребята выполняли всю черную работу в кишлаке, отрабатывая тот скудный паек, который им ежедневно выдавали. Постоянные издевательства и побои неизбежно ослабляли волю, поселили страх в душе. Капитан морально поддерживал ребят и убедил Сергея, что следует извлечь выгоду из сложившихся отношений с врагами, поэтому каждый раз, когда Сергей посещал Джона, он старался как можно лучше изучить расположение улиц кишлака.

Кишлак был внушительным. Его население не пряталось при виде вооруженных людей. Было видно, что война их обошла стороной, но ненависть к советским солдатам пронизывала всю здешнюю атмосферу. Оказалось, что здесь находилась еще одна группа пленных, которая содержалась в подвале недалеко от центральной площади. Было неизвестно, сколько там человек, но известие обрадовало капитана. Одно только настораживало его. Американец мертвой хваткой уцепился в Воронцова, пытался провести вербовку. Их статус как военнопленных был шатким. Будущее неопределенное и, если верить словам Сергея, скоро их будут пытаться обращать в ислам. Капитан знал, что это означает. Вначале замучают, а потом всех несогласных уничтожат. Он в своем недавно разработанном плане, в который еще никого не посвящал, весь упор делал на Воронцова, но ежедневные посещения американца ставили под сомнение эту идею. Он был наслышан о том, как умело агенты ЦРУ проводят вербовки. В экстремальных ситуациях люди ломались за несколько дней и превращались из друзей во врагов.

Сергей не знал о беспокойстве капитана, поэтому спокойно и безразлично относился к идеологическим излияниям Джона, но его терзали сомнения. Он твердо решил, что должен разделить участь своих товарищей и остаться с ними до конца. Он словно под панцирем прятался, поэтому до него просто невозможно было достучаться. Состояние отрешенности полностью накрыло его. Американец воспринимал его душевное состояние, как знак моральной стойкости, в глубине души поражался выдержке этого молодого советского солдата. Недаром его дед, ветеран Второй мировой войны, который участвовал в операции по высадке десанта союзнических войск в Нормандии, говорил о нравственной силе русских солдат. Джона, воспитанного на патриотических чувствах к своей родине, слова деда всегда раздражали. Он был твердо уверен, что Россия – империя зла и лично он должен сделать все, чтобы внести свою лепту в дело уничтожения этой страны.

Ранним утром Джон, как обычно, вызвал его к себе. Он хотел еще раз увидеть этого солдата и, встретив его пристальным взглядом, сказал:

– А ты сильный солдат! С такими людьми, как ты, можно свернуть горы, но мои старания оказались бессильны. Твой дух оказался сильнее моего, и я польщен. Давно не встречал достойного противника. Давай выпьем за достойных противников! – и налил ему виски.

– Я согласен! За достойных противников, но не врагов! – ответил Сергей и, повертев в руках стакан, иронично добавил: – Врагами нас сделали политики. Их алчные замыслы всегда сталкивали лбами хороших людей во все времена существования человечества!

Он, не раздумывая, выпил и поставил стакан на стол. Джон с каждым разом все больше и больше поражался этому молодому русскому пареньку. Он не первый день анализировал и просчитывал его действия. Интуиция подсказывала, что неспроста он появился здесь, а чутье его никогда не подводило. Но поведение парня рушило все представления и предположения. Для внедрения в их среду агент согласился бы на их сотрудничество к исходу второго дня, слегка поломавшись для приличия, а этот крушит все стереотипы. Его интеллектуальные способности были развиты не до конца, но имели огромный потенциал. Не зря, ох, не зря Марта запала на него и поэтому сейчас скрывается в горах. Он извелся, не понимая, почему не может разобраться в ситуации, и решил поставить эксперимент. Выпив залпом содержимое стакана, он предложил Сергею еще, но тот отрицательно покачал головой. Джон одобряюще похлопал его по плечу и сказал:

– Я не буду от тебя ничего скрывать. Завтра мы уезжаем. Мое покровительство на вас уже не будет распространяться. Если ты не поедешь с нами, то я не дам и цента за ваши жизни…

– Наши жизни – это наши жизни, и нам решать, как дальше ломать дальнейшую судьбу. Что касается лично меня, то я принимал присягу! Да, присягу своему народу! Нарушив ее, я предам память своего деда, который погиб, защищая свою Родину под Ленинградом, в 1941 году, – вежливо, но твердо перебил его Сергей.

– Ладно-ладно, я тебя понял и больше об этом ни слова! Если будет нужна моя помощь, и ты еще будешь жив, запомни мой позывной «сфинкс восемнадцать-двенадцать». Найди любого полевого командира и назови позывной. Тебя найдут, а сейчас прошу на прогулку.

Сергей недоумевающим взглядом посмотрел на него, американец же только подтолкнул его к выходу из дома, рядом с которым стояла большая легковая машина с открытым верхом. Водитель даже не пошевелился при их появлении.

– Знакомься, джип! – Джон указал на машину, заметив во взгляде Сергея интерес. – Полный привод и сумасшедшая проходимость. Управление простое.

Машина тронулась, а Джон продолжал знакомить Сергея с управлением машиной. Через некоторое время они начали подниматься по дорожному серпантину. Уже темнело. Вид на кишлак был изумительный, а Джон все говорил и говорил. До Сергея дошло, что в его словах есть смысл. Среди предложений он, как ему показалось, уловил намек на план дальнейших действий. Может, это ему показалось, и только. Сергей внимательно посмотрел на Джона. Тот внезапно замолчал и сидел, откинувшись на спинку сиденья как ни в чем не бывало. Машина подпрыгивала на ямах и попадавшихся камнях, но безостановочно двигалась вперед. Сергей думал о цели американца и о том, зачем тот делился с ним информацией. Что он задумал? Хочет помочь или это провокация? Вопрос ставил его в тупик. Ему не хватало жизненного опыта, чтобы разобраться в своих ощущениях, а так хотелось просто поверить или отдаться на волю случая, как прежде. Так было раньше, а сейчас нужно было принимать самостоятельные решения. Каждая нестандартная ситуация подкидывает новую задачу и каждый раз приходится искать новое решение независимо от того, кто ты. Он до сих пор не мог разобраться в самом себе и не понимал, нужно ли разбираться в том, что есть и чего нет.

Через некоторое время они подъехали к ветхому заброшенному поселению в горах, которое, по вероятности, было стоянкой охотников, а сейчас пустовало. Громадная масса камней нависала над крышами полуразвалившихся хижин. Создавалось впечатление, что они вот-вот обрушатся, придавив своей массой все вокруг. От этого вида захватывало дух.

– Конечная остановка! – захохотал Джон. – Кстати, остановка твоя!

Сергей вышел из машины, а она, рванув с места, быстро скрылась за поворотом. Тот ошарашенно проводил ее взглядом, не совсем понимая, розыгрыш это или часть непонятного плана. Ему опять стало до жути страшно. Он быстро оглянулся, окинул взглядом селение, посмотрел на нависшую почти над ним каменную громаду, размышляя о том, что предпринять. В голове не укладывалась выходка американца, но делать было нечего, и он двинулся в сторону покосившихся домов, невзрачный вид которых вызывал жуткое чувство. У единственного прилично сохранившегося дома он остановился, не решаясь зайти внутрь. Присев на валявшуюся у входа разломанную скамью, он прислонился спиной к стене дома и закрыл глаза. Впервые за последнее время он остался наедине с самим собой. Состояние одиночества ему безумно нравилось. Только в этом состоянии можно было расслабиться и осмыслить все произошедшие события, а также неспешно поразмыслить над проблемами. Размышляя об этом, он не заметил, как задремал.

Мозг работал даже во сне. Сознание заново прошлось по всему, что с ним случилось. Теперь он ясно понимал, что их уже не ищут и списали, как говорят, на боевые потери, а похоронки, вероятно, были уже на полпути к дому. Он мысленно представил состояние родителей, свое казенное надгробие на деревенском кладбище и ему стало тоскливо. Он вдруг отчетливо увидел свою Олечку, теперь такую далекую и недосягаемую, что под сердцем что-то больно застонало. Ему ужасно захотелось, чтобы его пожалели и приласкали, так как это делала в детстве мама и как умела делать Оля. Он понимал, что их дни сочтены, и им надо что-то предпринять. Мозг выстраивал планы один за другим, но ничего стоящего в них не находил.

Очнулся он от сонного полузабытья, потому что ощутил на себе посторонний взгляд, но не подал виду, а весь внутренне напрягся и обратился в слух. От внезапного и нежного прикосновения к своей щеке вздрогнул, но упорно не открывал глаз, а потом неожиданно ощутил знакомый запах. Он сразу узнал его. Запах ружейной смазки вперемешку с тонким ароматом чистого девичьего тела. Он не мог понять, как она оказалась здесь, или это сон и ложное ощущение пробуждения? Он крепко обхватил руками ее бедра, нежно прижался к ним, вскочил и, открывая глаза, выдохнул:

– Олечка, милая!

Сергей не сразу осознал, что держит в руках не Олю. Марта, которую он сжимал в объятиях, засмеялась, увидев на его лице недоумевающую гримасу, но даже не постаралась освободиться, с удовольствием чувствуя силу его рук. Он, осознав всю нелепость ситуации, бережно опустил ее на землю и пробормотал:

– Извини! Я чуть с ума не сошел от твоего запаха!

– Что? – спросила она, не понимая русского языка, но стараясь уловить интонацию его голоса.

– Извини, – уже на немецком языке ответил он. Она внимательно заглянула ему в глаза и удивленно произнесла:

– Вот Джон пакостник! Выходит, ты так и не поддался на его уговоры?

– А ты откуда знаешь?

– Ну, раз ты здесь, значит, это так и есть. Сейчас он предпринял последнюю попытку.

– Какую?

Марта засмеялась. Он был еще молод и неопытен, практически такой, как и она в его годы.

– Смешной ты, солдатик! Теперь ты у меня в плену, но предложение остается в силе. Ты можешь быть свободен и прямо сейчас, если, конечно, желаешь этого. Кстати, спасибо тебе!

– За что?

– Ты тоже не убил меня тогда. Почему? А ведь мог бы, скажи, мог? Я видела тебя на площади!

– Да, мог! Но убивать тебя не хотел! Ты очень красивая и можешь рожать детей. Вот это настоящее предназначение женщины. Продолжать род человеческий, а не уменьшать его, убивая людей.

– Да ты философ или начитался всякой идеологической мути, еще не научившись по молодости отличать добро от зла!

– Может, я и молод, неопытен. Одно я знаю точно, что на войне в основном погибают самые лучшие, а женщине вообще не должно быть места в этом процессе убийства одними людьми других. По всей вероятности, я мог поступить так же, как и ты, будь я на твоем месте, но посвящать этому всю жизнь я, наверное, не стал бы.

Сергей отвернулся, а ей ужасно захотелось снова оказаться в его объятиях. В ее зачерствевшей душе где-то в самой глубине слабо дали о себе знать ростки спящих чувств, которых она никогда не испытывала и даже не знала об их существовании. Чтобы не поддаться этой минутной слабости, она отстранилась от него. Он, стараясь не смотреть в ее сторону, спросил:

– И что теперь?

– Что бы ни произошло, сегодняшний день мы будем коротать вместе. Завтра наша команда уезжает. Если честно, то я не хотела до отъезда видеть тебя, но Джон устроил и мне испытание! Скажи честно, что ты ощущаешь, находясь здесь, в плену у этих дикарей?

– Даже не знаю, что и ответить. Чувства все навыворот, а конкретики никакой. Больше меня волнует то, что я, вероятно, больше не увижу родных и близких мне людей. Вот это настоящая катастрофа! Эта мысль сводит с ума!

– Вас еще не стали ломать и обращать в свою веру! Вот тогда у тебя появятся совсем другие мысли! Поэтому я хотела остаться одна. Не могу смотреть на издевательства над людьми. Афганцы народ хороший, но своих врагов они уничтожают беспощадно, не гнушаясь никакими средствами!

– Мне наплевать на все! Лично мне кажется, что я начал свою сознательную жизнь не так, как было предначертано судьбой, и с удовольствием переписал бы ее заново. Но не думай, что я упал духом. Я не стремлюсь умереть, а бороться буду до конца. Я же русский человек!

Марта задумалась. Ей опять показалось, что она теряется, слушая его рассуждения. Она вспомнила своего школьного друга хулигана Дитриха, который уже по окончании школы загорелся идеей построения коммунистического строя по всему миру. Позже встретив его, она услышала аналогичное и из его уст, практически дословно все то, о чем сейчас сказал этот паренек. Он тоже хотел переписать свою жизнь заново. Его слова тогда запали Марте в душу, и она часто возвращалась к ним. Она постоянно задавалась вопросом о том, хочет ли сама переиграть свою жизнь. И всегда была уверена, что именно переиграть, а не что-то другое. Нынешняя ее жизнь была чьим-то сценарием, а она в нем актрисой.

И каждый раз не находила ответа.

– Ладно, хватит философии! Давай есть и спать! – прервала разговор Марта и вошла в дом.

Быстро стемнело и заметно похолодало. Сергей некоторое время еще не двигался с места, задумчиво разглядывая звездное небо. Оно отличалось от его родного ленинградского неба своей яркостью и выразительностью. Ему даже показалось, что звезды здесь расположены намного ближе. Стоит только протянуть руку, как они стремительно окажутся на его ладони. Он попытался протянуть руку им навстречу, но рука скрылась во мраке. Он вспомнил тот вечер, когда показывал Оле звезду Сириус, но сейчас не находил ее. Она потерялась в незнакомой ему местности. Тогда Оля тоже назвала его Сириусом, который должен зажечь свой свет на их жизненном пути, но это было давно. Сейчас он думал только об одном. Его жизненные лучи скоро погаснут, и наступит темнота, в которой он, как сейчас его рука, потеряется. Ему стало неуютно. Озноб прокатился по телу. Он нехотя встал и вошел в хижину. Пустота помещения поразила его. Только в углу была навалена куча сухой травы. Марта уже разогрела на спиртовом огне банки с консервами и, достав бутылку виски, просто сказала:

– Страстно желала сегодня напиться одна, но теперь у меня есть напарник! Я думаю, что ты не откажешься.

– Нет! – запросто согласился Сергей. – Только у меня к тебе одна просьба. Я вижу, что ты не куришь, но, может, у тебя найдется хоть одна сигаретка? Не курил несколько дней!

– Без проблем! Лови! – она достала из пакета пачку «Мальборо» и кинула ему.

Тот поймал. Несколько раз подкинул в руке и воскликнул:

– Ого, живем!

Ловко раскрыв пачку, он достал сигарету и, как обычно, поднес к носу, вдыхая сладковатый аромат. Марта с интересом наблюдала за ним. Он сейчас делал то, что она тайком делала в детстве, когда воровала сигареты у отца, и то, что повторяла сейчас. Она никогда даже не попыталась закурить, но запах табака ей нравился. Эта привычка у нее осталась до сих пор, поэтому сигареты она всегда таскала с собой, считая, что это таинство есть ее тайна. Как оказалось, она была не одинока, и в очередной раз поразилась, как схожи их характеры.

Сергей закурил, от блаженства зажмурив глаза. Сигареты были настоящие, американские, но ничем не отличались от сигарет, которые выпускались в Молдавии на Кишиневском заводе по цене один рубль за пачку. Скуривались они так же быстро.

Марта разлила виски по кружкам и, не дожидаясь Сергея, выпила до дна.

– Извини, тосты не люблю! Вижу в них пожелания того, что никогда не сбывается!

Сергей пожал плечами и тоже выпил. Немного помедлив, глубоко вдохнув сигаретный дым, он спросил:

– А ты сама как относишься к тому, что находишься здесь? Неужели тебя не тянет на родную землю?

– Если говорить честно, я сама не знаю, что здесь делаю, но обратной дороги уже нет. Я утонула в крови! Домой тянет ужасно. Мне он снится постоянно, но встречать меня там некому, и я боюсь чувств, которые появятся, как только я окажусь там.

– Извини, я не хотел напоминать тебе о прошлом. – Ничего страшного! Кстати, я тоже люблю нюхать сигареты.

– Не понял?

– Ты это сделал машинально и даже не заметил. Я всегда таскала у отца сигареты для того чтобы их нюхать, но никогда не пробовала закурить!

– Ах да! Бывают же совпадения! Вроде жили в разных странах, а привычки одинаковые. Я же тоже таскал их в детстве у отца! – Марта засмеялась, а удивленный Сергей продолжил: – Мне всегда казалось, что люди в другой стране совершенно не похожи на меня. Их мысли и поступки тоже должны отличаться от моих поступков. Для меня они словно с другой планеты! Так нас учили!

– Нас учили так же! Наши страны одинаково отделены «железным занавесом» практически от всего мира, но люди везде одинаковые. Они думают, мечтают, любят и ненавидят одинаково во всех уголках планеты.

Марта и Сергей замолчали, каждый задумался о своем. Так они и сидели, ели, выпивали и молчали. Вскоре захмелевшая Марта встала и, отойдя к куче травы, начала ее расправлять, словно расстилала настоящую кровать, и игриво подмигивала ему в мерцающем огне спиртовки. Она легла, а он еще долго не шевелился и размышлял, как поступить в данной ситуации. Он думал, что такое бывает только в литературных романах, и это придумывается чисто ради сюжета. А сейчас это было похоже на бредовый сон сумасшедшего – абсолютная нереальность происходящего. Его размышления прервал ее голос:

– Ты долго там будешь сидеть? Иди спать, а то я замерзла!

Сергей нерешительно встал, погасил огонь и отправился в ее сторону, чуть не наступив в кромешной темноте на ее ноги. Она шутливо закричала:

– Ноги отдавишь, русский медведь!

Сергей, внезапно засмущавшийся, лег на самом краю еще не совсем высохшей травы. Он представил, как Марта собирает и сушит эту траву. От нахлынувшего желания он судорожно сглотнул и внезапно ощутил все очертания ее тела. Она страстно прижалась к нему, жарко дыша в шею. Ее губы коснулись кончика его уха, отчего он чуть не закричал и густо покраснел, но был счастлив, что она не видит, насколько он беспомощен. Ему безумно захотелось повернуться к ней лицом, крепко прижать к себе и забыть обо всем на свете. Захотелось так сильно, что по телу прошла волна озноба и руки начали нервно подрагивать. Он понимал, что возврата к прошлому уже не будет никогда. Алкоголь мешал ему здраво рассуждать, он завладел его разумом. Этот проклятый американец все рассчитал, посылая его сюда. Он представил себя монахом, которому господь послал испытания. Марта, словно чувствуя его состояние, обхватила его голову руками и жадно начала целовать его в губы; делала она это неумело, словно в первый раз. Он боролся с собой, стараясь не ответить взаимностью. Она это почувствовала, выпустила его голову из своих рук и спросила:

– Я делаю что-то не так?

– Извини, но я не могу! Я тебе говорил, что у меня есть девушка!

– Понимаешь, она там, в России, и ты никогда ее не увидишь! Я что, некрасивая или тебе…

– Молчи, – перебил ее шепотом Сергей, закрывая ее рот своей щекой и продолжая шептать ей на ухо: – Ты безумно красивая! Такая красивая, что ради тебя можно всю жизнь совершать подвиги, но я не хочу уподобляться животному! Нужны чувства! Понимаешь, обязательно настоящие искренние чувства! А свою девушку я обязательно увижу! Понимаешь, обязательно! Я хочу верить в это, а если нет, зачем тогда жить.

Она почувствовала его состояние и с усилием отстранилась. Он не препятствовал. Уже лежа на спине с широко раскрытыми глазами, она думала, что никогда в своей жизни не видела такой преданной любви и такой страстной уверенности в словах. Его нежный отказ не обидел ее, а еще больше расположил к себе. Она твердо и бесповоротно приняла решение, как поступит завтра. Она никому не даст его в обиду. Она устроит здесь неприступную крепость. Сама того не замечая, она шептала эти слова, словно молитву, а из открытых глаз текли слезы. Она еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться впервые после смерти родителей. Он старался не дышать, чтобы не порвать связывающую их нить.

Проснулся Сергей задолго до рассвета. Появившаяся луна ярко освещала окрестности. Ее лучи попадали и к ним в дом. Спящая, продрогшая от холода, Марта лежала чуть в стороне, она так и не решилась прижаться к нему. Сергей пододвинулся к ней и осторожно откинул прядь ее волос с лица, которое было еще мокрое от слез. Он осторожно вытер ей глаза и щеки, прижал к себе, стараясь передать ей тепло своего тела. Она сильнее прижалась к нему, почувствовав во сне исходивший от него жар. Он старался больше не шевелиться, чтобы не нарушить ее сон. В таком состоянии они и встретили рассвет. Сергей больше не заснул, потому что не хотел пропустить момент пробуждения Марты.

Марта открыла глаза, как всегда, по привычке, с первыми лучами солнца и замерла, потому что почувствовала, что находится в его объятиях. Только сейчас она поняла, почему крепко спала в предрассветный час. Исходящее от него тепло убаюкивало. Она не хотела пробуждаться, но составленный накануне план не оставлял ей времени. С минуты на минуту должен был появиться Джон. Она постаралась освободиться, но он еще крепче сжал свои объятия. Она хотела возмутиться, но он печально сказал, обращаясь к ней так же нежно, как в детстве мама:

– Мата, извини меня, если что-то было не так, но я не хочу, чтобы ты наделала глупостей. Ты должна жить!

Она вдруг отчетливо осознала, что он догадался о ее планах. Захотела вскочить и нервно задергалась в его сильном захвате, как рыба на крючке. Внезапно разозлилась, но почувствовав боль в области уха, потеряла сознание. Сергей бережно опустил ее голову на травяную постель, сам приподнялся, аккуратно прикрыл курткой, вышел из хижины и стал дожидаться машины, которая не заставила себя долго ждать.

Джон был поражен, увидев Сергея вместо Марты, но не подал виду.

– Зря экспериментируешь! Я не тот, кто тебе нужен! – резко бросил Сергей вместо приветствия.

– Ошибаешься! Ты как раз тот человек, который мне нужен, но только исключительно на добровольной основе, поэтому мое предложение в силе. Надеюсь, с Мартой ничего не случилось?

– Не бойся, она цела и невредима. Спит!

– Спит?

– Да, спит, но это для того, чтобы не наделала глупостей, и мне будет как-то на душе спокойнее. За прошедшие дни вы мне стали почти родными.

– Ладно, садись в машину, а с ней я потом разберусь! Американец был снова озадачен. С этим русским явно было что-то не так, а что, он никак не мог понять. Ему в очередной раз почудилось, что этот солдат не кто иной, как сотрудник ГРУ, внедряемый в их структуру и внедряемый интереснейшим образом. Слишком твердо он стоит на своем, но для диверсанта он слишком прямолинеен, наивен и молод. Конечно, все это может быть хорошо спланированным и театрально инсценированным ходом. Их агентурная сеть в этом районе была раскрыта, и они были готовы на все, чтобы восстановить былые позиции, а их управление еще не такие фортеля выкидывало. Он сомневался: то был почти уверен, что это обычный русский солдатик, только с сильным характером, то припоминал его познания в боевых искусствах и языках и опять терялся в умозаключениях. Джон решил, что оставит этого русского под непрерывным наблюдением. Правда, он запланировал еще одну проверку, когда вчера между делом предложил ему план побега. Если побег состоится, значит, за парнем никто не стоит, и разрешатся все его сомнения.

Обратно ехали той же дорогой, что и накануне, а Сергей опять внимательно изучал окрестности и подступы к кишлаку. Его лицо ничего не выражало, но глаза выдавали лихорадочную работу мозга. Он понимал, что внизу ему не дадут сосредоточиться и поэтому анализировал все возможные пути отхода при побеге сейчас. Он был уже твердо уверен, что совершить побег нужно обязательно, а там будь что будет. Терять уже нечего.

 

18

После ночного отсутствия отношение ребят к Сергею резко поменялось. Они встретили его недоверчиво. Даже почти враждебно. Он был поражен, но не подал виду. Жизнь научила его скрывать свои эмоции. Из скудных реплик он понял, что обработка уже началась. Весь вечер и всю ночь их водили на беседы. Кого уговаривали, кого запугивали, а кого и били. Сводилось все к одному: к принятию ислама и вступлению в ряды воинов «священной войны». Сашка Медведев с подозрением взглянул на Сергея и, прищурив колючие глаза, спросил:

– Ну что, Воронцов, ты теперь наш или нет? Я вижу, друзей ты завел неплохих. Одна баба чего стоит!

– Неправ ты, Сашок, но, если честно, мне плевать, о чем ты думаешь! – резко ответил Сергей, удивляя всех своей уверенной грубостью.

У входной двери послышалась возня, и раздались громкие голоса. Сергей быстро проскользнул к капитану и незаметным движением руки достал из рукава боевой нож, который позаимствовал у спящей Марты. Тот перехватил его, не дав воли своему удивлению, и моментально спрятал. Эти манипуляции заметил Медведев. Его бесконечные и косые взгляды не понравились Сергею, но его отвлек капитан, который тихо произнес:

– Не обращай внимания на Александра. Ему сегодня досталось больше всех!

Договорить он не успел. В помещение ввалились улыбающиеся душманы, те, которым на площади больше всех досталось от Сергея. Подбежав к нему, они ударами прикладов вытолкали его на улицу и были готовы тут же учинить расправу, но, вероятно, решили сначала выполнить приказ, доставив его к назначенному месту, а уж потом вдоволь отвести душу. Миновав несколько улиц, они почти волоком притащили его к большому дому, который выделялся среди других своим внушительным видом, и постучались в дверь. Она отворилась, и Сергея грубо втолкнули внутрь.

Крепкий охранник встретил его в коридоре и, не произнося ни слова, указал на следующую дверь. Сергей, не раздумывая, открыл ее и вошел в просторную комнату. Полностью застеленная и завешанная шерстяными коврами ручной работы, она поражала богатством, великолепием и пребывала в естественном полумраке, который создавали низкие небольшие окна, больше похожие на бойницы.

В комнате находились трое. Один, в сверкающем халате, осыпанном драгоценностями, лежал на подушках и держал в руках длинную резную трубку, которая через гибкий шланг соединялась с большим сосудом. Он после каждой затяжки выпускал клубы дыма, а когда затягивался, то в стеклянном сосуде чтото бурлило. Комнату наполнял сладковатый аромат, который Сергей узнал бы из тысячи других. Аромат гашиша он не забудет никогда. Вспомнив учебный взвод и казавшихся такими наивными таджиков, он тяжело вздохнул. За низеньким столом, застеленным зеленой материей, на тех же подушках, поджав под себя ноги, сидел мужчина лет сорока в ослепительно белом костюме и в очках-пенсне. Рядом с ним располагался тщедушный старичок, больше похожий на пророка. Он был вылитый старик Хоттабыч из детской сказки. Позади Сергея появился охранник и ловким ударом по ногам заставил упасть на колени.

Некоторое время все молчали и разглядывали его. Изредка раздавалось бульканье в странном сосуде, и комнату наполнял дурманящий дым. Прервал молчание мужчина в костюме. Он встал и на чистом русском языке произнес:

– Ну что, будем знакомиться? Меня зовут Мансур! А ты Сергей?

– Может быть.

– Подходи ближе!

Сергей поднялся с колен, сделал шаг, но увидев, что сейчас наступит на ковер, остановился и задумался. Он вспомнил, как в детстве родители Валерки «хиппаря» купили ковер и строго-настрого запретили сыну ходить по нему даже в домашних тапочках. Друзья иногда забывали про эти правила, но родители пресекали их действия, от души колотя Валерку, как главного нарушителя запрета. Сергей не раздумывая скинул обувь и шагнул на ковер. Опять ловкий удар охранника заставил его упасть на колени. Мужчина в костюме обошел его по кругу, внимательно заглядывая в глаза. Его голос беспокоил. Сергей внутренне приготовился к тому, что его сейчас будут бить, но тот всего лишь спокойно спросил:

– Какого вероисповедания?

– Я неверующий.

– Это плохо. Надо верить в Аллаха!

– Зачем?

– Чтобы бороться с неверующими во имя Аллаха и вести войну за веру!

– На вашей стороне? – Сергей сделал ударение на слове «вашей».

– Конечно, а воевать можно не только с оружием в руках. Иногда намного эффективнее бывает донесенная до противника истина.

– А если я откажусь?

Мансур улыбнулся, обнажив ряд острых зубов, выхватил из-за пояса охранника огромный нож и, приставив его к животу Сергея, прокричал:

– Тогда кастрируем тебя, как последнюю собаку! Сергей инстинктивно отпрянул, а Мансур, заметив его испуг, захохотал и добавил уже спокойным тоном:

– Подумай. У тебя предостаточно времени, а мы умеем ждать!

Сергей кивнул, но, превозмогая приступы страха, решился на вопрос:

– Почему вы ислам представляете, как агрессивную в отношении иноверцев религию? Это же не так. Ислам, как доктрина, весьма миролюбив и терпим к инакомыслию, а война за веру рассматривается, как крайнее средство, используемое тогда, когда неэффективны другие мирные средства.

Мансур искренне удивился словам неверного и, видя заинтересованный взгляд старика, начал переводить слова, сказанные русским, а Сергея словно прорвало.

– Ведь основной принцип Корана при обращении чужаков в ислам – принцип убеждения, проповедь. В девятой суре шестого аята говорится: «А если кто-нибудь из многобожников просит у тебя убежище, то приюти его, пока он не услышит слова Аллаха. Потом доставь в безопасное для него место. Это потому, что они люди».

Сергей закончил. Теперь был удивлен старик. Он спорил с Мансуром, который через некоторое время снова обратился к Сергею.

– Откуда знаком с содержанием Корана? – Было время для ознакомления.

– Твои слова пронизаны пониманием его сути. Скажи, что означает слово Коран?

– Коран – священная книга, главный источник мусульманского вероучения. Он представляет собой божественные откровения, ниспосланные пророку Мухаммаду и разъясненные людям в доступной им форме.

– Ты верно говоришь, но мне кажется, что ты не тот, за кого себя выдаешь! Слишком много знаешь о нашей вере для простого русского неверующего! А?

Мансур пронзительно пробуравил его встревоженным взглядом, но успокоился и продолжил:

– Если будешь покорен нам, то ты – настоящий подарок, ниспосланный Аллахом. Приняв ислам, ты обретешь новое представление о бренном мире и мире вечном, божественном и об ответственности человека за свое поведение на грешной земле.

Сергей молчал, напряженно думая о своей дальнейшей судьбе. Тот, что молчаливо лежал на подушках, приподнялся, сел и уверенно начал давать указания Мансуру. Сергей понял, что этот человек в халате был главным. Мансур, раболепно выслушав его, повернулся к Сергею и с довольным видом сказал:

– Тебе доверена великая честь, о которой ты узнаешь позже. Сейчас тебя отведут обратно, и ничего не бойся. Ты теперь под защитой Аллаха.

– Но я не давал вам своего согласия!

– Ничего страшного в этом нет. Я же сказал тебе, что у нас в запасе уйма времени!

Конвоировали обратно Сергея все те же два весельчака, но уже основательно притихшие и безумно злые. Видимо, получили указание насчет пленника. Сергей был озадачен. Обратный путь они совершали другим путем, и у него закралось подозрение, что его ведут совсем в другое место. Подозрения подтвердились. Его вывели узкими улочками к низкой постройке, больше смахивающей на складское помещение, и передали другому охраннику. Напоследок Сергей все-таки получил удар по голове, но стерпел и шагнул в дверь, которую открыл охранник. Внутри было просторно и темно. Сквозь единственное окно, которое было прикрыто ставнями, слабо пробивался солнечный свет. Ему совсем не понравилось то, что его отделили от остальных ребят. Что делать дальше, он не знал. Некоторое время он неподвижно стоял у двери, приводя в порядок мысли. Он с тоской подумал о том, что завидует погибшим ребятам, которые остались у скал. Эта жуткая реальность не давала никакого шанса на нормальное существование. Обстоятельства загнали его в темный угол, из которого он не видел выхода.

Из состояния задумчивости его вывело еле заметное шевеление у противоположной стены.

– Кто здесь? – испуганно спросил Сергей.

Шевеление прекратилось, и голос с ужасным акцентом проскрежетал:

– Не бойся, шурави, это я, Фархад!

– Откуда я знаю, кто ты такой? – уже раздражаясь, спросил Сергей и принял боевую стойку.

– Меня все здесь знают! – обиженно проскрежетал голос человека, которого Сергей все никак не мог разглядеть.

– Откуда я могу тебя знать? Я же здесь всего несколько дней!

– А…

Сергей, напряженный, словно затянутая пружина, проскользнул к противоположной стене и только тогда разглядел своего собеседника. Им оказался мужчина среднего телосложения. Оценив человека по голосу, который больше подходил старцу, он никак не ожидал увидеть перед собой молодого человека. Афганец улыбнулся и протянул Сергею руку. Тот не ответил ему рукопожатием, так как был наслышан о коварности и подлости восточных людей, а тем более незнакомцев. Гость нисколько не обиделся и спросил:

– Как звать-то тебя?

– Сергей. А ты как здесь?

– Был начальником местного отряда самообороны. Представлял законную власть, пока не пришли эти бандиты. Мои люди быстренько меня скрутили и сдались на их милость, передали меня в качестве вступительного взноса. Я остался без отряда, без власти, а теперь сижу здесь и жду своей участи. Ты тоже не слишком обольщайся: если ислам не примешь, тебя будет ждать моя участь.

Сергею говорили, что эти отряды местных жителей, или отряды защитников революции, создавались и комплектовались по территориальному признаку. Их даже особо и не вооружали, потому что они в любой благоприятный момент могли перейти на сторону противника. Он понял, что перед ним жертва предательства.

– Выбора у нас все равно нет, – сказал он. – За нас решат: умирать нам или жить!

– Ошибаешься, умирать можно по-разному! Сама смерть для меня, как для мусульманина, чрезвычайно важна. Она – вполне определенное, печальное событие, хранящее тайну, так что умирать я не боюсь. Загробная жизнь – это следующий этап, следствие земной жизни, воздаяние за прожитые годы. А вот как умереть, то есть какую для нас придумают казнь, уже не все равно. Смерть мучительная и смерть быстрая – понятия разные. Мучительной смертью умирать даже я боюсь, и быть «красным тюльпаном» не желаю.

– Что это такое?

– Тебя накачают наркотиками и, одуревшему от их дозы, надрежут на животе кожу, поднимут ее над головой и завяжут. Когда действие наркотика закончится, постепенно от боли сойдешь с ума.

Сергею стало жутко от его слов. Он устало прислонился к стене, и, опустившись на пол, нервно зашептал:

– Никак не могу поверить, что это происходит со мной.

Он силился погрузиться в воспоминания, но это ему никак не удавалось. Слова Фархада отравляли его существование, не давая логически мыслить.

Прошло несколько дней. В их жизни ничего не изменилось. Сергея водили каждый день на беседы, задавали все те же вопросы. В один из дней принесли Коран на русском языке в таком знакомом ему переплете. Даже издательство отсутствовало, что и у предыдущей книги, которую он читал перед отправкой в Афганистан. Его не выводили на работы, что еще больше осложнило положение, потому что теперь он лишился возможности встречаться со своими товарищами. Фархад оказался неплохим парнем и, самое главное, сносно говорил по-русски. После утренних бесед их больше никто не тревожил. Только иногда его беспокоили пронзительные призывы муэдзина. Как объяснил Фархад, муэдзин призывает мусульман к намазу с самой высокой точки кишлака. Да и сам Фархад достал Сергея своими молитвами, фанатично по пять раз в день стоя на коленях и бубня молитву. С этим размеренным течением жизни Сергей почти свыкся, пока случайно не столкнулся с капитаном, которого конвоировали с очередного допроса. По всему было видно, что его истязали не первый день. Он встретился взглядом с Сергеем и презрительно закрыл глаза. Тому стало не по себе. Весь остаток дня этот взгляд не покидал его. Он понял, что временное затишье притупило его разум и заставило отложить осуществление планов. Чувство вины не покидало его ни на секунду. Всю душную ночь он не сомкнул глаз, размышляя о будущем, и только к рассвету принял решение.

При очередной утренней встрече с Мансуром он объявил:

– Я готов к сотрудничеству с вами! Где нужно расписаться?

Мансур пристально вцепился в него взглядом, словно прощупывая, улыбнулся и сказал:

– Это чудесно! А расписываются у нас кровью!

– Как это? – опешил Сергей.

– Выполнишь задание и добро пожаловать в наши ряды.

– Какое задание?

– Ты задаешь много вопросов, а это не есть хорошо. Истинный воин ислама беспрекословно выполняет приказы и сомнения ему не присущи.

– Я понял.

– Так вот, сегодня тебя вернут к твоим бывшим сослуживцам. Ты должен узнать, от кого ваш офицер получил оружие.

Сергей онемел, но не подал виду.

– Какое оружие?

– Нам сообщили, что у него припрятан нож.

– Кто сообщил?

– Опять вопросы?

Мансур удостоил его многозначительным взглядом, и возникло подозрение, что он все знает без него. Сергей долго боролся с нерешительностью и наконец произнес:

– А если этот нож дал ему я?

Мансур улыбнулся, видимо, получил нужный ответ, небрежно кивнул охраннику и сказал:

– Вот завтра и посмотрим!

Он быстро удалился, а охранник подтолкнул Сергея в спину, и они направились в сторону здания, где держали ребят. Сергей прикидывал так и эдак и никак не мог понять, откуда душманы узнали о ноже. Ведь он передал его капитану, и тогда о нем могли знать только они вдвоем. Он вспомнил цепкий взгляд Медведева, и ему стало неприятно от своей догадки, но верить в это он не хотел и решил сперва все досконально проверить.

Его появление среди бывших сослуживцев не вызвало никакой реакции. Каждый занимался своим делом. Они изредка перекидывались парой слов, но в основном молчали. Сергей подошел к капитану, сидевшему в самом дальнем углу, и опустился на корточки напротив него. Некоторое время они обменивались взглядами.

– Как дела, Сергей? – начал капитан. – Как видишь, наши ни к черту, но, говорят, у тебя они идут в гору.

– Интересно, кто говорит? – удивился Сергей и, не дождавшись ответа, продолжил: – Я понимаю, что вы мне не доверяете и это закономерно. Я хочу вас убедить в обратном.

Капитан брезгливо ухмыльнулся и сказал, словно отрезал:

– Для чего ты мне дал нож или это хорошо спланированная провокация?

– Товарищ капитан, – горячо прошептал Сергей, – все, что вы обо мне думаете, это чушь. Мыслите логически, ведь «духи» знают, что его вам дал я.

Капитан изумленно открыл глаза, а Сергей получил сильный удар в спину и, не удержав равновесие, упал.

– Что вы слушаете ссученного! – заорал Медведев, нагнувшись над Воронцовым и сжимая кулаки так, что хрустели костяшки пальцев.

– Отставить, рядовой! – рявкнул капитан и постарался подняться на ноги, превозмогая боль.

– Вы тут все сволочи, – снова заорал Медведев и схватил капитана за обрывки обмундирования.

Вмешался сержант Приходько, но Медведева бы он не сдержал, если б ему на помощь не подоспел Самохвалов. Вдвоем они его скрутили и оттащили подальше от Сергея с капитаном. Капитан зло сплюнул на пол и иронично сказал:

– Вы посмотрите на себя, бойцы! На кого вы стали похожи? Хуже скорпионов в банке! Мне больно на это смотреть. Прошла всего пара недель, а что будет через месяц? Вчера вы друг друга прикрывали, а сегодня решили перегрызть друг другу глотки.

Он замолчал, устало опустился на пол, прислонился к стене и прикрыл глаза, вполне осознавая катастрофичность создавшейся ситуации. Он не находил выхода и поэтому ничем не мог помочь ребятам. Он был беспомощен. Все смолкли. Сергей, не найдя нужных слов, тоже прислонился к стене, но глаз не закрывал, понимая, насколько Медведев опасен.

Через несколько часов странного забытья, в которое впали все находящиеся в помещении, капитан осторожно толкнул Сергея в бок и прошептал:

– А как же американцы?

– Товарищ капитан, на данный момент они пройденный этап, – досадливо поморщился Сергей. – Не стану отрицать, что меня попытались вербануть. Но я же сейчас здесь, с вами, а их самих здесь уже нет!

Звягинцев снова прикрыл глаза. По всему было видно, что Воронцов не врет, но его тесное общение с американцами и особое существующее положение у душманов не давали принять правильное решение. А его внезапное появление здесь и свалившиеся после этого беды вообще все путали. Хотя воевал он честно, без страха, и искренность в глазах притягивали капитана, как магнит. Он помотал головой, словно стряхивая колдовское наваждение, открыл глаза и махнул сержанту Приходько, который прислушивался к их разговору. Тот не заставил себя долго ждать и моментально оказался рядом, заговорщицки подмигнув левым глазом.

– Я же говорил, он свой, – горячо начал он. – Серый не подведет, будьте уверены, товарищ капитан. Я всегда говорил вам об этом.

– Ладно, – отмахнулся тот и уже прямо обратился к Сергею, что изумило сержанта до глубины души. – И каков твой план?

– Вы же мне не доверяете.

– Забудь. Я чувствую, что силы с каждым днем меня покидают и мне не все равно, как умереть, а умереть я хочу достойно! Я думаю, что так рассуждают и другие.

– Конечно, – горячо зашептал сержант.

Сергей наклонился к ним и начал тихо излагать свой план.

– И откуда ты его взял? Кто тебе подсказал? – после минутного размышления спросил капитан.

– Не поверите! Американец, но не бойтесь, я внес в него свои коррективы и…

Договорить он не успел. Рядом оказался Медведев. – Вы что, суки, охренели? План побега готовите? – нарочито громко начал он. – А тебе, капитан, мало ножа было? Я, например, жить хочу!

– Заткнись! – зашипел на него сержант, но тот не унимался.

– Эй, охрана!

Все опешили от его поступка. Но когда в дверях появились вооруженные афганцы, а Медведев указал на Сергея с капитаном пальцем, то буквально онемели. Сергея от неслыханной выходки Медведева переклинило. Он моментально переглянулся с капитаном и дал себе волю.

 

19

Горе поселилось в их доме. Казалось, что хуже периода не будет, но словно злой рок преследовал семью Раудис. Этот високосный год никак не хотел дать им хоть дух перевести. Умерла бабушка Ольги. Сколько сил и времени стоило ее матери вырвать свою дочь из рук страшной болезни, сколько врачей обследовали ее, сколько бессонных ночей провела она с ней, стараясь залечить душевную рану после страшного известия. И вроде бы все наконец-то начало налаживаться, но новая напасть опять подорвала ее душевное состояние. Как назло, в тот день, когда принесли телеграмму, Оля была дома одна, и оградить ее от очередной скорбной новости, а тем более скрыть правду, уже не представлялось возможности.

– Мама, почему такое происходит? – печально спросила она.

– Это жизнь, Олечка, – тяжело вздохнула мать. – В ней, кроме радостей, есть место и горю. Без него ну никак не прожить жизнь.

– Я не понимаю, отчего горе посещает нас так часто? Или мы что-то делаем не так? Или это я в чем-то провинилась?

Мать покачала головой, но промолчала, еле-еле сдерживая слезы. Дочь уткнулась лицом в ее плечо и притихла.

– Я поеду с вами, – через некоторое время утвердительно сказала Оля.

Мать вся напряглась, но собравшись с духом, ласково ответила:

– Олечка, ну зачем?

– Я хочу быть на похоронах бабушки, и вы не сможете мне помешать!

Ее голос был необычно тверд, и мать решила не возражать.

– Конечно, Олечка, если тебе будет так лучше, то я не против твоего желания. Папа скоро будет дома. Он обещал заказать на работе машину, а нам, я думаю, не стоит прохлаждаться. Давай готовиться к отъезду!

Оля оживилась и суетливо начала бегать по квартире в поисках нужных вещей. Вскоре появился ее отец и был удивлен переменам в ее настроении.

– Ира, что случилось? – спросил он у жены. Та погрозила ему пальцем и тихо ответила:

– Антанас, не переживай, но дочь едет с нами.

– Как с нами? Ты что, с ума сошла? Она же захочет посетить его могилу! – эмоционально зашептал он.

– Мой милый, значит, так и нужно сделать, и давно нужно было это сделать, а не сидеть здесь остаток лета в таком состоянии. А то того гляди мы и сами от тоски помрем.

– Ирка, типун тебе на язык! Но раз так решили, то делайте, что хотите! Только берите с собой теплые вещи. В Ленинградской области первые заморозки обещают. Ну и, конечно, поторопитесь. Машина будет через час.

– Как через час? Я думала, завтра.

– Индюк тоже думал! Похороны откладывать нельзя, поэтому ехать нужно сегодня.

Теперь засуетилась и мать Оли, а Антанас устало опустился в кресло.

Ленинградская погода встретила их своим бездушным, почти враждебным дождливым холодом. На похороны бабушки пришло не очень много людей. Оля со щемящим чувством на сердце бросила в могилу горсть земли и быстро отошла в сторону. Подойти к открытому гробу для прощания она не решилась и до сих пор дрожала от страха. На поминки, организованные в бабушкином доме, она не пошла, а стала собираться на рейсовый автобус в поселок, где когда-то жила она и ее Сережка. Родители ей не препятствовали, и только отец нерешительно предложил в ее распоряжение автомобиль, но она наотрез отказалась.

Как добралась до любимого поселка, где прошло ее детство, Оля не помнила и очнулась только в лесу у их с Сережкой заветного дуба. Ноги сами привели ее сюда. Она прислонилась к его стволу и навзрыд заплакала.

– Что же ты натворил, Сережка! – зашептала она, касаясь губами шершавой коры дерева. – Обещал вернуться, а сам погиб. Как же мне теперь жить? Скажи мне?! Скажи?!

Сколько времени она провела здесь, Оля не подсчитывала. Беспокойные мысли наплывали, словно волны, тревожили сердце, холодили. Тепло дуба уже не грело. Оля встряхнула головой, вытерла слезы и решительно направилась в сторону поселка. К его друзьям она не пошла, к родителям побоялась, а решила навестить свою школьную подругу Риту Ванину. Пусть ей и говорили всякие гадости об отношениях Сергея с Ритой, но она этому не верила. Да если что и было в прошлом, то какой сейчас прок все это вспоминать.

Дверь открыла Ритина мать.

– Здравствуйте, Клавдия Владимировна! Та прищурила глаза и всплеснула руками.

– Олечка, неужели это ты?

– Я, а кто же еще.

– Каким ветром тебя принесло?

– Бабушка умерла. Сегодня хоронили.

– Ой, проходи в квартиру, – запричитала она и крикнула: – Ритуль, смотри, кто к нам пришел!

Появившаяся в дверях Рита от удивления выронила книгу из рук, но быстро пришла в себя и, схватив Олю за руку, утащила к себе в комнату.

– Ты, подруга, молодец, что пришла и при этом застала меня дома. Я здесь не живу, а живу в городе в общежитии. Как сама-то?

– Да вот бабушку сегодня хоронили, – начала бубнить под нос Оля, но потом твердо сказала: – Я пришла для того, чтобы ты показала мне могилу Сергея!

– Сегодня?

– Да, сегодня!

– Конечно, Оль, только соберусь. А ты к его родителям не ходила?

– Нет. Еще с духом не собралась.

– И не ходи. Плохие они были. Еле оправились. Я не советую.

Оля промолчала, а Рита быстро собралась, и они выскочили на улицу под причитания ее матери. По дороге Рита заскочила в магазин, приобрела бутылку вина и пакет с печеньем.

– Зачем? – спросила удивленная Оля. – Дуреха, ведь так принято.

На расширившемся за эти годы кладбище Рита ориентировалась свободно и без труда отыскала его могилу.

Казенное надгробие со страшными цифрами 19651984 гг. пугало своей простотой. Оля опустилась на колени и прижала руками еловые ветви, плотно покрывавшие могилу. Рита заботливо смахнула паутину с опоясавших надгробие венков, достала из кармана пальто три большие граненые стопки, насильно всучила их Ольге и раскупорила бутылку.

– Я пить не буду! – утвердительно сказала Ольга. – Тебя никто и не заставляет, а помянуть положено, как ни крути, – сказала Рита и налила стопки до краев.

Оля замотала головой, а Рита подняла стопку и выпила.

– Пусть земля ему будет пухом, – сказала она, распечатала пакет с печеньем, сунув одну печенину в рот, а вторую положив на стопку, и тихо добавила: – А ведь он только тебя любил.

Оля вздрогнула от ее слов, с ужасом посмотрела на печенье, сиротливо лежавшее на полной стопке, судорожно сглотнула пересохшую слюну, схватила свою и жадно выпила до дна.

– Прости меня, – прошептала она, а предательские слезы текли по ее щекам.

– Вот это по-нашенски! – обрадовалась Рита и налила снова.

– Ему же было всего девятнадцать.

– Было! В том-то и дело, что было! Чего теперь убиваться!

– Ты стала грубой, Рит, а ведь не была такой.

– Жизнь, Оль, жизнь не дает расслабиться, вот и черствеешь душой. Ты думаешь, что я плакать не хочу? Не верь этому! Просто нет у меня слез, хоть убей. Давно выплакала. А Сережка, он веселый был, и знаешь, я точно уверена, не желал бы нас видеть над своей могилой хныкающими.

Оля с удивлением взглянула на Риту и молча выпила вторую стопку. Та последовала ее примеру.

– Рит, я давно хотела спросить у него, но не получилось…

– Я думаю, не стоит, – подруга перебила ее. – То, что тебе наговорили, сущий вздор. Между Сережкой и мной ничего не было. Клянусь его могилой. Он спас меня тогда, перед призывом. Да, спас, и не смотри так на меня. Я тогда руки на себя наложить хотела, а он не дал мне взять грех на душу. Теперь вот я живу, а его нет. Это моя вина!

Рита судорожными глотками стала пить прямо из бутылки, а Оля поежилась от того, что ее мысли так легко были прочитаны, но и услышанное поразило.

– Что за чушь ты несешь! Почему твоя вина?

– Потому что тогда на него завели уголовное дело, и ему из-за этого пришлось уйти в армию, а у него была отсрочка!

– Какое уголовное дело? – поперхнулась Оля.

– Ну ты даешь, подруга! Ты что, ничего не знаешь?

Оля испуганно замотала головой и протянула руку со стопкой. Рита молча налила, и они выпили. Рассказ подруги шокировал ее.

– Он хотел оградить меня от этой правды, – произнесла Оля, когда Рита закончила. – Он обещал беречь меня и свое обещание исполнил. Извини, что я все о себе. Тебе от жизни тоже досталось.

– Да ладно, – махнула рукой Рита. – Оля?

– Да?

– Ты же всего второй человек после Сережки, которому я об этом рассказала.

Оля вопросительно взглянула на подругу.

– Видно, ты частичка его сущности, а я тоже любила его и провожала его на призывной пункт. Не обижайся.

– Не буду, – сказала Оля и признательно прижалась лбом к Ритиной щеке.

Начал моросить ледяной дождь со снежной крупой, и снега становилось больше. У Оли опять заныло в груди. Когда они прощались, шел такой же дождь. Тогда она назвала их двойной звездой, а он обещал быть верным компаньоном. Обещал. Оля всхлипнула. Что же теперь делать? Ей стало страшно, но она подумала, что Рите еще хуже. Она опять вытерла предательские слезы.

– Рит, давай еще выпьем?

– Я не откажусь! – обрадовалась Рита и разлила остатки вина.

Они выпили, попрощались с Сережкой и двинулись в сторону поселка. Купив еще вина, они расположились внутри автобусной остановки. Им было, что рассказать друг другу после долгой разлуки.

– А где его друзья?

– Все служат! Вадик с Юркой где-то на Кавказе. Притом в одной части.

– Это какой Юрка?

– Николаев, тот, что в седьмом приперся к нам в класс в огромных клешах и с длиннющими волосами!

– Помню! – засмеялась Оля и сама себе удивилась. Она смеялась впервые за последний месяц.

– А Валерка где? Модненький такой!

– «Хиппарь», что ли?

– Да!

– На флоте он служит в Североморске, а Валька Яскевич вообще учудил. Поступил в военное училище. Теперь он настоящий курсант. У Игоря Смирнова второй ребенок родился, и они с Лариской Байкало-Амурскую магистраль укатили поднимать. Там жилье и заработки хорошие!

– А что про Славку ничего не сказала?

– Не хотела говорить, чтобы случайно не испортить настроение.

– А что с ним?

– В военной тюрьме он или в дисциплинарном батальоне, так они его вроде называют!

– Как это он ухитрился? Ведь хорошо учился и умненький был.

– В жизни всякое бывает! Говорят, где-то под Москвой он с сослуживцами напился, и в пьяном угаре они укатили ночью на бронетранспортере, увешанные оружием, в глухую деревню. Там согнали всех жителей на центральную улицу и провозгласили свержение советской власти. Представляешь?

– Вот дураки-то!

– Дураки не дураки, а за эту шуточку восемь лет дали!

Оля покачала головой, а Рита разлила вино, и они опять выпили. Говорили обо всем на свете. Рита оказалась все той же компанейской девчонкой, что и раньше. Они твердо решили, что терять друг с другом связь не будут. На душе у Оли потеплело, словно эта встреча расколола лед, сковавший ее сознание. Но, к своему ужасу, она поняла, что напилась до беспамятства и причем первый раз в жизни. Как добралась до бабушкиного дома, она помнила смутно. В обрывках воспоминаний она видела склонившееся над ней испуганное лицо матери. Ей было дурно и, держа дрожащую мать за руку, она безостановочно твердила:

– Мамочка, увези меня отсюда. Пожалуйста, увези.

 

20

– Вот гад! – закричал лежащий у двери Овечкин и сразу получил удар ногой в лицо.

Сергей замешкался, а капитан, быстро сообразив, что к чему, выхватил неизвестно откуда взявшуюся гранату и не своим голосом заорал:

– Ложись! Сейчас все к праотцам отправимся!

Теперь от неожиданности онемели душманы и от страха повалились на землю. Сергей вместе с сержантом, долго не раздумывая, подскочили к ним. Сержант начал их разоружать, а Сергей двумя короткими ударами, вложив в них всю ярость, накопленную за последние недели, хладнокровно прикончил. Все сразу осознали, что обратного пути уже нет. Медведев испуганно попятился и, в немом крике шевеля губами, стал прикрываться руками. Капитан проворно вскочил.

– Воронцов и Приходько берут автоматы! Там, за углом, пулеметчик. Если сможем его достать, то твой план, Сергей, должен сработать.

– Товарищ капитан, пулеметчик на мне, но здесь, в кишлаке, находимся не только мы. Через несколько улиц есть еще несколько наших ребят, но я их не знаю, – сказал Сергей, ощущая небывалый прилив энергии – все адреналин.

– Я тебя понял, – капитан похлопал его по плечу. – Сейчас пулеметчик. Давай, действуй.

Сергей кивнул головой и осторожно приоткрыл дверь на улицу. Предвечерний закат резанул по глазам. Какое-то время зрение восстанавливалось. Улица была пуста. Только за углом слышались голоса. Он отряхнул штаны и уверенно направился в сторону голосов. Двум его недавним конвоирам явно даже и в голову не могло прийти, что они его увидят. Они озадаченно привстали со своих мест, а Сергей смело двинулся прямо на них, да еще начал ругаться на немецком языке. Привилегированное положение обеспечило ему фору. От неслыханной дерзости те опешили и упустили шанс на ответную реакцию. Опять несколько коротких ударов унесли их души на небеса. Оказавшийся в руках нож Сергей тупо вертел и разглядывал, пребывая в ступоре от того, что за несколько прошедших минут вот так запросто убил четверых человек. Мелькнувшая среди домов тень вывела его из этого состояния. Это был местный парнишка лет двенадцати с огромной корзиной в руках. Он стоял посреди улицы в нескольких шагах от Сергея и испуганно таращился на него, словно тот олицетворял самого дьявола. Его крик так и замер в пронзенном насквозь горле. Как это получилось, Сергей не понял, но от удара, полученного от сержанта, он сам чуть не скончался и тут же пришел в себя.

– Ну ты молодец, – восхищенно прошептал тот, с явным наслаждением беря в руки пулемет.

Появившийся на улице капитан, взглянув на лежащего посреди улицы парнишку с торчащим из тонкого горла ножом, молча покачал головой и неприветливо посмотрел на Сергея.

– Это обязательно нужно было делать? – спросил он.

– Обязательно, товарищ капитан! – ответил за него сержант и, прижимая к груди пулемет, добавил: – Живем, братья славяне.

Вскоре все были вооружены и двигались в сторону второй группы наших пленных. Витя Самохвалов вел Медведева, руки которого были связаны. У всех вызывало опасение состояние Овечкина. Его сломанные ребра дикой болью отзывались при ходьбе, а правый глаз совсем не видел, но Николай мужественно двигался вперед.

Им неслыханно повезло, что никто не попался на их пути. У дома, где располагалась другая группа пленных, они решили действовать по прежнему сценарию.

Сергей не успел накинуться на охрану, как неожиданно для всех заорал Медведев. Душманы вскочили, но взяться за оружие не успели. Одновременно брошенные капитаном и сержантом две гранаты разметали врагов и снесли с петель входную дверь. Из взвеси дыма и рыжей пыли начали неуверенно появляться пленники, но пулемет на крыше в буквальном смысле прямо над головой Сергея срезал всех появившихся в дверях. Жутко выругавшись, Сергей швырнул еще одну гранату наверх. Что произошло потом, он вспоминал с трудом. Чудовищной силы взрыв раскидал всех по площади.

Когда люди пришли в себя, время было упущено и, непрерывно отстреливаясь от врагов, они двинулись в лабиринт убогих улиц, в которых сносно ориентировался только Сергей. Сначала он взял неверное направление, но потом под маты сержанта сосредоточился и вывел их к зданию, где содержался Фархад. Вид пленника вызвал у капитана подозрение, но Сергей, отрицательно помотав головой, вручил тому автомат.

– Лишний стрелок нам не помешает, и он знает местность, – сказал в оправдание Сергей, а Фархад одобрительно задергал головой.

– Фархад не подведет! – захрипел тот и повел руками. – Это моя жизнь. Но вам не выбраться! Их много, и они рядом, а я готов умереть во имя Аллаха!

Капитан в сердцах плюнул, а Овечкин, выдернув из рук сержанта пулемет, закричал:

– Уходите! Я прикрою! Честно, мужики, больше не могу! Лучше здесь сдохну!

Все молча переглянулись и согласились, с болью осознавая, что это единственно правильный выход. Оставив товарищу две гранаты, они двинулись дальше. Сергей крикнул на ходу, указывая на Медведева, которого Самохвалов упорно тащил за собой:

– На кой тебе сдался этот балласт?

– Серый, я эту суку до смерти тащить буду, чтобы судить по нашему закону!

Джип стоял на месте и, к удивлению всех, был под завязку набит боеприпасами и оружием.

– Чудо, – удивился капитан, когда Сергей рванул с места.

Стихший позади шум боя и грянувшие за этим несколько разрывов гранат говорили о том, что Коля погиб. Про то, что он может снова попасть в руки «духов», старались не думать. Витя замахнулся на Медведева, но капитан остановил его.

– Сейчас нам будет не до этого, – устало сказал он и обратился к Сергею. – Ну скажи все-таки, зачем тебе этот абрек?

– Извините, товарищ капитан, но я так решил, и он останется с нами.

Фархад оскалился и, дружески толкнув Сергея, произнес, вновь удивив капитана своим произношением:

– Повоюем, товарищи!

– Н-да, – только и смог произнести Звягинцев, настороженно прислушиваясь к шуму со стороны кишлака.

Сергей вывел джип по петляющей ухабистой дороге к заброшенному селению, туда, где несколько дней назад ночевал с Мартой. Это было стратегически идеальное место для того, чтоб держать оборону. Горы со всех сторон и нависающая сверху каменная громада надежно прикрывали их от неприятеля. Лихо затормозив, Сергей выпрыгнул из машины и огляделся. Его примеру последовали остальные. Капитан начал давать короткие указания и они, разобрав боезапас, заняли оборону.

– Жаль, что никто не узнает, как мы тут смертью храбрых умирали! – воскликнул сержант, но его никто не поддержал.

Животный страх прижимал всех к земле и не располагал к беседам.

Душманы появились на нескольких машинах, но встретив плотный огонь оборонявшихся, рассыпались по склону горы. Последовавшие за этим несколько лобовых атак ничего не изменили, а наступившая темнота спасла оборонявшихся и накрыла усеянный трупами склон. Попыток повторить атаку больше не было, и капитан решил, что до утра их оставили в покое. Он пошептался с сержантом и тот исчез в темноте. Подозвав к себе Самохвалова, он сказал:

– Я видел в машине мины М2А1. Возьмешь Воронцова и установишь их ниже по склону. Только будь осторожен. Сергей, я думаю, не знает, что это такое, но он быстро схватывает все на лету, а насчет Медведева не переживай, за ним я пригляжу.

Самохвалов махнул Сергею, и они отправились к джипу.

– Мины осколочные, противопехотные, – начал Самохвалов, ловко выгружая их из багажника машины. – Выскакивают из земли с помощью вышибного заряда на высоту от полутора до двух с половиной метров и поражают осколками сверху дальностью до десяти метров. Они – подобие немецких мин-лягушек периода Второй мировой войны. Слышал?

– Ага, – пробубнил Сергей. – Витя, ты их хоть ставить-то умеешь?

– Обижаешь, связист. Я же разведка. Честно сказать, американские мины гавно, но за отсутствием других будем ставить эти.

Сергей вздохнул и двинулся вслед за ним.

К исходу третьего часа все мины были установлены. Сергей никогда не думал, что работа сапера – это титанический и рискованный труд, да еще когда вокруг кромешная тьма и ожидаешь удара в спину. Но все прошло, как нельзя лучше, и капитан остался доволен. Пока бойцы минировали, он с Фархадом и Медведевым натаскали целую груду камней, сложил из них непробиваемый бруствер. Огонь зажженной спиртовки, добытой все в том же джипе, тускло освещал их лица.

– Теперь до утра можно перевести дух, – сказал он и сурово посмотрел на Медведева.

Тот съежился и тихо пролепетал:

– Братцы, простите.

– Да, дела, – почесал затылок Самохвалов. – А я его пристрелить хотел!

– Рядовой Медведев, – невозмутимо продолжил капитан, – раскаялся и с оружием в руках хочет смыть позор своей трусости, а лишние руки нам нужны. Как смотрите на такое предложение, бойцы?

– Он же вас сдал, товарищ капитан, и всех нас подставил! Те ребята тоже хотели жить.

Наступила звенящая тишина, и посреди этого безмятежного молчания раздался грохот осыпающихся камней и отборный мат возвращавшегося сержанта. Все засмеялись, а его круглое лицо медленно выплыло из темноты.

– Кранты, мужики! Дальше хода нет! Нужно альпинистское оборудование, а у нас даже веревки нет!

– Все осмотрел? – спросил капитан.

– Обижаете! Мы в мышеловке.

Звягинцев задумался, и опять его мысли вернулись к Воронцову. Опять у него возникли сомнения, как тогда у кишлака, когда парень голыми руками убил двоих душманов. Сегодня завалил сразу четверых, да еще и парнишку в придачу. Нет, они сами не отличались от него, но он это проделал без единой эмоции на лице. Или он умеет искусно скрывать свои чувства. Звягинцев повернулся к Сергею и открыто спросил:

– Ты не хочешь ничего рассказать своим товарищам?

– Нет! – твердо сказал Сергей. – Я и сам не знаю, что делать дальше, но я обязательно что-нибудь придумаю.

Капитан поморщился, принял его ответ, привалился к стене из камней и, махнув рукой, устало произнес:

– Всем спать. Сержант, дежуришь. Меняет его Самохвалов.

Только сержант не мог не задать мучивший его до сих пор вопрос:

– Товарищ капитан, а откуда у вас граната взялась? – Еще из ямы, в которую тебя с Воронцовым позже нас поместили.

– Было дело, – вставил Самохвалов. – Я тогда чуть не обделался, но она же учебная.

– А кто сказал, что боевая? – зевнул капитан и стих.

Все последовали его примеру.

Призыв муэдзина к утреннему намазу застал Сергея в хижине, где он был с Мартой. Обследовав ее, он обнаружил приличный запас веревок и продовольствия, а также несколько крючьев с молотком. Он с теплотой подумал о Марте и мысленно поблагодарил. Вернуться к позиции его заставили хлопки сработавших зарядов. Капитан злобно зашипел в его сторону, но свист мин говорил о том, что душманы подтянули минометы. От разрывов задрожала земля и ребят заволокло желтой пылью, которая несла с собой вонючий запах взрывчатки.

– Мазилы! – крикнул сержант, и сразу после его выкрика все стихло, а душманы кинулись в атаку.

Они подобрались так близко, что ребята их чуть не пропустили. Спас их Фархад, срезавший всех находящихся на бруствере огнем из пулемета. Те, кто остался в живых, спешно отошли, оставив на поле боя убитых и раненых, которых Фархад без сожаления и прицельно застрелил.

– Палач, – зло бросил Самохвалов и сдернул с руки мертвого моджахеда автомат, который свисал с бруствера. – Ни черта себе, они воюют с пистолетом-пулеметом Шпагина.

– А ты что хотел, – огрызнулся Фархад. – Ваше командование вооружает наши отряды плохо. Вот и идет в ход древнее оружие с ваших складов еще времен Второй мировой войны.

– Дай сюда, – воскликнул сержант. – С детства мечтал из ППШ шмальнуть.

– Что вы как дети, – перебил их капитан. – Сейчас минометы долбить начнут.

– Товарищ капитан, – начал Сергей и указал рукой вверх, – мины нас не достанут. Помешает каменная громада. Между прочим, все для подъема я нашел. Лежит вон за той хижиной.

Капитан изумленно посмотрел на него.

– Ты не перестаешь меня удивлять! А кто у нас специалист по горам?

Ребята молчали, а Медведев робко поднял руку. – Разрешите? – Валяй!

– Я в школе занимался альпинизмом. Я могу помочь. – Вот он нас и отправит к праотцам! – возмутился сержант.

Капитан сурово взглянул на него и сказал:

– А у нас есть выбор? Вот и пойдешь с ним для контроля и помощи.

Сержант поморщился, толкнул Медведева и, ловко закинув за спину ППШ, пополз в направлении хижин. За ним отправился Медведев.

– Что-то долго молчат, – не удержался капитан.

– Тупоголовые, – невозмутимо произнес Фархад. – Сейчас боеприпасы привезут.

– Твои бойцы, что ли? – спросил Сергей и взглянул в сторону неприятеля.

– А чьи же, поэтому и говорю, – бубнил Фархад, но Сергей его уже не слушал.

Он обратил внимание на винтовку, находящуюся в руке убитого душмана. Это была настоящая «трехлинейка» – винтовка Мосина, которая, по словам Оли, имела убойную силу до двух километров. У него потемнело в глазах. Она им сейчас была нужна, словно воздух. Уняв предательскую дрожь, он собрался с духом и молча перемахнул через бруствер.

– Воронцов, назад! – не своим голосом заорал капитан, но Сергей его не слушал.

Он завалился рядом с убитым как раз вовремя. Очередь из крупнокалиберного пулемета прошлась над головой. Он трясущимися руками выдернул из рук мертвеца винтовку, суетливо обшарил карманы и вытащил запасные обоймы. Сливаясь с землей, отполз к скале и только под защитой камней с облегчением перевел дыхание. Из-за бруствера ему грозил кулаком капитан. В завывании мин его слов было уже не разобрать. Сергей быстро вскарабкался наверх, устроился между камней, успокоился, оценил обстановку и открыл огонь. Душманы были как на ладони, но только с третьего выстрела он пристрелял винтовку и уложил на землю минометные расчеты. Со словами «Аллах Акбар» те снова ринулись в атаку, еще не понимая, что по ним ведут огонь сбоку. Сергей механически перезаряжал винтовку и все стрелял и стрелял. Он готов был петь гимны ее конструктору. Атака захлебнулась, а его нащупал ДШК и крупнокалиберные пули начали превращать камни в мелкое крошево. Сергей сполз вниз, разодрав в кровь живот. Он обратил внимание, что появился сержант и машет ему рукой. Вскоре Сергей был у места подъема, выбранного Медведевым. Головокружительная высота впечатляла, но приказ капитана был неумолим и поэтому ему предстояло подниматься первым и прикрывать остальных сверху.

Фархад заблудился. Эта чертова пустыня измотала всех. Двигались только ночью, чтобы не замерзнуть от жуткого ночного холода и сэкономить влагу. Спали днем, зарываясь в песок от пламени жгучего солнца. Пустыня оказалась местом крайностей. По совету афганца, они держали во рту маленькие камешки, чтобы хоть как-то избавиться от нестерпимой дневной жары. Он старался выбирать самый легкий маршрут, какой только возможен, избегая сыпучих песков и труднопроходимых местностей.

Продовольствие закончилось к исходу второго дня. Воду жестко экономили, но она тоже была на исходе. С едой было проще. Без нее можно было обойтись в течение нескольких дней без всяких последствий для здоровья, а вот с водой могли возникнуть проблемы. На исходе четвертого дня Фархад притащил убитую им змею и двух песчаных крыс. Он профессионально разделал тушки и, натаскав колючек, разжег костер, используя при этом маленькое увеличительное стекло от советского микроскопа. Приготовленная пища пахла восхитительно, но все брезгливо отказались от нее, с ужасом разглядывая жующего Фархада. Сергей вспомнил убитую им змею, но промолчал.

Когда миновала неделя, их измотала жажда. Вода давно закончилась, а ее признаков не было. У Сергея появилась температура и желание лечь и не двигаться, а жажда граничила с умопомешательством. Ему казалось, что будь у них в запасе бензин, он выпил бы его, не раздумывая. Жутко болел разодранный в бою живот. Капитан осмотрел его и с досадой покачал головой, но Сергею все было безразлично. Тела он уже не чувствовал, а чувствовал только тошноту, головокружение и головную боль. Вечернего привала он дождался с трудом и сразу, как только представилась возможность, завалился на спину. Дрожали руки и ноги, а дышать было больно. Те же ощущения испытывали и ребята.

Капитан понимал, что если не будет воды, двигаться они не смогут. К своему ужасу, он осознал, что оружия у них практически не осталось. Все было брошено по дороге. Только Приходько упорно тащил ППШ с полным магазином, а Воронцов свою винтовку с оставшимися двумя патронами. Капитан нащупал в кармане гранату и облегченно вздохнул. Он с удивлением наблюдал за афганцем, который пребывал в хорошей физической форме, приказал сержанту отдать автомат Фархаду и сразу забылся тяжелым сном. Зарыться в песок сил уже не хватило. Утром вставать не хотелось, но крик Фархада привел их в чувство. Он испуганно указывал на потемневшее небо, черный горизонт и причитал.

– Беда! Беда! Песчаная буря. Все поворачиваемся спиной к ветру и накрываем голову тряпками.

Сергей взглянул на него, посмотрел, как он бережно заворачивает в куртку автомат, и последовал его примеру. Прикрыть голову уже было нечем, если только снять изодранные в клочья штаны. На помощь подоспел капитан, и они совместными усилиями завернулись в его куртку. Бросив последний взгляд в сторону потемневшего горизонта, Сергей ужаснулся. Воющий черный вал песка, теряющийся в небесных просторах, двигался на них со скоростью локомотива. Ему захотелось вскочить и бежать подальше от этого кошмара, но капитан сильно прижал его к себе.

– Не бойся!

– А если нас занесет? – горячо зашептал Сергей, прижимаясь к колючей щеке капитана. – Мы же будем заживо погребены.

– Не бойся быть погребенным под песком, – спокойно ответил тот. – Даже в районах дюн требуются годы, чтобы засыпать мертвого верблюда.

Сколько продолжалось это светопреставление, они не знали. Им казалось, что прошла вечность. И к исходу этой вечности они снова забылись тяжелым сном.

Очнулся Сергей от покалывания под ложечкой. Очередное чувство опасности выплеснуло порцию адреналина в организм. Он, стараясь не привлекать постороннего внимания, освободился от куртки, зажмурился от яркого солнца и зажал рот пришедшему в себя капитану. Тот перевел взгляд в направлении его руки и покачал головой. Навстречу им двигался небольшой караван, и они были на его пути.

Дальнейшие события никто предвидеть не мог. Все происходило, как в замедленной съемке. Головной дозор каравана наскочил на Самохвалова с Медведевым, и они умерли первыми. Следующий на очереди был бы Фархад, если б не меткие выстрелы Сергея, убившего двух вооруженных караванщиков. Кинутая капитаном граната разметала остальных, пришедших в недоумение от неожиданности, а выскочивший из песка Фархад длинными очередями расстрелял оставшихся в живых. Сергей еще раз поразился его кровожадности по отношению к своим же соотечественникам.

Пока сержант, громко рыдая, исступленно копал яму для погибших, Фархад радостно посвистывал у оставшихся в живых лошадей, в уме оценивая добычу.

– Мы же сказочно богаты! – наконец воскликнул он. – Дури столько, что на всех хватит!

Капитан с Сергеем подошли к лошади и отвязали с ее боков огромные тюки. Они были полностью забиты пакетами с белым порошком.

– Что это? – спросил Сергей.

– Наркота, – ответил капитан. – Ты, я думаю, видишь ее в первый раз?

– Да! – закивал головой Сергей.

– Этот белый порошок – яд, и он страшнее любого оружия. У нас его жрут «мажоры» – детишки дипломатов и высокопоставленных чиновников. Давай, Воронцов, высыпай все в песок.

Фархад закатил глаза и дико задышал, но капитан его не слушал. В течение часа они опустошили содержимое тюков, а ветер перемешал белый порошок с песком. Только после этого они обратили внимание на сержанта, скрывшегося в яме.

– Саша, хватит, – тихо сказал капитан и посмотрел на его разодранные в кровь руки.

Тот вылез из ямы и ужасающе безразличным голосом спросил:

– А можно предателя и того, кого он предал, хоронить вместе?

Капитан сглотнул, а Фархад многозначительно ответил:

– Жизнь разъединила, смерть соединила! Можно! Когда ребята были похоронены, капитан посчитал трофеи и остался доволен. Самое главное, что была вода и пища, и им снова улыбнулась судьба – в вещах нашлась потрепанная карта этого района. Карты пустынных районов обычно были неточны, но все-таки это лучше, чем ничего. Удручало только то, что на лошадях никто из них ездить не умел, и Фархад, проклиная их страну, обучил спутников основам езды. Когда все двинулись в путь, Сергей понял преимущество движения на лошади.

Он задумался. Ведь то, чему учили его в школе, здесь практически не нужно. Все эти пионерские линейки, комсомольские собрания, бесконечные построения оказались на самом деле бессмысленной чепухой. Здесь нужно было уметь выживать, приспосабливаться к дикой природе, отвоевывая у нее каждый час жизни и, конечно, уметь принимать самостоятельные решения. Этого ему как раз и не хватало. Он еще раз вспомнил погибших товарищей и с ужасом осознал, что уже привык к их смертям. Чтобы совсем не сойти с ума, он отключил сознание и пришел в себя тогда когда впереди замаячили силуэты гор и на склонах холмов зазеленела трава и уродливые кустарники. Сергей обратил внимание на то, что низкие колючие кусты упорно борются со смертоносным песком, который скапливался вокруг них и грозил засыпать, превращая в небольшие песчаные холмики, из которых торчали колючие ветви.

В горах лошадей пришлось бросить. Горных троп на карте обозначено не было. Как утверждал Фархад, за горами был Пакистан, а там жили его родственники, но он снова заблудился в этих чертовых камнях.

Когда сил уже практически не осталось, они столкнулись с местными аборигенами, но это уже были хорошо вооруженные и обученные бойцы.

Их окружили.

Сержант устало предложил сдаться, на что Фархад злобно оскалился:

– Нас взяли в кольцо «черные аисты»! Понимаешь, что это пакистанский отряд особого назначения? Нам не уйти и нас обязательно вернут обратно.

До самого вечера они вели круговую оборону, но закончились боеприпасы, а сержант был убит выстрелом в голову. Раненый в живот Фархад тихо стонал рядом. Сергей испуганно посмотрел капитану в глаза и прошептал:

– Я не хочу умирать.

Капитан ничего не ответил, опустил голову на грудь, и предательская слеза выкатилась на обожженную пороховыми газами щеку. Он решительно достал из нагрудного кармана последнюю гранату и, прикрыв глаза, сказал:

– Прости.

Сергей зажмурился и начал лихорадочно вспоминать позывные американца, словно это было единственное его спасение, но не смог вспомнить совершенно ничего. Голова была опустошена. Он услышал приближающиеся шаги и понял, что это конец, вот только капитан почему-то медлил. Секунды превратились в вечность. И когда, наконец, его лица коснулась рука неприятеля, чудовищной силы взрыв опрокинул землю и кинул в небытие.

Почему-то в этом небытии он сразу вспомнил позывные американца и начал машинально твердить их, как заевшая грампластинка. Ему казалось, что он не умер и находится в аду. Но это только казалось. Вероятно, жил только разум, а тело уже не существовало. Но он не мог этого проверить и безостановочно повторял и повторял то, что вспомнил. Это длилось вечность, пока остатки разума не погасли, но последние слова, которые он услышал, всплыли в мозгу, словно из страшного небытия:

– Ля иляха иля-ллах ва мухаммаду расулуллах.

 

От автора

В наш сумасшедший век истинные чувства людей уходят на дальний план. В постоянной борьбе за поддержание существующего уровня жизни наши сущности терпят культурный и моральный кризис. Далекие молодые годы в уже не существующей советской стране кажутся годами наивной и прекрасной сказки.

Многие из сегодняшних литераторов и историков изо всех сил стараются очернить то романтическое для многих поколений время, сводя на нет прежние великие достижения. Те романтики до сих пор являются основой государственности и нравственности, частичек которой так мало осталось в сегодняшней России. Многим из них пришлось пережить кровавые войны, развязанные алчными политиками и обустраивать новые государства. Но даже пройдя сквозь потоки грязи, крови, лжи, предательства и дезинформации, они не теряли присутствие духа и сохранили человеческие лица.

Поколению, которое становилось на ноги, создавало семьи, сохраняя искренние чувства друг к другу в одно из нелегких для страны времен, посвящается эта книга.

Удивительно-нежные чувства, зародившиеся в стабильной процветающей стране, сумели не дать главному герою, прошедшему все круги ада, потерять человеческое лицо. Непростое становление личности в юношеские годы, наивные размышления о смысле жизни, разлуки и падения сделали его характер твердым, как сталь. Служба в Афганистане, потеря любимых людей, жизнь под вымышленными именами и конечный итог в Чечне – все эти факторы не дали ему шанса найти свое место в мирной жизни, но он стойко пронес свою трогательную любовь сквозь жуткие годы крови, предательства и безразличия.

Если читатель найдет знакомые сюжеты и обороты, которые могут хоть чем-то задеть его лично, то пусть он улыбнется и поймет, что все в этой жизни повторяется, и то, что происходило с ним, может происходить с другими похожими на него людьми. Все, что делается в этой жизни, делается к лучшему, и добро всегда побеждает зло, даже если ради этого приходится отдавать свои жизни.

Я заранее благодарен читателям, которые пожелают ознакомиться с моим произведением. Я, разумеется, не ставил себе целью очернить прошлое страны, а хотел рассказать о становлении характеров главных героев, об их непростых судьбах, которые были перемолоты жерновами глобальных политических изменений. Особенно хочу поблагодарить свою жену Светлану и дочь Марию за их удивительную терпимость и поддержку в написании этой книги.