После отъезда Оли армейские будни продолжились в обычном режиме. Ежедневная учеба чередовалась с трудовыми днями. Курсанты по выходным и длинными вечерами бесконечно что-то разгружали, загружали, таскали и перетаскивали. Безусловно, что после отъезда Оли у него пошло дело с азбукой Морзе. У Сергея буквально открылось второе дыхание. Сержант Фурсунов был удивлен.

– Знаешь, Воронцов, – сказал он. – Встреча с любимой девушкой оказала на тебя благотворное влияние.

– Стараемся, товарищ сержант! – отрапортовал Сергей, внутренне наслаждаясь успехом.

– Почерк у тебя идеальный, скорость передачи уже тянет на третий класс радиотелеграфиста. Экзамены ты сдашь без проблем. Мой тебе совет – изучай коды условных сокращений. Без них в боевой части пропадешь.

– Понятно.

Фурсунов ушел, а к Сергею подбежал Мамочкин. – Что тебе Узбек говорил? – начал вкрадчиво он. – Да ничего интересного! Все пугает, что в боевой части нас замордуют.

– Да! Это верно. Мужики рассказывают, что там такое вытворяют…

– Ты не думай об этом и все будет хорошо.

Сергей не хотел тратить время на пустые разговоры, поэтому отвернулся и направился в сторону спортивного городка. Все свое свободное время он старался посвящать тренировкам. Ребята качали головами и молча крутили пальцами у виска, но его это нисколько ни трогало. Он был уверен, что времени у него осталось совсем немного. Иногда казалось, что ничего не произойдет и все его ожидания бессмыслица, но он все равно упрямо продолжал тренироваться – как физически, так и духовно.

Кореец был удивлен его способностям мгновенно соображать и ориентироваться в нестандартных ситуациях. Ни один вечер не проходил впустую. Сергей ему был близок и понятен. Физические упражнения его ученик выполнял отлично, поэтому он сделал упор на духовные тренировки, в которые входили различные уловки и ловушки для противника. Эти тайные знания в их роду передавались по наследству, как бесценные сокровища, – от деда к отцу, от отца к сыну. Теперь он дарил их этому парню. Дарил безвозмездно, всей душой осознавая, что тому они пригодятся больше, и воспользуется он ими по справедливости. Сергей с трепетом принимал этот подарок, выражая благодарность молча. Ким, конечно, понимал и то, что времени у них остается совсем мало, но твердо верил, что у парня все получится.

Наступила яркая солнечная осень, которая не шла ни в какое сравнение с родной осенней ленинградской блеклостью.

Второго сентября авиация Дальневосточного военного округа сбила «Боинг-747» южно-корейских авиалиний, который упал в воды Татарского пролива Японского моря, похоронив в своих водах двести шестьдесят девять пассажиров и членов экипажа. Разгорелся крупнейший международный скандал. Было понятно, что по поводу произошедшего инцидента наши военные неуклюже врут. Войска ПВО были приведены в состояние повышенной боевой готовности, но, несмотря ни на что, учебный взвод, возглавляемый младшим сержантом Чучиным, был откомандирован для оказания помощи подшефному совхозу в уборке картофеля.

Курсантов разместили в старом обветшалом доме на краю небольшой деревни. Две его огромные комнаты были завалены деревянными кроватями. Поговаривали, что в прошлом здесь располагался выездной летний детский дом, но был закрыт из-за несчастного случая. Что здесь произошло, ребятам выяснить не удалось. Дом производил жуткое впечатление, но прибывшие местные электрики смогли кое-что исправить и хотя бы наладили освещение. Курсанты более или менее привели комнаты в порядок, расставили кровати и выкинули гору мусора. Заведующий совхозным складом, худощавый дедушка, привез постельное белье, которое засверкало ослепительной белизной на заправленных кроватях. Ребята с предвкушением ждали ночи, чтобы впервые после долгого времени поспать в нормальных условиях, на пружинных матрацах.

Сергей вспомнил, что в похожем доме располагалась его начальная школа. Тут были те же мрачные коридоры, те же скрипучие доски на полу и квадрат крышки люка, прикрывающего вход в подвал, куда директриса в наказание помещала нерадивых учеников. Те, обмирая от страха, сидели там до конца урока, прислушивались и присматривались к непроглядной темноте. Ту школу он запомнил на всю жизнь и частенько воспоминания о том, что там было, всплывали в его памяти.

На следующий день начались трудовые будни. Уезжали на работы рано утром, а возвращались поздно вечером, но ребята не унывали. Все это было намного лучше, чем бесконечная казарменная муштра. По вечерам часть курсантов собиралась вокруг кровати Сергея, а он пересказывал им прочитанные ранее книги и просмотренные фильмы. Как оказалось, краткий пересказ у него получался отлично. Он был поражен тем фактом, что многие ребята не знали самых популярных литературных героев. Некоторые из них, проживая в отдаленных районах, даже не видели последних кинофильмов. К тому же оказалось, что бедность народная не знает границ. В стране существовали семьи, не имеющие даже телевизора. Поэтому его талант рассказчика пользовался большой популярностью. Умение выразительными жестами и восклицаниями дополнить рассказ вызывало интерес у уставших после тяжелой работы курсантов. Еще больше их радовало поведение Чучина, который предоставил их самим себе, а сам ежедневно напивался до беспамятства.

Сергей подружился с Витькой Соловьевым. Парень он был веселый, без лишних комплексов, а родом был из Вышнего Волочка. О своем городе он говорил всегда эмоционально, с благоговейным трепетом. Только общаясь с ним, Сергей пересмотрел отношение к родным местам. Он понял, что не важно, где ты живешь, а главное то, как ты относишься к своей родине. Витькина привязанность к родному городу поразила его, потому что сам он всегда с пренебрежением относился к тому, что проживает в сельской местности. Только теперь он почувствовал, что может значить для человека родная земля. За это он был благодарен другу. Они вместе мечтали о том, что после окончания учебки распределятся в одну часть. С освоением специальности у Витьки были затруднения, но Сергей обещал помочь ему. После отбоя они подолгу не спали, рассказывая друг другу истории из своей жизни.

В один из дней про курсантов забыли. Рабочий день по уборке картофеля заканчивался, а еду, которую обычно привозили прямо на совхозное поле, на этот раз не привезли. Не было ни завтрака, ни обеда, не появилась машина и вечером. Ребята взбунтовались, обиделись, бросили работу и толпой отправились в деревню за самогонкой. Сергей и еще несколько человек с ними решили не идти, а завалились спать прямо в траве на окраине леса под развесистым кустом. Рядом валялся пьяный Чучин.

Долго поблаженствовать им не удалось. Разбудили их крики вернувшихся курсантов. Изрядно выпившие, они наперебой возбужденно переговаривались и шумно веселились. Из деревни за ними увязались две пьяные цыганки. Одна из них страшная, да еще с выбитыми передними зубами, поочередно предлагала каждому из курсантов переспать с ней за бутылку самогонки. Сергей еле-еле отогнал ее от себя, словно назойливую муху.

Вадик Хамелеон решил посмеяться над Чучиным. Прикрыв его мятым газетным листом, он громко заорал:

– Будем думать, что здесь наложена огромная московская куча!

Он нарочито сделал ударение на слове «московская», подчеркивая этим презрение к столичным жителям. Москвичей не любили. Их показное высокомерие и манера держаться в стороне от всех сразу бросались в глаза. Ребята его, конечно, поняли, но идею не поддержали, продолжая смеяться только над Чучиным. Вадик как ни в чем не бывало продолжал издевательски шалить. Он горделиво прошагал вокруг Чучина и, подойдя вплотную к цыганке, прошептал:

– Дорогая, за глоток шнапса переспишь с этой кучкой?

Беззубая цыганка, ободренная тем, что ей нальют спиртного, с удовольствием и без слов привалилась к младшему сержанту и, шелестя газетой, начала страстно обнимать его. Тот продолжал спать до тех пор, пока она не начала слюняво целовать его губы. Внезапно проснувшись под сумасшедший хохот курсантов, он истошно заорал и, откатившись от женщины, вскочил на ноги.

– Это что за ведьма?

– Товарищ младший сержант, – начал доклад Вадик – Разве вы ничего не помните? Вы пришли с ней из деревни и обещали страстную ночь.

Все опять повалились от смеха. Чучин лихорадочно соображал, но, как ни старался, ничего не мог вспомнить. Он с опаской косился на цыганку, а та, сообразив, что ее обманули, разразилась гневной тирадой, состоявшей из одних матерных слов и страшных проклятий.

– Гоните их отсюда! – крикнул не на шутку рассвирепевший Чучин и, окинув взглядом курсантов, продолжил: – Почему не работаем!?

– Без еды не можем! – опять бойко ответил за всех Вадик, продолжая давиться от смеха.

– Строиться! – приказал Чучин.

Курсанты построились, а в конец шеренги пристроились цыганки, внезапно притихшие от страха, что их прогонят. Чучин начал вальяжно обходить неровный строй, словно маршал, оценивающий войска перед парадом. Когда он поравнялся с цыганками, то остановился, собираясь с мыслями, нахмурился, поправил очки и смачно плюнул им под ноги. Наконец досадливо махнул рукой, вернулся в середину шеренги и сказал:

– Что будем делать, товарищи курсанты?

Услышав в ответ только тишину, величественно изрек:

– Почему никто из вас не заботится о своем командире? Почему не наливают фронтовых сто грамм?

Все в очередной раз грохнули от смеха. Николай Бубнов, прячущий бутылку с граненым стаканом за своей спиной, быстро подсуетился. Он наполнил его до краев и поднес Чучину. Тот недоверчиво понюхал, хрюкнул и опрокинул целиком под изумленными взглядами курсантов. Беззубая цыганка жадно сглотнула слюну. Живительная влага оросила измученный организм Чучина. Он моментально ожил, покопался в карманах и достал несколько мятых денежных купюр.

– Афанасьев и Бубнов, быстро в деревню! Покупаете хлеб, тушенку и все остальное! Остальные разводят костер, на поле набираете картофель, чистите и в ведре варите его. Ответственным назначаю Мамочкина. Понятно?

Сергей удивился тому, что они сами до этого не додумались. Вот что значит привычка все делать по команде. Они бы с голоду умерли, но без команды готовить еду не стали бы. Чудеса.

Мамочкин стоял в стороне и обиженно шевелил губами, выдавливая из себя:

– Товарищ младший сержант, почему я ответственный? Я же не повар.

– Я не понял, курсант! – распалился охмелевший Чучин. – Или хочешь, чтобы я приказал тебе заняться вплотную нашими дамами?

– Нет, не хочу, – пробубнил Иван, в ужасе представив, что ему придется касаться таких ненавистных ему особ женского пола. – Извращенцы.

Он обиженно отошел, испуганно косясь на цыганок, которые медитировали у будущего костра. Ему хотелось только одного – взять толстый дрын и изо всех сил колотить и гнать этих баб до самой деревни, а то и дальше.

Когда вода в ведре с картофелем весело забурлила, Сергей подошел к Чучину, присел рядом с ним, закурил и спросил:

– Товарищ младший сержант, где вы научились варить картофель в ведре? Мы в детстве только запекали его в углях.

– Да все просто. Я же учился в университете, но, увы, не закончил. Мне и довелось научиться всяким премудростям в студенческом строительном отряде. Как говорится, кашу из топора варить.

– А я вообще не поступил!

– Что так?

– Из комсомола был исключен. Как оказалось, это повлияло на мой проходной балл.

– Значит, ты хулиган? Но все равно молодец! – Чучин засмеялся, дохнув махровым перегаром, а Сергей удивленно посмотрел на него. – Что думаешь, я не знаю, что произошло? Молодец, не побоялся «черных». Скажу тебе по секрету, то место, куда тебе предстоит поехать, ну сам знаешь, для чего, гиблое место. Слава у него дурная и заправляет там та же «чернота», курируемая работниками КГБ. Ты хороший парень, но, скажу честно, тебе не позавидуешь. Любое совершенное там преступление оформят под несчастный случай, а в качестве мальчиков для битья выставляют таких, как ты. Ты уж, Воронцов, извини, что я сказал тебе это откровенно, без извилин, но ты должен знать, что тебя там ожидает! Узбека лучше не слушай. Чтобы прикрыть свой зад, он наплетет и пообещает все, что угодно. Они все такие.

Он замолчал, увидев вернувшихся курсантов. Те принесли тушенку с хлебом и долгожданную литровую бутылку самогонки. Чучин вальяжно проконтролировал процесс закладки тушенки в ведро и отошел от костра, жестом подозвав Сергея.

– Что я пью один? Мне стало неинтересно это делать. Давай, присоединяйся!

– Да я что-то не хочу.

– Не понял, рядовой, что значит не хочу. Это приказ!

– Есть! – Сергей подумал, что ничего страшного не произойдет, если он выпьет с Чучиным.

Они выпили, крякнули и занюхали рукавом. Выпили по второй и закусили уже готовым тушеным картофелем. На душе стало приятно. Спиртное, как горячий душ, освежило организм. Опьянение накатило стремительно, а общаться с Чучиным оказалось легко. Он был любителем поболтать.

– Вот был однажды у меня случай, – похлопав Сергея по плечу, говорил он. – Пригласили меня в гости дамы – моя знакомая и ее подружки. Я естественно, как единственный представитель мужского пола, явился с коньком и с шоколадом. Стол, я скажу, у них ломился от разнообразных яств. Девочки постарались на славу, но им крепко втемяшилось в голову, что коньяк надо закусывать только шоколадом, как это делают аристократы. Выдумают же, бестии. Так и поступили. Мне, как мужику, естественно, наливали больше, а закусывать коньяк шоколадом, скажу тебе, дело препоганое. Результат оказался плачевным. До сих пор этого случая стыжусь. Короче, напился я, как свинья. Проспал полночи под столом, да еще отравился и блевал прямо в окно с высоты четвертого этажа. Вот всем потеха была. Одно обидно – поесть ничего не удалось.

Сергей засмеялся, выпил еще и подхватил начатую Чучиным тему:

– Я тоже один раз попал в переделку. Как-то отмечали день рождения у знакомого в соседнем поселке. Напились до беспамятства и пошли на танцы. Запомнил только одно, что возвращаться обратно надо было через железную дорогу, а дальше полный провал в памяти. Остались одни воспоминания о том, что кое-как дополз я до железной дороги и через нее начал переползать, но почему-то очень долго, пути все не кончались и не кончались. Позже выяснилось, что я ползал по кругу. Невероятно повезло, что поездов в тот момент не было.

– Да, всякое бывает, – констатировал еще сильнее захмелевший Чучин и начал моргать слипающимися глазами.

Задремать ему не удалось. В наступающей темноте замелькали фары. Из открывшихся дверей подъехавшего совхозного автобуса вывалились вдребезги пьяные незнакомый майор и главный агроном.

– Ребятки! – заорал майор. – Мы вам парного молока привезли!

Они вместе с шофером выгрузили из салона автобуса молочный бидон, мешок с булками и пакет с алюминиевыми кружками. Ребята в нетерпении расхватали кружки и начали черпать угощение прямиком из бидона. Из-за стихийно организовавшейся давки они даже не обратили внимания на содержимое своих кружек до тех пор, пока Мамочкин не заорал:

– Это что за гадость?

Ребята удивленно разглядывали мутную жидкость в своих кружках. Безмятежное лицо майора омрачилось и он, повернувшись к агроному, прошипел:

– Петрович, ты что, охренел? Это же брага!

– Неужели? Ну бывает, ошибочка вышла, сейчас исправим, – заикаясь, пробормотал агроном и с помощью шофера вытащил другой бидон, а этот они поспешили убрать.

Сергей покачал головой, удивляясь бардаку, который творится в армии, и, качаясь, направился в автобус. Ребята последовали его примеру. Допивали молоко уже по дороге назад. Чучин сидел в обнимку с агрономом и опрокидывал кружку за кружкой в свою ненасытную утробу. Ребята были поражены его умению глушить такое количество спиртного и оставаться в здравии. Уже ничего не соображающий майор положил глаз на одну из цыганок, которые тоже увязались за ними, и выказывал ей знаки внимания, постоянно подливая в ее кружку мутную жидкость. Возвращались они к месту проживания поздней ночью под пьяные цыганские песни. Майор подхватывал эти песни, как настоящий цыганский барон.

Утром все чуть не задохнулись от едкого дыма, который быстро заполнил помещение. Вадик опять начудил, решив затопить дровяную печь, которую разжигать было запрещено из-за того, что вороны свили в трубе гнездо. Сергей надолго запомнил душераздирающий крик дневального:

– Хамелеон, сука, куда ты спрятался? Найду – грохну!

Вадика искали долго, но объявился он только вечером, когда все успокоились.

Дни пролетели незаметно. Возвращались курсанты в расположение части слегка притихшие и погрустневшие. Автомашина долго простояла на закрытом переезде, поэтому на обед они не успели. Узбек встретил их неласково. Первые его слова были обращены к Сергею:

– Воронцов, за мной!

В каптерке он без слов выдал ему парадную форму.

– Давай быстро к Крокодилу оформлять документы и в командировку!

– Что случилось? – с замиранием сердца спросил Сергей.

– Пробил час «Х»! Вечером за тобой машина приедет!

Сергей неуверенно вышел из каптерки, бросил парадку на свою койку и вышел из расположения взвода под удивленными взглядами ребят. Один Вадик пытался что-то сказать, но его одернул появившийся Фурсунов.

Крокодил был еще злее, чем Узбек. Сергей сразу подумал, что это не его день.

– Удивляюсь я тебе, Воронцов! Как ты ухитрился вляпаться в это дерьмо?

– Так получилось, – тихо ответил Сергей. – Видимо, судьба такая.

– Ну-ну! – промычал майор и сильным ударом поставил печать на командировочном удостоверении.

Только в казарме Сергей успокоился. Собрался с мыслями и решил, что ничего страшного не должно произойти. Ребята помалкивали насчет его командировки, запуганные Фурсуновым. Только Витька подошел и тихо спросил:

– Как дела? Уезжаешь? Узбек сказал, что, может, навсегда и запретил общаться с тобой. А я так надеялся, что ты мне поможешь.

От этих слов у Сергея сильнее сжалось сердце и помутнело в глазах, но он взял себя в руки и тихо ответил:

– Извини, Витек, так получилось, но я вернусь. Еще раз извини, но я сейчас хочу побыть один.

Витя нерешительно отошел от него, исподлобья бросая жалостливые взгляды, а Сергей полулежа откинулся на подушку, что было категорически запрещено делать до отбоя. Такое могли себе позволить только старослужащие, но ему уже было на все наплевать. Фурсунов, проходивший мимо, злобно зыркнул на него, но видя, что толку нет, махнул рукой на надоевшего курсанта и удалился, матом поливая дневального за беспорядок. Сергей прикрыл глаза, постарался достичь внутреннего покоя и вспомнил своих родителей.

Как сейчас не хватало добрых, поддерживающих слов матери. Хотелось просто излить душу, побыть в окружении родных людей. То, что раньше он считал ненужным или не первостепенным, теперь оказалось необходимым, как глоток свежего воздуха, без которого он задыхался. Подтверждались слова его преподавателя по начальной военной подготовке о том, что на службе у него обязательно произойдет переоценка ценностей. Ему внезапно стало жалко себя и, чтобы не мучить самого себя, он представил образ Оли. На душе сразу стало легче. Он вспомнил, что за эти две недели не написал ей ни одного письма, хотя обещал писать каждую неделю. Работа в совхозе выбила его из графика. Едва только сообразил это, решительно подскочил на кровати, открыл прикроватную тумбочку, достал письменные принадлежности и, не задумываясь, начал быстро писать.

«Милая, ненаглядная моя Олечка!

Продолжаю писать тебе свои еженедельные послания. Мне очень трудно без тебя – особенно после того, как проводил тебя на поезд. Я живу той минутой, когда мы вновь увидимся. Твои письма я получил, спасибо тебе. Я их перечитываю по несколько раз в день. Для меня они источник вдохновения. От твоих теплых строчек безумно хочется расцеловать тебя, но вспоминаю, что ты где-то далеко-далеко, и становится грустно на сердце. Спасают только твои фотографии. Смотрю на них и успокаиваюсь.

Олечка, ты не расстраивайся и не вздумай плакать. Все будет хорошо, а у меня все практически без изменений. Наш учебный взвод посылали в подшефный совхоз копать картофель. Так что не ты одна этим занимаешься. Меня тоже не миновала участь картофелекопателя. Недавно к нам в казарму распределили автовзвод из «партизан» – это гражданские солдаты запаса, которых на сборы призвали. Их прибыло шестьдесят три человека. Все время, что находились у нас, они пропьянствовали. Даже весь наш запас одеколона выпили. Внешний вид у них, скажу я тебе, был еще тот: головы не стрижены, а одеты в поношенное обмундирование сороковых годов. Потеха. Хорошо, что долго у нас не пробыли.

Курсантам, т. е. нам, живется сейчас хорошо. Угнетает только ранний подъем. Вставать утром нет никакого желания. К тому же по утрам холодина жуткая. Окно открываешь, а с улицы туман, словно пар, валит. Даже передергивает всего от озноба. Кормят нас хорошо, а по вечерам чай пьем с вареньем. Конечно, это категорически запрещено, но мы все равно кипятим воду в трехлитровой банке кипятильником, сделанным из бритвенных лезвий. Он страшно гудит, но воду кипятит исправно. Самое главное у нас, конечно, впереди. Скоро аттестационные экзамены по воинской специальности. От их сдачи будет зависеть распределение по боевым радиотехническим центрам.

Вот, вроде, вкратце у меня и все.

Ненаглядная моя лапушка, я тебя безумно люблю! Повторял бы эти слова тысячу раз и каждый день, только бы ты была сейчас со мной! Не переживай! Пиши все подробно о себе.

Скоро увидимся!

Целую и обнимаю! Твой Сережка!»

Машина прибыла за ним незадолго до ужина. Он молча передал Витьке запечатанный конверт с письмом. Тот взял его и, по-дружески похлопав по плечу, сказал:

– Держись, Серый, все будет хорошо!

Сергей улыбнулся и сопровождаемый Фурсуновым отправился на КПП.

У автомашины стояли два крепыша в полевой форме защитного цвета без знаков различия.

– Ну что, боец, готов? – спросил один из них и, не получив ответа, невозмутимо продолжил: – Полезай в машину.

– Вы его накормите! – кинул напоследок Фурсунов. – А то он с утра ничего не ел!

– Не дрейфь, сержант! Он будет кушать то, что на гражданке даже не пробовал.

Сергей сел в салон автомобиля, напоследок кинув взгляд в сторону части. Он подумал, что сегодня его провожать уже никто не придет, но оказался неправ. У дверей КПП стоял кореец, и когда их взгляды встретились, он опустил голову и приложил правую руку к груди в знак уважения. Сергей сделал то же самое и удовлетворенно откинулся на спинку сиденья, мысленно поблагодарив корейца за моральную поддержку.

Автомобиль стремительно набрал скорость, пересек черту города и затерялся в змейках шоссейных дорог. Ехали они долго и только в одной из лесополос остановились. Один из крепышей, надев ему на глаза плотную повязку, сказал:

– Извини, но так положено.

Проехав по шоссе еще некоторое время, они, видимо, свернули на проселочную дорогу и вскоре оказались в расположении воинской части. Ему развязали глаза только когда закрылись двери ангара, в который въехал автомобиль. По гулкой металлической лестнице они спустились в просторное подвальное помещение, где ему показали скромную комнату. Она больше смахивала своим видом на тюремную камеру. Проводив его в столовую, крепыши исчезли, а он остался один с поваром таджиком. Тот молча и оценивающе смотрел на него. Через некоторое время к нему подошел напарник и ухмыляясь сказал:

– Привет тебе от моих братьев, которых ты имел неосторожность обидеть. Теперь тебе точно конец. Наш брат Эншокул тебя сломает!

Сергей рассмеялся ему в лицо, поражаясь тому, что нисколько не боится и, увидев, как собеседник изменился в лице, невозмутимо сказал:

– Давайте жрать, братья по разуму, а не то ваш конец раньше наступит.

Те недоуменно переглянулись и молча, кое-как сдерживая гнев, накрыли на стол. Поев, Сергей вернулся в свою комнату и твердо решил ни о чем не думать, а только отдыхать. Он интуитивно чувствовал, что завтра будет очень тяжелый день.